Буся, караси и французы

БУСЯ, КАРАСИ И ФРАНЦУЗЫ

У меня с французами свои счеты.
Нет, нет! Отечественная война двенадцатого года, в данном случае, совершенно ни при чем.
Все дело в том,… что?..
Но лучше обо всем все по порядку. И о Бусе, и о карасях, и о французах!
Лето.
Раннее утро.
Ну, совсем раннее.
Звезд на востоке уже не видно - небо чуть подсвечено, но не зарей, а только ее предвестием. И с западной стороны звезды уже едва мерцают. По темным распадкам меж сопок легкие язычки тумана. Терпко пахнет морем и скошенной травой.
Немного прохладно, свежий ветер, врываясь в открытое окно автомобиля, бодрит. Смотрю в боковой зеркало заднего вида - в нем отражается слегка глуповатая, но счастливая морда Буси. Она старается держать свои овчарочьи уши торчком, но встречный ветер гнет их назад и трепыхает. Глаза как у китайца - щелочками. Устав от ветра, она прячется в салон машины, тычется своим мокрым носом мне в ухо, успевает лизнуть в щеку, и вновь высовывается из окна, подставляя любопытную морду встающему над сопками солнцу и ветру.
Мы едем на рыбалку. Мы - это я и наша собака - немецкая овчарка Бэсси, а по-домашнему Буся.
Съезжаем с трассы и неспеша движемся по узкой грунтовке. Машину раскачивает на выбоинах. Кусты ивняка, еще мокрые от обильной росы, гладят бока машины. Некоторые ветки попадают в открытое окно. Буся хватает их пастью, рвет и кидает на сиденье. В зеркале заднего обзора вижу ее восхищенную морду. Все на ней написано - щенячий восторг и нетерпение.
Наконец я останавливаюсь, глушу двигатель, выхожу из машины и выпускаю Бусю.
Она стремглав вылетает из двери и как очумелая начинает носиться по мокрой траве и кустарнику. Через минуту она вся мокрая, но довольная и счастливая.
Я вдыхаю чистый утренний воздух, чуть влажный и пряный. Беру удочки, нехитрое рыбацкое снаряжение и выхожу к озеру.
Вода, прогретая предыдущим жарким днем, не успев остыть за короткую ночь, парит. Дальний берег чуть в тумане, в нем чудится что-то таинственное и неизведанное, но встанет повыше солнце и окажется, что он совсем рядом и вовсе нет в нем ни таинственности и неизведанности.
Буся успела залезть в воду, погнав по озеру небольшую волну, отчего на крыло, недовольно крякая на порушенный покой, поднялась пара уток. А Буся уже выскочила на берег, отряхнулась сноровисто и деловито, как расторопный сыщик, стала обыскивать прибрежные кусты.
Наслаждаясь утренней свежестью, настраиваю удочки и готовлю снаряжение для предстоящей рыбалки. Судя по всплескам в различных местах озера - карась кормится. Пару раз, напротив, будто дразня, вымахивает золотой с красным оперением сазан.
Не тороплюсь. Рыбалка дело неспешное - суеты не любит.

