Ее игра. Портфель кроссвордиста II

      
       

       Когда в каменном Петербурге мне всё до дурноты надоело, я вспомнила, что у меня есть загородная резиденция и немедля отправилась туда морем.

Воздух Финского залива долгожданно опьянил, я смежила веки и замечталась. Ступила на берег поспешно, не желая никаких провожатых, а тем паче прислуживающих. Шла по засеваемому дождём парку и смотрела по сторонам, ожидая, что настроение улучшится. Розы еще не у власти, в расцвете пора сирени: робкой белой, кокетливой лиловой. У фонтана-шутихи мне вспомнилось, как покойная императрица говаривала фрейлинам (мне об этом рассказывала старшая сестра): „Та сладка женщина, что в жару прохладна, а в мороз жарка”… В сквере, разбитом на манер Версаля в лето моего рождения, поднял голову от клумб молодой садовник. Поглядел узнавающе, встал, поклонился, глядя в землю. Цветы неряшливо топорщились, но я удержалась от замечания, удалилась, сохраняя величие. Довольная тем, что больше никого не встретила, я овеяла лицо своё ароматом сиреневых веток и с заднего крыльца подошла к Монплезиру.

Домик этот поставлен вдумчивым архитектором так, чтобы в ясные ночи луна заглядывала сразу во все окна. Я с отроческих лет мечтала, как в тайне от родных и воспитательниц проведу здесь ночь наедине с любимым… Мне рисовался блеск глаз и страстное шевеление губ, произносящих моё имя. Я чертила в альбоме фасоны платья, наиболее пригодного для свидания: оно будет глухим, как для катания на лошади. Мой избранник не сделает и попытки обнажить мою грудь или мои колени. Мы будем читать стихи до утра, и я услышу слово „люблю” на всех европейских языках, и  притворюсь, будто не узнаю Гейне в дивных строках …

На крыльце Монплезира, облокотившись о перила, я перебрала памятью всех моих знакомых, которые немножко нравились мне или которым нравилась я. Нет, ни с одним из них я не хотела  бы  прийти сюда в полночь. Дудки, молодые люди, я -только под венец! …

На пристани прогудел теплоход „Академик Вернадский”. Так и не высушив мокрые кроссовки, я помчалась на берег и через полчаса в погребке за качающимся столиком светло и печально пила несладкий чай  и  думала  о том, как буду исправлять курсовую по русской  литературе  18  века.  Преподаватель снова отчитал меня за беллетристический, а не научный стиль изложения.