Про Самару

ПРО САМАРУ

«Самара» – это кличка одного бывшего зека, а не город. Хотя и город такой есть, где этот наш Самара, жил когда-то. В те времена советские, все территории России, бывшие в её европейской части и поближе к державной Москве, искренно считали, что Сибирь для этого и предназначена, чтобы сюда сбрасывать весь свой мусор.
Вот и везли они к нам ядовитые отходы со своих производств и из своих городов. И радиоактивные отходы привозили свои и чужие, за которые, кстати говоря, именно им платились длинные зелёные иностранные деньги. Ну и человеческие отходы они также с удовольствием сплавляли сюда. Правда, эту замечательную традицию не они изобрели, а сохранилась она ещё со времён царя Гороха, когда в Сибирь из обеих столиц Империи и других её городов стали высылаться уголовные преступники, смутьяны и прочие неблагонадёжные и нежелательные граждане. Ну и этот Самара был из таких.
К тому времени, о котором веду рассказ, мне доверили начальствовать проблемным вторым сектором г.Абакана, на земле которого располагались Рынок и Автовокзал, Зона «Имени отдыха» и Ипподром. А всё это, что перечислил – это криминогенные зоны с серьёзными денежными потоками и неустойчивой свидетельской базой. Потому-то жулики и любили здесь «поработать». Придут, скрадут чего и уйдут! А все вокруг, как вода: бегут по своим делам и уносят с собой частички драгоценной информации. Потом попробуй, узнай что-то, да и поди-сыщи кто украл? Из-за этого опера не любили территории второго сектора: совершается много, а свидетельской базы – никакой. Проходной двор. Ну и, конечно, всем нам постоянно доставалось от начальства за нераскрытые дела. А кому это понравится?
Сектор я принял от Володи Погорелко, флегматичного философа и предельно уравновешенного человека, который, однако, тоже не захотел быть постоянно пинаемым «козлом отпущения». Это я сейчас такой умный, и всё знаю, а тогда чуть-чуть «не догонял». Как говорит один мой знакомый: «если бы я был тогда такой умный, как моя жена сейчас…» Ну, вы поняли. Вот и принял я сектор, а в придачу к нему ещё пять-шесть оперативников, часть из которых работала честно и с удовольствием, а другая… других я всё время пытался заставить работать.
Началась эта история в ночь моего дежурства по городу. В час или два после полуночи поступил вызов – убийство на Фабричной. Приезжаем на место преступления: перед нами деревянное одноэтажное общежитие. То ли это бывший клуб мебельной фабрики, то ли для какой-то другой цели предназначалась постройка, но теперь это – общага из нескольких жилых комнат, каждая из которых имеет свой отдельный вход.
Там, где случилось убийство, открыта дверь на крыльцо, изнутри свет. Нас трое: два опера и водитель. Убийство, как и изнасилование, и некоторые другие преступления – подследственность прокурорская, и за ним уехали. А мы заходим вовнутрь: там двое ещё пьяных и сильно испуганных мужичков, всклоченных и трясущихся. Третий, их недавний собутыльник – мёртвый, огромный, по-моему, больше двух метров – настоящий богатырь. Он в красивом фиолетовом и пушистом махеровом свитере лежит на кровати, поставив ноги на пол. Глаза и рот его полуоткрыты и он очень бледен. Посереди груди, чуть слева, виднеется рана – тёмный сгусток крови на свитере, размером с пятак. Казалось бы, такая малость, но этого достаточно, чтобы убить даже такого богатыря. Устанавливаем его фамилию – Арефьев, говорят.
Как, спрашиваю, произошло?
А они мне: пили вечером, много выпили, легли спать, заперлись на крючок, а ночью одному из них понадобилось выйти по нужде. Он открыл дверь, вышел на крыльцо, постоял там… и зашёл. А Арефьев уже того…
Так, думаю, случай простой, как у Агаты Кристи: трое в одной комнате пьянствуют, потом пьяная разборка, а потом думают, что делать? И вот результат: идиотская версия с четвёртым – неизвестным.
Посидите в камере, думаю про себя, протрезвеете, и напишите, как всё было. В это время привозят, как всегда в таких случаях, кинолога с собакой, прокурорского следователя с папочкой и криминалиста с его чумоданчиком. Но работы им как будто бы и нет. Осмотрел криминалист место преступления или только сделал вид, я не помню, но мне кажется, что ничего полезного для нас оттуда он не изъял. К тому времени мы уже уехали в отдел – склонять подозреваемых к чистосердечному признанию. Развели их в разные кабинеты и стали добросовестно так склонять.
