Исповедь русского путника Книга II

                Книга II
                Благовестие от Марка  (Рим)
                Глава 1.
Ладья познания плыла к Риму, который был дорог христианскому сердцу. Но в предевангельское время Рим представлял собой странную картину. Рим республики превращался в Рим имперский или, если угодно, цезарианского принципата. Рим болел мировым могуществом. Мощное древо, корнями своими упиравшееся в Европу и Азию. Но в этом древе уже начинали кровоточить раны. Их пытались залечить, перевязывали.
Имперская история начиналась во времена Суллы, когда было фактически уничтожено народовластие. Старая греко-римская демократия уходила в прошлое. От многообразия римский мир шел к единообразию. Видимо, это объективный процесс.
Римлянин устал от бесконечных прений. Хотелось элементарного покоя. И этот покой, как ему казалось, предоставляла авторитарная власть. Эта власть составляла проскрипционные списки, уничтожала сторонников республики и богатых сенаторов. Простой люд вполне устраивала такая ситуация. Диктатура давала Риму гражданский мир после жутких междоусобных войн. Неважно, что зачастую сам диктатор устраивал эти войны, главное – он их завершал.
В век начала единовластия происходил и поиск Единого Бога. Многобожие уже не соответствовало умственным порывам общества. Общественное сознание, как в политике, так и в религии, искало единообразия. Уже Юлий Цезарь и Марк Антоний будут искать в Египте Неведомого Бога. Не найдут. Однако Клеопатра станет для них материально воплощенной гармонией. Это был, конечно, ложный путь. Но нельзя не отметить жажду единства в лучших представителях римской цивилизации. Единство же виделось в красоте и любви. Мир стоял в преддверии этих великих сущностей. Реально происходили родовые схватки. Они доставляли ужасные боли, но и предвещали рождение Нового. Человечество жило ожиданием. Если бы не пришел Христос, то, наверно, началось бы повальное самоубийство. Наряду с поиском любви и красоты, жуткий разврат, что неизбежно вело к саморазрушению. Путь к авторитарности проходил через круг безумных извращений.
Великий Цезарь растлевал себя в постели Вифинского царя Никомеда, а потом объявлял, что каждая женщина Рима должна быть на его ложе. Добродетельный род Юлиев превращался в гнусное сборище прелюбодеев и гомосексуалистов. Воистину, чтобы восстать, необходимо было низвергнуться до невыносимой и мерзостной низости.
«Все время, за исключением коротких промежутков, царила беззастенчивая наглость, постыдное пренебрежение к закону и праву», - писал Аппиан.
Таким представлялся Рим глазами современника. «Зло росло все больше и больше…», - пишет тот же автор. И, видимо, в этом было Провидение Божье. На контрасте добра и зла строилось великое здание Божественного Универсума. Уже нельзя было удивить доблестью царя Леонида или демократичностью Эпаминонда Фиванского. Старый мир уже не нес согласия, но смерть и разрушение. Он склонялся перед авторитетом и деспотизмом. Вначале Греция стала частью македонской монархии, а потом греко-римский мир возглавили принцепсы. И было не столь важно, что обычаи и верования попирались теми, кто называл себя божественными августами и являлись хранителями древней традиции даже по своей должности понтификов и жрецов.
Светоний писал об Октавиане: «Его тайное пиршество, которое в народе называли «пиром двенадцати богов», также было у всех на устах: его участники возлежали за столом, одетые богами и богинями, а сам он изображал Аполлона… об этом свидетельствует и такой всем известный безымянный стишок:
Цезарь являл на пиру прелюбодейства богов,
Все от земли обратили свой лик небесные силы
И позолоченный трон бросив, Юпитер бежал».
В мире, где можно было свободно издеваться над небесными силами, изменения духовного порядка неизбежны. И эти изменения наступили.
К реке Иордан вышел Предтеча, и этот пророк был не только для израильского народа, но для всей Вселенной.
«Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия, как написано у пророков: вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему. Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов. И выходили к нему вся страна Иудейская и Иерусалимляне, и крестились от него все в реке Иордане, исповедуя грехи свои. Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих, и ел акриды и дикий мед. И проповедывал, говоря: идет за мною Сильнейший меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его; я крестил вас водою, а Он будет крестить вас Духом Святым» (Мк. 1: 1-8).
 Явился пророк, призвавший к всемирному покаянию, требовавший от человека вспомнить свое истинное предназначение, лежащее в исполнении Божественной воли. Явился аскет, одним видом своим взвывающий к переосмыслению жизненных ценностей, показывающий путь к истинной свободе и любви.
С приходом Иоанна завершался Закон, начиналась эпоха Благодати. Чрез Закон познали беззаконие, которое начинало уничтожаться вестью о Боговоплощении. Последний пророк Ветхого Завета возвещал начало Нового.
Он знал, что наступает Новая эпоха, но жил еще под сенью и образами Старого Закона. Он увидел страшный мир, и страшными словами обличал этот мир. Он знал мерзость запустения, и еще более вскрывал гнойные язвы, чтобы почувствовали мерзость, в которой оказались. Великий проповедник покаяния расчищал дорогу, готовя сердца к принятию Богочеловека. Необходимо было, чтобы человек понял свое полнейшее недостоинство перед Богом. Слова Предтечи хлестали, как плетью. Но эта была спасительная плеть, этой плетью был сам Креститель Господень, образец смирения и исполнения воли Господней. Мир, погрязший в гордости и тщеславии, увидел человека, отступающего перед более великим, перед Богом.
А ведь поврежденному грехом сознанию не так-то и легко было уступить первенство. Именно в древнем мире уровень гордости человеческой достиг невероятных размеров. Даже пред неминуемой смертью, уходя в небытие, не прощали своих врагов.
«Гаю Лепидию, который прожил три года и два месяца, сделал гробницу Гай Лепидий Феликс, дражайшему сыну, а также и себе, своим вольноотпущенникам и вольноотпущенницам и их потомкам, кроме вольноотпущенницы Флегузы, чтобы не был ей дан доступ в эту гробницу».
Уходя, продолжали мыслить категориями старого мира. И вот в этот мир пришел Предтеча Господень. Знал ли он свое предназначение? Безусловно. Знал ли, чем это ему грозит? Уверен, знал. Тем более, что у пророка не было иллюзий относительно Ирода.
Но пророк сознательно шел напролом, помня, что он исполняет волю Бога. Он возвещал Добро, когда количество зла в мире умножилось до умопомрачительных размеров. Человеческая жизнь измерялось танцевальными ритмами и телодвижениями царственной потаскушки. Вечность сдавалась в аренду сиюминутности. Ради этой сиюминутности лицемерили и угождали. В этой сиюминутности жажда наслаждений и власти; в этой сиюминутности Рубикон и разрубленный гордиев узел; в этой сиюминутности жажда славы и величия. Ради этого готовы были наступить на горло собственной совести.
Цезарь жаждет убить Помпея, а потом плачет над его головой, подаренной ему коварными египтянами: строит памятники своему старому другу и сопернику, возле одного из которых, кстати, и будет убит. Горькое возмездие, но, видимо, справедливое.
Но ничему не научившее. После смерти Цезаря вновь гражданская война. И эта война между близкими родственниками. Что может быть страшнее, когда ради достижения личной власти, триумвиры жертвовали теми, кого раньше почитали Отцами нации. Плутарх писал: «Октавиан жертвовал Цицероном, Лепид – своим братом Павлом, Антоний – Луцием Цезарем, своим дядей со стороны матери. Так, обуянные гневом и лютой злобой, они забыли обо всем человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть».
Ради власти погрузили Вечный город в ужас и страх. Паническое безумие охватило людей. Аппиан писал: «Одни залезали в колодцы, другие – в клоаки для стока нечистот, третьи – в закопченные дымовые трубы под самую крышу; некоторые сидели в глубочайшем молчании под сваленными в кучу черепицами крыши. Боялись не меньше, чем убийц, одни – своих жен и детей, враждебно к ним настроенных, другие – своих вольноотпущенников и рабов, третьи – своих должников или соседей, жаждущих завладеть их поместьями. Прорвалось наружу вдруг все то, что до тех пор таилось внутри; произошла противоестественная перемена с сенаторами и другими людьми: теперь они бросались к ногам своих рабов с рыданиями, называли слугу спасителем и господином. Печальнее всего было, когда и такие унижения не вызывали сострадания. Происходили всевозможные злодеяния, больше чем это бывает при восстании или взятии города врагом. Толпа грабила дома убитых, причем жажда наживы отвлекала ее сознание от бедствий переживаемого времени. Более благоразумные и умеренные люди онемели от ужаса».
Гордость рождает унижение, человек теряет драгоценную нить с Богом, превращаясь в животное, инстинктивно ожидая своего печального конца. И вот тогда, когда казалось, что финал неизбежен и сатана победил, в мир пришел Господь, воплотившись в человека. Души, низвергнутые до ада, встретились с Крестившим Духом Святым.
«И было в те дни, пришел Иисус из Назарета Галилейского и крестился от Иоанна в Иордане.
И когда выходил из воды, тотчас увидел Иоанн разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего на Него.И глас был с небес: Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение. Немедленно после того Дух ведет Его в пустыню. И был Он там в пустыне сорок дней, искушаемый сатаною, и был со зверями; и Ангелы служили Ему» (Мк. 1: 9-13).
 В обезображенный и искаженный мир пришел Бог и Человек. Пришел смиренно, как и предсказывал пророк Исайя, показывая, таким образом, новую поведенческую систему отношений, в которой совершенно отсутствовало горделивое начало. Иной ветер стал надувать паруса: в мир пришло воплощенное Добро и Прощение.
На Востоке Римской империи Божественное Начало обрело Свою Плоть, чтобы преобразить и спасти старый мир. Человек воочию увидел воплощенную Истину, и таинство Богоявления стало зримым. Пресвятая Троица явила себя человеку и Вселенной.
В человеческое естество вошел Бог. В духовной самости человека происходил переворот, после которого уже нельзя было жить по-старому. И этот переворот начинался в пустыне, куда отправился Христос. Он своим примером показал, как необходимо готовиться для борьбы со злом. Внутреннее стояние души выкристаллизовывается в духовном борении с темными силами. Господь пришел в мир, и началась страшная борьба со смертью. Идущих вослед Богу ждут те же искушения, что претерпел и Господь. Сатана не собирался сдаваться. Он, как и древние времена, еще более усилил нажим на духовное поле человека, стараясь подчинить его сознание плотским инстинктам и страстям. Он не в силах победить Бога, поэтому всю свою мощную силу обрушил на творение Господа. Тем боле половина земной цивилизации находилось под владычеством цезарей, которые явно служили не Добру.
Тиберий Цезарь Август в описываемое время проживал затворником на острове Капри, пребывая в жутком сладострастии и пораженный «греческой» похотью к мальчикам. Жил, вздрагивая, страдая, и убивая, убивая, убивая. Ему казалось, что он властитель, на самом же деле – всего лишь игрушка в руках лукавого. И осознание, что смертен, приносило Тиберию невыносимые страдания и душевные бедствия.
«Так обернулось для него казнью его собственные злодейства и мерзости! И недаром мудрейший из мудрых Сократ, имел обыкновение говорить, что если бы удалось заглянуть в душу тиранов, то нам представилось бы зрелище ран и язв, ибо как бичи разрывают тела, так жестокость, любострастие и злобные помыслы раздирают душу. И действительно, ни единовластие, ни уединение не оградили Тиберия от душевных терзаний и мучений, в которых он сам признался».
Это Тацит свидетельствует об эпохе, ставшей водоразделом человеческой истории. В эту эпоху человек вступал в осознанную борьбу с дьяволом, с искушениями, посылаемые лукавым из своей проклятой темницы. И человек с помощью Божьей мог теперь победить силы тьмы. Отныне человек был не одинок, ибо в его естестве был Сам Бог. И Богочеловек разрушал все видимые и невидимее беззакония. Никакой законодатель не способен был справиться со злом. Ни Солон, ни Цезарь, ни Октавиан Август не могли обуздать царящие в обществе пороки. Внешнее боролось с внешним. Это был абсолютно бесперспективный путь. Только чрез внутреннее человеческое естество, просветленное Божественным присутствием, могло придти спасение. И Троица явила себя миру не ради своей славы, но ради освобождения Своего творения. Созидалась новая природа человека.
И природа стала изменяться буквально на глазах. Наконец-то поиски смысла Бытия совмещались в одном Учении и одной Личности. До этого были проблески и полутона, несовершенство бесконечных споров на политеистическом поле. Аполлоний Тианский был интересен, потому что шагал по всем религиям мира. Но эта хождение приобретало расплывчатый характер и потому виделось безнадежным тупиком. Бог же Платона и Аристотеля внемирен и внеличностен, поэтому интересен философам-специалистам, но не человеческому роду.
Конечно, поиск Истины ни на минуту не останавливался. И когда Тиберий скрывался на Капри, то в Риме рождалась удивительная философия Сенеки. Это была попытка античного мира спасти свою утраченную репутацию. Великий стоик заговорил о совести. Это был настоящий нравственный переворот. Добро и зло стало мериться совестью. Действительно, можно убежать от чего угодно, но от совести проблематично. Как известно, совесть есть внутренний судья, дарованный Богом. У Сенеки нет Божественной Личности, но есть определение совести. А это уже шаг к пониманию греха и вины, искажающих человеческое естество. Сенека положил основание дороги, ведущей к совершенству. Но самостоятельно придти к нему было невозможно.
Поэтому перед нами учение моралиста, стремящегося к благу и добру, но не знающего, что только Божественное воплощение способно привести человека к совершенству. Хотя многие рассуждения Сенеки актуальны и по сей день. Вспомним его: «Я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Будем же всегда помнить, что мы рождены для общества, а наше общество – это что каменный свод, который только потому не падает, что камни, опираясь один на другой, поддерживают друг друга, а они в свою очередь крепко держат свод».
Но отсутствие Божественной Личности делало его философское построение безжизненным, и, значит, не несло в себе животворного семени. Ибо камень только тогда стоит, когда обладает духовной самостью, обожженной силою Христовой. Придти же к обожению, возможно, только чрез покаяние и очищение.
«После же того, как предан был Иоанн, пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие. Проходя же близ моря Галилейского, увидел Симона и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы. И сказал им Иисус: идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков. И они тотчас, оставив свои сети, последовали за Ним. И, пройдя оттуда немного, Он увидел Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, также в лодке починивающих сети; и тотчас призвал их. И они, оставив отца своего Зеведея в лодке с работниками, последовали за Ним» (Мк. 1: 14-20).
 Увидев Бога, увидев Того, Кто есть Абсолютная Свобода, человек, ищущий истину, беспрекословно последует за Ним. Апостолы уже были готовы к встрече с Ним. Слово было принято благодарными сердцами, ожидавших горнего.
Это было великое состояние духа, данное простым рыбарям, немудрым века сего. Произошло обретение свободы, и это обретение происходило без философского осмысления. Апостолы знали, что начало всякой премудрости – страх Господень. И Бог не абстрактная идея, но Личность, пришедшая в мир спасти его. И Апостолы шли вослед зримой Истины. Их сердца подчинились Божественной воле, и стали свободны.
Возможны возражения: античный мир уже начинал понимать, что истинная свобода в следовании Божественной воле. Например, Эпиктет писал, что подчиниться Божьей воле, исполнить Ее – значит быть свободным. Хорошо сказано! Но в античном мире Господь не личность, а некая неведомая сущность. И в этом глубокая трагедия античной цивилизации. Бог Эпиктета напоминает отвлеченную мораль, у него нет ответственности, и он безответен. Поэтому был не способен даровать спасение и жизнь.
Отвлеченное понятие может быть интересно на симпозиуме, но не в вопросе человеческого спасения. За отвлеченной идеей вряд ли кто готов идти на смерть. За Христом же идут, хотя Он не умопостигаем, а реален. В Нем - творческая сила, передающиеся человеку. Но это не поэтическое вдохновение, не философские силлогизмы и ораторское искусство, это со-бытие, рождаемое со-творчеством. При этом Творец зрим и реален.
Отсутствие же Творца несет не-бытие и погружает живое в циничный вакуум. Вот оно коренное различие между античной философией и Христом. В этом различии начало Новой Эры. Мир вошел  в состояние Благодати и Чуда, которое, по образному выражению Бориса Пастернака, есть Бог. И вот этот Бог и вошел в наше бытие.
«И приходят в Капернаум; и вскоре в субботу вошел Он в синагогу и учил. И дивились Его учению, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники» (Мк. 1: 21-22).
 Разве мог кто-либо сравниться с Христом? Конечно, нет! Попытки сопоставлений, которые, порой, принимают философы некоторых направлений, обречены на неудачу. Всякое учение меркнет при приближении Его Света, хотя те же книжники и фарисеи будут пытаться низложить Его ученостью. Эти самые ученые будут усиленно буквоедить животворное Учение Христа. Видимо, укороченное и обыденное сознание по-другому не может. Именно книжники и фарисеи гноили пророков в тюрьмах и ссылках. Св. Иеремию заковали в цепи, после произнесенного пророчества, по приказу первосвященника; пророк Исайя будет мучительно убит, разрезаемый на части, по приказу ретивых мудрецов того века. Собственно, перечень можно продолжить бесконечно длинный.
Мировосприятие книжников вступало в противоречие с пророками, а особенно с Христом, потому что пред ними была Личность, во главу угла поставившая в человеческих отношениях любовь. Христос не философствовал, но реально любил ближнего. Он не субботствовал ради субботы, но подчинял субботу ее истинному назначению – Добру и Любви.
«В синагоге их был человек, одержимый духом нечистым, и вскричал: оставь! что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас! знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий. Но Иисус запретил ему, говоря: замолчи и выйди из него. Тогда дух нечистый, сотрясши его и вскричав громким голосом, вышел из него. И все ужаснулись, так что друг друга спрашивали: что это? что это за новое учение, что Он и духам нечистым повелевает со властью, и они повинуются Ему? И скоро разошлась о Нем молва по всей окрестности в Галилее» (Мк. 1: 23-28).
 Он пришел не спорить о Логосе, ибо Сам таковым являлся. Его цель: освобождение человека от рабского положения, в котором он оказался по дьявольскому наущению.
Пораженный болезнью человек античной эпохи пытался философствовать, в то время как даже бесы исповедовали Христа Господом. Возможно, что причина была в болезни, ибо трудно понять, что практически все философы того века прошли мимо феномена Иисуса Христа, даже более того, намеренно или ненамеренно, но делали все возможно и невозможно, чтобы похоронить Личность Христа под исторической пылью веков.
Видимо, отчасти это происходило оттого, что Христа наделяли тварной природой. Даже такой философ как Филон Александрийский свой логос творит, отказывая ему в рождении. Вне Божественного рождения невозможно спасение. К сожалению, современники видели перед собой человека, но никак не Богочеловека. Привыкшие жить в определенной системе координат, свои представления переносили на воплощенного в человека Бога. Свою философию сообразовывали со своими же представлениями о природе, и призывали жить, согласно сей воображаемой и существующей только в их сознании природе.
Христос никак не вписывался в эту природу. Он был для нее инороден. Эта природа признавала человека богом, но Бога человеком – нет! Для иудея идея Богочеловечества станет богохульством, для эллина времен Тиберия – безумным бредом.
Эллин искал Бога в Едином и Благом, он выстроил мировой Дух, или Нус. Христос, казалось, нарушал так хорошо скроенную конструкцию бытия. Отказаться от этой конструкции,  - значит, отрешиться древней философской традиции, от выработанного веками стиля жизни. Эллину необходимо было пересмотреть весь свой исторический и философский кругозор, понять, что все его «умное восхождение» не более чем техника, в которой не было, по словам Алексея Лосева, «ни малейшего сознания своего греха, ни малейшего сознания грехопадения», признать свою неизлечимую болезнь. Но признать себя больным, когда кажешься себе здоровым, виделось невероятным.
«Выйдя вскоре из синагоги, пришли в дом Симона и Андрея, с Иаковом и Иоанном. Теща же Симонова лежала в горячке; и тотчас говорят Ему о ней.Подойдя, Он поднял ее, взяв ее за руку; и горячка тотчас оставила ее, и она стала служить им. При наступлении же вечера, когда заходило солнце, приносили к Нему всех больных и бесноватых. И весь город собрался к дверям. И Он исцелил многих, страдавших различными болезнями; изгнал многих бесов, и не позволял бесам говорить, что они знают, что Он Христос» (Мк. 1: 29-34).
 Те, кто это начинал понимать, получали исцеление. Бог вошел в их реальную жизнь, и стал одним из нас, сохраняя при этом свое Божество.
Таким образом, на востоке Римской империи родилось новое Бытие, в котором человеческое естество начинало выздоравливать.
Конечно, не все приняли участие в Новом Бытии. Наверно, поэтому Господь запретил бесам исповедовать Его Богом всенародно. Господь явил чудо не ради собственной славы, но, чтобы пришло осознание своего греховного состояния, и понимание, что исцелению обязаны только Богу, Который тут же учит нас быть благодарными.
«А утром, встав весьма рано, вышел и удалился в пустынное место, и там молился» (Мк. 1: 35).
 Христос призывает сделать шаг в сторону горнего Бытия, оттолкнувшись от окружающего мира. Господь желает, чтобы мы вспомнили о своем небесном происхождении. И это дано каждому.
Становление и выздоравливание невозможно без молитвенного подвига, без общения с Сущим. И это не философствование, не достижение определенных состояний путем погружения в самопроизвольное ничто, но беседа с Тем, Кто является смыслом всякого бытия, и возвращает человека в его изначальный родовой образ, который синонимичен любви и свободе.
Все, о чем мечтали философы и чего пытались добиться веками, решалось в несколько мгновений. Необходимо было иметь лишь веру и желание быть свободным. Именно вера представляет собой качественное отличие от философских мудрований, которые, чтобы там не говорили, весьма относительны и потому рыхлы и неустойчивы.
Вера сообщает совершенно иное состояние своему носителю. Чрезмерное умствование даже вредит, унижает и в конечном итоге распыляет сознание. Вера утверждает высшую философию бытия – Богословие. И именно в Богословии рождается понимание смысла человеческой жизни.
Обращаясь к Господу, человек не просто качественно изменяется, но одухотворяет и обоживает так нелюбимое философами тело. Душа и тело вступают в духовную гармонию, в которой человек принадлежит уже не себе, но своему Отцу и Творцу.
«Симон и бывшие с ним пошли за Ним и, найдя Его, говорят Ему: все ищут Тебя. Он говорит им: пойдем в ближние селения и города, чтобы Мне и там проповедывать, ибо Я для того пришел. И Он проповедывал в синагогах их по всей Галилее и изгонял бесов» (Мк. 1: 36-39).
 Христос шел впереди, чтобы спасти идущих сзади. В мир пришло исцеление, но Господь в первую очередь требует духовного освобождения от болезни, вследствие которого произойдет и физическое обновление.
«Приходит к Нему прокаженный и, умоляя Его и падая пред Ним на колени, говорит Ему: если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, умилосердившись над ним, простер руку, коснулся его и сказал ему: хочу, очистись. После сего слова проказа тотчас сошла с него, и он стал чист. И, посмотрев на него строго, тотчас отослал его и сказал ему: смотри, никому ничего не говори, но пойди, покажись священнику и принеси за очищение твое, что повелел Моисей, во свидетельство им. А он, выйдя, начал провозглашать и рассказывать о происшедшем, так что Иисус не мог уже явно войти в город, но находился вне, в местах пустынных. И приходили к Нему отовсюду» (Мк. 1: 40-45).
 Излечившись же, вряд ли стоит об этом кричать на каждом перекрестке. Необходимо внутреннее сосредоточение, способствующее покаянию и очищению. Уязвленный проказой стал здоров. Господь, исполняя древний завет, отправляет его к священникам, чтобы они засвидетельствовали исцеление. Христос не нарушает заповеди, но исполняет ее. И уже это исполнение Им ведет человека к нравственному перерождению.
Преступление, если спасенный, вернется в прежнее состояние греха. Но, к сожалению, именно это часто происходит с представителями человеческого рода. Искривленная природа в силу своей искаженности не может допустить человеческое естество к первоначальному бытию. Ложное существование  кажется более правдоподобным, и в этом одна из трагедий человеческого рода.
Тот, кто сумеет разобраться в дьявольских хитросплетениях, узрит Божественный Свет; освободиться от ложного существования и обретет истинную свободу. Но для этого необходима воля.
                Глава 2.
Именно воли не хватало физически сильному римскому миру. В сознании происходил постоянный поиск идей. Но не покидало ощущение, что люди этого мира находились паралитическом состоянии. Господствовали ожидание и страх. И это среди людей, отважнее которых трудно было найти. Но, возможно, так и должно было быть. Известны случаи, когда люди, проявляющие чудеса храбрости в битвах, оказывались трусами, когда оставались один на один со своей совестью. И тот, который ничего не боялся, совершал предательство или подлость, подчиняясь стадному инстинкту. Отсутствие личностного начала вело к тому, что встреча с абсолютной Личностью становилась невозможной. Чтобы принять Совесть, необходимо было обладать хотя бы ее частицей. Но, чтобы обладать этой частицей, надо было выйти из расслабленного состояния и исповедовать Сына Человеческого Христом. Сделать это самому крайне сложно. Но, зная нашу немощь, Господь посылает нам друзей, в которых присутствует дух солидарности, движущей силой которой является любовь. На это движение любви не может не ответить Абсолютная Любовь.
«Через несколько дней опять пришел Он в Капернаум; и слышно стало, что Он в доме. Тотчас собрались многие, так что уже и у дверей не было места; и Он говорил им слово. И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе, сказал им: для чего так помышляете в сердцах ваших? Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. Он тотчас встал и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали» (Мк. 2: 1-12).
 На чуткость, проявленную людьми, Господь отвечает свойственным Ему милосердием. Он пришел в этот жестокий и страстный мир, чтобы пробудить в каждом из нас огненное начало, с помощью которого можно было бы обожить человеческое естество.
В древний римский мир пришла не философия, так сказать идея любви, но сама Любовь. Она не просто протягивала руки, но призывала войти в Суть, слиться с Ней, оставаясь при этом свободной личностью. В мир пришло со-страдание, рождающее плач и осознание ничтожности своего положения. Этот мир давно жаждал истинного плача.
Надо признать, что Христово сострадание мало похоже на стенания Катулла, позорящие его как гражданина. Это не изменчивая страсть, но любовь, дарующая истинную духовную свободу. Но надо отдать дань и Катуллу. Он первый прошибает римскую стену и сквозь эту брешь стали входить не только бурные чувствовыражения, но и исповедное покаяние. Человек стал осознавать свою принадлежность к горнему. Он еще по земному воспринимает горнее, но на путь духовного выздоровления уже встал. Еще трудно без посторонней помощи, но рядом уже был Бог.
Божественное присутствие стало реальностью, и людская пустота наполнилась смыслом. Древний иудей, несмотря на знание Писания, не мог представить себе, что Бог обитал среди людей в образе человека. Зримо Он представлялся иначе. Читали пророчества Даниила, но не могли вникнуть в смысл библейского предания. Даже произошедшее чудо не могло убедить иудеев в том, что пред ними Сын Божий.
Языческий мир, относящийся свысока к иудаизму, мог вполне допустить в человеческом естестве Бога. Его герои становились богами. И это было важно.
Конечно, это было чревато опасностью, которая получила название человекобожества, что граничило с откровенным сатанизмом. Этого и опасались иудеи. Однако с водой фарисеи и иродиане выплескивали ребенка. В то время как античный мир уже был знаком с таким понятием как Логос. Оно еще было неоднородно в их сознании, но постепенно преображалось именно в Слово Божие.
Безусловно, Слово немудрыми века сего воспринималось предпочтительнее, чем философами, для которых мир еще преломлялся в платоновских идеях. Потому было естественным неприятие философами-эллинами Христа, как учителя жизни и Бога. Они еще совершали «бег одного к Одному», но никак не могли понять, что Один пришел ради всех. Осознание данного факта придет только спустя столетия, когда окончательно зайдут в философский тупик, когда мир идей, не наполненный Божественной Плотью, испугает ищущих Истину и неизбежно приведет к Абсолюту, к Слову и Богочеловеку.
Воплощение Бога в человека, Богочеловечество и есть истинное спасение от паралича и полной опустошенности. И, конечно, в этом спасении желание  в первую очередь Бога, а не человеческая воля и действия его природы.
Философы же, например, Плотин полагали обратное. Результат этого обратного понимания – отсутствие Бога. Да они достигали экстаза, душа по их представлениям сливалась с Единым. Однако это был самообман. Происходило сценическое представление, своеобразное театральное действие, в котором «заводили» себя в как бы высокий и духовный мир. Это был путь возбуждающих фантазий, который Святые Отцы называли прелестью. В этой прелестной фантазии создавался мифический бог. Христа там не было. Фантазеры считали, что Христос ограничивает человеческую волю, тем самым, объективно неся не Божественную свободу, но человеческую природу. Платоники не желали видеть, что Христос ограничивал волю тех, кто предал себя сатане.
Кроме всего прочего, представители античной философии с трудом принимали Божественное чудо. Философы считали, что блаженства можно достигнуть путем неких умственных и телесных упражнений. Жизнь усложняется и напоминает жужжание пчелы в паутине. Освобождение от плена не происходило. Была иллюзия свободы, которая неизбежно приводила к атеизму. Герой Сенеки Ясон воскликнет: «Лети среди эфира беспредельного: Ты всем докажешь, что и в Небе нет богов». 
Конечно же, человека в силу его Божественного происхождения не устраивало такое положение вещей, и потому от философии он должен был придти к Богословию. Придти к Личности, прощающей и научающей. Только Бог мог простить, чтобы с нового листа человеческое естество начинало возрожденную жизнь. Для этого необходимо было отречься от старого мира, вернуться к первоначальному укладу, заложенному еще в Эдеме.
Вся человеческая история с ее преступлениями и грехами прощалась Богом. Начиналась Новая эра от Рождества Христова. В этой эре Бог реально стал принимать участие в нашей жизни. Слово стало фундаментом человеческой цивилизации.
«И вышел Иисус опять к морю; и весь народ пошел к Нему, и Он учил их. Проходя, увидел Он Левия Алфеева, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И он, встав, последовал за Ним. И когда Иисус возлежал в доме его, возлежали с Ним и ученики Его и многие мытари и грешники: ибо много их было, и они следовали за Ним. Книжники и фарисеи, увидев, что Он ест с мытарями и грешниками, говорили ученикам Его: как это Он ест и пьет с мытарями и грешниками? Услышав сие, Иисус говорит им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2: 13-17).
 В мир пришла Личность, чтобы перевернуть наше духовное и физическое естество. При всей противоречивости римской эпохи нельзя не сказать, что в ней явно присутствовало личное начало. К этому началу и обращался Христос. Только личность способна на преображение своего естества. Глупо обращаться к тем, для кого стадный инстинкт преобладает в его естестве, кто по-прежнему желает пребывать в самообмане и иллюзии.
Кстати, в этой иллюзии пребывало большинство философов первого века от Р. Х. И то, что будет приход философов к Богу, в первую очередь свою роль сыграет личный пример первохристиан, готовых жизнь положить ради Христа. Но этот личный пример мог быть, потому что христиане пребывали в явном видении Господа. Тот, кто видел Бога, уже не мог не изменить своей жизни. Философы не были исключением.
Но путь философов зачастую носил многоступенчатый характер. Это была длительная борьба с самим собой. Недаром античный мир пребывал длительных духовных и физических метаниях. Путь эллинской философии витиеват и многосложен. Им казалось, что в споре рождается истина. Учитывая богатую философскую традицию, это виделось вполне объективным.
 Однако путь простых рыбарей был более продуктивен. Это был путь сердечного восприятия Истины. Но, как говорится, пути Господни неисповедимы. Но страшнее философов были, конечно, иудейские книжники. Они видели Бога и пренебрегли Им. Книжное сознание не могло переварить Богочеловечество Иисуса Христа. Фарисейская книжность представляет собой особый род болезни.
К сожалению, этим родом болезни заразились и многие философы, теряя при этом, «дорогу, наикратчайшую к добродетели» (Юлиан Отступник). Потеряв ее, начинают проклинать богов и лаять на людей.
Книжное сознание попадает в плен собственных умственных построений и отвратительных чувствований. Кроме того, великие еще вызывают уважение, но их последователи уже скорее являются пародией своих учителей. Так будет с киниками, эпикурейцами, да и стоиками. Игра ума и попытки бесстрастного бытия без ясного видения Истины. Их существование превращалось в бесплодное времяпрепровождение.
Осознавший это неизбежно приходил к Христу, Который, понимая болезненность и духовную слабость человека, протягивает ему руку помощи. Отвергнуть эту Божественную руку мог только тот, кто считал свое мировоззрение беспорочным и безгрешным, что представляет собой обыкновенную прелесть гордыни и тщеславия.
Именно гордость мешала многим философам признать правду Христову. Впав в прелесть, уже не видели, что стали заложниками силлогизмов и хитросплетений, погружающих в мнимое творчество, где частные удачи при всеобщей неудаче.
Чтобы принять воплотившегося Бога, необходимо было отказаться от старой традиции, в которой господствовали неразрешимые противоречия. Разрешить их мог только Христос, Который есть Ясность и Сущность всего.
И вот Ясность и Сущность зримо вошла в эпоху. Не увидевшие этого оказались патологически слепыми людьми. Однако не следовало удивляться данной слепоте. Время перехода рождает не только новые учения, но и способствует нравственным падениям. При наличии роста и возрождения потрясающая деградация. Таков Рим. Именно в этот Рим пришел Господь. Уже давно известно, что пророк приходит тогда, когда этого требует общественная необходимость. И народ, как это было в истории с пророком Ионой, отзывается на этот приход. Правда, нужно оговориться, что чаще всего пророков все-таки принимают враждебно. Но их явление заставляет задуматься над происходящим, оживляя в памяти первоначальный образ Бытия, который заслонялся столетиями нашей истории. Пророки вселяли надежду в безнадежно больных, пробуждая в сознании Божественный светильник. Они не оставляли народы в неведении о пришествии Спасителя. И Бог исполнил Свое обетование, явившись в грешный мир ради спасения человеческого рода. Бог исполнил потребное человека.
И тот, кто осознал эту потребность, принял Христа с радостью. Конечно, трудно было представить Бога в рабском образе. Книжники и фарисеи ждали Бога во славе и грозном величии, Решителем всех человеческих проблем, а пришел Агнец, добровольно идущий на заклание. Иудейский мир, уставший от рабства, ждал мгновенного освобождения: им нужен был не Сын Человеческий, но великий Саваоф.
Другое дело эллины. Они презирали иудеев. И учение Христа для них было разновидностью ветхозаветного предания. Понадобится время, прежде чем эллины и римляне разберутся и поймут глубокую разницу между иудаизмом и христианством. Когда придет это понимание, то римоэллинский мир войдет в Храм Божий, где всякое познание становится бессмысленным, ибо Совершенное Знание входит в сознание каждого христианина, наделяя его несметным духовным богатством.
«Ученики Иоанновы и фарисейские постились. Приходят к Нему и говорят: почему ученики Иоанновы и фарисейские постятся, а Твои ученики не постятся? И сказал им Иисус: могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених? Доколе с ними жених, не могут поститься, но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни. Никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани: иначе вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже. Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое надобно вливать в мехи новые» (Мк. 2: 18-22).
 Когда Бог с нами, то пост видится абсурдом. Но, если Его рядом с нами нет, то постные упражнения становятся решительной необходимостью, во время которых человек очищает себя от скверны сего мира, постоянно помня о своем Отце и Творце.
И, кроме того, пост – это борьба с грехом в самом себе, созидание светильника, строительство Нового Бытия. Это средство для достижения совершенного Блага. Пост отличает христианина от остального мира. Недаром, ушедших из этого мира, называют иноками, т.е. жителями иного мира. На них взирали с удивлением, их жизнь отличалась совершенно не типичным для античного мира поведением: образ их бытия никоим образом не походил на ту систему отношений, которая господствовала в римо-эллинском обществе. Они не пребывали в философских баснях и мифах, они реально общались с Господом. Любые трудности оправданы, если впереди встреча с Богом. Но для этой встречи необходимо оставить прежний образ существования, чтобы начать действительно жить, преображая себя и окружающий мир.
Помочь в деле строительства новой жизни может пост. К сожалению, некоторые превращают пост не в средство для достижения цели, но в саму цель. И когда наступает праздник, то он превращается не в радостную встречу с Господом, но в допостное торжество плоти. Поэтому пост духовный должен был стать основой христианской жизни.
Собственно, первые христиане и выстраивали свою духовную жизнь по-новому. Они прекрасно понимали, что новое вино должно вливать в новую бочку.
Чтобы победить античный мир, необходимо было создать новую действительность. Самим же представителям античного мира мучительно приходилось прощаться с философией, пришедшей к своему заключительному аккорду. Прощаться не хотелось. Казалось, что есть возможность облечься в иные формы, создать опыт, способный продлить жизнь умирающему организму. Отсюда некая напыщенность и усложненность, банальность мистерий. Но приход в реальность Богословия уже был неизбежен.
Богословие – не только форма, но реальная воплощенность Бытия. И вопрос, например субботы, следовало рассматривать с точки зрения воплощенного Бытия.
«И случилось Ему в субботу проходить засеянными полями, и ученики Его дорогою начали срывать колосья. И фарисеи сказали Ему: смотри, что они делают в субботу, чего не должно делать?
Он сказал им: неужели вы не читали никогда, что сделал Давид, когда имел нужду и взалкал сам и бывшие с ним? как вошел он в дом Божий при первосвященнике Авиафаре и ел хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме священников, и дал и бывшим с ним? И сказал им: суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы» (Мк. 2: 23-28).
 Установленная Господом заповедь, безусловно, священна. Но не должно ее исполнение превращать во зло. Любое благое начинание, как известно, можно извратить до неузнаваемости. Именно это и делали фарисеи. Суббота была установлена Богом для того, чтобы в этот день, избранный народ общался со своим Творцом, Абсолютной Любовью и Добром. И общение возможно только тогда, когда человек совершает дела любви и милосердия. В противном случае сохранение субботнего покоя превращается в профанацию, в соблюдение формы при отсутствии содержания. Внешнее побеждает внутреннее. На это и указывал Христос, что вызвало Его активное неприятие иудеями.
Христос требовал, чтобы иудеи исполняли не только формально 4-ю заповедь, но все десять. Но, оказалось, что иудеи были способны только на формальное следование вослед Богу. Слабодушному легче исполнять формальные предписания, чем войти в Суть. В Сущности царит простота и любовь: в ней нет места ханжеству и лицемерию.
Вот эта Простота стала привлекать к себе искренние сердца, которые признавали в Христе господина субботы. С приходом Христа в мире наступал новый праздник, начиналось новое летоисчисление. И те, кто этого не заметил, продолжают оставаться в ветхозаветной истории. Они продолжают греться у камина, в котором бутафорской огонь создает видимость тепла.
Надо признать, что Христа могло принять только сердце, горящее Божественным огнем. Огненному сердцу формальные установления в принципе не нужны. Установления необходимы теплому организму. Обряды, лишенные содержательного смысла, превращали человеческое естество в бездушный механизм.
К сожалению, это было свойственно не только иудейскому миру, но и римо-эллинскому. Римский и эллинский мир также слепо продолжал держаться за преданья старины глубокой. Причем эти преданья зачастую вызывали в самих же греках и римлянах насмешки и оскорбления. Однако, даже понимая их абсурдность, не торопили их изменять. Видимо, преданья были удобны и не несли в себе груза ответственности.
Этакое тепличное состояние души, устраивающее беззаботные души, не замечающие, что данное положение ведет не только к духовной, но и физической гибели.
Как это не покажется странным, но тот разврат, который поразил античную эпоху, во многом происходил из желания покинуть аморфное состояние. Эпоха жаждала героев, но вместо них на сцене фиглярничали Калигула и Нерон. Рим упивался вином и блудом, забывая о сухой, набившей оскомину, языческой добродетели.
Иногда задаешься вопросом: как могла так бесстыдствовать при живом муже Мессалина и даже устраивать торжественное бракосочетание с Гаем Силием? Возможным ответом видится желание сбросить с себя личину старого мира, чтобы обрести новое. Но это новое достигалось с помощью чувств, причем, впадая при этом, в жуткие безумства и извращения.
Был еще путь, за который цепляются, кстати, государственники всех времен и народов. Смысл собственного бытия полагают в величественном служении империи. Место Бога занимает государство. Вместо Божественной морали государственная необходимость и целесообразность. К чему приводит этот путь можно увидеть на примере многочисленных империй, канувших в небытие.
Но человечеству свойственна близорукость и боязнь решительных перемен.
                Глава 3
«И пришел опять в синагогу; там был человек, имевший иссохшую руку. И наблюдали за Ним, не исцелит ли его в субботу, чтобы обвинить Его. Он же говорит человеку, имевшему иссохшую руку: стань на средину. А им говорит: должно ли в субботу добро делать, или зло делать? душу спасти, или погубить? Но они молчали. И, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их, говорит тому человеку: протяни руку твою. Он протянул, и стала рука его здорова, как другая. Фарисеи, выйдя, немедленно составили с иродианами совещание против Него, как бы погубить Его» (Мк. 3: 1-6).
Господь, неся физическое исцеление, более предлагал духовное. Но отчего же вместо радости встречает озлобление и непонимание? Неужели дело только в соблюдении четвертой заповеди? Вряд ли. Видимо, проявление Божественной и чудесной сущности невольно приводит ограниченного человека в недоумение, после которого возможно отторжение от Истины и отчуждение, сопровождаемое злобной ненавистью и неспособностью к слушанию.
В этом плане эллины были предпочтительнее иудеев. Эллинам не откажешь в способности слушать, о чем и апостол писал, посетив афинский ареопаг. Философствование, в данном случае, сыграло положительную роль. Только выслушав, можно было составить определенное мнение. Независимо от оценки оно все-таки запечатлевалось в сознании. И возможно ростки нового отношения к Учению Христову зарождались таким странным образом. Но необъяснимое и чудесное, как и в иудее, в эллине вызывало недоумение и сомнение, и даже в качестве реакции - скептицизм. Но ищущее сознание, пройдя перевалы скептицизма, убеждается в его тупиковости. Пытаясь придти к бесстрастию, останавливались в недоумении, ибо внутреннее состояние души не имело сердечной любви и правильного суждения об Истине.
«Тот, кто сомневается, благо или зло та или иная вещь, тот ничего не преследует с жаром и нетерпением, потому он бесстрастен» (Секст Эмпирик). Но на память приходит эпизод, произошедший с художником Апеллесом. Рисуя коня, он решил писать его взмыленным. Но, не справившись, в отчаянии швырнул в картину, окрашенную в разные цвета губку, которая оставила за собой след, похожий на пену. «Также и скептики, преследуя бесстрастность и невозмутимость, игнорируя разницу между данными чувств и данными разума, не умея остановить рациональный дискурс в его движении потерпели неудачу, и эта неудача потянула за хвост бесстрастие, как тень их преследовала раздраженность» (Дж. Реале, Д. Антисери).
Потерян покой, а достижение абсолютного покоя, на меньшее эллин не согласен, возможно, только в Боге. И Бог, воплощенный во Христе, обитал среди нас. Не придти к Нему было глупостью и духовным преступлением. Но, повторюсь, эллин свой путь совершал через философские закоулки и проулки. Но приход к Богословию был только чрез разрушение философии, что констатировали сами антики.
«Даже если это (показ невозможности доказательства) компрометирует самое себя, из этого не следует обратное, что доказательство существует. Как часто нечто делает с собой то же, что с другими. Огонь, пожирая дерево, пожирает сам себя и затухает; слабительное вместе с гонимым из плоти, гонит прочь себя, так и аргументация против доказательства сама за компанию выброшена за борт как любая другая аргументация» (Секст Эмпирик).
Эмпирик предлагал освобождение, но это еще не было конечное освобождение. Это было начало пути, в завершении которого находилась Абсолютная Свобода – Христос.
Попытки исказить Ее приводят только к собственному саморазрушению. Но Вечность гуманна. Она уходит от зла, стараясь сохранить в человеке хоть капельку добра и любви.
«Но Иисус с учениками Своими удалился к морю; и за Ним последовало множество народа из Галилеи, Иудеи, Иерусалима, Идумеи и из-за Иордана. И живущие в окрестностях Тира и Сидона, услышав, что Он делал, шли к Нему в великом множестве. И сказал ученикам Своим, чтобы готова была для Него лодка по причине многолюдства, дабы не теснили Его. Ибо многих Он исцелил, так что имевшие язвы бросались к Нему, чтобы коснуться Его. И духи нечистые, когда видели Его, падали пред Ним и кричали: Ты Сын Божий. Но Он строго запрещал им, чтобы не делали Его известным» (Мк. 3: 7-12).
 И эта капля, несмотря на трудности, увеличивалась. Дело Божие, в силу своей неистребимости, постепенно, не нарушая человеческой свободы, овладевало сердечными движениями человеческого существа. Примечательно, что зло остро почувствовало опасность Божественного воплощения. Ведь именно бесы одними из первых исповедовали Христа Сыном Божьим. В этом было свидетельство Истины, но и свойственное злу коварство. Знали, что всякий, нарекающий себя Сыном Божьим, может быть обвинен в богохульстве. Возможно, и поэтому Господь запрещал бесам делать имя Его известным. Духовные ростки только пробивались на ниве Господней, и заглушить их было бы непростительно. Слишком велика цена – жизнь как сущность.
Смерть, конечно, не оставляла попыток вернуть свое достояние. Болезнь, уродство, проказа – вот средства, чтобы человек озлобился и был несвободным. Поэтому Божественная Свобода объявила войну вселенским болезням. В этой войне Господь прибегает к чуду, то есть к нарушению физических законов, к царствованию духовного мира над дольним. Чудесное действие на самом деле представляло собой возвращение в райское бытие, когда деятельность Бога и человека была сплошь чудесной историей.
Возвращение в первозданное Бытие представляло собой созидание Нового Бытия. В этом Бытии царствовал не грех, но Бог. А первыми участниками этого Царства стали Апостолы, которых избрал Христос, наделив Своей властью.
«Потом взошел на гору и позвал к Себе, кого Сам хотел; и пришли к Нему. И поставил из них двенадцать, чтобы с Ним были и чтобы посылать их на проповедь, и чтобы они имели власть исцелять от болезней и изгонять бесов; поставил Симона, нарекши ему имя Петр, Иакова Зеведеева и Иоанна, брата Иакова, нарекши им имена Воанергес, то есть "сыны громовы", Андрея, Филиппа, Варфоломея, Матфея, Фому, Иакова Алфеева, Фаддея, Симона Кананита и Иуду Искариотского, который и предал Его» (Мк. 3: 13-19).
 Евангелист подчеркивает творческую волю Христа, знающего путь каждого человека. Спросят: зачем был призван Иуда? Чтобы исполнить предназначение. И в то же время для того, чтобы показать, куда может завести человека свобода, не идущая вослед Богу. Собственно, это уже не свобода, но ее жалкая тень. Конечно, господь знал слабости каждого  апостола, но и понимал, что наступит тот момент, когда вера их будет непоколебима, когда Царствие Божие они будут брать силою. И, конечно, любая борьба сопровождается определенными трудностями.
Разве не знал Господь, что Симон еще не Петр? Безусловно, знал. Но сотворение камня требует времени, и это время когда-нибудь настанет. Разве не ведал Христос, что апостолы разбегутся? Еще как ведал! Но это бегство, это поражение странным образом вело к победоносному Царству Христову на земле.
Примечательно, что выходящее из ряда физических законов, подпадает под власть Божественных – высших по существу. А это не сразу осознается, даже очень близкими людьми.
«Приходят в дом; и опять сходится народ, так что им невозможно было и хлеба есть. И, услышав, ближние Его пошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из себя» (Мк. 3: 20-21).
 Спаситель пришел спасти человечество, понеся наши грехи и болезни на Себе. Античному миру это казалось странным. Его неординарность кажется чересчур не-человеческой, поэтому естественно стремление людей втиснуть Иисуса в привычные человеческие, подвластные законам физики, рамки. Только с течением времени придет понимание, что Божественное и есть чудесное. И это Божественное и чудесное сокрушало власть ада и смерти.
«А книжники, пришедшие из Иерусалима, говорили, что Он имеет в Себе веельзевула и что изгоняет бесов силою бесовского князя. И, призвав их, говорил им притчами: как может сатана изгонять сатану? Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот; и если сатана восстал на самого себя и разделился, не может устоять, но пришел конец его. Никто, войдя в дом сильного, не может расхитить вещей его, если прежде не свяжет сильного, и тогда расхитит дом его» (Мк. 3: 22-27).
 Но зло хитрит, пытаясь Господа представить чуть ли не своим служителем. Но Христос размежевывает Добро и зло, показывая, что у добра нет ничего общего со злом. И всякая попытка переплести их есть обыкновенная уловка лукавого.
У Бога нет ничего общего с сатаной. Даже сама мысль, что у них есть что-то общее – кощунственна. Необходимо помнить, что Добро есть самостоятельная субстанция, а зло – ее извращение. Суть зла – в искажении Добра. И остановить это искажение может только Господь и Его Святая Церковь. Зло является как бы кривым зеркалом Добра. Потому совершенно понятно негодование Христа против фарисеев, пытавшихся Абсолютное Добро смешать с искажениями.
«Истинно говорю вам: будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили; но кто будет хулить Духа Святаго, тому не будет прощения вовек, но подлежит он вечному осуждению. Сие сказал Он, потому что говорили: в Нем нечистый дух» (Мк. 3: 28-30).