Ставлю стойки для удочек, прикармливаю. Раскладываю снаряжение, чтобы все было удобно, все было под рукой.
Мысли текут ровно, как озерный туман, увлекая в детство…
Свою первую серьезную рыбацкую удачу я поймал, когда мне было лет одиннадцать – двенадцать. Это был ленок не меньше трех килограмм. Нешуточный соперник для пацаненка.
На той рыбалке я тоже был с собакой. С Амуром - нашим домашним псом, который повсюду меня сопровождал.
К вечеру у меня в рюкзачке было уже десяток «белобоких», так мы называли небольших хариусов.
Я вышел из ключа, на котором рыбачил, к реке. Амур шнырял по кустам, занимаясь ему только ведомыми, собачьими делами.
Ключ впадал в широкий и длинный омут реки.
Наудачу сделал несколько проводок мухи в устье ключа и на последней почувствовал сильный рывок. Он был такой силы, что ивовое удилище чуть не вырвало из рук. Вода, где была мушка, взбурлила.
«Надо же! Наверное, ленок взял!» Сердце забилось от волнения. «Сорвался! Больше не возьмет!»
Я лихорадочно делал проводку за проводкой.
Поклевок не было и я сел на валун, переживая неудачу.
«Эх, если бы знал, что он клюнет ; не дал бы ему уйти!»
Солнце уже клонилось к закату и село на край сопки.
Через полчаса будет темно, а до поселка километров пять. Я свистнул Амура, и он тут же выскочил из кустов, где, наверное, промышлял мышками. Он подбежал ко мне и уткнулся головой в колени, подставляя свою морду под мои ладони.
Я стал жаловаться ему о своей неудаче.
Амур внимательно слушал меня, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую.
- Давай-ка, Амурка. Перекусим, а там видно будет. - Я достал из рюкзака кусок хлеба и плавленый сырок. Половинку сырка Амур просто проглотил, а хлеб стал есть неспеша, зажав между лап и отрывая по кусочку.
Я жевал хлеб и поглядывал на заваливающееся за сопку солнце. Вот-вот скроются последние лучи и землю накроет ночь. И вдруг, в устье ручья, ниже по течению реки, я увидел всплеск и еще раз и еще. Это играл ленок! Очевидно, его не испугала моя подсечка, и он продолжал жировать.
Эти шумные всплески заинтересовали даже Амура, он вскочил и насторожился.
- Вот что, Амур, домой мы не пойдем. Сейчас натаскаем дров, разведем костер и заночуем. А утром мы его возьмем. Обязательно возьмем. Самое главное, чтобы мама не разволновалась и шум не подняла. Но нам с тобой не впервой! Верно?
Амур то скакал вокруг меня, то отбегал на тропу, зазывая за собой.
«Вот, чертяка, домой ему приспичило! Ему-то вполскачка и дома, а мне пёхать и пёхать»
Я продолжал собирать дрова. Была уже большая куча хвороста, когда на землю свалилась ночь. На небо высыпали звезды, из-за сопки вывалилась оранжевая, как мандарин луна. Костерок потрескивал, пламя отгоняло темноту в тайгу. Назойливая мошка куда-то вмиг пропала. Пропал и Амур. Я пару раз свистнул, но он не появился.  Я смотрел на огонь и думал, как буду брать ленка.
«Мужики рассказывали, что если берет крупный ленок или таймень, подсекать его нужно плавно с протяжкой, чтобы крючок надежно засел в губе. А потом брать измором. Водить на кругах. Не дергать резко. Удилище нужно держать в небольшую наклонку и ни в коем случае нельзя заводить удилище за голову. Измотать… и выводить лучше на косу, где нет больших валунов и не мешают кусты. И  леску, леску держать в постоянной натяжке».
На словах я знал все, а вот как получится: «Нужно ждать утра. И куда это подевался Амур?»
Я несколько раз свистнул, а потом громко позвал:
-Амур!.. Амур!..
Ночь ответила мне тихими шорохами.
- Вот, шельмец… наверное домой удрал? ; Отгоняя страх перед ночной тайгой, я стал разговаривать сам с собой.
- Ладно, дровишек подброшу. Времени не хватило лапника натаскать. Но ничего ; земля сухая, ночь теплая ; не замерзну.
На тропинке что-то захрустело. От этого шума мое сердце ухнуло вниз. Но сильно испугаться я не успел, на свет костра вымахнул Амур. Подбежав ко мне, он сунулся мордой в мое лицо. От Амура пахло домашней едой.
- Амурка, ; я прижал его лобастую голову к себе, ; ты дома уже успел побывать, чертяка! А я тут весь изпереживался. Зову тебя, зову! Ну ты шустер!
Он шумно дышал, вывалив из пасти свой язычище.
- Пожрал поди? А я тут вот один - мне брат боязно одному- то.
Амур улегся напротив меня, положил голову на лапы и уставился в костер. Чтобы скоротать время, я стал рассказывать Амуру, как мы завтра будем брать ленка. Он слушал меня, пошевеливая ушами, широко распахнув глаза, в которых отражались языки пламени…
Проснулся я до рассвета.
Амур лежал подле, свернувшись калачиком.
Я подбросил дров в костер, и когда разгорелось пламя, принялся перевязывать на леске крючок. А пока прикреплял мушку, солнце уже золотило верхушки деревьев на ближайшей сопке.
Ленка я взял!
Он клюнул сразу после первой проводки мухи. Я все делал, как рассказывали мужики. Подсек плавно, после того, как леска на четверть ушла в воду. Водил его кругами, пока он не выдохся. Правда, пришлось изрядно вымокнуть. Чтобы вывести рыбину на косу пришлось по грудь забредать в воду. Я утомил ленка и когда почувствовал, что он уже не сопротивляется, выволок его на берег.
Это была красивая большая рыбина. Почти черная спина, красновато-золотистого цвета бока с множеством черных пятнышек…
От детских мыслей меня вернула к действительности Буся. Она пыталась вытащить из кустов какую-то корягу и устроила изрядный шум. Пришлось оставить воспоминания и призывать Бусю к рыбацкому тихому порядку

