Страх человеческий

Елена входит в подвал, аккуратно и плотно прикрывает за собой дверь. Здесь тесновато, но чисто и сухо. Тихо, лишь где-то вдалеке капает вода. В центре подвала стоит простой табурет – свет погашен, но очертания этого немудрящего предмета мебели и границы стен она видит все равно: в ореоле неверного, непонятно откуда сочащегося свечения, которого здесь ровно столько, чтобы не натыкаться на стены, все остальное пространство до краев заполняют тени, похожие на разбавленные водой чернила.
Неторопливо пройдя к табурету, девушка садится, расправляет на коленях юбку. Поднимает голову, глядя в темноту, немного натянуто улыбается.
– Сегодня тебя боюсь я. Здравствуй.

***
– Добрый вечер, – сказал Аркадий Ладьин, аккуратно снимая куртку и вешая ее поверх множества других.
– О, Кеша, здравствуй, проходи! Возьми тапочки в подставке, там, вроде бы, еще оставались... Может, оставишь трость тут? Нет? Ну ладно, проходи, не стесняйся!
Лариса Николаевна, мама Наташи Воронцовой, смотрела на Аркадия мягким взглядом близоруко прищуренных серых глаз, и он неловко, неуверенно улыбнулся в ответ. Знает ли она, кто ее дочери? Кто все эти... личности, собравшиеся сегодня в ее доме?
Возможно.
Женщина показала ему, куда пройти, и удалилась на кухню, где негромко и успокаивающе бормотал телевизор.
В тесной комнате, куда его проводили, было не протолкнуться. В углу, покачивая в ладонях яблоко и глядя в пространство, сидела Полина-Держащая-Солнце. Воздух вокруг ее сжатых пальцев слегка колыхался, так летом иногда дрожит марево над разогретым железом.
От балкона тянуло дымом – там, по обыкновению прикуривая сигареты одну от другой, Костя-Часовщик молчал с Леной, средней из трех сестер Воронцовых. От их молчания подрагивали стекла и тяжелел воздух.
У книжных полок тесной группкой стояли трое: Алех, хозяин вод, Юкка, снежная дева, и Гарик, птичий король. Они, как уже знал Ладьин, людьми не были – никогда. На самом деле их звали Лахама, Юки-онна и Гаруда. Древние духи, лишь прикидывающиеся смертными. Подумаешь...
Впрочем, по-настоящему древних и сильных сущностей здесь не было – не того они полета птицы, чтобы появляться на подобных встречах... и хвала небесам. Впрочем, скользнув взглядом дальше, Аркадий понял, что ошибся насчет присутствия сильных: на продавленном диване, между Лунным Лисом, вожаком оборотничьей стаи, и Ариной-Серебряной-Маской, двумя вечными источниками конфликтов (даже Ладьин, бывший Разводящим без году неделю, успел раз пять стать третейским судьей в их спорах), что-то по-матерински выговаривая обоим, сидела Мария. Великая Мария, пресветлая Мария... скромный архивариус Мария Якимовна.
Аркадий прижал к боку трость Разводящего, чтобы не тыкать ею в окружающих, и, уворачиваясь от Ксении и Натальи, сновавших из комнаты в кухню с чашками и тарелками с немудрящей снедью, пробрался к дивану. Поздоровался, отвесив Великой самый почтительный поклон, на какой был способен.
– Кешенька, здравствуй, мальчик мой, – с искренней радостью улыбнулась женщина. Арина напряженно кивнула, Сашка-Лис протянул для руку. – Ну, как ты, как успехи на новом поприще?
– Скромные пока, – сказал Аркадий, пожимая ладонь оборотню и отвечая на кивок Арины. – Но зато и без косяков... в смысле, без серьезных ошибок.
– Я поняла, – усмехнулась Мария и позвала: – Наташа, девочка моя, замри на секундочку!
– Да?
– Наташенька, разводящий уже здесь. Мы еще кого-то ждем?
– Нет. Представители духов, оборотней, и большинство людей-посредников пришли. Можно начинать.
– Ну так давайте начнем – мне бы не хотелось опоздать на последнюю маршрутку.
– Если будет нужно, я вас довезу, я на машине, – сказал Ладьин. Мария благодарно улыбнулась и неожиданно легко поднялась на ноги. Выпрямилась во весь свой небольшой рост, и все присутствующие невольно обратили к ней взгляды, трое у книжных полок невольно прищурились, даже отступив на шаг, а Аркадий с трудом сдержал вздох – то ли восхищения, то ли трепета: Великая.
