Глава 32

       
           Глава 32

               Ольховские поженились после двух лет знакомства, когда выяснилось, что Маргарита ждёт ребёнка. Они уже знали, что никогда не расстанутся, а беременность заставила поторопиться с регистрацией брака. Секса в Советской Союзе может и не было, а любовь была. И не всегда молодым людям хватало терпения выдержать два месяца, отведенные законом для раздумий перед регистрацией брака. Встречались, дружили, общались, присматривались друг к другу. Вначале была любовь. Или не была любовь. Чаще всего расставались, не доводя дело до постели. С приходом в наш мир либеральных ценностей, возвышенное чувство подменили понятием секса. Любовь и секс далеко не одно и то же. Ушла духовная составляющая, скрепляющая влюблённую пару. Теперь школьницы-малолетки считают девственность чем-то неприличным и спешат поскорее от неё избавиться: не успев понять, что ломают не замшелые нравственные устои, ломают целостность своей неокрепшей души. Взломщики такие же неопытные и глупые, потому часто ведут себя нагло и жестоко. Необдуманные поступки преследуют всю оставшуюся жизнь в виде ранней старости, бесплодия или, что самое страшное, неизлечимых заболеваний у детей. Когда играют гормоны думать особенно некогда, а старшие не одёргивают молодежь. Теперь, видите ли, нельзя ограничивать свободу другого. Даже если это твой сын или твоя дочь. Насаждается идиотская формула сексуальной свободы, а если подумать – сексуального рабства. Что-то подленькое и мерзкое взращивается на полях либерализма и демократии.


          Романтической истории из первой любви Женьки Ольховского не вышло. Сын влюбился в однокурсницу, и отчаянно пытался удержать внимание Динки. Во всём стремился быть первым – в учебе, в спорте. Но этого оказалось слишком мало. Девушка была наделена красотой снежной королевы, и принимала ухаживания несчастного Женьки, как должное. Когда сын привел её домой, сердце матери сжалось от нехороших предчувствий. Опытной женщине хватило одного взгляда, чтобы понять – не пара она их сыну. Маргарита сдержанно улыбнулась и сказала:

          – Здравствуйте. Проходите. Очень рада.

          – Здравствуйте – сказала девушка и обшарила глазами прихожую. – А ничего так. Сталинка!?

          – Мой дед был знаменитый архитектор. Я тебе говорил.

          Динка удовлетворённо покачала головой:
         
          – Нормально.
   
          Маргарита попыталась организовать чаепитие:

          – Пойдёмте на кухню, я торт купила.

          Динка с вызовом посмотрела на Маргариту и подумала: «Что не понравилась я вам? А я и не прикидываюсь святошей. Квартира у них! А мои предки всю жизнь в коммуналке прозябают. Нет уж, я не такая дура! Я свою красоту дорого продам. Это всё, что у меня есть. Презираете? Ещё посмотрим! Сами ешьте свой торт». А вслух сказала:

          – Нет-нет, спасибо. Мы только на минутку. Ведь на одну минутку, ты сказал?

          Расстроенный Женька метался между двух огней, он даже не успел их познакомить, всё пошло не так, но возражать Динке было нельзя:

          – Конечно, сейчас! Мам, потом.
 
          Он быстро увёл подругу к себе в комнату, а сам вернулся. Маргарита в задумчивости стояла над кухонным столом: «Хорошо, что Виталик на работе. Неприятная особа. Бедный мой мальчик. Где твои глаза?». Женька вклинился в её невесёлые размышления:

          – Мам, подкинь бедному студенту красненькую. Мы в кафешку собрались.

          – Ты же вчера получил стипендию.

          – Какая там стипендия, ну ты чего!?

          Маргарита всё понимала, сказала просто так. Взяла свою сумочку, достала портмоне и протянула сыну купюру:

          – Ладно. Держи.

          – Thank you! Sorry. Только один кусочек.
 
          Он небрежно сунул пятитысячную купюру в карман джинсов, положил на блюдечко кусок торта, и заторопился в свою комнату. Мать вылила остывший чай и стала мыть чашки.
         
          Когда молодые люди уходили, Маргарита стала свидетельницей неприятной сцены. Дина, надела сапог и, протянув ножку, капризно потребовала:

          – Женя, застегни!

          Сын выполнил. Девушка протянула вторую ногу, тогда Женька воспротивился и сказал:

          – А этот сапог ты застегнешь сама.

          – Нет. Застегнёшь ты.