 К сожалению, именно в искажениях путается сознание человека. В результате, не разобравшись, начинает в своих бедах винить Бога. Печально, что, порой, верующие люди совершают такие искажения, что только диву даешься, забывая, что их собственное дыхание находится в руках Духа Святага, третьей ипостаси Святой Троицы. И мятеж против Святого Духа есть выступление против любви и свободы как Божественных Сущностей. Проявление враждебности порождает смуту, которая есть источник ненависти и войны. Достаточно взглянуть на Рим, не признававший Святой Дух, лишенный Его благодати. Вспомним Октавиана Августа. Да, Рим государственно сообразовался, принципат принес некий порядок и расцвет. Но не покидало ощущение, что этот порядок кладбищенский. Дав римскому народу мир и более или менее справедливые законы, Цезарь в собственной семье имел войну и жуткий разврат. И если это было позволено семье Августа, то почему это не могли совершать простые римляне?
Жизнь превращалась в игру, где роли были заранее распределены. Умирая, Октавиан воскликнет: «Хорошо ли он сыграл комедию жизни? И произнес заключительные строки: Коль хорошо сыграли мы, похлопайте / И проводите добрым нас напутствием» (Светоний).
Не о душе думал повелитель римлян. Он уходил со сцены, где, как ему казалось, неплохо отыграл свою роль. Рим отдавался театру, человек становился участником игрового действа, в финале которого были одни вопросы. Римлянин не мог понять, что есть Истина. Этот пилатовский вопрос блестяще показывает умственную усталость римской элиты. Эта усталость была закономерна. Причины крылись в том, что отсутствие животворного духа неизбежно превращает человека в манекен, состоящий из плоти и крови. И эта маниакальная плоть и кровь жаждала власти и наслаждений. Ради торжества инстинктов готовы были совершать чудовищные вещи.
«За 17 дней до апрельских календ (16 марта) дыхание Тиберия пресеклось, и все решили, что жизнь его покинула. И уже перед большой группой поздравляющих появился наследник Гай Цезарь (Калигула), чтобы взять в свои руки бразды правления, как вдруг стало известно, что Тиберий открыл глаза, к нему возвратился голос и он просит принести ему еду для восстановления сил, покинувших его.
Это повергает всех в ужас, и собравшиеся разбегаются, снова приняв скорбный вид и стараясь казаться неосведомленными о происшедшем, между тем как Гай Цезарь только что видевший себя властелином, погрузился в молчание в ожидании для себя самого худшего исхода.
Но Макрон, не утративший самообладания и решительности, приказывает удушить Тиберия, набросив на него ворох одежды» (Тацит).
Комедия, заканчивающаяся трагически, вершила свои законы. Собственные слуги-актеры решили устранить режиссера-императора, творя своеобразно понимаемое правосудие. Но правосудие покинуло римское общество. Оно не могло быть там, где отсутствовал Дух Святый в сердцах человеческих. Искать духовного осмысления в поступках прислуги Тиберия вряд ли имеет смысл.
Безусловно, не чернь определяла общественное движение и духовное сознание народа. Однако ее силу не учитывать было нельзя. Видимо, духовное падение происходило вследствие слабости той же философии перед обыденным сознанием, которая скорее была моральным кодексом, чем животворным учением, способным совершить переворот в человеческом естестве.
Таковая животворность могла исходить только от тех, кто получил ее от Христа, кто принял светоносное Учение и наполнил свою жизнь духоносной Любовью.
Существовать без Христа было можно, но жить – нет! Жизнь требовала отречение от века сего, чтобы обрести Вечность. И уже не плоть и кровь должны были стать советниками сознанию, но Дух Божий. Поэтому необходимо помнить, что для достижения духовной свободы, следует преодолевать и сопротивление самых близких тебе людей. Тем более, что Сам Господь показал нам образ поведения.
«И пришли Матерь и братья Его и, стоя вне дома, послали к Нему звать Его. Около Него сидел народ. И сказали Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои и сестры Твои, вне дома, спрашивают Тебя. И отвечал им: кто матерь Моя и братья Мои? И обозрев сидящих вокруг Себя, говорит: вот матерь Моя и братья Мои; ибо кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мк. 3: 31-35).
 Путь в Царствие Божие есть отказ от прежней жизни во имя жизни Новой. Путник приобретает давно забытую райскую действительность, где его воля соединяется в свободном порыве с Волей Божества. И если ближние не принимают очевидного закона Бытия, то, тем самым, отказываются от Любви и Свободы. Следование за ними из так называемого человеколюбия представляет собой предательство Истины. Идущему в Храм стоит ли задерживаться возле трактира? Не потеряет ли во время остановки своей внутренней свободы? Не забудет ли сознание Слово, если образы века сего станут затмевать взор? Ответ очевиден.
Испивший воды из Христовой реки неминуемо узнает горечь прежнего пития. Река же течет для всех: и для мужчин и для женщин. Христос не различает пол: вся во Христе новая тварь, по слову Апостола. Христианство – Учение, которое признало в женщине присутствие Божие, а значит право на свободу. Отныне люди становились друг другу братья и сестры. Свет Христов стал доступен каждому, кто желал Его присутствие в себе.
                Глава 4
К каждому обращается Господь, к верующим и неверующим. Только методика обращения, что психологически естественно, различна. Так рождаются притчи.
Одни воспринимают Истину прямо, другие же – в художественной и иносказательной форме.
«И опять начал учить при море; и собралось к Нему множество народа, так что Он вошел в лодку и сидел на море, а весь народ был на земле, у моря. И учил их притчами много, и в учении Своем говорил им: слушайте: вот, вышел сеятель сеять; и, когда сеял, случилось, что иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то. Иное упало на каменистое место, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока; когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и терние выросло, и заглушило семя, и оно не дало плода. И иное упало на добрую землю и дало плод, который взошел и вырос, и принесло иное тридцать, иное шестьдесят, и иное сто. И сказал им: кто имеет уши слышать, да слышит! Когда же остался без народа, окружающие Его, вместе с двенадцатью, спросили Его о притче. И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся, и прощены будут им грехи. И говорит им: не понимаете этой притчи? Как же вам уразуметь все притчи? Сеятель слово сеет. Посеянное при дороге означает тех, в которых сеется слово, но к которым, когда услышат, тотчас приходит сатана и похищает слово, посеянное в сердцах их. Подобным образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые, когда услышат слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняются. Посеянное в тернии означает слышащих слово, но в которых заботы века сего, обольщение богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают слово, и оно бывает без плода. А посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают слово и принимают, и приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной во сто крат» (Мк. 4: 1-20).
 Христос обронил Свое Слово в весьма противоречивую эпоху. Но, видимо, любая эпоха и каждый ее представитель узнает в рассказанном себя. В римскую эпоху это было внове.
И новизна поражала! В ней находили источник спасения и вдохновения. Видимо, многие творческие натуры пришли к Христу через притчевую форму. Стоит напомнить, что Эллино-римский мир ценил поэтическую метафору и творческий дар в человеке. Гомер, Гесиод, Софокл, Эсхил и Еврипид почитались как боги. Мифы, обработанные гениями, воздействовали на сознание эпохи. Песнь, звучащая на симпозиуме, звала не только к наслаждениям и нектарным возлияниям, но и к горнему миру. Было желание соприкоснуться с Неведомым и Великим. Как тоскует Анакреон при мысли, что придется покинуть этот мир, лучше которого он не знает. И в этой тоске прорывается необъяснимое уважение к чудесному. Это чудесное хотелось отобразить, запечатлеть, оставить в вечности, сохранить в памяти. Человек жаждал Бытия, и это Бытие воплощалось в художественных формах.
К этому можно относиться по-разному. Платон, например, отрицал искусство как недостойное подражание. И, наверное, он имел основание так полагать, ибо всякая копия всегда хуже оригинала. В то же время Аристотель придавал искусству важнейшее катарсическое значение. Истина, видимо, как всегда, посередине.
Конечно же, нельзя не согласиться, что искусство вторично, если можно выразиться, фотографично. Однако эмоциональное воздействие, которое несет искусство вовсе не вторично. Да и вторично ли искусство? Не узнаем ли в том или ином образе себя? Не входит ли в наше сознание рассказанная притча? Не становимся или участниками творческого акта, совершенного Божественной волей.
Безусловно, искусство – подражание, но, если оно становится Божественным деянием, то не наполняется ли наша жизнь сущностью, не становится ли самым, что ни на есть, натурализмом? Человеческое бытие сливается с Божественным. И особенно это проявляется в таком жанре как притча. Бог творит, и человек, как Его создание, отвечает на это творчество. В способности к творчеству мы стоим выше ангелов, которые выполняют только функции, по словам О. Андрея Кураева, почтальона.
Видимо, наша творческая способность представляет собой первую ступень познания Божественного Бытия. На эту ступень познания не все допускаются сразу. Вначале шаг совершили Апостолы, остальным же Господь дает в той мере, какой соответствует его духовное состояние. Через притчу познаем свое духовное положение. Это как в отношении к поэзии. Душа черствая и холодная не воспримет лирическое стихотворение, и будет продолжать существовать в прозаическом мире; душа восприимчивая – радостно ощутит эмоциональное прикосновение прекрасного, но через время забудет; третьи же, обладающие творческим даром, проникнутся любовью к поэзии, увидев в ней созвучие своему бытию, но, ленивые по природе, лишь мгновениями будут соприкасаться с Вечностью, предаваясь воспоминаниям в часы редкого досуга, ибо остальное время занято суровой необходимостью; и только четвертые, не забывая первой любви и полученного Божественного дара, невзирая на трудности и препятствия века сего, неустанно в меру таланта своего служат Слову.
Только способный к творчеству человек, помнящий, от Кого получил свой дар, мог понять, сказанные Богом слова.
Греко-римский мир ожидал творческого воздействия и был к нему готов. Творец через Свой дар возвращал к Себе Свои творения. И творение, получив Свет Откровения, по Божественному замыслу, уже не должно было возвращаться в тьму.
«И сказал им: для того ли приносится свеча, чтобы поставить ее под сосуд или под кровать? не для того ли, чтобы поставить ее на подсвечнике? Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу. Если кто имеет уши слышать, да слышит! И сказал им: замечайте, что слышите: какою мерою мерите, такою отмерено будет вам и прибавлено будет вам, слушающим. Ибо кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мк. 4: 21-25).
Первые христиане и были первыми свечечками Царствия Божьего. Они несли в своих светильниках Свет Христов, расширяя пределы светозарности.
Это происходило в противоречивую эпоху, когда наряду с поисками света, человек пускался во все тяжкие, присущие тьме, грехи. Для народной массы порок был более естественен, чем, например, целомудрие. Достаточно вспомнить времена Калигулы, когда казалось, что миром управляет умалишенный. «Помраченность своего ума он чувствовал сам и не раз помышлял удалиться от дел, чтобы очистить мозг» (Светоний).
Вместе с императором и мир погружался в полуобморочное состояние. И в тот момент, когда на Востоке загоралась Любовь, Римом управляла ненависть. Калигула любил трагически повторять: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись!»
Когда Восток озарялся Светом нестяжания, Рим упивался неукротимой алчностью своего повелителя. «Когда у его родилась дочь, то он потребовал от римского народа денежных подношений на ее воспитание и приданое. В первый день Нового года он встал на пороге своего дворца и ловил монеты, которые проходящий толпами народ всякого звания сыпал ему из горсти и подолов. Наконец, обуянный страстью почувствовать эти деньги наощупь, он рассыпал огромные кучи золотых монет по широкому полу и часто ходил по ним босиком или подолгу катался по ним все телом». И далее Светоний добавляет: «Поистине не было человека такого безродного и такового убогого, которого он не постарался бы обездолить».
Духовная ущербность поработила повелителей тогдашней Вселенной. Изощряясь в придумках, Гай Цезарь пожелал коня сделать консулом римской империи. И сенат этого Рима готов пойти на то, чтобы рядом с ними находился императорский конь. Они даже заготавливали речи по поводу предстоящего события, введения коня в сенат.
Совершенно естественно, что изощренного в темных делах императора, убили в одном из темных дворцовых переходах. Смерть рождало смерть. Убивший цезаря был убит по приказу следующего цезаря. И, казалось, нет никакой надежды этому миру.
Но эту надежду с Востока несли первые христиане, раздвигая неугасимым Божественным огнем пределы Вселенной. Этот Свет призывал к любви. Бог пришел не убивать людей, а попытаться сделать их лучше, чище и добрей. Бог не судить пришел мир, но спасать, победив грех и смерть. Сам Господь жертвовал Собой ради Своих творений. В жертвенности истинное назначение христианина: она помогает не затушить огонь любви, драгоценный дар Божий. Тогда никогда не накроет колпак свечу Господню, но будет гореть еще ярче, согревая своим теплом уставшее и заблудшее человечество.
Именно первохристиане спасли мир от полного затмения. Конечно, это спасение могло произойти только при Божественном содействии, Его личном участии в делах мира.
«И сказал: Царствие Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и днем; и как семя всходит и растет, не знает он, ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе. Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва» (Мк. 4: 26-29).
 Каждый христианин должен об этом помнить, в первую очередь, полагаясь на Бога. Следуя абсолютной воле Господней, христианин сохраняет свою исконную свободу. Господь управит наш путь, если будем беспрекословно Ему доверять. Те, кто Ему доверился, увидели, что сила Христова покорила всю Вселенную. Какое еще учение обладает такой устойчивостью? Многие религиозные учения прошлого и настоящего канули в лету, едва появившись, но Церковь Христова непоколебимо стоит, являясь столпом и утверждением Истины, по слову Апостола. Многие учения потому и существуют, что в своих основных положениях используют этическое Учение Христа.
Доказательством может служить Стоя, привлекательнейшее учение древнего мира. Многие столетия это учение было фундаментом общественного сознания. Но, находясь рядом с Истиной, не смогли признать Ее Правду. Вспомним Эпиктета. Его философия почти уже достигала высот Богословия, но, оставаясь в русле сократовской традиции, не мог утвердить свое сознание в Божественном Бытии. Он жаждал творить Добро, понимая, что следование Богу, есть непреложное следование Добру. Однако его сознание не могло постичь, что Добро личностно. Потому и прошел мимо Царствия Божьего.
К сожалению, это была беда философов. Слишком много занимались идеальными системами, выстраивали их, удаляясь, таким образом, от личностного начала.
О, философы прекрасно владели психологией, так сказать философией души, прекрасно и умело говорили об интеллекте, но проходили мимо обожения человеческой природы, которое нес человеческому естеству Христос. Тот же Эпиктет критерием истины считал pronaizesis, т.е., по словам Джованни Реале и Дарио Антисери, «пред-выбор, пред-решение на уровне предельного основания, его человек делает раз и навсегда, что и определяет его как моральное существо». Этот выбор лежит в нашей воле. Эпиктет писал, что «не плоть ты и е кожа, но выбор моральный: и если он прекрасен, блажен ты будешь вовеки».
Прекрасно! Но эта великая мораль оказывалась безжизненной, ибо в ней отсутствовал Богочеловек, возделывающий человеческое поле, независимо от нашего сознания и нашей воли. Но при этом, предоставляющий нам совершать нравственный выбор. Вот когда появляется смысл и находим истинную свободу и истинное благо, которое не в нашей воле, как считал Эпиктет, а в Господней. Кстати, сам же Эпиктет и противоречил себе, когда говорил, что истинное благо в следовании Богу, и оно же в нашей воле. Это противоречие, в принципе, присуще той своеобразной эпохе и мешало ясному пониманию Истины. Но ясность неизбежно освещает даже самые темные закоулки нашего сознания. Но для этого необходимо время, чтобы совершить, при Божественном содействии, моральный выбор.
«И сказал: чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его? Оно — как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные. И таковыми многими притчами проповедывал им слово, сколько они могли слышать. Без притчи же не говорил им, а ученикам наедине изъяснял все» (Мк. 4: 30-34).
 Маленькая горсточка учеников перевернула всю Вселенную, предлагая изначальное Слово и первобытную Суть. Царствие Божье постепенно овладевало сознанием людей, вытесняя греховное вещество из нашего естества. Кстати, именно из-за этой греховности субъективная воля не может быть благом. Она способна совершить выбор между Добром и злом, и в этом ее особенность. И, когда она сделала выбор в пользу Добра, то происходит ее преображение и преображение действительности.
Критерием же Истины остается Христос. Он является основанием всего Сущего и Незыблемого. Зыбкое и промежуточное умирает. Поэтому в зыбком нет Истины. Она возможна только в Постоянном, Которое приходит к нам, совершая глобальный переворот.
Иногда задаешь себе вопрос: как такое малое количество людей могло преобразить весь мир? Видимо, только безусловная преданность Христу, явилась фундаментом победы Божественного Бытия. Человек обретал свою первоначальную самость. Возвращение к изначальному образу, побуждаемое Христом, невозможно было остановить. Это противоречило бы заложенному в человеке Божественному семени.
Диавол исказил нашу природу, не без нашего, конечно, участия. Христос, придя в мир, приглашал нас к истинному возрождению того дара, который получили Адам и Ева. И тот, кто совершал выбор, получал древнюю драгоценность, становясь одухотворенным созданием, приобщая к своему выбору ближних своих. Старый мир уходил – Новый наступал. Господь удалял от нас ущербное состояние души, чтобы мы обрели Вечность. При этом Господь сохранил нашу уникальную личность, подчиняя физические законы духовному Бытию.
«Вечером того дня сказал им: переправимся на ту сторону. И они, отпустив народ, взяли Его с собою, как Он был в лодке; с Ним были и другие лодки. И поднялась великая буря; волны били в лодку, так что она уже наполнялась водою. А Он спал на корме на возглавии. Его будят и говорят Ему: Учитель! неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем? И, встав, Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры? И убоялись страхом великим и говорили между собою: кто же Сей, что и ветер и море повинуются Ему?» (Мк. 4: 35-41).
 Господь совершал творческий акт. Это был шаг Богочеловеческой Личности, показывающий способность к совершению чуда, что поражало и приобщало к Его вершителю. Без всякой философии сознание начинало богословствовать. Отброшены обходные пути и во всей Красоте открылась Истина. Просто и красиво Божественная Суть вошла в человеческое естество. После увиденного и узнанного чуда жизнь человека становилась по определению другой. Новое Бытие становилось частью нашего существа.
Конечно, не сразу приходит осознание происходящего. Постепенно ясность и простота осветит сложнейшие вопросы Бытия. Каждый получит то, что будет соответствовать его мировоззрению. Произошло главное: для христиан завершилось время, отныне оно было Христовым. И само время стало интересовать только потому, что духовное состояние того или иного человека или сообщества еще не перешло в Вечность. Поэтому-то так интересна эпоха пришествия Христа, эпоха перехода, возвращения и Рождения.
                Глава 5
Господь не только рождал, но и творчески преображал мир, в который пришел.
«И пришли на другой берег моря, в страну Гадаринскую. И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом, он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями, потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его; всегда, ночью и днем, в горах и гробах, кричал он и бился о камни; увидев же Иисуса издалека, прибежал и поклонился Ему,
и, вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? заклинаю Тебя Богом, не мучь меня! Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много. И много просили Его, чтобы не высылал их вон из страны той. Паслось же там при горе большое стадо свиней. И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них. Иисус тотчас позволил им. И нечистые духи, выйдя, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и потонули в море. Пасущие же свиней побежали и рассказали в городе и в деревнях. И жители вышли посмотреть, что случилось. Приходят к Иисусу и видят, что бесновавшийся, в котором был легион, сидит и одет, и в здравом уме; и устрашились. Видевшие рассказали им о том, как это произошло с бесноватым, и о свиньях. И начали просить Его, чтобы отошел от пределов их. И когда Он вошел в лодку, бесновавшийся просил Его, чтобы быть с Ним. Но Иисус не дозволил ему, а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь и как помиловал тебя. И пошел и начал проповедывать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус; и все дивились» (Мк. 5: 1-20).
 Изменяемое становилось неизменяемым. Помешанная и жуткая эпоха начинала приобретать осознанные черты. Сила зла вынужденно отступала, отдавая за пядью пядь человеческую душу. Зло оказалось беспомощным в борьбе с Добром. Эпоха еще содрогалась, еще билась в судорогах; бесы, ушедшие в свиней, еще пытались ухватиться за человеческие сердца. Люди не понимали значения, совершаемого Им действия: они удивлены и в страхе; генезис первородного греха не отпускает. Но деяние произошло, начиналось освобождение. Процесс освобождении будет мучительно долгим. Слишком тяжела историческая ноша греха и прелести, тяжела найти свою первоначальную суть и сбросить Каинову печать.
Приземленность и приспособляемость к обстоятельствам мешали открыть духовное зрение и вдохнуть горнего воздуха. Но шаг был совершен, обретение Вечности совершалось.
Еще будут Калигулы и Нероны, Домицианы и Каракаллы, Гелиогабалы и Галлиены, но это будет пир во время чумы. Ничто уже не могло остановить надвигающийся Свет.
И то, что тьма сопротивлялась, давало возможность, при увеличении сопротивления, расширить влияние Света, а значит Любви и Свободы.
Свободу во Христе, конечно, не следует ассоциировать с политической или социальной свободой. Поиск внешней свободы без внутреннего освобождения приводит к тому, что человек боится заглянуть в тайники своей души, перевязанной невидимыми цепями. Увидев же освобожденного человека, люди не возрадовались, а испугались: их совесть затвердела, а ум отупел. Рабство устраивало, хотя, уверен, вопросы внешней свободы подымались постоянно. Чем лучше они бесноватого? Разве что тихим помешательством: они люди душевные, но не духовные.
Слава Богу, что так называемая внешняя свобода не восторжествовала в то переходное время. Принципат наступал, и человек Римской империи совершал выбор: либо внешняя видимость свободы, либо внутреннее господство Царства Божия в человеческом естестве. Тот, кто выбирал первое, шел на смерть, убивая тирана и обрекая на гибель близких, с удивлением обнаруживая, что сражался за фикцию. Тот же, кто выбирал второе, уже тирана и не замечал, ибо Свободу духовную невозможно ограничить никакими земными установлениями. Можно убить тело, но не душу. Внешнее при таком положении вещей третьестепенно.
Обретший Свободу неизбежно приходит к Божественной Любви, в которой отсутствует страх. Любовь становится радостным смыслом бытия. Поэтому Господь разрешает возвестить бывшему бесноватому о своем чудесном исцелении. Он возвещал о своем приобщении к Любви, что, в принципе, было понятно еврейскому народу. Сложнее это понималось язычниками, для которых любовь зачастую понималась некоей формой досуга.
Но именно в этот языческий мир пошел освобожденный и возрожденный человек. Он призывал стать частью целого. Конечно, вряд ли он везде нашел понимание, но это и не удивительно. Но произошло главное: душа открыла для себя духовные врата, чрез которые устремились первенцы Свободы и Любви. Дорога к Вратам была длинной, но и благодарной. Человек избавлялся от груза прежних согрешений и похотливых чувствований. Приняв в себя Любовь, он стал изнутри освещенным Ее, соучаствуя триединому Свету.
Безусловно, Любовь пришла не на пустое место. За полвека до описываемых событий в римском обществе происходило узнавание любви не только как инстинкта, но как великого чувства, идущего изнутри человеческого естества. В этом огромная заслуга Катулла, Проперция и других их современников. Но все-таки это было еще чувство, которое хоть и избавляло от досуга, но не давало Свободы и Любви. Они еще не достигали совершенства, но были ступенькой к Нему. Почему ступенькой?
Да потому что любовь их стала деятельной, ответной, а не только жаждущей наслаждений. В их любовь вошли вдохновение и чувство поклонения. Любовь становится религиозным чувством, что до Катулла было практически неприемлемо в эллино-римском мире (разве что гомеровский Одиссей обладал этим чувством к Пенелопе). Он даже вынужден искать новые слова, чтобы выразить новые отношения, ибо «любовь» для римлянина означало «желать». И эти отношения будут выражаться словом «благожелательность», несущем в себе явный религиозный оттенок. Благожелательность и станет ступенькой, возводящей естество эллина и римлянина к духовному миру.
Свою Клодию Катулл не желает унизить чувственной страстью, но восклицает: «Не так, как простых подружек, а так, как отец любит сыновей и зятьев».
В этом творении нет места низменному и похотливому чувству: здесь начальная высота, с которой начнется путь к Абсолютной Свободе.
Конечно же, в основном языческий мир еще пребывает в чувственном плену. Но уже есть вестники нового бытия. К этим вестникам и пришел Господь.
 Его ждала стенающая плоть и скорбящая душа. Христос пришел спасти всякого, но не всякая душа могла вместить в сознание Его воплощение. Кто не вмещал, просил отойти от пределов своих. Их не тронуло вестничество поэтов, не могло быть понято и духовное освобождение. Для них ценность материи безусловна, потому что сиюминутно выгодна. В их душах еще царствовал инстинкт желания.
Узнавшие же Свободу двинулись особым путем. Этот путь предполагал, конечно же, доверие. Господь не позволил быть, получившему Свободу, рядом с Собой. Видимо, Он хотел убедиться в верности этого человека. Часто, получив просимое, забываем свое прежнее состояние, становясь неблагодарными и, тем самым, фактически возвращаясь в это самое плененное состояние. И тогда второе хуже первого.
Поэтому Свобода и Любовь немыслимы без веры в Них.
«Когда Иисус опять переправился в лодке на другой берег, собралось к Нему множество народа. Он был у моря. И вот, приходит один из начальников синагоги, по имени Иаир, и, увидев Его, падает к ногам Его и усильно просит Его, говоря: дочь моя при смерти; приди и возложи на нее руки, чтобы она выздоровела и осталась жива. Иисус пошел с ним. За Ним следовало множество народа, и теснили Его. Одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет, много потерпела от многих врачей, истощила всё, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние, — услышав об Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде Его, ибо говорила: если хотя к одежде Его прикоснусь, то выздоровею. И тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни. В то же время Иисус, почувствовав Сам в Себе, что вышла из Него сила, обратился в народе и сказал: кто прикоснулся к Моей одежде? Ученики сказали Ему: Ты видишь, что народ теснит Тебя, и говоришь: кто прикоснулся ко Мне? Но Он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это. Женщина в страхе и трепете, зная, что с нею произошло, подошла, пала пред Ним и сказала Ему всю истину. Он же сказал ей: дщерь! вера твоя спасла тебя; иди в мире и будь здорова от болезни твоей. Когда Он еще говорил сие, приходят от начальника синагоги и говорят: дочь твоя умерла; что еще утруждаешь Учителя? Но Иисус, услышав сии слова, тотчас говорит начальнику синагоги: не бойся, только веруй. И не позволил никому следовать за Собою, кроме Петра, Иакова и Иоанна, брата Иакова. Приходит в дом начальника синагоги и видит смятение и плачущих и вопиющих громко. И, войдя, говорит им: что смущаетесь и плачете? девица не умерла, но спит. И смеялись над Ним. Но Он, выслав всех, берет с Собою отца и мать девицы и бывших с Ним и входит туда, где девица лежала. И, взяв девицу за руку, говорит ей: "талифа куми", что значит: девица, тебе говорю, встань. И девица тотчас встала и начала ходить, ибо была лет двенадцати. Видевшие пришли в великое изумление.
И Он строго приказал им, чтобы никто об этом не знал, и сказал, чтобы дали ей есть» (Мк. 5: 21-43).
 Обретая Свободу и Любовь, верующий в Них получает и жизнь. Смерть – этот страшный бич рода человеческого, это ужасное проявление несвободы и насилия отступает от тех, кто вверил свой путь Христу.
Господь не просто воскрешает дочь Иаира, но побеждает смерть. Примечательно, что воскрешается девочка 12 лет, только начинающая свое вхождение в греховный и похотливый мир. Возраст, когда девочка превращается в девушку, когда начинается пора очищения и боли, полученные вследствие грехопадения Евы. Но если Ева была изгнана из рая и обрела смерть, то ее дочь, умерев, возвращалась на землю, на которой присутствовал Сам Бог. Она получала не только жизнь, но и Свободу. И от нее зависело, как она ее распорядиться. Эту же Свободу обрела и женщина, страдавшая кровотечением. На ее веру Христос ответил Любовью и милосердием. Обретая, таким образом, Веру, Свободу и Любовь, человеческое естество побеждало смерть и сопутствующие ей болезни.
Но почему Господь не разрешает рассказать о произошедших чудесным событиях? Причина, видимо, в том, что еще не все были готовы принять Царствие Божие в свое сердце: они еще смеются. Им ли сообщать об освобождении?
Здесь тайна великого сотворения. Исцеление бесноватого невозможно было скрыть, да это и не нужно было. Слишком значима его радость. Воскрешение же дочери Иаира было дело сугубо личностное, как и исцеление кровоточащей. Происходила личная встреча творения с Творцом. И нарушать духовную интимность было бы делом не Божеским. Именно прямые личностные отношения между Богом и человеком устраняли вековые препятствия на пути человека к Богу.
Древний мир из-за своей эпичности, порой, терял важное: драгоценную нить, связующую относительность с Вечностью. Но, когда пришел Христос, относительность приобрела духовную самость, уже лишенную языческих представлений. Душа, узревшая Бога, стала узнавать первобытие. Происходило возвращение в первобытную реальность. Человек избавлялся от вековых наслоений подлости и греха, становясь тем, кем был задуман Творцом.
В античный мир действительно пришла Свобода. И это Свобода была не мнимая.
Конечно, не все ее ожидали. Рабство так прилипло к естеству человека, что он не готов был от него отказаться. Но ищущие Добро, были рады пришествию Абсолютной Свободы и Истины. В мир пришла Гармония и Красота, и отвергнуть Их представлялось чудовищным бессмыслием. Причем, эта была не только внешняя Гармония и Красота, чего, в принципе, языческий мир достиг, но Красота и Гармония внутренняя, приводящая к духовному единению с Богом. В мир пришел Свет, излучающий изнутри нашего существа. Начиналась Новая эра человеческой истории. Мелкое и ненужное устранялось, чтобы уступить место великому. В человеческую цивилизацию вошла Божественная Плоть, животворящая и спасающая. Еще не наступило пасхальное торжество, но весомый шаг  к нему был сделан.
Великое и таинственное дело Любви постепенно завоевывало сердца, вступая в область человеческого подсознания и мироощущения.
Но тьма не собиралась сдаваться без боя. Она начинала воздействовать мнимой очевидностью, пытаясь вырвать из сердец доверие, посеять сомнение.
                Глава 6
«Оттуда вышел Он и пришел в Свое отечество; за Ним следовали ученики Его. Когда наступила суббота, Он начал учить в синагоге; и многие слышавшие с изумлением говорили: откуда у Него это? что за премудрость дана Ему, и как такие чудеса совершаются руками Его? Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры? И соблазнялись о Нем. Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем. И не мог совершить там никакого чуда, только на немногих больных возложив руки, исцелил их. И дивился неверию их; потом ходил по окрестным селениям и учил» (Мк. 6: 1-6).
То, что не приняли Господа, конечно, печально, но ужаснее, что не желали даже замечать Его, стремясь продолжать свое жалкое существование, как будто в мире ничего не произошло.
Тьма замыслила сделать все возможное, чтобы Свет как бы прошел мимо. Более того, лишенный Божественной сущности Он как бы превратится в имитацию самого себя. И, таким образом, станет не опасным, но даже союзным ночи. Этот коварный план во многом удался. Ибо сознание было настолько язычески приземленным, что дьявольский успех казался несомненным. Забыть, закрыть пылью веков, не упоминать пришествие Абсолютной Свободы и Любви. Если внимательно всмотримся в рукописи тех лет, то не обнаружим упоминаний об Иисусе Христе. А если и писали, то, как бы вскользь, как о незначительном, не заслуживающем внимания событии.
Великими были не этот странный Проповедник, но цезари, вершившие, как им казалось, судьбы мира и людей. В Анналы попадали события, в которых героическое соседствовало с подлостью. Римский мир особенно любил историю предков. Они никогда не забывали галльского короля Бренна, сказавшего знаменитую фразу – горе побежденным. Но, изучая историю, на самом деле были побеждены сиюминутностью. Эта цивилизация, в момент пришествия Христа, еще занималась гекзаметрами и верлибрами.
Это был хитроумный план: замолчать, чтобы потом сказать, что Христа на самом деле не было, это всего лишь легенда, дурной сон. Имя Господне пытались удушить на задворках истории, вычеркнуть из каждого пергамента. Не Деяния Христа будут предлагать народам, а, безусловно, поучительные мартовские иды Юлия Цезаря, так печально для него завершившиеся. Эти иды объявят переломом, началом новой истории. И не Христос, при лукавом советовании, будут утверждать совершил революцию духа, а те, кто убивал Цезаря, выковывая новый человеческий тип. Дела Брута и Кассия будут объявлены важнейшими; логии арамейского Проповедника и Странника будут старательно замалчиваться. Недаром все антихристианские революции будут брать этих римлян в качестве примеров для подражания, на них опираться в своей разрушительной деятельности. В какой-то степени даже был порожден новый психологический тип. Но этот тип потому существовал, что явился противовесом Добру и Справедливости, воплощенных во Христе.
В принципе, исторической перспективы этот тип не имел. Он и интересен только тем, что имел место во времена, предшествовавшие земной жизни Иисуса Христа. Как и Цезарь при всей громадной исторической роли не мог совершить того переворота в сознании, какой совершил Христос. Тем и удивительнее, что, не обладая информационной мощью, каковой обладали римские общественные деятели, Учение Христово доходило до сознания античного мира. Господь не приходил насильно. Не желающие общения с Ним, становятся отверженными, но эта отверженность - результат их права выбора. Более того, Бог сам уходит, разве что, удивляясь тому, что люди отказываются быть здоровыми. Те же, кто пошел за Ним, составили Первенствующую Церковь.
«И, призвав двенадцать, начал посылать их по два, и дал им власть над нечистыми духами. И заповедал им ничего не брать в дорогу, кроме одного посоха: ни сумы, ни хлеба, ни меди в поясе, но обуваться в простую обувь и не носить двух одежд. И сказал им: если где войдете в дом, оставайтесь в нем, доколе не выйдете из того места. И если кто не примет вас и не будет слушать вас, то, выходя оттуда, отрясите прах от ног ваших, во свидетельство на них. Истинно говорю вам: отраднее будет Содому и Гоморре в день суда, нежели тому городу. Они пошли и проповедывали покаяние; изгоняли многих бесов и многих больных мазали маслом и исцеляли» (Мк. 6: 7-13).
  Церковь, несущая в мир Добро и Справедливость. В мир пришла Истина и одновременно Слово. Последователи Христа стали истинными филологами, преображая человеческое естество. Небольшое сообщество христиан творило великое дело, чем все дела, удостоенные анналов великих историков. Христианский мир обоживал человеческую душу, претворяя прах в огненное естество, сжигая доселе царствовавший в человеческой плоти грех. Не принявшие Божественного огня, оставались в Содоме и Гоморре, где огонь был адского свойства, где человек обрекал себя не на мнимое, но реальное забвение.
Разве после свершенных чудес можно было отрицать, что в преходимый мир пришла Вечность и Жизнь. И эта Вечность не могла быть не замеченной. Это все равно, что не признать собственное бытие. Хотя именно это и делают противники Христа. Впрочем, и не только Его. Все, что не вписывается в круг своеобразно понятых и эгоистичный представлений подвергается глумлению и смерти. Не так ли поступил Ирод?
«Царь Ирод, услышав об Иисусе, — ибо имя Его стало гласно, — говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им. Другие говорили: это Илия, а иные говорили: это пророк, или как один из пророков. Ирод же, услышав, сказал: это Иоанн, которого я обезглавил; он воскрес из мертвых. Ибо сей Ирод, послав, взял Иоанна и заключил его в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего, потому что женился на ней. Ибо Иоанн говорил Ироду: не должно тебе иметь жену брата твоего. Иродиада же, злобясь на него, желала убить его; но не могла.
Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берёг его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его. Настал удобный день, когда Ирод, по случаю дня рождения своего, делал пир вельможам своим, тысяченачальникам и старейшинам Галилейским, — дочь Иродиады вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним; царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе; и клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства. Она вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя. И она тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя. Царь опечалился, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей. И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести голову его. Он пошел, отсек ему голову в темнице, и принес голову его на блюде, и отдал ее девице, а девица отдала ее матери своей. Ученики его, услышав, пришли и взяли тело его, и положили его во гробе» (Мк. 6: 14-29).
 Трусливое подобие человека, достойное идумейской династии. Строили дворцы и храмы, не забывая при этом убивать праведников и пророков. Удивительная близорукость мышления! Строят гробницы Святым, исправляя Закон Божий себе в угоду. Закон Абсолютной Свободы понимали как свое субъективное право. Звезды притягивали за воображаемые уши к земле, но они, согласно законам физики, бесстрастно наблюдали на свершаемые безобразия. К Ому же, весьма странным выглядел этот идумейский мир, пытавшийся войти в римскую цивилизация, сохраняя какой-то непонятный даже иудейскому сознанию иудаизм. Идумейское царство представляла собой кашу, в которой варилась многообразное варево. Эти кашевары не отличались чистоплотностью и порядочностью, достаточно вспомнить Ирода Великого и недалеко ушедшего от него Ирода Антипу. Эти цари вели образ жизни, присущий языческим царям, но никак не благочестивым царям Израиля. Завершалось для них это плачевно. Ирод Великий умер, заживо гния и прося, чтобы его поскорее убили. Его предсмертные муки сводили с ума видавших многое его приближенных. Царь хотел покончить жизнь самоубийством, но при этом не забывал отдавать приказы об устранении собственных сыновей.
Ирод Антипа был повторением Старшего, правда, повторением блеклым и тусклым. Но, если Ирод Великий убил мучеников-младенцев, положив основание Небесной Церкви, то Антипа убивал Начаток Царствия Божьего на земле Иоанна Крестителя и Предтечу Христа. Лукавый пытался уничтожить Новую Эпоху в зародыше. Но темная сила способна только на имитацию, она не может быть светом, но только тенью, не имея творческой и самостоятельной силы. Она - злобная реакция. Но не более.
 Потому спор ее с Богом безнадежен. Об этом неустанно говорили Св. Отцы, предлагая творческое соучастие в Божественном Бытии. Ибо отрицание вело к имитации, лишению благодатного содействия, искажению образа и его пародии.
Разве танцующая Саломея не представляет собой жалкую имитацию и пародию Образа Божия? Но страшно и то, что она не понимает своего искривленного положения. В ее душе нет даже намека на раскаяние. Внучка достойная своего деда. Если Антипа хоть иногда просыпался, то его падчерица и жена были погружены в духовную тьму безвозвратно.
Многих удивляла и казалась недостоверной просьба Саломеи. Но разве умершие духовно способны к соучастию и состраданию? Пребывая в трупном состоянии и мать, и дочь были способны посылать в мир только ядовитые испарения на живых. Жизнь же спокойно предавалась в руки своего Создателя, обретая вечное упокоение и Благо.
Тот же, кто совершил преступление навеки утерял безмятежный сон и тихое времяпрепровождение. Конечно, Ирод Антипа человек переходного периода, и в этом часть его трагедии; другая же часть – была в нем самом.
С одной стороны, он хотел бы соблюсти Закон Божий, хотя бы видимо; но инстинкт плоти и похотливое чувство овладели его душой. Какое-то время он обуздывал свои инстинкты и с удовольствием (обратим на это внимание) слушал пророка. Т.е. дорога Света и Правды не была закрыта и для него. И этот Свет пробивался, давая тепло, в принципе, бессмысленному царствованию и жалкому существованию.
Но стоило попасть в ситуацию, когда необходимо было сделать выбор между Светом и тьмой, как выбирается более привычная тьма, ибо вся жизнь протекала практически в сумерках. Оказалось сложным отказаться от бунтующей в приятной истоме плоти.
Событие, разыгравшиеся в Махеране, напоминало пир во время чумы, временное торжество сиюминутного над Вечным, Которое впоследствии ответит возмездием (вспомним смерть царя, павшего на глазах народа, изъеденный червями).
Впрочем, само зло вернулось тому, кто его позвал. Не погибла ли Саломея, потеряв голову? Хотя погибли (она и ее мать) окончательно в ту ночь разудалого пира.
Не лучше были и те, кто равнодушно взирали на Святую Главу, принесенную царю на блюде. Духовная слепота поразила этих людей. Они были способны воспринимать только нервические пляски и судороги, но не смерть: они уже давно стали мертвыми душами.
Но эта смерть в ночи все-таки отрывала дорогу к пробуждению. Античный мир бился в судорожных конвульсиях, но сквозь эти судороги ищущее сердце пыталось найти выход. Не случайно, именно в это время Апостолы творят свои чудеса, и именно в это время Господь дарует Свой хлеб.
«И собрались Апостолы к Иисусу и рассказали Ему все, и что сделали, и чему научили. Он сказал им: пойдите вы одни в пустынное место и отдохните немного, — ибо много было приходящих и отходящих, так что и есть им было некогда. И отправились в пустынное место в лодке одни. Народ увидел, как они отправлялись, и многие узнали их; и бежали туда пешие из всех городов, и предупредили их, и собрались к Нему. Иисус, выйдя, увидел множество народа и сжалился над ними, потому что они были, как овцы, не имеющие пастыря; и начал учить их много. И как времени прошло много, ученики Его, приступив к Нему, говорят: место здесь пустынное, а времени уже много, — отпусти их, чтобы они пошли в окрестные деревни и селения и купили себе хлеба, ибо им нечего есть. Он сказал им в ответ: вы дайте им есть. И сказали Ему: разве нам пойти купить хлеба динариев на двести и дать им есть? Но Он спросил их: сколько у вас хлебов? пойдите, посмотрите. Они, узнав, сказали: пять хлебов и две рыбы. Тогда повелел им рассадить всех отделениями на зеленой траве. И сели рядами, по сто и по пятидесяти. Он взял пять хлебов и две рыбы, воззрев на небо, благословил и преломил хлебы и дал ученикам Своим, чтобы они раздали им; и две рыбы разделил на всех. И ели все, и насытились. И набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов.
Было же евших хлебы около пяти тысяч мужей» (Мк. 6: 30-44).
 В безнадежность и творческое бесплодие явился Хлеб, Который есть Слово и Божественная Полнота. Человеческая эпоха оплодотворялась и из душевной становилась духовной. Из чувственных ощущений она переходила в доселе невиданное состояние духа. В эпоху вошла неземная любовь, нечувственная, созидающее иное Бытие. То уже была не Катуллова ступенька к высшим мирам. Сам Господь, Высший мир, вошел в низшие материальные миры, одухотворяя человеческое естество. Совершался акт причащения и обретения истинной Свободы. Свободы как раз и ожидал античный мир.
От древности эллины и римляне жили надеждой на осуществленную свободу. Они пытались совершить освобождение в политической жизни, но наталкивались на тупик, из которого не было физического выхода. Наиболее последовательные искали свободу в области духа. Но в этой области сознание оказывалось в плену мифологии, уводящей мыслителей в сферу искусства.
В этом уходе заключалось и положительное и отрицательное. Исследование человеческой души объективно и неизбежно должно было привести к Творцу всего сущего. Поиск Свободы, по логике движения, приводит к Создателю сей Свободы.
На пути познания возможны и процессы отрицания Абсолюта. От мифологии  с ее страстями и чувствованиями направились к философии, пытаясь объяснить совокупность и разность физико-космических явлений. И это объяснение неизбежно приводило к действованию и изменению сознания. Так что не Маркс начинал действовать первым, а его далекие предшественники. Кроме того, объяснение уже предполагает некую форму изменения, созданию разнообразных форм и стилей существования.
 Но философия все-таки не дала окончательных ответов, и человек испытывал постоянный творческий голод. Это было закономерно, ибо Бог еще не воплотился в человеческое естество, которое, и это надо признать, долго еще не было готово к встрече со своим Создателем: сильно удерживало земное притяжение. Одна из причин, из-за которой был затруднен поиск Свободы. М поэтому стенал и впадал в отчаянье ищущий мир. Ведь если нет Свободы, то нет и Любви. Земная же любовь так переменчива.
«Как! Иль страшилище ливийских скал, Львица, Иль Сциллы лающей поганое брюхо Тебя родило с каменным и злым сердцем? В тоске последней смертной я тебе крикнул, И рассмеялась ты жестокая слишком!»
Это Катулл отчаивается. И душа молила о том, чтобы навстречу ей вышло спасение. Этим спасением мог быть только Христос. Апостолы в простоте душевной не сразу это могли осознать, но на уровне сердечного знания вносили в мир творческую и преображающую силу Свободы и Любви. Их действия не требовали каких-либо политических перемен, и не несло бунтарского зерна раздора: они совершали нравственный переворот, человек духовный становился центром мироздания, в котором небо и земля становились неразрывным единством.
Конечно, вместить это, дано не каждому сознанию. Видимо, поэтому происходит возвращение в странную относительность. Но тот, кто вкусил меда, уже никогда не забудет его вкуса. Возвращение будет означать собственное саморазрушение.
Идущие вослед Богу находятся в другой системе координат. Дезорганизованный и хаотичный мир начинал приобретать первозадуманные очертания, даже более того, первобытный мир не имел Божественного присутствия в человеческом естестве. Физические законы подчинились духовным не только внешне, но изнутри; философское объяснение бытия принимало в себя чудесную  личностную историю. Эта история была в мифологических временах, но с приходом Христа она стала не только человеческой, но Богочеловеческой. История цивилизации становилась осмысленной. Действия героев были не мнимые, но реальные. Эпоха Гераклов и Ясонов уходила в далекое прошлое, чтобы стать поучительной мифологической сказкой.
Христос пришел, в отличие от героев древности, чтобы не только начать войну за человеческую душу, но изменить все человеческое естество. В мире стала происходить война, в которой человеческой личности суждено было либо погибнуть, либо воскреснуть.
В греко-римскую эпоху вошла Правда, и необходимо было сделать выбор. Осуществлению этого выбора помогала чудесная история, творимая Христом. Недаром рыба станет символом первых христиан, возвещая, таким знаковым образом, начало Нового Бытия. Чудесная история, творимая Христом, утверждала и испытывала веру новых последователей.
«И тотчас понудил учеников Своих войти в лодку и отправиться вперед на другую сторону к Вифсаиде, пока Он отпустит народ. И, отпустив их, пошел на гору помолиться. Вечером лодка была посреди моря, а Он один на земле. И увидел их бедствующих в плавании, потому что ветер им был противный; около же четвертой стражи ночи подошел к ним, идя по морю, и хотел миновать их. Они, увидев Его идущего по морю, подумали, что это призрак, и вскричали. Ибо все видели Его и испугались. И тотчас заговорил с ними и сказал им: ободритесь; это Я, не бойтесь. И вошел к ним в лодку, и ветер утих. И они чрезвычайно изумлялись в себе и дивились, ибо не вразумились чудом над хлебами, потому что сердце их было окаменено. И, переправившись, прибыли в землю Геннисаретскую и пристали к берегу. Когда вышли они из лодки, тотчас жители, узнав Его, обежали всю окрестность ту и начали на постелях приносить больных туда, где Он, как слышно было, находился. И куда ни приходил Он, в селения ли, в города ли, в деревни ли, клали больных на открытых местах и просили Его, чтобы им прикоснуться хотя к краю одежды Его; и которые прикасались к Нему, исцелялись» (Мк. 6: 45-56).
 Тяжело было прорваться сквозь окамененную толщу исторического греха и вины. Но Бог совершает шаг, превращающий историю в метаисторию, в которой главным действующим лицом становится Христос и Его Церковь. Церковь воинствующая, вступившая в непримиримую борьбу со злом. Каждое деяние отныне будет сверяться с Вечностью. Придет осознания своего места в истории бытия. Христианский социум будет творить мир, где стихии перестанут быть хозяевами человеческой души.
Однако пройдет еще много времени прежде, чем христиане одержат победу над стихиями этого мира, который, предчувствуя свое поражение, будет будоражить сознание всякого рода потрясениями.
В мир, в который вошел Христос, продолжал свою непрестанную игру, меняя только декорации и актеров. После Тиберия пришел Калигула, задушивший своего предшественника подушками, его же убил собственный префект претория. И это будет продолжаться в мире, не желающим знать, что уже завершилась история и началась метаистория. Отсутствие Бога в действиях людей приведет их движения к полнейшей бессмыслице и духовному плену. Они будут радоваться убийству Калигуле, надеясь на обретение свободы, но наступит очередной обман и иллюзия.
Кстати, эти обманчивые иллюзии даже ученикам Христовым тяжело было с себя сбросить. Достоинство истинной Свободы в полной независимости от окружающего мира и физической природы. Господь повелевает ветрами и морями, чтобы в сознание Его последователя вошла мысль: Бог избавляет человеческое естество от животного страха. Страха не только перед человеком, но и разного рода призраками и фантомами, которые имеют обыкновение преследовать наше сознание, более того, овладевать им, самоликвидируя наше духовное бытие, а значит и свободы.
Но, слава Богу, что Он послал Сына Своего Единородного, чтобы остановить наше больное саморазрушение, даруя здоровье и жизнь. В обретении жизни начинается совокупность познания, веры и любви, настоящей неживотной свободы. 
                Глава 7.
И эта свобода вне всяких условностей – она безусловна. Получивший эту свободу, уже не в области возможного, но действительного. Человек становится носителем Абсолютной Свободы. И лишать этой Свободы, значит совершить преступление против человеческого естества. Это преступление и совершают, что вчерашние, что и нынешние фарисеи.