В этот миг он нисколько не сожалел о том, что стал тем, кем стал.
Ни о чем не сожалел.
– Друзья мои... и те, кто дружбе чужд, – негромко проговорила Мария. – Я предлагаю нам сесть за стол и разделить хлеб. Не будем осквернять этот кров раздорами и старыми обидами.
Стол в доме Воронцовых был невелик – для большого в тесной хрущёвке попросту не хватило бы места, – но за ним уместились все. В молчании Наталья, как хозяйка дома разломала на крупные части круглый каравай домашнего хлеба, и каждый гость, взяв по куску. Аркадий, который поел перед выходом, сейчас откусил совсем немного – это действие имело в первую очередь сакральное значение. И если среди обычных людей можно было бы, при желании, спокойно пренебречь обычаями, то в круге фэйри такой поступок был бы равносилен самоубийству. Обычаи, традиции, обряды – основа их сил. И их же ограничение.
– Зачем нас собрали сегодня? – аккуратно откладывая хлеб, спросила Юкка. – Кто-то нарушил равновесие?
– Нет, – негромко ответила Наташа. Старшая из сестер, смотрящая в прошлое, она казалась одновременно и юной, и древней, быть может, даже ровесницей Марии. – Никто из нас не нарушал равновесия в этом городе. Но оно было нарушено.
Как это можно было совместить, Аркадий не знал, но спрашивать не спешил: сейчас все выяснится само, а молчание – золото. Костя, сидящий напротив, бросил на Ладьина мимолетный одобрительный взгляд. Аркадий вдруг заметил, что руки Часовщика и сидящей рядом Лены соприкасаются, и почему-то это показалось невероятно смущающим. Личным.
– Один из духов пытался напасть на человека, – негромко продолжила Наталья.
– Ложь, – тяжело уронил Гарик. – Я бы знал.
– Твои птицы не видят во тьме, – спокойно возразила Лена. Дева настоящего, она знала многое из того, что было скрыто даже от богов и великих духов. Гаруда не выдержал ее прямого взгляда, отвел глаза.
– Но ты-то конечно знаешь, кто виноват, и где его ловить? – с едва заметной досадой в голосе сказал он.
– Знаю. И ловить его не нужно – псицы Арины его уже поймали.
– Ну так и кто же это? – с плохо сыгранным равнодушием поинтересовался Часовщик. В голосе его Аркадию почудилось беспокойство. Почудилось.
– Обакэ-хора, дух темного ужаса, – тихо ответила Арина, не поднимая взгляда.
– Что? – молчавший до этого Алех изумленно вскинул брови. – Они же уже даже в Японии перевелись, насколько я знаю!
– Значит, не перевелись. Теперь, собственно, вопрос состоит в том, как с ним потупить...
– Пусть Разводящий его развеет. Он нарушил равновесие, а значит, должен понести наказание, – жестко сказал Лис. Духов он не любил. Никаких.
Аркадий поджал губы, крепче сжимая замаскированный под обычную трость посох Разводящего.
– Нельзя. – Ксюша, та-что-смотрит-в-грядущее, взглянула на Лиса кротко, снизу вверх, но голос ее был тверд. – Нельзя, он – последний в своем роде.
– И что?
– Но люди должны бояться темноты.
– Чушь. Нафига?
– Потому что в темноте таимся мы. Боги. Духи. Хранители. Посредники. Все те, кто помогает людям – и кто им вредит. Все те, о ком люди забыли, перестали верить, те, рядом с кем людям не место – для их же блага.
– Может, тогда просто стоит напомнить людям про нас? – подал голос Аркадий. Будучи новичком, он обычно не участвовал в подобных спорах, но тут не смог удержаться: очень уж очевидным казалось подобное решение.
– Напомнить про нас? – изумленно переспросили сразу несколько присутствующих. Ладьин, пожав плечами, вымученно и виновато улыбнулся в ответ на обращенные к нему взгляды: дескать, не судите строго, я новичок...
