Сладка ягода рябина. Глава пятьдесят шестая

– Садись, что ли! – скомандовал Дьяков «оранжевой шапочке».
Шапочке, потому что глаз Мишка не видел, из-под апельсиново-солнечного краешка торчала пуговка носа и обметанные синей полоской холода губы.
– Д-дд-доо  железнодорожного сколько?– клацнула девушка зубами
– Как  у всех, – фыркнул Мишка.
– У меня пятьдесят только – жалобно и как-то знакомо мяукнула «шапочка».
Дьяков оценил кучу пакетов, гитару в кожаном чехле у ног, внушительную папку под мышкой, да и саму шапочку от ботинок на толстой подошве, до узеньких плечиков, обтянутых черным пальтишком, напомнившим Дьякову сильно обрезанный флотский бушлат, холодновато небось в таком…
– Садись, пятьдесят тоже деньги. Свое все на заднее закинь!
Губы благодарно улыбнулись. И девушка плюхнулась на сиденье, растирая маленькие ладошки. Дьяков, как зачарованный уставился на тонюсенькие пальчики, с аккуратно подпиленными ноготками, совершенно не накрашенными…
– А вы таксуете еще? – поинтересовалась девчуха
– Яна, ты что ли?!– радостно догадался Мишка.
– Янка – поправила девчонка и Мишку и шапочку, от чего тут же явились  на свет божий живые глазенки антошкиной секретарши.  – Я не люблю, когда Яной… А я вас сразу узнала. Еще когда  вы у светофора стояли, и потом в магазин заходили.
– А чего не подошла? – удивился Мишка – Я тут уже минут сорок тусуюсь.
– Так у меня пятьдесят только.
– Не чужие вроде, – брякнул Мишка и отчего-то смутился. Пятиминутного  знакомства в приемной, было явно недостаточно, чтоб стать не чужими,  и как еще поймет малолетка эту его фразу.
Но она поняла правильно
– Не чужие. Я тогда в столовую спустилась, а вас нет уже…
– А…, не пошел, домой заехал… Катьку надо было у школы забрать.
– Катька это дочь?
– Жена, как бы…Тебе в железнодорожном-то куда?
– К дэка, знаете, там такой большой, сразу  у остановки.
– Живешь там?
– Теперь да, – вздохнула Янка
– Ясно, – коротко и анпряженно бросил Дьяков, напряженно – потому что как раз сворачивал к развязке, у виадука. Дурная была по его мнению развязка – того и гляди, в хитросплетении проскочишь нужный поворот, но уж какая имелась.
Янка помолчала с минуту, наблюдая, как  крадется машина мимо рекламных щитов, башенки с электронными часами, и сообщила
– Мама тоже считает, что район – бичёвский
– Почему бичевский – поинтересовался Дьяков,
– По старой памяти. Раньше там, что не день, то кого-нибудь мочат. Но это давно было. У нас и в объявлениях пишут «Район Железнодорожный не предлагать». А мне нравится. Там есть ощущение настоящей жизни. Правда, оно не всем доступно.
– Я там недавно квартиру купил. – обескуражено сообщил Дьяков, вдруг поняв, почему им так недорого обошлась им их «двушка».
– Да? – Янка хлопнула в ладоши – А я сразу, сразу заметила, что вы не такой, как все, вы это лабуды не боитесь! Ведь жизнь она не должна быть простой, правда? И скучной!
Мишке ничего не оставалось, как согласиться. Но с неожиданной тоской, позавидовал сейчас даже не Янке, а этому счастливому возрасту, когда так хочется трудностей и перемен. И сама жизнь кажется тебе не сложнее, чем задачка из учебника. Что ответа у задачи нет, начинаешь понимать гораздо позже. Да, можно было бы открутить назад спидометр судьбы, черт возьми отмотал бы годков двадцать, чтоб все сначала. И по-другому…Только не отмотаешь. Надо было на старте думать. А вот не думается тогда, прешь напролом, и считаешь, что уж ты-то точно идешь по главной дороге. А потом, бац – тупик…
  Янка стянула с волос шапочку и запихала в карман. Потерла раскрасневшиеся с мороза щеки
– Тебе не холодно? В таком -то пальтишке? – уныло спросил Дьяков.