«Собрались к Нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима, и, увидев некоторых из учеников Его, евших хлеб нечистыми, то есть неумытыми, руками, укоряли. Ибо фарисеи и все Иудеи, держась предания старцев, не едят, не умыв тщательно рук; и, придя с торга, не едят не омывшись. Есть и многое другое, чего они приняли держаться: наблюдать омовение чаш, кружек, котлов и скамей. Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб? Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исаия, как написано: люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня, но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим. Ибо вы, оставив заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. И сказал им: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание? Ибо Моисей сказал: почитай отца своего и мать свою; и: злословящий отца или мать смертью да умрет. А вы говорите: кто скажет отцу или матери: корван, то есть дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался, тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей, устраняя слово Божие преданием вашим, которое вы установили; и делаете многое сему подобное. И, призвав весь народ, говорил им: слушайте Меня все и разумейте: ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека. Если кто имеет уши слышать, да слышит! И когда Он от народа вошел в дом, ученики Его спросили Его о притче. Он сказал им: неужели и вы так непонятливы? Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? Потому что не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон, чем очищается всякая пища. Далее сказал: исходящее из человека оскверняет человека.
Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства,
кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, — всё это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Мк. 7: 1-23).
 Разве не преступление искажение Божественной заповеди и вместо воли Бога навязывать предания сего мира? Вместо творческой любви и реальной свободы человек сам себя (не без помощи, конечно, лукавого) приглашает на театральное представление, где Божественную Суть рядит в бездушный буквенный алфавит, отдавая предпочтение сиюминутной моде. В этом – опасность душе. Любовь и свободу пытаются заговорить и занавесить. Люди втягиваются в навязанную им фантасмагорическую игру с удивительным изяществом. Форма становится важнее содержания. Разумеется, Творец не может быть в среде вещей и манекенов – это в высшей степени оскорбительно. Но театральные игроки этого не желают замечать. Более того, сознательно играют формой, надеясь, таким образом, выявить содержание. Игра превращается в самоцель, т.е. игра ради игры, трансформируя в нее свободу и любовь. Истинная же цель превращается в некий идеал, который только тем и хорош, что не вмешивается в театральное действие, находясь на недосягаемой вершине.
Таким образом, игрок лишил себя со-бытия, объективно обрекая себя на духовную пустоту. И печально, когда из одной игры попадаешь в другую. Такая опасность была у представителей эллинской цивилизации. Разочаровавшись в своих богах, они приходили к Храму, но вместо Создателя, вступали в общение с Его мнимыми служителями, которые вместо соучастия в Божественном действии, тащили за рукава на карнавал, где имитировали Истину.
В таком случае, уж лучше остаться в античном театре, чем стать участником иудейского искусства, против которого сама природа вопиет, умоляя человека вернуться к своей первозданной сущности, к образу Божьему.
Но, чтобы придти к нему, необходимо было сбросить ветхое предание, оставив позади и иудейское блудословие, и эллинскую философию, претворив жизнь в Богословие.
Для богословствования необходимо простое и ясное отношение к бытию. Но человеку свойственно замутнить свой собственный взор, усложнить взгляд на существо вещей, обостренно воспринимать прелести мира сего. Простоту обзывать глупостью, а надутое чванство – глубокомыслием.
В чем причина наших блужданий? В нас самих: в нашем внутреннем человеке. А все ответы на мучительные вопросы содержатся в Святом Евангелии. Тома человеческих размышлений не стоят Божественной фразы. И тот, кто придерживается иного взгляда, ошибочно или намеренно, например, пытаясь переложить вину на общество, природу и другие внешние факторы, объективно пренебрегают Божественным Словом, Которое и, это поразительно, одерживает победу над сердцем человека.
И это сердце пойдет против обычаев своей страны и, казалось, навечно установленного мировоззрения. Сердце, освещенное Светом Христовым, становится свободным, каждым своим ударом, изживая первородный грех.
Две тысячи лет назад человеческое сердце, наконец-то, стало освобождаться от иллюзий, фантастической моды, лживых театральных нарядов и масок. Был обозначен путь всеобщего освобождения. Но придти к нему можно было личностным путем: через рождение внутреннего человека. Осознание данного факта – прямой путь к блаженству.
Удел же упорствующих – фарисейство, в котором царствовало неприкрытые извращения и глумления. Им было не понять логической непристойности, которую совершал Господь. Никакой социальный закон не действует, если Господь совершает свое чудесное действие.
«И, отправившись оттуда, пришел в пределы Тирские и Сидонские; и, войдя в дом, не хотел, чтобы кто узнал; но не мог утаиться. Ибо услышала о Нем женщина, у которой дочь одержима была нечистым духом, и, придя, припала к ногам Его; а женщина та была язычница, родом сирофиникиянка; и просила Его, чтобы изгнал беса из ее дочери. Но Иисус сказал ей: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она же сказала Ему в ответ: так, Господи; но и псы под столом едят крохи у детей. И сказал ей: за это слово, пойди; бес вышел из твоей дочери. И, придя в свой дом, она нашла, что бес вышел и дочь лежит на постели» (Мк. 7: 24-30).
  Свет освещает тьму и языческое помутнение. И мутный источник, под воздействием Слова, становится чистым. Язычница в одночасье обрела свободу и спасение, ибо в ее оскверненный внутренний мир вошли ростки чудодейственной веры. И эта чудодейственная вера перевернет весь мир. Несмотря на свою языческую развращенность, женщина была способна на искреннюю встречу с Истиной. Ее сердце станет частью этой Истины. Именно к сердцу обращается Господь, сердцу, не ведающему расовых и религиозных преград и умствующих установлений, придавая нашему сердечному движению чувство милосердия и покаяния, Которое Он испытывает, напоминая о детях Ветхого Завета. И любящая мать явила удивительный образец покаяния. Это потрясающий момент человеческой истории, когда начиналось реальное возвращение к Богобытию. Стиралось национальное и языческое: мир разделялся отныне на христиан и нехристиан.
Нехристиане продолжали и продолжают жить по законам человеческого естества, подчиняясь искаженной и больной природе; христиане же, разумею искренних, говоря на разных языках, сохраняя культурное наследие и многообразие, созидали и созидают духовное единение и братство.
Видимо, поэтому Господь воплотился в римскую эпоху, когда национальное мышление уступало место имперскому сознанию. В имперском сознании объективно присутствует тяготение к всеобщности, что не могло не способствовать единству. Большой мир предполагает в человеке большую широту мышления и души, мировоззрение становится глубже, а мироощущение масштабнее. Такому сознанию чужд провинцианализм и мелко поместный эгоизм. Это не значит, что имперскому мышлению, порой, не присуще такие отрицательные качества как чванство и высокомерие. Но это скорее накипь этого мышления, разъедающая невежественные души.
Основной смысл имперской идеи – все-человечность. В этот смысл вошел Христос. Сирофиникиянка же стала провозвестницей Нового Царства, главный нерв которого в сердечном осознании того, что мы братья и сыновья одного Отца.
Осознавший это может называть себя последователем этого Царства. Тот же, кто национальное ставит выше Вечности, можно сказать, до сих пор одержим бесом (это бесовщина особенно ярко проявляет себя последние двести лет, когда на смену Христу пришли революционные идеалы, а на смену братству во Христе, мнимое братство на знаменах).
Конечно, римская империя руководствовалась не братством во Христе, но стремление к всеобщности было определяющим. Чтобы всеобщность стала не призрачной, ей необходима была жизнетворная идея. Такой идей могло быть только Учение Христа. Причем, эта идея своим фундаментом имела не философские рассуждения, а реального Богочеловека, способного освободить человеческий разум от груза прежних несущественных размышлений.
«Выйдя из пределов Тирских и Сидонских, Иисус опять пошел к морю Галилейскому через пределы Десятиградия. Привели к Нему глухого косноязычного и просили Его возложить на него руку.
Иисус, отведя его в сторону от народа, вложил персты Свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его;
и, воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: "еффафа", то есть: отверзись. И тотчас отверзся у него слух и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто. И повелел им не сказывать никому. Но сколько Он ни запрещал им, они еще более разглашали. И чрезвычайно дивились, и говорили: всё хорошо делает, — и глухих делает слышащими, и немых — говорящими» (Мк. 7: 31-37).
 Истинная вера чиста и ясна в своем изложении. Торжество духовное сопровождается и физическим исцелением. Языческий мир умирал от прикосновения Божьего, дабы возродиться в новом облике. Но, надо признать, этот мир уходил, но сознание людей еще не совсем было в Новом. Наверно, поэтому исцеленные громогласно разглашали о своем исцелении. Переходный этап – самый опасный в истории любой цивилизации.
Но главное – свершилось! В мир вошла Благодать, и человек принимал Её. Трудно, в муках, но принимал. И это, видимо, не должно удивлять, ибо роды не бывают безболезненными. В результате этих родов на свет являлся человек, обладающий цельным мировоззрением и мироощущением. Не напрасно Св. Предание повествует о Св. Игнатии Богоносце, сердце которого изображало Христа.
Вот образец единства Бога и человека! Ни одно философское учение не способно привести человека к Божественной гармонии. Философия все еще пребывала в поисках истины, но создавалось впечатление, что ее лучшие представители словно боялись достичь ее. Эта старушка, казалось, хотела остаться недосказанной мудростью. В этом ее лукавство и притягательность. Человеку свойственно более любить путь к совершенству, чем само совершенство. Собственно философия и есть порождения человеческого ума.
Чтобы не предаться своеволию, необходим поводырь к Истине, которому следует довериться. Таким поводырем и является Церковь, Главой которой – Христос.
И, входящий в Неё, соединяет в себе Начало и Конец пути. Христианин становится обладателем сущностной Истины. Это не отменяет познания прикладных истин. Но это познание уже четко разделено на фундаментальное и прикладное. Фундаментальное познание, естественно, не останавливается на каком-то одном предмете, ибо Бог – непознаваем. Оно представляет собой восхождение от одной ступени к другой, более совершенной. Но самое важное – это познание становится свободным.
Не один философ по большому счету не мог сказать о себе, что он свободен окончательно. Даже великие стоики, уходя в небытие, уверяли себя в спокойствии, ибо ничего не могли противопоставить безысходности. И можно было, как Сенека, констатировать предчувствие смерти, что вызывает уважение, но оставаться в незнании относительно самой смерти и посмертии. А это значит, что великий стоик, вследствие своего незнания оставался несвободным. Его ощущения перед уходом хороший научный материал для психолога, но не для него самого.
Видимо, одна из причин, побудившая эллинскую мудрость взглянуть на Христа, была их безысходность. Ужасно состояние заключенного, знающего, что никогда не будет освобождения. Он будет пытаться найти выход. Но в его случае: либо терпеливое ожидание смерти, либо самоустранение, либо, и это спасение, обратить внимание на Свет, идущий чрез окошко. Человек, обретший свет, уже не подвластен физическим законам. Он переходит в инобытие. Но самое потрясающее, что это Бытие действует в привычном для нас быте.
                Глава 8
«В те дни, когда собралось весьма много народа и нечего было им есть, Иисус, призвав учеников Своих, сказал им: жаль Мне народа, что уже три дня находятся при Мне, и нечего им есть. Если неевшими отпущу их в домы их, ослабеют в дороге, ибо некоторые из них пришли издалека. Ученики Его отвечали Ему: откуда мог бы кто взять здесь в пустыне хлебов, чтобы накормить их? И спросил их: сколько у вас хлебов? Они сказали: семь. Тогда велел народу возлечь на землю; и, взяв семь хлебов и воздав благодарение, преломил и дал ученикам Своим, чтобы они раздали; и они раздали народу. Было у них и немного рыбок: благословив, Он велел раздать и их. И ели, и насытились; и набрали оставшихся кусков семь корзин. Евших же было около четырех тысяч. И отпустил их» (Мк. 8: 1-9).
Собственно человек возвращается к своему исконному и истинному бытию, где царствует Божественная Благодать, а значит, Свобода. И эта Свобода не имеет ничего общего с так называемыми социальными свободами. Она приходит во внутренний мир человека, рождая нового человека, который, придя в социум, выстроит мир по примеру Божественного Бытия. При этом Господь для укрепления нашей свободы, являет удивительное чудо, чтобы через него еще более сблизить человека с горним миром.
Тот, кто этого не осознает, продолжает пребывать в мире пошлости и филистерства, уподобляясь фарисеям, требующих знамения и не понявших произошедшего чуда.
«И тотчас войдя в лодку с учениками Своими, прибыл в пределы Далмануфские. Вышли фарисеи, начали с Ним спорить и требовали от Него знамения с неба, искушая Его. И Он, глубоко вздохнув, сказал: для чего род сей требует знамения? Истинно говорю вам, не дастся роду сему знамение. И, оставив их, опять вошел в лодку и отправился на ту сторону» (Мк. 8: 10-13).
 Для них Господь не Богочеловек, но пророк, призванный вмешиваться в дела современной Ему эпохи. Они услышали о Царствии Божьем, но ассоциировали Его со своими земными представлениями, предвосхищая современных социалистов и коммунистов. Материальное ставилось наперво, что очень было похоже на бесовщину.
В жажде знамений, к сожалению, огромное количество людей пытались найти спасение. Но вместо спасения – ложность пути и крушение иллюзий. Вместо доверия Богу, человек часто предпочитает внешнее обстоятельство, которое оглушает и оглупляет.
Чтобы этого избежать, следует углубиться в себя творя, молитвы и посты. Но молитва и пост возможны, если признаешь Бога своим Творцом. И истинного Бога, а не того, которое рисует наше воображение, и который будет удобен, целесообразен и созвучен нашему душевному устремлению. Если предадимся своему воображению, то будет еще худший обман. Поэтому следует помнить, что Царствие Божие в сердце нашем, его и необходимо слушать. Сердце поможет избавиться от воздушных замков и освободить сознание, чтобы вести его к Абсолютному Разуму.
Другого пути нет. Если вернуться к обману и иллюзии, то это приведет к войне  с самим собой и со всем миром. Не могу не вспомнить Иудейскую войну и разрушение Иерусалима римскими войсками, которыми командовал император Веспасиан Флавий.
В обмане и иллюзии – попытка заменить Бога революционными идеалами, или устроить театр, чтобы совершить прыжок в  фантастическое бессмертие с нераскрытым парашютом, а потом с треском упасть в декорации, показывая искусственную смерть. Или же – надежда на разумную составляющую человека, забывая, «что наш разум не представляет собой высшего и неизменного блага» (Бл. Августин).
Остается только один верный путь, который проложил Христос и Его ученики.
«При сем ученики Его забыли взять хлебов и кроме одного хлеба не имели с собою в лодке. А Он заповедал им, говоря: смотрите, берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой. И, рассуждая между собою, говорили: это значит, что хлебов нет у нас. Иисус, уразумев, говорит им: что рассуждаете о том, что нет у вас хлебов? Еще ли не понимаете и не разумеете? Еще ли окаменено у вас сердце? Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? и не помните? Когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч человек, сколько полных коробов набрали вы кусков? Говорят Ему: двенадцать. А когда семь для четырех тысяч, сколько корзин набрали вы оставшихся кусков. Сказали: семь. И сказал им: как же не разумеете?» (Мк. 8: 14-21).
 Этот путь их горных отрогов и вершин. На этом пути непонимание близких и даже родных тебе людей. Сложно покинуть систему земных координат. И часто, не замечая произошедших изменений, продолжаем мыслить старыми категориями. И ведь у каждого человека когда-то была встреча с чудом, но вновь начинаем задавать вопросы, на которые уже когда-то получили ответы. Из древности за нами туманным шлейфом вьется за нами наша забывчивость и прибавляемая к этому слепота. Видим преходящие тела, их изменения, но не способны увидеть Вечности, не способны почувствовать Святой Дух, которым дышим и живем. Но и этот общепринятый факт не можем принять и постигнуть.
Но, слава Богу, и это важное, Господь не покидает Свое творение, а как заботливый Отец освещает дорогу детям.
«Приходит в Вифсаиду; и приводят к Нему слепого и просят, чтобы прикоснулся к нему. Он, взяв слепого за руку, вывел его вон из селения и, плюнув ему на глаза, возложил на него руки и спросил его: видит ли что? Он, взглянув, сказал: вижу проходящих людей, как деревья. Потом опять возложил руки на глаза ему и велел ему взглянуть. И он исцелел и стал видеть все ясно. И послал его домой, сказав: не заходи в селение и не рассказывай никому в селении» (Мк. 8: 22-26).
 Именно как заботливый. Ибо, увидев Его Свет, можно мгновенно из одной слепоты попасть в другую. Божественный Свет настолько ярок, что ослепляет. Поэтому Его просвещение постепенно. Собственно, оно соответствует нашей вере. Вначале слабой, а потом, при помощи Христовой, все более укрепляется, дойдя до совершенства.
Как же похоже исцеление слепого на людей античной эпохи. Бесконечные блуждания и едва-едва заметные прозрения. Философы изрекают истины, которые таковыми не являются. Они лишь слегка приближаются к ней. Они познавали природу и видели «проходящих людей, как деревья».
Гомер, Гесиод пытались художественно осмыслить непонятную им землю и еще более непостижимое небо. В человеческой природе хотели узреть Бога, но это удавалось лишь отчасти, ибо Образ Божий уже был искажен. Сочиняли песни о богах и героях, но оставались в области смутного мифотворчества. Эсхил, Софокл, Еврипид пытались приподнять дух от земли, даруя вдохновение и творческую радость. Но все это оказывалось сиюминутным, и к душе возвращалась вселенская тоска по горнему, которую пытались разрешить Сократ, Аристотель и Платон. Но они, выводя человека из пещер, не указали небесного пути. Их утешение – философия. Идущие вслед им, будут комментировать, искать, дойдут до великой нравственной Стои, чтобы окончательно удостовериться, что зашли в тупик. Марк Аврелий – последний великий стоик уйдет вместе со своим учением. И вместе с ним уйдет эпоха, пытавшаяся спорить с христианством и выстроить свой параллельный мир. Спор с Божественной Благодатью был обречен, но римский мир пытался удержаться в привычных представлениях. Марк Аврелий в своем заключительном аккорде античной цивилизации пытался с нравственных позиций оспорить христианство. Сентенции великого римлянина, при этом, поразительным образом были сходны с Учением Христа. Вчитаемся: «Лучший способ отомстить недобрым состоит в том, чтобы им не уподобляться».
Но уже никакая нравственная Стоя не могла спасти языческий мир. Этот мир не принимал чудо, то есть отрицал Божественное вмешательство в природу. Чудо открыло глаза, чтобы человек увидел истинное небо. И тот, кто не отвернулся, не стал спиной к свету, познал смысл всякого Бытия, познал великое и вдохновенное состояние, которое называем блаженством. Блаженный, значит, свободный, лишенный сомнений, чего не мог сказать о себе античный мир. Этот мир воспевал добродетель, но при этом, не забывал отправлять на Крест христиан или устраивать из их тел огненные факелы, а самой большой добродетелью была ссылка в рудники, где осужденные медленно удушались.
К сожалению, в третьем веке римоэллинский мир еще в человеческих представлениях и суевериях. Даже Марк Аврелий не избежал суеверия, участвовавшего в жертвоприношениях Александра, известного обманщика и заклинателя. Мудрость завершалась по аккомпанемент жадного и похотливого суеверия. Да и мудрость ли? Истинную мудрость уже исповедовал Его ученик.
«И пошел Иисус с учениками Своими в селения Кесарии Филипповой. Дорогою Он спрашивал учеников Своих: за кого почитают Меня люди? Они отвечали: за Иоанна Крестителя; другие же — за Илию; а иные — за одного из пророков.Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Петр сказал Ему в ответ: Ты Христос. И запретил им, чтобы никому не говорили о Нем» (Мк. 8: 27-30).
Перед нами Господь, Сын Божий. Вот водораздел между философией и Богословием. На исповедании Иисуса Христа Сыном божьим зиждется новое понимание человеческой истории и Бытия. Все попытки оспорить Божественность Иисуса есть ни что иное как самая обыкновенная и бессовестная ложь, или хитро расставленные дьявольские сети, что одно и тоже.
Спустя триста лет уже в эпоху торжествующего христианства, найдется человек, который посчитает, что Христов – это великая ложь. И Его можно победить Верой в Диониса и философией. Он призовет платоников, эпикурейцев, стоиков и скептиков в надежде одержать верх над Словом Божьим. Но вместо нового Сократа явилась пародия, а вместо благочестия вакхические пляски обнаженных проституток. На место храма Юлиан хотел поставить театр, с его гримасничаньем и ужимками. Но эта имитация жизни не могла устроить тех, кто достоверно знал, что Иисус не просто Галилеянин, но Сын Бога Живаго. И тот, кто поднял пяту на Господа, ушел в небытие, признав свое поражение.
Но сомневающихся будет много в человеческой истории. Впереди будет еще исламская буря, признающая Христа пророком, но не Сыном Божьим. И это глубоко ошибочное мнение, пораженное фанатизмом, до сих пор смущает Вселенную.
Причины этих ошибок в фарисействе, не способного признать в человеке воплощенного Бога, Который жил среди нас, ходил, кушал, сидел рядом с нами, возлежал, рассуждая с людьми разных сословий и общественных положений.
Для них Мессия – это тот, кто мечет громы и молнии, уничтожает нечестивых и блудников, кто восседает подобно царю Ироду в Иерусалимском дворце. Их Мессия – вождь толпы, охваченной необдуманным и поверхностным рвением. Их Мессия – великий господин и попиратель внутренней свободы.
Наверно, поэтому Господь требует, чтобы ученики не говорили о том, что знают, ибо их представления были еще так схожи с представлениями иудаизма. Это подтверждает и противоречие Петру Господу.
«И начал учить их, что Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. И говорил о сем открыто. Но Петр, отозвав Его, начал прекословить Ему. Он же, обратившись и взглянув на учеников Своих, воспретил Петру, сказав: отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое. И, подозвав народ с учениками Своими, сказал им: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами» (Мк. 8: 31-38).
 Петр любит своего Учителя и желает Ему добра. Но это с человеческой точки зрения, так близкой философии, но не Богословию. Христос показывает путь, по которому следует идти Его последователям. На этот путь может стать только внутренне свободный человек, понимающий смысл служения Мессии.
Безусловно, это не было новостью, ибо закон и пророки писали о таком служении. Но иудей вообразил себе человеческого бога, и свои представления переносил на Иисуса Христа. Учение Христа вступает в данном моменте в резкое противопоставление с житейской психологией, рождая новый крестоподвижнический смысл жизни, который строится исключительно на примере Божественного Учителя. Жизнь христианина становилась Евангельским текстом, буквы которого наполнялись духоносным содержанием. Мир, в своей приземленности не мог вместить в себя Слово Божье.
К тому же расслабленный мир боится требовательности Божественного Учителя. Было очевидно, что в конкретное человеческое время пришла не расплывчатая философия, но реальное действие. Признающий это действие входит в Благодать Божью, отступивший – лишается оной. Ставший частью Христова действа побеждает смерть, спасая не мифическую, а свою собственную душу.
Собственно для христианина перестала быть некой самостоятельной субстанцией; она стала пониматься как необходимый переход из одного бытия в другое, в котором отсутствует саморазрушение и изменение, присущим человеческому естеству во временном пространстве.
Но путь к Вечности не усыпан цветами: это тяжелейший мученический подвиг. И первые христиане стали участниками этого подвига, свидетельствуя Истину Христову. Уже со времен Тиберия начались преследования, продолжились при Калигуле и Клавдии, но особенно усилились при Нероне.
Причем последователей Истины пытались победить ложью. Христиан обвинили в поджоге Рима. И самое интересное, что чернь поверила этой чудовищной лжи. Даже умный Тацит верит этой глупости (хотя прекрасно знает, кто истинный поджигатель), писавший: «И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виновных и предал изощренейщим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть, и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все самое гнусное и постыдное и где были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому».
Воистину, гнусность настолько заполонила Рим, что уже были не в состоянии увидеть Святость и Непорочность. И гнусность неистовствовала, устраивая из христиан живые факелы, бросая на съедение львам, распиная на крестах и усекая головы мечем.
Рим не мог понять внутреннего света этих людей. Их раздражал ангельский лик, идущих на смерть христиан. Они знали, что пройдет мучительное мгновение и Сам Господь примет их в Свои объятия.
Были ли не выдержавшие? К сожалению, были. Видимо, это происходило оттого, что некоторые христиане приняли спасительную идею Христа, но не стали частью Господа, не соединились с Ним в любви: в них еще были живучи человеческие, философские представления о бытие. Но двум господам служить, как известно, невозможно. Те же, кто остался с Богом до конца, узрели Царство Его во плоти.
                Глава 9
«И сказал им: истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» (Мк. 9: 1).
 Еще не было Воскресения, а Апостолы получили предвестие будущего, которое становилось настоящим. Взявшим свой крест и последовавшим за Ним Господь показал, ради чего стоило его нести.
«И, по прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, и возвел на гору высокую особо их одних, и преобразился перед ними. Одежды Его сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить. И явился им Илия с Моисеем; и беседовали с Иисусом. При сем Петр сказал Иисусу: Равви! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: Тебе одну, Моисею одну, и одну Илии. Ибо не знал, что сказать; потому что они были в страхе. И явилось облако, осеняющее их, и из облака исшел глас, глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте. И, внезапно посмотрев вокруг, никого более с собою не видели, кроме одного Иисуса.
Когда же сходили они с горы, Он не велел никому рассказывать о том, что видели, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых. И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит: воскреснуть из мертвых. И спросили Его: как же книжники говорят, что Илии надлежит придти прежде? Он сказал им в ответ: правда, Илия должен придти прежде и устроить всё; и Сыну Человеческому, как написано о Нем, надлежит много пострадать и быть уничижену. Но говорю вам, что и Илия пришел, и поступили с ним, как хотели, как написано о нем» (Мк. 9: 2-13).
 Христос показал, что, преображаясь внутренне, естественно совершаем и внешнее преображение. Вот та Красота, которая спасет мир! Об этой Красоте размышляли Св. Отцы и наш великий русский мыслитель Федор Достоевский.
Этой красоты не ведала античность, но стремилась к Ней. Она искала красоту в совершенстве форм, не понимая, что для формы необходимо одухотворенное содержание. Поэтому Пракситель, создавая уникальные шедевры формальной красоты, продолжал мучиться от сознания несовершенства своих творений. Император Адриан будет обожествлять Антиноя, а Рим оставит миру знаменитую статую Марка Аврелия.
Античный мир желал совершенства, но и он понимал, что вся эта формальная красота с приходом смерти будет обращена в безобразный прах, а время уничтожит и статуи знаменитых и великих. И только идущий за Христом, способен достичь совершенства, которого так ждала древность.
Господь явил Себя именно в тот момент человеческой истории, когда тяготение к красоте становилась мучительной потребностью. Христос в себе соединил духовную и физическую красоту. И не только соединил, но преобразил человеческое естество. Человек становился богом. Это, в конце концов, поняли и эллины. Не напрасно именно эллины так ревностно приняли Христа. Конечно, это произошло не сразу. Ему предшествовал путь мучительного освобождения.
Уже в дионисийских играх пытались совместить Божественную и человеческую красоту. Перевоплощение, игра масок были своеобразным поиском гармонии. Именно гармонии жаждала человеческая неудовлетворенность и потому, не обнаружив ее в естестве, уходили в мифологию и создавали одну иллюзию за другой. Но жить в иллюзорном мире постоянно невозможно. И тогда начиналась трагедия.
Трагедия несла катарсис, но не освобождение. Но, узнав контуры Царства Божьего, эллин стал искать Его. Идя навстречу Богу, античный мир буквально светлел на глазах. Видимо, это и происходило еще и потому, что эллину были чужды фарисейские представления о Мессии. И путь страданий, о которых говорил Господь, эллинам был знаком по многочисленным трагедиям. К тому же и философию продолжало интересовать духовная история человечества, а не мировое господство. Достаточно вспомнить Диогена и его знаменитую встречу с Александром Македонским.
Несколько сложнее дело обстояло с римлянами, для которых государство и его мощь были не пустыми звуками. В культурном отношении они были слабее Эллады, но, что важно, Рим признавал культурное превосходство Греции, тем самым, объективно становясь частью известной и развитой цивилизации, которую принято называть античной. Вспомним, что на заре христианства, в Риме впервые заплакал мужчина. Это был Катулл. Но то, что вчера было невероятным, становилось реальностью. Рим перестал стыдиться слез. Немаловажный факт, оказавший влияние на формирование римского народа. Рождалась доселе невиданная свобода, для которой понятно было и радость и страдание.
Врата Царства Божьего открылись, и необходимо было совершить личное усилие, чтобы войти в них. При этом ничего не надо было сочинять и фантазировать.
Участие в сотворчестве – вот что предлагал Христос. Бог предлагал отбросить сомнения и следовать за Ним, доверяя Его Слову.
Надо сказать, что римоэллины легче воспринимали Христа, чем иудеи, для которых вопрос, например бытия Св.Илии, играл немаловажную роль. Им сложно было понять, что Илия приходил, но это был Иоанн Креститель, бывший в духе и силе Илии.
Кстати, это вопрос волнует и сегодняшних сомневающихся. Взять хотя бы андреевскую «Розу Миру», где тонкой прелестью вкрадывается в сознание людей идея переселения душ, пришедшая из далекой Индии. Опасность тем более велика, что это произведение написана блестящим поэтом и философом.
Таким образом, явление совершенного Царства Божья пытаются заспорить. Что ж, такова природа человека. Если после всего увиденного человек продолжает задавать вопросы, то… Впрочем, отчасти понятны эти вопросы: ученики Христовы еще не видели Воскресения и потому их ум был несвободен. Дальнейшее соединение частей в целое родит так чаемого древностью обожженного человека. Но для этого Богочеловеку необходимо было вернуться с Фаворской горы туда, где Его ожидал подверженный сатанинским нападкам мир.
«Придя к ученикам, увидел много народа около них и книжников, спорящих с ними. Тотчас, увидев Его, весь народ изумился, и, подбегая, приветствовали Его. Он спросил книжников: о чем спорите с ними? Один из народа сказал в ответ: Учитель! я привел к Тебе сына моего, одержимого духом немым: где ни схватывает его, повергает его на землю, и он испускает пену, и скрежещет зубами своими, и цепенеет. Говорил я ученикам Твоим, чтобы изгнали его, и они не могли. Отвечая ему, Иисус сказал: о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? Приведите его ко Мне. И привели его к Нему. Как скоро бесноватый увидел Его, дух сотряс его; он упал на землю и валялся, испуская пену. И спросил Иисус отца его: как давно это сделалось с ним? Он сказал: с детства; и многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам. Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию. Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому, сказав ему: дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него. И, вскрикнув и сильно сотрясши его, вышел; и он сделался, как мертвый, так что многие говорили, что он умер. Но Иисус, взяв его за руку, поднял его; и он встал. И как вошел Иисус в дом, ученики Его спрашивали Его наедине: почему мы не могли изгнать его? И сказал им: сей род не может выйти иначе, как от молитвы и поста» (Мк. 9: 14-29).
 Действительно, когда христианин не соединился с Христом, то не может совершить того, что творит Учитель. Без Его силы человек – ничто. Поэтому Господь показывает необходимость полного следования за Ним. В противном случае – неудачи и спотыкания в пути. Чтобы этого не произошло, в сердце должна поселиться безусловная вера к Творцу сущего. Неверие – причина духовной, да и телесной смерти. Но способен ли человек искренне верить? Не лукавит ли сам себе? Не инстинктивный ли страх заставляет его прибегать к вере? Не напрасно Господь обратился к отцу отрока с вопросом о вере. И услышал потрясающую человеческую правду: «Верую, Господи! Помоги моему неверию».
Казалось бы, парадокс. Но в этом парадоксе признание человеческой немощи и творческой способности Господа спасти того, кто искренне раскаивается, а значит, становится соучастником Христова служения.
Бог исцеляет отрока, для которого начинается с этой секунды истинная жизнь. Его болезнь, как бы перейдя в смерть, чрез мгновенье исчезла, чтобы в человеке родилось истинное бытие в Боге. Христос показал, что чрез смерть происходит рождение жизни. И это относится как конкретному человеку, так и к историческому сообществу.
Как не прискорбен уход антично-философской цивилизации; где рождались попытки осознания бытия, и борьба идей и миров происходили с такой стремительной скоростью; где богов сменяли герои, а героев – философы и поэты; где чувственное переплеталось с платоническим, а насилие с бессилием, но она была обречена. Боги умерли для того, чтобы воскрес истинный Бог и истинный Человек.
Ушедший мир не совсем ушел. Он постоянно будет стараться воскреснуть. Но что может сделать тление, когда рядом Нетление? Разве что испускать зловонный запах смерти. Но, что удивительно, человеческое естество в определенные моменты своего исторического бытия будет путать это зловоние с благовонием (вспомним распущенность эпохи Возрождения и галантного «просветительского» века), забывая, что то, что когда-то умерло вне воли Христа не может воскреснуть: оно способно только разлагаться, воссоздавая симптомы, да трупный яд.
К сожалению, наш организм иногда подвергается миазмам прошедшего действия. Еще силен в нас первородный грех, пытающийся разрушить врата нашей духовной крепости. И. пройдя огромный исторический путь, глупо повторять прежние ошибки: на них нужно учиться, чтобы достойно совершить акт покаяния и очищения, что невозможно без молитвы и поста, который предоставляют человеку возможность обрести внутреннюю свободу и соприкоснуться с Творцом этой свободы. То есть стать частью целого, частью Вечного Бытия. Тогда не опасен трупный яд и никакие миазмы. Бог победил смерть. Человеку это показано зримо. Оставаться в этой ситуации глухим и слепым – очевидная глупость. Следовало идти за Тем, Кто уже впереди нас прошел этот путь.
«Выйдя оттуда, проходили через Галилею; и Он не хотел, чтобы кто узнал. Ибо учил Своих учеников и говорил им, что Сын Человеческий предан будет в руки человеческие и убьют Его, и, по убиении, в третий день воскреснет. Но они не разумели сих слов, а спросить Его боялись» (Мк. 9: 30-32).
 Конечно, ученикам трудно было понять, что болезнь и смерть побеждается страданиями Сына Человеческого. В иудейском сознании Мессия представлялся грозным Судьей. По понятиям иудеев Он должен был вырывать мир у дьявола дьявольским методами. Иудейский мир весь в языческом законе, где око вырывают за око. Их сознание не могло принять, что старая эпоха ушла, сыграв свою историческую роль.
Творческий дух и Божественная Плоть входили в законы земного бытия и человеческого естества, разрывая ветхие его тенета. Это вторжение совершалось не с помощью грубой силы, но – духовного и свободного убеждения, и, что самое поразительное, жертвуя собой. Иудею это виделось выше его понимания.
В то же время эллинская цивилизация заинтересовалась необычным явлением – вторжением в мир Нового Учения. Все новое будоражило эллинское сознание. Это сознание принимало страдание во имя человека. Каждый грек помнил миф о Прометее, страдавшим за свою помощь людям. К тому же и философия поддерживала очистительность страданий во имя духовного освобождения. Не напрасно, совершивших героический подвиг обожествляли. Божественное уже вошло в сознание грека. Что смущало, так это Воскресение человека.
Задачей христианского сознания представлялась простейшей: показать пример истинного служения и следования вослед своему Учителю, не идя ни на какие компромиссы с лукавым. Всякое мудрование, раздирающее целое на части, выставлялось за церковную Ограду, или искоренялось в зародыше.
«Пришел в Капернаум; и когда был в доме, спросил их: о чем дорогою вы рассуждали между собою? Они молчали; потому что дорогою рассуждали между собою, кто больше. И, сев, призвал двенадцать и сказал им: кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою. И, взяв дитя, поставил его посреди них и, обняв его, сказал им: кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня; а кто Меня примет, тот не Меня принимает, но Пославшего Меня. При сем Иоанн сказал: Учитель! мы видели человека, который именем Твоим изгоняет бесов, а не ходит за нами; и запретили ему, потому что не ходит за нами. Иисус сказал: не запрещайте ему, ибо никто, сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня. Ибо кто не против вас, тот за вас. И кто напоит вас чашею воды во имя Мое, потому что вы Христовы, истинно говорю вам, не потеряет награды своей» (Мк. 9: 33-41).
 Какая убогая мысль приходит на ум ученикам! Дремучий иудаизм с его жуткой приземленностью размышляет о странном первенстве, которое хочется получить в Вечности. Словно присутствует на торжище, где осуществляется бессовестная купля-продажа, и отдают деньги в рост. В присутствии Вечности временное пыталось урвать себе удел, ослепляя при этом идущих к Ней. Заботы века сего удерживали сознание на приземленном расстоянии. Плоть бунтовала, расстраивая своей чувственностью с таким трудом приобретенное духовное состояние.
Возможно, что античный римо-эллинский мир  в лучших своих представителях принял Христа, потому что платоновский мир идей жаждал Абсолюта, и какие-то дрязги о первенстве эллину были чужды. Философская высота отвергала суетность, и настоящий философ стремился на встречу с Божеством. Здесь Учение Христово соприкасалось с мыслями великих. И Стагирит, и Платон, и Плотин целью своего бытия полагали отсечение земного ради достижения Небесного.
Но почему философы сразу не приняли Богословия Христа? Причина, видимо, в том, что слишком большое знание о природе вещей порождало некую философскую исключительность, даже, можно сказать, духовное пренебрежение. Низшие миры с и пещерной мудростью подвергались презрительной обструкции. Более того, даже не просто не замечали их, но стремились уничтожить. Плотин будет пытаться строить город философов. Но в этом высокомерии терялась простота, приближающая нас к Божественному, устранялась детская и чистая непосредственность.
Господь отвергает снобизм эллинов и чувственность иудеев. Чтобы эти два мира встретились, им надо было переплавиться в огне, и вернуться к Началу, как это делал когда-то Сократ. В детской изначальности начало пути к Богу. Поэтому ее необходимо сохранить человеку в течение всей своей жизни. Дитя не желает быть первым, он желает быть замеченным в делании добра. Все отрицательные моменты он будет приобретать по мере взросления и вхождения в психо-материальный быт, искаженный первородным грехом. Но до этих моментов человек близок к Богу, как никогда. Поэтому и призывает Бог вернуть эту духовную близость. Это важнейший творческий акт, совершаемый Богом и человеком. Запрещать его, значит, лишить человека, находящегося на пути к церковной Ограде, духовной близости.
Здесь разумное домостроительство и истинное Богословие. Тот, кто призывает имя Господне обязательно придет к своему Создателю. Возразят, что и еретики призывают имя Божье, но приходят ли они к Нему? Отвечу реальной историей. Некий священник искренне исполнял заповеди Христовы и во время служения литургии ему сослужили ангелы, чему свидетелем был диакон. Но так случилось, что иерей заблудился и впал в еретическое учение. Диакон сокрушался, зная доброе сердце батюшки, и полагал, что вследствие своего заблуждения тот не наследует Царства Божьего. Каково же было его удивление, когда он увидел, что ангелы по-прежнему сослужили заблудшему иерею. Неужели Господь согласился с ложным толкованием? Нет, и еще раз нет. Но, видя, искренне сердце этого человека, его искреннюю веру, Бог не лишил его Своей Благодати, а терпеливо ждал возвращения Своего верного работника. Прошло время, и батюшка к искренней радости диакона вновь обрел истинную полноту Слова.
Можно сказать, что ложное заблуждение может проникнуть в искренне сознание. Но это будет временное помрачение. Тот же, кто укоренится в ереси, служит уже не Правде, но лжи, отец которой дьявол. Их призывы суть суесловие и бессмысленное сотрясение воздуха. Происходит же это чаще всего из-за потери детской веры, в которой отсутствует высокоумие и высокомерие. Искренность детского сознания обязательно приведет к Божественному Роднику. Но горе тому, кто обрушит соблазны на неокрепшее сердце.
«А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили его в море. И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает. И если нога твоя соблазняет тебя, отсеки ее: лучше тебе войти в жизнь хромому, нежели с двумя ногами быть ввержену в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает. И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где червь их не умирает и огонь не угасает. Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится. Соль — добрая вещь; но ежели соль не солона будет, чем вы ее поправите? Имейте в себе соль, и мир имейте между собою» (Мк. 9: 42-50).
 Страшные слова. Тем, кому вверены детские души, должны их постоянно помнить. Каждое слово и дело должно совершаться с величайшей осмотрительностью. Так было вчера, днесь, так будет и завтра. И соблазны сего мира всегда были изощрены, меняя лишь незначительно формы прелести. Обман и иллюзии с древности несут в себе противоположность Божественному Бытию, в этом их неизменная лукавая сущность. Как говорится, сколько не меняй мундиры, а под ними отец лжи – дьявол. И малейшая уступка ему приводит к поражению и духовному уничтожению, а после -  физическому. И неважно, в какой стране происходит дьявольская пляска, и каковы климатические условия. Борьба идет за суть внутреннего человека.
Внешние обстоятельства значительны, но не первостепенны. Поставление социальной проблемы на первое место есть проявление слабости, ее оправдание. Иному человеку свойственно с удивительной легкостью преодолевать сложнейшие препятствия, но с одной оговоркой, чтобы эти препятствия не несли духовного характера. Духовный мир заставляет заглянуть в мир собственной совести. В ней же, встречаем либо укор, либо тишину, от которой хочется убежать в общественные дела и создавать видимость движения. Но от себя не уйдешь! И когда-нибудь необходимо будет совершить нравственный выбор: либо идти вослед Христу, либо лукавому.
Тот, кто хочет стать работником Абсолютной Свободы, следует освобождаться от несвойственных человеческой природе инстинктов. Возвращение к Первообразу требует жесткого к себе отношения. Половинчатость приводит к рыхлости и фактическому отступлению от духовной целокупности. То, что, казалось, ушло и не вернется, возвращается, порой, пытаясь вернуть соблазнительную несвободу, прикидываясь вольным ветром. Поэтому Господь призывает совершить свой нравственный выбор, чтобы избежать перепадов и твердо следовать вослед Ему. Третьего пути нет. Это необходимо понять каждому человеку.
В принципе Бог требует от нас, перефразируя Горького, или горения или гниения. В другом месте Евангелия Он призывает огонь на землю, дабы очистить ее от скверны и окончательного разложения.
Все попытки античного мира остановить разложение были обречены на неудачу. Это были судорожные конвульсии философии, политики и юриспруденции. В этих конвульсиях рождалось римское право, полезность которого для психофизического мира отрицать сложно. Импульсы разумности преобладали над хаотическим доцивилизованным состоянием. Однако это преобладание носило частный характер, а не объемлющий.
 Прекрасно, что совершенствуется уголовное право и отменяется жестокий фиск; прекрасно, что естественное право и человеческая природа в ее лучших проявлениях достигает определенных социальных результатов; прекрасно, что смягчается рабство, что более стало уважительным отношением к женщине, - все это вызывает восхищение.
Однако не покидает ощущение внутренней несвободы и понимание, что все эти достижения не схватывают самого сущностного – Бытия во всем его многообразии.
Всякое начинание жизни человеческой имеют печальный финал. И это завершение делает весь смысл совершенного полной бессмыслицей. Впереди - смерть, и она несла безнадежность. В этой безнадежности – духовная несвобода. Отсутствие воскресения приводит нашу жизнь к полному абсурду. И это абсурд не к движению вперед, но регрессивное падение в яму. Он еще способен нравственно какое-то время продержаться, но не более. Это понимал и великий стоик Марк Аврелий, писавший: «Как! Свет лампы блестит до минуты, когда она гаснет; а истина, справедливость, воздержание, которые ты в себе имеешь, вместе с тобой и погаснут».
Итак, жизнь – иллюзия. И все ради чего страдал, мучился, любил, сочинял мудрые законы, убивал, наконец, представляет собой всего лишь эфемерность. И эту эфемерность предлагали вместо Христа.
Тот, кто испил из Святого Родника, не воспримет слова Спасителя как суровые. Они становятся смыслом бытия и утешением, которого не способна дать философия. Господь призывает нас к обожению. В противном случае путь в Царство Божье будет недосягаемым. Поэтому тот, кто решил быть христианином должен быть готов на мученический подвиг, немыслимый без жертвенной любви. Первые века христианства тому подтверждение.
Христиане шли на смерть, потому что знали, что Господь одарил человеческое естество бессмертием. Мучители же обретают не только небытие, но адский огонь.
«Наше терпение последствие уверенности, что мы будем отмщены; оно собирает раскаленные уголья над головами наших врагов. Что за день настанет, когда Всевышний соберет своих верных, низвергнет виновных в геенну и предаст наших гонителей пламени вечного огня! Какое беспредельное зрелище! Какому я предамся восторгу, восхищению, смеху. Как я ногами затопаю, когда увижу стенающими в мрачной глубине, с Юпитером и их собственными поклонниками, стольких государей, о которых сказано, что они после смерти вознеслись на небеса! Какая радость увидеть судей гонителей имени Господнего, горящими в пламени более жгучем, чем огонь костров, зажженных для христиан» (Св. Киприан Карфагенский).
Жестко! Но христианин должен помнить о своем назначении, чтобы не смалодушничать, не уклониться, не предать, иначе подвергнется  участи своих гонителей. Христос требует от своих последователей, чтобы не философскими и мифологическими играми занимались, время которых прошло, а спасением собственной души, ибо закон возмездия неумолим. В этом утверждении нет злорадства, но объективный факт.
Но важнейшее, чем также был побежден античный мир, так это знание того, что впереди не печальный тупик, о котором упоминал цезарь Марк Аврелий, а бесконечная и осознанная радость Бытия. Поэтому радостно шли на смерть, зная, что впереди встреча с Господом. Св. Феодот Киренейский отвечал своему мучителю, что «если б ты знал, как благ Бог мой, воздающий вечной жизнью за кратковременные муки, ты сам бы пожелал бы страдать за Него; но поклонение ложным богам омрачает души ваши; вы надеетесь только на эту жизнь, помышляете только о суете мира и жертвуете вечностью ради кратковременных благ земных»..
Мудр тот, кто суете и пошлости предпочитает Вечность. Античный мир исчерпал себя. Он уже не был в состоянии спорить с Истиной. Борьба еще продолжалось, но ее исход был предрешен окончательно и бесповоротно.
Рождался Новый мир, отрицающий двойственность. В цельности одна из причин победы христианства над античной цивилизацией. Сомнения и споры, в которых рождалась истина, уступали Правде Христовой. И эта Правда становилась сутью человеческого естества. К этой Сути и следовало обращать свой духовный взор. Ее уже не было необходимости искать, она стала частью нас.
Дыхание христианства животворно проникало во все сферы античного общества. Большее значение играл образ жизни приверженцев Учения Христова. Правда стала не просто словом, но и делом каждого христианина: это проявлялось в реальном быту, а не только в философских рассуждениях. Христианин существование превращал в Бытие, в котором краеугольным Камнем выступало Учение о Воскресении. Это Учение, возможно, принять только сердечным знанием. Циники и скептики, лишенные нравственного сердечного знания, не могли понять Воскресения. Их ум вновь обращался к философии, взойдя на очередной круг познания уже пройденного, что приводило к загниванию и уходу в небытие.
Христианский мир шел вперед, не озираясь на таковых, но, продолжая молиться за заблудших и исследуя себя, сооружая свой дом на фундаменте заповедей Господних. Через внутреннее преображение созидался, хоть и в ограниченном общественном пространстве, новый христианский социум, ядром которого была, конечно же, семья и отношение к браку.
                Глава 10
           «Отправившись оттуда, приходит в пределы Иудейские за Иорданскою стороною. Опять собирается к Нему народ, и, по обычаю Своему, Он опять учил их. Подошли фарисеи и спросили, искушая Его: позволительно ли разводиться мужу с женою? Он сказал им в ответ: что заповедал вам Моисей? Они сказали: Моисей позволил писать разводное письмо и разводиться. Иисус сказал им в ответ: по жестокосердию вашему он написал вам сию заповедь. В начале же создания, Бог мужчину и женщину сотворил их. Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью; так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. В доме ученики Его опять спросили Его о том же. Он сказал им: кто разведется с женою своею и женится на другой, тот прелюбодействует от нее; и если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует» (Мк. 10: 1-12).
Собственно, с семьи начинается общественное служение христианина. Семья – истинный показатель того, какие изменения произошли во внутреннем мире, принявшего Христа человека. Семья, можно сказать, лакмусовая бумага, которая проверяет наши достоинства и недостатки. Не секрет, что ужаленные первородным грехом, склоны к прелюбодеянию и многоразличным извращениям. И ради этого готовы совершать бесчисленные подлости. Достаточно вспомнить жесткое отношение к женщине на востоке, еще страшнее у славян-древлян, отправлявших не понравившихся им жен на тот свет, дабы приобрести другую. Да и у многих народов семья понималась как институт, в котором женщина исполняла роль прислуги и половой тряпки, о которую можно вытирать ноги (и, кстати, так довели женщин, что ни радовались, что хоть так на них обращают мужья внимание).
Пожалуй, в привилегированном положении находилась иудейская женщина, над которой власть мужчина была ограничена Божественным установлением, данное им по их жестокосердию, что и подчеркивал Господь. Это ограничение способствовало тому, что женщина сформировала собственное самосознание. Она была под законом, то есть под защитой Моисеева закона. Но любой закон, а тем более, где присутствует послабление человеческой воле, несовершенен. И потому Бог дает Новое и Совершенное установление, которое должно стать сутью человеческого естества.
Только в этом случае, возможно, следовать Божественной заповеди. Как известно, человек изначально усложняет себе жизнь, придумывая различные постановления, чтобы соответствовать поврежденной грехом природе и инстинктивным чувствам.
