Октябрь. Маша

Одиннадцать месяцев в году Маша работает в питерском офисе одной весьма солидной американской фирмы. С понедельника по пятницу Маша приезжает на работу в строгой юбке-карандаше до колена, на высоченных каблуках, с подведенными глазами, густо накрашенными ресницами, темно-красной помадой на губах, собранными в тугой узел волосами. Маша умеет смотреть так, что самые самовлюбленные и холены мужчины, к ногам которых барышни, как правило, падают сами, не выдерживают этого взгляда, начинают мямлить что-то несвязное, а потом краснеют, замолкают и уходят. Маша умеет говорить так, что ни один совет каких бы то ни было директоров и ни одно собрание каких бы то ни было акционеров не отказывается от ее предложений. Маша умеет держаться так, что никто и никогда не посмеет даже подумать о том, чтобы нарушить ее личное пространство. Одиннадцать месяцев в году Маша – самая сильная женщина на свете, баба – гром, камень, кремень! Никто и никогда не видел, как она плачет, не слышал, чтобы она жаловалась. Машу ничем не сломить. Она крепка, как алмаз. Одиннадцать месяцев в году все знакомые девушки Машу ненавидят, мужчины – бояться, начальство – уважает. Маша нет, совсем не карьеристка. Просто больше ей больше нечем заняться. Каждый вечер Маша приезжает домой, переодевается, ужинает, читает новостную ленты в соц. сетях, включает музыкальный канал, читает модные журналы, модных авторов и изредка – классику. Маша ложится спать рано и в полной тишине. По выходным Маша ходит по магазинам, в бассейн  и в спортзал. Пару раз в месяц встречается с давней своей, университетской еще подругой Олей.
В октябре Маша каждый год берет отпуск. Тридцатого сентября Маша приходит в свою однокомнатную квартиру, переодевается в старые джинсы с дырками на коленях, которые для нее протер еще в универе один чудесный мальчик, большая ее любовь, растянутый свитер примерно тех же времен, садится на подоконник, закуривает и долго смотрит на Фонтанку. Уже второго октября утром Машка с одним-единственным чемоданом, в котором только пара платьев, шорты, кеды, полотенца и крем для загара, улетает на юг.
Отдыхает Маша всегда на каком-нибудь тихом, почти безлюдном курорте. Она спит до обеда, ест одни фрукты, почти все время проводит на пляже, покупает на базаре милые безделушки, понимая, что везти их некому. На второй день отдыха Маша знакомится с парнем, от которого сводит живот. Он высокий, синеглазый, прекрасно сложенный, с характерной такой наглецой, самоуверенной дерзостью и сладкой терпкостью домашнего вина, которого так много на этих курортах, и взглядом, от которого теряешь дар речи. Маша на него смотрит гордо, спокойно и немного с вызовом. Не тем взглядом, от которого краснеют офисные дон Жуаны.
Ближе к середине октября Маша, загоревшая и довольная, возвращается в холодный, серый Питер. Парень проводил ее в аэропорт, поцеловал на прощание долгим, но бесстрастным уже поцелуем и остался еще на пару дней. В Питере, распаковав вещи, пообедав и приняв душ, Маша первым делом едет в строительный магазин. Там она покупает хорошую водоотталкивающую краску, малярные кисти, валики и прочие орудия начинающего ремонтника. Маша перекрашивает кухню. Вся мебель тщательно замотана в полиэтилен, полы заклеены газетами, из колонок истошно вопит крашенная какая-нибудь девуля или постанывает растатуированный юноша. Маша в кораблике на голове, ловко сложенном из газетного листа, с пятнами краски на лице, радостно и с энтузиазмом подпевает. Ремонтные работы занимают обычно дня три-четыре. Вечером Маша пьет на обновленной кухне крепкий чай с бергамотом и довольно осматривается. Окна открыты настежь.