Поднялся небольшой ветерок, туман погнало в дальний угол озера. Вода, чуть искря, зарябила, соседний берег ожил. Подсвеченный встающим солнцем, кланяясь, засеребрился ивняк. Застрекотали сороки, встречая новый день и новые заботы. Низко над водой пронесся зимородок, поблескивая синим оперением. В гости к нам налетела стайка воробьев, в надежде поживиться чем-нибудь съестным. Знают шельмы, что рыбаки не приезжают с пустыми руками. Буся тут же навела порядок, разогнав это беспокойное птичье племя.

Бусе к рыбалке не привыкать!
Первый раз она отправилась со мной на горную речку. Было ей чуть больше пяти месяцев. Чудная, лопоухая, не в меру любопытная. Она совала свой нос куда только можно и куда нельзя.
Мы ловили форель. Вернее я ловил, а Буся пыталась всячески помешать мне.
Она постоянно путалась у меня под ногами. То  пыталась пристроиться вместе со мной на узком, выступающем из воды камне, спихивая свой задницей меня в воду. То кидалась за пойманной рыбой, пытаясь схватить ее зубами. То она начинала мерить глубину ручья, уходя под воду с головой. То ее сносило на перекате и приходилось вытаскивать ее за шиворот из бурного потока. То начинала вытаскивать из воды сучья и совать их мне в виде игрушек. То, скуля, застревала в прибрежных кустах и нужно было вызволять ее из непролазной чащи.
Сплошное беспокойство. Как говорится: «И смех, и слезы».
У одного из привлекательных омутов, где вода била под скалу, и образовывала тихую заводь, я остановился, чтобы отдохнуть самому и дать передышку Бусе. Попить чайку и перекусить.
Снял рюкзак, достал припасы.
Со своей кашей Буся расправилась в два счета и уставилась на мой бутерброд. Пришлось отдать половину. Потом еще половину. И, в конце концов, отдать бутербродную колбасу, а самому есть хлеб.
После небольшого завтрака Буся свернулась калачиком на рюкзаке и заснула. Ей даже не мешали комары, густо устроившиеся на ее носу. Во сне она сучила лапами и повизгивала, продолжая щенячью исследовательскую суету.
Пока она дремала, я сделал несколько забросов и поймал парочку приличных форелей. Через пятнадцать минут Буся была бодра, энергична и полна сил. В ее озорных и любопытных глазах можно было прочитать: «Я готова была следовать за тобой хоть на край света, хоть за его край. Только скажи куда? Я готова!»
Уже на первой рыбалке она усвоила, что нужно идти за мной на некотором удалении. Не стоит кидаться за выловленной рыбой и хватать ее зубами. И, по-возможности, лишний раз не лезть в холодную воду. Нужно быть внимательной и осторожной.

