Книга III
Благовестие от Луки (Восточный Рим)
Никакая сила не могла заставить время повернуть вспять. Все было подчинено одной цели – христианизировать Ойкумену. Не об этом ли, за триста лет до описываемого времени, пишет Св. Евангелист Лука. Он пишет то, что уже многие видели и знали. Но для того, чтобы утвердиться в вере, он решительно дополняет к сказанному. И это дополнение будет звучать на эллинском языке. Греко-римский мир слышал проповедь на родном языке, с этого времени эллинский язык становится языком Христа. Святого Луку можно назвать первым представителем христианского эллинизма.
Глава 1
«Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях,
как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил,
чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен» (Лк. 1:1-4).
Приняв Христа, не свойственно ли человеческому сознанию более полно познакомиться с Его Учением, вникнуть в Его служение, понять Его Суть. Чем более прикоснемся к Свободе, тем глубже сможем в нее окунуться. А, окунувшись, начинаем понимать разницу между миром тленным и нетленным.
Естественно, что необходимо для причастия в Вечность вести небесный разговор с Нею, при этом не на секунду не останавливаясь, ибо стихии сего мира именно в это мгновение, когда отвлекся от со-беседования, врываются в бессмертную душу, желая ее погубления. Предлагаются соблазнительные образы и действия, коварное рифмоплетство и услаждения; предлагается, и это самое печальное, совершить остановку по пути от земли до горнего. А ведь достаточно даже мысленного забвения, чтобы уклониться от Истины. Потому-то так необходимо непрестанное участие в молитвах и делах Божьих.
Истинный христиан должен спокойно взирать на окружающий его мир, находясь на горной вершине, поближе к небу. Только небо дарует бесконечную Свободу и потрясающую Любовь в Духе. Об этом пишет Св. Киприан, обращаясь к своему другу Донату: «Итак, то одно спокойствие верно, та только безопасность крепка, тверда и постоянная, когда человек, освободясь от вихрей мятежного века, утвердит свое пребывание в спасительной пристани; когда от земли возносит взоры к небу и, вступив в звание сына Господня, приблизившись к Богу своим сердцем, ниже себя считает вс то, что другим в круге вещей человеческих кажется высоким и величественным. Кто выше века сего, тот ничего не может от него ни желать, ни требовать. Какая твердая, какя непоколебимая оборона, какая небесная помощь для обладания вечными благами заключается в том, чтоб быть свободными от сетей лукавого мира, чистым от земного тления, способным обитать в свете бессмертия! В этом состоянии мы ясно можем видеть, с какою хитростью прежде нападал на нас непримиримый враг для нашего погубления. Как скоро мы знаем и осуждаем то, чем были, то в этом самом имеем сильнейшее побуждение стремиться к тому, чем имеем быть. Для этого не нужно ни денег, ни домогательств, ни усилий, ни неусыпных трудов, которыми приобретаются высокие достоинства и власть человеческая. Это дар Божий, и дело легкое. Как солнце само собой светит, ручей сам собою течет, дождь сам собою орошает: так сам собою проливается Небесный Дух. Как скоро душа, взирая на небо, познает своего Творца, то, вознесшись превыше земли и всего земного величия, начинает быть тем, чем себя почитает. Только ты сам, запечатленный уже знаменем небесного воина, облеченный во всеоружие благодати, соблюдай ненарушимо правила своего звания и исполнением святых добродетелей. Занимайся тщательнее либо молитвой, либо чтением: и будешь то сам с Богом беседовать, то Бог с тобою. Да наставит Он тебя в Своих заповедях, Он да управит тобою: кого Он обогатит, того никто не сделает скудным. Не может быть скудным тот, чье сердце однажды насытилось небесным брашном. Ты тотчас возгнушаешься распещренным златом сводами и стенами, покрытыми дорогим мрамором, когда узнаешь, что наипаче должно украшать себя самого; что лучший для тебя дом есть тот, в котором, как во храме, обитает Господь, в котором утвердил Свое жилище Дух Святой. Украсим сей дом лепотою непорочности, осветим светом правды. Он никогда не развалится от ветхости; живописные краски или позолота, слинявши на стенах, никогда не обезобразят его. Все обманчивое тленно и нельзя быть твердо уверенным в обладании тем, чем нельзя обладать постоянно. Истинные украшения всегда имеют цену, истинные почести невредимы, истинный блеск продолжителен, они не могут ни обветшать, ни помрачиться; могут только преобразоваться в лучший вид при воскресении тела».
Итак, непрестанное памятование о Боге есть первейшая обязанность христианина. И это во все времена. Конечно, враг рода человеческого, видя утверждение христианства, всегда будет ввергать мир в смуту, причем в среде самих христиан.
IV век представлял собой век бурного противостояния Истины против ереси. К тому же продолжал существовать такой феномен, как эллинизм. Он умирал, но вместо того, чтобы преспокойно отправиться в морг, испускал болезнетворные миазмы, пытаясь заразить греко-римское общество. Эллинизм изжил себя философски, изжил социально и морально, но его юношеская телесная красота привлекала ценителей красоты, отвлекая от Божественного Бытия. И надо признать, что сей юноша, очень походил на старика, страдающего задержанным развитием, но при этом пытавшегося рассуждать. Эллинский мир «отталкивал важнейшие вопросы, потому что они не так разрешались, или удовлетворялся легким решением их; утопая в роскоши и наслаждениях, он не думал о темном подвале, в котором стонут в колодках рабы, возвратившиеся с поля. Вдруг прелестные декорации, ограничивавшие горизонт древнего мира, исчезли, - открылась бесконечная даль, которой и не подозревал мир гармонической соразмерности; основы его показались мелки в этом безбрежии, а лицо человека, потерянное в гражданских отношениях древнего мира, выросло до какой-то недосягаемой высоты, искупленное Слово Божиим.
Непосредственные и гражданские определения оказались второстепенными; личность христианина стала выше сборной личности города; ей раскрылось все бесконечное достоинство ее, - евангелие торжественно огласило право человека, и люди впервые услышали, что они такое. Как было не перемениться всему! Древняя любовь к отечеству, высокая и прекрасная, но ограниченная и несправедливая, заменяется любовью к ближнему, узкая национальность единством в вере; Рим с гордостью удостаивал избранных правом своего гражданства, христианство все предлагало крещение водой. Древний мир верил безотчетно в природу, в ее действительность, принимал ее как факт, принимал, потому что видел своими глазами; для него природа была все, за ее пределами ничего; он видел во временном естественном вечное и духовное, он видел в красоте высшее выражение высшего, никогда не мог оторваться от природы, - оттого никогда не знал ее. Новый мир именно в материальную природу, в явления и не верил; он отвергал действительность преходящего, верил событию духовному, принимая красоту за низшее выражение высшего, не был пластичен, чувствовал свой разрыв с природой и стремился к духовному примирению с ней в мышлении, к искуплению природы в себе. Древний мир жил в настоящем, вспоминал часто былое, но о будущем не думал; а если и являлась страшная мысль рока, преследовавшая его беспрестанно, то это для того, чтобы толкнуть человека к наслаждениям советом вроде non curcuma j incerto domain (не будем заботиться о неверном завтра) застольной песни из Лукреции; оттого – этот упоительный чувственный bien etre (хорошее самочувствие, ублаготворение) в жизни, эта роскошь в наслаждениях, эта страстная нега, доходящая до поэтической увлекательности и до отвратительной животности, в сравнении с которой наш комфорт жалок и наш разврат смешон. Для древнего мира как будто не было жизни за гробом; Ахилл сказал Улиссу в преисподней, что он пошел бы в рабы, лишь бы на землю; мысль о смерти иногда страшила их, мысль о будущей жизни почти вовсе не занимала никого. Вера в бессмертие сделалась, напротив, одной из краеугольных основ христианства; признавая вечность свою и преходимость естественного, человек совсем иначе взглянул на все окружающее его. «Два града сделали две любви: земной град – любовь к себе до пренебрежения Богом; град Небесный – любовь к Богу до пренебрежения собой» (Бл. Августин) (Александр Герцен)».
Античный мир был приговорен самим ходом исторического развития. Метаистория была такова, что человек размышляет над событием не ради спортивного интереса, но потому что осознает свою причастность к Вечности.
Св. Лука обращается к личности, ибо знает, что с этой личностью он будет пребывать вечно, потому и разговор о вечном. Стоит ли утруждать вечную душу преходящими разговорами, когда суть и смысл Бытия в Слове Божьем, Которое Св. Отцы призывали не осквернить еретическими суждениями.
А еретические суждение водопадным валом повалились в животворную реку Святой Церкви, буквально в первый год, когда был издан Константином эдикт о веротерпимости.
Для того чтобы установить Истину и устранить разногласия в сознании людей, было решено созвать в 325 году Вселенский Собор, на котором будут рассмотрены спорные вопросы. Особо смущала ересь александрийского пресвитера Ария, вступившего в канонический спор со своим епископом Александром.
Это было начало великих Христологических споров. В Древней церкви все было предельно ясно и четко. Евангелие воспринималось из Апостольских уст, и вступать с держателями Истины в богословский спор внутри церковной Ограды мало кто решался. Ересь постепенно будет вползать со времен Апостольских Мужей, но и тогда она не имела большого успеха и быстро уничтожалась, не имея большого количества сторонников. К тому же спорить с таким великими мужами, которые были свидетелями жизни Апостолов, как Иреней Лионский, Игнатий Богоносец, Климент Александрийский, Иустин Философ было занятием бесполезным. Но пройдут годы, и уже в конце второго в начале третьего веков, соблазнительные мнения ядовитыми испарения стали входить на церковный корабль. Даже такие великие исповедники, как Тертуллиан и Ориген, не избежали отравления.
К четвертому веку начнет происходить переоценка текстов, в церковное сознание будет входить плотское мудрствование. Опасность пострашнее языческого эллинизма. Эллины были вне Ограды, а это мудрствовал свой брат, тот человек, с которым ты готов был идти на мученическую смерть, исповедуя Христа Богом и Человеком.
И вот этот брат, который, как Ориген, мученически умирает, оставляет писания, которые неверно толкуют Божественное Бытие. Любовь к этому человеку, порой, делает с человеком страшные метаморфозы: мы не можем предать тех, кого любим, и нам кажется невозможным, что тот, кто отдал жизнь за Христа, мог чем-то оскорбить Спасителя.
Наверно, поэтому обаяние Оригена было столь велико, что и его сочинения вначале казались правильными и не спорными. В таком же положении оказался и Арий, ведший добропорядочную жизнь, отличавшийся скромностью в быту, нестяжанием, оказывавший постоянную помощь бедным и страждущим, тем самым, завоевав огромную популярность в среде простого александрийского люда.
Но против него, несмотря на всю добропорядочность, встала Истина Христова, в лице Своего Пастыря Александра, епископа Александрийского. Он начал настоящую войну с ересью, понимая, что неправильное толкование догмата, оскорбляет Господа, и никакие добрые дела не спасут того, кто нанес раны Спасителю. Не сразу это понял император Константин Великий, призывавший иерархию Христову к миру.
В одной из своих писем он писал: «О благое и божественное Провидение! Как жестоко поразил мой слух или, точнее, самое сердце весть, что вы, через которых я надеялся дать исцеление другим, сами имеете нужду в гораздо большом излечении… Ведь это же пустые слова, споры по ничтожному вопросу. Для умственной гимнастики специалистов может быть и неизбежны такие споры, но нельзя же смущать ими слух простого народа. Виноваты оба: и Александр и Арий. Один задал неосторожный вопрос, другой дал необдуманный ответ… А если так, то не гораздо ли лучше вам, поставленным на служение Великому Богу, проходить это поприще с единодушием?.. Возвратите мне мирные дни и спокойные ночи. В противном случае мне не останется ничего другого, как стенать, обливаться слезами и жить без всякого покоя. Пока люди Божии – говорю о моих сослужителях – взаимно разделяются столь неоправданной и гибельной распрей, могу ли я быть покоен в душе своей?»
Императору казались несущественными разногласия, но эти разногласия касались Божественности Иисуса Христа. Арий считал, что Сын был не Рожден, а сотворен. Основанием он полагал библейский текст: «Господь созда мя в начале путей Своих» (Притчи 8, 22). Далее он писал: «Сын, Который был искушаем, страдал и умер, как бы Он ни был вознесен, не может быть равным неизменному Отцу, Которого не касается смерть и боль: если Он отличен от Отца, то Он ниже Его».
Была утверждена Церковь Христова, но задача лукавого теперь была в том, чтобы извратить Победившее Учение. Лукавый был согласен, чтобы в мире царствовали христиане, но чтобы у них не было Богочеловека – Христа.
На самом деле, эта была опасность несопоставимая со всеми прежними ересями. Что там Маркион и Валентин с их детским лепетанием. Здесь в ход пошла тяжелая артиллерия. Гностицизм был не столь опасен, потому что сами гностики не очень верили в свою правоту. Арий и его последователи были убеждены в верности своих суждений. Видя желание церковного мира у императора, Арий обращается к епископу Евсевию Никомедийскому, который был фактическим духовником Августа, объясняя свое мнение: «Так как мы говорим, что Сын не есть ни Нерожденный, ни часть Нерожденного (ни в коем случае), ни взят от Лица предсушествовавшего, но что Он начал быть прежде времен и веков, по воле и намерению Отца как бог Совершенный, как Единственный, Непреложный; что Он не существовал раньше того, как был рожден или сотворен, или основан, ибо Он не был Нерожденным – вот за что нас преследуют».
Странное непонимание! Если за нас распялся не Бог, то, по слову апостола Павла, вера наша тщетна. Арий атаковал фундамент церковного здания, пытаясь подкопать Его изнутри, чтобы легче было взорвать.
Триста лет дьявол мучил, сжигал, стараясь потопить церковный корабль. Теперь он пробовал оставить корабль без Божественного капитана. Но, слава Богу, церковная иерархия в массе своей прислушалась к исповедникам Христовым и на Вселенском Соборе осудила ересь Ария, утвердив Никейский Символ веры, утвердивший Божество Христа. На этом Соборе блистали многие иерархи, доказавшие беспочвенность суждений александрийского пресвитера. Особой ревностью запомнился Св. Николай епископ Мир Ликийских, яростно обличавший лжеучение Ария. На этом Соборе Сама Божья Матерь укрывала Своим омофором Своего верного служителя, готового жизнь положить за Ее Божественного Сына. Подобно Иоанну Предтече Он своими огненными проповедями разоблачал неправду и сатанинскую ложь, призывая отбросить сомнения и идти вослед Пресвятой Троицы. К этому обращает нас лик Мир Ликийского Святителя.
«Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды, именем Захария, и жена его из рода Ааронова, имя ей Елисавета. Оба они были праведны пред Богом, поступая по всем заповедям и уставам Господним беспорочно. У них не было детей, ибо Елисавета была неплодна, и оба были уже в летах преклонных. Однажды, когда он в порядке своей чреды служил пред Богом, по жребию, как обыкновенно было у священников, досталось ему войти в храм Господень для каждения, а всё множество народа молилось вне во время каждения, — тогда явился ему Ангел Господень, стоя по правую сторону жертвенника кадильного. Захария, увидев его, смутился, и страх напал на него. Ангел же сказал ему: не бойся, Захария, ибо услышана молитва твоя, и жена твоя Елисавета родит тебе сына, и наречешь ему имя: Иоанн; и будет тебе радость и веселие, и многие о рождении его возрадуются, ибо он будет велик пред Господом; не будет пить вина и сикера, и Духа Святаго исполнится еще от чрева матери своей; и многих из сынов Израилевых обратит к Господу Богу их; и предъидет пред Ним в духе и силе Илии, чтобы возвратить сердца отцов детям, и непокоривым образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный. И сказал Захария Ангелу: по чему я узнаю это? ибо я стар, и жена моя в летах преклонных. Ангел сказал ему в ответ: я Гавриил, предстоящий пред Богом, и послан говорить с тобою и благовестить тебе сие; и вот, ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется, за то, что ты не поверил словам моим, которые сбудутся в свое время. Между тем народ ожидал Захарию и дивился, что он медлит в храме. Он же, выйдя, не мог говорить к ним; и они поняли, что он видел видение в храме; и он объяснялся с ними знаками, и оставался нем. А когда окончились дни службы его, возвратился в дом свой. После сих дней зачала Елисавета, жена его, и таилась пять месяцев и говорила: так сотворил мне Господь во дни сии, в которые призрел на меня, чтобы снять с меня поношение между людьми» (Лк. 1: 5-25).
Евангельский текст показывает реальную правду; у Святых ожидаем ответы на свои вопросы. Святость целомудренна и терпелива, как Захария и Елисавета. Святости не присуща ложь: она не прилипает к ней; она искренно служит своему Богу и ожидает обетования, как и ожидал священник Захария. Да, он смущен, когда увидел Ангела, ибо помнил, что Ангел в Иудее приходил не только с добрыми вестями, но и наказать нерадивых, поэтому понятно его смущение. Да и кого не смутит явление Святости: человек поврежден грехом и подсознательно помнит о своей нечистоте. Недаром Захария молится о том, чтобы снято было поношение с него, ибо неимение детей таковым считалось. Но кто знает Провидение Божье? Для того, чтобы укрепилась вера наша, Господь посылает радость. Великий Светильник явит милость Господню, ибо таково его имя (Иоанн).
Действительно в переломную эпоху приходят люди, ведущие за собой целые племена и народы. Когда-то Илия был Святым Остатком Божьего народа, спасающим Израиль, будоражившим идольское царство, пытаясь вернуть его истинному Богу, являя множество знамений и чудес, сокрушая скверну и проказу человеческую; потом пришел Иоанн в духе и силе Илии (возможно, Захария потому и смущен, что он понимает, к какому нелегкому служению определен его сын, ибо принадлежит уже не ему, но Богу).
Собственно, человеку более присуще человеческое и Божественное не сразу проникает в его сознание. Возможно, поэтому Захария не сразу доверился Ангелу. Человеку свойственно, как это не покажется странным, опасаться Божественного пути. Этот путь соткан из трудностей и лишений и не каждому дано. Но тот, кто преодолел колебания, твердо становится на путь Господень.
Видимо, ереси явились в сей мир по попущении Божьем, дабы тверже утвердилась Православная вера. Как узнали о ревности Св. Николая, о его любви к Богу? На Вселенском Соборе Арий нес оскорбительную чушь на Сына Божьего. Могло ли горящее любовью сердце быть равнодушным к этому? Подобно Предтече, обличавшего Ирода, Святитель обрушился на Ария. Его обличение было столь ревностно, что Отцы даже хотели отлучить Св. Николая от Евхаристического общения, но Бог взял Своего служителя под защиту. Истина всегда снимает поношение с верных Своих последователей. И, когда Она является, то даже сомневающиеся умолкают.
Так на Вселенском Соборе был принят Символ веры, который даже враги подписали, отвергнув лжеучение Ария. Этот Никейский символ веры стает оплотом для христиан Ойкумены. Он гласил: «Веруем во Единого бога Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого. И во Единого Господа Иисуса Христа, сына Божия, рожденного от Отца, Единородного, то есть из Сущности Отца, бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого все произошло как на небе, так и на земле. Нас ради человеков и нашего ради спасения сошедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых. И в Святага Духа».
Это была победа Света над тьмой. Не могла ложь устоять перед Истиной. По всей Вселенной засияла Правда Пресвятой Троицы. Казалось, весь мир обрел так желанный императору Константину душевный покой. Однако ложь не дремала. Еще на Соборе были попытки заменить Единосущие подобосущием. Не удалось. Но буквально спустя год после Собора это еретическое мнение стало смущать всю Церковь. Лукавый заходил с заднего крыльца. В темных коридорах начиналось брожение полутеней и теней. Они боялись Света, поэтому начали свою работу тихо, вкрадчиво, обрабатывая одного иерарха за другим. Ясной веры Девы Марии у этих иерархов не было. Уж кто-кто, а иерархи знали, что изреченное на Соборе правило веры было составлено при содействии Духа Святага. И несогласие с духоносным правилом ведет к открытому богохульству. И даже скрытая поддержка осужденного Ария есть предательство Истины.
Весь христианский мир радовался благой вести, торжеству Святости и Веры.
«В шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария. Ангел, войдя к Ней, сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами. Она же, увидев его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие. И сказал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца. Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим. Вот и Елисавета, родственница Твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц, ибо у Бога не останется бессильным никакое слово. Тогда Мария сказала: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему. И отошел от Нее Ангел» (Лк. 1:.26-38).
Весь мир отдавал предпочтение Рожденному Сыну от Девы Марии, приветствуя Её чистую веру. Сам Бог воплощался в Святую Деву, Которая стала вместилищем, Храмом Бога Живага, Его Живой Церковью. Это воплощение – начало нашего спасения. Вселенская Полнота Церкви принимала Истину. Но распущен был Собор. И стали слышны вопросы, на которые уже давно были даны ответы. С новой силой возникала проблема Боговоплощения. Арий опять задавал свои коварные вопросы, касаемые Личности Иисуса Христа, отрицая Его Божество. Но, если Он не Бог, то каков человек? Если он совершенен, то, как мог стать таковым, если не Бог? Если не совершенен, то смысл Его воплощения? Можно только поражаться, как люди, облеченные духовной властью, не вникали в канонические творения Отцов Церкви.
Приведем пространное суждение Св. Иринея Лионского: «И опять утверждающие, что Он был только просто человек, родившийся от Иосифа, пребывая в рабстве древнего непослушания умирают, еще не соединившись с Словом Бога Отца и не получая свободы чрез Сына, как Сам Он говорит: «Если Сын освободит вас, вы будете истинно свободны». Не ведая того, Кто есть Эммануил от Девы, они лишаются дара Его, Который есть жизнь вечная; не принимая Слова нетления, остаются в смертной плоти и суть должники смерти, не получая противоядия жизни. К ним говорит Слово, упоминая о своем даре милости: «Я сказал: вы все боги, и сыны Вышнего; но вы умрете, как человеки». Это, без сомнения, говорит Он тем, которые не принимают дара усыновления, но бесчестят воплощение чистого рождения» Слова Божия и устраняют человека от восхода к Богу и становятся неблагодарными к воплотившемуся за них Слову Божию. Ибо для того Слово Божие сделалось человеком и Сын Божий – Сыном человеческим, чтобы (человек), соединившись с Сыном Божиим и получив усыновление, сделался сыном Божиим. Ибо мы никак не могли бы получить нетление и бессмертие, если бы не были соединены с нетлением и бессмертием. Но как мы могли бы соединиться с нетлением и бессмертием, если бы наперед нетление и бессмертие не сделалось тем, что и мы, чтобы тленное было поглощено нетленным и смертное бессмертным, дабы мы получили усыновление?
Поэтому (сказано): «Кто расскажет, род сей». Так как «Он есть человек, и кто узнает Его». Знает же Его тот, кому Отец Небесный открыл, чтобы уразуметь, что «не от хотения плоти, ни от хотения мужского родившийся». Сын Человеческий есть Христос Сын Бога Живого. Ибо я показал из Писаний, что никто из сынов Адама вполне и безусловно не называется Богом и не именуется Господом. А что Он, собственно, исключительно пред всем живущими тогда человеками есть Бог и Господь, и Царь Вечный, Единородный и Слово, воплотившееся, провозвещенное и всеми пророками, Апостолами и Самим Духом. Это могут видеть все, которые постигли, хотя малую часть Истины. Этого не свидетельствовали бы о Нем Писания, если бы Он был только человек, как все. Но что Он имел исключительно пред всеми преславное рождение от Отца Вышнего и что также преславное испытал рождение от Девы, то и другое свидетельствуют о Нем божественные Писания. И что Он был человек некрасивый и подверженный страданию, сидел на ослином жеребенке, принимал для питья уксус и желчь, был презираем в народе и нисшел даже до смерти, и что также Он есть Святый Господь, Дивный Советник, прекрасный по виду Бог, сильный, грядущий на облаках, Судия всех, - все это пророчествовали о Нем Писания.
Ибо как Он был человек, чтобы подвергнуться испытанию, так был и Слово, чтобы быть прославлену, так как Слово покоилось, чтобы Он мог быть искушен, поруган, распят и умереть, и человек был поглощен в том (Слове), Которое побеждает, выдерживает (искушение), благотворит, воскресает и возносится (на небо).
Итак сей Сын Божий, Господь наш, сущее Слово Отца, (есть) и Сын Человеческий, потому что имел по человечеству рождение от Марии, Которая происходила родом от человеков и Сама была человеком, и сделался Сыном Человеческим. Потому и Сам Господь дал нам знамение в глубину и высоту, которого человек не просил, потому что не надеялся, чтобы Дева зачала и оставаясь Девою могла родить Сына и чтобы рожденное было «Бог с нами». И низошло в дольнюю землю, ища погибшей овцы, которое была Его собственное создание и взошло на высоту, принося и представляя Отцу обремененного человека, в Себе Самом сделав начатки воскресения человека; дабы как глава воскресла из мертвых, так и остальное тело всего человечества, находящегося в жизни, по исполнении времени осуждения, назначенного за непослушание, воскресло совокупляемое посредством связей и составом и укрепляемое приращением Божиим, при чем каждый из членов имеет свое собственное и надлежащее положение в теле. Ибо много обителей у Отца, так как и много членов в теле. Христос был не просто человеком, родившимся от Иосифа, но истинный Бог, рожденный от Отца, и истинный Человек, родившийся от Девы».
Святоотеческое Предание свидетельствовало, что Христос есть Совершенный Бог и Совершенный Человек. Отрицая Божество Иисуса, ариане не просто лишали христиан спасения, но заложили мину замедленного действия, которая и до сих пор сотрясает неутвержденные умы. Если отрицать Богочеловечество и рождение Христа, то, значит, не получала Дева радостную весть о рождении Сына, и Ангел не нарекал Его Святым; значит вся история, которая проходила с человечеством не имела и не имеет смысла; значит человек и не выходил из своего рабского состояния; значит никогда не быть ему свободным.
Вот что произошло бы, если бы Арий навязал бы свою губительную теорию, которая стороннему наблюдателю могла показаться философским спором по формулировкам.
Однако Богословию не до философских изысков: решался вопрос человеческого бытия. Время ареопагов с их пустословным дебатами уходило в прошлое, и стало уделом мечтателей и не совсем ориентированных во времени и пространстве людей. Эти люди продолжали существовать в своем примитивном мирке, тупо радовать всякоразличным безделицам и смаковать завтро-вчерашнее всегда обыденное происшествие. Но к этим людям, имеющих связи и карьерное положение, и обращается еретическая ложь, чтобы как можно более охватить поле человеческого пространства и времени, не дав вырваться ищущему сознанию на просторы Свободы и Любви.
Примитивное мышление не могло осилить, например, Непорочное Зачатие. В этой потрясающей сакральности весь Бог, но человек примитивного уровня сознания желает измерить доступное только его пониманию. Ведь отрицание Непорочного Зачатия ведет за собой отрицание и Боговоплощения. Не способно примитивное сознание одолеть, что никого в Библии Ангел не называет Благодатной. Такой необычайной чести могла быть удостоена только Та, что носила в чреве Своем Святыню. Она воистину Честнейшая Херувим и Славнейшая без сравнения Серафим, без истления Бога Слова родшая Сущая Богородица… И потому по праву величаем Её Богородицей. Это великое чудо, но в чуде весь Бог! Когда-то чрез мать - Еву потеряли жизнь и благодать, в Деве Марии обретали потерянное в древности. И, по слову Св. Иринея Лионского, «Христос принял действительную плоть, родившись от Девы».
Без Девы, без Её великого послушания не произошло бы воплощение. Есть ли в этом заслуга самой Девы? Безусловно. Представим на миг, что Она засомневалась, как это часто свойственно человеческому естеству. Очевидно, что история цивилизации пошла бы по искривленному пути. Но у Девы Марии была великая вера в Бога, как ни у кого во вселенной. По вере Своей Она стала избранным сосудом Божьим, показывая последователям Сына Своего, как необходимо верить. И христианскому следует помнить, что достижение Божества, приход к Сыну возможен только чрез Непорочную Мать. Ведь если только на миг допустить мысль, что Дева не непорочна, то, значит, чистое и святое автоматически становится нечистым и не святым. Но Бог не обитает в нечистоте. Вспомним Моисея, разувшего ноги, ибо земля, на которой он стоял, была свята. Дева и есть та Земля, одухотворенная огненной Святостью.
Можно сказать, что она первая из людей, стала живым храмом Своему Господу и Сыну. Возможно ли, чтобы сей храм был порочен? Немыслимо! Скажут, что в древности не было встречено такого почитания Св. Девы. Но будут правы отчасти.
В первые века происходило осознание потрясающей Личности Сына и Богочеловека. И пока оно происходило, Личность Матери как бы заслонялась величием Сына. Однако с самого начало существования Церкви известно почитание Святой Девы Марии как Богородицы. Не напрасно Св. Евангелист Лука начертал Образ Пресвятой Матери. И к тому же Она все-таки человек, Святой, Благодатный, но человек, и потому первенство чести Её Сыну было естественно.
Тем более, что ереси, возникающие, как грибы после дождя, первые удары наносили по Спасителю мира, чтобы ликвидировать в сознании человека веру в Христа. Но, когда это не удалось, то приступили к Богородице, опять таки более подразумевая Сына. Лукавый не мог смириться, что потерял власть над человеческим сознанием. Поэтому будут подвергать сомнению очевидное. Не смогли отвергнуть Непорочное Зачатие, стали Пресвятую именовать просто послушным орудием спасения, как будут разговор идет о вещи, лишая её личностного начала. Но именно Её личностная вера, преданность и бесконечная любовь к Богу, открыли дорогу Небесному схождению на землю и земному восхождению на Небо. Ибо Бога узрят только преданные Ему беспредельно, вплоть до самой смерти, почитающие Слово выше всего на свете.
«Встав же Мария во дни сии, с поспешностью пошла в нагорную страну, в город Иудин,
и вошла в дом Захарии, и приветствовала Елисавету. Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве ее; и Елисавета исполнилась Святаго Духа, и воскликнула громким голосом, и сказала: благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего! И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне? Ибо когда голос приветствия Твоего дошел до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моем. И блаженна Уверовавшая, потому что совершится сказанное Ей от Господа. И сказала Мария: величит душа Моя Господа, и возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем, что призрел Он на смирение Рабы Своей, ибо отныне будут ублажать Меня все роды; что сотворил Мне величие Сильный, и свято имя Его; и милость Его в роды родов к боящимся Его; явил силу мышцы Своей; рассеял надменных помышлениями сердца их;низложил сильных с престолов, и вознес смиренных; алчущих исполнил благ, и богатящихся отпустил ни с чем;
воспринял Израиля, отрока Своего, воспомянув милость, как говорил отцам нашим, к Аврааму и семени его до века. Пребыла же Мария с нею около трех месяцев, и возвратилась в дом свой» (Лк. 1: 39-56).
И это Слово приходит к Свои преданным служителям, которые искренне спешат навстречу Своему Спасителю. Благодатная и Благословленная приходит навстречу праведной, Исполнение встречается с Обетованием. Сам Творец в человеке и рядом с ним. В это мгновение встречи человека посещает вдохновение, и рождается истинная поэзия, возвещающая смысл всякого существования, ибо сознания человека коснулась Божественная Длань, боле того, стала частью его существа. Обретший Божественное вдохновение, не пожелает вступать в словопрения.
На память приходят слова Св. Ефрема Сирина, жившего в тот великий и бунташный IV век: «Призванные в Церковь спорят, и пред Лицем Истины обращаются к праздным вопросам: зависть и ревность ожесточили людей. Занимаются Писанием, но не для того, чтобы преуспевать в благочестии, а для того, чтобы свободнее проповедовать свои заблуждения и быть искуснее в спорах. Но только тому будет дано узреть Царя и получить от него воздаяние, кто верно будет идти путем царским».
Таковым царским путем шли Дева Мария и встречающие Её Симеон Богоприимец и Анна: к таком пути были призваны последователи Христовы. Встреча с Божеством предполагает со-беседование, а значит совместное сотворчество. Сотворчество явлено уже в Таинстве Святой Троицы, Святой, Единосущной и Триипостасной Единице в Трех Лицах. И всякая попытка умалить одно из Лиц есть ересь, ведущая к отлучению от Церкви.
Отцы Никейского Собора постановили: «Все те, кто говорят, что было время, когда (Христа) не было или прежде, чем Он был рожден, не было, или Он пришел к бытию из ничего, или Он, другой субстанции или сущности, или сотворен, или подвержен изменению, или умалению, всех их католическая и Апостольская церковь предает анафеме».
Тогда же началась борьба с теми, кто не признавал Божество Святого Духа, с так называемыми «пневматомахами» или македонианами. Их непризнание, кроме всего прочего, вело к отрицанию сотворчества и внутрибожественной Любви. И это было не только отрицание Святой Троицы, но и отрицания человеческого естества, дыхание которого оживотворяется Св. Духом. Мы не только оживотворяемся Духом, но и получаем, благодаря Нему, способность к творчеству. При содействии Духа только и могла родиться знаменитая Песнь Пресвятой Богородице, наша вера, наконец.
Но Дух дарует сотворчество тем, кто идет по пути очищения, отрекаясь суетной праздности. Троица, по сути, Любовь. И эта Любовь разливается в мире. Но всякое отпадение от Любви ведет к унижению и, в конечном счете, к духовной и физической смерти.
Не так ли произошло с Арием, которого вернули из ссылки и хитростью пытались ввести в Евхаристическое общение, но по дороге в Церковь он умер в отхожем месте, без так необходимого покаяния. Он отрицал Божество Христа и Бог, Который есть Любовь, не мог принять скверное и нечистое. Ибо Святыня не обитает в месте скверном и нечистом.
Скверна же и нечистота удаляется только после глубокого и сердечного покаяния. Это возможно, если всей силой своего сердечного чувства примешь Тайну Святой Троицы. Тогда придет зрение Бога, и не будет надобности советоваться с плотью и кровью, но проникнешься молитвой любви, прощения и духовной свободы, как это замечательно выразил Св. Ефрем Сирин в своей знаменитой великопостной молитве:
«Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми; дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве, даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего: яко благословен еси во веки веков. Аминь».
Безграничная вера, таким образом, дарует спасение. Но только вера не спасет, ибо вера без дел, по слову Апостола, мертва. А дело заключается в предании своей воли вволю Пресвятой Троицы. как согласна между собой Св. Троица, так и должны быть согласны три составляющих человеческого естества: тело, душа и дух. В этом согласии последовательно творится обожение человека. Ради этого обожения воплощалось в человеческое естество Вторая Ипостась Святой Троицы – Сын Божий, Господь наш Иисус Христос. Как писал Св. Афанасий Александрийский: «Бог стал человеком, чтобы человек мог стать богом».
Это, конечно же, первая осознала Мать нашего Господа. Дух Святый говорил в Ней, что отныне человек становится богом; Дух Святый говорил Ей, что отныне Её ублажат все роды. Став Блаженной, т.е. счастливой, Пресвятая открыла путь всему человеческому естеству.
Те же, кто не признают Её Богородицей, лишают себя Божественного Бытия. Недаром Св. евангелист подчеркивает события, связанные с Девой Марией. У него не было ни капли сомнения, как должно относиться к Матери Господа Своего.
Видимо, отрицания событий, связанных с Девой, вызвано элементарной человеческой гордостью и надменностью. В этих грехах – корень бед. Наверно, этой бедой страдали архиереи, не признававшие постановления Никейского Собора.
С каким-то бешенным упорством, после смерти императора Константина, арианская ересь утверждаться в среде иерархии, священства, знати и простого люда. Будут собираться еретические соборы, дабы утвердить свое ложное учение. Наследники Константина также склонились пред еретическим учением. Начались гонения против Православных. Ариане решили, что Православие можно уничтожить с помощью государственных декретов. Все борцы против Православия удивительно тупы в своих решениях. Как будто не было Диоклетиана и его страшных гонений, словно забыли пожары огнебородого Нерона, и так и не осознали, что Истина Кафолической Церкви неодолима и не нуждается в поддержке государства. В огне гонений яснее вырисовывается богословская мысль, чтобы ответствовать лжеучениям. Да и когда Православная церковь пребывала в большинстве в человеческом сообществе? Века можно на пальцах посчитать. Но если Истина уходит из человеческого сообщества, то неизбежно ожидать царства лжи, зависти и лицемерия. Это и наступило. Римская империя погрязла в братоубийственной войне. Пожалуй, только император Западного Рима Констант придерживался Никейского Символа веры. Однако, будучи человеком невероятно гордым. На нет сводил свое правоверие. И началась страшная резня, невиданная со времен Марианских войн. Далмаций Старший, сводный брат Константина, был убит вместе со своим сыновьями Далмацием Младшим и Аннибалианом, кстати, женатом на Константине Августе, дочери Константина. В живых остались трое сыновей и два мальчика – Галл и Юлиан. Но этим не прекратилось. Сыновьям показалось мало, что они расстроили Римскую империю. Снова – кровопускание. В результате, пожелавший Африку, Константин II был убит из-за своей беспечности в лесной засаде. Вместо Африки получил два метра. Остались Констант и Констанций.
Как свидетельствуют историки, Констант был лишь пародия своего великого отца и не пользовался любовью граждан. Чем не преминул воспользоваться узурпатор Магненций, убивший Августа в городе Елена, названного так честь его бабушки. Потом был убит и узурпатор. Но этим кровавый пир не закончился. Константина, дочь Константина, вторично вышла замуж за своего кузена Галла, и они вместе стали управлять Сирией. Но так управляли, что даже видавший виды Констанций пытался урезонить их. Аммиан Марцеллин писал о Константине: «Мегера в человеческом облике, она постоянно разжигала свирепые инстинкты Галла, будучи не менее жадной до человеческой крови, чем ее муж. Приобретя с течением времени опытность в злодеяниях, супруги стали собирать ложные слухи с помощью коварных собирателей сплетен, которые имеют скверную привычку прибавлять легкомысленные выдумки к тому, что им удалось разузнать: на основании такого сорта материала супруги стали возбуждать против ни в чем не повинных людей в клеветнические обвинения в стремлении к верховной власти и в обращении к колдовству».
Закончилось все это печально для цезарей, как и должен был завершиться кровосмесительный брак – смертью.. Августа умерла от малярии, а Галл был казнен по приказу Констанция, который стал известен попранием канонических прав Церкви, объявив на Соборе в Медиолане, что «моя воля – вот для вас канон», при этом, ударив мечом плашмя по столу.
В таких руках осталась Римская империя после Константина. Эти руки и поддерживали еретическое учения Ария, лишив Бога Его Рождества, а человека возможности стать горним, пребывая в небесных высях. Св. Иоанн Златоуст скажет: «Если ты хочешь узнать величие человека – вознеси глаза на небо, и ты увидишь Сидящего на престоле, одесную Бога и Отца, Сына Человеческого». Но, если бы Он был сотворен, то не было бы пути к совершенству.
Слава Богу, что человек в Лице Пресвятой Девы отверг смерть, Которая смиренно приняла Свой Крест и держит Его во веки веков. Она приняла Бога, Она пела Ему Песнь, Она была одной из нас, и Богомладенец был в Ней. И тот, кто рождался раньше, уже знал, о Ком он будет пророчествовать
«Елисавете же настало время родить, и она родила сына. И услышали соседи и родственники ее, что возвеличил Господь милость Свою над нею, и радовались с нею. В восьмой день пришли обрезать младенца и хотели назвать его, по имени отца его, Захариею. На это мать его сказала: нет, а назвать его Иоанном. И сказали ей: никого нет в родстве твоем, кто назывался бы сим именем. И спрашивали знаками у отца его, как бы он хотел назвать его. Он потребовал дощечку и написал: Иоанн имя ему. И все удивились. И тотчас разрешились уста его и язык его, и он стал говорить, благословляя Бога. И был страх на всех живущих вокруг них; и рассказывали обо всем этом по всей нагорной стране Иудейской. Все слышавшие положили это на сердце своем и говорили: что будет младенец сей? И рука Господня была с ним» (Лк. 1: 57-66).
Он будет пророчествовать о начале Новой эры, когда человек будет способен достичь Святости и Совершенства. Это уже понимали родители Св. пророка. Наказанный молчанием за свое маловерие отец заговорил, благословляя Бога. Таков должен быть ответ на призыв Господа.
Сын Божий входил в этот непростой и противоречивый мир на несколько месяцев позже пророка. Это промыслительно. Не только зло и противоречия встречали Господа, но и беспредельная любовь Матери и Его Св. пророка.
В мир, который Бога вспоминал по праздникам, вновь посещала Сила Господня. Пришел человек в духе и силе Св. пророка Илии, который когда-то пытался зажечь огонь веры, любви и свободы в израильском народе. Илия нашел страшное неверие, суеверие и безумную чувственность, столь характерную для южных народов. Но Илия был неутомим, помня о своем нравственном назначении – вернуть людей к Истинному Богу. Ради этого он готов был принять смерть. Суть жизни для него – душу свою положить за други своя, на многие века, предвосхищая Апостольское делание. Пророк знал, что в этом народе произойдет великое таинство Боговоплощения, но для этого необходимо было, чтобы хоть один светильник был возжен для встречи с Господом. Стараниями Св. Илии был сохранен в народе избранном малый Остаток. Этот остаток ушел в пустыни, или в молчание (как это сделала Святая Церковь, покинув города и уйдя в пустыни, оставив лежащий во зле мир последователям лжи и арианской ереси). Они и думать боялись, что Бог простит свое творение, грехи которого вопияли к Небу. Возможно, и это причина того, что Захария был так изумлен явлением Ангела. Но память о Божественном Свете и Вдохновение неизбежно вели к Источнику всего – Богу, Который открывает глаза и отверзает уста тем, кто готов Его принять в сердце своем.
«И Захария, отец его, исполнился Святаго Духа и пророчествовал, говоря: благословен Господь Бог Израилев, что посетил народ Свой и сотворил избавление ему, и воздвиг рог спасения нам в дому Давида, отрока Своего, как возвестил устами бывших от века святых пророков Своих,
что спасет нас от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас; сотворит милость с отцами нашими и помянет святой завет Свой, клятву, которою клялся Он Аврааму, отцу нашему, дать нам,
небоязненно, по избавлении от руки врагов наших, служить Ему в святости и правде пред Ним, во все дни жизни нашей. И ты, младенец, наречешься пророком Всевышнего, ибо предъидешь пред лицем Господа приготовить пути Ему, дать уразуметь народу Его спасение в прощении грехов их, по благоутробному милосердию Бога нашего, которым посетил нас Восток свыше, просветить сидящих во тьме и тени смертной, направить ноги наши на путь мира. Младенец же возрастал и укреплялся духом, и был в пустынях до дня явления своего Израилю» (Лк. 1: 67-80).
Захария, обратим внимание, исполнен Св. Духа, т.е. его существо необычайно близко подошло к Богу, и Бог принял его. С этого момента Бог и человек начали творить совместную историю. Стало происходить соединение Творца и творения в едином сотворчестве. И что крайне важно, человек не чувствует себя ущемленным, но полноправной личностью, созвучной Голосу Божьему. Как во времена Илии, Бог посетил Свой народ, чтобы вывести его из тьмы неверия и невежества. Мировая история наконец-то получала завершенный смысл, и каждый человеческий шаг либо в бездну, либо – в горнее. Перед человеком был проведен водораздел: либо он безоговорочно следует Истине, либо уклоняется от пути, предложенного Богом. Человек был поставлен перед выбором. Наступило время, когда надо было решиться на какой-то шаг. Как и Илия, Св. Иоанн делает сой выбор, уходит от этого мира, чтобы созидать Новый. Это возможно было, отправившись в пустыни.
Здесь, под палящим солнцем, при малом количестве питьевой воды, в лишениях и трудах рождалась Новая Церковь, готовая ревностно следовать Высшей Правде.
В пустынях, в общении с Богом, в человеческом сознании выковывалось истинное знание о Тайне Боговоплощения. Это сложно было понять иудею, но Дух Святый пророчествовал, и идти против Него означало стать богоборцем.
Воспитанный в духе Илии святой Остаток не мог противоречить Его воле. Поэтому Иоанн примет пророчество об Иисусе, как данность, и признает Сына Человеческого не только пророком, но и Богом.
То, что станет соблазном и камнем преткновения для сомневающихся, для верных – опорой и спасением. В доме Давидовом воздвигался Камень, Который невозможно было сдвинуть или разрушить. А если невозможно сдвинуть или разрушить Камень, Который есмь Глава, то возможно ли это совершить с Телом? Никогда. Можно убить, запугать, отправить в ссылку, но уничтожить созданное Господом нереально. И еретики всех времен и народов впустую тратят свою энергию, пытаясь разрушить Церковь Христову. Еще не видевшие воплощения пророчествовали о Нем, готовые сложить голову за Божественную Правду.
Что же говорить о тех, которые и родились, крестившись во имя Отца и Сына и Святага Духа. Им, казалось бы, путь Господень на роду написан. Однако, как это часто бывает в человеческой истории, забывают пророчество о том, что врата ада не одолеют Церковь, и творят свою личностную историю, в которой согласны идти на компромиссы.
Именно так поступали десятки тысяч христиан, подписывающих арианскую формулу, не желая сориться с властью. Как это по-человечески, - искать выгоду там, где не нужно прилагать больших усилий. И вместо гонений почет и уважение. Это из языческой древности, когда свое естество полагаем ближе Божественного.
Но последователи великого Предтечи, видя, что христианский «мир застонал, обнаружив себя арианским», по слову Бл. Иеронима, уходили в пустыни. Там создавалась великая Фиваида, Новая Вселенная, познание Бога. И тот, кто хоть раз вкусил Божественного меду, не пожелает пить горькую сикеру.
В пустынях искали не только Божественного общения, но и человеческого: строились братские обители, в которых царствовала любовь и взаимопомощь. Рождалось истинное человеческое общежитие, возможное только, если внутренний человек просвещен Божественным Светом, исполняющим две важнейшие заповеди – любовь к Богу и любовь к ближнему. Ради этого приходил Илия, ради этого пророчествовал Иоанн, ради этого творили Новую реальность Святые Отцы.
Они покинули мир физически, но духовно продолжали непрестанно молиться за него, чтобы в своем духовном сотворчестве с Богом наставить этот мир на путь спасения. Делая совершенными себя, помогали ближним своим узреть на своем примере истинное богочеловекобытие. На память приходит Павел Фивейский, первый пустынник Христа ради. Удивительный человек! Он сотворил из себя человека во Христе. Еще более поражает деятельность Св. Антония, фактически создавшего пустынножительство и нового обожженного человека. Для меня перестал существовать ветхозаветный мир.
Иоанн Предтеча пророчествовал о Новом Завете, Антоний будет жить по Святому Тексту. Его Житие пишет: «Он вошел в Церковь и вдруг услышал слова Евангелия: «Аще хощещи совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим, и имаши сокровище на небеси»».
И он уходит, покидая сей суетный мир ради горнего Бытия, пренебрегая тленными сокровищами ради нетленных. Однако этот путь не усеян цветами. Это путь тяжелейшего постоянного труда и непрестанной молитвы. Старый мир в образах пытается вернуть подвижника в свое болото, и сколь много нужно усердии, чтобы победить соблазн. Нелегко приходилось подвижникам, но они знали, что Господь с ними, и удаление от Него означает смерть и ад. И ради утверждения жизни, чтобы вырвать из адского огня, если кого возможно, Святые иной раз покидали свои пустыни.
Когда бушевала ересь Ария, то Антоний приходил в мир, в Александрию, в логово арианства и обличал Ария, который «безначальному положил начало, бесконечного и неограниченного представляет конечным и ограниченным».
Видимо, у каждого христианина наступает такой момент, когда познав Истину, желает поделиться Её с ближними своими, более того сражается за Неё, пытая обратить заблудших, ибо ведает глубины адского небытия.
В это небытие и вела мир арианская ересь. Но преданные Богу помнили, что спасение в исполнении двух заповедей, и ради ближних своих выходили из пустынь, чтобы объявит миру, что Бог Рожден, а не сотворен.
Глава 2
«В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице. В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего. Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь; и вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях. И внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение! Когда Ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь. И, поспешив, пришли и нашли Марию и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях. Увидев же, рассказали о том, что было возвещено им о Младенце Сем. И все слышавшие дивились тому, что рассказывали им пастухи. А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем. И возвратились пастухи, славя и хваля Бога за всё то, что слышали и видели, как им сказано было. По прошествии восьми дней, когда надлежало обрезать Младенца, дали Ему имя Иисус, нареченное Ангелом прежде зачатия Его во чреве» (Лк. 2: 1-21).
В мир приходил Бог, чтобы окончательно изменить его. И как часто принято Сына Человеческого не встречают с почестями. Деве Марии, беременной, даже не нашлось места в гостинице. Удивительное «радушие» проявили к Матери нашего Творца ближние её. В любом нормальном обществе к беременной относятся в высшей степени бережно, но это в нормальном… Две тысячи лет ничего подобное состраданию не наблюдалось. Равнодушие и цинизм сопровождало Рождение Богомладенца. Не в царских палатах принимали оды у Девы Марии. Животные были первыми, кто склонили свои головушки перед Божественным Младенцем. В яслях, в уничижении, на земле, находилось самое что ни на есть Возвышенное. И не соседи узнали о Рождении Сына Божьего, а пастухи, люди простые и, кстати, не пользовавшиеся доверием иудеев. Но именно пастыри, находясь под открытым небом, оказались способны сердцем воспринять великую весть. Их микрокосмос оказался восприимчив к приятию большого космоса. Часто пребывая пред безбрежным небесным океаном, пастыри видели величие Непостижимого и Неограниченного, ангелы Которого воспевали свою великую песнь, провозглашая Таинство Боговоплощения. Это Таинство до сих пор заставляет быть в восхищении или недоумении. Но Христос родился и пришел в этот мир, пришел Единосущный Бог и Человек. Как это совместилось в Иисусе – Божественная Тайна, которую человек может познать лишь отчасти.
Стремление к полному знанию привело к тому, что начали говорить не о Единосущии, а подобосущии. Будут и те, кто отвергал даже и подобосущие, как ученики вольного философа Аэция, прокравшиеся, словно псы, на патриаршие престолы Востока. Таков Евдоксий Антиохийский, бывший неподобником, т.е. аномеем, но при переводе в Константинополь, ставший последователем Ария. Эти еретики, готовые продать маму родную, вводили в искушение православный народ, сбивали с пути истинного, особенно христиан-неофитов, еще не ведавших твердой пищи. Не мудрствовать следовало, а учить народ страху Божьему. Ибо, когда придет Господь, то не прения наши будет слушать, а узнавать о нашей вере, о следовании Его Воле. Следование Его Воле означает вводить в человеческое естество Божественную Суть: еретик же фактически превращается в раба собственных заблуждений и измышлений.
Таковы был ариане, а следом за ними и аномеи. Они не приняли веру, как приняли Её древние пастыри. Потрясенные величием пастухи уже ничего не желали, как пребыть в Трисолнечном Свете Любви. Но еретику, в частности, аномею, этого мало. Он хочет понять Сущность Божества. Забывая, что понять можно существо ограниченное и постижимое, но никак не Непостижимое и Неограниченное.
Иоанн Златоуст писал против аномеев: «Итак, где те, которые говорят, что они получили все знание, а межу тем впали в бездну неведения? Ибо они, утверждая, что постигли все в настоящее время, в будущем лишают себя всецелого знания. Когда я говорю, что знаю только отчасти, и затем утверждаю, что это знание упразднится, то я ожидаю лучшего и совершеннейшего, так как частное упразднится и наступит совершеннейшее; а тот, кто говорит, что он обладает полным, всецелым и совершенным знанием, и потом признает, что оно в будущем упразднится, объявляет себя лишенным знания, так как это знание упразднится, а другое совершеннейшее не наступит, если настоящее, по их мнению, есть совершенное. Видите ли, как они, усиливаясь здесь иметь все, и здешнего не имеют, и там лишают себя всего? Таково зло – не оставаться в пределах, которые от начала назначил нам Бог! Так и Адам, в надежде на большую честь, лишился и той, какая была; так бывает и сребролюбцами: многие, желая большего, часто теряют и настоящее; так и эти люди, надеясь здесь иметь все, лишились и части. Посему увещеваю избегать их безумия; ибо крайнее безумие – присвоить себе знание Того, что есть Бог по существу».
Вдумаемся: разве могла Дева Мария осознать своим человеческим разумом, то, что сотворил с Ней Бог? Она беспрекословно подчинилась велению сердца, в котором хранила Слово Божье. Акт веры необъясним. Объяснению могут подвергаться те или иные события, но каким образом Бог совершает чудо, человеку знать не дано. Может ли кисть понять движения художника, каковым для Вселенной является Бог?
Но человеку не хочется быть кистью; гордому человеческому сознанию трудно признать свое прашное состояние; он в мгновение ока хочет стать богом. Но получается не Богочеловек, а игрушка в руках лукавого, становится участником безумной дьяволиады. И происходит отпадение от Церкви, Которая есть Тело Христово.
Впадение в ересь есть нанесение ран Святому Телу Господа Нашего Иисуса Христа. Об этом писал Иустин Философ отлученному от Церкви: «Не ведаешь ли, что пока ты находишься вне этого живого Тела, на Теле Христовом остается рана, которой никто, кроме тебя исцелить не может». И Церковь молится о своих заблудших чадах, чтобы они вернулись в Её Ограду. Христос пришел, чтобы вернуть нас в первобытие.
Митрополит Антоний Сурожский писал в катехизической беседе о Церкви: «Святой Максим Исповедник, говоря о воплощении, приводит такой образ. Тайна воплощения, говорит он, подобна тому, что происходит, если меч положить на горячие уголья. Этот меч, тяжелый, холодный и тусклый, постепенно начинает сиять светом, и этого сияния он кажется нам легким и новым, а жар, его наполняющий, мы не можем отделить от железа, которое он пронизал. И тогда, говорит Максим Исповедник, можно жечь железом и резать огнем. В тайне Христа присутствует это нерасторжимое соединение Его Божества и Его человечества, благодаря чему человечество превосходит самое себя и достигает истинного призвания человека, феозиса, обожения, превосхождения тварного в приобщении к Нетварному. Что же совершается во Христе – ибо тут не меч и огонь, а человеческая природа, соединенная с Богом; что совершается в Нем? Святой Максим напоминает нам, что, по учению Библии, по учению Апостола Павла, смерть есть результат греха, разделенности между нами и Богом, и что соединение Божественной и человеческой природы во Христе уже делает из этой человеческой природы природу бессмертную и нетленную».
Осознающий себя частью Соборной Церкви, Которая есть, по слову Апостола Павла, столп и утверждение Истины, объективно сопребывает в Божественной Вечности.
Вечность предполагает жизнь. Значит, Церковь есть жизнь, как и жизнь Святая Дева Мария, Святая Святых, в Святом лоне Которой пребывало Святое Тело и Слово Божье.
Именно поэтому необходимо было бороться за чистоту Православного исповедания, чтобы не нанести ран Святой Матери и Её Божественному Сыну. Верных ссылали, подвергали гонениям, пыткам, казням, но они хранили неповрежденной веру Православную, крепко держась Никейского символа веры. Ибо только тот, кто следовал этому Символу, мог узреть Своего Спасителя.
«А когда исполнились дни очищения их по закону Моисееву, принесли Его в Иерусалим, чтобы представить пред Господа, как предписано в законе Господнем, чтобы всякий младенец мужеского пола, разверзающий ложесна, был посвящен Господу, и чтобы принести в жертву, по реченному в законе Господнем, две горлицы или двух птенцов голубиных. Тогда был в Иерусалиме человек, именем Симеон. Он был муж праведный и благочестивый, чающий утешения Израилева; и Дух Святый был на нем. Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня. И пришел он по вдохновению в храм. И, когда родители принесли Младенца Иисуса, чтобы совершить над Ним законный обряд, он взял Его на руки, благословил Бога и сказал: Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля. Иосиф же и Матерь Его дивились сказанному о Нем. И благословил их Симеон и сказал Марии, Матери Его: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, —
и Тебе Самой оружие пройдет душу, — да откроются помышления многих сердец. Тут была также Анна пророчица, дочь Фануилова, от колена Асирова, достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет, вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь. И она в то время, подойдя, славила Господа и говорила о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме. когда они совершили всё по закону Господню, возвратились в Галилею, в город свой Назарет. Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нем» (Лк. 2: 22-40).
И по вере воздавалось им, как воздадено было Симеону Богоприимцу, увидевшего во плоти Самого Бога. Твердая вера обязательно принесет свои плоды. И Симеон, и Анна молитвою служили Богу Невидимому, веря, что узрят Его видимо. Откуда они знали об этом? Из философских умозаключений? Конечно, нет. Дух Святый, Ипостась Святой Троицы свидетельствовал о Божественном Сыне. И они приняли это свидетельство беспрекословно. Это была данность, от Которой невозможно было отречься.
Но вера, и это важно, покоится на безусловном знании Того, в Кого веришь. Это знание Господь открывал Своим Святым в Откровении. Это Откровение может придти явно, в бури, а может в тихом дуновении ветерка, в шепоте невидимого голоса.
Но почему еретики не слышат этого голоса? Ответ простой. Бог не является к искаженному сознанию. Часто их молитвы представляют собой не просьбу, но требование. Это путь Каина, но не Авеля.
«Их учение произошло у них от безумия, и велика надменность ума их…» (Свт. Иоанн Златоуст). Гордым Господь противится и не слышит их. Да собственно, они и себя не слышат.
Таким образом, путь Божий – это следование Откровению. И наше знание о Нем возможно настолько, насколько это позволит Сам Господь, пребывающий «во Свете живый Неприступном».
Иоанн Златоуст в своей Беседе против аномеев рассуждает: «…дабы ты знал, что если жилище неприступно, то гораздо более живущий в нем Бог. Это сказал Он (т.е. Ап. Павел) не для того, чтобы ты подразумевал жилище и место у Бога, но чтобы ты с большим убеждением признал Непостижимость Его. Притом не казал: во свете живый Непостижимом. Но: Неприступном, что гораздо больше непостижимости. Непостижимым называется то, что хотя исследовано и найдено, но остается непонятным для ищущих его; а неприступное – то, что не допускает и начала исследования, и к чему никто не может приблизиться. Например, непостижимым называется то море, в котором, погружаясь, водолазы, даже спускающиеся в далекую глубину, не могут достигнуть конца, а неприступным называется то, чего и в начале невозможно ни искать, ни исследовать».
Можно сказать, что человек, погружаясь в Божественную Любовь, пребывает счастливым от своего неведения, от своего таинственного незнания. Даже по человеческому разумению возможно ли, познать любовь к искреннему своему.
Так и невозможно понять Тайну Пресвятой Троицы, Которая есть Любовь. Видимо, узнавание Её возможно только чрез Любовь, чрез сердечное дуновение Божественного ветра, чрез причастие к Слову и Сыну, Образу Отца. Изощренный разум здесь не помощник.
Надо признать, что в IV веке приходило понимание, что философия завершилась и начинается век Богословия. Однако именно в середине века произойдет трагическая попытка восстановить эллинизм. Вместо Бытия человеческому естеству вновь предложили театральную сцену, а из храмового алтаря стали устраивать языческое капище.
В 361 году в Риме произошли интересные события. Внезапно умер император Констанций, и на престол вступил его двоюродный брат Юлиан. Личность, безусловно, одаренная, не лишенная определенного таланта, но рожденная не в то время и не в тот час. Убежден, Юлиан искренне искал Истину, но многие обстоятельства привели его к большой лжи. В том, что он отрекся от Христа, во многом были виновны те, кто должен был наставлять юного цезаря. Но вместо Любви Христовой эти горе-учителя пребывали в распрях, да еще поддерживали арианскую ересь. Кроме того, те, кто называли себя христианами, кровавыми руками пробивали себе дорогу к власти. После смерти Константина началась жуткая борьба за власть между сыновьями и племянниками Августа. Головы слетали слева направо и наоборот. И эту кровавую вакханалию благословляли ради своей выгоды некоторые иерархи. Например Евсевий Никомедийский, ставший впоследствии Константинопольский, благодушно разрешал ради высших государственных интересов казнить пару тройку неблагонадежных подданных. Подлость и мерзость этого горе-пастыря не поддается описанию. Под стать себе подбирал он себе и помощников. Эти горе-иерархи топили христианскую веру в душе юного неофита Юлиана, топили ее лицемерием и фарисейством, бездушными наказаниями и прещениями.
И вот этот юноша, как вспоминал о нем Св. Василий Великий, выковал в себе, в обстановке ненависти и неискренности, ненависть к христианству, которая постепенно перешла и на Христа. Его он буде называть не иначе как Галилеянином. Пророк из Галилеи стал для него таки же обманщиком, как и те, что окружали его, травили его, доносили на него и не испытывали к этому юноше ни малейшей человеческой привязанности. В нем была убита вера, а разум, тот самый изощренный разум, стал искать замену. Но искать, долго не пришлось. В поисках свободы, будучи пленным человеческим обстоятельствами, Юлиан объективно удалялся в еще большую несвободу, но кажущейся, на первый взгляд, неким подобием бытия. Тем более, что это некое подобие бытия продолжало мудрствовать в эллинской философии. Философия эллинов уже находилась при смерти, но еще не умерла. Казалось, что эта многолосная философия вот-вот реанимирует мертвое тело. Став императором, Юлиан объявил свободное исповедание всех вероисповеданий, кроме Православия. Эта была попытка создать светское государство в эпоху религиозного сознания. Были возвращены из ссылок философы, богословы всех направлений. Но была ли это свобода совести? На самом деле Юлиан совершал политический шаг. Возвращая из ссылок еретиков и Православных, был убежден, что между ними начнется межконфессиональная война, под обломками которой и погибнет Христианство. Но он просчитался, забыв, видимо, что врата ада не одолеют Церковь, во главе Которой Христос.
Безусловно, его падение не только результат внешнего воздействия. Еще, находясь в Афинах, Юлиан Богословию предпочитал философию. И если его однокашник Василий Великий станет светильником Православия, несмотря на все гонения, скорби и волнения, то Юлиан предпочтет Христу античное суесловие и театральную имитацию мифа. Вместо смирения в Юлиане говорила обида за страшное детство. Бог попустил свершиться тому, что произошло с его родственниками, чтобы пришло осознание, но вместо этого пришло ожесточение. Напомним, что его родной брат Галл отличался такими безумиями в стиле Нерона, что даже Констанций, этот патологический убийца-арианин, приказал умертвить цезаря.
Но вместо понимания Учения Христова, бредил золотым веком Антонинов и Адриана. Его любимым чтением был Марк Аврелий. Философия завораживала Юлиана, а галилейские рыбари разрушали утонченную античную эстетику, и в мире творилась не гармония, а кричащая дисгармония. И виновниками сей дисгармонии, Юлиан считал последователей Христа. То, что на обломках старого мира создавалась кричащая какофония, выдавалось за философский синтез. Дионисийское музыкальное начало своим мощным водопадом врывалось в русло платонической реки. Это грандиозное смешение пещерно-поднебесного должно было слиться в едином потоке, оплодотворяя человека и природу, что виделось истиной в последней инстанции.
Мудрость Сенеки и Марка Аврелия казались несоизмеримо выше Логий Иисуса Христа. И выскажу крамольную мысль, может быть, это так и есть. Но по человеческому рассуждению. Нет сомнения, что и Сократ, и Платон, и Аристотель, и Сенека, и Плотин, выстраивая свои философские системы, достигли вершины человеческого разума. Знания ими космоса поразительно, человека препарировали до мельчайшей кровинки; Гиппократ и Галиен могут похвалиться величайшими медицинскими открытиями; то же можно сказать и психологии. Природой человеческой души, помним, активно занимались стоики и неоплатоники, и, казалось, уже нет тайны, которую бы не вскрыли философы эллинизма. Все так. Но, как уже отмечалось выше, высшее человеческое рассуждение не стоит и малой йоты Божественного Слова. Сказанное сыном имеет Своим происхождением Начало всех Начал: просто высказанная мысль на самом деле выражает Сущность Сущности. И то, до чего человеческий разум никогда не сможет докопаться, в устах Богочеловека звучит как нелепица, Которую невозможно слушать умудренному жизнью человеку, тем более эллину или римлянину. Но эта Нелепица есть Истина. И эту Истину не может объять человеческий разум. Принять же нелепейшую Суть можно только верой, признавая ничтожество человеческого знания перед Божественным Провидением.
Невозможно понять Непорочное Зачатие и явление Девы Марии. Это можно либо принять, либо отвергнуть. Принимает вера, отвергает, привыкшему к перстному, разум.
Вот и Юлиан, занимавшийся философским изысками, не мог принять невоспринимаемое и необъяснимое. Он начинал спорить с тем, что не обсуждается, но принимается, как очевидная данность. Так принял Симеон, так приняла Анна, так принимали Св. Отцы.
Богочеловек пришел разрушить смерть, а Цезарь Август вступает в спор с Евангельскими цитатами, обнаруживая неплохое знание буквы Св. Писания, но совершеннейшую бескрылость духа. Становится искренне жаль этого человека. Он не мог в силу своего философского разумения понять, «как Она (Дева Мария) будучи человеком, могла родить Бога? Если она человек, то не Богородица» (Юлиан Отступник).
Божественная антиномия недоступна пониманию императора римлян. Его бог должен быть умопостигаем. И в этом его ошибка и глубочайшее заблуждение.
Читающий эти строки, возможно, не убедиться доводами, высказанными выше. Каждому – свой поиск. Но, если хотим узнать Истину, то нужно довериться Богу и только тогда обретем изначальную Суть. Без веры знание невозможно. Нравиться это или нет, но это так.
Господь Иисус Христос пришел в этот мир, чтобы человек, уйдя из своего рабского состояния, наконец-то осознал, что познание Истины зависит от его способности к обожению. И тогда дитя научит умудренного опытом человека, как это и случилось с Богоотроком.
И когда Он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник. Когда же, по окончании дней праздника, возвращались, остался Отрок Иисус в Иерусалиме; и не заметили того Иосиф и Матерь Его, но думали, что Он идет с другими. Пройдя же дневной путь, стали искать Его между родственниками и знакомыми и, не найдя Его, возвратились в Иерусалим, ища Его. Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их;
все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его. И, увидев Его, удивились; и Матерь Его сказала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великою скорбью искали Тебя. Он сказал им: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов. И Он пошел с ними и пришел в Назарет; и был в повиновении у них. И Матерь Его сохраняла все слова сии в сердце Своем. Иисус же преуспевал в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков» (Лк. 2: 41-52).
Никакая философия не объяснит знание, которым обладал Мальчик из Назарета; Святость владеет абсолютно всем и причащающийся Святыни, получает просимое, ибо соединяется со своим Творцом, Который есть Абсолютное Знание. И тогда наступает прославление жизни, хочется воспеть гимн Творящему жизнь и Побеждающему смерть.
Существо всех явлений наполняются Святостью и Любовью. Какое еще знание необходимо тому, кто находится в состоянии Любви и Свободы и становится отражением Света? Он становится частью Сущностной Правды, обладателем сердечного знания, которое выше всякого разумения.
Боязливые и неверные уходят в умозаключения и в перстном исследуя горнее. И это тогда, когда Горнее Само пришло в свой храм, неся совершенное знание.
Вот так приходил Бог к императору Юлиану. Он был первый, кто крестился во Христа, будучи цезарем, младшим соправителем Констанция. Но Император-философ вместо принятия Истины пишет сочинение, которое будет называться «Против христиан», пишет в персидском походе, в пустыне, в зное, окруженный многочисленными врагами, искусанный аспидами и василисками, пребывая в блудливом языческом капище.
Многих поражал тот факт, что император, приверженец философской жизни, последователь эллинизма и стоицизма, вынужденно низводил душевное «я» до оргиастического дионисизма. В этом, конечно, был смысл. Увести человека от храма в блудливое капище. И сам Юлиан морщился, глядя на голых вакханок, устраивающих театральные представления, в которых не было даже и мифической правды, но сплошная иллюзия и имитация, в которых отсутствовал Аристотелевский катарсис. Искусство Юлианского отрезка времени не несло в себе трагического начала, это был фарс, в котором не могло произойти катарсического очищения и возрождения. Это было подражание необожженной природе, которое могло быть оправдано во времена Платона и Сократа, даже еще Марка Аврелия, но не в четвертом веке, когда Божественное Бытие стало частью мироощущения и мировоззрения Греко-римского общества.
В этот век входило странное Учение о Пресвятой Троице, но странным оно виделось эллинистическому сознанию. Не мог понять великой Тайны и Юлиан. В своей борьбе против Церкви он использовал нечистоплотный метод, натравливая христиан на Моисея.
В своем сочинении он писал: «Но вот Моисей часто и много говорит в таком роде: «Господа Бога бойся и Ему одному служи»; как же Евангелие передает об Иисусе, что Он предписывает: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святага Духа», если они хотели служить Ему? И вы, мысля в согласии с этим, в то же время обожествляете наряду с Отцом и Сына».
Спустя триста лет Цезарь Август Римской империи не мог понять то, что совершенно ясно и доступно детскому сознанию. Потому что это сознание не замутнено философскими ухищрениями и суесловиями, скептицизмом и цинизмом. Путь к Свободе требует решительного отрицания прежнего существования, этого Юлиан совершить не мог, но он признал победу Христа над язычеством, в последний раз в свой жизни воскликнув: «Ты победил, Галилеянин!»
Но это было признание гордого и нераскаянного человека. Однако это признание констатировало факт, что его реформы не удались. Его приближенные с его смертью были согласны на бесцветного Иовиана, а в богословском вопросе соглашались вернуться к арианскому вероисповеданию, удобному обыденному сознанию. Поэтому постюлианская эпоха для православных представляла большую опасность, чем правление императора-язычника, который выступал открыто против Христа, в отличие от ариан, признававших Троицу, но неполной, т.е. Сын в их лжеучении представал не Рожденным, а сотворенным.
В истории человеческой цивилизации наступал финал драматического действа. Истину пытались не отвергнуть, а переполовинить. За занавесом драмы должна была утвердиться арианская формула веры… или исчезнуть навсегда.
Но всему миру казалось, что ариане одержат безусловную победу. Их поддерживала авласть, практически вся иерархия Востока и Запада, особенно ересь Ария ревностно поддерживали германские племена, миллионными потоками, хлынувшими в Римскую империю. Лишь маленькие островки Православия по всей Ойкумене продолжали свидетельствовать Истину Христианства. Эти островки стали на путь акривии, правильно полагая, что отступать дальше некуда, и компромисс с дьяволом невозможен.
В эту эпоху творят великие каппадокийцы, ставшие неугасимыми светильниками Соборной и Апостольской Церкви. Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский не вступали в философские прения, они свидетельствовали богословскую Истину. При этом они использовали эллинскую философию, правильно полагая, что не следует отрицать полезное, накопленное прежде, даже если это принадлежит Аристотелю или Платону. Например, было бы глупо не использовать Аристотелеву «Метафизику», взяв за основу конкретное, частное и индивидуальное; неумным выглядел бы и отказ от элементов учения Платона о Духе, да и дисциплинарные идеи Стои вполне можно было использовать в аскетической практике.
Но, используя философию, тот же Василий Великий совершает открытие, превращая «число из количественной категории в качественную, истина и тайна Триединства не есть арифметика – три и один» (А. Дворкин «Из истории Вселенских соборов).
Василий Великий приглашает каждого христианина войти «в единую Сущность при Трех Ипостасях». Этого призыва Св. Василия арианствующие еретики не слышали.
В какой-то степени это было странно. Позади трехсотлетний опыт общения с Божественным Бытием, Святоотеческое Предание обладала неоценимыми свидетельствами о Тайне Святой Троицы. Еще можно было понять иудейских старцев, для которых явление Мессии в виде Богоотрока представлялось немыслимым, даже Мать с отчимом еще живут преданиями этих старцев, но почему, спустя триста лет, стало отрицаться Божество Сына, на что явно указывает Евангелие, выглядит, порой, непонятным.
Это была трагедия человеческого духа, пережившего юлиановскую реформацию, и желавшего обыденного упокоения своей совести. Но, слава Богу, что обывательское сознание не победило. Да и не могло победить, ибо Церковь врата ада не одолеют.
По всей Ойкумене зазвучали огненные проповеди Василия Великого и Григория Богослова, которые силой своей сотрясали сознание христиан. И не только христиан. Их проповеди сотрясали последние остатки эллинского мира, предлагая ему спасение в Троической Тайне; их проповедь освещала и обличала неправедный мир, сердце и разум которого гудело в поисках Божественного Бытия.
Глава 3
«В пятнадцатый же год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилин при первосвященниках Анне и Каиафе, был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии, в пустыне. И он проходил по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов, как написано в книге слов пророка Исаии, который говорит: глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему; всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими; и узрит всякая плоть спасение Божие. Иоанн приходившему креститься от него народу говорил: порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойные плоды покаяния и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. И спрашивал его народ: что же нам делать? Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же. Пришли и мытари креститься, и сказали ему: учитель! что нам делать? Он отвечал им: ничего не требуйте более определенного вам.
Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем. Когда же народ был в ожидании, и все помышляли в сердцах своих об Иоанне, не Христос ли он, — Иоанн всем отвечал: я крещу вас водою, но идёт Сильнейший меня, у Которого я недостоин развязать ремень обуви; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем. Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу в житницу Свою, а солому сожжет огнем неугасимым. Многое и другое благовествовал он народу, поучая его. Ирод же четвертовластник, обличаемый от него за Иродиаду, жену брата своего, и за всё, что сделал Ирод худого, прибавил ко всему прочему и то, что заключил Иоанна в темницу» (Лк. 3: 1-20).
Мир, готовый креститься и совершить общее храмовое служение, в то же время оставался слепым по отношению к Святому Огню, несущему человеку очищение. Этот мир стар в своих представлениях и идеалах, хотя его переменчивость известна. Но это переменчивость флюгера, не затрагивающая глубинные изменения.
От времен Каина человеком производится зло, противоборство во взаимоотношениях друг с другом. Сколь пророков и святых царей этот мир успешно умерщвлял, чтобы потом прославлять мертвых. Небо вопиет о пролитой праведной крови, но мир сей приспосабливается и с удивительной виртуозностью продолжает лицемерить. И это характерно для иудейского мира, характерно для арианского и аномейского: пошлость и филистерство везде ищет уловки, напоминая пресловутого хамелеона.
Но Бог не оставляет Своих истинных последователей. Истина всегда вступает в противоборство с ложью, поэтому ожидать тихого и спокойного жития Божественному пророку вряд ли стоит ожидать. Но явление такового человека способствует преображению действительности.
Для IV века таковым человеком был уже упоминаемый Св. Афанасий. Он 47 лет был епископом Александрии, из которых 15 провел в гонениях и ссылках. Подобно Иоанну Предтече скрывался вдали от человеческой подлости и лицемерия. Где бы он ни был всегда помнил о своей пастве, исполняя свой пастырский долг, не как наемник, но как истинный раб Божий. Три собора его отлучали от Евхаристического общения. Три императора издавали указы против него, но Святитель сохранен был Господом.
И императоры-ариане Валент и Валентиниан вернули ему его кафедру. Они не признали Православие. Но почему одна из значимых кафедр Римской империи была возвращена православному? Видимо, дело в гигантской личности Святителя, его образе жизни. Ложь вынуждена уступала Святыни, огонь которой сжигал ее при приближении.
Личность Св. Афанасия после каждого гонения и бурного спора горела все ярче и ярче. Вся его жизнь – это борьба за догмат Пресвятой Троицы. Он понимал, что отрицание данного догмата осушит древо жизни человеческого естества. А мертвое древо срубают и сбрасывают в огонь. Афанасий убежден, что не верующий в Троицу, не способен соблюдать заповедей Божьих, не будет понимать их глубокого Богословского смысла, не увидит за буквой ее духовную составляющую. Без Троицы все вопрошания о смысле жизни лишены всякого смысла, превращаясь в пустое мудрование.
Святая Троица – не философское умозаключение, но живая Единосущность триипостасного Бога, с Которым Св. Отцы находятся в личном религиозном общении. А это общение приводит к истинному обожению, о чем еще Св. Ириней свидетельствовал.
Таким образом, Св. Афанасий находился в русле Святоотеческой и Апостольской традиции, в непрерывном общении с Соборным Разумом, став гласом Святой Соборной и Апостольской Церкви. Он осознано верил, что спасение миру заключается в великом Таинстве Боговоплощении, в признании вечного рождения Сына Божьего, а не Его сотворении, как мудрствовал Арий.
Ибо «все что не сотворено, нисколько не подобно по сущности своему Творцу», - писал Св. Афанасий. Сотворенное совершенно естественно подвержено изменению, и только, причастившись Рожденному Слову, творение способно обозначить свое бытие. Ради этой Истины Святой готов был претерпеть самые страшные лишения и потрясения, ибо знал, что само бытие человека и вселенной всецело зависит от Слова Божьего.
«Ибо Слово распростершись всюду, и горе и долу, и в глубину и широту, - горе, - в творении, долу, - в вочеловечении, в глубину, - в аде, в широту, – в мире, - все наполнило ведением о Боге» (Св. Афанасий Великий).
И каждое явление имеет «некий отпечаток и подобие» «божественной Премудрости и Слова, - и это сохраняет мир от тления и распада» (Г. Флоровский).
О Божественной печати еще говорил Плотин. Но у Св. Афанасия Бог не только налагает печать на творение, но и присутствует в нем.
Таким образом, творение может существовать только в том случае, когда сообщено со своим Творцом, т.е. оно живет потому только, что в нем обитает Святой Дух.
Сопричастность Святой Троице созидает уникальный и так чаемый первобытный мир, в котором побеждены соблазн и похоть, лицемерие и обман, подлость и ненависть. Сопричастный Святой Троицы живет по законам Её Любви: сопричастность дает возможность человеческой природе стать благодатной.
Отвергающие Божество Сына лишают человечество возможности стать святым, быть Образом и Подобием Божьим. Ибо, согласно Апостольскому Учению, Христос есть Воплощенный Бог и Совершенный Человек. Св. Афанасий пишет о Сыне: «Сопребываясь со Отцем, как премудрость и взирая на Него, как Слово, созидает, приводит в бытие, и благоустрояет вселенную и как Сила Отчая, поддерживает в бытии всю совокупность твари… Как благое Рождение от Благого и как Сын истинный, Он есть Отчая сила и Премудрость, - и не по причастию, точно все сие дано Ему извне, как дается Его причастникам… Но так, что Он есть Самопремудрость, Самослово, собственная Самосила Отца, Самосвет, Самоистина, Самоправда, Самодобродетель, Отпечаток Сияния, Образ, - короче сказать; всесовершенный плод Отца, Сын Единственный, Неизменяемый Образ Отчий».
Чрез Сына познаем и Отца. То, что потерял Адам, приобретаем чрез Нового Адама – Христа. Св. Афанасий убежден, что называющий себя христианином должен жить с мыслью, что в начале всего Слово Божье, именуемое Единородным и Первородным: «Как потому, что Слово, в начале созидая тварь, снизошла к созданным, чтобы могли придти они в бытие…, так и потому еще, что по снисхождению усыновляется Словом всякая тварь».
Отрицать сию величайшую милость, как это делали еретики разных мастей, значит, вернуться в хаос, ведущий к саморазрушению.
Так что споры четвертого века не просто споры о именах, а вопросы бытия или не-бытия. И в контексте этих размышлений реформы язычества выглядели глупой и смешной пародией. Слово воплотилось, чтобы спасти падшее человечество, вернуть его телу и душе первородное состояние, а Юлиан пишет: «А сколько вы потом еще придумали, прибавив к старому трупу свежие трупы».
Это о почитании Христа и его Святых. Языческий мир в лице Юлиана, Порфирия, Ямвлиха и иже с ними не в состоянии был понять самого важного: человек-творение становился причастным Рожденному и Нетленному. Не-святое становилось Святым: мертвое – живым. И то, что в Ветхом Завете почиталось мерзостью, ибо поклонение греховному и падшему естеству и есть мерзость, в Новом Завете становится центральной религиозной идеей, потому что место, где обитает Бог, по определению не может быть мерзостью.
Потому-то языческое сознание и терпело поражение, ибо не вмещало в себя очевидное. Эллинизм медленно, но переходил в эллинизм христианский. Опаснее эллинизма, как представляется, были еретические направления внутри Церкви Христовой.
Эллин, как Юлиан, не признавал Христа, был явный враг, бороться с которым было намного проще. Еретики были внутри церковной Ограды. Иные из них вели вполне пристойный образ жизни. Разглядеть их под маской не всегда было легко.
Водоразделом между Православными и еретиками стал догмат о Святой Троице. Этот догмат фактически утверждал возможность спасения для человеческого естества, сотворения совместного Божественного и человеческого Бытия. В этом Бытии человек начинал осознавать свою духовную самость, свое Божественное происхождение, соприсутствие в себя Божества.
Ибо Адам, получив бытие в Боге, вместо устремления своего существа к Творцу, стал усиленно заниматься собственной персоной. В его духовный мир вошел эгоизм – неизбежный спутник человеческого падения. Рассматривая свое естество в качестве единственного и неповторимого, ставя его во главу угла, он привел к действию механизм духовного разложения и саморазрушения. Нравственное состояние Адама было таково, что он уже не мог различить ложь и правду: происходило погружение духовного мира в душевный, который, по слову Апостола, суть бесовский. Произошел переход в пресловутое язычество, ибо поврежденное сознание хотело обособиться от Божественного Единства. Начало происходить сопротивление Божественному Бытию. Личность душевная противопоставила себя духовной. Это объективно привело к смерти.
Избавить от смерти, помочь обрести свою духовную личность, человеку мог только Бог, воплотившееся Слово Иисус Христос, изнутри вошедший в наше естество, освещая и обоживая его: «Как солома, обложенная каменным льном, который, как сказывают, противодейственен огню, уже не боится огня, находя для себя безопасность в несгораемой оболочке» (Св. Афанасий Великий).
Итак, человек способен спастись только тогда, когда Господь войдет в его естество. Достоин ли этого человек? Судя по истории цивилизации, то вряд ли. Делами Закона, пусть даже это знаменитый Декалог, спастись невозможно. По словам александрийского Святителя, «покаяние не выводит из естественного состояния, а прекращает только грехи». Спасение только в Новом Адаме, Который, начиная с Вифлеемских яслей был с человеком и Человеком, соединив Свою духовную сущность с нашим внутренним миром, более того, с нашим телом. «Облечено тело в Бесплотное Божие Слово и таким образом уже не боится ни смерти, ни тления, потому что оно имеет ризою жизнь и уничтожено в нем тление» (Св. Афанасий Великий).
Но почему все-таки, видя наше недостоинство, Бог воплотился в нас? Причина, видимо, в том, что, по слову Св. Афанасия, человек носил на себе отпечаток Божественности, и совершенно естественно, что Творец хотел вернуть Своему творению первобытное достоинство, даже более того, сотворить богом.
Человек получил искомую жизнь и свободу, - «по причине бывшего в теле Слова». Он еще будет страдать, испытывать скорби и боль, в конце концов, смерть, но быть мертвым для него уже немыслимо, «потому что стал храмом Божьим».
То, что связало Ветхого Адама – смерть – теперь была вовеки побеждена. Смерть есть противоестественное Богу состояние и потому она уходит, где является Бог. А раз Слово Божье вошло в плоть, то стало происходить глубочайшее нравственное изменение человека и природы. «Человечество преуспевало Премудростью, постепенно возвышаясь над естеством человеческим, обожаясь, соделываясь и являясь для всех органом Премудрости для действенности Божества, и Его воссияния» (Св. Афанасий Великий).
Св.Афанасий, как Св. Иоанн предтеча, возвещал человечеству истинное возрождение, наполненного Божественным гуманизмом, - Рождение Богочеловека. И всякое делание приобретало глубокий смысл, ибо это делание соединилось со Словом, таким образом, освещая и спасая прикосновением Вселенную.
Наступала та эра, когда совесть, а необходимость стали руководством для человеческого сознания. И, совершая Таинство Крещения, человек становился иным: видимо перстным, но по существу – небесным. «Ибо, какая польза в том крещении (омовении), которое плоть токмо и тело очищает; креститеся (омыйтися) душею от гнева и любостяжания, от зависти, от ненависти: и се тело чисто есть» (Св. Иустин Философ).
На Иордане начинало свой путь духоносное человечество, прежний закон, который сковывал человеческое естество, обуздывая его страсти и похоти, уступал место благодатной Свободе и Любви, изнутри воцарившейся во плоти и крови. И, следуя логике, уже никакое внешнее воздействие не способно было повернуть человечество вспять. Можно было заключить в тюрьму, но уничтожить Свободу, истребить Любовь уже было не под силу. Мертвое море уступало животворному Иордану.
«Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись, молился: отверзлось небо, и Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!» (Лк. 3: 21-22).
В акте Богоявления возвращение к Началу, когда Дух Божий носился над водой. Бог возвращал давно забытое и потерянное человеку и природе. Сбрасывались маски, получали первозданный лик. Во Иордане мы не только омылись от грехов, но и получили Печать Духа Святага, ибо Им в древности была освящена плоть. Произошло осмысленное возвращение в Начало.
Это возвращение началось с Боговоплощения, продолжилось Богоявлением. На земле явилась Сущность всего. И эта Сущность ради нашей Свободы соглашалась надеть на Себя вериги человеческого естества.
«Иисус, начиная Своё служение, был лет тридцати, и был, как думали, Сын Иосифов, Илиев, Матфатов, Левиин, Мелхиев, Ианнаев, Иосифов, Маттафиев, Амосов, Наумов, Еслимов, Наггеев, Маафов, Маттафиев, Семеиев, Иосифов, Иудин, Иоаннанов, Рисаев, Зоровавелев, Салафиилев, Нириев,
Мелхиев, Аддиев, Косамов, Елмодамов, Иров, Иосиев, Елиезеров, Иоримов, Матфатов, Левиин, Симеонов, Иудин, Иосифов, Ионанов, Елиакимов, Мелеаев, Маинанов, Маттафаев, Нафанов, Давидов,
Иессеев, Овидов, Воозов, Салмонов, Наассонов, Аминадавов, Арамов, Есромов, Фаресов, Иудин, Иаковлев, Исааков, Авраамов, Фаррин, Нахоров, Серухов, Рагавов, Фалеков, Еверов, Салин, Каинанов, Арфаксадов, Симов, Ноев, Ламехов, Мафусалов, Енохов, Иаредов, Малелеилов, Каинанов, Еносов, Сифов, Адамов, Божий» (Лк. 3: 23-38).
Родословие Господа говорит не просто о причастности Его к человеческой природе, но и к тому историческому бремени, которое нес человеческий род. Входя в рамки человеческого закона, Богослово начинало созидать иной закон, закон Свободы. Этот Закон, безусловно, своим фундаментом имел Ветхий Завет.
Чтобы стать Вечностью тление приняло нетление. Но чтобы вечно жить, необходимо было умереть. Бог вошел в человеческое естество, принял рабство, чтобы, разрушив законы естества, совершить Воскресение, приведя человечество к блаженной Свободе. «Для принятия смерти имел Он тело, и неприлично было воспретить смерти и, чтобы не воспрепятствовать и воскресению» (Св. Афанасий Великий).
Важно и то, что Господь, совершив воплощение, в отличие от человека не имел в себе греха. Если бы в Нем был грех, то Он не был бы Богом. Казалось бы, совершенно очевидно и ясно. Но этой ясности не видели еретики. Родословие Господа доказывало для них факт сотворенности Христа; не понимали, что родословие – путеводитель человеческой истории, в которой были праведники и Святые, грешники и убийцы, но которых всех ожидал ад. Этот ад способен разрушить только Бог, но и Человек. Внутрь праха и глины вошел Бог. Не потопы и потрясения изменяют человека, но совершение иной реальности, и началом этой реальности есмь Христос. Историческая реальность наполняется не мифологией, но истинным Бытием. Отныне Родословная книга от начала и до конца принадлежит Вечности: человеческое время и пространство подчинились Ей.
Но, чтобы ввести время и пространство в Вечность, Богу необходимо было умереть.
Безусловно, невозможно представить, что Бог умер, как когда-то радостно объявил Ницше. Он, конечно, не умер, но на некоторое время оставил Тело Свое, тем самым, показывая Свою причастность человеку. Оставил тело, но не позволил коснуться тлению, показывая не-властность смерти над человеческим телом. Св. Афанасий пишет, что «Тело Свое не надолго оставил он в таком состоянии, только показал его мертвым от приражения к нему смерти, и немедленно воскресил его в третий же день, вознося с Собою и знамение победы над смертью, то есть явленное в теле нетление и непричастность страданию».
Когда-то человек пал, Христос, Богочеловек, его вознес. Это было страшное вознесение, но, зная историю человеческой цивилизации, стоит ли этому удивляться. Но в этом и Богомудрие. Зная человеческую слабость, Бог его же слабостью и падением совершает излечение и восстание, «через смерть распространилось на всех бессмертие», -скажет Св. Афанасий.
Отныне всякое действие, всякое юридическое и правое установление должно соответствовать Божественному Откровению, ибо Бог соприсутствует в человеческой истории посредством человеческого же естества. «От Марии Само Слово прияло плоть и произошел человек, по естеству и по сущности Сущее Божие Слово, а по плоти соделовавшийся человек», - писал Пастырь из Александрии.
Бог и Человек – Один и Тот же! То, что смущало умы переходного сознания IV века было истолковано Св. Афанасием, подготавливая великую победу Церкви на Втором вселенском Соборе. Его суждения актуальны не только для IV века, но для дня сегодняшнего. Что и полторы тысяч лет назад Господь желает нашего освобождения, обоживая «нас в себе». Он пришел, «чтобы сыны человеческие соделались сынами Божьими». Род человеческий становился храмом Божьим, «потому что носит Он на себе наше тело» (Св. Афанасий Великий).
И уже от самого человека зависит, сотворит ли он в себе храм Божий или по-прежнему пребудет в ветхозаветной истории. А чтобы быть храмом человеку все дано. В естестве нашем Сам Бог-Сын и Третья Ипостась Святой Дух, дыханием Своим обозначающим Божественное присутствие. «Слово прославляет тварь, обожая и всыновляя, приводит к Отцу», - проповедовал Св. Афанасий.
Таким образом, «мы становимся причастниками Божеского естества». В мир пришел Новый человек, и этого человека уже не могла одолеть вражеская сила. Если ранее человек был не в силах противостоять сатанинской силе, то с приходом в мир Бога, дьявол был побежден. Оставалось следовать пути, который указал Господь.
Глава 4
«Иисус, исполненный Духа Святаго, возвратился от Иордана и поведен был Духом в пустыню.
Там сорок дней Он был искушаем от диавола и ничего не ел в эти дни, а по прошествии их напоследок взалкал. И сказал Ему диавол: если Ты Сын Божий, то вели этому камню сделаться хлебом. Иисус сказал ему в ответ: написано, что не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом Божиим.
И, возведя Его на высокую гору, диавол показал Ему все царства вселенной во мгновение времени, и сказал Ему диавол: Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее; итак, если Ты поклонишься мне, то всё будет Твое. Иисус сказал ему в ответ: отойди от Меня, сатана; написано: Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи. И повел Его в Иерусалим, и поставил Его на крыле храма, и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему в ответ: сказано: не искушай Господа Бога твоего. И, окончив всё искушение, диавол отошел от Него до времени» (Лк. 4: 1-13).
Легчайшего искушения было достаточно, чтобы совершилось грехопадение; тяжелейшее испытание выпало на долю Богочеловека, и Он выдержал его, показывая пример своим творениям. Побежденные, порой, не хотят и пальцем пошевелить, чтобы обрести жизнь вечную. Нахождение в плену для некоторых представляется удовольствием. Таковые напоминают сексуальную рабыню, боящуюся своего господина, но исполняющая его желания, ибо в них находит себе удовлетворение.
И даже когда предлагают им свободу, они в страхе отказываются от нее. Таковых и прельщать нет необходимости: прелесть стала их необходимостью существования. Но ужаснее те, кто знают свободу и предают её, оправдываясь человеческой слабостью, забывая, что Господь, видя нашу волю к сопротивлению, не оставит нас в одиночестве.
IV век не являет ли тому множество примеров: после веков мученичества пришла эпоха исповедничества. Искушение золотом и властью страшными миазмами поражало неофитское сознание христиан. Носители власти, признав христианскую религию, обнаружили вокруг себя целую прослойку, стоящих рядом в Храме. Знать объявила себя приверженцами Христа, но эта приверженность зачастую носила приспособленческий характер. Вчера арианин, сегодня донатист, а завтра вновь язычник. Такие превращения были не редкостью в этот предпоследний век Римской империи.
Наверно, поэтому истинное христианское сердце уходит из этого сальто-мортального мира, созидая Евангельское Бытие не на словах только, но и на деле. Великий Афанасий оставит жизнеописание другого великого Аввы – Антония, который бросил все ценное для этого мира: богатство, знатность рода, положение в свете. Бросил ради Христа, чтобы быть преданным Ему до самой смерти.
Лукавый искушал его, пытался увести от дороги жизни. Образы мира менялись, как в калейдоскопе. Большими пригоршнями швырялось золото и серебро к ногам Антония, но он отвергал их; предлагали славу, но убегал ее; пытались убедить человеческим состраданием, напоминая о сестре, покинутой ради высшего служения. Но ничто не могло убедить покинуть Святого пустыню, где созидалось человечество во Христе.
Трудно заставить покинуть Того, Кто дал Любовь и соединил человеческое естество с Пресвятой Троицей; в Ней залог истинной свободы и любви.
«Если бы Слово, будучи тварью, соделалось бы человеком, то человек не обожился бы, не сочетавшись с Богом» (Св. Афанасий Великий).
Вот Тайна, которую постиг Св. Антоний. Ради этой Тайны покидают мир он и его последователи, чтобы показать образ Нового общежития, доселе невиданного. Создание этого нового пустынножительского мира было вызвано острой необходимостью, потребностью души в Божественном Бытии, Которого в социуме Ойкумены практически не наблюдалось. Это была акривия Божественного домостроительства. Чтобы показать совершенное, невозможно было идти на компромиссы: в данную эпоху икономия, видимо, была неуместна. Кроме того, создавая противоположный мир, Св. Отцы своими подвигами и молитвами спасали пораженное грехом человеческое естество.
И это естество, видя совершенное, стало стремиться к Святости, оказывая ей почтение и уважение. Богобытие расширяло человеческие границы, переходя из пустынь в города и селения, внося в сознание Совершенство и Вечность Отца, Сына и Святага Духа. Понять это вечное Совершенство призывал Афанасий Великий: «Сущность Отца никогда не была недовершенной, так чтобы Нечто к Ней принадлежащее привзошло к ней впоследствии».
Это значило, что Слово и Дух Святый со-вечны Отцу. И невозможно, что «был Он некогда без собственного Своего Слова и без премудрости, что был некогда свет без луча, был источник безводный и сухой» (Св. Афанасий Великий).
Но это противоречит логике, ибо «неисточающий из себя не есть уже источник». Если согласимся с этим, то признаем арианскую ересь, утверждавшую прелестное суждение о сотворенном Сыне и не признававшей Св. Троицу, но стоящей на позиции монотеизма, очень схожего с иудаизмом.
Данная ересь – законченное по форме учение, стремящееся уничтожить важнейший догмат Кафолической Церкви – Таинство Пресвятой Троицы. Арианская ересь оторвала от Православия полмира. И это не преувеличение. Многим Троический догмат виделся лишним в системе складывающихся общественных и политических отношений.
Св. Афанасий размышлял: «Было, когда не было Троицы, а была Единица, и некогда была неполная Троица, некогда же стала Полною». Святитель показывает переход сознания из ветхозаветного Предания в Новозаветное. Троица всегда был Троица, но нашему сознанию до Боговоплощения это не дано было вместить. Не вместило это иудейское сознание, хотя все пророки писали о Сыне и Святом Духе. Удивительная близорукость. Иудеи отверзлись Бога, чтобы поклониться Его противнику. Так велика была их ненависть к Христу. Они не были готовы, подобно Антонию Великому, предать свою волю Святой Троице. Но не умещало Троический догмат и неофитское сознание.
Арий и его сторонники не могли понять, что, не признавая Троицу, обрекают человеческое естество на смерть еще худшую, чем в ветхозаветные времена, когда хоть была надежда на искупление и избавление. Отрицая вечное Рождение и Божество Сына, Арий выводил человека из внутрибожественного состояния, ликвидируя личность и по форме и по содержанию, лишая нас сущностного – Божественной Любви. Арий не мог понять, что «Сущность Отца принадлежит Слову» (Св. Афанасий Великий). И что «всецелое бытие Сына собственно принадлежит Отчей сущности… Бытие Сына, будучи от Отца и есть в Отце. И Отец в Сыне. Ибо, что собственно от Отца, то Сын. Он в Сыне, как в сиянии солнце, как в слове ум, как в потоке источник».
Непризнание вечного Бытия Троицы и было своеобразным искушением умственному сознанию эпохи, которое, запутавшись в своих же силлогизмах, стало искать утешение и самовыражение в искусстве, предпочитая Лику личину и Образу Отца искажение. Отказываясь от Образа Отца, тем самым, отрекались Его Сына.
«Поелику была Ипостась (Отца), то без сомнения тотчас же надлежало быть и Ея образу и начертанию, потому что не во вне описуется Образ Божий, но Сам Бог есть родитель Сего Образа, и, видя Себя в Нем, радуется о Нем», - писал Св. Афанасий.
Это непостижимо, но в непостижимости Суть христианства. Еще Тертуллиан сказал: «Верую, потому что абсурдно».
Но в этом абсурде на самом деле наблюдаем гармоничное устройство, Красоту, Благодать, Которые мыслимы только в Троическом Единстве. «Божество от Отца неизлиянно и неотлучно пребывает в Сыне, и в лоне Отчем никогда не истощается Божество Сына» (Св. Афанасий Великий).
В великом Таинстве соприсутствует и третья Ипостась Святой Единицы – Святой Дух. Св. Афанасий скажет: «Отец творит все Словом в Духе, ибо где Слово, там и Дух. И творимое Словом имеет от Духа чрез Сына силу бытия».
Таким образом, истинное Бытие возможно только в Троице. Современникам Святителя это казалось безумием. Но разве христианство не есть безумие с человеческой точки зрения? Не оттого ли ереси привлекательны, что объясняют с человеческой точки зрения явления Божества. Пытаются упростить, но на самом деле еще более усложняют, запутываясь в собственных хитросплетениях и умствованиях, впоследствии обвиняя кого угодно, но только не себя.
В Божественной же кажущейся несуразности удивительная Простота: само Таинство предполагает ясность. Единая Суть Божества открывает перед нами картины своего человеческого естества, созданного, согласно Откровению, по Образу и Подобию Св. Троицы. Вот эту ясную Простоту уводили в лабиринты человеческой мысли, чтобы разложить на логические построения, в которых невозможно было узнать Бога, зато открывался темный лик искусителя, предлагавшего все царства мира.
От этого осатанелого темноликого мира, зараженного еретическими соблазнами, уходили искренние последователи Христа. Сам Афанасий не раз уходил в глубокие пустыни, предпочитая миру, общение со Святыми подвижниками, особенно со Святым Антонием.
В пустынях происходило реальное обожение человеческого естества, апология Боговоплощения, победа над искусителем, осуществляемая конкретной личностью.
Но, чтобы одержать победу и сотворить Нового человека, необходим длительный путь, в котором борьба не только с лукавым, но и самим собой. Недостаточно прозорливы те, кто утверждает бесполезность монашеского делания, уподобляя иноческий духовный труд тунеядству. Если освобождение от греха тунеядство, то оно вполне допустимо. В пустынях рождалась Новая реальность. Не замечать этого мог только слепой.
Эта реальность зиждилась на Евангельских текстах, на отвержении прелестей временного века ради Вечной Красоты. «Целая жизнь человеческая весьма коротка в сравнении с будущими веками, и все наше – ничто пред жизнию вечною, так что, тогда как в мире всякая вещь продается по стоимости, и всякий выменивает равное на равное – обетование жизни вечной покупается за малость некую» (Св. Антоний Великий).
Свой духовный подвиг стояния пред Богом Отцы почитали малостью. То, что совершил Христос ради нас, никогда не сможем объять, настолько разновелики Бог и человек. Потому Бог требует от нас малого: идти за Ним. Но вот этого простого и не можем совершить, то, откладывая на потом, то, отказываясь совсем, самонадеянно полагаясь на милость Божию. Окружающим мир держит: семья, друзья, работа, лицемерная забота о ближних, наконец, привычка к состоянию плена, нежелание совершить самостоятельное решение. Вторичное и третичное держит за фалды бытия, не отпуская даже в свой внутренний мир, где тусклым (из-за нашей темноты) светом напоминает о себе Первообраз.
Наверно, поэтому Св. Отцы так резко уходили в пустыни, что не видели реальной возможности что-либо в нем изменить. Проповедь в публичном доме вызывает не благоговение, но насмешки и издевательства. Нужно было создавать Храм, Его и создавали, творя Божественные кущи там, где Господь разговаривал еще со Святыми пророками.
Но уход от лежащего во зле мира еще не есть спасение и обретение Божественного Бытия. Это только первая ступень. В пустыне начинается борение за своего внутреннего человека, это начало пути, в котором неизбежно искушение. Чтобы стать человеком в Божественном смысле этого слова необходимо истребить в себе все человеческое.
Это видится несуразным, но это Божественная несуразность. Уходя от мира Св. Отцы требовали с собой взять только веру, надежду и любовь, которая вечна. И обязательно страх Божий. «Ибо сильный страх и опасение мук, уничтожает приятность удовольствия и восстанавливает клонящуюся к падению душу» (Св. Антоний Великий).
Пришедший в пустыню должен был постоянно помнить о смерти. Смерть неизбежна, но преодоление ее вводит в Царство Божье. Смерть Св. Отцы воспринимали как пасхальный переход к жизни. Конец временной жизни – это та реальность, которая творит с человеком чудеса, совершая в нем нравственный или безнравственный переворот. Иные не выдерживают и подобно Лотовой жене обращаются вспять, возвращаясь в Гоморру и Содом, тем самым, делая худшее, ибо, попробовав меду, начинают пить горькую водку.
Поэтому память о смерти – водораздел, переходя который либо спасаются, либо погибают. Памятование же возможно, если сердце и разум наполнены Божественной Любовью, т.е. тело и душа должны стать Храмом Бог Живага, по слову Св. Евангелиста Луки: Царствие Небесное внутрь вас есть (17, 21).
И это дар заложен в нас от рождения. Необходимо его обнаружить и неустанно Ему следовать, о чем и Иисус Навин говорит: «Исправьте сердца ваша ко Господу Богу Израилеву» (24,23). И так, устраняя из себя человеческое, человек становится богом.
«Будем бороться (с собою), чтобы не тиранствовал над нами гнев, и не властвовала похоть; ибо написано: «гнев мужа правды Божией не соделывает». И: «похоть заченши рождает грех, грех же содеян, рождает смерть» (Иаков 1, 20). Но ведя такую жизнь, будем крепко трезвиться, и, как написано: «всяким хранением блюсти свое сердце» (Притчи 4, 23) – Ибо имеем страшных и вселукавых врагов, злых демонов» (Св. Антоний Великий).
Таким образом, темная сила – реальность. И борьба с ней не надуманная фаустиана, но жесточайшая схватка: до пота, до крови, до смерти.
«И с ними-то у нас брань, как сказал Св. Апостол: Несть наша брань к крови и плоти, но к началам и ко властям, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6, 12). Великая их толпа в окружающем нас воздухе, и они не далеко от нас» (Св. Антоний Великий).
Все эти демонические полчища по-разному пытаются совратить человека. И каждый христианин, согласно мере своего таланта, проходит искушения, которым его подвергает лукавый. Совершенно естественно, что дьявол хочет овладеть человеческим сознанием, пытаясь замутить его многочисленным помыслами.
Как известно, грех, проникая в сознание, начинает уничтожать ум, сердце и все естество человеческое. И эти помыслы разные: от самых примитивных до сомнения в Богобытии. Особенно трудно, когда кажется, что Господь оставил Свое чадо. В это страшное сомнительное время появляется помысел на Дух Святый, Который видится обыкновенным человеческим дыханием. А раз так, то и Троица уже не Троица, и Бог уже не Бог, а нечто сотворенное; и тогда пустыня превращается в нескончаемое мучение и погребение себя заживо; и тогда жизнь становится смертью. Вывод из этого простой: пей, веселись, гуляй – все равно смерть придет.
Но, слава Богу, Дух Святый - не тварь, «собственный единому Слову, собственный и единосущный и единому Богу» (Св. Афанасий Великий). А раз так, то необходимо, терпеливо преодолевая трудности, соделывать в себе тайну обожения, веря, что чрез Дух Святый становимся чадами Божьими.
Всмотримся в Святых, не почивает ли Бог в них? Не заслуга ли это Св. Духа? «Если Дух творит богами, то нет сомнения, что естество есть естество Божее» - писал Св. Афанасий.
Св. Антоний, к которому приходил Александрийский Святитель, знал об искушениях не понаслышке, но непреложно созидал в себе Божественный Образ, побеждая греховное естество. «Ибо действует и раздает все Сам Отец чрез Слово в Духе» (Св. Афанасий Великий).
Дьявол отступит, и человек обретет полную уверенность в Бытии Св. Троицы, во имя Которой его крестили. «Кто отъемлет что-либо от Троицы и крещается в одно имя Отца или в одно имя Сына без Духа, тот ничего не приемлет, но и крещаемые и тот, кто мнит себя преподающим крещение, остаются пустыми и непосвященными» (Св. Афанасий Великий).
Лишающие одну из Ипостасей их Личности сами себя по закону логики отделяют от Троического Бытия. Сюда с полным основанием можно отнести ариан, которые на словах признавали Троицу, но, по сути, не исповедовали Её. Поэтому те, кто крестились по арианской формуле «во Творца и тварь, в Создателя и произведение», по слову Св. Афанасия, не смогут достичь святости, более того, их крещение становится мнимым, жизнь иллюзия, а ад страшной реальностью. Потому, созидающий из себя нового человека, должен помнить слова Св. Афанасия:
«Бог не как недостаточествующий, но как Отец премудростью Своею основал землю, все сотворил сущим от Него Словом, и Святую Купель утверждает Сыном же… И как что ни делает Отец, делает чрез Сына, так и в преподаваемом Крещении. Кого крещает Отец, того крещает Сын и кого крещает Сын, тот светится Духом Святым».
Это невероятно важно: вчера, днесь и завтра. Вооруженный помощью Святой Троицы, христианин, пройдя внутренние искушения, очистив свой храм, должен последовательно защищать его от внешних нападений. Тогда можно выйти из пустыни в мир, чтобы нести Божественный Свет тем, кто колеблется и ждет духовной помощи.
«И возвратился Иисус в силе духа в Галилею; и разнеслась молва о Нем по всей окрестной стране. Он учил в синагогах их, и от всех был прославляем. И пришел в Назарет, где был воспитан, и вошел, по обыкновению Своему, в день субботний в синагогу, и встал читать. Ему подали книгу пророка Исаии; и Он, раскрыв книгу, нашел место, где было написано: Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное. И, закрыв книгу и отдав служителю, сел; и глаза всех в синагоге были устремлены на Него. И Он начал говорить им: ныне исполнилось писание сие, слышанное вами. И все засвидетельствовали Ему это, и дивились словам благодати, исходившим из уст Его, и говорили: не Иосифов ли это сын? Он сказал им: конечно, вы скажете Мне присловие: врач! исцели Самого Себя; сделай и здесь, в Твоем отечестве, то, что, мы слышали, было в Капернауме. И сказал: истинно говорю вам: никакой пророк не принимается в своем отечестве. Поистине говорю вам: много вдов было в Израиле во дни Илии, когда заключено было небо три года и шесть месяцев, так что сделался большой голод по всей земле, и ни к одной из них не был послан Илия, а только ко вдове в Сарепту Сидонскую; много также было прокаженных в Израиле при пророке Елисее, и ни один из них не очистился, кроме Неемана Сириянина. Услышав это, все в синагоге исполнились ярости и, встав, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его;но Он, пройдя посреди них, удалился» (Лк. 4: 14-30).
Не всегда проповедь воспринималась восторженно. Каждый Святой проповедник прошел путь Своего Божественного Учителя.
Удивительно, что иудеи, начитанные в Св. Писании не узнали Сына Божьего. Так и Святых проповедников встречали настороженно, не принимая их Святости, подвергая сомнению их Святую и добродетельную жизнь. Это неприятие происходило вследствие духовного оскудения, нежелания совершить внутренний духовный пост. Если быть объективным, то общественному храмовому служению даже не день посвящен, а несколько часов. Поверхностному сознанию в силу его примитивизма нет необходимости вникать в проблемы Бытия. Оно готово откупиться десятиной, поучаствовать в кратком обряде. Видимо, поэтому в древней христианской Церкви последовательно исполнялся чин оглашения. Оглашенный (т.е. тот, кто готовился к Крещению или проходил наложенную на него епитимью) должен был делом доказать свою приверженность Апостольскому Преданию, осознано принимая на себя бремя Учения Христова.
Неправда, что первых христиан мало волновали догматические вопросы. Чистота Учения отстаивалась в каждой общине. Не напрасно за новокрещаемого поручались два свидетеля. Они пред всем братством свидетельствовали о Православии новых членов Церкви. Поэтому каждая христианская община владела полной информацией о происходящем в Церкви.
Само оглашение предполагало определенную дисциплину. Как рассказывает известная паломница Этерия, над оглашенными совершались экзорцизмы. Само же время подготовки воспринималось как исповедание (экзомологеза). Над оглашенными совершалось дуновение, являющееся символом «очищения от грехов» и изгнание «бесстыдного началозлобного демона».
Это подразумевало действование Св. Духа, того самого Духа, Который почил на Христе, а значит и на его верных последователях; сей Дух явлен был в Огне, чтобы сокрушить видимых и невидимых врагов. «Как золотых дел художники, - говорит Св. Кирилл Иерусалимский, - посредством некоторых орудий, раздувая огонь, расплавляют положенное в горнило золото и, усиливая пламя, находят, чего ищут, так и заклинатели, когда Духом Божиим производят в человеке страх и в теле, точно в горниле, разогревают душу, тогда убегает дьявол, а остается спасение, надежда вечной жизни и, наконец, душа, очищенная от грехов, получает спасение».
У слушающих Христа в синагоге всего этого не было. Лишенные Благодати, не понимали, что пред ними Мессия. Это может понять тот, у кого «уже благоухание Духа Святага излиялось. Уже вы в преддверии царских чертогов. Уже перепись имен ваша была, так же и воинство наречение, и брачные светильники, и желания небесного общежития… Теперь оглашение производится не вне, но внутри тебя, ибо Дух Святый, вселившись, соделывает ум твой храмом Божиим» (Св. Кирилл Иерусалимский).
Ставший храмом не узрит ли своего Владыку, не пожелает ли сохранить увиденное в себе в глубокой тайне? Это было одно из условий для оглашенного, ибо познание Истины должно совершаться многоступенчато, постепенно, как это делал Господь со Своим Богоизбранным народом, возвещая ему чрез пророков, великую тайну Богобытия и Боговедения. Но народ сей вместо таинственного преклонения, впал в узость мышления и стал разменивать Истину на торжищах и народных собраниях, где внутренний человек прибиваем внешними обстоятельствами.
Слово Божие не внешний мир, но исходящий изнутри и потому требующий внутреннего осмысления. Св. Кирилл в огласительном Слове скажет:
«Но вот тебе приказание: заучивай, что сказано, и соблюдай во век. Не почитай сего обыкновенными беседами. Поэтому, когда произносится огласительное учение, если будут допытываться у тебя, - что говорили учащие, - ничего не рассказывай стоящему вне. И передаем тебе тайну и надежду будущего века… Вот ты стоишь уже на самом пределе. Смотри – не разглашай произносимого, - не потому что оно не достойно повествования, но потому что слух недостоин слушания».
Иудее были не готовы слушать Христа. Они ждали внешнего переустройства мира, но не внутреннего перерождения, или точнее рождения заново.
Церковь Христова не желала уподобления синагоге, и старательно готовила своих чад со встречей с Господом. Но в Ее Ограду входили волки в овечьей шкуре, разоряя словесное стадо Христово. С ними и боролись, выходя на проповедь, Святые Отцы. Это была не только словесная борьба или богословский спор, это была война не на жизнь, а на смерть. Какого Святого четвертого века не назови, все прошли чрез горнило испытаний. Особенно было тяжело, когда в церковной иерархии восторжествовала ересь Ария. В условиях, когда практически вся иерархия, за редким исключением, подвержена ереси, трудно удержать паству в Православной вере, да и самому не упасть.
Таковыми исключениями были Св. Афанасий и Пастырь древнейшей и значимой для христиан кафедры – Иерусалима Св. Кирилл. Его Святительство было сложно не только потому, что бушевала ересь, но и его паства представляла собой довольно пеструю картину: иудеи, греки, сирийцы, римляне, арабы и прочие народы. Многие, жившие в этом городе, считали себя не просто жителями Святого Града, но родственниками Самого Христа. И могли запросто называть Иисуса сыном Иосифа, принижая величие Божие и не осознавая Таинство Боговоплощения.
В этой обыденности терялось понимание своего пути. И Святитель видел свое назначение в пробуждении обыденного сознания, призывая выйти из рамок эвклидовой геометрии к Божественному вневременному внепространству. Этот выход требовал четкого понимания правила веры. «Великое приобретение – изучение догматов и потребна для этого трезвенная душа» - писал Св. Кирилл.
И эта трезвенная душа должна питаться не столько доводами человеческого разума, сколько Божественным Откровением, излитым в мир в Священном Предании и Писании.
Возможны возражения: иудеи неплохо владели Священными текстами и, когда Господь читал Исайю, то исполнились благодати. Однако восприятие иудеев носило скорее общественный, но не таинственный характер. Понять Христа, им было не дано. Знал ли Господь об этом? Безусловно. Но Он по Своему милосердию предоставлял шанс быть с Ним. Иудеи отвергли сей шанс и были готовы совершить Богоубийство., но Христос прошел посреди них, и они не тронули Его.
Почему? Видимо, Тайна и Свет, исходящий от Господа был столь чуден и необычаен, что «ревностные» иудеи не могли противостать идущей Реальности, как когда-то не могли смотреть на лице Моисея, спускающегося с горы Синай и вынужденного платом прикрывать лик, дабы не сжечь своих соплеменников.
А здесь был не человек, но Богочеловек, и никто не посмел противиться. Да и не могли противиться, ибо Абсолютная Реальность настолько сильна, что способна просто-напросто не замечать Своих врагов. А если и замечает, то только потому, что бесконечно любит их, желая им освобождения от плена, в который они попали, беря в руки каменья, чтобы совершить Богоубийство.
Но не наступило еще время, еще не пришел голгофский час, в результате которого будет побеждена смерть.
Но иудействующие этого не хотят помнить. Вновь будут низводить Учение Христово с Божественных высот, измеряя линейкой Божественное Бытие; вновь в Безначальном будут искать начало, пытаясь ограничить неограниченное и постичь непостижимое. Св. Кирилл пишет о Боге: «Не во времени начал жить и не скончается когда-либо», «не имеет преемником жизни другого». «В отношении к Богу высокое для нас ведение признаться в своем неведении».
Наше знание в сокровенном, получаемом из Откровения. Встреча с Богом обязательно произойдет, даже если грех настолько поразил человека, что он уже не способен собою управлять.
«И пришел в Капернаум, город Галилейский, и учил их в дни субботние. И дивились учению Его, ибо слово Его было со властью. Был в синагоге человек, имевший нечистого духа бесовского, и он закричал громким голосом: оставь; что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас; знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий. Иисус запретил ему, сказав: замолчи и выйди из него. И бес, повергнув его посреди синагоги, вышел из него, нимало не повредив ему. И напал на всех ужас, и рассуждали между собою: что это значит, что Он со властью и силою повелевает нечистым духам, и они выходят? И разнесся слух о Нем по всем окрестным местам» (Лк. 4: 31-37).
Наша ли заслуга, что Господь вступает с нами в общение? Только Его. Мы – прах, обязанный движением только Своему Творцу, белый лист бумаги, на котором, если захочет Бог, будут вписаны наши имена. Что же от нас требуется? Признание данности Богобытия, принадлежности человеческого естества Отчей реальности и следование Его заповедям. Даже древние эллины понимали, что познание начинается с абсолютного незнания.
Действительно, создание Нового человека возможно только после смерти старого. Во власти смерти находится бесноватый, и эта смерть признавала, что перед ней Святая Сила, способная ее ликвидировать, и, значит, совершить освобождение. Более того, темная сила признает Божественную Святость. Эту Святость призывал исповедовать св. Кирилл Иерусалимский. «С достоинством единоначалия надлежит соединять исповедание в Боге Отчества и веровать не только в единого Бога, но и благочестиво познавать, что сей единый Бог есть Отец единородного Господа Нашего Иисуса Христа».
Перед нами Тот, Кто в Совете Божьем сотворил нас по Образу и Подобию Своему. И потому, в подтверждение вышеизложенного, мы не себе принадлежим, но Ему. Признание данного факта должно привести наше сознание к отрицанию эгоизма и сотворению Нового человеческого естества, в которое не напрасно воплотился Бог.
Отрицая прежнее и признавая Бога Своим творцом, человек уничтожает языческое начало в себе, приобщаясь к Сути всего – Любви. Но достижение Любви возможно, если признаем свою беспомощность в познании Непознаваемого: перестанем исследовать глубины Непостижимого, но со смирением будем ожидать таинственного Откровения.
Собственно, вера и зиждется на Откровении. Откровение же являет Себя не самому разумному в этом мире, но тому, кто сердцем воспримет таинственные истины (достаточно указать на рыбаков, ставших ловцами душ человеческих и не оканчивающих академий). Академику сложно понять, что Бог родил Бога: он верит в силу факта. Интересно, что это и есть факт, но он почему-то отвергается. Математические исчисления, которые также невозможно постигнуть признаются, а вечное рождение Сына от Отца подвергается сомнению. Но все очень просто. Отец так совершил не потому, что не может создать Сам Собою, но «потому что благоволил, чтобы Сын царствовал над тем, что сотворено Им, Сам дав Ему предначертание устрояемого» (Св. Кирилл Иерусалимский).
Потому что Бог есть Любовь, и в Своем творческом совершении избыточествует самосущей Любовью. А разве можно объяснить самотворящую Любовь? Тот, кто хоть раз в жизни испытал творческое вдохновение и любовь, данный вопрос покажется неуместным. И эта Любовь открывается в Сыне. «Он есть сильнейший и не оскудевающий Источник всякого блага, река благодеяний, вечный, неистощимый, сияющий свет» (Св. Кирилл Иерусалимский).
Как объяснить Свет, изнутри сияющий в Богочеловеке? Именно свету Господь повелел быть во вселенной, совершая творческий акт в первый день творения; именно свет, как известно, первооснова всякой материи. И этот свет получаем безмездно.
Какая бесовская сила способна Его остановить? Свет по сути своей неизбежно уничтожает тьму. И тот, кто предпочитает тьму, не с бесами ли дружбу водит, и не смерть ли его ожидает.
Совершенно естественно, что человек испытывает ужас от грядущего освобождения. С этим освобождением он теряет, подаренную демонической силой, самость.
Две тысячи лет назад в синагоге стояли исполненные ужаса, но не радости. Они рассуждали о Свете, когда нужно было Его беспрекословно принять. Не дано, не готово было сознание принять Светоносного Сына.
Мыслимое дело, пройдет триста лет, и те, кто презрительно называл Христа иудейским бродягой, преклонили пред Ним свои буйные головушки, неся порфиру и бриллианты Его величию. Так искренне придет к Христу великий Константин. Это была не политическая уловка, это было требование внутренней жизни. Потрясенный Невечерним Светом Константин будет идти вослед Ему.
Другую картину буду представлять, например, Валент и Валентиниан. По большому счету к религии они относились индифферентно. Путались в терминологии и понятиях, но и они вольно или невольно, но склоняли свои коронованные головы пред Христом, будучи не в силах устоять перед Божественным Светом.
К тому же это было время, в которой только недавно царствовал Юлиан. Римское общество не приняло эллинизма. Не считаться с этим, например, Валентиниан не мог. Однако, надо признать, что к власти рвались люди, далекие от Истины Христовой: власть затуманивала глаза.