Весь следующий день Маша мается. В отпуске Маша строго запрещает себе думать о работе.  Она ходит из комнаты в кухню, в ванную и обратно, перебирает старые журналы, собирает стопки макулатуры, которую потом выбрасывает. Маша переключает каналы, листает книги, устраивает ревизии в шкафах и на полках. В самом дальнем углу Маша вдруг находит старую коробку из-под сапог, купленных лет десять назад, перемотанную скотчем. Маша предчувствует, что нельзя этого делать, но все-таки разрезает скотч и открывает коробку. Маша смутно припоминает, что там должно быть. На пол падают старые тетради, исписанные вдоль и поперек торопливой, юной машиной рукой, стихи, написанные ей самой или переписанные у кого-то, полароидные снимки, на которых она, совсем девчонка еще, со своими друзьями, письма, написанные кому-то очень любимому, но так и не отправленные, полученные от кого-то очень любящего, но так и не отвеченные, страницы с любимыми статьями, вырванные нагло из журналов. Вся машина жизнь рассыпается по полу. Маша закуривает и перебирает листочки. Спустя час Маша идет в продуктовый магазин. И покупает там сыр, пельмени, яйца, много литров алкоголя самой разной цены и крепости и два блока сигарет. Причем один блок тех, что она курит обычно, приличных, довольно дорогих. А другой – дешевой такой, терпкой гадости от которой дерет в горле. Маша закрывает дверь, выключает телефоны, даже интернет отключает. Закидывает в плеер на нетбуке три самых любимых альбома и еще песен пятнадцать просто так. И Маши больше нет. Неделю Маша сильно пьет, почти не ест, мешает алкоголь по-страшному, много курит. Маша подпевает громко и не в такт любимым исполнителям, в сотый раз поющим одну и ту же песню, спит когда захочется, подолгу смотрит на Фонтанку. Маша вспоминает всех, кого она любила когда-то, от которых темнело в глазах, случалось электричество по всему телу, дрожь в коленях. От которых острое кислородное голодание, головокружение, резкая боль под сердцем. За один поцелуй которых жизни не жалко, себя не жалко, всего мира не жалко. Вспоминала эти поцелуи, жаркие, страстные, сладкие, эти ночи, темные, долгие, пылающие. Вспоминала себя, молодую, горячую, резкую, авантюристку, готовую все бросить в любой момент и уехать куда угодно, смелую, рисковую, хмельную. Вспоминала своих друзей. Весь мир принадлежал им! Ничто не могло их остановить, переубедить, заставить молчать. Все они смеялись громко и гулко, пели складно и озорно, смотрели задиристо и кокетливо, шутили, танцевали, сходили с ума. А теперь что? Что осталось от них, тех? Кто-то спился, кто-то обзавелся семьей, звонит по праздникам, зовет в гости, посмотреть на детишек и новую машину семейного класса. Кто-то умер еще тогда. Им сейчас завидуешь. Маша плакала горько. Ревела белугой. По каждому из них, по себе самой. От того, что она никогда уже не будет смотреть на кого-то так, как смотрят на нее сейчас молоденькие девочки – с ревностью, с завистью, с ненавистью.  Она ведь не об этом совсем мечтала! Господи, зачем это все?! Работа, квартира, должность. Зачем, выбросить бы все это к черту или выменять на возможность снова стать дерзкой, веселой и шумной. Или на возможность умереть до того, как появится сила, способная сломить тебя.
Когда не оставалось больше сил, сигарет и продуктов, Маша звонила Ольке и всхлипывала в трубку: «Оля, зачем это?! Оля, что с нами-то стало?! Ты же помнишь, ты помнишь, Олька, как мы тогда за три дня до сессии все автостопом к морю? Помнишь Сережу, помнишь, Оля, как он пел?» и т.д. Олька понимала все с первых слов, моментально собиралась, приезжала с кефиром, нормальными сигаретами и успокаивала подругу. Маша долго всхлипывала на Олином плече. Та тихо гладила ее по голове. Часа через полтора обе курили на подоконнике с чаем принесенные Олей нормальные сигареты, молчали, смотрели их любимую уже много лет «Завтрак у Тиффани », Потом опять курили. Оля уходила только на следующий день, собрав все фотки, листочки, тетрадки, статейки обратно в коробку и заскотчевав. Маша, проводив Олю, прятала коробку подальше в шкаф.
Дня четыре Маша потом сидела на кефире, вымывала квартиру, стирала все подряд и выходила курить исключительно на лестницу.
После месяца отпуска Маша выходила на работу похудевшей на несколько килограммов, в строгой юбке-карандаше до колена, на высоченных каблуках, с подведенными глазами, густо накрашенными ресницами, темно-красной помадой на губах, собранными в тугой узел волосами. Еще одиннадцать месяцев Маша будет самой сильной женщиной на планете.