          Динка видела, что Маргарина наблюдает за ними из кухни, и ей хотелось показать свою власть. Женька тоже понимал, что мать всё слышит.

          – Я сказал, застегни сама.

          Девушка недовольно фыркнула и со словами: «Ну, знаешь! Тогда оставайся дома!» – хлопнула дверью и ушла. Молнию на сапоге она застегнула уже в лифте и призадумалась: «Женька наивняк. Что он может дать. Наверняка у своей мамаши деньги клянчил. Квартира, конечно, что надо, но жить с его родителями. Нет. Не для того я в Москву ехала. Мать права!». Она вспомнила слова матери: «Красота, всё, что у тебя есть. Я тоже красивая была, по любви замуж вышла и что теперь! С милым рай и в шалаше. Присказка для идиотов. Не будь дурой!». Когда Динка вышла из парадной, то все сомнения уже были отсеяны – этот вариант не для неё.

          Женька не бросился её догонять, он хотел показать характер. Тогда никто подумать не мог, чем всё закончится. «Милые бранятся, только тешатся» – успокоила его мама. Она была рада избавиться от такой потенциальной невестки. Трудно было не заметить каким оценивающим взглядом гостья обшаривала квартиру.

          Началась зимняя сессия и ветреная Динка закрутила роман с женатым преподавателем. Маргарита видела страдания своего мальчика, она страдала вместе с ним. Сын стал угрюм и раздражителен. Мать начала волноваться и просила мужа поговорить с ним.

          Загруженный своими делами, Виталий успокаивал жену:

          – Перебесится и всё пройдёт. Не дурак же он. Другую найдёт.

          Отец долго не воспринимал всерьёз немотивированные вспышки гнева, которые теперь случались у сына по любому ничтожному поводу. Виталий считал, что главное не обращать на них внимания, не делать акцент и всё пройдёт. Родители не подумали о том, насколько тяжело их сыну встречаться с Диной в институте. При любом удобном случае Динка отпускала в его адрес ядовитые шуточки. Благородный Женька не мог ответить ей тем же, и это бесило её больше всего. К весне Женька окончательно забросил учёбу, неделями валялся на диване, положив ноутбук себе на живот, зависал в интернете.

          Ольховский сделал попытку встряхнуть его и потребовал:

          – А ну встань. Будь мужчиной, в конце концов. Не велика птица, твоя Дина, чтобы из-за неё жизнь себе ломать. Вставай!

          Женька поднялся, как-то глумливо посмотрел на отца:

          – Ну-ну. Ты сам этого хотел.

          Сказал и ушёл из дома надолго. Вернулся к вечеру следующего дня. Ольховские ужинали. Женька зашёл в кухню и не говоря ни слова сел за стол. На его гладко выбритой голове красовались наколки – череп, обвитый змеёй, а чуть ниже рунический крест. Ольховские застыли от ужаса. Мать пыталась образумить сына:

          – Что это? Это же свастика! Женя, ты с кем связался? Скинхеды те же фашисты. У тебя два прадеда погибли на войне. Разве так можно!

          Маргарита хотела взять его руку, но Женька оттолкнул её:

          – Ну погибли, а мне то что! Отстань!

          – Одумайся, сын! – строго произнёс отец.

          – Да пошли вы…

          Женька встал из-за стола, и вышел в прихожую, мать метнулась за ним следом, в попытке удержать:

          – Ты никуда не пойдешь!

          – Нет, пойду. Я обещал и меня ждут.
               
          Он оттолкнул мать и вышел. Маргарита выскочила на лестничную клетку. Ольховский остановил жену, ему всё ещё казалось, что надо дать сыну время во всём разобраться самому – ведь это же их мальчик, одумается. Не может быть, чтобы расставание с какой-то глупой девчонкой для него было важнее всего на свете. Женька не такой. Потом Виталий корил себя за то, что не удержал сына в тот злополучный вечер. Босиком бы побежал, да поздно. Бесконечно долгие трое суток закончились звонком из отделения милиции. Ольховских вызвали на опознание. Драка скинхедов с посетителями кафе «Голубой Дракон» закончилась трагедией. Несколько трупов и два десятка пострадавших.

          Непостижимо, но Динка приехала на похороны. Дорогое авто и шуба из чёрно-бурой лисицы наглядно свидетельствовали о том, что ей удалось найти своего «папика». У Ольховских не было сил, чтобы возмутиться её появлению. Девушка горько и безутешно рыдала над могилой их сына. Оставила корзину живых роз с траурной лентой, на которой значилось только одно слово – любимому.