Здесь и многоженство, и кровосмешение – все идет в ход, лишь бы царствовало наслаждение. Это наслаждение, принимаемое за любовь, воспевалось поэтами и воплощалось в камне. Страсти и извращения преподносились как некая благость и вдохновение, без которых невозможно жить и творить. Самые изощренные формы разврата приписывались богам, чтобы оправдать собственное погружение в мир сексуальных инстинктов.
Все народы прошли через страшные искушения, и ни один из них не сохранил целомудрия. Даже древние эллины с их великой философией допускали половую распущенность. Недаром низменное влечение к мальчикам получило название «греческой любовью». Конечно же, великие умы понимали необходимость утверждения  нормальных семейных отношений, но и они женщину дальше гинекея не выпускали, лишая ее, таким образом, всякой самости. Создавалось впечатление, что женщина даже не обладает душой.
Но все-таки пробуждение наблюдалось. Уже у Гомера видим трепетное отношение к браку у Пенелопы и в качестве идеала у Одиссея. Божественная искра любви, заложенная в человеческом естестве, не могла оставаться втуне. И она проявлялась на разных этапах человеческой истории. Любовь стала пониматься не только как сексуальный инстинкт, но как степень вдохновения, дарованной Богом. Любовь все более наполнялась духовным содержанием в сознании человека, возвращая его к изначальной совести.
Древний Рим ставит брак на первое место в общественном институте. Добродетельная семья служит примером для молодого поколения римлян. Именно поэтому дочь Октавиана Августа Юлия не была прощена отцом: он вычеркнул из своего сознания ту, которая жила блудной жизнью. Рим еще старался придерживаться обычаев предков, которые к воспитанию подрастающего поколения  относились весьма серьезно.
Но, как и древних евреев, законы и обычаи успешно обходились. Находили тысячи уловок и разночтений, чтобы осветить свои прелюбодеяния. И уже Юлий Цезарь будет требовать себе любую женщину в качестве жены или любовницы, а Марк Антоний при живой жене будет спокойно сожительствовать со знаменитой Клеопатрой. Кстати, весьма интересной женщиной, не желавшей проводить время в гинекее и делить супружеское ложе с родными братьями. Но в ее век чувственность еще путают с любовью, а свободу – с чувственными наслаждениями. Её душевный путь был обречен на поражение: Египет фараонов должен был уйти перед пришествием Христа.
Наблюдая падением нравов в древнем мире, ищущее сознание должно было констатировать обратное в мире христианском. В христианской общине в основном слово не расходилось с делом. Следование этому единству стало непреложным требованием жизни и сердца. Истинный брак двуединен. Но, чтобы единство было прочным, необходимо было оставить прежнюю жизнь за порогом нового дома. А в этом новом доме начинались те отношения, которые должны были приблизить жизнь человека к Божественному Бытию. Это были отношения свободы и взаимного уважения.
Поэтому Господь дает новое установление о семейной жизни, которое было еще до закона Моисея. В этом своде семейной жизни фундамент прежней лишь тень настоящей. Христос отменил всякое притеснение, Его Апостол, которому Он даст ключи от Царства Небесного, скажет, что муж к жене должен относиться как сонаследнице вечной жизни и немощнейшему сосуду. Жестокость старого мира к женщине отрицалась Церковью и Её Главой. Как известно, все начинается с семьи. Божественное требование заключалось в том, чтобы не страх перед мужем и отцом был двигателем семейной жизни, но любовь.
Обуздывать это двуединство жестокими прещениями, значит вернуть семейную жизнь в ветхое состояние, в котором повиновение жены мужу строилось на страхе и принуждении, но не любви. И в христианской семье эта любовь становится жертвенной, что собственно составляет суть нового Учения. Жена повинуется мужу, ставшему образом Христа, а он готов отдать жизнь за своего друга и помощника, по слову любимого Апостола Господня. Потому разрушение такого единства есть грех не только против человека, но и Господа.
Был ли античный мир готов к такому единству? Судя по развращенности, нет. Однако наступал момент пресыщенности. К тому же генетическая память возвращала в первобытие, которое реально существовало в жизни ближних, даже родственников. Бог реально творил единство, к которому можно было прикоснуться.
Но прикоснуться было страшно. В этом особенность античного мира: желание быть с Богом соседствовало с порочным ничегонеделанием, откладыванием на потом встречу с Истиной. Духовная неуверенность преследует слабые натуры. Это признак, видимо, переходной эпохи, эпохи конца римской цивилизации и начала христианской. И потому Господь вознегодовал, когда к Нему не допустили детей, этих провозвестников Новой эры.
         «Приносили к Нему детей, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же не допускали приносящих.
Увидев то, Иисус вознегодовал и сказал им: пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него. И, обняв их, возложил руки на них и благословил их» (Мк. 10: 13-16).
 Плод истинного союза должен пребывать в безусловной истине. И отнимать его у Господа есть кощунство.
Старая двойственная эпоха уходила. Но чтобы она ушла, необходимо было избавиться от ее плевел. Это возможно было совершить, обладая детской непосредственностью. Только, будучи искренним по-детски, возможно отказаться и от столь любимой философии эллинов и от великого эллинского театра.
Кстати, особенно трудно было отказаться от театра. Ведь театр – это познание мира через игру, это тоже своеобразное детство. Но детство когда-нибудь имеет свойство заканчиваться. И то, что было полезно в переходном возрасте, становится опасным во взрослом. Эта опасность может из игры привести не к Истине, а вакууму. И чтобы не было этого вакуума, эллин вспоминал свой театральный катарсис.
Этот катарсис как раз и приводил человека античного мира на встречу с Творцом. А, достигнув Его, зрителю уже не было надобности участвовать в игре. Происходила встреча с Простой Полнотой. Здесь не было умствования и борьбы страстей и самолюбий. В Боге – Любовь и Свобода. И этими Божественными качествами способна обладать детская душа, которая знает бесценность, как свободы, так и любви. Она живет этими сущностями, ей нет необходимости социально изворачиваться, она любит, потому что не может не любить.
Детская свобода – это полет творческого познания, и в этом познании дитя общается с Творцом. И даже когда детскую душу стесняют, она потенциально ощущает в себе небесный дар и стремится к Нему. Детская любовь же настолько очевидна в своей искренности, что вряд ли стоит об этом долго распространяться. Только она так бескорыстна и самоотверженна! Детская душа – христианка по определению.
Но все эти качества необходимо обратить к Христу. Ибо враждебная сторона стремиться отвратить человека от Творца всего сущего. И особенную опасность представляет собой детская душа, легко восприимчивая и ранимая. В антично-театральном мире соблазнов было предостаточно. Поэтому шла борьба за каждую детскую душу, за душу, идущую к Богу. И идущий еще не обладал искомой свободой. Юноша, получивший закваску Ветхого Завета, вопрошающий Бога, напоминает древний античный мир, пришедший на встречу с Создателем.
           «Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и спросил Его: Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не обижай, почитай отца твоего и мать. Он же сказал Ему в ответ: Учитель! всё это сохранил я от юности моей. Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает: пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение. И, посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие. Они же чрезвычайно изумлялись и говорили между собою: кто же может спастись? Иисус, воззрев на них, говорит: человекам это невозможно, но не Богу, ибо всё возможно Богу» (Мк. 10: 17-27).
 Этот мир еще путается, еще не в состоянии идти по дороге Вечного Бытия, проложенной Творцом. Бл. Августин в своей «Исповеди» писал: «Одно – увидеть с лесистой горы отечество мира, но не найти туда дороги и тщетно пытаться пробиться по бездорожью среди ловушек и засад, устроенных беглыми изменниками во главе со львом и змием, и другое – держать путь, ведущий туда, охраняемый заботой Небесного Вождя: там не разбойничают изменившие Небесному Воинству; они бегут от него, словно спасаясь от пытки».
Старому миру трудно выдержать присутствие Господа, и он отходит, подобно иудейскому юноше, в небытие. Третьего не дано. Или с Христом, или без Него. Двумя путями идти невозможно.
Бог любит этот мир и идет на Распятие ради нашего спасения. Но он требует ответной любви. Любовь Божественная непорочна и чиста: в Ней не может быть ничего инородного, Она проста. К сожалению, античный мир, с его утонченным умением все усложнять, сам себя удалял от Христа, вступая в область мистического мифотворчества, в котором правда перемежалась с ложью. Римские юноши покоряли себя тем, кого покорили когда-то их предки:
Чудищам всяким; Анубиса чтили, что лает –
Их, кто некогда поднял оружие,
Против Нептуна, Венеры и против Минервы.
Они стыдились взрослой стыдливостью Христа, отдавая предпочтение всяким шарлатанам. Кстати, одна из опасностей, подстерегающих богатых людей, поиск душевных приключений, ведущих, порой, к страшным заблуждениям.
Заблуждение – матерь сомнениям. И начинаются задаваться вопросы, которые, казалось, давно решил. Томас Карлейль скажет: «Скептицизм ли, сомневающийся и исследующий, существует ли невидимый мир, существует ли какая-либо тайна жизни, или все это одно лишь безумие; то есть сомнение, а быть может неверие и полное отрицание всего этого?»
Наверно, юноша, увидевший в плоти Бога, засомневался в Его Богочеловечестве, хотя и называл благим. Земное притяжение было бы преодолено, если бы была уверенность, что стоящее перед ним Небесное Бытие, несопоставимо с земным. Для юноши осознать сложно всю суть происходящего, его мышление не готово к столь масштабным переменам. Ему трудно представить, что происходит по-детски простая встреча с его Творцом. Но детство кончилось, а при переходе в юношество рядом были предлагавшие утонченные формы существования.
Рядом были Рим и Эллада, в которых тонкие материи оформляли юношеские тела. Нега и наслаждение, приятные речи и упоительные у фонтана с очаровательной девушкой поцелуи. Её ласковый взор, рука на плече и нежное обещание сладостного и вдохновенного века, в котором ни в чем себе не будет отказа, а счастье - литься изумрудным, потрясающим взор, водопадом. Впереди – море впечатлений, многочисленные дороги познавательных путешествий. И все это с помощью наследственного или приобретенного богатства и земных благ, которые предоставил, так кажется юноше, Господь. Блаженство так созвучно свободе, красоте и изяществу. Юноше кажется, что в этих формах заключен смысл Бытия. «Золотой» век Антонинов в реальности.
С какой ностальгией современный языческий мир вспоминает век Адриана, Антонина и Марка Аврелия, в котором был расцвет античной философии, близко подошедшей к истинному Богу.
Трудно было отказаться от такого разнообразия. Кого не мог поразить великий Рим с его славой и героикой. Доблесть, гул сражений, ощущение первенства и любовь сограждан. Ведь во имя любви совершались подвиги. Казалось, что это и есть жизнь, ради которой стоит умереть.
Однако смерть волнует и не дает покоя, потому что человек понимает, что в этой жизни есть какая-то неправда. И эта прекрасная сладостная жизнь преходяща, мгновение в вечности, улетающее, как тополиный пух, в майские грезы. Но эти суждения, попадающие в юношеское сознание, к сожалению, не постоянны, а потому и не тверды.
Юноша уходит, ибо образы утонченного и соблазнительного мира так прелестны, что отказаться от них не представляется возможным. Он опечален, потому что ощущает себя плененным. Таков золотой век античного мира: вопрошать Бога, а когда Он начинает давать ответы, не устраивающие духовное состояние, уходить опечаленным в сторону.
Там, в стороне, остались вопросы и двойственное ощущение бытия. Двойственность ведет не к расцвету, но упадку.
Великому стоику Марку Аврелию наследует чудовище в облике человека – Комод. Да и императоры-сирийцы были лишь тенями великой римской эпохи Антонинов. Внешнее величие еще сохранялось, но падение нравов было сверх всякой меры.  Императора Гордиана III немилосердно убивает Филипп Араб, а воины, доселе любившие юного Августа, преспокойно взирали на его устранение. Нравственные ориентиры совершенно терялись в сознании римского мира. Причем, это касалось не только примитивных натур, но и такой утонченной натуры, например, как друг Плотина, цезарь Галлиен.
Философия не мешала упиваться богатством и сладострастием. Двойственный мир, отходя от Христа, попадал в область безумных фантазий. Биограф Галлиена пишет о нем:
«Рожденный только для чревоугодия и наслаждений, Галлиен растрачивал дни и ночи на пьянство и разврат и довел дело до того, что чуть ли не тридцать тиранов опустошали весь мир, так что даже женщины правили лучше его. Чтобы не обойти молчанием его жалких затей, я упомяну о том, что он устраивал спальни из роз, строил укрепления из фруктов. Столы он покрывал золотыми  скатертями. Волосы свои он посыпал золотым порошком. Он чисто шествовал, окруженный сиянием. В Риме, где императоры всегда ходили в тоге, его можно было видеть в пурпурной хламиде с золотыми застежками, украшенными драгоценными камнями».
Воистину, философ на троне. Для него наслаждение вечно. И ради этой призрачной вечности уходили от Вечности реальной. Но скрыться от Божественной Правды все равно невозможно, как невозможно остановить солнечный восход. Вот только в какой одежде произойдет встреча с Солнцем? В золотом пурпуре или с чистым сердцем и творческой свободой? Эту свободу взяли из рук Господних Святые Отцы. Не Евангельские ли слова открыли путь к свободе Великому Антонию, не Божественные ли слова старца Викторина, по юношески исповедывающего Христа всему миру, возродили Блаженного Августина? Все богатства мира не стоят любви Христовой, Который дарует Её безвозмездно, являясь наградой и обетованием человеческому естеству.
           «И начал Петр говорить Ему: вот, мы оставили всё и последовали за Тобою. Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной. Многие же будут первые последними, и последние первыми» (Мк. 10: 28-31).
 Какое счастье быть обладателем не мгновения, которое хочется безуспешно остановить, но Вечности. Перед этой Вечностью уходят страсти, эти проявления несвободы. Сам Бог обитает в человеческом естестве. Естественно, что принявшие Бога в себя, стали покидать соблазнительную, но временную действительность.
Уже в первые века от Рождества Христова последователи Истины уходили в пустыни, чтобы там создавать новое бытие и нового человека. В память врезаются имена Павла Фивейского и Антония Великого, первых пустынножителей. Святой Павел 91 год провел в уединении и молитве. Сам Господь присылал  трапезу Своему рабу и был со-беседователем ему. Сведения о нем оставил Св. Антоний, в течение 70 лет спасавшийся в египетской Фиваиде. Они пренебрегли осуетившемся «светом», чтобы быть в истинном Свете. Истинный Свет излучает Любовь, и тот, кто приобщился Ему, становится частью Божественного Бытия, в Котором нет места двойственности и несвободе.
Слышу возражения, обвиняющие истинную Любовь в жестокости и нечеловеколюбии. Истинное движение к духовной свободе называют сумасшествием и мудрованием. Отсутствие плотских радостей и наслаждений видится некой формой издевательства над самим собой; ликвидация эгоистического начала воспринимается как погубление своей свободы и самой жизни. Не хотят согласиться, что не жизнь теряют, а подобие, даже имитацию жизни. Нет желания осознать, что путь к истинной свободе – трудный аскетический подвиг. Причем, как для монашествующих, так и для семейных. У каждого свой крест, нести который Бог дает по его силам. Но цель - Абсолютная свобода и Любовь того стоит.
И, конечно же, семейный путь не есть ущербный путь, как, к сожалению, думают некоторые приверженцы только аскетического пути. Для Господа важно не где воздаешь Ему хвалу, а как? Преданность Евангелию – главное условие Бытия в Боге. Если семья соответствует этому условию, то оставление ее представляется нецелесообразным поступком. Если внимательно присмотреться, то обнаружим, что монашеский путь чаще всего вызван тем, что близкие не соблюдают заповеди Христовы, или Господь избрал своего последователя. И этот крест уже не монаха, но Христа, помогающего Его нести. Отказаться от Него, значит отказаться от Христа. Крестоношение, конечно же, не усыпано цветами и благовониями.
            «Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет» (Мк. 10: 32-34).
 Это не только борьба со страстями, но и строительство храма в своем внутреннем человеке: сохранение сооруженного здания от внешних посягательств. А античный мир, раздвоенный и ищущий, был и прекрасен и опасен. Его дороги зачастую уводили человека в ад, но и показывали возможность обретения истинного пути.
Своей философской жаждой сиюминутных наслаждений эллинский мир стремился сдвинуть храм с сионской горы, чтобы столкнуть в соблазнительные Сады. В них велись бесконечные разговоры и укрывались листвой меланхолии, понимая преходимость и невозвратность действительности. Но Воскресение верить не желали.
Сии меланхолики были бы достойны сожаления, если бы яд их меланхолии не был столь опасен. И здесь, порой, трудно было определить, кто опаснее: философы или те, кто гнал Церковь Христову. Гонители, конечно, были опасны для слабых духом и телом. Но именно во времена гонений пришло понимание Бытия. Христианин стал понимать, что главное в его жизни, конечная остановка. И как он выйдет на нее, так и Господь примет его. Если исповедает Христа Богом, не взирая на страшные мучения, то Бог примет его, подобно распятому разбойнику. Недаром Откровение этимологически связано с кровью. Кровью связан христианин со своим Господом и Учителем. Связанные с Богом Кровью и Его Телом, христиане сообщаются с Вечностью. Первомученики тому свидетельство.
Достаточно открыть Жития Святых, чтобы в этом убедиться. Каждый мученик для утверждения горнего Иерусалима прошел через свою Голгофу.
Чтобы отвратить от Христа, в ход шли не только философия и гонения, но и обычные человеческие слабости. В первую очередь играли на самолюбии человека. Самое страшное искушение – гордостью. Гордыня – тонкая прелесть. И эта прелесть пыталась змеино войти в сознание мученика, идущего на крест. Эта прелесть превращала подвиг в экзальтированный фанатизм и позу исключительного совершения поступка. Этого следовало избегать всеми силами.
В основном, первые христиане справились с прелестными искушениями. Конечно же, были падения. Но в сердцевине своей христианское движение вынесло огненные испытания. Смирение и целомудрие буквально перевернули отношение римского мира. Вначале римляне были возмущены тем, что христиане, которых выводил на цирковые арены, даже не защищались, но с молитвой встречали смерть. Их считали трусами. Но постепенно поняли, что трусы так не встречают спокойно смерть. Так могут встречать только люди храбрые и преданные своему Богу, убежденные в своей правоте и надеждой на воскресенье. Античный мир был поражен и удивлен. Этот мир увидел контраст. И этот контрастный для них мир был чист и непорочен: в нем царствовало братолюбие и справедливость. Христос принес человеку высшие ценности. Но понять эти ценности можно было только после славного Воскресения Господа. Это была не философия, но Божественное со-бытие, которое и Апостолы не сразу осознали.
           «Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим. Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам?
Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей.
Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано. И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10: 35-45).
 Христос победил мир, но Его ученики не сразу могли это осознать. Они еще в Ветхом Завете, еще не понимают, что время закона истекло. Безусловно, их ревность похвальна. Не напрасно Господь именовал их сынами Грома. В этой ревности узнаются древние пророки с их искренним желанием обратить грешный мир к Творцу всего сущего. Узнается непримиримая борьба со злом и готовность призвать огонь на непослушное человечество. И, конечно же, желание быть первым в этой борьбе, быть рядом с Богом и обязательно идти рука об руку.
Вполне законное желание, но становящееся недопустимым, когда превращается в требование. Если только это допустить, то человек вновь мог вернуться к временам Каина, но  никак не Авеля. И Христос предостерегает от неразумных шагов Своих последователей, показывая, что только смирение есть истинная ревность по Богу. И не важно первый ты или последний. Знаменитый Иоанн Предтеча меньший в Царствии Божьем, но это нисколько не умаляет его достоинства. Христос предложил Своим сторонникам совершенно иную шкалу ценностей. Зависть, злоба, честолюбие, чем так славен был древний мир, должны навсегда покинуть сердце христианина, чтобы в нем поселилась только любовь, которая, по слову апостола Павла, никогда не прекращается.
Добро же и любовь немыслимы там, где тщеславие и честолюбие. Поэтому Отцы выступали против театральной игры, которая свое дело в процессе познания сделала свое дело. Она прекрасно знали, что истинная любовь не играет, но готова жизнь положить за ближних своих. Любовь, по слову Апостола, не ищет своего, потому что бог, Который есть Любовь, не ищет себе выгоды. Её просто нет. И тот, кто вошел в чертоги Любви, не будет циркулем измерять количество совершенных благодеяний, понимая, что Бог не ростовщик на рынке, но Сущность.
Только эта Сущность-Любовь могла победить античный мир. И не оружием, но Любовью, Словом и Смирением. Разве это не чудо? И это чудо – Господь Бог!
Две тысячи лет назад был побежден мир, хотя казалось, что это невозможно. И сегодня, вместо того, чтобы вспомнить опыт прошедших веков, отвергают церковную историю, не желают возвращаться к Нагорной проповеди Христа, уповая только на силу человеческую. Со злом борются с помощью зла. Трагическое заблуждение. Словно не мученики Христовы победили озлобленную и погрязшую в грехах империю, победили Любовью и Добром.
Языческий Рим уходил. Уходил «закат звезды его кровавый», как писал русский поэт Тютчев. Так уходило зло, как и должно оно было уйти, ибо уже имели веру, пусть и с горчичное зерно, но веру в Христа и Спасителя, исцеляющего человека от страшного недуга – греха.
«Приходят в Иерихон. И когда выходил Он из Иерихона с учениками Своими и множеством народа, Вартимей, сын Тимеев, слепой сидел у дороги, прося милостыни. Услышав, что это Иисус Назорей, он начал кричать и говорить: Иисус, Сын Давидов! помилуй меня. Многие заставляли его молчать; но он еще более стал кричать: Сын Давидов! помилуй меня. Иисус остановился и велел его позвать. Зовут слепого и говорят ему: не бойся, вставай, зовет тебя. Он сбросил с себя верхнюю одежду, встал и пришел к Иисусу. Отвечая ему, Иисус спросил: чего ты хочешь от Меня? Слепой сказал Ему: Учитель! чтобы мне прозреть. Иисус сказал ему: иди, вера твоя спасла тебя. И он тотчас прозрел и пошел за Иисусом по дороге» (Мк. 10: 46-52).
 И, если больной призывает Господа, пренебрегая препятствиями, если он стремится к Богу всей душой, если в Нем видит истинного Врача душ и телес, то Христос принимает его и исцеляет. И благодарный исцеленный жаждет следовать за своим Спасителем, где бы Он ни был. Кстати, Вартимей, сын Тимеев, единственный из исцеленных, согласно Св. Марку, последовал за Христом. Это символично. Мир получал от Бога безвозмездную помощь, но не очень-то спешил отблагодарить Иисуса Христа. Многочисленные блага, совершенные Господом, быстро забывались. Но это не удивительно. Человек болен первородным грехом, и спасти его может только Христос.
Иерихонское чудо показало силу Христа, и пример ревности по Богу. Всякий, кто хотел исцелиться, исцелялся.  Но сила касается того, кто этого, повторюсь, хочет.
Этой силой обладает тот, кто свою жизнь строит по правилам Добра и Любви. Доброта и Любовь обязательно одержит победе над подлостью. Вспоминаю Ивана Карамазова, говорившего Алеше про «улизнувшего» черта: «О, он тебя испугался, тебя, голубь. Ты чистый херувим». И на ум приходят строки Пастернака из его «Нобелевской премии»: «Силу подлости и злобы / Одолеет Дух Добра».
Лукавый пытается уже много тысяч лет не только откровенно совершать зло, но и смешивать добро и зло, чтобы запутались в его лжи и самообмане. Ложь призывает быть смиренной к проявлениям зла. Например, печально наблюдать, как известные миру люди, оправдывают страшные преступления, когда, как ни в чем не бывало, общаются со всякого рода гомосексуалистами и лесбиянками, оправдывают их, полагая, что они имеют право так жить. Забыли, что стало с Содомом и Гоморрой. Это оправдание приведет не просто к аморфному состоянию в обществе, но к нравственному ослеплению.
Но должно ли христианский мир удивлять то, что происходит вокруг? Ни в коей мере. Что бы не происходило, необходимо следовать Св. Евангелию, и верить, что Господь устроит так, как должно быть.
Церковь Христова, преданная своему Творцу, потому и победила античный мир, что ни на йоту не отступила от заповедей Христовых. Победит любую общественную формацию, потому что врата ада не одолеют Её.
                Глава 11
«Когда приблизились к Иерусалиму, к Виффагии и Вифании, к горе Елеонской, Иисус посылает двух из учеников Своих и говорит им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; входя в него, тотчас найдете привязанного молодого осла, на которого никто из людей не садился; отвязав его, приведите. И если кто скажет вам: что вы это делаете? — отвечайте, что он надобен Господу; и тотчас пошлет его сюда. Они пошли, и нашли молодого осла, привязанного у ворот на улице, и отвязали его. И некоторые из стоявших там говорили им: что делаете? зачем отвязываете осленка?
Они отвечали им, как повелел Иисус; и те отпустили их. И привели осленка к Иисусу, и возложили на него одежды свои; Иисус сел на него. Многие же постилали одежды свои по дороге; а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге. И предшествовавшие и сопровождавшие восклицали: осанна! благословен Грядущий во имя Господне! благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! осанна в вышних! И вошел Иисус в Иерусалим и в храм; и, осмотрев всё, как время уже было позднее, вышел в Вифанию с двенадцатью» (Мк. 11: 1-11).
Плохознаемый миру Проповедник въезжал с миром в город Великого Царя – Иерусалим. И этот буйный, бесшабашный и гордый город склонил главу свою, признав Его нравственное верховенство. Но Господь и здесь следует Абсолютной Свободе, Которая есть Суть Его. Он мог бы воспользоваться признанием и видимым образом начать управление миром в качестве земного царя. Но Ему как Вседержителю всего сущего это не нужно. Кроме того, если бы Он внял народу, то свершилось бы насилие над духовной самостью каждого постилающего пальмовые ветви. Это непреложная Истина. Господь не желает нас лишить хоть частицы свободного выбора.
Пройдет неделя, и те, кто кричал «осанна», будут требовать Его распятия. Христос об этом, безусловно, знал. И это подтверждает Его нравственное превосходство и в то же время невозможность следовать несвободе. Если бы Он ей последовал, то, значит, не Богу восклицали «осанна».
Тогда это был бы мифологический герой. И произошло не рождение Новой эры, а продолжалась бы старая. И в мир пришел бы не Христос, но Зевс или его многочисленные сыновья, бесцеремонно вмешивающиеся в людские дела, творя по праву сильного свой передел мира. Кстати, античный мир это признавал.
Возможно, что данная ситуация обращала на себя внимания пытливых эллинов, увидевших во Христе Божественность Его поступков. Этот мир был очень чуток к проявлениям свободы, отсюда такая страсть к философским спорам и обобщениям, которую отмечал Апостол Павел. Естественно, что воплощенный в человека Бог удивлял своей необычной свободой, причем этой свободой Он делился с другими. Не забирал, но отдавал. Это поражало. Причем Свет этой Свободы исходил не только извне, что более или менее понятно, но изнутри.
Многие философы говорили о достижении внутренней свободы, но даже относительно не достигали её. С приходом же Христа свобода становится светоносной Сутью. Её не надо было уже искать, она пребывала в ритмичных ударах сердца. Христос начертал себя в сердце человеческом.
На память приходит Св. Игнатий Богоносец и его сердечное исповедание Иисуса Христа. При таких условиях духовного становления ясно понимается условность так называемой внешней свободы. Она важна, но после Боговоплощения стала занимать второе место после внутренней.
Да и есть ли реально внешняя свобода? Спросите любого иудея, и он скажет, что со времен Адама, как сын Авраама, свободен. Однако, это будет глубокое заблуждение, основанное на незнании собственной истории. Уже грехопадение повествует о первоначальном рабстве, о страшной тоске и душевном неустройстве, которые преследовали первого человека. Эта сердечная несвобода могла ли способствовать обретению телесной свободы? Понятно, что отсутствие формального насилия еще не говорит о том, что являешься обладателем внешней свободы.
Таким образом, можно говорить, что при отсутствии внутренней свободы, человек несвободен и внешне. Те внешние передвижение по странам мира, которые ассоциируют со свободой, к ней не имеют ни какого отношения. Данные движения создают только видимость свободы. Наличие впечатлений не означает, что заполнил душевную пустоту.
Только тогда, когда внешнее движение обретет внутреннюю полноту, то можно говорить о гармонии. И уже не будет необходимости разделять на внешнюю и внутреннюю, свобода станет сутью всего человека.
И эта Суть вошла в Храм и сотворила в человеке Обитель. И душа, соединенная с Духом Христовым, стала восклицать «осанна». Свобода дарует человеку неизъяснимую радость и понимание смысла своего бытия. Рождается творческое желание жизни. Сия наполненность возвращает человека к его первобытию. И, когда происходит это возвращение, то ничто не способно сравниться с этим состоянием радости.
Преходимость твоего естества становится не страшна, ибо в нем обитает Вечность.
Античный мир желал увидеть в себе Вечность. И Она пришла к нему. И тот, кто к Ней стремился, обрел Её. Тот же, кто продолжал жить в ветхозаветном предании, потерял своего Бога.
Храм, в котором земное стало преобладать над небесным, не может быть Обителью Вечной Свободы и Любви. Там, где господствуют страсти и инстинкты, где несвобода и иллюзии выдают себя за Абсолютные ценности, Любовь не присутствует. Истинное Совершенство пребывает там, где Его ждут.
Ждали, еще пребывая в смятении, но круг ветхозаветной духовности объективно завершился.
«На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал; и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек! И слышали то ученики Его» (Мк. 11: 12-14).
 Неплодоносное и не творческое должно засохнуть. И жалеть об этом не стоит. Старый мир оказался мертв, и Слово жизни не могло даже в природе найти действенное и способное к творчеству. Мир и природа оказались «в бесплодии умственного тупика», как писал Владимир Высоцкий. Даже храм не мог уже быть пристанищем Свободы и Любви.
«Пришли в Иерусалим. Иисус, войдя в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме; и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул; и не позволял, чтобы кто пронес через храм какую-либо вещь. И учил их, говоря: не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? а вы сделали его вертепом разбойников. Услышали это книжники и первосвященники, и искали, как бы погубить Его, ибо боялись Его, потому что весь народ удивлялся учению Его. Когда же стало поздно, Он вышел вон из города. Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня. И, вспомнив, Петр говорит Ему: Равви! посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла.
Иисус, отвечая, говорит им: имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему, что ни скажет. Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам. И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши. Если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших» (Мк. 11: 15-26).
Умирала целая эпоха, чтобы на ее фундаменте родилась новая. При фундаментальных общественных изменениях стали происходить революционные изменения в сознании. Но всякое изменение совершает надрез, кровоточащий и смущающий. Иудею было тяжело наблюдать, как рушится тысячелетняя система установившихся ценностей, рушится его мировосприятие и мироощущение.
В этом отношении эллины были более свободны. Их не связывали традиции Богоизбранности и исключительности, тем более в эпоху, когда Эллада была провинцией Римской империи. К тому же, эллинский мир был более восприимчив к новым веяниям.
Эллин, конечно, понимал, что он принадлежит к великой цивилизации, но его культурное превосходство над варварским миром не представляло собой замкнутую систему. Их система была готова к сотрудничеству.
Первоначально это было рассмотрение христианского учения в качестве новой философской доктрины. В Церковь Христову будет вливаться образованная элита эллинского общества. Уже давно кочует мнение, что в древней Церкви были бедняки и рабы, невежественные в учении. Но на самом деле в Храм Христа стали приходить философы. Дело в том, что эти философы зачастую, действительно, были выходцы из рабов или вольноотпущенники, домашняя прислуга богатых римлян и эллинов. Это была интеллектуальная элита римского общества, она формировала сознание свободных эллинов и римлян, которые, пораженные величественной свободой своих слуг, желали приобщиться к Источнику этой свободы.
Возможно, что именно это послужило причиной, почему римская чернь невзлюбила последователей Нового Учения. Христианство несло в себе коренное изменение всего человеческого естества, и как всякая духовная революция наткнулась на противодействие. Но интеллектуальный уровень черни был таков, какой ей полагается. Не будем забывать, что охлос приговаривал Сократа к изгнанию, а не Платон и Аристотель, что было бы немыслимо. Историки воскликнут, что философов не преследовали в римской империи, ссылаясь на сомнительное свидетельство Ренана, который писал: «Ни разу не случалось, чтобы философа принудили совершить жертвоприношения, поклясться императором, носить факелы. Философ не противился бы этим пустым формальностям, и этого было бы достаточно, чтобы их от него не требовали».
Ренан лукавит, он должен бы знать, что настоящий философ не торгует своими убеждениями, и готов принять смерть, как Сократ. И так уж были безразличны к философам гайдары римской черни – цезари. На потеху черни были убиты Сенека и Петроний (и пусть они сами покончили с собой, но приказ об их казни уже был отдан Нероном). Этой черни боялись даже императоры-философы второго века от Р.Х.. Марк Аврелий будет отдавать приказы о преследовании Церкви Христовой, забывая, что истинная философия выступает за свободное исповедание.
Вывод может только таков: И Адриан, и Антонин Пий, и Марк Аврелий были больны несовершенством, которое ведет к умственному и душевному разладу, к конечной смерти. При всей своей изысканности римская философия напоминала бесплодную смоковницу, способную стать разве что горьким уроком. В доказательство своего мнения приведу такой пример: философия Вольтера, Руссо, энциклопедисты искали опору у Марка Аврелия, Плотина и Порфирия. Вольтер на каждом перекрестке кричал, что его свобода кончается там, где начинается свобода другого; Руссо рассыпался перед человечеством в сантиментах; энциклопедисты верили в разум и просвещение; а завершилось все банальной вакханалией и оргией убийств.
Тот, кто несовершенен, не может строить совершенный мир. Это уже начинали понимать древние. Но стремящегося к совершенству Господь призывает не судить, пребывающего в несовершенстве. Истинный христианин должен быть выше философствующей черни, которая  выстраивает отношения, основанные на эгоизме.
Человек, в сердце которого поселился Бог, сожалеет о темном состоянии своих ближних и не злорадствует: он прощает. Прощение становится краеугольным камнем Нового Учения. На смену древнему закону, связующему человеческие побуждения, приходило духовное освобождение. Душа, доселе обремененная, например, местью однозначно является невольницей демонической страсти, приводящей не только к духовному уничтожению, но и физическому.
Радость поселяется в душе, когда сбрасывает с себя иго страстей и животных инстинктов. Происходит сближение с Божественным Бытием. Закон, данный по причине нашей смерти, уходил в прошлое, чтобы господствовала «живая» жизнь. Закон констатировал наше духовное опустошение, пытался обозначить пределы падения. Свою роль он сыграл, теперь его задачей было стать фундаментом Нового Царства, Царства Благодати. В этом Царстве мог быть тот, кто принял в себя Божественную Любовь.
Обладая любовью, став ее неотъемлемой частью, христианин будет соответственно выстраивать общественные отношения. Внешние телодвижения, которые требует кесарь, приходится совершать. Что ж, кесарю – кесарево, Богу – Богово. Каждый христианин должен определиться: что важнее, римское право или Учение Христово? Исходя из своего выбора, и должно поступать. Следовать и тому и другому невозможно. Двойственность вернет из области достигнутого совершенства в языческое несовершенство, которое вновь приведет к сомнениям и разночтениям. В этом положении пребывали книжники и фарисеи, вопрошавшие Господа о Его власти.
«Пришли опять в Иерусалим. И когда Он ходил в храме, подошли к Нему первосвященники и книжники, и старейшины и говорили Ему: какою властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал власть делать это? Иисус сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном, отвечайте Мне; тогда и Я скажу вам, какою властью это делаю. Крещение Иоанново с небес было, или от человеков? отвечайте Мне.
Они рассуждали между собою: если скажем: с небес, — то Он скажет: почему же вы не поверили ему? а сказать: от человеков — боялись народа, потому что все полагали, что Иоанн точно был пророк. И сказали в ответ Иисусу: не знаем. Тогда Иисус сказал им в ответ: и Я не скажу вам, какою властью это делаю» (Мк. 11: 27-33).
 Несовершенный не видит очевидного, сознание засорено, но и не хочет зачастую избавиться от смутной  мусорной пелены. Смутное сознание не обладает верой в Бога, а неверие делает человека, его жизнь бессмысленной. Понимали ли это фарисеи? Более, чем что либо. Однако сила духовного порабощения была настолько сильна, что совершить шаг к освобождению не представлялось возможным.
В этом отношении эллины, которые не ощущали давление закона, находились в преимущественном положении. К тому же, не следует этого забывать, эллин находился в постоянном философском поиске. И этот поиск объективно должен был привести к Первопричине всего сущего.
Эллинская философия познавала себя, познавала природу, отображалась в искусстве и литературе, искренне играла в мифологическом театре, надеясь в финальном катарсисе познать высшее совершенство. Но, как известно, дистиллированная вода не может быть лучше родниковой. Софокл, Эсхил, Аристофан не способны помочь в познании Вечной Истины. Для личного самосознания они весьма полезны. Но это полезность ведет по кругу, в котором нет восходящих ступеней. Мифология сделала свое дело, и должна была уйти. Это понимали ищущие Единого Бога. Даже такой враг христиан, как Лукиан, понимал никчемность и скудость позднеримского интеллектуального сознания. Его сатирический смех над мифологией тому яркое подтверждение. Его боги устали править миром, потому что их попросту нет. «Люди отрицают наше существование», - говорит Мом в лицо Зевсу. И это второй век! Век великих законов и законодателей. Кто-то из китайцев сказал, что империи, идущие к упадку, издают хорошие законы. Эти империи хотят всех осчастливить всеобщими справедливыми законами, но при этом, ликвидируется автономия человеческой личности. На бумаге царствовало замечательно римское право. Но это право не несло в себе Божественного происхождения. Оно было мертвым, как и боги: мертвое должно было уйти с дороги жизни.
Возразят, что римское право является основой всех цивилизованных государств современности. И это показатель его жизнестойкости. Но разве не всеобщее право ведет мир к царству антихриста? Не право должно властвовать в сердцах и умах людей, но Христос, Его беспредельная Любовь. И если право не освящено Христом, то оно объективно следует вослед противоположной Христу силе.
Да и так уж прекрасно античное право? Не современник ли писал: «Честные люди находятся в пренебрежении, гибнут в бедности, рабстве и болезнях, а самые дурные и негодные, пользуясь почестями и богатством, господствуют над лучшими; если святотатцы безнаказанно скрываются, а людей, не сделавших ничего неправого, распинают или ведут на пытки?» Это писал Лукиан.
Если такова золотая эпоха Антонинов, то это поразительный цинизм при искренней вере в добродетель. Думающие этого не могли не заметить. Недаром в римской среде появляются люди, прошедшие философский искус и обретшие Христа: Св. Дионисий, Св. Климент Александрийский, Бл. Августин. От эллинизма восходили они к Христу. Ими двигала любовь к жизни. Не соглашусь с Мишелем Монтенем, сказавшего: «Ничто не влекло людей к нашей религии более, чем заложенное в ней презрение к жизни».
Именно любовь к жизни ведет к совершенству и презрению смерти, которую уничтожил Христос. О какой власти спрашивают прошлые и современные витии? Им трудно понять, что Его власть – это Любовь и Жизнь.
«Когда я прильну всем существом моим, исчезнет моя боль и печаль, и живой будет жизнь моя целиком полная Тобою. Легко человеку, если он полон Тобою» (Бл. Августин).
Новые римляне достигали блаженства и Вечной Истины. Возвращение к старому противоречило бы духу поиска, которому был предан эллинистический мир.
Однако этот дух поиска таил и опасность для нашедшего Истину. «Кроме плотского вожделения, требующего наслаждений и удовольствий для всех внешних чувств и губящего своих слуг, удаляя их от Тебя, эти же самые внешние чувства внушают душе желание не наслаждаться в плоти, а исследовать с помощью плоти: это пустое и жадное любопытство рядится в одежды науки и знания» (Бл. Августин).
Человеку свойственно бродить по дорогам Вселенной. И его же, жадный до любопытства ум, придумывает ложные развилки дорог, чтобы продолжить бестолковое движение далее. Кто же отбросил эти ложные представления, перестал уповать на движение ради движения, переходил из области философии в богословие, чтобы утвердиться в запредельной реальности Филологии (Словолюбии, или Любословии).
Эти великие Святые Отцы ни в чем не уступят тем, кого принято называть величайшими умами человечества, творцами античной мудрости.
Отцы не объясняли жизнь, они творили Новую духовную реальность, которая, конечно же, не могла не формировать иное человеческое естество. Создавалось иное мировоззрение, основанием своим имевшее краеугольный Камень – Христа.
Лучшие представители эллинизма постепенно начинали понимать смысл творимого Господом. Фарисеи же не могли преодолеть преграду, воздвигнутую буквой закона. Они застыли в начале всемирного алфавита, и до сих пор находятся на перепутье гласных звуков, вдохнувши, забывают выдохнуть. И получается несообразный скверный клекот.
Не способные к творчеству, фарисеи находили самовыражение в противоположности – имитации, которая, либо фиглярничает, либо призывает к насилию, становясь их девизом.
                Глава 12
«И начал говорить им притчами: некоторый человек насадил виноградник и обнес оградою, и выкопал точило, и построил башню, и, отдав его виноградарям, отлучился. И послал в свое время к виноградарям слугу — принять от виноградарей плодов из виноградника. Они же, схватив его, били, и отослали ни с чем. Опять послал к ним другого слугу; и тому камнями разбили голову и отпустили его с бесчестьем. И опять иного послал: и того убили; и многих других то били, то убивали. Имея же еще одного сына, любезного ему, напоследок послал и его к ним, говоря: постыдятся сына моего. Но виноградари сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его, и наследство будет наше. И, схватив его, убили и выбросили вон из виноградника. Что же сделает хозяин виноградника? — Придет и предаст смерти виноградарей, и отдаст виноградник другим. Неужели вы не читали сего в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла; это от Господа, и есть дивно в очах наших. И старались схватить Его, но побоялись народа, ибо поняли, что о них сказал притчу; и, оставив Его, отошли» (Мк. 12: 1-12).
В этой притче краткая ветхозаветная, переходящая в Новый Завет, история. Богоизбранность иудейского народа завершалась, национальная история прекращалась. Но разрывал ли Господь время и бытие? Конечно, нет. Бог не оставлял Свой народ, ибо древо произрастает с корня. И уничтожать корень было бы нецелесообразно. Но древо, к сожалению, стало подвергаться гниению. Гной распространялся, начинал проникать и в корень, поэтому его необходимо было удалить. И вся история иудейского народа – это разговор Врача с пациентом. Причем, больные необычны: у них не было терпения выслушивать рецепты Лекаря. Наоборот, слова Целителя воспринимались отрицательно или с сомнением, а иногда и воинственно: порой, больной впадал в бешенство и накидывался на своего Врача. Врач же терпеливо сносил оскорбления, желая избавить от болезни; вновь приходил, надеясь, что случай не безнадежен. Иногда больной, надо признать, слушал советы Лекаря, но через малое время вновь отвергал горькое лекарство, предпочитая сладости. Наевшись сладостей (ведь стало несколько легче после приема горьких лекарств) начинал избивать помощников Врача, а то и убивал.
Это была история человеческого сумасшествия, когда смертельно больной отказывался от целительного снадобья. И в страшном умопомрачении дойдет до убийства Врача. Удивительная слепота поразила избранный народ. Закономерно ли это? Видимо, да.
Этот мир начинался с буйного и стихийного языческого начала, где господствовали инстинкты, и единственным сдерживающим фактором был закон Моисея. Закон и дан был, чтобы разливанное море греха ввести в определенное русло. И в какой-то степени закон выполнил свою задачу. В греховную плоть были силой вбиты каменные скрижали Заветы. Душа Израиля оделась в броню Декалога, но для кого-то она стала путеводной и охранительной, а для кого-то удушающей и стеснительной. Народ боялся поднять свой взор на огнеликого  Моисея, и потому не могли разглядеть и прореченного им Спасителя.
Находясь в темноте и едва различая свет, Израиль судорожно цеплялся за буквенную скрижаль, при этом, обжигая пальцы, заворачивая обожженные  места в человеческое предание, и это предание становилось для иудеев важнее Божественных Скрижалей.
Храня предание, они думали, что хранят свою избранность. Но это уже становилась не избранность, а национальная исключительность, превращающая народ в изгоев, становясь смешными и жалкими. Цепляясь за буквы, совершенно лишались духовного содержания, т.е. свободе предпочли несвободу.
Когда-то закон обуздал иудейский народ, их языческие инстинкты, чтобы стали ступенькой горней лествицы Иакова. Но вместо восхождения на Небо замкнутость в своем исключительном пространстве, где процветал разнузданный эгоизм. Уходя в древности из инстинктивного состояния, пришли к опасной духовной болезни – эгоизму.
Израиль был обречен, ибо жил только для себя и лишь видимо для Бога. Такой народ объективно должен был покинуть историческую сцену. Возможность остаться на ней равнялась нулю. Единственно, что могло спасти этот народ – участие в Божественном Бытии. Наверно, поэтому он еще существует, что своим корневым началом стал основанием Апостольской Церкви, сердцем Нового мира. Без этого сердца немыслима дальнейшая история человечества. Это сердце забилось в плоти римоэллинской цивилизации, давая жизнь бесплодному философскому разуму. Тонкий аромат удивительной культуры соединился с жестким принципом Востока, чтобы создать Новое Бытие. Уже Дионисий, философ из Афин, сотворит настоящую духовную революцию, соединяя, казалось бы, несоединимое. Господь Свой виноградник отдавал цивилизации с имперским мышлением, в котором временное заменялось вечным.
«Совершенно ясно теперь одно: ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трех времен, прошедшего, настоящего и будущего. Правильнее было бы, пожалуй, говорить так: есть три времени – настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей памяти и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего это память; настоящее настоящего – его непосредственное созерцание; настоящее будущего – его ожидание». «Ты создал два мира, где нет времени, хотя ни один из них не извечен, как Ты» (Бл. Августин).
Новая цивилизация принимала Божественную реальность, переосмысливая пророческие тексты, с их высокой поэзией сердца и богословским обоснованием природы. Этому положил начало еще Филон из Александрии. Но он оставался еще иудеем, хотя и эллинизированным. Он не мог еще осознать, что приход к Свету обязателен через темные переходы. Необходимо было полное незнание, чтобы получить совершенное знание.
В принципе, в основе лежала сократовская традиция. Без этой традиции трудно понять культуру христианского эллинизма. В этой традиции отсутствовал снобизм, что способствовало распространению ее среди христиан.
Таким образом, христианское древо корнями своим уходило в закон Моисея и философскую традицию древних. В этом соединении вершилась Новая Песнь, Источником которой стал Христос. Соединение сердца и ума должно было объективно состояться, ибо разуму без сердца нет полноценной жизни, и наоборот.
Конечно, вера способна обойтись и без разумного обоснования, но она будет твердой, как камень, если таковое будет в ее составе. Тем более что поиски эллинского мира Господь не мог оставить втуне. Они готовы были идти в бездну, чтобы познать Истину. Недаром Св. Дионисий назовет Божественный Свет Мраком.
Действительно, если взглянуть в яркое солнце, то ослепнешь. Но в этой «слепоте» кроется начало, которое искали древние мудрецы. В ночи начинался рассвет, и прозревшие сердцем и умом встречали Его. Новый мир начинал понимать, что он земля, из которой Господь их творил. Вопросы, которые мучили Аристотеля и Платона, решались в простых и первых стихах книги «Бытия». Все великое, как всегда оказалось простым. И эта простота станет основой Нового Учения.
Приняв сократовскую традицию, последователи Истины, конечно же, отвергали суесловия философов, не имеющее ничего общего с Истиной. Это была настоящая духовная революция, ибо отказаться от привычной модели бытия, от древнего предания всегда представляет собой болезненный разрыв. Трудно проститься с человеческим гением, признав его несовершенство перед смиренным Богочеловеком.
Поэтому консервативному сознанию понадобится триста лет, чтобы окончательно принять Христа в свое естество. Эти триста лет пройдут не только в философских спорах, но в жесточайшей борьбе, в которой христианская кровь будет литься ручьями.
Но после Марка Аврелия уже никто не мог оказать духовного сопротивления Христу. Философия неоплатоника Плотина будет представлять собой параллельный поиск истины, которая затухала на звездном небосклоне античности.
Надо признать, что победу над язычниками христианство одержало с помощью самих язычников, которые окончательно запутались в своих философских заблуждениях и умозаключениях. Из этой путаницы была только одна дорога – к Христу. Но показать эту дорогу было необходимо, указывая на несуразность языческих верований.
Тертуллиан писал: «Если бы вы вполне почитали своих богов, вы не были ьы виновны в оскорблении религии, но я знаю, что все вы дружно преуспеваете как в суеверии, так и в безбожии. Бывают ли большие безбожники, чем вы? Ибо даже домашних своих богов, которых вы называете Ларами и Пенатами после их семейного освящения, вы по семейному же произволу и позорите: продаете их и закладываете, когда у вас есть нужда и желание. Столь дерзкие поругания религии были бы более терпимы, если бы не были столь позорны из-за мелочности. Но некоторое утешение в случае оскорбления частных и домашних богов можно найти в том, что с общественными богами вы поступаете еще гнуснее и позорнее. Прежде всего – с теми богами, которых вы относите в аукционный список, подчиняете откупщикам, и в течение всех пяти лет вписываете их в государственные доходы. Так приобретается храм Сераписа и Капитолий; боги отдаются на откуп, берутся в аренду, как поле при тех возгласах глашатая, при том же квесторском сборе».
