Блюющий известью фонарь

Коричневые, мятно-вязкие улицы. Стробоскопический снег. Алюминиевые крышечки вместо глаз. Чтобы охуеть от расстояний и холода. Чтобы выплюнуть горы торфа. Глубинное эхо мягких, безглазых моллюсков. Рельефы белого шума и вывернутый наизнанку космос – алчная глотка неба задрапирована облаком, одним, но таким огромным… Ряды фонарей-устриц подкрашивают края облака оранжевым. Седое, осыпающееся интервью бактерий. Небо – как огромный глаз умирающего насекомого, в голове которого гаснут последние цепочки нейронов. Наверное, где-то вдалеке, в космосе, дёргаются его лапки. Гирлянды нервных клеток только что отметили новый год – зажглись все, разом, перемигивались разноцветными огнями, рисовали фрактальные узоры на внутренней стороне век – если у насекомых есть веки, - а теперь вырубаются, один за другим, оставляя огромные чёрные пятна на картинке томографа. Обрывки цветовых пятен, звуков, запахов – каково это, обрывки запахов?, - мир погружается во тьму. Насекомое жужжит крыльями, пытаясь подняться, шевелит  суставами, изгибает брюшко. Жалит себя. Лапки выпрямляются от напряжения. На дне глаз – белёсые пульсирующие жилки. Это были неправильные пчёлы. И они давали ну совсем уж неправильный мёд. Синий. С приторно-мятным привкусом.
Улей странной спиральной формы, подключенный к проводам. Соты искривлены. Под лампами дневного свечения летают пчёлы с почти человеческими лицами. Бородатые, в оранжевых касках. Облепили ряды мониторов, жадно слизывая байты алыми раздвоенными язычками. Кнопочки клавиатуры проваливаются и залипают от их клейкой слюны. Крылья заглушают вой вентиляторов в системных блоках. В помещение входит некто – в толстых перчатках, мантии пчеловода, и гибриде противогаза с маской Винни Пуха. «Что ты делаешь, Винни?» Человек набирает в пятидесятикубовый шприц мутную жидкость из пробирки, стараясь держать её как можно дальше от себя. «Учу пчёлок делать цифровой мёд». Он впрыскивает жидкость в улей. Мир покрывается сине-фиолетовыми пятнами, из которых вырастают светящиеся спиральные конструкции из восьмиугольных сот. От них поднимается чёрный дым. Всё плавится, и остаются только пятна.
Последней плавится аббревиатура НСР на его спине. «Наивысшая Ступень Развития». Не очень-то скромно с их стороны… Пчёлы в замешательстве порхают между синих усиков, которые буравят пространство и сплетаются в сложную сеть. Сначала сеть кажется беспорядочной, но чем больше ответвлений дают энергетические шнуры, тем лучше становится видно образуемое ими лицо. Вместо глаз – вспыхивающие графики и символы вперемешку с рядами цифр. Ядро матричного улья. Неправильные миры, плавающие в океане неправильного мёда. Всего лишь плёнка на его поверхности… Если отрастить крылья нужной длинны, если поймать восходящий поток и отдалиться от океана на достаточное расстояние, можно увидеть, что хоть он и бесконечен, но не так уж и огромен, как кажется изнутри. Просто его поверхность скручена лентой Мёбиуса. А в середине вращается фрактальноглазое, ячеистое лицо, пускающее ртом мыльные пузыри.
Лицо выглядывает из экранчика мобильного телефона, показывает язык, и снова тонет в пикселях. И я снова увидел его – получеловек, полугриб, сидящий посреди завихрения кривых ячеек. Ячейки будто бы вырастают из его кожи. На плече – извечная синяя белка. Он сам вкрутил её отвёрткой туда – белка прижилась, и теперь функционирует как симбиотический организм, подключенный к его нервной и кровеносной системе. Вихрь из ячеек закручивается всё быстрее, как вода, убегающая в канализацию через решётку в раковине. Видение сворачивается в аскаридоподобную спираль и исчезает.
Когда мы встретились впервые, на пластиковом столике перед ним были разложены бумаги с корявыми записями от руки, выжатые пакетики чая и гайки. Мой взгляд остановился именно на гайках. Что-то в этих гайках было не так… Над его головой пульсировала корона из полупрозрачных проводов, некоторые из которых тянулись прямо в небо. Я присел, смахнув рукой ползущую по краю чашки остывшего чая пчелу. О чём мы говорили? – трудно припомнить, кажется, об отображённых на комплексную плоскость медведях. Синяя белка что-то пропищала на ухо. «Сейчас…» - он полез в карман, и извлек оттуда мумифицированную коричневую тушку какого-то грызуна. «Что это за дрянь?» - «О, это кристаллический сумчатый крот. Ты просто обязан это попробовать». Из его лица высунулась клавиатура, нос превратился в мышь, но через мгновение всё было по-прежнему, в полном порядке. Челогриб отрезает канцелярским ножичком небольшое волокно от мумии сумчатого крота. Из другого кармана достаёт закопчённую стеклянную трубочку. Аккуратно забивает её кротовым волокном. Раскуривает. Передаёт мне.
После первой же затяжки мир пронзают каскады символов. Куда бы я ни посмотрел – везде изогнутые туловища фракталов, пролегающих между измерениями. Кривые, танцующие в переменчивых системах координат. Я бросаю взгляд на свои руки – теперь вместо них на моих коленках возлежат две зелёные лисы, сверлящие друг друга злобным оскалом. Чуть позже – я отстранённо наблюдаю танец зелёных лис в искажённой перспективе. Они всё пытаются укусить одна другую, и никак не могут, ведь у них один на двоих мозг. Мой мозг. Одна из лис широко открывает зубастую пасть, и надевается как чулок мне на голову. В её глотке, между миндалинами, монитор. Я читаю ползущий по нему текст.