Аммиан Марцелин оставил нам характеристику императора Валентиниана: «Хотя Валентиниан подчас надевал на себя личину кротости, но по вспыльчивости своей натуры он был более склонен к суровости. Такую он имел страсть причинять страдания, что никогда никого не избавил от смертной казни, хотя это иногда делали и самые свирепые императоры. Он сгорал до глубину души завистью и, зная, что многие пороки принимают внешний вид добродетели, постоянно лицемерно твердил, что строгость есть союзница истинной власти. Он ненавидел людей хорошо одетых, высокообразованных, богатых, знатных и принижал храбрых, чтобы казалось, что он один выделяется среди всех».
Следует добавить, что сей император, умер от инсульта, случившегося с ним, когда он был в припадке ярости. Римские цезари только начинали свой путь к Храму, еще временное удерживало их. Но Вечность неотвратимо входила в Ойкумену. Даже нечестие тех, кто называл себя христианами, не будучи таковыми, уже не могли остановить Благовестие Царства Божьего. Это нечестие тормозило установление Христовой Правды в сердце человеческом. Огромный вред Церкви наносили споры из-за епископских кафедр, как, например, Дамас и Урсин готовы были Рим в крови утопить, чтоб стать папами.
«Партии разделились и борьба доходила до кровопролитных схваток и смертного боя между их приверженцами. Не в силах ничего сделать градоначальник Вивенций вынужден был покинуть Рим. В этом состязании победил Дамас благодаря усилиям стоявшей за него партии. В базилике Сициниана (современная церковь Санта Мария Маджоре), где совершаются сходки христиан, за один день было подобрано 137 трупов, а простонародье, долго пребывавшее в озверении, с трудом утихомирилось» (Аммиан Марцеллин).
Чему удивляться? Эти люди еще не вышли из синагоги, и, видимо, мало отличались от фарисеев. Искали священства, забывая или не желая знать, что сан священника налагает ответственность пред истинным Первосвященником. Не духовному служили, но плоти. Изначально в Римскую Церковь, как только она получила статус первенствующей, вошел чуждый Божественному Бытию дух.
«Наблюдая роскошные условия жизни в Риме, я готов признать, что людям, стремящимся к сану епископа, есть за что бороться. Ведь по достижении этого сана им предстоит жить в благополучии, обогащаться добровольными пожертвованиями со стороны матрон, расхаживать в великолепных одеяниях и разъезжать в прекрасных экипажах, задавать пиры столь роскошные, что яства их превосходят императорский стол. Они могли бы быть истинно блаженными, если бы, презрев блеск города, которым они прикрывают свои пороки, они стали бы жить по примеру некоторых провинциальных пастырей, которые, довольствуясь простой пищей и проявляя умеренность в питии, облекаясь в самые простые одежды и опуская взоры свои долу, заявляют себя пред вечным богом истинными Его служителями как люди чистые и скромные». (Аммиан Марцеллин).
Это пишет эллин, влюбленный в императора Юлиана, но косвенно понимающий Суть великого Света. Но и он не мог понять, что уже ничто не могло остановить Божественного Провидения. И не эти горе-пастыри определяли смысл Вечности, но Тот, Кто жив и управляет «по чину Мельхиседекову»
За человеком же оставался выбор: идти по пути Абсолютной Свободы или предать себя в руки тюремных надзирателей. Основной философский вопрос эпохи: Свобода или плен. Определение выбора – вот задача человека той переходной эпохи.
«Выйдя из синагоги, Он вошел в дом Симона; тёща же Симонова была одержима сильною горячкою; и просили Его о ней. Подойдя к ней, Он запретил горячке; и оставила ее. Она тотчас встала и служила им. При захождении же солнца все, имевшие больных различными болезнями, приводили их к Нему и Он, возлагая на каждого из них руки, исцелял их. Выходили также и бесы из многих с криком и говорили: Ты Христос, Сын Божий. А Он запрещал им сказывать, что они знают, что Он Христос. Когда же настал день, Он, выйдя из дома, пошел в пустынное место, и народ искал Его и, придя к Нему, удерживал Его, чтобы не уходил от них. Но Он сказал им: и другим городам благовествовать Я должен Царствие Божие, ибо на то Я послан. И проповедывал в синагогах галилейских» (Лк. 4: 38-44).
Определившись, начинать исцеление. Обязательным лекарством Святые Отцы признавали знание основ Православного исповедания, ибо это знание представляло собой проповедь настоящей свободы. И вот в эпоху, в которой творились безобразия на римских улицах, находились светильники, не взирая ни на что горящие на всю Вселенную. В эту эпоху входит личность, у которой появляется своя личностная история. Осознание данного факта выводит из временного состояния и причащает в Вечность. Как «Христос не есть Слово изглаголанное и рассеивавшееся, но Слово ипостасное и живое», так и человек, созидая в себе Божественное, не уничтожает свою личность, но делает ее свободной, приближаясь к Первообразу. И этот Первообраз есть, по слову Св. Кирилла, действительная, а не мечтательная Личность (это выпад против докетов, которые не могли представить, что Бого-Слово восприняло человеческое естество).
Уже говорилось выше, что непризнание великой Тайны свойственно примитивному мышлению, строящему свои логические выводы на собственных измышлениях и с помощью больного грехом воображения. Понять двуединность Христа – Бога и Человека - выше их умственных сил.
Адам согрешил, и теперь Новый Адам искуплял род человеческий, всю поврежденную грехом природу. Он пришел во плоти, «потому что иначе был бы для нас недоступен» (Св. Кирилл Иерусалимский).
Но Бог не только одним Своим присутствием исцелял наше грешное естество, но давал возможность познать от Начала Сущего Отца. Только чрез Сына придет познание и ведение Отца. Это прекрасно помнили Отцы IV века, ведя жесточайшую борьбу с ересями, которые многим казались философскими поисками Истины. Но на самом деле представляли собой обыкновенную ложь, имевшую в корне своем языческие заблуждения.
«Когда ложно стали поклоняться человекообразному, как Богу, тогда Бог действительно соделался человеком, чтобы истребить ложь», - писал Св. Кирилл.
Христос пришел, чтобы высвободить наше грешное естество из-под власти демонических сил и победить смерть. Но победить смерть возможно через прохождение этой самой смерти. Физически смерть еще продолжает свое разрушительное дело, но душа обретает освобождение.
Св. Кирилл скажет: «Ужаснулась смерть, узнав, что снизшел во ад Некто Новый, недержимый тамошними узами». «От Новой Евы, от Новой Девы родился Господь во исполнения пророчеств, Своим Крещением освятил Крещение и этим связал Крепкого».
Бесы исповедуют Христа Сыном Божьим, понимая, что усиливаются их мучения. И потому более ожесточенны становятся их нападки на природу и человека. Присутствие Добра возбуждает в них еще большую злобу. Эта злоба может даже приносит радость. Особенно торжествовали, когда Христа вели на Голгофу. Но именно на Голгофе произойдет окончательная победа Любви над ненавистью. И это будет реальная победа, а не воображаемая. Ибо некоторым казалось, что не мог на кресте страдать Бог и Человек.
Св. Кирилл таковым ответил: «Если распят мечтательно, а спасение от креста, то и спасение мечта. Если Крест – мечта, то и мечта и воскресение. Если вознесение мечта, то мечта и второе пришествие. И все уже не действительно».
Но нет! «Страдал и подвизался подвигом терпения не малозначащий человек, но вочеловечившийся Бог». Чрез Древо свершилось падение, чрез него и восстание; чрез тело согрешили, чрез него и освобождение от греха; в мертвую землю вошла Плоть Богочеловеческая, «чтобы проклятая земля вместо проклятия прияла благословение, ибо всаждено в нее древо жизни».
И тот, кто христианин, должен помнить, что «исповедую крест, ибо знаю Воскресение». И Бог всегда соприсутствует нам, как на небе, так и на земле. И да, по слову Св. Кирилла, «не будем входить в пытливые исследования о качестве престола, ибо сие непостижимо», но будем верить, что Господь рядом, а вовремя Евхаристической Тайны Он входит в человеческое естество. Но это естество должно пройти, как и Господь, голгофские испытания, являющиеся «венцом, а не бесчестием».
Венцы, как известно, даются победителям. Победители и созидают Новое Царство.
Действительно начало Нового Завета не просто смена эпох, но глубокое потрясение основ человеческого бытия. Ничего подобного доселе не происходило. То, что видели пророки Ветхого Завета удивительно, даже более того, наводящее ужас, ибо, разрушая человеческую несвободу, не до конца ее высвобождали. Достаточно вспомнить встречи Бога с Моисеем, Исайей, Иеремией: было предвестие, но не Благовестие. Свобода только ожидалась, но еще не стала сущностью человеческого естества. «Благодать простиралась и на Отцов, - пишет св. Кирилл, - но здесь она в преизбытке. Там приобщались Духа Святага, здесь всесовершенно крещены Им».
Царство Божие Господь устраивал уже на земле. И это Царство – видимая и невидимая Церковь, Которую отстаивали Отцы, воинствуя и проповедуя Слово Божье. И называется Церковью «потому что всех собирает и совокупляет», потому что предлагает иную жизнь, иное бытие в Богословском смысле этого слова, братство во Христе.
Глава 5
«Однажды, когда народ теснился к Нему, чтобы слышать слово Божие, а Он стоял у озера Геннисаретского, увидел Он две лодки, стоящие на озере; а рыболовы, выйдя из них, вымывали сети.
Войдя в одну лодку, которая была Симонова, Он просил его отплыть несколько от берега и, сев, учил народ из лодки. Когда же перестал учить, сказал Симону: отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова. Симон сказал Ему в ответ: Наставник! мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть. Сделав это, они поймали великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась. И дали знак товарищам, находившимся на другой лодке, чтобы пришли помочь им; и пришли, и наполнили обе лодки, так что они начинали тонуть. Увидев это, Симон Петр припал к коленям Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный. Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных; также и Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых, бывших товарищами Симону. И сказал Симону Иисус: не бойся; отныне будешь ловить человеков. И, вытащив обе лодки на берег, оставили всё и последовали за Ним» (Лк. 5: 1-11).
Рыбари, пораженные чудом и осознавая свою греховность, просят Господа удалиться от них, поступая подобно жителям, потерявших взбесившихся свиней и просивших Христа удалиться из их пределов.
Но Церковь, спустя триста лет, после стольких веков исповедничества, знала еще неведомое бедными рыбарями. В IV веке христиане просят Господа не уходить из их Ограды, но даровать Свое присутствие. Не ужас, но счастье ждет человека, приобщенного к Богу. Бог не только извне приходит к человеку, но изнутри.
Не напрасно Церковь важнейшим считает Таинство Св. Крещения. В этом Таинстве человек совершает пасхальный переход человеческой природы в Божественную реальность. Св. Кирилл напишет: «Крещение, - конец Ветхого и начало Нового Завета».
Крещение не просто погружение в воду, но подобие голгофского пути, пройденного Христом. Пути скорбного и страдательного, доставляющего болезни и смерть телу. Ибо некоторые полагают, что обязательно только очищение души, но не тела. И, тем самым, отвергают Таинство Боговоплощения в человеческое естество и, конечно же, собственное спасение. Не-участие в Таинстве крещения есть объективное отрицания пути Господня.
Вспомним, что обнажение в Крещении есть воспоминание совлечение одежд со Христа, пред тем как предать Его крестной смерти. И наше шествие к Крестной Купели, что как не подведение нас к гробу. Троекратное же погружение символизирует тридневное погребение. «В то же самое время умирали вы и рождались. И спасительная оная вода соделалась для вас и гробом и матерью» (Св. Кирилл).
Однако участие в Таинстве не есть только символ, но, если так можно выразиться символический реализм. Св. Кирилл подтверждает: «Новое и необычайное дело. Умираем мы не в самой действительности и погребены бываем не в самой действительности, и распявшись не самым делом воскресаем, но уподобление бывает только в образе, а спасение в самой вещи».
Т.е. участие в символической реальности дает не мнимое, но истинное спасение. Не ужас, не бегство охватывает нас, но ощущение целокупности и причастности огненному Богобытию, в котором человеческий тлен, становится нетленным, т.е. временное преображается в Вечное. Св. Кирилл Крещение считал «сочетание с духовным Женихом, - пакибытие души, светлое одеяние, Святая нерушимая печать, колесница на небо, райское наслаждение, предуготование царства».
Преображение реальности – не это ли чаяния ищущих Свободу? Становление своего естества в подобие Сына Божьего «не по необходимости, но по произволению вступаем мы в сие Святое Сыноположение». Т.е. путь к Свободе нужно совершать свободною волею: «Не прежде веры, но вследствие веры по свободе». Но этот акт свободной воли возможен только при содействии Христовом.
Наша воля должна быть соединена с Абсолютом и тогда достигнем пребывания в Сущем: будет решен вопрос исторического бытия человека и природы. Возможность же со-бытия применима только в Церкви, Ее Святых Таинствах. Древние говорили: «Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец».
Потому отрицание церковных обрядов не просто глупость, но дьявольское хитросплетение, смущение неутвержденных умов. Отрицание обрядов не к Свободе ведет, но к Ее утрате.
Если не соблюдаем обряд Крещения, то не можем участвовать и в Евхаристии. Кстати, Св. Кирилл Таинство Крещения уподоблял Таинству Евхаристии. «Как Хлеб Евхаристии по призывании Св. Духа есть уже непростой Хлеб, но Тело Христово, так и Святое Миро, по дарование Христа и Духа Святого от присутствия Его Божества соделавшееся действенным».
Не принять Таинства, значит, не принять печать Св. Духа, значит, отказаться от себя как духовного существа. Незначимость обрядов для некоторых оборачивается полнейшей нравственной деградацией, потерей того самого образа, который получаем при Крещении. А этот образ есть Образ Христов.
Отрицание же Евхаристического со-бытия есть отрицания Тела и Крови Христовой, и опять таки отрицание самого себя, ибо в причастие становимся «сотелесниками и единокровными Христу». Не участвуя в причастии, не участвуем и в жизни как таковой: происходит победа смерти над нашим естеством. Т.е то, ради чего пришел Христос, минует плененное существо и останется физическое и духовное угасание.
Потому-то Св. Отцы направляли свои духовные силы на объяснения важности церковных таинств. С кафедр, с амвонов, в хижинах и дворцах раздавался их внятный голос. Призывали не сомневаться, не распадаться на части, ибо понимали, что потеря цельного мироощущения и мировоззрения грозит гибельными разрушениями души тела. Потому так много говорили о Крещении, еще более о Евхаристии, показывая, что перед нами не просто хлеб и вино, но Тело и кровь Христа.
Тот, кто сомневается, пусть вспомнит древнюю историю, произошедшую с тремя монахами, один из которых, будучи добр душой, не мог своим разумом осознать Пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. По молитве двух друзей пред ним было явлено явное заклание Пасхального Агнца во время Божественной Литургии, т.е. Иисуса Христа. Сомневающийся монах увидел скорбный путь, Крест, прободение копьем, погребение и Его Воскресение. Ужас объял сего инока, ибо реально переживаемое было выше человеческого разумения, да и недоступно нашему духовному состоянию. И потому Господь невидимо предлагает Свое Тело и Кровь в видимом Хлебе и Вине, понимая, что находится в таком потрясающем напряжении человеческое естество не в состоянии. Потому милосердный Бог предлагает не необходимость, а Свободу.
При этом «мы делаемся Христоносными, потому что Тело и Кровь Христовы сообщены нашим членам» - писал Св. Кирилл. Со-прикасаясь с Божественным, уже не удивляешься чудесному, в котором есть Суть Божественного. И это не некая форма форм, не движущаяся материя, но Абсолютное Бытие, независимое от нашего сознания, но сотворившая из нашего сознания и нашего тела часть Своего Бытия.
Но не только Христос приобщает нас к спасительному Бытию, но и Св. Дух. «Умоляем Человеколюбца Бога ниспослать Святого Духа на предлежащие Дары, да сотворит Он Хлеб Телом Христовым, а Вино – Кровью Христовой. Ибо без сомнения, чего коснется Святой Дух, то освящается и прелагается».
Св. Кирилл Иерусалимский подчеркивает триипостасность Божества: Троица в Единице, и Единица в Троице. Троице служат ангельские силы, непрестанно славящие Бога. Участвуя в обряде, в литургической жизни, человек также приобщается невидимому ангельскому миру, серафимовскому богословию Исайи. Участвуя в со-бытии с ангельским миром, вступаем в общение и с миром прежде ушедших христиан, т.е. из разъединяющей нас множественности создаем целокупный и гармоничный мир. Таинства Церкви приводят дисгармонию нашего естества к первоначальному космическому порядку, возвращая нас в первопричину всего Сущего – Любви.
Для того чтобы непрестанно пребывать в Сущем, Св. Отцы призывали свою паству не прерывать участия в Таинствах, не выходить из космического порядка в хаотическое движение. Прерывание означает выбивание лестничной ступени к Горнему, а если длительное прерывание, то всего пролета. Что в конечном итоге вернет к исходному положению времен грехопадения.
Конечно же, Боговоплощение никто и никогда не сможет выключить из истории человеческого рода, но исключить из истории духовного существа вполне вероятно.
Невозможность возврата, таким образом, осуществима только в Святой, Соборной и апостольской Церкви. И ради этого стоит бросить материальное потребление и стать ловцами душ человеческих, что есть уже один из этапов путей совершенства. Бог призывает нас не просто быть рядом с Ним, но созидать Полноту Богочеловекобытия.
Естественно, это налагает определенную ответственность. Св. Отцы с глубоким трепетом относились к учительному дару, еще более к Апостольской тайне – священству. Известно много случаев, когда Отцы уходили в пустыни, боясь принять страшный крест священства, понимая мистическую значимость Апостольского служения. И тот, кто был достоин, того Господь возвращал в мир, чтобы вырывать у лукавого человеческие души; возвращал, чтобы частное стало всеобщим, случайное и преходящее абсолютным и вечным законом, а необходимое и рабское побеждались взаимной любовью и свободой, лишенных всякого эгоизма. Ведь само апостольское призвание уже есть отрицание своего существования во имя высшего Бытия, Которое отвечает на наши моления и прошения об исправлении нашего несовершенства и ущербности.
«Когда Иисус был в одном городе, пришел человек весь в проказе и, увидев Иисуса, пал ниц, умоляя Его и говоря: Господи! если хочешь, можешь меня очистить. Он простер руку, прикоснулся к нему и сказал: хочу, очистись. И тотчас проказа сошла с него. И Он повелел ему никому не сказывать, а пойти показаться священнику и принести жертву за очищение свое, как повелел Моисей, во свидетельство им. Но тем более распространялась молва о Нём, и великое множество народа стекалось к Нему слушать и врачеваться у Него от болезней своих. Но Он уходил в пустынные места и молился» (Лк. 5: 12-16).
Господь простирает руку ради взаимного сотворчества. Но, обратим внимание, не мыслит его без сохранения церковной Полноты. Христос не отменяет Ветхого Завета, но на его основании пишет скрижали Нового. Несмотря на поврежденность человеческого естества первородным грехом ветхозаветная церковь уже несла в себе семена богобытия. И потому огульное отрицание предшествовавшей истории, видимо, губительно.
Ветхозаветная церковь не только прообраз Новой, но Ее безусловное Начало. Новозаветные Отцы без ущерба для своей духовности могли, восторгаясь, следовать бескомпромиссному пророку Илии и огнеглавому Моисею, ветхозаветному евангелисту Исайи и удивительному по своему профетическому дару Иеремии; вдохновенного же Осию и богоизбранного Даниила даже и в Новой истории кому-то уподобить трудно.
Поэтому Господь и требует, чтобы начало освобождения не прошло мимо тех, которые это начало готовили. И это не путь назад, а необходимый этап восхождения, без которого немыслимо понять Боговоплощение и все последующие таинства Новозаветной Церкви, этой реальности превысшей всякой реальности. И эту Реальность невозможно скрыть. Вся природа, не только человек, ликует о начале своего освобождения.
Но необходимо помнить, что истинное благо и Красота не терпит суеты и невежественных суждений. Они самодостаточны, даже если вокруг Них пустыни. Более того, именно в пустынях начинается преображение природы и человека. В пустыни уходили ищущие подлинную свободу, чтобы созерцать Божественное величие и соучаствовать в Нем.
Уже упоминалось монашеское движение, как путь достижения Божества. Не отрицает Господь и семейный путь, в котором духовное созвучие двоих сливается в единицу, ибо, по слову Христа, двое стали одной плотью. Подвергать это сомнению, значит, богохульствовать. Но и в семейном пути должна быть созиждена духовная пустыня, в которую, как в раковину, может скрываться христианка по природе – душа.
Человек – существо социальное и, порой, ему необходимо общение с подобными, но именно подобными, а не теми, для которых отец, владыка лжи, дьявол. В этом подобии, во взаимной любви, рождается домашняя (родовая) Церковь, где непрестанно творится молитва и раздается Слово Божье.
Но в конкретно-исторических условиях IV века монашеский уход в реальную пустыню предполагал большую свободу действий. В аскетическом подвиге Отцы этого века достигли совершенства. Они показывали ангельское бытие, уже здесь, на земле. Старому миру необходимо было показать преображенную реальность, образец для подражания. Эта реальность воплощалась в конкретной личности. И одной из таких потрясающих и преображенных личностей был, безусловно, Св. Василий Великий.
Он из своего времени и пространства прорвался в Вечность, проторивая к Ней дорогу для нас. Относительность восходила со всей своей вторичностью к первичному Абсолюту. Происходило осмысление этого движения к Первоисточнику, в Котором рождалось Слово. Философия эллинов не подходила для осмысления. Христианский мир, скорее, жаждал Откровения, чем прений на философском диспуте или симпозиуме, в которых слова скользят на скользком и холодном льду, рождая эфемерность и иллюзорность бытия. На этом льду поскользнулись Плотин и Юлиан, искатели истины средь обезбоженных и не-преображенных предметов, что, в принципе, могло привести только к теням, но ни к ясной Полноте и Свету.
Это понял Василий Великий, еще находясь в Афинах, где учился, кстати, философии вместе с будущим императором Юлианом. Для Василия философия стала ступенью к познанию, на вершине которого находился Господь Бог. Чтобы не осквернить душу, лежащим во зле миром, Св. Василий будет выстраивать аскетическое бытие, как он скажет, «образ жизни по Евангелию». Святой слишком любит Бога, чтобы отдать предпочтение миру. Но после пустынножительства он вернется в мир, чтобы устроить образец христианского общежития. Будет строить странноприимные дома, больницы и приюты, ибо «здесь учится любомудрию болезнь, ублажается несчастие, испытывается сострадательность». Василий Великий в самом себе воплотит принципы Божественного Откровения – Любовь. Любовь же движет и дышит, где пожелает, неся падшему человеческому естеству мир. Но чтобы спасти этот мир, необходимо зажечь светильник; подобно тому, как это делали в первоапостольской Церкви. Сей светильник становится огнепылающим Христовым Телом, приобщению к Которому спасительно.
Через огонь проходит истинное исповедание Православной веры. Убеждаемся, что Истина поругаема не бывает. И помним, что практически все носители Истины пребывали в жесточайших гонениях и стесненных обстоятельствах. До IX века Православие не являлось постоянно господствующей религией в римском обществе. Власть и Любовь редко достигали духовного созвучия. В описываемую эпоху фактически все кесари, за исключением Св. Константина, Грациана и Феодосия Великого, противостояли Православию. Власть цезаря противоборствовала Истине не менее августейших язычников. Но дело было не только в собственно власти как таковой. Страшнее было то, что кесарь исповедовал ересь Ария, полагал своим правом вмешиваться во внутрицерковные дела. Общество, состоящее в основном из неофитов колебалось, зачастую принимало сторону кесаря в силу элементарной безопасности.
Путешествуя по Востоку, Св. Василий увидел печальное зрелище: «Во всех охладела любовь, исчезло единодушие братий, и неизвестно стало имя единодушие».
Если общество поразило равнодушие, то вероисповедные вопросы кажутся обывателю надуманными, отвлекающими от насущных проблем земного существования. Такому все равно рожден Сын Божий или сотворен. Отсутствие же любви приводит к стагнации и саморазрушению. И потому Св. Василий будет стараться разбудить в охладевших сердцах любовь к Богу, призывать к свободе, которой обладал Адам в первоначальной древности.
Обретение свободы, это и обретение силы, ибо находящийся в плену, обыкновенно становится человеком расслабленным, не способным к действенному сопротивлению. Способность к сопротивлению, возможно, обрести в Церкви, живущей по законам веры, надежды и любви. Св. Василий знал, что сила общего делания и служения способна вершить чудеса, как и случилось с Евангельским расслабленным.
«В один день, когда Он учил, и сидели тут фарисеи и законоучители, пришедшие из всех мест Галилеи и Иудеи и из Иерусалима, и сила Господня являлась в исцелении больных, — вот, принесли некоторые на постели человека, который был расслаблен, и старались внести его в дом и положить перед Иисусом; и, не найдя, где пронести его за многолюдством, влезли на верх дома и сквозь кровлю спустили его с постелью на средину пред Иисуса. И Он, видя веру их, сказал человеку тому: прощаются тебе грехи твои. Книжники и фарисеи начали рассуждать, говоря: кто это, который богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, уразумев помышления их, сказал им в ответ: что вы помышляете в сердцах ваших? Что легче сказать: прощаются тебе грехи твои, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — сказал Он расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. И он тотчас встал перед ними, взял, на чём лежал, и пошел в дом свой, славя Бога. И ужас объял всех, и славили Бога и, быв исполнены страха, говорили: чудные дела видели мы ныне» (Лк. 5: 17-26).
По вере друзей Бог дарует спасение. Делами своими Церковь обретала Вселенную. Святые Отцы становились со-основанием Тела Господня, и потому Церковь становилась непобедимой. Непобедимой даже тогда, когда на Востоке был только один православный епископ – Василий Великий. Мир склонился перед арианствующим цезарем Валентом, тем самым, отрекшись от Христа. И только в Кесарии Каппадокийской горел свет Православия. Этот Свет стал догматическим фундаментом Соборной и апостольской Церкви.
Св. Василий не занимался нововведениями, но возрождал древлеапостольскую традицию, которая зиждилась на безусловной любви. Ибо догмат верен только тогда, когда он основан на Любви. На той самой Любви, Которая обличает и прощает, становится смыслом всякого бытия. Никакое «нравственное правило» немыслимо без Любви, никакая литургика невозможна, если в ней отсутствует Бог, Который есмь Любовь. Этим живет и дышит все творчество великого богослова. Этой Любовью проникнута его знаменитая Литургия. Его Богослужение – это со-бытие с Богом, соучастие в Божественном пире, ради которого готов и крышу раскопать только бы быть рядом с Христом. Своей горячей любовью к Богу Пастырь Кесарии увлек Православный Восток, который, как Левий, был призван Богом.
«После сего Иисус вышел и увидел мытаря, именем Левия, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И он, оставив всё, встал и последовал за Ним. И сделал для Него Левий в доме своем большое угощение; и там было множество мытарей и других, которые возлежали с ними. Книжники же и фарисеи роптали и говорили ученикам Его: зачем вы едите и пьете с мытарями и грешниками? Иисус же сказал им в ответ: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» (Лк. 5: 27-32).
Да, IV век напоминал те переходные времена, когда старый мир уступал место Новому. В мировой истории происходила смена эпох. Ее начало, безусловно, Христос. Но коренной перелом в личностном сознании произойдет именно в описываемую эпоху. Это был перелом в мироощущении, и это мироощущение постепенно, в жуткой и тяжелой борьбе, становилось не-языческим. Оно еще не было христианским, но уже точно и не-языческим.
Собственно, и реставрация Юлианом эллинизма невозможна была именно потому, что личностное сознание, еще придерживаясь формально эллинизма, по содержанию скорее скатывалось к атеизму и скептицизму, чем к античным религиозным верованиям.
Эти приверженцы формального эллинизма в большинстве своем и христианство приняли формально. Их вполне устраивало и арианское учение, этот суррогат иудаизма, эллинизма и христианства. Нравственный и духовный переворот мог произойти только тогда, когда в обществе могли появиться такие личности как Афанасий Великий, Кирилл Иерусалимский, Василий Великий и другие, подобные им, уничижившие себя ради Христа.
Они унизили себя ради Восстания, понимая, что живут вместе с больным человечеством и, как и Христос, призывали его к излечению, возможному только чрез покаяние. Всякое движение Св. Отцов было по сути движением Любви, чтобы изменить человеческое естество. А чтобы такое изменение произошло, необходимо было объяснить своим современникам изначальную суть всего того, что происходило и происходит.
Мир погряз в языческом и полуязыческом словоблудии. Но сказать об этом, еще не значит изменить его. Как же быть? Начать историю сначала и постепенно, внимая сердцу и уму, проникнуть в храм человеческой души, наполняя ее изначальной духовностью и пробуждая природную христианку-душу.
Душа, как известно, вызвана к жизни Дыханием Господним, Его Любовью.
Итак, Начало в Любви и значит необходимо пробудить память, совершить обратную генетическую эволюцию, которая будет означать восхождение на вершину. Это будет регрессивное восприятие Горняго. Следует помнить, что всякое творение имеет причину в Боге. Объясняя Шестоднев, Св. Василий скажет: «творение неба и земли не само собою произошло, как представляли себе некоторые, но имело причину в Боге». Все происходящее имеет своим источником Вечность. Зачем тогда Вечности понадобилось время и пространство?
Видимо, создание вещественного мира, мира предметов и движения немыслимо без измерения. Господь вызывал к жизни творческую деятельность Вселенной, и это творчество зиждилось на Любви, Которая при всех изменениях оставалось Неизменной.
Конечно же, интересовал вопрос происхождение вселенной. И эллин IV века не был исключением. Еще Апостол Павел говорил о любви эллинов слушать различные толкования. Но Василий не толковал, но доносил до зрителей Откровение.
«Вы хотите знать начало времени?. Так знайте, что начало это еще не есть время, как начало пути не есть еще путь, - говорит Св. Василий, - и как начало дома еще не дом, так начало времени еще не время, и даже самомалейшая часть времени».
«Начало просто и непротяженно» (Г. Флоровский). И познание начала нужно искать в собственно Бытие. Бог створил в Начале, значит, говорит Св. Василий, «действие творения мгновенно и не подлежит времени». Бог волею Своей творит мир из Своей Вечности. Но с появлением мира появляется время. «Время есть продолжение, спротяженное состоянию мира». И этот мир начинает жить по законам своего развития.
Получив творческий импульс, от Творца, Вселенная начинает свое созидание и преображение. Происходит устроение мира, которое опиралась на идеальное устройство, находящегося вне времени и пространства, мира ангельского. Св. Василий пишет:
«Еще ранее бытия мира, было некоторое состояние приличное премирным силам, превысшее времени, вечное приснопродолжающееся. И в нем Творец и Зиждитель всяческих совершил создание, - мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и все украшение умосозерцаемых тварей, превосходящих наше разумение, так что нельзя изобрести для них и именований».
Ангелы сотворены Словом Божьим, как свободные и святые духоносители, не младенцами, но совершенными, насколько могут быть совершенны бесплотные духи. «Ибо ангелы не терпят изменения. Нет между ними ни отрока, ни юноши, ни старца, но в каком состоянии сотворены вначале, в том и остаются, и состав их сохраняется чистым и неизменным. И в первоначальный состав и, так сказать, раствор их сущности, была вложена Святость… Потому-то, - заключает Св. Василий, - они неудобопреклонны ко греху, будучи немедленно, как бы некоторым составом, покрыты освещением, и по дару Св. Духа имея постоянство в добродетели».
Это идеал, к которому начертано стремиться материальному миру. Но зачем Богу нужен этот материальный, постоянно меняющейся мир?
Во-первых, понять сущность замыслов Божьих, нам не дано. Можем лишь предполагать; во-вторых, ответ в самом вопросе. Создатель создает и ожидает от Своих созданий со-творчества, о чем говорилось выше.
Василий Великий поступательно объясняет творение неба и земли, показывая, что, творя материю, Господь заложил в нее потенцию, «земля по силе вложенной в нее Создателем, хотя готова была породить все сие, однако же ожидала приличного времени, чтобы, по Божию повелению, произвести на свет свои порождения».
Св. Василий заглядывал в глубину замыслов Божьих, изучая Шестоднев, чтобы понять будущее. Недаром первый день творения он сравнивает с восьмым. Как известно, восьмой день – день Вечности, «начаток дней, сей современный свету, Святый Господень день, прославленный воскресением Господа». Данное круговращение задумано, видимо Господом для того, чтобы всякий предмет обладал творческим потенциалом, восходил от низшего к высшему. Этот путь восхождений есть путь к совершенству, путь сотворимого к Своему Творцу.
Творение вселенной Св. Василий сравнивает с кубарем, «так и последовательный порядок природы, получив начало с первым повелением, простирается на все последующее время, пока не достигнет общего окончания вселенной».
Таким образом, мир есть неразрывное целое, связанное звеньями единой цепи, у основания которой Бог. От него этот мир связан «неким неразрывным союзом любви в единое общение и в одну гармонию» (Василий Великий).
При этом сохраняется удивительное своеобразие родов и видов Бытия. В каждом же роде и виде заложена творческая потенция, каждый род и вид следует «своему особому закону». Мир, по Св. Василию, устраивался мгновенными творческим актами. Вот как он описывает происхождение растительного мира:
«Да произрастит земля былие… И земля, соблюдая законы Создателя, начав с ростка, в краткое мгновение времени прошла все виды возрастания, и тотчас давала прозябение до совершенства. Ибо ничто тогда не останавливала произрастания Ничего этого, прежде не было на земле, и все в одно мгновение времени пришло в бытие, с принадлежащим каждому свойством, самыми явными разностями отличенное от растений инородных и узнаваемое по свойственному для каждого признаку».
И так и животный мир, который производит земля, по повелению Божьему. Вспомним законы развития и обнаружим, что всякое творческое действие во вселенной согласуется с библейскими текстами. Это творческое действие – семя, толчок, после которого происходит зарождение флоры и фауны. Поражает удивительная стройность. Глядя на сотворенный космос, хочется увидеть Творца.
«»Ибо если временное таково, каково же вечное. И если видимое так прекрасно, то каково невидимое» - восклицает Св. Василий. Вселенная свидетельствует Василию о Боге. «Если рассмотришь и камень, - говорит он, - то и он служит некоторым указанием силы Создавшего. И тоже найдешь, если рассмотришь муравья, или комара, или пчелу, - часто и в самых малых вещах видна мудрость Зиждителя».
Бог везде и во всем – вот императив великого богослова. Но венец творения, безусловно, человек. Вся вселенная последовательно восходит к тому, кто задумывался как совершенство, пред которым даже ангелы склоняли свои святые главы.
Почему человек высшее совершенство? Потому что он есть образ и подобие Божье, и как всякая вершина и красота бессмертен: он создан руками Самого Бога и Дыхание Святага составляет душу человека, т.е. его естественную сущность. Бог «вложил нечто от своей собственной благодати, чтобы человек по подобному познавал подобное» (Василий Великий).
Человек как бы принадлежит двум мирам: материальному и духовному. Материал – это вещество, из которого состоит человеческое тело. Он преходяще и видоизменяемо, как все в созданном мире, где вступают в силу физические законы. Но человек – это душа. Говоря о человеке, Св. Василий пишет, что он есть «ум, тесно сопряженный с приспособленной к нему и приличною плотью». Господь выстраивает человека логически выверено. Творя личность, Он совершает сие из преизбыточествующей Своей Личности. При этом, созидая не копию, но сотворческую Богу сущность. «Мы, - говорит Св. Василий, - это душа и ум, поколику мы сотворены по образу Создавшего. Наше – это тело, и приобретаемые посредством его ощущения».
Вследствие совершенного грехопадения, тело утяжелилось, обременяя душу. Но вначале было не так.. тело Адама было пронизано духовными нитями Бога Слова, и Он не мог, да и не ощущал сию телесную храмину, которая была Свята, от обитающего Духа в ней Святага. Созданное из временного вещества тело становилось, приобщаясь Богу, вечным. То же, что произошло, представляет собой страшный переворот в человеческой вселенной. Осознав себя личностью, Адам не обратил свой взор к Творцу, но к сотворимому. По роду своей деятельности он должен был управлять вселенной, одухотворяя созданную материю. Но вместо этого соблазнился прелестями материального веществования, получив в наследие не легкое и потрясающее изящество, но грубую и жесткую материю, заключившая душу в темницу.
«Для поспешающего к горней жизни пребывание с телом тяжелее всякого наказания и всякой темницы» (Василий Великий). Вступив в область физических законов, фактически опредметились, нисходя от высшего в низшее. Космическая красота мироздания становилась холодной и пустынной, даже более того, угрожающе пугающей.
Безусловно, на всем творении видна печать Творца, и это уже не отнимешь. Но то, что, вследствие грехопадения, приостановилось восхождение по лестничным ступеням к Горнему, к сожалению, правда. Предметы, не наполненные до конца смыслом, в некотором роде несли не красоту, но соблазн. Кроме того, соблазн исходил и из духовной сферы, сферы противной, возомнившей себя равной Богу. Она никогда не может быть равной Божеству, и обречена на роль имитатора Творца. Но это обреченная имитация задела материальный мир, внеся в него ущербность и, будучи несовершенством, тление и смерть.
Исправление вселенной, возможно, если произойдет возвращение от имитации к творчеству. Такое стало реальным в результате Боговоплощения и Богопознания, которое производит человек, отказавшись от материального веществования.
Василий Великий, повторяя Платона, писал, что «гнев, пожелание, робость, зависть приводят к замешательству душевную прозорливость. Как мутное око не воспринимает видимых предметов, так невозможно с возмущенным сердцем приступать к познанию Истины. Поэтому должно удалиться от всех мирских дел и не вводить в душу посторонних помыслов».
В человеке есть Дыхание Божье, но своими страстями и самостью затуманиваем Его присутствие до еле видимого или невидимого. Чтобы вернуть себе первобытие, Василий Великий советует уйти в безмолвное состояние, собрать душу в единоцелие, ибо эгоистические побуждения разрушают нашу способность к видению.
Обладая хаотическим сознанием, проблематично познать космос и Истину. Метания к Ней возможно, но не более. Поэтому-то и необходимо, начиная познание, попробовать очистить разум от лишнего, имитирующего. Ум, как известно, есть высшее проявление души человеческой, ее, так сказать ядро ядр, «нечто прекрасное, - говорит Св. Василий, - и в нем мы имеем то, что делает нас созданными по Образу Творца».
Таким образом, эмоции и чувствования должны следовать высшему, т.е. Уму. Здесь Св. Василий следует Платону, Стоикам и Плотину, значение которых для христианской философии трудно переоценить. Они тот кирпич, который Богословие кладет в основание Христианского Храма, примешивая в раствор Таинство Троического догмата.
Принять в сознание сей догмат, возможно, подчинив эмоции разуму. Кстати, эмоции тоже могут сыграть положительную роль. Например, раздражительность, по слову Василия Великого, способна отвратить от сластолюбия и привлечь к положительной духовности. Даже и ненависть, если она направлена на врага рода человеческого, оправдана. «Н будь сострадателен к брату, который если пребудет во грехе, то вместе с дьяволом будет предан вечному огню».
Каждая составляющая души, по мнению Св. Василия, «становится для обладающего ею благом или злом, - по образу употребления». Употребление же зависит от нашего разума, который есть начало гармонии. Гармония же, как известно, есть противоположность хаосу; значит, гармония – благо, хаос – дисгармония, противная благу.
Достижение гармонии вводит тварь объективно в состояние Любви. Грешник же удаляет себя от гармонии, разрывает нити Любви и Жизни. Ибо там, где нет Любви, наступает разврат, пустота и, как следствие, смерть, небытие. Для некоторых она наступает в тот момент, когда теряют свою духовную связь с горним и окончательно опредмечиваются, т.е. становится говорящей вещью.
Когда-то из-за плода, т.е. вещества, потеряли райское бытие. Возвращение в него – подчинение вещества Благу, в Котором созерцается абсолютная добродетель. Через разум Бог открывает Себя и Свое бытие. Еще Аристотель указал путь «космологического умозаключения», когда человек, взирая в космос, приближался к причине и Творцу сего космоса. Бог во всем и везде, и тот, кто не видит этого, не видит в полдень, по меткому выражению Св. Василия.
Другой путь – это путь самопознания, о котором говорил еще Анаксагор. «Внемли себе», - гласит Второзаконие. «Точное соблюдение самого себя даст тебе достаточное руководство и к познанию Бога. Ибо если внемлешь себе, ты не будешь иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом некоем мире, усмотришь великую премудрость своего Создателя. Из бесплотности находящейся в тебе души уразумевай, что и Бог бесплотен.
Знай, что Он не ограничен местом, как и твой ум не имеет предварительного пребывания в каком-нибудь месте, но только по причине соединения с телом находит себе известное место. Веруй, что Бог невидим, познав собственную свою душу, потому что и она непостижима телесными очами. Она не имеет ни цвета, ни вида, не объемлется каким-либо телесным очертанием, но узнается только по действиям. Поэтому и в рассуждении Бога не домогается наблюдение с помощью очей, но, представь веру уму, имей о Боге умственное понятие» (Св. Василий).
Но более полное знание о Боге заключено в Божественном Откровении и Священном Писании, в котором, по словам Св. Василия, «нет ничего напрасно сказанного, даже до единого слова». Это не противоречит тому, что Бог непостижим для человеческого естества. Еще Дионисий Ареопагит показал невозможность полного знания Божества, Св. Василий находится в русле Святоотеческого Предания, говоря: «Я знаю, что Бог есть, но что такое есть сущность Его, сие поставляю выше разумения».
Логично предположить, что ограниченное не способно познать неограниченное. Несмотря на богоподобие нашего ума, он все-таки остается подобным. Но стоит ли отчаиваться и вследствие неполного знания отказываться от Богопознания?
«Если глаза определены на познание видимого, - замечает Св. Василий, - из этого не следует, что все видимое подведено под зрение. Небесный свод не в одно мгновение обозревается, - но видимое объемлем взором, а многое остается нам неизвестным. Однако по причине сего неизвестного не скажем, что небо невидимо. Напротив, оно видимо по причине того ограниченного познания, которое мы о нем имеем. Тоже должно сказать о Боге».
Таким образом, наше незнание, или недостаточное знание, еще не есть доказательство того, что природа вещи не есть такова, какова она есть. Надо признать, что и сущность физических вещей в принципе до конца непознаваемы, однако это не останавливает ученого, продолжающего исследовать эти вещи и их закономерности.
Кто-то скажет, что это познание ради познания, в котором нет конечного результата. Возможно. Но следует помнить, что, узнавая то, что доступно нашему пониманию, достигаем определенного результата. И этим результатом может быть и осознание того, что никогда не сможем узнать весь физический космос. Тем более наше восхищение пред Божественным величием, Которого достигаем в той мере, какой доступно нашему пониманию.
Но чем характерен IV век, так это бурным течением мысли, врывающейся в вихревое сознание эпохи. Кроме эллинской философии в христианский мир врывались старые гносеологические учения, в которых был намешан суррогат из стоицизма, платонизма, иудаизма. Эта смесь выливалась в ереси Ария, Доната, Евномия и др.
Особо опасен после Ария был Евномий, утверждавший возможность адекватного и исчерпывающего Богопознания. Историк Сократ передает слова Евномия: «О сущности своей Бог знает нисколько не больше нашего, нельзя сказать, что она ведома Ему более, а нам менее, - что знаем о ней мы, то же знает и Он, то же без всякого различия найдешь и в нас». Очевидно, что Евномию надо было бы внимательно почитать книгу Иова, тогда бы он понял, что не способен осознать даже и сущности комара наверно.
Впрочем, Евномий был не столько философом, сколько человеком, неплохо владевшим словесным искусством и демагогией, чем, кстати, был опасен для неофитского сознания. Для демагога важна игра. В этой игре могут быть выигравшие и проигравшие. Свою задачу игрок видит не в поиске истины, а в возможности обыграть соперника. Этот путь объективно ведет в тупик, или ставит ловушка, из которой необходимо выбраться. Получается игра ради игры.
Вопросы же бытия не игра, но проблема жизни и смерти. Потому Св. Василий резко выступит против Евномия, его теории познания, в которой человеку отводилась механическая роль. Василий отстаивал за человеком право на творческое познание Бытия, на совместное сотворчество Святой Троицы и духовного сознания человеческого естества. Творческое же движение предполагает размышление, что и есть собственно «примышление». Здесь допустим анализ, без которого немыслимо размышление. Анализируя понятия, неизбежно приходим к синтезу, что ведет к пониманию Простоты предмета. В познании предмета Св Василий различал противоборство между началом и целостным восприятием предмета, «обнаруживающее его для мысли и свидетельствующее его наличность и реальность, и – вторичный умственный анализ, который и закрепляется в понятия и слова, - они строятся, «изобретаются» мыслию, но это не ослабляет их объективности» (Г. Флоровский).
Не пассивность, а активное творческое начало свойственно человеческому разуму. Разуму же свойственно аналитическая составляющая. Анализ доказывает возможность познания и незнания. Само познание Богобытия может быть разложимо и в тоже время неразложимо.
Естественно, что Богопознание не только в созерцании, но и в восприятии Божественной реальности, явленной в Откровении, держа в уме относительность нашего знания. «Нет ни одного имени, которое обнимало бы все естество Божие. И было бы достаточно для того, чтобы выразить Его вполне… Многие и различные имена, взятые в собственном значении каждое составляют некое понятие, - конечно, темное и весьма скудное в сравнении с целым, но для нас достаточное» (Св. Василий Великий).
Уместным будет упомянуть катафатическое и апофатическое Богословие, восходящее к первым векам христианской истории. Василий продолжает в большей мере традиции апофатического Богословия, не отрицая и катафатического.
Уже в четвертом веке святитель Кесарии Каппадокийской заговорил о Божественных энергиях, предвосхищая идеи Солунского епископа Григория Паламы о неугасимом Фаворском Свете и показывая ступени постижения Непостижимого.
«Мы утверждаем, - говорит Св. Василий, - что познаем Бога нашего по действиям (из его энергий), но не даем обещаний приблизиться к самой Сущности. Действия («энергии») Его к нам нисходят, но Сущность Его остается неприступною».
Бог неприступен, но человек, помня, что он образ Божий, должен стремиться восходить навстречу Божественному нисхождению. Св. Василий показывал своим современникам, что человек – существо, находящееся в постоянном становлении. И это становление берет свое начало с первого творческого акта Бога, собственно и сделавшего его человеком.
Там, в глубинах исторического создания начиналось пробуждение, к нему и обращал взоры своих современников Василий Великий. Потому так внимательно и последовательно относились Святые Отцы к монашескому движению, в нем увидев, преобразующую творческую силу.
Человек был болен, но его болезнь излечивалась после Тайны Боговоплощения с помощью добрых дел, поста и молитвы.
«Они же сказали Ему: почему ученики Иоанновы постятся часто и молитвы творят, также и фарисейские, а Твои едят и пьют? Он сказал им: можете ли заставить сынов чертога брачного поститься, когда с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни. При сем сказал им притчу: никто не приставляет заплаты к ветхой одежде, отодрав от новой одежды; а иначе и новую раздерет, и к старой не подойдет заплата от новой. И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое. И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого, ибо говорит: старое лучше» (Лк. 5: 33-39).
Человек потерял рай, когда действительно не было необходимости в посте, но, начиная с первого века от Рождества Христова, и на Востоке и на Западе Господь призвал нас следовать вослед Ему. Но враг рода человеческого не дремал и в благородное аскетическое движение впрыскивал ядовитые инъекции по поводу Троического догмата, смущая добро делающих христиан. Этому способствовало нахождение на царских престолах людей, далеких от Православной Истины. Эти властители насильственно удаляли с епископских кафедр сторонников Св. Афанасия и Св. Кирилла Иерусалимского, которые в их глазах выступали смутителями общественного спокойствия. Им нужно было единство общества и власти. Арианское лжеучение исповедовалось практически по всей империи, значит, с политической точки зрения выгодно было поддерживать его.
Позиция Св. Василия, возрождавшего Святоотеческое Предание, не вписывалась в политическую доктрину римских кесарей. Он не был против единства империи. Но единство, построенное на лжи, могло привести только к нравственной катастрофе и общественным потрясениям. Единство власти и общества, основанное на лжи, может носить только временный характер. Поэтому началась борьба за Правду.
Кроме всего прочего была необходимость уточнения в догматических формулировках, что не до конца сделало Никейское Богословие. Необходимо было дать ясное определение таким понятиям, как сущность и ипостась. Не было ясности и в определении Лиц. Смута в мнениям, возможно, и отсутствовала, если бы не появились ереси Ария, Евномия и Савелия, если бы не так резко утверждал ипостасность Ориген, пользовавшийся в Церкви авторитетом. Никейское Богословие просто, кратко и ясно дает основы вероучения. Для православного человека этого, видимо, было достаточно. Но для интеллектуальной элиты империи, воспитанной в философских традициях эллинизма, такого краткого знания было недостаточно. Их неофитский интеллект не мог постигнуть Божественную Простоту, они начинали выводить из этой Простоты умопостигаемые сложности. Постигаемые по человеческим понятиям. Порой, человеческое сознание с удивительной непредсказуемостью заводит себя в лабиринты, из которых потом с трудом находит выход. Например, великую Тайну Святой Троицы обсуждали, нагромождая одну головоломку на другую. Единица рассекалась, путались понятия.
Хорошо сказал об учении Оригена русский мыслитель Болотов: «Под светлою формою учения о трех ипостасях просвечивал темный фон учения о трех природах, о трех существах».
Очевидная догматическая ошибка, ведущая прямой дорогой в ад. Впавший в заблуждение может быть неплохим человеком, но при этом совершенно определенно не наследовать Царства Божия. Ибо вольно или невольно служит лжи, отец которой дьявол.
В чем же была сложность определения догматической Истины в описываемую эпоху? Дело в том, что античный словарь не мог выразить непонятную для него тайну Св. Троицы. Поэтому было необходимо создавать Богословское языкознание, придавая старым словам новый смысл. Даже более того, рождая новые знаки-символы и понятия.
Заслуга Василия Великого в этом деле неоценимая. Конечно, Святитель не на пустом месте творил учение о Пресвятой Троице. Его учителем был Григорий Чудотворец, утверждавший в мире природу тварного и нетварного, рабского и свободного, что было для него синонимом владычества. Правда, Григорий был не чужд влияния Оригена.
Надо признать, что обаяние этого философа на Востоке было так велико, что практически никто не избежал хоть в какой-то мере его умственного воздействия. Кроме влияния Григория Чудотворца, было существенным влияние Плотина, особенно это касалась учения о Св. Духе и о «Трех начальственных ипостасях». По Плотину Единое, Ум и Душа составляли «начальственную Троицу». Есть у него высказывание и о «единосущии» ипостасей, которые взаимно переходят друг в друга и, отображаясь. Однако присутствие иерархического субординатизма не приблизило Плотина к догматической Истине, как, впрочем, и его современника Оригена.
И, наконец, за основу своего догматического Троического Богословия Св. Василий берет схематические построения Аристотелевой Метафизики. Использование же Св. Писания было краеугольным камнем учения великого Богослова. Именно в Нем открыто говорится о Святой Троице: Отце, Сыне и Св. Духе. Более авторитетного свидетельства христианину и не надо. Но, как указывалось выше, эллинское сознание требовало разъяснения.
Каждый христианин произносит Символ веры, где четко обозначена вера во Единого Бога Отца… и во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия… и в Духа Святага. И он должен понимать в кого он верует, т.е., размышляя приходить к Единству. Само понятие Единый предполагает «единосущие», и это единосущие возможно только при трех ипостасях.
«Для Василия Великого в богословии понятие «сущности» означает не только вторичное или производное обобщение, не только выделяемый и выделимый качественно общий момент, но прежде всего нумерическое и нерасторжимое единство Божественного бытия и Жизни, - «сущность» есть существо» (Г. Флоровский).
Влияние Аристотеля безусловно, но Св. Василий не был слепым приверженцем Аристотелевой метафизики, он использует логические схемы Стагирита, наполняя их живым церковным Преданием. Можно сказать, что бука Аристотелева, а душа Христова.
Например, Аристотель считал бытие непознаваемым, но это не-познание зависело от бесформенности субстрата, - у Василия Великого определялось неисчерпаемостью сущностей. То, что у Аристотеля некое несовершенство, у Василия сверхсовершенство.
Таким образом, формировалась знаменитая каппадокийская схема. Была ли она новой? Видимо, нет, ибо опиралась на предшествующие Богословие и философию. Но ликвидировалась всякое двусмысленность. Четко были разграничены понятия: Сущность и Ипостась, или «общее» и «особенное». «Если мне должно высказать кратко свое мнение, - писал Св. Василий, - то скажу – сущность относится к ипостаси, как общее к частному».
Более подробно свою позицию Св. Василий поясняет в письме брату Св. Григорию, епископу Нисскому, в котором различает имена или определения:
«Одни именования, употребляемые о предметах многих и численно различных, имеют некое общее значение. Таково, например, имя: человек. Ибо произнесший слово сие означил этим именованием общую природу, но не определил сим речением какого-нибудь одного человека, собственно означаемого сим именованием. Потому что Петр не больше есть человек, как и Андрей, и Иоанн, и Иаков. Поэтому общность означаемого, подобно простирающаяся на всех подводимых под тоже именование, имеет нужду в подразделении, через которое познаем не человека вообще, но Петра, или Иоанна. Другие же именования имеют значение частное, под которым разумеется не общность природы в означаемом, но очертание какого-либо предмета по отличительному его свойству, не имеющее ни малой общности с однородным ему предметом.
Таково, например, имя Павел или Тимофей. Ибо таковые речения ни мало не относятся к общему естеству, но изображают именами понятия о некоторых определенных предметах, отделив их от собирательного значения. Посему утверждаем так: именуемое собственно выражается речением: Ипостась. Ибо выговоривший слово: человек неопределенностью значения передал слуху какую-то обширную мысль, так что, хотя из всего наименования видно естество, но не означается им действительный и собственно именуемый предмет. А выговоривший слово: Павел, в означенном этим именованием предмете указал надлежащее естество. Итак, ипостась есть не понятие не определенной, но общности означаемого ни на чем не останавливающееся, но такое понятие, которое видимыми и отличительными свойствами изображает и очертывает в каком-нибудь предмете общее и неопределенное». Данное суждение можно добавить мыслью самого Святителя: «Ипостась есть отличительный знак отдельного существования».
Непосвященному в христианское Богословие трудно понять Единицу в Троице, и при этом осознать Личность каждой ипостаси. Отец Георгий Флоровский писал: «Во-первых, «все, что ни представляет когда-либо мысль о существе Отца»должно утверждать и о Сыне, и о Духе, - совершенно тожественно и неизменно. Этим определяется единство сущности, «единосущие», - единство Божества, или Божественности, - «самое бытие Божие». Описуется оно «не в одной какой мысли», - но во многих именованиях, ибо «существо сие выше всякой мысли». Но все эти именования равно и тожественно относятся к Трем. Во-вторых, Троица не только именуется так, но есть, - Троические имена, ипостасны, т.е. реальны, действительны».
В античности ипостаси противопоставлял еще Аристотель. Но Св. Василий наполняет свое учение глубиной и естественностью. «Поэтому, - пишет он Амфилохию, - исповедуем в Божестве одну сущность, и понятия о бытие не определяем различно. А ипостась исповедуем в особенности, чтобы мысль об Отце, и Сыне, и Святом Духе была у нас неслитною и ясною. Ибо, если не представляем, отличительных признаков каждого, именно Отечества, Сыновства и Святыни, - исповедуем же Бога под общим понятием Сущности, - то невозможно изложить здравое учение».
Итак, обладая общим именем, Божество имеет и особые имена. «Научая тем, потому что, имена Суть знаки именуемых предметов». Св Василий добавляет: «Когда Троице нужно по отличительным признакам составить Себе неслитное представление, тогда к определению отличительного возьмем на представляемое вообще, как, например, «несозданность» или «недосязаемость» никаким понятиям, или тому подобное, но будем искать того одного, чем понятие Каждого ясно и несмесно отделится от представляемого вместе». Перед нами особые признаки. И «пока мысль не достигает до неслитного представления о личных свойствах Каждого, дотоле невозможно ей совершить славословие Отцу и Сыну и Святому Духу».
Св. Василий настаивает на выражении: три ипостаси и остерегает тех, кто от этого уклоняется. «Тот принужден исповедовать только различие лиц… И не избегает Савеллиева зла, ибо Савеллий, всячески сливая понятия, усиливался разделять лица, говоря, что та же ипостась преобразуется по встречающейся каждый раз нужде».
Для Св. Василия важно, что каждая Ипостась имеет Свое Бытие. Некоторые, не видя сути, упрекали Святителя в том, что он рассекает Троицу, более того, обвиняли тритеизме.
Надо признать, что некоторая неясность присутствовала, если ограничиться схемой общего-частного и полагать ее незыблемой. Но Св. Василий этим противопоставлением не исчерпывал Тайну Святой Троицы, полагая, что Тайну, вообще, невозможно заключить в схемы.
Главное, что необходимо было осознать: Бог триедин и триипостасен. А ипостасные различия познаются живым опытом и из Откровения: всякие же логические построения используются для удобства в восприятии и общении.
«Достаточно для нас исповедовать те Имена, которые мы прияли из Св. Писания и избегать в сем нововведений, - писал Св. Василий, - ибо спасение наше не в изобретении именований, но в здравом исповедании Божества, в Которое мы уверовали».
Означает это то, что если познаем в себе личность, то поймем, что перед нами Святая Троица Единосущная и Ипостасная. Только личность способна понять, что обращается к Личности. Ведь и человек состоит из трех: тело, душа, дух. Наличие данной конфигурации еще более убеждает в веровании в Пресвятую Троицу. Но следует оговориться. «Истина Триединства не есть арифметическая истина, и тайна Триединства не есть тайна о числах: три и один» (Г. Флоровский).
«Укоряющим нас за троебожие, - писал Св. Василий, - да будет сказано, что исповедуем мы Бога Единого не числом, но естеством… Ибо все именумое по числу единым, в действительности не едино, и по естеству не просто; о Боге же всеми исповедуется, что Он прост и несложен. Следовательно бог един не числом, ибо число есть принадлежность количества, а количество сопряжено с телесным веществом, - поэтому число есть принадлежность телесного естества. Всякое число означает нечто такое, что получило в удел природу вещественную и ограниченную, а единичность и единство есть признак сущности простой и беспредельной», значит, - «мы совершенно исключаем из понятий о Божестве всякое вещественное и ограниченное число».
Размышляя о Боге, надо помнить, что никакая цифровая гамма, никакие пифагорейские исчисления не применимы к Божеству, к Его Единству и Бытию. Его «единство представляется в самом основании сущности», в Его «святых именах даровано нам познание веры».
Бог дал нам возможность познавать имена, чтобы мы узнавали Его. И эти имена даны не к разделению, но к более полному и глубокому осознанию Единства.
«Многое отделяет христианство от языческого заблуждения и от иудейского неведения, - писал Св. Василий, - но в благовестии нашего спасения нет догмата важнее веры в Отца и Сына».
Наше Боговедение начинается во время Крещения, во время сего Таинства получаем Благодать и знание, знание о том, что наш Бог, не только Создатель всякой твари, но и Отец, родивший Сына, и Дух, исходящий от Отца. В крещальном символе узнаем имена и понимаем суть: Отечество, Сыновство, Духовность (Святыня). Три имя, но они единосущны. «Единство мыслится в самой идее сущности, - говорит Св. Василий, - …хотя есть различия в числе и свойствах каждого, но уже в самой идее Божества созерцается единство».
Единый Бог есть «единая причина Божества». «Отец есть начало и причина рождаемого Сына и исходящего Духа. И это есть некое средоточие Божества, божественной жизни. Внутрибожественную причинность нужно мыслить вечною, ибо все в Божестве неизменяемо и непреложно» (Г. Флоровский).
Очевидно, что между Божественными Ипостасями «нет ничего вставного, нет ничего самостоятельного и отличного от Божия естества, чтобы естество сие могло быть отделено само от Себя и вставкою постороннего, нет пустого и ненаполненного пространства, которое бы производило перерывы в единении Божией Сущности с собою Самой, разделяя непрерывное пустыми промежутками» (Василий Великий).
Наоборот, между Ипостасями Св. Троицы «некое недомыслимое и неизреченное общение, общение непрерывное и нерасторгаемое», - «общение по сущности».
Вот что пишет Св. Василий об отношении Ипостасей: «Бог по сущности единосущен Богу по сущности». Человеческим умом это понять невозможно. Но, если хотим познать хоть малую толику Божества, то должны помнить о непрерывности познания, и Суть Мв. Троицы в этой непрерывности и единосущии. «Но кто представил в уме Отца, от представил его и в Нем Самом, и вместе сообъял мыслию Сына. А кто имеет в мыслях Сына, тот не отделит от Сына и Духа».
Для Василия Великого разделение немыслимо. Разделить, значит, ввести в Божественную Суть время, что с богословской точки зрения выглядит нелепым. Категория времени есть явление физической природы. Поэтому абсурдно искать начало у Безначального. Детский вопрос, а что было до Отца, может родиться в детском сознании, которое объемлет ограниченное пространство вокруг себя, и мыслит себя в временных отрезках. В Божественной вечности всему начало Безначальный Отец и Сын.
«Ибо все, что принадлежит Отцу, созерцается и в Сыне, и все, что принадлежит Сыну, принадлежит и Отцу. Потому что всецелый Сын во Отце пребывает и имеет в Себе всецелого Отца, так что Ипостась Сына является как бы Образом и Лицом к познанию Отца» (Св. Василий).
И этот Образ реальный и вечноживущий. Непостижимое свечение от Нерожденнного Света. То, что созерцаем в Отце и Сыне, созерцаем и в Святом Духе. Вот это единство Божественного Бытия и есть единство, а триипостасность великий Святитель понимал, как «сращенное общение» Трех, то, что потом Иоанн Дамаскин назовет «круговращением». Чтобы нашему уму легче было понять Божественное триединство, Св. Василий указывал на радугу. В ней он видел «один и тот же свет, и непрерывен в самом себе и многоцветен». Но в этом многоцветии четко прослеживается единый лик.
К Божественному Лику и обращались друзья и последователи Св. Василия. Свое молодое вино вливали в новые мехи. Это было учение о Святой Троице. Но само понятие Троицы было предвечно, и это, конечно же, было старое вино, которое лучше молодого.
Василию великому и его последователям удалось совместить несовместимое. Но именно в этой несовместимости Тайна Божества. Но чтобы более понять «единосущие», необходимо было осознать единство всех деяний Божества.
Эти деяния непреложны и вечны. Бог вчера, днесь и завтра той же.
Глава 6
«В субботу, первую по втором дне Пасхи, случилось Ему проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками. Некоторые же из фарисеев сказали им: зачем вы делаете то, чего не должно делать в субботы? Иисус сказал им в ответ: разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? Как он вошел в дом Божий, взял хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме одних священников, и ел, и дал бывшим с ним? И сказал им: Сын Человеческий есть господин и субботы. Случилось же и в другую субботу войти Ему в синагогу и учить. Там был человек, у которого правая рука была сухая. Книжники же и фарисеи наблюдали за Ним, не исцелит ли в субботу, чтобы найти обвинение против Него. Но Он, зная помышления их, сказал человеку, имеющему сухую руку: встань и выступи на средину. И он встал и выступил. Тогда сказал им Иисус: спрошу Я вас: что должно делать в субботу? добро, или зло? спасти душу, или погубить? Они молчали. И, посмотрев на всех их, сказал тому человеку: протяни руку твою. Он так и сделал; и стала рука его здорова, как другая. Они же пришли в бешенство и говорили между собою, что бы им сделать с Иисусом» (Лк. 6: 1-11).
Он установил субботу, и Он как бы нарушает ее. Нарушал Сын заповедь, данную Отцом. Но это не так. Сын вместе с Отцом и Святым Духом дал заповедь избранному народу. Василий Великий скажет: «Тожество действований во Отце, Сыне и Духе Святом ясно доказывает неразнственность естества».
Итак, и на горе Синай, и в синагоге было одно и то же Божество. И если бы фарисеи были внимательны, то вспомнили бы, что Суть Сути Любовь, а не тупое цепляние за букву, которое приводит в бешенство. Этимология этого слова более чем понятна.
«Отец повелевает, творит Сын, и совершает Дух», - вот что происходит, и происходит в единстве, «ибо едино начало существ, созидающее чрез сына, - в одном из писем говорит Св. Василий, - то этим не зиждительная сила во Отце не представляется несовершенною, ни действие Сына не признается бессильным, - но изображается единение воли».
Бог установил по любви Своей день покоя, по любви и нарушает сей покой. И это действование происходит от Отца чрез Сына в Духе, - «мы, приемлющие дар, прежде всего, обращаем мысль к Раздающему, потом, представляем себе Посылающего, и затем выводим помышление к Источнику и Вине благ» (Василий Великий).
Но, если иудеи претыкались о субботний камень, то эллинам необходимо было преодолеть философское наследие и выйти из логических схем, чтобы обрести Тайну Троического Богословия. Эллины еще допускали единосущие Отца и Сына, но Святыня Духа подвергалась сомнениям. Таковым Св. Василий писал, что Дух соединен и неразделен с Отцом и Сыном. В Троице Он «после Сына и с Сыном познается, и от Отца имеет Бытие».
Св. Писание гласит, что Единородный есть «Начальник и Виновник подаяния благ, открывающихся в нас по действованию Духа».
Таким образом, «все Тем быша» и «в Нем состоятся», и потому, замечает Св. Василий, - «все возвращается к Нему с каким-то неудержимым желанием и с какою-то неограниченной любовью стремиться к Начальнику и Снабдителю жизни». В этом «крововращении» совершается Божественное действие От Отца чрез сына в Духе ко всему сотворенному, отражая таким образом тайну Троической жизни – в Духе Святом чрез сына познаем Отца, «от Которого, как из единого безначального источника, чрез Сына исходит (а потому и посылается) Дух. Дух в себе Самом показывает славу Единородного, и в Себе сообщает истинным поклонникам ведение Бога (т.е. Отца)» (Г. Флоровский).
Поэтому «путь Боговедения – от единого духа чрез Единородного Сына к единому Отцу. И обратно естественная благость и естественная святыня, и царское достоинство от Отца чрез Единородного простирается на Дух» (Василий Великий).
Перед нами Бог в Святой Троице, Совершающий, Творящий, Спасающий и Вдохновляющий. Ясное и простое Богословие. Но ясность и простота в переходную эпоху с трудом пробиваются к человеческому сознанию.
Даже Василий Великий, порой, вынужден был умалчивать о Духе, за что был, критикуем Григорием Богословом, который писал ему, что он «уклонился от прямого пути». В то же время надо было понять, кому и что говорить. Сам Св. Григорий Богослов писал, касаясь разномыслия о Св. Духе: «Одни почитали Духа энергией, другие – тварью, и иные – Богом, и еще иные не решались сказать ни того, ни другого. И даже из признававших Его Богом многие благочестивы только в сердце, и иные же решаются благочествовать и устами».
Потому, наверно, до времени хранил молчание Святитель Василий, чтобы слово не было произнесено втуне. Ему часто приходилось общаться с неофитами, которым внушал, что Господь «предал сочетание Духа со Отцом, как необходимый и спасительный догмат». И Бога мы призываем равночестно во Отце, Сыне и Духе Святом, «умосозерцая в Троице». И хотя Дух святой именуется Третьим, он «есть третий по порядку и достоинству», а не по естеству. «Един Дух Святой и о Нем возвещается отдельно, - говорит Св. Василий, - не единый из многих, но Единый. Как един Отец, и един Сын, так един и Святой Дух. Посему Он столь же далек от тварной природы, сколь единичное не подобно составному и множественному. Но соединен со Отцем и Сыном, поскольку Единое сродно с Единым».
Всякое умаление Духа ведет к фактическому разрушению догмата о Пресвятой Троице, к уничтожению Сути христианского Бытия. Собственно, «и залог жизни подается Духом», им Бог живет в нас, в Нем «Источник и начало освящения», и всякая тварь принимает «освящение по причастию». Дух Святый не разделяется и не оскудевает, «не тратится на приобщающихся». Естественен, прост и многосилен. «Весь присутствует в каждом и весь повсюду. Разделяемый не страждет. И когда приобщаются Его, не перестает быть веселым, - подобно солнечному лучу… Каждый из наслаждающихся Его приятностью, как бы один наслаждается, - но сияние это озаряет землю и море и срастворяется с воздухом. Так и Дух в каждом из удобоприемлющих Его пребывает, как ему одному присущий, но всем изливает всецелую благодать, которую причащающие наслаждаются по мере собственной вместимости, а не по мере возможного для Духа» (Василий Великий).
Итак, Дух един и целен, что яснее доказывает Его Божественность. Св. Василий говорит: «Дух есть Владычице освящения». Он есть «Сущность умная, бесконечная по силе, беспредельная по великости, неизмеримая ни временем, ни веками». К Нему «обращено все нуждающееся в освящении, Его желают все живущие добродетельно, как бы орошаемое неким Его вдохновением и вспомоществуемое к достижению свойственного и естественного конца. Он усовершает других, но Сам ни в чем не нуждается. Он живет без обновления, и есть податель жизни… Он не чрез прибавление возрастает, но вдруг полн, Сам в Себе водружен и вездесущ… Ибо Дух был, был прежде веков, был купно со Отцем и Сыном, и если что и представить за пределами веков, то найдешь, что оно после Духа. Если представишь тварь, - то Силы небесные утвердились Духом. И от Духа даровано Силам и общение с Богом, неуклонность ко греху и пребывание в блаженстве». Они потому и Святы, что приобщены Духу, - «и если отнимем мысленно Духа, расстроятся ангельские лики, истребятся архангельские начальства, все придет в смешение, жизнь их сделает незаконосообразною, бесчинною, неопределенною» (Василий Великий). Вся упорядоченность ангельского ликостояния от Духа.
Надо признать, Св. Духа Св. Василий в основном связывает с «разумной тварью». И это понятно, если учесть, что Дух Святой – Ипостась, Личность. Эта Личность сверхразумная и как бы накладывает печать на тварь, делая ее разумной и духоносной. Дух изначален и это подчеркивает Св. Писание. Св. Василий пишет: «Пришествие Христово, - и Дух предшествует явление во Плоти, - и Дух не отлучен. Действие сил, дарование исцелений от Духа Святага. Бесы были изгоняемы Духом Божьим. Диавол был приведен в бездействие в соприсутствии Духа. Искупление грехов, - по благодати Духа. Всякое действие совершалось в присутствие Духа. Дух соприсущ был Искушаемому от диавола. Дух неотлучно был соприсущ Совершающему чудеса. Дух не оставил и Воскресшего из мертвых».
Безусловно, при содействии Духа устрояется видимое Царство Божие на земле – Церковь Христова. Но, конечно же, более всего Дух действует в жизни духовной, открывая человеку сокровенные тайны Божественного Бытия, приводя его к последнему пределу познания – обожению.
Говоря о действовании Духа в духовной жизни, как раз и подразумевается возвращение человека к Своему Творцу, т.е. становление богом, что, возможно, только пребывая в Церкви. Вне Церкви – напрасная трата времени. Это важно подчеркнуть, ибо часто духовную жизнь разделяют на области культуры, искусства и Церкви. В то время, как Святое Предание утвердительно показывает нам, что духовная и святая жизнь возможна только в церковной Ограде.. Да, Дух дышит, где хочет. Но способность к восприятию не всем дана. Он дается тому, кто Его ищет. Таковым Дух дарует благодать познания. Наконец, когда наступит общее воскресение Дух откроется в «оживотворении разрушившегося», хотя Он воскрешает и обновляет постоянно, «восстанавливает души наши для духовной жизни». Не ищущий Духа Света отсекает себя от жизни в Боге, значит и от жизни как таковой. Тем более тот, кто не признает Дух Святый Богом. Это касается и Отца, и Сына, а значит все Святой Троицы.
Вся жизнь Василия Великого – это борьба за Троический догмат. Но борьба не только за Троицу, но и за человека. Св. Григорий передает его ответ наместнику арианствующего Валента: «Не могу поклониться твари, будучи сам Божие творение и имея повеление стать богом». Это самое важное и ценное в его учении и Богословии.
Многие упрекали его, что в нем много от Платона, еще более от Плотина. И не замечают, что он преодолел философский эллинизм, призвав человека стать богом, чего не встретим ни у Платона, ни у Плотина, ни у Аристотеля, метод которого он использовал. Василий ввел человека в Тайну Святой Троицы, возвел туда, где обитает Бог.
Св. Василий был явлен миру, когда казалось, что арианская ересь одержала победу во Вселенной. Преданных Богу было также мало, как и вначале церковной истории.
«В те дни взошел Он на гору помолиться и пробыл всю ночь в молитве к Богу. Когда же настал день, призвал учеников Своих и избрал из них двенадцать, которых и наименовал Апостолами: Симона, которого и назвал Петром, и Андрея, брата его, Иакова и Иоанна, Филиппа и Варфоломея, Матфея и Фому, Иакова Алфеева и Симона, прозываемого Зилотом, Иуду Иаковлева и Иуду Искариота, который потом сделался предателем. И, сойдя с ними, стал Он на ровном месте, и множество учеников Его, и много народа из всей Иудеи и Иерусалима и приморских мест Тирских и Сидонских, которые пришли послушать Его и исцелиться от болезней своих, также и страждущие от нечистых духов; и исцелялись. И весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила и исцеляла всех» (Лк. 6: 12-19).
Господь созидал Церковь и как пример показывал, что всякое дело необходимо начинать с молитвы. Это начальный подвиг, без которого невозможно войти в Царство Божье. В молитве начало духовного освобождения. Так начинали свое восхождение Василий Великий и его соратник Григорий Богослов. Всю свою жизнь Григорий любил уединение, но Господь судил иначе, сделав Своего раба Пастырем.
В глубокой древности Христос избрал для апостольского служения немудрых в мире сем, но само избрание совершало в них потрясающую перемену, делая их удивительно оригинальными. Облеченные Словом Божьим, творили Новую Церковь. Не обремененные знанием мира сего, как белоснежные листы бумаги, они несли Слово Божье жаждущим Его. Уставшие от фарисейства и саддукейства, люди Израиля сердцем своим принимали апостольскую проповедь. И не только проповедь, но и образ жизни Апостолов творил чудеса, освобождая остаток Израиля от тленного плена.
Иначе было в эпоху, в которой жили великие каппадокийцы. Изощренные в философствовании эллины, уже не только чуда жаждали, но требовали объяснения таинственного чуда. Таковым нужен был философский разговор. К ним и послал Господь Св. Василия, прекрасного философа, и его друга, Св. Григория Богослова. И Василий, и Григорий владели эллинизмом изнутри, будучи при этом с детства воспитанными в христианской вере. Св. Григорий оставил нам свое жизнеописание, из которого мы знаем замечательные подробности. Мы видим человека, которому не чужды обычные человеческие радости, ошибки и заблуждения. Григорий, как он говорил, обладал пламенной любовью к наукам. Потому и отправиться в Афины. Но не философия его волнует. Здесь он познакомится с Василием. Всю жизнь их будет связывать трогательная и нежнейшая дружба. Находясь в Афинах, Григорий понял, что философия может быть полезна для христианского благочестия. Да, жаждущему Иерусалима, Афины не нужны. Но генетическая связь, традиции научной философии, ставшие фактом сознания, невозможно было вытеснить из эллинского мира безболезненно. Кроме того, философия при ее правильном рассмотрении могла быть не противницей, но помощницей в познании. Не просто так Св. Григорий называл философию «стяжанием и имением всего драгоценнейшим».
Он считал ученость необходимой и до конца своих дней будет защищать ее. «Полагаю, что всякий имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, - и не только благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, берется за одно спасение и за красоту умосозерцаемую, - но и ученость внешнюю, которою, многие их христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожною, опасною и удаляющую от Бога. Но мы не станем восставлять тварь против Творца. Не должно унижать ученость, как некие о том рассуждают, - напротив, нужно признать глупыми и невеждами тех, кто, держась такого мнения, желали бы видеть всех подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть собственные свои недостатки и избежать обличения в невежестве».
Святитель понимал, что христианину приходится жить в мире, где господствуют стихии этого мира. Отрицать же призывы древних философов соблюдать меру и удаляться этого мира ради познания Божества только потому, что это сказал Марк Аврелий, а не Климент, например, Александрийский, он полагал глупым.
Однако он прекрасно понимал опасность философии, ее чарующие возможности, способные неутвержденные души ввергнуть в соблазн. Чтобы этого не случилось, Св. Отцы предлагали пребывать в непрестанной молитве, по слову Апостола.
И занятия философией возможны только после аскетических подвигов, после умной молитвы в молчании (исихазм). Да и после этих занятий также необходимо уйти в молитву. Недаром Св. Григорий после своего пребывания Афин бежит в пустыню, «чтоб неоскверненному беседовать с Богом и чистому озаряться лучами Духа, без всякой примеси дольнего и омраченного, без всяких преград для Божественного Света, - пока не приду к Источнику здешних озарений и не буду остановлен в желании и стремлении тем, что зеркала упраздняются действительностью».
Но, видимо, Бог даровал Св. Григорию дар учительства и «пересиливали любовь к Божественным книгам и Свет Духа, почерпаемый при углублении в Божие Слово, - а такое занятие не дело пустыни и безмолвия».
Но быть учителем в миру, это не значит впускать мир в свое сознание. Если это произойдет, то есть опасность саморазрушения и нравственного вырождения. Св. Григорию было крайне трудно. Он весь в аскетических подвигах, но мир предлагал суету.
Его родители, будучи старыми, просили его не покидать их. И Григорий, послушный отцовской воле, остался, проявляя заботы о хозяйстве и доме. Находясь в суетном доме, Григорий сумел создать внутреннюю пустыню. Он молился Богу, когда ближние совершали математические расчеты на весах. Философский стоицизм, кстати, как педагогический метод, способствовал внутреннему собиранию мыслей.
Но, конечно же, основой Бытия для Григория было Слово Божье и Св. Предание. В них он находил драгоценную жемчужину, опору в со-творчестве. Эту опору давало и воспоминание о проведенном времени в Понтийской пустыне, где он был со своим драгоценным другом Василием. Там, в пустынях, эти два Божественных алмаза производили нравственный переворот не только своей души, но и подготавливали настоящую духовную революцию всей Ойкумены.
Григорий вступил в пастырское служение, когда в империи царствовал Юлиан, отступивший от Христа, бывший однокашником и Василия, и Григория по Афинской Академии. В это время многие сбрасывали с себя священническое одеяние, забыв истинное пастырское назначение. Для Григория сан священника – это великое таинство, окруженное ореолом святости. Это помазание и пребывание в Духе Святом.
Десять лет он совершал священническое служение подле родного отца, епископа Назианза, и думал, что это окончательный жребий. Но в 372 году он стал епископом городка Сасимы, - «место безводное… - там всегда пыль, стук от повозок, слезы, рыдания, собиратели налогов, орудие пытки, цепи, а жители, - чужеземцы и бродяги».
Св. Григорий, созданный для аскетических подвигов, был избран стать удивительным Учителем Вселенной. Господь послал своего избранника в места, где страдание человеческое превосходило меру понимания. Господь спускал своего Служителя с Фаворской горы в болотистые низины, в похотливый и извращенный мир страстей. Святитель совершал служение, подобно Господу, чтобы изменить это человеческое естество. Наверно, поэтому Святой близок нам со своими слабостями и своей силой. Он не хотел быть епископом, ибо знал, что придется вступить в борьбу с арианским миром. Разумом понимал, что это необходимо, что одному Василию тяжело противостоять ереси, но сердце жаждало Божественного покоя. И в то же время «на мне помазание и дух, и снова хожу, плача и сетуя». Он жалуется Василию, что «его огорченного бедствиями жизни, под благовидным именем священства предали на беспокойное и злокозненное торжище душ».
Услышим мы и жестокий упрек другу: «Вот что принесли мне Афины, общее упражнение в науках, жизнь под одною кровлею, питание с одного стола, один ум, а не два, в обоих, удивление Эллады, взаимное обещание – как можно далее отринуть от себя мир. Все рассыпалось! Все брошено наземь! Да погибнет в мире закон дружбы, которая так мало уважает дружбу».
Юный идеал рассыпался в прах, но Григорий принял Богоизбранность, взяв епископский посох. Он едет в Сасимы. Он не станет Пастырем его жителей, ни разу не совершив даже богослужения. Но и в этом был Промысел Божий. Пройдут годы и, обладая епископским жезлом, будет иметь право заседать на Вселенском Соборе в Константинополе, утверждая Троический догмат.
Святитель прослыл беглецом, чающим спасение в пустынях, подобно царю Давиду. Но, как и Давида, Провидение возвращало его туда, где в нем была необходимость. Он оказывался там, где житейское море разваливало на части корабли, где подсылали наемных убийц и извращали Истину.
Это было, пожалуй, трагическое для Церкви время. В 379 году умер Василий великий. Казалось, некому противостоять арианской ереси, почти все епископы склонялись к арианству. Григорий Богослов писал об этом времени: «Церковь без пастырей, доброе гибнет, злое наружу, - надобно плыть ночью» Нигде не светят путеводные огни. Практически все в руках омиев, разброд и шатание среди верных, «не паству, но малые следы или останки паствы, без порядка, без надзора, без точных пределов».
Дела в империи складывались также не лучшим образом. Августом империи стал близкий к Православию Феодосий, но само общество пребывало в страшном запустении. Знать утопала в роскоши, презирая науки, философию и тем более Богословие. Аммиан Марцелин писал, что «людей образованных и серьезных избегают как людей скучных и бесполезных.
Даже те немногие дома, которые в прежние времена славились серьезным вниманием к наукам, теперь погружены в забавы позорной праздности, и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора – мастера потешных дел. Библиотеки заперты навек, как гробницы, зато сооружаются водяные органы, огромные лиры величиною с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения.
Дошли наконец до такого позора, что когда не так давно ввиду опасения нехватки продовольствия принимались меры к быстрому удалению из Рима всех чужеземцев, то представители образованности и науки, хотя число их было весьма незначительно, были изгнаны немедленно без всякого снисхождения, но были оставлены в городе прислужники мимических актрис и те, которые выдавали себя за таковых: беспрепятственно остались также три тысячи танцовщиц со своими музыкантами и таким же числом хормейстеров»
В Римской империи науки боялись, по словам Аммиана Марцелина, как яда. А завершала картину жизни римской элиты безверие и цинизм. «Многие из них, отрицая существование высшего существа на небе, не позволяют себе, однако, ни выйти на улицу, ни приступить к обеду, ни выкупаться, пока основательно не рассмотрят календарь и не узнают в точности, в каком созвездии, например, находится Меркурий или какую часть созвездия Рака занимает на своем пути Луна» (Аммиан Марцелин).
Да, у римской элиты был пир во время чумы: бедняки же задыхались под тяжестью непомерных налогов и нищеты.
Оратор Либаний, обращаясь к Феодосию, говорил: «Скажем о том зле, которое превзошло все прочие беды. Это – непосильная подать в золоте и серебре, вызывающая трепет с приближением грозного пятилетия. Название этому источнику дохода дано благовидное, якобы подать взимается с торговцев, но так как эти самые торговцы морем ускользают от подати, то гибнут те люди, которым их ремесло едва дает возможность прокормиться. Даже штопальщик обуви не избегает этой подати.
При таких условиях, государь, учащаются случаи перехода в кабалу, лишаются свободного состояния дети, продаваемые отцами не для того, чтобы полученные за них деньги перешли к ним в кубышку, но, чтобы на их глазах эти деньги перешли в длань настойчивого сборщика налога».
В этот мир приходил из своей пустыни Григорий Богослов. Но страшнее мира языческого был мир еретический. Виданное дело, люди, считающие себя христианами, подсылали наемных убийц к Св. Григорию. Чернь врывалась в единственный Храм, где служилась Православная Литургия, чтобы разорвать Святителя на части. И что интересно, нарушителем общественного спокойствия объявляли Святителя. Но посланный Богом исполнять свой пастырский долг Григорий, не взирая на опасности, нес свое нелегкое служение.
Действительно, его появление вызвало смуту в Новом Риме. Владыка рассказывал об этом так: «Сначала город пришел в волнение, восстав против меня, будто бы я вместо единого Бога ввожу многих богов, ибо вовсе не знали они благочестивого учения, не знали, как Единица умопредставляется троично, а Троица единично».
Но уже к концу 380 года все Храмы Константинополя приняли исповедание Григория Богослова. Это было чудо. Один епископ совершил невозможное: Град стал Православным. Господь, как и в древности, пришел на помощь малому стаду, утвердив Истину.
А ведь как часто обвиняют Православную Церковь в том, что Она сильна потому, что ее поддерживает царская власть. История говорит об обратном. Кесарю не нужна Церковь, вызывающая в империи смуту и расстройство, критикующая знать и требующая отменить рабство как социальный институт. Власть идет на поводу большинства, манипулируя сознанием. Начиная с Констанция и завершая Валентом, Православная Церковь подвергалась повсеместным гонениям, схожих с репрессиями Диоклетиана. Но Она выстояла. И невозможно объяснить Ее выживание социологическими и политическим причинами. Общественное большинство выступало против Учения Христа. Но Оно победило, потому что Господь обратился к личности, дав ей силу совершить великий исторический переворот. В основании личности была положена Божественная Правда. Поэтому победа была неизбежна. Там, где ложь, победа могла быть только временной.
Например, известно, каким обаянием обладал Арий, прекрасный проповедник, человек строгой аскетической жизни. Его огнедышащие слова увлекли за собой почти всю Вселенную; за ним шли не только портовые грузчики Александрии, но и римская аристократия во главе с цезарями. Но он потерпел поражение, ибо Божественная Правда была не за него. Бог явил миру Григория Богослова, и он, следуя Истине, привел заблудших чад к своему Отцу. Это приведение было ревностным, но не насильственным.
Св. Григорий был категорически против насильственного обращения. «Тайна спасения для желающих, а не для насилуемых», - любил говорить Св. Григорий. Он выступал против тех православных, которые, забыв заветы Св. Отцов, призывали обращаться к власти, чтобы наказывать еретиков. Также яростно выступал против тех, кто в епископском сане видел способ обогащения.
«Не знал я, - иронизировал Григорий Богослов, - что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, - что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и уже издали расступаться передо мной, как пред редким зверем».
Зависть и лицемерие лишило его высокой Константинопольской кафедры. Он сам, чтобы прекратить споры, оставил ее. Жаль было оставлять приобретенную паству и «место общей победы». Но, удалившись в Сасим, Григорий мог торжествовать: Истина Православия восторжествовала. То, ради чего он был призван, свершилось.
Это торжество Православия началось с низов и постепенно дошло до августейшего престола. Не указами императора утвердилась Истина, но Соборным Церковным Разумом.
Те же Святые, что способствовали утверждению Троического догмата, не за кафедры цеплялись: они уходили в пустыни, в уединение, как Григорий Богослов.
«Уединяюсь к Богу, Который один чист и не коварен… Углубляюсь в себя самого».
Великий Святитель, конечно же, не покинет свою паству, и своей Богомудростью будет утверждать Истину, продолжая бороться за человеческие сердца. После смерти отца он будет жить в маленьком Назианзе, и это маленькая кафедра станет средоточием всей Ойкумены. Уже никогда не поедет он на соборы. «Моя мысль – уклоняться от всякого собрания епископов, потому что не видал я еще ни одного, которое бы имело во всех отношениях полезный конец, и более избавляли от зол, нежели увеличивало их. Любопрительность и любоначалие выше всякого описания…» «Соборам и собеседованиям кланяюсь издали с тех пор, как испытал много дурного» - писал Св. Григорий Феодору, митрополиту Тианскому.
Св. Григорий уходил от зависти человеческой, чтобы, пребывая в Богомыслии, осознать свое назначение и служение. Но без этих треволнений и житейских бурь, без его ухода в пустынное уединение, не узнали бы творений Григория Богослова.
Так Господь судил своему Святому исполнить апостольский долг. Господь призывает, избранные знают, что их ожидает на апостольском пути.
«И Он, возведя очи Свои на учеников Своих, говорил: Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь. Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше, как бесчестное, за Сына Человеческого. Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь, ибо велика вам награда на небесах. Так поступали с пророками отцы их» (Лк. 6: 20-23).
В вышних Бог, но на земле человек сам себе несет плач и страдание. Но и в этих скорбях, возможно обратить свое сердце к Богу. Он воплотился и стал человеком, понес наши немощи и болезни, чтобы мы получили вечное блаженство.
Очевидно, что заповеди Блаженств были смыслом бытия святых подвижников, становились их духовной сутью, фундаментом, на котором строилось обожженное человечество. Ради этого претерпевали унижения и поношения. Это был творческий гимн, слагаемый из собственной жизни, Богу ради человека и человеку ради Бога.
Во имя этого требовалось знание Св. Писания, ради этого творилась умная молитва, ибо посредством ума происходит встреча человека с Богом, - «ум соединяется с умом, как с ближайшим и наиболее сродным», - писал Григорий Богослов.
Но, чтобы соединялся ум чистый, необходимо было находиться в непрестанной молитве, ибо стихии мира сего, вторгаясь в наше сознание, нарушают связующую нить с Божеством. Только «напряжение ума» способствует соединению с Божественным Умом.
В этом утверждении явно прослеживается философская мысль эллинизма. Но этот эллинизм направлен на познания Святой Троицы. Философия же была необходима в качестве формы выражения человеческих мыслей и поведенческой дисциплины. С помощью формальной логики познать Божество проблематично. Бог открывается нам через внутреннюю сущность, преображая мысль посредством Слова, в делание.
Для свершения делания Бог создал человека, «род тварей, средних между смертными и бессмертными», создал мир, «в мире малом мир великий».
«Зритель видимой твари, Таинник твари умосозерцаемой» - таков человек, поставленный Богом между двух миров; значит как некий центр и средоточие, - «премудро сопрягает тварь», «Бог именно в человеке». В нем, созданном из глины, есть Образ Божий, - «образ Бессмертного, потому что в обоих царствует естество ума» (Григорий Богослов).
Слово Божье, по образному выражению Богослова из Назианза, «взяв часть новосозданной земли, бессмертными руками, составило мой образ и уделило ему Свою жизнь, - потому что послала в него дух, который есть струя Невидимого Божества».
Если нас сотворил Бог, вдунув в нас Свое дыхание, дав частицу Себя, то совершенно естественно должно быть стремление человека к Своему Творцу. Как Ангелы исполняют волю Господа Своего, так и «новый ангел» должен помнить, что истинное его отечество в горнем, подле Божества.
Достижение этого отечества сопряжено с подвижническим трудом, но и достигший должен помнить, что удержать Богоподобие есть не менее трудная задача, ибо человеческое естество из древности подвергнуто первородному греху, держащему нас, будто в тюрьме. Но это достижение возможно, потому что человек сроден Божеству.
Бог есть «чистейшее сияние Троицы», т.е. Первый Свет. Второй Свет – ангелы, «некоторая струя или причастие Первого Света». И третий свет – человек, имеющий ум, озаряемый Первообразным Светом.
Как известно, Бог есть Светильник ума и «по силе внутреннего нашего ума» способны соединиться с Ним, становясь световидным. «Что солнце для существ чувственных, то Бог для разумных», - писал Св. Григорий. «Одно освещает мир видимый, Другой – мир невидимый. Оно телесные взоры делает световидные, Он совершает умные естества Богоподобные».
Платоновская мысль, но наполнена Григорием Богословским содержанием. Богоподобие возможно только тогда, когда удалишься от мира, погрязшего в первородном грехе, сохранишь Образ Божий неповрежденным, участвуя в Таинствах Святой Церкви.
Эти Таинства не просто обряды, но действия, в результате которых происходит Богоузнавание и, конечно же, самопознание. Не напрасно Крещение называют Просвещением. Выйдя из крещенской Купели, становимся Богоподобными. Слово Божье входит в нас, обоживая плоть, творя бессмертие. «Образ Неизменяемый приходит к свому образу, соединяется с разумною душою ради моей души, очищая подобное подобным».
Поэтому Григорий Богослов борется за человеческий ум с ересью Аполлинария, ибо ум – частица горнего в человеке. И этому сотворенному человеку дано повеление стать богом. Дерзновенная мысль Св. Василия, но логически выходящая из Провидения Божьего. Творя человека, Господь приглашает Свое творение к со-творчеству.
Свое обещание со-творчества мы даем в Таинстве крещения, когда отрицаемся сатаны и всех его дел, т.е. производится акт самоотречения во имя возвращения к Образу и Подобию Божьему, к неповрежденной Истине; совершаем внутреннее самосожжение чувств, очищая ум от страстей и становясь бесстрастным (апатичным).
Христианское Богословие умело использовало идеи неоплатоника Плотина, считавшего, что жизнь – это очищение, без которого немыслимо движение к Богу, да и к самому себе. Вхождение же в себя предполагает упражнение в смерти. «Занятие философией состоит в том, чтобы отрешать душу от тела» - говорит Платон в своем «Федоне». Эти мысли близки Св. Григорию. Он признает отречение от мира и аскетическую технику эллинизма. Однако у Григория Богослова с Платоном есть существенное расхождение. Он призывал, в отличие от эллинов, не природе следовать, ни даже этому прекрасному звездному космосу, но Бого-Слову Иисусу Христу, всей Полноте Св. Троицы.
Философия греков умна, но мертва, в ней отсутствует животворный родник. Они отрицали тело, но в это тело вошла Божественная Сущность, сделав Его Святыней. Презирать сие Тело, ставшее Храмом Божьим есть пагубное кощунство.
Недаром разрушение союза тела и души Св. Григорий называл «пагубное сопряжение». В этом мнении не было античной мистификации, но понимание, что плоть, как «ум человеческий, обожен Словом Божьим». «Если будешь о себе низко думать, то напомню тебе, что ты Христова тварь, Христово дыхание, Христова честная часть, а потому вместе небесный и земной, приснопамятное творение; - созданный бог, чрез Христовы страдания шествующий в нетленную славу».
Да, Апостол жаждет разрешиться от бренного тела. Но во имя чего и кого? Во имя Новой жизни в Новом теле. Поэтому и следует отрекаться этого мира, не боясь и смерти, помня, что впереди ждет Неизреченное. «Для меня убедительны слова мудрых, - говорит Григории Богослов над гробом брата, - что всякая добрая и боголюбивая душа, как только по разрешению от сопряженного с нею тела, освободится отселе, приходится в состояние чувствовать и созерцать ожидающее ее благо, - по очищении или отложении (или не знаю, как сказать еще) того, что ее омрачало, услаждается чудным каким-то услаждением, веселится и радостно шествует к Своему Владыке. Потому что избегла здешней жизни, как несносного узилища, и свергла с себя лежавшие на ней оковы, увлекавшие ее ум к земному, которым отягощались крылья ума. Тогда она в видении как бы пожинает уготованные ей блаженства. А потом и соприрожденную себе плоть, с которою здесь упражнялась в любомудрии, восприняв от земли, ее давшей и ее потом сохранившей, непонятным для нас образом, известным только Богу, их соединившему и разлучившему, ведет с собою в наследие грядущей славы. И как по естественному союзу с плотью разделяла ее тяготы, так теперь сообщит ей свои утешения, всецело поглощая ее в себе, делаясь с нею единым духом, и умом, и богом, после того, как смертное и преходящее поглощено будет жизнью».
Ради жизни стоило отрешиться чувственного мира, чтобы войти в Таинство Божественного Воплощения. Уже в Церкви, в Таинстве Евхаристии, соединяемся с Христом. Но ради этого соединения необходим духовный пост, созидание внутреннего человека. Для Григория, очевидно, что Богопознание возможно только в церковной Ограде. «Философствовать о Боге можно не всякому» - скажет Святитель.
Но это философствование должно сопровождаться умной молитвой, ибо Царствие Божье внутрь нас есть, по слову Христа. И только после этого, если будет угодно Богу, совершать Богословствование, т.е. стать на учительный путь.
Эта проблема волновала не только христианский мир IV века, она актуальна и поныне. Не готовность к Богословию порождает ненужное умствование, еретические соблазны. Порой, отягощенный страстями, судит о духовном, тогда, по слову Григория Богослова, «хромает Истина». И далее он скажет: «Хочешь ли со временем стать богословом и достойным Божества, - соблюдай заповеди и не выступай из повеления, ибо дела, как ступени, ведут к созерцанию». Слова Святого примечательны: он прошел длительный и мучительный путь познания. Мир, не привыкший к откровенному собеседованию, стал прислушиваться к Пастырским наставлениям. «Говорить о Боге – великое дело, но гораздо больше, - очищать себя для Бога».
«Много путей, ведущих к общению с Богом. Им надобно идти, а не одним путем слова. Достаточно учения и простой веры, какою без мудрствований, по большой части спасает Бог. А если бы вера была доступна одним мудрым, то крайне беден был бы наш Бог».
Создается впечатление, что Григорий противоречит сам себе, и уже выступает против мудрости. Но это не так. Видимо, Святитель устал от бестолковых арианских словопрений. Он видел опасность бессмысленных мудрствований. Приехав в Царьград, он писал: «Одни, вчера или позавчера оторвавшись от черновой работы, вдруг стали профессорами богословия. Другие, кажется, прислуги, не раз битые, сбежавшие от рабьей службы, с важностью философствуют о Непостижимом. Все полно этого рода людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это – торговцы платьем, денежные менялы, продавцы съестных припасов. Ты спросишь их об оболах, а они философствуют о Рожденном и Нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, а они отвечают: «Отец больше Сына». Справишься, готова ли баня? Говорят: «Сын произошел из не-сущих». Все это формулы евномианские».
Св. Григорий призывал к истинной мудрости, основанной на Св. Предании и Писании, «догматически, а не самостоятельно, - по способу рыбарей, а не Аристотеля, - духовно, а не хитросплетенно, - по уставам Церкви, а не торжища».
Потому человеку, не готовому понять тайны Троического Богословия, он предлагает: «Любомудрствуй о мире или мирах, о веществе, о душе, о разумных природах, добрых и злых, о воскресении и суде, о мздовоздаянии, о Христовых страданиях».
Следует, по Григорию, искать меру, ибо увлечение софистикой, не имеющей ничего общего с Богословием, способно завести в «технологию богохульства».
«Говори, когда имеешь нечто лучшее молчания, - но люби безмолвие, где молчание лучше слова». Любящий Бога, придя в Его Бытие, уже не в силах будет что-либо говорить. В безмолвии рождается настоящая мудрость, высказать которую можно будет тогда, когда это позволит Творец всего сущего. Находясь в безмолвии, христианин избавляет себя от ненужной суеты.
Как часто, находясь в обществе, невольно начинаем щеголять своими знаниями, выпячивая свою самость, забывая назначение христианина и человека.
Искаженное сознание неизбежно приводит к ереси, желанию утвердить свое мнение. Эти своемнения будоражили Церковь, оттесняли Таинство Троического Богословия. Чтобы утвердить Истину в 381 году под председательством Григория Богослова состоялся Второй Вселенский Собор, где были осуждены анамеи, ариане, полуариане, или пневматомахи (македониане), савелиане, маркеллиане и аполлинаристы. Был принят Символ веры, который и сегодня является неизменным фундаментом Церкви.
Конечно, Отцы данного Собора не во всем были безупречны. Достаточно вспомнить нелестные слова Григория Богослова, сказанные им после соборных заседаний: «Трещали, как стая сорок, и ожесточились, как рой ос, собравшийся в одну кучу. И степенное собрание старцев вместо того, чтобы уцеломудрить юных, за ними пошло. Как? – подчиниться Западу? Разве не с Востока восходит солнце? Разве не здесь началось христианство? Разве Сын Божий воплотился, учил, страдал и воскрес на Западе, а не на Востоке? Да, - соглашался Св. Григорий, - но и на Востоке же и убили Христа».
Но эти нелестные характеристики лишь подчеркивают, какой трудный путь проходила Церковь, если те, кого почитаем Святыми, были не лишены человеческих слабостей. Они спорили о кафедрах, например, антиохийской, обсуждали первенство. И это было по-человечески, но когда стали вероучительные вопросы подниматься, то здесь Собор проявил удивительное единодушие, святость и безупречность, ибо был движим Духом Святым. И определяющим мнением было мнение тех Святителей, авторитет которых был выкован церковным Преданием и свидетельством Самой Истины.
Не Истина ли в видении императору Феодосию подсказала, что Служитель Христов Мелетий Антиохийский, а не какой-то Максим из Александрии, которому Григорий Богослов даст жесткую, но справедливую характеристику: «У нас в городе был человек женоподобный. Какое-то египетское приведение, злое до бешенства, пес, и пес из мелких, уличный прислужник, безголосое зло, китовидное чудовище, красный, черноволосый, косматый, Максим уже не принадлежал к числу мужчин. О том изгнании, которому подвергся Максим за срамные дела, он говорил, что потерпел ради Бога. Он был наказан бичами, а мне казался победоносцем».
Любитель безмолвия, Св. Григорий, присутствовал на всех заседаниях Собора, чтобы свидетельствовать Истину и не дать возможности лжи под благовидными предлогами исказить Правду. Ибо в искаженном сознании не может быть Божественного Бытия, а это трагедия не одной личности, но совокупности человеческих сознаний. Ради чистоты вероучения св. Отцы Собора готовы были жизнь свою положить. В чистоте и святости возможно восхождение на фаворскую гору, чтобы узреть славу Божью.
Собственно, по мысли Св. Григория, мы и можем познать только Его Славу. «Представлять себе знающим, что есть Бог, есть повреждение ума». По его образному выражению, Существо Божие есть «Святая Святых, закрываемая и от самих Серафимов».
Так что постичь можно только то, что Он Непостижим. «Как некое море сущности, неопределенное и бесконечное, простирающееся за пределы всякого понятия о времени и естестве, Бог одним умом оттеняется в один некий образ действительности, убегающий прежде, нежели будет уловлен, и ускользающий прежде, чем будет умопредставлен, столько же осиявающий владычественное в нас, если оно очищено, сколь быстрота летящей молнии озаряет взор» (Св. Григорий Богослов). И познание Бога «не в рассуждении того, что есть в Нем Самом, но что окрест его». И созерцать мы можем только «Образ Истины».
Итак, наше познание Бога не может быть полным, но даже и то, что познаем в отражении, значительное говорит о Его Существе. Еще Св. Василий говорил о «нисходящих действиях» или «энергиях», проникающих всю Вселенную. И разве видение Божественных лучей не приобщает человека к Святому Естеству, как и потрясающие ум явления Божества Святым пророкам и апостолам. Если бы видели Весь Свет, то ослепли бы. Св. Григорий приводит слова Платона, - «уразуметь Бога трудно, изречь же невозможно». И уточняет его: «Изречь невозможно, а уразуметь еще более невозможно».
Воистину, передать опыт сердечной веры на язык математических понятий практически невозможно. Это все равно как Богу давать имена, прекрасно понимая, что ни одно из них не будет соответствовать действительности и не выразит Его Суть.
Это восходит к традиции апофатического Богословия Св. Дионисия Ареопагита. Можно твердо утверждать, что каппадокийское Богословие выходило из Апостольского Предания, стало неотъемлемой частью Соборного Разума.
Надо сказать, что Григорий Богослов отдавал предпочтение апофатическому Богословию, ибо в катафатическом пытаемся познать Бога по аналогии. А любая аналогия весьма иллюзорна. «Если и отыскивается малое некое сходство, то гораздо больше ускользает, оставляя меня долу вместе с тем, что избран для сравнения» - писал Св. Григорий. «В апофатическом богословии чрез отрицания точнее описуются неизреченные тайны созерцания» (Г. Флоровский).
Смысл человеческой жизни, по Св. Григорию, заключен в Богопознании, которое многоступенчато. И также многоступенчато Богооткровение. Человек идет в гору, а Господь с горы. «В продолжении веков, - говорит Григорий Богослов, - было два знаменитых преобразования жизни человеческой, называемые двумя Заветами и, по известному изречению Писания, потрясениями земли (Агг. II, 7: и потрясу небо и землю, море и сушу, и все народы, и придет Желаемый всеми народами)… Одно вело от идолов к Закону, другое от Закона к Благодати. Благовествую же о Третьем потрясении, - о преставлении от здешнего к тамошнему, непоколебимому и незыблемому».
Введение в Ветхий и Новый Заветы происходило в течение многих веков, воспитывая одно поколение за другим, творя, таким образом, историю, имеющую смысл. И этот смысл Господь преподает как мудрый Учитель, с назиданием и убеждением. Истина открывала Себя «постепенными изменениями».
Так и в Богословии. Узнавание происходит не сразу, но после длительной внутренней работы над собой, после умной молитвы и упражнений в Св. Писании.
Господь открыл Себя в Троице. Но мы еще не в состоянии осознать сего великого Таинства, хотя и должны к этому стремиться.
Св. Григорий предвидит: «Когда войдет внутрь, тогда Жених знает, чему научит и о чем беседовать с вошедшими душами. Будет же, как думаю, беседовать, преподавая совершенное и чистейшее ведение». Но Неизреченного узрят Святые. Потому и необходимо уже, здесь, на земле, совершать усилие по восхождению по Божественной лествице, где «наследуют совершенный свет и созерцание Святой и царственной Троицы, которая тогда будет озарять яснее и чище, и всецело соединится со всецелым умом, в чем одном и полагаю я собственно небесное царство»
Итак, смысл жизни в пребывании с Троицей и созерцание Ее непостижимой Тайны. Потому-то Святых каппадокийцев будут называть певцами Святой Троицы, особенно Св. Григория, епископа Сасимского. Поэтому важно понять Троическое Богословие, которое совершило настоящий переворот в сознании человека. IV век по своей масштабности преобразований, близок тому перевороту, что совершил Христос в первом. Его Богословие стало достоянием Ойкумены. Но Отцы-каппадокийцы не просто заговорили об обожении человека, но показали методику достижения Божественной Истины.
Те же, кто не принимали тесного пути Богопознания, обрекали себя на отлучение и гибель, лишения своего мира Славы Божьей. Но при этом жаждали быть знаменитыми сейчас и сегодня. Таковым Христос сказал:
«Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете. Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! ибо так поступали с лжепророками отцы их» (Лк. 6: 24-26).
Описываемая эпоха как лучше показывала разделение на праведных и злых, на скитающихся в пустынях и утопающих в роскоши. В этот век не встретишь ни одного Отца, который бы не испытал гонений со стороны завистников и еретиков. Особо тяжело было испытать лишения со стороны тех, кто называл себя христианами. Не раз Отцы писали, что легче переносить издевательства от язычников. Знаешь, что это враг. Все эти Лицинии, Галерии, Максенции – темные и несчастные существа, ждать милости, от которых не стоит. Тяжелее вынести издевательства еретиков. Не только тело мучающие, но и старательно пытавшиеся бессмертную душу увести от Православного Учения, которое было кратко зафиксировано в Символе веры, принятом вторым Вселенским Собором и гласившим: Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь.
Отцы выдержали, ибо боролись не против человека, а за человека. Это была тяжелая духовная борьба во имя Свободы и Любви.
«Но вам, слушающим, говорю: любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад. И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даёте тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым» (Лк. 6: 27-35).
Святые никогда и нигде не преследовали своих противников, не просили цезарей вмешиваться в церковные дела; более того защищались за еретиков, надеясь на их обращение к Истине. Они удалялись в пустыни, если видели, что служат соблазнам ближним своим и даже врагам, которых заповедовал любить Христос. Так, например, поступил Григорий Богослов, ради мира удалившийся с кафедры Нового Рима. Святые отцы пришли не властвовать, а служить, как заповедовал Господь. Уйдя от соблазнительного мира, приобретали «Свет Троицы, светозарнее которой, ничего не представляла мне мысль, Троицы, Которая с превознесенного престола изливает на всех общее и неизреченное сияние, Которая есть Начало всего, что определяется от превыспреннего временем, - с тех пор, говорю, умер я для мира, мир умер для меня» (Григорий Богослов).
Для Святых жизнь превращалась Песней во имя Святой Троицы. «Троица мое помышление и украшение» - писал Григорий Богослов.
Действительно, тот, кто познал мед истинной любви, не пожелает вкушать горькую полынь. Жизнь становится частью Богобытия, частью церковного Тела, Которое едино и нераздельно. Человек становится соучастником утверждения Православия, исповедником Христовым. Входя в Храм, призывает войти в него и других; хочет разделить свою радость с ближними. Суть вероучения – отрицания эгоизма во имя Святой Троицы.
В этом отрицании Григорий Богослов. Он не осторожничал, понимая, что наступило такое время, когда отступление будет уже не слабостью, но преступлением. Это было время исповедничества, хотя император был христианином.
И, если Василий Великий дипломатично обходил острые углы, касаемые Третьего Лица Святой Троицы – Духа Святага, то Св. Григорий открыто проповедует. Он считал, что есть время, когда возможно молчание, но есть тот период, когда необходимо богословствовать. И это Богословие Св. Духа не было выдуманным. Григорий из Назианза следует в русле Богословия Афанасия Великого, «что прежде даровано было великому числу Отцов утвердить в догмате о Сыне, то он богодухновенно преподал впоследствии о Духе Святом». Григорий весь в Святоотеческом Предании и Божественном Откровении, весь в Любви Христовой, готовый отдать жизнь ради спасения ближних своих и своих врагов. Сказать «Троица во-истину есть Троица» может только тот, кто пережил глубочайшее потрясение и встречу с Ней. Он знал, что Троица – «означает не счет вещей неравных – но совокупность равных и равночестных».
Во имя этой Истины Св. Григорий будет открывать глаза своим современникам, пользуясь, как своим личным опытом, так и опытом предшествовавших ему Отцов Церкви.
Возникает вопрос, отчего проблема Троического догмата была поднята только, спустя триста лет после Боговоплощения? Конечно же, проблема догмата поднималась и в Евангельские времена. Но тогда Троица была настолько зрима, что Апостолам просто-напросто не было смысла объяснять очевидные вещи. К тому же, главное, что особенно волновало – Личность Иисуса Христа, тайна Его Боговоплощения. Иустин, Ириней, Киприан, Ориген и многие Св. Отцы головы свои сложили за эту великую тайну.
Совершенно естественно, что когда утвердилась таинство Второго Лица, когда Христологический догмат был признан Ойкуменой, то неизбежен был вопрос о Святом Духе. Не забудем и тот факт, что Господь постепенно открывал себя Своим верным.
В четвертом веке духовное сознание христианского мира было, более ли менее, готово принять догмат Святой Троицы. Бог показывал Свое Совершенство, чтобы мы также стали совершенными. Человека не смущает количество, его волнует качество. «Не успеваю помыслить об Едином, - говорит Св. Григорий, - как озаряюсь Тремя. Не успеваю разделить Трех, как возношусь к Единому. Когда представляется мне Единое из трех, почитаю сие целым… Когда совокупляю в умосозерцании Трех, вижу единое Светило, не умея разделить или измерить соединенного Света».
Перед нами совершенная «Трех бесконечных бесконечная соестественность». И стремящийся к Ней возвращает себе первобытную естественность и ясность, как у Адама, пред которым был «Един Бог, открывающийся в Трех Светах; таково чистое естество Троицы». Для Григория, очевидно, что даже Адам не успел основательно рассмотреть Данность, ибо, вследствие грехопадения потерял возможность духовно зреть. В эпоху же Григория Богослова познание Божественного Бытия проходило вместе с Новым Адамом – Иисус Христом. Господь Своему Служителю вложил слова, объясняющие Тайну Пресвятой Троицы. «Единое Божество и единая Сила, которая обретается в Трех единично и объемлет Трех раздельно, без различия сущности и естества, не возрастает и не умаляется, чрез прибавление или умаления, повсюду равна, повсюду та же, как единая красота и единое величие неба» (Григорий Богослов).
Св. Григорий не допускает какого-либо разделения во времени, «но убоялся, - пишет он, - чтобы не допустить в Божество какого-то течения никогда не останавливающегося (это он против неоплатоников) и чтобы таким подобием не ввести численного единства».
Григорий понимает, что объяснить необъяснимое невозможно, поэтому отдает предпочтение интимному опыту Богообщения. Но, чтобы объяснить этот опыт, Богослов использует эллинскую философию.
«У нас один Бог, потому что Божество одно. И к Единому возводятся сущие от Бога, хотя и веруется в Трех; потому что как Один не больше, так и Другой не меньше есть Бог. И один не прежде, и другой не после: Они и хотением не отделяются, и по силе не делятся; и все то не имеет места, что только бывает в вещах делимых. Напротив того, если выразиться короче, Божество в разделенных неделимо… Каждое из Них по тождеству сущности исилы, имеет такое же единство с Соединенным, как и Самим Собою. Таково понятие сего единства, сколько мы постигаем оное. И если понятие сие твердое, то благодарение богу за умозрение». Стоит помнить, что «Троичность есть некое круговращение Божественного единства, некое движение внутрибожественной жизни» (Г. Флоровский).
Григорий Богослов фактически повторяет Плотина: «Божество выступило из единичности по причине богатства и преступило двойственность, потому что Оно выше материи и формы, и определилось тройственностью по причине совершенства, чтобы не быть скудным и не разлиться до бесконечности, - первое показало бы несообщительность, второе - беспорядок». К этой Плотиновской мысли Св. Григорий добавляет «и у нас так», но оговаривается: «Не осмеливаемся назвать этот процесс преизлиянием доброты, как назвал один из философствующих эллинов, который, философствуя о первом и втором начале, буквально выразился так: «Как чаша льется через край»».
Дя Св. Григория такое толкование внутрибожественной жизни неприемлемо, ибо обезличивает как само движение, так и собственно ипостасность. Троичность, по Св. Григорию, есть выражение Божественной Любви, которая объемлет всю вселенную и является абсолютно самодостаточной и вне времени. Она не исходит и не уходит: Она есмь. Бог, по мысли Св. Григория, «сосредотачивает в Себе Самом целое бытие, которое не начиналось и не прекратится». Поэтому, «если Один был от начала, то было Три…» Ибо «Божество само с Собою согласно, всегда тожественно, безколичественно, вневременно, не создано, неописуемо, никогда не было и не будет Само для Себя недостаточным». Святитель не допускает никакого изменения или деления времени. «Ибо, - говорит Он, - составлять Троицу из великого, большого и величайшего, как бы из сияния луча и солнца (т.е. из Духа, Сына и Отца)… это – такая лествица Божества, которая не на небо ведет, но низводит с неба».
Таким образом, говорить о временности Троических ипостасей представляется нелепым. «Не должно быть таким любителем Отца, чтобы отнимать у Него свойства быть Отцом». «Ибо чьим будет Отцом, когда отстраним и отчудим вместе с тварью и естество Сына… Не должно в Отце умалять достоинство быть Началом принадлежащего Ему, как Отцу и Родителю». И далее Св. Григорий продолжает: «Когда говорю: Началом, ты не привноси времени, не ставь ничего среднего между Родившим и Рожденным, не разделяй естества худым вложением чего-то между совечными и сопребывающими. Ибо если время старше Сына, то без сомнения Отец стал виновником времени прежде нежели Сына».
Можно сказать, что Бытие Отца и Сына совпадают, рождение Сына и исхождение Духа надо мыслить прежде всякого когда. Сын и Дух «безначальны в отношении времени» и «небезначальны в отношении к Виновнику». Сын и Дух совечны Отцу, но не собезначальны Ему. «Ибо Они – от Отца, хотя и не после Отца». Это таинственное причинение вне всякой смены и возникновения. В Троице ничего не возникает, ничто не становится, ибо Божество есть Полнота.
Понять эти богословские истины, не всякому и ученому дано. Это понимал Св. Григорий, пытаясь доступно объяснить Тайну Божества.
«Правда, что безначальное вечно, но вечному нет необходимости быть безначальным, коль скоро возводится к Отцу, как к Началу». И, конечно же, если будем отдавать предпочтение Сыну или Духу, то унизим Отца.
Св. Григорий воспевал Единицу в Троице и Троицу в Единице. Это догматическое утверждение с трудом укладывалось в сознание людей. Совсем недавно, едва войдя в Храм, тяжело воспринимали Любовь во Христе, продолжали жить чувственными привычками и понятиями. Новое христианское сознание ломало так хорошо устроенный быт, переворачивало представления о мире, преображая хаос в космическую упорядоченность. И вот в это переходное сознание привносилась Тайна о Пресвятой Троице. Не просто надо было отказаться от эгоизма и отсечь от себя «прошедшего житья подлейшие черты», но сотворить Новую реальность, в которой Триединая реальность Божества отражалась в триединстве человека, в его теле, душе и духе.
В этой реальности Бог разговаривал с человеком, ибо невозможно, не имея Откровения, распознать, например, Божественные сущности и ипостаси, понять единоначалие. Св. Григорий скажет: «Не то единоначалие, которое определяется единством Лица (против савелиан), но то, которое составляет равночестность единства, единодушие воли, тождества движения и направление к Единому Тех, Которые из Единого, - что невозможно в единстве сотворенном».
Кажущиеся несоотвествия на самом деле являются истиной. Если бы это не было бы истиной, то Господь покинул бы Свою Церковь и никто и не вспомнил сегодня о Троическом догмате, как и мало, кто помнит разных пелагиан, савелиан, евномиан и прочие еретические учения.
Как известно, ложь недолговечна. И при первом проблеске света ее ждет обнажение и погубление. Пусть будет странным, что все, что имеет Отец, принадлежит Сыну и наоборот. Эта истина подтверждается Святоотеческим Преданием, творческим опытом Св. Отцов. Этот опыт показывает, что Троическое Божество имеет личные свойства. Но «особенности» Трех «не сущности различают, но различаются в одной и той же сущности».
Для Св. Григория особенности и сущности в принципе совпадают, так же равнозначны для него понятия Три Лица. Здесь он идет далее своего друга, Василия великого, который, видимо, умалчивал по стратегическим соображениям. Но Григорий, как отмечалось выше, считал, что время компромиссов прошло. Духовное сознание устает от переходного состояния: душа требует ясного и исчерпывающего ответа. Главный вопрос, мучивший сознание христиан: как соотносятся ипостаси в Троице?
И этот ответ дают Григорий Богослов и Отцы II Вселенского Собора: «Нерожденность, Рождение и Исхождение». Как это происходит? Человеческие аналогии здесь бессмысленны. Следует следовать Откровению, т.е. тому, что открывает нам Сам Бог. Отец родил Слово и Писание гласит, что Дух Святый «…иже от Отца исходит» (Ин. XY, 26). Только вошедший в это Откровение поймет Божественное Бытие (конечно, в тех пределах, какие ему откроет Творец). Сопоставлять же несопоставимое нелепо.
«Ты слышишь о рождении. – Не допытывайся знать, каков образ рождения. Слышишь, что Дух исходит от Отца. – Не любопытствуй знать, как исходит». И далее Св. Григорий жестко добавляет, обращаясь к своим слушателям: «Как? Ведают сие родивший Отец и рожденный Сын. А что кроме сего, закрыто облаком и недоступно твоей близорукости». Три Лица – «самосущно существующие» и имеющие каждый свое бытие, оставаясь при этом неслиянные и нераздельные.
Это непостижимо, но это Бог. Ибо, если бы он был постижим, то это уже не был бы Бог, но жалкое подобие какого-то природного явления, где, кстати, и ищут его атеисты, а не найдя, объявляют Его несуществующим. Но в Троице, Которая «вся достопоклоняемая, вся царственная, единопрестольная, равнославная» Истина. И не ищи, что важнее, рождение или исхождение, но исповедуй Троицу, в Которой Полнота Богопознания. И эту Полноту христианин имеет, выйдя из крещенской Купели.
Св. Григорий напоминает крещальный символ: «В кого ты крестился? Во Отца! Хорошо. Однако это иудейское… В Сына! Хорошо. Это уже не иудейское, но еще не совершенное. В Духа Святага! Прекрасно, это совершенное. Но просто ли в Них ты крестился, или в общее их имя? Да, и в общее имя. Какое же это имя? Без сомнения имя Бога… В сие же веруй, успевай и царствуй (Пс. 44, 5)».
