45. По Румынии - на подножке поезда

На фотографии: Так ездят на поездах в Индии


К вечеру мы приехали в Бухарест. Поезд втянулся в тупик на центральном вокзале. Было ещё светло. Мы вышли из поезда размяться. В запасе было пятнадцать минут и несколько человек вышли из вокзала, с любопытством глядя из вокзальных ворот на улицу Бухареста и идущих по ней людей.

Когда я зашёл снова на перрон, поезд стоял, и я, не торопясь двинулся к нему. Вдруг я заметил, что стоит локомотив, который притащил сюда наш поезд, а вагоны начали двигаться, удаляясь от меня. Я немедленно побежал. Через мгновение я увидел, что впереди меня бежит один из наших парней и две женщины. Парень бежал быстро, обогнал двух женщин, которые скорее ковыляли, чем бежали, поравнялся с задней подножкой последнего вагона, но почему-то побежал дальше и вскочил на заднюю подножку следующего вагона. А поезд постепенно ускорялся. Я припустил изо всех сил, тоже обогнав по дороге двух ковыляющих женщин, махнув им рукой, понимая, что поезда они не догонят. В голове у меня мелькнула мысль, что я как руководитель группы, НЕ ДОЛЖЕН отставать от поезда. Да и вообще мне хотелось приехать в Москву вместе со всеми, попрощаться по-человечески.

Я понял, что догоню поезд и из последних сил поравнялся с подножкой последнего вагона, намереваясь на неё запрыгнуть. Но… подножки не было. Я увидел только выступ, где могло уместиться полстопы и, вместо поручня, металлическую ручку. Делать было нечего. Хорошо, хоть это было. Я прыгнул, схватился правой рукой за ручку и одновременно встал правой ногой на выступ. Всё! Я «висел» на поезде, как когда-то в юности висел по утрам на подножке трамвая, уносящего меня в Политехнический институт.

Я подумал:

– Опыт пригодился. Самое главное, что я еду. Какая разница – снаружи поезда или внутри.
Оглянулся назад. Женщины уже не бежали, ковыляя за поездом, а остановились. Я снова помахал им рукой, которая была свободна, а они помахали мне в ответ.
– Вот, группа потеряла двоих, – подумал я. – Они должны заявить о том, что отстали и распорядиться своими вещами. Наверное, такие случаи бывают нередко. Так что им подскажут, что нужно делать.

Я вернулся мыслями к своему положению. Мне нужно было как-то подтянуться и попытаться открыть дверь в тамбур вагона. Это была первая мысль. Потому что мгновением позже я понял, что она неосуществима. Дверь была без ручки.

– Она не откроется, - понял я. – Наверное, намертво заделана. Да и вагон какой-то странный, явно не пассажирский. Теперь я окончательно понял, почему парень, бежавший впереди меня, заскочил в следующий вагон.

– Вряд ли он меня видел, – подумал я. – Интересно, когда меня хватятся.
Я посмотрел вдоль поезда: не выглядывает ли кто из окон, но никого не увидел.
Меня обдувал тёплый воздух.

– Это хорошо, – подумал я. – Не замёрзну. Вот когда я висел на трамвае зимой, да ещё по Литейному мосту, руки коченели, и пару раз положение мне казалось настолько невыносимым, что я боялся, что рука, почти потерявшая чувствительность, отпустит поручень. Здесь такой опасности не было. Но было другое. Я не знал, сколько времени мне предстоит висеть. Там-то перегоны между остановками были достаточно короткими. Здесь была полная неизвестность.

Прошло полчаса, и я увидел, что из окна нашего вагона мне машут руками.

– Значит, увидели, – подумал я. – Уже хорошо. А вдруг можно пройти по поезду до моего тамбура и открыть дверь?

И действительно, минут через десять в застеклённой части двери я увидел чью-то голову. Человек делал мне какие-то знаки. Я понял, что дверь открыть невозможно.

Правая рука, державшаяся за ручку начала неметь. Я взялся за поручень другой рукой, а первую с трудом выпростал из-под второй. Она начала медленно отходить. Правая нога тоже устала, но сменить её было невозможно – левую ногу даже временно поставить было некуда. Повисеть какое-то мгновение на одной руке, чтобы сменить ноги, у меня не получалось, хотя я пару раз попробовал.

