Мюнхен

                Храни тебя дева Мария, малыш!
                У нас уже утро, а ты ещё спишь.
                Брусчатка вздыхает под мокрой листвой.
                Как прежде, витает покой над тобой.

                И ратуши серой зубастый забор,
                И тайной покрытые Зендлингер Тор, -
                Всё дремлет в тиши…И лишь мюнхенер киндль
                Несёт свою вахту, векам вопреки.

Вот-вот… Добралась до Шереметьева, бутерброд с тунцом (правда, сытный) и стакан зелёного чая. Итого, сразу минус тысяча. Для провинциалки это ого-го!..
Авиааптеки, винотеки и прочая блескучая мишура пускают пыль в глаза яркостью рекламы и опустошают кошельки отлетающих в иные пространства пассажиров… А сувенирные киоски предлагают лишь православную атрибутику да бренды советской эпохи: от гербов СССР до чебурашек разного цвета и калибра. Двадцать семь лет перестройке, а новые символы так и не прижились…
Ну, что ж! Двину к терминалу. А там и до Мюнхена рукой подать!
С богом, - сказала я себе, имея в виду не церковь с посредником Патриархом, а самого Его, к кому подчас бессознательно или по наитию мы обращаемся на неожиданных и сложных поворотах своей судьбы.
Командир аэробуса поприветствовал пассажиров и, забыв номер самолёта, сделал многозначительную паузу, а потом, не смущаясь, бодрым голосом завершил фразу.
А нам показалось, что номер самолёта он прочитал на крыле, выглянув из иллюминатора…Как бы то ни было, но мы успешно взлетели! Пока, Россия!
Остбанхоф принял нас развязно: окурками,  обрывками туалетной бумаги и разноголосой многонациональной молодёжью, тусующейся в прилегающем к вокзалу районе. В сумерках мы отыскали дорогу к заветной Шиллерштрассе, удивляясь испуганным взглядам прохожих, которые открещивались от нас стандартной фразой «кайнэ анунг» (без понятия).
И, только ступив на эту улицу, мы поняли, с чем было связано недоумение добропорядочных бюргеров, завидевших «феминистскую» группу из двух десятков человек с чемоданами. Казино, странного вида кафе, дансинг- и стриптиз-клубы, а вместе с ними и бордели заполонили Шиллерштрассе, «выплюнув» на мостовую кучу использованных презервативов. Где же пресловутая немецкая чистоплотность? – переглядывались мы. Но вспомнив о том, что Мюнхен  - интернациональная метрополия, вздохнули обречённо и дали себе зарок не делать скоропалительных выводов о городе.
Отель «Крафт» расположился в укромном уголке, на окраине, но порадовал нас своей баварской основательностью. Кряжистые платяные шкафы тёмного дерева с искусной резьбой, лакированное бюро  и приземистый круглый стол удачно гармонировали с гравюрами старых мастеров и пастельно-бежевым тоном интерьера.
Каштаны, дубы и клёны только что обожгла рыжим пламенем осень. Изумрудная трава, будто нарядная баварская юбка, просвечивала сквозь кружево опавших резных листьев.
Мариенплац, на  которой в строгом,  выверенном по прочитанным книгам порядке стояли две ратуши  и Мариинская колонна, будто сошедшая с картинки. Новая, неоготическая  ратуша стращала соборными  средневековыми зубцами, взметнувшимися к небу. Фрауенкирхе выглядывала маковками башен из-за соседних крыш. Всё так компактно  и рядом: рукой подать до немецкой сказки. Мюнхенер киндль (мюнхенский ребёнок) парил над городом, оберегая его от напастей…
Пивные Мюнхена - статья особая: они заполняются  до предела «ам вохэнэндэ»,т.е. уже в пятницу. Национальный колорит сквозит во всём: в национальных костюмах официанток, интерьере, музыкальной ауре вечеринок. Да и в воздухе витает не перегар, и будоражащий фантазию запах традиционных «швайнхакслей» (свинины на косточке) и баварских шницелей. Здесь давно принят закон о настоящем пиве, которое не должно включать в рецепт приготовления  ничего, кроме ячменя, хмеля и воды. Потому и в голову это пиво не ударяет, а люди в пивном ресторанчике   получают истинное удовольствие от общения и обильных закусок, которые подаются не просто на тарелке, а прямо-таки на подносах. И всё на совесть! Хотя ужин обойдётся вам недёшево: не меньше пятнадцати евро. Но эти расходы в полной мере оправдывают  добротность и основательность немецкой кухни. Так что жалеть не приходится ни о чём!
Цены здесь не соотносимы с нашими! Можем ли мы представить себе проезд на трамвае за 80 рублей? Хотя полкило чудного эфиопского свежемолотого кофе обойдётся вам всего лишь в полтысячи  наших деревянных. Но это всё бухгалтерия! Ощущения деньгами  не измеришь! Мюнхен - дитя мира. Разноголосица повсюду. Официанты, продавцы - услужливые: сразу подхватят вашу речь, едва заслышав первые иноязычные слова. Русская речь, громогласная,  бурлит по всему городу. «Сколько этих русских!» - ворчат себе под нос доброжелательные местные жители. И правда: сколько же нас? Тех, что с безучастными лицами сидят в бройхаусах, или тех, кто  с отрешённым взглядом  ходит по своей родной земле в поисках работы и лучшей доли… Потеряли. Что потеряли? Себя? Страну? Смысл своей жизни? И можно ли всё это потерять у себя дома?
Мчатся вдоль вагонных окон мокрые обездоленные столбики русских берёзок, и не поворачивается язык сказать по-гришковецки:  «Кра-со-та!» Виноватая улыбка застревает в уголках рта: «Унылая пора!.. Очей очарованье…» В этом все мы.
…Да нет здесь ничего, что заставило бы осесть  и забыть свои края. Своя рубаха ближе к телу… Нет, не от безысходности или лени говорю я это. Вот они: лица моих соотечественников: широкоскулое, будто прокопчённое у костра, в узким разрезом лукавых глаз, или прорезанное морщинами, но сияющее каким-то внутренним светом, сосредоточенное и умиротворённое. И несёт нас всех уже не гоголевская тройка, а поезд… В далёкую даль. Где, может быть, найдём себя, обретём свой Грааль,  не потерявшие веру,  не растратившие свою силушку богатырскую, ждущие часа своего, будто спящая красавица… Кто ж  разбудит всех нас?