Эту Истину и проповедовали Отцы II Вселенского Собора, правила которого являются незыблемыми и освященными Духом Святым. Потому всякое изменение или исправление этих правил ведет к оскорблению Св. Духа. Поэтому Св. Григорий вел яростную борьбу против тех, кто не понимал важность соборного решения, кто не признавал Дух святой Богом. Он писал: «Теперь спрашивают, что же скажешь о Святом Духе? Откуда вводишь к нам чуждого и не знакомого по Писаниям Бога? И это говорят даже те, кто умеренно рассуждает о Сыне». «Дух, Дух, - выслушайте это, - исповедуемый Богом. Еще говорю: Ты мой Бог. И в третий раз восклицаю: Дух есть Бог». «До сих пор ничто не приводило всю вселенную в такое колебание, как дерзновение, с каким мы провозглашаем Духа Богом».
Это не было новшеством, но следованием за древней Истиной, произнесенной Господом, призвавшего крестится во имя Отца, Сына и Святага Духа. И Св. Григорий вслед за Афанасием Великим призывал следовать за этой древней Истиной, которая выражена в крещальном символе.
«Если Дух Святой тварь, то напрасно ты крестился… Если Дух не достопоклоняем, то как же меня делает богом в крещении? – спрашивает Св. Григорий…. Если же Он достопоклоняем, то, как же не Бог? Здесь одно держится другим: это подлинно златая и спасительная цепь. От духа имеем мы возрождение, от возрождения – воссоздание, от воссоздания – познание о достоинстве Воссоздавшего». И потому «отделять Единого от Трех, - значит бесчестить исповедание, т.е и возрождение, и Божество, и обожение, и надежду… Видите, - заключает Григорий Богослов, - что дарует нам Дух, исповедуемый Богом, и чего лишает - отвергаемый».
Для Св. Григория Дух - «Свет нашего ума, приходящий к чистым и творящий человека богом… Им познал я Бога, Он Сам есть Бог и в жизни той творит меня богом… Я не терплю, чтоб меня лишали совершения. Можно ли быть духовным без Духа? Причастен ли Духа, не чтящий Духа? И чтит ли Духа, крестящийся в тварь и сораба?»
На стороне Св. Григория простая логика. Но эта логика с трудом доходила до человеческого сознания. Видимо, человек привык усложнять сущности и их явления. Простое кажется невероятным. Собственно с человеческой точки зрения оно и есть невероятно. Надо признать, что многих смущало, что Святое Писание не говорит о Духе буквально, но прикровенно. Хотя, в принципе, уже Апостолы приоткрывали завесу, говоря о Трех на небе и трех на земле. Но, чтобы это понять, надо было сквозь букву проникнуть во внутреннее содержание, за иной метафорой видеть ясную реальность.
Вряд ли у кого-то из христиан вызовет сомнение, что все библейские пророки действовали, водимые Духом Святым. Это читаем в Ветхом Завете, еще более - в Новом. Св. Григорий пишет: «Христос рождается, Дух предваряет. Христос крещается, - Дух свидетельствует. Христос искушается, - Дух возводит Его. Совершает Силы Христос, - Дух сопутствует. Христос возносится, - Дух преемствует».
В этих кратких библейских событиях, не видим ли действование Духа? Отрицать это, - значит отрицать само Писание, которое повсеместно свидетельствует о Дарах и Силе Св. Духа. «Прихожу в трепет, когда представляю в уме богатство наименований – восклицает Св. Григорий. – Дух Божий, Дух Христов, Ум Христов, Дух сыноположения, - Он воссозидает в крещении и воскресении. Он дышит, где хочет. Источник Света и Жизни, - Он делает меня храмом (1. Кор. VI, 19), творит богом, совершает, почему и крещение предваряет и по крещении взыскуется. Он производит все то, что производит Бог, Он разделяется в огненных языках, и разделяет дарования, творит Благовестников, Апостолов, Пророков, пастырей, Учителей».
Христос называет Его Утешителем. Он как бы иной Бог. Библия не говорит об этом прямо, но в этом домостроительство Божье. Человеческий ум и сердце постепенно причащались Божественной Истины, ибо вместить все сразу невозможно. Наверно, поэтому Господь каждому предоставил право свободно избирать путь. Это касается как личности отдельной, так и этнической. В этих движениях находили частицы Истины. Например, известно, что наиболее приблизился к Троической Тайне в эллинской философии Плотин. Это приближение способствовало тому, что идущие за ними, узнавали больше. «Лучшие их богословы, - писал Святитель Григорий, - и более к нам приближающиеся, имели представление о Духе… Но не соглашались в наименовании и называли Его Умом мира, Умом внешним и подобным тому».
В данном контексте вспоминается мировая Душа Платона. Однако отсутствие личности ведет к опустошению и космическому зиянию, поглощающему творческие порывы души. Для Св. Григория важно, что перед нами Лицо, потому так выверено говорит об исхождении, «показывает место Духа в непреложном триединстве внутрибожественной жизни» (Г. Флоровский).
Таким образом, требование признать Дух Божеством не философское изыскание, но Богооткровение, которое дается человеку, чтобы он стал богом. Ибо для того, чтобы следовать воле Божества, нужно исполнится Духа Святага. И только тогда придет понимание Учения Христова, проникнемся в Тайну спасения, обретем чудесное и потрясающее вдохновение.
«Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд. Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам. Сказал также им притчу: может ли слепой водить слепого? не оба ли упадут в яму? Ученик не бывает выше своего учителя; но, и усовершенствовавшись, будет всякий, как учитель его. Что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или, как можешь сказать брату твоему: брат! дай, я выну сучок из глаза твоего, когда сам не видишь бревна в твоем глазе? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Лк. 6: 36-42).
Господь призвал нас быть богами, поэтому не стоит удивляться, что человеческое должно претвориться в Божественное, став Богочеловеческим. Божественное же пришло во всей полноте в человеческое естество, воплотившись в нас, чтобы мы стали богами. Вот эту Божественную и человеческую Полноту во Христе отрицал Аполлинарий, тем самым, едва не разрушив таинство Троического Богословия, которое немыслимо без понимания Боговоплощения. Григорий Богослов яростно выступил против него, понимая опасность лжеучения для спасения человека. «Что не воспринято, то не уврачевано, не спасено, - это основная идея его сотериологии. И в полемике с аполлинаризмом Григорий с большею ясностью и силой раскрывает догмат о «существенном» соединении «двух естеств» «в едином Богочеловеческом Лике, - Единое Лицо»» (Г. Флоровский).
Рождение Христа нарушает физические законы природы, и небо и земля становятся иными. «И я провозглашу силу дня: Бесплотный воплощается, Слово отвердевает, Невидимый становится видимым, Неосязаемый осязается, Безлетный начинается, Сын божий становится Сыном Человеческим». В мир явился Бог, происходит то, что эллины назвали теофанией.
Но не просто произошло Богоявление, но Воплощение, а, значит, восприятие человеческого естества. «Он воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить, - говорит Св. Григорий… Сколько торжества доставляет мне каждая тайна Христова. И во всех главное одно, - мое совершение, воссоздание и возвращение к Первому Адаму».
Действительно, - «новое смешение и чудное срастворение». «Когда человек не стал богом, Сам Бог вселился в меня, сделался совершенным Человеком». «Бог от начала прост. Потом сопряжение с человечеством, а потом пригвожден Богоубийственными руками, - таково учение о Боге, вступившем в единение с нами».
Во Христе, говорит Св. Григорий, «естество приобщилось в сущего Бога, - не так как пророк или кто из людей Богодухновенных, приобщавшихся не Самого Бога, а чего-то Божественного, - но существенно, так что Бог в человечестве, как солнце в лучах».
Таким образом, в человеке присутствует Сам Бог, и Сам Бог принимает всего человека. «Кратко сказать, - заключает Григорий, - в Спасителе есть иное и иное». И прибавляет: «Но не иной и иной, - ибо то и другое в сраставорении, так что Бог вочеловечился и человек обожился, или как бы кто не выразился».
Как эту тайну выразить человеческими понятиями? Как объяснить необъяснимое. Св. Отцы часто используют образ огня и железа. Но необходимо уяснить христианскому сознанию тайну Лика Христова, заключенную в «Один» и «два». Но не два, а «Один из двух». Св. Григорий ясно различает во Христе два естества, - «естество, которое подлежит страданию», и «естество неизменяемое, которое выше страданий». Своими утверждениями Григорий Богослов желает окончательно похоронить арианскую ересь.
«Ибо было, когда Сей, тобою ныне презираемый, был выше тебя. Ныне Он человек, а был и несложен. Хотя пребыл и тем, чем был. Но восприял и то, чем не был». Это двойство и тайна имен прослеживается Святителем на протяжении всей Новозаветной истории. Вспомним Рождество, и увидим ясли и звезду. Но вся эта тайна имен относится к Единому, - «Единый Бог из обоих». «Он был смертен, но Бог; род Давидов, но Адамов Создатель; плотоносец, но бестелесен; по Матери Деве описан, но неизмерим… Ясли вместили Его, но звезда вела к Нему волхвов… Как человек Он был в борении, но как неодолимый в троекратной борьбе победил искусителя. Как смертный погружался Он в сон, и как Бог укрощал море. Утомлялся Он в пути, но у изнемогавших укреплял силы и колени. Молился, - но кто же внял мольбам умиленным погибающих? Он был жертва, но и Архиерей. Жрец, но и Бог» (Григорий Богослов).
Итак, в мир явилось не два сына, как учил Аполлинарий, а Единый Бог и Человек. Безусловно, Бог остается Богом, но человек обоживается, «Сильнейшее побеждает» - вот суть Лика Христа. Человеческое естество причащается Божественного. И потому не просто человек страдает и умирает, но и Бог. И, когда говорим о распятии Христа, то не человека только распяли, но и Бога. То же касается и рождения. Не просто рожден мальчик Иисус, но и Бог. Потому тот же Св. Григорий настаивал, что Дева Мария является Богородицей, - «Если кто не признает Марии Богородицей, тот отлучен от Божества». Пресвятая – Лествица на Небо и Первая после Христа обожженный Человек – Святая Святых. Путь к обожению открывается нам через «единосущное человечество Слова».
Вот этого не мог понять Аполлинарий. Как могут сраствориться в совершенном единстве «два совершенных»? Он мыслил по-человечески, и физические законы превносил в Божественные. Он думал, что во Христе «иной и иной», разделяя, таким образом, Богочеловека и совершая обыкновенное внешнее сложение, лишая человека обожения. Но не только этого лишал Аполлинарий. Доказывая действительность Богочеловеческого единства, он отвергал полноту человеческого естества во Христе. Это значит признать, что Христос есть совершенный Бог и несовершенный человек, т.е. подвержен, как и обыкновенный человек, греху.
Если так, то зачем несовершенного Адама изгнали из рая. Надо было пожурить и вернуть обратно. Если так, то зачем необходимо Непорочное зачатие, ели допустим грех; если так, то можно дойти до того, что Бог является грешником.
Признавая неполноту человечества во Христе, Аполлинарий отрицал соединение двух умов. Он полагал, что Бог воспринял тело и душу, но не дух, что он понимал под умом. Буквально – это воплощение, но не «вочеловечивание». Аполлинарий был трихотомистом, полагая во Христе, - плоть и душа – человеческие, а дух – Божество слова. Отсюда можно сделать вывод, что человечество Христа подобно нам, но не единосущно. Сама человеческая плоть во Христе для Аполлинария есть отвлеченность, существующее только в Слове, «принявшем ее в себя при соединении».
Строго говоря, он отрицает во Христе всякую человеческую самостоятельность и способность к движению. Человечество выступает органом Слова. Бог, по Аполлинарию, двигатель тупого движимого. Искренне жаль человека, так видящего суть Воплощения. Возможно ли в таком случае спасение? Как видим, это не просто философский спор, но вопрос жизни и смерти. И это прекрасно понимал Св. Григорий, писавший, что «если в Нем Плоть без ума, о я обманут, кожа моя, но чья же душа?» Получается, что не только человеческое во Христе отрицали, но и собственно человека последователи Аполлинария.
«Отвергая человека и внутренний образ, через вводимую ими новую и только видимую личину, они очищают только видимое наше… И когда вводят более только призрак плоти, нежели действительную плоть, вводят такую плоть, которая не испытывает ничего свойственного нам даже и того, что свободно от греха». И далее Григорий Богослов продолжает: «Божество с одною плотию еще не человек». Воплощение, таким образом, без вочеловечивания не дарует спасения. «Ибо невоспринятое не уврачевано, но что соединилось с Богом, то и спасено. Если Адам пал одною половиною, то воспринята и спасена только половина. Но если пал всецело, то со всецелым Родившимся, соединился и всецело спасается». «Да не приписывают Спасителю одних только костей и жил, и облика человеческого», - восклицает Св. Григорий., и завершает свою мысль, - «Соблюди целого человека и присоедини Божество».
Аполлинарий недоумевал, «как могут совместиться два совершенных». Но это человеческий взгляд, представляющий соединение двух тел. Совсем иначе в области «мысленного и бестелесного».
Св. Григорий говорит: «Смотри и я вмещаю в себя душу, и ум, и Слово, и Духа Святага. И еще прежде меня мир сей, т.е. сия совокупность видимого и невидимого, вмещал в себя Отца и Сына и Святага Духа. Такова природа всего умопредставляемого, что оно не телообразно и неразделимо соединяется с подобными себе, и с телами. И многие звуки вмещаются в одном слухе, и зрение многих помещается на одних и тех же видимых предметах, и обоняние, - на тех же обоняемых. Но чувства не стесняются или не вытесняются одно другим, и ощущаемые предметы не умаляются от множества ощущающих».
Конечно, знать, как совершилось соединение Бога и человека нам вряд ли дано. Но и то, что дано, можем познать через свой ум, чрез который и соединяемся с Богом, и который является Богообразным. Таким образом, Аполлинарий отрицает соединение «с ближайшим и наиболее сродным». По Аполлинарию «у них однородная личина и зрелищное лицедейство». Бога он поместил «под завесою плоти». Но это уже не Богочеловек. Странная теория!
Воплощение признавать, а вочеловечивание – нет. Причем, на том основании, что ум греховен. Но тогда и тело греховно.
Безусловно, спор шел о человеческом естестве. «Если воспринято худшее, чтобы оно освятилось воплощением, почему не быть восприняту и лучшему, чтобы оно освятилось вочеловечиванием. Если брение приняло в себя закваску и соделалась новым смешением, то, как же не принять в себя закваску Образу и не сраствориться с Богом, обожившись через Божество» (Григорий Богослов).
У Аполлинария же получается, что ум человеческий настолько болен, что неизлечим. Св. Григорий скажет ему: «Ты поклонник плоти, ибо вводишь человека, не имеющего ума». Напротив, ум человеческий скорее может быть исцелен, ибо есть Образ Божий. «Восстановление образа» и есть та задача, которую и пришел решать на земле Сын Божий.
Св. Григорий, пожалуй, первый, предвосхищая Соборы V века, заговорил о двух природах и Едином Лице. Знание об этом способствовало точному исполнению воли Божьей, вне которой невозможно спасение человека.
«Нет доброго дерева, которое приносило бы худой плод; и нет худого дерева, которое приносило бы плод добрый, ибо всякое дерево познаётся по плоду своему, потому что не собирают смокв с терновника и не снимают винограда с кустарника. Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его. Что вы зовете Меня: Господи! Господи! — и не делаете того, что Я говорю?
Всякий, приходящий ко Мне и слушающий слова Мои и исполняющий их, скажу вам, кому подобен. Он подобен человеку, строящему дом, который копал, углубился и положил основание на камне; почему, когда случилось наводнение и вода напёрла на этот дом, то не могла поколебать его, потому что он основан был на камне. А слушающий и неисполняющий подобен человеку, построившему дом на земле без основания, которы, когда напёрла на него вода, тотчас обрушился; и разрушение дома сего было великое» (Лк. 6: 43-49).
Исполнение Ее возможно только тогда, когда воспримешь Божество в себя. Но это восприятие не только в наслаждении Бопознания, но и голгофской жертве, вплоть до крестной смерти. Вот путь, который указал нам Христос, взяв на Себя весь грех человеческий, «изображая в себе нас», «как Глава целого Тела» (Григорий Богослов).
Господь идет вместо нас, идет, чтобы распять грех на Кресте, уничтожить его. Безгрешный распинается за нас грешных. Он не осквернился, но победил скверну и смерть. Св. Григорий песнословит «Крест и гвозди, которыми я разрешен от греха».
Однако смысл, происшедшего на Голгофе события, выражается не только в понятиях жертвы и воздаяния. «Остается исследовать вопрос и догмат, многими оставляемый без внимания, но для меня весьма требующий исследования, - говорит Св. Григорий в своем Пасхальном слове. – Кому и для чего пролита сия излиянная за нас Кровь – Кровь великая и преславная Бога, и Архиерея, и Жертвы. Мы были во владении лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти, спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена. Если лукавому, то как сие оскорбительно! Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но Самого Бога, за свое мучительство берет такую безмерную плату, что за нее справедливо было пощадить и нас. А если Отцу, то, во-первых, каким образом? Не у Него мы были в плену. А, во-вторых, почему кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцем, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна. Не видно ли из сего, что Отец приемлет (жертву) не потому, чтобы требовал или имел в ней нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя Силою, и воззвах нас к Себе чрез Сына, посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому Он оказывается во всем покорным».
Кажется, что нет ответа на вопрос. Но он есть, и краткий: «да будет прочее почтено молчанием» - говорит Григорий Богослов.
Для духовного же сознания христианина важно знать, что Крест – это победа Богочеловека над дьяволом. Голгофская жертва не перемирие между Добром и злом, Жизнью и смертью, но окончательная победа Бога над врагом рода человеческого.
После свершения первородного греха человеческое естество стало подвержено смерти, более того, наша душа являлась «трупоносицей». Но пролитой на Кресте Крови, тело человека стало очищаться. В одном месте Св. Григорий Крест назовет Крещением. И это правда. Где, как не в Крещении происходит победа Добра над злом, Жизни над смертью, где, как не в крещении, кровь человеческого естества, зараженная грехом, становится очищенной и освобожденной.
Григорий Богослов писал о двойном очищении, дарованном нам Христом: «Одно – вечного Духа, и Им очистил во мне прежние повреждения, рождаемые от плоти; Другое – нашей крови (ибо своею называю ту Кровь, Которую истощил Христос Бог мой), - искупление первородных немощей и избавление мира».
Т.е. Крещение означает фактическое рождение, только еще значимее, ибо в этом рождении есть и смерть, и воскресение. Причастившись Кресту, человек становится иным, или Новым.
Христос принял смерть, чтобы ее, саму смерть, победить. Не было бы смерти, не было бы Воскресения. И на Кресте, воистину, страдал Бог. О чем и говорит епископ Григорий в Пасхальный Великий день:
«В сей день, великий Христос воззван от мертвецов, к которым приложился. В сей день, отразил Он жало смерти, сокрушил мрачные затворы унылого ада, даровал свободу душам. В сей день, воспрянув из гроба, явился Он людям, для которых родился, умер и возбужден из мертвых, чтобы мы возрожденные и избежавшие смерти, восхищены были с Тобою восходящим».
Можно сказать, что Христос есть некая «закваска для всего смешения». Всем нам даруется спасение во Христе, возможное, естественно, чрез обожение. А обожение – это великое домостроение, своеобразный подвиг восхождения, фундаментом своим имеющий исполнение Божественной воли. Тяжелейший труд, который обязательно будет вознагражден.
Да, еще вчера и сегодня нас искушает лукавый, но наступит обетованное завтра, зримое в жизни Христовой, Которой должны непрестанно следовать и учиться, взяв путь Господень за образец. Учиться великой Тайне Пресвятой Троицы, «озаряющей наши души всецелым Светом Божества».
Пребывающий в сиянии Божества, способен постичь Таинство Богобытия. Естественно настолько, насколько вместит его сознание. Тот, кто в страхе или невежестве покидает Божественный Свет, погружает себя в ветхое состояние не-бытия. Собственно, ад – это отсутствие Бога. Пришествие Бога, возможно, если начнешь призывать Его в своих молитвах. Но призыв должен сопровождаться не только стоном, но и добрыми делами, милостью к ближним и даже врагам.
Видимо, исходя из доброго побуждения и любовью к ближним, Григорий Богослов допускал загробное очищение. Он писал: «Может быть они будут там крещены огнем, - этим последним крещением, самым трудным и продолжительным, которое поедает вещество, как сено, и потребляет легковесность каждого греха».
Однако это он говорил о христианах, не успевших раскаяться при жизни. Другое дело не исповедующие Христа Богом: «Знаю огнь не очистительный, но карательный, - его на грешников всех одождит Господь, присоединив жупел и дух, - это уготованный диаволу и ангелам его, или тот, который предходит Лицу Господа и попаляет окрест враги его». Правда, Григорий делает оговорку: «Если только кому не угодно и здесь разуметь это человеколюбивее и сообразно с достоинством наказующего».
Ориген предоставлял Господу полное всепрощение. Но это был мечта впечатлительного Востока, где мистическое, порой, подвергалось чувственным нападениям. Вдумаемся, возможно ли, не пожелавшему придти на трапезу Господню, быть в чертогах Его. Проблематично!
Тот, кто участвует в Таинстве Евхаристии, знает, чем грозит нераскаянный приход к Чаше Господней. Конечно, христианин, если он таковой не по названии, а по сущности, каждому жаждет спасения. Но справедливость такова, что его получают те, кто уже при жизни достиг обожения. Это возможно, если будем правильно славить Святую и Нераздельную Троицу.
В конце IV века это и власть поняла в лице Августов Грациана и Феодосия Великого, утвердившие постановления II Вселенского Собора специальным декретом. По всей империи признавалась правой вера, которую исповедовали великие каппадокийцы и их сторонники. Еретики же отлучались от церковного общения.
Это была не просто победа Кафолической Церкви над еретическими учениями. Это признание пути, по которому должно следовать всей вселенной. И что важно, во главе империи становились люди, не просто поддерживающие христианскую религию, но вошедшие в церковную ограду, принявшие Св. Крещение.
Особо хотелось бы сказать о личности Феодосия. Талантливый полководец! Не будет преувеличением, если назовем его последним великим императором Рима. Это был человек, который с самой юности помнил, что предстоит Лику Христову. Так было угодно Провидению, что он заболел и был при смерти. Согласно традиции его крестили, готовя к смерти. Но Феодосий выжил. Его уже не волнует власть человеческая, его мысли о Божественной Правде. Понимая свое недостоинство, просит Церковь молиться о нем, как человеке грешном.
Глава 7
«Когда Он окончил все слова Свои к слушавшему народу, то вошел в Капернаум. У одного сотника слуга, которым он дорожил, был болен при смерти. Услышав об Иисусе, он послал к Нему Иудейских старейшин просить Его, чтобы пришел исцелить слугу его. И они, придя к Иисусу, просили Его убедительно, говоря: он достоин, чтобы Ты сделал для него это, ибо он любит народ наш и построил нам синагогу. Иисус пошел с ними. И когда Он недалеко уже был от дома, сотник прислал к Нему друзей сказать Ему: не трудись, Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой; потому и себя самого не почел я достойным придти к Тебе; но скажи слово, и выздоровеет слуга мой.
Ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает. Услышав сие, Иисус удивился ему и, обратившись, сказал идущему за Ним народу: сказываю вам, что и в Израиле не нашел Я такой веры.
Посланные, возвратившись в дом, нашли больного слугу выздоровевшим» (Лк. 7: 1-10).
И Церковь по вере вымолила себе великого императора, грехи свои омывшего в водах Святого крещения. Престол Римской империи освятился, ибо идущий к обожению воссел на него. Цезарь был болен, но выздоровел, став смиренным Августом империи. Он принял Христа в свое сердце и к этому призывал своих подданных. Размышляя об этом человеке, начинаешь полнее понимать природу Богоустановленной власти. В начале его правления в Салониках случился мятеж, который был жестоко подавлен войсками Феодосия. Возможно, да и, скорее всего, он не был виновен в безумствах разбушевавшейся солдатни. Однако когда он пожелал войти в город, то был остановлен епископом Асхолием, не пожелавшим впустить в город императора, руки которого были обагрены кровью. И что же сделал могущественный Василевс? Отправил епископа в ссылку? Наказал за пособничество мятежникам? Нет. Принял епитимью и в рубахе кающегося грешника вошел в Салоники и в его кафедральный Храм. Феодосий показал образ христианского правителя, пример для подражания последующим властителям.
Сохранилось воспоминание о нем Аврелия Виктора: «Феодосий был спокоен, милостив, общителен; он считал, что отличается от прочих людей только своим одеянием. Он был благожелателен ко всем, особенно же – к хорошим людям. Он в такой же мере любил людей простых, как и восхищался учеными, но при том честными, был щедр и великодушен. В отношении наук, если сравнить его с учеными людьми, его образование было посредственным, но он был весьма проницателен и очень любил узнавать о деяниях предков. Он упражнялся физически, но, не увлекаясь и не переутомляясь».
Это был человек, которого ждала империя. К сожалению, на долю искренних и добрых приходятся тяжелые испытания. Это была переломная эпоха. Трудно управлять миро, зараженным языческим ядом и первородным грехом. Император вынужден был не только защищать империю от варваров, но и принимать деятельное участие в гражданских войнах. Ему удалось примириться с готами, но как обуздать жаждущих власти и покушавшихся на корону римских принцепсов. Он желал утверждения Имени Христова, но человек, забыв распятого за него Бога, рвался к земному владычеству.
В 383 году Феодосий вместе с Грацианом утвердили по всей империи Христианство. Но в том же году Магн Максим убивает Грациана, а его брат Валентиниан едва успел спастись, найдя приют у Феодосия. Старый мир, в котором гордость и раболепие сплелись в единый клубок, не желал сдаваться без боя. Язычество жаждало реванша. Вновь вспоминался Юлиан Отступник. Возможно в том, что наблюдалась некая реставрация язычества, виновны были и чересчур ревностные христиане. Того же Грациана Аммиан Марцелин характеризовал таким образом:
«Это был молодой человек, широко одаренный, красноречивый, сдержанный, воинственный и вместе с тем мягкий, и он мог бы пойти по стопам лучших императоров прошлого, если бы не склонность к забавам, которая под развращающим влиянием ближайших к нему лиц обратила его к пустому времяпрепровождению наподобие императора Комода, хотя он и не проявлял при этом его кровожадности. Как Комод, взявший в себе в привычку убивать метательным оружием диких зверей в присутствии зрителей, впадал в нечеловеческий восторг, если ему удавалось сразу перебить сотню львов, выпущенных на арену амфитеатра, причем каждая стрела поражала с первого раза, так и Грациан с восторгом убивал стрелами зубастых зверей в загонах, огороженных загородками. Многим серьезным делам Грациан не придавал значения. И это в то время, когда будь даже власть в руках Марка Аврелия, то и тот едва ли сумел он справится с тяжкими бедствиями государства, не имея равных себе помощников и разумных советчиков».
Аврелий Виктор добавит: «Грациан был образованным выше среднего уровня человеком, слагал стихи, красиво говорил, умел разбираться в контроверсиях по правилам риторики…
Грациан пренебрегал военным делом и предпочитал старому римском войску небольшие отряды аланов, которых нанимал себе на службу за очень большие деньги, и настолько увлекался общением с варварами и чуть ли не дружбой с ними, что иногда даже появлялся перед народом в варварской одежде, чем вызывал к себе ненависть у воинов».
Старый мир держал только что вошедших в Храм. Нельзя служить двум господам. Это ведет к разрушению и смерти. Это и случилось с Грацианом, а после с его братом Валентинианом, пытавшегося победить могущественного Арбогаста.
Эти убийства юных императоров были прелюдией к поздней реставрации эллинизма.
Узурпатор Евгений на Западе восстанавливал древнюю религию. Но это был частный возврат. Общего возвращения к эллинизму уже не могло быть. Правление Евгения представляло собой агонию эллинизма.
Под Аквилеей в 394 году Феодосий разгромил Арбогаста и Евгения, разгромил их тиранию сердца и властолюбия. Великий император надеялся, что это последняя битва гражданской войны. Но великим людям часто не везет с сыновьями. Отцы достигают власти, оставаясь внутренне свободными от властолюбия, дети же, становясь цезарями, не выдерживают испытания властью. Со смертью Феодосия имперский Рим фактически канул в лету. Огромное государство было разделено между двумя сыновьями Феодосия: Аркадием и Гонорием. Восток со столицей в Константинополе достался Аркадию, Запад, со столицей в Равенне, Гонорию. Пройдет всего 80 лет и Западный цезарианский Рим прекратит свое существование. Современники, надо признать, этого разделения практически не заметили. Но именно в это время Христианский мир разделялся на две части: восточная часть все более эллинизировалась, западная – латинизировалась.
Формировалось особое сознание у каждой этнической группы, чему способствовала своя государственная жизнь, свой стиль общественных отношений. Кроме того, новые общественные центры заявляли свое право на первенство. Новый Рим хотел быть равным Ветхому Риму. Это было закономерно, учитывая тот факт, что старый Рим упорно продолжал держаться за старые языческие традиции. Уже на Втором Вселенском Соборе в 381 году римские легаты болезненно реагировали на третий канон, уравнивающий два Рима.
Логика была не только политическая. Новый Рим формировал новую христианскую империю, утверждался догмат Пресвятой Троицы. Это утверждение было победой восточного Богословия: Запад принимал относительное участие, согласившись с убедительными доводами каппадокийцев. Ветхий Рим волновал вопрос подчинения епархий. В то время как Восток отстаивал право епархий на автономию, папы ссылались на то, что их власть от Апостола Петра, что до сих пор является спорным утверждением. Но корни разделения Кафолической Церкви, которое произойдет в 11 веке, конечно, в IV веке. Рим готов был утверждать Истину огнем и мечем; Восток призывал сораспяться Христу, смиренно ожидая чуда Преображения в покаянном плаче; Запад врывался в языческие храмы, убивая жрецов и весталок. Так по их понятиям утверждалась Жизнь. Восток упразднял смерть силою Иисуса Христа.
«После сего Иисус пошел в город, называемый Наин; и с Ним шли многие из учеников Его и множество народа. Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с нею из города. Увидев ее, Господь сжалился над нею и сказал ей: не плачь. И, подойдя, прикоснулся к одру; несшие остановились, и Он сказал: юноша! тебе говорю, встань! Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить; и отдал его Иисус матери его. И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой. Такое мнение о Нём распространилось по всей Иудее и по всей окрестности» (Лк. 7: 11-17).
Восток воскрешал, Запад загонял в храмы, Восток животворил, Запад чудил. Восток углублялся в себя, Запад разворачивал деятельность вовне. Посмотрите, какими именами славен Восток! Афанасий Великий, Василий Великий, Арсений Великий, Пахомий Великий, Евфимий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Климент Александрийский. Не хватит бумаги, чтобы перечислить сонм Светильников Божьих. Есть и на Западе. Но почему-то почитание восточных почти забыто. В то время, когда Восток всегда с любовью обращается и к Иринею Лионскому, и к Августину, и к Амвросию Медиоланскому. У Запада сегодня с уст не сходят имена Франциска Ассизского, Екатерины Сиенской, Игнатия Лойолы, святость которых весьма сомнительна. Они определяют ментальность и мировоззрение западного человека.
На Востоке всегда выше ценилась созерцание Божества, чем суетливая внешняя деятельность, которую воспринимают зачастую как трудную и необходимую обязанность. К чему суета, бесконечные путешествия, когда Бога можно узреть, очистив покаянием свое сердце. Брат Василия Великого, епископ города Ниссы, Григорий скажет: «Зачем стараться делать то, что не делает ни блаженным, ни к Царствию Небесному близким».
Уже тогда появилась мода совершать паломничества к Святым местам, надеясь таким механистическим способом получить отпущение грехов. Видимо, в этом первая предпосылка индульгенций. Св. Григорий напишет: «Да и что большого получит тот, кто побывает в этих местах, - точно Господь доселе телесно в них обитает, а от нас удалился, или будто Дух Святой обилует среди иерусалимлян, а к нам не может прийти… Перемена места не приближает к нам Бога. Где бы ты ни был, Господь придет к тебе, если обитель души твоей окажется такова, что Господь мог веселиться в тебе и ходить… А если внутренний человек твой полон лукавых помыслов, то хотя бы ты и был на Голгофе или на горе Масличной, или под памятником Воскресения, - ты столь же далек от принятия Христа в себе, как и тот, кто и не исповедовал начала веры».
Действительно, что нового, - вопрошает Григорий, - узнаешь в Иерусалиме? «Что явившийся Христос был истинный Бог, - это мы исповедовали прежде, чем были на месте и после сего это вера не уменьшилась и не увеличивалась. О вочеловечевании чрез Деву мы знали и прежде, чем были в Вифлееме. И воскресению из мертвых мы веровали прежде, нежели видели гроб. Что истинно было Вознесение и исповедовали прежде, нежели увидели гору Масличную».
Св. Григорий не отрицает значения Святых мест, но важнее «из тела путешествовать ко Господу, нежели из Каппадокии в Палестину». Сердце, жаждущее и взыскующее, Господь всегда посещает. Суета же «все время томится муками рождения и никогда не разрешается живым младенцем».
Познание Бога начинается с покаянного плача и смирения. Чрез плач наинская вдова не только сына обрела, но и увидела Новую реальность. Это реальность - Бог, созидающий из своих верных Церковь, Глава же Церкви – Христос. Он денно и нощно управляет Своей Церковью: Он не нуждается в заместителях, ведает каждое наше движение. Потому-то на Востоке в первую очередь стремились к созерцательной жизни, созданию духовного и обожженного человечества. Не просто важно было воскресить сына наинской вдовы; в результате этого события происходил нравственный переворот в юноше, которого вернули к жизни. И в этой жизни был Бог, в этой жизни было чудо и рождение Нового человека. Наступило осознание беспредельности и полной свободы, которую даровали Абсолютная Любовь и Добро. Смысл Бытия стал в стремлении к Бесконечному, не имеющему никаких пределов.
Господь для того и разрушает смерть, потому что она ставит пределы не только жизни, но и любви, добра и блага. В конце концов, смерть хочет ограничить наше познание Бога. Это ограничение и разрушает Христос, призывая верных следовать за Полнотой, к собственному бессмертию, в котором человек обретет Бгообщение.
Итак, смысл жизни, согласно учению восточных богословов, в пути к Богу. Недаром Св. Писание в Песнях Соломона изображает «бесплотное, духовное и невещественное сочетание души с Богом»..
Конечно, Бог непостижим. Но в человеке заложена жажда знания. И не ответит на эту жажду Господь не может. Он отвечает любому вопрошателю, тем более, если это Иоанн Креститель.
«И возвестили Иоанну ученики его о всём том. Иоанн, призвав двоих из учеников своих, послал к Иисусу спросить: Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого? Они, придя к Иисусу, сказали: Иоанн Креститель послал нас к Тебе спросить: Ты ли Тот, Которому должно придти, или другого ожидать нам? А в это время Он многих исцелил от болезней и недугов и от злых духов, и многим слепым даровал зрение. И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне!» (Лк. 7: 18-23).
Господь отвечает делами, при этом, давая возможность самому человеку узнать Его Бытие. Отвечая Иоанну, Господь показывает, что Он не просто Человек, но Богочеловек, пришедший выправить искаженное человеческое естество. Бог своими действиями возвращает человеку его первоначальный образ. Христос пришел в мир, чтобы человек при Его помощи очистился от греха, стал узнавать Своего Творца. Ибо тот, кто увидит Творца, не сможет забыть Его Свет. Таковой станет чуждым чувственным увеселениям и хаотическим страстям. Ищущий Истину должен «выйти из всего видимого, стать вне вещественного мира, отрешиться от покровов плоти, обточить дочиста на себе все излишнее и телесное, чтобы всецело и вполне претворившись в мысленное и невещественное, соделать себя самым явственным изображением красоты Первообраза». Светлой душе, продолжает Св. Григорий, «должно не иметь в себе ничего, кроме Бога, ни на что иное не обращать внимания». Тогда достигнем Богоподобия.
Душа, ставшая на ступень небесной лествицы, познающая свое состояние, становится отражением Самого Бога. И это отраженное Бытие становится реальностью не только сознания, но и физического существования. Человек становится участником со-бытия: «Не как зрелище какое, - говорит Св. Григорий, - пред лице очистившему душу предлагается Бог».
В этих размышлениях Св. Григорий близок к эллинизму Плотина, считавшему, что Бога можно познать через самопознание. И на этом пути познания необходимо брать для себя образцы подражания. Например, Св. Григорий обращается к знаменитому Моисею, к его духовному становлению и освящению. На Синайской горе Моисей внимал Богу один, ибо только он был внутренне готов вести беседу с Богом. Он восходил на гору, окутанную мраком и пылающим огнем. Из этого огненного мрака с ним говорил Господь, - «воздух силою Божией без способствующих выговору орудий сам образовал в себе членораздельное слово. И это слово не только было членораздельное, оно узаконило Божественные повеления». Происходило реальное сближение человека и Бога, не толпы народной, но человеческой личности и его Творца. Вступить в Тайну Божью может только человек в высшем смысле этого слова, - «ибо проникнув в неисповедимость Божественного тайноводства, там и сам уже незримый, сопребываем с Незримым».
Бог есть Свет, но суть восхождения Моисея в том, что он познает Бога во мраке. Была Неопалимая Купина, потом Огненный Мрак, Который непостижимым образом просветил Моисея. Эти ступени, по Григорию, необходимо пройти каждому, кто хочет приблизиться к Богу. Вначале свет, потом, когда отрешил от себя ветхий мир, вступаешь в некое облако, затеняющее Незримого, после же душа входит в Святая Святых. И «отовсюду объята Божественным мраком, в котором, поелику все видимое и постигаемое оставлено вне, обозрению души, остается только Невидимое и Непостижимое, и в сем-то мрак - Бог». Он «там, куда не восходит понятие».
Все мыслимые объяснения Божества будут носить приблизительный характер, потому-то Христос отвечает своему Предтече, указывая на деле более или менее понятные обычному человеку вещи. Кто-то удовлетворится буквальным следованием ответу, кто-то будет искать скрытый и таинственный смысл Богосказанного. И тот и другой путь приемлем. Но следование вослед к Богу, чем выше по небесной лествице, предполагает осознание своего несовершенства. Несовершенный понимает, что истинное знание еще впереди и не успокаивается, ибо, познавая Бога, познаем себя.
Понимание того, что Бог непостижим, есть первая ступень к Боговедению. Тот, кто полагает Божеству предел, совершает Богоубийство. Именно поэтому так страшны еретические соблазны, и так важна борьба с ними. Ересь отвлекает человека от его реального путешествия на Синайскую гору в Нерукотворную Скинию Сияющего Завета.
Это невещественное Сияние есть высшее совершенство, ибо само по себе, является, по слову Св. Григория, Словом Божьим. Можно сказать, что Моисей беседовал на горе с Христом. Но, к сожалению, не всякому дана встреча с Богом.
Народ, пред которым шла Скиния Завета, отступился от своего Творца. Отчасти это произошло в силу примитивного мышления, которым страдало иудейское сознание. Но таковое мышление поражает человечество весьма часто. История знает много примеров, когда человечество падало, но потом с помощью Божьей начинало свое восхождение. Но эти восхождения были подготовкой нового падения, после которого не происходило нравственного переворота человеческого естества. Такой переворот совершил Христос, воплотившись в человека, став Богочеловеком. Он предложил свободное восхождение по лествице Божественного Бытия. Каждая следующая ступень открывает знание о великом. Но то, что казалось великим на второй ступени, оказывалось малым на третьей.
Моисей просит показать Славу Божью, И Бог «соглашается уступить желанию просящего и не отрекается даже присовокупить ему благодати, но при этом, и вводит в отчаяние, объявляя, что просимое не вместимо для жизни человеческой».
Ветхозаветный пророк увидел только «задняя Божия», т.е. последователь Истины должен неотступно следовать за Ней. «Моисей, нетерпеливо желающий видеть Бога, научается теперь, как можно увидеть Бога, - что это значит идти вслед Бога, потому что мимохождение Божие означает введение во след». Потому и дано нам видеть нашего Творца. «А кто в движении, - пишет Св. Григорий, - уклоняется в сторону или направляет взор, чтобы видеть ведущего в лицо, тот пролагает себе иной путь, а не пролагаемый Вождем». Видимо, увидеть Лицо Божье, значит, быть сожженным Его славой. Хотя, в принципе, это невозможно, ибо произойдет уклонение или падение, как это и случилось с тем херувимом, который попытался стать вровень с Богом. Св. Григорий предупреждает: «Не становись лицеем к Лицу перед ведущим, потому что тогда шествие твое непременно будет в противоположную сторону, - доброе не в лицо смотрит доброму, но следует за Ним». Увидеть Лицо, значит, стать напротив, т.е. логически быть противником.
Но Бог ставит человека, в древности, для примера, Моисея, на Камень, а Камень сей есть Христос, т.е. Абсолютное Благо и Добро. Христос стал основанием человека, с помощью Которого он становится способным к восхождению. Стать, значит, сорваться вниз. «Кто восходит, тот, конечно, не стоит, и кто стоит, тот не восходит» (Св. Григорий Нисский). Но восхождение способен совершить, имеющий твердую решимость не отступать, «а быть живым, живым и только, живым и только до конца» (Б. Пастернак).
Потому и к Моисею, полагает Св. Григорий, Господь благоволит, ибо он «не имеет удовлетворения в добре, но всегда стремиться к большему». Если бы было иначе, то Моисей не был бы пророком Божьим.
Бог бесконечен и само стремление к бесконечному определяет человеческое естество способным к горнему Бытию, к Богообщению. Это стремление должно опираться на волю, поддерживающей вечный поиск Беспредельного и Непостижимого Бога. И «исхождение из Того, в чем пребываем, делается вхождением в превышия блага».
Но, чем выше восхождение, тем более, христианин испытывает муки творчества и томление любви. А то, что было значительным вначале, уже воспринимается как чистое и детское впечатление. «Ибо таково причастие Божественного блага, – замечет Св. Григорий, - что в ком оно бывает, того делает большим и более восприимчивым, будучи им воспринимаемо в приращении силы и великости, так что питаемый всегда растет и никогда не прекращает расти». В любовной жажде душа ищет горнего и наиболее горнего, - «и сего достигши, снова сетует, как имеющая нужду в благе, огорчается и затрудняется, как не получившая еще предмета своего вожделения», - размышляет Св. Григорий.
Душа жаждет Любимого, но мысли, набегая одна на другую, не успевают объять Его, - «ибо непременно оказывается Он выше и вне образов и понятий, убегал от приближения мысли», но душа, смертельно раненая любовью, жаждет быть рядом, подобно Суламифь, рядом со своим Любимым, вверху иерусалимской горы.
Вот путь, который пролагали восточные Отцы, опытом своим провидевшие Бога, как и древний пророк, крестивший Господа.
«По отшествии же посланных Иоанном, начал говорить к народу об Иоанне: что смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую? Что же смотреть ходили вы? человека ли, одетого в мягкие одежды? Но одевающиеся пышно и роскошно живущие находятся при дворах царских. Что же смотреть ходили вы? пророка ли? Да, говорю вам, и больше пророка. Сей есть, о котором написано: вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. Ибо говорю вам: из рожденных женами нет ни одного пророка больше Иоанна Крестителя; но меньший в Царствии Божием больше его. И весь народ, слушавший Его, и мытари воздали славу Богу, крестившись крещением Иоанновым; а фарисеи и законники отвергли волю Божию о себе, не крестившись от него. Тогда Господь сказал: с кем сравню людей рода сего? и кому они подобны? Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали. Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. Пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана премудрость всеми чадами ее» (Лк. 7: 24-35).
Предтеча – Ангел Господень, прорекавший наступление Нового мира и Новой эры, в которых Христос становится центром мироздания Заслуга Св. Иоанна неоценима, ибо он только стоял в преддверие Нового Царства, но тем не менее, бесстрашно проповедовал Его, рождая в мироощущении и мировоззрении человека Богобытие. Так и Св. Отцы смело шли на борьбу с миром, лежащим, по слову Апостола, во зле, несмотря на то, что их упрекали в безумии. Они боролись за догмат Святой Троицы, или за постижение Непостижимого. Еретикам всех мастей трудно было понять антиномии Православия. Им хотелось пригладить Божественное Бытие, сделать понятным, т.е. низведя Бога до собственного примитивного мышления. Тем и опасна ересь, что пытается Несопоставимое сопоставить.
Ей-Богу, в этом отношении, атеисты, при всей их ограниченности, поступают более честно. Хотя, если честно, атеистов в природе нет. Атеизм – это неудовлетворенность изголодавшейся души, не желающей, однако, что-либо менять. Это удобная форма существования для профанов и дилетантов. Образ существования, или, вернее сказать, имитация когда-то услышанной и воображаемой ими действительности. Кроме того, это форма религии, которая отрицает, что Бог существует. Но интересно то, что когда приходит беда, вспоминаются все Святые и Господь.
Для четвертого века атеизм был не характерен. В этот век Отцы призывали заключить брак с Самим Богом. В этом браке происходила мистическая встреча с Творцом всего Сущего. Происходило возвращение в Адамово бытие, когда происходило свободное собеседование с Богом. И в этом собеседовании происходит таинственное преображение человеческого естества. Как это происходит, мы не знаем. Да и стоит ли зацикливать сознание на понятиях о Боге. «Всякое понятие, составляемое по естественному уразумению и предположению согласно с каким-нибудь удобопостижимым представлением, созидает Божий кумир, а не возвещает о Самом Боге» (Св. Григорий Нисский).
Действительно, человеческий ум судит категориями, им же создаваемых понятий. В этих понятиях искать Бога бессмысленно. Стоит удивляться тому, что люди, называющие себя учеными, не замечают очевидных фактов, попадая в хитросплетенные ими же сети.
Например, смешно слушать, когда спорят об именах Божьих. Очевидно, что Бог ни в какое имя не вписывается и соответственно не имеет и собственного. Божество несложно, Его суть ясна и проста. Бога нельзя разложить по полочкам и начинать изучать, словно алфавит. Нет буквы, которая бы указала человеческому уму начало. «Как некое обширное море, оно не дает никакого знака, указующего на какое-либо начало». Здесь положена граница нашим умствованиям. Святитель Григорий скажет:
«Ибо в рассуждении Его не представляется ничего, - ни времени, ни места, ни цвета , ни очертания, ни вида, ни объема, ни количества, ни протяжения, ни иного чего именующего, именования, вещи или понятия». Как познать Бога?
Созерцай в движении, в котором нет предела, т.е. постарайся последовать в беспредельность Божественного Бытия.
Потому жалким видятся потуги древних фарисеев исследовать плоским своим умом Немыслимое, собственно таковыми они остались и спустя триста лет. Им не понять духовного странничества христиан, наполненного глубоким смыслом. «Господь не знать, что-либо о Боге, но иметь в себе Бога называет блаженством», - писал Св. Григорий.
Тот, кто взошел в горние выси, фарисейские вопросы задавать не будет, ибо станет частью Божественного Бытия. Безусловно, он станет той частью, которой достоин. Совершенно очевидно, что у каждого особый путь постижения Божества; ум каждого человека взыскует тот образ Божий, который он способен постичь на определенном этапе своего странничества, при этом старательно очищаясь от чувствований. И вот то неуловимое, что убежало от чувств, ум превращает в некий образ, наиболее приближенный к Сути. И «соответственно рождающемуся у каждого разумению о предмете, сколько-то возможно выражает мысль, сближая как можно более значение речений с сущностью постигаемого» (Св. Григорий Нисский).
Можно сказать, что наш язык и наше понимание становятся символичными. Говорить о Боге можно только, применяя символы, ибо не одно понятие не будет точным. Но каждый символ будет только тогда наполнен смыслом, когда человек пройдет через живой, личный и творческий опыт. В этом опыте приходит понимание, что у Бога много имен, соединение которых поможет нам получить способность к мысленному созерцанию и ведению Бога. Эти имена, по слову Св. Григория, «кажутся какими-то искрометными воспламенениями, которые не могут сделать в точности видимым заключенного в них смысла… Но ты, прияв их в себя, чрез веру сделайся подъяремником Того, Кто по вселении в тебя намерен у тебя воплотиться. Ибо ты – престол Его, а соделаешься и домом».
Хочешь быть в Троице? Стань Ее домом. Это наиболее приближенное к совершенству знание, дающее возможность осознать и суть Божественных имен, которые Св. Пастырь из Ниссы подразделяет на два типа: «Первый, - это имена отрицающие, дающие представление о Божественном бытии, чрез прямое противопоставление свойствам бытия тварного, чрез освобождение мысли от тварных признаков». «Заключающиеся в каждом из этих наименований значений указывает только на отстранение ближайшего к нашему разумению, но не изъясняет самого естества, от которого отстранено несвойственное ему».
Собственно, Св. Григорий воскрешает древний метод апофатического Богословия, причем идет дальше его. В некоторых утверждениях он видит противоположность высказанному. Например, начало предполагает безначальность, а благо - отсутствие зла. «Эти имена как бы составляют перепись какую или перечень тех понятий худого, которые к Божеству не приложимы». Эти имена отражают, таким образом, путь нашего разума, «чрез очистительное отвлечение восходящего к неизреченному Боговедению» (Г. Флоровский).
И второй тип имен, производных от Божественных энергий, «ибо Невидимый по естеству делается видимым в действиях, усматриваемый в чем-нибудь из того, что окрест Его» (Св. Григорий Нисский). В этих именах сути Божьей нет. «Превысший всякого имени, - говорит Св.Григорий, - получает от нас многоразличные именования по различию благодеяний». В этих именах действие, «которые касаются нашей жизни». И в этих же именах закрепляются достойные Божества умопредставления . «Все рождающиеся у нас понятия о Божеском естестве мы выражаем в форме имен, так что никакое название не прилагается к Божескому естеству без какого-либо особенного понятия».
Конечно, единичное действие не может дать полного представления о действующем.
«Если бы хотелось мне узнать, что-нибудь о ветре, - говорит Св. Григорий, - и ты указал бы на груду песку, нанесенную ветром, или на кучу соломы, или на поднятую пыль, не дал бы ты дельного ответа на вопрос».
Зная действие Божье, начинаем понимать, что в Нем есть основание «соответствующее всем подобным понятиям». «Усматриваемые по вселенной чудеса доставляют содержание богословским понятиям, по которым именуем Божество Премудрым, Всемогущим, Благим, Святым, Блаженным, Вечным, так же Судиею, Спасителем и подобным тому» (Св. Григорий Нисский).
Но в чуде явленная слава Божья проявляется лишь отчасти. Нам явлено то, что под силу нашему разумению. Так и с Божественными именами. Нам дано знать то, что должны знать. Богословское знание же утверждало невозможность дать имя Богу, которое бы соответствовало Его естеству. Дальнейшее углубление в данную проблематику поведет знание по кругу и превратится в порочный круг сомнений.
Поэтому Св. Отцы предпочитали обращаться к живому творческому опыту Богообщения. Этот опыт помогал преодолевать многоразличные ереси многих суесловов. В IV веке появились евноминиане, дававшие Богу имена и получалось, что эти имена, а не сам Бог, выступал у них в роли Божества. Сознание искажалось, терялась нить, связующая с Богом. Св. Писание четко указывало на невозможность соответствия имен и Бога. Само наименование Сущность как раз это и подчеркивает.
Иудеи не понимали Сущности, поэтому Воплотившийся Бог для них стал соблазном, как в IV веке для многих станет соблазном догмат Святой Троицы. Великое Таинство будут измерять линейкой. Как на уроке математики циркулем будут вычислять Вселенную. Почему-то вдруг стал волновать вопрос происхождение языков. Наблюдая за историческим процессом, можно заметить, что в переломные эпохи волнует именно этот вопрос. Видимо, происхождение языков тесно связано с проблематикой имени.
Как известно, в результате вавилонского столпотворения произошло разделение на народы, которым Господь дал право творить язык. «Он дал естеству нашему силу, а уже сами мы делаем дом, семью, меч, плуг и вообще нужное для жизни». В таком же смысле «и сила, т.е. возможность слова, есть дело Создавшего наше естество таковым» (Св. Григорий Нисский).
Господь дает возможность, а человек реализовывает ее или не реализовывает. Таким образом, человек творит язык, а значит и имена в силу данного ему «примышления». «Примышление», определяет Св. Григорий, подобно своему брату Василию Великому, «есть способность открывать неизвестное, отыскивающее дальнейшее при помощи ближайших выводов о том, что составляет предмет занятий».
Можно сказать, что творческое вдохновение мысли «более тонкое и тщательное исследование мыслимого», как определял Св. Василий Великий.
Действительно, человеку свойственно размышлять. Размышляющий дает именование. Но имена непроизвольны, ибо в противном случае являлись бы пустышками. Но в то же время имя предполагает умысел. «Разумная сила души, происшедшая таковою от Бога, затем сама собою движется и взирает на вещи, а для того, чтобы знание не потерпело слитности, налагает на каждую из вещей как бы некие клейма, обозначения посредством звуков» Св. Григорий Нисский различает созерцание, восприятие предметов и их познание. «Поелику нам невозможно всегда иметь пред глазами все существующее, то нечто из того, что всегда пред нами, мы познаем непосредственно, а другое напечатлеваем в памяти. Но сохраняться в памяти раздельно ничто не может иначе, как если обозначение именами заключающихся в нашем разуме предметов не даст нам средства отличать их один от другого».
Вообще именование связано с опытом, который, что свойственно человеку, изменчив. Кроме того, имя означает определенное понятие, что совершенно ни к чему, касаемо Непостижимого – «когда Самая находящееся Мудрость и сила неслитно и раздельно объемлет естество Сущего». Т.е. созерцание и постижение совпадают в Боге.
С другой стороны именования и понятия тварной природы так же не способны полно объяснить суть вселенной, т.е. всего сотворимого. Любая наука укажет, что до конца не ведает сути вещей. Она будет стремиться к познанию, но вряд ли достигнет предела, ибо познание космоса, например, бесконечно. Однако данный факт не остановит человека.
Наверно, поэтому он хочет выявить природу имени, которое, по мысли Св. Григория, является знаком и поэтому связано с предметом, - «примышление слов или усвоение имен имеет нечто общее с самими предметами», и это творческая связь, создаваемая силою разума. «Имя при-соединяется, при-мышляется к вещам, но не возникает из самой вещи» (Г. Флоровский). Имя не есть вещь, и в то же время – «всякое имя есть отметина и знак какой-либо сущности и мысли, сам по себе не существующий и не мыслимый»
Св. Григорий Нисский в данном рассуждении следует платоновскому Сократу. «Вещи обладают определенною природою и потому имена вещей, для того чтобы быть целесообразными, должны этому естеству соответствовать. Имена существуют. Их создает Законодатель, как некий художник имен. Но создает, конечно, целесообразно, воплощая, общую идею имени, как орудие мысли, в соответственной материи звука. Имя, по Платону, есть подобие вещи» (Г. Флоровский).
И познать саму вещь можно не по имени, а по созерцанию самой вещи. Ибо в каждой вещи скрыта своя определенность, которую установил Бог. Но так как это установление Непостижимого Бога, то и знание о вещи будет приближенным, что и пытаемся выразить словом и осмыслить.
«Мы по необходимости, наложив на вещи как бы знаки, посредством их объясняем друг другу движение ума. А если бы как-нибудь иначе возможно было бы обнаруживать движение разума, мы перестали бы пользоваться периодически услугою имен, яснее и чище беседовали друг с другом, открывая стремлениями разума самую природу вещей, которою занимается разум» (Св. Григорий Нисский).
Надо признать, что по мере восхождения к Богу, человеческий ум и все естество его становится бессловесным и простым. Там, где горнее, язык немеет. Наступает глубокое, полное смысла и без-мыслия, молчание.
Таким образом, созерцание, т.е. пребывание в Бытие Божьем, выше человеческого слова, которое есть производное рассуждение. Нет смысла в рассуждении, когда пребываешь в Божественном знании.
Однако это не значит, что отрицается Слово Божье. Происхождение языка, таким образом, тесно связано с Божественным Бытием. И Слово необходимо, чтобы указать человеку Божественную реальность. В этом отношении, крайне важно Св. Писание, которое Св. Григорий называет Символом, с помощью которого познаем Бога. Но Писание лишь отчасти передает лучи Божественной Правды. Библия – своеобразная стена, имеющая бойницы, из которых бьет Божественный Свет. Но все Писание богодухновенно, и каждая буква Священного текста наполнена глубочайшего смысла таинственного Богобытия. Хранение этой Книги в сердце своем должно стать смыслом жизни православного христианина, как и хранение православной веры, искажение которой древними почиталось как богохульство, и изменивших Ей предавали анафеме.
Св. Отцы Предание приравнивали к Писанию. Это особо важно. Ибо были те, кто, увлекшись чрезмерным созерцанием, стали отвергать Слово Божье и переданный Святыми отцами опыт. Строительство Нового человека необходимо было начинать с фундамента, которым являлись Предание и Писание. Именно поэтому с такой силой Св. Отцы боролись за чистоту догматического учения, за Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Только, находясь в Церкви, человек может найти истинное знание; только в Ней он крестится во имя Святой Троицы, тем самым реально соприкасаясь с Божественным Бытием; в Ней обретается слеза, которую может оттереть Господь. Эта Церковь потому истинная, ибо в Ней обитает сам Господь, распявший Себя за Неё.
В тот трагический и переломный век соборный Разум, исповедуя Святую и Непостижимую Троицу спасал угасающий во грехах мир. Неистовые и великие Отцы, обливаясь кровью и потом, шли вослед Христу; шли, чтобы обожить этот мир, который на них смотрел с осуждением и продолжал фарисействовать. Этот мир по-прежнему считал себя правым. В нем кое-что знали о Боге, и этого казалось достаточным. Отцы же шли вослед Богу с глубочайшим покаянием, веря, что Христос примет их, как принял когда-то великую грешницу.
«Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег.
И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром. Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница. Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его? Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил. И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит. Ей же сказал: прощаются тебе грехи. И возлежавшие с Ним начали говорить про себя: кто это, что и грехи прощает?
Он же сказал женщине: вера твоя спасла тебя, иди с миром» (Лк. 7: 36-50).
Знали, как и великая грешница, что перед ними Истина. Фарисействующие в сомнениях и ищут определения. Этот мир оставался в грехах, тешась своей академичностью и так называемыми «правильными» принципами. Симон у любви ищет предела, когда она беспредельна.
Этот мир прекрасно знает, что скверна не должна прикасаться к Святыни, а мертвое к живому; знает и остается в пороках, не желая прощения и очищения. Истинная же любовь принимает и кровоточивую, и самую страшную блудницу. Любовь принимает тех, кто глубоко осознал отсутствие любви, дойдя до адских глубин.
Таковым не до умных речений: для них спасителен плач и понимание Божественной бесконечности. Только Бесконечность способна простить падшее человечество, и снизойти до него, став Человеком. Только без греха. Став Человеком, Беспредельность взвалила на Себя Крест, взошла на Голгофу, чтобы исцелить наше больное естество.
Симону и его наследникам это было недоступно, но великая грешница сердцем узнала путь Господень, и потому слезами умывала нози Христовы. Из этого дома уйдет человек, ставшей святой, а останется все тот же фарисей. Она была мертвой и ожила, прикоснувшись к Жизни. Симон был полутрупом, им и остался. Прежняя грешница, прикоснувшись Вечности, стала человеком Нового мира, основателем которого был Богочеловек. И этот ми представлял собой не иллюзорное, но истинное и Неизменяемое Бытие. К этой неизменяемости стремилось падшее естество. И Божественная Вечность принимала Свое творение. При этом Господь позволял не просто прикасаться к Своей Вечности, но узнавать Ее, созерцать Ее непостижимость, превращая мгновение в частицу Вечности.
Отказываясь от греха, человек приобретал блаженство. Ибо подлинное Бытие означает Благо. Греховное же естество лишь имитация, иллюзия, отсутствие жизни, т.е. смерть, которая есть небытие. Благо же вбирает в Себя всю Полноту, являясь самодостаточной Сущностью, Своей Любовью Объемлющая космос. «Жизнь Вышняго естества есть Любовь», - скажет Григорий Нисский. Значит, прикоснувшийся Любви, становится частью Ее, уподобляясь Первобытию, выпрямляя свой искаженный образ.
Начинается познание Троической Тайны. Но тайна есть тайна и здесь «всякое высокоглаголание и велегласие есть некая неясность и молчание» (Св. Григорий Нисский). Троица для человека IV века виделась невозможной для понимания, стала камнем преткновения.
Иудеи понятное дело сразу отвергли Троический догмат. Это неудивительно, учитывая их очевидное неприятие Сына Божьего. Иной раз думается, что они не читали Св. Писания, свидетельствующее о Мессии и Святом Духе. Иудеи не могли принять Непостижимого Бога: им нужен был понятный и грозный Яхве. Бог, который прощает грешное естество, войдя в это естество, тупому фарисейскому сознанию было не переварить. Их обыденное сознание восхищалось Богом, Которого не знали. И, когда Он пришел, не могли принять Его: души были пусты, или наполнены мечтаниями и бесплодными художественными фантазиями. Отвергая Слово, отвергали и Дух Святой. Весь их трепет перед буквой отдает трупным запахом. Вся их жизнь была сплошным душевным движением по какому-то порочному кругу, из которого вырваться мешали традиции, обычаи, суеверия и обыкновенная житейская суета. Иудейский мир – это мир душевных, но не духовных людей.
Дух движет человека навстречу Господу, и падшее естество, вдохнувши Его, не зная буквенных выражений, оттерло слезами Сына и Слово Божье. Отец обличал, Дух двигал к покаянию, Сын прощал. Этого иудейский мир осознать был не в состоянии.
В какой-то степени продолжателями иудейской традиции выступили последователи Ария. Признавая на словах Бога непостижимым, на самом деле отказывали Ему в этой Сущности. Что касается эллинизма, то к началу V века он все более становился уделом людей малообразованных и связанных с сельским суевериями. Недаром язычников стали называть погаными. Так по-латински называли сельских жителей.
Чтобы приблизить понимание Троического Богословия, Св. Григорий будет проводить середину между иудаизмом и эллинизмом: «Ибо догмат иудея низлагается исповеданием Слова и верою Духа, а многобожное заблуждение эллинствующих уничтожается единством по естеству, отвергающим мысль о множестве. Но опять по подлежащем исправлении нечестивого предположения в том пусть останутся из иудейского понятия единство естества, а из эллинства одно различие по ипостасям. Ибо как бы неким исправление погрешающих о едином является число Троицы, а вращающихся в множество – учение о единстве».
В этой середине Истина и к ней за спасением пришло человеческое естество. Если не будет понимания Троического догмата, то не будет знания, кто прощает человеческие грехи. Если не Бог прощает, то кто? А если Бог? То, каким образом Невидимый Творец и Отец всего Сущего стал Видимым? Он – живое и самосущее Слово. Как ум человеческий неотделим от слова, так и Отец неотделим от Сына. Единосущность и нераздельность Отца и Сына безусловна, но в то же время и ипостасна. «Слово есть иное с тем, Чье Оно Слово, - потому что наименование некоторым образом есть относительное и в речении: Слово необходимо подразумевать и Отца Слову, - не будучи, чьим либо Словом, оно не было бы и Словом» (Св. Григорий Нисский).
Итак, и Отец и Рожденное от Него Слово ипостасны, т.е. в дому Симона Фарисея находилось Воплощенное Богослово, Вторая Ипостась Св. Троицы. И эта Ипостась неслиянна как с Отцом, так и с Духом. «Имя Отца указанием отношения к Нему совокупно с Собою привносит понятие об Единородном… С наименованием Отца познается ипостась Единородного».
Потому-то Св. Григорий выступал против Евномия, вводившего в Богословие «новые имена», например, «нерожденный», который «скрадывает у слушателей то понятие взаимного свойства, которое с именами само собою входит в мысль».
Подобным образом Святитель размышляет о Духе, - «по подобию нашего дыхания, которое обнаруживает собою силу слова и представляется нам вместе со словом» (Г. Флоровский). Для Григория Дух Божий – это «сопровождающий Слово и обнаруживающий Его действенность», причем не нечто преходящее, но постоянная величина. Главное – Святой Дух самостоятельная Ипостась и под ним необходимо понимать «самосущую силу, которая сама по себе в особой ипостаси представляется, неотделима от Бога, в котором Она: и от Слова Божия, Которое Он сопровождает, не в бытие изливается, но подобно Слову Божию, существует ипостасно».
Все Три едины, и Каждый есть Ипостась. Такое понимание Божества было за гранью человеческого понимания. Поэтому в каппадокийцах видели смутьянов, всколыхнувших церковный корабль. Противникам Троического догмата казалось, что нарушается единство. Пытались примирить непримиримое. Но Св. Отцы не пошли на поводу у соглашателей, для которых главное было не Богоугодие, но человекоугодие. Истина превыше всего – вот девиз каппадокийцев. Это примечательно, что в смутную и переходную эпоху находятся люди, способные зажечь Светильники и успевающие средь ночного бдения не забыть купить масла, спасая, таким образом, запутавшееся человечество.
Несколько Светильников осветили всю Вселенную; они светили и свидетельствовали о Свете, а не садились за стол переговоров; они проповедовали Единицу в Троице и Троицу в Единице. И тот, кто не принимал этой Святой Истины, отлучался от Евхаристического общения. Общих молитв с еретиками и отщепенцами Св. Отцы не устраивали. Они не ссылались на время и место, на обстоятельства, потому что Истина вне времени и места, вне обстоятельств.
Еретическим сообществам было не понять Троицу, они Ее разделяли, не понимая, что она нераздельна. Но каждое имя Божье означает действие, но это действие, повторюсь, принадлежит всей Троице.
Таким образом, все, что имеем, имеем от Отца, Сына и Св. Духа. И имеем одну жизнь, а не три, как скоморошествовали противники Троического догмата. Господь един и человека приобщает к единству. Однако человеческие понятия, как уже говорилось выше, не применимы к Божеству. Богомыслие предполагает другую систему координат В Троице наблюдаем тожественное действие, - «одно движение и распоряжение благой воли, переходящее от Отца чрез Сына к Духу… Вся промыслительность, попечительность и бдительность над вселенной, - говорит Св. Григорий, - едина, едина, а не трояка, - Святою Троицею совершается, однако не рассекается троечастию по числу созерцаемых верою Лиц, так чтобы каждое из действий, само по себе рассматриваемое, было или одного Отца, или особо Единородного, или отдельно Святого Духа» - вот вопрос, который волновал христиан и приводил в смущение. Даже такой великий мыслитель как Ориген предполагал разделение действий по ипостасям, что ему представлялось логичным. Но эта логика ведет к тому, что действие каждой ипостаси, нисходя во Вселенную, по мере удаления от Божества затухает: исчезает или уменьшается сила и власть, что в принципе невозможно.
У Григория Бог действует также по порядку Лиц, но это действие внутритроическое, как раз-то и соответствующее нераздельности и единосущию. И это единосущное и нераздельное действие непрерывно, «ибо в предвечном естестве нет расстояния и неосуществленной среды». Там, где Троица нет протяженности или пустот.
Вообще, говоря о Боге, необходимо забыть наши представления о времени и пространстве. Так же нелепо выглядит принижение или возвышение одного из Лиц Пресвятой Троицы. Это все равно, что Бог «делается старше или моложе самого себя» (Св. Григорий Нисский).
Так же еретично предполагать, будто бы когда-то не было Сына, ибо, если это так, то логично вытекает небытие Отца, т.е. происходит тихое впадение в детско-атеистический маразм. Таковые существуют в своем времени и в нем ищут Бога. Следование же за Богом требует отвлечение от времени, ибо Бог пребывает в Вечности, которая, в отличие от времени, беспредельна. И эта беспредельность проста, но и обладает Полнотой.
Ориген будет совершать субординатические выводы, боясь, что вечное рождение Сына нарушит Простоту, и Вторую, и Третью Ипостась обозначит как причастие к Божеству, тем самым человеческие измерения перенося на Божество. В то же время Каждая Ипостась великого Бога есть Бог. Дух и Сын есть силы «существенно существующие».. Как и Св. Василий, понятие Ипостаси определил Св. Григорий:
«Ибо под сим названием (Отца, Сына и Духа) дознаем не разность естества, но одни свойства, служащие к познанию ипостасей, по которым знаем, что Отец не Сын и Сын не Отец, что Отец или Дух Святый не Сын, но каждое Лицо познается по особой отличительной черте ипостаси, в неопределенном совершенстве само по себе не представляемое и неотделимое от Лица, с ним соединенного».
Г. Флоровский напишет: «Итак, ипостасные имена суть имена сосотносительные и при том скорее апофатические, чем утвердительные, - во всяком случае, они не дают исчерпывающего разумения тайны Троической жизни тем более, что исключается всякая аналогия с тварным смыслом этих слов. Имена ипостасей означают «особенности» и отношения, образ бытия, - как, а не что».
Св. Григорий, надо признать, более четко попытается определить соотношения ипостасей. Отец – Нерожденный, а Сын – Единородный. Эти два со-бытия, вместе с которым бытийствует третье – Святой Дух.
Еще Св. Василий Дух называл Святыней. Но для Св. Григория эта Ипостась исходит от Отца, чрез Сына. Не от Сына, а чрез Сына. И главное – это не три бога: Бог, и Бог, и Бог, Единый Бог. Ипостаси же внутри различаются, как общее и частное.
Но и в этом определении необходимо отметать философский метод мышления и опираться на Богословие. Божественное Бытие просто и Ему не свойственно разделение и среда обитания, присущая человеческому естеству. Все примеры, взятые из тварного мира, условны.
Так у Григория находим сходство с Аристотелевыми понятиями общего и частного. Но у Аристотеля они без качества, у Св. Григория же сверкачествены и наполнены глубоким смыслом. Это сверхкачество просто и полно, и только Оно способно принимать искаженное грехом человечество. Потому-то, находясь в доме житейской премудрости, женщина, привлекаемая Святым Сиянием, отдает предпочтение Ему, но не ограниченному фарисействованию. В своем высшем качестве данное Сияние невозможно разделить на мелкие качества. Но в своих горних высях Оно, безусловно, ипостасно. Но как это объяснить человеческому сознанию? Приходилось обращаться к традиционной терминологии, свойственной философам. Чтобы доказать, что Бог триипостасен, затрагивалась человеческая личность. И этот «человек в собственном понятии может быть назван один…» Человек (вспомним Адама, Авраама, Давида) «в трех один, как золото одно во множестве статиров, - ни умаления, ни приращения не происходит, когда оно усматривается во многих или немногих», - скажет Пастырь из Ниссы.
Но в отличие от Божественного Бытия, мир физический претерпевает изменения: ему свойственны молодость и старение. И это проявляется в отдельных индивидах, - «иногда в тех, иногда в других, иногда в большем, иногда в меньшем числе. Ибо если кто человек, то он не называется непременно и Лука и Стефан».
Таким образом, так называемые особенности для тожественного естества не играют никакой роли, являясь случайными. Здесь глубокое расхождение между Божественным Бытием и тварным. «В трех Лицах не бывает никогда никакого приращения или умаления, превращения и изменения».
Итак, «мы счисляем людей, несмотря на тожество естества, только потому, что здесь случайная изменчивая множественность неделимых» (Г. Флоровский). Можно сказать Богу Богово, человеку – человеческое.
Важнейшее в капподакийском Богословии, что Бог ипостасен, но неслитен. И в этом постулате глубокое различие с иудаизмом, воспринимавшего Бога статично, закованного в броню законов. Но Бог – это жизнь, любовь и прощение. Именно такой Бог призывает к новой жизни падшую женщину и творит новую реальность, в которой исчезает смерть.
Эту реальность и открывали Св. Отцы из Каппадокии смущенной Ойкумене. Они прекрасно понимали, что есть два пути: грешницы и Симона-фарисея, Богословия и философии. Маленькая община Святых победила, ибо с ними была Божественная сила. Мир начинал это понимать и склонял свою голову перед носительницей Истины – Святой Соборной и Апостольской Церковью. И только в Ней возможно было обрести спасение. Как Бог являлся началом всякого миробытия, так Церковь явилась фундаментом для тех, кто почитал себя сотворенным Св. Троицей. Не только почитали, но и беспрекословно следовали за Ней, подобно женам, идущим вослед Христу.
Глава 8
«После сего Он проходил по городам и селениям, проповедуя и благовествуя Царствие Божие, и с Ним двенадцать, и некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему имением своим» (Лк. 8: 1-3).
В этом глубокий смысл, ибо осознание своего существа возможно только в том случае, если признаешь Бога виновником своего бытия. «Начало миробытия, - говорит Св. Григорий, - означает, что поводом и причинам и силам всех существ Бог вдруг и в мгновение положил основание». Наше «я» только потому присутствует, что есть Бог. Осознание своего бытия создаст условие либо для нашего восхождения, либо, к сожалению, нисхождения. Почему это необходимо понять? Дело в том, что сознание человека, порой, подвержено косности и неоправданной приверженности, утратившим свое своеобразие, обычаем, чрезмерно консервативным мнениям.
Но тот, кто хочет познать истину, должен понимать, что начало всякого бытия свершалось «чрез изменения», и потому совершенно естественно, что наша жизнь – постоянная эволюция, «некое движение и изменение не существующего в существующее», ибо «Самая ипостась твари начата изменением» (Св. Григорий Нисский). Но, чтобы это изменение вошло в полноту совершенства, необходимо соединиться с творческою силою Божьей, ибо мир существует только потому, что «художественная и премудрая Божья сила, открывающаяся в существах и все проникающая», фактически держит его, - «проницает Собою каждое из существ и растворением силой своей во вселенной содержит существа в бытии. Бог не только создал мир, - некогда он сохраняет, содержит его, - как Вседержитель, Своим везде присутствием… - Ибо ничто не может пребывать в бытии, не пребывая в Сущем» (Св. Григорий Нисский).
Но Господь не смешивается с бытием, но именно содержит его. Создатель не может быть подобен созданному. «Созданное естество и Божеская сущность разделены, и не имеют никакой связи по отличительным свойствам». Однако везде «не количественная и неописуемая сила в себе самой содержащая века и все творение в них» (Св. Григорий Нисский).
Как все это происходит? Знание будет доступно только тогда, когда будем плыть в церковном корабле, стремясь уподобиться Неизменному Рулевому – Христу. Только в Нем и с Ним, считали Святые Отцы, возможно, уразуметь содержащую в Нем же Правду.
«Когда же собралось множество народа, и из всех городов жители сходились к Нему, Он начал говорить притчею: вышел сеятель сеять семя свое, и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его; а иное упало на камень и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги; а иное упало между тернием, и выросло терние и заглушило его; а иное упало на добрую землю и, взойдя, принесло плод сторичный. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит! Ученики же Его спросили у Него: что бы значила притча сия? Он сказал: вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах, так что они видя не видят и слыша не разумеют. Вот что значит притча сия: семя есть слово Божие; а упавшее при пути, это суть слушающие, к которым потом приходит диавол и уносит слово из сердца их, чтобы они не уверовали и не спаслись;
а упавшее на камень, это те, которые, когда услышат слово, с радостью принимают, но которые не имеют корня, и временем веруют, а во время искушения отпадают; а упавшее в терние, это те, которые слушают слово, но, отходя, заботами, богатством и наслаждениями житейскими подавляются и не приносят плода; а упавшее на добрую землю, это те, которые, услышав слово, хранят его в добром и чистом сердце и приносят плод в терпении. Сказав это, Он возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!» (Лк. 8: 4-15).
И эту Правду дано знать только тем, кто непрерывно пребывает в Богообщении. Достичь Божественного Бытия способен каждый. Христос пришел в мир, чтобы спасти каждого конкретного человека, и потому входящий в общении с Ним приоткрывает завесу, за которой находится то, что Св. Дионисий Ареопагит назовет Божественным Мраком. Когда-то это было доступно только Св. Моисею, теперь же, туда вводится всякий исповедующий Христа Богом; теперь же, христианин узнает то, что веками называлось недоступной тайной.
Например, он не просто слушает синайские созерцании Моисея о творении Вселенной и человека, но проникает во внутреннюю суть повествования, таким образом, переходя из царства необходимости в царство свободного духа. Происходит узнавание Бога, Его безмерного могущества, которое Св. Григорий приравнивает к «сущности существ»; происходит узнавание собственно творческого акта: «самое устремление Божественного произволения, когда пожелает, бывает делом и хотение осуществляется (сущетворится), немедленно обращаясь в естество во власти Всемогущего, Которая чего только премудро и художнически не пожелает, не оставляет изволение, не приведенным в действие. Приведение же изволения в действие есть сущность» (Св. Григорий Нисский).
Таким образом, каждая вещь в основании своем невещественна «происходит от ума представляемого и не вещественного». Само же вещество есть совокупность качеств. «Все сии свойства сами по себе, - думает Григорий, - понятия и голые умопредставления». Т.е., в принципе, назвать их веществом нельзя. Действительно, проблематично обозначить легкость, тяжесть, цвет, очертания и протяженность. Однако именно эти невещественные качества творит Бог в начале – «поводы, причины, силы существ» (Г. Флоровский).
Начало, по мысли Св. Григория, означает «мгновенность и неразрывность» и в то же время «начало временного протяжения». Но начало еще не есть время, это начало творческой эволюции, а значит и изменения, после которого начинается становление Вселенной и человека, того самого человека, нравственное движение которого (в зависимости от выбора) либо ведет к спасению, либо к физическому и духовному саморазрушению.
К сожалению, человек чаще выбирает путь саморазрушения, тем самым, изменяя Божественному акту творения, прерывая цепь эволюции. Не принявший Бога в сердце так и остается землей «праздной и безразличной» (или безличной), бездарно растратив заложенный в нем потенциал, не вверив свою волю в «Божественное6 художество и Божественную силу».
Спасение заключено во всемерном отречении во имя Утверждения. Так понимали Бытие каппадокийцы. Пути же спасения искали в начале творения. Именно поэтому Григорий и его брат Василий большое внимание уделяли шести дням творения. В них, обоснованно видя основание, доброе семя, которым оплодотворяется все сущее.
Григорий, как и Василий, призывает нас обратиться к насущным философским вопросам, давая им богословское обоснование. В узнавании творения предлагалось узнать Творца. Ибо действие несет в себе печать Действующего. Вглядываясь в устроение Вселенной, начинаем познания своего творческого самобытия и того потенциала, который Творец заложил в Своем творении. Безвидная и пустая земля получила Божественный импульс, без которого немыслимо существование. Каким образом это произошло?
Это и пытался объяснить Св. Григорий. «Если предварительным могуществом Создателя всему в совокупности положено вещественное основание, - говорит Святитель, - то частное проявление видимого в мире совершилось в некотором естественном порядке и в последовательности, в определенное продолжение времени». Сразу за началом следует «необходимый некий ряд в известном порядке». По повелению Божию огонь озаряет Вселенную светом: наступает первый день творения. В этот первый день Бог сказал Слово, т.е. вложил в каждое самобытие творческую сущность. И это Слово не было обычным в человеческом понимании, но Оно могуществом «вложило в естество светоносную силу».
Вот эту добрую силу необходимо развивать, совершенствуя и преобразуя семя, брошенное в землю, которое Бог озарил Светом и начал исчисление дней. В то же время для Господа творить это не значит последовательно совершать действие. Дар творчества Бог предоставил Своим творениям.
Безусловно, движение происходило по Слову Божьему, но и творение, получив творческую возможность, стало воспроизводить, т.е. существовать.
Итак, Бог мертвое сделал живым, и живое стало воспроизводить согласно закону эволюции. Постепенно произошло необходимое разделение и выделение. Причем, Св. Григорий считал, что невозможно перейти из растительного мира в животное состояние, а после в человека. Он полагал, что «жизненная и душевная сила» проявляется в трех видах: как «сила растительная и питательная»; как «сила чувственная» или «сила восприятия» в животных; как «сила разумная» в человеке. «При том это не три формы единого начала, но именно три не переходящих ступеней, предполагающие друг друга в восходящем порядке» (Г. Флоровский).
В шестой день все достигло своей необходимой цели, царствовали покой и движение – две противоположности, создавших гармонию мира. Это утверждение говорит о том, что Истина антиномична. Святой Григорий пишет: «Все существует одно в другом и поддерживает друг друга, ибо прелагающая сила некиим круговращением прелагает все земное из одного в другое и из того, во что оно преложено, снова приводит в то, чем оно было прежде… Так создается некий круг, обращающийся вокруг самого себя и всегда делающий одни и те же обороты, так что ничто не убывает и не прибывает, но все и всегда пребывает в мерах первоначальных».
Таким образом, созданный Богом мир есть «складно и чудно сложенное песнопение всем обладающей силе» (Св. Григорий Нисский).
И тот, кто не забыл своего предназначения, услышит сие чудное песнопение. Человекобытие становится песней, лирическим и глубоким разговором с Богом. Человек входит в те чертоги, которые по правилам принадлежат ангелам, согласных быть с ним в братском бытие. Не удивительно, что ангелы пребывают в то же системе координат, что и человек. Будущие духовными и бесплотными они заключены в пространство и время, о чем и писал Св. Григорий : «Не что из приходящего бытие чрез изменения не может быть иначе, как в месте и во времени».
Безусловно, ангельское бытие не связано с телом и в этом его особенность, но оно связано пространственным бытием, что собственно неудивительно, если учесть, что сами ангелы – сотворимые сущности. Это глубокие сущности, тесно связанные со временем. Святой Григорий ангельское естество называет «неусыпающим» и этим доказывающим свое постоянное стремление к своему Творцу. Постичь до конца Его не возможно, но стремление к Нему и есть великий смысл Бытия. Постепенное восхождение свойственно не только человеку, но и ангелу.
«Природа ангелов некоторым образом непрестанно созидается, изменяясь вследствие приращения благ в большее, так что не видать ни какого предела и возрастанию в лучшее пределов не положено» (Св. Григорий Нисский).
Отсюда и иерархия ангельских чинов. Кто-то возрастает, но есть и умаление. Чрез умаление приходит понимание, что ангелы изначально не обладали полнотой ведения. И что в видимом и невидимом мире есть такая сущность, которая действительно наиболее приближена к Богу. И этой сущностью является Церковь Христова, состоящая, как известно, из живых людей, ибо Бог не есть Бог мертвых.
Вот высота совершенства. В видимом мире человек способен узреть Невидимого, и это реально возможно в Таинстве Евхаристии. В этом Таинстве человек возвращается в свое первобытие. И уже от него будет зависеть, останется ли он в нем или покинет его, как это когда-то с ним произошло.
Как этого избежать? Видимо, постоянным памятованием, что человека создал Бог не для того, «чтобы приобретать то, чего нет, но наслаждаться тем, что уже есть» (Св. Григорий Нисский). Помнить и о том, что человек призван царствовать, являясь, таким образом, центром всей природы. «Некий малый мир, - говорит Св. Григорий, - содержащий в себе те же стихи, которыми на полнена вселенная». Кстати, потому и создан человек в завершении ибо «объемлет собою всякий род жизни» (Св. Григорий Нисский).
Однако есть опасность соблазна, почитая себя вершиной созданного мира. «Что важного в том, - спрашивает Григорий, - чтобы почитать человека образом и подобием мира? Ведь и земля преходит и небо изменяется, и все, что в них содержится, преходит прехождением содержащего». И добавляет, касаясь философских размышлений эллинов: «Говорили : человек есть микрокосм… Но громким этим именем воздавая хвалу человеческой природе, не заметили, что почтили человека свойствами комара и мышей».
Итак, человек может быть доброй землей тогда, когда вспомнит, что сотворен руками Божьими по образу и Его подобию, восприняв Святое дыхание, «чтобы земное сопревознеслось с Божественным, и единая не какая благодать равночестно проходила по всей твари, при растворении дольнего естества с Естеством премирным» (Св. Григорий Нисский).
Действительно, только чрез человека вся тварь способна получить участие в духовной жизни. Это налагает огромную ответственность, ибо человек есть икона своего Великого Творца. И эту икону творил Бог из Сути своей любовью, «чтобы был он одушевленным подобием Божественной и превечной силой ». То есть человек получил от своего Творца подобие и, таким образом, должен неукоснительно возвращаться к своему Источнику «для того, чтобы соделаться причастником Божием, необходимо чтобы в естестве приобщающегося было нечто сродное, тому, чего оно причащается».
Итак, человек есть образ Божий, а с Воплощением Христа стал обладателем возможности быть в Нем, нашем Творце и Отце.
«Никто, зажегши свечу, не покрывает ее сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет. Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы. Итак, наблюдайте, как вы слушаете: ибо, кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь» (Лк. 8: 16-18).
Господь поставил светильниками своих последователей, чтобы согревать теплотой и освещать уходящую в тень природу. Им и дано исполнить предначертанное. Предначертанное же заложено в нашей разумной и одухотворенной природе. Христианам Господь дал право точно отобразить Бытие Божие, тем самым, преображая физическую природу. Ибо, чем более человек становится Богообразен, тем менее остается психофизического поля для врага рода человеческого.
Зачастую человеку кажется, что по своей микрокосмичности он не способен преодолеть великую силу зла. Но «как часто в малом осколке стекла, когда случится ему лежать под лугом, бывает видим целый круг солнца, показываясь в нем не в собственной своей величине, но в каком объеме круга вмещает в себя его малость осколка, - так и в малости нашей природы сияют образы невыразимых оных свойств Божества». (Св. Григорий Нисский).
Это сияние обозначает непобедимость добра и глубочайшую связь между Абсолютом и Его отображением, действительность Бытия для которого и заключена в неразрывности этой связи. Образ только тогда образ, когда причащается своему Творцу.
«Ум, как созданный по образу Наилучшего, пока причастен, сколько для него возможно причастие, первообразу, и сам пребывает в лепоте. Если же сколько-нибудь уклонится от сего подобия, лишается красоты, в которой пребывал. Ум украшается подобием первообразной красоты, подобно некоему зеркалу, которое становится изображающим черты видимого в нем» (Св. Григорий Нисский).
Вот она спасительная красота! И заключена она в человеческом разуме, безусловно сообщающем сию красоту всему человеку, так что «во всем соразмерно происходит общение истинной красоты, - посредством высшего украшается непосредственно следующие за ним» (Св. Григорий Нисский).
Таким образом, быть с Богом это «возможность быть прекрасным». Красота же связана с важнейшим свойством Бытия – Свободой. К слову сказать, христианство часто связывают с противоположностью Свободы – несвободой. Скептики разных времен настаивают, что именно Отцы Церкви IV века своим фанатизмом насаждали не столько Свободу, сколько режим бестолковых ограничений. При этом декреты кесаря выдавали за церковные решения. Не следует путать стремление кесаря установить Евангельский закон, выраженное не Божески, а по-человечески, с Святоотеческим Преданием. Кесарям казалось, что установить Божественный закон можно одним росчерком пера.
Утопичность попыток власти прекрасно видели Св. Отцы. Свободу они полагали в «несвязанности никакой природной силе» (Св. Григорий Нисский); в праве выбора, без которого немыслима никакая свобода и связанное с ней добро. Свобода и Добро – необходимые условия доброделания. И это доброделание возможно только на добровольной основе. При отсутствии Свободы и Добра невозможно и разумное понимание Бытия. Григорий Нисский скажет: «Словесное и разумное естество, если перестало действовать свободно, утратило вместе и дар разумности». И далее продолжает: «Если бы какая необходимость возобладало человеческой жизнью, то с этой стороны стал бы неверен образ по сему несходству сделавшись далеким от Первообраза. Ибо как естество, подчиненное и порабощенное каким-либо необходимостям, могло бы именоваться образом естества царственного». Логика подсказывает, что вне Свободы нет и Любви.
Бог есть любовь, Ее источник. Человек, имеющий в себе Любовь, может почитать себя богоподобным. Любовь, как известно, бессмертна. Можно утверждать, что в человеческое естество вложено бессмертие, а значит возможность сопричастия с Божеством. В этом смысл человекобытия. И в этом сокрыта тайна. Но как непостижим Бог, так и непостижимо следовательно Его творение. Но непостижимо только потому, что есть в нем образ Божий. «Образ пока не имеет недостатка ни в чем из умопредставляемого в Первообразе, в собственном смысле есть Образ. Но как скоро лишает в чем-либо подобия с первообразом, в этом самом не есть уже образ. Посему, так как одним из свойств, усматриваемых в Божьем естестве, является непостижимость сущности, то по всей необходимости и образ в этом имеет сходство с Первообразом… Имеет точное сходство с превыше-сущим, непостижимостью своею отличая свое непостижимое естество» (Св. Григорий Нисский).
Воистину трудно познать Бога, как и человеческое естество. Но это не значит, что нужно ограничить познание, хотя, конечно, онтологическая суть останется до конца нераскрытой. Но к этой нераскрытости и нужно стремиться причаститься. Причащение же возможно только в Богообщении: в нем устанавливается интимная связь Бога и человека.
Это тайна, которую и жизни не хватит узнать. Искать суть человеческого естества возможно только в его духовном мире. Чувственная сфера – низшая форма человека. Она необходима, подчеркивает его двусоставность, но только ступень к восхождению. Так был задуман человек еще во времена творения.
Адам был создан не как собирательное человечество, но как родоначальник человечества. С ним связано все человечество по крови. Поэтому не удивительно, что всем нам положен предел, но и всем дана Полнота Божественной Воли. Наша частная жизнь имеет окончание, так и всеобщий исторический процесс когда-то по Воле Божьей завершится. Бог «предусмотрел соразмерное устранение человеков время, чтобы появление определенного числа душ соответствовало и продолжение времени, и тогда остановилось текучее движение времени, когда прекратиться в нем распространение человеческого рода» (Св. Григорий Нисский).
Но пока этот род не прекратился, он несет в себе Образ Божий, данный Адаму.
Итак, каждый конкретный человек имеет в себе полную меру человеческого естества. То есть все потомки Адама несут в себе то же, что и Адам, и наоборот. Однако Св. Григорий добавляет «в рассуждении естества». То есть в естестве мы едины, но свойства каждого индивидуальны.
Наша индивидуальность и в том, что не совмещены в Первозданном. Но как потомки имеют похожие свойства предков, так и человек несет в себе зерно Божественности. Но какой человек?
Св. Григорий различал создание человека по общей сущности сотворение и мужа, и жены. «Посему устроение, - писал Святитель, - естества нашего есть некое двоякое: одно, - уподобляемое естеству Божественному, и другое, - разделяемое на разные полы». Это-то другое приближает человека к флоре и фауне. Зреет вопрос, каким образом происходило бы размножение? Видимо, происходило бы неведомым и непостижимым для нас естеством, как это совершается в ангельском мире.
Кроме того, Господь предвидел наше грехопадение, а значит, знал о нашем разделении, которое суть человеческого происхождения. Как говорит Св. Григорий, Господь различие полов «примышляет» к своему Образу, - «примышляет для естества способ размножения, сообразный для поползнувшихся в грех, вместо того, что прилично ангельскому величию, насадив в человечестве способ взаимного преемства скотской и бессловесный».
Конечно, это мнение частное, в котором отзвуки великого Оригена. Но Святитель отрицает предсуществование и переселение душ, понимая, что, если бы такое было бы возможно, то человек был бы лишен Свободы как сущности. Григорий считал, что душа и тело имеют одно начало и движимо «силою сокрытою в семени», - «так же и душа есть в семени, но неприметно» (одна из причин почему Церковь выступает против абортов).
Таким образом, живое рождает живое, не переходя из животного состояния в человеческое, или из человека первого века в человека пятого столетия. Это против Оригена. Кроме того, Святитель не подвергает сомнению тот факт, что все, что сотворимо Богом есть Добро. Т.е. «… в каждом из существ должно быть усматриваемо совершенство добра», - «каждая стихия, каждая сама по себе, но особенному для нея закону исполнена добра», - «будет ли то многоножка, зеленая лягушка, или животные, родящиеся от гниения нечистот, - и они добро зело».
Нечистое тогда становится нечистым, когда поселяется в человеке, - «ибо, чем бессловесная жизнь ограждена для самосохранения, то будучи перенесена в жизнь человеческую стало страстью» (Св. Григорий Нисский). Но и эти страстные движения под воздействием разума «превращается каждая в вид добродетели».
Таким образом, и то самое другое «устроение» есть тоже дело рук Божьих. «А порядок естества, установленным Божием изволением и законом, - замечает Св. Григорий, - далек от укоризны в пороке… Ибо все устроение органических членов направлено к единой цели и цель сия – человеку пребывать в жизни». Поэтому нынешнее размножение, хотя и несет в себе искажение, все-таки «вводит преемство естеству». И, таким образом, естество борется со смертью. «Родотворные члены, - пишет Нисский Пастырь, – соблюдают человечество в бессмертии, так что смерть всегда против нас действующая, некоторым образом бездейственна и безуспешна, потому что природа возобновляет себя, вознаграждая недостаток рождающимися».
Но остался вопрос вопросов, когда же произошло разделение полов? Точного ответа Св. Григорий не дает. Бог сотворил человека, а потом жену и, видимо, это было освященное тело. И этой святости было дано повеление плодиться и размножаться. Появление же кожаных риз связано с грехопадением. И половое размножение уже неотделимо от первородного греха. Но кожаная риза не присуща нашему естеству, она «мертвенный хитон». Поэтому мы должны стремиться к первобытному супружескому союзу, который даже выше ангельского естества. Поэтому истинные родственники те, кто принимают назначение человека и его истинное сыновство и супружество.
«И пришли к Нему Матерь и братья Его, и не могли подойти к Нему по причине народа. И дали знать Ему: Матерь и братья Твои стоят вне, желая видеть Тебя. Он сказал им в ответ: матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его» (Лк. 8: 19-21).
Это путь совершенства. Для Святоотеческого Предания «проклятые» вопросы видятся надуманными и неестественными, искажающими первозданную человеческую природу. Впрочем, человеку всегда трудно разобраться в казалось бы простейших вопросах. Близкие Христу люди не могли понять Его высокой миссии, то, что говорить о нас, удаленных от Него многими поколениями и веками. Иной раз, глядя на свое несовершенство, не верится, что Бог Свой Образ вложил в наше естество.
Св. Григорий воскликнет: «Где Богоподобие души? Где неподлежащее страданию тело? Где вечность жизни? Человек смертен, страстен, скорогибнущ, по душе и телу расположен ко всякому роду страстей».
Но, слава Богу, есть светильники, освещающие наш путь. Есть Дева Мария, Святая Святых, осознавшая свое истинное материнство. Доказавшая всей своей жизнью, что не инстинкты управлять должны человеком, его природой, но разум. И наши низшие чувствования должны подчиняться высшему, духовному, отражающему горнее сияние.
Бог устроил все соразмерно. И задача человека следовать этой соразмерности, приводя свои страсти в послушание Божественному разуму. Недаром человек был призван просветить всю Вселенную Божественным светом. Этот свет должен был изнутри сиять, просвещая мироздание, в котором человек сотворен был царствовать. Быть царем, значит быть свободным. В раю человек обладал Вечностью. Бог соделал его духовным жемчугом, принимающим Свет и мгновенно излучающим Его. И это не иносказание, но реальное Бытие. Святоотеческое Предание настаивало, что жизнь Адама в раю не притча, но присносущая жизнь, которую, к сожалению, потеряли.
Но ее необходимо вспомнить, чтобы знать, куда идти, не повторять ошибки, которые совершил Адам, поддавшись уговорам искусителя.
К сожалению, стремление к Богу со временем ослабевает и происходит то, что произошло с Адамом: древо оказывается дороже Творца; начинается распад человеческой личности, искажается лицо, как следствие теряется творчество, заменяясь имитацией. В мир приходит тень добра – зло. Зло, как известно, появляется при отсутствии добра. Зло вне Сути, но, по слову Свт. Григория, «парадоксальным образом зло в самом своем небытии, имеет свое бытие». Кроме того, зло зависит от совершенного нами права выбора. «Вне свободного произволения нет никакого самобытного зла» (Св. Григорий Нисский).
Таким образом, источник победы добра над злом лежит в нашей природе, в нашем Божественном Образе и Богоподобии. Эта простая истина, к сожалению, с древних времен никак не войдет в естество человека, пытающегося преодолеть бурные волны житейского моря и забывающего, кто его действительный Спаситель.
«В один день Он вошел с учениками Своими в лодку и сказал им: переправимся на ту сторону озера. И отправились. Во время плавания их Он заснул. На озере поднялся бурный ветер, и заливало их волнами, и они были в опасности. И, подойдя, разбудили Его и сказали: Наставник! Наставник! погибаем. Но Он, встав, запретил ветру и волнению воды; и перестали, и сделалась тишина. Тогда Он сказал им: где вера ваша? Они же в страхе и удивлении говорили друг другу: кто же это, что и ветрам повелевает и воде, и повинуются Ему?» (Лк. 8: 22-25).
Потрясающее событие, наглядно рисующее все наше психологическое бытие, всю нашу слабость, заключенной в нашей искаженной воле. Начальность зла человеческого в том, «что переменчивость естества поползнулась у человека в противоположную сторону» (Св. Григорий Нисский). И, находясь в этой стороне, пытаемся найти опору, понимая и свою поврежденность, и духовную растроенность.
Но человека древней эпохи, как и сегодня, волновал вопрос, отчего человек, созданный для блага, все-таки предпочел добру его противоположность? Возможно, потому произошло падение, что Адам, желая блага, жестоко обманулся. И ложь стала первопричиной грехопадения. «Ошибившись в пожелании истинного добра», Адам принял «призрак хорошего» за добро, в страстном и чувственном пытаясь увидеть красоту. Разум подался обману и стал судить не по истине, а по ее искажению. «Ибо ложь есть какое-то рождающееся в уме представление о несущем, будто бы существует то, чего нет, - а истина есть несомненное понятие о Сущем».
Но естественно Адам не просто обманулся, но был обманут. Это второй, по мысли Григория Нисского, источник зла, который лежит в ангельском мире.
Совершенство создавало совершенное, но один из высших ангелов заболел завистью и движимый этой пагубной страстью увлек за собой и человека, обещая знание и божественные прерогативы. Но вместо этого человек получил смерть. Дьявол ввел Еву в соблазн «призраком добра», будоража чувства, «что прекрасно для взора и приятно для вкуса». И человек обманулся, нарушив данную Богом заповедь, смысл которой был в том, что «повелено было прародителем вместе с познанием добра не приобретать и познание о том, что противоположно ему, но удаляясь от того, что является вместе и добрым и злым, наслаждаться чистым благом, не смешанным и не причастным зла» (Св. Григорий Нисский).
Следует помнить, что зло по природе своей двояко. Недаром древо познания добра и зла так названо потому, что «оно произращало некий слитый и смешанный плод, срастворенный в противоположных качеств». И потому тот, кто хочет познать добро и зло, на самом деле не добра хочет, но влечется ко злу, которое надевает маску добра.
На память приходят различные знаменитости, приглашавших своих почитателей пройти через круги жизни. Что это было, как не желание окунуться в чувственные удовольствия и соблазны? При этом оправдывались тем, что в итоге все равно приходим к добру. К чему этот обман? Сколько душ изломано на сем изломанном пути!? Не представляет ли такое познание форму лжи. Не та ли это ложь, что проникла в чувственную сферу человека? Поселившись в естестве человека, уже не давала возможность совершить этический выбор. Разум стал подчиняться греховному искаженному чувству, теряя первообразность, «отражая в себе безобразие вещества».
Потеряв первообразность, подпадаем под воздействие вещного мира, становясь тленным и соответственно смертным. Изменяемое, попадая под бурный морской натиск, естественно ищет спасения. И это спасение в Неизменяемом, Воплощенном Сыне Божьем, пришедшего восставить падшее человечество, вырвать его из законов физического мира и вернуть в изначальное первобытие.
Тонущие ученики в ужасе, они еще в сомнениях, но спустя века грешно проходить мимо Того, Кто протягивает руку помощи. Христос дает нашей жизнь смысл, у которой отныне нет последнего финала, но есть вечное Бытие, к которому необходимо вернуться.
Христос призывает нас вырваться из ограниченного пространства и времени, чтобы приобрести беспредельную Неограниченность. Ограниченность – гибель. И, хотя за гибелью будет продолжено существование, возникает вопрос, какое? «Так как порок не простирается в беспредельность, но ограничен необходимыми пределами, - говорит Св. Григорий, - то по сему самому за пределами зла следует преемство добра».
Т.е. добро объективно победит, но будем ли, если отдадимся пороку, приглашены на пир победителей? Только следуя вослед Христу. Истина, которую выковало Святоотеческое Предание. Христос «Присноживущий принимает на себя телесное рождение, не в жизни имея нужду, но, нас возвращая, от смерти к жизни… и собственным телом Своим дает естеству начало Воскресения, силою Своею совоставив целого человека» (Св. Григорий Нисский).
Но почему Господь спасает человека? Ясно, что Бог вполне может обойтись без человека. Ответ как всегда прост. Будучи по Сути Своей Абсолютной Свободой не может оставить Свое творение в плену у врага рода человеческого. К тому же, являясь сущностной Любовью, проявляет Себя в сотворенном мире, несмотря на его искажения.
Абсолютное Добро потому и Абсолютное, что объемлет все Сущее. Но это Добро, естественно, не прибегает к насилию. Тогда бы оно уподобилось своей противоположности, лишилось бы «Богоподобной чести», по словам Св. Григория Нисского.
По этой же причине Господь не желает насильственного уничтожения своего главного противника – дьявола. Потому, Он как бы предлагает выкуп по договору. Очевидно, что лукавый не глуп и, соглашаясь на выкуп, надеется вновь, как и древле, обмануть, «если чрез смерть он овладеет плотию, то овладеет всей находящейся в ней силою». Но обманщик бывает, сам всегда обманут, - «проглотив приманку плоти, пронзается удою Божества».
Влияние Оригена бесспорно. Сей учитель Востока надеялся, что сатана, пронзенный удой Божества, еще способен на спасение. В этом вопросе резко против выступил современник Нисского Пастыря Св. Григорий Богослов, продолжавший традиции Св. Афанасия и Иринея. Для него Воплощение Божества есть «воскресение и обожение человека». Христос «вступил в единение с нашим естеством, чтобы оно чрез соединение с Божеством стало Божественным, изъято было от смерти, избавлено от мучительства супротивника». Судьба противника описана в Откровении: мудрствовать напрасно стоило ли? Это человеческое мудрствование отвлекает от Божественного смысла. Именно по человеческому разумению эллины и иудеи не понимали «домостроительство Бога Слова», видели Его «невероятным и неприличным».
Собственно, ересь начиналась вследствие непризнания Непостижимости Божества. Жизнь, смерть, тление и нетление они рассматривали примитивно. Св. Григорий Нисский на еретические учения смотрел с сотереологической точки зрения. «Ибо одному только давшему жизнь в начале, возможно и вместе с тем прилично было бы и воззвать жизнь погибающую». И в то же время, «»что было бы за исправление нашей природы, если бы… Божество восприняло в единение с Собою какое-либо иное небесное существо».
О, тогда было бы спасение, но не людей. Но Господь воплотился именно по человечеству. В мир пришел Сын Божий и Сын Человеческий, и на Него с надеждой взирают находящиеся в лодке ученики, символизирующие страждущее человечество. Пришел Человек во всей своей полноте: совершенный Бог и совершенный Человек.
Этого не понимали последователи Ария и Аполлинария. Григорий Нисский, выступая против них, писал: «Никто из христиан не говорит, что соединившийся с Богом человек был половинный, но во все целости вступил в соединение с Божескою силою». Действительно «нельзя назвать человеком того, у кого не достает чего-либо такого, без чего не полна его природа». Григорий Нисский настойчиво призывает понять, что Господь воплотился ради нашего спасения и освобождения, - «погибало же не тело, но гиб всецелый человек, срастворенный душею; если надлежит сказать слово справедливое, то прежде тела гибла душа». Как истинный Пастырь Господь спасает затерявшуюся в тенетах овцу, - «и находит погибшее и восприемлет на собственный рамена целую овцу, а не одну только кожу овцы», ибо «не в части овцы последовало заблуждение, но вся совратилась, - и возвращает ее всю».
Св. Григорий напоминает о единстве человеческого состава. «Тело без души есть мертвец, а душа без разума есть скот». И потому важно понять, что Плоть Христова тожественна «с остальным человечеством», - «ибо мы знаем, из чего было составлено Тело Его, когда по человечески жил Он между людьми».
Вот эта тожественность и вводила в смущение некоторые умы, не понимавших сути телесного домостроительства Слова Божьего, - «человеческое рождение, возрастание от младенчества до совершеннолетия, вкушение, питие, утомление, сон, печаль, слезы, оклеветание, судилище, крест, смерть, положение во гроб, - все сие, входя в таинство, ослабляет как-то веру людей низкого рода мыслей».
Итак, Бог воплотился в человека, в котором в глубоком изначале отсутствует порок, но есть порочные страсти. «Бог же рождается, - говорит Св. Григорий, - не в пороке каком, но в естестве человеческом»; а в естестве все было устроено соразмерно Божьему замыслу. Греховно наше вожделение, но не состав, из которого состоим; греховно то с каким побуждением совершаем движение к рождению, но не само рождение. И «что же неприличного содержит в себе наше таинство, когда Бог вступил в единение с человеческой жизнью посредством того, чем естество борется со смертью»- спрашивает Св. Григорий. Но совершенно естественно, что, восприняв человеческое естество, Бог не воспринял наши страсти.
Суть в том, что Господь непорочен. Но непорочна не некая горняя плоть, а самая настоящая человеческая плоть, в которую воплотился Сын Божий, чтобы освятить весь состав нашего естества. Богочеловек запрещает ветрам, чтобы взирающие на Него не просто приняли чудо, но и сами впоследствии были готовы его совершить, перейдя из униженного душевного состояния в горнее. «И все вообще, что ни есть в естестве нашем немощного и тленного, срастворившись с Божеством, соделалось тем, что есть Божество» (Св. Григорий Нисский).
Но наше освобождение не сразу происходило. Достаточно взглянуть на учеников, в ужасе внимающих тому, что творил Христос. Болезнь была слишком сильна, чтобы сразу понять здравое учение. Необходимо было получить исцеление, чтобы началось осознание.
«И приплыли в страну Гадаринскую, лежащую против Галилеи. Когда же вышел Он на берег, встретил Его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени, и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гробах. Он, увидев Иисуса, вскричал, пал пред Ним и громким голосом сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? умоляю Тебя, не мучь меня. Ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека, потому что он долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни. Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: легион, — потому что много бесов вошло в него. И они просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну. Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, выйдя из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, видя происшедшее, побежали и рассказали в городе и в селениях. И вышли видеть происшедшее; и, придя к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисуса, одетого и в здравом уме; и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся. И просил Его весь народ Гадаринской окрестности удалиться от них, потому что они объяты были великим страхом. Он вошел в лодку и возвратился.
Человек же, из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним. Но Иисус отпустил его, сказав:
возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе Бог. Он пошел и проповедывал по всему городу, что сотворил ему Иисус» (Лк. 8: 26-39).
Первый человек преступил заповедь, т.е. оказал непослушание, второй же, своим послушанием положил начало исцелению и возвращению. «По соединению Божества с каждою из частей человека, - говорит Св. Григорий, - в обоих явились признаки всепревосходящего естества. Ибо тело обнаруживало (находящееся в нем) Божество, совершая исцеление чрез прикосновение, а душа показывала Божественную силу могущественною силою».
Страшный легион царствовал в природе, и одно только присутствие Божества делало невыносимым существование бесовской силы; Словом Своим Христос устранял плен, принося человеку освобождение. Но, увидев Абсолютную Свободу, люди испугались. Они так привыкли к греху, что состояние рабства уже не ужасало. Страшным казалось стать свободным. Свобода только своим дуновением коснулась человеческого естества, но поврежденное грехом естество испытывает неудобство и стесненность. Оно отвыкло от Бытия. Вернуться к этому Бытию можно только с помощью Божьей, Который добровольно, по любви, приносит Себя в жертву, идя на крестную смерть.
Но уже у Гадаринского озера Господь взял на Свои рамена наши грехи. Он пришел не просто нас освободить, но сделать нас богами. Для этого Он ходил между нами, как мы плакал и скорбел, показывая этим, что Его «немощь одинаковая с человеком». Вслед за Оригеном Григорий Нисский скажет: «Смиренные речения, выражающие человеческий страх и состояние страха, Господь усвояет себе, чтобы показать, что Он имел истинно нашу природу, чрез приобщение к немощам, заверяя действительность своего человеческого естества».
Человеческому естеству присуща смерть, Господь пройдет и через это испытание. Но это будет особенная смерть! Смерть обыкновенного человека означает разлучение тела и души. Спаситель же, приняв смерть, как человек, соединит «в Себе то и другое, т.е. душу и тело, не отделяется ни от той, ни от другой».
В этом событии кроется начало Воскресения, ибо обожженное Тело Христа является нетленным, а значит побеждающим смерть. И вослед Богу человек стал светильником. Достаточно вспомнить знаменитые монашеские Обители, где мощи Святых излучают свет, несут радость миру своим нетлением. Полное соединение еще впереди, но начатки будущего Царства зримо открыты людям. И эти Начатки показал Господь: в разъединении – смерть, в единении – жизнь! Распинаясь на Кресте, Господь идет в ад, «чтобы уничтожить великий во зле ум и просветить тьму, чтобы смертное было поглощено жизнью, а зло обратилось в ничтожество» (Св. Григорий Нисский). Во время от пятницы до Воскресения Бог уничтожает «все скопление зла, собиравшееся от устроения мира»; уничтожает одним Своим сошествием в ад, так же как изгоняет Словом бесов, этим же словом побеждается смерть. Св. Григорий скажет: «Одно простое и непостижимое пришествие жизни и присутствие Света для сидящих во тьме и сени смертной произвело полное уничтожение и исчезновение смерти и тьмы».
Чрез смерть произошло обретение жизни. И тот, кто хочет быть свободным, необходимо следовать по пути, проложенному Богочеловеком, возвращаясь в то Бытие, из которого исшел. Христос воскрес один, но «совоскресил все лежащее», заново рождая нас через Воскресение. И это новое человечество составило Церковь, врата ада, которую уже могут одолеть, «ибо устроение Церкви есть мироздание». Потому у Гадаринского озера не просто излечивает бесноватого Господь, но созидает основание, творит ипостась, из которой рождается новое человечество. И тот, кто отвергает сей фундамент, остается в униженном и объективно ущербном состоянии.
Видимо, в таком состоянии пребывала Римская империя IV века. Народ знал о Христе, но в силу своего греховного состояния не мог приблизиться к Нему, и подобно жителям города просили удалиться из их пределов. Страшная смута овладевала людьми той далекой противоречивой эпохи. Ради них «Пакибытие свершается двояко» чрез Крещение и Воскресение, но, оказавшись в Ограде Божьей, не могут в это поверить. И это притом, что Бог зримо соприсутствует с каждым конкретным человеком; и это притом, что чудо сопутствует человеческому естеству, и каждому нужно было поступить, как исцеленный гадаринец, которого Христос отпустил совершать строительство свободного Бытия.
В церковной жизни это начинается в крещенской купели, где рождается новый человек. В Купели заложено будущее Воскресение, в нем начинает раскручиваться клубок человеческих противоречий, который Св. Григорий назовет выходом из «лабиринта» этой жизни, - «лабиринтом же называю иносказательно безысходную стражу смерти, в которой заключен жалкий род человеческий». Недаром Крещение символизирует «тридневную мертвость и оживления во Христе». В Крещении умираем и тем самым отрицаемся от порока, чтобы в Воскресении стать преображенной личностью Христовою.
Смерть отделяет душу от тела, но она и помогает одолеть сие отделение, чтобы уже окончательно воссоединиться в Воскресении.
Однако не будем забывать, что уничтожение зла, совершенное Христом, творится не механически. От человека требуется, чтобы он совершал движение в сторону Добра, ибо «правда, не совершенное уничтожение, но некоторое пресечение зла». И наш путь наполнен реальным символизмом. Наше Крещение является одновременно и реальной и символической смертью, в которой Божественною силою «изволением Божьим и наитием Духа, таинственно нисходящим для нашего освобождения» производится «начало и причины» того, что будет в «великом воскресении», «начало восстановления в состояние блаженное, божественное и далекое от всяких печалей» (Св. Григорий Нисский).
Вместо огня вода (вода, как известно, колыбель как небесного, так и земного), - «омытые таинственной водою от скверны зла не имеют нужды в ином роде очищения. А не освященные сим очищением по необходимости очищаются огнем» - писал Нисский Святитель. Наша форма остается прежней, но содержание становится соответственным первобытию, подобно невинному младенцу. Т.е. восстанавливается первобытная красота, которую даровал нам Господь при сотворении.
Но придти к этой Красоте возможно только добровольно. Христос против насильственного крещения, вера должна быть свободна выбрана. Святоотеческое Предание категорически выступает против насилия. Господь ничего не совершил против не принявшего Его города. Ему нужны боги, а не роботы. Те же, кто свободно приняли Его, обретают потенциальную возможность обожения. Св. Григорий приводит пример: «Приявший баню пакибытия подобен молодому воину, только что внесенному в воинские списки, но еще ничего не выказавшему ни воинственного, ни мужественного».
Чтобы достичь блаженства, необходимы дела во имя Господне. Тот, кто после Крещения остается таким же, что и до Крещения, должен знать, что, по слову Нисского Пастыря, «вода остается водою, потому что в рождаемом ни мало не оказывается дара Св. Духа, ибо Христос, соединивший Собою с Богом человека, соединяет только то, что достойно соединения с Богом».
Бог ждет от нас соучастия в Его творчестве, доброделании. В этих качествах мы приближаемся к Христу, становясь воистину свободными и одухотворенными.
Таким образом «христианство есть подражание Божьей природе». Но подражать, способен тот, кто обладает любовью, которая есть суть Бога. Способность любить явственно выражается в молитве. Не способные к молитве отрицают блага, данные Богом.
Способность к молитве дана была человеку еще в раю. Поэтому молитвенное общение есть возвращение к первобытию, к добру, к красоте. Те, кто утверждают, что можно, не обращаясь к Богу, придти к добру, лукавят. Отрицая собеседования с Богом, невольно или вольно станут соучастниками Его противника. Не может быть сатана в Алтаре Божьем.
Господь приглашает к свободному собеседованию, в котором открывается беспредельная радость познания Любви и Красоты. Но достичь Чертогов Божьих можно только путем упорного труда и молитвенного подвига. В первую очередь необходимо укротить телесные инстинкты, освободиться от «всякого чувственного и неразумного движения». Т.е. разумная составляющая должна стать господствующей. «Не иначе можно возвыситься до Бога, как только всегда взирая горняя и имея непрекращающееся вожделение высшего». Того можно добиться, став бесстрастным, ибо в бесстрастии Святые Отцы видели начало добродетели. Правда нужно оговориться, что бесстрастие есть некое среднее состояние духа, «срединность есть свойство добродетели», - проповедовал Св. Григорий Нисский.
Это из древнего эллинизма. Но не будем забывать. Что Церковь Христова полезное в человеческой мудрости никогда не отрицала. Эллины призывали к соразмерности и упорядоченности, Платон устремляет наш взор к небу, дабы суетой своей не зарывались в землю. Опасность, которую чутко уловили Св. Отцы. Если будешь заниматься только своим телом, то забудешь о душе. Тот, кто телесное состояние ставит выше духовного, погружается в мир вещей, мелких забот и обыденных пошлостей. Происходит уход от Евангельской Свободы. Поэтому следует не измучивать тело, которое есть корабль, плывущий навстречу своему Творцу, но подчинить его душе, устремленной в горнее. Фундаментом же должны служить мудрость и целомудрие. Обладающий этими качествами способен управлять чувствами и страстями, способен преодолеть язычество и атеизм, эти низшие формы религиозного поклонения.
В этой связи в IV веке особо остро поднимался вопрос девства и брака. Святитель Григорий считал, что не тот свят, кто девственник, но пребывающий «в благочестивом образе жизни», и тот, кто не имеет благочестия «становится серьгою в носу свиньи». «Ни на каком основании нельзя отвергать требования природы и осуждать почетное, как бесчестное».
Нисский Учитель считал, что истинный подвиг заключался не в умерщвлении тела, но в уничтожении животных инстинктов, в утверждении согласия между телом и душой, которое наступает после «междоусобного мятежа естества». Согласие – это целостность и простота, возвращающая нас к первобытию.
Путь христианина – от неустройства к устроению, от хаоса к космосу. Побеждая порочность, человек «делается чуждым сложения из двойственного, в точности возвращается во блага, становясь простым, неописуемым, и как бы подлинно единым, так что в нем одно и тоже есть видимое с тайным, и сокровенное с видимым». Но такое состояние возможно, если пребываешь в любви, по слову Апостольскому, долготерпеливой и не ищущей своего. Не таковым ли Христос обещает вечное блаженство?
«Ни за то что облеклись одеждою нетления, ни за то что омыли грехи свои, - но за то, что совершали дела любви» - писал Григорий своей пастве.
А любовь, как известно, всепрощающа, о чем и напоминает Христос в молитве Отчей. Только тот, кто истинно любит, способен прощать. Это не человеческая правда, но Божественная. Простивший ближнего своего уподобляется Богу.
В мир, полный крови, усобиц, страшных преступлений вошел потрясающий смысл. Римские цезари, принявшие Христа в сердце, как это сделали Константин и Феодосий, стали проявлять необычные для римлян дела милосердия, прощения и любви. И эта любовь возможна только в Церкви, Которая есть осуществленное Царство Божье на земле. В ней человек видимо и невидимо связуется с Богом. Такую связь Св. Григорий называет «подобием верви», «так что все делается единой вервию и единой цепью».
Вошедший в это царство уже лишен страха, его страх слился с любовью, став частью единого Блага. К этому Благу, возможно, придти в таинстве Евхаристии. Уже, здесь на земле, вкушаем бессмертное и нетленное, вкушаем огонь, сжигающий древнезмеиный яд и побеждающий смерть. В таинстве Евхаристии происходит великое чудо.
Св. Григорий скажет: «Слово Божие вступило в единение с естеством человеческим, и, быв в нашем теле, не иной, какой новый состав устроило естеству человеческому, но обыкновенными и приличными средствами продолжало существование тела своего, снедию и питием поддерживая его ипостась… И иное тело в действительности было хлеб, освящалось обитанием Слова…Посему, от чего Хлеб в оном Теле претворившись, приял Божественную силу, оттого же самого равно бывает и ныне. Ибо то благодать Слова святым делало тело, которого состав был из хлеба и которое само некоторым образом было хлеб. И здесь также хлеб, по слову Апостола, освящается Словом Божиим и молитвою (1. Тим. IV.5), не ядением и питием входя в Тело Слова, но прямо претворяясь в Тело Слова».
Обычный хлеб становится Телом Христа. Это ли не чудо? Видимым образом происходит строительство Богочеловечества. Это реальная победа жизни над смертью. Вот что потрясало римский и эллинский мир до сердечного основания.
Безусловно, окончательная победа наступит в Светлое и Страшное пришествие Христа. Но начало этой победы уже положено. Безнадежности положен предел. Еще подвержены телесной смерти, ибо подчинены физическим законам, которые преходящи и временны. Смерть прекратится, когда остановится нынешнее время и пространство.
Размышляя о преходящем времени, Пастырь из Ниссы скажет: «Минует потребность приходить в бытие и не будет уже разрушаемого, не будет уже силы, приводящей в бытие и в разрушение». Видимо, это и будет Воскресение. Естество перейдет в иное качество, качество Богочеловекобытия. Но пока этого не произошло, наше естество подвержено разложению. Но подчеркнем, разложению, но не уничтожению. Наше тело переходит в другое состояние, что лишний раз доказывает невозможность гибели. Т.е. умираем, но не переходим в небытие. Но и после смерти наше тело остается именно нашим телом. Мощи Святых тому зримое подтверждение. Бог оставляет на нашем теле печать одухотворенности. Эту печать Св. Григорий назовет обликом человека, его внутренним образом, по которому узнаем кому принадлежит естество. Но иной раз узнать принадлежность, не представляется возможным. Причина, видимо, в поврежденности тела первородным грехом, от которого не избавлены, но в который еще и укореняем свое естество. Теряется лицо, прикрытое «чуждой личиной». И по этому виду душа в Воскресении «узнает свое тело, как отличную от других одежду».
В отличие от тела душа не разлагается, ибо то, что вдунул Бог, разложению не подлежит. В то же время она связана своею «познавательною силою» со всеми составными элементами разлагающего тела – своеобразный телохранитель «без всякого труда знаем место нахождения каждой частицы из некогда принадлежавшего ей целого тела». Естественно, что и в душе остаются «знаки соединения», некий, только этому естеству, присущий «телесный признак».