– Вот если бы на двух руках можно было бы повисеть, я бы сменил.
Альпинистского опыта и навыков у меня не было, да и атлетом я не был. Единственно, что мне удалось сделать, это поставить носок левой ноги на правую и чуть-чуть перенести тяжесть на левую ногу. Но долго так стоять было невозможно. Я решил, что буду это делать время от времени.

Стемнело. Но холоднее не стало, – меня по-прежнему обдувал тёплый ветер. Поезд всё ехал и ехал. Вот уже начала деревенеть и левая рука, и снова я сменил руки. Мелькнула мысль:
– Они не догадываются, КАК я здесь вишу. Думают, что полноценная подножка и поручни. Если бы знали, наверное, сорвали бы стоп-кран.

Поезд всё мчался и мчался.

– Когда мы ехали в Болгарию, поезд так быстро не ехал, – мелькнула мысль. Впрочем, не все равно, – быстро ли он едет или медленно. Но почему такой длинный перегон? По дороге туда, мы останавливались каждый час, а теперь едем и едем… И когда это всё кончится?
Но на самом деле, всё когда-либо кончается. Поезд остановился на какой-то станции. Ко мне бежали люди. Я медленно отцепился, и стоял, покачиваясь. Сил двигаться у меня не было. Я посмотрел на часы, – я провисел чуть более двух часов.

Меня подхватили под руки, а увидев, как я висел, разахались.

Я сидел в вагоне, и вся группа столпилась вокруг. Кто-то налил мне в стакан 100 граммов, и я выпил.

-– Везут водку обратно. Не сумели выпить, – подумал я.

Никаких желаний у меня в это момент не было. Обрывки голосов доносились, как в тумане. Оказывается, когда я ещё висел, они долго спорили, срывать стоп-кран или нет. Говорили с начальником поезда. Требовали вскрыть дверь вагона, чтобы поднять меня. Но, в конце концов, решили дождаться станции. Все же, если бы знали, каким образом я держусь, сорвали бы стоп-кран.

Кто-то посчитал моё поведение героическим. Я так не считал, – у меня просто не было другого выхода. А жить хотелось. И я верил в себя, в свои силы. Поэтому и не паниковал.
Кто-то сказал, что я не имел права отходить от своего вагона. Возник спор. Мне было все равно. Пусть говорят, что хотят. Я лёг и сразу заснул.

Но мне даже присниться не могла картинка, которую я недавно увидел в ЖЖ у  drugoyкак висят паломники, возвращающиеся домой из пакистанского города Мултан. Там весь поезд от тепловоза до последнего вагона облепили люди. Их тысячи. Они на крыше и на всех выступах снизу доверху. Впечатление, что они висят гроздьями. Свободного места нигде нет. Ни стенки вагона, ни крыши не видно. За что они держатся, непонятно.

Весь следующий день мы прощались, обменивались адресами и телефонами. Мои партнёры по преферансу призвали меня доиграть пульку. И мы закончили эту игру, продолжавшуюся 24 дня. Каждый остался при своих. Я выиграл рубль с какой-то мелочью. И проигрыши были такого же порядка. И зачем я потратил столько времени?

Поезд прибыл на Киевский вокзал в Москве, остановился, и мы разошлись, кто куда. А гитару, нашу семиструнную гитару, принесённую к поезду в Кишинёве, скрасившую наше незабываемое путешествие по Болгарии, Александр Иванович Леонтьев отдал мне. На ней расписался он и три самые активные певуньи. Потом я подарил эту гитару Гале Калачёвой, и гитара долго служила ей (и нам) верой и правдой. Правда, имена на ней постепенно выцветали.

В дальнейшей жизни я иногда встречался с Александром Ивановичем Леонтьевым, который впоследствии стал академиком, и его женой Олесей. А с Дмитрием Стефановичем Федирко мы потом встречались довольно часто. Когда я работал в Институте прикладной физики, он сначала Главным инженером завода «Сибсельмаш», а потом стал главным инженером главка в нашем Министерстве машиностроения. Так что, он был моим начальством. А в 1972 году я узнал, что его родной брат, Павел Стефанович, стал первым секретарём Красноярского крайкома КПСС (в 2012 г. он отпраздновал своё 80-летие). По слухам он много сделал для развития Красноярского края. Те 15 лет, что он оставался первым секретарём, называют веком Федирко. Дмитрий Стефанович никогда не говорил о своём брате, – он был и всегда оставался очень скромным человеком.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2012/11/21/1824