– Зато я его сама сшила! У папы остался мундир, то есть не мундир, а шинель, он в торговом флоте служил, пока сюда не переехали. Он все лежал, лежал, и я вот!
На сколько позволяло сиденье, Янка покрутилась, демонстрируя черное сукно и золотые пуговицы
– Клево, да? Такого даже в хенде не возьмешь. А в магазинах – вообще попса!
– И папа разрешил? – поддел Дьяков, нашаривая радиоволну повеселее.
– Папа мне все разрешает. Мама была против. Сказала, что я в таком виде похожа на дезертира.
Дьяков рассмеялся:
– Есть немного. И не по нашим морозам.
– А я подкладку сделала. Вот, откинула она край пальто, Черный бушлат сверкнул ярко-алым шелком. – В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой.*
Процитировала она и смутилась:
– То есть в черном плаще…
– Чудо ты! –откровенно засмеялся Дьяков,  – А гитара, играешь?
– Немного, я заочно учусь, в музыкальном колледже.
– Ого! – присвистнул Мишка. – Молодец! Я хотел, даже гитару покупал, но так  не вышло, теперь уже поздно браться.
Да, было такое, мечтал. Круто это было. Свой мотоцикл – лучше, конечно, «Ява» и гитара… Но Мишаня даже на «Минск» бы не заработал, а шестиструнку купил, простенькую, с пластиковыми жилками струн. Стоила радость всего-то семь рублей пятьдесят копеек. Даже три аккорда разучил. А потом разбил в драке об чью-то очень уж нарывистую голову. Жалел после…правда, недолго. Уже повестка в кармане лежала.
– Ничего не поздно! – яростно вдруг воспротивилась Янка– Я могу научить!
Мишка с интересом глянул на девушку. Не будь ей дурехе, восемнадцать, ну двадцать от силы, решил бы клеится. Цыпленок в бушлате, бляха муха… Не черта не знает мужика и нате вам «научу». Так на кого нарвется, дуреха, а то научат жизнь любить.
– Не боишься, учительница? – спросил. И вдруг вспомнил, что так же однажды уже ляпнул Томке «Не боишься? – Нет, ты добрый…»
– А надо боятся? – неожиданно серьезно спросила Янка
И Мишке стало неловко … Играет тут с ребенком, идиот.
– Не надо. И учить тоже, руки у меня под баранку заточены.
– Это вам точильщик сказал? – Янка обернулась к Дьякову.
– Да, кончай ты меня навеличивать. – фыркнул Дьяков, – А то, как на партсобрании. Точильщик тоже шофером был, всю жизнь. Так что…
– Я не про отца, – отбрила девчонка.
– Про бога что ли? Неужто веришь?
– Верю, ну не в того, что на иконах, кто-то есть, такой мудрый…
– Мировой космос – съехидничал Мишка, и остановился. – Вот видишь дом?
Янка  обернулась к окну и к панельной серой пятиэтажке, приземистой, точно скукожившейся от мороза.
– Пятый этаж три крайних окна – мои.
Девчонка кивнула и принялась старательно напяливать шапочку, пряча под неё живые глаза.
– Спасибо! Тут мне недалеко…
– Да сиди ты, недалеко, два квартала, считай. Довезу. Ты свою шапчонку-то сама вязала?
– Нет, я её на распродаже нашла, она там одна была совсем. Никто не брал. Уценили…А что?
– Смешная, апельсин с ушками.
– Зато такой ни у кого нет! – быстро ответила Янка
– Ну, это уж точно! – подмигнул Дьяков
– А  ты зря смеешься! Между прочим, человек должен ни на кого походить! То есть не должен  походить ни на кого! Все кругом, как будто их по одному лекалу…точили! Ходят одинаково, носят одинаковое, мыслят одинаково!
– Здесь одинаково? – переспросил Дьяков – Вот раньше, в деревню к нам автолавка два раза в месяц приходила, привезут десять одинаковых рубах, и пол класса, как инкубаторские цыплята. И ничего...
– Ничего, потому что мыслили по- разному…наверно. – смутилась она не надолго впрочем, затараторила взволнованно выплескивая – Кругом бабки, бабки, бабки!!! А  что это такое?
Мишка только хмыкнул.
