Ангел-хранитель

После пасмурной холодной, дождливой и промозглой недели сегодня выдался на редкость теплый солнечный субботний день. Там в беспредельной вышине сбивались птичьи стаи, готовясь улетать в теплые края. Под чутким взором взрослых птиц молодежь учили держать строй. Прямо все как у людей.

Осень уже твердо вступила в свои права. Природа щедро дарила последние теплые дни. Листва на деревьях уже большей частью пожелтела, вот-вот ударят заморозки. Ласковые лучи солнца грели нежно, не обжигая.

Устин Иванович Егоров сидел на скамеечке в своем саду и блаженно жмурился как кот. Сегодня был особенный для него день. Нет, это не была красная дата календаря или чей-то день рождения. То, что это был особенный день, Устин Иванович понял еще ночью, когда ему снились хорошие сны. Подробностей этих снов он не помнил, но у него осталось ощущение чего-то необычного. И сейчас он сидел на скамье в саду в своем парадно-выходном костюме отглаженный, отутюженный и при всех наградах.

Устину Ивановичу Егорову шел уже восемьдесят пятый год. Свою долгую жизнь он прожил может быть и не так ярко и интересно, но зато честно. Трудное детство, завод, потом война, после войны снова завод, женитьба, семья, дети, потом внуки и правнуки. Всю жизнь он был энергичным и бодрым. Мог отплясывать так, что и молодым мог дать фору, а вальсировал вообще неподражаемо. С утра всегда делал зарядку. Внукам показывал как, беря стул одной рукой, неважно левой или правой, за ножку, противоположную от спинки, мог несколько раз на вытянутой руке поднять от пола на уровень груди  и удерживать долгое время. Только последние годы вот начал сдавать. Трудно стало приглядывать за хозяйством - дом, сад, огород. Везде и во всем у него был полный порядок. Особой гордостью была мастерская, расположенная под верандой. Там всегда была чистота и порядок. С закрытыми глазами он мог безошибочно с первого раза найти любой инструмент.

В последние годы начали беспокоить старые раны, их у него хватало - память о прошедшей войне. Трудно стало подниматься по утрам с кровати, зрение стало подводить. Даже после выхода на пенсию старался не пользоваться очками.

Но в это утро он почувствовал себя хорошо, особенно хорошо. Почти как в молодые годы. Бодро поднялся, с аппетитом позавтракал, даже шутил. Шутить он старался всегда, но последнее время это уже было натянуто. Он просто старался казаться быть бодрым. Сейчас это было вновь естественно. Жена со старшей дочерью давно собирались пройтись по магазинам за обновками.

С женой Степанидой несколько лет назад они справили Золотую свадьбу. Хор внуков и внучек под аплодисменты родственников пели им песню
Бабушка рядышком с дедушкой
Столько лет, столько лет вместе.
Бабушка рядышком с дедушкой
Дружно поют эту песню.
Бабушка рядышком с дедушкой
Дружно поют эту песню -
Бабушка рядышком с дедушкой
Снова жених и невеста!

Всего у них было четверо детей - сын и три дочери, пятеро внуков и две внучки, а еще правнучка и правнук, остальные правнуки были на подходе.

Сегодня ночью ему снились хорошие сны, в которых он снова был молод, бодр, весел и здоров. Как в продолжение сна он чувствовал легкость во всем теле. Было ощущение, что этот день должен стать необычным. Как в детстве ощущается приближение Нового года или Дня рождения.

Оставшись один, внуки ушли по своим делам, старшая дочь жила вместе с ними, он прошелся по саду-огороду. Приближение необычного ощущалось все сильнее. Устин Иванович, вернулся в дом, распахнул шкаф и достал свой парадный костюм, увешанный орденами и медалями. Большинство наград были юбилейными, полученными уже после войны, но несколько боевых наград все же было. Аккуратно выгладил белую рубашку, прошелся утюгом по стрелкам брюк, без того острым как бритва. Глядя в свое отражение в зеркале, тщательно выбрился, растер лицо одеколоном и пошел одеваться. Не смотря на начало осени, в душе было ощущение, что сегодня 9 Мая. До блеска начистил орден и медали, оделся, придирчиво осмотрел себя в зеркало и вышел в сад.

Лет сорок назад он сделал в саду лавочку, чтобы можно было присесть и отдохнуть. Потом несколько раз переделывал лавку, чтобы была удобнее. Частенько сиживал на ней со своей супругой Степанидой, любуясь плодами рук своих.