Итак, согласно мысли Св. Григория, душа связана с телом не только при жизни, но при смерти. Эта связь трудна для понимания, ибо тело пространственно, душа же вне пространства. Но в этой антиномичности истина – «душа движениями мысли свободно простирается по всей твари», восходя к горнему миру. Нахождение же ума, как говорит Св. Григорий, «сказать или представить невозможно». Видимо, к нему применимо апофатическое богословие, свидетельствующее о его все-объятности и не-объятности.
Где бы не находились части тела, душа в силу своей внепространственности, способна связываться с ними. Это связь сугубо индивидуальна. Поэтому недопустима теория переселения душ, нарушающая коренное право человека на свою свободу, на древнее восстановление в Воскресении именно своей души и своего тела. Смерть – этап, в результате которого происходит либо нисхождение, либо восхождение. Без смерти невозможно обрести спасения. Парадокс! Но Учение Христово парадоксально. Если бы не было смерти, то душа не смогла бы соединиться с Небесной Красотой, с Своим Творцом. Тело же, превращенное в прах, этим самым ликвидирует чувствования и порочные страсти. Перед нами прах, над которым властвует красота бесстрастия (невольно вспомнился Жуковский, описывающий первые торжественные минуты пушкинского посмертия). В этом бесстрастии закладывается будущее, положительно-качественное изменение человеческого естества. «Художник переплавляет глыбу нашего тела на оружие благоволения». В этом бесстрастии, по Св. Григорию, ожидание Страшного Суда, который, впрочем, уже идет. Он происходит сообразно нашим делам. Каждый индивидуален, соответственно индивидуально воздаяние. Есть и нечто среднее. К ним Григорий Нисский относит «младенцев, преждевременно похищенных смертью», т.е. еще не успевших совершить благо и участвовать в жизни Христовой.
Это частное мнение великого богослова. Вспомним, что ангелы детей предстоят пред престолом Божьим. Конечно, мысль Святителя понятна. Достижение Бытия возможно посредством добрых дел и веры. Младенцы еще не успели ничего совершить.
Это был век, в который спасение достигалось, порой, мученическими подвигами. Потому совершенно естественно, что душа получала то, что заслужила в земной жизни.
В то же время душа, согласно мысли Св. Григория, способна развиваться в загробном мире, где в силу своей внепространственности и бесплотности она не имеет определенного места. Идеи великого Оригена буквально вписывались в текст Нисского богослова. Это неудивительно, если вспомнить, какое влияние имел Ориген на восточное богословие. Кроме того, он был блестящим педагогом, система которого до сих пор считается продуктивной. Он считал, что души в загробном мире находятся в пути, переселяются из одного тела в другое. Переселение Григорий отрицал, но идея пути была ему близка. Святитель считал, что небесные блаженства не некие монолитные состояния, которые «не только пребывают всегда, но подобно семенам всячески увеличивается». Он полагал, что «нет предела, который мог бы пресечь нарастание небесного блаженства».
Душе свойственно стремление ввысь, что может помешать этому в загробной жизни? «И всегда будет совершать полет к вышнему…»
Естественно, что путь к Вечному Благу индивидуален. Фундамент этого пути закладывается на земле. Если следовать частной мысли Св. Григория, то новокрещенный младенец, физически прекративший свое существование, может достичь совершенства в загробном мире, а не пребывать в срединном состоянии.
Те же, кто погрузился в греховное состояние и нравственно разложился, следуя элементарной логике, по слову Христа, попадают в геенну огненную, где уже нет исповеди. Исповедь после смерти противоречила бы элементарной свободе. Свобода же, не только милость, совершаемая нами и по отношению к нам, но и ответственность. Лишившие себя любви, не могут оказаться в ее чертогах. Отчасти, поэтому, к сожалению, в аду оказываются и некрещеные, и даже младенцы.
«Естественно, - размышляет Св. Григорий, - что такая душа будет кружиться в воздухе, блуждая, несясь туда и сюда, никем не взысканная, как не имеющая Господина, желающая успокоения и приюта, и не находящая, тщетно скорбящая, бесплодно раскаивающаяся».
Для Святителя ад – это духовная реальность, трудно поддающаяся описанию. Но это ад, в котором душа проходит путь очищения. Сжигая, огонь мучает душу, но и проводит ее чрез горнило закаливания и очищения. Тот, кто не прошел очистительной купели крещения, очищается по необходимости огнем. Этот огонь излечивает нераскаянные души, ибо в страдании пробуждается осознание того, что в действительности потерял. Душа, как скажет Святитель, «узнает различие добродетели от порока, - из невозможности быть причастником Божества». И вот, оказавшись в аду, потрясенная душа обращается к Своему Создателю. И Бог, согласно учению Св. Григория, встречает заблудившуюся душу. Для него немыслимо, чтобы зло и небытие существовали бесконечно (это прерогатива Божества): «Не навсегда остается в природе страстное вожделение того, что ей чуждо… Каждого пресыщает и обременяет ему несвойственное, с чем вначале природа сама по себе не имела общения. Одно только сродное и однородное остается желанным и любимым навсегда». «Зло не настолько могущественно, - рассуждает Св. Григорий, - чтобы оно могло осилить добрую силу и безрассудство нашей природы не выше и не прочнее Божественной Премудрости…Да и невозможно превратному и изменяемому оказаться выше и прочнее того, что всегда тожественно и крепко утвердилось в добре».
Этот процесс неизбежен, кто хочет достичь истиной Свободы. В огне происходит очищение «от примесей, «вещественных наростов», «от остатков плотского припая». Путь к Свободе мучителен и тернист. Тот, кто достиг святости на земле, легок и приемлем Божьим Судом, но кто утяжелен грехом, пребывает в мучительном раздвоении; душа, привязанная к чувственному и земному «страдает и бывает в напряженном состоянии, - когда Бог влечет к Себе Свою собственность, а чуждое ей, как в известной мере, сросшееся с нею, уничтожает силою и причиняет ей невыносимые болезненные страдания». Чем дольше страдания, тем очистительнее. Но должна быть, считает Нисский Пастырь, мера. «Мера страданию есть количество находящегося в каждом человеке зла». Зло не вечно, значит, ему положен предел. Этот предел можно сформулировать как «вечное время», но это буде время, имеющее финал, ибо сотворенное «измеряется расстоянием веков».
Не противоречит ли Св. Григорий Св. Писанию, где четко говорится о вечности мучений? Здесь необходимо уяснить, что есть вечность во времени и как бы вечность в Вечности. Пока существует смерть, будут существовать и страдания, но когда исполнятся времена и смерть прекратится, то не логично ли наступление той самой вечной Вечности?
«Когда естество наше в некотором порядке и связи совершит полный оборот времени, - говорит Св. Григорий, - непременно остановится и сие текучее движение, совершаемое преемством рождаемых». Рождаемся, пока не наступит предопределенное Богом «полнота человечества». «В увеличении числа душ разум необходимо предвидит остановку, чтобы не получилось бесконечного движения в природе, всегда текущей в рождениях и не останавливающейся».
Таким образом, совершенство в природе определяется мерой, что в совокупности дает Красоту. «А когда прекратится это рождение людей, тогда с ним окончится и время, и таким образом завершится обновление вселенной». Произойдет возвращение. Пройдя седмиричный круг, человечество вступит в восьмой день будущего века, где новое Бытие и новый человек, ставшие величинами постоянными и неизменяемыми.
Это произойдет во второе пришествие Христа. Не униженный, но во славе явится Царь и Бог, и поклонятся Ему Ангелы и люди, вернувшиеся к первоначальной благодати. Произойдет единение твари с Творцом. Души возвратятся в воскресимые тела: произойдет великое собирание человека, «возвращение разлученного в нерасторжимое соединение».
И это не фантазия, но реальность, которую провидел Тайновидец, и показывал уже в Свое первое пришествие. Постепенно, выдавливая из нас раба по капельке, излечивая от бесовщины и зараженной крови, чтобы победить смерть.
«Когда же возвратился Иисус, народ принял Его, потому что все ожидали Его. И вот, пришел человек, именем Иаир, который был начальником синагоги; и, пав к ногам Иисуса, просил Его войти к нему в дом, потому что у него была одна дочь, лет двенадцати, и та была при смерти. Когда же Он шел, народ теснил Его. И женщина, страдавшая кровотечением двенадцать лет, которая, издержав на врачей всё имение, ни одним не могла быть вылечена, подойдя сзади, коснулась края одежды Его; и тотчас течение крови у ней остановилось. И сказал Иисус: кто прикоснулся ко Мне? Когда же все отрицались, Петр сказал и бывшие с Ним: Наставник! народ окружает Тебя и теснит, — и Ты говоришь: кто прикоснулся ко Мне? Но Иисус сказал: прикоснулся ко Мне некто, ибо Я чувствовал силу, исшедшую из Меня. Женщина, видя, что она не утаилась, с трепетом подошла и, пав пред Ним, объявила Ему перед всем народом, по какой причине прикоснулась к Нему и как тотчас исцелилась.
Он сказал ей: дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя; иди с миром. Когда Он еще говорил это, приходит некто из дома начальника синагоги и говорит ему: дочь твоя умерла; не утруждай Учителя. Но Иисус, услышав это, сказал ему: не бойся, только веруй, и спасена будет. Придя же в дом, не позволил войти никому, кроме Петра, Иоанна и Иакова, и отца девицы, и матери. Все плакали и рыдали о ней. Но Он сказал: не плачьте; она не умерла, но спит. И смеялись над Ним, зная, что она умерла. Он же, выслав всех вон и взяв ее за руку, возгласил: девица! встань. И возвратился дух ее; она тотчас встала, и Он велел дать ей есть. И удивились родители ее. Он же повелел им не сказывать никому о происшедшем» (Лк. 8: 40-56).
Христос воскресил ребенка, чтобы мы знали, что будем в Воскресении по-детски красивы и чисты. Детскости требует от нас Господь. Простоту в рассуждении предлагал Христос своим последователям. Этой простоты не хватало многим пастырям четвертого века. Начинали увлекаться чрезмерным эллинизмом и, конечно же, подвержены были влиянию Оригена. Не избежал этого и Григорий Нисский, что указывалось выше. Особенно влияние Оригена было заметно в вопросе Воскресения, где наблюдались противоречия.
Прекрасно понимали, что неочищенная душа не может войти в рай. Значит, для такой души время не завершилось. Странно! Смерть прекратилась, а время еще существует. Происходит разваливание на части, что противоречит Божественной Полноте.
У Оригена «воскресение мертвых» еще не финальная точка, но некая запятая, после которой пишется предложение – длинная вереница веков. К тому же Ориген не разрывает телесно-душевную жизнь человека: у него нет конца. У Григория же время завершилось, но вот последняя точка тоже не поставлена.
Г. Флоровский писал: «Неделимая судьба человека рассекается; и при этом остается непонятным, как может оказаться нетленным и сияющим тело, если оно одушевляется и оживотворяется еще не очищенной (если и обратившейся), а потому еще мертвенной и как бы тлеющей душой: через такую душу не может действовать сила Божественной жизни, а тело само по себе, без души, мертво и есть труп. Кстати заметить, Ориген последовательно различал тела праведных и грешных, - правда, это связано с его мыслью о прогрессивном преодолении всякой телесности… Одно их двух. Либо воскресение есть восстановление Полноты, есть «кафолическое воскресение», - как говорит Св. Григорий, и тогда процесс прекращается, - все равно, все ли очищены или не все, и грешники подпадают вечному (т.е. вне временному) мучению, - так думал впоследствии преп. Максим Исповедник. Либо воскресение еще не есть восстановление, - так думал Ориген. Св. Григорий повторяет Оригена и в том, что уже логически несовместимо с изменившимися предпосылками. Оригеновская схема дает трещины и распадается противоречиями. Григорий Нисский напрасно старался соединить в едином синтезе эсхатологию Оригена и эсхатологию Мефодия Олимпийского, у которого он заимствует учение о воскресении».
Следует помнить, что человек вышел из праха, и Воскресение немыслимо без этого фундамента, который называем землей. В ней произрастает семя, восходящее к колосу. Это, кстати, один из любимых образов Св. Григория. Из бесформенного хаотического состояния прорывается в космос, чтобы соединиться с Христовым Телом, принявши один образ и один вид. Заслуга Нисского Пастыря в том, что он неустанно проповедовал, обращаясь к внутреннему человеку, понимая, что именно он определит наше лицо. Тот, кто имеет лицо, может называть себя свободным человеком. В эпоху, в которую еще не было изжито рабство, образ жизни и делания Григория совершал нравственный переворот в сознании людей. Он проповедовал Воскресение, потому что понимал, что это краеугольный камень Божественного Учения. Господь воскресил дочь Иаира, чтобы показать путь и убедить сомневающихся в том, что нет никакого предсуществования душ, о чем вещали пифагорейцы и, возможно, Ориген.
Святитель обратил взоры христиан к Священным текстам, чтобы они стали фактом их сознания. Кроме того, надо отдать должное Григорию, стремившегося продолжить традиции Оригена. В этих традициях ему виделась песнь всепобеждающей любви. Обаяние тирского учителя было столь велико, что не все замечали его ошибки. Но богословие четвертого века совершало главное – изживало античный эллинизм.
Эллины и римляне увидали, что их частная жизнь не завершается, не уходит в тартар, но получает вечное бытие. Языческий мир предлагал прах и небытие, философствование о непонятных субстанциях, богословие же Св. Отцов предлагало личностное историю, «право на участие в Божественном ликостоянии», в которой вечное побеждало преходящее; это была история, в которой человек предавал себя в руки Бога; это была история, в которой Добро побеждало свою противоположность – зло.
Надо признать, что время, в которое творили Отцы, было очень смутное. Поэтому неизбежны ошибки. Не избежал их и Св. Григорий. Например, влияние Оригена так и не было до конца им изжито. Но все-таки в главном Нисский Святитель неукоснительно следовал Апостольской Истине. И там, где сомневался, предавал волю Соборному Разуму Церкви. Это может показаться странным, но неправильное толкование Св. Писания и Предания приводило к глубоким политическим и социальным потрясениям. Это великий Пастырь Востока прекрасно понимал. Вся история борьбы за чистоту Христова Учения фактически была борьбой за целокупное сознание и единство. Один Бог, один царь, один народ. Это понял Великий Феодосий, сумевший объединить Римскую империю в единое целое и утвердить Православие в Ойкумене.
Это была победа не только над умирающим эллинизмом, но и торжество Истины над ересями. К сожалению, Феодосий совершил роковую ошибку своих предшественников, разделив империю, надеясь на братскую любовь своих сыновей. Тщетно. Власть развращает неутвержденные души. Юные Августы, Аркадий и Гонорий, с трудом осознавали, к какому великому служению они призваны. Вместо взаимной любви, стали уничтожать смертельно раненого зверя – язычество, которое уже изживало себя и постепенно ушло бы в небытие. Мир становился христианским, и не стоило насильно толкать его в объятия Христа. В этом желании – Ветхозаветное Предание. Господь еще Апостолам указал, какого они духа. Иудаизм, к сожалению, надолго вьелся в сознание новообращенных христиан, подталкивая совершать в ревности по Богу, нелепые поступки, в которых терялся Облик Божий.
Вселенная вступала в пятый век, и этот век требовал единства. Как никогда открывались перспективы единения на основе любви и Истины. IV век стал несокрушимым богословским фундаментом; весь мир знал Троический догмат; оставалось воплотить сей Священный догмат в реальное бытие.
Начиналась борьба собственно за человека, того человека, который не только будет православно исповедовать Христа, но и жить во Христе. Господь исцелил от грязной крови, воскресил дитяти, теперь следовало идти, не спотыкаясь, по лествице горнего восхождения. Не напрасно Господь посылает двенадцать учеников на проповедь миру
Глава 9
«Созвав же двенадцать, дал силу и власть над всеми бесами и врачевать от болезней, и послал их проповедывать Царствие Божие и исцелять больных. И сказал им: ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды; и в какой дом войдете, там оставайтесь и оттуда отправляйтесь в путь. А если где не примут вас, то, выходя из того города, отрясите и прах от ног ваших во свидетельство на них. Они пошли и проходили по селениям, благовествуя и исцеляя повсюду» (Лк. 9: 1-6).
В этой связи вспоминается великий Учитель и Отец Церкви Святитель Иоанн Златоуст, живший на рубеже IV-V веков. Златоусту приходилось учить тех, кого позднее Гоголь назовет «мертвыми душами». Святой скажет о своих современниках: «Мы погасили ревность, и Тело Христово стало мертвым». Это был вопль проповедника Христова. Эпоха, которую принято считать временем победившего Учения Христова, на самом деле была пропитана цинизмом и равнодушием в половине римского народа. Против цинизма выступал Святитель, который проникало в Церковную Ограду. В этой Ограде находились те, кого Христос искупил Собственной Кровью, заполнив душевную пустоту Своим Пречистым Телом. Вместе с Христом в эту пустыню приходило златое слово антиохийского учителя.
Иоанн Златоуст был именно учитель, а не философ. Хотя в его творчестве глубокая эллинистическая традиция, его скорее следует называть филологом в истинном значении этого слова. Его эллинизм – Словолюбие, ставшее стилем жизни; блестящее ораторское дарование было отдано в служение Богу Слову. Святой Иоанн преодолел эллинизм, вознося его на качественно новый уровень, – христианский эллинизм. Высокий морализм стоического сознания преображается у него в благодатное горнее состояние. Он жил, как писал, и писал, как жил. Борясь с ересями, он в то же время решал главный богословски-философский вопрос: кто ты, человек? Причастник Бытия, обладатель свободной воли или раб страстей и призрак небытия? Всей своей жизнью он ревностно боролся за человека, которого искупил Своей Кровью Христос.
Златоуст – величайший моралист, но его морализм мистический. Это морализм не сухих догм, но живая творческая борьба за воплощенную Красоту, Добро и Совесть.
Святитель проповедовал в Храме, чтобы человек стал храмом Божьим, иконой небесного Бытия. Вся его жизнь – восхождение от земли на небо.
С детства он стремился к аскетической жизни, в этом образе бытия полагая начало освобождения человека от греховного естества. Молчание и уединение! Кто знает, что происходило в этой незримой беседе с Богом. Где бы ни был Иоанн, в монастыре ли, в пустыне он в этой незримой беседе с Богом. Возможно, в этих собеседованиях родилось стремление вернуться в мир, чтобы не только самому спасаться, но и способствовать спасению других. «Я часто молил, - писал Свт. Иоанн Златоуст, - чтобы миновалась нужда в монастырях, и настал и в городах такой добрый порядок, чтобы никогда не нужно было убегать в пустыню».
Бегство в пустыню Златоуст понимает как крайность, вызванную неприятием христианами ложного порядка вещей, господствующего в обществе. И, чтобы не было этих крайностей, следовало изменить общество. Изменение общества необходимо начинать с себя, став светильником Нового Завета. Отсюда глубинное понимание роли священства в жизни христиан. «Священное служение проходится на этой земле, но занимает место среди властей небесных».
Как известно, Сам Бог являлся первосвященникам и даровал Своим служителям ключи от Царства Небесного, чем и ангелы не обладают. Подобно Христу, священник выходит на проповедь Слова, и потому он выше и монаха, удалившегося от мира.
Священник вершит подвиг, неся Слово среди языческого и озлобленного мира. Златоуст требует, чтобы христиане в миру жили столь же строго, как и монахи.
«То именно извратило всю вселенную, что мы думаем, будто только монашествующим нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить беспечно».
Златоуст видел, что христиане, приняв крещение, продолжали жить по-язычески. И вот он принимает решение перевернуть мышление церковного народа, оставлявшего христианскую жизнь монахам. «Из числа столь многих тысяч, - говорил Иоанн, - нельзя найти больше ста спасаемых, да и в этом сомневаюсь».
Заполненность Церкви народом, еще не говорит о христианизации общества. Многочисленность смущала Святителя, - «тем больше пищи для огня». В мир, в котором проповедовал Епископ Нового Рима, вошла беспечность. Стало казаться, что для спасения достаточно посещать храмы по воскресеньям, соблюдать постные дни и оказывать формальную помощь страждущим. Чем этот мир был лучше фарисейского?
Для Святителя было очевидно, что в конце четвертого века ситуация тревожнее, чем в начале. Во времена Диоклетиана стояли лицом к лицу, друг против друга; во времена Аркадия оказались в одном храме. И кто праведник, а кто лжец, трудно было определить. Маска лицемерия и удивительного вживания в роль примерных христиан стали нормой не только мирян, но и клира.
И началась великая борьба за человека. Святитель помнил, что и Христос был одинок в своей борьбе и встречен не пальмовыми ветвями, а бесчеловечным избиением младенцев, учиненных Иродом; поэтому, несмотря на все просьбы поберечь себя, он неуклонно следовал Правде Христовой, не взирая на лица. «Никто не остался бы язычником, если бы мы действительно были христианами».
Для чего необходимо было Слово воплотить в Дело. Это Совершил Христос, это должны особенно совершать те, кого Он наделил архиерейской властью и Благодатью.
Благодать всегда являет себя там, где в этом есть необходимость. Вне Благодати мир немыслим. Если Она покидает человеческое сообщество, то происходит то, о чем писал Василий Великим своим западным братьям: «Извращены догматы благочестия, изглажены уставы Церкви; страсть господствования преобладает и предстоятельство церковное предлагается в награду за нечестие. Пастыри предают стадо Божие и расхищают милостыни нищих. Исчезла строгость правил; дана широкая свобода грешить… Не стало суда праведного; всякий ходит по желанию своего сердца… Стяжавшие власть чрез угождение человекам сделались рабами, оказавших им милость. У некоторых и защита Православия обратилась в орудие взаимной брани; скрывая свою вражду, они дают ей вид поборничества по благочестию. Другие поощряют народ к взаимным ссорам, чтобы общими пороками скрывать свои. Поддерживается непримиримая брань. Этому смеются неверующие; колеблются маловерные… Умолкли уста благочестивых; развязан всякий хульный язык, осквернено святилище. Здравомыслящие убегают домов молитвенных, как училищ нечестия, и в пустынях со стенаниями и слезами воздевают руки к Господу сущему на небесах».
И вот три великих Святителя стали у кормила церковного корабля во второй половине IV века: Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст (Церковь и чествует их в один день).
Вся их жизнь – подвиг ради Христа. Ни намека на земное благополучие! Василий раздал свое имущество, и только просьбы верных заставили его занять кесарийскую кафедру; Григорий покинет ради мира Константинопольскую кафедру, сказав архиереям:
«Пастыри Христовой Церкви! Стыдно вам враждовать и спорить, когда вы других должны учить любви и миру. Прошу вас, устройте мирно дела Церкви; если я причиною волнения, то как пророка Иону бросьте меня в море; и утихнет буря, которую не я воздвиг. Отнимите у меня престол, изгоните меня; я на все согласен и довольно удручен болезнью, чтобы жаждать тихой, спокойной жизни».
Сколько смирения и любви к миру! Григорий ушел, чтобы торжествовала Истина.
Хорошо бы владыкам помнить об этом. Но есть и пример Василия и Иона Златоуста, которые не оставляли своих престолов, потому что знали, что на их место придут нечестие и позор. На их глазах в Александрии правил патриарх Феофил, человек случайный, но властолюбивый. Он верил в Христа, но верил как изувер. Он метал громы и молнии против язычников и этим, видимо, сумел завоевать доверие императорской власти.
Этот человек в архиерейской мантии создал в Александрии такую нравственную обстановку, что жить безопасно было уже невозможно, причем, что христианам и нехристианам. Великая религия любви в руках лжесвятителей превращалась в орудие насилия и убийства. Это ж надо было, как вложить в сознание александрийцев столько ненависти, чтобы пойти и садистски убить великую Ипатию, прекрасную женщину, философа и математика, находящейся на перекрестках богословия и эллинизма. Впрочем, до этого Феофил со своими приспешниками фактически способствовал убийству великого Хризостома Ойкумены Иоанна.
Эти приспешники ничем не отличались от тех, которые убили Св. Иоанна Предтечу, выполняя приказ Ирода-Феофила.
«Услышал Ирод четвертовластник о всём, что делал Иисус, и недоумевал: ибо одни говорили, что это Иоанн восстал из мертвых; другие, что Илия явился, а иные, что один из древних пророков воскрес. И сказал Ирод: Иоанна я обезглавил; кто же Этот, о Котором я слышу такое? И искал увидеть Его» (Лк. 9: 7-9).
Когда-то женщины способствовали убийству Иоанна Предтечи; Иоанна Златоуста стала преследовать также жена царя. К ней обращался Святитель в своей проповеди в Св. Софии: «О, горе, горе женщинам, которые закрывают уши к предостережениям небес, и опьяненные не вином, но скупостью и гневом, докучают мужьям своим злыми советами, увлекая их к несправедливости». Это обращение к Евдоксии, имевшей безграничную власть над своим слабовольным мужем императором Аркадием, стоило Святителю преследования. Был созван так называемый собор «в Дубе», который историки Церкви называют собранием разбойников, исполнявших волю Аркадия и Евдоксии, пожелавших низложения Иоанна со Святительского престола. Не Христу служили эти пастыри, забыв слова великого епископа, обращенные к священству:
«Священник должен быть не только чист, но и весьма благоразумен и опытен во многом, знать все житейское не менее обращающихся в мире, и быть свободным от всего более монахов, живущих в горах…, должен быть многосторонним; говорю – многосторонним, но не лукавым, не льстецом, не лицемером, но исполненным великой свободы и смелости и однако умеющим и уступать с пользой, когда потребует этого положение дел, быть кротким и вместе строгим. Нельзя со всеми подвластными обращаться одинаковым образом».
Те, кто судил Златоуста, не Богу служили, но человеку, и своим человеческим слабостям. И вот уже участвуют в делах Феофила и Евдоксии; в избиении простых прихожан, пожелавших креститься в Великую Субботу, но оказавшихся на пути солдат «христолюбивого» императора, возвращавшегося с предпасхальной службы, где правили недруги Иоанна Златоуста, низложившие его на своем сборище.
Но почему так ополчились на Святителя Царица, влиятельный Феофил и их приспешники. Точнее Златоуста не скажешь: «Знаете ли вы, возлюбленные братья, за что хотят погубить меня. За то, что я не указывал стлать перед собой богатые ковры, что никогда не хотел я одеваться в золотую и шелковую одежду, что я не унизился до того, чтобы удовлетворять жадность этих людей и не держал стола открытого для них. Племя аспида всегда господствует, осталось потомство у Иезавели, но и благодать подвизается с Илиею. Иродиада также здесь, Иродиада все еще пляшет, требуя головы Иоанна, и ей отдадут голову Иоанна, потому что она пляшет».
Причина более чем банальная. Святитель достиг совершенства еще в ранней юности, когда ему в видении явились Апостолы Иоанн и Петр. Иоанн передал волю Господа, Который дает ему «увидеть глубину премудрости» и заграждать «уста тех, которые превратно толкуют закон Бога нашего»; Петр же: «Дает тебе Бог ключ церквей святых, да будет связан тот, кого свяжешь, и разрешен тот, кого разрешишь». И Святой смиренно принял свое великое служение.
Против великого смирения и выступила человеческая гордость. Не могла она слышать великого проповедника смиренного христианства. Вчитаемся в слова великого:
«Сильные волны, жестокая буря. Но я не боюсь потопления; ибо стою на камне. Пусть свирепствует море: оно не может сокрушить камня; пусть поднимаются волны: они не могут потопить корабля Иисусова. Скажите, чего мне бояться? Ужели смерти? – Для меня жизнь Христос, а смерть приобретение. Ужели ссылки? – Господня земля и исполнение ея. Ужели потери имения? Мы ничего не принесли в мир; конечно, ничего не можем и вынести из него. Я презираю страх мира сего и посмеиваюсь над его благами; не боюсь нищеты, не желаю богатства; не боюсь смерти и не желаю жизни, разве для вашего преуспеяния. Я для того только касаюсь настоящих обстоятельств, возлюбленные, чтобы вас успокоить. Никто и ничего не может разлучить нас… Мы разделимся местом, но любовью останемся соединены; даже смерть не может разлучить нас: хотя умрет мое тело, но душа будет жива и никогда не забудет об этом народе… Не тревожьтесь настоящими событиями; в одном покажите мне любовь вашу – в непоколебимой вере. Я же имея залог Господа и не на свои силы полагаюсь. Я имею Его Писание; оно мне опора, оно мне крепость, оно мне спокойная пристань; слова в нем для меня щит и ограда. Какие слова? – Аз с вами есмь до скончания века. Христос со мной, кого мне бояться? Пусть поднимаются на меня волны, пусть море, пусть неистовство сильных, все это слабее паутины. Вы одни удерживаете меня своей любовью, но я всегда молюсь: да будет воля Твоя, Господи! Не как хочет тот или другой, но как ты хочешь! – Вот моя крепость, вот мой камень неподвижный, вот моя трость непоколебимая! Что Богу угодно, то да будет. Если Ему угодно оставить меня здесь, благодарю Его, - взять отсюда, опять благодарю Его».
Святителя будут гнать, потому что властям предержащим неудобен тот, кто всегда говорит Правду. Только собственная безопасность и страх за жизнь своих близких способна остановить власть. Когда Святителя отправляли из Константинополя, то случилось страшное землетрясение. Самые сильные толчки были под царским дворцом. Августа испугалась, и будет молить Хризостома вернуться на патриарший престол. «Мы изгнали праведника, - воскликнула она, - и Господь за то карает нас. Надобно его немедленно возвратить; иначе мы все погибнем».
Аркадий исполнил просьбу жены, но миновала смертная чаша, и все встало по-прежнему. Более того, посрамленные чудом Господним, всю ненависть обратили против святителя Иоанна.
По своей сути царствующая чета была хуже последних рабов: слово свободы и любви проходила мимо их понимания. Недавно крещенные цари продолжали оставаться язычниками. Свой смысл бытия они видели в принуждении и в повелении, но не во взаимном согласии.
Итак, страх перед смертью зачастую обращает к Спасителю, но и этот страх странным образом рассеивается перед собственным тщеславием и властолюбием.
Вечное Бытие Августе видится не в горней жизни, но в установлении собственной статуе возле Храма Святой Софии. Рядом со святыней будет проходить увеселения и пьяные оргии.
«Опять Иродиада пляшет, опять Иродиада волнуется; опять требует главы Иоанна!» - воскликнет Святитель.
И они получат ее. Не победив в слове, вновь подвергнут репрессиям великого Златоуста и его последователей, не желавших вступать в Евхаристическое общение с противниками Святителя. Император Аркадий будет лично распоряжаться убийствиями христиан, возвращавшихся с Пасхальной Заутрени, которую правил Иоанн Златоуст.
Как такое было возможно? Христианский император избивает своих поданных христиан. Неужели превратно понимали слова великого Пастыря: «Царь принуждает, священник убеждает. Один действует повелением, другой советует».
Видимо цари с слишком большим усердием повелевали, забывая, что Бог познается только в свободе и любви. К сожалению, Любовь у сильных мира сего подменялось буквой, услышанной или когда-то прочитанной.
Господь пишет, что кого люблю, того наказываю. Вот и наказывали, сообразуясь с буквой Писания, но не Его Духом.
Иоанна, слабого телом, будут изнемогать до смерти. Он будет отправлен в ссылку, в Армению, холодный и вредный климат, издевательски доводя его до физического истощения. Но Святитель был выше своих гонителей; он продолжал свое служение Богу и думал, думал о человеке, за которого распялся Христос. Даже гонимый Иоанн несет слово Христа в языческую Финикию.
Против гонения Святителя выступил весь Запад, даже Гонорий, император Рима, будет просить брата Аркадия рассмотреть дело Златоуста непристрастно. Но все протесты были безрезультатны. Аркадий находился в плену у своих советников и жены. И даже смерть жены, свершившиеся после осуждения Иоанна, не остановила восточного деспота. Евдоксия умерла в страшных муках, разродившись мертвым ребенком.
Страшные землетрясения, голод и болезни поразили Восточную империю. И, казалось, это должно было вразумить Аркадия. Святой Нил Синайский в ответ на просьбу Аркадия молиться о Царьграде писал: «Как дерзну я молиться о городе, который столькими прегрешениями навлек на себя справедливый гнев Божий, который изгнал блаженного Иоанна, столп церкви, светило правды, трубу Господню? Ты изгнал его, не имея на то никакого повода, легкомысленно последовав советам людей, поврежденных в разуме; ты лишил верующих святых наставлений, которые они получали от него; подумай об этом; познай согрешения свои и покайся ».
Однако Аркадий делал с точностью до наоборот. Подобно фараону еще более ожесточался и вместо облегчения участи Святителя посылает его в далекую Абхазию на верную смерть. Отягощенного болезнями человека гонят в новое место ссылки. И случилось то, что должно было случиться. В Команах к Святителю ночью явился Св. Василиск, погребенный в местной церкви, и сказал: «Не унывай, брат Иоанн! Завтра будем вместе».
Так и произошло. Святитель Иоанн Златоуст причастился и соединился с Богом, Которому за все воздал славу. Это случилось 14 сентября 407 года. Пройдет год и уйдет в небытие, так и ни чего не понявший, Аркадий. Бог ведает, примирился ли он со Святителем. Его сын Феодосий, возвратив мощи Святого в Царьград, будет усердно просить Предстоятеля Константинопольской Церкви о прощении своего отца.
Для христианского же мира было важно возвращение вселенского Учителя, призывающего вспоминать человека, как существо свободное. Необходимым условием этой свободы, по мысли Златоуста, должно встать приобщение к Хлебу животному, Который есть Христос.
«Апостолы, возвратившись, рассказали Ему, что они сделали; и Он, взяв их с Собою, удалился особо в пустое место, близ города, называемого Вифсаидою. Но народ, узнав, пошел за Ним; и Он, приняв их, беседовал с ними о Царствии Божием и требовавших исцеления исцелял. День же начал склоняться к вечеру. И, приступив к Нему, двенадцать говорили Ему: отпусти народ, чтобы они пошли в окрестные селения и деревни ночевать и достали пищи; потому что мы здесь в пустом месте. Но Он сказал им: вы дайте им есть. Они сказали: у нас нет более пяти хлебов и двух рыб; разве нам пойти купить пищи для всех сих людей? Ибо их было около пяти тысяч человек. Но Он сказал ученикам Своим: рассадите их рядами по пятидесяти. И сделали так, и рассадили всех. Он же, взяв пять хлебов и две рыбы и воззрев на небо, благословил их, преломил и дал ученикам, чтобы раздать народу. И ели, и насытились все; и оставшихся у них кусков набрано двенадцать коробов» (Лк. 9: 10-17).
В этом приобщении человек действительно становится человеком, приобретая, по слову Иоанна Златоуста истинное благородство. Но Господь дарует Хлеб только тем, кто искренне пришел к нему и жаждет Его Плоти и Крови. И это условие свободы, ибо Христос «Приходил не разрушить природу, но исправить произволение» (Иоанн Златоуст).
Бог не совершает насилие, Он любит и уважает Свое творение и потому делает все, «чтобы не нанести нашему ущербу самовластию» (Иоанн Златоуст). Ему нужны свободные, а не рабы.
«Он увещевает, советует, предостерегает от худых начинаниях, но не принуждает» (Иоанн Златоуст).
Таковы должны быть последователи Христовы, особенно Его Пастыри. И чтобы там не говорили, но рыба начинает вонять с головы. Стыдно слушать речи, оправдывающие недостойное поведение священников. На каждом перекрестке слышим: не нам грешным обличать позорные деяния горе-пастырей. Такая постановка вопроса ликвидирует Свободу, и разнузданность превращается в норму.
Борьба за Свободу есть необходимое требование христианской совести, но в этой борьбе недопустимо со стороны христианина насилия.
Иоанн Златоуст писал: «Христианам в особенности запрещается исправлять впадающих в грех насилием, наша война не живых делает мертвыми, но мертвых живыми, ибо полна кротости и смирения… Я гоню не делом, но словом, и преследую не еретиков, но ересь… мне привычно терпеть преследования, А не преследовать, - быть гонимым, не гнать. Так и Христос побеждал распятый, а не распиная, - не ударяя, но приняв удары». И Святой Серафим Саровский скажет: «Смирись, и вокруг тебя тысяча спасутся».
В этом глубокое отличие христианского мировоззрения и всякого другого. Терпением, смирением, верой, надеждой, любовью держалась Православная Церковь. Только в Ней возможно спасение человека; только в Ней возможно возвращение к Первобытию; только в Ней Христос освятил Крест, ставший орудием победы и, таким образом, сотворившим новое небо и новую землю. Новое небо и новая земля стали реальностью Церкви. Это великолепно понял Святой Иоанн Златоуст, которого не напрасно называют «евхаристическим учителем».
В Евхаристии он видел великое таинство и великую жертву. Для Святителя важна была не столько богословская система, сколько свидетельство Христовой веры, наиболее ясно проявляющейся в Евхаристическом таинстве.
Евхаристия – это Богодействие, и в этом действие может участвовать каждый православный христианин. Но этот каждый свое свидетельство веры должен подтверждать чистотой своей жизни, любовью, вне которой немыслимо исповедовать правую веру.
Без любви невозможно стать истинно православным. Без нее и богословие превращается в схоластику, мертвую и тупиковую. И потому только тот может называть себя христианином, который пробудил себя для любви, войдя в ее непостижимый и вечный круг.
К этому пробуждению должны неуклонно призывать пастыри. Так это понимал великий цареградский Святитель.
Не ораторикой и риторикой следует заниматься пастырю, но спасением человеческой души. Для спасения же необходимо ум, волю, сердце привлечь к Христу. И схемам нет места, где есть любовь.
Тот, кто любит, не когда не пройдет мимо страждущего человека. Любящий всегда милующий. Аксиома, из которой рождается важнейшее направление христианства – социальное. Нет необходимости собираться в партии и сообщества, когда существует такая реальность как Церковь, в основании которой – любовь. Издревле Церковь Христова представляла собой содружество бедных, презрительно относящихся к земному богатству.
Эту церковную традицию продолжил Святитель Иоанн Златоуст, писавший: «Любовь к богатству есть неестественная страсть, желание богатства ни естественно, ни обходимо, но излишне».
Таким образом, стремление к земному богатству уклоняет человека от Источника жизни. «Не потому вредно для вас богатство, что оно вооружает против вас разбойника и свершено помрачает ум ваш, - говорил Златоуст, - но более всего потому, что делает вас пленниками бездушного имения, удаляет вас от служения к Богу».
Действительно, невозможно служить Богу и Мамону одновременно. Поэтому каждому христианину необходимо совершить нравственный выбор: или служение Богу, или – вещам. Иоанн Златоуст писал: «Не только попечение о снискании богатства вредно, но и излишнее заботливость о вещах самых нужных».
«Христос, показав всяческий вред от пристрастия к богатству, простирает Свое повеление и дальше. И не только повелевает презирать богатство, но запрещает заботиться и о лучшей пиши: не пецытеся душею вашею, что ясти» (Св. Иоанн Златоуст).
Вот фундамент, на котором строится социальное здание. «Не достаточно презирать богатство, - говорит Златоуст, - а нужно и напитать нищих, а главное - последовать за Христом».
Итак, весь мир оттого лежит во зле, что подчиняется духу стяжания, фактически овеществляясь. И победить этот дух, возможно, только исполнив евангельскую заповедь: раздать все нищим. Не осознавшие этого факта, следуют дорогой лукавого, потому что не может быть праведно богатство, когда вопиет нищета.
В этом отношении, даже великолепие храмов осудительно, если под этим великолепием замерзает или умирает нищий. «Церковь не для того, чтобы в ней плавить золото, ковать серебро, - говорил Святитель Иоанн, - Она есть торжествующий собор ангелов. Потому мы требуем в дар души, - ведь ради душ принимает Бог и прочие дары. Не серебренная тогда была трапеза, и не из золотого сосуда Христос преподавал питие, Кровь Свою ученикам. Однако же, все было там драгоценно и возбуждало благоговение, ибо было исполнено Духа. Хочешь почтить тело Христово? Не презирай, когда видишь Христа нагим… И что пользы, если здесь почтишь Его шелковыми покровами, а вне храма оставишь терпеть холод и наготу… Что пользы, если трапеза Христова полна золотых сосудов, а сам Христос томиться голодом… Ты делаешь золотую чашу, но сам Христос томиться голодом… Ты делаешь золотую чашу, но не подаешь в чаше студеной воды… Христос, как бесприютный странник, ходит и просит крова, а ты, вместо того, чтобы принять Его, украшаешь пол, стены, верхи столбов, привязываешь к лошадям серебряные цепи, - а на Христа, связанного в темнице, и взглянуть не хочешь».
Итак, для Святителя важнее доброе дело, чем даже храмовое украшение. Ибо с помощью этого украшения можно накормить голодного и, как это не высокопарно звучит, спасти от смерти нищего. «Начало и корень богатства должны непременно таиться в какой-нибудь несправедливости» - размышлял Святитель Иоанн.
Однако это не значит, что бедность сама по себе есть добро. В ней, зачастую, находим источники зависти и злобы. Поэтому, призирая богатство, Златоуст признавал за необходимость всемерно бороться с бедностью.
Святитель Иоанн был глубоко убежден, что все равны перед Богом, ибо неравенство есть сущностное противоречие любви. Что же мешает человеку ответить на Божественную Любовь? Для Златоуста совершенно очевидно, что корень зла в частной собственности. Из-за нее распри, зависть и войны. В то время как сама природа говорит об общем владении вещами. «От чего никто не заводит никогда тяжбы о владении площади. Не потому ли, что она принадлежит всем» (Св. Иоанн Златоуст).
Из этих рассуждений логически вытекает, что даже животные лучше, чем человек. «У них все общее, - и земля, и источники, и пастбища, и горы, и леса, и ни одно из них имеет больше другого. А ты, человек, кротчайшее животное, делаешься свирепее зверя, заключая в одном своем доме пропитание тысячи и даже многих тысячи бедных, между тем, как у нас одна общая природа…» (Св. Иоанн Златоуст).
Святитель видит источник неравенства не только в частной собственности как таковой, но в человеческой воле, в ее способности или в неспособности совершить нравственный выбор. Тот, кто предал себя любви Христовой, уже «не ищет своего», по слову Апостола Павла.
Недаром Златоуст идеалом христианской жизни считал Первенствующую Церковь. «Во всем у них было равенство и все богатства смешанны вместе» (Св. Иоанн Златоуст).
Собственно монашеское движение представляла собой социально-духовный протест против овеществление церковного тела. Рассвет монашества в IV-V веках был ответом власть имущим. Но великий Святитель хотел, чтобы этот ответ стал преобладающим не только в пустынях, но и в миру.
Но Златоуст против насильственного внедрения христианства в мир, он призывает к милости, к свободе, - «простирай руки твои не к небу, но к рукам бедных», - любил говорить Святитель Иоанн.
К этому призывает Спаситель, что и подмечает Златоуст: «Ни о какой другой добродетели не упоминает Он кроме дел милостыни». Милость для Златоуста синоним свободы, жизни, любви, смысл всякого бытия. Только понимающий это может называть себя христианином.
Как истинно духовный тайнозритель проповедует великий Святитель, что истинная жертва сами христиане, принимающие в себя Тело и Кровь Христово. Совершенно естественно необходимо было задуматься о гражданском устроении христианского общества. Для Златоуста очевидно, что власть есть факт не равенства, а порабощения. Но власть установлена Богом, следствие человеческого греха, и потому вынужденно необходима. В противном случае в обществе будет происходит смута, борьба и вражда.
Итак, власть есть следствие греха, но еще хуже безвластие, из греха вырастающее. Получается замкнутый круг, разорвать который может только Любовь, Которая призывает повиноваться власти (хотя за частую у власти находятся люди греховные), потому что другого средства, способного обуздать грех, нет.
Отсюда высокое требование к Церкви, в которой не допустимы мирские установления. Власть мира не мыслима в Церковной Ограде. Церковь есть нравственный авторитет, не соизмерима выше гражданской власти. «Судии устрашают, - так пусть утешают священники… Начальники угрожают, - так пусть ободряет Церковь» - говорил Святитель Иоанн. «Посредством того и другого Бог устрояет наше спасение. Он и начальников вооружил, чтобы устрашали дерзких. Он и священников рукоположил, чтобы утешали скорбящих» (Св. Иоанн Златоуст).
Кроме того, священникам дано право обличать власть предержащих. «Последняя власть священника выше царской, - писал Иоанн Златоуст, - потому и царь приклоняет главу под руки священника, и в Ветхом завете царей помазывали священники».
На это слово Святителя часто обращает внимание представители католической церкви. Правда, забывают, что священник имеет право на проповедь, обличение, но не насилие. Поэтому Святитель не требовал изменения гражданского строя, но боролся за преображение человека. Покажется странным, но Златоуст не выступал против рабства как общественного явления. Однако он выступает против рабства в духовном устроении человека. Святитель убежден, что рабство может быть ликвидировано только тогда, когда душа, став свободной во Христе, исчезнет и как социальное явление. Обратный путь – это путь насилия, не Христа.
Путь Христовый есть путь стяжания Духа Святаго. Поэтому быть христианином – совершить подвиг. Исповедовать Христа не только словом, но и делом невероятно сложно. Но если Господь понес Крест, то Его ученикам такая же доля.
«В одно время, когда Он молился в уединенном месте, и ученики были с Ним, Он спросил их: за кого почитает Меня народ? Они сказали в ответ: за Иоанна Крестителя, а иные за Илию; другие же говорят, что один из древних пророков воскрес. Он же спросил их: а вы за кого почитаете Меня? Отвечал Петр: за Христа Божия. Но Он строго приказал им никому не говорить о сем, сказав, что Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Лк. 9: 18-22).
Внутренне человек жаждет общения со Светом, и Свет освещает его. Но, чтобы сохранить Свет в душе необходимо бороться с тьмой. Свеча горит, но сколько бурь и ветров желают ее животворный огонь. Свеча, подобна совести, данной Богом, озаряет не прикрытую явь, которая стремится уйти под ночной покров, затушить пламенеющий огонь любви, или обратить его не к созиданию, а к разрушению. Извратить и раздробить Огонь Любви – вот поистине дьявольская задача.
Как устоять и не соблазниться? Как следовать Христу? Простой ответ дает Иоанн Златоуст, призывающий во всем следовать Св. Писанию. «Кто согласен с Писаниями, тот христианин, - говорил он, - а кто с ними не согласен, тот далек от истины». Златоуст требует неукоснительно следовать библейскому Преданию: «Не ожидай другого учителя… Есть у тебя слово Божие, - не кто не научит тебя как оно».
Особенно важно, чтобы Святое Писание читали мирские люди. «Ибо монахи в дали от городов пользуются большей безопасностью. Но мы, живущие среди моря греховных пожеланий и искушений, мы нуждаемся в Божественном лечении, чтобы исцелиться от обременяющих нас язв, и предохранить себя от будущих ранений, чтобы уничтожить Писанием огненные стрелы сатаны» (Св. Иоанн Златоуст).
В Библии нет ничего не нужного, - «и в кратком изречение Божественного Писании можно найти великую силу и не сказанное богатство мысли», - говорил цареградский Святитель.
Внимательно исследующий Святые Тексты погружается в их неисследимую и потрясающую глубину. Чем глубже исследуется Писание, тем чище становится душа человеческая разговаривающая с Самим Богом. «Даже один вид Евангелия делает нас более воздержанными от греха, - замечал Святитель Иоанн, - а если присоединится и внимательное чтение, то душа, как бы вступая в таинственное святилище, очищается и делается лучше, ибо с ней через эти Писания беседует Бог».
Таким образом, Вечность беседует с нами во времени и пространстве, приобщая нашу тварность и ограниченность к Нетварному и Неограниченному. Потому-то тоскует душа, когда лишают ее Богообщения.
Исследуя Святое Писание, иной раз натыкаемся на разногласия и недомолвки в толковании Святых Книг. Но в этих кажущихся разногласиях евангелистов заключен глубокий Божественный смысл. «Ибо если бы они во всем до точности согласны, и относительно времени, и относительно места, и относительно самих слов, то никто из врагов не поверил бы, что они писали, не согласившись и не сговорившись между собою и что согласие их искренно. Теперь же тот самый факт, что в Евангелиях замечаются не согласия в малых вещах, должен отклонить всякое подозрение и торжественно оправдать доверие к написавшему» (Свт. Иоанн Златоуст).
Важно, что Св. Писание пишут люди, не теряющие своего лица и движимые Духом Святым, что свидетельствует об истинной свободе.
Евангелие потому еще вызывает доверие, что писалась людьми профетического дара, но никак неодержимыми, в чем их иногда пытаются упрекнуть витии типа французского писателя Ренана. Все Евангелисты обладают ясным умом и чистой душой, но им свойственно и человеческое, что так же доказывает истинность их повествования.
В тоже время они, как пишет Г. Флоровский, «только трость книжника скорописца». Следует добавить, что истинные оригинальность и творчество возможны только в исполнении в воле Творца. Это аксиома.
Даже когда говорим о великом Хризостоме, то говорим не о философе, не о создателе какой-либо оригинальной системы, но о величайшем учителе Церкви, основанной Христом и волю Которого незыблемо исполнял Святитель.
В исполнение воли Господа Святой Иоанн видел назначении человека. Но, чтобы следовать за Господом верно, необходимы преданные Христу учителя, ответственность которых неизмеримо повышается. Связка учитель – ученик говорит о непрерывности традиции. Именно в традиции рождаются великие начинания и свершения.
Вспомним, что Св. Златоуст был из Антиохии, где была великая богословская школа. Его учителем был Диодор, о котором сам Святитель писал, что «он проводил жизнь апостольскую, в нестяжании, в молитве и служении Слова… Это язык текущий медом и млеком».
И вот у ног такого человека воспитывался будущий вселенский учитель. Но главное, о чем говорилось выше, что Иоанн духом и плотью вышел их антиохийской традиции. Именно в Антиохии, обители первоназванных христиан еще в III веке была заложена школа, изучающая Библию.
Антиохия представляла собой стык между Европой и Азией; граница двух великих культур: греко-римской и еврейской. На этом стыке родилась своеобразная христианская экзегетическая культура, лишенная экзотического аллегоризма. Антиохийское богословие понимала Святое Писание буквально, а не как сказочную притчу. Именно так объяснял духоносные книги учитель Златоуста Диодор. Для него Писание реалистично, а значит исторично, оно должно быть «чистым изложением о бывшем».
Собственно, это тоже продолжение традиции. Святой Евстафий Антиохийский именно так учил свою паству во времена I Вселенского Собора. И Диодор, продолжая традицию, своим ученикам внушал, что аллегоризм недопустим, ибо «меняет подлежащее».
Вообще, иносказание коварно и как бы двулично, что выглядело опасным. Поэтому важно не иносказание, но созерцание, в котором открывается глубочайший смысл Богобытия и в котором происходит реальное Богообщение.
Антиохийское богословие, таким образом, находилось в традиции, идущей от Апостола Павла, который отстаивал библейский реализм от «эллинизма». В эллинизме он видел мифологический аллегоризм. Но Диодор был против буквенного «иудаизма». Слово Божие настолько всеобъемлюще и глубинно, что воспринимать Его без тайного смысла было бы неправильным, да и унижающим Его сущность.
Слово Вечности и слово временное по наполненности смыслом суть различное. Созерцание, по Диодору, - это раскрытие прообраза, что является явным профетизмом. А Благодать Божия, что логично, многообразна и, что свойственно Вечности, многовидна.
Надо признать, что антиохийская школа в лучших своих представителей следовала за Никейским Символом Веры.
Однако была опасность. Дело в том, что, следуя реализму Библии, зачастую впадали в буквализм. Болотов тонко замечал: «Александрийской школе могла угрожать опасность сочинить свое Св. Писание, антиохийской – остановиться очень близко к букве, позабыть, что за «историей» должна следовать «теория»».
Кстати, в экзегетике Феодора Мопсуетийского это и произошло. Слава Богу, что Иоанн, который был близок к Диодору, сумел этого избежать. Златоуст вобрал в себя и антиохийскую традицию, и каппадокийскую, что тесно сближало с александрийской. Но стоит подчеркнуть, что Иоанн в своих творениях всегда оставался реалистом. Важнейшее у Златоуста – это его учение о типах, то есть образах. Это связанно с мистическим значением Св. Писания для каждого христианина, не связанного ни местом, ни временем. Поэтому закономерна глубинная множественность Св. Писания. Иоанн вводит свою типологию в толкование именно тогда, когда появилась опасность, трактуя, например, Ветхий завет пасть в теоретический «иудаизм». Его толкование реалистично и в тоже время прообразовательно. Это традиция, в основании которой стоит Апостол Павел.
Вижу Невидимое – вот реальная суть; постигаю Непостижимое - вот суть христианского учения. Осознающий это и следует за Невидимым и Непостижимым, реально воплотившимся в Богочеловека.
«Ко всем же сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее. Ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить или повредить себе? Ибо кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов. Говорю же вам истинно: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие» (Лк. 9: 23-27).
Многие, взявшие Крест Господень, понесли Его буквально, что особенно проявлялось в эпоху языческих гонений. В эпоху же, когда Римом уже управляли императоры-христиане – это взятие Креста приобретало более глубокий смысл. Стало происходить борьба самим собой и с теми темными силами, которые вошли в церковную ограду, чтобы похитить у Учителя Его учеников. Не всякий видел и мог понять смысл сказанного Господом. Было необходимо толкование. И это толкование должно было быть не просто поверхностным, но проникающим в глубинный буквенный смысл Св. Писания. Это не означает, что библейское сказание находится в тени. Господь специально для нас создает «приспособительно к слабости слушающих», как замечает Святитель Иоанн. Он же своеобразно подмечает библейские антропоморфизмы и антропопатизмы, - «Отец не взирает на свое достоинство, когда лепечет вместе со своими детьми».
Таким образом, надо понимать недосказанность Спасителя о своей Божественности к Никодиму, «потому что для слушателя это было еще недоступно и преждевременно» (Свт. Иоанн Златоуст).
Кстати, и апостолы по этой же причине говорили о Христе не столько как о Боге, сколько как о человеке. Естественно, что таковые места Св. Писания требуют объяснения. Особенно это касается Ветхого завета. Златоуст, толкуя книги Ветхого завета намеренно подчеркивает некую затемненность святых Текстов, но делается это для того, чтобы читатель глубже проник в тайну, которая стала возможной для ясного понимания только с пришествием Христа.
Видимо так мы взираем на Откровение, тайны которого будут нами познаны только по свершению времен. Здесь-то и важен образ (типоs). Святитель писал: «Не ищи в образе полной действительности, - смотри только на сходство образа с действительностью. И на превосходство действительного перед его образом».
Златоуст доносит до нас истину – Ветхий завет можно понять исходя из Нового. «Образ, - объясняет он, - не должен быть совершенно отличен от истины – иначе он не был бы образом. И не долен быть совершенно равен истине, - ибо тогда бы он был самою истиной. Он должен заключаться в своих пределах, не заключая в себе всей истины и не удаляясь от нее в полнее. Ибо если бы не имел нечего (от истины), то не мог бы быть образом. Нечто он должен иметь в себе, и нечто оставлять истине».
В отличие от иносказания типология объясняет не слова, но события. Потому ей не грозил уход буквенный «иудаизм». Как и немыслима и неприемлема чистая аллегория, видящая в Библии только притчу, символ у которых наблюдается несколько пониманий, а не два плана реальной действительности. Отсюда Ветхий и Новый заветы рассматриваются не как единое целое, а как разорванные и частные.
Ветхий и Новый заветы для аллегористов выступают как два разных мироощущения, что в принципе для участника реального Богообщения не возможно, ибо религиозный опыт общения целых поколений свидетельствуют о другом.
Конечно же, реализм Диодора, Ефстафия и Златоуста не имеет ни чего общего со светской историей. Библейская история «в целом есть христологическая, мессианская книга, - события Ветхого завета прообразуют грядущее, пророчествуют. Библия полна намеков и предчувствий. Еще более это для Златоуста. В известном смысле аллегорический мотив включается в типологическое толкование. Однако символичны не слова, но факты» (Г. Флоровский).
Достаточно указать на некоторые факты: Исаак прообразует собой крестную жертву, которую приносит Отец. В этом же событии агнец – прообраз будущего заклания, которое будет совершено Христом. И таких примеров в библейской истории предостаточно. Порой, усматривают в прообразовании некую условность, что, видимо, справедливо. Но каждое ветхозаветное событие подтверждалось новозаветной историей. Обращаясь к Ветхому завету, Иоанн Златоуст призывал обращать внимание на язык пророков, который полон многозначных символов и отличался потрясающей образностью.
Фактически библейская история показывает путь верующей души к Богу, а не только собственно события. В этом двуплановость Предания. Это и есть настоящий реализм. В этом заслуга антиохийской школы, которой и принадлежал Златоуст. Библейскую историю он воспринимал как духовную и объективную реальность и, исходя из этого, проводил глубокое толкование Святого Писания. Его толкования суть прообраз Писания. Таким образом, он добивался того, что человек не символически, не иносказательно, а реально начинал борьбу за свою погибающую душу.
История знает не мало людей, изменивших под воздействием проповедей Златоуста свою жизнь. Его ученицей стала знаменитая диакониса Олимпиада, которая не только богатство, но и душу свою положила за Христа.
Именно во времена Златоуста наибольшее развитие получает монашеское движение, что прекрасно показал в своем знаменитым Лавсаике епископ Палладий Еленопольский.
Эта книга кажется сказочным и необычным преданием, но изображенные в ней люди и чудотворные события – правда. Правдой жили и спасались отцы пустынники. Для отцов пустынников правдой был Бог и основанная Им Церковь.
Они предали свою волю Святой Троице, без которой не мыслилось ни какое Бытие. Отец, Сын и Дух – вот суть верования.
Интересно, что на Востоке Дух женского рода (ruah), и потому часто местные христиане Дух называют Матерью. И это логично, потому что Духом Святым движимы небо и земля, и человеку дается рождение от Матери.
Это реальность, которую восприняли христиане IV-V веков. В этой реальности созидался путь спасения души. Наверно, поэтому IV-V век даст миру столько учителей Церкви, показывающих путь спасения. Это были не только проповедники, но делатели новой жизни во Христе.
В эту эпоху жил и творил Св. Ефрем Сирин. Каждый христианин знает его молитву, читаемую в первую неделю Великого Поста. Святой обладал удивительным даром слез, - «плакать для Ефрема было тоже, что для других дышать воздухом – день и ночь проливал он слезы», - писали его современники.
Это были слезы свободы, а не ужаса и страха, это были слезы, преображающие человека через покаяние и любовь.
Своей жизнью преподобные показывали преображение и соединение человека с Божеством. Фаворский свет для них был не фантастика, но крестным огнем, преображающим мир.
«После сих слов, дней через восемь, взяв Петра, Иоанна и Иакова, взошел Он на гору помолиться. И когда молился, вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею.
И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия; явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме. Петр же и бывшие с ним отягчены были сном; но, пробудившись, увидели славу Его и двух мужей, стоявших с Ним. И когда они отходили от Него, сказал Петр Иисусу: Наставник! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: одну Тебе, одну Моисею и одну Илии, — не зная, что говорил. Когда же он говорил это, явилось облако и осенило их; и устрашились, когда вошли в облако. И был из облака глас, глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, Его слушайте. Когда был глас сей, остался Иисус один. И они умолчали, и никому не говорили в те дни о том, что видели» (Лк. 9: 28-36).
Ответ неверующим и сомневающимся, не желающим уподобляться Божеству, вернуть себе состояние первобытия. Господь показывал величайший исход из жизни в смерть, о чем и беседовал с двумя ветхозаветными пророками; и из смерти, через гроб, в жизнь. Этот путь должен пройти каждый христианин, используя тот дар, который даровал Господь.
Этим даром в полной мере пользовался преподобный Ефрем, ведший свою паству к великой спасительной победе. Во имя Христовой радости он создавал стихотворные тексты, поражающие своим талантом утонченных любителей поэзии. Ефрем Сирин создал, по словам Феодорита, уникальную гармонию античной поэзии и христианского богословия.
Своим удивительным поэтическим даром преп. Ефрем вводил в Храм Божий интеллектуальную элиту греко-римского мира. Этот мир, привыкший к поэтическим изыскам эллинизма, требовал интеллектуального упражнения, театрального действия, мифологической составляющей. Однако в мифе конец пути завершался безнадежным Аидом, поэтическое же богословие преп. Ефрема предлагала искушенной интеллигенции бесконечную жизнь во Христе.
Эту жизнь во Христе преподобный осуществлял личным примером, в котором присутствовала встреча с Христом, после которой рождается неугасимая вера. Эта встреча происходит с каждым христианином, только следует открыть сердце для этого свидания. Это свидание возможно во время элементарного чтения Слова Божия, Его вслушивания. И если рождается вера в Богочеловека, то открываются глаза на события, которые еще вчера казались немыслимыми.
Но, как это часто бывает, встреча забывается. И тут необходим пастырь, способный повести своих чад к многоплодовитому райскому древу, постоянное участие в Евхаристической тайне, в которой оденемся «одеждою славы» (преп. Ефрем Сирин).
Для этого призван человек. Бог сотворил его, чтобы он стал Его образом и подобием. В этом творчестве – любовь Божья. И Бог ждет от человека исполнения его назначения – быть со-творцом Создателя. Так было в Ветхой истории, этого же Он ожидал и в Новой. Эти две истории представляли собой, по словам преп. Ефрема Сирина, «слабые лучи и полный свет, - подобие и исполнение. Или еще: две арфы, на которых играет единый Художник… Единый путь домостроительства, но тройственный: от рая до Сиона, от Сиона до Церкви, от Церкви до Царства Небесного».
Ради этого пути и становились со-работниками Св. Троицы и Троического догмата, - «без него невозможно жить истинною жизнью» (Преп. Ефрем Сирин).
Но постичь Святую Троицу невозможно: человек узнает только то, что Бог показывает ему.
Св. Ефрем Сирин писал: «Добровольно сознаю ничтожество естества своего и не хочу входить изыскание о Создателе моем, ибо страшен Непостижимый по естеству».
В русле Святоотеческого Предания принимается факт, что Божество бесполезно исследовать, ибо Оно неисследимо.
Действительно, Троица представляется немыслимым явлением, плохо понимаемым хаосом, но Св. Отцы считали, что Бог есть великий порядок, у которого три Лица, ибо «если нет лица, то имя пустой звук» (Преп. Ефрем Сирин).
Святой призывает к немногословию. «Истина написана в кратких словах, - замечает преп. Ефрем Сирин, - не пускайся в длинное исследование». В длинных исследованиях он видел опасность уклонения в еретические толкования, в гностический соблазн. Особенно преподобного учителя из Эдессы возмущало неправильное суждение о Пречистой Деве Марии. Он писал, что «излишнею была бы Мария, если бы Христос пришел бы в призраке, - посмеялся бы Бог, показав людям рождение при яслях».
Ефрем Сирин убежден, что Христос есмь Бог и Человек, Дева же Мария, - Святая Святых, вместилище Живого Бога. И потому всякое умствование о Деве есть Богопротивная ересь. Она есть Церковь, корабль, в котором спасается человечество. Капитан же этого корабля – Христос. «Он сделался нам подобным, чтобы нас сделать себе подобным. И бессмертный сошел к смертным, соделал их бессмертными, и взошел опять к Отцу» (Преп. Ефрем Сирин).
Таким образом, Господь победил ад, уничтожил страх перед смертью. Сошествие Христа в ад - один из краеугольных моментов христианской истории, это фактическое освобождение падшего человечества. В результате этого потрясающего события мертвые вышли из гробов, чтобы воздать славу Богу; узы смерти разорваны, значить наступила Вечность, а с нею и Божественная Свобода. То есть, возвращались к той Сути, к которой изначально был призван человек.
Как известно, искать можно только то, что потерял, как замечал преп. Силуан Афонский. Да и сам поиск Свободы доказывает ее Бытие, рождает желание постичь Непостижимое. «Природа, лишенная свободы, не может спрашивать. Вопросы суть дело свободы. Только свободная природа может спрашивать» (Преп. Ефрем Сирин).
Собственно душа, то есть внутренний человек, свидетельствует о наличие свободы. Вспомним, что Тертуллиан говорил, что «душа – христианка по природе», а значит, в ее потенции заложена тяготение к Свободе. А Свобода – это Любовь, а Любовь есть Бог, Который все создал во Благо. «И нет на земле нечего невозглавленного, ибо начало всему Бог» (Преп. Ефрем Сирин).
Необходимо понять, что зло появилось не в природе, не в самой материи, - «не было бы зла, если бы не воля» (Преп. Ефрем Сирин).
Бог создал нас свободными, но человек совершил свой нравственный выбор в сторону зла, уклонившись от первобытной свободы. Но свобода, как Божественная субстанция, неуничтожима. Зло лишь повредило человеку и, чтобы восстановить свободу в ее не поврежденности, воплотился Христос, засияв Фаворским светом Преображения, показывая, какими мы были в раю.
Обретения этой Обители уже возможно ныне, в Церкви Божий, Которая есть Купель Свободы. Входя в Храм Божий, человек совершает нравственный выбор, становится, по словам Ефрема Сирина, гражданином мира духовного, а значит, продолжает преподобный, «именем Троицы изводится на Свободу».
Необходимым условием свободы преподобный считал молитвенный плач к Богу. Ибо, придя в Церковь, еще не смыли с себя следов грехопадения, но только взвалили крест, который дано нести долго и мучительно. Потому преп. Ефрем скажет, что «вся Церковь есть Церковь кающихся, вся Церковь погибающих».
В основании же Церковного Камня лежит Тайна Воскресения, которую переживаем в Евхаристическом общении уже здесь, на земле. Воскресение есть краеугольный камень христианского верования. Те, кто в христианстве видит учебное пособие по нравственности, к сожалению, люди ограниченные, не понимающие истинной религиозной Сути.
Нравственен тот, кто обладает Божественной свободой. Свободен же только тот, кто победил грех и смерть. Это и апостолы не сразу осознали. Фаворское чудо будет понято, только после голгофских событий. Видимо, поэтому не могли исцелить бесноватого.
«В следующий же день, когда они сошли с горы, встретило Его много народа. Вдруг некто из народа воскликнул: Учитель! умоляю Тебя взглянуть на сына моего, он один у меня: его схватывает дух, и он внезапно вскрикивает, и терзает его, так что он испускает пену; и насилу отступает от него, измучив его. Я просил учеников Твоих изгнать его, и они не могли. Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами и буду терпеть вас? приведи сюда сына твоего. Когда же тот еще шел, бес поверг его и стал бить; но Иисус запретил нечистому духу, и исцелил отрока, и отдал его отцу его. И все удивлялись величию Божию. Когда же все дивились всему, что творил Иисус, Он сказал ученикам Своим…» (Лк. 9: 37-43).
Господь свободен, и потому дарует свободу. Не прошедшие голгофский крест освобождение даровать не способны. Освобождение мыслимо же только в Церковной Ограде, в Евхаристическом общении, которое христиане старались сохранить. Однако не любой ценой, но преданием себя в волю Христову. Преданные Ему подвергнутся искушениям и испытаниям, но впереди – Любовь Божия, покинувшие Бога получают в «награду» геенну огненную.
Антоний Великий рассказывал: «Целый год молился я, чтобы мне показано было место праведных и грешных. И вот увидел я огромного великана, который понимался до облаков и досягал руками до неба; под ним было озеро величиною с море. Потом увидел я души человеческие: они летали, как птицы, и которые перелетали через руки и голову великана, все охраняемы были ангелами; а которых он ударял своими руками, те падали в озеро. И пришел ко мне голос: те, которых видишь ты перелетающими через голову и руки великана, это души праведников, - Ангелы охраняют их в раю; а те, которых черный великан ударяет руками, погружаются в ад, потому что увлеклись пожеланиями плоти и предались памятозлобию».
В этом сказочном сюжете глубинная правда, дающая пищу для размышления. Вне духовной свободы невозможно обретения Божественного Бытия. К сожалению, как в современности, так и в древности, путь Господень мало находил понимающих.
«…вложите вы себе в уши слова сии: Сын Человеческий будет предан в руки человеческие. Но они не поняли слова сего, и оно было закрыто от них, так что они не постигли его, а спросить Его о сем слове боялись» (Лк. 9: 43-45).
Человек жаждет блаженства, но когда слышит, порой, о жизни пустынников-подвигоположников, то зачастую ухмыляется, разводит руками, считая монашеский путь излишеством, насилием над человеческой природы . Не понимая, что это насилие над человеческой природы служит ее освобождению от греха и смерти.
Итак, путь к свободе есть путь испытаний и преодолений. Эту дорогу к Богу прошли все Святые. Побеждая поврежденную грехопадением природу, Св. Отцы боролись не только за человека, но и окружающий его мир.
Святой Палладий в «Лавсаике» рассказывает о блаженном Макарии, которому гиена подкинула слепого детеныша. Святой, «плюнув ему в глаза , сотворил молитву, и он тотчас стал видеть». В благодарность гиена-мать принесла кожу убитой овцы. Блаженный Макарий отказался взять кожу, потому что гиена, убив овцу, лишила бедных пропитания. И гиена поняла Святого и не когда более не нападала на крестьянские стада. Таким образом, происходило преображение не только человека, но и животного мира, то есть возвращение к райскому первобытию.
Безусловно, путь к Богу не только монашеский. Церковная история знает много примеров, когда миряне достигали Божественного Бытия. Достаточно вспомнить знаменитый рассказ об александрийском сапожнике. К нему пришел Святой Макарий из дальних пустынь, удивленный, что в этом полуязыческом городе живет праведник выше его духовно, по слову Христа. Сей сапожник исполнял возложенное на него дело с молитвой и любовью, начиная и заканчивая свой день молитвенными словами: «Все спасутся, но только не я». Оказалось, что его смирение превосходит величайших святых подвижников и пустынников.
Как известно, тщеславие многих повергло в соблазн. И тот, кто преодолел этот порок, достигает детской евангельской чистоты.
«Пришла же им мысль: кто бы из них был больше? Иисус же, видя помышление сердца их, взяв дитя, поставил его пред Собою и сказал им: кто примет сие дитя во имя Мое, тот Меня принимает; а кто примет Меня, тот принимает Пославшего Меня; ибо кто из вас меньше всех, тот будет велик. При сем Иоанн сказал: Наставник! мы видели человека, именем Твоим изгоняющего бесов, и запретили ему, потому что он не ходит с нами. Иисус сказал ему: не запрещайте, ибо кто не против вас, тот за вас» (Лк. 9: 46-50).
Преодолеть же этот порок сложно как монахам, так и мирянам. Конечно же, наибольшие искушения проходят монахи. Дьявольская сила особенно стремится увести от бога тех, кто удостоился высоких собеседований. «Лавсаик» повествует о монахе, достигшем Богообщения, и даже того, что Ангел приносил ему хлеб. Однако, сей монах впал в грех гордыни и тут же был лишен благодати Божьей. Только глубокое смирение и покаяние вернули ему Богообщение.
Человек, не изживший в себе грех гордыни, не может рассчитывать на встречу с Господом. Исповедь перед Богом необходимо заслужить своей предыдущей жизнью. Часто слышим в не церковной среде осуждение в адрес императора Константина Равноапостольного. Предание гласит, что он был крещен за несколько часов до смерти, но уже двадцать лет до крещения император принимал деятельное участие в церковной жизни. Его участие в церковной жизни носило искрений характер. Возможно, он совершал и государственные, и церковные ошибки. Но эти ошибки были пространственно-временные, не наносящие удар по Вечности. Господь принял свое чадо в купели крещения. Если бы Константин был недостоин, то Бог не принял бы его покаяние, которое было искренним и честным.
В доказательство данного рассуждения вспомним историю, случившуюся с Арием. Сей священник был прощен архиереями. Но Христос не допустил его к Своему Святому Телу и Святой Крови. Арий умер злочестивым еретиком, не выходя из нужника, упав в собственные нечистоты. Видимо, сердце этого человека было далеко от Господа, которого он нечестиво называл творением. Данное падение свершилось, очевидно, вследствие нежелания отказаться от своего заблуждения, в котором его утвердила собственная гордость.
Но как быть с теми еретическими ветвями, которые проросли на Божественном Древе? То Бог весть. Очевидно, что в Храме много молящихся, но не все спасутся. Движение сердца знает только Сердцеведец, потому необдуманное осуждение может навредить осуждающему. Этот прекрасно понимали древние. Великие Святители мягко проводили катехизаторскую работу, понимая, что обретение Свободы возможно только при наличии оной в душе человеческой. Лучшая проповедь – это образ жизни во Христе.
Эпоха IV-V веков изобиловала подвижниками как ни в какое другое время. Это были люди невероятно строгие к себе, но снисходительные к грехам другим. Их война, по слову Апостола, была не против плоти и крови, но против духов тьмы. Они не налагали бремена неудобоносимые на недавно пришедших в Храм Божий, понимая, что чрезмерность может ввести неофитов в отчаяние. И вместо свободы обретут еще худший плен.
«Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим; и послал вестников пред лицем Своим; и они пошли и вошли в селение Самарянское; чтобы приготовить для Него; но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать. И пошли в другое селение» (Лк. 9: 51-56).
Весь мир Святые жаждали ввести в церковную Ограду. Но не так, как Феофил Александрийский, прославившийся на Востоке и в Африке своим изуверством, безумной жаждой желавший спалить весь языческий мир. В этом бешенстве проявлялась не любовь Христова, но ярость антихриста. Возможно, в ту знаменитую Христологическую эпоху рождался папизм как явление церковной жизни.
Папы Александрии считали себя вправе вершить суд и расправу, пренебрегая каноническими правилами, установленными как Вселенскими, так и поместными Соборами. Еще более на это право рассчитывали епископы Рима.
Нарушая Святоотеческое придание, папская власть требовала для себя особых привилегий, тем самым, нарушая элементарное братолюбие. Повсеместно стало попираться автономия поместных Церквей. Нарушая церковные каноны, папы стали вмешиваться и в государственную жизнь. Были забыты симфонические идей Афанасия Великого, Григория Богослова, Василия Великого, Григория Нисского и, конечно же, Иоанна Златоуста. Всем своим образом жизни эти великие святители призывали уважать власть, молились за ее представителей, боролись против вмешательства кесаря в церковные дела, но и не обращались за помощью к государственной власти, когда нужно было наказать грешника.
Нет большего предательства, считали они, чем выдать ищущего спасения у Церкви светским властям. Святые подвижники считали обращение к суду кесаря крайней мерой. Прекрасно понимая, что власть кесаря зиждиться на насилии, на языческом попрании свобод, старались увещевать, побеждая варварство любовью.
Еще труднее было с эллинизмом. Этот древний языческий образ жизни открыто противостоял истине. Как когда-то самаряне призирали иудеев, так и эллины презрительно взирали на христиан. Но как Христос не позволил наказывать самарян, так и Его Церковь должна была относиться к эллинам.
К сожалению, вместе с духом Христа в церковную Ограду вошли невежество и злоба, стремящиеся с помощью убийств искоренить язычество. Известен случай, когда Серена жена Стилихона и двоюродная сестра Гонория «ворвалась в святилище богини Весты, совлекла со статуи ценное украшение и надела его на себя. За это святотатство весталка, жрица богини Весты, прокляла Серену и все ее потомство» (Ф. Грегоровиус «История города Рима в средние века»). Что и сбылось со временем. Нельзя, борясь с бесовщиной, надевать на себя бесовское одеяние.
Страшно, когда к убийству подговаривают не только государи, префекты и чиновники, но и люди, занимающие первосвятительские престолы. Восток, Африка, Испания, Рим во многих случаях показывали очаги нетерпимости.
Римский мир уходил, как думали, вместе язычеством. Судьба империи была практически решена. Но была надежда, как, например, у Иоанна Златоуста, что, став христианской, она начнет новую историю цивилизации.
Именно так будет происходить на востоке империи; западная же часть, признавая духовные первенство Востока, в тоже время варваризировалась, приобретая другую этническую направленность и другие приоритеты. Варвары, безусловно, стремились сохранить универсальную идею римской империи. Но это была мечта. С V века западноримская империя представляла собой конгломерат совершенно независимых германских королевств. Элита этих королевств не могла соперничать по своему образовательному уровню с латинским миром, кроме того, она его откровенно презирала за слабость. Германцы по-прежнему оставались варварами по сути. Виновны были в какой-то степени и сами римляне, в которых уже невозможно было узнать героев прошлых веков. Римская культура усыхала, ее представителям нечего было предложить варварскому миру. К тому же этот мир становился христианским, в то время как римский - был по-прежнему полуязыческим, не способным совершить жертву в силу своего двойственного положения.
«Случилось, что когда они были в пути, некто сказал Ему: Господи! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. Иисус сказал ему: лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову. А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие. Еще другой сказал: я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими. Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9: 57-62).
Тот же, кто пошел по пути Христа, слово смерть должен воспринимать как необходимую ступень, без которой не произойдет восхождение по лестнице Бытия. А в этом Бытии уже не могут быть гладиаторские игры и убийства на потеху толпе. Уже Константин и Грациан запретили эти игры, но они вновь возрождались. Рим словно искушал Господа. Сколько раз Господь отсрочил падение Рима и взятие его Аларихом?
В 396 году Стилихон на полях Аркадии разбивает великого гота, а после дважды наносит ему урон; в 403 году он вновь громит короля готов под Миланом.
И что же римляне? Воздали славу Богу? Нет: они устроили кровавые игры, в которых погибло несколько тысяч человек. Языческий Колизей продолжал свою кровавую оргию. Эту оргию сумел остановить в 404 году, пришедший с Востока инок по имени Телемах. Он с Христовой молитвой на устах вышел на арену, чтобы прекратить кровавую резню. Что сделали с ним «боголюбивые» римляне? Побили его камнями. Но это событие, слава Богу, вразумило императора Гонория, запретившего кровавые зрелища.
Бог вновь простил Рим. В 405 году под Флоренцией великий Стилихон разгромил двухсоттысячную кельско-германскую армию Радегаза. Чем отблагодарил Рим? Убили Стилихона, при чем убили у Алтаря, где он пытался найти убежище. Свершилось страшное преступление, и в этом преступлении уже был замешан и сам Цезарь. Дни Рима были сочтены.
В 410 году произойдет событие, произведшее такое впечатление во вселенной, какое разве что сопоставимо с чернобыльской катастрофой. Рим пал. Именно пал. Это была революция. Война между «черной» варварской костью и белой. Сорок тысяч рабов поднялись против своих хозяев и открыли ворота Рима готам. Те, кто были рабовладельцами сами стали рабами. Но даже это грандиозное событие не вразумило римлян. Виновной была признана Серена, жена Стилихона, и их сын, которых и казнили.
Многим тогда казалось, что Рим пал, вследствие отказа от древней языческой религии. Но, когда армия Алариха подошла к Риму, то не христианские песнопения доносились из осажденного города, но языческие восклицания.
Падение Рима многими было воспринято как явление апокалиптическое. Св. Иероним, находясь в Вифлееме, писал: «Нет в этом мире ничего, что бы могло казаться долговечным: и время ничто, если бы мы не имели перед собой вечности. Все, что родилось, должно умереть, и что растет – состариться; и всякое дело рук человеческих должно погибнуть от руки времени. Но кто бы подумал, что и сам Рим, обогатившийся добычей вселенной, некогда поддет и , быв матерью народов, сделается гробницей их; что поморья Африки и востока наполняется беглецами из развалин всемирной столицы, и что даже убогий приют Вифлеемский даст у себя пристанище богатейшим гражданам всей земли! О суета сует, и всяческая суета!»
Блаженный Августин видел толпы беглецов, которые вместо покаянного плача скопились в карфагенских цирках и театрах. «Народы Востока и самые отдаленные племена оплакивают ваши бедствия; а вы что делаете? – восклицал Святитель в негодовании, - Вы толпитесь у входа театров, и ищите безнравственных забав. Вам не дорога честь отчизны; вы равнодушны к ней, лишь бы были упроченные за вами ваши суетные забавы. Вы развратились среди благоденствия и роскоши, и бедствие не вразумило вас. Для вас прошли даром уроки несчастья».
Великий учитель Африки пытался вразумить своих соотечественников в своей знаменитой книге «О Граде Божьем», рассказывая духовно нравственную историю. Он пытался донести до слуха те причины, по которым произошло Вечного города. Собственно Храм был подменен театром. Возмездие не могло не прийти.
Конечно, можно прочитать «Историю» Прокопия Кесарийского. В ней много интересных фактов. Мы узнаем о хитрости Алариха, о подлости и храбрости воинов, об уничтожении Рима, но Прокопий не делает духовных выводов.
Это же событие показало же и величие христиан. Вокруг грабежи, огонь, ненависть, убийство, а они, невзирая на опасности, спасали людей от варварского меча. Лета, вдова Грациана, питала весь Рим во время первой осады города; Прова равнодушно взирала, как горит ее дворец, а потом остатками своего богатства кормила беженцев в Африке, где нашла убежище. Многие епископы раздавали последнее, чтобы выкупить из рабства и христиан, и язычников.
Это был действительно удар, определивший, что есть вечность, а что временное. Но Рим был должен уйти. Величие, построенное на тщеславие и порабощение народов, должно было быть низвергнуто. Цепляние за это величие лишь продлевало агонию. Наверно для того, чтобы бесславный финал пришел незаметно и уже ни кого не удивлял.
Начиналась другая история, и в ней Рим готовился вновь быть средоточием вселенной. В этом огромная заслуга его Святителей, которые практически в одиночку исповедовали православную веру. Достаточно назвать великого папу Льва. В лице этого епископа начиналась история западного Рима. Лев один из первых понял, что на смену имперскому величию приходит вера Христова, с помощью которой возможно будет и горы передвигать. Известно, что Святой Лев своим словом остановил полчища Аттилы, короля гуннов.
Видя покаяние своих учеников, Господь даровал жизнь. Более того, из разоренного Рима пойдут во все пределы вселенной подвижники Христовы и там, где их не услышат, будет плач и скрежет зубов.
Глава 10
«После сего избрал Господь и других семьдесят учеников, и послал их по два пред лицем Своим во всякий город и место, куда Сам хотел идти, и сказал им: жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою. Идите! Я посылаю вас, как агнцев среди волков. Не берите ни мешка, ни сумы, ни обуви, и никого на дороге не приветствуйте.
В какой дом войдете, сперва говорите: мир дому сему; и если будет там сын мира, то почиет на нём мир ваш, а если нет, то к вам возвратится. В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть, ибо трудящийся достоин награды за труды свои; не переходите из дома в дом. И если придёте в какой город и примут вас, ешьте, что вам предложат, и исцеляйте находящихся в нём больных, и говорите им: приблизилось к вам Царствие Божие. Если же придете в какой город и не примут вас, то, выйдя на улицу, скажите: и прах, прилипший к нам от вашего города, отрясаем вам; однако же знайте, что приблизилось к вам Царствие Божие. Сказываю вам, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу тому» (Лк. 10: 1-12).
Там, где слышат, наступает прощение и милосердие. По Своему милосердию Бог воплотился, умер на Кресте, воскрес, основал Церковь ради нашего спасения. Нам оставлена наша добрая воля, которой пользуемся не всегда в свою духовную пользу.
Рим пал, потому что его нравственное состояние было плачевным. Историки называют это время, временем упадка. Казалось, Вечный Город должен безвозвратно уйти, став лишь напоминанием потомкам о былом величии. «Увы! Мир гибнет, а мы пребываем в наших грехах, императорский город и главу Римской империи пожрал огонь». «Атаульф, приняв власть, вернулся в Рим, и, наподобие саранчи, сбрил там все, что еще оставалось, обобрав Италию не только в области частных состояний, но и государственных, так как император Гонорий не мог ничему противостоять» (Иордан). Однако Провидение предоставило Риму шанс. Давалось время на покаяние и осознание своего падения. Господь возвращал милость городу, в котором проповедовали Его Апостолы.
Готы, доселе непримиримые враги Рима, после смерти Алариха, становятся друзьями. Риму давался шанс стать апостольской столицей. Атаульф, который вначале явил себя продолжателем дела Алариха, неожиданно переменился, став союзником империи. Историк Орозий писал: «Атаульф… наследовал его (Алариха – С.Р.) власть, взяв в жены Галлу Плацидию, захваченную в плен сестру императора. Он, как об этом часто приходится слышать и как это было доказано его кончиной, будучи ревностным приверженцем мира предпочел верно служить императору Гонорию и использовать силы готов для защиты римского государства».
Атаульф понял силу римского законодательства. Оно еще привлекало германского короля, понимавшего, что со своим народом он не сможет заменить Рим Готией.
И главное: Рим привлекал Апостольской силой. На глазах рождалась новая имперская идея. Из централизованного государства вырисовывалась конфедерация народов. Это был общий процесс. Нечто подобное будет происходить и на Востоке, где императоры предоставят варварам земли и льготы в обмен за службу империи.
Кроме того, Рим, в лице своих епископов, реально становился духовным центром, способным объединить народы единой верой во Христа. На смену государственного величия приходило величие духовное. Заслуга Атаульфа в том, что он, презрев национальный эгоизм, поднялся до высот универсальной идеи. Конечно, в этом несомненная заслуга его жены Галлы Плацидии.
Удивительная женщина! Будучи плененной готами, сумела влюбить в себя их короля, объяснила ему римскую идею и фактически восстановила римскую империю. Пережила после страшную трагедию, когда Сингерих убил ее мужа в Барселоне и заставил ее пешей идти по пыльной дороге. Она нашла в себе силы обрести свободу, чтобы продолжать служение универсальной христианской идеи. В ее жизни была настоящая любовь: римский полководец Констанций станет ее вторым мужем, она родит империи детей, внуков Великого Феодосия. К сожалению, Констанций III умрет, но Галла в 425 году станет правительницей империи при малолетнем Валентиниане III.
Она будет стараться сохранить великую империю, собирая под свои знамена интеллектуальный цвет Рима. К сожалению, не все осознали назначение апостольской столицы. И вот уже талантливый Бонифаций, опора Рима, из-за личной обиды призывает вандалов в Африку, и это германское племя, сея смерть и разрушение, взяли Карфаген, Иппону, епархию Блаженного Августина.
К сожалению, мало кто слышал Августу. Народ не слишком желал становиться под знамена Святого Константина. Но, ради благочестивой царицы и ее умного советника Аэция, Рим миловал Господь. Однако по смерти императрицы на Рим пришла беда пострашнее готской.
Бич Божий, по словам Св. Лу, гуннский король Аттила обрушился на Рим. И Рим, руководимый Аэцием в союзе с готами, под Орлеаном, разгромил в 451 году гуннские орды. Это была последняя победа Западного Рима. Но это победа сыграла злую шутку с римской элитой. Вместо благодарности Богу и Его преданным друзьям коварный удар в спину. Аэций был убит по приказу недостойного Валентиниана, двор которого напоминал Содом и Гоморру.
О нравах того времени хорошо скажет Сильвиан из Массилии: «Кто может думать о цирке, когда над ним угроза попасть в плен?! Кто, идя на казнь, смеется?! Объятые ужасом перед рабством, мы предаемся забавам и смеемся в предсмертном страхе. Можно подумать, что каким-то образом весь римский народ наелся сардонической травы: он умирает и хохочет».
В то время как римская элита пребывала в полуязыческом состоянии, Восточный Рим совершал религиозную революцию. И дело не только в том, что каждый дворник в Константинополе обсуждал Догмат Пресвятой Троицы: было неподдельное желание создать христианское царство. Восток империи буквально покрылся Храмами Божьими, которые были полны церковного народа. Императоры Востока, несмотря на ошибки, прислушивались к Святым, старались устроить мир, согласно Евангельскому Учению, быть вместе с церковным народом. Видимо, это помогло сохранить Восточный Рим, подвергавшийся нападениям варваров не менее, чем Западный.
Западный хохотал и прелюбодействовал. Это был пир во время чумы. И крушение не заставило себя ждать. Валентиниан был убит ревнивым мужем Петронием Максимом. Но и Петроний был не лучше. Он соблазнил вдову Валентиниана, женился на ней. Та, узнав, кто убил ее мужа, призвала вандальского короля Гензериха. Римский мир перевернулся. Августа Рима зовет врагов, чтобы уничтожить Рим. И уже ничего не мог поделать папа Лев Великий, молитвенник Рима. Народ дошел до точки невозврата вместе с Августейшей семьей. Город блуда и содомии должен был быть стерт с лица земли. Это и произошло.
Если готы три дня бесчинствовали в Риме, то вандалы 14 дней. Те, кто были рабами греха, потеряли и физическую свободу.
«Горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они, сидя во вретище и пепле, покаялись; но и Тиру и Сидону отраднее будет на суде, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься. Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня» (Лк. 10: 13-16).
«…Рим был опустошен сверх всякой меры. Вандалы, захватив богатую провинцию Африку, уже владели латифундиями (крупной земельной собственностью) римской знати и патримониями (владениями) Церкви; население Рима уменьшилось; так как народ частично был обращен в рабство, а частично – бежал. За сорок пять лет, которые прошли со времени вторжения Алариха в Рим, его население убавилось на сто пятьдесят тысяч, если и не больше. Многие древние роды исчезли совершенно, другие – влачили бедственное существование и гибли, как гибли храмы языческих богов, покинутые и разрушающиеся. Большие дворцы опустели, и все в них было мертво, римляне двигались, как привидения, по городу, который был слишком велик для их замиравшей жизни. Если раньше во времена расцвета империи, обширные пространства Рима, застроенные храмами, базиликами, аркадами и всякого рода зрелищными сооружениями, вызывали в человеке изумление, то теперь, с середины V века, Рим должен был представлять картину торжественного умирания города, в величественных пространствах которого уже не катится волна народного движения и повсюду воцаряется могильная тишина» (Грегоровиус Ф.).
Именно после вандальского нашествия можно говорить о конце Западно-Римской империи. Все попытки реанимировать мертвое тело носили беспочвенный характер. Государство с мировой идей уходило в безвозвратно прошлое. Другим же Рим не мог быть. Но не мог быть, потому что народ уже перестал ощущать себя римлянами.
Потомки варваров будут еще пытаться сохранить империю. После ухода вандалов, императором Рима стал галл Авит. Он начал проводить реанимационные мероприятия, но сенаторам возрождение уже было не нужно. В 457 году Авит был убит другим варваром Рицимером. Умный и тактичный Август не вписывался в круг всеобщего помешательства.
Следующий император Майориан, как и Авит, попытается продолжить реанимационные мероприятия, но было уже бесполезно. Римляне, забыв свое происхождение дошли до саморазрушения (что символично), разбирая уникальные памятники архитектуры на строительный материал. Майориан даже издавал грозный эдикт, призванный прекратить разрушения.
Но Рим разрушался не только физически, но и духовно. Конец римской эпохи наступал еще и потому, что не было уже собственно римлян в городе. Один варвар сменял другого на римском престоле. Именно варвары еще пытались сохранить империю. Но сохраняли фасад, который было удобно грабить. В 472 году Рим в третий раз за 60 лет был подвергнут страшному разгрому, которому его подверг германский полководец Рицимер.
«Насколько за это время военная мощь варваров окрепла и пришла в цветущее состояние, настолько же значение римских военных сил пало, и под благопристойным именем союза они испытывали на себе жестокую тиранию со стороны этих пришлых народов» (Прокопий Кесарийский).
23 августа 476 года Римская империя на Западе прекратила свое существование. Германский вождь Одоакр отправил знаки императорского достоинства в Константинополь. Внешне это выглядело, как признание власти единого императора империи, резиденция которого находилась в Новом Риме. Это был приговор. Италия, Испания, через десять лет Галлия будут заселяться германскими племенами. Эти племена подвергнутся латинизации, постепенно сформировав новые этнические образования.
Поэтому совершенно естественно, что Восточный Рим никогда не признавал Западный Рим вполне наследником великой империи. В Восточном Риме жили наследники действительно Римской идеи. Собственно, не следует забывать, что элиту этого государства составляли потомки римлян, пришедшие с Константином Великим на берега Босфора: это были римляне по крови и духу.
Кроме того, на берегах Святого Георгия (Босфора) созидалась империя, в которой языческая закваска была признана лишней. В IV-V веке на Востоке не было равнодушия к судьбе своего государства, которое стали воспринимать, по слову Иоанна Златоуста, Царством Христовым на земле. Василевсы этой империи проникались великой универсальной идеей христианского всеединства. В основании ее фундамента были такие Святые Отцы, как Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Богослов, Афанасий Александрийский и целый сонм величайших подвижников.
Восток бурлил. Он ошибался, но не был равнодушным; он падал, но каялся. Восток весь в чудесной истории человеческого спасения Богом.
«Семьдесят учеников возвратились с радостью и говорили: Господи! и бесы повинуются нам о имени Твоем. Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию; се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам; однакож тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах. В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение. И, обратившись к ученикам, сказал: всё предано Мне Отцем Моим; и кто есть Сын, не знает никто, кроме Отца, и кто есть Отец, не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть. И, обратившись к ученикам, сказал им особо: блаженны очи, видящие то, что вы видите! ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Лк. 10: 17-24).
Учение Христово входило в плоть и кровь восточного римлянина. Формировалась особая восточноримская культура христианского эллинизма. Эта культура стала базой новозаветного Царства. В осуществлении Царства участвовал практически весь народ, поэтому не удивительно, что в Церковную Ограду входили ошибочные, порой, еретические мнения. Но в бурлении выковывалась Истина. В течение двадцати лет на Востоке дважды собирались Вселенские Соборы. Эти Соборы подтверждали истины, изложенные в Символе Веры.
Это было время, когда каждая буква Символа Веры подтверждалась реальной жизнью. Например, в Церковь вошло сомнение относительно догмата Воскресения. И вот явились семь юношей эфесских, умерших (уснувших) в пещерах за двести лет до описываемого события. Они явились тогда, когда, казалось, садукейская ересь восторжествует на Святом Соборе. Это был факт, против которого трудно спорить.
Но и ныне находятся, считающие, что Церковь манипулирует сознанием ради своей выгоды. Думающие так, не знают и не понимают специфики Востока, особенно эллинского Востока. Эллада приняла Христа не тупо, но осознанно. Еще Апостол Павел говорил, что афиняне любят много рассуждать. И догмат Святой Троицы был выстрадан не только Святыми Отцами, но и церковным народом, доказав миру, что христианство личностное движение. Не толпа, но народ вошел в Церковь. Толпа шла на разбойничьи сборища. Христос там, где личность. Именно личность в интимной исповеди, как Бл. Августин, приходила к Богу. Не стадный инстинкт им руководил, но свободная воля.
И описывал он те переживания, которые близки каждому ищущему христианину. «С самого раннего детства, - пишет Св. Августин в своей «Исповеди», - слышал я о жизни вечной, дарованной нам смирением Сына Твоего, Господи, Которому угодно было снизойти до нас. Вскоре после моего рождения мать моя, для которой Ты был единственной надеждой, начертала на челе моем знамение креста; дала мне вкусить таинственной соли Твоей».
Господь отметил Своего избранника, оставляя тем не менее право выбора за ним. И, как это часто бывает, мы используем свое право сполна, но только в отрицательном смысле. Августин, став взрослым, не в крещальную Купель вошел, а начал блуждать и вел беспорядочную жизнь молодого повесы, свойственную золотой молодежи тех времен. Такую жизнь он проводил в Мадавре, где учился, потом в Карфагене. Августин не боролся со злом, полагая, как манихеи, его объективной реальностью, сопротивление которой бессмысленно. Манихейская ересь лишала человека его нравственного выбора, призывала отдаться собственным слабостям, как свойственным природе.
Человеку, впавшему в эту ересь тяжело из нее выбраться без посторонней помощи. Такой помощью Августин признает свою мать Монику, которая непрестанно молилась за него Богу. Она вымолила сына. И в этом ее подвиг. Моника являет собой образец христианской матери, которая неустанно борется за близкого ей человека.
А путь Августина напоминает путь интеллигента, умного и скептически настроенного по отношению к действительности. Он пройдет не только через дебри манихейской ереси, но и увлечение эллино-римской философии. Преподавая красноречие, Цицерона почитал величайшим учителем человечества. Увлечение философией отвлекает от блудной и недостойной плотской жизни и делает обладателем высокого знания о природе вещей. Но это обладание настолько призрачно, что, едва прикоснувшись к богословию, понимаешь скудость философского знания. И вспоминается Тертуллиан, писавшего, что у Иерусалима мало общего с Афинами.
Ищущая душа Августина испытывала богословский голод: философия только приоткрывала завесу Бытия. Истинный философ либо приходит к богословию, либо остается в области софистики и казуистики, предпочитая Единому Богу игры в богов.
Слезы матери не дали Августину остаться игроком, но причаститься Божественному Бытию. Господь принял того, кто Его искал.
«И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же» (Лк. 10: 25-37).
Христос не покидает ищущих Его, ибо Он есть Любовь, Которой движима жизнь. И Бог приходит даже тогда, когда человек в очередной раз покидает Его. История Бл. Августина поучительна. Вместо того, чтобы остаться у колодца и напиться воды из рук самарянки, отправляется в Рим, но не к гробницам Апостолов, а продолжать преподавать красноречие. И Господь вновь посетил своего избранника: Августин смертельно заболел. Находясь при смерти, он о многом передумал, но никак не мог сделать решительного шага. «Слова Твои, Господи, глубоко проникли в сердце мое, - писал Августин, - со всех сторон я был как бы осаждаем Тобою; не было уже во мне сомнения насчет жизни вечной, хотя я видел ее только как бы сквозь тусклое стекло гадательно; я уже понимал, что Ты Единый источник всего сущего; не осталось во мне другого желания, как утвердиться в Тебе… Но в том, что касается христианской жизни, я еще колебался, сердце мое не очистилось от старой закваски; я радовался, что обрел Спасителя, что знаю истинный путь, но не решался ступить на этот путь».
Господь приводит его в Медиолан, где в это время жил и творил великий Святой Амвросий. И как часто бывает, мы начинаем действовать, узнав, что кто-то подобный нам уже свершил решительный шаг. Так Августина убедил приход в Церковь старого философа Рима Викторина. И приход именно в Церковь. Ибо многие философы признают Учение Христово, но не приходят в Церковь, боясь насмешек «высокоученых» мужей. Викторин не испугался и исповедовал Христа, не отступив от Него даже во время гонений Юлиана. Но более всего совершить решительный шаг убедила Августина деятельность Святого Антония Великого, который покинул мир, услышав Евангельское слово о нищете.
Он скажет своему другу Алипию: «Что мы делаем? Чего мы ждем? Невежды слышат и восхищаю Царство Небесное; а мы с суетным знанием нашим, утопаем в плоти и крови! Или стыдно нам следовать за ними, потому что они опередили нас? Не должны ли мы краснеть, что не имеем довольно мужества, чтобы идти за ними?»
Природе человеческого знания свойственно ожидание. На пути же к Богу требуется воля, «воля всецелая, твердая, не похожая на те болезненные и колеблющиеся порывы, которые в утомительной борьбе то возвышают душу к небу, то влекут ее к земле» (Бл. Августин). Таковой воле протягивает Господь руку, говоря, чтобы «попечение о плоти не простирали до похотей» и «немощного в вере принимали».
Пройдут годы, и мир услышит о великом проповеднике Запада, которого вымолила мать, подобно Марии, сидя у ног любимого Господа.
«В продолжение пути их пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой; у неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё» (Лк. 10: 38-42).
Бл. Августин скажет о ней: «Нам казалось, что не слабая женщина, а великий муж восседает между нами, и мы спрашивали, из какого небесного источника текут ее слова».
Конечно, это не отрицает пути Марфы. Господь каждому предоставляет особую, свою дорогу, в которой особенный опыт, проживаемый своеобразно и неповторимо. На примере Моники можно говорить не только о пути Марии, но и Марфы, настолько деятельной была ее подвижническая молитва, достигшая созвучия земного и горнего.
И, когда была услышана ее молитва, сын ее, внук Адеодат, стали христианами, она поняла, что исполнила свой христианский долг. И «для чего мне более жить», - скажет Моника. Сын же ее, подобно Апостолу Павлу, уйдет в пустыни, чтобы достичь совершенства, вернуться в мир, рукоположиться в пресвитеры, а после и стать епископом, отвечающим за Иппонскую епархию в Африке. Тысячи людей будут учиться у него, десятки тысяч придут в Церковь после услышанных проповедей африканского учителя.
Ранее за него молилась мать, но, став епископом, он сам станет учить молиться, как об этом учил Сын Божий.
Глава 11
«Случилось, что когда Он в одном месте молился, и перестал, один из учеников Его сказал Ему: Господи! научи нас молиться, как и Иоанн научил учеников своих. Он сказал им: когда молитесь, говорите: Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» (Лк. 11: 1-4).
Молитва Господня есть остов, на который нанизывается жизнь воцерковленного христианина. С момента молитвенного стояния он признает сыновство перед Богом, вступает в братскую связь с близкими по духу и крови (по праву причастия Святых Тайн) людьми. Отец объединяет братство во Христе, чтобы Свою вечность проявлять в нашей временности. Но для этого необходимо готовность того, кто называет себя христианином совершить внутреннее духовное делание перерождения своей самости. Внутреннее изменение приведет неизбежно и к внешнему, что привлечет к исследованию Святыни и тех, кто только на пути к Ней. Будет происходить взаимное сближение и сослужение Богу.
Не всем дано следовать пути Господнему, ибо, по слову Апостола Павла, еще «царствует грех в мертвенном теле их, во еже послушати его в похотях его» (Рим., 6.12). Потому необходимо было совершить нравственный выбор.
Приходит же Царство сокровенно, освящая внутреннего человека, согласно евангельской Истине, что «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17.21).
Таким образом, смысл христианской жизни быть во Христе и плотию и духом. Тогда происходит отсечение собственной воли, предания себя Христовой свободе. Наступает древнее Богочеловекобытие, в котором человек освобождается от причины всех бед – греха. Ради нас Господь дарует уже не манну с небес, но свой Пречистый Хлеб насущный: «Плоть Моя истинно есть брашно, и Кровь Моя истинно есть пиво» (Ин. 6. 55).
Причащаясь горнего, христианин становится частью Божественного Бытия. Агиографическая литература приводит много примеров и фактов, показывающих становление человека, причастившегося Слова Божьего (достаточно внимательно прочитать Добротолюбие), соединившего земную и небесную реальность. В этой реальности царствует закон Любви и взаимного прощения. Причем высота совершенства – это прощения врагов. Новое христианское Бытие рушит всякие прежние представления о мире. Этот же мир, конечно, платит злом за добро, возводя ложь в правило веры.
Рассмотреть ложь не всегда легко. Чтобы не упасть в ее сети в церковной традиции принято постоянно знакомит своих чад с житийной литературой, в которой повествуется о подвигах Святых, своей жизнью утверждавшие новые начала Бытия. Земная жизнь для христианина становится лишь ступенью к вечному сожительству с Богом.
И уже не страшны муки и готовы души свои положить за Христа (вспомним Св. мучеников Варвару, Иустина, Севастиана, Георгия Победоносца, Дмитрия Солунского и многих других их же Бог весть).
Спасительное исповедание избавляет от власти лукавого, причащает бесценному дару - свободе во Христе, которую мы можем получить только у Него.
«И сказал им: положим, что кто-нибудь из вас, имея друга, придёт к нему в полночь и скажет ему: друг! дай мне взаймы три хлеба, ибо друг мой с дороги зашел ко мне, и мне нечего предложить ему; а тот изнутри скажет ему в ответ: не беспокой меня, двери уже заперты, и дети мои со мною на постели; не могу встать и дать тебе. Если, говорю вам, он не встанет и не даст ему по дружбе с ним, то по неотступности его, встав, даст ему, сколько просит. И Я скажу вам: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? Или, если попросит яйца, подаст ему скорпиона? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святаго просящим у Него» (Лк. 11: 5-13).
К сожалению, не всегда свободу ищут в Церковной Ограде, но проторивают целинные пути заблуждений и сомнений. Как известно, в IV веке был утвержден догмат о Пресвятой Троице, но в V веке лесть бесовская стала затрагивать не остовые вопросы, но, те, которые богословам IV века в силу их занятости основами веры, видимо, казались само собой разумеющимися.
Но враги Христа, потерпев поражение в догмате о Святой Троице, решили взять реванш, уничтожив добрую память о христианском философе третьего века Оригене, принявшего мученическую кончину в 270 году в Тире. Некоторые идее Оригена уже были подвергнуты критическому анализу. Было отвергнуто его мнение о предсуществовании души, о прощения дьявола и некоторые другие сомнительные положения. Надо понять, что это были частные богословские рассуждения философа.
И вот не только на мнения Оригена, но и на его последователей обрушил свой гнев влиятельный Феофил Александрийский, наверно, первый инквизитор в христианской истории. Этот недостойный патриарх объявил анафему мученику Оригену, его поддержал римский папа Анастасий. Восточные Отцы, Иоанн Златоуст и Бл. Иероним, осторожно отнеслись, призывая отделять пшеницу от плевел, прекрасно видя, что гонения на Оригена воздвигнуты не во имя Правды, но ради личной славы и власти. Споры, навязанные непримиримыми горе-пастырями вызвали ответную реакцию.
Смута порождает новую смуту. И вот уже британский монах Пелагий заявляет, что для спасения человека нет нужды в Божьей Благодати, ибо человек сам своей волею способен творить добро и собственное спасение. Из этого учения можно было сделать вывод, что первородный грех не существует и смерть есть явление, присущее природе. Т.е. отвергалось искупление и Воплощение Сына Божьего. Учение и деятельность Христа сводилась к нравственному закону. Христос фактически лишался Своей человеческой природы.
Таким образом, происходило коварное наступление на сущность Учения Христа. Пелагианство стало быстро набирать себе сторонников. Но, слава Богу, что Господь даровал Церкви великого учителя из Африки, Бл. Августина, на себе познавшего действие Божьей Благодати и ведущего его к спасительной гавани. Он блестяще показал, что без Божественного участия невозможно спасение человека и со смертью Пелагия его учение кануло в лету. Но, надо признать, что и такой великий Святой имел частное богословское мнение, не совпадающее с Соборным Церковным Разумом. Защищая действие Благодати, Августин преуменьшил роль человека. И сразу же нашлись еретики (предестинаты), представляющие человека тупым орудием Божественной воли, предназначенного изначально либо к гибели, либо к спасению. Однако это не значит, что Августин еретик и его надо анафематствовать, как Оригена.
Кроме того, и пелагиане, и предестинаты волновали в основном Запад; Восток остался чуждым этим еретическим учениям. И это было важно, ибо в IV-V веках судьба Церкви решалась не только в Риме, но и на Востоке; мнение римской кафедры еще не было решающим. Волновала проблема человеческой праведности, которая, придя к Богу, будет сооружать Вселенское Царство.
И в этом вопросе и Запад, и Восток внимал проповеди Бл. Августина:
«Итак, кого привлекает Свобода, тот пусть стремится быть свободным от всех преходящих благ, а кого привлекает желание царствовать, тот пусть остается покорным единому царю всяческих, Богу, любя Его паче себя самого: в этом заключается совершенная праведность, в силу которой большее мы любим больше, а меньшее меньше. Мудрую и совершенную душу, пусть любит она такою, какою её видит, а глупую пусть любит не потому, что она такова, а потому, что она может быть совершенною и мудрою; глупости же и своей собственной не должно любить.
Ибо кто любит свою глупость, тот не возвысится до мудрости; никто не сделается таким, каким желает быть, если только не возненавидит себя таким, каким он есть. Но пока достигнет он мудрости и совершенства, пусть переносит глупость ближнего с таким же чувством, с каким бы и переносил свою собственную, если бы был глуп, и пусть любит мудрость. Отсюда, хотя гордость представляет собою только тень истинной свободы и истинного царства, Божественное промышление напоминает нам ею, что порочного мы имеем в себе и к чему правильному должны мы возвратиться».
Итак, Святые Отцы предоставляют человеку право нравственного выбора. Ошибочные же мнения, иной раз встречающиеся в писаниях Святых, мудро исправляла всегда Церковь, Глава Которой Христос, имеющий власть изгонять вольные и невольные злоречия.
«Однажды изгнал Он беса, который был нем; и когда бес вышел, немой стал говорить; и народ удивился. Некоторые же из них говорили: Он изгоняет бесов силою веельзевула, князя бесовского. А другие, искушая, требовали от Него знамения с неба. Но Он, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет; если же и сатана разделится сам в себе, то как устоит царство его? а вы говорите, что Я силою веельзевула изгоняю бесов; и если Я силою веельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьею силою изгоняют их? Посему они будут вам судьями. Если же Я перстом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие. Когда сильный с оружием охраняет свой дом, тогда в безопасности его имение;
когда же сильнейший его нападет на него и победит его, тогда возьмет всё оружие его, на которое он надеялся, и разделит похищенное у него. Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает. Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел; и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там, — и бывает для человека того последнее хуже первого» (Лк. 11: 14-26).
Из древности Господь изгоняет бесовскую силу из человеческой природы, которая в ответ пытается доказать человеку, что Христос на самом деле действует не во имя Добра, но зла. Так и в Церкви действуют обольстители против Святых Отцов. Судьбы Иоанна Хризостома, Василия Великого и Афанасия Александрийского тому подтверждение.
Они сражались за человеческую свободу, а их обвиняют в том, что они призывали к рабству и мракобесию. Да и оглянемся вокруг: выйдя за ворота Храма, не становимся ли участниками осуждения священного звания, рассказываемых пошлых анекдотов; дерзаем поминать имя Божье всуе. Начинаем с малого, а завершаем великим падением. Самооправдываем себя, тем самым свое мнение ставим выше Божественного. А это уже путь к еретическому падению, не желанию слышать Церковный Голос.
Именно не слышал этот Голос епископ Несторий. В 428 году сей выходец из Антиохии станет патриархом Нового Рима. Обращаясь к Феодосию Малому, он скажет: «Дай мне страну чистую от еретиков, а я дам тебе Царство Небесное…» Новый патриарх повел решительную борьбу с остатками арианской ереси. Казалось, христианский мир обрел нового Златоуста. Однако гордость, неумение слышать Соборный Разум, привели Нестория к страшному падению. В одной из проповедей он назвал Деву Марию Христородицей, но не Богородицей, ибо родила не Бога, но обыкновенного человека, впоследствии соединившегося с Богом в результате своей святой и праведной жизни.
И народ (это Восток!) выступил против лжеучения. Но Несторий три года, вплоть до Вселенского Эфесского Собора, созванного в 431 году, распространял свою ересь, соблазнив в неё и императора.
Против лжеучителя яростно, письменно и устно, выступил папа Александрии, достойный Кирилл. Его упрекали, в частности Несторий, что он нарушает мир в Церкви, на что Святитель отвечал Несторию: «Споры начались не от моего письма, но от вредных сочинений, тобою или кем другим рассеянных повсюду. Эти сочинения произвели такое движение в Египте, что я был вынужден употребить это средство; поэтому нет никакой причины тебе жаловаться на меня. Исправь свой образ мыслей, уничтожь соблазн, называй Святую Деву Богородицей; иначе будь уверен, что за веру Христову я готов претерпеть все, узы и саму смерть».
Но Несторий не отступил, и тогда был созван Собор в Эфесе, который признал учение Нестория ложным и еретическим.
Собор постановил: «Соединение в Иисусе Христе, со времени воплощения, двух естеств: Божеского и человеческого», и определил: «Исповедовать Иисуса Христа совершенным Богом и совершенным Человеком, а Пресвятую Деву Марию - Богородицею». Был также подтвержден Символ Веры, принятый на предыдущих Соборах, запрещая что-либо изменять или дополнять в тексте Святого Символа. Причем были наложены строгие канонические прещения, вплоть до церковного отлучения, за вольные трактования Святого Текста. Данный Символ и ныне читается во всех православных храмах без всякого изменения.
Церковь понимала, что любое, даже самое незначительное изменение ведет к утверждению большой лжи, превращению Богоизбранного народа в разношерстную толпу, управляемую человеческим, но не Божественным разумом. Этот разум может привести к материальному благосостоянию, но будем помнить слова лукавого, которому поклонились все царства мира.
Поэтому Св. Отцы сверяли каждое свое слово со Св. Писанием и Преданием. Буква Символа была наполнена кровью мучеников и их глубокой верой. Требование же веры шло от сердца и живого опыта.
Святые, произнося: «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…» принимали реальное участие в Божественном Бытие. Бог Отец является Абсолютной Истиной и Он Един (тем самым, отвергается всякая мысль о многобожии). Отец Един, но не одинокий. Истина Св. Троицы утверждена в сердечном сознании христиан: Троица в Единице, Единица в Троице.
Не смущает Собор и превечное Рождение Сына. Смутителям же, несколько позднее, Св. Иоанн Дамаскин отвечал: «Когда мы говорим, что Он (Сын Божий) рожден прежде всех веков, то эти показываем, что Его рождение не во времени и безначальное, ибо не из небытия приведен в бытие Сын Божий, Сый сияние славы и образ ипостаси Отчей, живая премудрость и сила; ипостасное Слово, существенный, совершенный и живой образ невидимого Бога, но всегда был с Отцом и в Отце, и рожден от Него вечно и безначально».
Это великая тайна, но разве тайну Св. Троицы можно понять человеческим разумом? Видимо, только посредством Откровения и глубочайшего духовного опыта. Тот же Св. Иоанн Дамаскин скажет о сей тайне: «Как огонь и происходящий от него свет существуете вместе – не прежде бывает огонь, а потом уже свет, но огонь и свет вместе, - и как свет всегда рождается от огня и всегда в нем пребывает и отнюдь от него не отделяется: так рождается и Сын от Отца, никак не отдаляясь от Него».
Знание об этом можно получить только у Бога, о чем Христос и говорил в Св. Евангелии, называя Себя Сыном, Вторым Лицом Пресвятой Троицы. Св. Отцы объясняли: «Как ум, рождающий слово, рождает без болезни, не разделяется, не истощается, и не подвергается чему-нибудь бывающему в телах: так и божественное рождение бесстрастно, неизреченно, непостижимо и чуждо деления».
«Как слово, - говорит архиепископ Иннокентий, - есть точное выражение мысли, не отделяясь от неё и не сливаясь с ней, так и Слово было у Бога, как истинный и точный образ Его Существа, нераздельно и неслиянно всегда существующий с Ним. Слово Божие не было явлением или свойством – силой Бога, но Сам Бог, Второе Лицо Святыя Троицы».
Кому дано это понять, тот осознает Воплощение от Духа Свята и Марии Девы. Эту правду еще иудеи пытались осмеять и показать ее абсурдность, при этом совершенно забывая ветхозаветные пророчества.
Сомневающимся и отвечал Святитель Сильвестр: «Бог, приведший все в бытие, когда создал человека и увидел его склонившегося ко всякому злу, не презрел погибающего дела рук Своих, но соблаговолил, чтобы Сын Его, пребывая нераздельно с Ним (ибо Бог находится везде), сошел к нам на землю. Итак, Он сошел и, родившись от Девы, стал под законом, «да подзаконные искупить» (Гал. 4. 4-5).
А о том, что Он имел родиться от Девы, предсказал Божественный пророк Исайя в таких словах: «Се, Дева во чреве зачнет, и родит Сына, и нарекут имя ему Эммануил» (Исайя 7. 14). Имя же это, как и вы знаете, указывает на пришествие Божие к людям и в переводе на греческий язык значит: с нами Бог. Итак, пророк задолго предсказал, что Бог родится от Девы».
«Для Бога нет ничего невозможного, но Диавола должен был победить тот, кто был им прежде побежден. Им побежден был человек, - человек, рожденный не обычным порядком естества, не от семени мужеского, но созданный из земли, и притом из земли чистой, непорочной, как дева – ибо она еще не была тогда проклята Богом и еще не осквернила ни кровь убитого брата, ни умерщвление животных, так что еще не заражена была тлеющими телами, не осквернена какими-либо нечистыми и непотребными делами. Из такой земли была создана для нашего прародителя плоть, которую оживотворило Божественное дуновение. Но если всезлобный диавол победил такого человека, то нужно было, чтобы и сам он (диавол) был побежден таким же человеком. А таков и есть Господь наш Иисус Христос, рожденный не по обычаю и закону естества, но из чистой и святой девической утробы, подобно тому, как Адам произошел из незараженной грехом земли. И как Адам был оживлен дуновением Божественным, так и Сей (Иисус Христос) воплотился под действием Духа Святага, сошедшего на Пресвятую Деву и стал совершенным Богом и совершенным Человеком – во всем кроме греха, имеющим два естества – Божеское и человеческое, но в одном Лице; и потому человеческая природа страдала за нас, а Божество оставалось бесстрастным».
Чтобы яснее донести свою мысль Св. Сильвестр приводит такой пример: «Когда дерево, озаренное лучами солнца, посекается топором, то с посекаемым деревом луч солнечный не посекается. Так и человечество Христово, соединенное с Божеством, если и претерпело страдание, то эти страдания не коснулись Божества».
Непреложные истины, основанные на вере. Но, к сожалению, великую тайну Воплощения уже много веков пытаются низвести до обыденного факта. При этом ссылаются на Евангельское Слово:
«Когда же Он говорил это, одна женщина, возвысив голос из народа, сказала Ему: блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие! А Он сказал: блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его» (Лк. 11: 27-28).
Не замечая, что Матерь Бога не только словом, но и делом доказала Свою причастность и благословенность. Да, Господь не назвал Её Богородицей, но Та, Которая носила Его во чреве Своем, не могла не быть Блаженной, ибо там, где обитал Господь, то место становится Святыней.
К тому же Господь даже Свое Божество не всем открывал: осознание пришло позже к Его Апостолам. Чтобы придти к Деве Марии, необходимо было утвердиться в вере во Иисуса Христа. Когда же это утверждение произошло, то и пришло осознание величия Пресвятой Матери. Но мир, к сожалению, вступает в бесконечные словопрения и споры.
«Когда же народ стал сходиться во множестве, Он начал говорить: род сей лукав, он ищет знамения, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был знамением для Ниневитян, так будет и Сын Человеческий для рода сего. Царица южная восстанет на суд с людьми рода сего и осудит их, ибо она приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой; и вот, здесь больше Соломона. Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной, и вот, здесь больше Ионы» (Лк. 11: 29-32).
Победили ересь Нестория, но уже через 18 лет собирается собор в Эфесе, чтобы утвердить, а не опровергнуть лжеучение Евтихия, который считал, что во Христе человеческое естество было совершенно поглощено Божеством, и потому в Нем следует признавать только Божественное естество. Свое лжеучение Евтихий насаждал инквизиторскими методами. Св. Флавиана, патриарха Константинополя солдаты избили палками и цепями за отказ исповедовать веру Евтихия. Недаром собор 449 года получил название «разбойничьего». И печально то, что Василевс Феодосий Младший, хорошо начавший свое царствование признанием Иоанна Златоуста, заканчивал его, упав в ересь Евтихия. Элита последовала за патриархом и царем. Но, слава Богу, что церковный народ Востока и Запада поднялся на защиту Православия. Возмутило уже то, что был подло убит Св. Флавиан. Учение Христово, таким образом, не могли принять. И еще, не вдаваясь в догматические тонкости, церковный народ потребовал созыва Вселенского Собора, который и состоялся, уже после смерти Феодосия, в 451 году в Халкидоне.
Собор подтвердил, что «Иисус Христос есть истинный Бог и истинный Человек; по Божеству Он вечно рождается от Отца и во всем Ему подобен; по человечеству же Он во времени родился от Пресвятой Девы Богородицы и во всем подобен нам, кроме греха; по воплощении Он имеет одно Лицо и два естества, соединенные в Нем неслиянно, неизменно, нераздельно, неразлучно».
Не всех устроило соборное определение, и появятся еретические сообщества, которые будут будоражить соборное сознание Церкви весьма долговременно.
Кроме того, Собор желал устроить христианскую империю на равноправных началах: было дано право первенства не только Ветхому Риму, но и Новому, Константинополю, где пребывала резиденция императора, Помазанника Божьего.
Два Рима, как два завета Св. Писания, провозглашались держателями Истины Христовой. Можно сказать, что Собор узаконил избранничество Нового Рима и подтвердил статус Ветхого. Это произошло в то время, когда во главе римской кафедры стоял великий подвижник Лев, твердый исповедник веры Христовой.