          После похорон сына, Ольховские в полуобморочном состоянии шатались по опустевшей квартире. Поминать по православному обычаю водкой или вином не принято. Они и не поминали, выпивали иногда, чтобы заглушить страх за своего мальчика, которому сейчас очень холодно и одиноко. Спали в разных комнатах. Опустошённым до самого дна супругам уже не доставало сил даже на пару фраз. Кто-то на кладбище сказал им, надо потерпеть сорок дней, надо просто потерпеть и станет легче. Сорок дней не сорок лет, можно выдержать. Потом, говорят, души умерших возносятся на небеса. Ольховский что было сил старался рисовать в своём воображении красивую дорогу для души горячо любимого мальчика. Время шло, а легче не становилось. Маргарита не выдерживала звенящей тишины в доме и время от времени истошно выкрикивала проклятый вопрос: «Господи! За что!?». Она не могла смириться с тем, что такой горький жребий выпал именно им. В поисках успокоения супруги ездили в Оптину пустынь. Добрые старички монахи долго беседовали с безутешными родителями, но ничем не смогли унять душевного страдания. За что? За что?! Снова и снова восклицала Маргарита на грани нервного срыва. Несчастная женщина всё чаще погружалась в мир собственных воспоминаний и любила пересматривать фотографии прежних лет. Спасало то, что неподалёку от их дома располагалась старинная церковь, где по большим церковным праздникам раздавался колокольный звон. Тогда Маргарита словно пробуждалась от спячки и шла в храм, а вечерами начинала читать Псалтырь.
         
   
          Виталий Ольховский сделался высококлассным звукорежиссёром. Он довольно давно экспериментировал со звукозаписывающими устройствами, искал оригинальные спецэффекты. После смерти сына, работа стала его спасением. Ежедневная рутина превратилась в смысл жизни, слух обострился настолько, что он научился виртуозно настраивать аппаратуру, используя себя как живой камертон. Иногда результат ошеломлял даже его. Последнее время с Ольховским происходили необычные вещи. Теперь в его одержимости к экспериментам имелся скрытый смысл. Ему казалось, что, занимаясь изучением новых возможностей природы звука, он приводит процесс в гармонию, следовательно, есть возможность получить связь с чем-то доселе неизведанным. Виталию хотелось настроить свой внутренний слух на такие тонкие волны, когда он сможет услышать Женькин голос. Идея не казалась ему бредовой. Ольховский убедил себя, что такое возможно после того, как они с женой побывали в Оптиной пустыни. Ольховский поверил в то, что есть другой более тонкий мир вокруг нас, который дано видеть избранным. И всё же он оставался в трезвом уме и отдавал себе отчет, что это только его потаённое желание. Работа спасала, и это главное.
   
          Маргарита слышала, когда муж вернулся с работы. Рита всегда его ждала, хотя не выходила из своей комнаты. Вот и сейчас, как только хлопнула входная дверь, она выключила свет и легла в свою постель. Заснула быстро, чего с ней давно не случалось. И увидела странный сон. Лицо собеседника было не разглядеть. Она почему-то знала, что это был именно тот, кому, убитая горем мать ежедневно адресовала свои упрёки. Проснулась. Очередное утро, очередного дня, но это утро не показалось ей безрадостным и постылым, как было прежде. Маргарита умылась и пошла на кухню, чтобы заняться стряпнёй. Муж любит оладьи с пылу с жару, и она решила его порадовать. Ольховский проснулся от вкусного запаха стряпни, осторожно заглянул в кухню. Маргарита сняла очередную порцию оладьев и заливала тесто на раскалённую сковороду. Она кивнула мужу, и он занял свое привычное место за столом. Виталий обрадовался не столько оладьям, сколько тому, что жена, если и не оттаяла совсем, то близко подошла к тому, чтобы возродиться для продолжения жизни. Рита заглянула ему в глаза и начала свой рассказ:

          – Сегодня сон видела. Удивительный сон. Как будто я разговаривала с Богом. Я спрашивала его, где же справедливость!? За что мы понесли такое жестокое наказание? Читала, что грехи родителей падут на головы детей. Но в чём же наш грех? И тут увидела Женю. Он улыбался и махал мне рукой. Я хотела обнять его и проснулась. Не знаю, что и думать.

          – Действительно, странный сон. Какие грехи, Рита? Причём здесь невинные дети. Если бы Господь всех так наказывал, давно бы люди вымерли как мамонты. Бог любит нас.