Придирчиво оглядел сад-огород, прошелся, все осмотрел. Некоторый непорядок конечно же был, но в целом остался удовлетворен - хорошо воспитал детей и внуков. Когда сами хозяйствовать начнут - соринки не найдешь. Осмотрев все, сел на лавочку. Хотел было закурить, но вспомнил, что уже лет десять как бросил - возраст.

Осень. Сейчас и у него давно уже наступила осень. Все чаще и чаще ему приходилось кутаться и одеваться теплее - старые кости не грели. Да еще раны ноют.

Постепенно мысли ушли в даль воспоминаний. Перед глазами проходила вся его жизнь. Но самое главное, что несмотря на все тяготы, у него оставалось стойкое чувство, что у него всегда был свой ангел-хранитель. Что в детстве, что потом на фронте, он, сейчас уже, удивлялся - будто сама судьба берегла его. Даже не судьба, а самый что ни на есть ангел-хранитель. Он даже пару-тройку раз видел его. Видимо тогда он был на самый волосок от смерти.

Мать свою он не помнил, она умерла, когда он был еще грудничком, деда своего тоже - он умер, когда Устин еще пешком под стол ходил. Потом коллективизация, раскулачивание. Отец сгинул где-то в недрах Системы. Сначала жил у родни. Как-то зимой он сильно остыл и заболел. Сильно заболел. Жар сжигал тело изнутри. Он метался на кровати в горячечном бреду. Сквозь пелену слышал слова, что видимо все - не выживет. Но вдруг увидел возле себя седого мощного старца, из под густых седых бровей на него смотрели, даже не глаза, а буравчики, которые, казалось, проникали в саму душу. Он долго смотрел в его глаза, а потом сказал: - Рано ты собрался за гремящие моря. - Потом, подняв глаза вверх, он сложил перед собой ладони чашей. Губы беззвучно шевелились, слов было не разобрать. Вдруг, прямо из воздуха, стали появляться светлячки. Стены избы стали прозрачными, и маленький Устин увидел, что это свет звезд появляется в воздухе и собирается в ладонях старца. Когда импровизированная чаша наполнилась, он поднес ее к губам мальчика. Устин жадно пил из чаши. Тело стало наполняться прохладой, жар стал отступать. Старец уже мягче взглянул на больного и произнес:

-Ты будешь здоров, ты будешь сильным, ты справишься со всеми трудностями.

На этом образ старца растаял, а Устин уснул спокойным крепким исцеляющим сном. Утром он был полностью здоров. Родственники долго недоумевали - как такое могло случиться.

Но времена были тяжкие, и он подался в город. Остановился у сестры. Она была от предыдущего брака его отца и гораздо старше его. У нее была уже своя семья и дети.

При этих воспоминаниях Устин Иванович улыбнулся. Когда весь пропыленный с дороги, он утром добрался до дома сестры, чтобы выглядеть подобающим образом, помылся у водоколонки, из узелка достал чистую одежду и переоделся на лавочке возле дома. Муж сестры долго держался за живот, дергаясь от смеха. Видимо представлял себе эту картину. Это потом Устин уже понял как это забавно выглядело.

Устроился на завод, по вечерам учился в вечерней школе. До сих пор со стыдом вспоминает свой диктант, в котором в четырех или пяти строках сделал семьдесят две ошибки. Весь лист был красным от правок учителя, а внизу стоял большой жирный кол. И это было. К началу войны он был уже классным слесарем. Околачивал пороги военкомата, но на него была бронь. Призвали Устина только в конце сорок первого года. Попал он в учебный полк, потом в какую-то тыловую часть. Писал рапорты о переводе на фронт. Летом сорок второго года он все-таки попал туда, куда рвался.

Их команду рвущихся на фронт возглавил старший лейтенант. Он командовал ротой в каком-то учебном полку и тоже стремился на передовую. Старший лейтенант начал войну с самого ее начала в сорок первом году, в двадцати километрах восточнее Бреста - в городке Жабинка. Тогда же был ранен, провалялся в госпиталях, попал в учебку, а сейчас возвращался на фронт. Пока добирались к месту назначения, он рассказывал нам о своем первом бое. Как гранатами они били немецкие танки, расстреливали немецкую пехоту. Повоевал старший лейтенант мало, всего один день, один бой. Но он знал как бить немцев, он их бил. Даже подбил два танка! Мы слушали его затаив дыхание. Первую свою боевую науку я узнал от него. Одно дело когда тебя учат в учебке, другое дело когда тебе об этом рассказывают фронтовики.