Искренние сердца и умы не могли не согласиться с высказанными доводами. В то же время, и это важно, в Церковь входили не только представители низших сословий, но римоэллинская образованная элита. Язычество покидалось, следуя сократовской традиции познания, которая у древних не вызывала сомнения. В христианский храм приходили философы. Чернь, в чем язычники упрекали христиан, как раз и не приходила в христианскую общину. Чернь не могла осознать смысла Распятия Иисуса Христа, это было выше ее понимания. Но были философы, которые искренне считали, что христианство уничтожает не только языческую мудрость, но и культуру, немыслимую без мифологии, в которой боги играют существенную роль.
Тертуллиан размышлял: «Начну я с самого главного вашего поэта, от которого идет всякое право и всякая справедливость, и которого чем более вы почитаете, тем более отнимаете чести у своих богов, так как вы возвеличиваете того, который над ними потешался. Мы все еще храним память о Гомере. Он же, думается мне, возводит божественное величие до человеческих обстоятельств, подвергая богов человеческим превратностям и страстям. Ведь это Гомер составляет из богов, отличающихся друг от друга своим характером, некое подобие гладиаторских пар и пронзает Венеру стрелой, пущенной человеческой рукой, а Марса тринадцать месяцев держит в оковах и едва не доводит до гибели. Точно так же он и о Юпитере сообщает, что чуть было не одолели прочие небожители, заставляет его оплакивать Сарпедона и позорит его, нежащегося с Юноной, возбуждая похоть сладострастия воспоминанием о своих любовниках и их перечислением. Кто из живых впоследствии поэтов, следуя авторитету своего учителя, не был дерзок по отношению к богам, разглашая о них истину или измышляя ложь? Да и трагики и комики пощадили ли их, говоря об их бедствиях и наказаниях?»
Добавлю, что римляне считали недопустимым, чтобы император участвовал в гладиаторских поединках, но это позволялось богам. И на эти факты трудно было закрыть глаза. Они сами себя являли пытливому сознанию. Мифология, очевидно, представляла свою несостоятельность. Это понимали и многие философы эллинизма, отвергавшие старое мировоззрение. «Их, освобожденных от страха вследствие надменной суровости и непоколебимости учения, обращает против богов некое предчувствие Истины. Так, Сократ с целью оскорбить богов клянется и дубом, и собакой, и козлом» (Тертуллиан).
Их поиск естественно вел к Христу. Поиск Свободы объективно вел к Источнику Свободы и Абсолюту – Богу.
Рим же был погружен в идолопоклонство. Ищущий Свободу неизбежно должен был отойти от явного искажения Истины. К тому же римляне еще не обладали эллинской тонкостью в восприятии культуры. Эллинский мир только начинал движение в грубом латинском сознании: они еще не были готовы абстрагировать свое сознание, как это умели делать представители сократовской традиции.
Помпей Магн, взяв Иерусалимский храм, войдя в Святая Святых, надеялся увидеть реально Бога или Его изображение. Каково же было удивление полководца, когда он обнаружил пустоту, за которую умирали иудеи.
Римскому солдату нужен был фетиш, талисман, а не Бог, которого он не мог увидеть. Поэтому и христиан римская чернь будет понимать не как последователей истинного Бога, Невидимого и Непостижимого, а как поклонников ослиной головы. Причем эта сказка была весьма распространенной в общественном сознании римского мира. Эту сказку распространил в Риме презренный, по словам Тертуллиана, иудей, обкусанный зверями и с сожженной кожей. Чернь, привыкшая к идолопоклонству, верила всяким небылицам. Жизнь этого языческого мира была настолько нравственно распущенной, что судили о других по себе. Характеризуя языческий мир, Тертуллиан писал, что «… ваши кровосмешения свободно совершаются и днем, и ночью, да так, что всем небожителям это известно. Но и это вам на руку, об этом не знаете только вы – открыто совокупляющиеся в кровосмешении на виду у всего неба… По словам Ктесия, персы совершенно сознательно и безбоязненно совокупляются с матерями, македоняне, как показали они сами, занимались этим совершенно открыто. Ведь когда во время спектакля, ставившегося в македонском театре, на сцену вышел лишивший себя зрения Эдип, его встретили смехом и насмешками. Ошеломленный таким приемом, актер снял маску и сказал: «Почтеннейшая публика, разве я вам не понравился?» И македоняне ответили: «Ты-то хорош, да вот ничтожен измысливший это писатель или безумен поступающий так Эдип». И один македонянин говорил другому: «С матерью сошелся»».
Ужас заключался в том, что нравственная распущенность стала нормой, обыденной формой существования. Новому миру, столь еще малочисленному, было не только духовно, но и по-человечески, физически трудно. Чернь душила всякое новое начинание.
Но, слава Богу, что не чернь являлась все-таки фундаментом римского государства, а те, кто задумывался о смысле общественного Бытия. Уже Марк Аврелий, император Рима, задумывается о конечности своего бытия. Он писал: «Александр Македонский и погонщик его мулов умерли и стали одно и тоже – либо приняты в тот осеменяющий разум, либо одинаково распались на атомы».
После таких размышлений переход к Христу не столь долог. Но Марка Аврелия, возможно, из государственных соображений удерживала языческая религия, которую он внутренне не принимал. Ибо невозможно двигаться в сторону Добродетели и отдавать предпочтение меркантильной пошлости. В нем противоречие эпохи, внутреннее тяготение к свободе и пленительное состояние несвободы. В своих размышлениях о смерти император-философ скажет: «Так уходи же кротко, ведь и Тот, Кто тебя отзывает, кроток». Неосознанно душа Марка Аврелия тянулась к Создателю всего сущего – Христу.
В сознании философов Он уже был. Охлос же находился в привычном для себя примитивном состоянии. Но христиане не презирали охлос. Они относились к нему с сожалением, пытаясь на чувственном уровне познания приобщить к Истине. Ибо настоящая Добродетель в каждом человеке видит распятого за этого человека Бога. Отсюда неистовые обличения римского общества со стороны Св. Отцов Церкви.
Блуд, кровосмешение, гомосексуализм разрушали не только общественную нравственность, но фактически уничтожали этот народ. Ведь в своих истоках древнее римское общество было носителем относительной нравственности. И эту нравственность уничтожали кровосмешением и развратом. Известна история, как украли мальчика у знатной римской семьи, продали его в рабство в Азии, а потом он оказался юношей в доме своего отца, который воспылал к нему «греческой» любовью. Пройдет время, и родители узнали в нем своего сына, после чего в ужасе наложили на себя руки. Совесть и стыд не совсем оставили римский мир. Начиналось постепенное прозрение.
Иудейский мир дошел в своем развитии до Богоубийства, римоэллинский, обличаемый христианами, вступив с ним в борьбу, в финале, в отличие от иудеев, склонился пред Его смиренным величием.
Иудеи же до сих пор продолжают вести свой многовековый спор. И там, где не могут силой низложить Господа, используют безграничное лукавство.
«И посылают к Нему некоторых из фарисеев и иродиан, чтобы уловить Его в слове. Они же, придя, говорят Ему: Учитель! мы знаем, что Ты справедлив и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лице, но истинно пути Божию учишь. Позволительно ли давать подать кесарю, или нет? давать ли нам, или не давать? Но Он, зная их лицемерие, сказал им: что искушаете Меня? принесите Мне динарий, чтобы Мне видеть его. Они принесли. Тогда говорит им: чье это изображение и надпись? Они сказали Ему: кесаревы. Иисус сказал им в ответ: отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу. И дивились Ему» (Мк. 12: 13-17).
 Христианская культура спокойно могла сосуществовать с другими религиозными направлениями. Наверно, поэтому эллины и римляне стали с доверием относиться к новому Учению. Это доверие приходило постепенно. Вначале римский мир, также как и иудейский, враждебно встретил Христа и Его последователей.
Державный Рим все подчинял своей воле: христиане рассматривались в качестве смутьянов имперского спокойствия. Начались преследования. Римляне не могли понять, почему так сложно отдать дань почтения гению императора, воскурив пред его скульптурным изображением фимиам. До их сознания не могла дойти мысль, что это не пустая формальность, а нарушение второй заповеди, несоблюдение которой ведет в адскую погибель. Для христианского мира это был не юридический акт, но сугубо духовный. Кесарю можно было отдать тело на служение, но не бессмертную душу. В акте непризнания императора богом, христианин защищал свою свободу, свое право на выбор.
В духовной автономии христиан начиналось освобождение человека. Римская государственная машина, привыкшая работать без сбоев, сопротивление христиан встретило естественно враждебно. За духовное сопротивление христиан объявили врагами народа (как же это все знакомо!). И что характерно, но сами римляне не очень почитали своих цезарей. «Что ж, нам хорошо известна верность римлян своим императорам. Уж где-где, а здесь-то никогда не составлялось никаких заговоров, никогда императорская кровь не обагряла пол Сената или его собственного дворца и в провинциях никогда не знали покушений на его величие. Между тем в Сирии еще не выветрился трупный запах, а в Галлии до сих пор никто не моется в Родане» (Тертуллиан).
Цезари были достойны подданных. Об этом подробно пишет Светоний в своих жизнеописаниях двенадцати цезарей, рассказывая, например, что даже не самый жестокий император Клавдий, празднуя свадьбу с Агрипиной, казнил тридцать пять сенаторов и более трехсот римских всадников.
Взаимное недоверие и ненависть поразило римское общество. Видимо, поэтому оно будет искать опору в державном величии, отдавая душу имперскому орлу.  Орлы же собираются там, где трупы. Кто-то становился орлом, кто-то падалью, но в итоге происходило обоюдное внутреннее гниение. Вольно или невольно, но необходимо было выбирать: с Богом или кесарем? И римский мир долго совершал исторический выбор. Он пытался найти приемлемый его народному сознанию религиозный культ, который отвечал бы его страсти к идолопоклонству. Отсюда его метания от одного культа к другому. Стали популярны культы Востока, особенно египетская мифология и сирийская культура.
Приходило понимание, что народная религия не соответствует духовным требованиям и запросам. Но это вызывало не только движение к Христу, но и судорожное стремление нанести разящий удар по тем, в ком обнаружена сила. Причем сила физически слабая, но духовно превосходящая, что приводило в неистовое бешенство.
Римскому миру, казалось, безумием упорствовать в своей вере. Их верования не носили ярко выраженного твердого характера, но не носили в описываемую эпоху (2-3 в.в. от Р. Х.). В древности римляне за свою религию готовы были претерпеть страшные пытки, однако слава древних становились для языческого мира лишь отголоском.
И все-таки, откуда такая ненависть к христианам? Что было необычного в их поведении, мироощущении или мировоззрении? Откуда этот, доводящий до бешенства античный мир, паралич мозга? Неужели в том, что увидели в христианах достойного противника, которого необходимо по старой солдатской привычке сломать и победить? Ведь Рим все народы ломал и побеждал. Очевидно, что в Риме мало кого судили за поведение и мировоззрение. Особенно, когда Римом правили цезари-философы. Но именно философы поняли, какую опасность несут их государству христиане. Христиане видели то, что понимали цезари. Цезари понимали неправду народной религии, прекрасно осознавали пагубность принципа хлеба и зрелищ, но они не могли допустить, чтобы еще кто-то мог понимать так, как это понимали они, даже более того, были выше их понимания. В этом, возможно, была одна из причин того жестокого напора, который обрушивался на христианские общины. Причем бороться с безоружными было невероятно сложно. Христиане не отбывались. Они покорно шли на мучения и смерть во имя Христово. Чувствовали неловкость, отправляя этих людей на пытки. Не все же, действительно, были законченными садистами. Однако признать за христианами царское достоинство, поставить выше кесаря, было выше их сознания.
Пройдут годы, прежде чем римские кесари поймут, что их удел Господь им оставляет в неприкосновенности. Им пространство и время, Церкви Христовой принадлежит Вечность, в которой царствует бесконечная жизнь.
«Потом пришли к Нему саддукеи, которые говорят, что нет воскресения, и спросили Его, говоря: Учитель! Моисей написал нам: если у кого умрет брат и оставит жену, а детей не оставит, то брат его пусть возьмет жену его и восстановит семя брату своему. Было семь братьев: первый взял жену и, умирая, не оставил детей. Взял ее второй и умер, и он не оставил детей; также и третий. Брали ее за себя семеро и не оставили детей. После всех умерла и жена. Итак, в воскресении, когда воскреснут, которого из них будет она женою? Ибо семеро имели ее женою? Иисус сказал им в ответ: этим ли приводитесь вы в заблуждение, не зная Писаний, ни силы Божией? Ибо, когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как Ангелы на небесах. А о мертвых, что они воскреснут, разве не читали вы в книге Моисея, как Бог при купине сказал ему: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых. Итак, вы весьма заблуждаетесь» (Мк. 12: 18-27).
 Тертуллиан, обращаясь к язычникам, писал: «Мы верим в воскресение мертвых, а надежда на воскресение и наделяет нас презрением к смерти. Что ж, смейтесь над этими глупцами, которые умирают, чтобы потом вновь ожить, но прежде, чтобы вам было проще смеяться и легче издеваться, возьмите и влажной тряпкой или же просто языком вытрите, уничтожьте все те ваши произведения, в которых подобным же образом утверждается, что души умерших вновь вселяются в тела. Насколько же разумнее наше убеждение, что душа вселяется в то же самое тело! И как нелепо ваше, согласно которому дух человека вселяется в собаку, мула или павлина».
Здесь развеивается сомнение древних. Дается четкое понимание, что для христиан загробный мир не некое туманное размышление, но ясная и осознанная реальность. Вот соль и смысл всякого смысла. Если нет вечной жизни, то тщетна, по слову Апостола, вера, и никакой нравственный кодекс не заставит человека терпеть неимоверные пытки и выдержать нападение животных инстинктов. Человечество прекратило бы свое существование во Вселенной. Мы бы вымерли, как вымерли животные прошлых веков. Тогда действительно восторжествовала бы теория выживания сильнейшего.
Но Вечность есть, и она позволяет совершить эволюцию в пространственно-временных координатах. Возражения против загробной жизни свою историю имеет со времен сынов Каина. Но самое поразительное, что не желают признавать очевидных свидетельств, которых хватит на целую книгу. Приведу свидетельство, принадлежащее Св. Сальвию Альбийскому, которое он поведал своему другу Св. Григорию Турскому: «Когда келья моя сотряслась четыре дня тому назад и ты увидел меня мертвым, я был поднят двумя ангелами и отнесен на высочайшую вершину неба, и тогда под моими стопами, казалось, виднелась не только эта жалкая земля, но также солнце, луна и звезды. Затем меня провели через ворота, которые сияли ярче солнца и ввели в здание, где все полы блестели золотом и серебром. Свет тот описывать невозможно. Место это было наполнено людьми и простиралось так далеко во все стороны, что конца ему не было видно. Ангелы расчистили передо мною путь сквозь эту толпу, и мы вошли в то место, на которое наш взгляд был направлен еще тогда, когда мы были недалеко. Над этим местом парило светлое облако, которое было светлее солнца, и из него я услышал голос, подобный голосу вод многих.
Потом меня приветствовали некие существа, одни из которых были облечены в священнические одежды, а другие в обычное платье. Мои сопроводители объяснили мне, что это были мученики и другие святые. Пока я стоял, меня обвеивало такое приятное благоухание, что, как бы напитанный им, я не ощущал потребности ни в еде, ни в питье.
Затем голос из облака сказал: «Пусть этот человек вернется на землю, ибо он нужен Церкви». А я пал ниц на землю и заплакал. «Увы, увы, Господи, - сказал я. – Зачем Ты показал мне все это только для того, чтобы снова отнять у меня?» Но голос ответил: «Иди с миром. Я буду призирать на тебя, пока не возвращу тебя вновь в это место». Тогда я плача пошел обратно через ворота, в которые вошел».
Воистину «Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых. Итак, вы весьма заблуждаетесь».
Христос открыто говорит о заблуждении, и отрицающие Его Слово, Его и отрицают.
В признании же Слова весь моральный кодекс Нового мира. Наличие вечной жизни делает все наше самосознание и существование осмысленным. Человек не превращается ни во что, не становится бездушным атомом, но восходит по знаменитой лествице Иакова в Богобытие. Христос предлагал античному миру совместное бытие. Отказаться от этого мог только больной.
Но болезнь тяжело отступала, многие больные не желали испытывать лекарства, познакомиться с Сутью здоровой жизни. Тертуллиан скажет: «Прокляните же истину, если сможете, но только сначала рассмотрите ее, и одобрите заблуждение, если вы действительно так считаете, но только обнаружьте его. И если вам предначертано любить заблуждение и ненавидеть истину, то почему вам сначала не узнать того, что вы так любите и что так ненавидите?» 
А вот именно этого философствующая чернь делать не хочет. Она глуха и нема. Утвержденная в собственных суевериях жаждет зрелищ, и согласна на страшные несправедливости, лишь бы оставаться удовлетворенными в своем неведении. Удовлетворение это – жалкое и животное, примитивное. Великие же умы языческого мира потакали, как отмечали выше, этой черни, соглашаясь с саддукейской ересью (не верить же, в самом деле, в переселение душ, это удел более утонченных мистиков - индусов).
Мир саддукея – это мир сегодняшнего материалиста, для которого нравственный императив – чувство самосохранения. И недаром Господь средь окружающего Его непонимания и ненависти говорит о верховной заповеди.
«Один из книжников, слыша их прения и видя, что Иисус хорошо им отвечал, подошел и спросил Его: какая первая из всех заповедей? Иисус отвечал ему: первая из всех заповедей: слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, — вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет. Книжник сказал Ему: хорошо, Учитель! истину сказал Ты, что один есть Бог и нет иного, кроме Его;
и любить Его всем сердцем и всем умом, и всею душею, и всею крепостью, и любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв. Иисус, видя, что он разумно отвечал, сказал ему: недалеко ты от Царствия Божия. После того никто уже не смел спрашивать Его» (Мк. 12: 28-34).
 Заповедь, которую творит добрый Самарянин – Иисус Христос. В ней ответ на все мучимые человечество вопросы. Не искать, кто виноват, что делать и как быть? Но возлюбить! Сколько веков человек ищет Правду, Которая Сама предлагает Путь, по Которому следует идти. Не способны идти вослед Богу только вследствие одной причины: отсутствия любви. Без любви же душа, христианка по природе, жить не может. И это любовь не только к ближним, но и врагам, даже к мучителям.
Возлюбивший становится не от мира сего. Он идет по дороге не смерти, но жизни. В его душе прекращается война, ибо любящий Бога не воздает злом за зло; не прилепляется к мирскому; не на торг идет в день Господень, а в храм Божий; не вещи его хозяева, а он руководит ими. Его радость не при виде купленного ковра, а молитвенного общения с Богом.
Человек, ставший вещью, не способен на Богообщение: его сознание пленено, душа, как в гоголевской поэме, становится мертвой. Мертвая, потому что без любви. Она умирает, продолжая физически существовать. Она разучилась любить: остались только воспоминания детства, да и те покрыты мутной пеленой.
Мертвую душу волнуют только два инстинкта – продолжения рода и самосохранения. Кумир сей души – ее эго. Крест Господень у неё вызывает усмешку и отчуждение, и призыв ее к Богу – сплошная ложь или животный страх. Она с горечью вспоминает, придя на поминание очередной физически умершей души, что не соблюдаем Божий день, не чтим Его Святых праздников, попирая Любовь Божью, не почитаем родителей своих, пребываем в разврате и пьянстве, лжем, что любим свою жену, убегая через черный ход от любовницы от мести ее мужа. Вспоминает, но не прилагает усилий для исправления.
В то время как еще античный философ Плотин писал: «Сбрось с себя все», т.е. отвергнись суетного мира, и иди вослед Того, Кто дарует совершенство и Вечность.
И если душа пробудиться, то произойдет радостное обретение духовного мира. В этом мире нет полумер, потому что любовь их не знает. Понимал ли античный мир так Любовь? В какой-то степени, да. Но в античном восприятии присутствовало одно но…
«Ты взрасти себя самого, выбросив все прочее: и тебе станет явным после такого отказа «Все»… И если нет рядом с тобой других вещей, значит, ты ушел от них прочь. Ты уходишь не от Него (Он всегда там), и уходишь не куда-нибудь, но, оставаясь, ты уже обратился». Это но заключается в том, что воссоединение с Богом достигается самим человеком без Его помощи. Нарушается взаимность, без которой трудно достичь Совершенной Любви. Плотиновский экстаз, его «бег одного к Одному», скорее не в райские кущи возвращает, но в философские категории.
Любой мистический экстаз, вольно или невольно, если не имеет основанием Любовь, может свалиться в чувственную яму. И тогда начинается философское отношение к сменяемым впечатлениям, что демонстрировал друг Плотина цезарь Галлиен.
Скука и тошнота (вот где зародилась экзистенциональная сартровская тошнота), вследствие которой разверзлись небеса, и… обнаружили не страну блаженных, а даже не пустоту, но ад. Любовь не живет среди разврата и холода.
Конечно же, прав был Марк Аврелий, размышлявший о человеческой любви и приближавшийся в некоторых своих высказываниях к Христовой Истине: «Какие пришлись люди, тех люби, да искренно!» Античный философ стоял у Храма Господнего!
Душа императора тянулась к Благу, к творящей Любви. Обращаясь к своим соотечественникам, он формировал в них отношение к Любви. «Любить и тех, призывал он, - кто промахнулся, - это свойственно человеку. А это получится, если учтешь и то, что все – родные, заблуждаются в неведении и против своей воли, и что вы скоро умрете оба, а более всего, что не повредил он тебе, ибо ведущее твое не сделал хуже, чем оно было прежде» (Марк Аврелий).
В этом пониманием кроется не только любовь, но то, что делает нас образом Божьим – способность к прощению. Античная Стоя стояла наиболее близко к Учению Христа. Стоики пошли наперекор общественному течению. «Творя добро, слыть дурным - царственно» - говорил Марк Аврелий. Но, к сожалению, не всегда были последовательны и уступали этому течению исходя из государственной целесообразности, как они ее понимали. Впрочем, в этом тоже была их философия. Они следовали природе, а в природе присутствует и добро, и зло. Значит, приходится принимать все, как есть, ибо первопричина – Любовь. Однако стоики забыли об искажении, которое произошло в природе и человеческом роде, вследствие первородного греха. Они понимали, что необходимо бороться со злом. Однако эта борьба происходила не с помощью добра, но зла. В этом было следование не Первопричине, а природе, сотворившей по свободе своей зло.
В то же время по своему нравственному мироощущению Стоя находилась у подножия Божественной лестницы. Точки соприкосновения становились все ближе и ближе, особенно в понимании любви. Казалось, осталось сделать шаг в сторону Божественного Личности, а не витать в умозрительной природе и отвлеченной духовности.
И античный мир постепенно этот шаг совершал. Под воздействием философии римоэллины стали совершать удивительные чудеса милосердия. Обычно жесткие к побежденным народам римляне начинают предоставлять римское гражданство представителям разных этнических групп. Рим, действительно, становился империей. Его цезарями становятся сирийцы и представители варварских народов. Происходило смешение культур, способствующее узнаванию друг друга. Римский мир искал Добродетель. И уже Александр Север поражает своей добротой, в его воспитании участвуют христиане, закладывая в императоре фундаментальные ценности Бытия.
В сознание цезаря приходит понимание, что миром правит не искаженная природа, но Божественная Любовь. Ненависть ответит в своей обычной манере, посылая христиан на кресты и виселицы, но уже станет понятным, что это ненормально и противоречит чувству милосердия и справедливости.
Человечество устало от ненависти, от гладиаторских поединков: оно хотело прощение и мира. Это прощение и мир давал Христос.
Античная цивилизация подспудно начинала понимать, что любовь несет не только наслаждение, но и Свободу. Каждый христианин знает о прекрасном церковном обычае просить прощение друг у друга в сыропустное воскресенье перед Великим постом. Особенно чудным этот обычай видится неофиту. Груз согрешений валится с души, когда прощаешь, и тебя прощают. Слезы льются ручьями, и на душе весело и хорошо!
Наверно, нечто подобное переживали римоэллины, входя в Храм Божий. Рождался Новый человек. Но это рождение могло произойти только тогда, когда в сердце селилась вера в Бога и Человека.
«Продолжая учить в храме, Иисус говорил: как говорят книжники, что Христос есть Сын Давидов? Ибо сам Давид сказал Духом Святым: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих. Итак, сам Давид называет Его Господом: как же Он Сын ему? И множество народа слушало Его с услаждением» (Мк. 12: 35-37).
 Св. Писание свидетельствует об Иисусе, что Он есть Сын Божий. Это краеугольный Камень нарождающегося Учения. Произошло Воплощение, что виделось невозможным древнему миру, да и нынешней «образованщины». Готовы скорее были признать в человеке бога, чем Бога в человеке. Те же книжники и фарисеи будут Ирода почитать мессией, ибо он облечен в царскую порфиру. Христос не с воинством пришел, но с миром в человеческую плоть и дух.  Но тупая «образованщина» скорее будет следовать за разлагающимся Иродом, чем за Богопророком из Назарета.
Когда им укажут, во что превратился Ирод Великий, они, не обращая внимания, перенесут свои упования на его сына с тем же именем, умершего, кстати, при схожих обстоятельствах.
Иосиф Флавий писал о первом Ироде: «Его слегка лихорадило, все тело невыносимо зудело, непрерывно болел живот, ноги оттекли, как от водянки, желудок воспалился, детородные части омертвели и зачервивели; наконец его дыхание, в особенности в лежачем положении, было затруднено, и судороги сводили все члены. Прорицатели говорили, что все эти болезни были посланы ему в наказание за то, что он сделал с законоучителями».
Хорош мессия! Под стать ему сын, Ирод Младший, умерший в гордыне, изъеденный червями.
Так и иудаизм становился мертвым, чтобы на его  основании родилось живое. Но в этом заслуга не иудеев, но Того, Кто дает жизнь, Который был прежде Давида.
Этого Израиль не может осознать до сих пор. Римоэлинский же мир проникается, казалось бы, невероятным. Видимо, это ему было относительно понятно, хотя бы потому, что его герои, такие, например, как Геракл, пребывали в олимпийском пантеоне. Для иудея это виделось кощунством, хотя все Писание повествует о будущем Мессии. Что сложно было понять эллинам, так это не героизм Христа. В их представлении герой – это, по меньшей мере, Ахилл или Одиссей. Христос же в их древнем представлении был бродячий проповедник. Возможно, что вначале не могли переступить через себя социально-психологически.
 И именно из этого мира выйдет прекрасный полемист и богослов, латинский ученый и пресвитер Христа, Тертуллиан. Его словесная рапира блестяще разоблачала языческую религию, показывая превосходство Христа, как над философией, так и над мифологией поэтов и народных суеверий.
«Быть может истина в умозаключениях? Но они ненадежны. В поэмах? Но они мерзки. В добровольном принятии богов? Но это произвольный и обывательский источник. Итак, у философов из-за разнобоя все ненадежно, у поэтов – все гнусно и потому недостойно, у народов же все безразлично, поскольку совершается произвольно. Но ведь божество, если оно истинно, не должно находиться в зависимости от ненадежных рассуждений, не должно оскверняться недостойными его баснями и быть уязвимым, по причине произвольного принятия. Ибо божество должно быть определенным, безупречным и общим для всех, поскольку оно, это ясно, принадлежит всем.
В какого же бога мне верить? В того, в котором сомневается рассудок? В того, которого пожелал иметь город? Гораздо достойнее не верить ни в какого, чем в такого, в котором сомневаются, которого стыдятся, которого произвольно принимают».
Действительно, многие римляне, разуверившись, приходил к атеизму. Лукиан, современник Тертуллиана, откровенно издевался над олимпийскими богами, показывая их человеческое происхождение: его боги, как люди, препираются по мелочам.
Такие смешные картины могли настроить только на негативное отношение к языческой религии. Но Лукиан, будучи человеком переходного периода, еще не смог дойти до Истины Христовой. Философия его периода искала, но находило Богословие.
Условием нахождения – было смирение и страх Божий. Этого явно не хватало философии эллинизма. Героическое начало мешало сосредоточиться на Бытии.
Эллин, не понимая Божественную Простоту, начинал перетолковывать Ее. Для платоника - бог представлялся судьей, находящемся в мире, для эпикурейцев – бездеятельным и вне мира. Их бога невозможно было бояться, и, значит, познать. Их бог был неведом им. Так Фалес отвечал Крезу. Когда Диогена спросили, что происходит на небе, он ответил: «Не знаю, знаю только то, что с ними жизнь легче».
Но древний мир не знал Боговоплощения. Иное дело, когда, зная, что произошло великое Таинство, не признавали Его. Однако и тех и других объединяло одно – отсутствие страха Господнего.
Видимо, человеку это свойственно. Находясь в поисках свободы, он болезненно реагирует на всякое ущемление оной. В страхе перед Богом он видит обыкновенный страх перед обстоятельствами. Отсюда печаль мирская, ведущая, по слову апостола, к погибели. А чтобы не печалиться, предпочитает остаться на своей ладье в Афинской гавани. Где запутано, но есть призрак свободы, есть восхищение искусством. Человеческой юности свойственно было восхищаться Академией Платона и учительством Аристотеля, восторгаться Сократом и античным театром.
Но, когда в мир пришел Христос, странно было наблюдать, как взрослые люди тянулись к материнской груди Венеры Милосской и в элементарных частях, подменяя целое, видели Бога. Тертуллиан писал, что «элементы не являются богами, мы доказываем и то, что все от них происходящее богами не является, поскольку их родители, то есть элементы – не боги. Известно ведь, что бог рождается от бога, как и то, что от того, что богом не является, - не бог. Следовательно, этот мир, содержащий элементы (я буду рассматривать мироздание в целом, восходя от его частей, поскольку каково его происхождение, таково же будет происхождение и его элементов или членов), либо был кем-то устроен, как полагает человеколюбивый Платон, либо никем, как это представлялось суровому Эпикуру. Однако если мир кем-то устроен, то, имея начало, он должен иметь и конец. Но ведь то, чего не существовало до его начала и чего не будет после его конца, не может быть богом, поскольку в нем отсутствует сама сущность божества, то есть вечность, которая, как представляется, не имеет начала и конца».
Древний мир искал Бога в природе, в ее элементах и телах, но Его там, естественно, быть не могло. Августин искал и вопрошал у звезд и у луны, которые отвечали ему, что они не есть боги, но создания великого Бога. Сегодня это кажется смешным, но Варрону звезды на полном серьезе представлялись одушевленными и самодвижными. «Зенон отделяет мировую материю от Бога, или же говорит, что Он прошел через нее, как мед проходит через соты» (Тертуллиан).
Это был не поиск Причины, но следствия. Какая разница, какой величины солнце и луна в смысле познания Бога. Это всего лишь частности, имеющие отношение к физике и астрономии. Хорошо сказал Тертуллиан: «Так что поделом Фалесу Милетскому, который, осматривая небо и блуждая по нему глазами, с позором упал в яму. Египтянин же его осмеял, говоря: «Ты на земле-то ничего не видишь, куда тебе смотреть на небо?» Итак, падение его образно показывает, что напрасны потуги философов, причем именно тех, которые направляют неразумную любознательность на предметы природы прежде, чем на ее Творца и повелителя».
Предметы и частности, существующие в себе, не предполагает к ним обязательного отношения. Значит, отсутствует связь между ними и человеком. Эту связь Воплощением Своим вернул нам Христос.
Конечно, поиски были не напрасны, и не зря Господь отпустил нас в свободное плавание, чтобы убедились в тщетности своих поисках, в которых отсутствует Начало всех Начал. Нам были явлены предметы и частности, чтобы полнее осознали истинную Первопричину Бытия, было предложено мифическое сознание, в котором начинали осознавать свою личностную историю. В этой истории была, конечно же, фантазия, поэтическое осмысление действительности. Человек, пребывая в туманных реалиях, естественно, создавал иллюзию бытия. Недооценивать роль фантазии в формировании человеческого сознания было бы неверным. Полет воображения приближал человеческое естество к высшей реальности. «Ибо что выше человека, то можно считать весьма близким к Богу» (Тертуллиан).
Однако фантазия должна останавливаться там, где начинается истинное Бытие. В изображении реальности поэтические вольности недопустимы. Недаром Платон считал, что Гомера, хотя и с венком на голове, следует выслать из государства. Ложное представление о Боге представляет не просто опасность для сознания как такового, оно способно разрушить мироощущение человека как личности.
В древности, когда имперское сознание приближало к высшей реальности, была опасность скатывания сознания в этно-нациоанальный мир. Язычество и  представляло эту опасность, когда обожествляло местную природу или животных. В Египте, например, доходило до маразма, обожествляя кошек, комаров и крокодилов.
На определенном этапе становления сознания общение с животным миром, даже обожествляя его, более или менее понятно. Человек познает мир, и по-своему внутреннему движению стремится к добродетели. И почтение к природе – один из видов этой добродетели. Но это лишь этап познания, задерживаться на котором было бы ошибкой: таковое познание превращается в фарс и лицемерную пошлость. В образе своих богов народы начинают воплощать свои низменные инстинкты и устремления.
«Но так они вознамерились почитать и зверей и людей, то образ тех и других соединили в одном Анубисе, чтобы лучше можно было видеть, что черты своей природы и своего права обоготворил народ буйный, непокорный своим царям, подобострастный к чужим, то есть в полном смысле рабская натура, исполненная собачьей мерзости» (Тертуллиан).
Это о египтянах, но продолжить можно и сирийской Астартой, и персидской Митрой, и, конечно же, историей римских богов, которые не всегда оказывались на божественной высоте. Ромул убил брата и коварно похищал чужих девушек, Ларинтина – откровенная блудница, объявившая, что переспала с Геркулесом; Антиной стал богом только потому, что обладал телесной красотой.
И вот этим богам призывал следовать Марк Аврелий. Но если им следовать, то вся нравственная Стоя окажется гнуснейшей безнравственностью. Это не могло не породить сомнения у великого стоика-цезаря. Он чувствовал, что настоящая Истина ускользает от него. «Боги, - писал он, - или они не могут ничего, или не могут что-то. Если не могут, когда ты взываешь к ним с мольбами, - почему? Если могут что-то, то почему бы не попросить их избавить нас от страхов и бесконечных желаний, жалоб, домогательств или избегания чего-либо? Почему же, если они могут оказать помощь людям, они не делают этого? Возможно ты скажешь: «Боги мне дали силу и умение сделать это мне самому». Так не лучше ли будет, если ты сам себе поможешь, свободно использовав то, что во власти твоей, вместо того, чтобы рабски пресмыкаться в трусливой опаске перед тем, что не от тебя зависит? И кто же тебе сказал, что боги так завистливы, что не захотят поспособствовать тому, кто верит в свою силу? Начни, попроси их об этом и увидишь».
Состояние, близкое к разочарованию и атеизму, но и возрождению. В такую вот почву ложились семена Нового Учения. Античный мир постепенно начинал понимать, что его боги – обыкновенные скоты и блудники. И заложенная в человеке от древности любовь не могла с этим смириться. Вспоминается Апулей с его Амуром и Психеей. Душевная самосуть оказалась важнее телесного влечения.
Таким образом, ломка античного сознания происходило одновременно с его христианизацией. Конечно же, отказаться от привычных стереотипов невероятно сложно. А особенно, если это касается народной религии, тесно связанной с обычаями, т.е. повседневным бытом, устоявшимся укладом определенных отношений.
Надо признать, что древний человек уставал от быта и войны. И тогда в действие вступали гладиаторские бои, олимпийские игры и сатурналии, которые имитировали бытие. И, когда была явлена Истина, то Она показалась вначале римскому миру слабой. Христос не участвовал в игре, не имитировал: Он жил. Отказаться от иллюзии жизни ради жизни полноценной трудно. Необходимо менять всю структуру своего существа. Решиться на это не каждый способен. Необходимо было сбросить с себя все, как говорил Плотин, но при этом войти в Ограду, где господствует Свободный Соборный Разум. Отвергаясь себя, утверждали неповторимую самость во Христе. Приходило понимание, что игра завершена, начиналась правдивая история, в которой личность становится непосредственным участником и собеседником Божественного Бытия.
Человеческое естество внутрь себя получило солнце. И кто готов был к горячему жару солнечной правды, прибрел жизнетворную энергию, претворяющую человеческое естество в огнедышащее тесто. Но эта огненная сущность вызывала не только восхищение, но и естественную реакцию язычников, боящихся огня и пытающихся затушить его. Эти не философствовали: область их видения сужалась до примитивного восприятия окружающего мира, в котором себя ощущали центром вселенной.
«И говорил им в учении Своем: остерегайтесь книжников, любящих ходить в длинных одеждах и принимать приветствия в народных собраниях, сидеть впереди в синагогах и возлежать на первом месте на пиршествах, — сии, поядающие домы вдов и напоказ долго молящиеся, примут тягчайшее осуждение» (Мк. 12: 38-40).
 Первые последователи Христа видели пред собой книжников и фарисеев, и потому удалось избежать социального расслоения, которое было в иудейском обществе. Но с постепенной христианизацией римоэллинского мира, имущественное расслоение достигло и христиан. В христианское сознание стали входить музыка, поэзия, живопись, скульптура и архитектура. Начиналось искушение славой и признанием мира. Много знаменитых не выдержали искушение славой, пали, захлебываясь в собственных духовных нечистотах. Пустозвонство оказалось для некоторых дороже Христовой Истины.
Идолопоклонение отказалось от грубого и примитивного торжества своих богов, оно стало тоньше, входя в подсознание человеческого естества, развращая его духовный мир. Слава и богатство ходят рядом. Для христианина было очевидно, что истинная слава и богатство заключены в духовной нищете, дарующей истинное блаженство. И не ждать похвал, но ожидать худшего, чтобы стремится к совершенству, к Богу. Иначе не Истине будет служение, но похотливое рабство идолу. Идолопоклонство же, по мнению древних Отцов Церкви, худшее из преступлений, ибо оно убивает в первую очередь самого человека. Еще хуже, когда, приобщившись Чаши Господней, возвращаешься к языческому образу жизни. Невозможно служить двум господам: одного предпочтешь другому. Более того, возвращаясь к прежней жизни, начинаешь служить соблазном для верных и неверных, а особенно для неофитов. Вглядываясь в современные реалии, думаю, ох, как трудно было победить Церкви Божьей в то далекое время. Представьте себе епископа, идущего к своей пастве, окруженного отрядом телохранителей.
Конечно, эта накипь в дни гонений исчезает, но есть ли необходимость ей в мирные дни? Не отвращает ли неутвержденные души. Если что-то служит соблазном, то не лучше ли удалить соблазн. И древняя Церковь последовательно боролась с языческими извращениями. Строила Храм Божий, не допуская в него нечестивцев. Тот, кто Храму предпочитал торжища, просто-напросто не пускался в Дом Божий.
А искушений, как во все времена было предостаточно. Сатурналии, вечеринки с друзьями, январские календы, матроналии, праздновавшиеся в начале марта (ничего не напоминает?), бесконечные игры и ристалища. Последователь Христа, если хочет сохранить свой духовный мир не замутненным, предпочитает идти к своим братьям. Древнего христианина не интересовало знание, которое ему предлагал античный мир. А этот мир буквально нашептывал будущее, он весь в астрологических прогнозах.
Эта лженаука ставила своей целью оторвать от Истины, чтобы человек поверил бездушным звездам, возвращаясь к обыкновенному идолопоклонству. Став звездочетом, человек становится духовно неустроенным, заменив Бога, математическими вычислениями. Вместо Истины он видит Диогенову пустоту. В пустоте остается только ее чем-то заполнить, и этим чем-то становятся  лицемерная пошлость, эгоизм, фарисейство и жажда обогащения.
«И сел Иисус против сокровищницы и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много. Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела, всё пропитание свое» (Мк. 12: 41-44).
 Богатый делает Господу одолжение. Смешно! Ему бы быть должником, а он, словно ростовщик. Бедная же вдова живет Богом, Его любовью и свободой. Ей нет необходимости думать о сегодняшнем дне, ибо Отец знает нужду ее: она вся в уповании по Богу. Богатый в стяжании этого века, вдова – вся в Вечности. Каждый совершает свой выбор. Но богатый, видимо, оправдывает себя, что Бог любит его, если позволил ему пользоваться богатством. Он не хочет помнить, что страсть к богатству Апостол дважды назовет идолопоклонством. Оправдываем себя поисками средств на пропитание и жилье.
«И не слишком ловко прикрываемся необходимостью добывать пропитание, если говорим уже после принятия веры: «Мне не на что жить». Сейчас я подробнее отвечу на этот краткий довод. Дело в том, что он выдвигается слишком поздно. Следовало прежде поразмыслить, подобно предусмотрительному строителю, который, до того как начать строительство, оценивает свои возможности, чтобы не пришлось пережить позора, бросив здание неоконченным. Впрочем, слова Господа и Его пример отнимают у тебя возможность ссылаться на что бы то ни было. Ведь ты, что говоришь? «Буду беден». Однако называет Господь бедных счастливыми. «Мне нечего будет есть». Но Господь говорит: «Не думайте о пище» (Мф.  6, 25). А что касается одежды, то в этом примером для нас может служить лилия. «Мне необходимо имущество». Но ведь следует вообще все продать и раздать нищим. «Но необходимо наконец позаботиться о детях и потомках». Однако «никто не в состоянии пахать, положив руку на плуг, и в то же время оглядываться назад» (Лк. 9, 62). «Но я принадлежал к определенному званию». И на это сказано: «Никто не может служить двум господам» (Мф. 6, 24). Если хочешь быть учеником Господа, бери свой крест и следуй за Господом, то есть изволь претерпеть лишения и пройти весь крестный путь, пусть даже крест этот будет всего лишь твоим телом, которое до некоторой степени подобно кресту» (Тертуллиан).
Воистину, стоит ли заботиться о том, что принадлежит Господу: жизнь, пропитание, одежда и т.п. Потому Ему надо отдавать последнюю лепту, ничего не оставляя про запас. Ибо обманываем не только Бога, но и себя.
Конечно же, когда общество постепенно христианизировалось, то Церковь столкнулось с непростыми проблемами со-бытия. Христианство входило в социальную ткань римского общества, одухотворяя его плоть, преображая античный мир и мировоззрение, который, между тем, в своих чувствованиях оставался еще языческим. И пришлось от акривии перейти к икономии. Два спасительных пути, которые предлагает Церковь. Один путь – полное отречение от суетного мира, что положит начало монашескому движению, другой – жизнь среди язычников, общаясь с ними, при этом сохраняя свою духовную самостоятельность. Путь икономии – тяжкий путь. Должен себя сохранить, свою семью, и попытаться спасти тех, кто испытывает интерес к Истине. Путь акривии – еще более тяжелый. Уход от мира (а человек во многом существо социальное) предполагает внутреннее устроение своего храма, собеседование с Самим Творцом, что налагает огромную ответственность на подвижника. Но кроме ответственности перед Богом, начинаются испытания, которые Господь терпел сорок дней в пустыне. И не всякому дано их вынести. Особенно, если от мира ушел не по призванию Божьему, а из гордости или самомнения. Поэтому вступление на определенный путь возможно только тогда, когда получишь благословение от умудренного опытом христианина или действительно услышишь зов Божий. Выбор Господь оставляет за нами, признавая в нас свободных существ. Такова действительность, нравится это человеку или нет.
                Глава 13
«И когда выходил Он из храма, говорит Ему один из учеников его: Учитель! посмотри, какие камни и какие здания! Иисус сказал ему в ответ: видишь сии великие здания? всё это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне. И когда Он сидел на горе Елеонской против храма, спрашивали Его наедине Петр, и Иаков, и Иоанн, и Андрей: скажи нам, когда это будет, и какой признак, когда всё сие должно совершиться? Отвечая им, Иисус начал говорить: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим и будут говорить, что это Я; и многих прельстят. Когда же услышите о войнах и о военных слухах, не ужасайтесь: ибо надлежит сему быть, — но это еще не конец. Ибо восстанет народ на народ и царство на царство; и будут землетрясения по местам, и будут глады и смятения. Это — начало болезней. Но вы смотрите за собою, ибо вас будут предавать в судилища и бить в синагогах, и перед правителями и царями поставят вас за Меня, для свидетельства перед ними. И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие. Когда же поведут предавать вас, не заботьтесь наперед, что вам говорить, и не обдумывайте; но что дано будет вам в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, но Дух Святый. Предаст же брат брата на смерть, и отец — детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их. И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется. Когда же увидите мерзость запустения, реченную пророком Даниилом, стоящую, где не должно, — читающий да разумеет, — тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; а кто на кровле, тот не сходи в дом и не входи взять что–нибудь из дома своего; и кто на поле, не обращайся назад взять одежду свою. Горе беременным и питающим сосцами в те дни. Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою. Ибо в те дни будет такая скорбь, какой не было от начала творения, которое сотворил Бог, даже доныне, и не будет. И если бы Господь не сократил тех дней, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных, которых Он избрал, сократил те дни. Тогда, если кто вам скажет: вот, здесь Христос, или: вот, там, — не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вы же берегитесь. Вот, Я наперед сказал вам всё. Но в те дни, после скорби той, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются. Тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою многою и славою. И тогда Он пошлет Ангелов Своих и соберет избранных Своих от четырех ветров, от края земли до края неба. От смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето. Так и когда вы увидите то сбывающимся, знайте, что близко, при дверях. Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как всё это будет. Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут. О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» (Мк. 13: 1-32).
Знал ли античный мир о грядущем Господе? Апостолы несли весть о Христе не только, как известно, иудеям, но и римоэллинам. Но вначале произойдут страшные события, которые многих подвигнут к осознанию Бытия. Город великого Царя, город Скинии Завета будет уничтожен и не останется камня на камне. Слушателям Христа это казалось невероятным. Более чем миллионный город исчезнет с лица земли. Это было выше человеческого разумения. Прекращалась ветхозаветная история. Иерусалим, казнивший своего Царя, должен был исчезнуть.
Сколько лжепророков принимал этот град? После пришествия Христа Иерусалим был буквально наводнен сумасшедшими людьми, призывавшие восстановит Израильское царство. Они хотели восстановить царство Добра. Но как? С помощью насилия? Именно насилие было знаменем сих вождей.
«Еще большее бедствие навлек на евреев лжепророк из Египта. Этот мошенник, выдававший себя за пророка, по прибытии в страну собрал около 30 тыс. простаков и провел их пустынной местностью, к Масличной горе, откуда намеревался силой войти в Иерусалим, подавить римский гарнизон и захватить верховную власть, сделав соучастников своими телохранителями. Однако Феликс предупредил его намерение и вышел навстречу с тяжелой римской пехотой; все население города тоже принимало участие в обороне. После стычки египтянин с горсткой людей спасся бегством, а большинство его последователей были убиты или взяты в плен; остатки же толпы рассеялись и потихоньку разошлись по домам.
Когда и эта горячка утихла, в стране, словно пораженном болезнью теле, возник еще один гнойник. Мошенники-заклинатели и главари разбойников объединили свои силы и совместно толкали народ на восстание. Они подстрекали нанести удар во имя свободы и угрожали смертью тем, кто подчиняется римскому правлению: они говорили, что те, кто по своей воле выбирает рабство, должны быть освобождены насильно. Затем, разбившись на отряды, они разошлись по всей стране, предавая грабежу дома зажиточных людей, убивая их обитателей и поджигая селения до тех пор, пока их яростное безумие не проникло в каждый уголок Иудеи. Так с каждым днем война разгоралась с большей силой» (Иосиф Флавий «Иудейская война»).
Продолжать перечень неурядиц можно было бы довольно долго. Вообще Иудею будоражило несколько сотен лет, и Господь знал, чем все это должно завершиться.
В этот страшный мир с его оргиями и убийствами пришел Истинный мир. Но приняли Его малое количество. Иудеи продолжали верить в воина-мессию, и любого, кто поднимал восстание против Рима, воспринимал таковым. В какой-то степени сами римляне были виноваты в постоянных волнениях. Прокураторы творили страшные беззакония, что не могло не вызвать всеобщий протест. Достаточно вспомнить Гессия Флора и Альбина. Можно представить себе их злодеяния, если с жалобой на Флора «собралась трехмиллионная толпа, умолявшая сжалиться над доведенным до крайности народом и выкрикивавшая обвинения против Флора, пагубы все страны» (Иосиф Флавий).
Конечно же, неразумное управление вызывает ответную реакцию. Но все было гораздо глубже. Война, возникшая из-за кесарийской синагоги, имела глубокие религиозные корни. Иудейский мир не мог сжиться с чуждым ему эллино-римским. Пропитанный духом язычества и философией, он представлялся иудею исчадием шеола, против которого необходимо бороться.
В отличие от иудеев, христиане были настроены миролюбиво, более того, готовы были вести диалог с эллинскими философами. Собственно, в эти годы стал более четко проходить водораздел между иудаизмом и христианством. Если раннее христиан воспринимали как иудейскую секту, то постепенно те же эллины обнаружили глубокую духовную разницу. Христиане, помня завет Божественного Учителя, не участвовали во всемирной резне, но покидали город, зная, что с ним будет.
Представить трудно, сколько христианам пришлось выслушать скверных слов от ура-патриотов. Иудейский мир дрался за земное отечество. Но, если этот мир не стал иконой Небесного, то какой в нем смысл? Зилоты обрушились на римлян: они не слышали предупреждение Христа. Война становилась Богопротивным делом. Началось истребление некогда Божьего народа. Гессий Флор, как пишет Иосиф Флавий, устроил побоище: «… задушенные и затоптанные в прах под бесчисленным множеством ног, они были неузнаваемы для родственников, явившихся взять тела для погребения».
