Аркаша, люстра и немного эгоцентризма

Мужчина с оголенным концом в руке жалок и некоммуникабелен. Ему нелепо ждать приятных перемен, приключающихся от жизни. Если мужчину в этом состоянии застать врасплох с криком, с ним случается катарсис и отрыв тонкой мышцы от ветви седалищной кости.  Сжимающий конец в руке мужчина одинок больше чем можно вообразить, и поэтому наивно сию минуту ставить перед ним проблемы, требующие гражданской ответственности.

И вот стоит Гриша посреди спальной, сжимает конец, и входит Кира. В халате и бормочет какие-то несуразности. А что ещё ожидать от женщины, которая минуту назад при свечах Шарлотту Бранте читала и волосы на палец наматывала. Гриша навёл красный от напряжения взгляд: на втором плане - старшая по подъезду.

С развевающимся на сквозняке шиньоном, окровавленными кулаками и в юбке, замок которой переехал вперед и стал ширинкой. Левый пятый размер вывалился в пробоину на распущенной в лоскуты блузке, правый ещё держится в крепости. В мерцании свечей посередь могильного мрака – ну, вылитая Свобода-На-Баррикадах кисти Делакруа. А что ещё ожидать от женщины, ведущей войну с кошачьими какашками и хайку на стенах лифта.

Гриша верблюда удавить может, а тут что-то ослаб. Разжал руку и люстра о пол - бряк.  Он полчаса конец из дырки в потолке выковыривал, а потом ещё чёрт знает сколько времени люстру с этим концом сводил,  и тут - нате. Света нет, пара свечей в коридоре мигает, от Киры и старшей по подъезду тени по Стокеру мечутся, и в дополнение ко всему этому великолепию: душераздирающая история.

Шла старшая по территории, изучала рельеф, за ночь появившийся, и вдруг идет навстречу Яков Моисеевич из шестьдесят второй, ведет Аркашку. Разошлись бы, как уже не раз делали, но тут на глазах старшей по подъезду Аркашка тормозит, поднимает лапу и, насвистывая: «лети, лепесток, через запад на восток», направляет струю давлением в две атмосферы на петунии сорта Бургунди.

У старшей по подъезду как пошло тепло от ног к лицу, как накатило. Эта-то волна, видимо, и понесла её на скалы. Не девочки женщины, когда на них такие волны накатывают, чувствуют себя в осени и мыслят эгоцентрично. В таком состоянии они ещё более одиноки мужчин с оголенными концами в руках. Размахнулась она и так врезала Аркашке по морде трубой из «Аргументов и Фактов», что в руке остался только список редколлегии с последней станицы.

Это было неправильное решение. Если это, вообще, решение было. За такие решения учителя ОБЖ в средней школе ставят двойки без права пересдачи, а МЧС захлопывает папку и говорит, что теперь это не к нему, а к поставщикам ритуальных услуг. Аркашка ж дурак набитый, за него Моисеич все зачеты в школе дрессировки сдает. Так-то он питбуль адекватный, ну, кусанёт иногда колесо у машины на ходу, или вцепится зубами в березовый сук и висит минут сорок. Но это не по причине нарциссизма, а для Герды из пятьдесят седьмой.

И вот бежит Аркашка за старшей по подъезду, плачет в голос и кричит, что мифы о каннибализме питбулей лишены научного обоснования. Что детей любит, что любимый фильм не «Пила-2», а про Бетховена. Что к котам равнодушен, слепых готов колоннами через улицу водить, но если её, покойницу, сейчас поймает, то сидеть Якову от семи до двенадцати с конфискацией. А позади Аркашки коровьим аллюром скачет Яков Моисеевич, несет левую часть бюстгальтера и пытается убедить старшую по подъезду, что пришить можно и будет как новый. И что шиньоны от Фурцевой всё равно утратили актуальность, нынче в ходу как раз тренды с хвостиками. И что в СИЗО ему никак нельзя, в пятницу принимать экзамен по истории православия. В общем, шло к примирению сторон, но из третьего подъезда вылетел с хозяином на веревке ризешнауцер Митя и с криком «наших бьют!» вступил с одеждой Аркашиного хозяина в такие противоречия, что Якову Моисеевичу или чашкой от пятого размера прикрывайся, или отказывайся от приёма экзамена по истории православия.

А Аркашка навалял старшей по подъезду, потом ризеншнауцеру, потом его хозяину. По дороге обратно, уже почти успокоившись, перекусил сидящей на лавочке долгожительнице из пятого подъезда костыль, прыгнул и повис на березе как маятник Фуко. Тёлке из пятьдесят седьмой чешуёй в глаза солнечный зайчик пустить, стало быть. Плюнул тогда Яков Моисеевич, надел чашку на затылок и с гордо поднятой головой пошел к себе в шестьдесят вторую умирать от инфаркта.

У Гриши к этому времени рука уже затекла. Он ещё никогда так долго оголенный конец в руке не держал. Старшая по подъезду ещё что-то рассказать хотела, но он перебил и поинтересовался: от него-то что в данный момент требуется? Он не батюшка и не кардиолог. Он вообще-то люстры в квартирах вешает, но и этим делом занимается приватным образом. А так он директор автосервиса. Почему из всех баб подъезда она именно его решила погрузить в этот триллер. И вообще, он знает старшую по подъезду как женщину волевую и решительную, так что, она там, у себя, в шестьдесят второй, сама не может разобраться со своим бывшим и его кобелем чокнутым?

И тут старшая по подъезду говорит, что рассказала это так, к слову, а вообще её семья – это её личное дело, поэтому не надо туда нос совать. Её интересует, почему она за электричество платит в полном объеме, а некоторые криворукие вырубили свет во всём подъезде и пятый час не могут люстру к потолку прицепить. Любому же терпению конец приходит. Ну, вымыли все холодильники, ну, поужинали при свечах романтично, ну, поправили демографическую статистику. Но пора же Грише уже и совесть иметь. Сто шестьдесят членов ТСЖ нашего подъезда, сказала старшая по нему, стоят на улице и хотят знать, когда Гриша повесит люстру. Даже уравновешенный Яков Моисеевич на Гришу страшно поражается и не припоминает в драматической истории России случая, чтобы кого-то вешали так долго. Он спрашивает, где ненормальный Гриша купил эту люстру. А то тут все стоят и думают, выносить мебель и парализованного дядю Мишу из пятьдесят девятой или нет. Гриша соединит провода и уедет, а люстра  взорвётся, и где потом всё это вернуть.

Тут Гриша отпустил конец, и я не буду заканчивать эту историю. Дальше не надо. Известно лишь, что дальше было немножко громко, лай, участковый, советы умереть среди полного здоровья,  и,  в конце концов, приехал-таки да, друг Антоныч. Старшая по подъезду отвела жильцов на безопасное расстояние, мотивируя это тем, что этих хуцпанов два, а они одни. Антоныч повесил люстру и стало светло.

Теперь, наконец, можно заварить чай с бергамотом и покурить. А вы идите, читайте своего Сэлинджера.