Рыбалка удалась. Уже через пару часов в садке сидели шесть приличных карасей и один килограммовый верхогляд.
Пока я рыбачил, Буся занималась своими собачьими делами. То она гоняла по кустам местную жительницу ; норку. Пока та не удрала от Буси в озеро и не переплыла на другой берег. То она рыла нору, очевидно, той же норки. То гоняла нахальных воробьев, которые не оставляли надежду на поживу. То вступила в свару с парой любопытных сорок, перелетевших к нам с другого берега. Сороки стрекотали, Буся на них взлаивала, отстаивая свою, по ее мнению, территорию. Пришлось вмешаться и восстановить тихую рыбацкую идиллию.
Возмутители спокойствия улетели, а Буся, устав от собственной гиперактивности, улеглась в тенечке, изредка встряхивая ушами, отгоняя редких, но назойливых комаров.
Правда, каждый раз она вскакивала, когда я вытаскивал из озера очередную добычу. Обнюхав, скачущего на берегу карася, Буся одобрительно взглядывала на меня и ложилась на прежнее место.
Подцепился на крючок и краб-мохнач, беда наших проточных озер. Я слегка придавил его сапогом, чтобы освободить запутавшуюся леску. Получив волю, краб бочком устремился к озеру.
Разве могла Буся, с присущим ей любопытством, оставить это непонятное и мохнатое существо без внимания.
- Буся, укусит!.. Фу!..
Но было поздно. Краб, защищая свою свободу, вцепился в ее нос клешней. Буся взвизгнула, сбила лапой краба и стала тереть носом о траву.
- Вот, я же тебе говорил: «Не трогай краба!» Эх, ты… дите непослушное. - Я принялся чесать ей нос.
- Домой нужно собираться. Нарыбачились...
Услышав слово «домой», Буся засуетилась, заскакала. Всем своим видом показывая, как ей хочется на любимый домашний диванчик. Вот так она всегда: хоть домой, хоть из дома, хоть куда - только бы побыстрей!
- Нам с тобой, Буся, до прихода мамы нужно успеть рыбку поджарить. Да, и футбол сегодня. Французы играют. Ох, и раскатают они сегодня мексиканцев!
Буся, слушая в пол-уха мои рассуждения, вьется вокруг меня.

Эх, жареные караси. Есть ли рыба вкуснее? При моем-то опыте!
Ободрать чешую, выпотрошить, хорошенько промыть и самое главное… острым ножиком пошинковать карасиные бочки. Подсолить, обвалять в сухариках или мучке. Обжарить до румяной корочки. В оставшемся масле до золотистого цвета поджарить лучок, и посыпать им, выложенную на широкую тарелку, рыбу.
Французские гурманы слюной бы захлебнулись!
Насчет французов я может и загнул, а вот Буся, пока я жарил карасей, слюну пускала точно.
- Что, Бусяша, вкусно пахнет? Потерпи, зайка, мама придет, будем ужинать, и тебе достанется.
При слове «мама» Буся бежит в прихожую, шумно внюхивается в дверную щель. Прислушивается, то одним ухом, то другим, затаивая дыхание. Возвращается обратно на кухню, и в ее взгляде я читаю недоумение:
- «Где мама? Нету мамы!»
 Она снова усаживается напротив плиты, выпластав свой длинный язык, с которого падают на пол капельки слюны.
У меня последние кулинарные штрихи и я ставлю на обеденный стол широкую тарелку. Над рыбой поднимается легкий парок. Добавляю пару-тройку веточек петрушки и ужин готов.
Слышу, как в телевизоре комментатор объявляет о начале футбольного матча между Францией и Мексикой.
- Фу! Успел! - говорю Бусе. - Пошли, Бусяша, смотреть футбол.
Удобно устраиваюсь на диване. Буся пытается всунуть мне в руки свою игрушку, предлагая поиграть. Говорю ей строго:
- Так, Буся, мне не мешать, я смотрю футбол!
Она не оставляя надежды на игру, кладет свою пожеванную игрушку к моим ногам. Повторяю еще строже:
- Буся, я смотрю футбол!
Буся тяжело вздыхает и ложится на ковер рядом. В ее глазах можно прочесть: «Ну вот, то у тебя рыбалка, то футбол».