И в то же время Старый имперский Рим угасал. Но в этом угасании светилась надежда, что наступит царство, в котором будут править преемники первоверховных Апостолов. Так и случилось во времена Льва Великого. Но и появился соблазн. Совмещение в одних руках светской и духовной власти рождало не теократию, а иерархократию. Монах призван не властвовать, но служить Богу, отказавшись от эгоистической самости. Уже папа Геласий в конце V века будет требовать от императора Анастасия подчинения светской власти владычеству иерархов. Вместо симфонии, прозвучавшей в Халкидоне, примат римской кафедры, на том основании, что Рим – наследник Петра, которому Господь вручил ключи рая. У пап произошел метаморфозис: они взяли на себя прерогативы Петра, который им этих полномочий не предоставлял.
Дальше – больше! Никто не имел право вмешиваться в дела других епархий. Оказалось, можно, если это римский епископ. Папы в этом пункте шли против решений Вселенских Соборов. И это было начало. Папы объявили себя викариями Христа, т.е. Его заместителями. Духовное подменялось административным. Римская кафедра стала напоминать муниципалитет, а не апостольскую столицу.
К сожалению, мирское начало стало преобладающим в деятельности папского Рима.
Но была еще единая империя, и на троне апостолов, порой, восседали удивительные Святители, для которых главное было утверждение Христа в сердце человеческом. Совместное Евхаристическое служение не давало возможности совершать непоправимые ошибки. Те же, которые совершались, решались и исправлялись совместными усилиями, руководствуясь любовью во Христе, несмотря ни на какие выдуманные декреталии.
«Никто, зажегши свечу, не ставит ее в сокровенном месте, ни под сосудом, но на подсвечнике, чтобы входящие видели свет.
Светильник тела есть око; итак, если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло; а если оно будет худо, то и тело твое будет темно.
Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?
Если же тело твое всё светло и не имеет ни одной темной части, то будет светло всё так, как бы светильник освещал тебя сиянием» (Лк. 11: 33-36).
Святая Церковь «есть столп и утверждение Истины», ибо во главе её Сам Христос. И христиане верят в Бога, воплотившегося в человека, претерпевшего распятие и воскресшего в третий день. Только Христос разрушил смерть и указал путь, по которому необходимо идти человеку. Но отказаться от языческих страстей сложно. Порой, под видом ревности по Богу совершаются такие дела, что приходит понимание: люди, называющие себя последователями Христа, не Ему служат, но противнику Божьему.
Кому служили монахи, пришедшие с Халкидонского Собора и убившие несогласного с ними патриарха Александрии Протерия. Сатанизм в действии! Не любовь, не прощение, но яростная ненависть. Ненависть порождает ненависть. Весь Восток пришел в движение: Египет, Сирия, Палестина постепенно отпадали от Православия, придерживаясь ереси Евтихия и Нестория. Православные патриархи изгонялись со своих кафедр. Одна ересь порождает следующую. И вот уже Петр Фулон писал, что не одно Лицо Божества воплотилось и страдало, а три. Куда могли завести эти горе-пастыри народ? Не о них ли говорил Господь, обращаясь к фарисеям и законникам:
«Когда Он говорил это, один фарисей просил Его к себе обедать. Он пришел и возлег. Фарисей же удивился, увидев, что Он не умыл рук перед обедом. Но Господь сказал ему: ныне вы, фарисеи, внешность чаши и блюда очищаете, а внутренность ваша исполнена хищения и лукавства. Неразумные! не Тот же ли, Кто сотворил внешнее, сотворил и внутреннее? Подавайте лучше милостыню из того, что у вас есть, тогда всё будет у вас чисто. Но горе вам, фарисеям, что даете десятину с мяты, руты и всяких овощей, и нерадите о суде и любви Божией: сие надлежало делать, и того не оставлять. Горе вам, фарисеям, что любите председания в синагогах и приветствия в народных собраниях. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что вы — как гробы скрытые, над которыми люди ходят и не знают того. На это некто из законников сказал Ему: Учитель! говоря это, Ты и нас обижаешь. Но Он сказал: и вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них. Горе вам, что строите гробницы пророкам, которых избили отцы ваши: сим вы свидетельствуете о делах отцов ваших и соглашаетесь с ними, ибо они избили пророков, а вы строите им гробницы. Потому и премудрость Божия сказала: пошлю к ним пророков и Апостолов, и из них одних убьют, а других изгонят, да взыщется от рода сего кровь всех пророков, пролитая от создания мира, от крови Авеля до крови Захарии, убитого между жертвенником и храмом. Ей, говорю вам, взыщется от рода сего. Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли, и входящим воспрепятствовали. Когда Он говорил им это, книжники и фарисеи начали сильно приступать к Нему, вынуждая у Него ответы на многое, подыскиваясь под Него и стараясь уловить что-нибудь из уст Его, чтобы обвинить Его» (Лк. 11: 37-54).
Господь обличает служителей лжи. Ложь во всех сферах жизни пытается подменить Истину, извращая Божественное понимание Бытия. Ложное понимание входило в Церковную Ограду, рождая смуты и волнения с одной стороны, а с другой – тупое равнодушие, с третьей – стремление служить Мамоне.
В результате происходило нравственное перерождение в отрицательном смысле. Грех, который, казалось, был выжжен Божественным огнем причастия, возвращался в чистую обитель, чтобы заполнить душевным и плотским мусором. В таком доме Христа принимают не как Спасителя, но как модель, встроенную в систему координат, без которой эта система потеряет свою стройность. И только поэтому, выпячивая губы и надувая щеки, будут вещать о важности Церкви, ее благотворном влиянии на жизнь общества. Более того, искренне потребуют, чтобы закрыли языческие луперкалии. Но эти требования не сердечного свойства, но обыденный инстинкт самосохранения, в котором нет христианской свободы и любви.
Любовь и свобода отличаются деятельности, а не пустыми рассуждениями. Как известно, «сон разума рождает чудовищ» (Кальдерон). Этим чудовищам хочется мира с дьяволом. Им кажется, что не стоит повсеместно кричать об Истине. И вот уже на православных кафедрах воссели люди, далекие от Христа. Они согласны были признать ереси Евтихия и Нестория ради так называемого спокойствия Ойкумены.
Император Зенон издал «Энотикон», где умалчивалось о двух естествах Христа. Это был не церковный, но государственный подход. Кесарю нужно было единство империи и Церкви, догматические вопросы казались несущественными. Но может ли быть единство у Истины с ложью? «Кто прикасается смоле, тот очернится, и кто входит в общение с гордыми, сделается подобным ему» (Иисус, сын Сирахов).
Библейская истина, которую подтверждала римская элита второй половины пятого века. Под видом мира в Церковь входило Каиново человекоубийство.
И надо отдать должное римскому папе, который решительно встал за веру Православную. Пренебрегая своей жизнью, он вычеркнул из диптиха патриархов, придерживающихся еретических учений. В конце пятого века Римская Церковь еще понимала, что ее задача – это симфония Церкви и государства. Римские же императоры явно предпочитали доминировать в общественной жизни, не всегда понимая, что Церковь не просто институт общественной жизни, но та духовная субстанция, которая явлена в мир, чтобы преобразить действительность. А греко-римская действительность в эту эпоху пестрела пышным разнообразием: варварский мир со своим многообразием бурно вошел в христианскую цивилизацию. Это разнообразие исповедовало в основном еретические учения: германские племена практически полностью придерживались арианства.
В Ойкумене властвовали германцы, несторианцы, евтихианцы и последователи Энотикона. Православный мир ушел в пустыни. Это время, когда, казалось, элита и народ исповедует христианство, но на самом деле не знали Учение Христово. Произошла подмена, что страшнее явных гонений. И как же важно было разобраться в правильности своего нравственного выбора.
Глава 12
«Между тем, когда собрались тысячи народа, так что теснили друг друга, Он начал говорить сперва ученикам Своим: берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие. Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в темноте, то услышится во свете; и что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях. Говорю же вам, друзьям Моим: не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать; но скажу вам, кого бояться: бойтесь того, кто, по убиении, может ввергнуть в геенну: ей, говорю вам, того бойтесь. Не пять ли малых птиц продаются за два ассария? и ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак не бойтесь: вы дороже многих малых птиц. Сказываю же вам: всякого, кто исповедает Меня пред человеками, и Сын Человеческий исповедает пред Ангелами Божиими; а кто отвергнется Меня пред человеками, тот отвержен будет пред Ангелами Божиими. И всякому, кто скажет слово на Сына Человеческого, прощено будет; а кто скажет хулу на Святаго Духа, тому не простится. Когда же приведут вас в синагоги, к начальствам и властям, не заботьтесь, как или что отвечать, или что говорить,
ибо Святый Дух научит вас в тот час, что должно говорить» (Лк. 12: 1-12).
Господь призывает идти вслед за Ним, не взирая на лица, звания и занимаемые посты. Никакое положение не может сравниваться с тем положением, которое дает Христос Своим верным. Уподобление фарисейской закваске означает смерть не только духовную, но и телесную. Фарисейство же проникало в Церковную Ограду в пятом веке в большом количестве. Преп. Исидор Пелусиот писал: «Ныне звание священное сделалось средством к преобладанию; от смирения перешло к гордости, от воздержания к роскоши, от кроткого попечения о доме к самовластию. Одни дерзают продавать священство, другие покупать».
И потому такие как Исидор будут уходить в пустыни, в них, созидая Царство Христово. Они не уходили от трудностей. Наоборот, уход от мира сопровождался тяжелейшими духовными и физическими лишениями.
Преосвященный Палладий Еленопольский в своем знаменитом «Лавсаике» пишет: «Семь раз мы едва не лишились жизни, а восьмой один только Бог сохранил нас от смерти, ибо однажды пять суток ходили мы по пустыне и едва не умерли от голода и жажды. В другой раз мы попали в гнилые болота, наполненные острыми каменьями, и изранили себе ноги, так что боль была несносная, и едва не погибли от холода. В третий раз мы увязли в грязи по самые чресла, и некому было нас вытащить. Тогда мы воскликнули с блаженным Давидом: «Спаси мя, Боже, яко внидоша воды до души моея. Углебох в тимении глубины, и несть постояния. Спаси мя да не углебну» (Пс. 68, 2.3.15). В четвертый раз мы четыре дня ходили по воде, когда она в большом количестве стояла при разлитии Нила, так что при устье его совсем было потонули. Тогда мы воскликнули: да не потопит меня буря водная, ниже да пождет меня глубина (ст. 16). В пятый раз попались мы работникам на морском берегу, когда шли в Диолк: они хотели нас поймать и гнались за нами до тех пор, пока, наконец, мы едва могли перевести дух: ибо они гнались за нами десять тысяч шагов. В шестой раз во время плавания по Нилу, мы едва не потонули. В седьмой раз, когда мы были на озере Мареотирском, на берегах которого родится хлопчатая бумага, нас выбросило на один небольшой безлюдный остров: тут мы пробыли трое суток под открытым небом и много терпели от стужи и дождя, - было это перед самым Богоявлением. О восьмом бедствии излишне было бы пересказывать, хотя и небесполезно. Когда мы через одно место шли в Нитрийскую гору, в этой стороне была большая яма, в которой осталось много крокодилов и подумали, что они мертвые. Но крокодилы вдруг бросились на нас. Мы громко возопили: Христе! Помоги нам! – и тотчас как будто Ангел остановил зверей, и они бросились в воду, и мы быстро побежали в Нитрийскую гору и припомнили слова Иова: седмицы от бед измет тя, в осьмом же не копетися зло (Иов 51.).
Благодарим Господа, Который избавил нас от стольких опасностей и сподобил видеть много великого».
Это был не просто уход от мира. Монастыри создавались, чтобы стать Светильниками веры, согревающими, наставляющими и показующие путь спасения. Весь Египет был покрыт монашескими Обителями, в которых подвизались великие христианские святые. И когда была необходимость, то эти пустынники выходили из своих затворов и шли в царские чертоги вразумлять сильных мира сего. Примеров множество.
Достаточно указать на Арсения Великого, который пришел к императору Феодосию, чтобы спасти его от арианского заблуждения. Арсений увлек царя к Христу действием. Он не поклонился сыну, которого Феодосий объявил соправителем. Малое действо, но царь понял, что Сын Божий не может быть умален перед Отцом.
Это тот Арсений, который всегда помнил, что в любую минуту можем дать ответ своему Господу, что даже Феофил Александрийский, умирая, воскликнул: «О сколь блажен ты, Авва Арсений, что всегда хранил в уме этот страшный час».
Это тот Арсений, который был учеником великого старца Иоанна Колова, от юности своей возлюбившего послушание так, что, когда пришел в пустыню, то старец, ставши его учителем, велел Иоанну воткнуть свою палку в землю и поливать ее, пока она не принесет плода. И свершилось чудо! Спустя три года палка расцвела, и сие древо стало называться плодом послушания.
Сей Иоанн готов был жизнь отдать за своего Творца, ради спасения ближних своих. Случилось, что некто Таисия, жительница Александрии, от бедности своей предалась распутной жизни. Иоанн, несмотря на преклонный возраст, покинул пустыню и пришел в Александрию, чтобы увещевать Таисию и словом своим спас женщину от страшного падения, которая услышала святого и сама ушла в пустыню, где тихо окончила свои дни.
Другой пустынник по имени Серапион Синдонит даже в рабство продал себя актеру-эллину и обратил его в христианство. Святой не имел никакого имущества и, когда видел, что необходима срочная помощь, то даже Евангелие продал, чтобы на вырученные деньги оказать посильную помощь страждущему.
Можно сказать, что на Востоке империи созидалось царство Святых. Объективно говоря, власть и общество с трудом понимали их подвижничество. Но пройдут десятки и даже сотни лет, и воодушевленные их примером, последователи Христа будут выстраивать великую симфонию Церкви и государства.
Уйдя в пустыни, творя в самих себе Царствие Божье, становились столпами христианской цивилизации, вокруг которых собирались ищущие Абсолютной Любви. Церковь чествует эти светильники, вознося к ним свои молитвы. Какие имена! Симеон Столпник, молитвенным подвигом спасавший язычников и идолопоклонников, обладавший удивительным смирением; Даниил Столпник, Симеон Дивногорец, ученики Святого Симеона. А кто не знает в Сирии и Палестине знаменитую Обитель Саввы Освященного! Великий подвижник пришел к сухому источнику близ Кедрона, и источник забил родниковой водой. Савва вместе с Феодосием Великим последовательно боролись с ересью «Энотикона» Зенона и Анастасия, справедливо полагая, что если ересь войдет в Обитель, то Господь оставит её. В этой удивительной Обители богослужение велось на четырех языках: греческом, сирийском, армянском и коптском. Савва один из первых понял, что Бога славить должно на родном языке и нельзя замыкаться на каком-то одном языке. Не формулы важны были восточным подвижникам, а живое Богообщение. Через него и старались произвести изменение человеческого рода, утверждая теократию.
В то же время именно в это время созидания Царства Божия, происходила иерократическая подмена теократической идеи. С одной стороны – это был цезаризм, с которым последовательно боролись Святые Отцы, с другой – папистские тенденции. Эти тенденции особенно были сильны в Александрии, где папы вмешивались не только в церковные дела, но и гражданские. Об опасности соблазнительной власти писал Григорий Двоеслов, папа римский, своему цареградскому собрату Иоанну Постнику: «Если тот, которого называют епископом вселенским, впадет в заблуждение, то, стало быть, вся Церковь ошибется с ним».
Это мудрое утверждение великого Святителя, к сожалению, забывают на Западе. Забывают, что Церковь фундаментально призвана не властвовать телесно над людьми, но служить Богу, изменяя порочный и грешный мир.
«Некто из народа сказал Ему: Учитель! скажи брату моему, чтобы он разделил со мною наследство. Он же сказал человеку тому: кто поставил Меня судить или делить вас? При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения. И сказал им притчу: у одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое, и скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?
Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет» (Лк. 12: 13-21).
Идеалом церковной жизни Святые Отцы полагали Первоапостольскую Церковь. Абсолютное нестяжание при абсолютной свободе при огромном количестве имущества и денежных средств. Церковь не отвергает богатства, но эти богатства должны быть употребляемы на общую пользу. Отсюда негативное отношение к богачу Христа, думавшего только о тленном и плотском. Вообще отношение к собственности становилось краеугольным камнем преткновения. На Востоке собственность принадлежала императору, частные лица были лишь временными держателями средств и земельных владений. Отсюда, с одной стороны, негативное отношение к собственности, ей пренебрегали, предпочитая вещам духовные блага; с другой – безумная жажда наживы, понимание временности бытия, а потому желание прожить отрезок отпущенного времени в достатке и роскоши. Ради этого творились подлости и предательства. Можно было, в одночасье лишится всякого имущества в результате какого-нибудь доноса.
На Западе, наоборот, слишком явная наблюдается привязанность к собственности, частная собственность становится частью бытия, врастает в сознание западного римлянина. Видимо, это послужит формированию в дальнейшем феодального права.
Задача Церкви было изменение отношения к собственности. Прививалось понимание полезности богатства. Весь христианский мир усеяли странноприимные дома, больницы, богадельни, которые содержали не только представители власти, но богатые христиане. Церковь повела суровую борьбу с рабством. Святые Отцы требовали, чтобы рабовладельцы отпускали своих рабов. И если те не желали этого делать, то сами продавали себя в рабство. После чего пристыженный рабовладелец отпускал своих рабов на волю, предоставлял им право обрабатывать землю или создавать мастерские. По всей Римской империи строились монастыри, где показывались истинные примеры братского нестяжания. Вместе с античностью в прошлое уходило рабство.
Но вместе с тем, не все представители иерархии и священства соответствовали своему высокому статусу. Порок и грех входили в церковную ограду. Став христианами по одежде, многие внутренне так и остались людьми плотскими, душевными.
В пятом веке, например, поразительную картину являл Египет: потрясающие ум и душу светильники Божьи, с одной стороны, а с другой – разврат, роскошь, многочисленные соблазны. Александрия, которую почитали уделом Святого Марка, просто утопала в блуде и нечестивом богатстве. Привязанность к вещам, стремление к роскоши, рождает высокоумие, гордость, непомерное тщеславие. Епископы жили не как Блаженный Феодорит, епископ Кирский, раздавший имущество свое бедным и живший в скудости, но в роскошных дворцах, чуть ли не в царских палатах. В роскошных архиерейских сапогах можно вымостить себе дорогу только в ад. Роскошь, привязанность к вещам, неизбежно ведут к отпадению от духовной жизни, вступлению в еретическое состояние. Наверно поэтому именно в Александрии будет страшное брожение, отпадение в монофизитскую и монофелитскую ереси. Неуверенность в духовной жизни порождает неуверенность в собственном существовании. Теряется понимание общей полезности, как своей личности, так и принадлежащей этой личности собственности, осознаваемой не как явления, но как сущности. Таковым трудно понять слова Христа.
«И сказал ученикам Своим: посему говорю вам, — не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться: душа больше пищи, и тело — одежды. Посмотрите на воронов: они не сеют, не жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их; сколько же вы лучше птиц? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе роста хотя на один локоть? Итак, если и малейшего сделать не можете, что заботитесь о прочем? Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них. Если же траву на поле, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры! Итак, не ищите, что вам есть, или что пить, и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего; ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том; наипаче ищите Царствия Божия, и это всё приложится вам. Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство. Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища не ветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается и где моль не съедает, ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» (Лк. 12: 22-34).
В этих словах сущность социальной программы. И если считаем себя принадлежащими к христианской цивилизации, то необходимо следовать тому, что предложил Христос. Сущность в следовании Его воли, отказ от своей эгоистической самости. И уже не важен вопрос: есть собственность или нет. Тот, кто последует за социальной программой Христа, изменит структуру не только своего бытия, но и окружающей его действительности. Достаточно вспомнить Святую Марию Египетскую, которая совершила подвиг отречения от своей эгоистической самости, прежней блудной жизни, уничтожения в себе греха, чтобы стяжать невиданное Богообщение, способность творить чудо (хождение по водам Иордана), став причастником Божественного Бытия. Известен и почитаем Святой Алексий, человек Божий, оставивший жену, богатство и в смирении пребывавший в молитвах и постах, спасая свою бессмертную душу, помня, что блаженны нищие духом. А сколь неведомых миру святых совершали подвиги нестяжания, показывая путь спасения и исполнения заповедей Христовых. Весь мир, по слову Апостола Павла, был недостоин их. Они стали путеводными звездами, освещающими движение и развитие христианской цивилизации. Без Святоотеческих подвигов созидания Царствия Божьего, невозможно представить себе человека и христианина. Они показывали, что войти в Царские чертоги, можно только внутренне переродившись.
«Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи. И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придёт и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдёт бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшется и посадит их, и, подходя, станет служить им. И если придет во вторую стражу, и в третью стражу придет, и найдет их так, то блаженны рабы те. Вы знаете, что если бы ведал хозяин дома, в который час придет вор, то бодрствовал бы и не допустил бы подкопать дом свой. Будьте же и вы готовы, ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий. Тогда сказал Ему Петр: Господи! к нам ли притчу сию говоришь, или и ко всем? Господь же сказал: кто верный и благоразумный домоправитель, которого господин поставил над слугами своими раздавать им в своё время меру хлеба? Блажен раб тот, которого господин его, придя, найдет поступающим так. Истинно говорю вам, что над всем имением своим поставит его. Если же раб тот скажет в сердце своем: не скоро придет господин мой, и начнет бить слуг и служанок, есть и пить и напиваться, — то придет господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его, и подвергнет его одной участи с неверными. Раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много; а который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут» (Лк. 12: 35-48).
Господь кровью Своей утвердил Соборную и Апостольскую Церковь, чтобы каждый христианин подготавливал себя к восхождению на голгофскую гору, формируя в себе иное бытие. Поэтому необходимо последовательно бороться за чистоту каждого, кто причащается Тела Христова, кто находится внутри церковной Ограды. Разговоры о том, что не имеем право судить нерадивых членов Церкви, обличать их нечестивые поступки, выглядят неуместными. Аморфность, равнодушие к церковной жизни рождают инфантилизм и духовную импотенцию, постепенное погружение в состояние греха, потерю Божественного лица в своем естестве. Особенно важно рассмотреть волков в овечьей шкуре, лицемерно учащих Слову Божьему, но при этом не соблюдающие Его.
«Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей. Сказал же и народу: когда вы видите облако, поднимающееся с запада, тотчас говорите: дождь будет, и бывает так; и когда дует южный ветер, говорите: зной будет, и бывает. Лицемеры! лице земли и неба распознавать умеете, как же времени сего не узнаете? Зачем же вы и по самим себе не судите, чему быть должно? Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки» (Лк. 12: 49-59).
Не является Бог и тем, кто проявляет нерадение, не внимателен к своей духовной жизни, позволяет себе чтение еретической литературы. Иоанн Мосх в «Луге духовном» рассказывает, что к Авве Кириаку не захотела войти в келью Богородица только потому, что у него были отрывки речений Нестория, которого она назвала своим врагом. Творение нового мира требовало жесткого отказа от всякой смутности и сомнения. Не всегда ревность была правильной. В жесткой борьбе с ересями, порой, случались трагические моменты, когда человеческое преобладало над Божественным. Так было со Святым Кириллом, патриархом Александрии, доказавшим преданность свою Пресвятой Деве Марии, но упорно не желавшим признавать святость Иоанна Златоуста. Он писал: «Если Иоанн в епископстве, почему Иуда не с апостолами. И если есть место для Иуды, то где Матфей».
Тяжело было племяннику Феофила смириться с неправдой дяди. Эпоха рождала непримиримость до конца. Мир Христов тяжело созидался и Святым были не чужды человеческие устремления. Св. Исидор Пелусиот, родственник Кирилла, писал ему: «Пристрастие недальновидно, а ненависть вовсе ничего не видит. Посему если желательно тебе быть чистым от того и другого недостатка, не произноси необдуманных приговоров, но подвергай деяния справедливому суду; потому что и Бог, Который знает все прежде, нежели придет исполнение, человеколюбиво благоволил снизойти с небес и видеть вопль содомский, научая нас делать все по точном исследовании. Ибо многие бывшие с тобою на Соборе Ефесском, в посмеяние говорят, будто ты удовлетворяешь собственной вражде, а не того православно ищешь, что требовалось для Иисуса Христа. Феофилов он племянник, говорят тебе, и его держится духа. Как Феофил явно излил неистовство свое на богоносного и боголюбивого Иоанна, так и этому желательно похвалиться, хотя в положении подсудимого произошла большая перемена, ибо Иоанн уже претерпел изгнание и теперь не находится в живых».
И в другом письме Св. Исидора Св. Кириллу читаем: «Устрашают меня примеры из Божественного Писания и вынуждают писать о чем должно. Ибо, если я – отец, как говоришь сам ты, то боюсь осуждения, какому подпал Илий за то, что не уцеломудрил согрешавших сыновей, а если как вернее знаю я – сын пред тобою, носящим на себе образ великого оного Марка, - то страшит меня наказание, какому подвергся Ионафан за то, что не остановил отца, искавшего волшебницы. Ибо поелику мог остановить, то умер на сражении прежде согрешившего. Посему, чтобы и мне не быть осужденным, и тебя не осудил Бог, прекрати распри, и того мщения за собственное оскорбление, какое следовало воздать смертным, не переноси в живую Церковь – под предлогом благочестия не производи в ней вечного раздора».
И далее жесткое, но справедливое суждение Св. Исидора, которое было весьма неприятно слушать племяннику о своем о своем дяде: «Ты спрашиваешь меня об обстоятельствах изгнания святого мужа Иоанна; но я не буду подробно писать о том, дабы мне не показаться человеком, обличающим и осуждающим других, ибо многочисленные несправедливости людей ко святым превзошли всякую меру. Я в кратких чертах припомню тебе жестоковыйный нрав Египта, который вблизи тебя: он отрекся от Моисея, предался фараону, изъязвил ранами смиренных, озлобил тружеников, строил города и не заплатил платы работникам. Упражняясь в таких-то деяниях, он произвел на свет беззаконного Феофила, почитавшего золото за Бога; со своими единомышленниками он восстал на святого Иоанна – боголюбивого и проповедовавшего о Боге мужа. Несмотря на это, дом Давидов утверждается и умножается, а Саулов, как ты видишь, изнемогает».
Следует обратить внимание на бескомпромиссность Св. Исидора. И в отличие от Феофила, Св. Кирилл прислушался к подвижнику. Тот, кто проникнут евангельским духом сущностно, не может долго противиться Божественному началу, ставшему частью его сознания, его духовного мира. Творяший Царство Христово помнит Апостольское слово, что мир лежит во зле, поэтому необходимо вначале впустить Бога в свое сердце.
Евангельское Учение не только о будущих благах говорит, оно четко показывает, что Царство необходимо созидать уже на земле. Это хорошо осознали творцы монашеского движения. Монашество есть прообраз ангельского бытия. Это мир, в котором нет места чувствам, но состоянию духа. Св. Иоанн Лествичник в Слове о странничестве скажет:
«Любовь Божия угашает любовь к родителям, а кто говорит, что он имеет и ту и другую, обманывает сам себя, ибо сказано: Никтоже может служить двема господинома работати (Мф. 6.24) и пр. Не приидох, - говорит Господь, - воврещи мир на землю (Мф. 10.34). Т.е. мир между родителями и их сынами и братьями, желающими Мне работать, но брань и меч, чтобы боголюбивых отлучить от миролюбивых, вещественных – от невещественных (плотских – от духовных), славолюбивых – от смиренномудрых, ибо Господь веселится о разделении и разлучении, бывающим из любви к Нему».
Собственно создание нового всегда требует отрицания старого. Об этом еще философы древности писали. Филон Александрийский скажет: «Достигший ступени Божественного созерцания делается постоянным к добродетели, ибо, прилепившись любовью к Богу, забывает о всем остальном. И полученному им блаженству не предпочтет земных благ».
История цивилизации неуклонно шла к созиданию нового человека, где первенцем выступал Христос и его равноангельные подвижники, горящих священной любовью по Богу, ибо «Любовь есть источник Божественного огня» (Св. Иоанн Лествичник).
Ради этого Огня происходило разделение, вводящее христианина в круг Божественной Любви. Авва Дорофей писал: «Представьте себе круг, средину его – центр и из центра радиусы-лучи. Эти радиусы, чем дальше идут от центра, тем больше расходятся и удаляются друг от друга; напротив, чем ближе подходят к центру, тем больше сближаются между собою. Положите теперь, что круг сей; самая средина круга – Бог, а прямые линии (радиусы), идущие от центра к окружности или от окружности к центру суть пути жизни людей. И тут же: насколько святые входят внутрь круга к середине оного, желая приблизиться к Богу и друг к другу… Так разумейте и об удалении. Когда удаляются от Бога… в той же мере удаляются друг от друга, и сколько удаляются друг от друга, столько удаляются от Бога. Таково и свойство любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удален и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то, сколько приближаемся к Богу с любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближними и сколько соединяемся с ближними, столько соединяемся и с Богом. То есть: 1) чем более человеке упражняется в милосердии и любит людей, тем более приближаемся к Богу и 2) чем более человек сердцем чувствует личное божество, тем более он любит людей».
И нет противоречия в словах Аввы Дорофея и Св. Иоанна Лествичника, ибо истинная любовь – высшая ступень совершенства. Достигший этой ступени уподобляется Богу, Любящему и добрых и злых; но достижение этой ступени требует полного отречения мира, лежащего во зле.
«Когда соединяемся друг с другом независтливостью, простою любовью миром и радостью преуспеяния ближнего, почитая собственным своим приобретением, а равно немощи, и недостатки и скорби признавая собственным ущербом, тогда в состоянии будем исполнить закон Христов. Вот подлинно ангельская жизнь» (Преп. Ефрем Сирин).
Путь духовного делания, безусловно, трудный. Поэтому и называется подвигом жизнь во Христе. Но это путь, указанный еще со времен творения Адама. Конечно, не всем дано быть монахами, но Христос от каждого человека требует, чтобы он определился: по языческой ли тропе он пойдет в оливковую рощу, или в Храм Божий.
Совершить нравственный выбор зачастую мешают обстоятельства нашего существования и историческая генетическая память. Наряду с памятью о Божественном происхождении в человеческом естестве глубоко сидит языческая мифология, подпитывающая плотские устремления. Если на уровне сознания постепенно происходило изменение человеческого сознания, то на уровне физическом – под большим вопросом.
Дьявольская сила влияла на низменные инстинкты, вытравливая из человеческого естества первобытное состояние любви. Кто попал в плен плотским инстинктам, тому проблематично соблюдать, по слову Св. Максима Исповедника, три добродетели: любовь, воздержание и молитву. Инстинкты призывают к разврату, распутству и духовной лени.
Поэтому рухнул Ветхий Рим, такая же история могла произойти и с Новым.
Глава 13
«В это время пришли некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их. Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете» (Лк. 13: 1-5).
Вместо общенародного покаяния империю сотрясали смуты и мятежи. Императоры Зенон и Анастасий во многом по политическим соображениям давали волю еретическим увлечениям. И Рим оказался во власти ариан, которые уже были побеждены на Востоке, но приобрели себе приверженцев в лице могущественных готских королей. Слава Богу, что епископы Рима оставались преданы Православию. Данное обстоятельство способствовало возможности подготовить окончательную победу Апостольской Церкви над арианской ересью, которое произойдет в царствование императора Юстиниана. Сей Август исполнит предназначенное объединение Востока и Запада. Не будь победы Кафолической Церкви в Италии, то вряд ли пришла эпоха Св. Венедикта, когда происходило смешение великого и малого.
И это совмещение происходило в эпоху Юстиниана. Как всякая великая эпоха она полна противоречий. Но неоспорим тот факт, что именно в правление данного царя было утверждено Православие в Ойкумене. Не пожелавшие подчиниться удалились в пустыни или были истреблены. Достаточно вспомнить вандалов, грозу римлян в пятом веке. В 534 году их королевство было уничтожено, а народ, не пожелавший покориться, уничтожен. Само имя вандалов осталось в истории как напоминание о грозных разрушениях и грабежах. Нечто подобное произошло и с готами в Италии, которых Восточный Рим окончательно покорил в 555 году. Еретические королевства ушли, потому что сильна была Истина на пространствах Римской империи. Обратим внимание, что в тех варварских королевствах, где искоренялась ересь, произошло формирование христианских государств: Испания, Франция, Англия, Шотландия.
Можно констатировать, что в шестом веке была восстановлена Римская империя практически в старых границах. А там, где не было непосредственного управления, признавалось верховенство имперской власти как универсальной идеи, как власти Помазанника Божьего – Христа.
Римскую империю Юстиниана, пожалуй, можно с полным основанием называть христианской империей. Был окончательно побежден старый эллинизм. И это не была победа государственной власти, это была духовная победа. Эллинский мир уходил, изжив в себе мораль и нравственность. Если еще во времена Юлиана можно было говорить, хоть и с большой натяжкой, о реставрации эллинизма, то в эпоху Юстиниана это представлялось невозможным.
Указ 529 года, закрывающий философские школы, был не насильственной мерой, но констатацией факта. Мир философии перестал быть языческим: философия постепенно становилась частью Феологии. Воскресать мертвое тело античного эллинизма для живой Церкви Христа выглядело бы странным действием. Это произойдет спустя тысячу лет, когда для этого созреют общественные условия. Но ей-Богу византийская Богоматерь в церкви Сан-Витале, что в Равенне, выглядит целомудреннее и сокровеннее, чем даже прекрасная рафаэлевская Мадонна. Представить во времена Юстиниана женоподобного Давида и толстозадую Сусанну просто невероятно. Византийская цивилизация соглашалась на нравственную и духовную свободу, возможную только во Христе.
И именно в царствование Юстиниана произойдет гениальная юридическая реформа Трибониана, был создан новый кодекс. Это стало возможным, потому что Православие стало сутью и смыслом фактического каждого поданного империи.
Разумеется, что не все жаждущие испить Святую воду из Святого Источника Христова, были безупречны. Но похвально стремление. Те же, кто лицемерили волею или неволею входили в систему христианских ценностей. Слишком велико обаяние свободы, чтобы пройти мимо её. И это, кстати, отражалось и в знаменитом кодексе Юстиниана.
Даже деспотическое правление императора, по свидетельству многих современников, не могло остановить того расцвета христианской культуры, которым отмечен VI век. Храм Святой Софии тому наглядное подтверждение.
Античность ушла в прошлое, ушло великое совершенство формы, но можно ли говорить в связи с этим об упадке культуры? Наоборот, наблюдается невиданный расцвет культуры христианского эллинизма, возглавляемой Новым Римом. Этот расцвет представлен великими личностями, которые творили не во имя свое, но во славу Божью. Мало кто помнит строителей великой Софии: только имена Исидора Милетского и Артемия Тральского. Нам неведомы их биографии. Можем только догадываться. Их не славят, как, например, гениев эпохи Возрождения. Хотя их математический гений не менее гения Леонардо да Винчи. Они по-другому видели свое жизненное назначение: оно было в созидании внутреннего человека, проявляемое во внешней структуре. В архитектуре храмов проецировалась стремление человека к обожению. В этом виделась премудрость Божья.
И старый Рим, склонив голову свою пред величием Нового, признал его первенство. Новый Рим утверждал человека в новой системе координат. Эллинизму в этой системе места уже не было. Что мертвому делать рядом с живым? Красота классического эллинизма становилась безжизненной, формальной, фактически препятствием на пути к Свободе. Вот как об этом размышляет Бл. Иероним:
«Жалкий человек, - говорит он, - я постился как раз пред тем, как намеревался читать Цицерона. После многих, продолжавшихся по целым ночам бдениям, после слез, исторгнутых из самого моего сердца воспоминанием о моих прежних грехах, я обыкновенно брался за Плавта. Если, придя в себя, я начинал читать пророков, то их грубая речь коробила меня, и так как я не видел света своими слепыми глазами, то думал, что это вина не моих глаз, а вина солнца. Когда оный древний змий, таким образом, искушал меня, около половины поста мое изможденное тело было схвачено лихорадкой, семена которой находились во мне, и без всякого облегчения она так питалась моими несчастными членами, что едва кожа держалась на моих костях. Между тем уже делались приготовления к моему погребению, и жизненный жар моей души едва теплился в незначительной теплоте моей груди, причем все тело мое холодало. И вот вдруг я был восхищен в духе пред судилище Божественного Судии, где был такой поток света и такой блеск славы от ангельских зрителей, что, простершись на землю, я не смог поднять своих глаз. На вопрос о том, кто я такой, я отвечал , что я – христианин.
- Ты лжешь, - отвечал Спросивший, - ты цицеронец, не христианин; ибо, где твое сокровище, там и сердце твое.
Мгновенно я онемел, и под ударами (ибо Он повелел подвергнуть меня бичеванию) я еще более был мучим огнем совести, размышляя об известном стихе: «Во аде кто исповедует Тебя?» Но я начал кричать и под удары бича, громко вопя, говорил:
- Помилуй меня, Господи, помилуй меня!
Наконец, стоявшие около меня, бросившись к ногам Судии, умоляли простить мою юность и дать возможность раскаяться в моем заблуждении, а впоследствии – подвергнуть меня муке, если когда-либо буду читать книги языческой литературы. Сам я, который в этой смертельной нужде готов был обещать дальше больше того, начал клясться и призывая Его имя, говорил:
- О Господи, если я когда-либо буду читать их, то да буду отвергнут Тобою!
Отпущенный после произнесения этой клятвы, я возвратился в высшую область духа и, к удивлению всех, открыл свои глаза, залитые таким потоком слез, что мой страх убедил даже неверующих. И действительно, это было не сновидение и не простой сон, которыми часто обманываются. Это судилище, пред которым я стоял, этот грозный суд, которого я опасался, есть мой свидетель; да не буду я опять никогда приведен на этот суд. Я признаюсь, что мои плечи посинели от побоев, что, проснувшись, я чувствовал самые удары и что отселе я читаю Божественные книги с большей ревностью, чем раньше читал человеческие книги».
Это было написано в четвертом веке, в шестом же веке христианство доминировало. Сохранять язычество, значит совершить нравственное преступление. Кроме того, язычество выродилось в грубейшее суеверие, распространенное в основном в крестьянской среде. Отсюда наименование язычников – поганые, что в латинском языке означает деревенского жителя.
С суевериями и поведет борьбу Православная Церковь. Это борьба была, конечно, не вселенского масштаба, но это была борьба за душу деревенского жителя, наиболее консервативного и более преданного традиции, чем житель городской. В малом создавалось великое. Именно в это примерно время творил Св. Венедикт. На юге Италии, на горе Касино, где росла роща, посвященная Аполлону, Венедикт основал монастырь.
Сей монастырь, Монте-Касино, существует и доныне. Св. Венедикт боролся за народную душу, формируя новую итальянскую нацию, в которой тесто становилось христианским, ибо, как говорил Тертуллиан, христианами не рождаются, но становятся.
Действительно, происходило становление свободной души во Христе. И это происходило, повторюсь, в деспотическую эпоху Юстиниана. Трудно судить человека и императора, который искренне любил Христа и написавший потрясающую Песнь, ставшей частью Божественной литургии.
«Единородный Сыне и Слове Божий, бессмертен сый, Изволивый спасения нашего ради воплотитися от Святыя Богородицы и Приснодевы Марии, непреложно вочеловечивыйся; распныйся же Христе Боже, смертию смерть поправый, един сый Святыя Троицы, спрословляемый Отцу и Святому Духу, спаси нас».
Такое пишется при содействии Духа Святага. Бог же грешников не слушает. К тому же велика заслуга Юстиниана в деле окончательного искоренения еретических учений. Был созван V Собор, осудивший остатки учения Евтихия и Нестория. Так же были осуждены некоторые мнения Оригена и подтверждены решения двух Александрийских Соборов, где Ориген был признан еретиком. Пожалуй, эти решения Отцами V Собора принимались крайне тяжело. Ибо было известно, каким уважением пользовался Ориген на Востоке, где его почитали величайшим учителем христианства. Но наступило время, когда необходимо было дать оценку заблуждениям этого великого учителя.
Церковь не могла согласиться с мнением Оригена о предсуществовании душ, что вело объективно к учению о переселении душ, что уничтожает свободу во Христе, уничтожает право выбора. Не верил восточный учитель и в непосредственное воплощение Христа, много чудесного приписывал обыкновенным силам; считал возможным спасение диавола; слишком многое преувеличенно понимал в Св. Писании в таинственном смысле. В то же время нельзя было не признать, что, благодаря Оригену множество язычников обратилось в христианство, были очищены Святые тексты от различных приписок. Наконец, Ориген умер мученически в 254 году. Но в шестом веке, когда шла борьба за чистоту Учения, осуждение учения Оригена было вызвано острой необходимостью.
Надо признать, что, порой, ревность переходила необходимые границы. И уже в конце жизни Юстиниан впал в афтордокетическую ересь, последователи которой утверждали, что Тело Христово было нетленное и не могло, следовательно, подвергаться страданию. Им успешно и подробно отвечал Св. Леонтий Византийский. «Он исходит из сотериологических предпосылок. В отличие от Юлиана Галикарнасского, он считает, что Первозданный Адам был создан в "тленной" (т.е. смертной) плоти, и бессмертие было доступно для него только чрез вкушение от «древа жизни», — т.е. было для него динамической задачей, возможностью, а не «естественным» состоянием. Это значит, что в грехопадении плоть человеческая не стала смертной впервые, но стала умирать, — возможность бессмертия была утрачена, возможность "тления" проявилась. Стало быть, из того, что Христос имеет природу Первозданного Адама, еще не следует, что плоть Его «нетленна» от самого Воплощения. При всей ее непорочности и чистоте возможность смерти иди "тления" в ней остается и снимается только через действительную смерть, в воскрешении. По природе (;;;; ;;;;;) плоть Христа доступна страданию, не изъята от "безукоризненных страстей" или «страдательных» состояний. И не только по особому попущению или уничижению Слова, как думал Юлиан. Но именно по природе (хотя и нет в ней актуальных оснований для смерти) (Г. Флоровский).
Царь подверг несогласных ссылкам и гонениям. Были репрессированы Св. Евтихий Цареградский и Св. Афанасий Антиохийский. Смерть Юстиниана остановила дальнейшие преследования.
«И сказал сию притчу: некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, — не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее» (Лк. 13: 6-9).
Слава Богу, что император перед смертью покаялся и приказал своему наследнику Юстину вернуть исповедников из заточения. Судить покаявшегося человека есть прерогатива Бога. История же о личности Василевса повествует разное. Достаточно прочитать «Тайную Историю» Прокопия Кесарийского, в которой Юстиниан представлен владыкой демонов, а Феодора, его жена, блудницей высшего калибра. Эти два человека, по Прокопию, воплощенное зло. Юстиниан «обладал даже еще большими недостатками, - сверхчеловеческой меры, и казалось, природа собрала от всех людей все низкие качества и сложила их в душе этого человека». Императора историк считал «творцом и создателем всякой бедности». Однако в другой своей «Истории», написанной для обнародования, Прокопий Кесарийский восхваляет Василевса без меры. Сложно верить человеку двуличному. Однако факт остается фактом. Именно в эпоху Юстиниана была создана христианская империя, побеждено нечестие, усмирены варварские королевства, терзавшие Римскую империю. Это дано было тяжелой ценой. Однако личные грехи царя не могли перевесить господствовавшего общего благочестия. В начале царствования империя – это федерация провинций, находящихся в постоянном брожении, в конце – монолитное государство с четкой системой управления и мудрым законодательством.
Но Бог поругаем не бывает. Личные грехи привели к тому, что у Юстиниана не было детей. А его наследникам придется решать задачи сохранения империи не только внешние, но и внутренние. На торжествующую Истину обрушились языческие силы зла. Все-таки личность Юстиниана усмиряла воинственных варваров. Но после его смерти свирепые лангобарды вторглись в Италию, истребляя римлян и утверждая свое немецкое право, а на Дунае авары и славяне подвергали империю непрестанным набегам. Особенно опасны были авары, которые сумели разбить легионы императора Маврикия и пленить 12 тысяч воинов. Они потребовали огромный выкуп, но Маврикий не мог заплатить такой суммы, тогда все 12 тысяч были казнены. В результате вспыхнул мятеж, и сам император был низложен. Императором был провозглашен свирепый сотник Фока, который приказал казнить пятерых сыновей Маврикия, а потом его самого. Маврикий принял смерть как волю Божью, понимая, что это расплата за нежелание выкупить воинов. Так в 602 году завершилась династия Юстиниана.
Малого отступления, порой, достаточно, чтобы наступило справедливое воздаяние. Но столь жестокая казнь не могла не вызвать возмущения в империи. И уже Ираклий в 610 году свергает Фоку. Справедливость восторжествовала. Но произошло, к сожалению, падение народных нравов. К тому же римская элита впала в монофелитскую ересь.
И уже Персия избивает Рим. Взяты Сирия, Палестина, Египет. Римская армия терпит одно поражение за другим. Времена побед императора Юстиниана канули в лету. Но вновь произошло чудо. Господь простил свой народ, давая ему шанс на покаяние и осмысление своего пути. Ираклий возвращает завоеванные провинции в 627 году, возвращает Крест Господень в Иерусалим из персидского плена.
Вот как это событие описывает церковная история: «Иерусалиму (в 628 году) был возвращен Честный Крест Господень, Который с 614 года пребывал в Персии. Там чудодейственная сила его служила к распространению христианства. Возвращение Честнаго Древа Креста, патриарха Захарии и всех пленных христиан было одним из условий мира. Ираклий для этого торжества поехал в Иерусалим. Духовенство и народ вышли к нему навстречу, держа в руках пальмовые ветви и громко приветствуя его. Царь был облачен в порфиру; золотой венец сиял на голове его; он захотел сам возвратить Иерусалиму Его Святыню. И, приближаясь к городу, взял на рамена Честный Крест. Но тут совершилось чудесное событие: в воротах на Голгофе Крест был остановлен невидимою силою, и Ангел, явившись патриарху Захарии, сказал ему: «Не так нес Господь Святой Крест сей». Патриарх сказал царю: «Государь, не в пышной одежде царской следует тебе нести Крест, Который ради нас обнищавший Спаситель нес на плечах Своих в смирении и унижении». Ираклий тотчас же снял с себя венец и багряницу, и в бедной одежде с открытою головою, внес беспрепятственно Святой Крест в Иерусалим. Патриарх поставил Крест на прежнее место при молитвенных восклицаниях народа».
Господь вернул своему народу благодать, исцелив от страшных недугов, как Он это и делал всегда, не взирая на времена.
«В одной из синагог учил Он в субботу.
Там была женщина, восемнадцать лет имевшая духа немощи: она была скорчена и не могла выпрямиться.
Иисус, увидев ее, подозвал и сказал ей: женщина! ты освобождаешься от недуга твоего.
И возложил на нее руки, и она тотчас выпрямилась и стала славить Бога.
При этом начальник синагоги, негодуя, что Иисус исцелил в субботу, сказал народу: есть шесть дней, в которые должно делать; в те и приходите исцеляться, а не в день субботний.
Господь сказал ему в ответ: лицемер! не отвязывает ли каждый из вас вола своего или осла от яслей в субботу и не ведет ли поить?
сию же дочь Авраамову, которую связал сатана вот уже восемнадцать лет, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний?
И когда говорил Он это, все противившиеся Ему стыдились; и весь народ радовался о всех славных делах Его» (Лк. 13: 10-17).
Христос даровал не просто исцеление, но свободу от греха, от плена. Но в этом даре просматривается требование непрестанно стремиться испить Святой воды Божественного Источника. Теплое состояние преступно. Цивилизации рушатся, когда равнодушие и инфантилизм становятся нормой жизни. Это понимали великие светильники христианской Ойкумены. Знали, что только горячее благочестие созидает Царствие Божие уже здесь на земле. И к нему ведет непрерывное творческое движение любви, соединяющее горнее и земное.
В то время, когда Двор императора и так называемый свет погружались во тьму разврата и нечестия, в пещерах и пустынях, в скалистых норах, воздвигались фундаментальные строения, по которым происходило восхождение ввысь.
В дальних пещерах и пустынях человек возвращал свой долг Богу. Происходило исцеление больного человека, будоражилось спящее сознание, взваливался Крест Христов на плечи, который Господь даровал нам еще при сотворении. Авва Дорофей сей крест называет помыслом, «имеющий в себе, подобно искре, и свет, и теплоту; помысел, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое, - сие называется совестью, а она есть естественный закон. Последуя сему закону, т.е. совести, патриархи и все Святые прежде написанного закона угодили Богу».
В совести начало и основание нашего движения к Пресвятой Троице. Она есть голос Божий и потому Святые Отцы призывали прислушиваться голосу совести, называя её драгоценным алмазом и светильником, которую необходимо хранить непорочной. Совесть побуждает обратиться к добру, когда, казалось бы, обстоятельства диктуют обратное. Совесть призывает идти против течения, когда весь мир плывет проторенным руслом. Движимые христианской совестью подвижники созидали Обители, начатки Царства Божия. Именно в VII веке начинается собирание Афонской Обители, Удела Пресвятой Богородицы. В этой земле творился «мир и согласие со всеми» по слову Никодима-Святогорца. Но войти в эту Землю можно было только, взяв на рамена свои Крест Господень, ведя внутреннюю и внешнюю борьбу за Бога в себе.
«Он же сказал: чему подобно Царствие Божие? и чему уподоблю его? Оно подобно зерну горчичному, которое, взяв, человек посадил в саду своем; и выросло, и стало большим деревом, и птицы небесные укрывались в ветвях его. Ещё сказал: чему уподоблю Царствие Божие? Оно подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё» (Лк. 13: 18-21).
Медленно, но верно утверждалась Истина Христова. Время мучеников, казалось, прошло. Христианство утверждалось практически во всем цивилизованном мире. Начиная с четвертого века, повсеместно побеждались еретические учения и мнения. Выковывалась Православная Истина. В какой-то степени этому способствовали, как это не парадоксально, и ереси. В этом смысле ереси даже были полезны, по слову Бл. Августина. Три века христологических споров выработали в христианах не только сильную веру, но и глубокое знание. Бл. Августин скажет, что «многие возбуждаются от сна, благодаря еретикам, дабы видеть День Господень и возрадоваться».
Итак, Истина восторжествовала. И теперь нужно было творить внутреннего человека, исправлять поврежденного грехом наследника Адама. Борьба за внутреннего человека столь же драматична, как и борьба с еретическими учениями. Она проходит как бы незаметно, обыденно. В ней нет романтического пафоса и наигранных движений на публику: все происходит втайне. Лишь победа или поражение становятся явными. В этой борьбе от христианина требуется нелицемерное смирение, следование Святоотеческому Преданию, уход от мира, в котором нет Христа, «для того, чтобы избавиться от бремени грехов своих, да подражает тем, которые сидят над гробами вне города, и да не перестает изливать теплые и горячие слезы, и да не прерывает безгласных рыданий сердца до тех пор, пока и он не увидит Иисуса, пришедшего и отвалившего от сердца камень ожесточения, и ум наш, как Лазаря, от уз греховных разрешившего и повелевшего слугам Своим, Ангелам: Разрешите его от страстей и оставите его идти (Ин. 11.44.) к блаженному бесстрастию. Если же не так, то (от удаления от мира) не будет ему никакой пользы» (Св. Иоанн Лествичник).
Господь призывает тех, кто этого желает. И не только желает, но и производит душевно-телесные движения навстречу Ему.
«И проходил по городам и селениям, уча и направляя путь к Иерусалиму. Некто сказал Ему: Господи! неужели мало спасающихся? Он же сказал им: подвизайтесь войти сквозь тесные врата, ибо, сказываю вам, многие поищут войти, и не возмогут. Когда хозяин дома встанет и затворит двери, тогда вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: Господи! Господи! отвори нам; но Он скажет вам в ответ: не знаю вас, откуда вы. Тогда станете говорить: мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты. Но Он скажет: говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня все делатели неправды. Там будет плач и скрежет зубов, когда увидите Авраама, Исаака и Иакова и всех пророков в Царствии Божием, а себя изгоняемыми вон. И придут от востока и запада, и севера и юга, и возлягут в Царствии Божием. И вот, есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними» (Лк. 13: 22-30).
Именно человек должен выйти на дорогу, ибо Бог уже пришел ради него. На этой дороге человека ждет спасение. Но, чтобы достичь его, необходим поводырь, способный повести ослепленного к свету.
«Когда хотим выйти из Египта и бежать от фараона, то и мы имеем необходимую нужду в некоем Моисее, т.е. ходатая к Богу и по Боге, который, стоя посреди деяния и видения, воздевал бы за нас руки к Богу, чтобы наставляемые им, перешли море грехов и победили Амалика страстей. Итак, прельстились те, которые, возложив упование на самих себя, сочли, что не имеют нужды ни в каком путеводителе, ибо исшедшие из Египта имели наставником Моисея, а избежавшие из Содома – Ангела. И одни из них, т.е. исшедшие из Египта, подобны тем, которые с помощью врачей исцеляют душевные страсти, а другие подобны желающим совлечься нечистоты окаянного тела, потому они и требуют помощника – Ангела, т.е. равноангельного мужа, ибо по гнилости ран потребен для нас и врач весьма искусный» (Св. Иоанн Лествичник).
Святоотеческое Предание настойчиво требует для христианина духовного вождения. Это своеобразная педагогика спасения, в которой необходимо победить в себе грех.
«Не внешнего врага надобно бояться, враг наш заключен в нас самих. Почему и ведется в нас непрестанная внутренняя война. Одержи мы в ней победу – и все внешние брани сделаются ничтожными, и все станет у воина Христова мирно, и все ему покорно. Нечего будет бояться врага со вне, когда то, что есть внутри нас, быв побеждено, покорится духу».
Путь в чертоги царские труден. Сколь лишений испытывает человек прежде, чем достигнуть дворцовых приделов земного царя. Путь на небо уже здесь на земле надо начинать с победы над собой. Господь указал нам путь, наше право следовать Ему или нет. Но стоит помнить: «На всех путях, какими ходят люди в мире, не находят они мира, пока не приблизятся в надежде на Бога и уверенности в Нем Едином» (Преп. Исаак Сирин).
Но как же достигнуть чаемой благодати. Св. Иоанн Лествичник пишет: «Все доброе, что только можете делать делайте: никого не осуждайте, не окрадывайте, никому не лгите, ни перед кем не возноситесь, ни к кому не имейте ненависти, не оставляйте церковных собраний, к нуждающимся будьте милосердны, никого не соблазняйте, не касайтесь чужой чести и сохраняйте верность женам вашим. – Если так будете поступать, то не далеко будете от Царствия (Божия) небесного».
Те же, кто жаждет совершенства после исполнения данных заповедей, возжелает вступить на следующую ступень Божественного познания. Господь призывает, чтобы христианин не просто исполнял заповеди, но следовал вослед Ему, становился со-участником Его вечного Бытия. «Блажен человек ни призванный ни к какой вещи тленной или временной» (Св. Максим Исповедник).
Наверно поэтому получает такое бурное распространение монашеское движение. Христиане созидали Царствие вдали от суеты мирской. Но возможно ли в земном царстве созидать Христа в себе. Преп. Никита Стифат считает, что можно.
«- Если желаешь увидеть блага, которые уготовал Бог любящим Его, вселись в пустыню отречения своей воли и бегай мира. Какого же это мира? – очес и плоти, гордости помыслов и прелести видимых вещей. Если убежишь от такого мира, то рано воссияет в тебе свет чрез узрение Божественной жизни и исцеление души твоей, т.е. слезы скоро воссияют (Ис. 58.8). Таким образом, ты среди мира и людей пребывая, будешь как живущий в пустыне и людей не видящий. Если же таким образом не убежишь ты от сего мира, то убежание из мира видимого нисколько не послужит тебе к преуспеянию в добродетелях и соединению с Богом».
И, конечно же, на пути к блаженству необходимо ухватиться хоть за ризы своего духовного отца и непреложно исполнять Божественную волю, выраженную в его словах и делах. Не забывать первой ревности и первой любви, которые есть фундамент для восхождения. Это восхождение часто напоминает голгофский путь Христа. Но без Божественного смирения до смерти невозможно выжечь в себе худые помыслы и зажечь огонь любви. Без смирения и любви нет свободы. В любви рождается разумное обоснование свободы, в которой нет места вещам, страстям и неведению. В состоянии любви наш разум приобретает способность понимания евангельских истин.
И путь Христов доступен каждому. Необходимо вспомнить свое назначение, вспомнить, что начало премудрости – страх Господень. Не пред человеками, но – Богом.
К сожалению, малая толика людей жаждет совершенства: большинство формально следует заповедям Божьим, не исполняя их на деле. Таковых уже в земной жизни ждут нестроения и наказания: это христиане по названию, и Слово Божье они изгоняют из своих сердец.
«В тот день пришли некоторые из фарисеев и говорили Ему: выйди и удались отсюда, ибо Ирод хочет убить Тебя. И сказал им: пойдите, скажите этой лисице: се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий день кончу; а впрочем, Мне должно ходить сегодня, завтра и в последующий день, потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима. Иерусалим! Иерусалим! избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Сказываю же вам, что вы не увидите Меня, пока не придет время, когда скажете: благословен Грядый во имя Господне!» (Лк. 13: 31-35).
Изгоняя Слово, изгоняют и любовь. Часто это происходит предательски, по-лисьи. И тогда Христос покидает мир, в котором Его встречает лицемерие и фарисейство.
Новый Рим должен был пасть под персидскими мечами, но Господь явил Свою милость, более того, Он вернул Свой город, где находится Гроб Господень. В какой-то момент произошло искреннее покаяние римской элиты и народа. Но это было кратковременное явление. Буквально через несколько лет Церковь Христову стали обуревать новые еретические бури. Иной раз диву даешься, как этот мир еще продолжает какое-то движение. Держался, видимо, потому что были светильники, готовые ради Божественной любви душу свою положить за ближних своих.
Григорий Двоеслов, епископ Рима, в своих «Собеседованиях» рассказывает о неком Санктуле, который, отпустив порученного ему пленника, должен был претерпеть казнь от лангобардского меча. Он жертвовал собой, чтобы спасти ближнего. И этот человек не умел даже читать, «не изучал он закона в Книге», но проявил великую апостольскую любовь. Господь не допустил его казни, остановив чудесным образом меч палача, тем самым, обратив жестокосердных лангобардов к Себе.
Только любовью может спасаться грешный мир. Обладающий любовью спасется сам и других спасет. Это высшая христианская добродетель. Преп. Максим Исповедник столько претерпит лишений, что впору ожесточится, но он будет писать о любви:
«Возлюбим друг друга и возлюблены будем от Бога. Будем долготерпеть друг другу, и Он подолготерпит грехам нашим. Не будем воздавать злом за зло, и Он не воздаст нам по грехам нашим. Оставление прегрешений наших обратим в прощении братиям; ибо милость Божия к нам сокрыта в милостивости нашей к ближним. Посему и сказал Господь: отпущайте, и отпустят вам (Лк. 6. 37). И аще бо отпущаете человекам согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный (Мф. 6.14). После сего спасение наше уже в нашей воле».
Итак, наша воля должна быть направлена к Источнику Любви. В противном случае происходит подмена любви чувствованием, что означает возвращение к старым грехам.
«Совершенное покаяние состоит в том, чтобы не делать более тех грехов, в коих каемся и в коих обличает нас совесть; доказательством же удовлетворения за них с нашей стороны и их нам прощение служит. Изгнание из сердец наших и самого сочувствия к ним» (Преп. Иоанн Кассиан).
Господь принял покаяние римского народа в 628 году, вернул мир и покой. Оставалось – не возвращаться к прежним согрешениям. Однако именно к старым грехам и вернулись. Сам Василевс Ираклий, с таким воодушевлением водружавший Крест Христов в Иерусалиме, стал покровительствовать монофелитской ереси.
Произошло уклонение в нечестие и ложь, т.е. отпадение от Благодати и Любви. Отсутствие Любви ведет объективно к уничтожению.
В арабской пустыне зарождалась сила, способная смести с лица земли, впавшую в ересь империю. Это были не славяне, впоследствии мирно селившиеся на греческой территории. Это было новое религиозное движение. Это движение признавало Христа пророком, но большим пророком стал почитаться Мухаммад.
Многие современники восприняли новое учение как дьявольское. Такую точку зрения можно слышать и сегодня. Еще в начале XX века Сергей Нилус писал, что «мусульманская религия в сокровеннейших тайниках своих есть служению дьяволу как Богу». Подобно гергесинскому бесноватому, бросающемуся безумно на мир.
Думается, это суровый приговор. На самом деле, ислам представляет собой продолжение ветхозаветной традиции. Арабский мир не устроила талмудическая традиция, христианская – часто приходила в Аравию в искаженном виде. Эта искаженность не принималась арабской цивилизацией, и она обрушилась огненным смерчем на римскую и иранскую цивилизации.
Когда-то Аттила, гуннский король, из монгольских пустынь дошел до Орлеана. Святой Лу назвал свирепого гунна бичом Божьим. Во времена Ираклия таким бичом стала бедуинская конница.
Совершаемые события носили объективный характер для Римской империи. Кроме еретических учений, проникших в верхние слои римского общества, Церковь Христова подвергалась нападениям в народной среде, где продолжали господствовать языческие суеверия. Житие Иулии повествует о страшном преступлении, которые сотворили язычники на Корсике. За отказ принести жертву языческим богам Иулия была распята на кресте, как и Христос. И это произошло в 640 году в царствование переменчивого Ираклия. Представить трудно, что будет с оскорбителем Корана в мусульманской стране; в римской же оказалось возможным убийство святой. Это известный факт, а сколько неизвестных?
Наказание было неизбежно. И оно наступило. Иррегулярная бедуинская армия стала крушить римские легионы. Уже после смерти Мухаммада, на реке Ярмук в 636 году была разгромлена римская армия, а в 638 году был взят Иерусалим, Святой Град.
Поразительный факт, но патриарху Св. Софронию было легче управлять своей пастве при мусульманской власти, чем при римской. Исламский мир не вмешивался в дела веры, как это делала римская власть. Наверно, поэтому Господь отдал Свой Город в руки халифа Омара. Он не мог терпеть нечестие, утвержденное указом Ираклия вкупе с патриархами Сергием Цареградским, Киром Александрийским и Гонорием Римским в 630 году. Согласно этому повелению требовалось признать во Христе при двух естествах одну божественную волю. Это была роковая ошибка. Только Св. Софроний и Максим Исповедник из известных Святых остались преданными Православию.
Господь не мог допустить, чтобы ложь торжествовала. Крушение Римской империи становилось, казалось, вопросом времени. Уже не к народу будет обращаться Господь, но к конкретной личности.
Глава 14
«Случилось Ему в субботу придти в дом одного из начальников фарисейских вкусить хлеба, и они наблюдали за Ним. И вот, предстал пред Него человек, страждущий водяною болезнью. По сему случаю Иисус спросил законников и фарисеев: позволительно ли врачевать в субботу? Они молчали. И, прикоснувшись, исцелил его и отпустил. При сем сказал им: если у кого из вас осёл или вол упадет в колодезь, не тотчас ли вытащит его и в субботу?
Мир погружали во тьму, и лишь малые светильники теплились в тайных пещерах, согреваю простуженную землю. Не в законах надо было препираться, но отдавать свое сердце любви. Мир христианский впал в лицемерие, столь неугодное Богу.
Вера строится на сердечном знании, но не на ухищрениях разума. В то же время христианскую цивилизацию поразила странная жестокость, милосердие становится редким спутником христианского странника. И это в стране, где читался Святой Исаак Сирин, размышлявший о милующем сердце: «Я был спрошен, что такое сердце милующее, и сказал: возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека исторгают слезы. От великой и сильной жалости, объемлющей сердце, и от великого терпения умиляется сердце его, и не может он вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемой тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины и делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и были помилованы, а также и о естестве пресмыкающихся молится с великою жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его до уподоблению во всем Богу».
Но любви не было. Была высокомерная претензия на обладание Истиной. И эти люди шли, расталкивая ближних и дальних, забыв причину пришествия Христа в мир.
«Замечая же, как званые выбирали первые места, сказал им притчу: когда ты будешь позван кем на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званых им почетнее тебя, и звавший тебя и его, подойдя, не сказал бы тебе: уступи ему место; и тогда со стыдом должен будешь занять последнее место. Но когда зван будешь, придя, садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подойдя, сказал: друг! пересядь выше; тогда будет тебе честь пред сидящими с тобою, ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится. Сказал же и позвавшему Его: когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя когда не позвали, и не получил ты воздаяния. Но, когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых, и блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресение праведных» (Лк. 14: 7-14).
Седьмой век нес больше опасностей, чем даже третий и четвертый, когда ересь наступала, когда исповедники Христовы, казалось, были в одиночестве. Но это было одиночество средь языческого мира. И исповедники Христовы победили этот мир. В седьмом веке трудно было понять, кто искренне верит Христу, а кто только ради выгоды.
В какой-то степени, мусульмане показывали, как надо любить своего Бога, выступая укором христианской цивилизации. Эта была преданность до самозабвения. Последователи Мухаммада явились, чтобы стать Кнутом Господним. В их ненависти была ветхозаветная ревность, гласящая, что кровью неверных очиститься мир. Христианский мир, к сожалению, отвечал тем же. Вступило ветхозаветное право – кровь за кровь, душу за душу. Пришло забвение: ради чего приходил Христос? Пришел, чтобы человек стал богом. Не метлой, не тупым орудием мести, но богом.
Не удивительно, что Господь попустил подняться в аравийских пустынях буре, дабы смирить гордыню римской элиты, напомнив, что истинное блаженство в нищете духовной, которая мать покаянию. В покаянии начинается осознание своего греха, своего еретического состояния. «Некто был спрошен: что есть покаяние? И ответил: оставление прежнего и печаль о нем, также сердце сокрушенное и смиренное» (Исаак Сирин).
Без покаяния на Божьем пиру делать нечего.
«Услышав это, некто из возлежащих с Ним сказал Ему: блажен, кто вкусит хлеба в Царствии Божием! Он же сказал ему: один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: идите, ибо уже всё готово. И начали все, как бы сговорившись, извиняться. Первый сказал ему: я купил землю и мне нужно пойти посмотреть ее; прошу тебя, извини меня. Другой сказал: я купил пять пар волов и иду испытать их; прошу тебя, извини меня. Третий сказал: я женился и потому не могу придти. И, возвратившись, раб тот донес о сем господину своему. Тогда, разгневавшись, хозяин дома сказал рабу своему: пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых. И сказал раб: господин! исполнено, как приказал ты, и еще есть место. Господин сказал рабу: пойди по дорогам и изгородям и убеди придти, чтобы наполнился дом мой. Ибо сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина, ибо много званых, но мало избранных» (Лк. 14: 15-24).
Господь призывает, но привыкшие к греховному состоянию не желают слушать голос Божий. Не слышат, потому что отсутствует вера, которую пытались подменить установлениями и человеческими законами, налагающими различные прещения.
Подмена Божественного права человеческими установлениями приводит к устранению из жизни человеческой величайшего события – Боговоплощения. Тайну Боговоплощения пытаются вместить в прокрустово ложе человеческих удобовосприятий. Необъяснимое и непостижимое пытаются пристегнуть непрочными ремнями к колесу времени, пренебрегая тем фактом, что Вечность выше даже и исторического времени. И всякая попытка мерить Вечность категориями человеческой мудрости может вызвать только сожаление. Если же это не только философская попытка, но насильственное изменение богословской истины, то вызовет ответную реакцию. И такой ответной реакцией была исламская революция. Упавшие с неба христиане столкнулись с очищающими землю воинами Аллаха. И наказание было жестким. Христианский мир уже был на пиру, на который позвал его Господь. И тем преступнее, что, находясь подле Его величия, попирали своего Учителя и Наставника, не стесняясь своего греховного состояния. Великая римская цивилизация разменивала себя в суете и праздности. Сокрушив Ария, вновь незаметно для себя принимали его ползучие идеи, возвращаясь к обыденности и пошлости. Христос был на устах, но не в сердцах. Его признали Пантакратором, и стали не столько любить, сколько бояться, как римского Августа. А в страхе рождается не любовь, но еретические суждения.
Седьмой век отличился изощрено-лукавыми учениями, вновь подвергая сомнению тайну Боговоплощения. Еще в древности Святой Поликарп Смирнский в послании к Филиппийцам писал: «Всякий, кто не признает, что Иисус Христос пришел во плоти, есть антихрист. Кто не признает свидетельства крестного, тот от дьявола; и кто слова Господни будет толковать по своим похотям и говорить, что нет ни Воскресения, ни суда, тот первенец сатаны. Потому, оставив суетные и ложные учения многих, обратимся к преданному изначала слову; будем «бодрствовать в молитвах», пребывать в постах; в молитвах будем просить всевидящего Бога не ввести нас во искушение, как сказал Господь: «дух бодр, но плоть немощна»».
Путь к Богу – отвержение человеческих басен и бесполезных словопрений. Неукоснительное следование Евангельскому слову, о чем и Св. Игнатий Богоносец пишет: «Христианин не имеет над собой власти; но он принадлежит Богу».
Простую и искреннюю веру первых христиан потеряли в веке седьмом, свою волю ставя впереди Божьей. Своя воля жаждет удобств и богатств. Епископы, блюстители нравственности, погрязли в сребролюбии, сорясь из-за областей, чтобы добыть не столько души христианские, сколько доходы. Развращалась элита, развращался и народ.
Еще Св. Климент Римский в первом послании к Коринфянам размышлял о постигших несчастиях: «Вся слава и широта дана была вам, и исполнилось, что написано: «Он ел и пил, разжирел и растолстел, и сделался непокорен возлюбленный» (Втор. 32. 15). А отсюда ревность и зависть, вражда и раздор, гонение и возмущение, война и плен. Таким образом, люди нечестные восстали против почтенных, бесславные против славных, глупые против разумных, молодые против старших. Поэтому удалились правда и мир – так как всякий оставил страх Божий, сделался туп в вере Его, не ходит по правилам заповедей Его, и не ведет жизни достойной Христа, но каждый последовал злым своим похотям, допустив снова беззаконную и нечестивую зависть, чрез которую и смерть вошла в мир» (Прем. 2.24).
Была забыта первая любовь, христианские братства превратились в языческие бражницы и вероотступнические бордели. Казалось, наступает конец христианской цивилизации. Семьсот лет прошло после Боговоплощения. Создавалось впечатление полного торжества христианства. Почти вся Ойкумена склонилась перед имперскими знаменами Юстиниана. На этих знаменах было начертано имя Христово. Но, к сожалению, склонились не столько перед Христом, сколько перед могуществом империи.
Гордый римский орел парил над вселенной. Как известно, гордыня приводит к оскудению веры, отступлению от нее, предательству. И уже видим трагическую кончину святого императора Маврикия, последнего представителя династии Юстиниана.
Его предательски казнили вместе с невинными детьми. Эта кровь взывала к отмщению. Как известно, кровь святых вопиет к Богу, Который слышит их. И эта же кровь призывает следовать вослед Христу, не уклоняясь Его пути.
«С Ним шло множество народа; и Он, обратившись, сказал им: если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником; и кто не несет креста своего и идёт за Мною, не может быть Моим учеником. Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним, говоря: этот человек начал строить и не мог окончить? Или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот еще далеко, он пошлет к нему посольство просить о мире. Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником. Соль — добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить ее? ни в землю, ни в навоз не годится; вон выбрасывают ее. Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Лк. 14: 25-35).
Но идущих вослед Кресту Христову мало. Уже пали Сирия, Палестина, Египет от мусульманского меча, а пробуждение не происходило, более того, еретическое и греховное нечестие углубилось и распространилось по всей империи.
Церковное история повествует об этом времени следующее:
«Внук Ираклия Константин следовал примеру деда своего и в 648 году обнародовал указ, известный под именем образа веры, в котором запрещал рассуждать о спорном вопросе (имеется ввиду монофелизм). Но споры не умолкали; начались по местам гонения против ослушников царского повеления; епископы-монофелиты объезжали области, дабы распространять учение свое, и вербовали себе приверженцев то увещаниями, то силой.
Тогда Максим, оставив Константинополь, уехал в Италию и Африку, чтобы противодействовать успехам лжеучения. Он имел жаркие прения с монофелитами и нашел себе союзника в римском папе Мартине, который, созвав собор в Латеране, предал анафеме новую ересь и указы, поддерживающие ее.
Когда об этом узнал император, то послал в Рим схватить Мартина. Папу привезли в Константинополь и, обвинив в вымышленном преступлении, били и мучили его и, наконец, отправили в заточение в Херсонес, где святой страдалец скончался, не изменив истине.
Такая же участь ожидала и Максима. Его с двумя учениками привезли в Константинополь и заключили их в темницы, где они претерпели всякого рода страдания и лишения, но остались непреклонны. Тогда обвинили Максима в измене и послали его во Фракию в заточение. Максим переносил гонения с кротостью и твердостью духа истинного христианина. «Благодарю Бога, - восклицал он, - что страдаю за вымышленные преступления; да омоются этим вольные прегрешения мои». Через некоторое время возвратили Максима; так как он пользовался всеобщим уважением, то приверженцам монофелизма было крайне желательно склонить его к общению с ними; это могло послужить к утверждению их учения. Употребляли всевозможные меры, чтобы выманить у него согласие: и увещание, и лесть, и угрозы – но все осталось тщетно. Максим был непоколебим; не успев склонить его к соглашению, убеждали его, по крайней мере, молчать о вере своей.
- Молчать об истине все то же, что отвергать ее, - ответил он.
- Нам дела нет до твоих убеждений, - говорили ему, - в сердце веруй, чему хочешь, только молчи.
- Господь велит не одним сердцем, но и устами исповедать Его, - возразил Максим, - святой апостол говорит «Сердцем веруется в правду: устами же исповедуется во спасение».
Когда убедились, что увещания тщетны, прибегнули к пыткам. Максим с твердостью перенес ужаснейшие истязания; мучили, били его, наконец, отрезали ему язык и правую руку и вместе с учеником Анастасием, делившим его страдания, отправили его в страну скифскую. Ученик его умер дорогой, а святой Максим томился три года в заключении, терпя всевозможные мучения. Он скончался в 662 году. Церковь благоговейно чествует память преподобного Максима Исповедника».
То, что пишет История, происходило не во времена Нерона, Комода и Домициана, но в царствование «христолюбивого» Констанция, Августа всей Римской империи.
В его царствование замучили человека, так искренне призывающего к любви, боровшегося с разладом и грехом в человеческом естестве, призывавшего вернуться к изначальной симфонии и гармонии.
«Грех разрушил эту возможную и преднамеченную симфонию и гармонию. Начался разлад, — и в нем вся острота грехопадения. Ибо это есть прямая противоположность призванию человека... Он должен был соединить в себе весь мир, и всю полноту сил своих направить к Богу. Чрез осуществление подлинной иерархии и согласованности космических сил человек обратил бы весь мир в целостный и единый организм. И тогда излились бы на мир затопляющие потоки благодати, и Бог явился бы во всем вполне, даруя твари непреложное и вечное блаженство... Вот эта цель не исполнилась. Грехопадением разорвана цепь бытия, — взошла в мир смерть, разъединяющая и разлагающая... Этим не изменен план и строй мира. Задача осталась та же. И неосуществленная чрез творчество первого человека, она разрешается Божественной силой, через "обновление естества," в Новом Адаме, в Воплощении Слова... Для преподобного Максима характерно, что о Ветхом Адаме он судит по Новому (о "начале" по "концу," "телеологически," как сам он отмечает), и призвание человека разгадывает по Богочеловеческой полноте. Ибо к ней человеческое естество предназначено изначала, по перво-замыслу и перво-изволению Божию. В этом смысле человек есть по преимуществу Откровение Божие... Это есть тварное подобие Логоса. Этим уже предуказуется Вочеловечение Слова, как исполнение превечного совета Божия о мире... И в образе Христа сочетается полнота Божества и полнота твари...» (Г.Флоровский).
К Полноте и призывал преподобный своих современников, которые, к сожалению, не желали его слушать.
Страшны гонения от язычников, но горше – от тех, кто почитает себя христианами, но на самом деле являются волками в овечьей шкуре. Христианский мир постепенно превращался в Содом и Гоморру, идя навстречу огненному истреблению.
Лишь малое число достойно несло крест Христов, подобно святым Мартину и Максиму. Но, видимо, их молитвы поддерживали качающуюся империю ради имени Христова. Другого объяснения найти трудно. Никакие производительные силы и производственные отношения не определяют исторического процесса. Это вторично. Спасение возможно только в случае возвращения к Истине. Рим должен был пасть под мусульманскими мечами. Многим казалось, что это вопрос времени. Полчища халифов уже покорили Африку, Испанию, вторгаются в Италию и Галлию. На Дунае авары, не менее свирепые варвары, терзают римское тело; одну за другой область покоряют болгары. Уже считали последние дни и часы империи, население которой обрекалась на адские мучения. Но не покаяние, а страх поразил народ. И этот страх был не перед Богом, а перед человеческим судом. Такой страх обычно ведет к предательству. Святой Климент Римский во втором послании Коринфянам писал: «Итак, не будем довольствоваться только тем, чтобы называть Его Господом: это не спасет нас. Ибо Он говорит: «не всяк, кто говорит Мне: Господи, Господи! Спасется, но делающие правду». Поэтому, братья, будем исповедовать Его делами, взаимною любовью, не прелюбодеянием, не злословием друг на друга, не завистию, но воздержанием, милосердием, добротою, мы должны сострадать друг другу и не быть сребролюбивыми. Такими- то делами будем исповедовать Его, а не противными им: и не должно нам бояться людей более, нежели Бога. Поэтому Господь на тот раз, когда мы делаем это, сказал: «Если вы будете собраны в объятиях Моих и не исполните заповедей Моих, отвергну вас, и скажу вам: подите от Меня прочь, не знаю вас, откуда вы, делатели неправды» (Мф. 7.23, Лк. 19.27)».
Господь отвернулся от мира, впавшего в нечестие. Истребление этого мира становилось объективной реальностью. «Потому, братья, оставим жительство этого мира, будем исполнять волю призвавшего нас, и не убоимся выйти из мира этого, ибо Господь говорит: «будете как агнцы посреди волков» (Мф. 10.16). Петр же в ответ на это говорит», а если волки растерзают агнцев. Иисус сказал Петру: «агнцы не должны бояться волков после смерти своей; и вы не бойтесь убивающих вас и не могущих ничего более сделать, но бойтесь того, кто после смерти вашей имеет власть над душою и телом, власть ввергнуть в геенну огненную» (Мф. 10. 28., Лк. 12.4-5). И знайте, братья, что странствование плоти нашей в мире этом, мало и кратковременно, а обещание Христово велико и дивно, именно: покой будущего царства и вечной жизни. Чем же можем мы достигнуть этого, если не жизнию благочестивою и праведною, мирские блага почитая чуждыми для себя и не желая их? Ибо, если мы желаем приобрести их, то отступаем от пути правого» (Св. Климент Римский).
Действительно, невозможно о Непостижимом мыслить постижимо. Бог же поругаем не бывает. И забывших Его ожидает уничтожение.
Но как это часто бывает, даже страх не приводит в Храмы. Раз последние дни, то получали приглашение на пир во время чумы. Подобно жене Иова хулили Бога и уходили в небытие. Волновало настоящее, старались не думать о будущем, забыв предостережения Св. Климента Римского: «Настоящий век и будущий – два врага. Презревши первый, будем любить последний. Иначе нет надежды спасения».
Любовь к Вечности, т.е. к Богу – вот путь спасение христианина. И если угодно Вечности исчезновение империй, значит так должно быть. Но Христос сохраняет Царство ради того, чтобы спасти хотя бы малое количество верных. Видимо, поэтому Господь сохранил разрушающийся организм Римской империи. Возможно и потому, чтобы не восторжествовала в Ойкумене исламская цивилизация, которая стала грозным предостережением христианскому миру. Мусульмане повсеместно наступали, смущая христиан своей преданностью Аллаху и ревностью к аравийскому пророку, безудержным и искренним желанием исправить человечество от порока.
Но надо признать, что новое религиозное движение постепенно приземлялось в своем порыве, становясь обывательским, утрачивая революционную дерзость. По большому счету это был возврат в ветхозаветную историю. Но два раза невозможно войти в одну и ту же реку. Господь предлагал христианской цивилизации вновь совершить выбор.
Глава 15
«Приближались к Нему все мытари и грешники слушать Его. Фарисеи же и книжники роптали, говоря: Он принимает грешников и ест с ними. Но Он сказал им следующую притчу: кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью и, придя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. Или какая женщина, имея десять драхм, если потеряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет, а найдя, созовет подруг и соседок и скажет: порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму. Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся» (Лк. 15: 1-10) .
Перед угрозой очистительной и страшной бури все-таки начинало приходить осмысление, что теряется не только христианская империя, но и попирается имя Самого Христа. Дабы Оно не попиралось, и должна была сохраниться империя христиан, способная дать отпор враждебным действием. И произошло то, что должно было произойти, согласно воли Провидения. Август Рима Константин Погонат прозрел и пожелал утвердиться в своем прозрении, собрав Вселенский Собор, известный как Шестой, или Третий Константинопольский.
История Церкви сообщает: «В нем (Соборе) участвовало 170 отцов; после долгих прений было положено признавать в Иисусе Христе без смешения и разделения две воли, сообразно двум естествам.
По истечении 11-ти лет Собор вновь открыл заседания свои в царских палатах, называемые Трульскими; оказалось необходимым пересмотреть некоторые правила, касавшиеся церковного благочиния. Повторив осуждения монофелитов и в том числе папе Гонорию, Собор принял за закон церковный 85 правил апостольских, правила Вселенских Соборов и семи поместных. Этот Собор называется Трульским и тоже пятым-шестым, потому что был как бы дополнением пятого и шестого».
Эти события произошли в 680 году, когда под стенами Нового Рима стояла мусульманская армия халифа Муавия. И город, в котором утверждалась Истина, устоял. Устоял, потому что в народе было пробуждено сознание чистой веры. А ведь состояние империи, о чем упоминалось и выше, было катастрофическим. На севере болгары и авары, на юге и востоке арабы, на западе лангобарды. Казалось, еще один удар и империя рухнет, подобно карточному домику. Но произошло невероятное: империя стала возрождаться из пепла, ростки христианской государственности пробивались сквозь толщу неверия. Истина восторжествовала, и враги были отброшены от стен Святого Града. Приходило покаяние и осмысление. Вновь и вновь вспоминалась знаменитая притча о блудном сыне:
«Еще сказал: у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козлёнка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка.
Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и всё мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (Лк. 15: 11-32).
Бог прощает, но не просто прощает, а восстанавливает христиан в их сыновнем достоинстве. Буря, сносящая все на своем пути, осмыслялась. Отец наказывал своих детей, но и прощал, потому что Он Истина и Любовь. И только Любовь способна на такое прощение, только Она способна простить даже вероотступничество. Это недоступно пониманию. Но в этом прощении Непостижимый Бог и Отец. И тот, кто ответит на эту любовь, воистину может называться сыном. Христианский мир возвращался в Дом Божий.
Произошло понимание, что условием спасения может быть только искреннее возвращение к Отцу. Бог открыл объятия и Его народ пришел к Нему. Те же, кто не пожелал возвратиться, остались с ветхозаветным сыном, от которого прямой путь к аравийским святыням, к движению, освященному песнями арабского поэта.
Порой, это движение напоминает неверного управителя, знающего, что поступает неправильно, но убежденного, что эта неправда обязательно приведет к добру.
Глава 16
«Сказал же и к ученикам Своим: один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять. Тогда управитель сказал сам в себе: что мне делать? господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он отвечал: сто мер пшеницы. И сказал ему: возьми твою расписку и напиши: восемьдесят. И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде. И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лк. 16: 1-9).
И они так в этом фанатически убедились, что окончательно пришли к выводу о своей угодности Богу. Одно поколение сменяло другое, и учение было уже настолько укоренено, что и не замечали тех противоречий, которыми так полны, записанные за Мухаммадом речения. Например, во второй суре «Корова» четко сказано: «Нет принуждения в религии». Однако не признающих учение ислама ждет отвержение, унижение и смерть.
Кому не ведомо благоговение перед Девой Марией, испытываемое христианским миром. Казалось бы, такое же благоговение следует ожидать от исламского. В Коране сказано: «Вот сказали ангелы: «О Марйам! Вот, Аллах радует тебя вестью о слове от Него, имя которого Мессия Иса, сын Марйам, славном в ближнем и последнем мире и из приближенных.
И будет говорить Он с людьми в колыбели и взрослым и будет из праведников». Сказала она: «Господи! Откуда будет у меня ребенок, когда меня не касался человек?» Сказал Он: «Так, Аллах творит, что желает. Когда Он решит какое-нибудь дело, то только скажет ему: «будь!» - и оно бывает»».
Следует обратить внимание, что Коран подчеркивает Непорочность Пречистой Девы и согласен, что явление Христа произошло не по закону физического естества, а согласно Божественному Чуду, т.е. признается Сила Божия.
А далее арианствующая мысль, не признававшая Рождение Слова, но Его творение. Богу, таким образом, отказывают в могуществе, в способности Рождения. Абсурд, но не августиновский! Ибо Иисусу Коран дает прерогативы Господа.
«И научит Он его писанию и мудрости, и Торе, и Евангелию, и сделает посланником к сынам Ислама» – «Я пришел к вам со знамением от вашего Господа. Я сотворю вам из глины по образу птицы, и подую в нас станет это птицей по изволению Аллаха. Я исцелю слепого, прокаженного и оживлю мертвых с дозволения Аллаха. Я сообщу вам, что вы едите, и что сохраняете в ваших домах. Поистине, в этом – знамение для вас, если вы верующие».
Потрясающие поэтично и потому неискушенный в богословских вопросах бедуин очарованно следует вслед учению, свободно излагающее древнее верование христиан. Иисус способен творить, а это уже безусловное прерогатива Творца. Но разве до этого огрубевшим в походах арабским воинам? Они слушает удивительную восточную поэзию: «и в подтверждение истинности того, что ниспослано до меня в Торе, и чтобы разрешить вам часть того, что было вам запрещено. И пришел я со знамением от вашего Господа. Побойтесь же Аллаха и повинуйтесь мне. Ведь Аллах – мой Господь и вам Господь. Поклоняйтесь же ему: это – путь прямой! И когда Иса почувствовал в них неверие, то сказал: «Кто мои помощники Аллаху?» Сказали апостолы: «Мы – помощники Аллаха. Мы уверовали в Аллаха, засвидетельствуй же, что мы – предавшиеся.
Господи наш! Мы уверовали в то, что Ты ниспослал, и последовали за посланником. Запиши же нас вместе с исповедующими!»
И хитрили они, и хитрил Аллах, а Аллах – лучащий из хитрецов».
Последняя фраза напоминает речь мифологического героя из эллинистической комедии. Но не это важно. Странным выглядит то, что признается святость Евангелия, исповедующее Иисуса Христа Сыном Божиим, но при этом отрицается суть евангельского учения. Иисус признается подобным Адаму, но не только духовно, но и физически.
«Поистине Иса пред Аллахом подобен Адаму: Он создал его из праха, потом сказал ему: «Будь!» - и он стал».
Очевидная арианская трактовка Воплощения Христа. Мухаммад не понимает, что Сын есмь. Его вера приземленная. Но в этой приземленности удивительный восточный колорит. Он – великий поэт, проникший в чувства аравийского бедуина; он понятен их бытованию, искусно и искренно войдя в их метафорическое сознание.
Утонченный эллинизированный Восток рассуждал о Троице, выстраивал философско-богословскую систему, Восток же аравийский ответил понятной и ароматной поэзией чувств. И из этого чувственного хаоса родилась очень жесткая и строгая религия. Первенцы этого религиозного движения прекрасно понимали, что половодье чувств необходимо ввести в определенное русло законов и установлений. И это удалось. Почему? Ответ прост. Эти законы отвечали естественным потребностям древнего араба, его душевному складу. Душевное легче ввести в русло, чем духовное, которое всегда выше закона, выше чувственного восприятия мира; духовное есть любовь, управлять которой невозможно, ибо она есть двигатель всего сущего. Наверно, поэтому Евангелие разночитаемо и разнотолково. Оно дает свободу, право выбора, без которых немыслимо бытие человека. Это на подсознательном уровне понимал и аравийский пророк: «Прокляты те из сынов Исраила, которые не веровали языком Дауда и Исы, сына Марйам! Это - за то, что они ослушались и были преступны. Они не удерживались от порицаемого, которое совершили. Скверно то, что они делали» (Сура 5, Трапеза).
Т.е., всякий, не признающий Евангелие подвергается отлучению. Истина, которую не всегда замечают последователи Корана. Свой негатив по отношению к нерадивым христианам они перенесли на Иисуса Христа. Распутство обладателей Писания не есть повод к отвержению самого Св. Писания.
К сожалению, неправильное видение Истины приводит к дальнейшему уклонению от неё. В Евангелии Иисус Христос исповедуется Сыном Божиим. Не видеть этого, значит прослыть слепцом. Мухаммад пишет: «Мессия, - сын Марйам, - только посланник, прошли уже до него уже посланники, а мать его - праведница» (Сура 5, Трапеза).
То, что Господь говорит о себе, как о посланнике, аравийский поэт увидел, но Сына – не увидел. Видимо, такова судьба великих поэтов. Иной раз они видят то, что хотят увидеть. И в этом, убежден, нет злого умысла.
Мухаммад – великий учитель, своеобразно понявший Божественную идею. Можно четко констатировать, что без воли Божией его явление было бы немыслимо. Это был человек, истово верящий, что он нашел истину. И потому он призвал следовать за собой. Он призвал уничтожить многобожие и язычество. Он призывал очистить мир от скверны.
К сожалению, последователи Христа, жившие среди бедуинов, не отличались положительной нравственностью, более того, их верования зачастую носили еретический характер. Представляется, что именно это послужило фундаментом новой религии. Она строилась на отрицании. Кроме того, представители христианского мира не могли показать искреннюю преданность Богу не только словами, но и делами:
«Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше? Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Лк. 16: 10-13).
О, если бы Мухаммад пришел во времена апостолов! Его искренность неминуемо привела его к Христу. Но произошло то, что должно было произойти. Христиане получили то, что должны были получить. Нельзя служить двум господам. Христианская цивилизация на Востоке пребывала в еретическом соблазне. Не было силы, способной ответствовать бедуинскому пророку. Не было великих Отцов, способных противостать очаровательной ветхозаветной поэзии. Впервые, казалось, на языке арабов заговорил сам Бог. Как когда-то Он разговаривал с Илией и Моисеем, так разговаривал с Мухаммадом. Так думалось арабам. Они забыли, что Бог не Исмаила благословил, но «в Исааке наречется семя его» (Бытие, XXI, 10-13). Но очарование новой религии было так велико, что арабский мир впал в восторженное потрясение. Он ощутил свою нужность и избранность. Тот, кто осознал свою нужность, да еще избранность перед Богом, горы готов свернуть. Поэтому слово арабского пророка воспринималось, как слово Бога, не исполнить которое есть величайшее преступление.
Арабам не нужна уже была мирная проповедь. Их звал, как им казалось, феологический огонь. Им сложно было понять утонченные логии. Мухаммад горел всем своим существом, соприкасаясь этим огнем с каждым бедуином. И потому Евангелие слушалось и воспринималось в его трактовании.
«Вот скажет Аллах: «О Иса, сын Марйам! Вспомни милость Мою тебе и твоей родительнице, как Я подкрепил тебя духом святым. Ты говорил с людьми с колыбели и взрослым.
И вот научил Я тебя писанию мудрости, Торе, Евангелию, и вот ты делал из глины подобие птиц с Моего дозволения и дул на них, и становились они птицами с Моего дозволения. Ты исцелил слепого и прокаженного с Моего дозволения, и ты изводил мертвых с Моего дозволения. И вот я удержал сынов Исраила от тебя, когда ты пришел к ним, с ясными знамениями. И вот сказали те, которые не уверовали из них: «Это – только очевидное колдовство!»
И вот выучил Я апостолам: «Уверуйте в Меня и в моего посланника!» Они сказали: «Мы уверовали, свидетельствуй, что мы предались!»
Вот сказали апостолы: «О Иса, сын Марйам! Может ли твой Господь низвести нам трапезу с неба?» Он сказал: «Бойтесь Бога, если вы верующие!»
Они сказали: «Мы хотим с неё, и успокоятся наши сердца, и будем мы знать, что ты сказал нам правду, и мы, будем о ней свидетелями».
Сказал Иса, сын Марйам: «Аллах, Господи наш! Низведи нам трапезу с Неба! Это будет нам праздником для первого из нас, и для последнего и знамением от Тебя. И даруй нам удел, ты – лучший из дарующих уделы!»
Сказал Аллах: «Я ниспошлю её вам, но кто ещё из вас будет потом неверующим, того Я накажу наказанием, которым не наказываю никого из миров!»
И вот сказал Аллах: «О Иса, сын Марйам! Разве ты сказал людям: примите меня и мою мать двумя богами кроме Аллаха?» Он сказал: «Хвала Тебе! Как можно мне говорить, что мне не праву? Если я говорил, Ты это знаешь. Ты знаешь то, что у меня на душе, а я не знаю того, что у Тебя в душе: ведь Ты – ведаешь скрытое.
Я не говорил им ничего, кроме того, о чем Ты мне приказал: Поклоняйтесь Аллаху, Господу моему и Господу вашему! Я был свидетелем о них, пока пребывал среди них, а когда Ты меня упокоил, Ты был наблюдателем за ними, и Ты – свидетель всякой вещи.
Если Ты их накажешь, то ведь они – Твои рабы, а если Ты простишь им, то ведь Ты- великий, мудрый!»
Сказал Аллах: « Это – день, когда поможет правдивым их правдивость! Им – сады, где внизу текут реки, - вечно пребывающими они будут там». Аллах доволен ими, «они довольны Аллахом». Это – великая прибыль!» (Сура 5, Трапеза).
Своеобразное соединение евангельского и апокрифического текста, чарующая песнь об упокоении, напоминание человеку о ничтожности его бытия, его рабской доли, ветхозаветного страха перед Богом, Который уже давно призвал к совершенной любви.
Бедуинский поэт прошел мимо Сущности – Распятия. Господь воплотился, чтобы человек стал свободным и богом. Мухаммад призвал быть рабом, но не царем: он весь в ветхозаветной истории, в её чувственных образах. Потому он не смог подняться до высот Троического богословия, которое представлялось ему одной из форм многобожия. Ему представлялось лишенным логики верить в три божества (так он воспринимал верования христиан). Он не мог постичь непостижимую христианскую истину: Троица в Единице и Единица в Троице. Его учение базируется на великой книге: Библии. И он признает, что, «Книга была ниспослана только двум народам до нас, и мы действительно были небрежны к ее изучению».
К сожалению, это древнее небрежение пронизывает весь коранический текст. Но не дай Бог вольно трактовать речения аравийского пророка, ставшие законом. В то же время доказательство истины должно исходить из Слова Бога. Но говорит ли Писание о пришествии пророка из Аравии? Весь Ветхий Завет, все пророчества говорят о Мессии и, кстати, сам Коран признает за Иисусом мессианские прерогативы. Но ничего не сказано об огненном арабском поэте (возможно, его ждали в арабском народном предании?). Зато есть ясное слово Того, Кого мусульманский мир почитает пророком, а христиане Богом:
«Слышали всё это и фарисеи, которые были сребролюбивы, и они смеялись над Ним. Он сказал им: вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши, ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом. Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него. Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет. Всякий, разводящийся с женою своею и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий, женящийся на разведенной с мужем, прелюбодействует» (Лк. 16: 14-18).
Это слова о последнем пророке, о знаменитом Предтече. Господь явно указывает на него. Речи о каком-то другом пророке нет. Если Иса почитается пророком Всевышнего, то почему Его слова проходят мимо сознания исламского мира. Неужели Он лгал? Или это хитрости Аллаха? Но тогда можно воспринять изречения бедуинского поэта в качестве хитроумной метафоры. Что для мусульманина неприемлемо. И Боже упаси снизойти до этого! Совершенно очевидно ислам не появился б, если бы на то не было бы воли Божьей, без дозволения Которой ни один волос не упадет с головы человека.
Возможно, что арабам было трудно понять Христа, Его призыв обратиться к первобытию. И это видно из повеления Господа о разводе. Мухаммад же возвращает к временам, когда человечество в силу своей малочисленности использовало полигамный брак, разрешались разводы, которые были даны Моисеем по жестокосердию человеческому. Вместо со-бытия и со-наследия Соломоновы чувственные радости, в которых данный царь и раскаивался. Далее – больше! Евангелие и апостолы призывают быть милостивыми к женам, не так суровыми; Коран же: «А тех, непокорности которых вы боитесь, увещайте и покидайте их на ложах и ударяйте их».
Какая разница! В Евангелии Господь напоминает человеку, что он, будучи обитателем земли нисшел с неба; Коран же еще более отдаляет человека от своего Творца и так чаемого первобытного Эдема; происходит констатация факта: пусть прах остается прахом и не вздумает претендовать на преображенное Бытие. Для очарованного земным оазисным бытом Мухаммада была непонятна высокая евангельская цель Христа. Его Господь Всевышний, но земные вопросы решаются как-то очень по-человечески. Бог стал человеком, чтобы человек стал богом. Это у христиан. У мусульман: Аллах – это Аллах недосягаемый, а человек – пыль, сдуваемая ветром Аллаха. Но это дуновение – не горнего происхождения, оно дышит преданием Обетованной, но ветхозаветной земли. Например, и в вопросах брака и развода Мухаммад руководствуется мотивами старой морали и элементарной справедливости, которая гласит, что если муж и жена друг друга не любят, то им следует развестись. Нечто подобное и в иудаизме.
Но Божественная справедливость и человеческая - суть разные субстанции. Проблема аравийского пророка в том, что его любовь к человеку человеческая, но не Божественная. Он готов потакать слабости человеческой, он готов согласиться с многоженством, потому что это выгодно бедуинам, нуждавшимся в помощниках и в большом количестве верных воинов-сыновей. Мухаммад разрешил человеку не бороться с грехом, т.е. произошел отказ борьбы за человека, за его бессмертную самость.
Евангелие – это книга о бессмертии. Последователи ислама не видели чуда Воскресения, но при этом обвиняли иудеев «за их неверие, и за то, что они изрекли на Марйам великую ложь.
И за их слова: «Мы ведь убили Мессию, Ису, сына Марйам, посланника Аллаха» (а они не убили его и не распяли, но это только представилось им; и поистине, те, которые разногласят об этом – в сомнении о нем; нет у них об этом никакого знания, кроме следования за предположением. Они не убивали его, - наверное). Нет Аллах вознес его к Себе: ведь Аллах велик и мудр».
Обратим внимание, что Мухаммад повторяет учения гностиков, говоривших о мнимости распятия. Не понятно тогда, какое же преступление совершили иудеи и римляне, если убийство совершалось призрачно. Получается, Евангелие сообщает неправду. Но это противоречит утверждению, что Евангелие есть непреложная истина.
Но, думается, причина еще и в том, что новое учение объективно отрицает старое, чтобы утвердиться в сердцах людей. Учение Мухаммада завоевывало души людей, потому что было душевное; Учение же Христово – духовное. Потому следовать Ему человеку душевному трудно, да и невозможно. Виновен ли он в этом? То Бог ведает.
Для человека же духовного наступает богословское право выбора. Либо он следует за Абсолютной Истиной, либо - за относительной. Следование за относительной и душевной правдой может дать удобное существование, но является ли комфорт добром?
«Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях
и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь — злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их.
Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16: 19-31).
Комфорт, который не замечает страдания другого, гибелен. Об этом и Коран повествует, выстраивая для человека ветхозаветную социальную программу: «И за то, что они брали рост, хотя это было им запрещено, и пожирали имущества людей попусту, Мы и приготовили неверным из них мучительное наказание».
И Коран, и Евангелие показывают трагедию человека, который создавал «праздничное бытие», лишая при этом себя Богообщения. Происходит подмена истинного бытия относительным. В этой подмене человек не способен на творчество, только на имитацию, иллюзию. Вопрос не в том богат ты или беден, вопрос в подмене Бытия. Против этого и выступает евангельское повествование. В этом суть расхождения с кораническим рассказом, в котором утверждается: «Но твердые в знании из них, и верующие, которые верят в то, что низведено тебе и что низведено до тебя, и выстаивающие молитву и дающие очищение, и верующие в Аллаха и последний день – этим Мы дадим великую награду».
Т.е. будь фарисеем, и получишь великую награду. Видимо, поэтому богатые купцы Мекки приняли Мухаммада. Думаю, самому аравийскому пророку они были чужды. Он мечтал низвести огонь на нечестивых, его душа горела праведным ветхозаветным гневом, поэтому его армия сносила с лица земли города и жилища нечестивых, выдающих себя за последователей Писания. В этом еще одно отличие от Учения Христа, которое не отправляет в ад, но показывает к чему приходит человек, совершивший подмену Бытия.
Совершивший подмену практически не способен выбраться из адских глубин, слишком глубока пропасть. И даже вернувшись из ада, будет говорить о наказании и страдании, но не об изменении своего ложного бытия: оно срослось с плотью и кровью, стало его душевной самостью, или поврежденной духовностью. Поэтому и ветхозаветный праотец не желает посылать богатого беднягу на землю.
Действительное изменение может произойти, если произойдет искреннее покаяние, полный отказ от ложного бытия, приход в Храм Истины, где уже находится Лазарь.
Конечно же, сама материальная нищета не дает право на райские обители; этим правой обладают те, кто сутью своей стал частью истинного Бытия, заново родился и преобразил при помощи воплотившегося Бога свое естество. В этом суть следования за Христом.
Стало ли сущностным последование для приверженцев ислама. Исламское учение шариата буквально полмира переродило, заставив поклониться Аллаху и его пророку. Огненный смерч пронес по вселенной, очищая мир от скверны. Далее началось строительство нового мира. И это строительство, к сожалению, было весьма меркантильно. В ислам переходили зачастую не потому, что были убеждены верностью учения, но по человеческой выгоде: мусульмане, например, были освобождены от налогов. Те, кто сомневался, шли в мечеть, чтобы найти успокоение от превратностей тех тяжелых времен. Кроме того, первых последователей ислама отличала удивительная убежденность в правоте своего дела и учения. Ежедневно на всех площадях и перекрестках в головы людей вбивался коранический текст: «Ведь Аллах – Мессия, сын Марйам». А Мессия сказал: «О сыны Исраила: Поклоняйтесь Аллаху, Господу моему и Господу вашему! Ведь кто придает Аллаху сотоварищей, тому Аллах запретит рай. Убежищем для него – огонь, и нет для неправедных помощников!
Не веровали те, которые говорили: «Ведь Аллах – третий из трех, - тогда как нет никакого божества, кроме единого Бога. А если они не удержатся от того, что говорят, то коснется тех из них, которые не уверовали, мучительное наказание»».
Старый спор о Троице, давно решенный христианскими богословами, вновь ставился в повестку исторического дня. И не искушенные в богословских истинах соглашались на понятную и постижимую мудрость Корана. Это выбор, который совершала Ойкумена. И многие предпочли Христу аравийского поэта, дойдя в своем огненном исступлении до Нового Рима, едва не овладев столицей христианского мира в 717 году.
Глава 17
«Сказал также Иисус ученикам: невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих. Наблюдайте за собою. Если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему; и если покается, прости ему; и если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обратится, и скажет: каюсь, — прости ему» (Лк. 17: 1-4).
Эта была тяжелая эпоха. Не каждому дано следовать за Богом. Но Господь творит невозможное. И те, кто должен был погибнуть, начали отстраивать царство Христово, как духовно, так и телесно. Вновь Православная Церковь вступала в борьбу с врагом рода человеческого. Как и в древности, Церковь Христова наполнялась живительными соками Святоотеческого Предания, давая праведный ответ вызовам века сего.
Христос прощал многократно согрешивших, дабы вернуть потерявших путь к Сути, к Богобытию; прощал, чтобы прозревшие узрели истинный свет, осознали, что именно к ним пришел, воплотившись в человека, Бог. Пришел реально, а не призрачно. Потому-то так важен был спор, который возник с еретиками и мусульманами по поводу иконопочитания. Святой Герман, патриарх Царьграда, писал: «Изображение образа Господня на иконах по человеческому его виду служит к посрамлению еретиков, который уверяют, что Он вочеловечился лишь призрачно, а не действительно».
Восьмой-девятый век отмечен величайшим соблазном в христианстве – иконоборчеством. Первыми, кто с яростью обрушился на иконопочитание, были последователи ислама. Что в принципе не вызвало удивления. Ислам последовательно отвергал Божество Иисуса, поэтому признать Его Лик Божественным означало бы для мусульман признание и Его Образа, явленного миру. Исламский мир следовал заповеди Моисея, гласившего, что истинному Богу не угодны изображения.
Вторая заповедь четко указывает на невозможность поклонения изделиям рук человеческих, т.е. отрицает идолопоклонство и кумиротворение. Однако у иконопочитания совершенно иная суть. И Отцы Шестого собора дали четкие установления, дабы не было соблазнов, касаемо Образа Христа и Св. Креста. Правило 73 гласит: «Поелику животворящий крест явил нам спасение: то подобает нам всякое тщание употребляти, да будет воздаваема подобающая честь тому, через что мы спасены от древнего грехопадения. Посему и мыслию, и словом, и чувством почитание Ему приносить повелеваем: изображение креста, начертаваемое некоторыми на земли изглаждати, дабы знамение победы нашея не было оскорбляемо попиранием ходящих. И так отныне начертавающих на земли изображение креста повелеваем отлучати».
82-е же правило гласит: «На некоторых изображениях находится показуемый перстом Предтечи агнец, который принят во образ благодати, через закон показуя нам истинного Агнца Христова Бога Нашего. Почитая древние образы и сени, как знамение и предначертание истины, преданные Церкви, мы предпочитаем благодать и истину, приемля оную, как исполнение закона. Сего ради, дабы и в изображениям очам всех представляемо было совершение, повелеваем отныне на иконах, вместо ветхого агнца, представлять по человеческому виду Агнца, вземлющего грехи мира, Христа Бога Нашего, дабы через уничижение усмотреть высоту Бога Слова и приводиться к воспоминанию жития его во плоти, Его страдания и спасительной смерти».
Следует обратить внимание, что Церковь последовательно и четко говорит о изображении Христа именно как Человека, призывая отказываться от ветхозаветных образов агнца, к которым еще многие были привязаны.
Однако у современного читателя естественно возникает вопрос: когда же возникло иконопочитание? Мнения различные. Считалось, что первые христиане, наоборот, питали отвращение ко всякого рода изображениям Господа. Так полагал Гиббон. Первые христиане, по его мнению, были иудеи, воспитанные ветхозаветной традицией, поэтому отказ от икон ему виделся закономерным. Некоторые древние авторы, такие, как Тертуллиан, Ориген, Евсевий даже восставали против иконопочитания.
Однако есть зримые свидетельства, показывающие древность иконопочитания. Всему христианскому миру известны катакомбы Каллиста, где Богослужения проходили в окружении Образов Христа, Богородицы и Святых. Этим изображениям более 1900 лет. Не будем забывать о первенстве Римской Церкви, Её непререкаемом авторитете во втором веке от Рождества Христова. Можно сказать, что церковное искусство зародилось в недрах Православной Церкви. Естественно, что не сразу оно было принято всей полнотой. Это и понятно. Очень сильно иудейское влияние. Понадобятся годы, десятилетия, даже века, прежде чем будет выжжен иудаизм из Церкви Христовой.
До сих пор некоторые ученые говорят о «паганизации» христианской Церкви. Уничтожая иудаизм, Церковь впала в другую крайность, вобрав в себя варварские элементы, которые к четвертому веку не столько христианизировались, сколько привнесли языческие верования, создав религиозно-мифологическое смешение.
Таковых ученых следует отослать к великому Герцену, к его замечательным оценкам четвертого века. Правда применяется еще один метод борьбы против иконопочитания. Это писания Отцов Церкви. Часто приводятся слова Климента Александрийского: «Искусство обманывает и обольщает […] увлекая если не к любви, то, во всяком случае, к уважению и почитанию статуй и картин. Ибо то же действительно и для живописи. Можно хвалить это искусство, но пусть оно не обманывает человека, выдавая себя за истину». Однако следует заметить, что Святой Климент пишет о ложных изображениях, об искусстве, корнем имеющем искус, искушение. В другом месте Св. Климент скажет: «Нам разрешается иметь кольцо, служащее печатью. Изображения, выгравированные на нем, должны быть предпочтительно голубь, рыба, быстрый корабль под надутыми парусами; можно изображать на нем даже лиру Пликрата или якорь, как Селевк; наконец рыбака у берега моря; вид которого напомнит нам апостола и детей, вынимаемых из воды».
Данное размышление доказывает, что уже в Древней Церкви вполне употреблялись христианские символы. Но противники иконопочитания не только в творениях Отцов ищут двусмысленности, но и в постановлениях отдельных поместных соборов (забывая при этом, что истиной в последней инстанции для Церкви может быть только Вселенский собор, руководимый Духом Святым). Например, приводят в доказательство постановление собора в Эльвире. 36-е правило данного собора гласит: «Изволися нам, чтобы живописных изображений не было в Церкви и чтобы то, что почитаем и поклоняемо, не было изображено на стенах». Казалось бы, вот оно свидетельство Древней Церкви. Однако, вдумавшись, обнаружим, что речь идет о монументальной живописи, составляющей одно целое с зданием храма. Кроме того, собор состоялся в 300 году. Это было время страшных гонений Диоклетиана. И запрет на изображения мог носить практический характер, дабы избежать поругания святынь. Известно, что именно в это время в Испании, где проходил собор как раз происходил расцвет церковной живописи. Повсеместно встречаем на саркофагах и священных сосудах изображения Святых. Поэтому данное решение эльвирского собора не получило одобрения вселенской Полноты.
Православная Церковь же соотносила свои деяния с Откровением. Откровение же недаром с древности было соблазном для иудео-греко-римского мира. Не привело ли к смертному приговору то, что Христос объявил Себя Богом и Человеком. И вот тайну Боговоплощения Церковь не только в словах, но и образах стала показывать миру. Что так же не могло не послужить соблазном для иудео-языческой цивилизации.
Безусловно, церковное искусство не сразу стало таковым, каковым наблюдаем его сегодня. Формы выражения в древности существенно отличались от последующих веков. Происходило постепенное приучивание к прямому образу посредством символов. Это было питание молоком, по слову Апостола Павла. Твердая пища появилась позднее, чтобы доказать истину иконопочитания, подтвердить образотворчество неоспоримыми фактами церковного Предания. Из Предания вышел Образ Спаса Нерукотворного. В Четьи-Минее читаем: «Едесский царь Авгарь, больной проказой, послал ко Христу своего архивария Ханнана (Ананию) с письмом, в котором просил Христа прийти в Едессу и исцелить его. Ханнан был художником и Авгарь поручил ему, если Спаситель не сможет прийти, написать Его Образ и принести ему. Ханнан застал Христа окруженным густой толпой; он встал на камень, с которого ему было виднее, и попытался изобразить Спасителя. Видя, что Ханнан хочет создать Его портрет, Христос потребовал воды, умылся, вытер Свой Лик платом, и на этом плате отпечатался Его Образ. Спаситель передал этот плат Ханнану с повелением отнести с ответным письмом пославшего его. В этом письме Христос отказывался идти в Едессу сам, говоря, что Ему надлежит исполнить то, на что Он послан. По исполнению Своего дела Он обещал послать к Авгарю одного из Своих учеников. Получив портрет, Авгарь исцелился от главного своего недуга, но лицо его оставалось еще поврежденным. После Пятидесятницы в Едессу пришел святой апостол Фаддей, один из 70-ти, закончил исцеление Авгаря и обратил его в Христианство. Авгарь прикрепил образ к доске и поместил в нише над городскими воротами, убрав оттуда находившегося там идола. Он сильно содействовал распространению христианства среди своего народа. Но правнук его вернулся к язычеству и хотел уничтожить Нерукотворный образ. Тогда епископ города замуровал икону в городской стене с зажженной перед ней лампадой. Со временем место это было забыто. Но Образ был вновь обретен, когда город Едесса был осажден персидским царем Хосроем в 544 или 545 г. Он был найден епископом в целости с горящей перед Ним лампадой. Нерукотворный Образ не только сохранился, но и отпечатался на внутренней стороне закрывавшей его черепицы. В память этого в Православной Церкви существует два типа икон Нерукотворного Спаса: лик Спасителя на убрусе и лик без убруса, так называемое «чрепие». Все, что известно об этом последнем образе, это то, что он находился в Иераполисе (Сирия). Есть сказание, что император Никифор Фока (963-969) перевез его в Константинополь в 965 году».
Для скептиков данное повествование всего лишь легенда, но для христиан непреложная истина, как и факт написания иконы Божьей Матери Св. Евангелистом Лукой, что подтверждает Святоотеческое Предание, которому более веры, чем всякоразличным «научным» гипотезам, зачастую абсолютно недоказательным.
«Предание это свидетельствует о том, что в Церкви с самого начала было ясное понимание смысла и значения образа, что отношение Церкви к образу остается неизменным, что отношение это вытекает из её учения о Боговоплощении. Согласно этому учению, образ присущ самой сущности христианства, ибо христианство есть Откровение не только Слова Божия, но и Образа Божия, явленного Богочеловеком Иисусом Христом. Церковь учит, что икона основывается на самом факте воплощения второго Лица Святой Троицы. А это значит, что христианский образ не только не означает разрыва или даже противоречия с ветхозаветным законом, как понимаю это протестанты, а как раз наоборот – Он есть прямое его осуществление и последствие. Ибо существование образа в Новом Завете предполагается уже самим запретом в Ветхом Завете. Как ни странно это для постороннего человека, но для самой Церкви существование образа непосредственно вытекает из отсутствия прямого образа в Ветхом Завете – это его последствие и завершение. Предок христианского образа – не языческий идол, как это думают иногда, а отсутствие прямого, конкретного образа до воплощения и ветхозаветный символ, точно так же как предком самой Церкви является не языческий мир, а древний Израиль, избранный Богом народом для принятия Его Откровения. Для Церкви совершенно очевидно, что запрещение образа, данное Священным Писанием в Исходе (20,4) и во Второзаконии (5,12 19), есть временная, педагогическая, воспитательная мера, относящаяся лишь к Ветхому Завету, а не принципиальное запрещение «Дах им заповеди не добры» (Езек. 20,25), по жестокосердию их – поясняет причину запрета преп. Иоанн Дамаскин. Ибо запрещая образ прямой и конкретный, Писание в то же время, передает повеление Божие делать образы символические, какими являлись скиния и предметы, в ней находящиеся. Они имели прообразовательное, символическое значение, и устройство их было указано Самим Богом до мельчайших подробностей» (Л.А. Успенский «Происхождение христианского образа»).
Таким образом, Предание подтверждает древность иконопочитания. Но не только Предание, но и Священное Писание дает основание для почитания Святых Образов. Являясь в Ветхом Завете Моисею, Бог невидим, но слышен Его голос, ощущается Его сила. И, главное, Господь невидим, поэтому изображать Его, значит погрешать против Истины. Отсюда четкое повеление во Второзаконии не изображать подобных себе. Обратим внимание, что запрет касается изображения подобных себе творений. Да и есть ли смысл изображать грешного человека, к которому не испытываешь почтения? Возможность изображения появится только тогда, когда произойдет таинство Боговоплощения. Преп. Иоанн Дамаскин в «Словах в защиту Святых Икон» скажет:
«Итак, что таинственно показывается в этих местах? – спрашивает он, - ясно, ясно, что теперь нельзя тебе изображать невидимого Бога; а когда увидишь Бестелесного ради тебя вочеловечившимся, тогда будешь делать изображение человеческого Его вида. Когда Невидимый, облекшись в плоть, становится видимым, тогда изображай подобие явившегося. Когда […] Кто в образе Божии сый, принял зрак раба (Фил. 2.6-7), через это сделался ограниченным в количественном и качественном отношениях и облекся в телесный образ, тогда начертывай на досках и выставляй для созерцания Восхотевшего явиться […]. Рождение от Девы, Крещение во Иордане, Преображение на Фаворе […], все рисуй, и словом, и красками, и в книгах, и на досках».
Итак, после Воплощения вопрос изображения был снят самой библейской историей, Святым Преданием. И нет никакого сходства с видениями Даниила и Давида, изображать которые было категорически нельзя. Они передали словами и этого вполне достаточно. Их духовидение еще не было воплощенным, поэтому невозможным представлялось изображать невидимое. Леонид Успенский писал, «что указание Писания на неизобразимость Бога связано с назначением вообще израильского народа. Назначение избранного народа – служение истинному Богу. Служение это заключалось в его мессианстве, в подготовлении и предображениии того, что должно было явиться в Новом Завете. В силу этого в Ветхом Завете и могли быть лишь прообразы и символы, как прдызображения будущего, так как и сам «закон не был образом, - говорит преп. Иоанн Дамаскин, - а как бы переднею стеною для прикрытия образа. Ибо тот же Апостол Павел говорит: Сень бы имый закон грядущих благ, а не самый образ вещей» (Евр. 10,1). Иначе говоря, образ «вещей», т.е. реальности, и есть именно Новый Завет».
Относительно поклонения твари все предельно ясно. В окружении языческих народов допустить поклонение необожженному естеству в среде избранного народа означало бы возможность развращения израильского народа. Поэтому Господь дает четкое повеление Моисею устроить «по образу, показанному на горе» скинию и херувимов. Ключевое слово в Божественной фразе «по образу». Т.е. изображение Божественного Образа не просто рекомендовано, но велено. И это изображение должно находиться в Святом месте – Храме, где еще Ветхозаветным Преданием позволено изображать ангелов, и даже львов и волов, разрешенных в свое время Соломоном.
И никто, служивший в Храме, не воспринимал сие служение театральным действием, а изображения - человеческим искусством. Ветхозаветное Предание учило избранный народ воспринимать сослужение Богу в качестве дара, которым одарил Творец свое творение. В Новом Завете таким даром стало иконотворчество. Это было сотворение реальной святости. Иконотворчество сродни Боговидению и потому оно особенно. Особенность иконотворчества заключена в том, что происходит изображение Воплощенного в человеке Бога. В красках возвещается освобождение и спасение, подымая сотворенного человека в горние выси.
Икона дает возможность сомневающемуся стать верным и твердым христианином. Иоанн Дамаскин скажет: «Итак, апостолы телесным образом видели Христа, видели Его страдания, Его чудеса и слышали Его Слова. Сильно желаем и мы увидеть и услышать […]. Те видели лицом к лицу, так как Он телесно присутствовал. Мы же – потому, что Он не присутствует телесно, как бы через посредство книг слушаем слова Его и освящаем свой слух, и через него свою душу, и считаем себя блаженными, и поклоняемся, почитая книги, через посредство которых мы слышим Его слова. Так и через посредство иконной живописи мы созерцаем изображения телесного Его вида, и чудес, и страданий Его, освещаемся и вполне удовлетворяемся, и радуемся, и считаем себя счастливыми […]. И почитаем и кланяемся телесному образу Его. А, созерцая телесный вид Его, мы восходим, насколько это возможно, к созерцанию и славы Его божества».
Итак, через телесное созерцание христианин приходит к созерцанию духовному. И в этом нет несовершенства познания. Прежде, чем войти в дом, необходимо взойти по ступеням лестницы и отворить дверь. Икона и есть отверстая дверь в небеса, в Царствие Божие.
И совершенно естественно избранный народ изображал не только прообразно, как в Ветхом Завете, но реально творил образ Воплощенного Бога и первую обожженную личность – Святая Святых, Пресвятую Богоматерь, Деву Марию. Более того, стало возможным изображать ветхозаветных пророков, которых вывел Христос из ветхозаветного шеола в райские обители. И это никоим образом не приводит к идолопоклонству, «так как мы получим от Бога способность, - говорит Св. Иоанн Дамаскин, - различать, и знаем – что может быть изобразимо и что не может быть выражено посредством изображения. Ибо закон пестун нам бысть во Христа, да от веры оправдимся […]. Пришедшей же вере, уже не под пестуном есмы (Гал. 3. 24-25)».
Таким образом, ясно видим глубинную связь Образа с Преданием Церкви и Священным Писанием, которые ни в коей мере не противоречат иконопочитанию и иконотворчеству. К тому же вся церковная история свидетельствует о величайших чудесах и исцелениях, сотворенных непосредственно Святыми Образами.