Десятого августа сорок второго года мы попали в недавно сформированную на Алтае дивизию, состоявшую в основном из сибиряков, недавно переброшенную на фронт. Ее предшественница - дивизия первого состава, в страшных боях осени сорок первого под Москвой остановила на некоторое время немцев, вступив в бой прямо из вагонов. Может про них сложилась легенда о Можайском десанте, которые прямо с низко летящих самолетов прыгали в снег и стреляли по танковой колонне прущих на столицу. Хотя это был собирательный образ.

Тогда на опустевшем аэродроме города Орел перед носом наступавшей танковой лавины высадилось несколько тысяч человек. Они продержались ровно столько, сколько хватило времени на подход танковой бригады. Тогда между Орлом и Мценском наша четвертая танковая бригада практически уничтожила четвертую танковую дивизию Вермахта. Это было в сорок первом, а сейчас был уже сорок второй год, и это уже была дивизия второго состава.

Этот день запомнился тем, что одновременно с нами в дивизии появился новый командир - полковник Моисеевский, который успел повоевать с немцами. Со старшим лейтенантом Ровинским мы попали в один полк и даже в один батальон. Он стал заместителем командира батальона, а я с друзьями по учебке в одну из рот этого же батальона.

Конец лета 1942 года, выдался дождливым. Гул артиллерийской канонады,  перемещающейся на запад, говорил о том, что фронт мы прорвали. Потом это ощутили и мы, постоянно перемещаясь в лесных массивах. Гул канонады стих, но его заменила непрерывная трескотня пулеметов - наших и немецких. То ли у наших снаряды иссякли, то ли мы подошли ближе к передовой, а может и то и другое.

В тот день я и еще трое бойцов относили на плащ-палатке в тыл раненного командира взвода - крупнокалиберная пуля пробила ногу сразу чуть ниже колена. Нога болталась на сухожилиях. Смотреть было жутко. Старшина влил в него почти всю свою фляжку спирта, но было жутко - кровь, грязь, страдания и матюки:

Когда мы вернулись: От нашего взвода осталось меньше половины - дзоты и вкопанные в землю танки, которых сразу не уничтожишь, делали с нами тоже, что и мы с ними пытались сделать. Помню как меня выворачивало на изнанку при виде Никиты Першнева, которому осколок снаряда прошел по животу. Синие, пузырящиеся кишки норовили покинуть его живот. Никита красными от крови руками пытался засунуть их назад, но они все лезли и пузырились:

В тот день мы сделали почти невозможное - мы выкурили немцев из лесу и подошли к Карманову - узлу немецкой обороны. Окопались на опушке - перед нами было Карманово. На высотке, с обширным открытым полем внизу перед ним. Как строчат МГ-38 я уже слышал - это как ткань рвут руками. Только каждый звук - это пуля. Страшно когда пуля находит цель:
Все перемешалось в голове - дни и ночи. В голове пульсируют только строчки стихов. Не помню как звали того бойца в учебке. Кажется Николай Майоров

Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете как миф
О людях, что ушли не долюбив,
Не докурив последней папиросы:

Он ушел на фронт раньше нас, но было в нем что-то от бога: Сейчас, вжимаясь в грязь размокшего от дождя чернозема, я, не любивший стихи с детства, вспоминал это четверостишье - других я не помнил. Потом, после войны я читал Твардовского - Василия Теркина, но это было потом. Завтра по чистому полю нам надо было преодолеть восемьсот метров. Это потом я прочитал, что жизнь прожить - не поле перейти, а сейчас мы сидели за пнями и корягами, смолили цигарки и надеялись выжить. Просто выжить, потому что страшно строчат немецкие пулеметы, а еще страшнее визг мины, которая обязательно целит тебе промеж лопаток - жуть:

Уснуть я так и не смог. Да и многие рядом не спали - кто молился, а кто-то просто ерзал по сырой влажной земле. Мы вместе, а смерть у каждого своя:

Утром сержант прошелся по цепи, передал приказ об атаке, следом прошел боец, передавая каждому патроны и гранаты, и тишина. Каждый держал свой совет со своим богом.

- Господи, спаси и сохрани: - я шептал это про себя, забыв все прочие слова. - Господи, спаси и сохрани:

Я даже забыл, что стал комсомольцем, что бога нет. А рядом сидели мои товарищи и каждый, наверное, повторял эти слова:

- Боже, спаси и сохрани!