Французы проигрывали безнадежно.
И кому!? Мексиканцам!
Знаменитый нападающий Франции Рибери выглядел на поле неумелым пацаненком.
Но, как известно, «Надежда умирает последней». И я надеялся. Я ждал чуда!.. Вот сейчас французы встрепенутся и пойдут вперед. Но они почему-то не шли. Мало того, что не шли - они пропустили второй гол!
Е-мае!.. Я так ждал этого матча! Я так надеялся увидеть красивую, быструю и эффектную игру любимой команды. Я был не то, что расстроен, я был раздавлен, я был растоптан мексиканской сборной, я был убит морально и физически. Я даже чувствовал боль и страдания французских болельщиков и всей Франции целиком…
«Какая боль, какая боль… Аргентина - Ямайка, пять - ноль…»
Слава Богу, на этом чемпионате есть немцы и испанцы!
До конца матча оставалось минут пятнадцать. И тут, во время одной из пауз, я обнаружил, что рядом нет Буси. Странно? И вдруг я  услышал на кухне какой-то  необычный шелест. Как будто, что-то сыплется на клеенку стола. Я убавил звук телевизора и явственно услышал аппетитное Бусино чавканье.
Боже мой! Караси!

Буся стояла передними лапами на стуле и аппетитно кушала карасей. Не жрала, а аккуратно кушала и именно карасей! Лежащего на самом верху верхогляда не было уже и в помине. У нее это так ловко получалось. Часть костей из ее пасти, как из мясорубки вываливались, и с тихим шорохом осыпались на стол. Тут же валялись. несъедобные на вкус Буси, веточки петрушки.
Буся так увлеклась, что не заметила, как я вошел на кухню. Наконец, увидев меня, она как-то смутилась, поджала уши и легонько завиляла кончиком хвоста.
На ее морде было написано: «М-м-м… вкуснотища… неописуемая! Ну что стоишь? Присоединяйся!»
Я вскликнул:
- Буся!
Она, молча, одними глазами произнесла: «Ой! Я что-то не так сделала?!
- Буся! Что это такое!?..
Она еще плотнее прижала к загривку уши: «Да, действительно, что-то я сделала не так?» Поджав хвост, Буся мягко спрыгнула со стула и шмыгнула под стол. Смачно облизывая свои усы, насторожено уставилась на меня бусинками глаз.
Я снял с ноги тапок. Буся смекнув, что к чему, ерзая, стала притискивать свою мохнатую филейную часть туловища в недоступное для тапка место. При этом в ее взгляде можно было прочесть: «Я то всего лишь маленько карасиков покушала. Не сердись, пожалуйста! А то ты такой страшный! Я боюсь! Ой, не трогай мою жопку. Ой, ой, ой… больно!»
Во мне смешались и злость, и жалость.
Злость на себя: «Выпендрился - поставил тарелку на середину стола. Красота! Красота! Нет бы убрать на плиту подальше». Жалость к Бусе: «Господи, собака- то тут причем? Действительно, наверное, вкусно?»
Жалость пересиливала злость, но нужно было держать марку, и я продолжил процесс воспитания:
- А ну марш на место! Хулиганье!..
Буся с опаской выбралась из-под стола и потрусила на свой коврик.
Мое шикарное блюдо, превратившееся в собачье пиршество, выглядело печально. На тарелке остались два карася с надкушенными боками и пара гольянчиков из прилова.
- Это что за разбойник такой? Сколько раз тебе говорено: «Нельзя на столе ничего трогать!» - Я, продолжая свой воспитательный монолог, старался придать голосу стали и строгости.
Буся положив морду между лап, жалостливо исподлобья смотрела на меня. Я присел рядом на корточки и увидел, как мелко подрагивает ее тело.
Вдруг, подумалось: «А ведь у нее нет никого, кто бы мог ее защитить. Я для нее и Бог и дьявол! И добро и зло! Она же не может сама постоять за себя». Мое сознание всецело захватила жалость. Мне так захотелось ее пожалеть, прижать к себе, погладить и успокоить. «А как же воспитание?»
- Вот, придет мама, я ей все расскажу. Какая  хулиганка с нами живет. И чего она вытворяет. - Я старался говорить спокойно, но строго. - А пока ты наказана. С места ни лапой! - Я погрозил Бусе пальцем и пошел досматривать футбол.
Буся было дернулась за мной, но я еще строже добавил:
- Место!..
 