Безусловно, все исходит от Первообраза, и печать Святыни несет свое удивительное воздействие. Достаточно вспомнить Образ Нерукотворного Спаса, посланный царю Авгарю Эдесскому Самим Господом. Явленный Образ помог обрести веру: Эдесса была первым христианским государством. Этим Образом держалась Восточно-Римская империя в страшную годину иконоборческой ереси. Именно этот Образ был перенесен в Х веке в Царьград верными воинами Христа, сокрушая многочисленных врагов империи.
Сей Образ вдохнул силу, надежду и веру в христианские сердца.
«И сказали Апостолы Господу: умножь в нас веру. Господь сказал: если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: исторгнись и пересадись в море, то она послушалась бы вас. Кто из вас, имея раба пашущего или пасущего, по возвращении его с поля, скажет ему: пойди скорее, садись за стол? Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам? Станет ли он благодарить раба сего за то, что он исполнил приказание? Не думаю. Так и вы, когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17: 5-10).
Однако, надеясь на Образ Божий, необходимо помнить о своем внутреннем человеке. Бороться за него, стараясь при этом, не забывать и тех, кто дорог, помогая себе и им восстанавливать Божественный Образ. Помощь же зиждется на терпении и прощении. В этом фундаментальный кирпич в здании Православного Храма. Отцы Соборов всегда просили царей не применять силу и устрашения в деле утверждения Православной Истины. Негоже было уподобляться тем, кто рубил руки и вырывал языки у Максима Исповедника и его учеников, ссылал в далекий Крым Святого Мартина, папу римского.
Поэтому утверждение иконопочитания только тогда действенно, когда происходит с верой и любовью, которые, подобно маяку, указывают путь в бушующем житейском море.
Взаимосвязь внутреннего человека, стремящегося к горней любви, и иконотворчества способна создать удивительную синергию Бога и человека. Если эта связь нарушается, то очевидные истины подвергаются сомнению. Видимо, так произошло после Пято-Шестого Собора. Нарушив синергию, неизбежно должны были придти к отрицанию одного из фундаментальных оснований – иконотворчества. С воцарением Исаврийской династии в Восточном Риме началась свирепая иконоборческая ересь.
«Идя в Иерусалим, Он проходил между Самариею и Галилеею. И когда входил Он в одно селение, встретили Его десять человек прокаженных, которые остановились вдали и громким голосом говорили: Иисус Наставник! помилуй нас. Увидев их, Он сказал им: пойдите, покажитесь священникам. И когда они шли, очистились. Один же из них, видя, что исцелен, возвратился, громким голосом прославляя Бога, и пал ниц к ногам Его, благодаря Его; и это был Самарянин. Тогда Иисус сказал: не десять ли очистились? где же девять? как они не возвратились воздать славу Богу, кроме сего иноплеменника?И сказал ему: встань, иди; вера твоя спасла тебя» (Лк. 17: 11-19).
Вновь, как и во времена пресловутого «Типоса» веры или его изложения, православный мир испытал сильнейшее брожение. Вместо благодарения за победы, одержанные над арабами под стенами Нового Рима в 717-718 годах, Василевсы Римской империи пустились в бесконечные вероисповедные споры, вовлекая в них своих подданных. Церковь подверглась нападению в капитанской рубке. Патриарх Сергий скажет: «Враждебный Христу мир не только будет стремиться погасить Светильник Христов всякими гонениями и другими внешними средствами. Мир сумеет проникнуть внутрь самого корабля Христова».
Пожалуй, наступала эпоха тяжелейшего напряжения сил, духовных падений и восстаний. И дело было не только в иконоборческой ереси, решался вопрос соотношения двух властей: церковной и кесаревой. Лев Исавр не только с иконой боролся, но с Церковью. Вот что он писал римскому папе Григорию II: «Я царь и первосвященник». Такого не смели сказать ни один император, даже те, кто обладали огромной властью, как, например, Юстиниан. В восьмом веке откровенно утверждал себя цезаропапизм в Римской империи. Именно в этом веке начнется фактический раскол на западную и восточную половины. Св. Иоанн Дамаскин в первом Слове в защиту св. икон скажет: «Это, братия, разбойническое нападение […]. Мы покорны тебе, царь, в делах, касающихся жизни, в делах века сего, в податях, пошлинах и т.д., в том, что вверено тебе управление нашими земными делами; в церковном же устройстве мы имеем пастырей, глаголавших нам слово и установивших церковное законоположение».
Но Восток империи в лице императора и сената в 730 году утвердил цезаропапизм и иконоборческую ересь. Большинство иерархов Востока склонились перед ересью. Немногие остались верными Образу Христову. Среди них патриарх Герман, который молил, просил, писал, чтобы очистились от страшной еретической проказы. Патриарха лишают Константинопольской кафедры, ссылают на окраины, унижают. Но он стойко переносит страдания, став светильником Востока, передавая свет Западному Риму, его папе Григорию II (уроженцу Востока, Сирии). Григорий бесстрашно созвал в 731 году собор в Риме, который постановил: «В будущем всякий, кто будет изымать, уничтожать, бесчестить или оскорблять иконы Господа, Его Святой Матери, чистой и славной Девы, или апостолов […] не сможет получать Тело и Кровь Господни и будет исключен из Церкви».
В лице Рима к Христу пришел тот самый очистившийся прокаженный. Еще недавно папа Сергий не принимал решения Пято-Шестого Собора, но, осознав опасность иконоборчества, Святая Римская Церковь встала на защиту Христовой Истины, и что важно, против цезаропапизма, разлагающего христианские души.
Цезаропапизм – явление исторически неоправданное. Это господство телесного, земного над небесным, горним, господство государственной машины над Церковью, Которая есть Столп и утверждение Истины, по словам блаженного апостола Павла. Цезаропапизм – попытка произвести страшную подмену. Не Христос дает власть кесарю, но кесарь превращается во владыку Ойкумены. Св. Иоанн Златоуст предупреждал своих православных чад: «Когда ты слышишь: «отдавай кесарю кесарево», разумей под сим только то, что нисколько не вредит благочестию, ибо все противное благочестию не есть уже дань кесарю, но дань и оброк дьяволу».
Исаврийская династия поставила себя над Христом, и повела борьбу с православием, как в свое время император Диоклетиан. Всякий, кто не становился в ряды прокаженных, подвергался репрессиям. И это были не только ссылки, но и гонения, и казни, и мучительные физические и моральные пытки. С особой силой императоры-исаврийцы обрушились на монашество, ставшее выразителем православной Истины. Их убивали, положив головы на иконы, разбивая их камнями, зашивали в мешки и топили, иконописцам резали пальцы и руки, принуждали отрекаться от монашеских обетов. Особенно свирепствовал Константин Копроним, называвший, кстати, монахов «идолопоклонниками и почитателями тьмы».
Вновь, как в древние времена, верным приходилось скитаться в пустынях и прятаться в пещерах, пребывать в холоде и голоде, испытывая зной и жажду, замерзая в пути. Весь мир был недостоин этих преследуемых праведников, живших в презрении и поношении, но хранящих Истину Православия. Мир, в который раз подтверждал неприверженность Христу, пускаясь в ложные мнения и извращения. Это свойственно слабым, забывающим, что кроме временной жизни есть еще и вечная. Ради удобств в сей временной жизни, и предавали зачастую Православие. Быть в лагере императора, значит, питаться крохами с его стола, но при этом не жить, а существовать в постоянном страхе. И в этом сребролюбивом иудином страхе приобретать, стяжать богатство, ловя мимолетное счастье (хотя какое это счастье). «О, безумие, или лучше: о, сребролюбие, - ибо все зло от него родилось: оно сильнее демона приводит в неистовство души, коими овладевает, заставляет забыть все – и себя, и ближнего, и законы природы, отнимает даже ум и делает сумасшедшими…» (Св. Иоанн Златоуст).
Для таковых вопросы вероучения являются обузой. Они готовы подписаться под любым решениям любого лжесобора. Святитель Иоанн продолжает размышлять: «Заметьте и вы, сребролюбцы, и подумайте, что стало с предателем? Как он и имения лишился, и согрешил? Как и сребролюбием не насладился, и душу погубил? Таково тиранство сребролюбия».
Иконоборцы особо обрушились на тех, кто дал обет нестяжания. Копроним не только убивал монахов, но и закрывал монастыри, пытаясь разрушить иное, непонятное ему бытие. Иноческая жизнь предполагает беседу с Богом. Император и хотел уничтожить собеседование с Богом, забывая, что страшно бороться с теми, кто следует заветам Св. Исихия Пресвитера: «Подобает подвизающемуся внутрь во всякое мгновение времени имети четыре сия: смирение, крайнее внимание, противоречие и молитву. Смирение, яко с гордыми бесами противными имеет он брань, да помощь Христову в руце сердца имать, зане Господь гордых ненавидит. Внимание же, да присно сердце свое творит ни единого помысла имети, аще бы и благ являлся. Противоречие же, да егда скоро уразумеет пришедшего, абие со гневом противословит лукавству псаломским словом: не Богу ли повинется душа моя (Пс.61,2)? Молитву же по противоречии абие да возопиет ко Христу с воздыханием безмолвным. И тогда сам подвизаяйся узрит врага разрушающасся, или от ветра, или яко дым, исчезающий с мечтанием его».
Времена правления исаврийской династии были насыщены противоборством. Удар по монашеству был ожидаем. Монах, проводящий время в постоянной борьбе, обладал нечеловеческой силой противостояния злу. Потому и уничтожались монастыри. Императоры-иконоборцы совершали уничтожение последовательно. И, естественно, что в своей борьбе они опирались на суждения Святых Отцов. Например любили приводить в пример видения Св. Иоанна Лествичника, который вопрошал ангела о естестве Иисуса Христа в своем 27-м Слове знаменитой «Лествицы». Ангел ответил: невозможно изобразить величие Божие. На этой невозможности и строили свои рассуждения, бесстыдно беря себе в союзники Отцов апофатического богословия, забывая, что «честь, воздаваемая образу, восходит к Первообразу» (Св. Василий Великий). А «изображение Христа - Христос». И Святые Отцы добавляли: «И власть не рассекается, и слава не разделяется, но слава, воздаваемая изображению, становится принадлежащей тому, Кто изображен». Феодор Студит даст глубокое богословское обоснование и ответ колеблющимся: «Как там (в Троице) Христос отличен от Своего Отца Ипостасью (Личностью), так здесь (в иконе) Он отличается от Своего собственного изображения сущностью». Леонид Успенский писал, что «икона связана со своим первообразом тем, что она изображает его личность и носит его имя».
Итак, нельзя изобразить того, что не показано. И Св. Иоанн Лествичник и не изображает. Изображается же воплотившейся Сын Божий, ставший видимым, и потому совершенно изобразимым.
Миру, погрязшему в словоблудии и словопрении, привыкшему усложнять простые истины, недоступна данная аксиома. К сожалению, на каждом историческом витке, человек, подобно Адаму, поддается на ухищрения древнего змия. Христианская Ойкумена вверглась в очередные христологические споры. Это был спор за человека, которого пытались лишить право быть свободным, обожженным.
Выступая против Образа Христова, как выяснили выше, иконоборцы на самом деле ополчились против Самого Христа. Но Христос неподсуден, поэтому удар наносился по человеку. Оскверняя Образа, иконоборцы не только против Христа шли, но против Его Святых, т.е. против обожженного человечества. При этом еретики объявляли анафему всем, кто не почитает Божью Матерь и Святых. «Как осмеливаются посредством языческого искусства, - пишут они, - изображать Божию Матерь, Которая превыше небес и святых, и оскорблять мертвой и грубой материей Святых, которые сияют, яко светила?»
Как будто верно. Но непочитание образа логически приводит к отрицанию первообраза. Св. Иоанн Дамаскин отвечал таковым: «…если делаешь изображение Христа, а святых никоим образом, то ясно, что ты запрещаешь не изображение, а чествование святых […]. Ты предпринял войну не против икон, а против святых».
Вначале иконоборцы выступали против образов Святых, сохраняя изображения Христа и Креста. Но Святые Отцы провидели лукавство. Отрицая материальность, т.е. явление, отрицалась сущность. Отрицание обожженной плоти ведет за собой ликвидацию воплотившегося Богослова. Чрез материю спасается дух. И именно в ипостасном соединении Плоти и Бога смысл человекобытия. «Я не поклоняюсь веществу, но поклоняюсь Творцу вещества, сделавшемуся веществом ради меня, соблаговолившему вселиться в вещество и через посредство вещества соделавшему мое спасение» (Св. Иоанн Дамаскин).
В этом постулате коренное различие между Истиной и тем «ложным пафосом неизреченности» (Г. Флоровский), что представляли иконоборцы.
Уничтожая образотворчество, они рушили Евангельскую историю, разрывая дух и плоть. Лишенный исторической традиции человек становится игрушкой и легкой добычей темных сил. Эти силы не признавали внутренней связи между изображением и первообразом. На одном из своих лжесоборов иконоборцы писали: «Нет также священной молитвы, освещающей иконы, чтобы сделать их из обыкновенных предметов святыми; но постоянно остаются они вещами обыкновенными, не имеющего никакого особого значения, кроме того, как сообщил им живописец». Т.е. они значимы только как явления художественные, исторические и психологические. Отцы Седьмого Собора на это ответили: «Над многими из таких предметов, которые мы называем святыми, не читаются священной молитвы потому, что они по самому имени полны святости и благодати».
Ясно! Непочтение иконе есть непочтение Первообраза. Кроме всего прочего иконоборцы были явно непоследовательны. Не почитая иконы, они в то же время оказывали благорасположение Кресту. Но если еретической следовать логике, то и Крест - обыкновенный предмет, разве что представляющий собой историко-художественную ценность. И Феодор Студит писал: «Оно (Божество) присутствует также в изображении Креста и других божественных предметов, но не по единству природы, так как эти предметы – не плоть божественная, но по относительному их к Божеству причастию, так как и они участвуют в благодати и чести».
В борьбе против Образотворчества иконоборцы не гнушались обыкновенного обмана. Ничтоже сумняше утверждалось, что никогда Вселенские Соборы не утверждали иконопочитание, забывая совсем недавно прошедший Шестой Собор. В 754 году иконоборцы, казалось, победили Истину. По всей империи было распространено решение их сборища об уничтожении икон. Более того, уничтожались тексты, в которых были неоспоримые свидетельства древности иконопочитания.
Империя погрузилась в еретическую тьму. Так продолжалось более 60-ти лет. И тогда, когда казалось, что тьма объяла свет, Свет Божественных Образов рассеял мрак. В 787 году был созван Седьмой Вселенский собор, утвердивший Святую Истину.
Огромная заслуга в победе над иконоборцами принадлежит царице Ирине. Но дело было не только в ней. Восток тем и особен, что всегда был способен противостоять власти, следуя святым заветам Иоанна Златоуста. Иконоборчество изжило себя. Оно еще не было окончательно побеждено, еще будут попытки василевсов повернуть вспять историю, но это будут вспышки. Православная Истина свидетельствовала непрестанно и тот, кто ее не признавал, отлучался, по слову папы Григория II, от Церкви Христовой.
«Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть. Сказал также ученикам: придут дни, когда пожелаете видеть хотя один из дней Сына Человеческого, и не увидите; и скажут вам: вот, здесь, или: вот, там, — не ходите и не гоняйтесь, ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой. Но прежде надлежит Ему много пострадать и быть отвержену родом сим. И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого: ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и пришел потоп и погубил всех. Так же, как было и во дни Лота: ели, пили, покупали, продавали, садили, строили; но в день, в который Лот вышел из Содома, пролился с неба дождь огненный и серный и истребил всех; так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явится. В тот день, кто будет на кровле, а вещи его в доме, тот не сходи взять их; и кто будет на поле, также не обращайся назад. Вспоминайте жену Лотову. Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее. Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. На это сказали Ему: где, Господи? Он же сказал им: где труп, там соберутся и орлы» (Лк. 17: 20-37).
Господь свидетельствует о наступлении и неизбежности Суда. Но этот Суд, прежде своего окончательного решения, уже идет. И перед ним предсказаны гонения. Христос восходил на Голгофу, так же и последователям Его суждено было совершить. Иконоборчество и было тем гонением и испытанием, которые должны были пройти верные. В испытаниях и страданиях выковывалась православная Истина, в живом сотворчестве приходило осознание Того, Кто воплотился и изобразился, превращая наше существование в реальное Бытие. Образ Божий впечатывался в сознание православного христианина, становясь реальным историческим Лицом. Постоянное присутствие Образа напоминала о предстоящем Суде. Этого еретики естественно терпеть не могли. Церковь же, как Столп и утверждение Истины дало четкое определение на все века. Это решение было выстрадано Отцами Седьмого Собора: «Храним не новомодно все, писанием или без писания установленные для нас церковные предания, одно из которых есть иконного живописания изображение. Как согласное евангельской проповеди и служащее нам ко уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова и к подобной пользе, потому что такие вещи, которые друг на друга указывают, несомненно друг друга и уясняют.
На таком основании, шествуя царским путем и следуя божественному учению святых Отцов наших и Преданию Кафолической Церкви, - ибо знаем, что Она Духа Святого, живущего в ней, - мы со всяким тщанием и осмотрительностью определяем: Подобно изображению честного и животворящего Креста, полагать во святых Божиих Церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях, честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мелких камней или всякого другого соответствующего цели вещества, будь то иконы Господа Бога и Спаса Нашего Иисусу Христа, или Непорочной Владычице нашей, Пресвятой Богородицы или честных ангелов и всех святых и преподобных мужей. Ибо чем чаще они бывают нам видимы через изображение на иконе, тем чаще, созерцая их, мы подвизаемся вспоминать и любить первообраз, чествовать их лобзанием и почитательным поклонением (Proskunesin), не истинным служением Богопочитание (Jatrejan), которое по вере нашей приличествует только одному божественному естеству, но таким же почитанием, которое мы воздаем изображению честного и животворящего Креста, святому Евангелию и прочим Святыням через приношение фимиама и поставление свечей согласно благочестивому обычаю древних. Ибо честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней.
Такое учение содержится у святых Отцов наших, т.е. в Предании Кафолической Церкви, проповедующей Евангелие от конца в конец Вселенной.
Таким образом, мы следуем Павлу и всему сонму св. апостолов и Св. Отцов, храня принятое ими предание. Таким образом, мы пророчески воспеваем победные песни Церкви: «Радуйся, дщи Сионова, зело, проповедуй, дщи Иерусалимова, веселися и преукрашайся от всего сердца твоего: Отъят Господь неправды твоя, избавих тя от руки враг твоих: Воцарится Господь посреди тебя и не узреши зла, и мир тебе вовеки» (Софон. 3, 14-15).
Итак, мы определяем, чтобы осмелившиеся думать или учить иначе, или по примеру непотребных еретиков, презирать церковные предания, или выдумывать какие-либо нововведения, или же отвергать что-либо, что освящено Церковью, будь то Евангелие, или изображение Креста, или Иконная живопись, или святые Останки мучеников, а равно дерзавшие давать обычное употребление священным сосудам и досточтимым обителям – определяем, чтобы таковые, если это будут епископы или клирики, были низлагаемы, если же будут иноки или миряне, были бы отлучаемы».
Вот Суд для тех, кто не признает Боговоплощения и Божественный Образ. И ключевой личностью этого Суда является Христос, Который отделит не признающих Боговоплощение и Образ Его в левую сторону, а верных – в правую.
Ссылки иконоборцев, что в Священном Писании нет прямого указания на создание новозаветного образа, отсутствуют, лишены оснований, ибо Святое Предание свидетельствует о присутствии Божественного образа. Само же Святое Писание является частью Святого Предания. Именно Предание является фундаментальным основанием Церкви. В нем Откровение Божие, являющееся на протяжении всей церковной истории. И недаром Отцы Собора, давая свое определение, подчеркивают, что творят, храня установленные церковные предания, «следуя Божественному учению святых Отцов и Преданию Кафолической Церкви».
Необходимо понимать, что Предание – это глубокий человеческий опыт, в котором принимает участие Божество. «Истинное и святое Предание, - говорит митрополит Филарет Московский, - не есть простое видимое или словесное предание учения правил, чиноположений, обрядов, но с сим вместе и невидимое, действительное преподаяние благодати и освящения».
Т.е. Предание – это Бытие Святой Троицы, воздействующее на каждого христианина, пребывающего в Святом Духе, являющегося составной частью Тела Христова. Соединенный с Христом и во Христе человек просвещается Божественным светом и становится обладателем истинного знания, «иже возсия в сердцах наших к просвещению разума славы Божия» (2. Кор. 4, 6).
Все Святоотеческое Предание, таким образом, истинно, ибо следует апостольской традиции. Из рук в руки, из уст в уста передается святая истина, передается отцами, бывшими сосудами Духа Святага и общниками Тела Христова.
Действительно, только живя в Предании можно сказать «изволися Духу Святому и нам» (Деян. 15, 28). И Предание гласит, что иконописание освящено Христом и Его Святой Матерью. О не вошедшем в Святое Писание гласит евангельская истина: «Суть же и ина многа, яже сотвори Иисус, яко аще бы по единому писана быша, не самому мню всему миру вместити пишемых книг» (Ин. 21,25).
«А то, что апостолы передали очень многое без послания, - говорит преп. Иоанн Дамаскин, - об этом свидетельствует Павел, Апостол языков: «тем же убо, братие, стойте и держите предание, имже научистися или словом, или посланием нашим (2 Сол. 2.15). И к коринфянам пишет: «Хвалю же вы, братие, яко вся моя помните и якоже предах вам предание держите» (2 Кор. 11.2)».
Таким образом, иконопочитание составная часть Предания Церкви, которое храня «мы следуем Павлу и всему сонму апостолов и Св. Отцов, - говорят Отцы Собора, - ибо предание делать живописные изображения икон […] существовало еще во времена апостольской проповеди, как мы научаемся этому повсюду из самого вида святых храмов. И Святые Отцы свидетельствуют это, и исторические повествователи, сочинения которых сохранились доныне, подтверждают».
Также Святой Собор определил, что икона, как и Святое Писание, служит «к уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова» (Орос). Собственно это вытекает из 82 правила Пято-Шестого Собора.
Седьмой Собор последовательно утверждает, «что Св. Писание и Образ «указывают и поясняют» одно другое» (Л. Успенский).
Таким образом, перед нами одно свидетельство, только выраженное в двух разных формах – живописной и словесной. В этих формах происходит познание человеком Бога. И это узнавание происходило в русле Святого Предания, животворного и живоносного.
«Если Отцы не передали, - говорится в Деяниях Собора, - что следует читать в Евангелии, то не передавали и изображать иконы. Если же они передали первое, то передали так же и последнее: потому что изобразительность неразумна с евангельским повествованием и, наоборот, евангельское повествование – с изобразительностью. При этом и то, и другое хорошо и достойно почитания потому, что они взаимно объясняют друг друга и, несомненно, доказывают друг друга».
«Итак, образ словесный соответствует образу видимому и наоборот. Как слово Св. Писания есть образ, так и образ есть то же слово» (Л. А.Успенский). «Что слово сообщает через слух, то живопись показывает молча, через изображение» - писали Отцы Собора, вспоминая Василия Великого. И в другом отрывке читаем: «Этими двумя способами, взаимно друг другу сопутствующими, т.е. посредством чтения и живописного изображения, мы получаем познание об одном и том же».
Таким образом, икона, как и Евангелие, и Св. Крест представляют собой вид Божественного Откровения, в процессе которого совершается общение человека с Богом и наоборот. Важно подчеркнуть, что икона, как и Евангелие, выражает точное и четкое со-бытие, совершенное или совершаемое в истории Богочеловекобытия. И так же, как и Евангелие, икона есть часть той проповеди, которую преподает нам Господь; не просто изображение, но часть Бытия, часть исторического существования человеческого рода, его мироощущения и мировоззрения.
Вне иконы невозможно представить Богообщение и действия человека. Мир устроен так, что изначально уже кроется в первоначальных словах Бога, творящего человека по образу и подобию Своему. Далее: сотворчество.
И тот, кто думает выключить икону из исторического процесса Бытия, тем самым, лишит себя со-участия и со-бытия. Икона стала необходимейшей частью церковного Предания; она вошла в литургию православного мира, т.е. жизнь в жизни, смысл в смысле.
Цивилизация, лишившая себя икон, обрекала себя на низкий уровень духовной жизни. Выбрасывая из храмов иконы, иконоборцы попытались заменить их религиозной поэзией, проповедничеством, вводили в литургику разнообразную музыку. Вместо реального содействия предлагали подмену и иллюзию. Папа Св. Григорий II писал Льву Исавру: «Ты приказал народу оставить все это (иконопочитание) и стал занимать его пустяками, вздором, свирелями, погремушками, гитарами и лирами, и вместо благословений и славословий стал занимать его баснями».
Православный человек стал лишаться проникновенного взора, идущего от образа, заставляющего задуматься и просвещающего душу, делающую её способной духовно переродиться. Ибо, прикоснувшись к Сути, пусть и не выраженной первообразно, человек оставляет след на своем пути, становясь со-участником со-бытия. Не говоря уже и том, что «честь, воздаваемая иконе, относится к её первообразу и поклоняющейся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней» (Василий Великий).
«Таким образом, иконы служат посредниками между изображенными и молящимися в силу благодатного общения, ибо благодать, стяжанная при жизни святым, пребывает в его иконах. Между святыми и молящимися осуществляется таким образом известная связь, определенный молитвенный контакт. В храме во время богослужения, все собрание молящихся посредством молитв и икон входит в молитвенное общение с Небесной церковью и составляет с ней единое целое. В богослужении Церковь едина: Она участвует в нем во всей своей полноте: ангелы и люди, живые и умершие, наконец весь тварный мир. И когда священнослужитель кадит, он заключает в этом жесте и изображенных святых, и собрание молящихся в Храме, выражая этим единство Церкви небесной и земной» (Л.А. Успенский).
Этого единства и пытались лишить православный мир, который с надеждой на Господа предал себя в Его волю.
Глава 18
«Сказал также им притчу о том, что должно всегда молиться и не унывать, говоря: в одном городе был судья, который Бога не боялся и людей не стыдился. В том же городе была одна вдова, и она, приходя к нему, говорила: защити меня от соперника моего. Но он долгое время не хотел. А после сказал сам в себе: хотя я и Бога не боюсь и людей не стыжусь, но, как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне. И сказал Господь: слышите, что говорит судья неправедный? Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их? сказываю вам, что подаст им защиту вскоре. Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18: 1-8).
Господь, в который раз спас свой мир. Все православные христиане признали Вселенский Собор. Церковь торжествовала победу. Эта победа утверждала образ и подобие Бога в человеке. Огромная заслуга в торжественном шествии Православия принадлежала Св. Тарасию, патриарху Нового Рима, папе Адриану I, императрице Ирине и её сыну Константину.
Но враг не смирился. Искали противоречия в формулировках, в неправильном переводе. Очень много ошибок было обнаружено в латинском тексте соборного определения, что не могло не сыграть пагубной роли. Карл Великий, ставший императором Западно-Римской империи, не соглашался воздавать иконе поклонение. В то же время в греческом тексте четко написано слово «почитание», но в латинском тексте читалось «поклонение». Надо признать, что Собор ясно определил, что поклонение подобает только Богу, иконе же подобает почитание.
Но из-за этой филологической неточности начались разногласия. Но будем объективны. Отношение к иконе на Западе было фундаментально отличное от понимания образа Божия на Востоке. Восток и Запад по-разному относились к творчеству, к Бытию и со-бытию. Это отношение к образу станет фактическим началом ментального расхождения двух ветвей Вселенской Церкви. Надо признать, что непонимание церковной истины началось в среде, относительно недавно принявших христианство народов. Франки, готы, англы, почувствовав себя избранными сосудами, стали поучать Вселенские Соборы. Вот что писали франкские «богословы» Отцам Седьмого Вселенского Собора:
«Бессмысленно и дерзко ставить на один уровень иконы и Евхаристию и говорить: так же, как земные плоды (хлеб и вино) превращаются в таинство, столь достойное нашего почитания, так и образы превращаются в почитание, оказываемое лицам, изображенных на этих образах».
Собор вообще на эту тему не распространялся. Но наблюдаем совершенное непонимание роли личности в Божественной истории. И папа Адриан пытался объяснить франкам их неправоту. Но неофиты, еще вчера едва знавшие азбуку, из первого класса прыгнули в Академию. Это было бы смешно, если бы не имело трагические последствия. Вместо Божественного вращения в Богословии, стало происходить извращение Истины. И дело было, конечно же, не в плохом переводе, а в самом отношении к человеческой личности, выраженной в иконе.
В книгах Каролинговой эпохи читаем: «Они [греки] возлагают почти всю свою надежду на иконы, тогда как мы почитаем святых в их телах, вернее в их мощах, или в их одеждах, согласно преданию древних отцов».
Это утверждение ложно, ибо Восток никогда не отдавал предпочтение более или менее. В конце восьмого века наступило время все расставить по своим местам, согласно достоинству и чести. Как известно, франки утверждали, что иконы нельзя приравнивать к Кресту и Святому Писанию (и это одна из первых борозд различия между Востоком и Западом). Для них «иконы – плод фантазии художников». Т.е. человеку отказано быть Бытописателем в образах: словесно можно, образно – нет. Прав Евдокимов, утверждая, «как раз в то же самое время Каролинговы книги отравляют западное искусство в самом его корне».
На Востоке вопрос иконопочитания связан со смыслом Православия, это вопрос Бытия Церкви, Личности в церковном Предании. На Западе же Карл Великий приказывает не уничтожать иконы, но и не воздавать им должного почтения. И это половинчатое решение породило межеумочное состояние, которое опаснее открытой войны, в которой враг виден явно. Папа, признавший Вселенский Собор, стал послушным орудием в руках светской власти и прелатов, совершенно не разбиравшихся в тонкостях Богословия.
В 794 году произойдет собор во Франкфурте, где принимается любопытное решение, причем подписанное легатами, недавно подписавшими Орос Вселенского Собора. Данное собрание не признало Вселенский Собор, уравняв его с иконоборческим собором 754 года.
Вот что определили 300 отцов Западной Церкви (среди них были и те, кто благословлял крещение саксов огнем и мечом): «Ни тот, ни другой не достойный называться Седьмым. Оставаясь приверженным православному учению, согласно которому мы должны воздавать поклонению одному только Богу, а святым почитание. Мы не желаем ни отказываться от икон с одним из этих соборов, ни поклоняться им с другим, и отбрасываем писание этого смехотворного собора».
Как говорится ни мира, ни войны, как у товарища Троцкого. Дальше, больше! Уже будут выступать не только против икон, но – Креста Господня. Епископы Агобард Лионский и Клавдий Туринский откровенно глумились над Крестом. Рим ещё смог справиться с начатками протестантизма, но при этом сам скатывался в болото решений Франкфуртского сбора и аналогичного с ним собрания в Париже в 825 году.
Надо отдать должное папам. Они долго боролись за чистоту Православия, но постепенная варваризация Церкви выдвигала на папский престол людей не Святоотеческой традиции, но неофитской. Для них различные нововведения и не понимание истории Церкви становятся естественными. Против этих новаторов слова Святого Собора: «Кто осмеливается […] выдумывать какие-либо нововведения, или же отвергать что-либо, что освящено Церковью, будь то Евангелие, или изображение Креста, или иконная живопись, или святые останки мучеников».
Еще в восьмом веке Православная Церковь начинает борьбу с протестантизмом. Запад же пошел по пути протестантизма, и поэтому Реформация явилась логическим продолжением отступления католического учения от Полноты Церкви.
Стоит обратить внимание, что папы всегда подчеркивали свое независимое положение по отношению к Светской власти. Однако именно папы склонились перед решениями Карла Великого. В то же время на Востоке происходит настоящая борьба за Истину. Православная Церковь в гонениях, в скорбях, страданиях, но победительная. Императоры убивают, ссылают святых мучеников, губят исповедников, но они упрямо следуют Божественному Учению. Ибо это следование означает сохранение любви, драгоценной связи человека с Богом. Преп. Иоанн Дамаскин писал: «Цель наша – протянуть руку подвергающейся нападению Истине». В этом соединении – спасение.
Православная Церковь в девятом веке еще более укрепила свой корабль. Невзирая на ветры и штормы, на гибель некоторых гребцов, на бунт отдельной части матросов, капитан – Христос вел человечество к спасению, давая надежду и обетование, укрепляя тех, кто даже пострадал до смерти. Ибо у Бога нет смерти, но есть земная и небесная Церковь, цель которой привести души человеческие к вечной Истине. И потому спор об иконах являлся не спором об искусстве, но как глубоко-богословский и догматический. Л. Успенский писал, что «догмат Боговоплощения имеет два основных аспекта: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом». С одной стороны, Бог приходит в мир, участвует в его истории, обитает с нами; с другой стороны, цель этого пришествия – обожение человека, а через него и преображение всей твари, созидание Царствия Божия. Церковь и является начатком этого грядущего Царствия Божия в мире. В этом заключается самый смысл её существования. Поэтому все в Церкви устремлено к этой единой цели: всякое проявление её жизни, всякое художественное творчество».
Таким образом, иконоборчество выступало против принципа обожения и спасения человека. Противники иконопочитания к нулю сводили материю, отказывая ей в святости, т.е. отдавали материальный мир во власть врага рода человеческого. Человека лишали возможности быть святым. В этом суть иконоборчества, а не в споре допустимости или недопустимости художественного творчества. Иконоборцы не только икону лишали святости, но и сам смысл домостроительства Божия и Его воплощения. «Тот, кто мыслит, как ты, - говорит св. Георгий Кипрский в споре с иконоборческим епископом, - кощунствует против Сына Божия и не исповедует совершенного Им во плоти домостроительства».
Лишив Христианства образа, иконоборцы как бы развоплощали Церковь, превращая её в светское учреждение, где велись диспуты, игралась музыка и читалась поэзия, далекая от совершенства.
Таким образом, борясь против иконоборчества, Церковь сражалась за Богочеловекобытие, за видимую и невидимую, внутреннюю и внешнюю связь человека с Богом и Бога с человеком. «В основе её борьбы было то, что дело шло по существу о самом православии» (Г. Флоровский).
И Церковь неустанно боролась за человека. Хр. фон Шенборн заключает: «Христологические споры длились много веков. В течение всего этого времени Церковь непрестанно исповедовала тайну, открытую ей и запечатленную в Святом лике Иисуса Христа, единосущного, Образа Отчего (Первый Никейский Собор), Слова, ставшего плотию без изменения (Ефесский Собор), истинного Бога и истинного Человека (Халкидонский Собор), единого от Святой Троицы, пришедшего пострадать за нас (Второй Константинопольский Собор), Слово Божие, человеческие воля и действия Которого в полном согласии с предначертание Божиим, согласились на страдание до смерти (Третий Константинопольский Собор). Рассмотрев эти бурные века, эту страшную и мучительную борьбу вокруг истинного исповедания Христа, взгляд задерживается и останавливается на молчаливом и спокойном образе – иконе Христовой».
Так что же произошло в восьмом веке в православном мире? Почему иконоборческая ересь возымела такое влияние в сознании христиан? Совершенно очевидно, что данная ересь не был возвратом к ветхозаветному преданию. Это было бы слишком упрощенно и примитивно. Невозможно уже было удалить из сознания века христианского эллинизма.
Но так же, как представляется, ещё не были изжиты остатки платонизма и оригенизма. Оригенизм с его аллегорически-символическим методом познания не потерял своей актуальности в сознании восточных римлян. Известно, что иконоборцы отрицали святость материи, допуская разделение духа и материи. Они утверждали, что вещество мешало духовному восхождению, и вместо обожения материи подвергали её осмеянию и уничтожению.
«Христология Оригена была фоном и основной предпосылкой рассуждений его ревностного почитателя – Евсевия Кесарийского, представленных в отрывках письма последнего к Констанции, сестре императора Константина. Когда Констанция пожелала иметь Образ Христов, Евсевий объяснил ей, что изображение исторического Его облика означало бы возвращение вспять, потому что тело Христово переменилось в неизреченную славу; славу эту, в которой Христос пребывает после своего вознесения, можно созерцать лишь духовно и только язычники пытаются изобразить неизобразимое» (Л. Успенский).
В эллинском мире происходила ещё борьба между символизмом Оригена и историзмом Евангелия. Хр. фон Шенборн скажет, что «там, где появляется полемика против христианского образа, она очень часто оправдывается далеко не бесспорными богословскими воззрениями (Евсевий, Епифаний, Астерий Амасийский, Тертуллиан монтанистского периода, автор «О целомудрии»). Ведь незадолго до иконоборческих указов Пято-Шестой Собор уже выступил против символизма, который охарактеризовал как «языческую незрелость», представленную «Оригеном, Дидимом и Евагрием, возобновившими греческие басни» (1-е правило Собора)».
Поэтому победа над иконоборчеством означала повержение тех, кто пытался уничтожить домостроительство Божие. Эта победа стала Торжеством Православия. Фундаментальная попытка подменить суть Христова Учения в восьмом-девятом веке провалилась. Внутренне Восточно-Римская империя устояла. Оставалось внешнее наступление на ойкумену. И в этом наступлении использовался мусульманский фактор.
Но Церковь Христова, победив врагов внутренних, способствовала укреплению духа и тела своих чад. Церковь, подобно мытарю, коленопреклоненно молила Господа о прощении и даровании мудрости:
«Сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу: два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18: 9-14).
И Господь давал просимое. Получив Дар Божий, нужно было нести его бережно, со смиреной любовью. Мытарь, стоя в Храме, просил не только о прощении, но о вхождении в Царствие Божие, что немыслимо без обожения. Фарисействующие же иконоборцы пребывали в лукавом советовании, рационализируя Образ Божий и низводя подобие Его к пустому буквоедству и формализму. В таком состоянии человек доходит объективно к признанию отсутствия Божества. Его стояние в храме превращается в комедию, которую надо чем-то заполнить. Он и будет заполнять её игрой, силлогическими спорами, о чем говорилось выше. Иконоборцам не дано было понять краткое исповедание, выраженное Св. Феофаном Начертанным в Каноне торжества Православия, принятом на Поместном Соборе в Константинополе в 842 году:
Неописанное Слово Отчее из Тебя,
Богородице, описася воплощаем,
И оскверншийся Образ в древнее вообразив,
Божественною добротою смеси;
Но исповедающе спасение,
Делом и Слово сие воображаем.
В начале кондака видим нисхождение Второго Лица Св. Троицы, что есть безусловная Истина, подтверждающая икону как составную часть христологического догмата. Далее раскрывается собственно Воплощение и Богопровидение о человеке и всякой твари. Вновь вспоминаются слова Св. Афанасия Александрийского: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом». «Конец кондака выражает ответ человека Богу, наше исповедание спасительной Истины Боговоплощения, принятие человеком божественного домостроительства, осуществление нашего спасения через соучастие в божественном действии: «Исповедающе спасение делом и словом сие воображаем» (Л.А. Успенский).
Итак, Бог воплотился от Святой Девы в человека, будучи и совершенным Богом и совершенным Человеком, как скажет Св. Марк Подвижник ещё в пятом веке: «Слово плоть бысть, чтобы плоть стала Словом». Тот, Которого никто не видел, Тот, Который неизобразим, воплотившись, становится и видимым, и изобразимым. Перед нами Сын Божий, ставший Сыном Человеческим, Который по своей Божественной природе единосущен Отцу, по человеческой же - единосущен человеческому роду, «во всем подобен нам, кроме греха», как гласит Халкидонский догмат.
Будучи на земле, Христос многими понимался как необыкновенный человек, но именно человек. В исторической перспективе это обыденное восприятие приводило не в Храм Божий, но в место, удаленное от Него. Избранные поняли, что перед ними Бог и Человек. Осиянные Фаворским Светом понимали, что предстоят не только Богу, но и Человеку. Поэтому и изображается Иисус на иконах не только как Человек, но и как Бог.
Крайне важно различать иконотворчество и далекие от религии изображения, этих предтеч античного возрождения. В восьмом веке Церковь сумела отстоять Абсолют, дав отпор символизму и аллегории, пытавшихся подменить историческую Истину. А опасность была, самая что ни есть реальная. Эллинизм, запрещенный Юстинианом, вновь выходил из подполья. В школах начинают изучать Платона и Аристотеля, в «Утешении философией» Боэция будут искать не Божественную, но эллинскую мудрость. Боэций воспевал мудрость и свободу, но эпигоны искали изречения древних философов. Их взор обращался не в сторону Вечнорожденного Сына Божьего, являющегося второй ипостасью Св. Троицы, Личностью, нераздельно и неслиянно сочетавшего в Себе Божественную и Человеческую природу.
Церковь победила. Реформации не получилось. Ещё сильна была Святоотеческая традиция. Поэтому вернувшиеся из древности греческие философы стали приниматься учителями Церкви, как светильники, сияющие миру в дохристианскую эпоху. Тот же Боэций, которого принято называть последним философом Древнего Рима, вернулся не как эллин латинизированный, но как мудрый христианин латинского мира.
Находясь в тюрьме, в ожидании казни, сей философ показывает высоту духа, размышляя о превратностях судьбы, о Боге, и верит в безусловную Правду, которую невозможно победить. Были ли сомнения? Конечно! Но это и показывает человеческую природу, сила которой заключена в помощи Божьей. Без упования на Божественное милосердие вряд ли возможно было выдержать после Седьмого Вселенского Собора.
В 802 году в восточном Риме воцарился император-иконоборец, и начались гонения, которые были страшнее прежних издевательств. Казалось, тьма египетская опустилась на ойкумену. Василевсы Лев Армянин, Феофил как звери набрасывались на православных. Но в недрах этого пещерного беспредела зарождается Фотиев Ренессанс и эпоха энциклопедической мудрости. В эту эпоху человек стал вспоминать то, что забыл, что есть сам, по слову Боэция, вспоминать именно тогда, когда тьма окружила его. Он обращался к началу всего Сущего. В этом обращении происходило узнавание Образа и Подобия Божия. Узнав же, появлялось стремление избегнуть мимолетности, отдаться во власть Вечности, став детьми, входящими в Царствие Божие.
«Приносили к Нему и младенцев, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же, видя то, возбраняли им.Но Иисус, подозвав их, сказал: пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Лк. 18: 15-17).
Дети не задаются глупыми вопросами, но искренне верят в явленное Откровение.
Отрицая иконопочитание, еретики не просто подвергали сомнению догмат о воплощении Сына Божьего, но и отрицали человеческий образ Бога. А значит и сущность Девы Марии, как Богородицы. Отрицание же Богоматеринства ведет к уничтожению смысла христианства, коим является спасение. Божья Матерь добровольно (за все человечество) ответила на призыв Божий («буди ми по глаголу Твоему») и стала причиной Того, что Бог – видимый и изобразимый.
Таким образом, Сын Божий изобразим, потому что изобразима его Мать. «Поскольку происходит от неописуемого Отца – говорит преп. Феодор Студит – Он, будучи неописуем, не может иметь искусственного изображения. В самом деле, какому равному образу могло бы быть уподоблено Божество, изображение которого в богодухновенном Писании совершенно запрещено? Поскольку же Христос рожден от описуемой Матери, естественно Он имеет изображение, соответствующее материнскому образу. А если бы Он не имел (искусственного изображения), то и не был бы рожден от описуемой Матери; значит, имел бы только одно рождение – очевидно от Отца, но это является ниспровержением Его домостроительства».
Итак, Иисус Христос изобразим, потому что по плоти воспринял от Матери человека, но совершенно неизобразим Отец. И, действительно, в желании познать свою суть, человек заходит иной раз в те пределы, где начинается не осознание, но заблуждение. Например, невозможно изобразить Невидимого и Неизобразимого Отца. Святые Отцы часто подчеркивали, что Христос изобразим, ибо явлен был миру. Григорий II, папа римский, писал императору Льву Исавру: «Почему мы не описываем Отца Господа нашего Иисуса Христа? Потому что мы не видели Его […] А если бы мы увидели и познали Его так же, как Сына Его, - то постарались бы описать и живописно изобразить и Его (Отца)».
Попытка изобразить неизобразимое представляет собой аллегорическую и символическую фантазию, в которой субъективное видение художника преобладает над объективной Истиной. Поэтому Церковь выступала и выступает против данных фантазий, в которых размывался смысл Воплощения Сына. Так же невозможно изобразить Святой Дух. Но Его явление в виде огненных языков и голубя изображается, потому что представляют собой реальность, новозаветную реальность, в которой Бог творит Нового Человека. Ветхий Адам, сотворенный по образу и подобию Своего Творца, вследствие своего падения, самостоятельно не мог выбраться из ямы, в который его завела его собственная история. На это способен был только Новый Адам (Иисус Христос), воплотившийся как совершенный Бог и совершенный Человек. Новый Адам освящает и обновляет свое творение Самим присутствием. Христос, таким образом, исполняет древнюю заповедь Отца, называвшего тех, к кому Он обращался, богами. И человек получил сие благодеяние не за свои заслуги, но потому что так восхотел Бог по своей великой любви к человеку.
Итак, человек есть Образ Божий, но в чем его подобие?
Святые Отцы говорят, что Образ присущ человеку, подобие же необходимо стяжать. И это стяжание должно происходить в добре и любви, в направлении всей своей силы воли на пути к Царствию Божию. Естественно, что не всякий способен уподобиться Богу, исполнять заповеди, но кто понимает смысл Образа, по которому создан человек.
Во имя этого и необходимо возвращение к Началу, к детству человекобытия, к Крещению, когда происходит восстановление Образа и прерванной связи с Абсолютной Любовью.
«Как живописцы сначала одной краскою начертывают образ человека, а потом мало-помалу краску за краской накладывая, представляют образ того, кого живописуют […], так и святая благодать Божия сначала через крещение восстанавливает в человеке черты образа Божия, поставляя его в состояние, в коем он был, когда был создан; а когда увидит, что мы всем произволением вожделеваем красоты подобия Божия […], тогда добродетель за добродетелью расцвечивается в душе, и от славы в славу лик её возводя, придает ей черты подобия Божия».
Итак, согласно Святоотеческому преданию, изложенному в Добротолюбии, Образ Божий заключен в бессмертной душе.
Но почему человек предпочитает бессмертному смертное? Фактически ликвидируя свое бытие, разрушая собственно свою самость. Причина, видимо, только в ложном понимании Блага. Благо – это возвращение души к духу. Однако, душа, обремененная чрезмерностью телесных инстинктов, истинному Благу предпочитает его имитацию, в ней надеясь обрести элементарное человеческое счастье, воспетое поэтами совершенство чувств, сопряженное с наслаждением. К Блаженству это вряд ли имеет отношение, которому Боэций дал классическое определение: «Блаженство – это совершенное состояние, которое является соединением всех благ», и в другом месте у него же читаем: «Блаженство есть благо, которое, когда он достигнуто, не оставляет желать ничего большего».
Суетному человеку достигнуть Блага сложно, он все время в поиске, который водит его по кругу, так сказать поиск ради поиска. Одна суета приводит за собой другую. И так бесконечно.
Когда-то некрасовские герои мечтали о покое, богатстве, чести. Они искали его там, где его не могло быть. Везде ждало разочарование ищущую счастья душу. Её удел – земные радости. В конце пути они могут принести только разочарование и страдание. Вечность проходила мимо этих странников и бесконечных путников.
Человек, как Образ Божий, есть часть огромного космоса. Он – микрокосм, на которого возложено Провидением определенная задача. Он – связующее звено. И разрушение или саморазрушение этого звена ведет космос к катастрофе либо макро, либо микромасштаба в зависимости от количества, способного преобразоваться в качество. Нарушается единое Благо, теряется духовная нить с Творцом, в результате чего хаос становится нормой существования, в которой дисгармония приобретает гигантские размеры, разламывая на части вселенскую Красоту, став, по образному выражению Леонида Андреева, прелестнейшей. В этой «прелестнейшей дисгармонии» человек лишался возможности войти в чертоги Великого Царя; у него не было бы идеала, к которому надо было обратить свои душевные взоры. Как жалок бы был человек, если бы Бог не пришел на землю, став Вторым Адамом и Спасителем всякой твари, Спасителем Гармонии и Красоты, будучи Сам Гармонией и Красотой.
«Человека, каким создал Его Бог, не стало более в мире, - говорит преп. Симеон Новый Богослов, - и возможности не было, чтобы стал кто-либо таким, каким был Адам до преступления заповеди. А необходимо было, чтобы такой Человек был. Итак, Бог, желая иметь такого человека, каким в начале создал Адама, послал в последние времена на землю Сына Своего Единородного, и Он пришедши, воплотился, восприняв совершенное человечество, чтобы быть совершенным Богом и совершенным Человеком, и Божество имело таким образом человека, достойного Его. И се Человек! Другого такого не было, нет и не будет. Но для чего таковым сделался таковым Христос? Для того, чтобы соблюсти закон Божий и заповеди Его и чтобы вступить в борьбу и победить диавола».
Таким образом, для освобождения человека от греха необходим был человек, каковым был Адам до грехопадения. Известно, что грех вошел в Адама извне. Божественной природе грех не присущ; он есть порождение воли творения, по объяснению Святого Григория Нисского, вольное выпадение твари из Полноты Бытия.
Но Воплощение Сына Божьего - не только возвращение к изначальной чистоте Адама, но и совершение того, чего не сделал Ветхий Адам. Отцы Седьмого Вселенского Собора говорят: «Он (Бог) воссоздах его (человека) в бессмертие, даровав ему этот неотъемлемый дар. Это воссоздание было богоподобнее и лучше первого создания; это – дар вечный». Обретая бессмертие, человек возвращается к Единому Благу, Красоте и Славе, смесив все Божественной добротой, по слову кондака.
Воплотившись, Бог проложил человеку путь к обожению и преображению. Христос победил первородный грех, и эта победа вела творение Божие к уподоблению Своему Творцу.
«Во Христе исполнялась высшая и предельная мера этого уподобления через обожение человеческого естества, ибо обожение означает совершенное согласие, полное единение между человечеством и Божеством, между волей человеческой и волей божественной. Поэтому уподобление Богу возможно только для человека обновленного, в котором очищен и восстановлен образ Божий. Эта возможность осуществляется в определенных свойствах человеческого существа и прежде всего в свободе. Стяжание богоподобия невозможно без свободы, так как осуществляется оно в живом и полном общении между Богом и человеком. Сознательно и свободно входя в замысел о нем Святой Троицы, человек в самом себе, в меру своих возможностей и с содействием благодати Духа Святага, творит себе подобие Богу» (Л.А. Успенский).
Итак, «нынешнее уничиженное естество» должно, чрез изменение, приобщить к Богобытию, или, как говорит Св. Григорий Богослов, «человек тварь, но он имеет повеление стать богом».
Идя вослед Христу, причащаясь Его Телу и Крови, человек способен уподобиться высшей форме Бытия. Ап. Павел скажет: «Мы же вси откровенным лицем славу Господа взирающее, в той же образ преобразуемся от славы в славу (2 Кор. 3.18)».
Придя в славу, христианин становится храмом Бога Живага и носителем Святага Духа, «больше самого себя», т.е. он уже не тот Адам, что в раю, но выше, ибо обожжен, «смешивается с божественной добротой», по слову Св. Афанасия Александрийского является богом по благодати.
До Христа было нисхождение, после – восхождение. Свойства же пути зависят от выбора, который совершит человек. Уклоняющийся пути Господня объективно оскверняет Образ Божий, имитируя Его, вступая в область фиглярства и становясь «неподобными» Богу. Каков должен быть обожженный человек Христос показал на Фаворской горе. «И преобразился перед ними, и просветися лице Его, яко солнце, ризы же Его быша белы, яко свет» (Мф. 17, 2; Мрк. 9, 1-8; Лк. 9, 27-36).
На Фаворе человеку явился Бог ученикам, привыкшем видеть Его в рабьем зраке. Им трудно было осознать явленную славу, но Господь показывал путь, по которому следовало идти. «На Фаворе не только Божество является человеку, но и человечество является в божественной славе» - говорит митрополит Филарет Московский.
Отцы Седьмого Вселенского Собора поясняли: «Что же касается характера преображения, то оно совершилось, как говорит божественный евангелист, не так, что Слово сложило с себя человеческий образ, но, скорее, через одно озарение последнего своею славой». Или, по словам Симеона Нового Богослова, «Христос ничего не воспринял тогда чуждого Ему и не перешел в другое состояние, но лишь открыл Своим ученикам то, что Он есть». Можно сказать, открыл то, к чему необходимо стремиться.
Господь показал нетварный свет, сущность которого могло понять только неповрежденное детское сознание. Явление Божественного света не поддается материалистической аргументации. Это «Царство Божие, пришедшее в силе» (Мрк. 9.1). И в это Царство может войти каждый, желающий стать подобным Христу, преобразив свою сущность.
Бог преобразился именно в теле и, значит, человек так же может быть преображен не только духом, но и телом. «Став весь огнем по душе, он (человек) и телу передает от стяжанного внутри светоблистания, подобно тому, как и чувственный огонь, передает свое действо железу» (Св. Симеон Нов. Богослов).
Вспомним, что железо, соприкасаясь с огнем, становится огнем и в то же время остается железом, но железом очищенным. Так и человеческая природа, обожжившись, остается человеческой, но обожженной, просветленной и очищенной. Эта природа восхищает своей чудодейственной красотой.
Видимо, это и есть та красота, о которой думал великий Достоевский. Это красота обожженной твари. Её нельзя путать с красотой телесной, явлением, в принципе, субъективным. Но в телесной красоте потенциально заложено будущее прекрасное. И от каждого зависит, будет ли реализована заложенная в нем потенция.
Будущее же реально уже есть в Христе, совместившем в Себе прошлое, настоящее и будущее. В Воскресном прокимне утрени читаем: «Господь воцарися, в лепоту (красоту) облечеся (Пс. 92)».
Итак, человек, обладающий Образом Божьим, по милости Святой Троицы, становится совокупностью Прекрасного, имеет свойство, по слову Св. Дионисия Ареопагита, «божественной доброты». В этом смыл и радостное восприятие Бытия. К «божественной доброте» должна стремиться, по слову Ап. Павла, человеческая мысль.
Но это обретение реально только в церковной Ограде, в Таинстве Евхаристии, в истинном приобщении к Красоте Господней и Святому Духу, где иконотворчество является составной частью нашего Бытия. «Мы представляем на иконах Образ Святой Плоти Господа» - писал Св. патриарх Герман. Отцы Седьмого Вселенского Собора разъясняли: «Хотя Кафолическая церковь и изображает живописно Христа в человеческом образе, но она не отделяет Плоти Его от соединившегося с ней Божества; напротив, Она верует, что Плоть обоготворена и исповедует Её единою с Божеством согласно с учением великого Григория Богослова и с истиною […]. Мы, делая икону, Плоть Господа исповедуем обоготворенною и икону принимаем не что-либо другое, как за икону, представляющую подобие первообраза, потому-то икона получает и само имя Господа, через это только она находится в общении с ним; по тому же самому она досточтима и света». Преп. Феодор Студит уточняет: «Его (Христа) изображение – не в подобии человека тленного, что порицается у апостола, но в подобии человека, как Он сам ранее сказал, не тленного, но именно нетленного […], потому что Христос не просто человек, но сделавшийся человеком Бог». И Григорий Нисский пишет об исповедании Богочеловека: «Посему да не завидуют нам во всесовершенном спасении и да не приписывают Спасителю одних только костей, жил и облика человеческого […]. Соблюди целого человека и присоедини Божество».
Икона, таким образом, – это изображение человека обоготворенного, передающего свое обожженное состояние молитвенно предстоящим в Церкви. Можно сказать, икона участвует в святости Первообраза, имея в себе печать Духа Святага.
Этим она отличается от портрета. Портрет – это сходство изображенного с оригиналом. И этот оригинал не обязательно будет обладать святыми свойствами. Врубелевский демон показывает жуткое состояние небытия, падение духа, в котором нет, и не может быть просветления: это язык смертного состояния, способный только оттолкнуть от Бога, но не приблизить. Икона же показывает Божественную реальность, причем в том виде, в каком способны её вместить.
Церковь мудро проводит параллель между содержанием иконы и Преображением. «Падшее поклонишися на горе святей верховнии, Владыку яко узреша, зарю обнаживша божественные светлости, и ныне мы припадем нерукотворенному образу, паче солнца сияющему» (Стихира на стиховне глас 4; посвящение иконе Нерукотворного Спаса). Или же: «Убелив очерневший человеч образ, Создателю, на Фаворе показал еси Петру и сынам Громовым […] И ныне нас, Человеколюбче, благослови и освяти озарением, Господи, пречистого Твоего образа» (там же, стихира 3-я).
И это не поэтическое воображение, это Боговдохновенный литургический текст: эта истина, которую символический язык иконы делает доступным для нашего понимания.
«Эта духовная реальность, возвещаемая иконой, получает значение непосредственно относящегося к нам практического научения в последней фразе кондака торжества Православия: «Но исповедующее спасение, делом и словом сие воображаем» (то есть все домостроительство Божия, выраженное в первых двух фразах. Слово «воображать» употребляется здесь, конечно, не в смысле умозрительного представления, а в смысле претворения в образ). Таким образом, кондак завершается ответом человека Богу, принятием и исповеданием спасительного домостроительства Божия» (Л. Успенский).
Словесный ответ Богу ведом, но необходимо делание. И это делание зафиксировано в Синодике Торжества Православия, где провозглашается вечная память «верующим и доказывающим свои слова писаниями, и дела изображениями – для распространения и утверждения истины словами и изображениями (иконами)».
Таким образом, человек способен творить икону в самом себе, то, что Отцы называют «деятельной жизнью», то есть уподобиться Богу через внутреннее делание. История Церкви знает множество таких подвижников, уходящих в пустыни и творящих новую реальность, светом озаряя всю Вселенную. Эти светильники передавали свой опыт для общей пользы Церкви в образах видимых и словесных. В иконе нам дано узреть внутреннее состояние святого подвижника. Орос Вселенского седьмого Собора гласит: «Слово и образ указывают друг на друга».
Христианский мир, жизнь во Христе всеобъемлюща и не терпит духовного раздвоения. Слово и дело направлено на Богоусыновление, и разделение ведет к отпадению от Единого Блага. Этого, к сожалению, не понимали еще древние иудеи:
«И спросил Его некто из начальствующих: Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус сказал ему: что ты называешь Меня благим? никто не благ, как только один Бог; знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца твоего и матерь твою. Он же сказал: все это сохранил я от юности моей. Услышав это, Иисус сказал ему: еще одного недостает тебе: все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, следуй за Мною. Он же, услышав сие, опечалился, потому что был очень богат. Иисус, видя, что он опечалился, сказал: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! ибо удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие. Слышавшие сие сказали: кто же может спастись? Но Он сказал: невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18: 18-27).
Не могли понять, что следование за Богом предполагает отрицание своего «я», умерщвление греховного человека. Сохранение же в себе хоть одного разделительного начала приводит к отпадению человека от Единого Блага. Причем Благо никуда не уходит, его покидает человек в силу своего несовершенства.
И это несовершенство сказывается и в неправильном толковании о Божественной любви. Например, трагедия иконоборчества заключается в том, что, признавая служение Слову, отвергали служение Образу, тем самым, оставаясь в половинчатом состоянии. Содержание иконы прошло мимо их ущемленного сознания. Не обращались внимания на слова Ап. Павла, сказанные им в первом послании к Коринфянам: «Сеется в тление, восстает в нетление; сеется не в честь, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное».
Христос обновил, обожжил человеческое естество, сотворив в последнем Адаме животворящий дух, бессмертие и нетление.
То, что Христос явил на Фаворе, есть прообраз будущей вечности. И по смерти Дух Святый не оставит свое творение, преображая не только души, но и тела. И начало этой преображающей вечной жизни заложено в нынешней жизни. Перед нами явлен образ Того, кем можем стать в Царствии Божьем. Перед нами явлен Человек, победивший страсти, показующий возможность пути. Перед человечеством явлена Благодать Духа Святага. И эта Благодать реально присутствует в изображении. Совершенно естественно, что изображенное тело отличается от существующего в действительности.
К сожалению, нас окружают лишь островки Божественной реальности, человек же обожженный виден крайне редко. Потому икона кажется обыденному сознанию некоей лже-реальностью, на которую не стоит обращать внимания. Не замечают, что икона самая что ни на есть реальность, впечатывающая преображенный лик на полотно, творя новую реальность, нового человека. Л. Успенский скажет: «Икона не изображает Божество; она указывает на причастие человека к Божественной жизни».
Безусловно, на иконе, изображающей, например, событие на горе Фавор, можем увидеть и не-причастие к Богобытию. Но данная антиномия еще более показывает преимущество одухотворенной реальности. Бог своим сиянием удостоверяет истинную реальность. Те же, кто отрицают иконы, лишены возможности причаститься сей реальности. Им не дано понять глубокого двойного реализма новозаветного образа. В Иисусе Христе «живет всяко исполнение Божества телесне» (Кол.2.9), значит, и Церковь, Которая есть Тело Христово, представляет собой Богочеловеческий организм.
В ней две реальности: историческая, земная и Божественная, Духасвятоносная. Икона и передает эти две реальности. Наверно, еще одна из причин, почему обыденное сознание, привыкшее к одномерной реальности, не в состоянии понять образотворчество.
Впрочем, не может это сознание осмыслить и Евангельские логии. Хотя и любят, носители пошлого знания, пощеголять знанием священных текстов, упрекая Православную церковь в том, что не всегда исторически верно изображены святые подвижники. Патриарх Тарасий отвечал в одном из писем на эти упреки: «Всячески следует принимать честные иконы Господа Нашего Иисуса Христа, поелику Он соделался совершенным Человеком, если они только пишутся исторически верно, согласно евангельскому повествованию».
Таким образом, можно говорить о четком следовании Церкви исторической реальности. Конечно, бывало, что образ доходил сквозь пыль веков нечеткий, или с течением времени забывался. Однако минимум знаний всегда присутствовал. Преп. Феодор Студит писал: «Если мы даже не признаем, что икона изображает одинаковый образ по сравнению с прототипом вследствие неискусства (работы), то и в таком случае (наша) речь не будет заключать нелепости. Ибо почитание (воздается иконе) не постольку она представляет подобие (с ним)».
Типические черты, присущие прототипу, все равно доходят до нас исторически верно. Известно, что иконописец руководствуется не фантазией. Церковь категорически против созданных иллюзий. Она требует, самого что ни на есть реализма.
Но важно понимать, что портретное и историческое сходство еще не означают икону. Икона не есть фотография, но, наполненное глубоким богословским смыслом, изображение. Взирая на Спасителя, знаем, что перед нами не просто Человек, но Божество: «видевый Мя, виде Отца» (Ин. 14.9). В этом не-словесном Богословии одна из сущностей Христианства. «Ибо, если подумать, - говорит преп. Симеон, - что Христос Господь сказал это тому, кто смотрел на Тело Его, то будем следовать, что и распеншие Христа, видели Отца, поелику видели Христа по телу; и не будет после этого никакого различия между верными и неверными, и никакого преимущества у первого перед последними, но все одинаково улучали желанное блаженство, все увидели Бога».
В. Лосский в «Мистическом богословии» писал: «Христос «исторический» «Иисус из Назарета», каким Он представлялся глазам внешних свидетелей вне Церкви, всегда превосходится в той полноте Откровения, которая дана истинным свидетелям, чадам Церкви, просвещенным Духом Святым. Культ человечества Христова чужд восточной традиции; точнее, Его обоженное человечество облекается здесь в ту же славу, которую ученики видели на Фаворе. Это человечество Христово, в котором становится видимым Его Божество, общее с Отцом и Духом».
«Видение церкви тем и отличается от видения мира, что в видимом она созерцает невидимое, во временном – вечное, которое и открывается нам в богослужении, частью которого является икона. Так же как и само богослужение, она есть Откровение вечности во времени. Поэтому в церковном искусстве портрет человека может быть лишь историческим документом, служить в качестве пособия, но никак не может заменить литургический образ - икону» (Л. Успенский).
Итак, икона есть выражение конкретного духовного опыта обоженного человека, его исторический путь к Высшей Правде, о котором свидетельствует Апостольская церковь, созерцающая, по слову преп. Симеона, этот путь. Созерцать же способны просвещенные, согласно преп. Симеону, светом ведения. Вспомним, что Христос на Фаворе преобразился только перед тремя апостолами, способными, пусть и через время, осознать происходящее. Святой Евангелист Лука напишет икону Пресвятой Богородицы сразу после сошествия Святого Духа, когда произошло причастие Светом, после которого и стал способен изобразить Святую Святых.
Богородица и ранее была Святая Святых, но увидеть это смогли только после просвещения Духом Святым. Без «света ведения» Св. Лука никогда бы не смог изобразить Святую Матерь Божью.
Но кто-то скажет, что не все иконописцы видели оригинал, не все испытали личный свет ведения. Это так. Поэтому Церковь строго требует следовать Древнему Святому Преданию. «Изображай красками согласно Преданию, - говорит Св. Симеон Солунский. – Это есть живопись истинная, как Писание в книгах, и благодать Божия покоится на ней потому, что изображаемое свято».
Соучаствуя живому преданию, - вот суть иконотворчества. И это соучастие совместное. Благодатность Первообраза передается и образу, и тому, кто творит сей образ. «Благодать Божия покоится» на образе оттого, что «Святые и при жизни были исполнены Духа Святого; также и по смерти их благодать Святого Духа неистощимо пребывает и в душах, и в телах, лежащих во гробах, и в их чертах, и в святых их изображениях» (Преп. Иоанн Дамаскин).
Обладая Благодатью, икона становится той силой, которая «освещает очи верующих», по словам Синодика Торжества Православия, «целит духовные и телесные болезни». «Чтим образ Твой Святой, имже нас спасл еси от работы вражия» или: «изображением исцеляет нашу болезнь». Тому, кстати, есть множество исторических подтверждений. Достаточно вспомнить исцеление Эдесского царя Авгаря, произошедшее вследствие прикосновения к Образу Нерукотворного Спаса.
Но возникает вопрос: как передать красками ту духовную реальность, которую словесно познаем от Отцов. Сложно узреть Святого в окружающей нас действительности. «Мир не видит святых, подобно тому, как слепые не видят света» - говорит святитель Филарет Московский.
Действительно, практически невозможно изобразить неизобразимое. Поэтому Церковь пользуется художественным языком, «сочетающимся со строгим историческим реализмом» (Л. Успенский).
Безусловно, присутствует и символизм. Известно, что для того, чтобы передать Фаворское чудо, Апостолы сравнивали это явление с солнечным светом, «ибо невозможно в твари адекватно изобразить несозданное» (Преп. Иоанн Дамаскин).
Таким образом, материальное изображение лишь образ духовного света. Но как передать свет? Без фантазий и иллюзий, основываясь на духовном опыте Святых подвижников. Известно, что обоженность Святых на иконах передается нимбом, имеющим сферическую форму. «Представьте себе, - говорит Мотовилов о преображении на его глазах преп. Серафима, - в середине солнце, в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека, с вами разговаривающего». Но нимб это не корона, налагаемая извне, но сияние, излучаемое от святого лика. Конечно же, нимб не единственное выражение святости; «он – только иконографический атрибут, внешнее выражение святости, свидетельство о свете» (Л. Успенский).
Известно много примеров, когда нимб с течением времени стирался с древних икон, но икона продолжала оставаться благодатной, непостижимым образом передавая обоженность и святость. Конечно, человек старается передать состояние святости человеческим языком, доступному нашему представлению. Например, Симеон Новый Богослов сравнивает с раскаленным железом. Епископ Игнатий Брянчанинов так описывает состояние святости: «Когда молитва осеняется божественной благодатью, […] вся душа увлечется к Богу неведомой силой, увлекая за собой и тело […]. У человека, рожденного к новой жизни, не только душа, не только сердце, но и плоть исполняется духовного утешения и блаженства – радости о Бозе живе». Или: «Непрестанною молитвою и поучением в божественных писаниях отверзаются умные очи сердечные и зрят царя сил, и бывает радость великая и сильно воспламеняется в душе божественное желание неудержимое, причем совосхищается туда же и плоть действием Духа, и человек весь соделывается духовным» («Добротолюбие». Сказание об Авве Филимоне).
Можно сказать, что человек, стремящийся к Богу, достигает того, что свое обычное расстроенное состояние «помыслы и ощущения, происходящие от падшего естества» сменяет глубоким, подвижническим молитвенным подвигом, вступлением в состояние благодатности и духоносности. Человеческое естество становится гармоничным и красивым, возвышающимся до небесного, т.е. «все, что в нем было беспорядком, - упорядочивается, что было бесформенным – оформляется, и жизнь его […] просвещается полным светом» (Св. Дионисий Ареопагит).
Таким образом, в человеке водворяется «мир Божий, превосходяй всяк ум» (Ап. Павел, Фил. 4.7.). В человеке поселяется Сам Христос. «При Моисее и Илии, когда являлся им Бог, пред величием Владычним во множестве служили и трубы, и силы, но пришествие Господа отличалось и обнаруживалось […] миром, безмолвием и покоем».
Ибо сказано: Се глас хлада тонка и тамо Господь (3-е Царств). «А сим показывается, что покой Господень в мире и благоустройстве» («Добротолюбие»).
Оставаясь сотворенным, человек по благодати становится богом. Душа и тело причащается Вечности. Внешне это практически не видно. «Видимое не меняется, - говорит Св. Григорий Нисский, - старец не становится отроком, и морщины не разглаживаются. Но обновляется внутреннее, запятнанное грехом и состарившееся в злых навыках, возвращаясь к невинности младенца».
Перед нами как будто прежний человек, но в то же время происходит освящение и преображение человеческого естества. «Дух Святый, сочетаясь с умом, - говорит Св. Антоний Великий, - пугает его держать тело в порядке – все с головы до ног: глаза, чтобы смотрели с чистотою; уши, чтобы слушали в мире и не услаждались наговорами, пересудами и поношениями; язык, чтоб говорил только благое […]; руки, чтоб были приводимы прежде в движение только на воздеяние в молитвах и на дела милосердия и щедродательности; чрево, чтоб держалось в добрых пределах в употреблении пищи и пития […]; ноги, чтоб ступали право и ходили по воле Божией []. Таким образом тако все навыкает добру и изменяется, подчиняясь власти Св. Духа, так что наконец становится в некоторой мере причастным тех свойств духовного тела, какие имеет оно получить в воскресение праведных».
Антоний Великий фактически нарисовал словесную икону: осталось воплотить его слова в краски. «Аналогия между словесным описанием и образом здесь настолько очевидна, что приводит к определенному выводу: здесь раскрывается онтологическое единство аскетического опыта православия и православной иконы. Именно этот опыт и его результат показывается нам в иконе и передается через неё. При помощи красок, форм и линий, при помощи символического реализма, единственного в своем роде художественного языка, нам раскрывается духовный мир человека, ставшего храмом Божиим. Тот внутренний мир и благоустройство, о котором свидетельствую подвижники, передается в иконе миром и благоустройством внешним: все тело святого, все детали, даже морщины и волосы, одежда и все, что его окружает, все объединено, приведено к высшему порядку. Это зримое выражение победы над внутренним хаотическим разделением человечества и мира» (Л. Успенский).
Изображается не натуральный портрет, а духовная реальность. Этим и важна иконная живопись. Символическим, не натуралистическим, языком передается святое спокойствие и гармония. Там, где Бог, нет места страсти и беспокойству. Взирая на икону, человек соприкасается с Божественной реальностью.
Таким образом, икона становится образным выражением херувимской Песни Великой Субботы: «Да молчит всякая плоть человеча […] и ничтоже земное в себе да помышляет». Икона способствует вхождению человека в небесные чертоги, внутреннему преображению. Икона совершает то, что Святое Евангелие совершает Словом.
Человек еще в размышлении, но икона уже показывает завершение нашей динамики.
«Петр же сказал: вот, мы оставили все и последовали за Тобою. Он сказал им: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царствия Божия, и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной» (Лк. 18: 28-30).
Услышали, увидели и пошли вослед Богу. Икона не просто учит, но формирует духовное сознание христианина. В иконе видим порядок и гармонию, молитвенную устремленность к Абсолюту. Тем самым, происходит обучение молитвенному порядку и настрою. «Итак, братия, - говорит Св. Григорий Богослов, - не будем святого совершать нечисто, высокого – низко, честного – бесчестно и, кратко сказать, духовного – по земному […] У нас все духовно: действие, движение, желание, слова, даже походка и одеяние, даже мановение, потому что ум на все простирается и во всем образует человека по Богу; так духовно и торжественно и веселие».
Святая икона учит человека управлять собой, своим чувствами, чрез которые, как известно, приходят греховные побуждения: «Возмущается чистота сердца его (человека) по причине мятущегося движения образов, которые входят и выходят через чувства – зрения, слуха, осязания, вкуса и обоняния и через слово» (Св. Антоний Великий).
По мысли святых отцов наши чувства представляют собой двери души. «Все двери души твоей, т.е. чувства, тщательно затвори и храни, - учит Авва Исайя, - чтобы через них душа не ушла бы блуждать или в душу не налезли мирские дела и слова». Необходимо помнить, молящемуся пред иконой, что «кто верует, что его тело воскреснет в день суда, тот должен хранить его непорочным и чистым от всякой скверны и порока» (Авва Исайя). Икона, порой, выступает в качестве нелицемерного судьи.
Глядя на неё, христианин собирается с мыслями, начинает испытывать стыд за свои прегрешения, пытается, хотя бы в молитве, двери души своей держать строго и крепко.
Таким образом, Церковь посредством иконы воспитывает христианскую душу и направляет её по пути созидания храма, где исключена всякая нечистота и грех. Для каждого христианина икона становится окном в бесконечность, или, как говорят Отцы, дверьми Божественной жизни. Преп. Макарий Великий пишет: «Отверзаются пред Ним двери, и входит Он внутрь многих обитателей; и по мере того как входит, снова отверзаются перед Ним двери […], и обогащается он; и в какой мере обогащается, в такой же показываются ему новые чудеса».
А, восходя от чуда к чуду, происходит то, что Отцы называют metanoia (обращение).
Итак, в иконе наблюдаем Блаженное состояние, и сами становимся блаженными, если научимся, по словам Аввы Дорофея, «поститься слезами». Поститься же возможно, взирая на святыню.
Пост глазами должен перерасти наши чувства, преображаясь духовно, побеждая страстную экзальтированность.
Конечно же, в иконе показано и человеческое естество. Но это человеческое явлено в сокровенном соединении с Божественным. На иконе изображен обожженный человек, совершающий человеческие телодвижения, свободными от греха членами тела.
Св. Максим Исповедник пишет, что «подобно Плоти Христовой, и наша освобождается от духовной тли. Ибо как Христос по естеству был безгрешен и и плотию и душою, как Человек, так и мы, верующие в Него и в Него облекшиеся духом можем произволением быть в Нем без греха».
Икона проникнута святостью и любовью, тело праведника «стало в некоторой мере причастным тех свойств духовного тела, какие имеют получить оно в воскресение праведных», «тело смирения нашего», ставшее «сообразным телу славы Его» (Фил. 3.21.) (Св. Максим Исповедник).
Таким образом, в иконе явлено преображающееся человечество. И это не фантазия, но объективная реальность. В этой реальности заключена Непостижимая Красота, как внешняя , так и внутренняя, сердечная. Апостол Петр пишет: «Потаенный сердца человек, в неистлении кроткого и молчаливого духа, еже есть пред Богом многоценно» (1 Петр, 3,4).
Вот эту-то Красоту приобщения человека Божеству и показывает икона. «На свойственном ей языке она воспроизводит действие благодати, которая, по выражению, Св. Григория Паламы, «начинает как бы живописать в нас на том, что по образу, то, что по подобию, так что […] мы образуемся в подобие»» (Л. Успенский).
В иконе творится подобие Божие, которое есть синоним Красоты. Перед нами Благодать. Ради этой Благодати и призывают Отцы оставлять грешный мир.
Созидание духовного человека в христианской истории зачастую начинается с созерцания иконы. Ибо, если Храмы Божии находятся в небрежении, то происходит и оскудение веры. Об этом оскудении постоянно напоминали Святые Отцы. «Иные приходят в Церковь только в самые торжественные праздники, и даже тогда не столько для молитвы и назидания, сколько для развлечения. Иные уходят после чтения, не стараясь понять читанное и не слушая объяснения; многие вовсе не слушают чтения, а разговаривают где-нибудь в углу». Это писал учитель третьего века знаменитый Ориген.
Таким образом, следование за Христом начинается с отношения к Храму и Образу Божьему, что невозможно без отношения к самому себе, к своему внутреннему миру. Через освящение внутреннего мира совершается преображение внешнего. Даже одежда святого человека становится преображенной и святой. В иконе же видим преображенного человека в совокупности. И тело и душа становятся Храмом Божьим (как видим, чеховская мечта уже давно была реальностью).
Действительно, в глубинах сердечного знания лежит стремление к святости и Свету. Этим стремлением спасался и спасается православный человек, ибо без действенного делания по Богу невозможно совершить пасхальный переход от грешной жизни к новой, Божественной. Этот путь, конечно же, взаимный. «В какой мере человек приближается человек к Богу намерением своим, в такой и Бог приближается к нему дарованиями своими» (Преп. Исаак Сирин).
Стремясь почтить икону, прикасаемся её Святости, приобщаясь её Благодати, вне которых нет христианства. А «Благодать Божия всегда направляет волю нашу в добрую сторону» (преп. Иоанн Кассиан). И необходимо открыть свой ум, ибо «Благодать действует чрез ум, а сатана чрез плотские чувства и влечения» (Блаж. Диадох).
Таким образом, важнейшим становится вопрос человеческой свободы, его воли, устремления, самосознания, его способности бороться за Бытие.
«Отозвав же двенадцать учеников Своих, сказал им: вот, мы восходим в Иерусалим, и совершится все, написанное через пророков о Сыне Человеческом, ибо предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и оскорбят Его, и оплюют Его, и будут бить, и убьют Его: и в третий день воскреснет. Но они ничего из этого не поняли; слова сии были для них сокровенны, и они не разумели сказанного» (Лк. 18: 31-34).
Вступая в область Божественного, человек начинает ощущать нечто загадочное и непонятное. Видимо, это следствие нашей безобразности, потери истинной реальности. Возвращение в неё означает восстановление структуры нашего Бытия, означает воскресение.
В девятом веке, в восточной части Римской империи и происходило воскресение и восстановление. Правильно будет называть эту эпоху Возрождением. Возрождалось истинное искусство, призывающее человека стать богом по благодати. Происходило возвращение творения в сонаследие вечной жизни. И это возвращение и возрождение были сущностными и полными, касаясь всей структуры человеческого естества и всей сотворимой природы, «потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего её, - в надежде, что и сама тварь будет освобождена от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Ап. Павел, Рим.8. 20-23).
Опасность иконоборчества как раз и была в том, что лишала человечество его образности, калечило и без того поврежденный первородным грехом облик; уничтожала едва обозначенную гармонию Бытия. Эта гармония начиналась в пустыне, где Господь был со зверьми и ангелы служили Ему (Мрк. 1.13).
Эту событийность и отстаивало Православие в иконопочитании. Борьба за икону означала сохранение древнего предания, а где и его восстановление. Церковь не дала возможность ворваться в иконографию человеческим страстям и чувствам. Именно этого не избежало Западноевропейское возрождение в 14-16 в.в.
Взгляните на Рафаэля: какое величие и мастерство художника, какая грандиозная и потрясающая воображение кисть, какая глубина исследования человеческой психологии, понимание материнства и сыновства (разумею Мадонну Грандика), какая необозримая и тщательно продуманная красота: великолепие искусства во всем. Вот только живопись сия – человеческая, гениальная, но человеческая. Великий мастер не смог войти чертоги Господни, они прикрыты для него завесой. Не обожженный Светом Христовым художник не способен указать путь к возрождению. Торжество человеческой мысли еще не означает торжества Богомудрия.
Творение же иконы начинается в глубоком смирении и осознания своего недостоинства, понимание того, что художник есть орудие Божие, идущее к своему Творцу с коленопреклоненной молитвой.
Как мало истинной святости и религиозного переживания в делах художников западного Возрождения. Поэзия тела и души, едва касающаяся духа. Этнография неодухотворенной души!
Какое глубокое отличие представляет собой православная икона! «Это объединение всех существ в Боге, начиная с ангелов и кончая низшей тварью, и есть обновленный во Христе грядущий Космос, который противопоставляется всеобщему раздору и вражде среди твари. Собор всей твари, как грядущий мир вселенной, как всеобъемлющий Храм Божий, является основной мыслью православного церковного искусства, которая господствует и в архитектуре, и в живописи (мысль Евгения Трубецкой). Вот почему на иконе изменяется все, что окружает святого. Мир, окружающий благовестника и носителя Божественного Откровения, человека, становится образом нового грядущего, преображенного мира» (Л. Успенский).
И в этом мире царствует гармония и красота. Флора и фауна приведены в изумительную бесстрастность, четкость и ясность. Кстати, изображение негатива на иконах, как раз преследует цель: показать нечеткость линий, размытую неясность. В негативе отсутствует симфония Бога и человека, что и подчеркивали иконописцы, тем самым, обращая взоры человека к райскому Бытию, когда еще не преступили заповеди Божьей первые люди. Адам и Ева жили в блаженстве, но потеряли его. И пострадала вся тварь. Святые восстанавливали единство не только с человеком, но и животными. Достаточно вспомнить Марию Египетскую, после смерти которой, барс лапами своими вырыл могилу для святой к великому изумлению Аввы Зосимы.
Естественно, это находило свое отражение в иконотворчестве. Это кажется неправдоподобным и потому… истинным. Собственно, кажущееся «неправдоподобие» доказывает, что иконописец верно уловил грань непостижимого грядущего Бытия.
Важно помнить, что икона передает не столько характерность того или иного персонажа, сколько обожженное внутреннее состояние святого. Отсюда и своеобразное отношение Церкви к зодчеству и архитектуре.
Сцена изображает действие не внутри здания, но внешне, т.е. перед ним. Пропорционально верно и четко изображен человек, другое дело – архитектура. Налицо алогичность. Пропорции не соблюдаются, и кажется, что перед нами некое фантастическое «нагромождение» камня. Однако именно это «нагромождение» показывает глубокую внутреннюю связь с сверхбытием. Архитектура, не поддающаяся логике, становится за грань, переходя в область веры. Разумом понять непостижимое невозможно, Бога циркулем не измеришь. Отсюда и художественная диспропорция. Но это диспропорция, говорящая небесным языком.
Евангелие так же кажется обыденному сознанию невероятным и странным словесным «нагромождением», той самой диспропорцией. И потому мудрым мира сего видится некой формой неразумия. «Погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну» - говорит Господь устами Апостола Павла в первом послании Коринфянам.
Жизнь во Христе представляет собой форму диспропорции, она антиномична по сути, что не может не отражаться в творчестве. «Говорят, что я безумный – говорит один юродивый. – Но без безумия нельзя войти в Царствие Божие [...]. Чтобы жить по-евангельски, надо быть безумным. Пока люди будут благоразумны и рассудительны, царствие Божие не придет на землю» (Воспоминания арх. Спиридона «Мои миссии в Сибири»).
Вот христианское зодчество и иконотворчество и передают не-рассудочность и не-благоразумие. Мир, который показывают мастера христианского искусства, диаметрально противоположен миру, в котором господствуют человеческие категории. И потому непросвещенному Светом Христовой Истины сложно понять икону или церковную архитектуру.
Так и Апостолы не понимали идущего на вольные страсти Христа. Им было невдомек: зачем великому чудотворцу и воскресителю мертвых необходимо идти на смерть. Виделось нелогичным. Но в этой алогичности суть спасения. И эту суть прекрасно передает икона. Обратим внимание, что иконописцы добивались того, чтобы на изображения святых, пронизанных светом, не ложились тени.
На иконе, таким образом, видим, как Божественный свет, пронизывая вещество, сущностно влияет на человеческое естество, становящееся храмом Христовым. И в этом храме должны быть образы Спасителя, Богоматери и Святых, как вовне, так и во внутреннем человеке. Седьмой Собор постановил: «Подобно изображению честного и животворящего Креста, полагать во святых Божиих Церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и досках, в домах и на путях честные и святые иконы».
Вне иконы нет пути к созиданию Храма Божьего. Это аксиома. И эту аксиому будут проводить в жизнь творцы Фотиева Ренессанса, напрочь отвергая разумных мира сего.
Победив иконоборчество, Церковь вновь пошла по пути, начертанному Ей Христом. Она не опустилась до примитивизма, свойственного человеческому разуму; Она творила Божественное и лучезарное многоцветие.
«Иконы - как бы вехи на пути к новой твари, и мы все, по словам ап. Павла, «славу Господню взирающее, в той же образ преобразуемся (2. Кор. 3. 18)»» (Л. Успенский).
Тот, кто пережил опыт встречи с Божественным светом, безусловно, жаждет передать Его другим. Такова православная икона, которая, по слову преп. Иоанна Дамаскина, является «откровением и показанием скрытого». Она передает веру, без которой немыслимо озарение.
«Когда же подходил Он к Иерихону, один слепой сидел у дороги, прося милостыни, и, услышав, что мимо него проходит народ, спросил: что это такое? Ему сказали, что Иисус Назорей идет.
Тогда он закричал: Иисус, Сын Давидов! помилуй меня. Шедшие впереди заставляли его молчать; но он еще громче кричал: Сын Давидов! помилуй меня. Иисус, остановившись, велел привести его к Себе: и, когда тот подошел к Нему, спросил его: чего ты хочешь от Меня? Он сказал: Господи! чтобы мне прозреть. Иисус сказал ему: прозри! вера твоя спасла тебя. И он тотчас прозрел и пошел за Ним, славя Бога; и весь народ, видя это, воздал хвалу Богу» (Лк. 18: 35-43).
Озарение же дает радость, Бытие, желание жить и творить. Был слеп, вошел в свет Божий, и все преобразилось, изменилось и захотелось каждому рассказать о несказанной радости Света. Войдя же в радость Света, человек становится богом по благодати, исполнив, тем самым, древнее предназначение: из образа стать подобием. И возможно это только при помощи Воплотившегося Слова, Сына Божия. «Тот, Кто сотворил мир, видя его обуреваемым бурею и в опасности быть поглощенным в месте неподобия, встал за руль души и пришел ей на помощь, исправляя все её прегрешения» (Св. Афанасий Александрийский).
Воистину без Христа немыслимо наше спасение и прозрение. И чаще всего это происходит тогда, когда нам кажется, что Его совершенно нет рядом. Бл. Августин в «Исповеди» скажет: «Я увидел себя далеко от Тебя, в месте неподобия».
Господь пришел, преображая все вокруг и в отдельности, как Он это сделал с иерихонским слепым. И это преображение было неразрывно связано с утверждением Его образа. В 9 веке в Соборной и Апостольской Церкви прекращаются христологические прения. Вторая ипостась окончательно утвердилась в своей Божественной сущности в христианском мире. Споры вокруг Личности Христа будут происходить уже не в церковной ограде, но вне Её. Христианский мир вступил в единоборство с исламской цивилизацией. Это будет спор двух мировоззренческих систем. Причем спор не только богословский, но и военный.
Это было жесточайшее противостояние двух систем. Мусульманский мир считал себя новой просвещенной цивилизацией. И это просвещение возможным считалось поддерживать, находясь в состоянии постоянной войны с христианским миром. Исламские богословы выработали доктрину, согласно которой не может быть вечного мира с христианами, но только война, прерываемая перемирием не более чем на десять лет. Ислам вел войну на уничтожение христианской цивилизации. Надо признать, что это была взаимная борьба на истребление. Начали мусульмане. Но далее разобраться уже было сложно. Две столь разные цивилизации не могли ужиться на одной земле. Но это борьба была не только на уничтожение, но и стремление двух разных систем овладеть умами языческих народов. В сражении за язычников оттачивалось не только военное мастерство, но и богословское. Достаточно вспомнить расцвет Багдадского халифата: искусство, литература, философия достигает небывалой высоты. Ученые Багдада постигали смысл человеческого Бытия. Два параллельных мира искали Истину. И упрекнуть в лицемерии их не подымится рука. Это был Ренессанс. Арабы по-своему несли культуру языческим народам; Восточный Рим, обновленный богословием Фотия, приходил в славянскую избу.
И славяне принимают христианскую весть, отвергнув мусульманскую. Славянину, с его образно-символическим мышлением, понятнее было христианство с Его иконопочитанием. Икона, кстати, являлась краеугольным камнем преткновения в христиано-мусульманских спорах. Ислам, как известно, отвергает Божественность Христа. Совершенно логично вытекает и отрицание иконы, показывающей таинство Боговоплощения. От иконоборчества к исламу один шаг. Фотий скажет: «Вы (иконоборцы) рождаете в своем уме непримиримую войну против Христа, и обнаруживаете её не прямо, а под видом иконы».
Чтобы победить ислам, необходимо было окончательно добить остатки иконоборчества. Этим и будут заниматься творцы Фотиева Ренессанса. Надо признать, что Отцы данной эпохи были не только богословами, но и прекрасными философами, лингвистами (как Кирилл и Мефодий), риторами, врачами и даже воинами.
Эпоха Фотия – это Возрождение преображенного человека. Вновь восстанавливается древняя иконопись, наполняясь новым духовным содержанием; возрождается философия, но не как явление античного мира, а как христианского новоэллинизма. Восстанавливается Академия. Но не философская Академия Платона, а великого богослова Средневековья Константина (Кирилла) Философа. В Академии возрождалась мысль, направленная на спасение человека. Не игра богов, но поселились в стенах первого высшего учебного заведения Европы размышления о Едином Боге; в сознании восстанавливается понимание того, что всякое человеческое действие направляется волей Провидения. Но не так как у Платона, который в своих «Законах» человека превращает в марионетку в руках богов. Для христианина сие недопустимо.
Академия возвращается к творениям Боэция, утверждавшего, что человек свободен и имеет право выбора. «Мысль Боэция можно выразить ещё и так: мы свободны в своем выборе, пока не выбрали, а когда уже выбрали, наша свобода перешла в необходимость, и канула в вечность. Но все-таки и возможность выбора, и способность управлять своими стремлениями у человека сохраняется, даже если то, что мы изберем и что пожелаем, заранее известно Богу, ибо от того, что кто-то наблюдает за моими действиями, они не перестают быть моими, а наблюдает за нами и опекает нас сам Бог, создавший нас разумными, а значит, и свободными по своему образу и подобию. Из всего этого следует, что человек предопределен к свободе, и поэтому сам творит свою судьбу, и ничто не может сделать его несчастным, если он живет по правде и творит добро» («Судьба и дело Боэция» Г.Г. Майоров).
Свободу и утверждали Отцы Фотиева Ренессанса. Эта была духовная свобода, ибо физически творцы Возрождения чаще пребывали не в архиерейских покоях, но в темницах и искушениях. Но на пути к свободе искушения неизбежны.
«Итак, надлежало, чтобы человек прежде был подвержен испытанию; ибо муж не искушенный, не испытанный не имеет никакой цены; и, чтоб, достигши совершенства путем испытания - чрез соблюдение заповеди, он таким образом добыл себе бессмертие, как награду за подвиг добродетели» (преп. Иоанн Дамаскин).
Известны преследования, которым подвергался патриарх Фотий. Анафема, предательство ближних, ссылки, темницы. Но не отступил от Истины Православия.
В 9 веке, казалось, Истина Христова победила. Но враг готовил новые нападения. С запада темной тучей надвигалась схизма. Западный Рим шел навстречу своей нравственной гибели, желая иметь ключи не только от небесного царства, но и земного.
Папа объявил себя наместником Христа. Большего абсурда придумать было невозможно. Оказывается, Христос нуждается, чтоб кто-то занимал Его место.
Папы, доказавшие свою преданность Православию, восславили римскую кафедру. Но их наследники думали не о Соборном единстве Церкви, но о власти земной. В ход пошла очевидная ложь. Вспомнили про Исидоровы декреталии, ложность которых была очевидна. Пипин и Карл Великий подарили курии целую область, что явилось ошибочным. В Средней Италии образовалось мощное теократическое государство с армией и флотом, постоянно пополняемыми европейским фанатиками.
Западный Рим все более вбирал в себя мир, который порабощал его. Рим восточный, подобно Закхею, пытался взобраться на Древо, чтобы увидеть Бога.
Глава 19
«Потом Иисус вошел в Иерихон и проходил через него. И вот, некто, именем Закхей, начальник мытарей и человек богатый, искал видеть Иисуса, кто Он, но не мог за народом, потому что мал был ростом, и, забежав вперед, взлез на смоковницу, чтобы увидеть Его, потому что Ему надлежало проходить мимо нее. Иисус, когда пришел на это место, взглянув, увидел его и сказал ему: Закхей! сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме. И он поспешно сошел и принял Его с радостью. И все, видя то, начали роптать, и говорили, что Он зашел к грешному человеку;
Закхей же, став, сказал Господу: Господи! половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо. Иисус сказал ему: ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама, ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» (Лк. 19: 1-10).
Новый Рим спустился с высот и принял Господа с Радостью. Церковь на Востоке жила и мыслила себя неотделимой частью Тела Христова, Его Любви, Свободы.
На Западе начинает формироваться несколько иная картина. Идея папской непогрешимости стала затуманивать головы западных богословов. Не обращали внимания и на слова императора Карла Великого, писавшего Льву III: «Мне предлежит с Божьей помощью, оружием отвне защищать Святую Церковь от нападения язычников и опустошений неверными и укреплять её внутри через признание католической веры. Вам, святой отец, предлежит, как Моисею, с поднятыми к небу руками укреплять вашей молитвой мое воинское служение».
Ясно расставлена власть цезаря и первосвященника. Но папы решили взять на себя функции государей. Они благословляли склоненные головы царей и решили, что эти цари должны беспрекословно слушаться их в делах управления. Короли становились марионетками в руках римских первосвященников. Но это явление можно было бы преодолеть, если бы не была навязана Церкви и обществу дискуссия об исхождении Святого Духа.
Этот спор возник тогда, когда были побеждены практически все опасные еретические учения и утвержден христологический догмат Церкви. Именно Карл Великий, так умно расставивший акценты в вопросах папской власти, поддержал мнение некоторых богословов, что Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, тем самым, кстати, вмешавшись в прерогативы духовенства (но западное духовенство все повернет так, что не император будет решать).
Такое решение было принято вестготскими епископами на соборе в Толедо, где была побеждена ересь Ария в 586 году. Понять готов вполне можно. Они отдавали честь Сыну, которого ересь Ария унижала. Но Карл и его богословы непременно требовали утвердить мнение испанцев. Отчего это произошло? Видимо от недостатка исторической памяти и богословского образования. Ни франки, ни германские племена практически никогда не участвовали в христологических спорах: их богословский уровень не позволял им этого делать. Карл очень хотел, чтобы его империя, которую он называл римской, была первой не только в военном и дипломатическом отношении, но и богословско-философском.
Исторический факт: Франция в девятом веке представляла собой образец варварства и невежества. И свою задачу творцы Каролингского Ренессанса видели в просвещении народа Истиной Христовой. Алкуин, Павел Диакон, Феодульф Орлеанский, Павлин Аквилейский создали уникальную школу христианского просвещения. Их цель: возродить образ Божий в каждой христианской личности Западно-Римской империи.
Но это возрождение проходит на той исторической почве, где не было твердой вероисповедной закваски. Кроме того, многие богословские утверждения в латинском языке звучали несколько двусмысленно, которым вчерашние варвары владели не совершенно. Богословы Запада стали позволять себе толковать церковные формулы, давно уже принятые на Вселенских Соборах.
Выкованные в борьбе с ересями, греки и христиане Востока в каждой ошибке западных богословов видели затаенный смысл и дьявольскую прелесть. И потому осторожно относились к сказанным словам и определениям. И, кстати, папа Лев III поддержал Отцов Востока. Когда Карл Великий приказал изменить Символ Веры, римский первосвященник запретил изменять текст Символа и даже приказал выбить дощечки с текстом Символа и прибить их в Храме Св. Петра в Риме. Это решение папы Льва католическая церковь почему-то не любит вспоминать, особенно, когда вопрос касается непогрешимости римских первосвященников.
Интересное суждение, посвященное вопросу о Филиокве, находим у Алексея Лосева, специально написавшему по данной проблеме сочинение. «В указанном только что сочинении я утверждаю, что исхождение от двух ипостасей предполагает какое-то существенное тождество этих первых двух ипостасей в одном из самых существенных пунктов. Тождество это, однако, согласно общецерковному учению, не может быть проведено до полного их слияния. Должна уступить какая-нибудь из двух ипостасей. Если представить себе, что первенство здесь принадлежит Отцу, то это будет значить, что изводящее, порождающее, сверхсущее начало будет выше слова, смысла, идеи, т.е. что момент отцовства превратится в некий агностический принцип, который дуалистически будет противостоять всему осмысленному и оформленному. Если же в этом объединении Отца и Сына будет превалировать вторая ипостась, в ущерб первой, то это будет значить, что на первый план выпирается оформленное, словесное, смысловое начало: и момент порождающего, сверх-смыслового лона будет принижен и отодвинут. Такую смысловую сферу, которая не уходит корнями в сверх-смысловое лоно, называют рационалистической.
Итак, Filloque есть или агностицизм или рационализм, возникающий на почве стремления усвоить человеку самостоятельность его внутреннего субъективного устроения и отнять ее у Бога, так что Божество, при всем своем христианском противостоянии твари, необходимым образом получает субординационную структуру, т.е. ту, которая свойственна пантеистическим системам, где нет раздельности твари и божества и где несовершенство твари приходится обосновывать в самом божестве, делая в нем иерархийные подразделения. Католицизм не есть, конечно, пантеизм, но в своего не пантеистического Бога он вносит пантеистическое строение, откуда и получается, что Дух Св. ближе к твари и ниже первых двух ипостасей, так что волей-неволей приходится производить дробление в пресвятой Троице на первые две ипостаси, с одной стороны, и на третью, с другой.
Итак, католицизм впадает в формально-логический агностицизм, где есть сущность и принижено явление этой сущности, или в рационализм, позитивизм, где есть явление, но сущность не оплодотворяет этого явления, так что оно превращается в мертвую схему. Ни там, ни здесь, очевидно, нет, собственно говоря, и никакой сущности, и никакого явления, и никакого проявления сущности. Этому противостоит чисто диалектическая православная точка зрения, которая 1. признает существенное своеобразие каждой ипостаси, не внося никакого субординационизма и признавая их абсолютно равночестными, и которая 2. в силу этого своеобразия ипостасей утверждает, что Дух Св. не может находиться в одинаковых отношениях и к Отцу и к Сыну. От Отца он «исходит», как и в физических вещах их реальная жизнь зависит прежде всего от того, чем собственно, какою именно вещью является данная вещь. Но от Сына Он не может исходить, так же как и в физической вещи ее реальная жизнь не может зависеть от ее структуры подобно зависимости от самой вещи. Лучше всего взять аналогию с растением. Сказать, что реальная жизнь данного растения зависит в одинаковой мере от семени и от его анатомического строения, – можно, но только если не придавать этим словам серьезного значения. Явно, что жизнь исходит из семени и корней, а не от строения дерева, вернее же от того жизненного заряда, который заложен в семени. Сказать же, что жизнь растения происходит как от семени, так и от его структуры, это значит или принизить и лишить субстанциальности структуру растения – тогда получится агностический дуализм между самим растением и его живыми силами, – или лишить субстанциальности эту самую живую силу, и тогда – получается только одна фактическая структура растения сама по себе, т.е. обнаружится рационалистический механизм и позитивизм. Дух Св. исходит от Отца. Но исходить от Сына значит исходить из Слова, из Разума, т.е. это значит уже не просто исходить, но выводиться, быть выведенным. Растение, конечно, происходит из семени, но его невозможно разумно вывести из него».
Что же все-таки произошло с Римской Церковью? Отчего она соглашается с нововведениями Карла? Ответ, видимо, лежит в исторической плоскости. Негатив был заложен, когда папы стали опираться на лжеисидоровы декреталии. Но более всего, как это ни странно, на решения пап повлиял тот факт, что в течение многих веков Римская кафедра непоколебимым столпом стояла среди еретических учений, оставалась верной Кафолической истине, даже тогда, когда весь Восток был погружен в страшную иконоборческую ересь. Уверенность в своей правоте привела пап к тому, что они считали себя вправе видоизменять решения вселенских Соборов. Они были убеждены, что, так как они наследники Апостола Петра, то всякое их решение есть решение Апостола Петра, что представлялось выше всякого собора.
Но самое интересное заключено в том, что папы, ревниво относящиеся к решениям светской власти, в вопросе Филиокве принимают кесарево решение. Ни один император Рима не мог изменить вероисповедание: такое просто немыслимо на Востоке.
На Западе это произошло. Дошло до того, что римский епископ считал себя вправе судить другого епископа, чего не допускал Древний Устав Церкви. Властолюбие пап стало переходить все пределы. Но на них по-прежнему смотрели, как на столпов веры. Западный мир в силу своей широкой богословской невежественности не мог противостоять каноническим нарушениям. Уход от канона неизбежно приводил элиту западного общества (а таковыми являлось священство) не к мудрому священнодействию, но мирской суете. Ситуация же, сложившиеся в светском обществе, в её нравственной сфере, была ужасная. Причем, не оправдывая Восток, надо говорить, что и там происходили крайне негативные явления. Короли, императоры выглядели подчас нравственными уродами, но, в отличие от Запада, восточная цивилизация обладала нравственным иммунитетом, было сильно развито личностное начало и острое чувство христианской справедливости. Восток бурлил, если видел явное проявление зла.
Западный мир не имел столь длительной христианской истории. Христианская цивилизация Западной Европы в основном состояла из новообращенных. Сцепить этот варварский германский мир мог только авторитет Рима, обаяние которого для варваров было запредельно велико. Четыре века прошло, как прекратило свое существование Западно-Римская империя, но Карл Великий провозглашает себя не императором франков, но Рима.
Рим представлялся варварскому миру светильником, откуда распространяется сияние правды и закона. Это было объективно. Римская Церковь стояла на крови мучеников и великих святых, в её фундаменте – Апостолы Петр и Павел.
Кроме того, папы последовательно утверждают верховную власть престола Св. Петра, которому Господь вручил ключи от рая. Епископы Рима не обращали внимания, что это право было дано лично Петру (к тому же не будем забывать, что Петр, порой, совершал ошибки, которые исправляла Церковь, соборным гласом которой был Апостол Павел), но не конкретно им. К тому же право вязать и решать грехи получили все Апостолы без исключения, поэтому претензии пап были смехотворны. Но римская курия сумела убедить, подпавший под обаяние варварский мир, что только у неё право на вечную жизнь, право на духовное водительство вселенной.
Возможно, что таковое водительство для варварского мира было спасительно. Грубый варвар склонял голову перед Святой и Католической Церковью, становился христианином и обладателем нравственного мерила. Папы жестко вели борьбу за свою паству, требуя исполнения своих постановлений. Папы не боялись отлучать от Церкви даже королей и императоров (случай с императором Лотарем, которому не был разрешен развод, весьма показателен), если они позволяли себе отступать от канона. Личность папы Николая тому подтверждение.
Девятый век дал миру несколько твердых и решительных пап, готовых жизнь и имущество положить за каноны Римской Церкви. К сожалению, эти каноны стали все более отходить от оросов Вселенских Соборов, но папы в девятом веке еще представляли всю Полноту Вселенской Церкви.
С одной стороны это вселяло надежду на исправление, но с другой – папы принимали новые законы, которые фактически превращали христианскую цивилизацию в полуварварскую. Достаточно указать на странное решение, лишающее мирян право причащения Крови Христовой. Народ Божий по велению пап был разделен на обыкновенных и необыкновенных (прямо как в теории Раскольникова из романа Федора Достоевского). Духовенство получило право полного причастия, потому что оно свое и ближние Богу, а миряне – это чада греха, т.е., выражаясь по-польски быдло.
Таким образом, был уничтожен смысл прихода Христа на землю. Как известно, человек, не совершивший причащения Телу и Крови Христа, Царствия Божия не наследует.
Это произошло объективно. Западный мир был настолько варваризирован, что римская церковь пыталась оградиться от вторжения в Алтарь людей, малознакомых с христианством. Но в итоге произошло то, что этот мир оставался варварским, лишь называясь христианским. К тому же, светская власть хотела видеть на епископских кафедрах послушных себе людей. Получалось, что не духовенство образовывало мир, а мир, лежащий, по слову Апостола, во зле, развращал тех, кто был призван учительствовать и священнодействовать.
И вот уже и на римской кафедре встречаются недостойные люди. Даже дошло до того, что в 855 году римский престол занимала папесса Иоанна (хотя, надо признать, сведения об этом противоречивы). Отсутствие достоинства у духовного лица приводила к страшным нравственным перекосам. Как можно было говорить о непогрешимости, если епископскую кафедру занимал погрязший в грехах человек. Он уже не о Божьем думал, его волнует власть как таковая. Когда-то император Восточного Рима Василий I считал, что государство – это тело, а Церковь – душа. Все вместе это Храм Божий, в котором царствует Симфония. Но папа Рима требовал подчинения себе. Однако управлять может только просветленный духовно человек. Отступления же римской курии от решений Вселенских Соборов неизбежно приводило к тому, что престол Св. Петра стали занимать люди, для которых политическая необходимость будет важнее, чем Свет Христов.
Церковь призвана просвещать и спасать любовью, а не поджигать огонь инквизиции, обращая варварский мир к Христу огнем и мечом. Церковь не должна возлагать на себя цезаристские обязанности, что может уничтожить Её сущностно.
Именно так понимали служение Церкви на Востоке, где папацезаризм не прижился, несмотря на цезаропапизм некоторых императоров. Василевсу воздавалось должное как Помазаннику Божьему, но не более. На Востоке это был человек, завтра могущий оказаться не в царских чертогах, но в монашеской келии, что часто и происходило.
К тому же власть развращает, и потому тот, кто брал на себя власть цезарей неизбежно приходил к решениям, противоречащим Нагорной Проповеди Христа. Патриархи Востока это знали, и не взваливали на себя это ярмо. Они были независимы и свободны в своей апелляции к Закону Христову, если светская власть нарушала канон.
Патриархов преданных Христу низлагали, ибо мир лежит во зле. И они об этом помнили, призывая думать не о временной жизни, но о вечной. И эта твердость имела успех. Цари склонялись перед исповеданием святых патриархов, ставших путеводительными звездами, сияние которых освещало общество христиан, участвующих, без деления на разряды, в Евхаристической Тайне, в которой каждое движение Бога и человека сопровождается внутренней любовью ко всему сущему.
Закхей готов отдать ради Господа все имение свое, дабы только Христос вошел под кров его дома. Так поступали святые патриархи, жертвовавшие не только имением своим, но и жизнью. Не величие кафедры их волновало, но Истина Христова, Которой они были призваны служить. Пример Св. Игнатия и Фотия показателен.
Так было угодно, что они дважды занимали патриаршую кафедру Константинополя. Их постоянно пытались натравить друг на друга недобросовестные люди, но их искренность, способность к прощению, их нелицемерная любовь побеждали врагов и угашали самую страшную ярость. Эти два патриарха боролись как против папизма, так и против цезаризма. В девятом веке это было борьба против двух зол, выбор между которыми неприемлем.
Св. Игнатий известен в истории своей бескомпромиссностью, праведной и святой жизнью. Будучи сыном императора Михаила Куропалата, Св. Игнатий начинает восхождение на патриаршую кафедру с монашеской келии, тверда исповедуя Православие, беспощадно обличая иконоборческую ересь. Став патриархом, он не совершал реверансов в сторону Императрицы Феодоры и ее брата кесаря Варды: он жестко критикует их неправомерные поступки, причем делает это не в царских покоях только, но и Храмах Божьих (патриарх открыто не допустил к причастию кесаря Варду за его развратную жизнь). Игнатий хвалит верность царицы Православию, но не может не обличать её слабости, слабости её сына Михаила, прозванного пьяным. Но вместо исправления власть ополчилась на Святого. Предлог был в каноне. К сожалению, Св. Игнатий был поставлен патриархом без собора, настолько очевидна была его праведная жизнь, что посчитали, что в этом нет надобности. Однако этой ситуацией воспользовалась царственная семья. Был созван собор, на котором Св. Игнатий был низложен. И патриарх подчинился, потому что нарушение канона, установленного Святыми Отцами, непозволительно даже святым (какая разница с западным Римом!).
Новым патриархом был избран Фотий, человек исключительной порядочности, гениальный философ и богослов. Фотий не желал быть патриархом в той щекотливой ситуации, которую создал кесарь Варда. Но Церковь не могла оставаться без Святителя.
Впоследствии Фотий писал: «И не испытав, на самом деле, я чувствовал себя недостойным архиерейской и пастырской должности; в то же время смущало меня ожидание неприятностей, ныне обуревающих мою душу. Я плакал, умолял, употреблял все меры, чтобы отклонит избрание, умоляя, чтобы пронесли мимо меня чашу многих и многообразных забот и искушений. Поэтому так я упорствовал, когда влекли меня к принятию священного сана».
Действительно, сенатору, начальнику царской гвардии сан патриарха преподносил проблемы на блюде. Но Бог дал столько мин, сколько дал.
«Когда же они слушали это, присовокупил притчу: ибо Он был близ Иерусалима, и они думали, что скоро должно открыться Царствие Божие. Итак сказал: некоторый человек высокого рода отправлялся в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться; призвав же десять рабов своих, дал им десять мин и сказал им: употребляйте их в оборот, пока я возвращусь. Но граждане ненавидели его и отправили вслед за ним посольство, сказав: не хотим, чтобы он царствовал над нами. И когда возвратился, получив царство, велел призвать к себе рабов тех, которым дал серебро, чтобы узнать, кто что приобрел. Пришел первый и сказал: господин! мина твоя принесла десять мин. И сказал ему: хорошо, добрый раб! за то, что ты в малом был верен, возьми в управление десять городов. Пришел второй и сказал: господин! мина твоя принесла пять мин. Сказал и этому: и ты будь над пятью городами. Пришел третий и сказал: господин! вот твоя мина, которую я хранил, завернув в платок, ибо я боялся тебя, потому что ты человек жестокий: берешь, чего не клал, и жнешь, чего не сеял. Господин сказал ему: твоими устами буду судить тебя, лукавый раб! ты знал, что я человек жестокий, беру, чего не клал, и жну, чего не сеял; для чего же ты не отдал серебра моего в оборот, чтобы я, придя, получил его с прибылью? И сказал предстоящим: возьмите у него мину и дайте имеющему десять мин. И сказали ему: господин! у него есть десять мин. Сказываю вам, что всякому имеющему дано будет, а у неимеющего отнимется и то, что имеет;
врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною. Сказав это, Он пошел далее, восходя в Иерусалим» (Лк. 19: 11-28).
Каждому Господь дарует по его дарованию. На Западе бытует утверждение, что, если бы не Фотий, то не произошел бы раскол Полноты Церкви. Папа Николай считал, что нельзя было ставить Фотия патриархом, так как он прошел семь степеней священства за сутки. Формально папа был прав. Но дух канона гласит, что епископом может быть муж праведной и святой жизни, в чем Фотию католики не отказывают.
Причина раскола, конечно же, не в Фотии. Западный Рим стал задавать вопросы, на которые уже давно были даны ответы в творениях Великих Каппадокийцев, Афанасия Александрийского, Иоанна Златоустого и закреплены в Оросах Святых и Вселенских Соборов.
Восток сотни лет бурлил в огненных еретических котлах. Но в этом огне билась мысль, выковывалась православная Истина. Диалектика Православия была настолько крепка, что отступление от неё виделось безумием. Православие, как вероисповедание, есть религия Неба. Земные глаголы не для неё, где обстоятельства и выгоды способны уничтожить путь к Истине. Бог выше обстоятельств, и потому Православие выше земных домыслов, оно обращено к духоносному. И именно о Духе Святом и будет фундаментальный спор с Западом у Востока.
«Неясности» в Евангелии стали трактовать по-человечески представители Римской Церкви. Первые шаги отступления начались ещё в иконоборческие времена. На Западе к иконе относились не как к образу, действуемому в Церкви, но как к учебнику, научаемому христианской жизни. Данное отношение было свойственно многим западным Отцам, в том числе и Григорию Великому. Но следует помнить, что высказывания Отцов зачастую зависят от остроты богословского вопроса. В древней Церкви икона не выступала в качестве спора, поэтому частные мнения Отцов Церкви воспринимались спокойно, как часть богословской истории Церкви. Этот вопрос назрел, когда были завершены основные христологические споры и он, что было крайне важно, был решен мирно в соответствии с Оросом седьмогоВселенского Собора, который подписали и легаты римского папы.
Но в девятом веке будет поднят фундаментальный вопрос, о котором уже упоминали выше, исхождения Святого Духа. Архитектор вселенной, искушавший в пустыне Христа, не победивший Его Церковь в споре о Втором Лице Святой Троицы, наносил удар по Лицу Третьему – Духу Святому. Удар был расчетливый. Ветхому Риму предлагалась высшая церковная власть в ойкумене. Чтобы ее закрепить, необходима была идея, способная весь мир объединить вокруг Рима. Таковой идей и было Филиокве.
И дело было не столько в исхождения Святага Духа, сколько в праве изменять Символ Веры. Ветхий Рим присваивал себе возможность распоряжаться решениями Соборов по своему усмотрению, потому что за него тысячелетняя верность Св. Евангелию; Римская Церковь признавала себя непогрешимой, папа официально провозглашался наместником Христа. Этимология слова наместник означает нахождение на месте Христа, т.е. слово наместника приравнивалось к слову Бога. Вывод простой: всякий не повинующийся воле наместника есть противник Богу. Собор в таком случае тоже уже не мог быть авторитетом. Такая идея могла зародиться только на варваризированном Западе.
Восток, в отличие от Запада, твердо держался Предания Святой Церкви. Причем никакой император не мог изменить даже буквы в тексте Символа Веры. В шестом веке такую попытку пытался совершить Юстиниан. Но Собор твердо отклонил претензии Василевса прибавить к Деве Приснодева, хотя это была и есть фундаментальная правда. Отклонил потому что решение Второго Собора налагало прещение на любые изменения, пусть и самые благие. Восточные Отцы знали, что за них все Святоотеческое Предание и потому не боялись и царского гнева.
Варварский же Запад склонился перед скипетром Карла Великого, который изменял Символ по политическим соображениям, стараясь привлечь на свою сторону испанскую церковь. Папы же после смерти Карла, стали на себя примерять кесареву порфиру, становясь, как было сказано выше, непогрешимым авторитетом (хотя еще Григорий Двоеслов, папа Рима (590-604г.г.) предупреждал об этой опасности своих восточных собратьев).
И именно Фотий и его собрат Св. Игнатий будут стараться вернуть пап на путь Истины. Они добьются того, что легаты Римской церкви подпишут определение Собора, который состоялся в 879-880 годах, гласившее: «Если кто, в такую крайность безумия, дерзнет излагать другой Символ […] или сделает прибавку или убавку в Символе, преданном нам Отцами Святого Вселенского Никейского Собора […] анафема да будет».
Найден ещё один ответ, почему западный мир отошел от Истины – безумие. Одно отступление неизбежно рождало другое. Против этого яростно сражался Фотий, пытаясь спасти Римскую Церковь. Эта попытка спасения вызывает у безблагодатного духовенства Запада просто-таки приступы бешенства.
Вернувшись домой, легаты Рима, оказавшись в безблагодатной обстановке, вместо того, чтобы беспощадно разоблачать и обличать склоняются перед непогрешимым папой, объявленного владыкой мира. Западный мир забыл слова Апостола Павла, что Бог «все покорил под ноги Его (Христа) и поставил его выше всего, главою Церкви, которая есть тело Его» (Еф. 1: 22-23). Ставил ли Господь себе наместника? Ответ в словах Самого Христа: «Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствую над ними, и вельможи их властвуют над ними. Но между вами да не будет так; а кто хочет быть большим между вами, да буде вам слугой; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Мрк. 10: 35-44).
Хорош слуга, утверждающий приговоры инквизиции и отправляющий еретиков на костры. Хорош раб, когда приходящие к нему, падают ниц, чтобы облобызать его грязную туфлю и воскурить фимиам, как Богу.
Такого фарса Восток с его обостренным поиском Истины принять не мог. Буйное же варварство Запада вводили в Церковь с помощью слов Св. Петра: «Ты – Петр, и на сем Камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют Её» (Мтф. 16:18-19).
Но что это за камень? Два великих святых Востока и Запада отвечают. Иоанн Златоуст в 53-й Беседе на Евангелиста Матфея говорит: «На сем камне Я создам церковь мою, т.е. на вере исповедания. А в чем состоит исповедание апостола? Вот оно: Ты – Христос, - Сын Бога Живаго». Блаженный Августин во втором трактате на первое послание Иоанна Богослова пишет: «Что означают слова: созижду Церковь Мою на сем камне? Они означают: на сей вере, - на словах: Ты Христос, Сын Бога Живаго».
Два великих светильника Божия одинаково понимали слова Спасителя. И это было понимание всей Церкви. Никогда апостол Петр не понимался главой Церкви.
Действительно, Христос дал Петру власть «пасти Агнцев Моих», чтобы он, обратившись, привел христиан не к самому себе, но к Учителю – Христу.
Наконец история Церкви свидетельствует, что на Апостольском Соборе в Иерусалиме председательствовал не Петр, но Иаков, брат Господень. Петр же воспринимался как равный среди равных. Например, трудно представить послушание Апостола Иоанна Богослова Римскому епископу, преемнику Петра. К тому же известно слово Христа: «А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель – Христос, все же вы братья, и отцем себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, который на небесах» (Мф. 23:8-9).
Западный же мир своим отцом стал называть римского папу, который считал себя наследником Св. Петра.
Но спорен вопрос и римского епископства Петра, которого Господь послал к обрезанным, а Павла к необрезанным. К тому же непонятно почему один епископ получал власть над другим, когда древние соборные правила такого права никому не предоставляли. Но даже если следовать логике католиков, претендующих на вселенское господство римского престола, то такого права Ветхий Рим не имел совершенно. Шестое правило I Вселенского Собора гласит: «Да хранятся древние обычаи, принятые и в Египте, и в Ливии, и в Пентаполе, дабы Александрийский епископ имел власть над всеми сими. Понеже и римскому епископу сие обычно. Подобно и в Антиохии, и в иных областях да сохраняются преимущества церквей».
Т.е. римский папа ставился в один ряд с областными епископами. А Второй собор третьим правилом приговорил: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по римскому епископу, потому что град оный есть Новый Рим».
Таким образом, епископ Нового Рима уравнивался в чести с Ветхим. Четвертый вселенский Собор 28-м правилом постановил: «Определяем и постановляем о преимуществах Святейшей церкви Константинополя, Нового Рима. Ибо престолу ветхого Рима отцы прилично дали преимущества, поелику то был царствующий град. Следуя тому же побуждению, и сто пятьдесят боголюбезнейшие епископы предоставили равные преимущества святейшему престолу Нового Рима, праведно рассудив, что град, получивший быть честь быть градом Царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет вторым по нем». И 36-е правило Шестого Вселенского Собора гласит: «Определяем, да имеет престол Константинопольский равные преимущества с престолом древнего Рима и, якоже сей, да возвеличивается в делах церковных, будучи вторым по нем; после же оного да числится престол великого града Александрии, потом престол Антиохии, а за сим престол града Иерусалима».
Итак, у Рима первенство чести, но равенство власти. К тому же никто не вправе был вмешиваться в дела областных епископов. Очень важное 8-е правило III Вселенского собора: «Да соблюдается и в иных областях и повсюду в епархиях; дабы никто из боголюбезнейших епископов не простирал власти на иную епархию, которая прежде и сначала не была под рукою его, или его предшественников; но аще кто простер и насильственно какую епархию себе подчинил, да отдаст оную: да не преступаются правила отец, да не вкрадывается под видом священнодействия надменность власти мирския». Последние слова папам надо бы на ночь читать, чтобы не забывали, что власть духовная и светская вещи суть разные.
Внимательно следует читать и 139-е правило Седьмого Вселенского Собора, запрещающее обращаться за епископским судом в Рим, если того не желают областные епископы.
Таким образом, можно говорить о самовольном присвоении папами несвойственных им прерогатив первосвященника, которыми обладает только «единый вечный первосвященник, Господь наш, Иисус Христос» (Евр. 7: 23-24, 28).