– Это средство быть как все, так и говорят, как у людей. У всех людей. А если я не хочу так? Я не человек? Если мне не надо ваших  крутых тачек и Куршавелей. Знаешь, как будто одна макушка мира и все мы туда идем. А их много!!! У меня своя, у тебя своя. Я , может быть, хочу в переходе играть? И что я хуже других
– А чего тогда в нашем гадюшнике делаешь? – Дьяков подумал, и свернул отчего-то в противоположную сторону от коробки ДК. Занятная девчонка…
Янка даже не заметила
– Я? Меня туда со службы занятости временно направили! Я их просила мне хоть в кабаке место найти, и сама искала. Не нужны пока музыканты, ну или такие как я не нужны.  Ой! Стриптиз предложили танцевать!!!! Прикинь меня в перышках и со стразиками!!!! Гламур-мур-мур!!!!
Мишка критически оценил девчонку, да как-то мало она походила на этих гибких кошечек, которых, правда, и видел то всего один раз в жизни. Но Янка точно с другой планеты сорвалась, с вершины мира за солью спустилась. Да и на что там смотреть-то? Ни груди ни попы.
– Это кто же такой умный?
– Да так, жлоб один.– лицо девчонки тут же передернулось гримасой уголки губ было рванули вверх презрительно, но на донышке глаз, мелькнуло что-то настолько похожее на страх, что Дьяков и в самом деле выяснять не стал. Только бросил, стараясь со всем мужским племенем примирить:
– Мы бываем козлами… иногда.
Но Янка сама продолжила:
– У меня абсолютный образ Твигги, сказал, что это заводит, сказал… Ладно! Не хочу! – и спрятала  лицо в ладошки.
И опять Мишка не стал допытываться, кто такая эта Твигги, да и на кой она ему сдалась?  Что там заводить-то может? Пацанка, и есть пацанка. Он уже пожалел, что свернул на окольную дорогу, правда, здесь светофоров поменьше было. Но Янка  замолчала,  похоже, надолго.
– Тебе что к самому дэка? Или куда?
– Там во дворы проезд неудобный.
– Разберусь. Показывай.
И дальше ехал даже по словам, а более ориентируясь по тонкому пальцу: право, лево, под арку, теперь через этот двор в соседний…
– Не хватай, занесу. – остановил её, когда девчонка сунулась было за пакетами, сгреб их почти не глядя, к гитаре не прикоснулся. 
И когда поднимались по лестнице, на всякий случай предупредил:
– Ты, и правда, меня не бойся,  я так по дури ляпнул.
Она вдруг засмеялась, как пригоршню монет в стеклянную чашку сыпанула:
–  Я и не боюсь. Иначе бы сразу не села в машину!
И пропустила его вперед, распахнув дверь:
– У меня еще ничего нет здесь, –  предупредила.
Но Мишка уже и сам  успел оценить пустоту однокомнатной квартирки. Даже раскладушку разглядел, спрятавшуюся в углу.
– Зато аренда недорого! – оправдалась Янка
– Чисто у тебя, – похвалил Мишка, шмякнул пакеты на кухонный стол. И потопал назад к двери.
– Ты насчет гитары подумай! – окликнула она – Я  сама, конечно, не всё умею…Но…
– Да, ладно, перехотелось уже. Сама сыграешь как-нибудь! – обернулся, обрадовавшись, что она не позволила ему уйти молча.
– Обязательно!–  протянула девчонка доверчиво-теплую ладошку.
***

Катюшка машину Мишки заметила, едва она въехала во двор. И помахала сверху. Но он не увидел, не появилось еще у мужа привычки высматривать жену на балконе. Ничего привыкнет. Главное, что есть этот самый балкон, есть две комнаты, кухня и раздельный санузел. Катюшка распахнула руки и взволнованно выдохнула: «Моя квартира!!! Мо-о-оя!!!». Маленький её мир! Её жилье. Уже за одно это можно было простить  Мишке всю его неотесанность! И Катюшка прощала от души. Когда в прихожей повернулся ключ, кинулась навстречу и прижалась губами  к щеке.
– А нам сегодня запрлату дали! – и тут же потащила его в комнату. – Иди, смотри! Смотри!
Он запутался, скидывая ботинки, и в комнату почти ввалился.
– Нравиться? – Катюшка ткнула на стол.