Что общего может быть у христиан с иудеями в этих кровавых играх? Потому-то христиане, помня слова Спасителя, покинули мятежный город; иудеи же уповали на себя, на силы своей страны. Это так по-человечески. Даже просьбы царицы Береники уже не могли остановить войны. Иудейский и римский мир встретились на поле боя.
Христос категорически выступал против насилия, иудеи же признавали именно насилие, тем самым, даже отвергаясь своего же Ветхого Закона. Об этом говорил царь Агриппа: «Итак, вам остается прибегнуть к помощи Бога. Но ведь и Он стоит за римлян, ибо без Его содействия никогда бы не смогла образоваться столь могущественная империя. Задумайтесь и над тем, сколь трудно будет даже если бы вы имели против себя слабейшего вас противника, сохранить чистоту вашей веры и как вы, будучи вынуждены преступить те самые законы, которые исполнят вас надеждой на содействие Бога, заставите Его отвернуться от вас. Ведь если вы будете, соблюдая Закон, прекращать по субботам всякую деятельность, то очень скоро потерпите поражение, как ваши предки при Помпее, ибо он усиливал осаду, как раз в те дни, когда осажденные бездействовали. Но если в ходе войны вы станете преступать ваш древний Закон, то за что вам останется бороться? Ведь ваша единственная забота, чтобы ни один из древних законов не был нарушен. И как после того, как вы добровольно преступите почитание Бога, вы сможете призвать Его на помощь?
Каждый, кто начинает войну, полагается либо на Божественное, либо на человеческое содействие; но тот, кто очевидно не располагает ни тем, ни другим, навлекает на себя верную погибель. В таком случае, кто препятствует вам собственными руками умертвить жен и детей и самим предать огню родину, прекраснейшую из всех?! Совершив это безумие, вы, по крайней мере, избежите позора окончательного поражения. Прекрасно, друзья мои, прекрасно, пока еще судно находится в гавани, заранее предвидеть надвигающуюся непогоду и не плыть в самое сердце бури навстречу верной гибели. Ведь тот, над кем несчастье разражается, словно гром с ясного неба, по крайней мере заслуживает сожаления, но ничего кроме порицания не достоин тот, кто с открытыми глазами устремляется навстречу погибели».
Воистину, кого Бог оставляет, то поражает слепотой. Видимо, весь ход истории вел к этой несчастной войне, предсказанной Христом. Соломонов Храм, величие Богоизбранного народа, должны были кануть в небытие, оставив лишь горькие воспоминания, да стену плача. Буквально за сорок лет до описываемых событий народ Иерусалима отверг своего Бога и не увидел пришествия Его. Они будут слушать Эльазара, Богу предпочитая человека. И плевать им было на субботы. Не в субботу ли устроили резню безоружных римлян Метилия. Упившись кровью, поражаются безумием. Они не готовы слушать и слышать. Бешенство стало стилем жизни иудейским мятежников. А что бесы делают с носителями своей власти? Взаимно истребляют. Это и происходило в далекое время, когда Римом правил огнебородый Нерон.
«Вся Сирия была охвачена ужасным смятением, и каждый город разделился на два лагеря, причем выживание одного прямо зависело от гибели другого. Дни протекали в кровопролитии, ночи – еще более ужасные, - в страхе. Ибо, хотя казалось, что они уже избавились от евреев, в каждом городе оставались иудействующие, которых держали на подозрении. Не решаясь уничтожить подозрительных из своей же среды, они боялись этих принадлежащих к обоим лагерям людей, как настоящих чужаков. Даже тех, кто всегда считался кротчайшим, алчность толкала на убийство противников: ведь безнаказанно расхищали добро жертв и, словно с поля сражения, приносили добычу от убитых к себе домой, причем, нахватавший больше других, пользовался наибольшим почетом, как будто он победил большее количество врагов. Города наполнялись погребенными телами, трупы стариков валялись рядом с трупами детей и женщин, на которых не было даже лохмотьев, прикрывающих наготу, и вся область наполнилась несказанным ужасом. Но угроза того, что еще может случиться, было даже страшнее ежечасно совершаемых зверств».
Так пишет Иосиф Флавий участник и свидетель тех кровавых событий. Так было в Сирии, так было и в египетской Александрии, где за один день было вырезано 50 тысяч евреев. Смерть оказалась последним прибежищем хранителей старого предания. И это смерть была не только от рук язычников, но и истребляли друг друга. Верно заметил Ренан: «Вместе с Анной (первые дни 68 г.) погибло древнее еврейское первосвященство, как феодальное право великих жреческих родов, составлявших столь сильную оппозицию нарождающемуся христианству. Громадное впечатление произвело, когда трупы этих столь уважаемых аристократов, которых привыкли видеть в роскошных первосвященнических одеяниях, во главе пышных церемоний, окруженных почтительными паломниками, массой стекавшимися в Иерусалим со всех концов мира, были выброшены, обнаженные, за городскую стену в добычу собаками шакалам. Вместе с ними целый мир сошел со сцены».
Тот, кто судил Христа, был нещадно осужден своими же соотечественниками. Сам же Иерусалим был обречен, на его обломках рождалось новое религиозное сознание. Не национальная исключительность, но вселенность, не узколобый патриотизм, но глубокое осознание всеединства с Богочеловеком и в Богочеловеке. Старый Сион сделал свое дело, и должен был уйти. И тот, кто не понимал этого, погибал под римскими мечами.
«Мятежники уже отчаялись в том, что можно что-то спасти, и гибель и бегство царили повсюду. Римляне поражали всех, кто попадался на их пути, и большинство убитых были мирные граждане, бессильные и безоружные. Вокруг жертвенника громоздились горы трупов, а по ступеням Храма лились потоки крови и скатывались тела убитых наверху» (Иосиф Флавий).
Если верить древним свидетельствам, то погибло до полуторамиллиона человек. И солдаты реально шли по узеньким улочкам по колено в крови. Творилось что-то невообразимое: фанатизм, самоистребление, сумасшествие и исступление. Но самое знаменательное явилось в сожжении Храма, Святая Святых. И это было определено Господом. Иосиф Флавий констатировал: «Но пусть всякий, кто горестно оплакивает участь этого сооружения, далеко превосходящего все виденное и слышанное нами до сих пор, как по своему устройству и величине, так и в отношении роскошной отделки его частей и славы его святых мест, пусть он найдет себе утешение в мысли о том, что неизбежность судьбы одинаково распространяется как на живые существа, так и на творения человеческих рук и даже на земли. И кого не приведет в изумление точность, с какой судьба совершила свой круговорот? Ведь как я уже говорил, она выжидала до тех пор, пока исполнился тот самый месяц и тот самый день, в который и прежде Храм был сожжен вавилонянами . Со дня основания его царем Соломоном и до нынешнего его разрушения, имевшего место на втором году царствования Веспасиана, прошло тысяча сто тридцать лет, семь месяцев и пятнадцать дней; с вторичного его основания Хаггаем на втором году царствования Кира и до взятия его Веспасианом прошло шестьсот тридцать девять лет и сорок пять дней».
Это было потрясающее событие, но весь этот ужас «и вопль окруженных стеною огня и железа мятежников, и топот и плач покинутой наверху толпы, в ужасе бежавшей навстречу врагу и собственной гибели» можно было бы избежать, если бы прислушались к Голосу Сына Божьего и покинули революционный город. Ведь то, что происходило, было не просто война против Рима, но фактически гражданская война. Забыв Господа, готовы были свою драгоценную свободу отдать всякого рода проходимцам. Это подтверждает тот же Иосиф Флавий: «В те дни среди народа ходило много пророков: их засылали главари мятежников, чтобы те уговаривали народ дожидаться помощи Божьей… Человек в несчастье вообще легко поддается на обольщения; если же обманщик сулит избавление от преследующих ужасов, то надежда и вовсе всецело поглощает несчастного. Вот так лжецы и обманщики обольщали несчастный народ, пользуясь именем Бога».
Ложь трубила о победе, а Слово Божье говорило о горьком поражении. На память приходит Св. Иеремия, которого так же не считали нужным слушать вожди иудейского народа. Но в этом поражении рождался Новый мир. Христиане не участвовали в общественном помешательстве, и Господь сохранил Свою Церковь.
Иерусалим пал, чтобы христианство вышло из иудейских синагог, и определилось, как иное Бытие. Христиане исполнили Нагорную проповедь своего Спасителя. В устах христианских проповедников нельзя было услышать проповеди войны. Апостолы несли мир народам и каждой личности, в то время как иудеев воспринимали в качестве врагов Римской империи, и потому подвергали их преследованиям. Кстати, отчасти, эти преследования касались христиан, так как первохристианская Церковь состояла в основном из представителей иудейской диаспоры. Но римоэллинский мир постепенно стал понимать, что Царство христиан не от мира сего. Вначале это так же вызывало непонимание. Из Апостольских деяний помним, сколь предубежденно относились к проповеди Петра и Павла. Особенно деятельность Павла встретила противодействие в Эфесе, который почитался городом Артемиды. Но и надо признать, что эллины стали воспринимать христиан, как одно из религиозных направлений Востока.
Это направление было странным для них, привыкших к героическому прошлому. Эллину и римлянину было странно, что христиане не отвечают ударом на удар. Этот Богословский вопрос до сих пор будоражит сознание даже благочестивых христиан. Ответ есть в Евангельском повествовании. Есть момент, когда Господь прямо велит взять с собой меч в дорогу, и есть событие, когда Он призывает его вложить в ножны. Видимо, точно определить, как поступать каждому христианину поможет совесть, которая есть внутренний судья и голос Божий в нашем естестве. И если голос Божий утвердительно говорит уходить, то следует уходить, что и сделали христиане, покинув Иерусалим. Жутко было наблюдать не столько падение городских стен, сколько моральное разложение защитников погибельного дела.
«Зрелище этих людей, некогда столь надменных и кичливых в преступлениях, а ныне смиренных и трепещущих от страха, внушало жалость даже к таким негодяям, столь разительна была произошедшая в них перемена… Тут они пали ниц и стали проклинать собственное безумие, - можно было подумать, что у них перерезаны сухожилия и потому они не в состоянии спасаться бегством» (Иосиф Флавий).
Иудея морально пала на колени перед римским орлом. Прекратилась ее трагическая и печальная история. Конечно, произойдет восстание из пепла, но это уже будет другая эпоха. Еще будет Израиль, но уже не  тот, который кровью своей тушил иерусалимские пожары, Израиль, припадающий к Христу, своему Спасителю и Богу (то, что наблюдаем сегодня, представляет собой скорее светское государственное образование, что явно противоречит назначению избранного народа). Господь придет, но уже не в этот храм, где будет мерзость запустения, а Нерукотворный. Но в ту эпоху, действительно, многим казалось, что, возможно, Христос восстановит Свое Царство.
И надо сказать, что начало этого Царства, заложено именно в эту смутную и кровавую эпоху. Рождалась Новая эра, в которой время и пространство подчиняло себя Вечности, вошедшей в мир. Враг, конечно же, не дремал. Он придумывал новые соблазны, чтобы отвратить христиан от Спасителя. Порой, он шел ва-банк, как в случае с Шимоном, воссевшем в Храме Иерусалима, но чаще всего его действия коварнее и изощреннее; лукавый будет надевать личину и входить в церковную Ограду, чтобы извратить суть Учения Христова. Столетиями в сознание будет входить языческое мироощущение, с которым боролась Церковь, чтобы потом выплеснуться эпохой Возрождения, так называемого Просвещения и «гуманистическими» революциями, от зверств которых содрогнулся бы Навуходоносор. Про мировые войны двадцатого века и говорить нечего: их устроили националисты-материалисты и фашисты-сатанисты, прикрываясь именем Божьим. Корень заблуждений в далекой древности. Не за свою ли национальную исключительность сражались иудеи? Вот против этой исключительности выступала Церковь, для которой не было разницы, кто эллин, кто иудей, а кто скиф.
Христианский мир подчеркивал не исключительность, а избранность, налагающая исключительные обязанности на народ Божий. Отсюда бескомпромиссная борьба с еретическими заблуждениями. Христос уже в Откровении говорит о ереси николаитов, которых Он ненавидит. Под видом любви в Церковь проникала сатанинская ложь и содомитство. То, что разрушило старый мир, лукавый готовил Новому.
Содомия, как явление, будет постоянно напоминать о себе в различные периоды истории. Особенно это явление становится распространенным, когда влияние Церкви на общество ослаблено. В Древней же Церкви с этими сексуальными меньшинствами боролись беспощадно, понимая, что иначе Господь покинет храм, в котором есть николаит. Начали с этой ереси, продолжили философскими измышлениями, смущая души, появился целый отряд апокрифических текстов. Но так, по мысли Святых Отцов, должно было происходить в церковной истории. 
Тертуллиан в своей книге «О прескрипции (против) еретиков» писал: «Обстоятельства настоящего времени особенно побуждают нас к следующему напоминанию: мы не должны удивляться нынешнему множеству ересей – ни тому, что они существуют (ибо существование их было предвозвещено), ни тому, что они подрывают чью-то веру (они для того и существуют, чтобы вера укреплялась в испытаниях). Значит, суетно и неосмысленно многие поражаются тем, что ереси имеют подобную силу. Сколь больше они были бы поражены, если бы ересей не было вовсе. Раз нечто определено к непременному бытию (и, значит, обрело причину своего существования), оно не может не быть, ибо подвластно Силе, благодаря которой и существует».
Но ересь - болезнь. Болезнь же бывает к исправлению, а бывает – к уничтожению. Болезнь, конечно, может повлиять на характер, на образ мышления, поэтому, понимая, что ересь появилась по попущению Божьему, с ней следует бороться, а не давать ей спокойно проповедовать свое лжеучение.
Слово Божье учит, «что много хищных волков придет в овечьих шкурах (Мтф. 7,15). Что эта за шкура овец, как не внешний облик имени христианского? Что такое хищные волки, как не коварные мысли и чувства, таящиеся внутри на расхищения стада Христова? Что суть лжепророки, как не ложные проповедники? Что суть лжеапостолы, как не поддельные благовестники? Что суть антихристы – ныне и всегда, - как не мятежники против Христа? Ныне ереси не менее терзают Церковь превратностью учений, чем тогда антихрист будет преследовать ее жестокостью гонений: но гонение создает и мучеников, а ересь – только отступников: «А потому надлежит быть и разномыслию между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11, 19), - Как те, кто устоял в гонениях, так и те, кто не отклонился к ересям. Поэтому и не приказывает апостол считать людьми искусными тех, кто меняет веру на ересь. Ведь они все толкуют по-своему, - ибо апостол в другом месте сказал: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5,21); но разве нельзя, плохо все испытав, выбрать по заблуждению какое-нибудь зло?» (Тертуллиан).
Св. Отцы требовали, чтобы мы исследовали себя, и обнаруживали, с какой убийственной глупостью кружим, порой, на одном месте, не продвигаясь по Божественной лествице к Небу. Осознав это, будем не только в себе, но и в других обличать опасные заблуждения.
Чтобы не подпасть еретическому соблазну необходимо следовать Св. Преданию и Св. Писанию, не вступая с Ними в ненужные прения, что, безусловно, развращает сознание. И это во все времена. Но первым всегда трудно. В античные времена Церковь Христова закаливалась в огне. Св. Отцы отстояли Святость и Непорочность Церкви Христовой, ибо даже ангелы, как писал Тертуллиан, порой, проповедовали ересь: «Ведь тогда Дух Святой провидел, что в некоей девице Фильмене будет ангел разделения, преобразующийся в Ангела света (2 Кор. 11, 14), знамениями и чарами которого Апеллес был понужден ввести новую ересь».
Конечно, была опасность уйти от Богословия в философский эллинизм. Приведу пространное рассуждение Тертуллиана: «Все это учение «людские и демонские, льстящие слуху» (1 Тим. 4,1; 2 Тим. 4.3) и рожденные изобретательностью языческой мудрости, которую Господь называет глупостью: «Немудрое мира» (1 Кор.1, 27) избрал Он для посрамления даже самой философии. Она, конечно, есть материя языческой мудрости, безрассудная толковательница Божественной природы и установления. Как раз от философии сами-то ереси и получают подстрекательство. Отсюда эоны, какие-то неопределенные формы и троичность человека у Валентина: был он платоник. Отсюда и Маркионов бог, который лучше из-за безмятежности своей: этот пришел от стоиков. А эпикурейцы особенно настаивают на мнении, что душа погибает. И все философы сходны в том, чтобы отрицать воскресение плоти. А где материя уравнивается с Богом, там учение Зенона; где речь идет об огненном боге, там выступает Гераклит. Тот же предмет обсуждается у еретиков и философов, те же вопросы повторяются: откуда зло и почему? Откуда человек и каким образом? И что недавно предложил Валентин, откуда Бог? Конечно, от мыслей и преждевременных родов. Жалкий Аристотель! Он сочинил для них диалектику – искусство строить и разрушать, притворную в суждениях, изворотливую в посылках, недалекую в доказательствах, деятельную в пререканиях, тягостную даже для самой себя, трактующую обо всем, но так ничего и не выясняющую. Отсюда их нескончаемые «россказни и родословия, и бесплодные вопросы, и словеса, ползучие, как рак» (Ср. 1 Тим. 1, 4; Тит. 3, 9; 2 Тим. 2, 17). Удерживая нас от них апостол особенно указывает, что должно остерегаться философии, когда пишет к Колоссянам: «Смотрите, чтобы никто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому вопреки промыслу Духа Святага» (Ср. 2, 8). Был он в Афинах, и там в собраниях узнал эту мудрость человеческую, домогательницу и исказительницу истины; узнал, что она сама разделилась на многочисленные ереси из-за множества сект, противоположных одна другой.
Итак: что Афины – Иерусалиму? Что Академия – Церкви? Что еретики – христианам? Наше установление – с портика Соломонова, а он и сам передавал, что Господа должно искать в простоте сердца (Прем. 1.1). Да запомнят это все, кто хотел сделать христианство и стоическим, и платоническим, и диалектическим. В любознательности нам нет нужды после Иисуса Христа, а в поисках истины – после Евангелия. Раз мы верим [во что-то], то не желаем верить ничему сверх этого; ибо в это мы верим прежде всего, и нет ничего более, во что мы должны бы поверить».
Если бы не было веры во Христа и Его Евангелие, то род людской сгинул бы под руинами иерусалимского храма. Но на иерусалимском фундаменте созидался Новый Храм, и все силы ада были брошены на внешнюю и, конечно же, внутреннюю борьбу с Церковью. Христиане стали отвергать философию, значит, в Церковь вносился раздор, разное толкование Святых Текстов. Даже такой великий апологет, как Тертуллиан, впустил в свое сознание монтанистскую ересь, которая отвергала второй брак и принимала неосмысленные пророчества, потом основал свою секту, как писал Бл. Августина, став, по словам Викентия Леринского, «великим искушением в Церкви». Слава Богу, что последователи Тертуллиана присоединились к Кафолической Церкви.
Не менее трагична история с Оригеном. Тертуллиан был славен на Западе: никто лучше его не писал на латинском языке; такое же потрясающее влияние имел Ориген, прекрасный проповедник, один из создателей языка христианского эллинизма. Но, к сожалению, также подвергся соблазну, приняв странную идею переселения душ. Он жаждал свободы для человека, но этой странной идеей обрекал его на несвободу, на невозможность совершить нравственный выбор. Оригенизм станет весьма опасным течением мысли, который Церковь преодолеет только в шестом веке.
Недаром некоторые древние апологеты предпочитали оставаться в святом неведении, чем подвергать свою бессмертную душу опасности, следуя исключительно Св. Преданию и Св. Писанию. В Древней Церкви тщательно готовили к Таинству Крещения, чтобы в Ограду не вошел волк в овечьей шкуре. Известны катехизаторские школы, в которых готовили оглашенных к Таинству Крещению. В древности к Христу приходили люди взрослые, умудренные опытом. И это понятно, еще не существовало глубокой традиции, ее предстояло выстрадать, пройдя чрез огненные искушения и соблазны.
Постепенно Церковь обрастала традицией. И уже сложно было внести в сознание христиан тексты, например, не вписанные в Деяния Отцов и Апостолов. Конечно, существовала проблема переписчиков, которые могли невольно допустить ошибки в Святых Текстах, но Предание, которым жили общины, не давало возможности совершить непоправимое. Если говорить о еретиках, то они намеренно искажали Тексты, предлагая превратное толкование, о чем и Тертуллиан писал, и тогда вся Полнота Церкви восставала на таковых и уличала их во лжи. Весь мир ужасался Последнему Суду, неизвестному и неизведанному, а Церковь бодрствовала и благоговением ждала своего Спасителя.
«Смотрите, бодрствуйте, молитесь, ибо не знаете, когда наступит это время. Подобно как бы кто, отходя в путь и оставляя дом свой, дал слугам своим власть и каждому свое дело, и приказал привратнику бодрствовать. Итак бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома: вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру; чтобы, придя внезапно, не нашел вас спящими. А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте» (Мк. 13: 33-37).
 Тот же, кто не бодрствовал, к сожалению, падал в заблуждения, уходя в сторону от Святой Истины. И тот, кто уходит из Церкви во имя мифических поисков, забывает, что «Господь Иисус Христос послал апостолов проповедовать, нельзя признавать других прповедников, кроме назначенных Христом, ибо «Отца никто не знает, кроме Сына, и того, Кому сын открыл» (Мтф. 11, 27); а Сын, как представляется, не открыл никому, кроме апостолов и послал их на проповедь того именно, что Он им открыл. А то, что они проповедовали (именно то, что открыл им Христос) нужно (возражу и здесь) доказывает не иначе, как через те же церкви, которые сами апостолы основали, когда проповедовали, как говорится, и живым словом и впоследствии через послания. Если это так, тогда ясно, что всякое учение единодушное с этими апостольскими церквями, прародительницами и основательницами веры, нужно считать истинным; в Нем, без сомнения, содержится то, что церкви получили от апостолов, апостолы – от Христа, а Христос – от Бога. Все же прочие учения нужно считать ложью, ибо они противны истине церковной, апостольской, Христовой и Божьей. Стало быть, нам остается доказать, что это наше учение (правило его мы привели выше) следует причислить к преданию апостольскому, а все прочие тем самым коренятся во лжи. Мы имеем общение с церквями апостольскими, ибо у нас нет различия в учении: таково свидетельство Истины» (Тертуллиан).
Таким образом, спасение возможно только в Ограде Святой Апостольской Церкви. И если одолевают сомнения, то необходимо прислушиваться к Её голосу, к Соборному Разуму. Ибо мнение тогда становится церковным, когда Дух Святый руководит Соборным Разумом, когда это мнение подкреплено Словом Божьим. Тогда это мнение становится не частной правдой, но Правдой Вселенской Церкви. И Свет этой Правды светит по всей Ойкумене.
Те, кто не признал Христа Сыном Божьим, обрушились с гонениями на Его последователей. Однако явные враги действовали явно. С ними Церковь всегда была готова на борьбу. Тяжелее было с теми, кто входил в Ограду, но по сути своей оставались теплыми. Именно в этой теплой среде ересь ищет себе сторонников. Их светильники колеблются в поисках нужного направления ветра, при этом они ужасно боятся сквозняков. Они боятся жара, но еще пуще опасаются огненного и обжигающего холода. Таковых спасти очень сложно в силу их темперамента, их недоверчивого характера. Их часто уловляют еретические сети, предлагая им условия, соответствующие их характеру и темпераменту. Но как узнать, что следуешь Преданию Церкви? Об этом хорошо писал Тертуллиан: «Как бы не свершилось заблуждение, оно, во всяком случае, царило до тех пор, пока не было ересей. Для своего освобождения Истина ждала каких-то маркионитов и валентиниан: а тем временем превратно учили Евангелию, превратно верили, тысяча тысяч, неправильно были крещены, столько дел веры неправильно исполнялось, столько чудес неправильно совершенно, столько даров неправильно получено, столько священнодействий и служб совершенно неправильно, наконец, столько мучеников увенчано неправильно! А если все это не было неверно и ытуне, то как же дела божьи творились раньше того, чем открылось, какого Бога это дела? Как могли быть христиане прежде, чем, найден был Христос? Как ереси могли существовать прежде истинного учения? На деле, конечно, истина предшествует своему изображению, подобие следует за вещью. Право, совершенно нелепо считать, что ересь существует прежде истинного учения, - хотя бы потому, что само это учение возвестило: ереси будут и нужно их остерегаться. Для Церкви, обладавшей этим учением, написано, - или, вернее, само учение наставляет свою Церковь: «Если бы даже ангел с неба благовествовал вам иначе, чем мы, да буде анафема» (Галат. 1, 8)».
Действительно, может ли быть от Господа то, что незнакомо Ему?
«Пусть докажут, что они – новые апостолы: пусть возвестят, что Христос вновь сошел, что Он снова учил, что снова распят, снова умер, снова воскрес. Ибо, как описывал апостол, так он имел обыкновение поступать: даровал апостолам совершать те же знамения, что и Он Сам. Поэтому я желаю, чтобы явлены были и чудеса их. В одном только я признаю их великое чудодейство, где они превратно соперничают с апостолами: те превращали мертвых в живых, а эти живых делают мертвыми» (Тертуллиан).
Христос узнает своих, а свои узнают Его. Очевидно, что для того, чтобы придти к Господу, мало иметь искушенный ум; видимо, необходимо обладать открытым сердцем. Порой, ум не воспринимает никаких логических доводов, не приемлет очевидного. Например, есть знание, что Истина только в Апостольской Церкви, основанной Христом. Однако ум зачастую отвращается от праведности и святости, блуждает в местах, где не может быть истинное предание и искажается Слово Божье. Ум слушает небылицы, отрицающие воскресение, эти старые саддукейские басни. Кстати, эти басни повторяют Маркион и Валентин. Вместо Апостольского слова сказки про эоны.
Вместо обращения к Творцу ум зачастую обращается к творению, в нем пытаясь найти непонятную свободу и знание, отказываясь, таким образом, от имени Христова.
Бывает и так, что, приняв Слово Христа, ум начинает искать в Нем не простого знания, а чего-то необычного, в результате чего падает в извращения, попадая на театральные подмостки игрового действия, в котором тщеславие и гордыня оскорбляют Божественное величие. Происходит натурально возвращение не только ума, но и души в логово языческого зверя. Этот зверь умеет быть ласковым и привлекательным. И уже не ум, а все естество человека становится объектом и субъектом театрального представления, изображая глубокомыслие при совершеннейшей глупости. Глупость же удовлетворяется театром с его ярмаркой тщеславия. В таком состоянии сложно найти Истину, наоборот, начинаешь отвращаться Её еще более. И таковые напоминают бродяг, по слову Апостола, всегда учащихся, но не научающиеся. Их души пребывают в изгнании, ибо покинули Матерь-Церковь, потеряв страх перед Отцом. А, как известно, начало премудрости – страх Господень. А чтобы иметь сей страх, необходимо ум соединить с сердцем в молитвенном стоянии, избегая разночтения в понимании Св. Писания и Св. Предания.
И тогда Бог даст дар разумения Своему созданию. Античный мир в его лучших представителях приходил в Храм Христа, смирив свое гордое сознание, понимая тщету философии и мифологии, в которых отсутствует Истинное Знание, отсутствует самое драгоценное, что есть у человека – жизнь.
Найдя же жизнь, начинали познавать то, что ранее было немыслимо для понимания. И уже хотелось пребывать в постоянном бодрствовании: Божественный Свет, разрушив тьму, не давал душе усталости.
Тот же, кто пребывает в жизни и любви, не имеет страха пред людьми и обстоятельствами, ибо боящийся, по слову Апостола, не совершенен в любви. Обладающий любовью становится частью непостижимого бытия, того святого неведения, о котором писал Св. Дионисий Ареопагит, того яркого Света, при котором рассеивается мрак. Человек  эллинистического мира начинал понимать, что его знание заключено в святом незнании. Это антиномия увлекла сознание эллина своей необычностью, и в то же время он понимал, что его боги, будучи слишком предсказуемы, перестали отвечать его философским запросам. Эти боги были подвластны законам дольнего мира, когда Бог христиан – горнего. Даже более того, Он был выше всякого понимания. Христианин пребывал в ином Бытии, где человеческое воздействие уже не играло существенной роли.
                Глава 14
«Через два дня надлежало быть празднику Пасхи и опресноков. И искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить; но говорили: только не в праздник, чтобы не произошло возмущения в народе» (Мк. 14: 1-2).
 Ибо исполняет волю Отца своего Небесного, как и Сын Божий. Происходит причащение к Абсолютной Свободе. И не абстрактной, но личностной. Одним из первых в эллинском мире, пришедших к осознанию Абсолюта, был Дионисий Ареопагит. Он вышел из афинского суесловия, чтобы придти к Богоспасаемому горнему Иерусалиму. Он ушел из философского обманчивого морского путешествия, чтобы уже на земле пребыть в Небесном. Начался этап совершенства человеческого естества, его возвращение к первозданному. Только это возвращение происходило не с ветхим Адамом, а Новым, дарующим Божественную и Сущностную Полноту. Это Полнота, по Св. Дионисию, «причина всего сущего, хотя в то же время Он совершенно не причастен сущему, поскольку превосходит все сущее и сверхсущее; Он превосходит любое отрицание и любое утверждение».
Это уже не философия, но Богословие, имеющее в своем содержании иное начало – Мысль Первообраза. Приступая к этой мысли, эллин-христианин отказывался от привычного ему миросозерцания. Это было не так легко. Даже такой ревностный богослов, как Ориген, не вполне избавился от влияния эллинизма. В своем суждении о Творце он утверждал: «Бога не должно считать каким-нибудь телом или пребывающим в теле, но – простою духовною природой, не допускающей в себе никакой сложности. Он не имеет в себе ничего большего или низшего, но есть – с какой угодно стороны – монада и, так сказать, Единство. Он есть Ум и в то же время источник, от которого получает начало всякая разумная природа или ум».
Фактически Ориген привносил в церковное сознание философское понятие о Боге, забывая, что Богопознание есть сокровенный опыт, в котором Бог общается с человеком. И тогда произойдет открытие, доступное нашему сознанию.
Св. Дионисий в послании к Тимофею писал: «Бог, как благая причина всего сущего, велеречив и вместе с тем немногословен и даже бессловесен, поскольку он запределен всему сущему и существует вне слов и мышления; ясно же и истинно открывается Он только тем, кто отвратившись от всего, как чистого, так и нечистого и, пройдя все ступени Божественных совершенств, оставляет все Божественные звуки, озарения, небесные глаголы и вступает во Мрак, где, как сказано в Писании, воистину пребывает Тот, Кто запределен всему сущему».
Познающий Истину достигает высшей формы Божественного Света – Мрака, Который Господь сделал «покровом Своим» (Пс. 17.12). Для подтверждения своей мысли Св. Дионисий напоминает встречу Св. Моисея с Господом на горе Синай: «И вот, удалившись от всех, кто видел его и отрешившись от всего видимого Моисей вступает в глубину мистического Мрака Неведения, в котором у него прекращается всякая познавательная деятельность, совершенно исчезает всякое чувственное и зрительное восприятие, и принадлежит он уже не себе и не чему-либо сущему, но Тому, Кто запределен всему сущему и, таким образом, только после того, как упразднив всякое ведение, Моисей господствующей частью своего разума соединяется с Тем, Кто недоступен никакому познанию, в совершенном неведении обретает он сверхразумное ведение».
Вот оно благовестие, возвещающее то, что было доступно и ведомо древнему Адаму.
Но Слово, воплотившись в человека, давало возможность быть не только рядом или частично соединится с Божеством, но стать Его Бытием. Это Тайна, доступная только Божественному Уму. Проникнуть в Тайну может тот, кто будет следовать Непостижимому Уму.
Конечно, римоэллина волновал вопрос познания Божественной Тайны. Философия ответа не давала. Но если не она, то с помощью ее диалектических методов. Но тут была опасность вольно или невольно попасть в хитросплетенные сети и оказаться не в христианской лодии с парусами, молитвенно восторгаясь горе, а в каком-то, хоть и просторном, но плотиновском ущелье.
Философия Плотина была весьма близка Небу, его духовная ниша находилась у подножия горней лествицы. «Самому отрешиться от чувственных предметов, которые являются последними из всех и придет обратно к предметам первичным; нужно быть свободным от всех пороков, ибо мы стремимся к Благу; нужно вернуться к своему внутреннему началу, и вместо того, чтобы быть множественным, стать единым существом, если мы хотим созерцать Начало и Единое».
Казалось бы, еще шаг и сосредоточишься на своем уме. «Но необходимо превзойти ум, ибо речь идет о достижении предмета, который выше его» (Вл. Лосский).
«Действительно, ум есть нечто и является существом; но этот предел не есть что-то, ибо он предшествует всему; Он также несущество, ибо существо имеет какую-то форму, которая является формой бытия; но это понятие лишено всякой формы, даже сверхчувственной. Ибо, если природа Единого порождает все, она не может быть ничем тем, что она порождает». Создается впечатление, что выходим из ущелья. Плотин продолжает: «Это не вещь; она не имеет ни качества, ни количества, это не ум и не душа; она  не находится ни в движении и ни в покое, она не пребывает ни в пространстве и ни во времени. Она есть сама по себе сущность, отделенная от других, или вернее, она лишена сущности, ибо она существует прежде всякой сущности, прежде движения и прежде покоя; ибо эти свойства заключаются в бытии и делают его множественным».
Плотин выпрыгнул из ущелья, но завис между небом и землей, как и вся философия эллинов III-IV веков, в которой «проявляется мысль, которую мы не находим у Дионисия и которая проводит демаркационную линию между мистикой христианской и философской мистикой неоплатоников. Если Плотин, пытаясь постигнуть Бога, отвергает свойства, принадлежащие бытию, то это, в отличие от Дионисия, не по причине абсолютной непознаваемости Бога, заслоненной всем тем, что может быть познаваемо о существах, но потому, что сфера бытия. Даже на самых высоких своих ступенях, обязательно множественна и не имеет абсолютной простоты Единого. Бог Плотина по природе своей не непознаваем» (Вл. Лосский).
Философская мудрость Плотина сведена к множественности и абсолютной простоте, но эти понятия у него носят сугубо человеческий характер, не дают возможности выйти за пределы бытия. И приходится либо возвращаться в ущелье, либо совершать прыжок с нераскрывшимся парашютом с понятными для себя последствиями.
Нужен иной метод, чтобы пребыть в Божественной Тайне. Св. Дионисий писал:
«Как горю я желанием достичь этого Мрака, дабы неведением и невидением узреть и познать Того, Кто превосходит созерцание и познание даже в невидении и в неведение. Ведь истинное познание, созерцание и сверхъестественное славословие сверхъестественного – это именно неведение и невидение, достигаемое (постепенным) отстранением от всего сущего, наподобие того, как ваятели, вырубая из цельного камня статую и устраняя все лишнее, что застилало чистоту ее сокровенного лика, тем самым только выявляет ее утаенную даже от себя самой красоту. И полагаю, что при славословии сверхъестественного отрицательные суждения предпочтительнее положительных, поскольку, утверждая что-либо о Нем, мы тем самым от самых высших свойств Его постепенно нисходим к познанию самых низших, тогда как, отрицая, мы восходим от самых низших к познанию самых изначальных; таким образом, мы отказываемся от всего сущего ради полного ведения Того неведения, которое сокрыто во всем сущем от всех, кто хотел бы познать Его, и ради созерцания того сверхъестественного Мрака, Который сокрыт во всем сущем от тех, кто хотел бы узреть Его».
Апостольский Муж предлагал отбросить всякие сомнения, направиться к Тому, Кто есть выше всякой Свободы, Жизни и Любви. Философия предлагала абсолют, но Бог не есть абсолют или не-абсолют; Он есть и то и другое, и в то же время выше всего этого.
Для познающего и не удовлетворенного философским силлогизмами Дионисий предлагает два пути Богопознания: катафатический и апофатический, или положительное и отрицательное богословие. Каждый из этих методов имеет свою сущностную направленность. Они направляют познающего по пути обожения.
Апофатический путь есть соединение с Богом, совершенное опытным мистическим путем. Человек, таким образом, достигает Первообраза. Но в то же время апофатический метод совершенно справедливо утверждает, что Бог непознаваем. Это антиномия, трудно доступная всякой философии, но в этом Божественная Истина. «Чем выше возношусь я мыслью, к созерцанию умопостигаемого, тем уже становится горизонт моего (духовного) видения; подобно этому и теперь, погружаюсь в сверхмыслимый Мрак (Божественного безмолвия), я не просто немногословие, но полнейшую бессловесность и безмыслие обретаю» (Св. Дионисий). Восходя к Истине, искатель Её последовательно отрицает как тварное, так и нетварное.
Другой метод – катафатический или положительный. Истина сама являет Себя человеку на разных этапах Своего нисхождения к нему. «В «Символическом богословии» по мере нисхождения от горнего мира к дольнему и речь моя соответственно становилась все более многословной», - писал Ареопагит.
Бог являет Себя человеку, и уже есть, что сказать. «В противоположность негативному пути, который возводит к соединению, этот путь нам нисходит как лестница «Богоявлений» или Богопроявлений в тварном мире. Можно даже сказать, что это один и тот же путь в двух своих противоположных направлениях: Бог нисходит к нам в Своих энергиях, которые Его являют, мы восходим к Нему в «соединениях», в Которых Он остается природно непознаваемым. «Наивысочайшая Феофания» - совершеннейшее явление Бога в мире в воплощении Слова – так же для нас апофатична: «В человечестве Христа, - говорит Дионисий, - Пресущественный явился в человеческой сущности, не переставая быть сокровенным после этого явления, или, если выразиться более Божественным образом, не переставая быть сокровенным в самом этом явлении». «Утверждение, относящиеся к пресвятому человечеству Христа, имеют всю высоту и ценность наиболее категорических отрицаний». Тем более частичные Феофании, происходящие на низших ступенях, сокрывают Бога в том, что Он есть, и являют Его в том, что Он не есть по своей природе. Лествица кафатического богословия, которая открывает нам Божественные имена, извлеченные главным образом из Священного Писания, есть ряд ступеней, служащих опорой созерцанию. Это не рационалистические сведения, которые мы сами формулируем, не понятия, сообщающие нашим «разумным» способностям положительное знание о Божественной природе, это – скорее образы или идеи, способствующие тому, чтобы направить, преобразовать нас к созерцанию того, что превосходит всякое разумение» (Вл. Лосский).
Синтез двух методов предполагает Богопознание и понимание того, что наше знание всегда будет несовершенно относительно Совершенства. Понимающий это обретают полную (по человеческим понятиям) свободу. Узнавание же Божества возможно только тогда, когда человеческую мудрость (глупость) не применяем относительно Богопознания. «Итак, я утверждаю, что Бог как причина всего сущего запределен всему сущему» (Св. Дионисий).
Эллин прикоснулся Богобытия и вдруг обнаружил, что ни одна из философских категорий, ни одно философское утверждение не ведут к Истине. Об этом повествует Св. Писание, но для древнего эллина Оно не было непререкаемым авторитетом. И важно было услышать от эллина, недавно заседавшего в философских собраниях, суждения о Сущности.
«Обращаюсь к той же теме, дерзаю утверждать следующее: Бог – это не душа и не ум, а поскольку сознание, мысль, воображение и представление у Него отсутствует, то Он и не разум, и не мышление, и не уразуметь, ни определить Его – невозможно; Он ни число, ни мера, ни великое что-либо, ни малое, ни равенство, ни неравенство, ни подобие, ни неподобие; могуществом и не является ни могуществом, ни светом; ни обладает бытием и не является бытием, ни сущностью, ни вечностью, ни временем и объять Его мыслью, - невозможно; ОН ни знание, ни истина, ни царство, ни премудрость, ни единое, ни единство, ни божество, ни благость, ни дух – в том смысле, как мы его представляем, ни сыновство, ни отцовство, ни вообще что-либо из того, что нами  или другими (разумными) существами может быть познано. Он не есть ни что-либо не-сущее, ни что-нибудь сущее, и не сущее не может познать Его в Его бытии, не он не познает сущее в бытии сущего, поскольку для Него не существует ни слов, ни наименований, ни знаний; он ни тьма, ни свет, ни заблуждение, ни истина; по отношению к Нему совершенно невозможны ни положительные, ни отрицательные суждения, и когда мы что-либо отрицаем или утверждаем о Нем по аналогии с тем, что Им создано, мы собственно ничего не опровергаем и не определяем, поскольку совершенство единственной причины всего Сущего превосходит любое утверждение и любое отрицание, и, обобщая: превосходство над всей совокупностью сущего Того, Кто запределен всему сущему, - беспредельно» (Св. Дионисий Ареопагит).
Таким образом, чтобы познать Бога, необходимо устранить в себе человеческое. И тогда придет понимание знания, которое есть Тайна! Познаешь, что «Божественный Мрак – этот неприступный Свет, в котором, как сказано в Писании, пребывает бог. А поскольку невидим и неприступен Он по причине Своего необыкновенно яркого сверхестественного сияния, достичь Его может только тот, кто воистину превосходящий ведение и видение, и, познав неведением и невидением, что Бог запределен всему чувственному и умопостигаемому бытию, восклицает вместе с пророком: «Дивно для меня ведение Твое, не могу постигнуть Его» (Пс. 138). Точно так же и Божественный Павел, о котором в Писании сказано, что он познал Бога, постиг, что мышление и ведение Его превосходит все сущее, вот почему он и говорит, что пути Его – неисповедимы, суждения – непостижимы, дары – неизреченны, а мир Его – превосходит всякое разумение; таким образом, познав Того, Кто превосходит все сущее, превосходящим мышление, разумением он постиг, что Бог, как причина всего сущего, запределен всему сущему» (Св. Дионисий Ареопагит).
Тот, кто познает эту Истину, лишен страха, становясь совершенным в Любви.
Спрашивают: знал ли Христос о вражеских кознях? Мог ли остановить? Конечно! Но тогда получалось бы, что Непостижимое Божество опасается постижимого творения; истинная жизнь боится смерти и лжи, а неизреченная Любовь отвечает на предательство и ненависть. Но это не присуще Богу и потому истинное Богоследование то, которое выбрал Сын и Слово Божие. Обращать внимание на всякую всячину, пусть даже это всячина физическая смерть, значит перестать быть Непостижимым Богом. Но это не значит, что Бог, воплотившись в человека, став Богочеловеком, не испытывал горечи и скорби, ожидая голгофского испытания. Как человек Он готовился к наступающему событию.
«И когда был Он в Вифании, в доме Симона прокаженного, и возлежал, — пришла женщина с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного и, разбив сосуд, возлила Ему на голову. Некоторые же вознегодовали и говорили между собою: к чему сия трата мира? Ибо можно было бы продать его более нежели за триста динариев и раздать нищим. И роптали на нее. Но Иисус сказал: оставьте ее; что ее смущаете? Она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла: предварила помазать тело Мое к погребению. Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет, в память ее, и о том, что она сделала» (Мк. 14: 3-9).
 Человек еще пребывает на уровне умопостигаемого и социального бытия, а Христос уже выходит за пределы этого бытия, и к тому же понуждает Своих учеников. В этом Его Божественность, Которая пребывает в Нем неизменно.
Господь явил Себя в Своих поступках, дав возможность человеку катафатически исследовать Его дела, чтобы яснее приступить к мистическому созерцанию. Бого-Слово призывает человека, отрешившись сего дольнего мира, Богословствовать, т.е. пребывать в Боге. И наступающая смерть уже не имеет какого-либо значения. Тот, кто приобщился Жизни, не может бояться смерти. Христос победил смерть, победил зло.
Это неосознанно поняла женщина (антиномия, в которой заключена Истина). Она готовит Сына Человеческого к Победе. Причем, соучаствуя этой Победе, человек приближается к Божественной Непостижимости. Человек не просто умом достигает Его, но реально оказывается в Богобытии. Преграда – смерть мешала соединению – и вот Христос готовится разрушить эту преграду. Господь проходил ступени лестницы, возводящей человека от земли на Небо. И каждая ступень восхождения отражалась в Св. Писании. Каждая ступень заставляет понять, что, чем выше восхождение, тем непонятнее человеческие устремления, кажущимися справедливыми, и становятся ясными Божественные поступки.
Наверно, каждый, беря Библию в руки, воспитанный на идеалах так называемого гуманизма, испытывает неудобства и стыд за собственное сознание, так как не понимает Божественных заповедей, ощущая внутреннее отчуждение и странную пустоту. Причем разумное обоснование многих поступков, виденных в Св. Писании, совершенно не укладываются в голове: они неразумны. Но это не значит, что Бог говорит или совершает неправду. Чтобы хоть относительно осознать Божественную Правду, необходимо сердечное доверие и продолжение пути к Нему. И Господь откроет то, что казалось безумием. И это безумие станет видеться не как отсутствие ума, а его превысшая форма, соединенная с Божественным.
Разве не смущают гуманиста Заповеди Блаженств? Разве не видятся неисполнимыми? Разве не восклицают, что Декалог еще кое-как, но можно исполнить, а Блаженства, данные Господом на Горе, невозможны к исполнению.
С точки зрения человеческой восклицающие будут правы, но при вхождении в Бого-Слово происходит переворот в сознании, наступает настоящая мистическая свобода и Декалог представляется устаревшим и таким далеким для достигших пусть и относительного, но Совершенства.
Следуя Десятисловию, человек пребывает еще в области физического мира: в области запретов и закона; ему еще, действительно, нужен гуманизм. Тот, кто остается под сенью закона, тому необходим закон. И ради этого закона будет первым восклицать: «Распни Его». В желании блага будет сокрыто великое зло. Закономерно ли это? Видимо, да. «Даже совершая зло, мы тоскуем по благу, - никто ведь не надеется на помощь от зла и нет своего лица, но только личина, и рождается оно не само собою, а благодаря благу» (Св. Дионисий Ареопагит).
И зачастую это происходит с теми, кто к области горнего мира применяет дольнее сознание. Это все равно, что вселенную измерять транспортером.
Зачем, получающему Благовестие, ходить на торжища и прислушиваться к иным глаголам, в которых действие предполагает противодействие. К чему созидающему Храм возвращаться на стадион и принимать участие в веселье, несущем грустное похмелье, в которых страсти связуют по руками ногам; к чему влюбленному убегать своей Любви, возвращаясь к беспокойству и изменам? Ответ ясен, как и ясно то, что жизнь превосходнее и предпочтительнее смерти, которая по Божественному Замыслу превращается не в финал пути, где тупик и безнадежность, а переход, в результате которого происходит освобождение. Тело становится лодкой души, обитающей там, Ге невозможно применить человеческие понятия. И заметим, что к лодии изменятся отношение: она уже не ненужная древесина, стесняющая паруса, но полноправная часть Царства Божия.
Видимо, в этом кроется благоговейное отношение Церкви Христовой к человеческому телу, чего ранее не наблюдалось. Достаточно вспомнить негативное отношение иудеев к мертвому телу, считавшие его оскверненным; эллины и римляне вообще сжигали тела. Почести воздавались здоровому и пропорциональному телу, но не умершему. Труп оказывался вне святых обителей. Это объяснимо. Ибо грех, вошедший в человеческое естество, разрушал его до полного основания, лишая святости, а, значит, всякого смысла.
И вот, предваряя всякие помыслы и деяния, Господь позволяет совершить обряд, показывающий Новый путь не только для души, но и тела. Было бы несовершенным, если разделение, произошедшее в Адамово время, не было преодолено. Новый Адам – Иисус Христос – совершает сие преодоление.
Смерть становится необходимой ступенью к жизни. В этой антиномии Суть Боговоплощения. Понимание того, что не совершавший преступления выкупает преступников, и тем самым творит Божественное правосудие, идущее вразрез с человеческим судом, приводит к совершенно иному Бытию. В этом Бытии из древности уже пребывает Св. Илия, великий тайнозритель и участник Боговедения. Он Начаток преображенного Царства. Однако и он должен когда-то вкусить смерти, чтобы полностью и без изъяна уничтожить в себе первородный грех, чтобы быть не только с Христом, но и во Христе. Таков путь человека, и его не дано избежать. Тот, кто это осознает, и на иудино предательство будет смотреть иными глазами.
«И пошел Иуда Искариот, один из двенадцати, к первосвященникам, чтобы предать Его им. Они же, услышав, обрадовались, и обещали дать ему сребренники. И он искал, как бы в удобное время предать Его» (Мк. 14: 10-11).
 «Нам надо было, чтобы Бог воплотился и умер, дабы мы могли ожить», - писал Св. Григорий Богослов. И Св. Афанасий великий говорит: «Если Бог родился и умер, то не потому Он умер, что родился, но Он родился для того, чтобы умереть».
Знал ли об этом Иуда? Он не мог не обратить внимания на слова Св. Иоанна Предтечи: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира». Однако совершает предательство, потому что на Божественный Замысел смотрел по-человечески. Иуде не дано было понять Непостижимое: ум не отдает свой ум в руки Своего Творца; огн желает сам распоряжаться тем, что принадлежит Христу. С человеческой точки зрения его действия вполне объяснимы. Эмоциональный восточный темперамент начинал приходить в отчаяние оттого, что этот грязный и подлый мир не преображается, а еще пуще погружается в пучину крови и разврата. Вопль иудиной души сотрясает израильскую пустыню. Он хочет добра и счастья, он хочет провозгласить себя дитем Любви и Света, а также торжественной Свободы (в сознание пришла поэма Александра Блока, который, подобно Иуде, призывал на горе всем буржуям раздуть мировой пожар, и просил Господа; в этой чудовищности не извращается ли чудо?). Вот также Денница, когда-то хотел стать обладателем Света, но вместо этого стал ангелом тьмы.