Апостол Павел пишет, что Он «может всегда спасать приходящих через Него к Богу, будучи всегда жив, чтобы ходатайствовать за них» (Евр. 7:26).
И далее развенчивание глупейшего мнения о папской непогрешимости. Ибо непогрешимость свойственна только Богу и Телу Христову – Церкви, которая, по словам Апостола Павла, есть «столп и утверждение Истины» (1. Тим. 3:15).
Можно с уверенностью утверждать, что спор Фотия и папы Николая носил не личностный характер, но это было стояние цареградской кафедры за Истину, выстраданной в многовековой борьбе с ересями. Папы же, отвергая постановления Церкви, реально впадали в безумие. И «в лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху, ибо Святой Дух премудрости удалится от лукавства и уклонится от неразумных умствований и устыдится приближающейся неправды» (Прем. Соломона, 1:4-5).
Глядя на Николая создается впечатление, что он яростный борец за соблюдение Святоотеческих канонов. Он считает неправедным избрание Фотия, называет его неофитом, недостойным епископского достоинства. Но это ложь. Не может быть неофитом внук и племянник святых исповедников. Николая не это на самом деле волнует. Он спорит за юрисдикцию. Уступили бы ему Иллирик, единообразие латинского языка в богослужении, и не волновало бы, кто занимает кафедру в Константинополе.
Папа требовал подчинения своим правилам, отвергая всякую самобытность идущих к Христу народов. Поэтому суть конфликта заключалась в выборе между свободой и рабством.
Ветхий Рим нес миру закон, Новый – Благодать. Дух Божий дышит и живит, где хочет и где пожелает. Нет, - восклицает папа, - только в сфере моей юрисдикции.
Бред и паранойя, основанные на тщеславии и непогрешимости. Папа напоминал юношу, который говорил Господу, не стесняясь, о своей праведности. Но ему надо было быть мытарем, просящим у Христа прощения. Папа мнил себя ключарем Царствия Божия, и даже стыда юноши у него не было, который ушел от Бога опечаленный, ибо сердце его принадлежало Мамоне. Папы покинули так же Бога, но у них не хватило смелости юноши и они продолжали прикрываться именем Христовым, пытаясь служить двум господам.
Это служение было принципиально невозможно. Приходилось делать выбор. И латинский мир его сделал. Этот мир уходил от Полноты Церкви, как уже говорилось выше, в силу своей варваризации, что не могло не сказаться на психофизическом типе западного человека. Особенно это сказывалось в отношении к иконе, что в восьмом-девятом веках стало фундаментально определять взаимодействие Востока и Запада.
Когда шел спор об иконе, то для Востока – «это были вероучебные споры, которые привели к углублению и определению вероучения, настоящие этапы догматического развития. Запад же, не знавший таких споров, не придал им большого значения и увидел в них не подлинно догматическое развитие, а лишь дисциплинарную меру, утверждение почитание икон, не учитывая по существу их догматического значения» (Гию ле М.Ж. «Дух русского и греческого православия». Париж. 1961 г.)
Это, кстати, сказал представитель западного мира.
Действительно, различие Востока и Запада проходило и в области психологии. Вероисповедание Востока, его пылкая борьба за икону латинским миром не понималась совершенно. В иконе видели только педагогическое воздействие, не осознавая содержательную сущность образотворчества. И хотя Рим и вязался в спор, «однако он никогда не следовал за востоком в богословской аргументации и не ощутил всех последствий византийского богословия об иконах и всего того, что было с ним связано» (О. Георгий Флоровский). На западе только в двадцатом веке наблюдаем проблески сознания. Римокатолик Даниэль Ропс напишет: «Икона дает западным людям понятия о том, за что в действительности боролись в этом «споре об иконах», который до крови раздирал византийский Восток в течение стольких лет и который представляется им, как они его видят, столь пустым, столь ничтожным. Возможно ли, чтобы люди убивали друг друга ради того, чтобы знать, имеют ли они право изображать Бога и святых. Но в действительности дело было не в этом, а в споре, предметом которого были высшие данные веры. Если икона неизменная, нетленная икона, является своего рода «типом» несказанной реальности, то не значит ли отказаться от неё – тем самым отрезать себя от этой реальности».
Итак, в результате иконоборческого противостояния рождался новый тип христианства, опирающийся на икону и считавший её частью Сущего, Которое есть неотъемлемое, составляющее в человеке образ и подобие Божие.
Запад прошел мимо утверждения Божественного Образа. Он лишь следовал закону. Отсюда неизбежное пренебрежение к формирующимся национальным культурам, к личностным началам в человеке.
Это особенно выражалось в отношении языка. Папы требовали, чтобы богослужение велось на четырех языках: еврейском, арамейском (на котором говорил Христос), греческом и латинском. Но реально в условиях Европы богослужение проводилось на двух языках империи: греческом и латинском. Там, где церкви подчинялись римской юрисдикции, единственным языком выступал латинский.
Данное положение казалось папам идеальным, давало возможность объединить людей в единую историческую общность, в единую христианскую цивилизацию. Но это благое пожелание объективно нивелировало национальные культуры. И не зря Дух Святый сошел на Апостолов, после чего они заговорили на разных языках. Именно право народов говорить на своем родном языке отстаивал Фотий, которого проклинал собор 867 года, почему-то называемый на Западе Восьмым Вселенским.
Патриарх Фотий страдал за право быть свободным и самобытными (семь лет по наущению папы его держали в темнице, предавая унижениям и оскорблениям). В девятом веке еще находились в Риме люди, понимавшие это и на Соборе 879-880 г.г., признавшие достоинство Фотия. Вчитаемся в документы: «Я (первый легат папы, Павел, епископ Анконский) признаю почитаемого Фотия законным и канонически избранным патриархом и согласно папских писем и коммонитория заявляю, что нахожусь в общении с ним. Одновременно я осуждаю и анафематствую собор, бывший против него в Константинополе (восьмой вселенский), так же как и все, что было сделано против него при Адриане. Кто отрекается от него – отделяется от Церкви. Кроме того, я признаю Второй Никейский Собор Седьмым Вселенским».
Современный католический богослов аббат Ф. Дворник признает, что именно Фотий восстановит единство Церкви. Но, несмотря на отдельные проблески Истины, высвечивавшиеся из Рима, западная половина Церкви пошла уже дорогой земного существования. Восток же продолжал жить по законам космического Бытия.
Это стало отражаться и в искусстве, и в храмостроении, и в архитектуре. Византийский мир становится менее античным, вписываясь в текст христианской цивилизации. Во многом, благодаря деятельности святых Игнатия и Фотия, в Восточном Риме стал изживаться цезаропапизм. Император буквально ежечасно должен был представлять своим поданным свидетельство своего православия, соглашаясь на симфонию властей (хотелось ему этого или не хотелось). Это была эпоха, когда нравственный авторитет Церкви был столь велик, что преступить его казалось невероятным. Это не значит, что императоры не совершали преступлений. Совершали! Но вынуждены были склоняться перед авторитетом Церкви.
В 969 году был вероломно убит император Никифор Фока. На следующий день Иоанн Цимисхий направляется в Святую Софию, что возложить на свою главу корону. Но патриарх, этот голос Церкви, не пускает Иоанна в Храм. Если бы это произошло сто лет до этого события, то, видимо, произошло бы с патриархом, как со святыми Игнатием и Фотием (изгнали бы с кафедры). Но шел Х век, и будущий император просит прощение и дает слово наказать виновных, отослав их на дальние острова, а неверную жену Никифора, Феофано, отправляет в далекую Армению. Иоанн так же обещает править вместе с юными василевсами Василием и Константином. Только после этого он был коронован.
Данный факт подтверждал высокий нравственный авторитет Церкви, которая действительно являлась голосом Бога, истинным Посланником Христа Духа Святага.
Восток находил симфонию, мучительно, но находил. Западный мир весь в противоборстве императорской власти и папской. Все Средневековье прошло в этой борьбе.
Восток же ясно определил, что глава – Христос. И это будет отражаться в храмовых фресках. На византийских иконах появляются коленопреклоненные императоры. Христианство Востока становится не только исторической цивилизацией, но догматической. Т.е. канон воплощается в реальность бытия. И в этой догматической реальности активное участие принимают Василевсы. Достаточно указать на Константина Порфирогенета, писавшего не только светские, но и религиозные сочинения.
Вхождение в реальность Божественного Бытия не могло не отразиться на внутреннем мире восточного римлянина, который стал внимательно наблюдать свой духовный путь, так похожий на крестовокупольное восхождение к Небу. Византийский Храм принимает форму куба, увенчанного куполом. «Такой храм является идеальной формой выражения в архитектуре основ православного литургического мышления. В противоположность архитектуре классической, которая, исходя из внешнего, шла к внутреннему и придавала содержание форме, православная архитектура исходила из содержания, придавая ему форму, идя таким образом от внутреннего к внешнему» (Леонид Успенский).
Происходило внутреннее перерождение человека, неизбежно проявляемое вовне. Таковому уже не страшно гонение, унижение и оскорбление, ибо духовный путь совместился с Христом, с Его Правдой, выраженной в Церкви, глава которой, творящий сущее, Сын Божий.
«И когда приблизился к Виффагии и Вифании, к горе, называемой Елеонскою, послал двух учеников Своих, сказав: пойдите в противолежащее селение; войдя в него, найдете молодого осла привязанного, на которого никто из людей никогда не садился; отвязав его, приведите; и если кто спросит вас: зачем отвязываете? скажите ему так: он надобен Господу. Посланные пошли и нашли, как Он сказал им. Когда же они отвязывали молодого осла, хозяева его сказали им: зачем отвязываете осленка? Они отвечали: он надобен Господу. И привели его к Иисусу, и, накинув одежды свои на осленка, посадили на него Иисуса. И, когда Он ехал, постилали одежды свои по дороге. А когда Он приблизился к спуску с горы Елеонской, все множество учеников начало в радости велегласно славить Бога за все чудеса, какие видели они, говоря: благословен Царь, грядущий во имя Господне! мир на небесах и слава в вышних! И некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: Учитель! запрети ученикам Твоим. Но Он сказал им в ответ: сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк. 19: 29-40).
Камни возопиют, если умолкнет голос Православной Церкви. Что, слава Богу, принципиально невозможно, ибо глава Её не папа, но Христос. Он, в мире и славе, шел и призывал народ к покаянию и новой жизни. Так Восточный Рим, благодаря деятельности Фотия, обратил пристальное внимание на свое внутреннее духовное устроение.
Потрясенный поступью Сына Божьего, человек захотел изобразить эту величественную поступь, но изобразить так, чтобы потом наступило благоговейное молчание. Вот что говорил Св. Фотий на освещение крестовокупольного храма в Царьграде, увенчанного Образом Христа: «Он как бы обозревает землю, обдумывая её устройство и управление её. Художник хотел таким образом формами и красками выразить попечение Творца о нас. В парусах множество ангелов составляют стражу своего Царя. В апсиде над престолом сияет Божья Матерь, воздевая за нас свои пречистые руки как заступница. Сонм апостолов и мучеников, пророков и праотцев, в своих образах, наполняет и украшает храм».
Рождалась новая роспись, рождался новый византийский чин. Империя наконец-то становилась православной во всех своих сословиях. В каждом доме отражалось соборное единство. Вокруг Христа, запечатленного в куполе и Богоматери в апсиде, собирается небесная и земная Церковь. Человек, ангелы небесные, звери, - вся природа Вселенной объединяется в Единый Храм Божий; весь космос вмещается под своды византийского Храма, Который есть образ восстановленного единства, нарушенного грехопадением
Космосу Церкви, как Телу Христову, принадлежит все мироздание, которое после воскресения Христа становится причастным Его прославлению и подчинено Его власти. «Дадеся Ми всяка власть не небеси и на земли» (Мф. 28:18). «Земля проклятая (Быт. 3:17) становится землей благословенной, начатком новой земли под новым небом» (Л. Успенский).
Восточный мир настраивался на космическую мелодию Божественного Бытия, смысл которого заключался в обожении человека. Потрясенный Божественной мелодией православный мир вошел в Литургию, где реально совместились действие Бога и человека. Литургия, т.е. общественное богослужение наполняется глубоким сакральным смыслом реального Богобытия. Проповедь, доселе главное действующее лицо литургии, становится равной взаимодействию Бога и человека. Литургия приобретает большую насыщенность, появляется «Херувимская Песнь» и «Достойно есть». Православный человек стал воспринимать общественное богослужение не как подготовку к вечной жизни, но как саму жизнь, жизнь в Царствии Божьем, где земля и небо «едиными усты и единым сердцем» поют осанну Богу.
Созидались храмы, созидались изнутри, и это внутреннее движение служило величайшему таинству – Евхаристии.
И этот мир шел в славянские страны, уча их свободе и любви. Никаких имперских амбиций. Христос входил в славянские страны на мирном жребяти. И преданные свободе и любви приняли Господа. Христос возвещал Закон любви, красивый и действенный. В этом Законе нет боевых рыцарских коней, но излучающая и преображающая любовь на мирном животном.
Бог пришел в славянские земли, чтобы начать для славян новую эпоху. Славянский мир постепенно входил в христианскую цивилизацию. Восточный Рим делал это бережно, стараясь сохранить этническую самобытность. У Византии не стояла задача покорять славянские племена, они хотели видеть в них союзников. Наоборот, славяне первыми напали на Римскую империю. Первое столкновение было зафиксировано в 519 году. Теснимые германцами и кочевыми племенами, славяне массами стали переходить Дунай. К концу шестого века они уже заселили Фессалию и Пелопоннес. «До сего дня (584 г.), – свидетельствует Иоанн Эфесский, - они живут там без страха. Через тридцать лет Исидор Севильский пишет, что в «пятом году царствования императора Ираклия славяне отняли у ромеев Грецию, персы Сирию и Египет, и многочисленные провинции».
Но что поражает? Славяне фактически овладели всем Балканским полуостровом, а империя спокойно бросает все силы на Персию. В чем причина? Видимо, славяне, чуждые рабства, не желали покорять римские провинции, но заселяли их, становясь федератами империи. Обаяние христианской цивилизации, в фундаменте своем имевшее сущностное понимание свободы и любви, не могло не сказаться на славянской психологии.
Надо сказать, что в шестом-девятом веках на территории Греции формировался новый греко-славянский этнос. Император Михаил III признавал, что жители Фессалии великолепно понимали славянский язык.
Славянский мир вписывался в ценностную парадигму империи, ему была чужда идея государственного самоопределения, так как Рим в их понятии являлся образцом государственного строительства. Если появлялась необходимость в участии, то славяне из своей среды выдвигали наиболее талантливого, который занимал престол империи, как это было с Василием Македонянином, ставшим императором в 866 году.
Но главное: славяне «унаследовали от Византии не только глубокий интерес к человеческой личности, но и великий принцип соборности, оказавшимся столь созвучным, с укладом жизни и нравственными понятиями славян» (И. Экономцев).
И, кстати, заслуга Фотия в том, что он способствовал созданию новой славяно-римской империи, став сотворцом просветительского дела святых братьев Кирилла и Мефодия. Они каким-то особым чутьем прозрели самобытность славянской души, её удивительную способность к восприятию сакральных истин. Они поняли, что с народом, обладающим развитым личностным началом, нельзя было говорить высокомерным имперским (латинским) языком.
Приглашая в Храм, Святитель Фотий не ставил условия вхождения, ибо идущий в него знал, что в нем Христос, давший каждому народу его уникальную культуру, заключенную в его языке.
Творцы Фотиева Ренессанса несли знание и освобождение, учитывая особенности славянского менталитета. В этом заключается истинный христианский гуманизм.
В славянский мир входило слово и церковное зодчество, победившее иконоборчество. Это было крайне важно. Убежден, что именно иконотворчество приблизила Христа к славянским племенам. «В проповеди православия искусство сыграло роль проводника, повторяем; не культуры, а веры, будучи одним из основных органических её элементов. Принимающие христианство народы, принимают и его образный язык, выработанный в центре христианского мира, принимают как опытное выражение получаемой им истины, запечатленное в художественных формах. Каждый народ, входящий в Церковь, принимает её интегрально, с её прошлым, настоящим и будущим. Ереси Ария, Нестория или иконоборцев были для них не чем-то чужим, а искажением их собственной веры и истины. Поэтому и ответ на них Церкви воспринимался как противоядие всегда возможных их возрождений в той или иной форме. И в то же время, именно поэтому каждый народ, входя в Церковь, вносит в неё свои национальные особенности, раскрывается в ней в соответствии со своим характером, как в святости, так и во внешнем её проявлении – искусстве. Образный язык Церкви воспринимался не пассивно, а творчески, сопрягается с местными христианскими традициями, и каждый народ на общей основе вырабатывает свой собственный художественный язык. Таким образом, осуществляется многообразие в единстве» (Л. Успенский).
Вот она – соборность и самобытность! Рождаясь в новом языке, православная истина творчески переосмысливалась, созидая из народа душевного духовный этнос. По мысли Моравчика, Православная церковь, в отличие от Западного Рима, развивало именно национальный аспект в каждом народе.
«Православные миссионеры не только не навязывали своего языка, но, наоборот, составляли азбуку и грамматику для перевода Священного Писания и богослужения на местные языки. Сама же основа образного языка Церкви оставалось неизменной и на этой основе художественный язык каждого народа вырабатывался непосредственным переживанием принятой им истины. Святость и образ, так сказать, творятся заново на получаемой основе. И святость, и образ получают национальную окраску и форму потому, что они – результат живого опыта. Рождается специфический тип русской, сербской, болгарской святости в соответствии с этим и специфический тип иконы» (Л. Успенский).
Поэтому так важна эпоха Фотиева Ренессанса. В ней зарождалась истинно-православная духовность и соборная симфония властей. Восточно-римское общество наполнялось Богочеловеческим и пневматологическим духом. К сожалению, Ветхий Рим не смог подняться до вселенского уровня. И, хотя он примет Кирилла, но перестал быть православным городом: варварский мир попирал Гробницы Святых Апостолов.
«И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лк. 19: 41-44).
Возлагая корону на главу Карла Великого, римский папа полагал, что пришел час величия Древнего Рима. Возвращается былая мощь римской империи. То, чего не смог совершить Теодорих, сделал другой германец.
Но вернулся ли действительно былой Рим? На самом деле пришел христианизированный варвар, специфически понимавший веру во Христа, очарованный органной мессой, в которой он ничего толком не понимал. Он слушал красивый, но мертвый латинский язык богослужений, в который хорошо облекать формулы, но не душу. Эти формулы разделяли христианский мир, делая действительность рассудочной. Отсутствие духа приведет к тому, что церковный народ будет разделен на священническую элиту и мирян, не имеющих право на общее Евхаристическое общение. Паства лишалась богословского разумения, месса становилась формальным обрядом, лишенная сакрального соучастия церковного народа на Небе и на земле.
Сохранилось предисловие к Евангелию, составленное Константином Философом: «Услышьте славяне все, - говорил он им, - слово, еже от Бога прииде, слово, еже кормит души человеческие, слово, еже крепит сердца и умы… Душа не имеет жизни, если словес Божиих не слышит, отверзите прилежно уму двери, оружие примите твердое, еже куют книги Господни; в буквах мудрость Христова является, которая души ваши укрепит… Поймите своим умом, да не ум имея неразумен, на чуждом языке слышите слово, как голос медной трубы звенящее. Без света нет радости оку видеть творение Божие; так и всякой душе бессловесной, не ведущей Божия закона… Душа безбуковная – мертвая является в человеке. Всякая душа отпадает от жизни Божьей, когда слова Божьего не слышит».
Латинский мир этого не понял, и чинил множество препятствий святым братьям-просветителям. Римские фарисеи звали братьев на суд, как когда-то их единомышленники судили Христа. «Пилатники» писали Константину: «Как же ты сотворил славянам книги, и обучаешь их тому, чего не позволяли ни Апостол, ни Римский папа, ни Григорий Богослов, ни Иероним, ни Августин? Мы знаем только три языка, на которых можно по книгам славить Бога: еврейский, еллинский и латинский».
Ответ Философа был блестящий: «Не льется ли дождь от Бога на все? Солнце не сияет ли на весь мир? Не все ли мы дышим одним воздухом? Как не стыдитесь вы принимать только три языка, а прочим племенам велите быть слепыми и глухими! Бог, по-вашему, или немощен, что не может дать одним того, что дает другим, или завистлив, что не хочет… Нам известно, что многие народы умеют воздавать славу Богу, каждый на своем языке: армяне, персы, абазги, иверцы, готы, обры, козары, египтяне, сирияне и др. Если не хотите уразуметь того, из Писания познайте волю Божию. Давид вопиет: Пойте Господеви вся земля, пойте Господеви песнь нову».
И эта песнь рождалась, и уже никто не мог остановить её.
«И, войдя в храм, начал выгонять продающих в нем и покупающих, говоря им: написано: дом Мой есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников. И учил каждый день в храме. Первосвященники же и книжники и старейшины народа искали погубить Его, и не находили, что бы сделать с Ним; потому что весь народ неотступно слушал Его» (Лк. 19: 45-48).
Даже Рим с почетом принимает благовестников Христовых, и всякого идущего против проповеди святых братьев Римская церковь подвергла отлучению. Папа слушал, потрясенный величием святого Кирилла, Никеоцареградский Символ веры, произнесенный им всенародно: «Так исповедую я свою веру с Мефодием, присным моим братом и помощником в службе Божией. В сей вере состоит спасение и упование, и ее предаем мы оба ученикам своим, да тако веруя, спасутся». И папа Адриан принял это исповедание. Более того, разрешил проводить богослужение на славянском языке, о чем и свидетельствует в послании к славянским князьям: «С радостью узнали мы, что Господь внушил вам, что не одной верой, но и добрыми делами следует служить Ему, ибо вера без дел мертва. Вы просили себе учителей, и император греческий, предупредив нас, послал к вам Блаженного Философа Константина с братом. Теперь мы посылаем к вам обратно сына нашего Мефодия, как мужа совершенного в разуме и правоверии, чтобы он учил вас при помощи церковных книг, переведенных с Божьей благодатию, на ваш язык Константином Философом. Если и кто другой возможет достойно и правоверно переложить Священные книги на язык ваш, дабы вы удобнее могли познать заповеди Божии, то да будет сие свято и благословлено Богом и нами, и всей кафолической апостольской Церковью. Да сбудется слово Писания: «яко восхвалят Бога вси языцы», и ещё «вси возглаголят языки различные величие Божие, якоже даст им Дух Святой отвещевати». А если кто дерзнет отвращать вас от Истины и осуждать книги и язык ваш, такого считайте лжеучителем».
Поразительно! Папа объявил лжеучителями всех своих последователей. Наверно поэтому не произошло раскола в девятом веке, ибо были ещё здравые умы в Римской Церкви, ещё возносился благовонный фимиам в Храме Святых Апостолов.
Но, к сожалению, слова стали расходиться с делами. Католическая церковь обрушилась на нового Паннонского епископа Мефодия и его учеников. Не почет и уважение ждало Мефодия в Моравии, но суровая борьба за новую христианскую реальность вплоть до тюремного заключения и смерти в горечи. Ибо знал Равноапостольный Учитель, что не оставят в покое его учеников.
История поучительная! Не обращая внимания на папские решения, прелаты-пилатники торжественно уничтожали славянское богослужение.
И папы уступают. Вначале варварам, потом пилатникам-трехъязычникам, а после и сами станут разбойничьим вертепом. Славянские Апостолы ещё давали Риму шанс стать на путь Истины, следовать заветам Первоверховных Апостолов Петра и Павла. Спустя тысячу лет, святые братья воскресили Апостольскую проповедь. Но латинское духовенство, это лжеучительство, по слову папы Адриана, не слышало проповеди Любви и Добра. Их мир лежал во зле. Там, где они приходили, наступал хаос, разрушение и смерть. Ростислав, призвавший св. братьев, был свергнут, ослеплен и заточен собственным племянником Святополком; Болеслав Чешский убьет брата Вячеслава и его бабку Людмилу, крещенную Св. Мефодием.
Не слово Божие несли католические пастыри, но убийства, лишения права на самобытность, искажая славянскую природу и образ.
Два века Господь терпел отступления римской церкви, посылал вестников, предоставляя шанс на исправление. Иной раз, как видели, наступало прояснение, но после ещё большее падение, которое усугубляло положение западного общества. Взлеты духовные в Риме все более утяжелялись, теряли драгоценную нить Богобытия. И уже не ведал церковный народ, кто ими правит Бог или Его наместник (да и Его ли?).
Глава 20
«В один из тех дней, когда Он учил народ в храме и благовествовал, приступили первосвященники и книжники со старейшинами, и сказали Ему: скажи нам, какою властью Ты это делаешь, или кто дал Тебе власть сию? Он сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном, и скажите Мне: крещение Иоанново с небес было, или от человеков? Они же, рассуждая между собою, говорили: если скажем: с небес, то скажет: почему же вы не поверили ему? а если скажем: от человеков, то весь народ побьет нас камнями, ибо он уверен, что Иоанн есть пророк. И отвечали: не знаем откуда.
Иисус сказал им: и Я не скажу вам, какою властью это делаю» (Лк. 20: 1-8).
Как все-таки короток и глуп фарисейский ум. Они знают, что перед ними Бог, но продолжают задавать лукавые вопросы, на которые не хотят слушать ответы.
В Риме, в Храме Св. Петра, по приказу папы были прибиты дощечки, где ясно и четко излагался Символ Веры. Но с каким-то тупым упорством добавляют нововведения, искажая Учение Нашего Спасителя, вступают в прения там, где препираться просто не в чем. Вместо того, чтобы припасть к ногам Господним, папы потребовали, чтобы припадали к их туфле. Гордыня воссела на престоле Св. Петра, и Христос не может находиться там, где Его системно изгоняют из человеческого сердца, прикрываясь Его именем. В Риме стал править бал распорядитель оргий и шабашей.
Запад того времени представлял собой ужасающее в нравственном отношении зрелище. Сам папа Мартин пишет Амону, епископу Маастрихта, о нравах священства: «С великой скорбью мы замечаем, что почти везде священники, диаконы и прочие клирики впадают в позорные грехи разврата, содомии и скотоложества. Те из этих гнусных негодяев, кого, хотя бы раз поймали с поличным, будут низложены без надежды на восстановление когда бы то ни было». Но это папа Мартин проявляет твердость. Его понтификат – приятное исключение. В основном римскую кафедру занимали самые, что ни на есть животные и варвары. Епископ Женебрар писал, что «в течение двух веков святой престол занимали чудовищно распутные папы, их следовало бы называть апостатическими, а не апостолическими; церковным делами управляли женщины, престол первосвященника все эти годы находился в спальне куртизанки».
Прелюбодеяние, ложь, подлог – вот что отличало римский престол, который был первый по чести. Денница тоже был первым ангелом, но произошло то, что произошло.
«И начал Он говорить к народу притчу сию: один человек насадил виноградник и отдал его виноградарям, и отлучился на долгое время; и в свое время послал к виноградарям раба, чтобы они дали ему плодов из виноградника; но виноградари, прибив его, отослали ни с чем. Еще послал другого раба; но они и этого, прибив и обругав, отослали ни с чем. И еще послал третьего; но они и того, изранив, выгнали. Тогда сказал господин виноградника: что мне делать? Пошлю сына моего возлюбленного; может быть, увидев его, постыдятся. Но виноградари, увидев его, рассуждали между собою, говоря: это наследник; пойдем, убьем его, и наследство его будет наше. И, выведя его вон из виноградника, убили. Что же сделает с ними господин виноградника? Придет и погубит виноградарей тех, и отдаст виноградник другим. Слышавшие же это сказали: да не будет! Но Он, взглянув на них, сказал: что значит сие написанное: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит. И искали в это время первосвященники и книжники, чтобы наложить на Него руки, но побоялись народа, ибо поняли, что о них сказал Он эту притчу» (Лк. 20: 9-19).
Рим не созидал, но разорял виноградник, врученный ему Господом. Власть ослепляла глаза. Папа Николай требовал себе полного подчинения. Даже Болгарию пытался подчинить себе. Какая глубокая разница с деятельностью Фотия, который любовью увещевал, делал все возможное, чтобы христианство в Болгарии вводилось добром и словом. Совсем другое Николай, писавший князю Борису: «Вы сообщаете нам, что крестили своих подданных вопреки их согласию, вследствие чего возник мятеж, угрожавший вашей жизни. Хвала вам, ибо вы поддержали ваш авторитет, приказав убить заблудших овец, отказавшихся войти в овчарню; вы ничуть не согрешили, проявив столь священную жестокость. Напротив, хвала вам, ибо вы уничтожили врагов, не пожелавших войти в лоно Апостольской Церкви, тем самым вы окрыли царство Небесное народам подвластным вам. Да не убоится царь совершать убийства, если они могут держать его подданных в повиновении или подчинить их вере христианской! Бог вознаградит его за грехи в этом мире и в жизни вечной».
Вот они жирные проблески инквизиции. Причем инквизиция ещё давала шанс, папа Николай, который на Западе пользуется уважением, даже и шанса не дает.
Слава Богу, что Болгария не пошла за Римом, а решила присоединиться к Царьграду, патриархи которого издревле считали Болгарию своим церковным округом. Приняв патриарший омофор, Болгария восстанавливала древнюю традицию, прерванную ханом Аспарухом в 681 году. Болгария принимала Бога, говорящего с ней на её родном языке. Создавалась уникальная славянская христианская культура. Древние болгарские летописи сообщают: «Прежде славяне не имели книг, но чертами и нарезами считали, гадали, будучи язычниками. Крестившись, они по нужде изображали римскими и греческими письменами славянскую речь, без устроения… И так они пробыли много лет. Потом же Человеколюбец Бог, устраивающий все и не оставляющий рода человеческого без разума, но всех к разуму приводящий и к спасению, помиловал народ славянский, послал ему св. Константина Философа, именуемого Кириллом, мужа праведного и любящего истину, и он сотворил славянам письмена».
Какая разница с Римом! Бог послал и помиловал, а тот, кто называет себя наместником Христа, хвалит убийство и поощряет насилие. Восток и Запад становились двумя разными полюсами. Несмотря на странности некоторых представителей восточных кафедр, никогда не доходило до тех ужасов, которым отметилась римская курия. Большинство римских пап – это сборище содомитов, развратников и симонитов. Это не голословное утверждение. Иной раз сами римляне не могли выдержать этих чудовищ. Например, содомит Иоанн VIII был отравлен разгневанными прихожанами, а так как он медленно умирал, то его добивали молотком, раскраивая на мелкие части папский череп. Кардинал Бароний писал, что «подобная смерть вполне достойна этого гнусного папы».
Честь и совесть покидали Западный Рим, подлость и мрак торжествовали в винограднике, в основание которого была Кровь Св. Апостолов. Подлость и мрак могли привлечь в свое лоно только людей невежественных и грубых, которые, совершая преступления, преспокойно получали прощение. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюет. Те же, кто искренне искал Христа, попадали в такую яму, выбраться из которой не представлялось возможности.
Алчность и корыстолюбие сопровождало все «благовестие» католической церкви (особенно ее германской составляющей). О таковых горе-вестниках писал в ХI веке Адам Бременский: «Славянские племена давно могли бы быть обращены в христианскую веру, если бы не препятствовало корыстолюбие немцев, умы которых более склоны к собиранию дани, нежели к обращению язычников. Не хотят видеть они, какую опасность они накликают своей жадностью, сначала поколебав корыстолюбием своим христианство в славянской земле, а потом жестокостью принудив поданных к восстанию и отстраняя для людей, которые охотно бы стали веровать, возможность обращение тем, что требуют все денег». Другой летописец Гельмольд свидетельствует:
«Одержав победу, славяне вооруженною рукой свергли иго рабства и с таким упорством духа стояли за свою свободу, что скорее решались умереть, нежели снова принять наименование христиан или платить дань начальникам саксов. Поистине, эту беду породило несчастное корыстолюбие саксов, которые покуда были сильны и возвеличивались частыми победами, не хотели признать, что война в руке Божией и что от Него победа, а напротив, такими налогами угнетали народ славянский, который удалось подчинить себе войной и договорами, что он горькой необходимостью принужден был сопротивляться Божию закону и подданству герцога».
Покорив же страну, само имя славян уничтожили «добрые» католики-немцы. Те же западные славяне, что сумели сохранить свою самобытность хоть в каком-то виде, приняв католицизм, обязаны глубокой генетической памятью и тяготением к свободе, свойственным славянским народам. Наверно, поэтому наблюдаем бесконечные столкновения поляков и чехов с немцами.
Но каков Рим, благословляющий уничтожение славянского этноса. И это уничтожение последовательно проводилось, начиная с девятого века, и не завершилось и до сего дня (специалисты-историки знают, какое решение было принято в 1946 года в Мюнхене представителями пяти стран: США, Англии, Германии, Италии и Франции. Уничтожение культурного кода славяноговорящих стран – вот цель). Эта цивилизация называла себя христианской, но была ли она таковой на самом деле? Вот что пишет кардинал Бароний о состоянии католической церкви в девятом веке:
«Никогда никакие раздоры, ни гражданские войны, ни преследования язычников или гонения на еретиков и схизматиков не причиняли стольких страданий Церкви путем симонии и убийства… Римская церковь превратилась в бесстыдную девку, покрытую шелком и украшенную драгоценными камнями, публично проституировавшую себя за золото. Латеранский дворец превратился в гнусный вертеп, где духовные лица всех наций оспаривают у продажных женщин первенство в отношении разврата и разнузданности».
И это происходит в тот век, когда анафематствовали Св. Игнатия и Фотия.
«Никогда, - говорит Бароний, - священники и особенно папы, не совершали столько прелюбодеяний, насилий, грабежей и убийств». Конечно же, этой церкви не нужны были люди, понимающие Слово Божие, способные отличить плевела от зерен. Они, по словам Платины, «повергли народ во мрак невежества и суеверия». Поэтому понятно почему, искренне принявшие Христа, не хотели подчиняться римскому престолу. Король Эдгар Английский подтверждает вышесказанные цитаты: «В Риме можно увидеть только оргии, распутство, чревоугодие и блуд. Дома священников превратились в дома позора, в притоны блудниц и содомитов. Днем и ночь там пляшут и играют. Песни во славу Бахуса, сладострастные оргии Мессалины заменили им обедни и молитвы».
Народ изнемогал от нищеты и обмана, а церковь, призванная милостью своей помогать бедным, паразитировала. Св. Иероним скажет: «Нигде не найти таких скотов, фарисеев, отравителей народа, как среди священников и королей».
Действительно, если взглянуть на пап, то редко встретишь нормального и вменяемого человека. Если вдруг на престоле появлялся благочестивый папа, как Лев V, то его обязательно убирали. И вот уже Сергий, в открытую живший с куртизанкой Мароцией, о которой историк пишет, что «чудовищный кровосмесительный блуд этой куртизанки длился в течение трех поколений». Сия дама дошла до того, что развратничала с собственными детьми и внуками. Эммануэль госпожи Арсан уже давно обитала в подсознании западного мира. Этот мир был испорчен. Никого уже не смущало, что римской церковью правил юнец под именем Иоанна Х, устроившего настоящий гарем в христианском городе, что это даже смутило куртизанку Мароцию, приказавшую задушить младопапу. А далее дошли до указа Стефана VIII: «Миряне не вправе обвинять священников, даже если поймают их с поличным со своими женами или дочерьми. Верующие должны думать в этом случае, что священник пожелал дать их близким благословение в более интимной обстановке».
Браво! Такая идея могла родиться только в голове римских виноградарей, своей подлостью и лицемерием, распинавшие Христа и проливавшие Его Святую Кровь. Но им этого мало, они хотели всемирного господства не только над душами, но и телами, не обращая внимания на ответ Христа фарисеям:
«И, наблюдая за Ним, подослали лукавых людей, которые, притворившись благочестивыми, уловили бы Его в каком-либо слове, чтобы предать Его начальству и власти правителя. И они спросили Его: Учитель! мы знаем, что Ты правдиво говоришь и учишь и не смотришь на лице, но истинно пути Божию учишь; позволительно ли нам давать подать кесарю, или нет? Он же, уразумев лукавство их, сказал им: что вы Меня искушаете? Покажите Мне динарий: чье на нем изображение и надпись? Они отвечали: кесаревы. Он сказал им: итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу. И не могли уловить Его в слове перед народом, и, удивившись ответу Его, замолчали» (Лк. 20: 20-26).
Возможно, они уже и не могли слышать Евангельские слова. Благочестивые вельможи напишут императору Оттону I: «Одна из сожительниц Иоанна ХII – Стефанетта – после продолжительной связи с папой умерла на наших глазах в Латеранском дворце, родив сына, отцом которого по ее словам был папа. Обитель первосвященника стала местом разврата, приютом публичных женщин. Его тетка вместе с его матерью Мароцией погрязли в грехе кровосмесительства. Римские женщины, как и чужестранки, боятся входить в храм Св. Апостолов, ибо даже на ступенях алтаря это чудовище находит себе жертвы среди жен, вдов и девушек. Храмы апостолов обрушиваются, небо, содрогаясь от слез, грозит верующим гибелью».
И вот эти скоты, по словам Барония, желали еще и власти кесаря. Понять по-человечески можно. Реальной Божественной власти у них не было, оставалась человеческая. Глава Церкви Христос не нужен был тем, кто объявил себя викариями Бога, Его заместителями. До большего абсурда дойти уже нельзя было. Вот и дошли, перевернув известную мысль Бл. Августина. Но, повторюсь, по-человечески это было логично. Чтобы сохранить власть, необходимо было объявить ее священной.
В десятом веке начнется почти трехсотлетний спор с императорами Священной Римской империи. И этот спор выиграют папы. Правда, ненадолго! После чего наступит реформация, попытка найти и обрести истину. Но и она завершится неудачей, так как не обратит свои взоры на Восток, где была сохранена Святая Кафолическая и Апостольская Церковь, Глава которой – Христос.
Запад, к сожалению, был поврежден в своем фундаментальном основании. Начиная с девятого века, происходил нравственный сдвиг в сознании, повлекший за собой массовое отступление от веры и истины. Варварство и невежество, смешавшись и искаженным представлением о Христе, неизбежно вело к гордыне, которое только и прикрывалось именем Христовым. Западный Рим неуклонно шел по наклонной плоскости. Его спасение было только в единстве с Востоком. И Восточный Рим в лице патриарха Фотия это прекрасно понимал, делая все возможное, чтобы вернуть Рим Западный в лоно Кафолической церкви, где руководствуются Духом Святым и соборным разумом. Именно поэтому Фотий готов был уступать папе в болгарском вопросе.
Но папы стали уже на тропу кесаря. Они жили в человеческом пространстве и человеческом времени, отрицая фактически Божественную Вечность, предавая забвению важнейший принцип христианства – загробную жизнь.
«Тогда пришли некоторые из саддукеев, отвергающих воскресение, и спросили Его: Учитель! Моисей написал нам, что если у кого умрет брат, имевший жену, и умрет бездетным, то брат его должен взять его жену и восставить семя брату своему. Было семь братьев, первый, взяв жену, умер бездетным взял ту жену второй, и тот умер бездетным; взял ее третий; также и все семеро, и умерли, не оставив детей; после всех умерла и жена; итак, в воскресение которого из них будет она женою, ибо семеро имели ее женою? Иисус сказал им в ответ: чада века сего женятся и выходят замуж; а сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут, ибо они равны Ангелам и суть сыны Божии, будучи сынами воскресения. А что мертвые воскреснут, и Моисей показал при купине, когда назвал Господа Богом Авраама и Богом Исаака и Богом Иакова. Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы. На это некоторые из книжников сказали: Учитель! Ты хорошо сказал. И уже не смели спрашивать Его ни о чем. Он же сказал им…» (Лк. 20: 27-40).
Папы понимали, что их «доблестная» деятельность может привести только в ад, поэтому будет придумана «спасительная» легенда о чистилище. Папы все более становились во главе религии обмана. Их бог ничего общего не имел с Пресвятой Троицей. Каковы папы, такова и паства. Десятый век отметился массовым колдовством в народных массах, причем священство принимало в волхованиях весьма деятельное участие. Обман порождал новый обман. Западный мир погружен был в инфернальное сознание, где святость и светлость имитировались. Их солнце было серое.
Это была тяжелая эпоха для христианского мира. Кроме внутренних нестроений на христианскую цивилизацию сыпались угрозы исламского мира. Шла война на уничтожение. И только Восточно-Римская империя противостояла мусульманскому нашествию. Именно Византия остановила натиск халифов на Запад. Десятый век дал целую плеяду талантливых полководцев: Никифор Фока, Иоанн Цимисхий, Василий II вернули империи Малую Азию, Сирию, Южную Италию. И именно в эту историческую эпоху как никогда требовалось единство христианского мира. Это понимали и патриархи и императоры, уступая папам и в болгарском, и моравском вопросе. Достаточно вспомнить, что Св. Мефодия во епископы хиротонисал папа римский.
Македонская династия хотела объединить Запад и Восток. Название империи к этому обязывало. Вплоть до своего последнего дня Византия официально носила название – Римская империя, которая равнялась такому понятию как христианская ойкумена. Эта объединительная тенденция выражалась и в династических браках. Византийская принцесса Феофания была императрицей Священной Римской империи, регентом при малолетнем Оттоне III.
Восточный мир был воспитан соборным сознанием, и потому стремление к универсумуму представлялось естественным и логичным. На Востоке христианство никогда не было удобной вывеской или религией для выкачивания денег. Истина на Востоке была выстрадана в многовековой борьбе с еретическими учениями, поиск Правды был естественен как для простолюдина, так и для вельможи. Тем более, что в Византии вчерашний солдат мог быть императором или патриархом. Но если несправедливость восседала на троне, то на площадях Константинополя раздавался голос Церкви в лице монахов и пустынников, приходящих в царствующий Град, чтобы остановить нечестие. И православный народ воздействовал на власть, которая склонялось перед Церковью. Те, кто не склонялись перед Истиной, сметались церковным народом. Но чаще склонялись, потому что имели не только генетическую связь с воцерковленным народом, но и искреннее стремление иметь мир во Христе. Восток не боялся человеческого суда, но - Божественного. В этом его разница с Западом, где страх носил чувственный и животный характер.
Посмотрите, как умирают на Востоке: покойно, с чувством собственного достоинства, пониманием человеческой немощи, с верой в Божественное милосердие. И Христос на Востоке – это не отвлеченное понятие, которое удобно использовать для человеческих нужд, но жизнь личная и народная.
Восток знал смысл разделение духовной и светской власти: «Отношение двух властей напоминает отношения души и тела. По изображению Епанагоги, государство совершенно подобно устройству человеческого организма. Как человек состоит из двух частей, тела и души, так и для государственного организма необходимы две власти - духовная и светская, то есть и император и патриарх. Как жизнь человеческая может быть правильной только тогда, когда душа и тело находятся в гармонии, так точно и в государственном организме благосостояние подданных возможно только тогда, когда священство и императорство находятся в согласии между собой. Этот принцип высказывается Юстинианом, Никифором Вотаниатом, Мануилом Комненом и т. д.
Как же достигалось это искомое согласие? В принципе оно достигалось единодушием закона и канона, постановлений государственных и церковных. Халкидонский собор постановил, что все законы, противоречащие канону, не имеют силы. Юстиниан постановил также: "церковные законы имеют такую же силу в государстве, как и государственные: что дозволено или запрещено первыми, то дозволяется и запрещается и последними. Посему преступления против первых не могут быть терпимы в государстве по законам государственным". В 131 Новелле Юстиниан принимает таким каноном - правила Вселенских Соборов, и все ими утвержденное, то есть правила св. Апостола, поместных соборов и отцов.
В таком значении церковного канона не должно усматривать подчинения государственной власти. Дело в том, что все постановления Вселенских Соборов утверждались императорами, так что государственная власть была вполне обеспечена от каких-либо канонов, ею неприемлемых. Но точка зрения согласия закона и канона выражалась как постоянный принцип. В Епанагоге сказано, что противоречащее правилам Церкви не должно быть допускаемо. Лев Философ постановил, что он отменяет все законы, противоречащие канонам. Фотий в Номоканоне заявляет, что все законы, противоречащие канонам, недействительны. Это есть основная точка зрения Византийского законодательства» (Лев Тихомиров).
Так учили греческие проповедники, приходя в другие страны. Не огнем и мечом, но словом и крестной любовью приобретали мир Христу, а не Его викариям – папам.
«…как говорят, что Христос есть Сын Давидов, а сам Давид говорит в книге псалмов: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих? Итак, Давид Господом называет Его; как же Он Сын ему? И когда слушал весь народ, Он сказал ученикам Своим: остерегайтесь книжников, которые любят ходить в длинных одеждах и любят приветствия в народных собраниях, председания в синагогах и предвозлежания на пиршествах, которые поедают домы вдов и лицемерно долго молятся; они примут тем большее осуждение» (Лк. 20: 41-47).
Западный мир вырезал славян-ободритов и лютичей, а восточный – приобрел Христу не только Сербию и Болгарию, но и великое этническое образование под кратким названием – Русь. А это означало национальное умаления ради универсализма. Политика империи была направлена не столько на сохранение территорий как таковых, сколько на сохранение православной ойкумены, Соборной и Апостольской Церкви, Бытие которой вне империи не представляли возможным. Если же имперская власть не распространялась там, где проживало православное население, то делалось все возможное, чтобы чада Церкви знали, что за них империя готова душу свою положить.
Поэтому Император Михаил и патриарх Фотий уделяют пристальное внимание посольству Константина Философа в Хазарию, надеясь развернуть это тюркское государство в сторону Иерусалимского Гроба Господня, а не стены плача. К сожалению, не удалось. Но именно Византия первая поняла, какую опасность несет хазарское государство во главе с иудеями-рахдонитами. На огромной территории хазарского каганата готовился реванш христианской цивилизации. Восточный Рим это понял и вступил с Хазарией в идеологическую борьбу. Победить иудаизм можно было, только показав его сущность. Заключая с Хазарией договоры, Византия знала, что они не будут соблюдаться, но это был необходимый этап идеологической борьбы.
Иудаизм Талмуда – это самый последовательный враг Христа. В Хазарии Константин Философ начнет спор о Троице с иудеями. Это было важно не только для христианской общины в этой стране, но и для того, чтобы показать путь славянским народам, находившимся под властью хазар. Миссия Константина заключалась в том, чтобы приобщить славян к христианству, и ради этого империя шла на федеративные отношения с Русью, с которой были непростые и напряженные отношения.
Если бы славянский мир попал бы в орбиту иудаизма, то история цивилизация пошла бы по такой дороге, что представить не хочется. В девятом веке иудаизм обрел такую территорию, какой у него не было отроду. От Великой китайской стены до Дуная раскинулось огромное хазарское государство. И это государство фактически являлось перевалочным пунктом не только торговли шелком, но и мировой работорговли.
Из Англии, Франции, Испании, Германии, Руси тысячами стекались в низовья Волги-Итиля рабы. Как это могло произойти, что из христианских стран в мусульманские и иудейские шел поток людей из Европы? Могло. Дело в том, что в европейских странах осели сильные в финансовом отношении иудейские общины, ведущие довольно замкнутый религиозный образ жизни. Эти общины основали первые в Европе банки, сужавшие деньгами под проценты не только феодалов, но даже монархов. Библия запрещает давать деньги в рост, но талмуд разрешает проводить такие финансовые операции с иноверцами-гоями. Еврейские банкиры скупали у враждующих европейских монархов пленников и продавали их в страны мусульманского востока и Хазарию. Это жуткая торговля проходила на рынках испанской Кордовы и арабской Сицилии.
Зададимся вопросом: куда девались десятки тысяч пленников, захваченных викингами на своих быстроходных шнеках? Везти их обратно в Скандинавию было проблематично. Они продавались в Европе еврейским банкирам, которые на своих кораблях переплавляли их на невольничьи рынки. И должники-феодалы помогали этой бессовестной торговле. Погрязший в разврате Запад продавал собственных соотечественников. Но это не могло долго продолжаться. Необходимо было найти неисчерпаемый людской ресурс. Он был найден в славянских странах. Не крестить шли немецкие рыцари славян, а брать в плен, чтобы продать в рабство еврейским ростовщикам. Славянский ресурс был необходим, как рахдонитам Хазарии, так и феодалам Священной Римской империи. Иудеи стояли на пороге создания, как им казалось, царства Давида в центре Евразийского пространства. Вся финансовая система Европы и Азии была завязана на иудейских банках: они были в силах управлять тайно практически всем западным миром.
Но была система, которая не подчинялась им, - Восточно-Римская империя. Император Роман Лакапин приказал всем иудеям покинуть империю или креститься. Это не было жестоко, эта была необходимость сохранить христианскую ойкумену от рабства. Иудаизм выжигался каленым железом как идеология. Эта шестизвездная идеология была основана на рабстве, и мир должен быть благодарен Византии, сумевшей поднять знамя Константина Равноапостольного, чтобы сражаться за свободу. И Византия к этой свободе призывала и славянские народы, видя в них не людской ресурс для работорговли, а братьев и союзников. Это поняли русы Аскольда и Дира, вначале враждовавшие с Царьградом, но после, вернувшись из неудачного похода, крестившиеся во Христа.
В окружном послании 867 года патриарх Фотий упоминает о Крещении Руси. Это было первое Крещение. Ещё понадобится сто лет, чтобы Русь окончательно вошла в ладью Кафолической Церкви, но путь был обозначен. Привыкшие к свободе славяне присматривались к империи. И Восточный Рим оправдал их надежды. Царьград предлагал Руси не вассальные отношения, но союз.
К сожалению, не все славянские народы соглашались на федеративные отношения. Например, Болгария стремилась не только к своей обособленной роли, что было совершенно правомерно, но и желала стать во главе империи. Царь Симеон Великий после многочисленных походов на Царьград, объявил себя 919 году царем болгар и ромеев. Это только раздробляло силы восточного христианства. Попытки создать империю являлись химерическими и вредными для собственного народа. Болгарский царь высокомерно требовал от империи постоянно уплачиваемой дани. И Царьград ради мира шел на это. Но амбиции болгар были так высоки, что они унижали Византию, пользуясь тем, что та была занята бесконечными войнами с арабами-мусульманами. Так продолжаться долго не могло. Император Никифор Фока отказался платить унизительную дань в 967 году, которую Византия уплачивала Болгарии по договору 927 года. И царь Петр, не думая о христианской ойкумене, угрожает войной единоверной стране.
Будем справедливы: империя вела тяжелейшие войны в Сирии, Мессапотамии и Сицилии; возможностей и сил на болгарскую компанию у неё просто-напросто не было. Поэтому обращение к князю Святославу нанести удар по Болгарии, было вызвано государственным инстинктом самосохранения.
К несчастью для Болгарии она часто поступало вопреки вселенской идеи, предпочитая ей обыкновенный местечковый сепаратизм. Кстати, так повели себя болгары и в 1915 году, когда вступили в войну с Россией, которая незадолго до этого освободило эту балканскую страну от физического уничтожения. Странная болезнь под названием Великая Болгария засела в сознании болгарской элиты. Но, слава Богу, что болгарский народ, его уникальная культура, фундаментом своим имеющая православие и славянство, неизбежно стремиться к вселенскому единству. Это особенно сказалось в деле христианского просвещения, которое совершали ученики Св. Кирилла и Мефодия, создавшие уникальную славянскую азбуку – Кириллицу. Она была создана при дворе Симеона Великого, царя, воспитанного культурой христианского эллинизма. И не недаром он стремился стать царем не только болгар, но и ромеев. Это была мечта. Но в десятом веке преждевременная и неосуществимая. Восточный Рим в Х веке возрождался, и это возрождение объективно созидало новый славяно-эллинский христианский этнос. В этом отношении эпоха Симеона Великого неоценимая и драгоценная лепта, внесенная в сознание христианской ойкумены.
Глава 21
«Взглянув же, Он увидел богатых, клавших дары свои в сокровищницу; увидел также и бедную вдову, положившую туда две лепты, и сказал: истинно говорю вам, что эта бедная вдова больше всех положила; ибо все те от избытка своего положили в дар Богу, а она от скудости своей положила все пропитание свое, какое имела» (Лк. 21: 1-4).
Дарующая жизнь и положившая свою жизнь ради Христа, призвавшего целый этнос положить за Него свою душу и взять Крест, следуя его пути. Это происходило в эпоху, которую принято называть эпохой Симеона Нового Богослова.
В Византии, потом в Болгарии, а через неё на Руси произойдет сердечный разговор с Богом, разрушивший преграды между Богом и человеком. В эту эпоху грек и болгарин, серб и русич мистически постигали Богочеловека, встречаясь с Ним лицом к лицу.
Этой эпохе предшествовало время патриарха Фотия, когда утверждались христианский энциклопедизм, благоговейное отношение к богословскому наследию и Святоотеческому Преданию. Происходило накопление философско-богословских знаний, которые не могли не претвориться в собеседование с Богом. И Господь беседовал с человеком не о терминах и контроверсиях, но о его личности, о Бытие. «Это была эпоха самоуглубления и психоанализа, мучительного исследования подполья человеческой души, напряженной аскезы, мистических озарений, жажды личностной встречи с Богом» (И. Экономцев)
Наступал момент истины, когда было необходимо ясно определиться в своем пути. Или с Господом, или с Мамоной. Этому способствовали апокалипсические ожидания Суда Божьего, который должен был произойти, как предполагали, спустя тысячу лет после Распятия Иисуса Христа. Конечно, страх, можно сказать, инстинкт самосохранения, побудил обратить внимание на собственное духовное состояние. Но часто страх толкает на исполнение обрядового закона, мертвит букву Св. Писания.
К познанию же Бога обращает страх перед Его Премудростью, а не животный инстинкт. И жизнь обретается только тогда, когда ощущаешь в самом себе любовь Христову, когда способен сотворить в своей душе обитель Божью. Эта обитель особенно творится, когда епископ рукополагает человека в священника, делая его святым сосудом. И страшно, когда разбивают сосуд, поддаваясь преступному инстинкту. Господь издревле вынес и предупреждение и обещание.
«И когда некоторые говорили о храме, что он украшен дорогими камнями и вкладами, Он сказал: придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; все будет разрушено. И спросили Его: Учитель! когда же это будет? и какой признак, когда это должно произойти? Он сказал: берегитесь, чтобы вас не ввели в заблуждение, ибо многие придут под именем Моим, говоря, что это Я; и это время близко: не ходите вслед их. Когда же услышите о войнах и смятениях, не ужасайтесь, ибо этому надлежит быть прежде; но не тотчас конец. Тогда сказал им: восстанет народ на народ, и царство на царство; будут большие землетрясения по местам, и глады, и моры, и ужасные явления, и великие знамения с неба. Прежде же всего того возложат на вас руки и будут гнать вас, предавая в синагоги и в темницы, и поведут пред царей и правителей за имя Мое; будет же это вам для свидетельства. Итак положите себе на сердце не обдумывать заранее, что отвечать, ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противоречить ни противостоять все, противящиеся вам. Преданы также будете и родителями, и братьями, и родственниками, и друзьями, и некоторых из вас умертвят; и будете ненавидимы всеми за имя Мое,
но и волос с головы вашей не пропадет, — терпением вашим спасайте души ваши. Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками, тогда знайте, что приблизилось запустение его: тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто в городе, выходи из него; и кто в окрестностях, не входи в него, потому что это дни отмщения, да исполнится все написанное. Горе же беременным и питающим сосцами в те дни; ибо великое будет бедствие на земле и гнев на народ сей: и падут от острия меча, и отведутся в плен во все народы; и Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников. И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится; люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются, и тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою. Когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше. И сказал им притчу: посмотрите на смоковницу и на все деревья: когда они уже распускаются, то, видя это, знаете сами, что уже близко лето. Так, и когда вы увидите то сбывающимся, знайте, что близко Царствие Божие. Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все это будет; небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут. Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно, ибо он, как сеть, найдет на всех живущих по всему лицу земному; итак бодрствуйте на всякое время и молитесь, да сподобитесь избежать всех сих будущих бедствий и предстать пред Сына Человеческого. Днем Он учил в храме, а ночи, выходя, проводил на горе, называемой Елеонскою. И весь народ с утра приходил к Нему в храм слушать Его» (Лк. 21: 5-38).
В Храме рукотворенном находился Храм нерукотворный. Этого древним иудеям не дано было понять. Но печальнее, когда этого не видели спустя тысячу лет. В девятом и десятом веках была опасность утерять духовную связь с Бытием Бога, превратив литургическое богослужение, в пустую обрядовую формулу. Как известно, смысл литургии – в созидании Богочеловекобытия: человек в реальных земных условиях входит в Божественное время и Божественное пространство, соучаствуя бытию Пресвятой Троицы. Но, к сожалению, происходило так, что те, кого принято считать святыми, таковыми не являлись, нося только святые облачения на теле своем, но не духовные язвы Господа Нашего Иисуса Христа. И эта была проблема, как Запада, так и Востока.
Поэтому Симеон Нов. Богослов будет считать, что Дух Святой не только чрез рукоположение сходит на человека, но и через личную встречу с Богом.
«Откуда я знал, что Ты (Господь) являешь Себя приходящим к Тебе, ещё пребывающим в мире?.. Я знал – что таковой радости и отрады удостаиваются приемлющие в самих себе свет Твоей благодати? Откуда или как я знал, несчастный, что уверовавшие в Тебя получают Твой Дух Святой?». И отвечает: чрез личную встречу с Пресвятой Троицей. Эта встреча дарует свободу и делает подвижника другом Божьим. И уже не важно, рукоположен ли сей подвижник или нет, он становится светильником, к которому тянутся отогреться человеческие души. Тушить таковые светильники есть преступления против Бога. «Патриархи, - пишет Св. Симеон, - если вы не друзья Богу, если не сыновья, если не боги по положению, т.е. подобные Богу по природе, по благодати, данной вам свыше, отступите от престолов, и шедше, прежде всего, вразумите себя от Божественных Писаний. И ставши отображением Бога, тогда со страхом прикасайтесь к Божественным вещам. Если же нет, когда Он откроется, тогда узнаете, что Бог наш огонь поядающий, не друзей, не тех, кто Его возлюбил, но не принявших Его, пришедшего как Свет».
Восток был потрясен деятельностью Симеона Нового Богослова. Будучи игуменом монастыря Св. Маманта в Царьграде, он буквально перевернул жизнь столичного общества. Существующие системно в грехе, начинали осознавать свое нравственное падение, что неизбежно вело к поискам истинной свободы и любви. Системный грех раскалывал общество, заставлял сделать выбор. Даже на троне восседало своеобразное двоемирие: Василий II – суровый воин и одновременно монах. Его брат Константин – распутник, проводивший время в кабаках и с развратными девицами. Один думал о спасении христианской империи, другой – предавался порокам римских цезарей, даже превосходя их в жестокости. Известно, что Василий победил болгар, но страшное ослепление болгарских воинов производит на Константинопольском ипподроме Константин. И, видимо, наблюдая нечестие, сидящее на троне, побуждало элиту византийского общества создавать святые монашеские сообщества.
В царствование Василия наблюдаем настоящее возрождение аскетической жизни. Истинный монах, даже не получив сан священника, по мысли Св. Симеона, может исповедовать и отпускать грехи, потому что у него произошла личная встреча с Богом. Это явилось важнейшим моментом бытия: рушились сословные рамки и ограничения. Это произошло вследствие нравственного падения архиереев и священства. «Подпали, - как пишет Св. Симеон, - под действие духов заблуждения и в суетные слова и погибали…» И святость перешла «к избранному народу Божию, говорю, конечно, монахам. Не то, что оно было отнято от священников и архиереев, но они сами отчуждали себя от Него».
Утверждая это, Св. Симеон имел и личный опыт общения со своим духовником Симеоном Благоговейным, который не имел священнического сана, но «стал причастником Его (Христа) дарований и получил от Него власть вязать и разрешать согрешения, возжегшись Духом Святым».
Безусловно, преподобный видел недостойных и в монашеской среде. Его обличения строги и жестки, особенно это касалась тех, кто страдал страстью стяжания. «Вещи и деньги, - утверждает он, - в мире являются общими для всех, как свет и этот воздух, которым мы дышим».
Данное утверждение не имеет ничего общего с коммунизмом: в нем продолжение и следование традициям первоапостольской Церкви, в которой единодушие и любовь выступали фундаментом человеческих отношений, где Мамона, этот бог ростовщиков, должен быть выжжен из христианского сообщества каленым железом. Невозможно служить двум господам. Владимир Лосский скажет: «Уклоняясь от Троицы, как единственного обетования всякой реальности, всякой мысли, мы обрекаем себя на путь безысходный, мы приходим к апории, безумию, разрыву нашего существа, к духовной смерти. Между Троицей и адом – нет никакого выбора».
Путь к Богу предполагает отказ от своей самости во имя утверждения себя в Божественной реальности. Иной путь – уничтожение. И это уничтожение начинается в реальной жизни. Враги окапывают Иерусалим, и спасение в бегстве под защиту Божественного покрова. Этот Покров явил Господь, спустя тысячу лет, чтобы утвердить верных в своих обетованиях. Возрождается усиленное и углубленное изучение Св. Писания, что не могло не привести Божественную Благодать к жаждущим Её. Вдыхая воздух Св. Писания христианин начинал путь Преображения. Св. Игнатий Богоносец в послании филадельфийцам писал: «Будем прибегать к Евангелию, как к Плоти Иисуса, и апостолам, как пресвитерству Церкви. Будем любить также и пророков, ибо и они возвещали то, что относится к Евангелию, на Христа уповали и Его ожидали и спаслись верою в Него».
Отцы монашеского Ренессанса, признавая важность личной встречи с Богом, ни в коем случае не отвергали познание Св. Писания. Более того, они настоятельно рекомендовали чтение Канона и Закона Божьего, понимая, что на этом основании начинается домостроительство Божественного и человеческого Бытия. В Евангелии, по слову Оригена, происходило истощание Бога Слова: «Все признаваемое Словом Божиим, есть откровение воплотившегося Слова Божия, которое было в начале у Бога (ср. Ин. 1:2) и истощило Себя. Поэтому мы за нечто человеческое признаем Слово Божие, ставшее человеком, ибо Слово в Писаниях всегда становится Плотью и обитает с нами (ср. Ин. 1:14)».
Т.е. Бог никогда не покидает свое творение. Это, к сожалению, свойственно человеку. Но человеку свойственно и возвращаться к тому, что потерял. Но это возвращение возможно только через Голгофу, страдание и бессмертную любовь.
Византия Х века – это начало потрясающей Афонской монашеской традиции. Иноческая жизнь издревле существовала на Афоне, но именно в Х веке произойдет структурное формирование монашеской организации на полуострове. Произойдет осознанное возвращение к пониманию того, что Афон есть Удел Божьей Матери на земле. И только Она является Игуменом всех Афонских монастырей, Предстоятельницей и Ходатаицей за грешное человечество. На Афоне творится мистическое озарение, личное встреча с Писанием и реальное соприсутствие Божьей Матери в монашеской молитве.
Т.е. историческое христианство не замыкалось только в Святом Тексте. Ветхий Завет, как известно, является прообразом Завета Нового, который – как тень грядущего царства. Это Александрийская традиция, гласившая, что все Писание является «прообразом духовного опыта отдельной человеческой личности» (О. Иларион Алфеев).
Этот опыт творил путь освобождения человека. Св. Максим Исповедник скажет: «Ветхий Завет составляет тело, а Новый – душу, дух и ум. И ещё: телом всего Священного Писания, Ветхого и Нового Заветов, служит историческая буквальность его, душой же – смысл написанного… Как человек смертен по своей видимой части, а по невидимой бессмертен, так и Свящ. Писание обладает, с одной стороны, преходящей явленностью буквы, а с другой – сокрытый в ней дух, бытие которого непреходяще и который составляет истинный предмет созерцания».
В десятом веке происходило возвращение к внутреннему смыслу, к поиску Духа, без которого невозможно быть христианином. Понимание аллегорического смысла Св. Писания тесно увязывалось с «внутренним человеком». Это прекрасно понимал предтеча монашеского Ренессанса, живший в седьмом веке, Максим Исповедник. «Когда Слово Божие становится в нас ясным и светлым, а Лик Его сияет, словно солнце, тогда и одежды Его являются белыми, т.е. Слова Священного Евангельского Писания – ясными, прозрачными и не имеющего никакого покрова. И вместе с Господом приходят (к нам) Моисей и Илия, т.е. духовные Логосы Закона и Пророков».
Все ли могут узреть Славу Бога? Последний Суд даст такую возможность всем, но в реальном бытии прошедших и нынешних времен, ситуация иная. Потому и явлена Библия в двух видах: первом – «простом и общедоступном, видеть который могут многие», втором – «более сокрытом и доступном лишь для немногих, т.е. для тех, кто подобно Петру, Иакову и Иоанну уже стали святыми апостолами, пред которыми Господь преобразился в славу, побеждающую чувство».
Св. Максим Исповедник призывает, таким образом, к святому совершенству тех, кто желают быть с Богом и преображенным Его нерукотворным и нетварным Фаворским Светом, возносясь в горняя. Для святого Максима путь в Царствие начинается с земли. И об этом необходимо помнить. Такова Лествица Бытия Христова. От буквы к Духу, от обряда внешнего к литургии истинной и животворной. К литургии, в которой участвует человек в своем времени и пространстве. «Нам следует придерживаться смысла (а не буквы) написанного. Ибо если то, что некогда происходило прообразовательно в истории, по нас ради было записано в наставление (Ср. 1. Кор. 10:11) духовное – и это записанное постоянно соответствует происходящему, то <…> мы должны, по возможности, переместить в свой ум все Писание» (Св. Максим Исповедник).
Вместив же Писание в ум, христианин должен Его заповеди исполнять. В «Изречениях пустынных Отцов» Авва Геронтий скажет: «Исполняет то, что написано». Это становится девизом монашеского Ренессанса, возрождавшего традиции одного из основателей иноческой жизни Антония Великого, писавшего: «Куда бы ты не шел, всегда имей перед глазами Господа, что бы ты ни делал, имей на это свидетельство Священного Писания». У Марка Подвижника читаем: «Смиренномудрый и упражняющийся в духовном делании, читая Божественное Писание будет относить все к себе, а не к другим <…> Читая Божественное Писание, старайся уразуметь сокровенное в нем, ибо «все что писано было прежде написано нам в наставление» (Рим. 5:4) <…> Слова Божественного Писания читай делами и не многословь, тщеславясь одним простым буквальным пониманием».
Святые отцы призывали не к тупому следованию букве, но к духовному деланию. «Подобный же тип экзегиса характерен для богослужения Православной Церкви. Чтение Писания за богослужением преследует одну цель – помочь верующим стать соучастником описанных в нем событий, приобщиться к опыту библейских персонажей и сделать его своим собственным опытом. В Великом Каноне преп. Андрея Критского мы находим целую галерею библейских персонажей из Ветхого и Нового Завета; в каждом случае пример библейского героя сопровождается ссылкой на духовный опыт слушателя (молящегося) или призывом к покаянию…» (О. Иларион Алфеев).
Т.е. Царство Божие проживается христианином в реальности, и это Царство не зависит от времени и пространства, от человеческих и философских категорий. Тогда, когда иконоборцы рушили храмы, преп. Андрей созидал их в покаянии, созидая будущее.
В девятом и десятом веках Канон Св. Андрея Критского становится плотью и кровью православного богослужения. Но… будут еще иуды, готовые предавать Христа и Его Святую Церковь.
Глава 22
«Приближался праздник опресноков, называемый Пасхою, и искали первосвященники и книжники, как бы погубить Его, потому что боялись народа. Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати, и он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им. Они обрадовались и согласились дать ему денег; и он обещал, и искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе» (Лк. 22: 1-6).
Они-то и будут поносить святых подвижников, воздвигая на них различную хулу и клевету. Но святые творили свой мир, мир любви, несмотря на предательство ближних и гонение сильных. Знали, что «чистая душа есть та, которая свободна от страстей и непрестанно веселится Божественною любовью…» (Св. Максим Исповедник).
В Божественной любви, пребывая, человек вступает в литургическую жизнь, где средоточием Бытия становится многократный акт спасения человеческого естества. На Великий Понедельник читается стихира на стиховне утренней службы: «Изсохшия смоковницы за неплодие прещения убоявшися, братие, плоды достойны покаяния принесем Христу».
Живущий в страстях погибнет, подобно смоковнице. И эта гибель может произойти в реальном богослужении. Реально, а не умозрительно происходит диалог с Иудой. Каждый христианин переживает вопрошания Христа, каждый, заглянув в свой внутренний мир, узнает, что и он, порой, может поступить так же подло, как и Иуда. И этой подлости он может избавиться во время стояния Двеннадцатиевангельской службы Великого Четверга. И через это стояние, которое не есть самоцель, преобразить человеческую личность, сделав её соучастником Божественных Тайн, став действующим героем Евангельских событий, проживаемые здесь и сейчас, превращая свою душу в одухотворенную букву Вселенского Алфавита. В Святой Евхаристии христианин либо оживотворяется, либо, подобно Иуде, идет к своей гибели.
«Настал же день опресноков, в который надлежало заколать пасхального агнца, и послал Иисус Петра и Иоанна, сказав: пойдите, приготовьте нам есть пасху. Они же сказали Ему: где велишь нам приготовить? Он сказал им: вот, при входе вашем в город, встретится с вами человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним в дом, в который войдет он, и скажите хозяину дома: Учитель говорит тебе: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими? И он покажет вам горницу большую устланную; там приготовьте. Они пошли, и нашли, как сказал им, и приготовили пасху. И когда настал час, Он возлег, и двенадцать Апостолов с Ним, и сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания, ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием. И, взяв чашу и благодарив, сказал: приимите ее и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие. И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается. И вот, рука предающего Меня со Мною за столом; впрочем, Сын Человеческий идет по предназначению, но горе тому человеку, которым Он предается. И они начали спрашивать друг друга, кто бы из них был, который это сделает» (Лк. 22: 7-23).
Необходимо помнить к какому великому Таинству приобщается человеческое естество. Приход к Богу возможен только тогда, когда призывает Благодать. Потому для каждого христианина важно изучение Св. Писание, Его, по слову Христову, исследование. Доброе исследование обязательно приведет к Господу, в совместное делание, к созиданию Храма Божия, в котором Глава – Христос. Но Боже упаси подвергать его недоверчивому критическому разбору. Ни к чему хорошему это не приведет, разве что к скептицизму Ренана. Собственно, Запад разрешал исследовать Писание только избранным, что не могло не привести к протестантизму. Отсутствие свободы приводит к очередному заблуждению и рабству. На Востоке же следовали Заветам Христа. Симеон Новый Богослов скажет: «Ибо мы имеем большую нужду в том, чтобы <…> исследовать Писания. Пользу, получаемую от них, явил нам Сам Спаситель. <…> Ибо в них сокрыто разумение Духа благодати».
Идя вослед Писанию, становимся частью Божественной истории. Но исследование Писания, возможно, по слову Симеона Нового Богослова, только в Ограде Божией, в Ней находится призывающая Благодать. «Когда не получив в чувстве и знании благодать Духа <…> я бесстыдно бросаюсь истолковывать богодухновенные Писания и возлагаю на себя достоинство учителя на основании одного лишь лжеименного знания, неужели Бог так и оставит это без суда и не потребует с меня ответа по этому поводу. Конечно же так не будет».
Путь к Богу невозможен без внутреннего благоговения и покаянного чувства. Путь Ренана здесь неуместен. Француз носился по Палестине и поражался своим галлюцинациям. Свой личный опыт выдавал за апостольский. Господь не открывался человеку, который не верил в Него, который свое мировоззрение строил на миражах. Св. Симеон Нов. Богослов приводит слова Исайи: «Тайна Моя – Мне и Моим».
Христос сообщает Откровение тем, кто раскрыл тайны своего сердца и готов душу свою положить за него. Таковые зреют Царствие Божие воочию. И в эти тайны прозревают не только священники, как учит Западная церковь, но и обычные люди, горячо кающиеся, по слову Св. Симеона. В покаянии происходит собеседование с Богом, происходит рождение обожженной Личности. В своих Гимнах Симеон «рассказывает о том, как он видит нетварный Божественный свет, Который приходит к нему во время чтения и изыскания слов, и исследования их сочетаний. Он утверждает, что этот Божественный свет объясняет ему писание, увеличивает его познания и поучает егог тайнам» (Иер. Иларион (Алфеев)).
К Божественной тайне должны быть направлены стопы христианина. Однако приход к мистическим озарениям совершается не сразу. О. Иларион пишет: «Вот ступени, по которым, согласно преп. Симеону, можно подняться на высший уровень постижения Писания. На первой ступени следует читать Библию, обращая внимание на «слова и их сочетания», т.е., пытаясь понять буквальный смысл книги. На следующей ступени человек должен прилагать текст Писания к самому себе и исполнять его заповеди так, как если бы они были обращены к нему лично. Чем точнее соблюдается Евангелие в жизни человека, тем глубже им постижение «скрытого» смысла Писания. Наконец, человеку является Сам Господь и благодатью Святага Духа через приобщение к Божественному Свету он <…> получает полное понимание и совершенное знание мистического смысла Писания».
И вот в десятом веке происходило реальное постижение мистического и мировоззренческого смысла Божественного Бытия. Заканчивалось тысячелетие от Рождества Христова; христианский мир потрясали глобальные ереси. Но Господь хранил Свою паству, Свою империю, творя новые мехи и новое вино. Это новое являлось освобождением от внутреннего плена, в который впал христианский мир после иконоборческой ереси. Потребовалось несколько веков, чтобы вновь произошло глубокое осмысление Образа Божия. Христианский мир нуждался не только в воскрешении Образа, но в уподоблении Ему. Начиналась эпоха протоисихазма. Т.е. происходило давно уже совершенное, но вновь возрожденное обожение человеческой личности, происходила встреча подвижника с Богом. И в этой встрече Господь, собеседуя с подвижником, иной раз позволяет неточные евангельские изречения, что только подтверждает животворность Предания и личного опыта, придает личности индивидуальные, только ей присущие черты и образно-символический ряд. Преп. Симеон не просто следует Писанию, но стремиться вернуть Господу Его Образы, как бы «мистически догнать».
«Я отнюдь не обратился вспять, совершенно не обленился и не ослабил бега <…> но всей силой моей и изо всей мочи я взыскал Того, Кого не видел. Я осматривал дороги и заборы – не явится ли Он где-либо. Обливаясь слезами, я спрашивал всех когда-либо видевших Его <…> Пророков, Апостолов и Отцов <…> Я просил их сказать мне, где они когда-либо видели его <…> И когда они сказали это, я побежал из-за всей силы <…> И я полностью увидел Его, И Он всецело соединился со мной…» (Симеон Нов. Богослов).
Соединение с Богом есть практическое воплощение смысла человеческого бытия. Став участником Божественной жизни, человек приобщался к свободе, находя в образах Св. Писания отголоски своего внутреннего пути и внутреннего опыта. Не только энциклопедические знания необходимы христианину, эта ступень познания была с успехом пройдена эпохой Фотия. Но глубокая жизнь во Христе, помноженная на Благодать Духа Святага, когда, по словам Марка Подвижника, Евангелие стало зеркалом внутренней жизни человека. Обряды не могут быть спасительны сами по себе, но только в том случае, когда читаемое на клиросе, глубоко проникает в сердце и сознание христианина, когда заповеди Блаженств исполняются, а не только слушаются, когда «нищета духовная есть сознательное смирение» - говорит Св. Григорий Нисский.
И духовный плач способствует очищению грехов, наших темных ощущений, которым мы, порой, радуемся, потеряв свет. В этом странном промежуточном состоянии хотим зафиксировать свое бытие, но констатируем только существование. Вернуться же на дорогу, которая ведет в храм можно только, сбросив с себя горделивый плащ, одевшись в светлое рубище кротости, омыв слезами и безгневием. Св. Иоанн Лествичник скажет: «Как вода, мало-помалу, возливаемая на огонь, совершенно уничтожает его, так и слеза истинного плача угашает всякое пламя раздражительности и гнева». У преп. Максима Исповедника «отрицание похоти и гнева» есть синоним кротости. Исполнив евангельскую заповедь кротости, человек обязательно возжаждет Правды. Абсолютная Правда – это Бог, «под именем правды Господь предлагает слушаться Самого Себя» (Св. Григорий Нисский). Правда же требует в первую очередь милости, а не жертвы, искреннего сострадания к ближним своим, тем самым, исполняя заповедь любви. Имеющий любовь, подобно Самаритянину, не пройдет мимо страждущего. «Не плакал ли я о том, кто был в горе? Не скорбела ли душа о бедных (Иов. 30:25)». Такая любовь, подобно ключу, вытекает из тайников души. Св. Григорий Нисский скажет:
«Милосердие есть исполненное любви сострадательное расположение к тем, кто, страдая, переносит трудности <…> Это (расположение) связано с печалью».
И, только обладая этими качествами, можно говорить о сердечной чистоте. Обладающий милосердным сердцем «везде созерцает Господа и воссоединяется с Ним» (Св. Симеон Нов. Богослов). Однако узреть Бога во всей Полноте невозможно, но Симеон, как и Григорий Нисский, полагают, что Бога увидеть возможно в Его Энергиях. А Максим Исповедник напишет: «Поэтому Спаситель говорит: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят – ведь Бог сокрыт в сердцах верующих в Него. Тогда они узрят Бога и сокровища (сокрытые) в Нем, когда очистят себя через любовь и воздержание; и тем яснее узрят, чем больше очистятся».
Став Боговидцем, человек становится миротворцом. Причем это мир не только с людьми, но и с Богом, т.е. сокрушается Адамово неповиновение. Человек становится свободен, и ему не страшны темницы и преследования. Свода и любовь уже не теряют радость и веселие.
«Ибо тот, кто явил достойное покаяние о своих прегрешениях и благодаря этому стал миренным <…> удостаивается ежедневного плача и становится кротким, от всей души алчет и жаждет Солнца Правды и становится милостивым и сострадательным <…> Он становится миротворцем и удостаивается называться сыном Божьим. Такой человек способен, будучи гоним и ударяем и оскорбляем <…> претерпеть все это с радостью и несказанным весельем» (Св. Симеон Нов. Богослов). Наверху же лествицы его ожидает Сам Господь: «Поднявшись туда, мы увидим Его насколько это возможно человеку, и получим из Его рук Царствие Небесное». Но, чтобы достичь этого Царствия нужно отречься своей эгоистической самости, совершить, так сказать, акт «животворной мертвости» и все для того, чтобы «найти Христа и узреть Его в Его красоте и привлекательности» (Св. Симеон Нов. Богослов). Вот это Богозрение и есть, видимо, смысл нашего Бытия.
Будучи всегда увлажняема напаяема слезами <…> [душа] становится кроткой и неподвижной на какой-либо гнев, но желает и вожделеет, с жаждой и алчбой, научиться законам Божьим. Так она становится милостивой и сострадательной, соделывается благодаря всему этому чистой сердцем и сама становится созерцательницей Господа и часто видит славу Его…» (Св. Симеон Нов. Богослов).
Вот смысл и конечная цель земной жизни. И не следующий этой цели, не Иуде ли уподобляется, вкусившего Причастие, но отвергшего Бога делами своими и поступками. Византийские протоисихасты призывали задуматься. Какой грех человеку, в Крещении давшего обещание следовать вослед Богу, но забывшего свое предназначение. И это тогда, когда Христос даже в Евхаристической Тайне приближает к Себе.
Преп. Симеон пишет: «А что недостаточно нам для спасения одного крещения, но что приобщение Плоти Иисуса и Бога и честной крови Его для нас более свойственно и необходимо, слушай следующее: И Слово стало Плотью и обитало с нами (Ин.1:14). И что это было сказано о причащении, слушай Господа, говорящего теперь: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь во Мне пребывает и Я в нем (Ин. 6:36).Когда это произошло и мы были духовно крещены Пресвятым Духом и стали чадами Бога, и Воплощенное Слово вселилась в нас, как свет, через приобщение пречмистого Тела и Крови Его, тогда увидели мы славу его, славу как Единородного от Отца. Когда мы были духовно рождены Им и от Него, и когда Он телесно вселился в нас <…> в то самое время, в тот самый момент, когда это произошло, мы увидели славу Его Божества…»
Перед нами личный опыт преподобного, чем он и ценен необычайно. По Симеону, Бог совершил с человеком мистический брак:
«[Архангел Гавриил], сойдя, возвещает таинство Деве и говорит: Радуйся, благодатная, Господь с Тобою (Лк. 1:28). И с этим словом сошло всецелое ипостасное, единосущное и совечное Слово Бога и Отца во чрево Девы и, наитием и содействием единосущного Его Духа, восприняло обладающую умом и душой плоть от чистых кровей её, и стало человеком. Таково, следовательно, невыразимое соединение и таков мистический брак Бога, и так произошел обмен между Богом и людьми».
И теперь человек может стать и матерью и братом Господа Нашего Иисуса Христа, и Он может родить, т.е., по утверждению преп. Симеона, не только рождает человека, но и человек, безусловно, при помощи Божьей, может в сердце своем родить Бога.
Потрясающе и просто! Каждый человек призван к спасению, только не будь глух к Евангельскому призыву, не осуетись, чего не избежали, к сожалению, даже апостолы в знаменитую Гефсиманскую ночь.
«Был же и спор между ними, кто из них должен почитаться большим. Он же сказал им: цари господствуют над народами, и владеющие ими благодетелями называются, а вы не так: но кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий — как служащий. Ибо кто больше: возлежащий, или служащий? не возлежащий ли? А Я посреди вас, как служащий. Но вы пребыли со Мною в напастях Моих, и Я завещаваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство, да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем, и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых. И сказал Господь: Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих. Он отвечал Ему: Господи! с Тобою я готов и в темницу и на смерть идти. Но Он сказал: говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня. И сказал им: когда Я посылал вас без мешка и без сумы и без обуви, имели ли вы в чем недостаток? Они отвечали: ни в чем. Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч; ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен. Ибо то, что о Мне, приходит к концу. Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно» (Лк. 22: 24-38).
Однако понять Апостолов можно: они были вначале пути. Труднее понять прошедших тысячелетнюю христианскую историю и не увидевшие рядом с собой Христа, и дерзающие спорить, кому уготовано быть первым. Человек забывает, что первый и самый светлый ангел пал, вследствие гордыни. Кстати, это могло произойти и с учениками. Это произошло со многими иерархами, являющимися таковыми по названию, не более. Вместо поучения и любви, праздность и веселое пустословие. Преп. Симеон скажет: «Праздное слово <…> это не только бесполезное слово, но и то, которое мы произносим прежде дела и опытного познания. Ибо если я не презрел низменную славу и не отверг её всем сердцем <…> но учу других этому <…> то не является ли мое слово праздным, не подкрепленным делами и потому тщетным».
Господь даровал верным меч духовный, чтобы они следовали за Ним безусловно. К сожалению, христианский мир в течение тысячу лет в духовном отношении изменился мало. Сущностное изменение произошло, были определены акценты, намечено фундаментальное движение, однако торжествующую плоть обуздать смогли только едва-едва. Незавершенная победа христианства не могла не породить пустоты, зияющие отверстия небытия. И эти пустоты могла заполнить только Святая Троица, триипостасность Которой созерцал на третьем небе Божественный Павел и зрел в молитвословии преп. Симеон. Это молитвословие представляло собой путешествие по страницам Св. Писания. Владыка Иларион (Алфеев) пишет: «Работа над текстом – первая ступень на этом пути и нельзя достигнуть вершины, не преодолев этой ступени». Тем более сказанное в Писании есть непреложная Истина. И то, что происходило с Христом, будет происходить и с христианами. И потому, Боже упаси, «искусственно аллегоризировать» Божественные глаголы, «относя е настоящему то, что сказано о будущем, и понимая сказанное, так как будто это произошло и происходит каждый день» (Митр. Иларион (Алфеев)).
Преп. Симеон не отрицает аллегорию, но она должна исходить из буквального понимания текста, игнорировать который недопустимо. В этом он следует вослед александрийской традиции и учению Максима Исповедника. Особенность аллегории Св. Симеона заключена в подразделении на два вида: первый вид – это символические толкования, уже от древности известные Церкви. Например, Ноев ковчег – это образ Богоматери, а Ной – Христос; второй же вид – это толкование, связанное с путешествием души Симеона во времени и пространстве к Вечности.
Во втором виде Симеон самобытен, иной раз, идя в разрез традиционному толкованию. Например, принято считать Исаака прообразом Христа, но в старости Исаак, не узнавший Иакова, – это символ духовной слепоты; толкование Египта – своеобразное. Египет – это «тьма страстей». В 17 псалме читаем: И мрак под ногами Его <…> И положи тьму закров Свой, окрест Его селения его, темна вода во облацех воздушных.
У Симеона обозначает Плоть Христову. Так же употребляемы аллегории и в образах Нового Завета. Например, в Преображении Моисей, Илия и Иисус символизируют Св. Троицу, а «три кущи» - тело, душу и дух.
«Порой преп. Симеон использует более развитые и сложные образы, например, образ человеческого тела, которое использовал и Апостол Павел». Преп. Симеон объясняет, как следует понимать «в меру полного возраста Христова» (Еф. 4:13), приводя в качестве примера тело человека: две стопы символизируют веру и смирение; голени, колени и бедра символизируют труды воздержания; «части тела, которые нуждаются в прикрытии» означают непрекращающуюся молитву ума и «сладость, которую дает изливание слез»; нервы – это огонь, горящий в руке, которая стремится к созерцанию Господа <…> желудок вместе с прочими внутренними органами сравнивается с «духовной мастерской, в которой трудится душа». Дале следует перечень других частей тела с указанием их символического значения; заканчивает его голова, которая символизирует любовь. На наш современный вкус подобная аллегория может показаться неестественной и малопривлекательной, но для византийского уха она звучала весьма приятно и даже поэтично» (О. Илларион Алфеев).
Византийский мир услышал проповедь того, кто объяснил ему его извилистый путь. Бог Отец приводит на царский пир к Своему Сыну «в качестве невесты дочь того, кто восстал против Него и совершил прелюбодеяние и убийство <…> Давида, сына Иессеева, который убил Урию и прелюбодействовал с его женой. Его дочь, пренепорочную, говорю, Марию, пречистую и чистую Деву, привел как невесту» (Симеон Нов. Богослов).
Уставшие от тысячелетней истории, Римляне вдохнули животворную струю Богообщения. Смывалась тяжесть многолетних грехов. Когда-то, подобно Петру, отрекались Господа, впадая в различные ереси, но и, подобно Апостолу, восставали и следовали за Христом.
Происходило удивительное обращение византийского мира в сторону Голгофского Креста. Империя возрождалась, возрождалась в эпоху так называемого монашеского Ренессанса, когда важнейшим становится личный опыт христианина. И это опыт вписан в ткань Св. Писания, соделывая человека соучастником Священной истории.
Св. Симеон пишет о собственном опыте вдохновенного созерцания Божества, который уникален и в котором он увидел «сухой жезл Аронов процветшим». Он рассказывает библейскую историю, которую знает каждый грамотный христианин, но эта история проживаема личностно современником не времени распятия Христа, но тысячу лет спустя. Это его и только его личная история. Но она совершила благовестие восточно-римскому миру.
Преп. Симеон не комментирует, но живет Св. Писанием. Его внутренняя жизнь неразделима с евангельскими событиями, и он созерцает страдания, смерть и Воскресение Христа, обещающего пасхальный переход в вечность: «Там я увидел, как бесстрастно пострадал мой Бог, и как Он стал мертвым, будучи бессмертным, и воскрес из гроба, не разрушив печатей. Там я узрел будущую жизнь и нетление, которое Христос дарует ищущим Его, и обрел Царство Небесное, сущее внутри меня, Которое есть Отец, Сын и Дух».
Жажда Богообщения должна стать сутью христианского естества. Но очень важно, кто поведет человека к Чаше Причастия. В эпоху монашеского Ренессанса особенно остро был поднят вопрос духоводительства, соответствия духовного отца Учителю. Преп. Симеон говорил, что если видишь пьющего отца с мытарями и грешниками, то не думай о страстном и человеческом. Достигший совершенства Христова исполняет заповедь любви. Несовершенному же не полезно находится в обществе грешников. Глубока мысль Бл. Августина: «Возлюби Бога, и делай, что хочешь». Возлюбивший Бога, будет следовать по Его пути, что, конечно же, отразится в его делах. Поэтому важно прислушиваться к тем, кто пережил личную встречу с Богом. Преп. Симеон говорит о своем опыте:
Что это за новое чудо, которое и ныне происходит?
Бог и ныне желает являться грешникам –
Тот, кто некогда взошел горе и воссел на Отчем Престоле
На Небесам, и пребывает сокровенным,
Ибо он скрылся от очей Божественных апостолов
И после этого, как мы слышали, один лишь Стефан
Видел разверзающиеся небеса и тогда сказал:
«Вижу Сына, стоящего одесную славы Отца»…
Но ныне – что означает это странное событие,
Происходящее во мне?..
Я обрел Того Самого, Кого видел издали,
Кого Стефан увидел в разверзающихся небесах
И кого потом Павел увидел и ослеп…
И этот опыт, эта встреча с Несказанным Светом для Симеона важнее даже некоторых библейских событий, запечатленных в тексте, потому что они происходят в реальной конкретности с ним. И эта реальная конкретность не однократная или двух или трехкратная, как это происходит в тексте Св. Писания с реальными лицами библейской эпохи, но ежедневная. Бог является Собеседником Симеона от его юности. От юности Симеон достиг совершенства, какого не видели и Отцы. Илия и Енох избежали смерти, но Симеон «преодолел смерть». Свершилась пасхальная радость, свершилась реально и жизненно. Поэтому и Св. Писание для Святого есть «тень того, что может случиться с человеком в его мистическом опыте: «Илия был взят на огненной колеснице, И прежде него Енох… Но что это в сравнении с тем, что происходит в нас? Как вообще может сравниться тень с истиной?.. Итак, что такое огненная колесница, взявшая Илию, что такое предложение Еноха в сравнении с этим? Думаю: как море разделенное некогда жезлом, и Манна, сшедшая с Небес, были только образом и символами Истины: Море – Крещения, а Манна – спасителя; точно так же и то суть только символы и образ этого, имеющего несравненное превосходство и славу»» (О. Иларион (Алфеев)).
Итак, что было, то прошло. Но чрез Святое крещение и Святое Причастие человек может реально соприсутствовать в Боге, а Он в нем. «Господь сделал меня новым небом и вселился в меня: никто из древних святых не удостоился ничего подобного» - восклицает преп. Симеон. Если так, то Симеон противоречит Святоотеческой традиции? Н в коем случае. Превосходство мистического опыта встречаем у Оригена и Максима Исповедника (учение которого безупречно, в отличие от первого, с канонической точки зрения). Можно вспомнить Марию из Египта, никогда не читавшей Св. Писание до своего ухода в Пустыню, но при встрече с Аввой Зосимой, изъяснявшей Божественные глаголы по библейском тексту. Руфин рассказывает об истинном монахе, знавшем всего три стиха из первого псалма, но пребывающего в Богообщении. Вот и Симеон мистический опыт ставил выше даже Св. Писания, в котором видел средство, ведущее к Богу: «… Кто сознательно обрел в себе Бога, дающего людям знание, тот прочитал все Св. Писание и собрал весь плод пользы от чтения: он более не будет нуждаться в общении книг. Почему так? Потому что беседующий с Тем, Кто вдохновил авторов Божественных Писаний, посвящаемый им в сокровенные и несказанные таинства, сам станет для других богодухновенной книгой, содержащей новые и ветхие тайны, написанные в ней Перстом Божиим…»
Это не значит, что должно отказаться от Писания. Наоборот, от буквального необходимо идти к потаенному и к Тому, Кто вдохновил Написанное, дабы с Ним вкушать в Царстве Его.
Такие ощущения переживало практически все восточно-римское общество Х века. Ища параллели с библейским персонажами и своим личным опытом, творцы монашеского Ренессанса перевернули христианский мир, возрождая древнее обожение человеческого естества, исполняя призыв Христа стать богами.
Но… как же немощен, порой, человек:
«И, выйдя, пошел по обыкновению на гору Елеонскую, за Ним последовали и ученики Его. Придя же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение. И Сам отошел от них на вержение камня, и, преклонив колени, молился, говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет. Явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его. И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю. Встав от молитвы, Он пришел к ученикам, и нашел их спящими от печали и сказал им: что вы спите? встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Лк. 22: 39-46).
И как силен Бог, знающий грядущее и показующий великое смирение. Он шел на смерть, шел ради рода человеческого, который должен об этом помнить и быть благодарным Христу. Но, к сожалению, сон утяжеляет человеческое естество. А, как известно, «сон разума рождает чудовищ» (Кальдерон). Этот сон и был причиной отступлений от ясного Боговидения и Богопознания. Но возможно ли спать, когда ангелы беседуют, со всем рядом с людьми, со Спасителем? Видимо, привыкшие к чуду, его воспринимают как обыденное явление, теряя первые яркие впечатления и первую любовь. Потеряв же любовь, забывают о Боге, обрекая свое сознание на раздробленность и обыденность. Таковое сознание не способно к преодолению смерти, но к сластолюбивой жизни на коротком её отрезке. Политической целесообразностью, похотью и страстями пытаются оправдать отступления от Бога.
Человеческий мир лежал во зле, и византийский не составлял исключения. Достаточно вспомнить жуткую распущенность нравов, которая царила при Августейшем дворе. Лев Философ для того, чтобы жениться четвертый раз готов был подчинить Церковь Востока римскому папе. И каков папа, дающий согласие на этот брак, более того, санкционировавший низложение замечательного богослова, патриарха Нового Рима Николая Мистика, категорически выступавшего против нарушения православного канона. Николай жил в Боге, Лев же в коротком жизненном отрезке. Но каков папский Рим! Стоило умереть Льву, и папа признает Николая патриархом, а четвертый брак Василевса незаконным. Конечно же, папа непогрешим, и он всегда прав. Фарисейству, как говорится, нет предела. Едва-едва Царьград не пал, подобно Риму. В Риме папами становились в 20 лет, в Византии, сын Василевса Роман – в 17. Была опасность движения по одной дороге.
Но, видимо, смерть Феофилакта на охоте, этого горе-епископа, привело в чувство царский двор. Да и римская Эллада, переживающая монашеский Ренессанс, была в том возрасте, когда могла голосом церковного народа сотрясти своды империи (в этом, кстати, было глубокое отличие восточного мира от западного). И каждое попущение диаволу вызывало возмущение и негодование в народе, рождая общенациональный протест, с которым не мог не считаться император. Народ мог простить императору человеческие слабости, как, например, Константину VIII, но не отступление от веры. Если таковое случалось, то только на формальном и дипломатическом уровне. Императоры подписали много документов с папами, но они не вступали в силу, потому что церковный народ не признавал их (надо признать, он их даже и не знал, ибо в церковной жизни это никак не отражалось). Монахи буквально распинали себя на торжищах и площадях, дабы разбудить дремавших и обратить к Истине. Голос избранных звучал все громче и сильнее, доходя до царских чертогов.
«О страшное общение! Славу, какую Отец дал Сыну, Сын дает нам Божественною благодатью, и более того, как Он в Отце, и Отец в нем, так и сын Божий в нас, и мы по благодати будем в Самом Сыне, если хотим. О милость необозримая! Та любовь, какой Бог возлюбил Единородного Сына Бога нашего, Она говорит Он будет в нас и Сам Он, Сын Божий, будет в нас. И правильно: став однажды нашим сродником по плоти и сделав нас сопричастниками Своему Божеству, Он всех таковых сделал Своими сродниками, так и нам, которые допущены к общению с Божеством Несекомым и Неделимым, всячески необходимо, став истинно нераздельными Его сопричастниками, быть во Христе в Едином Духе единым Телом» (Преп. Симеон Нов. Богослов).
К единству с Богом призывали творцы монашеского Ренессанса. Эти творцы становились епископами и патриархами и уже никакие светские власти не смогли сдвинуть их с избранного пути. Они прекрасно понимали смысл брачных отношений Церкви со Христом.
«Да поистине великое и превеликое это будет таинство, когда то общение и единение, близость и родство, какие существуют в отношениях жены к мужу и мужа к жене, таковые же боголепно и превыше всякой мысли и слова бывают у Владыки и Творца всяческих со всею Церковью и он, как с единой женой, непорочно и неск5азанно соединяясь с Ней, неразрывно и нераздельно сопребывает с Ней, как с возлюбленной и любезной Ему. Вот так и Церковь, соединенная с Возлюбленным Богом, прилеплена к Нему, как целостное тело к своей главе. Ведь как тело вовсе не способно жить без сросшейся с ним головы, так и Церковь верных, я разумею сынов Божиих, написанных на небесах (ср. Евр. 12:23) не может стать для Бога телом совершенным и целостным без Главы – Самого Христа и Бога, не может жить истинной и нетленной жизнью, если не питает Он её ежедневно хлебом насущным (ср. Мф. 6:11); питаясь коим, все любящие Его живут и возрастают в мужа совершенного, в меру полного возраста Его» (см. Еф. 4:13) (Преп. Симеон Нов. Богослов).
Известно, что врата ада не одолеют Церковь. Поэтому задача духоводителей привлечь народ на спасительный корабль. Мир же, лежащий во зле, всегда будет стремиться разорвать Тело Христово на части и предать Его.
«Когда Он еще говорил это, появился народ, а впереди его шел один из двенадцати, называемый Иуда, и он подошел к Иисусу, чтобы поцеловать Его. Ибо он такой им дал знак: Кого я поцелую, Тот и есть. Иисус же сказал ему: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого? Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: Господи! не ударить ли нам мечом? И один из них ударил раба первосвященникова, и отсек ему правое ухо. Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И, коснувшись уха его, исцелил его. Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня? Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы» (Лк. 22: 47-53).
Страшен Иудин поцелуй. Таковым представляется, когда разрывают Церковное Тело на части. История Западного Рима страшное подтверждение человеческого предательства.
На кафедре Св. Петра воссели епископы, возжаждавшие вселенского царствия, объявлявшие себя наместниками Христа. Они, начиная с восьмого века, вели тяжбу с Восточным Римом за территорию южной Италии. Причем это был не столько спор за церковную юрисдикцию, сколько спор за обладание землей в качестве светских государей, которыми папы стали во времена иконоборческой ереси. Пап совершенно не волновало, что южная Италия издревле называлась Великой Элладой и была заселена греческим населением, которое естественно стремилось к своему средоточию – Константинополю. Кроме того, Церкви Апулии и Калабрии и не хотели подчиняться папам, потому что видели отступление римской курии от канона Православной Церкви, Которая не давала вселенского согласия на изменения в Символе веры. Это и не могло произойти, ибо Церковь запретила всякие изменения категорически вплоть до отлучения.
В 968 году Василевс Никифор Фока присоединил пять южноитальянских епархий к диоцезу Нового Рима. Это была констатация факта. Но для тех, кому нужны были серебряники, это был повод, углубивший раскол внутри Церкви. Папы начали настоящую войну, благо под рукой были свои западно-римские императоры Саксонской династии.
Римская курия горделиво требовала повиновения. И ладно, если бы только греки боролись с Римом, но и Франция не желала повиноваться римской юрисдикции. Во времена Гуго Капета, короля Франции конца десятого века, епископ Герберт скажет: «Неужели все законы и постановления Церкви могут быть нарушены и изменены произволом одного лица?»
Оказывается можно, если это папа римский, убедивший мир, что его заблуждение есть правда Бога. В слепоте своей папы возносились все выше и выше, где слышать и слушать практически невозможно, раздавая несогласным анафемы и проклятия.
Живший в десятом веке архиепископ Орлеанский писал: «Неужели таким чудовищам разврата, таким невеждам в законе Божьем должны быть подчинены все в мире священники, - священники, отличающиеся и знанием, и чистотой, и безупречной жизнью? Кто он такой, восседающий в золоте и багрянице на возвышенном престоле? Если в нем нет любви, и он насыщен одним знанием, то он антихрист, восседающий в храме Божием; а если в нем нет ни любви, ни знания, то он в храме Божием, как немой идол; и вопрошать его все одно, что вопрошать камень. Не лучше ли обращаться за советом в другие страны, где много достойных епископов, действительно просвещенных знанием Слова Божия, чем в Рим, где суд дается не по правде, а на весь золота».
И этот Рим хотел править миром. В западном Риме творилось невообразимое: папа Бенедикт IХ четырежды находился на кафедре. Это не страшно. Но первый раз он стал понтификом в 12 лет. Фарс, доведенный до маразма.
И этот разнузданный и маразматический фарс выставлял себя в качестве держателя истины, имеющего право судить. И, когда наступит 1054 год, то, впадшие, кто в старческий, а кто в детский идиотизм, будут отлучать Кафолическую Церковь от общения с собой. Не мог сатана выдержать присутствие Бога и гнал Его на Голгофу, что как раз выглядит уже более чем логично.
Вдумаемся! Один патриарх отлучил четырех патриархов, которые ни на йоту не отступались от канона Соборной Церкви. Кто впал в Иудино предательство очевидно и красноречиво. Предатели, содомиты и распутники возомнили, что Бог повинуется им. И это не голословно. Вчитаемся в современника раскола Петра Дамиани, писавшего папе Льву IХ, при котором произошло разделение: «Наши прелаты открыто предаются распутству, бражничают, скачут верхом, бесстыдно сожительствуют с любовницами в епископских дворцах. Эти недостойные служители толкают верующих в пропасть, а простое духовенство дошло до последней степени развращенности, и нам ничего не остается, как лишить священников право совершать обряды святых таинств. Звание священнослужителя заслужило такое презрение, что мы вынуждены набирать служителей Бога среди продажных людей, прелюбодеев и убийц.
Некогда апостол объявил достойными смерти не только тех, кто совершает преступление, но и тех, кто терпимо относится к ним. Что сказал бы он, ежели, возвратясь на землю, увидел бы духовенство наших дней. Распутство духовенства ныне так велико, что священники грешат с собственными детьми. Негодяи ссылаются на развращенность римского двора, а так как у них есть такса для отпущения всех грехов, то они совершают преступления со спокойной совестью».
Как известно, Бог нераскаянных грешников не слушает. И вот эти козлопастыри решили, что им все позволено. Судя по их жизни, другого и не могло быть.
Восток два века терпел эти козлодействия папского Рима. Причина терпения заключалась в том, что во времена иконоборческой ереси папы проявили твердость в православном исповедании. Но вместо того, чтобы воздать хвалу Господу, Который вручил ключи разумения достойнейшим, возгордились. Когда-то Рим пошел на разрыв во имя чистоты веры, папы отдавали жизнь, но не подписывали преступные декреты. Истово боролись за святость своей паствы. Но что наблюдаем в 11 веке? Папа Лев отвечает кардиналу Петру Дамиани: «Грехи, упомянутые вами, достойны самой суровой кары. Совершившие хотя бы один из них вполне заслуживают отлучение от сана. Однако число священнослужителей, повинных в этих грехах, делает меру эту совершенно неприемлемой и заставляет меня сохранять в церкви даже преступников».
Т.е. извините, господа, живем в Содоме, придется привыкать. Но при этом не забудем поучать невежественных и тупых восточных римлян. Смешно читать претензии епископа Гумберта, поучительно заявлявшего патриарху Михаилу Керуларию, что «вы режете ваши гостии железным ножом, вместо того, чтобы ломать их пальцами по святой традиции, сохраненной Иерусалимской Церковью. После причастия, - продолжает Гумберт, - если остается несколько крошек гости, мы их не сжигаем, а благоговейно складываем в драгоценный ларец и раздаем верующим на следующий день во время богослужения. В ваших же греческих церквах частицы священного Тела Господня выбрасывают с мусором ваших ризниц».
Очевидную ложь видим в словах патера. Непонятно, сжигают частицы или выбрасывают. Зная церковную традицию, смею утверждать благоговейное отношение к каждой крошке воцерковленного народа. Кроме того, Иерусалим почему-то поддержал патриарха Михаила, но не Льва, предавшего Христа.
Раскол произошел как раз в ту эпоху, когда Запад пребывал в разврате и содомии, а на Востоке происходил истинный монашеский Ренессанс. Восточно-христианский мир приобщался к животворному Телу Господа Нашего Иисуса Христа, Которое в Евхаристической Тайне являлось в квасном хлебе. Восточный мир жил не только буквой Святого Текста, но и Его духом. Запад же, погрязший в разврате, цеплялся за, как ему казалось, спасительную Евангельскую букву. Господь совершал Пасху в день опресночный, значит, Рим полагал, что надо следовать этой иудейской традиции, не обращая внимания, что Пасху Христос провел, когда иудеям еще нельзя было есть опресноки, что видно из того же Евангельского текста, когда «иудеи не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но, чтобы можно было есть Пасху» (Ин.18:28). К тому же день опресночный – это день заклания пасхального Агнца. Иоанн Златоуст изъясняет:
«Первым днем опресночным Евангелист называет день предшествовавший празднику опресноков. – Настал, т.е. приближался, был при дверях, день, когда иудеи закалали Агнца». И, конечно же, в Евхаристии Господь предлагал не иудейскую мацу, что было бы противно здравому учению, но Свое Тело и Свою Кровь. Тертуллиан скажет:
«»Неприлично, чтобы Господь желал чужого, но желал своей собственной Пасхальной жертвы, которую по той – Ветхозаветной, хотел установить в Своем собственном Теле и Крови: и потому взяв хлеб, сотворил из него Свое Тело».
Латинская ересь предлагает вернуться в ветхозаветную традицию. Но, чтобы римскую кафедру не заподозрили в симпатиях к иудаизму, установили пост в субботу, что уже было прямым нарушением Апостольских постановлений, Которые гласят: «Аще кто из клира усмотрен будет постящимся в день Господень, или в субботу, кроме единыя только (Великой Субботы) да будет извержен». Шестой собор 55-м правилом постановил, чтобы в римской Церкви (уже тогда умничали) исполнялось 64-ое правило Св. Апостолов, воспрещающий пост в субботу. За неисполнение Собор грозил церковным отлучением.
Надо признать, что нет вины в расколе на патриархе Михаиле, он лишь четко следовал постановлениям Святых Соборов. Западный Рим сам себя фактически отлучил от Церкви. Как раз Михаил был готов на разумные компромиссы. А вот легаты уже умершего Льва IХ присвоили себе право судить и отлучать весь Восток. Но Запад готов был к войне, которую он фактически уже вел два столетия.
Собственно произошел не столько раскол, сколько одуревшая от власти и разврата часть сама на себя накинула веревку, чтобы себя же и придушить, лишив вечной жизни.
Западному Риму нужна была земля, но не Небо. Все помыслы пап - в земном величии. Был придуман декрет императора Константина, будто бы дававший право папам на светскую власть. Так утверждать могли люди, не знающие исторической обстановки четвертого века. В основании папской власти лежала элементарная ложь. Совершенным бредом выглядит утверждение, будто бы Христос преимущественно положил жизнь Свою на Кресте за Апостола Петра. Это граничит с паранойей. Но впавший в идиотизм римский мир болел системно, и излечить его могло только чудо, которое, забегаю вперед, не случилось.
Вместо покаяния римские легаты, объявляя себя наследниками Петра, забыв, что Глава Церкви – Христос, а не Петр. Вот что Гумберт бросает в лицо патриарху, опускаясь до обыкновенной склоки: «До нас дошла молва о многих нестерпимых вещах, чтимых тобою, но до сих пор мы оставили их нерешенными. Далее – говорят, что ты новокрещенный, и не по порядку степеней церковных проторгся на высоты епископства. Побуждаемый непомерным честолюбием, ты стараешься отнять у патриархов Антиохийского и Александрийского принадлежащие им права и подчинить их себе; величаешь себя Патриархом вселенским, гнусное святотатство, проклятое самопроизволение; наконец, ты являешься клеветником Церкви Римской, а если какая нация на всем земном шаре по гордости в чем-либо не согласна с Римской Церковью, то такую нацию нельзя считать какой ни есть Церковью: ее должно почитать скопищем еретиков, соборищем раскольников, синагогою сатаны». Это не просто бред, но заговаривание психически больного человека, совершенно не владеющего исторической памятью, которого нужно жалеть и лечить.
Уровень гордости латинских прелатов превосходил все пределы. Они требовали для себя патриаршего седалища. Ответ же им дал не только патриарх Нового Рима, но Собор, который снесся с патриархами Александрии и Антиохии: «Нечестивые люди, от темного запада исшедшие, пришли в наш благочестивый град, отколе источник православной веры излился на все концы мира, устремились на развращение здравого учения своими несообразными мнениями и поступили у нас так бесстыдно, что произнесли анафему на нас и на всех тех, кои не желают принимать их заблуждений. Они притворились, что присланы от папы; но по точном исследовании оказалось, что пришли они сами от себя, склонившись на хитрость Аргира, и представили от имени папы письма подложные, ими самими сочиненные; составили против нас отлучительную грамоту и положили её на престоле Св. Софии».
Обратим внимание, Восток ещё дает шанс, он допускает подлог. И Собор отлучает не Запад, но легатов, посмевших предать анафеме всю Полноту Церкви. Восток понимает трагедию раскола и делает все возможное, чтобы сохранить единство. Они готовы на частные уступки. Единственное, на что Восток не мог пойти, так это вопрос филиокве. Петр Антиохийский и Феофилакт Болгарский писали: «Надо снисходительно и в духе мира смотреть на заблуждения братьев, ещё мало образованных, мало знакомых с богословскими вопросами. Язык их беден и не может с такой точностью и определительностью, как язык греческий, выразить все тонкости отвлеченного предмета».
Восточный Рим протягивал руку любви. Но по этой руке ударили, когда на соборе в Бари в 1092 году были отлучены от общения приверженцы Семи Вселенских Соборов.
Но Кафолическая Церковь и поныне ждет возвращения заблудших детей. Почитающим Св. Петра необходимо последовать примеру нашего великого Апостола:
«Взяв Его, повели и привели в дом первосвященника. Петр же следовал издали. Когда они развели огонь среди двора и сели вместе, сел и Петр между ними. Одна служанка, увидев его сидящего у огня и всмотревшись в него, сказала: и этот был с Ним. Но он отрекся от Него, сказав женщине: я не знаю Его. Вскоре потом другой, увидев его, сказал: и ты из них. Но Петр сказал этому человеку: нет! Прошло с час времени, еще некто настоятельно говорил: точно и этот был с Ним, ибо он Галилеянин. Но Петр сказал тому человеку: не знаю, что ты говоришь. И тотчас, когда еще говорил он, запел петух. Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово Господа, как Он сказал ему: прежде нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды. И, выйдя вон, горько заплакал» (Лк. 22: 54-62).
Не зря Господь терпит тысячелетней разделение и отступления Запада от Своей Благости. Значит, наступит время, когда пропоет рассветный петух, призывающий к осмыслению. И Рим вновь, как и в древности, обретет право первенство и чести, станет несокрушимым Камнем, о который будут разбиваться соблазненные, и которым будут спасаться, уповающие на Него. Знаем, что ключи от Царствия Господь вручил Апостолу Петру. Но почему допущено такое долговременное разделение и попущение греху?
У Иоанна Дамаскина читаем: «Бог по благости приводит из небытия в бытие то, что бывает, и наперед знает будущее. И так, если бы они не имели в будущем существовать, то и не имели бы в будущем быть злыми и не были бы предузнаваемы. Ибо в отношении к тому, что существует, имеет место знания, и в отношении к тому, что непременно будет, имеет место предведение. Ибо сначала – бытие, и тогда бытие прекрасного или худого. Если же имевшим существовать в будущем по причине благости Божией то обстоятельство, что они имели оказаться злыми по своему собственному произволению, попрепятствовало бы, чтоб они произошли, то зло побеждало бы Божию благость. Поэтому Бог все без изъятия, что Он творит, творит добрым; но каждый по собственному произволению делается как прекрасным, так и злым. Поэтому, если Господь и говорил: ) добрее было бы человеку тому, аще не бы родился), то Он говорил, не порицая Свое собственное создание, но порицая ту порочность, которая возникла у Его твари вследствие собственного ее произволения и легкомыслия. Ибо беспечность собственной её воли сделала для неё бесполезным благодеяние Творца; подобно тому как, если кто-либо такой, которому были вверены царем богатство и власть, будет тирански поступать с благодетелем, то царь, обуздав, достойно подвергнет его наказанию, если усмотрит, что этот до конца остается верным тирании».
Господь предоставляет своему творению право выбора, которым творение пользуется не всегда к добру. Человеку свойственно отступать, теряться в экстремальных обстоятельствах. Пример Апостола Петра поучителен. Апостолу вряд ли грозила крестная смерть. Но Петр, потрясенный совершаемым злом, не выдержал даже насмешливого вопроса служанки. Но разве не присуща слабость Петра практически каждому верующему. Стоит атеисту заговорить о Божественных вещах, как чувствуем неловкость и вместо твердого исповедания Христа, смущаемся, переходя на лепет, стараясь угодить и Святому Храму и миру. Но двум господам нельзя служить, и господином становится лежащий во зле мир, который так боимся обидеть твердым исповеданием Христа, что неизбежно приведет к духовному растлению и деградации человеческой личности. Происходит погружение сознания в эгоистические иллюзии и фантазии.
Величие Петра в том, что он осознал свое падение и от адских низин восстал к горним вершинам, сломав систему своей внутренней и внешней жизни. Это необходимо совершить тем, кто считает себя наследниками Апостола. Ради их свободного выбора Господь пошел на Крестные Страсти.
«Люди, державшие Иисуса, ругались над Ним и били Его; и, закрыв Его, ударяли Его по лицу и спрашивали Его: прореки, кто ударил Тебя? И много иных хулений произносили против Него. И как настал день, собрались старейшины народа, первосвященники и книжники, и ввели Его в свой синедрион и сказали: Ты ли Христос? скажи нам. Он сказал им: если скажу вам, вы не поверите;
если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне и не отпустите Меня; отныне Сын Человеческий воссядет одесную силы Божией. И сказали все: итак, Ты Сын Божий? Он отвечал им: вы говорите, что Я. Они же сказали: какое еще нужно нам свидетельство? ибо мы сами слышали из уст Его» (Лк. 22: 63-71).
Он пришел дать свободу, но римский солдат хлестал Своего Творца по Божественному Лику; Он призывал к Сыновству, но иудействующие римляне соглашались на рабство; Христос пришел, «чтобы возобновить сосуд, сделавшийся негодным и разбитый, чтобы избавить от тирании Диавола, призвав нас к Богопознанию, и для того, чтобы укрепить и научить чрез терпение и уничижение преодолевать тирана» (Св. Иоанн Дамаскин).
Господь терпел удары, заушения, нелепый бред саддукеев, показывая, как надо стоять за Истиной, Которой Он является Сам. И саддукеи, вопрошавшие Правду, обнаружив Её, приговорили к смерти.
Пройдет тысяча лет, и Правду будут утверждать огнем и мечом крестоносцы в Южной Италии, Греции и Славянских странах. Они, словно не знали, что Христос «все человечество избавил от тли смерти и жестокого тирана – греха; не насильно ведя к добродетели, не засыпая землею и не сожигая огнем, и не повелевая побивать камнями согрешающих, но кротостию и долготерпением убеждая людей избирать себе добродетель и за неё вступать в состязание посредством трудов и находит в этом сладость» (Св. Иоанн Дамаскин).
К сожалению, римская церковь, подобно слепому поводырю, весь западный мир ведет в пропасть. Освобождая Испанию от исламского владычества, не к Истине вели этот удивительный народ, но к жестокому порабощению, к застенкам инквизиции, к аутодафе, где обращали в свою веру на кострах и виселицах. И это не только в Испании. Откроем страницу любого века. Тридцать лет император Карл огнем и мечом покорял саксонские племена. Истребив половину, остальных крестили в свое рабство. Так в Моравии, Панонии, Помории, в землях лютичей и ободритов, которых покорили только в 1160 году. И не столько за язычество держались эти народы, сколько в ужас приходили от крестовых походов, от того физического истребления, которому подвергались славянские народы. Уже в 17 веке буду творить страшные насилия в современной Беларуси. И как папы будут лицемерно плакать, когда русские люди не выдержали издевательств и казнили негодяя Кунцевича, которого папа объявит святым.
Христос ради нас приносил Себя в жертву, воссев одесную Отца. Западный мир посадил одесную отца (а, как известно, отец лжи - диавол) римского папу, которому нужно поклоняться, целуя его туфлю. Этот мир уничтожал всякое проявление самобытности. До 15-16 века вся Западная Европа была единым оркестром с единым дирижером, но с однотонными инструментами. И только с приходом неоязыческого Ренессанса начнется поиск своего лица. Но лицо это объективно несло в себе печать искаженности. Англия, Франция, Нидерланды, гуситская Чехия будут мучительно лепить свою духовную самость. Сколько подлости, военных нападений претерпели эти страны от папского Рима. Но путь протестантства не есть созидательный путь. Таковой путь показывала Византия.
«Со второй половины ХI века Константинополю принадлежит совершенно исключительная роль. Его влияние радиально расходится во всех направлениях: мы сталкиваемся с ними в Каппадокии, на Патмосе, на Кавказе, в России, в Сербии, Болгарии, на Афоне, в Италии. Они сливают воедино творческие устремления почти всех народов христианского Востока, придавая им какую-то особую печать» (В. Н. Лазарев «История византийской живописи»).
И вот что характерно, что для богословской мысли того времени главное было не римская мощь, но стояние за Истину. Господь, стоя перед синедрионом, не о выгоде думал: он рождал новое человечество. Ради этого создана Им Святая Церковь, которую старалась хранить в чистоте историческая Византия. Государственное строительство было только тогда важно, когда Господь кладет в основание Свой Камень.
Глава 23
«И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату, и начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем.Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь. Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке. Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места» (Лк. 23: 1-5).
Для Пилата Христос не опасен, ибо он не понимает и не верит в Истину: она для него закрыта. Иудеем совсем другое, они готовы разорвать Христа, а с Ним и Пилата, не понимавшего, что приходит конец его миру, конец их миру и наступает Новая эра. Христос мешает их бесконечному торгашеству, их монопольному праву владеть человеческими душами. Римское государство кажется Пилату незыблемым, оно будет всегда. Многим так казалось. Даже приводили в пример события, произошедшие в 1091 году, когда, казалось, дни империи сочтены. Турки-сельджуки рассматривали Новый Рим через Босфор, а на европейском берегу, печенеги готовили веревки для рабов. Но Римская империя сохранилась. На помощь пришли половцы и русские дружины князя Василька Теребовльского. Однако не военная сила сохранила Восточный Рим. Народ был крепок Православной верой.
Цезари начинали заигрывать с Ветхим Римом, призывали на помощь крестоносцев, забыв, что зовут уже не друзей, но врагов. Ибо как можно было называть католиков братьями, если не разделяли с ними Причастную Чашу. Брать с них клятвы, что все завоеванные земли они передадут империи. Те давали клятвы, даже и не думая их соблюдать. Возможно, одна из причин ранней смерти Готфрида Бульонского, взявшего Иерусалим и не вернувшего его Византии, клятвопреступление.
Стремление Восточно-римских императоров на Запад было необдуманным, это уже не был Запад времен Юстиниана, в этом стремлении был зародыш смертельной болезни, приведшей к катастрофе 1204 года. Увлечение государственным строительством с опорой на Запад могло привести только к поглощению империи католическим миром. Этой опасности не увидели императоры из династии Комнинов. Алексей, Иоанн, Мануил – великие Василевсы. При них империя обрела размеры времен Василия Болгаробойцы: весь Балканский полуостров, Малая Азия, Крым и даже Закавказье находились под властью Константинополя. Даже Венгрия входила в орбиту империи. Бела, король Венгрии и зять императора Мануила, даже был одно время наследником трона. Но Господь призывал не к мировому господству, но духовному освобождению, к уважению человеческого достоинства, к прощению и любви. Империя же представляет собой необходимость, ради которой не следует оставлять Христа.
«Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин? И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме. Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему. Первосвященники же и книжники стояли и усильно обвиняли Его. Но Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату. И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом» (Лк. 23: 6-12).