От концовки матча, так бездарно и безнадежно проигранного французами, меня оторвал дверной звонок.
Буся рванулась в прихожую. Она знала - это мама. Поскакать вокруг нее, показать хозяйке свою беззаветность, любовь и преданность - святое.
- Место! - В моем голосе прозвучали стальные нотки. - Вот мама сейчас с тобой разберется!
Буся понурив голову, поплелась на коврик.
- Ой, как вкусно пахнет!
- Ага! Только запах и остался. - Смущено ответил я.
- Что случилось? - В голосе жены послышалась тревога.
- А это ты у Буси спроси.
- Буся! Ну-ка иди сюда! Рассказывай, что случилось?
Буся, с опаской поглядывая на меня, подошла к жене и села. Необычная Бусина примерность меня поразила. Оказывается, наша собака умеет быть послушной и понимающей.
- Что случилось? - Повторила Татьяна и перевела взгляд на меня.
- Буся наш ужин сожрала!
- Как?
- Как-как! Молча. Пока я футбол смотрел.
- Ну вы даете! Что - неужели все съела?
- Тебе маленько оставила. Да, ты сама посмотри.
Жена  разочаровано осмотрела остатки Бусиного пиршества.
- Да-а-?… - протяжно и вопросительно произнесла Татьяна и укоризненно посмотрела на меня, - А ты куда смотрел?
- Так я это… телевизор… французы - черт бы их побрал!
- А на плиту… подальше убрать?
- Ты мне еще про солому расскажи. - Я перешел в защиту. - Вон с кого спрашивай! - Я кивнул на Бусю, которая сидела тут же, шевеля ушами, вслушиваясь в наш диалог.
- А что с нее спросишь? Морда хоть и виноватая, но довольная. Буся, как тебе не стыдно. Взять и вот так просто скушать маминых карасей. Ай-я-я!... Нехорошая Буся! Плохая Буся. Буся- хулиган! - Таня погрозила ей пальцем. - Ну вот этих то, надкусанных, наверное, нужно ей отдать? Вот мне парочка гольянчиков осталась.
- Ну отдай.
Караси переместились в Бусину чашку и тут же были ей прикончены. Остались только ребрышки, которые чудным образом вываливались из ее пасти. Расправившись с остатками своего пира, Буся села у стола и вопросительно посмотрела на хозяйку: «А там больше ничего не осталось? Вкусненького?»
- Ну ты и наглющая, Бусище! - И обращаясь ко мне, спросила. - Ты ее хоть как то наказал?
- Тапком пару раз по заднице получила. Да жалко, она и так испугалась. Наш же ребенок - наше воспитание…
- Да уж…
Буся переместилась поближе, положила морду на стол и посмотрела на хозяйку. В ее немигающем взгляде было столько обожания, вины и смирения, что Татьяна не выдержала:
- Господи, чучелко ты мое, - и погладила ее по голове, потом взглянула на меня, смутилась и уже строже добавила, постукивая Бусю пальцем по носу:
- Нельзя так делать, Буся! На столе трогать ничего нельзя!
Буся покорно терпела эти постукивания, жала уши и щурила глаза, выражая хозяйке беззаветную преданность и любовь.

Вот так теперь французы ассоциируются у нас с карасями и наоборот, а вместе взятые с  проказами и шалостями нашего мохнатого ребенка по имени Буся.

Александр Быков, февраль 2012, Находка