- Ну, ты подумай, – говорю тому, который достался мне – вот вы втроём, дверь на крючке, больше никого, и один из троих – жмур! Какой вывод? Убил кто-то из оставшихся двоих! Так? – спрашиваю.
- Так, – отвечает.
- Так как было дело? – спрашиваю его.
- Не убивали мы, – говорит и почти плачет.
И я хочу ему поверить, но не могу.
Отвлекаемся от темы. Говорим о том, о сём, об отношениях между людьми, о жизни... Начинаю ему рассказывать истории, где потерпевший зачастую и сам во всём виноват, а иногда даже и заслуживает того, что получает. Это я, как змей-искуситель – с дальним умыслом. Надеюсь, как будто оправдывая его, склонить к признанию. А он опять за своё: нет, не мы!
А кто, – спрашиваю – домовой? И потом улетел в трубу! Ведь ты сам говорил, что когда выходил на крыльцо, двери квартиры были на крючке! Говорил? Говорил! Что ты мне щас-то мозги пудришь?! – уже ору и делаю вид, что я вне себя.
А он плачет: не убивал я!!
Но уже говорит только про себя. Значит, допускает и некие варианты…
Опять наседаю:
- Ты же можешь быть свидетелем, а не убийцей. Если только тот, в соседнем кабинете, не сделает это раньше. Вас ведь только двое, и тот, кто первый заговорит, тот и станет свидетелем.
Мой собеседник в панике. Он весь в раздумьях и даже, кажется мне, колеблется. Давай-давай, решайся…
Но тут утро… приходят на работу мои опера, и я передаю им подозреваемых, ведь убийство-то случилось на моём секторе. Ухожу домой уверенный, что убийство сегодня же и раскроют – какая здесь интрига?
Прихожу через сутки, и что вы думаете? Отпираются, сволочи!
Я вне себя, как так?! Притаскиваю одного из них в кабинет и давай опять убеждать. А мне мои и говорят, мол, тут уже все отметились, и наши, и из управы… а эти ни в какую, не мы, мол, и всё!
А у нас на секторе не заскучаешь: как планёрка, так новых десять преступлений. А кому с этим всем работать? Нам. А убийство пускай раскрывают «особо важные», как мы зовём оперов по особо важным делам. Всё равно никуда они, эти хмыри общежитовские, не денутся – расколются!
Проходит три дня, «сотка» (так называли раньше постановление о предварительном задержании для сбора доказательств) заканчивается, а эти злыдни «в отказе». Прокурор подписывает ещё до пяти дней. Проходят и эти дни, а наш воз и ныне там! Караул!! Что делать: очевидное раскрыть не можем – вот, позор! И перед носом маячит вполне конкретный и позорный висяк.
Но тут мой Самара нарисовался в коридоре. Неплохой парень этот Самара, да только, видно, не в ту компанию когда-то попал.
А Самара меня вызывает в коридор и спрашивает:
- Ну, что там у вас с убийством на Фабричной?
Задержали, говорю, двоих. «Расколем». Расскажут, никуда не денутся.
А он мне вдруг объявляет:
- Не тех задержали и не тех бьёте… - и улыбается так косо и невесело.
- Как? – спрашиваю, - там других вариантов и нет!
А он наклонил угрюмо голову и процедил нехотя:
- Марча его убил. Из ружья. Пили они, потом поссорились и подрались. Марча там здорово наполучал. Пошёл домой, взял ружьё, пришёл и убил.
Чёрт! Чёрт! Вот, идиоты! Эти-то, кретины, почему молчали всё это время про четвёртого, про Марчу?
А наш знатный патологоанатом! Как он-то мог дать заключение о том, что «причиной смерти явился сильный удар тупым твёрдым предметом в область сердца, пробивший грудину и повредивший сердце…» А самое интересное он после дописал: «Предметом таким может быть лом». Сам читал.
Я старательно пишу бумагу с полученной информацией, расписываю в ней кучу мероприятий для того, чтобы моего вывести человека из-под подозрений и радостный такой несу «рапорт» начальнику. А там вечерняя планёрка, скорее, отчёт о проделанной за день работе.
Все сидят скучные, особенно те, кому нечего доложить.