Отцы Церкви всегда старались оградить православных от мнимых друзей, а паче от тех, кого объединяет ненависть к Истине и не прибегать к их помощи. Западный Рим не собирался помогать Риму Восточному. Его цель: уничтожение схизмы и схизматиков, предварительно надсмеявшись. К сожалению, Василевсы не хотели этого видеть. Св. Максим Исповедник скажет: «Много друзей, но во время благоденствия, во время же искушений едва найдешь и одного». Даже более того, поспособствуют твоему падению, как это случилось с Исааком и Алексеем Ангелами, призвавших крестоносцев помочь им восстановиться на престоле, который у них узурпировал Алексей III, брат Исаака, которого он ослепил. Крестоносцы Константинополь взяли, но только не для Ангелов, дочь и сестра которых была даже Императрицей Священной Римской империи, но для себя, подвергнув его страшному разграблению и опустошению. Греки же забыли, что уповать следует на Бога и на друзей Господних. «Други Христовы до конца сохраняют союз любви, а друзья мирские – пока не встретится у них друг с другом столкновение за что-либо мирское» (Св. Максим Исповедник).
У католиков появился повод уничтожить православную державу. И они воспользовались им. Хотя вопрос вероучения крестоносцев занимал менее всего. Византийский же кесарь не Христа исповедовал, а думал о власти, надеясь на родственников сестры своей. Забыл православный император, что свое вероучение нужно исповедовать гласно, ибо того, кто не исповедает Христа, и Христос не исповедает своим учеником, отвернувшись от него. Что и произошло с Восточным Римом.
Не на Христа надеялись и в борьбе с турками, хотя только Господь даровал все победы Комнинам. Но стоило Мануилу возгордиться, породнившись с католическими королями Иерусалима, как был разбит турками в 1177 году. Да и все три крестовых похода проходили через Константинополь, слишком велик был соблазн забрать сокровища Нового Рима. И крестоносцы взяли Царствующий Град, воспользовавшись нестроениями в царской семье.
Произошла трагедия. Но это был только плен. Народ ещё был верен Преданиям Св. Отцов. Церковь отвергала решительно латинскую ересь. В 1112 году именно во времена Алексея Комнина, императора, устремленного на Запад, в Царьграде состоялся Поместный Собор, который осудил нововведения папского Рима, относительно вопроса исхождения Св. Духа. Восток остался верен Св. Преданию, признав, что Дух исходит только от Отца, а не от Отца и Сына. В споре об опресноках Православный мир также проявил твердость. На Соборе в 1162 году было осуждено учение Иоанна Италоса, пытавшегося в Церкви возродить античную традицию. Греция избежала соблазна войти в эпоху Возрождения без Христа, как это случилось на Западе. Бог не был на Востоке умозрительным понятием философов, но живое Воплощение, постоянно пребывающее в Евхаристической Тайне. Это и утверждали Соборы 1156 и 1157 гг.
Характерно, что Императоры не вмешивались. Это происходило в то время, когда на престоле сидел западник Манул, женатый на сестре Германского императора Берте-Ирине. Православный мир был сильнее. Его надо было ослабить. Начали с нестроений в царском доме, где были допущены догматические вольности. Рыба же, как известно, начинает вонять с головы. Читали каждое воскресенье Евангелие, но начинали забывать суть Евангельского Учения.
«Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ, сказал им: вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его; и Ирод также, ибо я посылал Его к нему; и ничего не найдено в Нем достойного смерти; итак, наказав Его, отпущу. А ему и нужно было для праздника отпустить им одного узника. Но весь народ стал кричать: смерть Ему! а отпусти нам Варавву.
Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство. Пилат снова возвысил голос, желая отпустить Иисуса. Но они кричали: распни, распни Его! Он в третий раз сказал им: какое же зло сделал Он? я ничего достойного смерти не нашел в Нем; итак, наказав Его, отпущу. Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников. И Пилат решил быть по прошению их, и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили; а Иисуса предал в их волю» (Лк. 23: 13-25).
Не зная или забыв Суть, недолго и иудеям уподобиться, требующих распять Бога. Это и творил Западный мир, изгалявшийся на гробницах мучеников и Апостолов. Вчитаемся, что писал Гильдебранд, которого многие историки Запада называют восстановителем добрых нравов в римской курии. Правда, его современник Петр Дамиани назовет этого папу «святым сатаною». И вот, что этот тип вещал на весь мир: «Только римский первосвященник может быть называем вселенским.
Он один непогрешим. Только он один может издавать новые законы, соединять или делить епархии. Без его повеления никакой собор не может называться вселенским… Он не может быть судим никем…
Римская церковь никогда не ошибалась и никогда не впадет в ошибку.
Римский первосвященник имеет право низлагать императоров. Он может освобождать подданных от клятвы верности неправедным государям… Папа должен носить на себе знаки императорской власти: народы и короли обязаны целовать ему ноги Христиане должны безоговорочно повиноваться его велениям. Они обязаны даже убивать своих властителей, своих отцов и детей, когда это приказывает папа. Они должны служить лишь орудием в его руках».
Бог призывал к Свободе, ради неё шел на смерть, папа призывает народы быть скотами бессловесными. Конечно, скотами управлять легче. Если скот начнет упираться, то найдутся желающие воспользоваться бичом. Ведь папа отпустит все грехи.
В Риме воссел человек, мало имеющий общего с Сыном Человеческим, предстоявшим перед Понтием Пилатом и садукейскким сборищем. Папы делали человека орудием своей политики, Христос шел на распятие ради того, чтобы ликвидировать рабство. Чудовище по имени папа Григорий седьмой требует полного повиновения своим сумасшедшим бредням. И эти варвары западного мира смели учить Византию, в которой каждый христианин знал, что Господь в смирении. И патриархи не поклонения себе должны воздвигать, но смиренно падать ниц пред Господом Нашим Иисус Христом.
На Востоке знали толк в Свободе и потому готовы были душу за неё положить. Запад думает, что если насоздавал законы, ограничивающие человека, то завоевал свободу? Нелепо. В его свободе отсутствует Бог. У них во всем ограничения. Даже брак запретили священству. «Церковь не может освободиться от порабощения мирянами, -писал Григорий, - пока духовенство не освобождено от уз брака». Бред, который приведет к такому разврату, какого не видела вселенная. Это понимали те, кто хоть немного ещё сохранил остатки здравого рассуждения. Французы на своем соборе написали: «Ты еретик, пресвятой отец, ибо проповедуешь нелепую и противную словам Христа нравственность». И добавили, собравшись на соборе в Париже: «То, чего он хочет неосуществимо и противно разуму». Но Запад уже был болен, и эта болезнь распространялась стремительно.
Эта болезнь заражала страны и, подобно сифилису, разрушала народы, делая их злобными, гневными, нацеленными на постоянную борьбу с теми, кто не соглашался с их утверждениями. И таков был не только папский Рим, но и императорский. Император спорил с папой за право судить Христа. В этом суде одна низость перекрывала другую. И надо понять, что не просто порок торжествовал, но происходила сущностная борьба с Добром, в которой Крест Христов использовался в качестве ширмы.
Строки соборного определения в Вормсе (январь 1076 г.) секут, как плетью: «Гильдебранд, высокомерно принявший имя Григория, издевается над правосудием, выступая одновременно в роли обвинителя, свидетеля и судьи. Он отрывает мужей от жен; предпочитает продажных женщин законным супругам; освещает прелюбодеяние, возбуждает население против сеньоров; пытается принудить суверенов и епископов оплачивать диадемы и митры римской курии. Он делает предметом торга сан священника, покупает провинции, продает церковные звания и стремится собрать в своей сокровищнице все золото христианского мира. Потому мы от имени императора Германии, от имени сеньоров, прелата, сената и народа христианского заявляем, что Григорий низлагается с апостольского трона, который он запятнал позором».
Но лучше ли папы был император? Генрих известен как человек, впадший в страшный содомский порок, совершающий кощунственные сатанинские мессы с перевернутыми крестами, где Кайзер совокуплялся открыто с женщинами и мужчинами. При этом заставлял участвовать в этом безумии свою жену Евпраксию-Адельгейду, дочь князя Всеволода Киевского, нанеся ей страшную духовную рану. На глазах всего мира происходило сумасшествие. Но могло ли быть иначе? Все Божественные каноны Апостольской Церкви были попраны. В Риме сидел «святой сатана», а в Германии осатанелый демон в облике ангела света. И между ними происходила настоящая война. Ни капли любви и прощения. Даже Каносса – сплошное лицемерие. Эта истребительная война длилась несколько поколений, как пап, так и императоров. Послание «христолюбивого» папы Пасхалия II дышит дымной ненавистью преисподней: «Преследуйте всюду, - писал он, - Генриха, главу еретиков, и всю его шайку. Вы никогда не сможете принести Богу более приятной жертвы, чем жизнь этого врага Христа, который намеревался вырвать у первосвященников верховную власть. Мы повелеваем вам и вашим вассалам замучить его самыми жестокими пытками. Мы дадим вам отпущение грехов, как прошлых, так и будущих, и вы после смерти своей войдете в небесный Иерусалим». Потрясающе! Чем не первосвященники Анна или Каиафа, дышащие «ревностью» Божьей, чтобы убить Бога. Слава Богу, что не все на Западе были окончательно больны. В этом убеждает ответ Льежского епископа: «Кто дал право святому престолу подписывать совершение убийства в качестве достойного деяния, святость которого может очистить человека не только от прежних грехов, но и от будущих? Даже таких грехов как кровосмесительство, воровство и убийство? Рекомендуйте такие преступления гнусным наемникам Рима; что касается нас, то мы отказываемся повиноваться. Даже в древнем Вавилоне не было варварства, гордости, идолопоклонства, подобных тем, которые ныне царят в святом городе».
Точно и ясно! Западный Рим вел Христа вновь на Голгофу:
«И когда повели Его, то, захватив некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него крест, чтобы нес за Иисусом. И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» (Лк. 23: 26-31).
Причем вел не только свои обезумившие народы, но и Восток приговаривал к распятию, жестоко раздражаясь на православный мир, ставший для них схизмой.
Господь предсказал разрушение Иерусалима, и таковое произошло. Но, видимо, это удел Иерусалима. В XI веке произойдет новое опустошение Святого Града, произойдут события, которые ввергнут христианский и мусульманский мир в море крови. Папам вздумалось освобождать Гроб Господень от неверных. И вот в 1096 году начинается знаменитый первый крестовый поход. Занятый затяжной войной с турками Алексей Комнин надеялся на крестоносное воинство (не хотелось верить, что западный мир окончательно впал в ересь), но, видимо, тысячу раз пожалел, когда увидел в Константинополе толпы обезумевших крестоносцев. Анна Комнина, современница этого похода, писала в «Алексиаде»: «Они рубили детей на части, заставляли матерей своих жертв выпивать их кровь. Они насиловали природу с мальчиками и юношами, а затем, вешая их, упражнялись во владении мечом на их трупах».
Можно ли назвать крестоносцами тех, кто сами Христа вели на Голгофу? Ответ очевиден. Поход на самом деле представлялся весьма выгодным предприятием для западного рыцарства, которое папам надо было сплавить подальше от Рима. Один историк писал: «Если некоторые крестоносцы и стремились, прежде всего, достигнуть Гроба Господня, чтобы исполнить свой обет, то вожди их, напротив, хотели использовать их, чтобы завоевать себе княжество на Востоке. Большинство людей отправлялось в Азию лишь из любви к разбоям, а также потому, что на родине уже нечего было грабить».
Всю эту скотскую орду надо было как-то сплавить, - вот и сплавили. А что творили на Востоке, то ни одно перо описать не может, ибо загустеет от крови. Когда взяли Иерусалим, то «кровь доходила до колен рыцаря, сидевшего на коне. На минуту они прервали резню, чтобы отправиться босиком на поклонение Святому Гробу, а затем снова принялись убивать и грабить». И убивали не только мусульман, но и христиан, живших во Святом Граде. Каноник Гвиберт и иезуит Мэмбур писали: «Эти банды крестоносного войска состояли из авантюристов, клятвопреступников, прелюбодеев, разбойников и убийц; грабеж являлся для них истинной целью этого святого похода». Или вот Бейль дает такую оценку крестовым походам: «Кто осмелится назвать эти чудовища воинами Христа? Эти лицемеры только грабили и убивали, насиловали женщин и девушек, оказавших им гостеприимство. Христиане Азии испытывали при приближении этих гнусных варваров, якобы идущих к ним на помощь, более гнетущий страх, чем при появлении турок или сарацын. Несомненно, крестовые походы представляют собой самые отвратительные страницы в истории человечества». Но эти зверства они творили не только на Востоке, но и Западе, ведь папа отпустил все грехи наперед. Например, отряды Вальтера Голяка наводили ужас на население только при своем приближении. «В Майнце и Кельне, - говорил монах Гвиберт, - жители устраивали баррикады в своих домах, чтобы спасти себя от этих чудовищ. Матери в исступленном отчаянии душили своих детей, мужья закалывали своих жен, девушки кончали самоубийством, чтобы не попасть в руки безжалостным фанатикам с крестом на плече».
Христос шел на Голгофу, чтобы победить смерть, а эти скоты сеяли смерть по всей ойкумене. Перечень их преступлений мог бы занять целую книгу. Да собственно, что можно было ожидать от людей, которых возглавлял архитектор, сатана в тиаре, глава отпавшего от Полноты Церкви западноевропейского сборища. Западный Рим предал апостольское преемство, исчезало то, что давало западному миру увидеть ещё свет – святость. На римской кафедре восседали симониты, содомиты и развратники. Искренний разговор с Богом подменялся изуверским самобичеванием. Так называемые «святые» Запада поражают своими преступлениями и цинизмом. Даже Петр, Клюнийский аббат, обитель которого считалась образцом благочестия, напишет: «Эти обители, воздвигнутые благочестивым Бенедиктом для нравственного улучшения христианского общества, забыли святой завет своего основателя и превратились в блудилища Содома». Не убавить, не прибавить! Неужели в этом мире не было святых светильников Божьих?
Например, Бернар Клервосский, которого Западная церковь почитает отцом всей вселенной. Обладая даром горячей проповеди, сей муж увлек Западную Европу во второй крестовой поход, обещая, согласно его пророчеству, несомненную победу. Однако две армии императора Конрада и короля Людовика лишь несколькими отрядами добрались до Палестины: остальные погибли в пути. Пророчество не сбылось. Кто виноват? Конечно же, подлые грешники, посмевшие неправильно двигаться, неправильно дышать, неправильно понимающие прозрения «великого» Бернара и потому наказанные.
«Подобными рассуждениями, - пишет иезуит Мэмбур, - каждый жулик может объяснить свои лживые пророчества». Но этим пророчествам верили. Удивляться не приходится. В еретическом сообществе понятие о святости перевернуто наоборот здравому смыслу. Видит Бог, не хотелось говорить о Франциске Ассизском. Подспудно верилось в порядочность этого человека, почитаемого итальянским народом. Предоставим слово летописцу, современнику Франциска: «Когда Франциск однажды испытал сильное искушение при виде красивой девушки, явившейся к нему за благословением, он снял с себя одежды и, до крови отхлестав себя плетью, выбежал во двор, где, катаясь по снегу, кричал, что дух святой вошел в него. Вскоре все увидели семь огромных шаров, которые он вылепил из снега, окрасив их своей же кровью. Душа Франциска в то же самое время говорила ему: самая крупная и красивая из снеговых баб – твоя жена, четыре следующих –сожительницы твои, а две последних – служанки. Торопись привести всех к своему очагу, ибо они умирают от холода». Далее, просто потрясающе: «Снежные бабы растаяли, а душа Франциска заявила ему следующее: О, тело мое, прими к сведению этот урок и смотри, как должны испаряться и таять все радости плоти пред лицом духа».
Под Кишиневом есть хорошее место для таких ребят, называется оно Костюжены; там с такими героями умеют мило беседовать. Если с первенством духа можно согласиться, то с экзальтацией, не имеющей ничего общего с внутренней молитвой, вряд ли возможно. Да и представим себе картину: голый монах носится по снегу в присутствии красивой девушки. Барышня, видимо, шоком не отделалась. Потрясение на всю жизнь обеспечено. Или вот что пишет Агриппа д Обиньи: «Если какой-либо епископ или кардинал влюбится в пажа, он не должен считать себя грешником, напротив, он может надеяться, что когда-нибудь его канонизируют – ведь он следует примеру святого Франциска Ассизского, который называл свои плотские отношения с братом Мацеем святой любовью. Этот сластолюбивый монах рассказывает, что в нем загорелся пожирающий огонь, как только он увидел молодого послушника Мацея, что во время одной службы, когда тот исполнял обязанности служки, он воскликнул: «О, Мацей, отдайся лучше мне, чем Богу».
«И мы, - говорит далее св. Франциск, - сейчас же погасили наше пламя в поцелуях на ступенях алтаря».
И этих, прости Господи, содомитов, западный мир почитает святыми. Какая глубокая разница с Востоком, где такого типа сразу же отправили бы в лечебницу для душевнобольных. Огромная пропасть лежит в основании отношений Востока и Запада. Восток – внутреннее борение, путь к обожению и любви к Богу; Запад – внешняя экзальтация и глупейшее внешнее самобичевание; Восток – разговор с Богом; Запад – разговор с самим собой, что объективно может привести только к помрачению ума.
И этот помраченный ум вел Православный восток на Голгофу, более того, объявлял крестовые походы против схизматиков, от которых, по выражению Балдуина Фландрского, у Бога начинается рвота.
Представим себе, если бы этот «цивилизованный» мир одержал победу. А она была близка. В 1204 году католическому Риму во главе со «святым сатаной» казалось после взятия Константинополя, что уже весь мир лежит у их ног. Латинский искаженный крест полумесяцем охватывал ойкумену. С севера на юг, с запада на восток распинали Бога.
«Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал; пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий. Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого. И была над Ним надпись, написанная словами греческими, римскими и еврейскими: Сей есть Царь Иудейский. Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас.Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю. Было же около шестого часа дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: и померкло солнце, и завеса в храме раздралась по средине. Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух. Сотник же, видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник. И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь. Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это» (Лк. 23: 32-49).
Идущие против Христа готовы были заключать союзы с неверными, только бы уничтожить истинное благочестие. А ситуация, сложившаяся в 13 веке, была трагическая. Многим казалось, что Православный мир прекратит свое существование и уйдет в прошлое утонченная культура Симеона Нового Богослова, Анны Комниной, Никиты Хониата и многих их же Бог весть. Лишь малые островки, вроде Никеи и Эпира, Болгарии и Сербии, да раздробленных русских княжеств молились у креста Господня и скорбели о происходящем. Еще один удар и латинский крест торжествовал бы во вселенной. Но Бог не допустил этого. Западный мир сам впал раскол. Вновь императоры делили власть с папами. К тому же Фридрих II был откровенным атеистом, утверждавшим, что в мире было три великих обманщика: «Моисей, Христос и Магомет».
И вот эти господа желали править миром. Собственно, когда-то распинали Христа иудеи и римляне, в 13 веке на Голгофу вели весь православный мир. Этот мир, как и Христос, висел на Кресте. Все кончено. Разбойники поносят, извергая злобу. Поносят вдвоем. Но один из них начинает прозревать и просит Христа помянуть Его в Своем Царствии. Разбойник вошел в рай, показав путь.
Поразительный факт, но православный мир сохранят разбойные орды Чингисхана и его внуков. Вначале Запад радостно встретит монголов, крушивших мусульман и Киевскую Русь. Западные крестоносцы вместо помощи христианской стране обрушились на неё с севера и запада. Из Прибалтики на Русь двинулись свинообразным клином немецко-шведско-датская армия. Уже взят Юрьев, Псков, вот-вот должен пасть Новгород.
Русичи умирали на дымящихся развалинах Киева и Чернигова, Суздаля и Владимира, а Западная Европа, благословленная папской рукой, сжигала наши жилища и оскверняла наши храмы. Что-то не припоминаю походов русских дружин под Копенгаген и Париж. Полагаю, что именно в 13 веке христианский мир окончательно разделился. С тех пор Запад укрепил себя во мнении, что он цивилизация, а Восток – сборище варваров. И эта «цивилизация» оскверняла Цареградские Храмы и грабила дворцы. Называя себя наследниками Древнего Рима, крушили Римскую империю и её драгоценную часть – Русь.
Монголы совершили неожиданное! Они обрушились на католическую Европу: Венгрия, Чехия, Польша и Германия запылали. Монгольский удар был страшен. И этот удар означал конец крестоносному движению на Восток. Монголам не нужен был Запад: он был крайне неудобен для степных жителей. Но они сделали свое дело, остановив знаменитый поход на Восток. Более того, монголы могли окончательно похоронить мусульманский мир под его обломками, когда начали свой знаменитый «желтый крестовый поход», взяв Багдад, столицу исламского мира, и подошли к Иерусалиму.
Казалось бы, крестоносцы должны были бы оказать помощь монголам, предводитель которых являлся христианином несторианского толка (что для монголов не играли важной роли: разделение на конфессии их сознание не понимало). Но тамплиеры стали предательски помогать египетским мамлюкам. Более того, папа отлучил от церкви Антиохийского князя Боэмунда, заключившего союз с желтой ордой. Князь понимал, что освобождение от мусульман заключено в монгольском войске. Но произошло непоправимое для христианского дела событие.
В 1260 году при Айн-Джалуде мамлюки разгромили желтых крестоносцев и, тем самым, спасли исламский мир от уничтожения. А такая угроза была. Монголы не церемонились даже друг с другом. Недаром Сартак, сын Батыя, приняв христианство, говорил, что не может видеть перед собой лицо своего дяди-мусульманина Берке.
И кто знает, не проиграй монголы при Айн-Джалуде, как бы повернулось бы колесо истории. Но и так оно совершило спасательный круг в сторону Православного Креста. В 1261 году была восстановлена Восточно-Римская империя. В Константинополь вошел император Михаил Палеолог.
Она не была, к сожалению, уже мощной державой, но свое слово в христианской цивилизации она еще скажет, когда наступит знаменитый «Палеологовский Ренессанс», когда вновь в который раз на Византийской земле будет указан путь к Спасению.
Западный мир же, продолжал свою коварную игру. Папа и его «бессеребряный» орден тамплиеров, сражавшийся против «монгольских чертей», любыми способами уничтожал наследие Христово. Совершалось Иудино предательство, в результате которого мамлюки вырезали практически все христианские общины Востока.
Впрочем, Иудино предательство стало нормой, для впавшего в сатанизм ордена тамплиеров. Представляя собой сборище убийц и негодяев, тамплиеры вызвали ответную реакцию мусульманского мира, который уже не знал милости Салах ад Дина. На Восток пришли потомки обиженных половцев, принявшие ислам в его самой фанатической форме. Монголы еще попытаются выручить христиан Ближнего Востока, но в битве при Альбистане мамлюки Бейбарса разобьют монгольские дружины.
Казалось, Бог распят и оставил мир без Своего попечения, во власти сокрушительного нечестия и всепроникающего зла. В Риме папа, в Иерусалиме, Антиохии и Александрии Бейбарс со своими свирепыми мамлюками. Православных вырезали на Западе и на Востоке. Но именно в это непростое время на островах Православной ойкумены на старой Святоотеческой закваске рождалось новое Предание. В основании его лежал голгофский Крест, дерево которого благословенно и чрез него бывает правда, по слову премудрого Соломона. Через смерть осуществлялся приход к жизни, продолжалось Пасхальное богослужение на Земле.
«Идольская лесть упразднена, смерть лишена своей добычи, пленники ада изведены, царство многобожие сокрушено, Человек освобожден, воцарился Бог, веселится тварь, властвует Крест, Которому все племена и народы, колена и языки, которым хвалимся, говоря с блаженным Павлом: «Мне же да не будет хвалитися, токмо о Кресте Господа Нашего Иисуса Христа (Галл. 6:14)» (Ефрем Сирин).
Христианский мир вновь вступал на Крест и за Крест. Начинается возвращение к истокам христианского эллинизма. Не мечом и огнем, но крестом воздвигается православная душа. Царь Давид в 59-м псалме скажет: «Даруй боящимся Тебя знамя, чтобы они подняли его ради истины». Из древности доносился голос Тертуллиана: «Если хочешь быть учеником Господа, бери свой крест и следуй за Господом, т.е. изволь претерпеть лишения и пройти весь крестный путь, пусть даже крест этот будет всего лишь твоим телом, которое до некоторой степени подобно кресту».
Эпоха крестовых походов наложила свою печать на сознание христиан. И, видимо, Господь вновь указал свой голгофский путь. Происходило ослабление имперского государства, дабы возродилась внутренняя культура тех, кто вольно или невольно осуетился, и стал принимать за чистую монету католическую игру в ревность по Богу и даже участвовал в их полусумасшедших крестовых походах, овеянных впоследствии романтическими грезами и фантазиями в песнях менестрелей.
На фоне этих походов рождалась поэзия, чувственная и ностальгическая, в которой культ Прекрасной Дамы был возведен в праязыческий образ римской Матроны. Пели мадригалы, вспоминая мадригалы античные. Не случайно, на картинах эпохи Возрождения видим изображения святых очень похожих на друзей и подруг художников, не отличавшихся благочестивым поведением.
Это бесстыдство начиналось задолго до Ренессанса, во время которого лишь аккумулировалось назревшее. Западный мир окончательно входил в экзальтацию, где страсти становились смыслом существования. Бог превращался в частную собственность, что неизбежно приводило к гнусному разврату и инквизиции, как обратной реакции. В этом возрожденческом мире подлость стала править сатанинский бал.
Вспоминается Жанна д Арк, которую сожгли только за то, что искренне любила короля и свою Родину. Вопрос святости, конечно же, спорный, то Бог ведает, но подлость католических иерархов просто запредельная. Оказывается, любить можно только тех, кого предпишет очередной тиароносец. Только эти заседатели римской кафедры могут определить, кто достоин крестоношения. Западные учителя решили, что знание и любовь – только для избранных. И, тем самым, возродили древние эзотерические учения гностиков, создававших тайные кружки для посвященных, облеченных, к тому же, неограниченной властью над остальными членами общины, уничтожая право нравственного выбора. Сектантская власть неминуемо приводит человека к гордыне и рабству, к вышеуказанной экзальтации.
Путь же к Богу в смирении и покаянии, в крестной голгофской жертве. «Издревле с сотворения первого, «ветхого» Адама, мы уже стали как бы неким «символом», неким прообразом будущего Крестного Древа. В подобном сходстве оказывается одновременно заключены и зримое свидетельство человеческого величия и знамение нашей страшной ответственности! Порой же мы, по своей греховной воле, сами оказываемся тем крестом, на котором дерзко и жестоко распинаем Нашего Спасителя. Даже теперь – после того как «историческая» Жертва уже принесена на Голгофе Иисусом Христом, такое символическое сходство отнюдь не упраздняется, но, напротив, обретает свой новый смысл. Господь снова и снова, восходя на Голгофу, принимая из человеческих рук боль и унижение как бы поднимает на свои плечи, возносит и несет на них всех нас – как свой неизбывный и мучительный «мысленный» Крест – и изглаживает наши грехи и беззакония» (Св. Игнатий Брянчанинов).
По этому пути и пошла Византийская Церковь, любя Своего Господа и, воспевая Песнь нову. И какая разница с западным крестоношением! Уже упоминал Франциска Ассизского, но не могу не сказать о Терезе Авильской, жившей в эпоху пресловутого Возрождения. Вот она восклицает: «О Бог мой, супруг мой, наконец-то я тебя увижу». И Бог, по её версии, ей отвечает: «Отныне я – твой, и ты – моя». А дальше бред полусумасшедшей извращенки: «Эти ласки погружают меня в несказанное смущение. В них боль и наслаждение вместе. Я увидела ангела, который вонзал длинное золотое копье в мое сердце и во внутренности (возможно, это было копье молодого монашка предка маркиза де Сада – С.Р), а когда вынимал из них, то мне казалось, что с копьем вырывает и внутренности мои. Боль от этой раны была так сильна, что я стонала, но и наслаждение было так сильно, что я не могла желать, чтобы окончилась эта боль. Чем глубже входило копье во внутренности мои, тем больше росла эта мука, тем была она сладостнее (можно учебник по гинекологии писать)». Паранойя! Типичный случай. Часто после таких встреч она падала, дергалась, была без чувств, по телу продвигались судороги.
Дмитрий Мережковский, давая характеристику испанским мистикам, писал: «Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела бы её в ту минуту, то поняла бы, что все это значит, и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины. А если бы в колдовстве, то подумала бы, что с Терезой, вместо мужчины тот нечистый дух, который колдуны и ведьмы называют «инкубом»». Диакон Андрей Кураев говорит: «Если переживание Терезы воспринимать как религиозное, - то к нему придется приложить известное православной мистике состояние «блудной прелести».
Тогда, когда на Востоке творил и жил Авва Дорофей, спасая образом жизни своей, когда Св. Григорий Синаит, преображаясь, в смирении становился другом Божьим, на Западе беснуется «блаженная» Анжела. Алексей Лосев писал: «Соблазненность и прельщенность плотью приводит к тому, что Дух Святой является блаженной Анжеле и нашептывает ей такие влюбленные речи: «Дочь моя, услаждение мое, люби меня, ибо люблю я тебя намного больше, чем ты любишь меня». Святая находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений, а Возлюбленный является и все больше разжигает её тело, её сердце, её кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем…
В довершение всего Христос обнимает Анжелу рукою, которая пригвождена к его кресту, а она, вся исходя от томления, муки и счастья, говорит: «Иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И той радости рассказать невозможно». «Ведь они так велики, что я не могла стоять на ногах, но лежала, и отнимался у меня язык и члены тела»» («Очерки античного символизма и мифологии»).
Можно только сожалеть и плакать о заблудших душах. Кто-то хорошо сказал, что суть спора между Востоком и Западом не столько в филиокве и примате папы, сколько в разном духовном отношении к действительности и Богу. Екатерина Сиенская, жившая в 14 веке, восклицает: «Это говорю я, Екатерина, и Дух Святой». Вначале «я», а уж потом Св. Дух. Омэн пишет, что «все работы были продиктованы в состоянии экстаза, а секретари с трудом справлялись, записывая поток ее речи». Известно, что экзальтированное состояние Святые Отцы связывали с деятельностью лукавого. По словам Балтера, «она во время молитвы очень часто впадала в экстаз. Это состояние особенно возмущало исповедников веры. И когда Екатерина причащалась, они требовали, чтобы она сейчас же кончила молиться и уходила из церкви. В это время она теряла представление обо всем окружающем, и когда она впадала в такое состояние, душа, казалось, покидало её тело, и она на время становилась не чувственной к происходящему вокруг нее». Упав в прелесть, заявляют, что с ними говорил Спаситель: «Дочь моя, подумай обо мне, а я буду думать о тебе… Если хочешь быть стойкой, должна подражать мне. Если сможешь подражать мне в страданиях, станешь подобно мне в благодати и славе». Не могу не привести слова Исаака Сирина: «Нет способа возбудить Божественной любви… если она не победила страсти».
Запад объективно находился в прелести. Её «святые» все время в страстных вожделениях, их любовь не в бесстрастии чувств, но именно в чувственной любви; они уверены, что говорят с Богом, когда известно, что сатана принимает образ ангела света. Не проверяя, доверяют своему чувственному восприятию. Сохранилось предание, как Сисою Великому явились ангелы, с которыми он беседовал. На вопрос братии, о чем он беседовал, преподобный ответил: «Это ангелы пришли взять меня, но я молюсь им, чтобы они оставили меня на время, чтобы покаяться». Удивленная братия, зная совершенство Сисоя, возразили ему: «Тебе нет нужды в покаянии». Но Сисой ответил: «Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего». Преп. Петр Дамаскин напишет: «Начало просвещения души и признак её здравия заключается в том, когда ум начнет зреть свои согрешения, подобные множеству морского песка».
К сожалению, Запад слушал себя и того, кто выдавал себя за бога. Игумен Никон (Воробьев) отмечал: «Что искали восточные подвижники и чего – западные? Того, что строго, решительно, с угрозами и убеждениями запрещают восточные отцы, - западные подвижники всеми силами пытаются достичь».
Западный мир логически удалялся от Христа, и эпоха Возрождения представляет собой закономерный итог этого отпадения. Этот мир жил жаждой наслаждения и даже в крестной муке находили мазохистское вожделение. Объективно этот мир шел к просвещенческой философии и антихристианским революциям.
«Он грехи наши Сам вознес телом Своим на дерево, дабы мы избавились от грехов, жили для правды: ранами Его мы исцелились» - говорит Апостол Петр в своем втором послании.
Те, кто считали себя наследниками Петра, с успехом вели народ в адское узилище, великолепно показанное в «Божественной комедии» Данте Алигьери. Не только Данте, но и вся католическая церковь оказалась в сумрачном лесу, превращаясь в бестолковую пародию, в которой трудно уже было понять смысл крестной жертвы Христа. Зато зажглась жуткая костровая иллюминация «святой» инквизиции. Для кого-то крест – это спасение, а для кого-то, по слову Кирилла Иерусалимского, грех.
Рим пребывал в роскоши и соблазнах. Восток же шел на голгофский Крест. Еще в древности Иоанн Златоуст скажет: «То (райское) древо ввело в смерть, потому что за преслушанием последовала смерть; это (крестное) даровало бессмертие. То изгнало из рая; это возвело нас на небо. То за одно преступление подвергло Адама такому наказанию; это освободило нас от бесчисленных тяжестей греховных и дало нам дерзновение перед Господом нашим. Видите вы разность между древом и древом?»
«Мой дух - в прах пред Крестом, который для неверующих соблазн, а для нас спасение и вечная жизнь» (Св. Игнатий Богоносец). И в это глубоко верили византийские мистики; в это уже переставали верить так называемые западные «богословы». Они вновь и вновь подымали старые философские вопросы; им казалось немыслимым, чтобы «надмирный Абсолют, чуждый всему тварному, материальному и потому «презренному», вдруг оказался распят на Кресте – самом позорном из всех орудий казни. Бог, которого философы и представители разнообразнейших религиозных течений древнего мира лишали какой-либо связи с материей как средоточием зла, в исповедании христиан, вдруг оказался беспомощным человеком, насильственно прибитым гвоздями к одному из проявлений этой самой материи – к древу Креста» (П. Малков).
На Западе мог появиться человек, да еще на вершине власти, при этом, не боясь называть Христа обманщиком. Личность Фридриха II тому подтверждение. И это бал император Священной Римской империи, король-консорт Иерусалимского королевства.
В Палермо заседают философы, которые утверждали, что воплотившийся в материю Бог, становится частью материального зла, а раз так, то и верить в Христа нет никакого смысла. Возрождались идеи Плотина, голос которого доносился из древности: «Природа материи дурна настолько, что не только находящееся в ней, но и даже и все то, что обратит к ней свой взор [мгновенно] наполняется всем её злом. Ибо она – совершенно непричастная благу, лишенность блага и полное его отсутствие; она уподобляет себе все, что бы ни соприкоснулось с нею и сколь бы ничтожно [ни было соприкосновение]» («О природе и источнике зла»).
И эти идеи проникали в глубинные пласты западноевропейской схоластической мысли. Раз источник зла в природе, а человек часть её, то вывод очень простой: следуй природе. Возможно, тогда получится Марк Аврелий или Сенека. И истинное достоинство в способности стойко, как Петроний, уйти, то есть возвратиться в природу. Гордость становится символом эпохи Возрождения. Такой мир не воскликнет: «А я не желаю хвалиться, разве только Крестом Господа Нашего Иисуса Христа» (Ап. Павел, Гал. 6:14).
В этом мире все перевернулось. Вспоминается вторая новелла первого дня из «Декамерона» Джованни Боккаччо. История об Абраме, пожелавшего стать христианином, но только после посещения Рима, в котором процветали невообразимый разврат и содомия. Но Абрам крестился, ибо Бог силен сохранить себе малое стадо.
Поучительная новелла, показывающая нравы западного мира. Советую почитать.
Но только на Востоке происходило реальное соприкосновение с Богом, где для того, чтобы сохранить неповрежденной веру, уходили в пустыни Вифинии и горы Эпира, далеко вглубь империи; уходили, чтобы распяться со Своим Господом. Не отчаивались тому, что уже нет великой империи, принимая это как данность, Богом совершенную. Дело подвижника молится, и положить волю свою на Алтарь Божественного Провидения.
«Не только безмолвник или послушник, но и игумен, настоятель над многими, и он, все устрояя, должен быть беспечален, т.е. свободен от печальной заботы о житейских потребностях. Ибо если печемся, то оказываемся преступниками заповеди Божией: «не пецытися душею вашею, что ясте, или что пиете: ни телом нашим, во что облечетеся…всех бо сих языци ищут»» (Мф. 6:25, 32) (Симеон Новый Богослов).
Отцы-пустынники указали путь, по которому должна была идти возрожденная Римская империя. К сожалению, Михаил Палеолог, став императором и освободив Константинополь, забыл, кому обязан своим победам. Вместо утверждения православия, убивает своего соправителя-императора из рода Ласкарисов, потом в поисках военной поддержки заключит унию в Лионе, в 1275 году.
Империи творят Духом Святым. Если уповают на человека, то происходит потеря свободы и любви. Получив шанс, военная элита Византии не воспользовалась им, но Господь дал державе два столетия, чтобы показать истинный путь Возрождения, где будет побеждаться уныние и печаль, воцарившееся в византийском обществе, видя, как мало восстановилась империя в своих прежних границах.
«Печаль же есть унылость души и бывает следствием гневных помыслов; ибо гнев желает отмщения; неуспех в отмщении порождает печаль» (Преп. Нил Синайский).
Видимо, святые отцы поняли, что назначение империи не в величии, но в духовном Возрождении, в котором Крест Христов становится средоточием Ойкумены. Византия готовилась к погребению, но она была готова пожертвовать телом-государством ради спасения души. Это понимали Григорий Палама и император Иоанн Кантакузен.
Не внешние турки страшны, а внутренние эфиопы, стирающие грани между честью и бесчестьем, совестью и бессовестностью. Не нужна была страна, где начинал господствовать тупой эллинский национализм. Идея Нового Рима универсальна, и не ему было забывать о Кресте и погребальным пеленах Господа. Христос испустил дух, чтобы каждый христианин принял в себя Его дыхание, чтобы оживить свою духовную суть. В этом смысл событий 1204 и 1240 годов, когда Господь оставил Своих православных чад.
«Тогда некто, именем Иосиф, член совета, человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в деле их; из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия,
пришел к Пилату и просил тела Иисусова; и, сняв его, обвил плащаницею и положил его в гробе, высеченном в скале, где еще никто не был положен. День тот был пятница, и наступала суббота.
Последовали также и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось тело Его; возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди» (Лк. 23: 50-56).
Византия переживала состояние Богооставленности. Она взошла на Крест вместе со Своим Спасителем, Который только и мог дать спасение. О чем в своей «Истории» и Никита Хониат повествовал, понимавший, что для обремененных грехом, только Крест способен дать возрождение.
«Древо сие дается мне для вечного моего спасения. Оно питает меня, восстанавливает силы, я опираюсь на его корни, располагаюсь под его ветвями, с радостью я дышу его запахами. Как будто подставляю лицо ветру. <…> Прибитый незримыми гвоздями Духа, дабы не колебаться в твердом согласии с волей Божией, головою касаясь неба, а земли ногами, все пространство между землей и небом заполнил Он необъятными руками Своими» (Свщмч. Ипполит Римский).
Итак, Крест – орудие смерти, но чрез него человек обретает бессмертие. Пусть рушится вселенная, она ничто по сравнению с Крестом Христовым, тем более, что Бог никогда не оставляет своих верных чад. «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо – ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, - и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя» (Пс. 138).
Только осознание того, что смерти как таковой нет, приведет к истинному возрождению и освобождению. И это освобождение творил византийский исихазм. «Безмолвие рождает подвиг, а подвиг – плач, плач – страх, страх – смирение, смирение – прозрение, прозрение – любовь, любовь же делает душу здравою и бесстрастною, и тогда человек познает, что он недалек от Бога» (Авва Филимон).
Восток ушел в гробы, дабы, умертвив тело, воскресить душу. В горах Афона и Олимпа рождалась забытая Свобода. Но, чтобы она родилась, необходимо было умереть.
«Святые Божие убегали городов, зная, что обращение с людьми развратными гораздо тлетворнее заразительной болезни. Все святые, «их же не бе достоин мир», оставя обитаемую вселенную, в пустынях скитались (Евр. 11:37), бегая неблаговидных человеческих пороков, чтобы силою их стремления, как потоком, не увлечься в общее течение мирской пагубной жизни» (Преп. Нил Синайский).
Какая разница с Западом! На Востоке углубленное молитва, плач о своих грехах, понимание своего недостоинства, беспредельное покаяние; на Западе – индульгенция. Какой различный путь к спасению. Только дает ли спасение индульгенция? Ответ очевиден. Но римский мир покупал спасение помощью денег. С ума можно сойти, но оказывается в рай можно было попасть, заплатив налог «святому сатане». Сохранился документ, получивший распространение в понтификат Иоанна ХХII. Вот отрывки:
«Клирик виновный в плотском грехе с монахинями, племянницами или крестными дочерьми, получает отпущение за сумму в 67 ливров 12 су; клирик, желающий получить отпущение за противоестественное распутство, платит 219 ливров 15 су; священник. Лишивший девственности девушку, уплачивает 2 ливра 2 су.
Монахиня, неоднократно грешившая в своем монастыре, а также за пределами его и пожелавшая стать аббатисой, уплачивает штраф в размере 131 ливров 1 су; священник, желающий получить разрешение на сожительство с родственницей, уплачивает 76 ливров 1 су». Потрясающе! Это сколько раз можно нарушать целомудрие? А как же пресловутый целебат? Все насквозь пропитано ложью. Если продолжать далее, то не хватит книги, в которой надо давать финансовый отчет, сколько стоит убийство и растление. Омерзительно. И этот бред представляет собой официальный документ. Это церковь, которую возглавляет «Викарий Христа», наместник Бога на земле. После таких документов не мудрено, что должна была придти эпоха гуманизма.
У этой эпохи, видимо, были благородные цели. Только дорога, по которой пошли творцы гуманизма, вела не в Храм, а в сторону от него. Самые одаренные не к Истине возвращались, а уходили от Бога совершенно, что не могло не породить атеизм и реформацию, которая была ответом на следствие, но не причину.
Когда Лютер возвышал свой голос против папы и его церкви, то происходила борьба в чудном семействе, где каждый стоил другого. Одна фальсификация спорила против другой, отворяя широкие врата атеистическому направлению, отвергающему Божество Христа. Вчитаемся в манифест Фридриха II: «Знайте же, легковерные народы, что настало время открыть вам глаза на верование, навязанные вам тремя обманщиками – Моисеем, Христом и Магометом. Неужто разум не подсказывает вам, что лишь бездельники, заинтересованные в обмане, могут утверждать, будто бога может произвести на свет девственница? До каких же пор вы будете верить в силу пап, этих кровосмесителей, воров и убийц? Не бойтесь их жалких и смешных угроз, на которые я сумею ответить оружием».
От этих слов отдает трупным запахом, но этот запах породила папская ложь, жажда власти, лицемерие и обман папской курии. Этот император, видевший ложь папского Рима, знал, что говорил. Их подлость и лицемерие привело к атеизму императора. Ведь если наместник Христа творит беззаконие, то невольно рождается мысль, что Господь благословляет этих подонков рода человеческого творить беспредельные дела. Да и что мог подумать император, освободивший Иерусалим от неверных, в 1229 году, читая такое письмо: «После вашего отъезда, государь, святой отец собрал многочисленную армию с помощью Манна де Бриенна. Его легаты проникли в наши земли, заявляя, что сразят вас мечом, раз им не удалось сразить вас анафемой. Их войска жгли селения, грабили землевладельцев, насиловали женщин, опустошали поля. Не останавливаясь ни перед чем, не уважая ни храмов, ни кладбищ, они разворовали священную утварь и разграбили могилы. Никогда ни один первосвященник (а это был Григорий IХ – С.Р.) не позволял себе столь гнусных дел. Ныне они поставили стражу во всех портах, чтобы захватить вашу особу, если вы явитесь с небольшой свитой. Нам также известно, что его святейшество интригует против вас даже на святой земле, где вы теперь находитесь. Он заключил соглашение с храмовниками, чтобы сразить вас кинжалом подосланного убийцы. Да хранит вас Бог от неверных, а еще больше от папы и его приверженцев».
И что характерно, императора должны были убить, но предупредил Фридриха мусульманский султан, который оказался настоящим наследником Салах ад Дина.
Какое после этого могло быть отношение к римской курии? Отрицательное! К сожалению, этот человек свое отношение к римской курии перенес и на Христа. В то же время на уровне сердечного знания он заключает союз не с латинской империей, но с Никейской, в которой подозревал держателя истинного Знамя Христа.
Но Фридрих все-таки не слышал голос Святоотеческого Предания, которое говорило о великом таинстве Голгофской жертвы, без обмана, спасающей человечество.
«Если на распятие на Кресте призрак, между тем как от Креста спасение, то и спасение призрак», - говорит св. Кирилл Иерусалимский.
Тогда нет смысла жизни, и остается войти в лоно римо-католической церкви и заняться торговлей человеческой честью и совестью, что неизбежно приводят к отрицанию Богобытия.
Но Бог взошел на Крест и ради отрицателя Фридриха, и ради спасения врагов Своих.
«Для чего Крестом совершено домостроительство вочеловечения? Для того, чтобы от четырех крыл земли собрались спасаемые. Ибо Крест делится на четыре части, так что каждая его часть обращена к одной из четырех частей мира. А предпочтена крестная смерть, или – чтобы все части мира приведены были ко спасению частями Креста; или потому, что прежде деревянного Креста воздвигнут был целому миру спротяженный мысленный Крест, в среде которого соприкасаются четыре части вселенной, и сила которого заключается в среде, проходит в четыре части» (Св. Василий Великий).
Это должно войти в сознание и средоточие человеческого естества, которое, по словам Св. Отцов, крестообразно. Св. Кирилл Иерусалимский писал: «Он (Христос) простер на Кресте руки, дабы объять концы вселенной: ибо сия Голгофа есть средина земли. Не мои слова сии, но Пророк сказал: соделал еси спасение посреде земли (Пс. 73:12). Распростер человеческие руки Тот, Который духовными руками утвердил небо».
И вот Тот, Который пришел спасти мир, объявлен лжецом и Его именем прикрываются самые бесстыдные преступления. Истинным христианам, наверно, казалось, что наступила та самая субботняя ночь, когда Христос умер. Потрясающе передал переживания христиан в своем творении «О Пасхе» Свт. Мелитон Сардийский:
«Повесивший землю – повешен.
Распростерший небеса – распростерт.
Утвердивший все – утвержден на древе.
Владыка – оскорблен.
Бог – убит».
Жестокое человечество убило своего Творца. И необходимо совершить тяжелейший подвиг покаяния, без которого невозможно спасение. Этот подвиг и творили Отцы исихастского Ренессанса, умолкая в своих пустынях.
«Безмолвие есть состояние ума, нестужаемого помыслами, тишина свободы от страстей и страды душевной, стояние сердца в Боге <…> и, наконец, единение и совокупление с Богом» (Преп. Никита Стифат). И это происходило на истинно римском Востоке. Зажигается звезда Григория Синаита и многих других их же Бог весть исихастов, стоянием своим готовивших истинное освобождение.
Истинное же освобождение, возможно, только во Христе. Последователь же Христов должен нести «Его поругание», не отступаясь, следовать за Ним, повторяя вслед за Григорием Богословом: «Вчера я распинался со Христом, ныне прославляюсь с Ним; вчера умирал с Ним, ныне оживаю; вчера спогребался, ныне совоскресаю».
То, что «цивилизованному» миру видится абсурдом, есть истина во Христе, выраженное в исихастском крестоношении. «Крест Твоей смерти стал источником жизни для нашей смертности…» - говорит преп. Ефрем Сирин.
Гуманизм Запада ищет радость существования и ради этого начинает освобождение человечества от догматического учения римо-католической церкви; гуманизм Востока ищет радость Со-Бытия и ради этого стремиться к обожению человека, творя Новую духовную реальность. Революционное обличительство на этом пути неуместно. Господь парадоксальным образом, чрез Крест, ведет человечество к спасению; гуманисты же Запада хотят все совершить «правильно» и потому исторически обречены. Хорошо сказал, размышляя о Кресте, Владимир Лосский: «Вся реальность падшей природы, включая саму смерть, все экзистенциональные условия, бывшие следствием греха и как таковые, имевшие характер скорби, наказания, проклятия, были обращены Крестом христовым в условия Спасения» («Очерки мистического богословия Восточной Церкви»).
И Восток идет на Крест, чтобы победить смерть и утвердить жизнь. «Исповедую Крест, поелику знаю о воскресении», - говорит Св. Кирилл Иерусалимский.
Запад ищет человеческое в человеке и хочет, таким образом, устроить весь этот мир; Восток – ищет человеческое в Боге, а в человеке Божественное. И именно на Кресте в полной мере совершается Божественный кеносис, вся полнота истинного человечества, которая по таинству Боговоплощения, передается каждому из нас. И потому безусловное спасение только там, где есть Бог. «Что соединилось с Богом, то и спасется» (Свт. Григорий Богослов).
Навстречу возлюбленному Господу шли восточные Отцы, Который привлекал в горняя своих последователей по слову Своему. «Распростерши руки Свои святые на древе, Христос раскинул два крыла, правое и левое, призывая к Себе верующих и прикрывая их, как птенцов Своих» - говорит Свщмч. Ипполит Римский, обращаясь ко всем верным чадам Кафолической Церкви.
«Для нас ветви Креста прежде знаменуют и указывают на раскинутые руки Спасителя, готовые принять в объятия жертвенной любви весь мир. Христос в своем страдании привлекает к Себе и возносит с Собой на высоту Святого Древа весь человеческий род – и уверовавших в него из избранного народа, и пришедших к Нему из язычников. Все человечество оказывается связанным друг с другом в единый союз Крестной жертвы и Крестной любви. И если сам Крест может быть назван символом, чего-либо существующего в этом мире, то он – символ любви Божией к Своему павшему грехом творению.
Некогда создатель Песни Песней провозгласил в ней устами Невесты-Церкви, прославляющей своего Возлюбленного – Христа: «Знамя его надо мною – любовь (Песнь, 2:4). Крест и есть то «знамя любви», тот стяг, под которым происходит встреча, брак и таинственное единение Жениха-Христа с Его Церковью. В этот союз, в это нерасторжимое единство вступаем и все мы – посредством Креста и всего того в нашей жизни, что сущностно и неразрывно связано с голгофской жертвой. Здесь – и крещение с троекратным погружением во образ тридневного пребывания спасителя во гробе. Здесь же – и Святая Трапеза, столь же неотрывная от страшной Голгофской жертвы от того Жертвенника-Креста, на Котором Первосвященник Христос – «Приносяй и Приносимый» - предает Свое человечество в жертву Всесвятой Троице» (П. Малков «Древо Спасения»).
Восток принимает крестную жертву, смерть и любовь; Запад – ищет любовь, но не Божественную, но плотскую, человеческую, что им прекрасно реализовано в его искусстве, где, изображая страстные муки, придавал им не Божественный смысл, но человеческий. Да и Бог на Кресте был не столько Богочеловеком, сколько человеком.
Эта похвала глупости неслась на просторах Западной Европы. Это видели гуманисты, только видели с позиций не созидания, но протеста, который мог привести только к революционному сознанию. Терялся свет духовный, приходило озлобление. Удовлетворение находили в утверждении национально-культурного типа. Это стало заменять религию. Созидались национальные государства, в которых имперская идея практически не играла никакого значения. На карте Европы появились осознающие себя национальными образованиями Франция, Англия, на пути к объединению шла Италия во главе с Чезаре Борджиа, форсировала соединение Кастилия и Арагон, сформировав Испанское королевство.
Византия же государственно дряхлела. Но в этом старом римском теле дышал дух христианского эллинизма. Происходило возвращение к вере. «Утрачивающие Благодать теряют это за неверие и беспечность и вновь находят ее (т.е. благодать) посредством веры и усердного искания» (Св. Григорий Синаит). В этом искании происходит, по слову Симеона Нового Богослова, преображения человеческого естества. Это Преображение сияло на весь Православный мир. Как сказано было выше, видимо, в этом сиянии суть «Палеологовского Ренессанса». В этом сиянии переплавлялись страсти, переводясь от зла к добру, по мысли Свт. Григория Паламы. Тело «мы получили не для того, чтобы убить себя, умерщвляя всякую деятельность тела и всякую силу души, но чтобы отбросить всякое низкое желание и действие… У бесстрастных людей страстная часть души постоянно живет и действует ко благу, и они её не умерщвляют». Умирает смерть -синоним зла; умирает, чтобы воскресла любовь и жизнь.
Глава 24
«В первый же день недели, очень рано, неся приготовленные ароматы, пришли они ко гробу, и вместе с ними некоторые другие; но нашли камень отваленным от гроба. И, войдя, не нашли тела Господа Иисуса. Когда же недоумевали они о сем, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих. И когда они были в страхе и наклонили лица свои к земле, сказали им: что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: Он воскрес; вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческому надлежит быть предану в руки человеков грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть. И вспомнили они слова Его; и, возвратившись от гроба, возвестили всё это одиннадцати и всем прочим. То были Магдалина Мария, и Иоанна, и Мария, мать Иакова, и другие с ними, которые сказали о сем Апостолам. И показались им слова их пустыми, и не поверили им. Но Петр, встав, побежал ко гробу и, наклонившись, увидел только пелены лежащие, и пошел назад, дивясь сам в себе происшедшему» (Лк. 24: 1-12).
Человеку это кажется невозможно и, видя в самом себе зародыш Воскресения и Освобождения, недоумевает. Путь к Воскресению долог и тяжек, но необходим, если, действительно, жаждешь свободы. Идущему дорогой свободы философия вряд ли будет помощником. Такой путь избрал западный гуманизм. Споря с гуманистами, Григорий Палама, живший в 14 веке, писал: «Мы никому не мешаем знакомится со светской образованностью, если он этого желает, разве только, что он воспринял монашескую жизнь. Но мы никому не советуем предаваться ей до конца и совершенно запрещаем ожидать от неё какой бы то ни было точности в познании Божественного; ибо невозможно получить от неё какого бы то ни было верного учения о Боге. <…> Итак, у светских философов есть и кое-что полезное, так же как в смеси меда и цикуты; однако можно сильно опасаться, что те, кто хочет выделить из смеси мед, выпьют нечаянно и остаток смертоносный»
Сомнения и недоумения могут привести к Истине, но чаще – заводят в паутину. Не лучше ли следовать тому, что увидела блаженная Мария Магдалина, осознавшая, что перед ней жизнь и любовь, переполняющее человеческое естество, дарующий уникальный феномен – святость и светоносность. Вот эту светоносность и пытались возродить в далеком 14 веке, когда вновь проявился неподдельный интерес к человеческой личности. И где, как ни в Византии, в которой, по словам Владимира Соловьева, превалировало личностное начало, должно было произойти истинное Возрождение. К слову сказать, то, что потом будут называть этим словом в Италии, являлось всего лишь жалким осколком настоящего Ренессанса, Ренессанса христианского эллинизма, из которого в Италии уберут христианство, заменив его аморфным гуманизмом. Хотя, надо признать, основателями этого гуманизма тоже были греки: Варлаам, Акиндин и Никифор Григора – еретики и отступники Православия. Они приедут в Италию и найдут здесь благодатную почву: итальянский мир ушел далеко от кафолической истины.
Средоточием этой истины в этот век начинающегося гуманизма становится Афон, в котором будет происходить освобождение человека. На Афоне возрождалась традиции христианского эллинизма и древнего исихазма. Для представителей гуманизма исихазм представляется угрюмым учением, непонятным, лишенным всякого человеческого общения и взаимной дружбы. И совершенно заблуждаются. Достаточно вспомнить трогательную дружбу Григория Синаита и Герасима, патриарха Каллиста и Марка. Сохранилось письмо Каллиста, вынужденного покинуть Афон, чтобы занять кафедру в Константинополе, Марку: «Может быть, кто-нибудь подумает, что мы разлучились друг с другом: да, телом и местом, но душой мы всегда вместе, и, где бы ни были, мы всегда находимся друг подле друга, каждый, храня ясную память о другом, всегда направляя к нему ум и желание, как связанные какой-то прирожденной симпатией и не могущие быть разлученными».
Как будто Эразм написал своему другу Томасу Мору, а между тем это письмо «угрюмого» монаха-исихаста. Исихастов на самом деле интересует не только Бог, но и человек, и природа, и нравы, и обычаи, и образ жизни. И, что интересно, не только христиан, но мусульман, как это видим в «Письме своей Церкви» Григория Паламы. Но все это видение имеет для исихаста только тогда смысл, когда подчинено умному деланию, т.е. обожению человеческого естества. Исихия – «это собственно христианское выражение бесстрастия, когда деятельность и созерцание рассматриваются не как два разных образа жизни, а наоборот, сливаются вместе в осуществлении умного делания» (Вл. Лосский «Боговидение»).
Итак, путь исихазма есть познание Бога, узнавание правды о Его воскресении. Суть спора с гуманистами была заключена в извечной проблеме: возможно ли познать непознаваемого Бога, т.е. не просто познать, но лично с Ним встретиться, как встречались с Ним блаженные мироносицы и Апостолы. «Это главнейший вопрос в христианстве, которое и родилось тогда, когда Бог, воплотившись на земле, вступил в прямой, личностный контакт с человеком. Не случайно, конечно, все еретические учения прямо или косвенно бросали вызов учению Церкви по этому основополагающему вопросу. Как для элементарной геометрии Евклида пересечение параллельных в бесконечности представляется безумием, так и для еретических концепций, построенных на элементарной логике, невыносима сама мысль о возможности соединения в одном бесконечного и конечного, бессмертного и смертного начала, возможности выражения невыразимого, постижения умонепостигаемого. Вот подоплека всех ересей от Ария до Варлаама» (И. Экономцев «Исихазм и Возрождение»).
На Востоке никогда не угасал интерес к античному миру и античной философии. Михаил Пселл и Иоанн Италос уже в 11 веке делали попытку обратить Восток в ложную сторону. Им казалось, что Греция Платона и Аристотеля предпочтительнее Византии Симеона Нового Богослова и его последователей. Но если бы удалась реставрация античности на Востоке, то восторжествовал бы рационализм и агностицизм. Но в 12 веке богословы Нового Рима были чутки к проявлениям античного мировоззрения и не допустили отступления от Православия. Именно отступление от Православия было заложено в идеалах античного мира, для которого встреча с Богом представлялась абсурдной. «Все доказуемые явления – писал Варлаам, - связаны с причинами, определениями и аксиомами, на основе которых они доказуются, в то время как никакое определение, никакая аксиома, не может быть причиной того, что имеет место внутри Троицы, - таким образом, все, что имеет место внутри Троицы недоказуемо».
Согласно формальной античной логике возможно и так, но с точки зрения восточного богословия – сомнительно. Даже западное богословие на раннем своем этапе, в лице Фомы Аквината, вряд ли бы приняло точку зрения Варлаама, который, кстати, и на Фому накинулся. «Фома, - заявляет он, - думает, что все, непостижимое для разума, не существует вовсе, но мы полагаем, что это точка зрения исходит из души, захваченной лукавым и исполненным гордыни демоном, так как большая часть божественных явлений недоступна человеческому разуму». А раз недоступна, то человек не в силах понять Творца.
Таким образом, Варлаам отводит человечеству роль бессловесных животных, должным следовать непонятным законам и влекомых инстинктами. Однако вдруг встречаешь у калабрийского монаха, что все-таки Бога можно понять опытным путем, так называемым «интеллектуальным озарением», которого достигали Отцы Церкви и (вспомним Данте) античные философы и поэты. Вера и разум у него находятся по разные стороны баррикад. Например, Св. Писание Варлаам понимает буквально, отбрасывая другие методы познания, закрывая человеческое естество в консервную банку.
О. Иоанн Экономцев замечает об учении Варлаама следующее: «Вера и разум разделяются. Варлаам сознательно проводит между ними демаркационную черту, признавая одинаково возможными и законными и догматы веры, и противоречащие им доводы рассудка.. Все это оказывается совместимым в отдельной личности, в обществе, в искусстве. Отсюда кричащие противоречия и отвратительные гримасы западного Ренессанса, духовным отцом которого стал Варлаам. Самое же удивительное, что эти противоречия никого не смущали. В ренессансной личности и в ренессансном обществе Запада тезис и антитезис прекрасно уживаются друг с другом. Они постоянно ведут спор между собой, но без всякой напряженности, легко и артистично. Они словно играют на театральных подмостках, облаченные в рясу и римскую тогу. Кстати говоря, дружеские встречи и диспуты византийских гуманистов-интеллектуалов так и назывались феатром. Поменять тезис на антитезис в этом театре так же легко, как сменит одеяние.
Игра в антиномии не может, однако, разрешить реальных противоречий, и за это приходится жестоко расплачиваться. На Западе вспыхивают костры инквизиции и религиозные войны, вспыхивают именно на Западе, ибо на Востоке после поражения Варлаама, Акиндина и Никифора в антиномии не играли.
От Варлаама через эпоху Возрождения прямой путь открывается к Новому времени. В антиномиях – а мы бы сказали – псевдоантиномиях – Канта проступают те же самые недоказуемые тезис и антитезис».
Вот и продолжаются в Европе игры, на кону которых человеческая душа. Это от древности провидели творцы истинного, византийского Ренессанса, открывших Божественную сущность и Его Энергии. Вначале покажется, что и противник Варлаама, Свт. Григорий Палама говорит те же вещи, так же признавая непознаваемость Божественной Сущности. Вот что он пишет: «Всякое естество крайне удалено и совершенно чуждо божественного естества. Ибо, если Бог есть естество, то все другое не есть естество, и наоборот, если все другое есть естество, то Бог не естество. И Бог не есть сущее, если все другое сущее. А если он сущий, то все другое не есть сущее».
Казалось бы, Бог непознаваем. Однако Святитель Григорий утверждает, что познаваем. «Сущность Бога непознаваема, но Бог не тождественен Своей сущности, поскольку существует не только в Себе, но и ad extra. И это существование Бога, обращенное вовне, есть не что иное, как божественная воля и божественная энергия» (И. Экономцев).
А энергия, конечно же, неотделима от сущности, и в каждом её токе незримо присутствует Творец. Это парадокс, но разве Учение Христа не парадоксально? Не на парадоксе ли строили свое мистическое богословие Св. Дионисий Ареопагит и блаженный Апостол Павел. Если бы не было этой парадоксальной антиномичности, то не стоило бы говорить о Боге. «Если бы божественная непознаваемая сущность не обладала отличной от неё энергией, она вовсе не существовала бы и была бы порождением ума» (Свт. Григорий Палама).
Таким образом, Варлаам логически вел человека к отрицании Божества. К чему собственно и пришла западноевропейская философия и цивилизация. Причем отрицание становилось нормой, вошло в кредо их существования, из которого выйти, в результате многовекового и циничного «вживания», проблематично. Пример протестантских стран, где и Троицу уже отвергают, симптоматичен. Учение Григория Паламы для них представляется безумием. Ведь Святитель учил, что энергия принадлежит всей Полноте Святой Троицы. «Энергия едина для трех ипостасей, но характер их отношений с энергией различен. Единая божественная воля возникает в Первопричине – Отце, проходит через Сына проявляется во Святом Духе. Отсюда особое значение третьей ипостаси в проявлении божественной энергии. Недаром Григорий Палама энергию Троицы часто называет энергией Святого Духа. Т.е. воистину Церковь раскрыла глубоко смысл Божественной пневматологии, берущей свое начало ещё в творениях Св. Каппадокийцев (конечно же, и они преемственно опирались на учение Св. Апостолов)» (И. Экономцев).
«Он есть… огнь (Мф. 3, 11; Деян. 2.3.), - говорит Григорий Богослов. – Он есть Дух сотворивый (Иов 33. 4), воссозидающий в Крещении (Тит 3. 5) и Воскресении (Рим. 8, 1). Дух, который все ведает (1 Кор. 2.11), всему учит (Ин. 14.26), дышит идеже хощет и сколько хощет (Ин. 3,8), Дух наставляющий (Мф. 10, 20)… податель откровений (1 Кор. 2.10), просвещения (Евр. 6,4), жизни (1 Рим. 8.11). Лучше же сказать самый свет и сама жизнь. Он делает меня храмом (1 Кор. 12.11), творит богом… Он производит все, что производит Бог. Он разделяется в огненных языках (Деян. 2,3) и разделяет дарования ()1 Кор. 12, 11), творит апостолов, пророков, благовестников, пастырей, учителей (Еф.4,1)».
Безусловно, у исихастов и мысли не было умалить вторую ипостась Св. Троицы – Сына Божьего – Божественный Логос, своим таинственным Воплощением, пришедший спасти мир и сотворивший Новую историю человечества, включив свое творение во вневременную и внепространственную Вечность. «Бог устроил этот мир, - пишет Григорий Палама, - как некое отображение надмирного мира, чтобы нам через духовное созерцание его как бы по некой лествице достигнуть оного мира».
Для Григория Паламы это нерукотворные идеи, не имеющие времени, Логосы, которые, по словам Дионисия Ареопагита, предшествуют о Боге, «определяют и создают все сущее» и по которым «Сверхсущий предопределил и произвел все существующее». «Этот мир идей, являющихся не чем иным, как отблесками Божественного Логоса Бога Сына, и духоносные энергии, восходящие ко Святому Духу, суть два модуса существования Триипостасного Бога ad extra» (И. Экономцев).
Для Святителя Григория логосы – это образы, вечно пребывающие в Божественном разуме. «Однако, - пишет О. Иоанн Экономцев, - чтобы стать реальностью в этом мире, найти воплощение и ожить, они должны соединиться с духоносными энергиями.
В логосах идеальная завершенность, кристальная ясность, «логичность»(естественно, не имеющая ничего общего с элементарной логикой). Они статичны. Это каноны, законы красоты, добродетели, справедливости. Напротив, энергии «алогичны и иррациональны. Это вечное движение, это огонь, плазма. Различие между логосами и энергиями отражает различие между Второй и Третьей Ипостасями Св. Троицы. Это различие, кстати говоря, убедительно показывает, почему Св. Дух не может исходить и от Сына. Ведь иррациональное начало не может иметь своим источником рациональное. Дух свободы, который «дышит идеже хощет и сколько хощет (Ин. 3.8) не может исходить из Закона.
В соединении логосов и энергий тайна Божественного домостроительства. Слово-Логос и Дух Святой соучаствуют в сотворении мира: «Словом господним небеса утвердишися, и Духом уст Его вся сила их» (Пс. 32.6). Этот великий умонепостигаемый акт творения мира из ничего стал прообразом и моделью всякого творческого акта».
Итак, творчество есть суть Пресвятой Троицы. И это творчество не прекращается не одну историческую минуту. Ибо, если бы Бог замкнулся в Себе, то это было бы нечто эгоцентрическое и немыслимое по отношению к Господу, Который есть Любовь. Любовь же всегда есть живое творчество даже на умопостигаемом уровне. К этому живому творчеству и призывает Бог человека, выделяя его из животного мира, даже более, из ангельского, о чем и пишет Свт. Григорий Палама: «Можно было бы со многими другими сказать, что и троическое строение нашего познания показывает, что мы больше, чем ангелы, созданы по образу Божию. И не только потому, что оно троическое, но и потому, что оно превосходит всякий вид знания. В самом деле, мы только одни из всех созданий имеем, кроме ума и рассудка, ещё и чувства. То, что естественно соединено с рассудком, открывает разнообразное множество искусств, наук и знаний: земледелие, строительство домов, творчество вещей из ничего, - разумеется, не из совершенного небытия, ибо это уже дело Божие, - но все остальное дано людям… Ничто подобное никогда не свойственно ангелам».
Для Свт. Григория человек троичен, состоящей из «души умной, логосной и духовной». Человек сотворен по образу Троицы, Которая есть Ум, Логос и Дух. Значит, человек уникален и логически следует, что его сущность так же, как и Бога, в принципе, не может быть познанной до конца. Значит, процесс познания переносится в Вечность. Таким образом личность становится ценнобытийственной.
Вот где истинный гуманизм. Но осознание своей уникальности может привести и к трагедии, что не раз наблюдаем в жизни особенно одаренных людей. Чтобы этого не случилось, личности необходимо осознать, что своей уникальности он обязан не цепи случайностей, не саморазвитию материи, но Божественной субстанции, Которая творит из ничего, предлагая человеку возвращение в свою вечную Суть.
Обретение же Сути, возможно, только в творчестве. «Творческое познание всегда богостремительно, оно не может удовлетвориться дурной бесконечностью относительных истин. Ему нужен абсолют. Лестница логосного восхождения ведет к Богу» (И. Экономцев).
Значит, творя, приближаем себя к Абсолюту. Но приближение к Абсолюту это не только радость, но и кеносис, самоистощание, принесение себя в жертву. А не каждый способен на самоистощание. Удалившись от творчества, впадают в самооправдания, в пьянство, блудодейственные мечтания и иллюзии, создавая бутафорию бытия, в которой наступает духовная и физическая гибель. О, сколь много в действительности встречаем талантливых крикунов, наступивших на горло собственной песни.
И их творчество, если это можно назвать творчеством, превращается, по словам Достоевского, в каторжную работу. Бог же призвал человека к парадоксальному радостному состраданию, следованию вослед Духу Святому. Но возможно ли с помощью внутренних сил достичь Божественного вдохновения, дарующего Свободу? «К некоторым из подвизающихся, - говорит Григорий Палама, - благодать приходит навстречу немедленно и подает им полноту обручения, дает отведать от обещанных наград и как бы протягивает человеколюбивую руку, поощряя их и укрепляя к дальнейшим подвигам, а у других благодать ожидает конца подвига, приготовляя во всяком случае венцы за их терпение».
Итак, не от человека зависит приход Вдохновения, но от его Творца, Который подает его терпеливому и избранному. Господь дарует каждому талант, каждому протягивает Свою Святую руку, и от человека зависит примет он Божий дар или отвергнет его. В этом суть спора с блаж. Августином, считавшим, что Бог предъизбирает Себе друзей. Для Паламы же любой человек есть образ Божий. Этот человек отличается от другого только мерою таланта. «Те, кто проповедуют, - пишет Св. Григорий, - те, кто исцеляют, те, кто занимаются познанием, и вообще все те, кто получают благодать Божественного Духа, имеют харизматический дар, больший или меньший, каждый в своей области. Так Павел благодарит Бога за то, что знает больше иностранных языков, чем другие (1 Кор. 14,18), но и тот, кто обладает меньшим, так же имеет дар от Бога… В самом деле, … звезды отличаются между собою по сиянию(1 Кор. 15,51), но вместе с тем ни одна из звезд не лишена света», и продолжает: «Каждый человек, который достоин этого, по-разному приобщаются к великому дару Духа… Но даже те, кто имеет немного и в неясной форме, по сравнению с превосходящими их людьми, приобщается ко всему божественному свету».
Это приобщение возможно только в сотворчестве. Возникает вопрос, что движет деятельность атеиста? Возможно, прав Вл. Соловьев, считавший, что таковым помогают демонические силы. Но эти силы не способны к творчеству, они, порой, неплохие имитаторы, вроде булгаковского Воланда. Вместо вдохновения магия слов и движений, вместо любви тупое извращение, жалкая игра, пародирующая истину.
«Даже на «черной мессе, - пишет О. Павел Флоренский, - в самом гнезде диавольщины, диавол со всеми своими поклонниками не могли придумать ничего иного как кощунственно пародировать тайнодействие литургии. Какая пустота! Какое нищенство! Какие плоские «глубины»».
Истинное творчество есть результат синергии Бога и человека. Порой, человек этого не осознает, ему даже может представляться соблазнительной игрой. Но и в Св. Писании встречаем, когда Господа называют и клятвою, и грехом, и медведем, и рысью. «Сии имена, по ближайшему их значению, по-видимому, пошлы, и если не допустить, что каждое из них благочестиво прилагается к Богу по некоему промышлению, то подобные выражения не свободны от подозрения в нечестии. И долго было бы выставлять на вид все (такие выражения)и раскрывать их смысл – как они пошлы по обыкновенному пониманию их в ближайшем значении и как понятие о промышлении примиряет эти имена с благочестием относительно Бога» (Св. Григорий Нисский). «Из этого рассуждения великого богослова видно, что низкое и соблазнительное может служить для выражения высокого и духовного. Вот почему мы должны быть крайне осторожны в наших оценках художественных творений и всегда исходить из того, что многое от нас сокрыто в таинстве божественного домостроительства» (И. Экономцев).
Какое же отношение имел творческий процесс, так как его понимали исихасты, к эпохе Ренессанса? Не секрет, что монашеский аскетизм не всеми приемлется положительно. «Путь аскетики, - писал Николай Бердяев, - сам по себе не есть путь творческий, и аскетические экстазы Святых и мистиков – экстазы возврата к Богу, видения Божественного света, а не творчество нового мира, невиданной жизни (как будто встреча с Богом не есть начало новой жизни – С.Р)».
Для Бердяева святость и гениальность «несопоставимы, несоизмеримы, точно принадлежат к разным бытиям». В гениальности русский философ видит дерзновение, а в святости – послушание. Но стоит задуматься: возвращение к Божественному Свету, не приближает ли человека к Божественному состоянию, не делает ли его со-участником творческого процесса. И в самом деле, не ставили ли исихасты своей целью – обожение человека, уже здесь на земле. А для этого необходимо послушание.
«Кто очистит свой ум слезами, - пишет преп. Григорий Синаит, - душу свою ещё здесь, на земле, воскресив Духом, и плоть свою посредством разума сделает светозарным и огненным отображением божественной красоты, - тот почти становится сожителем ангелов».
Можно сказать, что аскетика является художественным творчеством, где животворным материалом выступает человек в полной обнаженности его личностного начала. В этом необычность исихастского движения. Это движение преодолевало разлад между духовным и материальным. Происходило обожение не только духа, но и тела, которое, по слову Христа, действительно становилось храмом Божьим. И для этого необязательно носить на себе неудобоносимые бремена, но следовать евангельскому Учению и соблюдать во всем Божественную меру. «Следует стремиться, - пишет св. Григорий Палама, - к изменению по благодати Христовой образа жизни, а не к смене одежды». Не обязательно уходить в затвор и творить сверхчувственные дела, но твори в себе нового человека. Для этого необходимо пройти через нравственный катарсис, с помощью которого человек избавляется от демонических сил. Взглянуть внутрь себя можно, только сотворив духовную пустыню, в которой начинается обучение в училище безмолвия, т.е. Исихия. В этой исихии неизбежно откроется стремление во- первых, к Богу, а во-вторых – к человеку.
«Наш ум, - пишет Св. Григорий Палама, - рассеивается, когда уклоняется ко злу, которое, по существу, многообразно. Наш ум направляет наше вожделение к Единому и истинному Богу, Единому Благому, дающему наслаждение, свободное от всякого страдания. А при расслаблении ума душевное стремление к истинной любви сбивается с верного направления, разрываемое на разные сладострастные влечения». И, чтобы этого не было отцы-исихасты предлагали психосоматический метод молитвы, который у многих вызывал неприятие, но который, по мнению отцов, помогал сосредотачиваться на умной молитве. Св. Григорий Синаит так описывает предлагаемый метод:
«С утра, сидя на седалище вышиною в одну пядь, низведи ум из головы к сердцу и держи его в нем, согнись до боли. И, сильно удручая грудь, плечи и шею, взывай непрестанно в уме и душе: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя…. Удерживай так же и дыхательное движение, потому что выдыхание от сердца исходящее, помрачает ум и рассеивает мысль».
Надо помнить, что отцы данному методу не придавали какой-то особый сакральный смысл. Это всего лишь прием. А приемы, как известно, бывают разные. Главное, чтобы они соответствовали цели, - достижение Божества. Кстати, творческие люди так же используют в своем познании мира психосоматический метод. Любой поэт, обладающий талантом, стремиться к уединению и безмолвию. Например, Руссо, зная, что многое зависит от притока крови к мозгу, размышлял с непокрытой головой под палящим солнцем (правда, думаю, несколько перегрелся), то же совершал и Ван Гог; Леонид Андреев в бесконечном хождении взад-вперед по комнате находил нужные образы и вопросоответы. Практически все великие творили в уединении и молчании.
Но, находясь в состоянии исихии, необходимо контролировать свои эмоции, не впадать в иллюзии и мечтания, равные ренановским галлюцинациям. Иллюзии расслабляют волю, заводят человека в состояние стагнации. Чтобы этого не случилось, отцы призывают находиться в трезвом уме, чтобы не впасть, подобно Бердяеву в искушение, утверждавшего, что истинное «творчество не в Отце и не в Сыне, а в Духе», оно и в Отце, и в Сыне, и в Святом Духе. Вне Троицы творчество немыслимо. И всякое умаление или усекновение одной из ипостасей ведет к ущербности, к еретической имитации, к потере смысла Бытия.
Абсолютизация Духа ведет к богумильству, к хлыстовству, т.е. к сектантскому разложению Начала всех Начал. И что ещё страшнее, к давно забытому иконоборчеству, от чего уберегает нас Солунский Святитель: «Сего ради нас вочеловечившегося, икону сотвори по любви к Нему и через неё вспоминай о Нем, через неё поклоняйся ему, через неё возводи ум свой к поклоняемому телу Спасителя, седящему во славе одесную Отца на Небесах. Равным образом и святых иконы твори […] и поклоняйся им, не как богам, - что воспрещено, но во свидетельство твоего с ними общения в любви к ним и чествования их, ум твой возводя к ним через иконы их».
Более того, исихазм человека возводит на такую высоту, на какой стоит Богочеловек. Именно в иконотворчестве видим, что пишутся «подобным образом» и Тело Христово и бесчисленный сонм святых. Их соединяет единая благодать, стремление к которой должно стать сутью человеческого естества. «Человек, - пишет Св. Григорий Палама, - это большой мир, заключенный в малом, является средоточием воедино всего существующего и возглавлением творений Божиих». Какая точная гуманистическая мысль! Но не разоблачающая иконотворчество, а способствующая его дальнейшему развитию.
Именно в эпоху расцвета исихазма рождаются бессмертные творения преп. Андрея Рублева, Феофана Грека, Даниила Черного и др. их же Бог весть. Лазарев писал, что «суровость феофановских образов, их особая одухотворенность, их порой преувеличенная экстатичность – все это связано с исихазмом, все это вытекает из существа исихастского учения».
Известно, что писание иконы возможно только тогда, когда пребываешь в трезвом уме и совершаешь «умное делание», вперив всю суть свою в созерцание Пресвятой Троицы. Пример преп. Андрея, написавшего бессмертную «Троицу» тому подтверждение.
Он жил и реально творил, общаясь с Безначальной Троицей, возвращая себе и нам бессмертие. Даже желание оставить себя в камне, в стихотворной и прозаической строке, не есть ли стремление обратить свое личностное начало к Вечности. Творящий вырывается из своей самости, чтобы достичь объекта своего вожделения – Бога. Особо это касается иконописца, способствующего своим творчеством делу человеческого спасения и его преображения. Причем это преображение не только духовное, но и телесное. Человек становится, говоря слова Григория Паламы, отображением образа Божия. И это отображение касается не только человека, но и окружающей его природы. Исихаст совершает то, что не совершил Адам. В этом суть исихазма. И эта суть закреплена в Православном Учении.
Все это происходило в эпоху Ренессанса, когда Восток и Запад искали Истину, и, казалось, что произойдет объединение на Началах Правды и Любви. Византия даже пошла на такой странный шаг: в Царьграде уживался православный патриарх с католиком-императором Иоанном V. Но Запад не оценил протянутой руки. Он видел политическую слабость империи и играл на ней. Турки уже были во Фракии. Рим хотел подчинения на основе католического учения. Но это не могло произойти в силу духовной полярности Востока и Запада. Западная Европа не пожелала идти навстречу Восточному Риму. Восток строил свои отношения с Богом и человеком на синергии, Запад – прославляет независимую творческую личность, вставшую на античный пьедестал, но при этом хотящую остаться христианином. Противоречие, которого приведет истинных художников, поэтов, пассионарных личностей к трагической раздвоенности, к участию в игре, где тезис будет меняться местами с антитезисом, что неизбежно приведет, по словам Бердяева, к роковой неудаче западного Ренессанса.
Восток не играл, он смывал слезами личину мира, говоря словами Солунского Святителя. На Востоке человек вступил в реальное Богообщение. Это было настоящее Возрождение, а не Предвозрождение, как полагал Дмитрий Лихачев. И религиозное восприятие мира являлось основополагающим. К античному возрождению оно, конечно, имело малое отношение, можно сказать, никакого.
Исихасты проторили путь, по которому пошло историческое христианство Востока.
«В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою о всех сих событиях. И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни? И сказал им: о чем? Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели. Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании.И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними. И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них. И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? И, встав в тот же час, возвратились в Иерусалим и нашли вместе одиннадцать Апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону. И они рассказывали о происшедшем на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба» (Лк. 24: 13-35).
Но как часто не замечаем, что Бог рядом с нами; как часто горят сердца, чающие духовного озарения, и как часто проходим мимо горящего костра. Но ученики удерживали Христа, и потому Он открылся им. Но беда заключается в том, что приходящего к нам Бога не удерживаем, предаваясь мирским соблазнам и похотям. Исихазм и заостряет наше внимание, требует сохранения Богообщения в самых неприятных обстоятельствах. Вспомним перипетии Григория Паламы, оказавшегося в турецком плену, но не потерявшего присутствие духа. Его сердце горело ко Господу, и Христос не оставлял Своего Служителя. А ведь Святитель находился в мусульманском плену, агрессивно настроенном к христианской цивилизации. Исламский мир жил, да и живет с закрытыми духовными очами и, читая Писание, не видит, что оно сообщает о Богочеловеке-Христе. Этот мир шел на решительный бой с православным христианством, чтобы водрузить на куполе Святой Софии в Царьграде полумесяц аравийского пророка. И в доказательство своей правоты приводили бесчисленные победы над христианским воинством. Вот что пишет в «Письме своей Церкви» Святитель Григорий Палама:
«Похваляется же этот нечестивый, ненавистный Богу и преступный род, что возобладал над ромеями благодаря своей любви к Богу, не ведая того, что этот мир лежит во зле (1 Ин.5.19) и над его большей частью господствуют чаще всего злые люди, рабы преисподней, силой оружия одолевающие соседей. Вот почему весь период до Константина, который, царствуя, воистину руководствовался любовью к Богу, идолопоклонники владели почти всей экуменой, а после него снова в течение длительного времени ею правили люди, которые ничем или почти ничем не отличались от них. Поэтому мне кажется, что с этими людьми, похваляющимися вследствие своей порочности, происходит то же самое, что и с эллинами, преданными, по словам апостола, превратному уму (Рим.1. 28), ибо, познав Бога, не прославили Его и не возблагодарили (Рим.1.21) Его как Бога. Ведь и эти люди так же познали Христа – говорят же они, что Он Слова и Дух Бога и, кроме того, что Он рожден от Девы, действовал и учил Божественным образом, был взят на небо, остается бессмертным и должен прийти, чтобы судить весь мир. Познав таким образом Христа, они не прославили его как Христа, т.е. как Богочеловека и Слово, но истину заменили ложью (Рим. 1.25) и уверовали в обычного смертного человека, который был погребен, - речь идет о Магомете, - возблагодарили его и последовали за ним. И это вместо того, чтобы последовать за Богочеловеком и бессмертным и вечным Словом, Тем, Кто если и вкусил смерть во плоти, то только для того, чтобы уничтожить смерть (Евр. 2.14) и стать Родоначальником вечной и чистой жизни, которая никогда не могла бы быть дана в результате страстей, смерти и воскресения обычного человека. Вот почему, все, кто воскрес и прожил нашу смертную жизнь, умерли снова. Над Христом же, воскресшим из мертвых, смерть уже не имеет власти (Рим. 6.9) и, более того, Им предвозвещается будущая, причем вечная жизнь. Итак, людей, о которых идет речь, за то, что они, познав Христа, не прославили и не возблагодарили (Рим. 1.21) Его как Христа, Бог предал превратному уму, страстям и бесчестию, так что живут они постыдно, не по-человечески и богопротивно, подобно Исаву, с детства ненавистному Богу и лишенного отцовского благословения: они живут луком, мечом, в распутстве, находя удовольствие в порабощении людей, убивая, грабя и похищая, предаваясь бесчинству, разврату, содомскому греху. И они не только совершают все это. Но вследствие какого-то безумия полагают, что Бог одобряет их действия».
В сознании фраза героя фильма Алана Паркера «Полуночный экспресс», назвавшего турок, не едящих свиней, нацией свиней. Потрясающе точно и верно! 14 век перекликается с веком 20-м.
И в то же время мусульманский мир ещё способен был слушать христианский, еще были допустимы диспуты, наконец, несмотря на притеснения, христиане пользовались относительной свободой в турецком султанате, ибо почитались библейским народом, «нечестие» которого приходится терпеть. Григорий Палама дискутирует с внуком великого эмира, который Христа называл рабом Божьим, не замечая абсурдности своего утверждения. Но разве может раб судить мир, - ответствовал ему Святитель Григорий.
Диспуты актуальны и сегодня. Например, мусульмане утверждают, что почитают Тору и Евангелие, значит, христиане должны почитать Коран. Однако, по мысли Св. Григория, это невозможно, ибо никто и никогда не свидетельствовал о Магомете, а утверждение, что это свидетельство уничтожили христиане смехотворно и глупо. Ни один христианин не посмеет искажать текст Евангелия, зная, какие это сулит проклятия. Но каждый христианин знает, что в последние времена придут лжехристы и лжепророки. Признавать же Коран, «не признающий Господом, явившегося во плоти Иисуса, <…> невозможно» (Св. Григорий Палама).
«Пусть Магомет, отправившись с востока, прошел победителем до Запада, но побеждал он войной, мечом, грабежом, порабощением, избиением людей. Из этого ничто не может исходить от Бога, Который добр. Скорее же это обусловлено волей человека и Диавола, от начала являющегося человекоубийцей (Ин. 8.44). Что же, разве Александр, отправившись с Запада, не покорил весь Восток? Однако и многие другие в разные времена, предпринимая военные походы, нередко овладевали всей экуменой. Никому же, из них, никакой народ не вверял свои души, как вы Магомету. Впрочем, он, и силу используя, и наслаждения предлагая, не привлек на свою сторону даже одной целой части экумены. А Учение Христа, хотя и отвергающее все удовольствия жизни, охватило все пределы Экумены и господствует среди тех, кто воюет с Ним, без всякого насилия и, скорее, торжествуя над насилием, которое всякий раз противопоставляется ему, так что в этом заключается победа, мир победившая (2 Ин. 5.4)» (Св. Григорий Палама).
Аргумент весьма убедительный. Но исламский мир по-прежнему уповает на силу, по-прежнему сами себе противоречат в коранических текстах; по-прежнему слышим оскорбления в адрес Богоматери, прекрасной Девы Мариам. Но и надо признать, что и в мусульманском мире находились трезвые головы, призывающие находить компромисс с миром христианским. Некоторые исламские правители соглашались не вмешиваться в вероисповедные вопросы. Наверно, поэтому некоторые греки папской тиаре предпочтут турецкую чалму, надеясь сохранить духовную свободу, чего западный мир не гарантировал. Уповали на слова Христовы, гласящие, что Церковь Божию не одолеют врата ада; спасение же в делах веры и любви, а не в формальном следовании обрядов; в сохранении образа жизни во Христе, памятуя истинного Отца и пребывая в Духе Святом.
За обновление Восточного Рима боролись отцы-исихасты, рождая истинный Византийский Ренессанс, который золотыми жемчужинами гуманизма разбросан в исторической ойкумене.
«Но кто-нибудь скажет: «Он был Бог, поэтому стоял выше зла». Я бы мог многое сказать на это, но обстоятельства не позволяют. Однако и от тебя требуем не божественной, а человеческой добродетели. Прояви её начало, а Бог даст завершение. Отвратись от зла, приди в страну добродетели, возьмись за свершение дел раскаяния и, проявив терпение, не только получишь от Бога венец человеческой добродетели, но и приобретешь вместе с этим сверхъестественным образом и сами Божественные добродетели через вхождения в тебя Божественного Духа. Именно так происходит обожение человека. Ибо тот, кто соединяется с Богом через дела добродетели, становится с Богом единым духом (1. Кор. 6.17) через благодать Божественного Духа» (Св. Григорий Палама).
Итак, Царство Божие, Царство Совести выше земного царства. Это понимали исихасты. Верили, что Римская империя тогда имеет смысл, когда в ней царствует Христос. Но с другой стороны подступало пресловутое возрождение национального чувства. Уже не римлянами себя ощущали, но греками. Греческий патриотизм призывал к борьбе против турок. Но это был зачастую призыв не за империю сражаться, а за отдельно взятую территорию. Поэтому, видимо, отцы-исихасты взоры будут обращать на Север, где происходило возрождение христианской жизни.
Турки, как коршуны, нависали над Царьградом, а патриарх днями и ночами занимается русскими делами. Это казалось неразумным. Надо было спасать империю. Уже разбиты христиане на Марице и Косовом поле, разгромлены крестоносцы под Никополем султаном Баязедом: дни империи были сочтены. Император Манул II в 1399-1402 годах путешествует по Европе, как изгой, униженно прося о помощи. Он готов подписать унию с папой. Но по молитвам исихастов (что было действеннее, чем военная сила) Господь помиловал свой народ. Непобедимый доселе султан был разгромлен Тимуром при Анкаре, взят в плен и умерщвлен голодом. Империи был дарован шанс, она даже вернула себе Фессалию, выгнала латинян из Афин, трижды в 1422 году выдержала турецкую осаду столица. Это была не материальная, но духовная победа. Однако восторжествовал в греческой элите не христианский эллинизм, но патриотизм местечкового значения. Вновь заговорили об унии с папским Римом, причем не только говорили, но приступили к её осуществлению.
Для этой цели был созван во Флоренции в 1438-1439 годах церковный собор, который дожжен был принять историческое решение: объединить Восток и Запад под единым знаменем Христа. С такой мыслью ехал на собор Св. Марк Эфесский, считавший, что для дела объединения необходимо вернуться к историческим решениям семи вселенских соборов, в которых был утвержден Символ веры, были наложены запреты вплоть до отлучения тем, кто будет изменять Божественные установления. Коренной вопрос был вопрос об исхождении Святого Духа. Католики добавили и от Сына. Св. Марк Эфесский говорил: «И если подделывающий царскую монету достоин великого наказания, то изменяющий общую печать христианского исповедания, какой ответ думает дать, будучи повинным отнюдь не в меньшем преступлении?»
Но папа и его духовенство не желали слушать Святителя. Рим ощущал себя политически, экономически и в военном отношении мощным и неуязвимым. Папа понимал, что императору Иоанну VIII нужно спасти умирающую империю. И ради этого он пойдет на все уступки. Итальянцы предложили обсуждать четыре пункты: учение об исхождении Св. Духа; вопрос о неквасном хлебе для Евхаристии в Западной церкви; доктрину о чистилище; примат папы римского.
Поразительно, но Василевс запретил обсуждать самый важный первый пункт, из-за которого собственно и произошел раскол Единой Соборной Церкви. Это было прямое предательство Православия. Наказание было неизбежно – крушение империи. Обсуждать другие пункты фактически уже не имело смысла. Но обсуждение было навязано. Особо царю хотелось выяснить вопрос о чистилище. Православная Истина гласит, что после смерти не может быть полного блаженства, так как не соединились душа и тело, что произойдет только в общее воскресение, да и вопрос очистительного огня сомнительный. Марк Евгеник будет напоминать анафему пятого Вселенского Собора на мнение о конечности мучений. Как известно, Орос Собора писался Духом Святым. Погрешающий против Духа несет в себе анафему в сем веке и в будущем.
Вся проблема Запада была в том, что все свои нововведения они пытались навязать всей Полноте Церкви. Они забыли, что истинное очищение – это стремление к Богу, которое освобождает при помощи Подателя этого стремления от греха и смерти. Об этом ещё в древности говорил Св. Григорий Богослов, и он же утверждал, что за гробом уже нет очищения, но есть вечное мучение. В Евангелие от Луки, в притче о Лазаре, Господь четко разделил грешников и праведников, между которыми существует великая пропасть.
Католики трактуют притчу с символических позиций, предваряя этим протестантов. Тем более, абсурдно их утверждение будто бы душу бестелесную, ставшую духовной, будет мучить вещественный огонь. В то время, как знаем, что даже до пришествия Спасителя души праведников содержались в темнице, о чем Апостол Петр говорит в своем послании: «О немже и сущим в темнице духовом сошед проповеда». Об огне здесь ни слова не сказано. К чему это смута? Расслабить уже расслабленных. Дать грешнику повод грешить, ибо со временем, пройдя очистительный огонь, он будет восхищен в рай.
Человека лишают обожения, его делают ни холодным, ни горячим, но теплым и… удобным. Католический мир пошел вослед частным богословским мнениям Оригена и его последователей. Однако надо помнить, что частное мнение ещё не представляет собой Вселенскую истину, которая выражала себя в Деяниях духоносных Соборов.
Боже упаси сомневаться в авторитете великих отцов. Как, например, можно сомневаться в «Собеседованиях» Григория Двоеслова, когда Дух Святой в виде голубя витал над головой римского папы. Но толкование этих «Собеседований» ещё не есть само «Собеседование». Да и учение о чистилище появилось в римской церкви не в седьмом веке, и даже не в девятом, а тогда, когда писали Фома Аквинат и Бонавентура, учившие «о материальном огне, как средстве очищения для душ, запятнавшими себя незначительными грехами» (Арх. Амвросий. «Св. Марк Эфесский и Флорентийская уния»).
Читая деяния этого собора, не покидала мысль: к чему эти споры? Ведь ясно, что Рим унижал Православие, повторялся четвертый крестовый поход, только на духовном уровне. И это плен был бы хуже, чем в 13 веке. Но понимаешь, что собор был важен полемикой, тем свидетельством Православия, которое осуществлял Св. Марк Эфесский и которого Церковь называет «храм Святого Духа, который просветил душу Божественными сияниями». Который неукоснительно следовал Православной истине и на каждый вопросный пункт давал ясные ответы.
В своих знаменитых десяти аргументах Святитель опроверг существование чистилища. Но католики именно на этом соборе утвердили догмат о чистилище. Причем народ в этом обсуждении не участвовал абсолютно. Народ для католической паствы – быдло, на которое следует надевать ярмо с погремушкой. Смеху подобно, когда католические народы кичатся своей свободой. Отвергнув Абсолютную Свободу, можно ли получить хоть и относительную? Стесненные рамками нелепейших демократических законов квакают в своем болоте о выбранном пути социальных равновесий. Уничтожение традиций, насаждение революционных идеалов – вот чем обязана Европа католической церкви. И удивительно, что революционеры всех мастей призывают раздавить эту гадину. Да не давить, а лелеять. И это, кстати, понял Наполеон, в союзе с папством обрушившийся на православный мир. Но Господь спас и от революционеров и от католицизма.
Так же Господь хранил и свой светильник на соборе во Флоренции, которому было крайне сложно, ибо он остался один. Все иерархи Востока, что были на соборе, политические дивиденды поставили выше духовных, внося в паству свою смуту и сомнение. Как известно, сомневающийся подобен лжецу и потому Царствия Божия не наследует. Потому и рухнет империя, в которой Василевс и иерархия отступили от Истины (ох, забыл Иоанн судьбу Михаила Палеолога своего предка, которого сын его не мог даже похоронить из-за его предательства Православия на лионском соборе. Но народ и иерархия ещё были тогда сильны православной верой). Отступили даже тогда, когда были уверены, что Истина в православном учении. Это особенно касалась исхождения Духа Святого, вопрос о котором все-таки возник на соборе.
Католический епископ Андрей Родосский считал, что филиокве не добавление в Символе веры, но разъяснение, на которое имеет право римская кафедра и он оправдано, ибо принималось в период борьбы с многочисленными ересями. На эту белиберду достойно ответил Виссарион Никейский, указавший на непозволительность разъяснений, когда текст составлен и запрещено прибавлять или прибавлять.
Но Рим уже принял свое решение, основанное на доводах человеческого разума, забывая, что Божественная мудрость выше человеческой. Св. Марк скажет: «Говорить это, казалось, петь глухим ушам, или кипятить камень, или сеять на камне, или писать на воде, или другое подобное, что говорится в пословицах, в отношении невозможного».
Но вот, что поразительно! На собор пришли монахи из дальних итальянских монастырей послушать диспуты. Потрясенные четким изложением Православной веры, они воскликнули: «Нет сомнения, греки обладают истинной верой и сохранили здравые догматы». И что же? Послушали их? Ни в коем случае. Ведь это же пришло быдло, которых и назвали «неучами в богословии, которые не понимают ничего дальше своей монашеской жизни (а разве этого мало – С.Р)». Их отправили в монастырь, заставив замолчать. Вот она свобода католического мира. Когда ложь чувствует, что ее побеждают, она прибегает к откровенному насилию и хитрости. С одной стороны, папа начинал стеснять греческую делегацию в деньгах, с другой – давал деньги на защиту Константинополя. Цель была ясная – подписать унию, а не искать истину. Запад уже давно подстраивал Правду под мнение папы римского, которого не волновали оросы Соборов, если они не вписывались в политическую необходимость. А ведь еще Кирилл Александрийский писал Иоанну Антиохийскому: «Никоим образом мы не допускаем нарушать веру, изложенную отцами нашими, т.е. Символ Веры; ни нам самим, ни иным мы не допускаем изменять ни единого слова его содержания, ни единого даже слога нарушить, памятуя говорящего: «Не прелагай предел вечных, яже положиша Отцы твои», ибо это не они говорили, но через них говорил Дух Бога и Отца, Который от Него исходит, но не чужд же – Сыну, согласно понятию естества». А ведь призывали изменить текст в пользу того, чтобы Деву Марию в Символе называть Богородицей. Бесспорная истина, но блаженный Кирилл верен Св. Троице. Об исхождении умалчивает Св. Иоанн Златоуст, ибо тайна сия велика. А раз Собор решил, то это Истина, не подлежащее обсуждению.
Но как же римская церковь пошла вослед безграмотным испанским готам? Те от любви к Христу совершили прибавление, избавившись от арианской ереси. И истинные папы Рима боролись против этого прибавления. Но имперские амбиции победили. Истина уже была не нужна. Не слышали, что из древности писал Св. Иоанн Дамаскин: «Веруем равным образом и в Духа Святага, Господа животворящего, от Отца исходящего и в Сыне почивающего, со Отцом и Сыном поклоняема и славима, как единосущного и совечного». И добавим его мысль: «О Духе же Святом и говорим, что Он – от Отца, и называем Его Духом Отца, но не говорим, что Дух – от Сына; Духом же Сына Его называем: аще же кто Духа Христова не имать, говорит Божественный апостол, сей несть его. И исповедует, что Он через Сына открылся и раздается нам: ибо дуну, говорит Святой Иоанн Богослов, и глагола своим ученикам: примите Дух Свят, подобно тому как из солнца и солнечный луч, и свет, ибо само оно есть источник солнечного луча и света; и через солнечный луч нам сообщается свет, и этот есть освещающий нас и воспринимаемый нами. О Сыне же не говорим ни того, что Он – Сын Духа, ни того, конечно, что Он – от Духа». Приведены слова святого, которого одинаково почитает Запад и Восток. И третий и четвертый Вселенский Собор гласили: «Довлеет для полного познания благочестия и утверждения – святой сей и блаженный Божественной благодати Символ». Если Символ святой и благодатный, то допустимо ли искажать Святость? Не грехопадение ли совершала римская церковь? Ведь третий Собор утверждал, что Символ «совершенно учит об Отце и Сыне и Святом Духе». Т.е. не может быть речи о несовершенстве. Латинские сказки о разъяснении годны разве что умалишенным. Седьмой Собор утверждает:
«Мы держимся законов Церкви, мы соблюдаем определения отцев; мы прибавляющих или убавляющих нечто от Церкви анафематствуем». И далее: «Если кто все предание церковное писанное и не писанное презрит, да будет анафема». И Св. Марк говорит, все священство и прелатство западное, таким образом, суть отлученные и пребывающие вне благости Божьей. Кстати, даже тот собор, который католики называют восьмым, так же подтвердил незыблемость Символа Веры. Папа Иоанн подтверждает это в послании к патриарху Фотию. Казалось бы, Правда должна убедить даже самых закоренелых отступников. Однако случилось другое. Маски католики сбросили, когда аргументы в споре были все биты. Они уже не приглашали на общие трапезы, но неприкрыто требовали подчинения Православной Церкви. Папа Евгений требовал безоговорочной капитуляции. И, удрученная бедственным положением государства, греческая иерархия стала идти на компромиссы. Но это была первая ступень к предательству. Папа увидел слабодушие и стал ещё более требователен. Только Св. Марк был непреклонен. Как горько было наблюдать, что те, кто знали Истину, сдают позиции. Больно было наблюдать падение Виссариона Никейского и Исидора Киевского. Можно понять по-человечески Виссариона, но Исидор каков! Ему митрополиту Всея Руси ничего не угрожало, он находился в самом комфортном положении. Что с ним случилось? Неужели кардинальская митра оказалась дороже венца русского митрополита? Возможно, дело в амбициях митрополита и политической игре, которую он затеял.
Известно, что Киевская кафедра находилась на территории Литвы, где Великим Князем был польский король Казимир. Но Исидор окормлял ещё и московскую кафедру. Объединение Руси под скипетром Рима. Не это ли вскружило голову честолюбивому Исидору. Какие виделись впереди перспективы, если бы русский народ повел бы себя как западноевропейцы. Однако забыл Исидор, что, будучи митрополитом, он должен был свидетельствовать веру своей Церкви. Церковь же осталась верной преданиям Св. Отцов и Христу, как и малое стадо Эфесского Пастыря, которого уже и император принуждал подписать определение собора, в котором Восток капитулировал перед Западом.
Пастырь замолчал в этом стаде гогочущих гусей. Не было смысла бросать жемчуг под ноги псам. Они считали, что победили. Но что говорить тем, кто несет бред сумасшедшего, кто не желает слушать определения Святых Соборов, кто считает возможным изменять Святоотеческому Преданию, не признавая анафем тем, кто искажает тексты Святого Предания. Даже слова собственно епископов города Рима не убеждали деятелей Флорентийского собора. Вчитаемся в слова папы римского Дамаса, сказанные на втором Вселенском Соборе: «Если бы кто говорил, что Дух Святой – от Отца свойственно и истинно, как и Сын – от Божественного естества и Бога Бог Слово, - анафема».
Вот и докатились! Рим говорит о непогрешимости пап. Но какая-то странная избирательность у этой непогрешимости. Выгодно – непогрешим, невыгодно – погрешим.
Немаловажен был и тот факт, которым и убеждали греков: Рим прочно, как скала, управляет всей Европой, склонившейся пред его величием; в то время как Византия разваливалась на части, ожидая последнего аккорда своей тысячелетней мелодии. Забыли, что весь мир лежит во зле, забыли, что Сам Господь ободряет малое стадо. К сожалению, иерархи Востока потеряли твердость веры вместе с Василевсом и надеялись на земную помощь. Они предали свою паству, и это неминуемо должно было отразиться и на положении империи. Только это положение уже могло быть негативным. Там, где теряется вера, наступает опустошение и уничтожение.
Греческие иерархи подписали филиокве, признав латинскую формулировку. Им надо было спешить, ибо год заседаний прошел втуне. Мусульманский же полумесяц нависал над проливом Георгия Победоносца (Босфором). Папа обещал крестовый поход. Уния была заключена как военное соглашение. Император откровенно спрашивал папу, что он получит взамен. Нужны были деньги и воины. Когда-то Иуда предал Христа за тридцать сребреников, не это ли совершили восточные горе-пастыри, цинично и подло продавшие православную цивилизацию тиароносному купцу. Папа обещал в Константинополе содержать 300 солдат для защиты города (не насмешка ли, когда у турок 200 тысяч воинов) и держать две галеры в Мраморном море. Воистину с греками произошло умопомрачение! Только Святой Марк понимал, что есть пределы у икономии, в делах же веры необходима твердая акривия: «Дела веры не допускают икономии. Это все равно, что сказать: отруби себе голову, и иди куда хочешь». Так отвечал Святитель своим противникам, полагая, что Истина не может быть разноцветной, но ясной и белой. «Может ли быть нечто среднее между истиной и ложью, отрицанием и утверждением, светом и тьмой; и, хотя между светом и тьмой может быть найдено, именуемое – «сумерки», однако, между истиной и ложью не может быть найдено ничего среднего». Далее Св. Марк напишет Георгию Схоларию: «Но, быть может, ты скажешь, что не превратилось в противоположность сделанное изменение, но мы ищем нечто средне и соглашение. - Никогда, о человек, то, что относится к Церкви, не разрешается чрез компромиссы». И нажим со стороны государства Святитель считает неуместным: «Пусть никто не властвует в нашей вере, ни царь, ни архиерей, ни лже-собор, ни иной кто, но – только единый Бог, передавший нам ее и Сам и чрез Своих Учеников».
В лице Св. Марка видим возрождение христианского эллинизма, продолжателя традиции Св. Отцов, которые отстаивали Истину даже тогда, когда весь мир был увлекаем еретическими учениями. Достаточно вспомнить Св. Афанасия Александрийского, великих Каппадокийцев, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина, которые словом и делом противостояли так называемым вселенским соборам, победив и античный эллинизм, и арианскую ересь, и монофизитство с монофелитством, завершив торжественной победой над иконоборчеством. Надо сказать, что лжесобор во Флоренции стал прелюдией к языческому возрождению. После этого собора стало возможно торжество Александра Борджиа на римской кафедре, когда языческий разврат и растление станут нормой жизни.
Если бы православный мир, действительно, пошел бы вослед католическому, то произошло бы практически уничтожение благочестия на земле: оно вновь ушло бы в катакомбы. Но Господь уберег Свой народ и Церковь, дав великого Святителя, поборника Православия, о котором Иоанн Евгеник писал: «Только он один явился в начале и в середине и даже до конца мечом обоюдоострым на беззаконные и разбойнические плевелы в благородном посеве священных догматов Церкви, боговдохновенной трубой богословия и неосушимой рекой благочестивых писаний и определений Святых Отцев и Учителей, громким и сладостным и нектароподобным гласом и неустрашимым и доблестным бесстрашием духа. Знает все множество присутствующих там и их потомки извороты софистических рассуждений тех латинян, и сети, и способы, и приманки, и западни, чтобы не сказать ещё более прискорбное; чистым богословие святых Отцев, от самого первого Богослова и Наставника Богословов – Слова Божьего, и затем, определениями Вселенских Соборов, а где и необходимостью явных и неопровержимых ссылок, как некую или дым, он рассеивал (латинское учение) в беседах о чистилище и о дерзком прибавлении к Святому Символу и, наконец, о самом том догмате (об исхождении Св. Духа), когда явленнее всякого столба, на которой прикрепляются государственные декреты для обнародования, были явлены и священное богословие Великого и ученость и обитающая в нем благодать Пресвятого Духа и таковая великая сила Истины, а так же – гнилость и нетвердость латинских учений».
И этого великого Святителя называли Иудой, питающегося с папского стола. Св. Марку предлагали за чечевичную похлебку продать свое первородство, как это сделал патриарх, недолго проживший после своего предательства. Не явилась ли эта смерть грозным предостережением предателям? Безусловно. И даже находясь при смерти, этот человек, как первосвященник Каиафа, призывал Святителя, угрожая ему и лишая даже дневного пропитания. Но Св. Марк остался непреклонен в своей вере в Христа.
Греческая же делегация, уступив в вопросе об исхождении Св. Духа, признала и латинский догмат о чистилище, и безквасный хлеб в Евхаристии; признают и примат папы.
Начав с малого предательства, уступили по всем четырем пунктам. Этих людей судьба гнала к смерти, как заметил Св. Марк.
Но что примечательно Акт Унии не подписал ни один вселенский патриарх, кроме цареградского. Так что Полнота Церкви не осквернилась гнусным и подлым предательством. Подписав акт, император умалил свою власть, нарушив тысячелетнюю симфонию Церкви и государства. Только так можно признавать примат папы, которого признали викариям Христа и главою церкви. Когда Истина Богословия гласит, что Глава Церкви – Христос.
Действительно, группа иерархов предавала тысячелетнюю историю Православия, предавала Христа. Объявив папу главой, впадали в сатанизм. В Окружном Послании Св. Марк напишет: «Для нас папа представляется как один из патриархов, и то – если бы он был православным, а они (униаты) с большой важностью объявляют его Викарием Христа, Отцем и Учителем всех христиан». Правда, греки выторговали привилегии восточным патриархам. Бессовестный торг, показывающий истинное лицо горе-пастырей. Папа в этом уступил, потому что понимал, что утверждение его полным владыкой – дело времени. Греки были сломлены: кто страхом перед царем, кто своей беспомощностью, но оправдает ли это перед Богом? И как важно было, что Акт Унии не подписал Св. Марк. Когда папе поднесли этот Акт, то, не увидев подписи Св. Марка, он воскликнул: «Итак, мы ничего не сделали». Даже папа понял, что католицизм одержал Пиррову победу. Он пытался принудить Эфесского пастыря, обвинял в ереси, но Святитель достойно ответил, что он придерживается Учения Св. Отцев и потому, осуждая его, папа осудит и Св. Отцев.
Интересная деталь: император покинет собор вместе со Св. Марком, возвращаясь домой через Венецию. Видимо, совесть мучила Василевса, понимавшего, что во Флоренции произошло отступление от Истины.
И как было теперь поступать верным? Защищать Иудино царство или соглашаться с исламским? Как, колеблясь, можно быть твердым пред лицом врага. Более того, будет происходить печальная картина откровенного предательства, когда многие греки, сербы, болгары и албанцы примут ислам. Мегадука флота Лука Нотара скажет, что папской тиаре предпочтет турецкую чалму.
Сам же православный народ встретит делегацию не просто настороженно, но враждебно. Греческий историк Дука описывает, что «едва делегаты сошли 1 февраля 1440 года с кораблей, их стали спрашивать: «Как дела с Собором, победили ли мы?» - они же отвечали: «Продали мы веру нашу, променяли благочестие на нечестие; изменив Святым дарам, стали азиматами-опресночниками?». Так говорил Антоний Ираклийский и все прочие. Народ спрашивал их: «Зачем вы подписали?» - «Из страха перед франками». – «Разве франки бичевали, заключали в тюрьму?» - «Нет. Но подписала наша правая рука – пусть её отрубят. Исповедал язык наш – пусть его вырвут». Настало тягостное молчание, службы не было, несмотря на Великий пост. Никто не хотел служить с ними, с отступниками».
Византия была на грани раскола. Брат царя Димитрий грозил гражданской войной. Смерть преследовала отступников. Прибыв домой, государь узнал о смерти любимой жены, и на три месяца заперся в собственных покоях, потрясенный, оплакивая её смерть.
Только Святителя Марка народ встретил с радостью. Только народ остался верен Преданию. И, слава Богу, что был Иерарх, способный тайнодействовать и не молчать, когда все замолкли. Ярый униат Иосий Мефопский напишет: «Вернувшись в Константинополь, он (Марк) потряс и привел в полное замешательство Восточную Церковь писаниями и речами, направленными против постановлений (Флорентийского) собора. Римский историк Vogt писал о деятельности Св. Марка после заключения унии: «Этот человек, умный, культурный, обладающий красноречием, был, к сожалению, мало лояльным (делу унии), и если результаты собора не оказались такими, как на это рассчитывали с той и с другой сторон, это долженствует во многом приписать его непримиримости и предрассудку» (Как мило! Умный, культурный, и вдруг склонен к предрассудку. Запутался исторический бедняга!).
Святитель, видя как уния разлагает душу Церкви, покидает Константинополь и едет к своей пастве, в Эфес, который находился под властью турок, что было символично.
Это был путь, который оставался православному человеку. Иоанн Евгеник пишет:
«Деятельно обходя повсюду удел великого Иоанна Евангелиста и Богослова, и делая это длительными периодами и с трудом и тяжестями, будучи болен телом, посещая пострадавшие священные храмы, особенно же созидая храм митрополии с прилежащими ему постройками, рукополагая священников, помогая терпящим неправду – будь то по причине гонения, или искушения со стороны нечестивых, - защищая вдов и сирот, постыждая, запрещая, утешая, увещевая, обращая, укрепляя, он был, по божественному апостолу, для всех вся».
Святитель на склоне лет понимал, что, видимо, главное – православная молитва, предстояние перед Богом. Он едет на Афон. Но власть решила упрятать Святителя в узилище, на острове Лемнос. Дошли и до такой низости. Св. Марк два года пребывал в заточении, стойко перенося лишения. Святитель знал, что путь к Правде невозможен без терний, о чем он и Афонским монахам писал. Император освободит Св. Марка в день памяти семи Эфесских отроков. Господь даровал свободу в тот день, когда происходит напоминание чуда Воскресения. Так же, верил Святитель, восстанет из пепла, попранная предательством Церковь, врата ада, Которую никогда не одолеют, ибо Глава Её Христос.
«Когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа. Но Он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И, сказав это, показал им руки и ноги. Когда же они от радости еще не верили и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними. И сказал им: вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний. И сказал им: так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима. Вы же свидетели сему. И Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше. И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их.И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью. И пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога. Аминь» (Лк. 24: 36-53).
Освобождая Святого, Государь признал, что дело унии проиграно. Невозможно сдвинуть Столп и Утверждение Истины, невозможно победить Любовь и Свободу. Не может ложь победить Истину. Но возникает вопрос: почему католическое учение столь распространилось? Но и помним, что сатана принимает облик ангела света. Идти вслед этому ложному свету, значит признать, что Бог есть Бог мертвых, а не живых. Вступать же с католиками в Евхаристическое общение так же преступно, хотя и заявляют, что Христос един, и не православным Его разделять. Забывают, что опресноки, употребляемые в Евхаристической тайне, есть явление ветхозаветное, и сей опреснок не жизнь обозначает, но труп. Господство же католического вероучения, думается, обусловлено не желанием Господа вырвать вместе с плевелами и пшеницу. Ведь и в западной церкви встречаем людей искренних, как, например, уже упоминаемые монахи из древних итальянских монастырей. Но этой пшеницы очень мало. В основном плевелы. Это люди душевные, но не духовные. Западный мир и стал душевным, т.е. бесовским.
Православному человеку следует удаляться данного мира. Не могут помочь бесы Воскресению, не могут спасать государства и народы. Св. Марк скажет Схоларию: «Но заключенная им уния послужит для утверждения и пользы народа? – О, совершенно ясно?! Не видишь ли как бегут враги Креста, и как наш один гонит тысячу, а двое – ликвидируют десять тысяч? – Но мы видим совершенно противоположное. Если не Господь созиждет государство всуе трудятся зиждущие; если не Господь сохранит наш град, всуе бодрствовали стрегущие его на золотники папы».
Так и случилось, буквально спустя 13 лет (а до этого в 1444 году бесславно закончился крестовый поход под Варной, где была уничтожена венгеро-немецко-чешско-польская армия во главе с королем Владиславом, а в 1448 году потерпят поражение на знаменитом Косовом поле). Константинополь падет. А сражаться будут 10 тысяч генуэзцев, наемная армия, ибо греки не понимали, для чего сохранять Св. Софию, если в ней служит мессу кардинал-митрополит Исидор.
Но именно тогда, когда гибла империя, происходит возрождение православной веры. Доселе спавшие и готовые на компромиссы, увидев всю мерзость предательства, в ужасе отшатнулись. Еще при жизни Св. Марка в 1442 году (он умер в 1444 г.) три восточных патриарха: Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский объявили собор во Флоренции не святейшим и вселенским, но грязнейшим. С униатским же патриархом Митрофаном прекратили каноническое общение. Более того, грозили царю отлучением от Церкви. Это начинало действовать. Последний император Константин Палеолог был, конечно, православным человеком. Он сделал все возможное, чтобы низложить с патриаршей кафедры в 1450 году Григорию Маму, ревностного униата и гонителя православных. Константинополь становился православным. Однако не хватало решительности. Применяли дипломатию там, где нужно было рвать и рубить узлы. Еще надеялись на помощь Рима, поэтому приняли изменника православия Исидора, который совершил свою кощунственную службу в Св. Софии в 1452 году. Известно, что невозможно полувоскреснуть или недовоскреснуть. Половинчатость приводила к гибели объективно. Слава Богу, что Православная церковь сильна своими личностями. Так было во времена Максима Исповедника, когда весь мир предался ереси. Но устояла Церковь. Так же устояла она и в 15 веке в лице своего Святителя Марка Эфесского, который перед смертью благословил на исповедничество Схолария, несмотря на то, что тот молчал на лжесоборе, подобно Петру, в трагическую ночь ареста Спасителя. Марк провидел в нем человека, способного взять Крест и понести Его.
Империя уходила, передавая православное дело своей части, оставшейся верной Православной Истине. Русь не приняла унию, сразу же отвергла её и тех иерархов, посмевших с этим бредовым актом приехать в Москву. Русь, как часть Восточно-Римской цивилизации, принимала на себя ответственность за судьбу Православия.
29 мая 1453 года Константинополь (Новый Рим) пал под ударами турецкой армии султана Мехмеда. 53 дня длилась осада. Город, доселе непобедимый мусульманами, пал. Но это пала раздробленная и смутная цивилизация, чтобы придти в силе и духе на Севере. В русской Ойкумене из рук греческой царевны будет принят римский орел; там будет наследник императора Константина; там будет созидаться христианская цивилизация, учителем имевшая своим Восточный Рим.
Эта цивилизация воскресит христианский эллинизм и даст решительный отпор католицизму. Она будет называться Третьим Римом. И это правда. Её становление происходило на части Римской ойкумены. Как Восточный Рим тысячу лет назад понес Знамя Христово, которое выпало из рук Ветхого Рима, так и Москва подняла выпавший из рук Византии царственный скипетр. История Римской империи продолжалась. Не напрасно Русь считала Царьград своей духовной родиной и всегда стремилась к нему, думая о его освобождении из под власти турок. Это было тяготение части к целому.
Мы знаем, что не произошло в истории этого воссоединения. Причины нам неведомы. Размышления заведут в апокалипсические времена, когда имперские вопросы уже не будут столь важны. Но на становление русского сознания стремление к Единству оказало несомненное воздействие. Историческая Русь формировала свое особое мировоззрение. На примере Византии происходило обучение, осмысление своего собственного пути. Как говорится, на ошибках умный учится. После поражения сербов на Косовом поле современник событий напишет: «И то знайте, что поганые турки так сильны не сами по себе, а из-за несогласия христиан… Наша ненависть и междоусобная вражда приносят им победу». Это происходит вследствие опадения от живой, церковной веры.
Часть творила святой, исихастский мир, и эта часть останется и после гибели империи. Заметим, Афонская Обитель всегда светит, и будет светить православной вселенной. Другая же, большая часть, отпала от Благости Божьей. Византийский писатель конца 14 века скажет: «Трудно найти подобие того хаоса, который царит в столице… Константинополь, лишенный своего гарнизона, лежит обнаженный, словно добыча для того, кто пожелает её схватит. И внутри города граждане… восстают, ссорятся друг с другом и дерутся за высшие должности. Каждый стремится пожрать все сам, и если это ему не удается, он грозит переходом к врагу и нападением на свою страну и друзей».
Когда-то это должно было кончиться. Либо покаянием, либо падением. Но всенародного покаяния, как показали выше, не состоялось. Под ударами варваров пал Ветхий Рим, под ударами турок Рим Новый вместе со своим императором Константином, убитым у стен Св. Софии. Рим пал, потому что предательство и малодушие поселилось в сердцах ромеев.
Но это падение многому научило русскую цивилизацию. Разъединение Византии, возможно, побудило к единству Русь, которая принесла плоды покаяния и свергла страшное ордынское иго, чего не совершили ни греки, ни болгары, ни сербы.
Но Греко-римская цивилизация сохранилась, одухотворенная русской душой. И произойдет истинное Возрождение и не античного, в котором преобладало обращение к природе и развернуло духовного человека к природному, но христианского эллинизма. И к этому эллинизму шел весь русский народ. Происходило духовное приобщение к Слову, к Святой Троице.
Исповедь русского путника Книга III
© Copyright: Сергей Ратмиров, 2012
Свидетельство о публикации №212112000922
Свидетельство о публикации №212112000922
Рецензии