Слишком много шумов во мне

Слишком много шумов вомне - слишком много шумов в искусстве. Искуствення трава, пластиковые пальмы - обилие однозначных блюзовых роботов. Я растрачен на бирюзовый корнеплод, я Ра, я луч Солнца, ворвавшийся в канализационные люки ваших умов, цивилизационные глюки умолкают под треском моих омниотических лопастей-плавников. Я – двойной хлеб из метеоритного металла. Слишком много шума ветра, слишком много шёпота в ведре, вертеброневролог отказался от жертвы, не принесенной ему никем. Рисовые пирожки сгущают краски. Рисковые прищепки утоляют потребность в мазохизме. Руки немеют. Через реальность – вброд, мосты давно рухнули в магматическую улыбку пропасти, улыбнуться и пропасть, пропасть насовсем, я прыгну в пропасть, припав на прощание к тебе, как к источнику, истончённый до предела беспредельным серпом, я проникну параболическим яблоком познания в еле-еле отведённый взгляд, и чуть шевеля губами позову сделать всего один шаг… Кто знает…

Я – заглавный пепел, я больше не отстранён, я больше малахитовых плащиниц, гранатомётные яблоки проникают со всех сторон, сернистый ангидрид заглядывает в разъёмы мяса, испаряющегося под кислотным дождём. Пятна краски текут без передышки, радужными пятнами по лобовому стеклу, по слеклянному лобку аномальными линиями, взбесившийся код пурпурной плоти, что жаждет славы и забвения между стёклами чашки Петри, бактиреальные культуры закисают до степени бородатости желатина, сравнимой с анекдотичностью. Катушечные полости радуются изрешечению, они возвращены на им одним присущий вибрационный подуровень, они укоренились в потоке чётко фильтрованных неуловимых глазами трансформаций, происходящих где-то в переплетениях волокон, скрепляющих шарниры ниспадающей в глицериновой лампе времени ткани. Железный конь провоцирует окислительную аллергию у невменяемой плотины, плоть твоя – плотина, плоть твоя – плотина, плоть твоя – платина, плоть твоя – пластина, плати на, опласти пласты, полости просты и солёны, я не сопротивляюсь влиянию одинаковых и побочных микробов, руководящих микропроцессами в моём подсознании, которые складываются в единый паззл, похожий на сугроб из разнообразных в своей структуральности снежинок, из сугроба словно жвала насекомого – обугленные ветки, зазубренными перстами прикасающиеся к бликам звездоглазых небес. Пучок аналитической шерсти до скончания кальпы будет выть и выть на сороковаттную луну…

Дошедшее до предела в своей билатеральности лицо, выдыхает кольца секвой, копьём обычая пронзает небо, я смотрю на искрящийся воздух, сидя на подоконнике, тонкие щупальца циклических вращений зодиака проникают сквозь мое рисовое забрало, оно забрало огни со дна сетчатки, со дна рыболовной сети моего ума, моего невообразимого воображения. Каждая извилина заточена под зажигание определённых групп созвездий. В темноте… Слышу шорохи, прикосновения к реальности ног вязких, желеобразных пешеходов, выстроивших линию горизонта козлиными лилиями во вращающихся в противофазе зонтах. Наши руки бережно сжимают колос, их святого метеоритного металла отлитые молот и серп, вновь очищенные от толстого слоя крови и ржавчины, и нестерпимо блестящие в наших окроплённых Солнцем руках. Я провисел в невесомости три дня и три ночи, среди корнеподобных отростков мнимых сущностей, я расшифровывал их ворсистую вязь, я был воткнут в трещину между мирами где охладительные системы супермозга работают неисправно, я был неисправимо болен, нанесён на мир словно краска, анилиновый цвет никогда не был мне преградой, как же я люблю заглядывать между миров, в эти лакуны, где нет ничего, только паразитарные сущности, протуберанцы чьх-то давно уже размазанных по колесу бесконечности сознаний, продукт наложения различных миропорядков, чьи сонмы венком из жёлтых одуванчиков оплетают мой сон. Пелена плена, платит плотине плетёным угрём. Твоя плоть – плотина. Твоя плоть – плотина. Твоя плоть – плотина. Выпей сказку, мир заполнится красивыми схемами… Слушай и запоминай… Мы будем показывать тебе кино… не верь всему. Вот три замечательных таблетки – какую ты выберешь, красную, синюю или фиолетовую? А не всё ли равно? Глотаешь сразу все, чтобы очнуться на качелях в давно покинутом людьми городе, только гордые зомби несут своих хэдкрабов, взорванные картечью они падают, истекая гнилой, ядовитой кровью, они ползут на руках, я отстреливаюсь, а их языки тянутся ко мне… Вспышка, мой рот пузырится, изогнулся дугой, о эти замечательные горелые апельсины, хоть поговорил бы кто со мной, но нет, только металл, земля и лёд, где я, неужто в Антарктиде?!