Захожу в кабинет Начальника уголовного розыска именинником. Иван Мосман – наш начальник, а Тур – его заместитель. Они пришли в розыск примерно в одно время, пораньше меня, оба умные и волевые. Только Тур – холерик и «горлохват», как его за глаза называли опера. Он, как таран, всегда напролом, всегда бегом к успеху – это его главная черта.
Иван-Саныч смотрит на меня с удивлением - не принято так, во время планерки входить и прерывать. Но я подхожу к его столу и улыбаюсь, потому что не могу не улыбаться. Подаю ему бумагу, и он читает. Все сидят заинтригованные. Мосман внимательно читает и смотрит на меня с ещё большим удивлением. Подзывает Тура и передаёт ему мой листок. А я ухожу счастливый – мавр сделал своё дело…
Но Тур вместо того, чтобы выполнить набор мероприятий, тех что я предложил, или других, пусть своих, но как-то выводящих из-под удара Самару, выполняет только первое моё предложение. Он мчится к убитому домой, вытаскивает его из гроба и тащит к патологоанатомам. Тело Арефьева повторно вскрывают и в сердце его, действительно, находят дробь и обрывки газеты, из которой делались пыжи.
Для Тура этого достаточно. Он летит к тому самому Марче, хватает его и притаскивает в свой кабинет. И там так хорошо убеждает его, что тот тут же пишет явку с повинной. А Тур - в ореоле славы. Ну, просто герой.
Проходит ещё с полмесяца, и однажды утром бумеранг вернулся! Подхожу к отделу, а мне и говорят:
- Там Самара в морге лежит, сходи, попрощайся…
Словно обухом по голове. Беру машину и еду в морг.
Всё точно, вот он лежит на обитом нержавейкой столе, весь в фиолетовых пятнах и мадежах, уже разрезанный и зашитый. Лежит и улыбается так же, как он делал это всегда, когда был жив. А на соседнем столе ещё один фиолетовый труп. Так бывает, когда умирают от угара. Это его жена.
Мне сказали адрес, где это произошло. Еду туда, осматриваю времянку, которую они снимали, осматриваю печь, поджигаю бумагу – тяга отличная. Говорю с хозяйкой, и та говорит, что проблем с печью никогда не было, печь всегда была исправна.
Еду в прокуратуру к дежурному следователю, выезжавшему утром на происшествие. Это зелёный первогодок, только что из ВУЗа – нашли кого послать.
- Тягу проверял? - спрашиваю его.  А он – «нет».
- На крышу лазил, смотрел следы? А он опять – «нет».
- И что думаешь, несчастный случай?
- Да, - говорит.
- Какой несчастный случай, как угар внутрь пошёл? – спрашиваю его.
А он мне в ответ:
- Кирпич в дымоходе упал.
- Я проверял – тяга есть, - говорю ему, и он мне в ответ:
- Он там уже повернулся…
Мол, кирпич взял, да и перевернулся.
Ну он же прокурорский – как с ним поспоришь…
Возвращаюсь в розыск, рассказываю своему начальству о моих выводах, о том, что это убийство, что надо возбуждать дело и искать…
Но все отводят взгляды – никто не хочет организовать себе висяк. Система наша такова и мы в ней таковы.
А Тур, который должен был бы землю рыть, чтобы найти и наказать убийцу Самары, просто не заметил этот «мелкий и досадный камешек» на своей дороге к успеху.
Потом, много позже я всё же узнал, кто проделал эту штуку с Самарой, кто накрыл ночью печную трубу и организовал ему билет на тот свет. Могу и вам сказать: Фрол – «погоняло» его было.
Было, потому что и сам он уже – был! Да сплыл!
Уважаемым жуликом был когда-то этот Фрол в городе Абакане. Да только безобразничать начал с приходом «перестройки», как, впрочем, и многие ему подобные. Решили они, недоученные придурки, что их время пришло и перепутали свободу со вседозволенностью. Принялся тогда Фрол на дорогах разбойничать, возомнил, наверное, себя Робин Гудом. Вот и накопил он себе минусов…
И тут уж сработал Закон компенсаций: добрый человек ввалил ему хорошую порцию дроби в брюхо. Мол, переваривай, Фрол дорогой! Случилось это на его рабочем месте – на дороге, где собрался идиот грабить очередную машину. Долго и мучительно умирал Фрол…