Красная ракета. Крик, кажется нашего комсорга:
- За Родину! За Сталина!

-Урррррааааааа!!!!!

Первые двести метров мы пробежали на как крыльях, но потом раздался вновь страшный звук рвущейся материи - заговорили немецкие пулеметы.

Не буду говорить, что мы шли как Суворовские Чудо-Богатыри. Я не забуду, как с противным чавкающим звуком смело моих товарищей слева и справа. Просто были - и нет их. Я просто, втянув голову в плечи - страшно, и, выставив перед собой винтовку, я даже забыл, что надо стрелять, просто бежал вперед, разевая пасть в общем крике. А вокруг чвикало и чавкало - страшно чавкало:.

Тут что-то сильное, очень сильное, рвануло меня за плечо - это был старший лейтенант Ровинский, с которым я прибыл из учебки.

Я лежал в воронке от тяжелого снаряда и пытался прийти в себя. Из ступора меня вывели булькающие звуки. Старший лейтенант лежал на спине на краю большой воронки. На краях губ пузырилась алая, очень алая, кровь. Он пытался дотянуться до меня и что-то произнести. Я подобрался ближе. Сквозь хрипы я сумел разобрать:

-Передай: Тумановой Зине: Мытищи:

Я пытался переспросить, но белеющими губами он произнес:
- Живи, парень: За всех за нас: Ты должен выжить: Ты должен:

Глаза его, смотрящие на меня, пронизывающие саму душу, вдруг потеряли ясность. Теперь они смотрели сквозь меня - они смотрели в вечность.

Тут краем глаза, на дне воронки, в которой я сидел, я увидел старца. Его облик так не вязался с окружающей действительностью,  я опешил. Он был в чистой, белой одежде, с чистыми белыми прядями волос, спускающимися на плечи. Длинная борода и усы развевались по ветру.

- Ложись! - буквально рявкнул он. Я упал. Упал на тело старшего лейтенанта. Буквально зарылся на его груди. На том месте, где на груди расплывалось бурое, кровавое пятно.

- Беги от сюда! - Вновь рявкнул загадочный старик в чистых и белых одеждах. Я рванул. Я так никогда не бегал и не прыгал до того времени. Я вылетел пулей:

Сзади раздался взрыв. Мощный взрыв. Потом темнота. Спасительные объятия темноты и тишина. Там не было взрывов, треска выстрелов и страшных звуков немецких пулеметов. Мне было хорошо, тепло и уютно. Было ощущение, что я еще не родился. Будто я нахожусь в утробе матери. Мне здесь хорошо и уютно. Меня оберегает моя мама. Она может все - даже уберечь меня от этого жестокого мира. Как не хочется покидать это уютное пристанище, чтобы попасть в этот страшный, очень страшный мир:

Боль. Она впилась во все мое тело. Она впилась даже в мозг: Я кажется кричу, но я не слышу своего крика. Где я? Может я новорожденный? Может я только родился? Зачем я здесь? Кто я? Зачем я? Как будто из тумана всплывают светящие буквы, которые складываются в слова, а те, в свою очередь, складываются в четверостишья:

Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете как миф
О людях, что ушли недолюбив,
Недокурив последней папиросы:

- Карманово взяли? - чей это голос?
- Взяли, родненький, ты уж помолчи, взяли! - какой живой этот голос, прямо как у моей бабушки. Стоп! Бабушка уже давно как умерла. Как так?! Из-за ее плеча вновь появился седовласый старец с кустистыми седыми бровями. Глаза его пышут силой, они проникают в суть естества, до самых потаенных глубин тела. А голос звучит внутри черепа как колокола:

- Ты должен жить! Ты должен выжить! Ты не умрешь, пока не дашь продолжение рода! ЖИВИ!!! ТЫ ДОЛЖЕН ЖИТЬ!!!

Тьма. Такое ощущение будто ничего в этом мире больше нет. Нет. В этом мире есть я. Я! Я буду! Я стану! Я - знаю! Я - выживу!

Сквозь туман и шум, непрерывный шум, я слышу чьи-то слова:
- После такой контузии: Вряд ли: Если очнется - зовите:

Кто? Кто должен уйти? О ком они?