«Будущее. Недалёкое будущее. Время умопомрачительных кибиртехнологий. И «средств», расширяющих сознание до невиданных пределов. Мир захлестнула кротовая волна. Кристаллические грызуны, токсины которых вызывают необратимые изменения психики. Грин Пис бьёт тревогу. Чем закончится кротовая лихорадка?»
Текст ползёт быстрее, становясь всё более сбивчивым и сумбурным.
«…В обоих случаях это сопротивление абсорбции, противодействие поглощению. Я так сильно затянулся кротом что пепел попал мне в рот и я собирался уже сказать “Тьфу, пепел попал”, но услышав тонкий звук и, увидев как картинка пространства растягивается в стороны, только произнес «Оооооооо». При этом, чтобы с уверенностью можно было сказать: 8 и она окончена в центре повторений. Это закрыта не рука. Ты виновен. Тебя признали  виновным и я приговариваю тебя к пяти годам на другой стороне спектра. Миллионам молодых людей по всему миру надоела бессмысленная неправедная власть основанная на  ***не. Мне начало казаться, что сейчас сюда стекется множество людей и врачей, которые посадят меня в скорую помощь и непременно увезут в дурку, так как мое состояние никак не проходило и я продолжал гоготать во всю мощь. Может быть, у меня получилось бы и сейчас, но пока я раздумывал, меня уже привязали к вертикальной аура-стойке в дальнем конце помещения. Странные недопонимания, разбитые теплые, и недоверие сплетням. Вечер ускользал, звездное тянулось ночью, скрадывая упругости и шероховатости. Ценный совет - положи нужное в карман и пронесешь. Удачи! Я не понимал почему они так на нас реагировали. Может быть просто хотели познакомиться? Искусный провод опоясывает мой лоб. Толпы шарят  по  музеям  в  поисках  оружия... Электростатический разряд перекрыл этерические переходные шлюзы и выбросил меня назад в основной лонжерон. Берег тянулся к темноте живущей под мостом, мимо проходило людское, а по ту сторону расцветал бутон фонаря. Блюющие устрицами шестнадцатиразрядные хомяки… Я продолжал смеяться, но все же попытался ухватиться за край одеяла и накрыться им. Тут же серая колонна как ракета поднялась вверх и я очень порадовался, что у меня ничего нет, ничего и никого - так что терять мне нечего, и мне не придется ни о чем жалеть. Конечно или  другими словами  что  касается предмета ошибочности как часто в целом вы ошибаетесь. Я вошел бестелесным нетекстурированным никто, который уже превратился в НИЧТО и Я здесь и сейчас перекрою себ Я и начнется процесс сворачивания в трубку, с которой все и началось. Напротив меня возвышался громадный трехпалубный лайнер, но эти карты исключила новая земля, как память о старой, их больше нет. У меня в голове проносились какие-то странные образы натяжения, разрядки и распадающихся наплывов. Мигалки пробегают вдоль позвоночника… Лестница в ухе – сдвоенный разум. кстати, с лифтом аккуратнее внатуре - на моей памяти не один трагичный случай был.... О  да  мистер Томпсон  будьте  любезны  следуйте  за  мной...  Это  в
восточном крыле... роботы привыкли говорить жопой. Что многие из нас хотят умереть. Что это не коммунистический заговор. Тогда я принялся стаскивать с себя майку. Соски   мальчишки  исчезают  в  водоворотах  азотистого   пара превращаясь  в   два  жемчужных  дрожащих  диска... Гашиша мне совершенно не хотелось. Похоже *** начинал действовать. Возможно кто-то из вас почувствовал странный запах, исходящий от этих персонажей… Если бы не мальчик-асфальт, история продолжалась бесконечно, но он пришел. Видишь еще одну реку? Когда меня окончательно отпустило: Не забудьте что-то вынести из сна-сознания. А ведь что-то мы пережили вместе…»
Текст ускоряется так, что его становится невозможно читать. Лиса постепенно превращается обратно в руку – оказалось, что я чёрт знает сколько времени неподвижно смотрел на свою ладонь. Ладонь, кстати, всё ещё зелёного цвета. Оглядываюсь вокруг. Не узнаю мир, в который я попал. Оказалось, ладонь не моя, да ещё и нарисованная. Люди – просто картонные щиты со встроенными диктофонами. Плавно текут реки размягчённых стульев, иногда разбиваясь на мелкие частицы и вливаясь в один мощный поток, пробивающий крышу и вливающийся в небо. Гудят неправильные пчёлы. В глубине себя я чувствую древнюю известковую спираль, пробудившуюся завихрённой реальностью, и рвущуюся наружу. Опрокидывая реки, ввинчиваюсь в дверь. Снег. Подсвеченное оранжевым пульсирующее небо. Неоновый фонарь – словно наблюдатель из иного мира. Приходит сумрачное знание того, что фонарь – я. Спираль проецируется в фонарный столб. Оранжевый нимб вокруг лампочки раскрывается апельсиновыми дольками, и фонарь окропляет асфальт белой извёсткой, от лужи которой в морозный воздух струятся завитки пара. Нервные цепочки гаснут в мозгу – одна за другой. Гостеприимная, ячеистая тьма…



понедельник, 5 января 2009 г.