          Маргарита была уверена, что в этом сновидении, зашифрована какая-то добрая весточка для неё. Ольховский замолчал, он боялся огорчить её случайным словом. После мучительных месяцев безвременья, жена стала оттаивать, что уже хорошо. А сон? Что сон!? Она заговорила и это главное.

          Звонок в дверь был нерешительным и коротким. Супруги переглянулись, они никого не ждали. В глазах Маргариты снова мелькнула тревога:

          – Кто это в такую рань?

          – Не волнуйся. Я открою.

          Ольховский открыл дверь, там стояла девушка с младенцем на руках. Маргарита вышла из кухни, подошла ближе и в ту же минуту ей стало плохо. Она ухватилась за дверной косяк, губы её побелели, и женщина едва успела прошептать:

          – Виталий!

          Ольховский кинулся к ней и подхватил обмякшее тело жены. Маргарита пришла в себя уже в комнате на диване, Бедная женщина узнала Дину и при виде ребёнка её пронзила догадка, изболевшее сердце матери не выдержало. Вот она разгадка сновиденья. Виталий ещё ни о чём не успел подумать. Он хлопотал вокруг жены, принёс ей лекарство. Когда Маргарите стало лучше, Динка стала рассказывать о себе. Роман с женатым преподавателем был скоротечным. Динка нашла себе немолодого, но богатенького покровителя, и вскоре поняла, что уже беременна. Молодая мама выложила Ольховским всё как есть:

          – Я точно знаю, что это Женин ребёнок. Залететь от препода я никак не могла. Он был очень осторожен, и мы всегда предохранялись. Хотела сделать аборт, но узнала о гибели Женьки и передумала. Я тогда уже с Шатовым жила. Убедить его в отцовстве было несложно. Шатов был намного старше меня, догадался, что отец не он, но строить из этого трагедию не стал. Молодая жена с младенцем – это же так мило. Ему нравилось играть роль заботливого отца. Он вёл очень рискованный бизнес и недавно его устранили конкуренты. Теперь не знаю, что мне делать. Братки меня из дома выперли. Хорошо, что Шатов на моё имя успел счёт открыть. Одной на первое время хватит, но с ребёнком, кому я нужна.

          Ольховские слушали рассказ Динки и время от времени переглядывались между собой, каждый боялся, что кто-то из них может не выдержать откровений содержанки и возмутиться. При других обстоятельствах так бы и случилось, но глядя на внука, думать и говорить о чём-то плохом они не могли. Разбираться в хитросплетениях судьбы этой странной особы им совсем не хотелось. Ольховские догадывались зачем она пожаловала к ним. Догадались и боялся, что взбалмошная Динка может передумать.

          Когда Шатова застрелили, Динка искренне горевала, обустроенный быт, которым она даже не успела насладиться, рухнул. С младенцем на руках устраивать заново личное счастье невозможно. Первое, что пришло в голову отдать маленького сына Ольховским. А дальше придумает что-нибудь. Для конкурсов красоты она уже не годится, попробует открыть своё модельное агентство. Эта идея ей понравилась. Динка разделась и придирчиво изучила своё отражение в зеркале, капризно топнула ножкой: «Как быстро проходит молодость. Это несправедливо! Надо срочно что-то делать! Так спокойно. Спокойно. Главное умело провести пиар-компанию, чаще мелькать на ТВ. О тебе заговорят, и обязательно кто-нибудь клюнет». Наметив новый план действий, Дина поехала к Ольховским. В своих расчётах она не ошиблась, при виде внука Женькины родители растаяли. Простодушно полагая, что в её поведении нет ничего предосудительного, содержанка выложила всё как на духу. Сейчас каждый живёт только для себя:

          – Я не собираюсь становиться звездой подиума, только и прозябать в нищете не хочу. Кое какие связи у меня есть, начну бизнес. К тому же надо думать и о ребёнке. У вашего внука должно быть всё самое лучшее. Поэтому мне нужна ваша помощь, я хочу оставить вам Женьку. На время, разумеется.

          Ольховским хватило терпения выслушать исповедь содержанки до конца. Желание Дины продать себя как можно дороже отталкивало, она не вызывала сочувствия, по-видимому, сочувствие ей не требовалось. У Динки не осталось сомнений, что всё у неё получится.

          Малыш беззаботно улыбался и с любопытством разглядывал незнакомые лица. Ольховский взял внука на руки и сказал: «Ну вот мы и встретились, Женечка!». И передал малыша Маргарите. Женщина дрожащими руками взяла его, прижала к себе и расплакалась. Жизнь для Ольховских обрела новый смысл.