Со стола на Мишаню смотрел, какой-то престарелый бронзовый монголоид, сыто щуря глазки. Круглое пузо уродца заметно торчало вперед, как у бабы на шестом месяце беременности.
–Это Хотей! Всего тысяча рублей! Самого большого взяла! Если его триста раз по животу погладить и загадать самое заветное желание, оно сбудется.
И потянула Мишанину ладонь к животу старика. Дьяков резко выдернул руку…
– Бляха муха! – вырвалось. – Вот и скажи, после, кто из нас дурак деревенский
– Миш! Ну пожалуйста, ну Мис-с-саааа – заканючила Катюха. И Дьякова передернуло:
– Ну что ты со мной как с младенцем сюсюкаешь! Гладь, если хочешь. Я хреновиной не маюсь.
Катерина разом сняла с лица дурашливо-нежное выражение, и столь же быстро накинуло иное, уже знакомое Мишке…
– А я хочу верить в чудо – отчеканила она. – Мне больше не в кого верить. Не- в –кого!
– Так верь, пожал плечами Дьяков и потопал на кухню. Но неожиданно остановился – А ты что загадала-то?
– Я?
– Ну, кто еще-то?
–Ребенка родить! – с вызовом бросила Катюха.
– О как? Так ты не то пузо гладишь-то, Катька, – попытался пошутить.
Но Катюха шутку отфутболила с точностью бывалого защитника.
– То! Ребенка, Миша, надо сначала обеспечить. Хватит. У тебя уже один на чужой шее сидит!
Она уже изготовилась вывалить на Мишку ворох мыслей, слов, жалоб. Ведь было на что жаловаться и обижаться. Но Дьяков смотрел на Катюху как-то странно, не зло, а точно пережевывал внезапно пришедшую мысль. А она оказалась такой тягучей, вроде лиственной серы.
–На чужой…– повторил он. – На чужой… И не один.
– Дошло, что ли только? – прошипела язвительно.
А до него и в самом деле дошло, забегался он как-то в этом чертовом городе, или даже не забегался, а заползался. Все жизнь устраивал, как у людей…бляха муха… И все оправдывал себя, что назад-то хода нет, только вперед. К вершине мира, одной на всю толпу таких же как он… безземельных, сорвавшихся с места, с того самого, откуда еще была видна их личная вершина. Невысокая, может быть, и для кого-то смешная, но их…
Дьяков молча уселся за стол. Странно, что Катька скандала не продолжила. Осторожно подошла сзади и обняла, он рук не сбросил.
Да, там, на чужой шее сидят сейчас две, да какой там – трое, Борьку-то ведь с малолетства поднимал, в нем уже его Мишкиного может даже больше, чем Ванькиного, да три его ребятенка.  И черт подери, это все что осталось у него, от прошлого. А раз осталось значит… еще… может быть…
– Ты что задумал? Миш?
– Ничего, – буркнул он.
– Миш, Труфанову твои алименты не нужны. Он же и так лучше, чем мы с тобой живет. – мягко пропела Катюша
– Они мне нужны. – Дьяков поднялся и в один шаг преодолел пространство до холодильника изо всех сил делая вид, что ищет там, что-то очень нужное.
–Миш…– губы жены прижались между лопаток – А хочешь, я тебе рожу? Таблетки эти, знаешь, самой надоело. Миш.
Катюшка потерлась щекой о напряженную спину.
– Маленького, на тебя похожего? Коленькой назовем.
– Почему Коленькой? – тряхнул Дьяков башкой, точно прогоняя не ко времени свалившийся сон.
– Ты же Николаевич! А девочку, как маму твою. Как её звали?
– Татьяной…
– Ну, вот видишь хорошее имя пушкин…
Но Дьяков вдруг повернулся к жене с такой скоростью, будто от раскаленной сковороды убегал:
– Ты что залетела?
– Миш! Ты что? Нет, говорю же, таблетки пью.
– Уф…– выдохнул он с облегчением. 
И с удивлением подумал, что и в самом деле не хочет от Катюхи детей. Как-то не вязалось в его голове Катя и ребенок, Мишкин, вот такой, как Денька. Он даже попристальней взглянул на жену. Но ничего не изменилось.  Катюшка оставалась такой же красивой, яркой и… чужой.