Мёртвое время, по ту сторону невесомости. Заземление вмерзает в порядок, изрешеченный протонной бомбардировкой моих тяжёлоизотопных дум, я рождён паяльной лампой, изрыгнут в этот густой и монотонный мир, чтобы ненавидеть невод и грызть коленки по ночам, повинуясь мечам, что глядят на меня, свисая вопросами на девяти конских волосах, которые растут из моего потолка, да мой секрет раскрыт, крепость взята – потолок это конь. Забавное кино, про мышление и стены, яйца червей в мышцах, не лучше ли отказаться, пока не поздно, ведь завтра будет звёздно, звёздно-полосатый чёрный властелин хочет тебя, с этим надо что-то делать, кого-то съесть, куда-то съездить, так всё запутано, что воля-неволя потеряешься в этом карамельном бреду, панихидные ростки изведали отдых, прости за простой, на словах я – *** простой, а на деле простоял в простом пространстве.

Слово обезвожено, я еле поспел за шагом, меня искажает шорох домов, витиеватые узоры на полотняных стенах, это вечное ИСС, я забыл про камни, бесконечность и ничтожество сумнящегося, мятущегося в мятных дымах и думах духа, навороты запредельной херни под правым глазом подбитым хохотом извне, хороводы текстур, мои пальцы в говне, оботру о белоснежную скатерть-самобранку, и нечего возвращать дваждыпроглоченные аршины для измерения общих умов в мелкую клеточку. В мелкую клеточку превращаюсь я, в разветвлённый нейрон в коре гигантского, превосходящего все мои устремления мозга, я плавная и текучая мысль, я взаимозаменяемый плавник, никем не забытые круговороты воздуха мешают пробраться к точке безвозвратного смешения. Нет больше врат, смещение планов, свечение тел в темноте, голубоватые флуоресцирующие извивы, поднимающиеся и опадающие реснички эпителия, я гляжу сквозь твою капиллярную сетку, секундное зависание – и наши черепа сплавлены в единую чашу, в колодцах которой плещется униформенный Абсолют, нагретый на спиральной проволоке, турбозажигалкой в руках фрактальных множеств. Аннгилляция неизбежна, нам остаётся только ждать, ждать остаётся позади, посади краски на кубический аршин и веди их вдоль, пока видения не кристаллизуются и не выпадут в хрустальный осадок на дне, на дне принятия порошкообразных иллюзий, волшебные, волокнами изогнутые королевы на час… Я песочные часы, в жареных испуганных снегах, метеоритный дождь избавляет от впадины, отколотые стержни реактора борются до последнего скрипа, рычаги промолчали и на сей раз, сколько раз можно понимать, что это было ошибкой… Ошибочны были мои прогнозы осадков на послевчера, после вчерашней осады подсознание сдалось на волю асаны, ямы, ниямы, кармы и прочая и прочая…

Электрические диады, зависшие в пустоте, их некуда повесить, некуда повеситься обезьянкам – астронавтам, забышим число и перепутавшим педаль тормоза с педалью газа. Выход, назад, ещё тяжелее, чем охлаждение щенков украденной луной, особенно если эти щенки крылаты.

Я напираю в прожжённые сектора, заполняя их лишайниками и плесенью, это освоение новых экосистем, мы будем жить не поперёк а вдоль, мы будем выходить за пределы шаров, и планеты станут для нас всё равно что дырки в сыре для дрожжевых бактерий – просто но пусто, просто но пусто, просто но пусто. Поклянитесь зубной щётке и великому Циолковскому, что не будете никогда топить Вселенную, даже мысленно… Уровень пройден.






понедельник, 9 марта 2009 г.