Господь знает нашу натуру, знает, что иуды хотят решать человеческие вопросы с помощью предательства и насилия. И, зная нашу натуру, Господь истолковывал ее в нашу пользу. Это потрясающе и непостижимо, но в этой непостижимости и есть Бог.
Сознательно ли Иуда шел на то, чтобы привести Христа к голгофскому кресту? Возможно, что нет. Он не был дальновидным, иначе узрел бы свою самоуничтожительную смерть. Видимо, в нем преобладало бешенство. Не получалось так, как требовало его зелотское мироощущение, потому действие его носило взрывной революционный характер. В этой спонтанности рождался хаос, против которого вроде бы выступает истомившаяся душа. Потом наступит отрезвление. И это тоже по-человечески. Бунт против самого себя бунтующего. Но эти революционно-контреволюционные реверансы заканчиваются обычно плачевно. Поэтому, видимо, Иуде более была присуща импульсивность, чем сознательное действие, которое ему  стали приписывать впоследствии некоторые витии (русские писатели Леонид Андреев и Максимилиан Волошин, французский – Анатоль Франс, и др.).
Они уже констатировали следствие, самостоятельно рождая причину. Все гораздо проще. Иуда еще мыслит категориями Старого Завета и древнего мира. Он увидел Мессию, но не понял Духа Нового Учения. Вместе с сыновьями Грома требует очищения огнем, когда уже совершенно другое, непостижимое, вошло в мир. И вот это Непостижимое не дается пониманию Иуды. Он по-прежнему иудей, и даже наступающий Святой вечер, где произойдет великое Таинство, не остановит его от великого предательства. И это тогда, когда Господь уже здесь, на земле, устраивал Свое Царство.
Это виделось иудейскому сознанию немыслимым, и потому непонятным. Но в этом была Истина.
«В первый день опресноков, когда заколали пасхального агнца, говорят Ему ученики Его: где хочешь есть пасху? мы пойдем и приготовим. И посылает двух из учеников Своих и говорит им: пойдите в город; и встретится вам человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним и куда он войдет, скажите хозяину дома того: Учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими? И он покажет вам горницу большую, устланную, готовую: там приготовьте нам.
И пошли ученики Его, и пришли в город, и нашли, как сказал им; и приготовили пасху. Когда настал вечер, Он приходит с двенадцатью. И, когда они возлежали и ели, Иисус сказал: истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня. Они опечалились и стали говорить Ему, один за другим: не я ли? и другой: не я ли? Он же сказал им в ответ: один из двенадцати, обмакивающий со Мною в блюдо. Впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы тому человеку не родиться. И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: приимите, ядите; сие есть Тело Мое. И, взяв чашу, благодарив, подал им: и пили из нее все. И сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая. Истинно говорю вам: Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божием. И, воспев, пошли на гору Елеонскую» (Мк.  14: 12-26).
 Непостижимость совершаемого отталкивает, и, порой, человек, подобно Иуде, причастившись Богу, идет Старой дорогой. Но величина познается при удалении. Тайная Вечеря – это не символическое действие, которое некоторые так и пытаются представить, но совершенно реальное участие в Богобытии. Господь устроил пир на земле, чтобы каждый участник его осветился и обожился, завершая круг, начатый ветхим Адамом. Произошло обретение смысла, и тот, кто этого не понял, шел предавать. Тот же, кто вошел сердцем и сутью своей в Бого-Слово, воспевали его. Однако и для других Апостолов происходящее событие будет осознано значительно позже. Но начало осознавания было положено в этот великий Вечер. Тьма отступила, и тело стало светоносным. Такое не забывается.
Возможно, что и античный мир, узрев пребывающих в Евхаристическом Единстве иудеохристиан, также почел нужным приобщиться к ним, ибо факт Божественного со-бытия был налицо. И это было Лицо, а не личина. В то время как мистерии являлись игрой человека, одетого в маску, причем так с нею сросшегося, что уже невозможно было различить, где лицо, а где маска, или что-то еще другое.
Каждый христианин знает, что Евхаристия – это прообраз будущего, но в то же время Будущее вошло в реальную плоть настоящего, чтобы настоящее, без сомнения, вошло в Будущее. Владыка Антоний Сурожский скажет, что «в Новом Иерусалиме не будет больше храма, потому что Бог является Храмом, не будет больше Богослужения, не будет больше жертв, а будет только одно: жизнь Божия, потоком, ключом бьющая в нас».
Этого стоило того, чтобы эллины и римляне, от начала жаждущие единого мира в Ойкумене, стали принимать Учение Христово. Трапеза Господня соединяло человечество не просто общей целью, но Кровью и Плотью. Многоликий и своеобразный мир сливался в Едином Лике, при этом в каждом сохраняя оригинальность. Понимание этого придет не сразу. Пройдет исторический отрезок в двести-триста лет, но это неизбежно свершится. Человек нуждается в единении, как в хлебе, и это единение возможно только во Христе.
Предающий не только себя обрекает на вечное осуждение, но и человечество толкает на разъединение. И здесь вступает в дело наш нравственный выбор: либо с Иудой, либо с Христом: третьего не дано, даже не стоит обольщаться.
Греко-римский мир после долгих колебаний пришел к Христу, иудейский же до сих пор идет дорогой, отвергающей Творца всякого бытия. В этом трагическом отломлении находятся и поныне. И это уже не избранность, но отверженность. Вместо движения к Небу, - назад, к земле. Земным и перстным невозможно войти в горнее Царство.
Таковыми перстными были Апостолы в Гефсиманскую ночь. В силу их непонимания Господь был по-человечески совершенно одинок. Как Бог Он это понимает, но, как Человек, Он скорбит смертельно. Он знает, что ждет Его впереди. Возможно ли изменить? Конечно. Но тогда не произойдет спасение человека, ибо не дано человеку самостоятельно войти в Бого-Слово. И Господь по любви Своей отдает предпочтение человеку, его спасению, совершая величайшую жертву.
Бесконечная благодарность должна стать сутью человеческого естества. В Великий Четверг Господь положил Основание Новому Человечеству. Не пришедшие на Его пир остаются вне Святой Обители.
Но Новый мир уже наступил, в Нем Добро и Любовь обретали новый смысл в сознании человека. Уже не надо было философствовать о Любви и Красоте, не нужно было пускаться в плавание по житейскому морю невзгод, горестно стенать и страдать, осознавая бессмысленность бытия и свою жизненную завершенность в аду: все это было прекращено во веки, ибо в режиме реального времени восторжествовала Вечность. Не прообраз, но Первообраз соединил в Себе все образы и подобия Свои, совершив великое Таинство. Богочеловечество становится смыслом и центром всех устремлений.
Эллины с их желанием быть богами не могли не заметить Евхаристического Со-бытия. На уровне подсознания это сыграло положительную роль на пути к Истине, постепенно переходя в область чистого сознания. А вместе сознанием и наша физическая сущность становилась фактически бессмертной (Мощи Святых тому бесспорное подтверждение).
Итак, человек становился бессмертным и телом, и душой. Весь ужас конечного тупика рассеивался: рабство навсегда уходило из человеческой сути; человек, действительно, становился свободным. Освобождение – не аллегория, но вошедшая в плоть и кровь Суть.
Это неосознанно воспевали Апостолы, ибо Песнь Богу есть акт свободной души, т.е. свободного духовного движения. Вот что приобретало человечество. Вместо безнадежного плача в наше сознание входил плач радости.
Иудейский мир отойдет от этой радости; античный же, постепенно, но примет, опираясь на совершенные со-бытия. То, что для иудея явится соблазном, для эллина – спасением. «И вера язычников в свою очередь окажется благороднее, ибо они послушались Слова Божия без научения посредством Писаний» (Св. Ириней Лионский).
Античный мир не мог не заметить тех изменений, которые происходили с человеческим естеством. Этого не нужно было искать в книгах, ибо становилось нормой бытия. В душевном человеке восстанавливался духовный. Сам Бог спускался к нам по Небесной лествице.
В Вечер Великого Четверга для человеческого естества наступало Утро, бесконечное солнца Своими лучами проникало в нашу суть, совершая переворот всему нашему существу. Возлюбленный стал частью нас, сопричастив наше бытие Невечернему Свету.
Грезы философских веков уходили в прошлое. В Великий Четверг, на великой трапезе, рождалось преображенное человечество, хотя этого оно еще не знало.
Те же Апостолы еще находились в Приделе, Свет Алтаря обнимал их существо, и им казалось, что наступил Вечный день Царства Божия. Их сердца пылали Божественным огнем, но, к сожалению, они еще не осознавали сущностной глубины этого Святого огня. Идущий к Богу человек был еще слишком человечен, и Господь знал об этом.
«И говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь; ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы. По воскресении же Моем, Я предваряю вас в Галилее. Петр сказал Ему: если и все соблазнятся, но не я. И говорит ему Иисус: истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня. Но он еще с большим усилием говорил: хотя бы мне надлежало и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. То же и все говорили» (Мк. 14: 27-31).
 Узревшим и принявшим Бога в свою плоть и кровь думается, что теперь им все под силу. Но в этом душевном движении кроется опасность, которой не можем избежать и спустя века – вера в собственную силу. Потрясенные Божьим величием, Апостолы, может быть, неосознанно полагаются на свое эгоистическое начало, которое по сути своей является продолжением и повторением первородного греха, отец, коего – дьявол.
Эта греховная самость толкает на необдуманные поступки. Осознание этой самости придет несколько позже. Апостолы пройдут через горнило страданий, прежде, чем поймут, что спасение заключено в следовании воли Божьей, а не в своем самоопределении, ориентированном на древний эгоизм.
Эта ориентация до сих пор мешает иудейскому миру перейти глубоководную реку и войти в Божественное Бытие. Господь несколько тысяч лет посылает проводников к этому миру, Сам пришел, чтобы указать брод. Но некогда избранный народ предпочитает заниматься самокопанием, в котором не Бога ищут, а выискивают явления, мало значащие для пути спасения. Это приводит к духовной слабости. У слабовольного опускаются руки, он не способен к сопротивлению, хотя кажется, что по-прежнему богоизбран. Но это уже преданье давно минувших дней.
Преданье ветхой старины, необходимой для наученья, но не для того, чтобы в неё вернуться. Вкусившие Небесного Тела и Крови должны непременно оставить в забвении прежнюю пищу. Эту истину примет античный мир.
Надо признать, что сей мир имел пример Христов, знал об отречении и колебании Апостолов. И потому его духовное движение носило осмысленный и зримый характер. К тому же умственный потенциал римоэллинов был глубже иудейского: эллины были способны к полету, в котором обретается свобода и любовь, эти сущностные проявления Божества. Римоэллин чувствовал, что земля уходит из-под ног, и альтернативы Небу не было. В нем сияла Негасимая Звезда – Иисус Христос.
Становление античного христианства – это Песнь Звезды, сжигающей Себя во имя Любви и Свободы, ставшей духовной реальностью и Жертвой, спасающей человеческое естество. Евхаристическая Тайна становится Сущностью и Явлением Бытия. Уже невозможно было повернуть историю вспять. Века мученичества и издевательств только укрепляли Царство Божье. Вчерашние персть и кровь становились небесными телами, преодолев в себе пресловутое эгоистическое начало (вспомним, Дионисия Ареопагита, Игнатия Богоносца и др. их же Бог весть). Но победа над этим началом связано, как это не парадоксально, с первоначальной апостольской самоуверенностью, обернувшейся беспомощностью. После придет понимание, что Бог являет Себя в немощи, и приходит к тем, кто отрекается своей самости. Но первыми всегда быть трудно и опасно. Земное притяжение еще волновало их существенность.
«Пришли в селение, называемое Гефсимания; и Он сказал ученикам Своим: посидите здесь, пока Я помолюсь. И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте. И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты. Возвращается и находит их спящими, и говорит Петру: Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. И, опять отойдя, молился, сказав то же слово. И, возвратившись, опять нашел их спящими, ибо глаза у них отяжелели, и они не знали, что Ему отвечать. И приходит в третий раз и говорит им: вы всё еще спите и почиваете? Кончено, пришел час: вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот, приблизился предающий Меня» (Мк. 14: 32-42).
 Противоположная Богу сила пытается победить Сына Божия и Человеческого, насылая искушения одиночества и скорби. Ученики, воспевавшие Песнь Богу мгновенье назад, отяжелели сном. Вместо Божественного покоя предпочли дремучий земной сон. Разум и сердце спят: они еще несвободны. А несвободный человек не способен любить. Это аксиома. Господь в Гефсиманском саду оказался среди тех, кто Его любил, но внутренней сутью сама любовь еще для них не стала. Евхаристическое событие коснулось их плоти и крови, но сердце оставалось теплым, но не горячим. Сознание бродило в туманной истоме и ночных грезах
Вся Вселенная находилась в смутном ожидании. Должно было произойти со-бытие доселе невиданное: никогда Бог не скорбел смертельно, еще никогда смерть не приближалась так близко, чтобы ужалить жизнь в самое сердце. Дьявол понимал, что в ночь под пятницу происходит последний акт трагедии, в котором он должен победить. Вновь, как и во время искушения, Господь одинок, но теперь это одиночество усиливается. В начале проповеди у него не было приверженцев, еще несколько дней назад у Него их уже были сотни, даже тысячи, но в пятничную ночь лукавый лишал Христа помощи самых близких, которых Он почитал своими друзьями, тем самым, пытаясь показать, что дело Божественной проповеди осталось втуне: люди остались таковыми, какими они были. Он как бы говорит Христу, что Ты Бог и Человек, но люди этого не могут понять всем своим существом, и потому спят. И Господь знает это, и по-человечеству просит Отца пронести чашу страданий мимо. Но как Абсолютная Любовь готов исполнить волю Отца, пославшего Его спасти мир. Он безгрешный спасал грешный мир. Непорочный, он скорбел от прикосновения к Нему человеческого предательства, которое по сути своей есть рабство. Рабское состояние наводит тоскливый ужас. Наверно, вот этим состоянием обреченности враг хотел победить Господа. Но Христос, внутренне скорбя, ни на мгновенье ни сомневался в своей победе. Но придти к этой победе возможно только, взойдя на Крест. Отсюда требование к ученикам, чтобы они бодрствовали. Господь требует, чтобы Его последователи постоянно пребывали в Нем, и тогда никакая сила не сможет противоборствовать им. Как Он силен в Отце, так они непобедимы в Сыне.
Но в Гефсиманскую ночь Христос был фактически один. На древней земле Иудеи происходила страшная борьба, исход которой был ясен одному Богу, но которую надеялся выиграть лукавый, особенно в сердцах человеческих. В первую очередь была задача поразить иудейское сознание, сознание избранного народа, извратив Боговоплощение, доведя Мессию до обыкновенного человека.
Но на Гефсиманской земле, в саду (обратим внимание, что и в раю был сад, когда пал человек), решалась судьба человеческого естества: созидался Камень, которым заполнялась вселенская пустота. Пустота же противодействовала, уводя наше сознание в пленительный сон, но поражение этой пустоты становилось неизбежным. Апостолы впоследствии станут первенцами Царства Божия, а вслед за ними и античный мир, принявший Совершенную Истину. Св. Киприан писал своей пастве, размышляя о Христе:
«Он есть Камень, послуживший Иакову возглавием (ибо глава мужа - Христос) в то время, когда тот спал и вдел  во сне лестницу, касающуюся неба, на которой утверждался Господь и по которой восходили и нисходили ангелы: Иаков осветил этот Камень и возлил на него елей, таинством помазания, знаменуя Христа. Он есть тот Камень, на Котором восседал Моисей, взошедши на верх холма, когда Иисус Навин сражался против Амалика: таинством Камня и твердостью сидения на нем Амалик побежден от Иисуса, то есть Диавол побежден Христом. Он есть тот великий Камень, на котором поставлен был Кивот Завета, отпущенный и возвращенный иноплеменниками и привезенный на колеснице волами: Он и есть тот Камень, которым Давид поразил чело Голиафа и убил его, показывая, что Диавол и слуги его низлагаются после поражения части головы, не имеющей на себе того знамения, которым мы всегда пребываем безопасны и живем. Он есть тот Камень, который поставил Самуил после победы Израиля над иноплеменниками, и назвал Авеннезер, то есть Камень помощи».
Камень-Христос заполнял пустоту, осияв Светом  Любви Вселенную. Но тьма не желала отступать. Она наносит страшный удар предательскими руками. Церковь будет постоянно напоминать об этом предательском ударе, который должен был прервать жизнь человеческого естества. Но Господь победил, реально взойдя на Крест.
Но враг не отступал, внося в христианские общины половинчатые мнения, которые приняли форму гностицизма. «Гностицизм – это христианство, частично принятое и частично непринятое. Это – христианство наполовину.
Принимая веру Христову, язычник должен был отказаться от своего многобожия, то есть от представления, что все стороны его жизни связаны с тем или иным божеством, и каждое его желание, каждая его страсть, его грех или его добродетель имеет особого божественного участника, покровителя и помощника. Эта сторона язычества давала глубокую и важную пищу человеческой самости и самоутверждению. Другой стороной язычества, питавшей горделивое самоутверждение наиболее одаренных натур, было то, что язычник фактически сам создавал себе богов. Фантазии и поэтические описания богов и их похождений в греко-римском язычестве ничем фактически не ограничивалось. Все эти люди, принимавшие христианство не полным и чистым сердцем, пытались перенести и в новую ими принимаемую религию, которую они рассматривали как одну из прочих религий. Такое смешение язычества с христианством в самых различных дозах получило в первые века церковной истории наименование гностицизма» (архиепископ Нафанаил (Львов)).
Ф. Фарар так скажет об этом явлении: «Гнозис – знание – всегда занимал в христианской системе заслуженно высокое место. Всегда все партии любят себе присваивать право на какие-либо особо похвальные титулы. Так, создатели того смешанного христианства, которое проповедовало иного Христа и иное Евангелие, присвоили себе звание гностиков – носителей знания. Гностики были и иудейские, подобно евионитам и ученикам Керинфа (которого св. ап. Иоанн Богослов назвал «врагом истины»); были и языческие гностики, подобно Василиду, и распутные гностики, подобно николаитам (Откр 2:6, 15) и карпократианам.
Были такие гностики, которые учили и верили в неразумные бессмыслицы, подобно каинитам и офитам, и были гностики обширного образования и пылкого развитого воображения, подобно Валентину. Были и такие гностики, христианство которых было простой прививкой к иудейству, подобно назорянам, и были гностики, которые, подобно Маркиону, с отвращением отвергали Ветхий Завет и видели в Ветхозаветном Боге злобного Демиурга. Но все эти секты заявляли претензию на особое, лишь им присущее знание, и потому все они объединяются общим наименованием гностиков».
В Церковь Христову будут проникать гностические мнения, что не Господь страдал, что к Кресту пригвождали не Богочеловека, а призрак, и потому страдания были призрачны.
Св. Ириней Лионский таковым отвечал: «Он рассудит и тех, которые почитаю Христа призрачным. Ибо как они сами воображают, что они истинно рассуждают, когда их Учитель был призрачное существо? Или каким образом они могут иметь от Него нечто твердое, если Он был только призрачное существо, а не Истина? Как они могут истинно участвовать в спасении, если Тот, в Которого, как говорят они, веруют, показал Себя призрачным? Поэтому, у них все призрачно, а не истина; и теперь может возникнуть вопрос: не представляют ли по большей части и они, так как они не люди, но бессловесные животные, только тени людей?»
Была лукавая попытка показать, что не Господь смертельно скорбел и страдал, ибо Он есть Дух. А Дух физически страдать не мог. Подменялась Тайна Воплощения. Это коварная прелесть долго смущала умы, лишая человека участия в тайне Боговоплощения. Ибо, если Господь не пришел в плоти, не страдал и не скорбел, то все произошедшее в переломные дни еврейского месяца Нисан, есть фикция, натуральный обман.
В эллинское неплатоническое сознание темная сила вносила суждение о Христе, как некоем призраке. Но, слава Богу, что уже в эллинской среде будут находиться люди, способные ответить на еретические суждения. Одним из таковых был Св. Ириней, выходец из эллинской Азии, ставший епископом Лионским и просветителем Запада.
Он писал: «Он будет судить эвионитов: как они могут спастись, если совершивший их спасение на земле не есть Бог? И каким образом человек перейдет в Бога, если Бог не перешел в человека? И как человек избегнет рождения смертного, если не чрез новое рождение, дивно и неожиданно Богом данное в знамение спасения, т.е. через возрождение от Девы, посредством веры? Или как они примут усыновление от Бога, оставаясь в таком рождении, которое свойственно человеку в этом мире. Каким образом Он (Христос) имел более, чем Соломон или более, чем Иона, и был Господом Давида, если Он был той же сущности, как и они? Как Он победил того, который был силен против людей и не только победил человека, но и держал его под своею властию, - и сего победителя победил, а побежденного человека освободил, если Он не был выше человека, некогда побежденного? Кто же лучше и превосходнее человека, созданного по подобию Божию, как не Сын Божий, по подобию Которого человек создан? И поэтому Он под конец представляет подобие: Сын Божий сделался человеком, воспринимая в Себя древнее создание (Свое)».
Враг рода человеческого со всех сторон пытался увести человека со спасительного пути, затемняя ум и создавая тупики.
«Он рассудит и лжепророков, которые, не получив пророческого дара от Бога и не имея страха Божия, по тщеславию или ради корысти, или чего другого, по действию злого духа принимают на себя вид пророков, говоря ложь против Бога» (Св. Ириней Лионский).
Истинной духовный человек, испытавший Богопознание, вряд ли уклонится в ересь.
«Он испытает и учение Маркиона, как он допускает двух богов, разделенных между собою бесконечным расстоянием? Или каким образом будет благ Тот (Бог), Который отвлекает чужих людей от их Творца и призывает в свое царство? И почему оскудевает  Его благость, не всех спасая? И почему Он является благим в отношении к людям, а в отношении к творцу людей весьма несправедливым, отнимая у Него достояние Его? Каким образом Господь, если он принадлежал другому Отцу, принимая хлеб от окружающего нас творения, назвал его Своим телом и растворенную Чашу исповедовал Своею Кровию? И почему Он называл Себя Сыном Человеческим, если Он не воспринял человеческого рождения? Каким образом мог отпускать нам грехи, в которых мы виновны пред нашим Творцом и Богом? Каким образом, если он не был Плотию, а только казался как бы человеком, Он был распят и их прободенных ребр Его вышли кровь и вода? Какое же тело положили во гроб, погребавшие Его? И какое воскресло из мертвых?» (Св. Ириней Лионский).
Сколько путаницы будет наслаиваться на чистое и Святое Предание. Опасность заключалась в том, что еретики прикрывались именем Христовым, зачастую не понимая, что являются пешкой в коварной игре. Причем ереси повторяются с различными видоизменениями почти каждые 80-100 лет. Изменения, порой, столь незначительные, что неискушенному человеку трудно разобраться, кто валентинианин или арианин, или свидетель Иегова. В этом заключена логика лукавого и видимость свободы с претензией на право выбора. И потому необходимо христианскому сознанию знать первоначальные искажения истинного Учения, чтобы распознавалась личина, в которую рядит себя ложь. Огромная заслуга в разоблачении первых еретических учений принадлежит Св. Иринею Лионскому. Он грамотно раскрывал губительность ереси в своих посланиях:
«Духовный человек будет судить и последователей Валентина, потому что они, хотя языком исповедуют Одного Бога Отца и что от Него все произошло, но Самого Творца всего называют плодом недостатка или несовершенства. И хотя также языком исповедую Одного Господа Иисуса Христа Сына Божия, но в своем учении приписывают Единородному свое произведение, а Слову свое, и иное Христу, а иное Спасителю, так что по их взгляду, хотя все почитается как бы за одно, но каждое из них понимается отдельно (существующим) и имеющим свое собственное происхождение сообразно с своим сочетанием.
Итак, они только языком допускают единство Бога, а их мысль и разум исследуют глубины, отступая от единства, и они подвергнутся многообразному суду Божию, когда о своих измышлениях будут допрошены Христом, о Котором также говорят, что Он родился после плиромы Эонов и Его порождение было после уменьшения или отложения, и относительно страдания, испытанного Премудростью, они сами помогали при родах. Их обвинит их собственный пророк Гомер, коего урокам они обязаны своими вымыслами, так как он говорит следующее: «Как двери ада, ненавистен мне тот человек, который одно таит в сердце своем, а другое высказывает». Духовный человек буде судить и суесловия худых гностиков, показывая, что ни ученики Симона Волхва».
Вся еретическая путаница имела четкую цель: показать нереальность и туманность событий, связанных с Богочеловеческой деятельностью Иисуса Христа.
Но не только гностики будоражили Церковь Христову. Были христианские общины, отказывающиеся признавать тексты Св. Писания и опирающиеся на так называемый недостоверные сведения, получившие названия апокрифов. В этих апокрифах были не только недостоверные или сомнительные сведения, но и откровенная ересь. Например, Иисуса Христа считали не Сыном Божьим, а простым человеком, сыном Иосифа и Марии, на которого сошел Дух Святый. В апокрифическом евангелии от евреев читаем как бы слова Иисуса Христа: «Дух Святой – Матерь Моя». В арамейском языке дух – женского рода, и появляется странная идея, противопоставляющая себя Истине, согласно которой Сын вечно рождается от Отца, а Дух из Него (Отца) исходит. Эти заблуждения становятся понятными, когда раскрывается истинная цель: низвести Христа до простого и обыкновенного человека, не способного, ибо он не Бог, совершить человеческого спасения.
Можно сказать, что и гностики, и последователи апокрифов несли в принципе одно и тоже – либо лишали Христа Божественности, либо человечности. Все остальное, например, искажения притч и сказаний, представляет собой маску, наброшенную на действительную причину. Пройдут столетия и будут сомневаться и в бытии Иисуса Христа. Вопрос о Его Богочеловечестве, страданиях и скорби даже не будет ставиться, личность Иисуса будет представляться легендарной. Её станут обыгрывать в искусстве, ставить на вид в качестве художественного и эстетического вкуса, борющегося с вульгарностью и бездарностью. Христос будет являться в «белом венчике из роз» как некий нравственный императив, осуждающий слабого Понтия Пилата и понимающий деятельность темной силы. Господа попытаются перевести в область искусства, которое своим корнем имеет искушение. Его действия и будут имитировать. Эти имитации опаснее, чем откровенное противоборство, например, Цельса или Порфирия.
Безусловно, влияние этих философов имело пагубное влияние на формирующееся сознание, но, повторюсь, с ними было ясно, как бороться. Еретики так не говорили, как, например, Цельс: «Далее, если Он сам так решил, если Он принял казнь, повинуясь Отцу, то очевидно, что все совершившееся с Ним как Богом по Его воле и мысли не должно было быть для Него болезненным и тягостным; что же Он зовет на помощь, жалуется и молит об избавлении от страха смерти, говоря: «Отец, если можно, да минует Меня Чаша сия». И вот вы ученики Иисуса, даже ложью не сумели облечь свои измышления в форму правдоподобия. Неудивительно поэтому, что некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения, доходят до того, что налагают на себя руки, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись Евангелия, чтоб иметь возможность отвергнуть изобличения».
Еретики извращали и хитрили, писания же Цельса давали четкие представления с кем приходиться бороться. Например, Цельс писал, что христианство имеет последователей только среди невежд. Откровенная неправда, которую стыдно, естественно, опасаться. Достаточно вспомнить Св. Климента Александрийского, Оригена, Тертуллиана, Св. Иринея Лионского, св. Дионисия Ареопагита, Св. Иустина Философа и целый сонм Святых, их же Бог весть. Следующее его суждения касалось чудес Господних. Его примитивный мир не принимал горнего. Чудеса Христовы для него сказки, заимствованные из эллинской мифологии. На это можно кратко возразить, что в свои представления об эллинизме Цельс вплел свои же представления об Иисусе Христе.
И почему следует верить суждениям эллинского философа, исследующего небо, вперив очи в землю, и не принимать живого свидетельства Апостолов?
С таким образом мышления невозможно понять Таинство Воплощения, которое ему видится обманом, ибо Всемогущий Бог не может войти в презренного человека. И это говорит эллин, в мифологии которого обожествляется человек. Его узкому уму не дано было понять, что человек – венец творения, образ и подобие Создателя, и потому Сын спасает через Таинство Боговоплощения Свое творение, наделенное разумом и совестью, чего нет, как известно, у животного мира.
Сей последователь античной философии, не мог принять главного – Непостижимости Бога. Учение Христово ему виделось худшим заимствованием платонизма, причем превратно понятого. При этом в каждом его так называемом «Правдивом слове» сквозит нескрываемая ненависть и презрение к Христу, что и видно из вышеприведенного отрывка. Он для него обманщик. Все фиглярство античного мира перенес на праведника. Это были судороги загнивающих ветвей, не имеющих отношения к настоящему философскому древу Аристотеля, Платона, Плотина. Даже Порфирий, несмотря на свое неприятие Истины, пытался неплохо относиться к Божественному Учителю. Он писал, что «кое-кому покажется парадоксом то, что я намерен сказать. Боги признали Христа весьма праведным и получившим бессмертие и вспоминают о Нем с большой похвалой». Геката, по Порфирию, называет Его благочестивейшим, и, как считает, философ, «как все праведники, удалился на небеса; поэтому Его не надо хулить, а надо сожалеть о неразумии людей».
Правда, признавая праведность Христа, последователей Его Порфирий считал глупцами и лжецами. Весьма виртуозная диалектика! Теперь понимаю, у кого учились классики марксизма.
Но, как сказал выше, вся диалектика противников была настолько примитивна, что вступать с ними по-серьезному в полемику было для апологетов занятием скучным. Как примитивному сознанию объяснить Непостижимое Божество? У него сдвиг по фазе произойдет: его циркуль не может выйти за пределы белого листа бумаги, потому что там чертить нельзя. Трудно понять, что Вечность вошла в наше время и пространство, освобождая от тысячелетнего рабства. А когда не понимают, то начинают жалко витийствовать или, подобно охлосу, когда не хватает аргументов, хватаются за камни, и отправляют не согласных с ними на виселицы и распинают на крестах. Даже не смущает, что христиане, подобно своему Божественному Учителю, безбоязненно идут на смерть, на уготованные им лишения и скорби. Даже факты бесстрашия еретиками и язычниками подаются как тупой фанатизм и упрямство. Но христиане помнили, что Господь – Первенец, открывший путь обожженному человечеству, с ними.
«И тотчас, как Он еще говорил, приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его и ведите осторожно. И, придя, тотчас подошел к Нему и говорит: Равви! Равви! и поцеловал Его. А они возложили на Него руки свои и взяли Его. Один же из стоявших тут извлек меч, ударил раба первосвященникова и отсек ему ухо. Тогда Иисус сказал им: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме и учил, и вы не брали Меня. Но да сбудутся Писания. Тогда, оставив Его, все бежали. Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них» (Мк. 14: 43-52).
 Чтобы войти в Царство Божие, надо было пройти не только физические страдания, но и нравственные: через иудин поцелуй. Иудейский мир отрицал своего Спасителя, хотя каждое слово Св. Писания драгоценно предвосхищало совершающиеся события. Их сознание, несмотря на все пророчества, не могло согласиться, что Господь принял на себя образ обыкновенного человека. Об этом писал пророк Исайя, однако в их головах не укладывалось Боговоплощение, и вместо почтения в душах зарождалась злоба и способность на предательство. Обратим внимание, что Иуда не просто показывает место, где находился Господь и Его ученики, но совершает величайшую подлость, целуя Христа. Предательство стало сутью Иуды. В этот момент, видимо, он чувствует себя Мессией. Собственное предательство возвышается и оправдывается в его глазах. Совершаемая мерзость видится благороднейшим поступком. Возможно, как думают некоторые, он надеялся, что Христос явит Свою силу и огнем очистит Израиль от язычников. Но скорее всего, Иуда уже не верит во Христа, и  его поцелуй возвещает его окончательное неверие: возвещает радость, что он, Иуда, избавляет Израиль от учителя, не оказавшегося царем.
Возможно и то, что в сознании Иуды был целый рой предполагаемых умственных движений и нравственных самооправданий. Но этим поцелуем не только Иуда, но весь народ отказывался от своего Творца. Арестовывая своего Создателя, иудеи сам арест едва не превратили в обыкновенную потасовку и драку. Но Господь не позволил сему свершиться. Он в этот мир пришел не для того, чтобы проливать людскую кровь и уподобиться одному из многочисленных разбойников; если предательство уже совершенно, то пусть все сбудется по Писаниям. Человек, как и предвидел Бог, пошел своим, не Его путем.
Для того чтобы человек вернулся на путь Божий, Христу надо было показать, напомнить о нем. Там, в темной ночи, в наготе, скрылся Св. Евангелист Марк, символизируя собою Церковь, еще убегающую, но спустя три дня, облеченную в Плащаницу Господа Иисуса Христа. По-другому, видимо, не могло быть. Ибо вхождение в Богобытие предполагает отречения от прежнего мировосприятия и мировоззрения. С голого состояния начиналась Церковь и Её одеянием, кроме Св. Плащаницы, станет кровь мучеников, повторяющих путь Христов. И Церковь последовательно будет хранить сей Святой путь. В античный мир Она войдет, увенчанная терновым венцом и обладающей Апостольским знанием. Ни одна деталь не ускользнет от внимательного взгляда учеников, дабы после, переосмыслив и вооружившись Словом Божьим, беспрекословно следовать Ему.
Церковь в античное время не разбегающаяся толпа, но четкая и организованная община, спаянная Телом и Кровию Христовой в Единое Целое, водимая Учением Апостолов и епископами, получившими преемство от самих Апостолов и мучеников.
И никто не подменял церковное учение, как ложно предполагал Цельс, Она была, есть и будет неповрежденной. Ереси, как были тогда, так есть и ныне. Это испытания для верных, проверка, так сказать, на прочность. Научение тому, что следовать необходимо не за человеческой мудростью, но за Живым Богом, Которого по доброй воле впускаем в свое сердце. Следование же по Богу возможно только тогда, когда сохраняем живую связь с Матерью-Церковью. Мир будет пытаться осквернить христианское сердце (вдруг почему-то язычникам христиане становятся не безразличны). В эти трагические дни не стоит эмоционально взрываться и предаваться стихиям сего бренного мира, или уклоняться от истинного Богословия в глупые басни, но «будучи философом не на словах, а на деле, ценя премудрость не по одежде, но по истине, - мы, которые сознание добродетелей ставим выше тщеславия, - говорим немного, но живем как слуги и почитатели Бога, мы должны в духовном повиновении проявлять то терпение, которому научаемся из Божественных наставлений. Эта добродетель у нас обща с Богом; от Него терпение начинается; от Него слава и достоинство терпения получают свое происхождение. Начало и величие терпения от Бога. Человек должен любить то, что любезно Богу и величие Божие предлагает ему то благо, которое само любит. Если же Бог Владыка и Отец наш, то будем подражать терпению Владыки и вместе Отца, потому что как слуги должны быть покорны, так и детям неприлично быть выродками» (Св. Киприан Карфагенский).
Строго и ясно. Именно терпения не хватает человеческому естеству при Богопознании, но без него немыслимо твердое исповедание веры Христовой. В терпении залог высшего, что есть в человеке, - любовь. По любви к нам Господь терпит поношение ареста и идет в этой страшной ночи на судилище нечестивцев. Так и древняя Церковь воспринимала свой путь. «Любовь есть союз братства, основание мира, крепость и утверждение единства: она больше веры и надежды, она предшествует благотворению и мученичеству, она вечно пребудет вместе с нами у Бога в Царстве Небесном. Отними у нее терпение, и она, как разоренная, перестанет существовать. Отними у неё способность переносить и претерпевать, и она останется без корней и сил», - писал Св. Киприан.
Церковь терпеливо ждала, пока античный мир постепенно и со страшным скрипом, с бурными сомнениями и спорами, не вошел в Ее Ограду. Терпением и смирением побеждал Господь, так же поступала и Его верная Церковь. Ибо «нетерпение есть зло Диавола, как и тот, в ком обитает Христос, является терпеливым, так, напротив, всегда бывает, нетерпелив тот, чьим умом владеет непотребство диавола» (Св. Киприан Карфагенский).
Терпением и любовью утверждалась жизнь Вселенной. Христос призывал отмщение отдать Богу: сердце человеческое должно было быть чисто от мести. Если мстительность войдет в наше сердце, то любовь покинет его. Угроза же Божиим Судом есть констатация непреложного факта, более того, попытка спасти человека, решившего вершить свой суд. Христианин должен поступать так, как поступал Сам Господь, вплоть до мельчайших деталей, не удивляясь тому, что преходящий мир не понимает Вечность.
«И привели Иисуса к первосвященнику; и собрались к нему все первосвященники и старейшины и книжники. Петр издали следовал за Ним, даже внутрь двора первосвященникова; и сидел со служителями, и грелся у огня. Первосвященники же и весь синедрион искали свидетельства на Иисуса, чтобы предать Его смерти; и не находили. Ибо многие лжесвидетельствовали на Него, но свидетельства сии не были достаточны. И некоторые, встав, лжесвидетельствовали против Него и говорили: мы слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный. Но и такое свидетельство их не было достаточно. Тогда первосвященник стал посреди и спросил Иисуса: что Ты ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют? Но Он молчал и не отвечал ничего. Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти. И некоторые начали плевать на Него и, закрывая Ему лице, ударять Его и говорить Ему: прореки. И слуги били Его по ланитам» (Мк. 14: 53-65).
 Страшное зрелище, но Иудея последовательно к этому шла. Она слышала Правду, но не поклонилась Ей, а ожесточилась, обрекая на смерть. Чудовищное лицемерие проявили первосвященники, вопрошавшие Христа. Им не нужна была Истина, им нужно было свидетельство, по которому можно было бы осудить, соблюдая видимость законности. Понимали ли они, что подымают руку на Самого Бога? Порой, кажется, что задуманное зло они совершают сознательно.
Спустя годы в «Иудейских древностях» Иосиф Флавий напишет: «В это время жил Иисус, мудрый муж, если только его можно назвать человеком. Ибо Он творил чудеса и учил людей, которые радостно воспринимали возвещаемую Им истину. Много иудеев и эллинов привлек Он на свою сторону. Это был Христос. Хотя Пилат по доносу знатных людей нашего народа приговорил Его к распятию на Кресте, прежние Его последователи не отпали от Него. Ибо на третий день Он снова явился к ним живой, как об этом и о многих других чудесных делах Его предсказали Богом посланные пророки. И до нынешнего дня существует секта христиан, которые от Него получили свое имя».
Первосвященники знали о Его чудодейственной силе, но пораженные неверием (в основном это были саддукеи, не признававшие Царства Божия) и государственной необходимостью, шли на Его уничтожение. Когда-то Ирод избивал младенцев, надеясь избить Бога. Неужели настолько отупели, не понимая, что невозможно убить Жизнь, или, зная, что перед ними Животворящий Бог, сознательно шли на Богоубийство (тогда это даже не люди, а какие-то отморозки). Что происходило в их сознание, то Бог весть. Но поразительно, что Иосиф Флавий, человек неглупый, скрупулезно писавший о Человеке, подразумевая в Нем Бога, не веровал в Него, Церковь же называя сектой, т.е. раскольниками.
Возможно, что в Церкви Христовой видели разрушительную силу единству их Закона. Вначале осудят за нарушение закона Создателя закона, потом, продолжая упорствовать, будут судить Его братьев и учеников.
«Первосвященник Анан собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как несколько других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями» (Иосиф Флавий).
Видимо, иначе быть не могло. Господь создавал бытие, согласное с пророками, где важнейшее был не закон, жестоко карающий, а милость и жертва. Каждый день читали в синагогах эти слова из псалма, и каждый день нарушали его.
Христос пришел исполнить закон, но вот этого, как ни покажется странным, иудейские первосвященники и боялись. Они являли собой удивительную близорукость (или дальнозоркость), присущую земной власти.
В иерусалимском синедрионе происходил уникальный момент истины: власть Божественная встретилась с властью земной. Встретились два мира: Любовь, Советь и Дух, а напротив тупое следование букве закона, причем дополненного человеческими предрассудками. И земная дольняя власть не могла вместить горнее со-бытие. Дольняя власть от осознания того, что внутренне, да и внешне, не способна переродиться в горнее, начинает в бешенство нападать на Само Небо.
Истина непоколебима, и потому ложь беснуется. Идущие с Богом, знают об этом, и весь ход церковной истории показывает, что она развивается по своим законам, вопреки общепринятой диалектике.
Церковь пребывала в молитве, жила общиной во взаимопомощи, где царствовала неподдельная дружба и любовь, а римский мир насиловал себя и считал, что все так должны жить. Им было странно, что христиане не желают участвовать в их общественной жизни. Языческий мир не понять, что его представления не вписывались в систему координат христианского сознания. Античный мир играл, и в этой игре процветало непомерное тщеславие. Плиний Младший писал об императоре Домициане:
«Домициан был устрашающего вида: высокомерие на челе, гнев во взоре, женоподобная слабость в теле, в лице бесстыдство, прикрытое густым румянцем. Никто не осмеливался подойти к нему, заговорить с ним, так как он всегда искал уединения в укромных местах и никогда не выходил из своего одиночества без того, чтобы сейчас же не создать вокруг себя пустоту».
В противоположность цезарю его жена, Домиция Лонгина, как пишет Светоний, «готова была хвастаться любым своим распутством», но объединяла их ненависть к ближним.
Скажут, что не цезари определяют нравственное состояние народа. Возможно. Но даже в правление мудрого Траяна, римский мир содрогнулся от безумных гладиаторских боев, длившихся 123 дня подряд, в которых участвовали 10000 гладиаторов.
Кстати, при этом добродетельном императоре вновь откроются преследования против христиан. Чем они не угодили цезарю Траяну? Видимо, тем, что были другие, из иного мира, а раз так, то необходимо было либо уничтожить, либо приручить. Поэтому какое для христиан имело значение добродетель императора, его успешная борьба с доносчиками и негодяями: это борьба внутри его мира. И пусть он любим эллинами и римлянами, но он в стане врагов Божьих. Как и его преемник Адриан, сокрушавший Иерусалим и основавший Элию Капитолину; влюбленный в эллинское искусство и обожествлявший внешнюю красоту своего раба Антиноя. В Антиное античный мир судорожно искал спасение и красоту. Но возможно ли Антиноя сравнить с Христом, творение с Творцом. Вот где корень глубочайшего различия.
Вся красота Антиноя неминуемо превратилась в прах, безобразное тление; костлявый скелет и череп с выбитыми или изъеденными червями глазницами. Христос же, как истинный Бог, не увидел тления. Потому мертвецы остаются с мертвецами, живые идут вослед жизни. Живому нет нужды общаться с мертвым языческим миром.
Конечно, могут быть возражения: при добродетельном цезаре предпочтительнее жить, чем при кровожадном. Но история свидетельствует, что при кровожадных цезарях христианский мир не испытывал столько проблем, сколько при «лучших». Исключение составляет Нерон. Но сей император вообще уникальный тип, которого надо было тщательно изучать врачам-психиатрам. Но, например Домициан, при всей его свирепости, к христианам проявлял терпимость, не испытывали римской ненависти к христианам Каракалла и Гелиогабал. Они не признавали правду христианства, но, по крайней мере, признавали  в нем религиозный культ.
В принципе, безусловно, все эти императоры-язычники были глубоко чужды христианскому миру; что стоик Марк Аврелий, что Гелиогабал, про которого историк писал, что «смысл жизни состоял для него в придумывании все новых и новых наслаждений. Он устилал розами столовые, ложа и портики и гулял по ним. Он не соглашался возлечь на ложе, если оно не было покрыто заячьим мехом или пухом куропаток, который находится у них под крыльями. Он часто ел пятки верблюдов, гребни петухов, языки павлинов и соловьев. В своих столовых с раздвижными потолками он засыпал своих прихлебателей таким количеством фиалок и других цветов, что некоторые, не будучи в силах выбраться на верх, задохнувшись, испускали дух. Передают, что он дал в цирке зрелище морского сражения в каналах, наполненных вином. Он носил тунику всю в золоте, носил и пурпурную, носил и персидскую – всю в драгоценных камнях, причем говорил, что он отягощен бременем наслаждения» (АЖА, Тел. XIX- XXIII).
Христианам вряд ли стоило подражать римскому миру, отягощенному бременем наслаждений. Может быть, римский мир мог научить христиан доблести? Но это весьма спорно. Позднеримская эпоха, начиная со времен Суллы и Гая Мария, преуспела во взаимном истреблении: гражданские войны стали спутником «славной» римской истории.
Антоний режется с Октавианом, Флавий с Нероном и Вителлием, Нерва в недоразумениях с Траяном. Безумства Комода остановила рука Пертинакса, которого зарезали преторианцы, торговавшие властью, как шлюхой (интересно, что народ свой город стал называть шлюхой); потом наступит период триумфов Септимия Севера, разбившего трех императоров. Геродиан писал, что «ничто нельзя сравнить с битвами и победами Септимия Севера ни по численности войск, ни по длительности преодоленных расстояний, ни по количеству сражений, ни по быстроте переходов. Велики были битвы Юлия Цезаря с Помпеем, где с обеих сторон сражались римские войска, битвы Августа с Антонием или сыновьями Помпея. Но нелегко привести еще пример, чтобы один человек победил трех императоров, уже правивших». И так будет вплоть до царствования Феодосия Великого.
В чем же доблесть? Во взаимной резне? Сомнительно. Последователям Истины нечего было делать в потоке лжи и самолюбия. Поэтому Господь молчал и не отвечал вопрошающим. Ответ прозвучит только на прямой вопрос. Христос показал пример, как необходимо поступать Его последователям. Путь Христа не есть путь в замкнутом пространстве.
Замкнуться и относиться с презрением к угнетателям представляется ошибочным. В этом представлении кроется революционность; в революционном же порыве присутствует восторженный эгоизм и поза. Кстати, тщеславие и гордость, производные зависти и ненависти. Поэтому только любовь и сострадание должны двигать христианское сердце.
Способный на любовь может выдержать нападки окружающих и победить обстоятельства. Победить, возможно, если в сознании освободился от сомнений, которые посещают человека, ибо даже животный инстинктивный страх можно перебороть, но сомнение во Христе приводит к поражению. Видимо, потому Петр и отрекался, что при своей горячности, засомневался в Сущем.
«Когда Петр был на дворе внизу, пришла одна из служанок первосвященника и, увидев Петра греющегося и всмотревшись в него, сказала: и ты был с Иисусом Назарянином. Но он отрекся, сказав: не знаю и не понимаю, что ты говоришь. И вышел вон на передний двор; и запел петух. Служанка, увидев его опять, начала говорить стоявшим тут: этот из них. Он опять отрекся. Спустя немного, стоявшие тут опять стали говорить Петру: точно ты из них; ибо ты Галилеянин, и наречие твое сходно. Он же начал клясться и божиться: не знаю Человека Сего, о Котором говорите. Тогда петух запел во второй раз. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня; и начал плакать» (Мк. 14: 66-72).
 Он еще не был в состоянии постичь Пятницу, ибо не ведал Воскресенья. Но его плач возвещает о начале возрождения; оно еще смутное и неосознанное, но уже происходящее. Это могло произойти, потому что семя спасительной правды было брошено в добрую почву. Петр первым исповедовал Иисуса Сыном Божьим, и именно его Господь назовет камнем и поставит пасти Свою Церковь. Ни одно пророчество Господа не могло не исполниться. Но Петр, видимо, переоценил свои силы, да и обыкновенное любопытство двигало им. В момент наивысшего духовного напряжения Петром двигала любовь к своему Учителю. Но это любовь была человеческая, а значит изменчивая. Истинная любовь подкрепляется глубокой верой, а ее-то у Петра, как отмечалось выше, было недостаточно.
Для того чтобы вера стала сутью естества Петра, должны были произойти последующие события; после которых произойдет окончательное осознание Богобытия, придет понимание каждой детали, каждого слова, сказанного Господом. Вся дальнейшая жизнь Апостола – гимн Богу, безграничная преданность вплоть до смерти. Тому доказательство мученическая смерть Петра в Риме, в царствование Нерона. Петра хотели спасти верные, но на рассвете он встретил Христа, идущего распяться в Рим. И Петр, вспомнив свою слабость в Гефсиманскую ночь, вернулся в Рим, где был распят вниз головой, казнью еще мучительнее, чем Самого Господа. Но Апостол помнил, что недостоин он Спасителя. И эта память совершила его достойным Бога.
Памятование слабости, порой, дает нечеловеческую силу выдержать испытания. Но это нечеловеческая сила дается Господом тому, кто готов её принять. Эта сила поможет Церкви выдержать страшные гонения в течение трехсот лет. И Церковь следовала за Своим Учителем, у Которого, по словам Апостола Петра, глаголы вечной жизни.
Жизнь временная по отношении к вечной, ценность преходящая. «Ведь, по сравнению той жизни с настоящей, преходящей, коей живем мы теперь, эта последняя является смертью, - так много перемен в ней, так мало постоянства, и сколь кратким временем ограничивается она» (Бл. Августин).
Жизнь христианина, таким образом, принадлежит иному бытию, название которому Церковь Христова. И это бытие обретают блаженные и чистые сердцем.
