В один конец

  Повтор вчерашнего выпуска новостей  и низкопробный юмор из скетч-шоу поочередно меняются местами на экране телевизора.  Моралфаги высказывают свое мнение о проблеме догхантеров, кажется, что из-за негодования у них из глоток пойдет кровь, но все это сменяется еще более плебейскими шутками на гендерную тему. Люди обливаются бензином и поджигают себя в отделении банка из-за невыплаченных депозитов, два или три стихийных бедствия на планете за последние несколько дней, вооруженные столкновения,  неуместное  цитирование Дэвида Лэйна на дипломатическом приеме приводит к денонсации международных договоров – все эти темы становятся лишь закадровым смехом после нажатия кнопки на пульте. Он сидит в кресле и  наблюдает за безразличными ему мерцаниями на плазменной панели.  Сейчас все не имеет значения, все аморфно. Валютные котировки и обвал биржевых цен – бессмыслица, жертвы авиакатастроф и фальсифицированные выборы – абсурд, юмор с расистским подтекстом, сегрегация  и открытие новых звезд –  пустота.  Для него, беспричинно переключающего каналы,  восприятие ограничено экраном напротив и звуком из аудиосистемы, которая в данный момент работает на семьдесят процентов от своей максимальной мощности.   Для него, сдерживающего рвоту, восприятие расширяет границы с помощью антидепрессантов и водки «Абсолют». Телевизионные сюжеты становятся все более нереальными, магический реализм, атмосфера комнаты наполняется страхом. Ему кажется, что он все еще слышит ее голос и барабанная перепонка  дрожит от ее воплей и стонов, от ее всхлипов, от ее мольбы. Перед глазами появляются образы, голограммы, созданные его памятью,  с которыми он остается наедине.               

  Ее тело лежит в ванне уже более трех часов. Сейчас легко можно уловить запах крови, здесь любовь витает в воздухе, нужно задерживать дыхание до тех пор, пока ваше лицо не станет фиолетовым. Нож входил быстро по самую гарду, в этом сумасшедшем и отчаянном приступе не было времени выбирать место для ударов. Лезвие рассекало шелковую блузку и без труда проникало между ребер. Острие ножа впивалось в бедра, проходя сквозь обтягивающие  джинсы. На шее видны два пореза около яремной вены, а на щеке небольшая колотая рана. Даже сейчас он почему-то боялся испортить ей лицо.  Она безуспешно пыталась защититься, подставляя руки, но бесконечные удары пронизывали их насквозь, и если бы было возможно улавливать малейшие звуковые колебания, то можно было бы услышать, как лезвие ножа периодически терлось об ее обручальное кольцо. 
Трагедия. Антигона или Клайд Грифитс. Он сидит и нервно прибавляет звук. Семьдесят процентов громкости кажутся ему недостаточными, таким образом, он пытается заглушить  младенческий плач, который доносится из спальни и нарушает его свидание с воспоминаниями и кровавыми сценами, возникающими перед глазами. Крик приводит его в ярость. Он встает и шаткой походкой направляется в сторону комнаты с ребенком, не выпуская из рук бутылку с водкой. Войдя в комнату, он начинает орать и трясти кроватку так, что ее ножки поочередно отрываются от пола. Плач не утихает. Он не прекращает орать и выливает на младенца оставшиеся содержимое бутылки. Алкоголь полностью пропитывает детскую одежду и растекается по матрасу. Ему достаточно поднести лишь одну спичку. Голова начинает кружиться, рвота подступает к горлу. Он больше не чувствует связи со своим восьмимесячным сыном. Она ее сожгла, обрезала, продала, предала. Все равно он был нежданным. Теперь становится стыдно, что у этого ребенка есть часть и его крови тоже.  Он не допустит, чтобы в будущем можно было заметить какое-либо сходство между ними. 
 
  Тусклое освещение комнаты заставляет его вспомнить атмосферу стриптиз-бара, хотя он даже и не пытается отогнать эти мысли. Такой свет помогает девушкам скрывать  недостатки своего тела, он придает их вальяжному, ленивому и равнодушному  хождению вокруг шеста эротическую форму, он скрывает холод, который от них исходит. Эта атмосфера заставляет посетителей расслабиться, упрощает консумацию, дает искру для их воображения.  Он сидит на полу и вспоминает время, когда он хотел обманывать себя. Это был его океан, а он был Крисом Кельвином. Он вспоминает приватный танец, лимонный запах кожи той танцовщицы, ее послеоперационный шрам посередине грудной клетки, который был практически длиной с его ладонь, ее небольшую диастему, мятное дыхание и туфли, ранее уже сдававшиеся в ремонт обуви. В тот вечер все это не имело значение, тогда он мог лишь принять placebo и поверить в то, что ее имитация симпатии и возбуждения не является наигранной на все сто процентов. Ему хотелось вырвать клок ее волос, чтобы забрать с собой немного ее запаха, зная, что за такое поведение ему могут сломать пару костей лицевого отдела. Недостаток смелости мог позволить ему лишь отвести взгляд и робко передать ей деньги, но с помощью наблюдательности он сохранил все те мелочи, которые заметил в ее очертании. В своем воображении он может придумать для нее любой образ, которому он будет верить, а это более ценно, чем крашеные патлы изменчивой шлюхи.

  Сумка уже собрана. Ему остается только взять ключи от машины и выйти. Крик ребенка не утихает, но он уже не обращает на него внимания, а пристально вслушивается в прогноз погоды по телевизору.  Сейчас необходимо доехать до аэропорта и пройти контроль. Он заходит на кухню и поворачивает ручки варочной панели. Запах газа бьет в ноздри. Все межкомнатные двери он оставляет открытыми и тихо выходит из квартиры.
                Эпилог или Постскриптум

  Газ все больше заполняет комнаты, но пока его недостаточно, чтобы вызвать взрыв. Крик младенца уже не слышно, а слышно лишь монотонное шипение конфорок. На столе стоит включенный ноутбук с запущенным веб-браузером. На первой его вкладке электронные билеты, а на второй видео. На нем пьяная девушка под ошеломляющие возгласы толпы и  низкочастотные басы на сцене ночного клуба делает минет стриптизеру, который корчит самодовольную рожу и крепко сжимает ее волосы, рискуя их вырвать. Ссылку на это видео  прислали вместе с сообщением: «Посмотри, что делает твоя жена».