– Люди не будут бояться того, кого стоило бы, – мягко пояснила Мария. – Они будут гибнуть по вине тех из нас, что нарушают Договор, а охотиться на соблюдающих. Они будут ловить посредников с миров магии и сжигать их на кострах, неспособные или нежелающие найти тех, кто приносит зло. Люди, в большинстве не приспособлены для общения с фэйри, а потому они должны вернуться под защиту своего страха перед темнотой, отделяющего их от непознаваемого.
Страх темноты – как защита?.. А впрочем, почему нет? Если вспомнить, встреч со сколь многими существами можно избежать, просто оставшись в круге домашнего света, под защитой своих стен, своих замков – железных замков! – своих домашних духов, наконец...
– То есть, вопрос в том, как сохранить этого... обакэ, так? – спросил он, закрывая этим вопрос своего недомыслия.
– Верно. Он ослаб без пищи, а вездесущее ночное освещение мешает ему найти укрытие...
– Я сейчас расплачусь, – чуть слышно буркнул Лис. И уже в полный голос добавил: – Может, его в «Комнату Страха» подселить? Ну, в парке аттракционов?
– Чтобы он, окрепнув, начал посетителей жрать?
– Он не окрепнет там, – вмешалась Ксения. – В «Комнате Страха» люди боятся выскакивающих из тьмы муляжей, а не самой темноты, да и света там многовато.
– И что ты предлагаешь? – Юкка нервным жестом убрала за ухо прядь длинных волос, выдохнула облачко пара, смутилась.
– Я предлагаю нам самим его... э... кормить. Пока не... э... вернется в форму. – Полина, наконец подняв глаза от своего яблока, обвела взглядом присутствующих. – Мы все знаем, что такое страх, мы умеем его изгонять, значит, сумеем и вызвать... э... по заказу.
– Страх духов для него бесполезен, – отметил Алех.
– Не все присутствующие – духи. Посредники, оборотни и хранители остаются людьми в достаточной мере, чтобы... э... давать правильный страх.
– Она права, мы можем это сделать. И это будет хорошим решением, – поддержала женщину Ксения. – В нашем доме есть свой кусочек подвала. Мы раньше держали там картошку, но с тех пор, как продали сад, там пусто. Мы сможем бояться обакэ-хора там. По очереди.
Это звучало так нелепо, что в первый момент Ладьин с трудом сдержал смех.
Предложение приняли единогласно.

Позже, одеваясь в прихожей, Аркадий заметил приоткрытую дверь кладовки. Не удержавшись, он заглянул, обнаружив там, кое-как втиснутые, прялку и ткацкий станок – темное, полированное дерево без лака, белесое облачко шерсти на лопаске, разноцветные нити, переходящие в неоконченное узорчатое полотно... И острые, блестящие даже в полумраке кладовки, ножницы.
Да... Вряд ли Лариса Николаевна не знает, кто ее дочери.

***
В подвале темно и тихо, негромкий стук капель лишь подчеркивает тишину.
Если долго смотреть во тьму, не мигая, начинает казаться, что та – живая. Живая, подвижная, она сгущается вокруг, тянет темные щупальца: сжать, укутать, спрятать и растворить в себе. И ты исчезнешь, исчезнешь полностью, без следа. Не будет посмертия, не будет райских кущ, адского пламени или колеса Сансары, только тьма и ничто. И это страшнее всего, страшнее любых мук, любых чудовищ, которые могли бы прятаться там, за пологом мрака...
Главное, не вспоминать, что ты не вполне человек. Забыть, что ты видишь истину, что истина в том, что тьма эта – всего лишь дух, слабый, обессилевший и почти безобидный. Забыть, не вспоминать, позволяя ужасу сжать сердце, заставить похолодеть руки и ноги, пустить по телу дрожь...
Тьма жадно сжимает призрачные кольца, впитывает человеческий страх.
Человеческий. Несмотря ни на что.
_________________
Примечания:
Лахама – водный дух/демон из шумерской мифологии. Внешне близок к русалкам – получеловек-полурыба.
Юки-онна – снежная дева, дух вьюги, из японских мифов, описывается как очень бледная женщина с длинными черными волосами.
Гаруда – царь птиц, ездовое животное бога Вишну. Существо с туловищем человека и головой и крыльями орла.
Прялка, ткацкий станок и ножницы – в верованиях разных народов, атрибуты мойр (они же норны, парки) – трех женщин, определяющих судьбы людей, богов, мира. Одна прядет нить судьбы, другая вплетает ее в ткань мира (истории), третья – обрезает нить, когда приходит срок.