Но как происходило отпадение от света, если уже естеством своим обитали в лучезарном бытии? Если Господь создал Церковь, Которую не одолеют врата ада? Неужели так силен инстинкт жизни тела? Или все-таки причины отпадения значительно глубже? Безусловно, это причины духовного порядка. Если знаю, что есть иное бытие, то не устрашусь смерти тела. Но это знание вполне может раствориться в языческом мироощущении. К тому же, не следует сбрасывать со счетом демонические силы, постоянно нацеленные на человеческие души. Следует помнить, что нападения бесов происходят постоянно, но это не значит, что имеем право оправдывать свою слабость нападениями темной силы. Зло приходит извне, и в  силах человека открыть для него дверь или закрыть. Если двери оставили открытыми, то лукавые помыслы входят в сознание, услаждая бытие скверностью. Бывает, хуже, когда первую любовь растворяем в обыденности и пошлости; Свет Невечерний в душе вытесняем тусклым освещением; когда Божественный покой подменяем земным ничегонеделанием и полнейшим равнодушием; когда совесть, данная Богом, утяжеляется и хоронится под спудом.
Происходит вначале невидимое отречение от Христа, а в дни гонений и видимое. «Ведь стали же заботиться приумножении наследственного своего достояния и, забыв о том, как поступали верующие при Апостолах и как всегда поступать должны, с ненасытным желанием устремились к увеличению своего имущества. Не заметно стало в священниках искреннего благочестия, в служителях чистой веры, в делах – милосердия, в правах – благочиния. Мужчины обезобразили свою бороду: женщины нарумянили свои лица. Глаза – творения рук Божиих – искажены; волосы украшены ложью. Прибегают к коварным плутням для уловления сердец простых людей; обольстительными приманками завлекают братьев. Заключают супружеские союзы с неверными; члены Христовы предлагают язычникам… Весьма многие епископы, которые должны увещевать других и быть для них примером, перестав заботиться о Божественном, стали заботиться о мирском: оставивши кафедру, покинув народ, они скитаются по чужим областям, стараясь не пропустить торговых дней для корыстной прибыли и, когда братья в Церкви алчут, они, увлекаемые любостяжанием, коварно завладевают братскими доходами и, давая чаще взаймы, увеличивают свои барыши» (Св. Киприан Карфагенский).
Невозможно идти на испытания, если душа преданна земному бытию. И не Христа почитает своим Богом, но Мамону. «Многие побеждены прежде сражения, низвержены без боя и даже не оставили для себя видимого предлога, будто они приносили жертву идолам по принуждению» (Св. Киприан Карфагенский).
Развратный мир Христа уподобил своим соблазнительным вещам и обывательским делам. Но этого мало. Нравственное падение носит не только индивидуальный, но и общественный характер. Сознание переводится в область обыденного, где действие становится плоским, не имеющим духовного смысла. От постепенного привыкания к обыденному состоянию происходит отупение и нравственная деградация.
Деградированное сознание опаснее вражеского. Покинув Благо, они начинают искать слабости в тех, кто твердо исповедуют Христа. Не гонители, а они упрекают христиан, которые уходили в пустыни, спасаясь от гонений, в трусости. Св. Киприан писал: «Потому-то Господь и заповедал скрываться и убегать во время гонения. Так Он учил и так Сам поступал. Венец дается по Божиему удостоянию и его нельзя получить, пока не наступит час для принятия его. И потому, кто, пребывая во Христе, отступает на время, тот не отрекается от веры, а только ожидает времени. Если же кто, не скрывшись, пал, то, значит, он оставался с намерением отречься».
Мысль важная для христианского сознания – исполняй волю Божью и спасешься. Если же свою волю поставишь выше Божественной, то неизбежно случится отступление от Христа. Но были те, кто, любя Бога, не выдерживали страшных страданий.
Св. Киприан повествует: «Господь даровал прощение Касту и Емилию; побежденных в первой битве он сделал победителями во второй, - и те, кои уступили прежде огню, стали потом сильнее огня и одержали победу над тем, чем прежде были сами побеждены. Но они умоляли о помиловании не слезами, а ранами, - не одним только плачевным голосом, а язвами и болезнями тела: вместо рыданий у них текла кровь, из полусожженных внутренностей источалась сукровица».
Дух этих христиан остался с Господом, и потому Христос простил, как когда-то простил отступления Своих первых учеников. И, может быть, их падение еще более укрепило их впоследствии. Христос каждому человеку показывает его путь: следует не сворачивать с Него. Господь требует, чтобы шли по нему и в мирные дни, и в годину гонений. Это путь покаяния, не показного, но внутреннего. Внутреннее покаяние предполагает брань со своим эго. Истинное домостроительство не в сохранении ложного мира, а в уничтожении последствий первородного греха. И эти последствия следует обличать не только в себе, но и ближних своих. Святые Отцы и в этом полагали назначение христиан: призывать к покаянию. Ибо нераскаянных Господь не принимает, и с ними может произойти то, что произошло в древней Церкви с Ананией и его женой Сапфирой, обманувших Бога, и расплатившихся за обман смертью.
Св. Киприан рассказывал удивительный случай: «Во время нашего священнодействия тайно подошла одна совершеннолетняя и в зрелом уже возрасте женщина и, восприяв не пищу, но меч для себя, проглотив как бы смертельный яд, стала мучиться и корчиться, как бы в горячке, и затем, претерпев болезнь не гонения, но своего греха, в корчах и судорогах скончалась».
И таковых эпизодов в истории Церкви предостаточно, когда Христос в Таинстве Евхаристии не допускает к Себе неочищенные души. И неправда, что грешники причащаются. Никто не ведает души человеческой, не знает глубин покаяния.
Те же, кто осознанно шли против Христа, неизбежно приходили к позорной смерти. Первосвященники, отдавшие Христа на распятие, были впоследствии выброшены своим же народом на съедение гиенам. Да и сам город, в котором произошло величайшее преступление, не в собственной ли крови захлебнулся? Этот перечень можно продолжить, если будем последовательно вспоминать римских цезарей, подвергнувших гонению Тело Христово и попиравшие Его Святую Кровь: Тиберий умер в страшных гнойных язвах, источая зловоние, да еще задушенный подушками собственным наследником; Калигула был зарезан преторианцем; Клавдий отравлен не без помощи жены; Нерон, когда уже было близко земное спасение, умирает с пронзенным в горло рабским мечем; Флавии завершат бесславно Домицианом; а философы-императоры будут уходить, испытывая духовную неудовлетворенность и понимая тщету своих имперских усилий. Их философия разродится Коммодом; потом наступит бестолковая пляска сирийцев, и, наконец, последняя попытка античного мира в лице Декия и Диоклетиана выразится в жуткой антихристовой тирании и печальном финале их собственной жизни.
Это тирания была уже побеждена Христом, поэтому Его последователям оставалось лишь следовать вослед Божественному Учителю.
Итак, есть болезнь к смерти, а есть к покаянию, к новой жизни. Вот за эту жизнь и боролась Святая Церковь, корабль Истины, ведущий человечество к Гавани Спасения. А придти к этой Гавани, не неся Креста и не испытав тернового венца, невозможно.
В имени Христа заложено действие, поэтому и называемся христианами. Это действование освобождает человеческое естество от рабства. Но идущий навстречу Свободе обязательно на своем пути повстречает Понтия Пилата.
                Глава 15
«Немедленно поутру первосвященники со старейшинами и книжниками и весь синедрион составили совещание и, связав Иисуса, отвели и предали Пилату. Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он же сказал ему в ответ: ты говоришь. И первосвященники обвиняли Его во многом. Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против Тебя обвинений. Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился» (Мк. 15: 1-5).
Сын исполняет волю Отца, также и христианину необходимо следовать за Сыном.
Тот, кто желает получить царское усыновление, неизбежно столкнется с подвигом или его отсутствием. Но это подвиг не во имя человеческой гордыни, но ради Истины, Любви, Своды и Жизни; подвиг, совершающейся во имя ближних; подвиг, в котором самоопределяется душа, определяется в претории Пилата: либо в граде Божьем, либо с толпой орущих и насмехающихся.
Вот уже две тысячи лет христианский мир противостоит языческому. При этом утверждают, что языческий мир не так уж и плох, забывая, что именно язычник Пилат отдал Христа на распятие. Да и само распятие не «добрые» ли римляне придумали?
К тому же прямое противоборство предпочтительнее той двойственной позиции, которую займет понтийский всадник и прокуратор Иудеи. В этой двойственности не только санкция на уничтожение, но и самоуничтожение. Обреченность толкает, порой, на совершение тяжелых поступков, за которые потом становится стыдно (или забываются из-за отсутствия совести). Часто преступления совершаются под знаком сохранения так называемых общечеловеческих законов: в них видится панацея от всех человеческих бед.
И античность будет цепляться за свою «справедливость» и свое право.
Законы Ликурга и Солона объединятся в Риме, чтобы восторжествовал принципат и гражданское законодательство. Они буду выслушивать обвиняемого, но не смогут его понять: трудно едва тлеющему угольку понять извержение вулкана. Так языческой приземленности было сложно вникнуть в небесный порыв Св. Церкви Христа. Это порыв представлялся смутой и неразумием, наущающим равновесие: языческий мир согласен на мещанское величие. И они готовы принять любой идиотизм, лишь бы он укладывался в нормы античного права. Но в этом праве отсутствовала духовная составляющая, само по себе оно есть мертворожденное дитя. Это право провозглашает свободу совести, но на самом деле освобождает от совести. Ибо так называемая свобода вероисповеданий есть порождение аморфного душестояния, фактического безверия, примитивного атеизма и глупейшего суеверия (во времена этой «свободы» видим расцвет шаманизма, колдовства, астрологии, магии, вплоть до открытого сатанизма).
В таком мире волнует только личное благополучие и господствующим является инстинкт самосохранения (но этот инстинкт слишком близорук и сам себе ставит подножку, о чем и говорилось выше).
Естественно, личное благополучие оправдывается общественным благом. Ради этого лично-общественного блага римоэллин готов совершить жертву. Но в качестве жертвы он видит Христианскую Церковь.
В этом глубокое различие Церкви от языческого мира. Истина никогда не гонит, но бывает гонима. Следует помнить, что нормы общечеловеческого права не вписываются в христианские ценности. Недаром отцы Французской республики будут упиваться римским правом и торжественно объявят век Антонинов блаженным философским веком: в этом веке философы преследовали христиан не судорожно, как Нерон, а методично, по закону, разрезая тела на мелкие кусочки, при этом, мило философствуя (вспомнил Францию, потому что языческие сообщества в основном одинаковые). Эти сообщества не приближают ли царство антихриста?  Не ложь ли утверждается? А если эта ложь становится нормой общежития, то не логично ли бороться против неё, противопоставив язычеству свидетельство веры и крестоношение. Без крестоношения нет Христианства. Это подтверждали и древние Отцы Церкви, писав Апологии римским цезарям.
Отцы прекрасно понимали бесперспективность обращения к императорам. Тот же Иустин не был наивным человеком, обращаясь к Марку Аврелию, и понимал, что не обратит его к Истине. Но Иустин свидетельствовал вероисповедание, ему важно было объявить Божественное Бытие, показать Его реальность. К тому же, обращаясь к цезарям, Отцы были убеждены, что наступит время, когда цезари примут христианство. И так как насилие стало нормой права, то апологеты Христа предупреждали будущих цезарей не уподобляться представителям античного эллинизма. Зубодробительные декреты античных цезарей не смогут победить христианство, но, если этими декретами будут пользоваться цезари-христиане, то неминуемо вернется античность в сознание людей (что и случилось в эпоху Возрождения).
Итак, Истина свидетельствует, это свидетельство может быть и безмолвным, образом бытия. Это свидетельство показывал Господь из глубины веков. Порой, словесная проповедь прекращается, когда языческое право становится определяющим. Это право странным образом требует многоголосной унификации. Но на самом деле происходит насилие большинства над меньшинством. Но Истина всегда в меньшинстве. И даже, если Истина воинствует, то совершает свою брань не против плоти и крови, но против духов злобы, по слову Апостола. Оружие Церкви – Слово Божие, Дух, исходящий от Отца, вдохновляющий на победу.
Но скажут, что со времен Константина Церковь пользовалась поддержкой государства. Возможно и так. Но общество было уже отчасти христианским, и потому участие государственных чиновников в жизни Церкви было естественным. Однако язычество, тысячелетиями укорененное в человеческом естестве, проникало и в сообщество христиан. Трудно было выдавить раба из человека, трудно было не заставить, а убедить не совершать, например, кровную месть. С этими инстинктами Церковь вела повсеместную борьбу, и нравственное состояние общества стало постепенно изменяться, приобретая положительную динамику. Церковь предложила сделать нравственный выбор: либо остаться в языческом мире природных инстинктов, либо обрести свободное Бытие.
В этом выборе истинная свобода совести. Человек желает быть услышанным, и Господь показывает ему его дорогу. Но, бывает, что человеку затыкают уши и предлагают пути, в которых нет свободы. Из трех худших зол – выбирай любое. Это свобода от совести (приведу пример из современной жизни: в светских государствах сегодня свобода совести, но детей почему-то заставляют учить теорию Дарвина, согласно которой человек не Божественное существо, а потомок забавных обезьян).
Там, где предлагают из зла выбирать зло, отсутствует всякая свобода. Вот и Понтий Пилат, вроде бы свободный человек, и от его решения, так ему кажется, зависит даровать жизнь или смерть. Но на самом деле он раб, раб государственной необходимости, которая диктует ему, исходя из общественного блага, приговорить к распятию какого-то иудейского бродягу (да простит меня Господь), в противном случае он потеряет место прокуратора, т.е. материальное благополучие. Вся его философия существования – следовать природе человеческого естества. Но это естество искажено.
Кривозеркальное существование неизбежно приводит к невозможности разорвать порочный круг искаженного бытия: настоящее бытие закрыто для душевных очей.
Выйти из этого порочного круга может помочь только Христос. Его Свет способен приподнять отяжелевшие веки и вывести к истинной Свободе.
Могла ли это совершить эллинская философия? И да, и нет. Её да было в том, что она металась, искала, выбивалась из пещер, пыталась пробить стену между материальным миром и духовным, сломать преграду смертельной необходимости, получив осознанную свободу; нет, обрывала на взлете крылья, вместо Бытия, предлагая иллюзии и фантазии.
Эллинская философия к четвертому веку стала не столько оригинальной, сколько комментированной. Комментировали Аристотеля, Платона, Сократа, но редко встречалась оригинальная мысль. Путь язычества все более становился неопределенным. Этот мир готов был оправдать любую жестокость, чтобы потом ее прокомментировать, исходя из философских концепций древних. В этих комментариях эллин не соединялся, но разъединял свое духовное существо, в конечном счете, отдавая предпочтение природному инстинкту. Кроме того, у эллинской философии не было, по словам Алексея Лосева, острого чувства отпадения от Божества, не было скорбного падения и жажды искупления, а, значит, личного самочувствия, личности.
Соединение возможно только в Соборной и Апостольской Церкви, где Учитель и ученик соучаствуют в личностном событии. Церковь уже две тысячи лет стоит перед язычником Понтием Пилатом, и свидетельствует Истину. И это свидетельство никогда не было легкое, что в пятом веке, что в четвертом. Но мучительно трудно было – в первом. И тот, кто совершал свой выбор и следовал за Христом, должен был пройти путь приговора языческого мира и гнусных насмешек.
«На всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили. Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство. И народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них. Он сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского? Ибо знал, что первосвященники предали Его из зависти. Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варавву. Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским?
Они опять закричали: распни Его. Пилат сказал им: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее закричали: распни Его! Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие. А воины отвели Его внутрь двора, то есть в преторию, и собрали весь полк, и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него; и начали приветствовать Его: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему» (Мк. 15: 6-19).
 Свершалось великое преступление: творение избивало своего Творца, дети смеялись над своим Отцом, искажая данную Этим Отцом природу. Эти дети будут просить отпустить разбойника, потому что его преступление обыденно и понятно; жизнь же праведника неудобна, к тому же Он обличает совесть. Поэтому в требовании распять Того, Кто обличает совесть видится закономерность. И в этой закономерности весь языческий мир, не воспринимающий иную систему координат. Их система не согласно на параллельное следование, она должны обязательно пересечь. В этом пересечении совершается богоубийство, но для этой системы убийство традиционно, ибо несовершенству свойственно устранение совершенства.
Безусловно, это более характерно для среднего сознания, причем, как для иудейского, так и эллинского. Обратим внимание, что встретились два врага: иудаизм и эллинизм. Но как же единодушны они в своем желании уничтожить Добро и Жизнь.
Цинизм, скептицизм, распущенность природных инстинктов встретились с иудейскими зелотами, ревностно любящих, как они думали своего Яхве, чтобы создать на первый взгляд удивительное смешение. Но это смешение сознаний позволяло не замечать уничтожение духовного начала в человеке. Выступив совместно против Добра, привели к победе в своих душах торжествующее зло, что впоследствии привело, как мы помним, к взаимному истреблению. Но Добро, преодолевая мучения, побеждала иудейский и римоэллинский мир.
Церковь Христову распинали, а Она благословляла, верила, что наступит время Боготоржества, верила и тогда, когда, казалось, весь мир обезумел, отрекаясь от Христа.
Впадшим в безумие виделась эпоха Диоклетиана и Галерия, обрушивших на христиан всю мощь государственной машины Римской империи.
Уже была отброшена видимость свободы, и Рим из системы принципата плавно переходил в откровенную тиранию – доминат. Цезарь объявил себя богом и господином. Это кажется на первый взгляд странным, потому что, например, Диоклетиан многими историками считается человеком, обладавшим здравым рассудком. Возможно, что, объявив себя богом, император пытался спасти таким странным образом древнюю религию Рима, систему верований предков, в которой все было по-человечески понятно. У предков же всегда был герой. Но так как герою взяться некуда, то им становился император. И уже не просто человек, но человекобог.
Человекобог же не может потерпеть присутствие Богочеловека: он будет стремиться Его устранить, положит все силы, чтобы распять Его, распять Его Церковь.
Ради уничтожения Церкви готовы были пойти на ограничение гражданских свобод, чтобы вместо Божественного Бытия утвердить примитивное существование человеческого естества, отдавшись в рабство магии и астрологии.
Началось систематическое истребление христиан. Эдикт 303 года фактически давал право убивать каждого христианина. Причем этот эдикт распространялся не только на бедных, но и даже на порфироносных христиан. Вслед за Царем-Христом они проходили путь гонений и казней. Жена Диоклетиана Прииска, его дочь Валерия принуждались к отречению Христа, но они, возлюбив Бога, не пожелали предать Его. Они потеряли имущество и из-за домогательств Максимина Дазы находились в тюремном заключении; их перевозили из одного города в другой (и это при живом муже и отце). Они отказались стать мертвыми душами: бегут от Максимина, но попадают в руки еще худшего варвара – Августа Лициния; бегут и от него и пятнадцать месяцев будут скитаться в плебейском платье, пока их не найдут в Фессалии, где обезглавят, и трупы выбросят в море.
А их отец и муж закончит свою жизнь в Солоне, разводя овощи и покончив с собою, приняв яд. Смерть его близких утвердит Правду, его же – удостоверит тщетность и лживость всех его дел и поступков, приведших к такому печальному финалу.
Против Правды ложь бессильна, и даже Галерий был вынужден подписать декрет о веротерпимости, где разрешил христианам собираться «без опасений и препятствий лишь с тем условием, чтобы всегда оказывали должное уважение существующим законам и властям».
Языческий мир уходил в судорожных конвульсиях, но боялся признать Правду Христа. Однако у него уже не было время для маневра: время выбора жениха уже наступило, иначе можно было остаться старой девой. Двойственность могла привести только к разладу и к самоуничтожению. Это стали понимать последние императоры-язычники. Последним был Лициний, выступавший, кстати, то в роли Пилата, то - Каиафы. Свой путь он завершил печально.
Но почему все-таки столь грозный языческий мир не смог победить христианство? Триста лет бесконечных гонений, убиений, пожаров и костров из человеческих тел, казалось, должны были уничтожить Православную Церковь? Но произошло обратное. Церковь одержала победу. Видимо, одна из причин заключалась в том, что христианский мир не философствовал, а совершил свой нравственный выбор, идя вослед Правде-Христу, предпочитая сиюминутности Вечность. Ради победы Господь шел на распятие.
«Когда же насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его и повели Его, чтобы распять Его. И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его. И привели Его на место Голгофу, что значит: Лобное место. И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял. Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять. Был час третий, и распяли Его. И была надпись вины Его: Царь Иудейский. С Ним распяли двух разбойников, одного по правую, а другого по левую сторону Его. И сбылось слово Писания: и к злодеям причтен. Проходящие злословили Его, кивая головами своими и говоря: э! разрушающий храм, и в три дня созидающий! спаси Себя Самого и сойди со креста. Подобно и первосвященники с книжниками, насмехаясь, говорили друг другу: других спасал, а Себя не может спасти. Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели, и уверуем. И распятые с Ним поносили Его. В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет. А один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить, говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его. Иисус же, возгласив громко, испустил дух. И завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу. Сотник, стоявший напротив Его, увидев, что Он, так возгласив, испустил дух, сказал: истинно Человек Сей был Сын Божий. Были тут и женщины, которые смотрели издали: между ними была и Мария Магдалина, и Мария, мать Иакова меньшего и Иосии, и Саломия, которые и тогда, как Он был в Галилее, следовали за Ним и служили Ему, и другие многие, вместе с Ним пришедшие в Иерусалим» (Мк. 15: 20-41).
 Живущий в Истине не умирает вовек. И несущий Крест создает иную реальность. Крестом была побеждена античная цивилизация. Крестоносец переходил из царства необходимости в Царство Свободы, в которой стихии были подвластны Божественному Бытию. Конечно, выдержать крестоношение невероятно трудно, и это выдержка доказывает безусловную помощь со стороны Бога.
Находясь на кресте, человеку трудно контролировать свое сознание: лопаются легкие, перетягиваются жилы, пересыхает во рту и западает язык. И мучители, зная это, предлагают приговоренным дурманящий уксус, чтобы при последнем издыхании лишить человека осознанного принятия вечности. Выдержать крестное мучение способен только человек Божий. Тот, кто погибает из-за совершенных преступлений, пребывает в области физических инстинктов: смерть видится освобождением от боли, но не возрождением к Новой жизни. Христос же совершил с человеком перелом: физическая боль, принося скорбь, уже не управляла человеком. На Кресте человек становился действительно свободным. В этом парадоксе и антиномии один из фундаментов Учения Христа.
И ради нашей свободы Творец взошел на Крест. Там, на Кресте, Он был одинок. Впрочем, то, что люди покинули Господа, было закономерно: раб не мог понять Свободы, не приняв Её в свое естество. Бог же в одиночестве призывал Бога, показывая нам, что в самые тяжелые времена необходимо в первую очередь обращаться к Богу. Даже тогда, когда, кажется, что Он покинул, и нет уже сил терпеть преступления этого лживого и лицемерного мира, необходимо предавать свою душу в Его руки. Те руки, которые пропяли  «добрые» язычники, но ожидающие нашего к Нему Обращения. Господь взошел на Крест, чтобы мы стали другими, как говорят Св. Отцы, обожженными.
Св. Григорий Богослов размышляет: «Кому и для чего пролита  Сия излиянная за нас Кровь – Кровь великая и преславная Бога и Архиерея и Жертвы? Мы были во власти лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти, спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена? Если лукавому, то как это оскорбительно. Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, за свое мучительство, берет такую безмерную плату, что за неё справедливо было пощадить и нас. А если Отец; то, во-первых, каким образом? Не у Него мы были в плену. А, во-вторых, по какой причине Кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна? Или из сего видно, что приемлет Отец, не потому, что требовал или имел нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было осветиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя Силою и возвел нас к Себе чрез Сына посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому оказывается Он во всем покорствующим? Таковы дела Христовы, а большее да почтено будет молчанием». А в другом месте Св. Григорий добавляет: «Мы возымели нужду в Боге, воплотившемся и умерщвленном, чтобы нам ожить».
Ожить не ради продолжения греховного существования, но  ради великого торжества Свободы, обретаемой в Ограде Божественного Бытия, Которое есть Церковь Живая. Св. Ириней Лионский скажет: «Где Церковь – там и Дух Божий, где Дух Божий – там и Церковь».
Живущий в Духе и приемлющий Божественную Плоть пребывает в реальности Первобытия, удостаиваясь высшего совершенства. Но, чтобы достичь этого совершенства, необходимо доказать свою духовную готовность к встрече со Своим Творцом. Отсюда и похвала мученичеству, которое претерпевали истинные христиане.
«Оно есть основание жизни и веры, оно есть опора спасения, союз свободы и чести, и хотя есть нечто и другое, посредством чего можно достигать света, однако достигать обещанной награды гораздо лучше посредством искупительных наказаний. Оцените сколь велика слава, когда дух, совлекшись похотей сей жизни и отрешившись от всей природы и общения с миром, противостоит нападению противника и не страшится жестокости мучителя, когда человек воодушевляется тем именно мучением, от которого, по-видимому, должен был погибнуть, когда он в том именно находит укрепление своих сил, чем наказывающий думает увеличит мучения. Ибо, хотя отскакивающие от твердых ребер когти (род орудий пытки) снова запускаются в раны, и хотя при ударах бичами, ремень с оторванной частью тела снова возвращается на одно и то же место, - но мучимый стоит неподвижно, мужественно препобеждая казни свои и сосредотачиваясь в самом себе; потому что во время этого торжества палачей, Христос, за которого мучимый страдает, терпит более, чем сам мучимый. И если бы кто отверг когда Христа, то подвергается вине тем самым, чем должен  был одержать победу; отсюда необходимо все терпеть тому, для которого от казни зависит победа» (Св. Киприан Карфагенский).
В этом мучительном шаге человек проявляет свою любовь к Богу. Сама Любовь сораспинается вместе с человеческим естеством. И теперь человек готов умереть, чтобы воскреснуть вместе с Богочеловеком. Ради этого воскресения христианин шел на безусловный подвиг.
И совершающий этот подвиг соединим телом и кровью со Своим Христом. Совершается так чаемое человеком освещение, созидание Святого Царства уже здесь на земле. При этом происходит освобождение не только человеческого естества, но и всей природы. «Ибо Бог всем богат, и все принадлежит Ему. Надлежит также, чтобы и самое творение, восстановленное в первобытное состояние, беспрепятственно послужило праведным; и это показал Апостол в послании к Римлянам, так говоря: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих; потому что тварь покорилась суете не добровольно, но ради покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тления в свободу славы сынов Божиих»» (Св. Ириней Лионский).
И в этом истинная любовь, когда, восходя на Крест, думаем и о порабощенной в результате нашего греха твари. Согрешили в ветхом Адаме, встаем в Новом. Который показывает нам пример в каждом Своем поступке. Пример не умозрительной любви, но делательной. «Он соделался смертным, чтобы мы могли быть бессмертными, и подвергся общему человеческому жребию Тот, Который управляет человеческим жребием, чтобы ясно было, что Он для нас совершил то, что претерпел» (Св. Киприан Карфагенский).
Вся античная философия меркнет пред тем, что совершил Господь. Вместо умозаключений Бог Своим подвигом учит нас последовательно строить по кирпичику здание Любви и Свободы, Вечности и Непостижимости.
И основанием этого здания является – Личность Иисуса Христа. Не абстрактная теория, а самый что ни на есть Человек. И человек соответствует своему наименованию тогда, когда в нем Бог. Во имя этого великого факта было совершенно распятие. В противном случае превращаемся в членов животного царства. Кстати, гипотезу о нашем животном происхождении человечеству постоянно навязывают уже в течение многих веком, тем самым, отказывая в Богобытии. Вместо высшего предлагают низшее. Поэтому от каждого христианина требуется исповедания его веры.
Стоит удивляться мужеству древних христиан. В Риме до сих пор показывают древние катакомбы, где сооружались подземные усыпальницы, в которых хоронили мучеников веры и любви. Гробницы праведников служили указанием пути от одного храма к другому. Это были светильники, рассеявшие тьму подземного мрака. Откроем месяцеслов и обнаружим имена мучеником, в честь которых, может быть, и сами названы: увидим их потрясающую отвагу и твердость. Возможно, поэтому аморфный античный мир содрогнулся и склонился пред величием Малых сих.
Они «совершенно освободились от отвратительнейшей бездны мира, - они победили условие насильственной смерти», - скажет Св. Киприан из Карфагена.
Как известно, человек издревле боится смерти. И зачастую страх смерти толкает его на совершение тяжелых ошибок и преступлений; или же на полное пренебрежение жизнью, ибо понимает, что все закончится смертью; или же, во многом по той же причине, бросается в пучину наслаждений и разврата, превращаясь, тем самым, в человека только по внешнему виду, но никак по званию; или же привыкли к смерти как чему-то обыденному и необходимому условию продолжения рода; или же, как следствие защиты государства и народа, которые обожествляются, превращая человека в часть этого «божества». Но человека это не могло удовлетворить, и он продолжал познание смерти, через которую начинал приходить к осознанию жизни.
Наверно, поэтому древние христиане воздавали похвалу мученичеству, ибо чрез него приходило узнавание Истины. Узнавшие же, рассказали, что есть ад и есть рай. И ад – это плата за равнодушие; рай – за твердость и любовь.. «Рай Божий украшается исповедниками, а наполненная геенна горит вечным огнем», - писал Св. Киприан.
Христианский мир задавал вопрос: стоит ли ад того, чтобы в нем пребывать? Сомнительно, чтобы бесконечные страдания оставили кого-либо равнодушными. Необходимо только достучаться до сознания и разбудить его, показывая истинное положение вещей. Как когда-то Св. Павел и Иулиания своей твердостью и подвигом обратили к Христу своих палачей Квадрата и Акакия и некоего Стратоника, жителя их города. Эти люди, подобно разбойнику, висевшему рядом с Христом на Кресте, вспомнили о своем первоначальном предназначении, о том самом первобытие, когда человек беседовал с Богом в раю и был свободен. Не раздумывая, по велению сердца, пренебрегая самой смертью, возвратились к своему Творцу. Их ничего не остановило. И, наверно. У них был налаженный быт, семья (надо было съездить к теще на дачу), так называемые милые привычки и удовольствия – вот все это брошено ради Вечности и настоящей Свободы и Любви. Этих людей казнили в присутствие цезаря Аврелиана, который остался в прошедшем мире, где смерь – последнее пристанище бессмысленно совершенных дел. Он остался в страхе перед ней, ибо ею пугал других.
Убийца сам когда-то будет убит, что и случилось с римским цезарем. Смерть торжествовала там, где ее принимали, а там, где ее не принимали – она отсутствовала. Принимают же ее там, где существуют временным и тленным, не принимают – где Вечным и Нетленным.
Правда, иной раз полагают, что человеку трудно принять ясное и четкое решение; часто его сознание находится на распутье, что и мешает принять решение.
К таковым обращается Св. Киприан: «Если увлекает тебя честолюбие и привязывает множество заключенных в кладовых денег, которые всегда отклоняют от доброго намерения, и преданную Господу Своему душу подавляют страхом мучения, то прошу повторяй небесные слова, сказанные Самим Христом: кто погубит душу свою имени Моего ради, прииимет в сей жизни сторицею, а в будущей наследит живот вечный (Мф. 10), что мы должны почитать выше всего, дороже всего и полезнее всего. И пусть на дорогих одеждах будет бросаться в глаза узорами пурпур и золото просвечивать тонкими нитями, пусть дорогие металлы, о которых ты заботишься, находятся в кладовых; но если не ошибаюсь, все это почтется пустым и бесполезным, если, при изобилии у тебя всего, недостанет у тебя одного спасения. Так и Дух Святый говорит, что мы ничего не можем дать вместо души своей. Аще мир весь приобрящет, - говорит Он, - душу же свою отщетит. Или что даст человек измену за душу свою (Мф. 16, 26)».
Возможны возражения, что не всем дано услышать голос Божий. Это от лукавого. Господь каждому являет свой Образ и предоставляет совершить нравственный выбор. Но этот выбор предполагает путешествие по узкому и тесному пути. «Суетно все, что видим, и что, будучи основано на непрочном основании, не может поддержать своей прочности; ибо, что берет начало свое во времени, временем и сокрушается. Потому, дабы не показалось что-либо приятным или вожделенным и дабы не предпочесть чего-либо желанию вечного спасения, все, отринутое божественными заповедями, не имеет в себе право и законности» (Св. Киприан). И, дерзну добавить, смысла.
Отсутствие смысла рождает бред и фантазии, т.е. иллюзию жизни. Эта иллюзия отправляет к злодеям, кричит о нормальности и ненормальности, фиглярничает и поносит, устраивает трагикомедию, но христианское сознание держит в памяти реальное и фактическое Бытие. Это Бытие требует бескомпромиссности. В нашей земной жизни, порой, семейные обстоятельства отвлекают от Вечности. Жена, дети восстают на Высшую Истину, подобно жене Иова требую отречения от Бога; в таком случае необходимо идти вослед Богу, и, как и Иову, будет Божественное воздаяние. Кто же Вечности предпочтет тление, останется в пленительном и очаровательном состоянии, тем самым, совершив свой нравственный выбор. Древние христиане в большинстве своем сумели сделать выбор. И сила их была во Христе. Иначе победа была бы невозможна.
Уверенность во Христе давало упование, что после погребения, обязательно произойдет восстание. Потому последователи Христа шли за своим Богом беспрекословно, дыша Его жизнью, достоинством и свободой.
«И как уже настал вечер, — потому что была пятница, то есть день перед субботою, — пришел Иосиф из Аримафеи, знаменитый член совета, который и сам ожидал Царствия Божия, осмелился войти к Пилату, и просил тела Иисусова. Пилат удивился, что Он уже умер, и, призвав сотника, спросил его, давно ли умер? И, узнав от сотника, отдал тело Иосифу. Он, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею, и положил Его во гробе, который был высечен в скале, и привалил камень к двери гроба. Мария же Магдалина и Мария Иосиева смотрели, где Его полагали» (Мк. 15: 42-47).
 Кому, действительно, было тяжело еще понять смысл происходящего, так это Иосифу из Аримафеи. Но и в том и сила, что он, не взирая на опасности и возможные препятствия и гонения, он взял Тело любимого Господа и положил в гробе, высеченном, видимо, для самого себя. Возможно, неосознанно или по наитию Духа Святага, он стал, положив Христа в гроб, причастником Вечности, как бы показывая, что смерь для него уже не существует, ибо умер Тот, Который бессмертен. В этой антиномии Непостижимость и Суть Божества. Но человек, если его сердце движимо любовью, получает от Господа необходимое откровение, которое не обязательно, может быть, выражено словами. Это откровение и получил Иосиф.
Рядом с Господом были такие же, как и он, сердечно преданные Любви. Великие женщины, ставшие примером и Начатком Апостольской Церкви. Они сопровождали Господа весь Его скорбный путь, присутствовали при таинстве смерти, чувствуя, что это не печальный конец великого пророка, но нечто большее. Потому так необходимо запомнить место, где Его полагали.
Весь мир объяла тьма, наступала страшная ночь перед субботой. Вот только могла ли она (суббота) дать покой, когда Вершителя этого покоя уложили в гробницу?
О, если бы смерть действительно победила, тогда всякое существование и жизнь потеряли бы всякий смысл. Но этого не могло произойти, потому что Бог есмь.
Действительно, в ту страшную субботу многим показалось, что Его нет, и даже Апостолы в страхе прячутся по неведомым горницам, чтобы их никто не узнал и не нашел. Им кажется, что все их надежды провалились сквозь землю, развеялись прашным дымом.
Иудея же затаилась: она охраняла гроб и субботствовала, подозревая, что что-то должно произойти. Зачем ставится охрана? Когда знаешь, что будет событие, которое неизбежно. Но охрана ставится и из-за страха. В таком же страхе пребывал и античный мир: он ожидал, боялся, безумствовал и воевал. В далекой Италии цезарь Тиберий наводил ужас на своих подданных, и этот ужас был реальным. Да и как не ужасаться, когда знаешь, что смерть есть завершение осмысленного бытия.
Рим будет склоняться к скептицизму и атеизму. Он ему кажется разумным и успокоительным, готовящим кладбищенскую субботнюю тишину. На кладбище все завершится, и потому не следует ли думать о дне сегодняшнем, цепляясь за жизнь всеми доступными и недоступными средствами, не замечая, что не столько живут, сколько имитируют жизнь. В этой иллюзии реальной была только смерть, которую не понимали и боялись. Бесконечные войны представляли собой не борьбу со смертью как таковой, не даже философскую победу разума, но обыкновенную резню на выживание.
Ночь опустилась на землю. Но кого-то это устраивало. В ночи продолжается отрицание Бытия, значит, смерть, а не жизнь управляет всяким естеством. И последним нашим прибежищем станет ад.
Но этот ад уже подвергался разрушению, его стены сокрушал сошедший в него Господь. Ад был объят Светом. То, что казалось незыблемым и несокрушимым рушилось как карточный домик. Ужас сковал грешников. И нет здесь цезарей и македонских царей, Клеопатры иль Нефертити, Перикла или Ксеркса, Дария или Ирода, но страждущие и погибающие в жуткой безнадежности, наблюдающие, как Свет, освобождает праведников из, казалось, вечной темницы.
Мир еще пребывал в рабстве, даже не веря в возможности ада и рая, но за гробом, вершилась уже жизнь, созидалось Вечное Бытие и Святое Царство.
В этом совершении заключалась истинная суббота и истинный покой. Но страшен удел тех, кто не принимает Святую Любовь. Святая Церковь напоминала, возбуждая в своих последователях ревность по Богу, показывая картины удаленности от Бога и Его присутствия.
Св. Киприан скажет: «Страшное место, называемое геенной, стонет от ужасного вопля мучимых и постоянно извергает невыносимый жар печи, пламенеющей огнем, изрыгаемым среди густого мрака страшной ночи, - клубы огня сжимаются и разливаются для различного рода казней». И совсем другая картина, которую показывает тот же автор: обитель праведников, в «Которой пребывает благодать… Нет там ни холода, ни зноя; не бывает там того, чтобы поля отдыхали во время осени и чтобы плодоносная земля давала плоды при наступлении новой весны; там всегда одинаковое время, там всегда плоды, потому что нет там ни лунных изменений, ни исчисления часами солнечного течения, ни день не сменяется там ночью. Люди наслаждаются радостным покоем, обитают в таком приятном месте, из которого берет начало источник, который сперва прямо струится в своем ложе, а потом, извиваясь в своем течении, быстро падает на излучинах, чтобы разделится на новые потоки».
В Великую субботу, сойдя в ад, Господь предоставил каждому выбор: ад или рай. И Церковь, как сосуд Божий, непрестанно обращается к миру со словом обличения и спасения. А в той далекой древности, когда царила сумятица в сознании, Святые в доступной форме объясняли преимущества жизни над смертью, любви над ненавистью, свободы над рабством.
И, конечно же, античный мир был поражен мужеством христиан. Вместо проклятий, они благословляли своих мучителей. Они шли на смерть, уверенные, что это не завершение бытия, а его продолжение. И это не было умопомешательство, как некоторые пытались преподать подвиг христиан-мучеников, это было осознанное решение. Четверть населения империи не могло сойти с ума. Какие имена: Апостолы Павел и Петр, все остальные Апостолы. И что важно в первые века к Христу стали приходить эллины, знаменитый врач Лука напишет Святое Евангелие, а Святой Дионисий, философ Ареопага, будет повествовать о Божественном Мраке. Вместе с эллинами и латинский мир, считавший себя повелителем Вселенной, начинал склонять свою главу пред величием Христа. Тертуллиан будет так яростно проповедовать Христа, что удивит своей ревностью не только Запад, но и Восток.
Но, чтобы пришла окончательная победа, необходимо было пройти страшные гонения. Почти все Отцы Древней Церкви претерпели мученическую кончину. Они знали, что ад побежден, и побеждающий наследует жизнь вечную. Наконец, римские цезари, стали постепенно признавать Церковь, издавая эдикты о веротерпимости. Цезари еще лицемерят, как Лициний, они еще будут продолжать гонения. Тот же Лициний прикажет казнить сорок воинов Севастийских, отказавшихся предать Христа. Но это уже были судорожные движения античного мира. Никакой цезарь уже не мог остановить Торжество Православия в Ойкумене. Вслед за погребением наступало Воскресение. И мир знал, что это Воскресение неизбежно наступит, ибо прежде уже воскрес Спаситель.
                Глава 16
«По прошествии субботы Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти помазать Его. И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу, при восходе солнца, и говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба? И, взглянув, видят, что камень отвален; а он был весьма велик. И, войдя во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись. Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина, распятого; Он воскрес, Его нет здесь. Вот место, где Он был положен. Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам. И, выйдя, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись» (Мк. 16: 1-8).
 Воскресение вошло в плоть и кровь каждого христианина: Воскресение победило римское языческое государство. Была зажжена свеча, которую уже невозможно было потушить. Но вначале было не так. Ужас и трепет объял женщин. Движимые сердечной любовью они пришли к Гробу. И, конечно же, не ожидали, что не будет Тела Господня. Кроме того, явление Ангела смутила их души невероятно: явление Ангела в Иудее не всегда воспринималось как добрая весть, к тому же женщины были не способны вместить эту странную для них весть. Чтобы эта весть отразилась в их сознании, необходим был факт. Как известно, вера в своей основе, как это не покажется парадоксальным скептическому сознанию, несет свершившиеся событие.
Пока не увидели Воскресшего Бога, женщины пребывали в смущении и молчании. Это естественно. Большинство людей, порой, до сих пор, либо молчат о данном событии, либо пребывают в неверии. Конечно же, чтобы уверовать в Жизнь, Ее нужно увидеть. И Господь, зная человеческое сердце, явился пред Своими учениками
«Воскреснув рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. Она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим; но они, услышав, что Он жив и она видела Его, — не поверили. После сего явился в ином образе двум из них на дороге, когда они шли в селение. И те, возвратившись, возвестили прочим; но и им не поверили. Наконец, явился самим одиннадцати, возлежавшим на вечери, и упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили. И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы. И так Господь, после беседования с ними, вознесся на небо и воссел одесную Бога. А они пошли и проповедывали везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями. Аминь» (Мк. 16: 9-20).
 Что может быть реальнее совершенного чуда? Воскресение – вот водораздел между христианами и остальным миром. Воскресение – это победа жизни над смертью не только в загробном мире, но в видимом и телесном, превращая его бытие в реальность. Воскресение – сбывшееся чаяние ветхого Адама, которое он ожидал столько тысяч лет. Вся прежняя мера и суть вещей изменялись кардинальным образом. Произошло главное – побеждена смерть. Человек возвращал себе потерянную Вечность, заложенную даже в его имени: сатанинские оковы были сброшены, и начиналась истинная свобода.
Именно поэтому Христос первой явился Марии Магдалине, бывшей в бесовском плену больше всех людей. Пораженная в свое время семикратным бешенством, она, получив освобождение, на собственном существе осознала изменения структуры человеческого естества. Увидев же Воскресшего Христа, она и сама воскресла, перестав быть ветхозаветной рабыней, перейдя в Божественное естество. И обратим внимание, о чем уже говорилось выше, что Господь явился именно женщине, подчеркнув ее высочайшее значение, поднимая сию половину человеческого рода из самого унизительного состояния.
Воистину, только став прахом, дойдя до адских глубин, возможно, после дойти до Неба. Идя же к Нему, уже нет сил молчать, но громко восклицаешь, делясь великой радостью с ближними.
Но такая великая радость кажется странной. И, наверно, бедную Марию называли чудной, чуть ли не сошедшей с ума. Трудно, находясь во тьме, в мгновения ока, оказавшись в свете, поверить в его существование и ясно различить предметы. Вполне от непривычки можно ослепнуть. Такая опасность грозила Апостолам. Они еще пребывают в тайникам ветхозаветного замка. И, хотя к ним пришли уже два путника, изрекших благую весть, но им страшно выйти из темницы, протянуть руку, чтобы сделать шаг на лестничную ступень, ведущую ввысь, к свету.
Вот так и античный мир, потрясенный взирал на христиан, идущих с улыбкой на смерть, читающих радостные молитвы, когда их отдавали на съедение зверям. Это неудобовразумительное чудо могло убедить эллина и римлянина только личным примером и величайшим мужеством, а Рим, в этом ему не откажешь, мужество ценил.
Рим видел осиянные светом лица. Приходило реальное понимание, что Истина Воскресения не сказка, а бытие, если ради этого бытия готовы отдать самое драгоценное, что есть у человека – жизнь. Свет, явленный миру побеждал языческую тьму, побеждал Сам, явившись в тайники ветхозаветного замка, превращая их в сияющую горницу, наполняя верою и свободою недавних рабов. И эти рабы, став свободными, по закону Божественного взаимодействия, стали передавать ее другим. Такова Суть Свободы и Любви – постоянно находиться во взаимном сотворчестве. И, конечно же, через сотворчество человек приближает себя к Творцу. Но для истинного творчества необходимо полное отрицание прежнего существования. И последователи Христовы именно таким неистовым отрицанием старого мира побеждали дряхлеющую римскую империю. Хорошо об этом писал русский мыслитель Александр Герцен в своих «Письмах об изучении природы»:
«Христианство является совершенно противоположным древнему порядку вещей; это не то половинное и бессильное отрицание, о котором мы говорили. (Сравните созидающее разрушение Блаженного Августина с esprits forts древнего мира или с их отчаянным скрежетом зубов. Плиний, например, говорит, что единственное утешение людям состоит в том, что боги также не всемогущи, не могут себя сделать смертными, людей бессмертными, ни того, чтоб прошедшее не было, или чтоб два раза десять не было двадцать. Он с горьким упреком замечает, что люди, не довольствуясь Олимпом и не имея сил отречься от него, выдумали себе новые цепи, склонились перед отвлеченными страшилищами – пред случаем и счастием, и трепещут безумно перед собственными вымыслами… ) а отрицание, полное мощи, надежды, откровенное беспощадное и уверенное в себе. Возьмите «De Civitate Del» Августина и полемические сочинения первых христианских писателей, - вот как надобно отрекаться от старого и ветхого; но так можно отрекаться, имея новое, имея святую веру. Добродетели языческого мира – блестящие пороки в глазах христианина; в статуе, перед красотой которой склонялся грек, он видел чувственную наготу; он отказывается от прекрасного греческого храма и помещает алтарь свой в базилике, лишь бы не служить Богу истинному в тех стенах, в которых служили бога ложным. Вместо гордости, христианин смиряется; вместо стяжания он обрекает себя добровольной нищете; вместо упоений чувственностью, он наслаждается лишениями. (Выражение, принадлежащее Григорию Назианзину в письме Василию Великому: «Помнишь ли, - говорит он, - как мы наслаждались лишениями и постом?») Христианство было прямым, резким антитезисом тезису древнего мира».
Христос победил, приняв образ раба, чтобы вывести человечество к Свободе, окончательно уничтожив плен. И не стоит жалеть о красотах античного мира; они тленны и смертны: новая эпоха предлагала бессмертие. И это бессмертие получили верные, преданные Христу, очищенные Святой водой, возрожденные к Небесной жизни.
Конечно, были такие, что утверждали, будто бы это воскресение касается только Христа, но не Его последователей. Против этого суждения, признающего воскресение головы, но не всего тела повела решительную борьбу Дренеапостольская Церковь.
Св. Ириней Лионский приводил пример зерна, которое, истлевая, производит новый плод, следуя в этом за Апостолом Павлом, который писал, что Господь «оживит и ваши смертные тела», а в первом послании к Коринфянам Апостол прямо указывает: «Так и воскресение мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении», и поясняет: «…то, что сеешь, не оживет, если не умрет», и далее: «Сеется тело душевное, восстает тело духовное».
Но, когда совершится общее воскресение, то любопытным открыто в Откровении Св. Иоанна Богослова. Но с Воскресением Христа произошло главное: вместо ветхого Адама миру явлен Новый – Иисус Христос.
Жизнь человека перестала быть существованием, она становилась Бытием. Внешне это также происходило чувствительно. Вспомним страх, который господствовал в империи Тиберия, Калигулы, Клавдия, Нерона, Домициана и Коммода, совершенно иной мир наблюдаем во времена Константина Великого, победителя язычников, знаменитого законодателя и  умиротворителя Ойкумены. Он первый из Августов поднял знамя с изображением Христа и Сим победил. Лабарум вошел в плоть и кровь эллино-римского мира. Эпоха разлада завершалась. Отныне помазанник Божий был смиренным христианином, власть его не ему принадлежит, но Христу. Отныне все действия власти будут соизмеряться с заповедями Сына Божьего: мир становился, хотя бы внешне, но христианским. Эллинизм уходил в прошлое, становясь предметом изучения ученого мира.
Начиналась борьба за души человеческие не только в страдании и мучительном подвиге, но и с властью, данной Богом. Но главное изменение, конечно, происходило во внутреннем человеке, который обрел видимый путь к Свободе. Возможным это стало в результате величайшего чуда – Воскресения Христа.
Мучительные роды древности наконец-то завершились, и теперь начиналась историческая юность, дававшая миру величайшие образцы подвига и самоотвержения. Происходило утверждение личности, и тот, кто хотел бы познать это утверждение личности во Христе должен спуститься на своей ладье-душе к берегам потрясающего IV века, когда закладывались основы церковного канона, когда Соборная Церковь заложила фундаментальные основы, сдвинуть которые уже никому не под силу. Церковный корабль решительно вступал в житейское море, уверенный в победе, ибо днище Его состояло из мученических,  Святых тел, а рулевой – Иисус Христос