Как трудно. Как тяжело. Вокруг тьма. Кругом одна тьма. Где-то впереди, далеко, очень далеко маячит свет. Надо пробираться к свету. Нет сил. Как хорошо здесь, в этой спасительной тьме, как в утробе матери. Зачем? Зачем мне идти туда? Мне хорошо здесь!

- Иди! Ползи! Двигайся! ВПЕРЕД!!!

Господи! Снова этот старик с кустистыми седыми бровями. Зачем он здесь. Мне здесь так хорошо. Мне здесь покойно.

- Встать! Живи! Ты должен жить! Не должна прерваться нить твоего рода! ТЫ - ПОСЛЕДНИЙ! Если уйдешь ты, прервется нить, все твои предки уйдут в ад, независимо от их заслуг. НЕ ПОДВЕДИ! Ты - ДОЛЖЕН!

Я плачу, я рычу, я ломаю ногти и когти, но ползу. Я - ДОЛЖЕН! У меня еще нет детей, но они будут. Мои дети родят своих детей. Я буду дедом. Они родят своих детей - я буду прадедом. Ради будущего я должен!

Свет! Он все ближе. Как тяжело. Я дойду. Я доползу, чего бы мне это не стоило. Какой далекий этот туннель или колодец, но я его преодолею:

- Марь Иванна, кажется ожил. Идите отдохните. Я посижу. Поспите хоть полчасика, вы уже сутки не отходите от этого парня. Видите, лицо уже порозовело. А ведь был после операции бледен как смерть.

- Да, доченька. Теперь могу и отойти. Он - победил. Он - будет жить! Это ж сколько на его долю пришлось, что бог наделил его такой жизненной силой:

Пожилая санитарка неспешно отходила от постели молодого парня, который еще десять минут назад был весь бледен как смерть. Сейчас розовый живой цвет возвращался к его щекам. Молоденькая девушка еще только суетилась вокруг, а в сторонке у окна, ни кем не видимый, старый дед с кустистыми седыми бровями и в такой же белой или седой одежде, довольно попыхивал своей трубочкой с ароматным табаком.

--------

Потом были месяцы тыловых госпиталей, демобилизация по состоянию здоровья, работа на заводе по производству и ремонту локомотивов, работа мастером по обучению молодого поколения. Там встретил свою любовь, с которой народил кучу детей:

Все эти годы мигом пролетели перед взором старого ветерана, но дни, проведенные на фронте, все-равно оставались яркими страницами его жизни. Глаза предательски увлажнились. Когда начала спадать пелена, пред взором предстала его рота. В новых гимнастерках бойцы занимали места в строю. Солдаты пробегали мимо, задевая его плечами. Кто-то даже хлопнул его по плечу - это был весельчак и балагур Никита Першнев. Рота выстроилась по команде Смирно. Перед строем показался старший лейтенант Ровинский в офицерском обмундировании с синими галифе.

К своему удивлению Устин Иванович вместо парадного костюма с наградами обнаружил себя в льняном обмундировании, которое выдал ему старшина в учебном полку. Хотел было занять свое место в строю со своими однополчанами, но властный жест старшего лейтенанта его остановил:

- Рядовой Егоров, вы откомандировываетесь в распоряжение :  - далее он не разобрал. Рота по команде повернулась направо и походным шагом двинулась на запад. Он стоял в полном недоумении, не понимая ничего. Когда уже рота скрылась за ближайшим поворотом, на плечо легла крепкая сухощавая ладонь. Устин обернулся. За спиной стоял тот самый дед с густыми кустистыми седыми бровями.

- Устин, я не смог помочь, когда ты был малым - я ушел из жизни раньше, но не ушел из этого мира. Чем смог, тем помог: Теперь твой черед занять мое место - теперь ты ангел хранитель. Я знаю, ты прошел через многое и ты остался человеком. Помогай своим потомкам доколе сочтешь нужным, либо доколе будут чтить и помнить тебя. Мне пора на покой. Прощай и не поминай лихом своего прадеда.

-----------

Жена застала его в огороде, сидящем на лавке в парадном костюме при всех наградах. Он сидел как человек, задумчиво глядящий в даль. Может поэтому она и не сообразила сразу - что к чему. Глаза, глядящие в даль еще не утеряли ясности, но взор уже смотрел в вечность:

ЭПИЛОГ

Спустя несколько дней после годовщины Устина Ивановича его внук как-то спросил своих детей, не бояться ли они темноты. На что дети ответили: - А что ее бояться. Дедушка с седыми бровями всегда рядом и присматривает за нами. Он нас оберегает пока вы на работе: