Майкл Муркок - Переход в Камбоджу

Переход в Камбоджу
История третьей мировой войны

Майкл Муркок

С уважением к Исааку Бабелю, 1894-1940

1

Я подошел и Савицкий, командир 6-го дивизиона, поднялся навстречу. Как обычно я был впечатлен его исполинским, совершенным телом. Но он, казалось, не осознавал ни своей силы, ни своего изящества. Я едва не отдал ему честь, хотя не был обязан делать это. Он протянул мне руку в перчатке, и я вложил в нее бумаги.

- Это последние донесения, которые мы приняли, - сказал я.

Свободный рукав его казацкой черкесски задрался и открыл закаленное в боях предплечье, загорелое и блестящее. Я сравнил его кожу со своей. Прослужив в 6-м пять месяцев, я все еще был бледный, а руки по-прежнему были руками интеллигента. Вечерний свет падал через листву джунглей, несколько попугаев выкрикивали последние пожелания доброй ночи. Москиты скапливались в тенях, кружась в плотно-сплетенном клубке, как испуганная толпа. Джунгли пахли гнилью. Где-то на гармошке заиграл грустную мелодию Яковлев.

Вьетнамский шпион, которого мы схватили, хладнокровно заговорил с другой стороны лагерного стола Савицкого.

- Мне бы хотелось убраться прочь отсюда до наступления темноты. Вы сдержите ваше слово, сэр, если я расскажу вам, что знаю?

Савицкий оглянулся, я же в первый раз увидел пленника (хотя о его присутствии, конечно, было хорошо известно в лагере). Его запястья и лодыжки были приколоты к земле штыками, но в остальном он был невредим.

Савицкий вздохнул и продолжил изучать документы, которые я принес ему. Наше радио было сейчас бесполезно.

- Он, кажется, подтверждает то, о чем говорится в бумагах, - он выудил второй лист. - Ночная атака.

Храм на другой стороне расчищенного участка местности ожил внутри. Бледный свет заструился по зеленоватой, полуразрушенной каменной кладке. Некоторые из наших людей, должно быть, разожгли там огонь. Я услышал стоны удовольствия, а также звуки протеста от женщин, которые пришли со шпионом. Одна начала громко издавать тот особенный, возмущенный, высокий полувой, который все они используют, когда пытаются уговорить нас. На мгновение Савицкого и меня связало чувство отвращения. Мне это польстило. Савицкий сделал беспокойное движение, будто в замешательстве. Он повернул свое красивое лицо и глянул мрачно вниз на крестьянина.

- Это имеет для тебя значение? Ты потерял много крови.

- Не думаю, что я умираю.

Савицкий кивнул. Он был расчетливый во всем, даже в зверствах. Он уже был готов разорвать человека на части лошадьми, когда понял, что утомит двух итак чересчур уставших животных. Он поднял свою фуражку с лагерного стола и задумчиво надел ее на голову. Когда направление ветра сменилось на противоположное, из покинутых хижин донесся запах наших лошадей. Я натянул свою одолженную бурку на себя. Я был единственным в нашем подразделении, кто беспокоился о ее ношении, так как ощущал холод сразу же, как заходило солнце.

- Покажешь мне на карте, где они намереваются устроить нам засаду?

- Да, - ответил крестьянин. - После ты сможешь послать человека пошпионить за их лагерем. Он подтвердит то, что я говорю.

Я стоял в стороне, пока эти два профессионала вели свое дело. Савицкий перешагнул через шпиона и очень быстро, как человек, ощипывающий курицу, вытащил штыки и бросил их на землю. С некоторой добротой он помог крестьянину встать на ноги и усадил его на кожаный походный стул, который он возил с собой во время нашего долгого конного перехода из Дананга, где мы высадились с военного корабля, привезшего нас из Владивостока. 

- Я достану какие-нибудь тряпки, чтобы остановить его кровотечения, - произнес я.

- Хорошая идея, - одобрил Савицкий, - Нам не надо, чтобы эта дрянь оказалась на картах. В любом случае, если ты присоединишься, будет лучше.

Будучи офицером-посредником, моей обязанностью было знать, что в данный момент происходит. Вот почему я имею возможность рассказать эту историю. Я целиком склонялся вернуться в помещение, где расквартировался. Здесь два несчастных старца съеживались и пели всякий раз при виде меня, входящего или выходящего, и здесь же, по крайней мере, у меня был небольшой заслон от случайных повседневных ужасов похода. Хотя эти кавалеристы были неграмотными и недалекими, но они обладали отменными врожденными способностями и могли сразу сказать, проявляю ли я какие-либо признаки страха. Я подумал, что это, вероятно, из-за того, что все они научились скрывать свои собственные страхи таким же образом. Тем не менее, они привыкли к отваге, и я тоже жаждал проявить ее. Я уже выезжал на более чем дюжину стычек, помогая им отбрасывать камбоджийцев назад в собственную страну. Каждый раз я видел, как людей и лошадей разносило на клочки, разрывало на части, как они заживо горели. Я уже дошел до того, что стал жить на запахе крови и пороха, словно он был заменителем воздуха и пищи. Я отождествлял его с запахом самой Жизни, но мне еще не удалось достичь этого необычно апатичного ощущения внутреннего спокойствия, которое в большей или меньшей степени проявляли все мои товарищи. Только в движении они, казалось, становились одержимыми в какой-то мере внешним миром, хотя по-прежнему работали с результативной жестокостью, убивая настолько быстро, насколько это было возможно, копьем, саблей, выстрелом из карабина, а также из жуткой гуманности всегда добивая раненного человека, своего или вражеского, пулей в голову или перерезая горло. Я был доволен тем, что эти мои исторические враги, были теперь союзниками, поскольку я не смог бы оказать им сопротивление, если бы они восстали против меня.

Я перевязал тонкие запястья и лодыжки крестьянина. Он был похож на ребенка. Он сказал:

- Я знал, что артерии не перерезаны.

Я кивнул ему.

- Вы политический офицер, не так ли? - спросил он почти сочувствующе.

- Посредник-переводчик, - ответил я.

Он был удовлетворен моим ответом, будто я подтвердил его мнение. Он добавил:

- Полагаю, это кожаная куртка, почти униформа.

Я улыбнулся:

- Думаете, знак классового различия?

Его глаза внезапно наполнились болью, он зашатался, но оправился, чтобы закончить то, что он, очевидно, планировал сказать:

- Вы, русские, буржуа по природе. Это не ваш недостаток. Это ваша особенность.

Савицкий был слишком уставший, чтобы отреагировать на это больше, чем слабой улыбкой. Я почувствовал, что он согласился с крестьянином, и что эти двое отвергали меня, чувствовали презрение ко мне. Я ощутил злость. Завязывая последний лоскут на его левом запястьи, я заставил шпиона вздрогнуть. Довольный, что моя униженная честь была отомщена, я бросил взгляд на карту.

- Вот мы, - сказал я. Мы были у самой границы Камбоджи. Маленькая речка, легко переходимая вброд, образовывала ее. Мы услышали о ней как раз перед тем, как вошли в эту деревню. Разведчики подтвердили, что река лежит не более чем в полуверсте на запад. Ручей на дальней стороне деревни за храмом был ее притоком.

- Вы даете свое слово, что не убьете меня, - спросил вьетнамец.

- Да, - сказал Савицкий. Он не шутил. Как все мы. Прошла уже целая вечность с тех пор, как мы стали общаться друг с другом недвусмысленно, прямо, не считая традиционных шуток, которые были просто частью общего гомона эскадрона. Он не лгал, исключая те случаи, когда это было абсолютно необходимо. Его угрозы были такими же безоговорочными, как и обещания.

- Они здесь, - шпион показал на город. Он начал дрожать. Он был одет только в рваные шорты. - И некоторые из них здесь, потому что думают, что вы, может быть, предпочтете воспользоваться мостом, а не бродом.

- А силы для ночного нападения?

- Базируются здесь, - он ткнул на нашу сторону реки.

Савицкий крикнул:

- Павличенко.

Из личной палатки командира дивизиона появился молодой Павличенко, без фуражки, с взъерошенными светлыми волосами и с видом сдерживаемого недовольства:

- Товарищ?

- Получи лошадь и скачи с этим человеком по той дороге, по которой мы пришли сегодня, в течение получаса. Скачи как можно быстрее, затем оставь его там и возвращайся в лагерь.

Павличенко побежал к хижинам, которые стали конюшнями. Савицкий поверил шпиону и не беспокоился о проверке его информации.

- Мы не можем атаковать их, - прошептал он. - Мы будем должны подождать, пока они сами не придут к нам. Так лучше.

Клапан входа в палатку Савицкого был теперь открыт. Я бросил взгляд внутрь и к своему удивлению увидел евразийскую девочку лет четырнадцати. Ее ноги были в ведре с водой. Она улыбалась мне. Я отвернулся.

Савицкий сказал:

- Он моет ее для меня. Павличенко - эксперт.

- Моя жена и дочери? - спросил шпион.

- Они должны остаться. Что я могу сделать? - Савицкий пожал плечами, указав на храм. - Вам следовало заговорить раньше.

Вьетнамец смирился с этим и, когда Павличенко вернулся вместе с лошадью бегом, словно горя желанием расправиться с поставленной задачей как можно быстрее. Шпион позволил юному казаку поднять и посадить себя в седло.

- Возьми ружье, - сказал Савицкий Павличенко. - Мы ожидаем нападения.

Павличенко кинулся к своей маленькой палатке рядом с палаткой Савицкого. Конь, натренированный также тщательно, как и люди, которые ездили на нем, стоял напряженно, но тихо под нервирующей его ношей. Шпион вцепился в луку седла, в гриву, его босые ступни согнулись под углом, по отношению к шее животного. Он пристально вглядывался перед собой в темноту. Его жена и дочь уже прекратили свои страшные вопли, но я решил, что возможно слышу редкое женское похрипывание из храма. Свет стал оживленнее. Его другая дочь, продолжая стоять ногами в ведре, крепко обняла руками свою грудь и посмотрела без злобы любопытствующими глазами сначала на своего отца, затем на командира дивизиона и, в конце концов, на меня. Савицкий сказал:

- Ты - знаток. Она не знает русского. Скажи ей, что ее отец будет в безопасности. Она сможет присоединиться к нему завтра.

- Скорее всего, я не смогу сделать это на вьетнамском языке.

- Тогда используй английский или французский.

Он начал убирать карты и позвал Крещенко, который отвечал за охрану.

Я вошел в палатку и был шокирован ее слабой улыбкой. От нее шел особенный запах, похожий на смесь ароматов старого чая и приготовленного риса. Я знал, что мой вьетнамский слишком ограничен, поэтому я спросил ее, говорит ли она по-французски. Она была из «неправильного поколения».

- Американский, - сказала она мне.

Я передал сообщение Савицкого. Она сказала:

- Значит, я цена свободы старого ублюдка.

- Совсем нет, - уверил я ее. - Он рассказал нам то, что мы хотели. Вам просто не повезло в том, что он использовал вас троих в качестве прикрытия.

Она рассмеялась:

- Чушь! Это я заставила его сделать это. Вместе с сестрой Тао. Ее бой-френд работает на камбоджийцев.

Девочка добавила:

- Кажется, в настоящее время они побеждают.

Савицкий вошел в палатку и застегнул ее снизу вверх. Он сделал это одним изящным движением. Несмотря на то, что был крайне уставший, он двигался с непреднамеренной грацией акробата. Комдив зажег гадко пахнущую папиросу и сел тяжело на лагерную койку рядом с девочкой.

- Она говорит по-английски, - сказал я. - Она полукровка. Видите.

Он расстегнул ворот:

- Товарищ, не мог бы ты спросить ее, чистая ли она?

- Сомневаюсь в этом, - ответил я и повторил то, что она сказала мне.

Он кивнул:

- Ну, тогда спроси ее, будет ли она хорошей девочкой и воспользуется ртом. Я просто хочу поладить. Полагаю, она тоже.

Я передал слова комдива.

- Я откушу ему член, если получу такую возможность, - ответила девочка.

Снаружи в ночи раздался звук копыт удаляющейся лошади. Я объяснил, что она сказала.

- Сомневаюсь в этом, товарищ, - сказал Савицкий, - Если ты сделаешь одолжение, подержав голову барышни.

Он начал расстегивать ремень на брюках, затем приподнял искусно расшитую сорочку.

Ноги девочки задергались, она опрокинула ведро. Одетый в кожаную куртку, в бурке, с помощью моего автоматического пистолета у ее правого уха я удерживал девочку до тех пор, пока Савицкий не закончил с ней. Он начал снимать ботинки.

- Сам не хочешь ее?

Я отрицательно покачал головой и сопроводил девочку из палатки. Она шла легко узнаваемой окостеневшей походкой женщины, которую недавно изнасиловали. Я спросил, голодна ли она. Она сказала да. Я взял ее с собой в помещение, где расквартировался. Парочка стариков нашла еще немного риса, и я смотрел, как она его ест.

Позже этой ночью оттуда, где она лежала у меня в ногах, девочка бросилась на меня. Я решил, что она нападает, и выстрелил ей в живот. Зная, что подумают обо мне мои товарищи, если я попытаюсь оставить ее живой (это было бы делом нескольких часов), я выстрелил ей в голову, чтобы освободить ее от страдания. К счастью, эти выстрелы разбудили лагерь, и когда кхмерские солдаты атаковали нас немного позже, мы были готовы и убили огромное количество прежде, чем их остатки убежали назад в джунгли. Большинство этих солдат были моложе, чем девочка.

Утром, чтобы избежать трудностей, оставшиеся женщины были прогнаны из лагеря в том же направлении, что и глава семейства. Парочка стариков исчезла, и я предположил, что они либо уже не вернутся, либо по возвращении похоронят девочку. Поэтому я оставил ее там, где застрелил. Серебряное кольцо, которое она носила, компенсировало бы им их беспокойство. В деревне осталось совсем мало пищи, и то, что было, мы или съели на завтрак, или запаковали в наши седельные сумки. Затем, сев на лошадей, мы последовали за почти сверхъестественно красивым Савицким назад в джунгли, направляясь к реке.

2

Когда наш разведчик не вернулся после того, как мы услышали длинную пулеметную очередь, мы поняли, что он, по крайней мере, обнаружил вражескую засаду, и что шпион не лгал нам, поэтому решили пересечь реку в менее подходящем месте, где при удаче враг не ждал бы нас.

Река была быстрой, но не обладала силой русских рек, и Павличенко был послан на тот берег с веревкой, которую он привязал к стволу дерева. После этого мы вошли в воду и начали переплывать на лошадях. Тот, кто потерял брезентовые чехлы для карабинов, держал их высоко над водой, схватив веревку другой рукой и управляя животным с помощью ног и поводьев, которые были зажаты в зубах. Я был приблизительно в середине: полдивизиона за мной, полдивизиона впереди, собирающиеся на берегу, когда камбоджийские самолеты заметили нас и начали пике для атаки. Машины были в плохом состоянии, взяты взаймы у полудюжины стран, а их оружие, прицельное оборудование и, полагаю, пилоты были еще хуже. Тем не менее, они убили семерых из нас, пока мы отпускали веревки, выскальзывали из седел и плыли рядом с лошадьми, направляясь к далекому берегу, в это время как те, кто еще оставался на берегу сзади нас, искали укрытия, где могли. Пара тачанок была развернута в направлении атакующих самолетов, но от них было мало пользы. Против нас был использован специфичный набор оружия - трассеры, пара ракет, несколько канистр с напалмом, которые стукались о воду и тонули (только одна открылась и загорелась, но смесь была быстро унесена течением), а затем они полетели назад на базу где-то во внутренних районах Камбоджи, что указало на их совсем малый запас оставшегося обычного вооружения. По правде, на данный момент так было с большинством участников войны, вот почему наша кавалерия показывала такую эффективность. Они выиграли некоторое время для своих наземных войск, которые наступали теперь.

В кажущейся тишине, поскольку все выстрелы заглушались быстрым течением реки, мы переплыли на вражеский берег и заняли оборону, используя тачанки, вытянутые за веревки вслед за нами. Камбоджийцы ударили с двух сторон, двигаясь со своих первоначальных позиций для засады, но мы смогли эффективно ответить на их огонь, используя вдобавок противотанковое оружие и мортиры, которые до этого времени были склонны рассматривать как бесполезный груз. Они пользовались стрелами, духовыми трубками с дротиками, автоматическими ружьями, пистолетами и огнеметом, который проработал только несколько секунд и не причинил нам вреда. Казаки не были рады этим приемам ведения войны, и как только наступило затишье, мы взобрались в седла, упаковав имущество в телеги, и с вытянутыми саблями с воем кинулись на кхмеров-сталинистов (так нас проинструктировали называть их). Рассеяв и оставив их за собой беспомощными, впереди мы обнаружили что-то вроде бетонной дороги, по которой понеслись галопом. Через некоторое время мы замедлились, перейдя на рысь, а затем на шаг. Дорожное покрытие было в выбоинах и лишь немного менее опасное, чем земля в джунглях, которые теперь были позади нас и, как оказалось, были экраном, скрывающим опустошение вокруг. Ландшафт был практически плоским, будто он был разбомблен начисто до самых краев, виднелись несколько разрушенных зданий,  случайное почерневшее дерево, был заметен пепел, дрейфующий вдоль дороги и иногда поднимающийся до уровня лошадиных колен. Он шевелился от легкого ветерка. Мы прежде были свидетелями сцен, подобных этой, но никогда в таком масштабе. Почти полное отсутствие цветов вокруг подчеркивалось несменяемо ярким, синим небом над головой. Солнце стало очень жарким.

Как-то мы увидели пару танков на горизонте, но они не бросились на нас. Мы продолжали движение до начала полудня, когда подошли к руинам какой-то современной военной базы, где разбили лагерь, укрывшись за ее стенами. Пепел попадал в нашу пищу, поэтому мы пили воду больше, чем было целесообразно. К этому времени всех нас покрыл серый налет.

- Мы похожи на трупы, - сказал Савицкий. Он напоминал тот тип статуй героев, которые обычно были почти на каждой площади в Советском Союзе. - Где в этом месте мы что-нибудь найдем поесть?

- Это похоже на конец света, - сказал я.

- Ты пробовал включить рацию еще раз?

Я помотал головой:

- Дело того не стоит. Напалм разъедает провода быстрее, чем нас.

Он принял мои слова и с помощью ногтя начал вычищать внутреннюю часть оправы очков, которые, как и большинство нас, носил в качестве защиты от солнца, дождя и пыли.

- Я бы не отказался от приказов.

- Нас проинструктировали продвигаться внутрь вражеской территории. Это то, что мы делаем сейчас.

- Нам сказали, что там мы соединимся с конными подразделениями американцев и австралийцев. Эти идиоты не умеют ездить верхом. Я не знаю, почему они когда-то решили взобраться на лошадь. Ковбои!

Я не видел смысла в повторении этого уже избитого довода. Тем не менее, это была правда, западные кавалерийские дивизионы показали, что им трудно соответствовать нашей действенной жестокости. Кроме того, я был удивлен, когда нас на короткое время соединили с парой монгольских эскадронов. Монгольские всадники не воевали десятилетиями и стали посмешищем по сравнению с их историческими врагами - казаками. Савицкий верил в то, что мы были последними великими наездниками. На самом деле, он не имел в виду меня, так как я был очень плохим ездоком и как-никак не был казаком. Он думал, что это была наша судьба - пережить войну и зародить новую, более храбрую культуру, "свободную от влияния женщин и евреев". Он вспоминал великое время Запорожской Сечи, в которой женщины были под запретом. Даже внутри нашего дивизиона его рассматривали своего рода консерватором. И продолжали восхищаться больше им, чем его мнением.

Когда люди напоили лошадей и вернули баллоны с водой на телеги, Савицкий и я разложили карту на куске бетона и определили нашу позицию с помощью компаса и секстанта (вокруг не было никаких знаков или ориентиров).

- Интересно, что случилось с Ангкором? - спросил я. Там мы были должны встретиться с другими подразделениями, включая канадцев, к которым, после месяцев похода, я должен был присоединиться (позже я узнаю, что они были в нашем тылу все время).

- Думаешь, с ним то же, что и с этим? - жестом указал Савицкий. Его благородные глаза начали хмуриться. - Я полагаю, товарищ, ты хотел сказать, стоил ли нашего времени поход в Ангкор?

- У нас есть приказ, - ответил я. - У нас нет выбора. Нас ждут.

Савицкий выдохнул пыль изо рта и почесал свою голову:

- Осталось примерно половина дивизиона. Мы были бы не против подкрепления. Заметь, я рад, что мы, наконец, смогли увидеть небо.

Все мы чувствовали клаустрофобию в джунглях.

- Как бы то ни было, что такое этот Ангкор? Их столица? - спросил он меня.

- Вероятно, их Сталинград.

Савицкий понял:

- О, он имеет значение для их боевого духа. Стратегически важен?

- Мне не было сказано о его стратегическом значении.

Савицкий, как обычно, выдержал дипломатическую паузу, показав, что он не верит мне и полагает, что меня проинструктировали о соблюдении секретности.

- Будет лучше, если мы поторопимся, - сказал он. - У нас еще длинный путь, не так ли?

После того, как мы взобрались на лошадей, Савицкий и я скакали бок о бок некоторое время по остаткам бетонной дороги. Мы находились немного впереди длинной колонны из всадников, телег с вещами и тачанок, как у Махно, и были легкой мишенью для любого самолета, хотя Савицкий и его люди из-за отсутствия прикрытия обычно игнорировали опасность. Я научился не показывать свою нервозность, но в тот момент я не был уверен, что хорошо скрывал ее.

- Мы единственная живая сила в Камбоджи, - сказал командир дивизиона с блаженной улыбкой. - Все остальные мертвы. Как же эти желтые ублюдки должны ненавидеть друг друга, - он был впечатлен, возможно, даже изумлен.

- Кто так говорит? - отважился спросить я. - Нам не известно, кто еще сражается. Нет теперь народа, который не воюет.

- И нет народа, который не был бы на последнем издыхании. Даже Швейцария, - надменно фыркнул Савицкий.

Я стал уверенным, что он тихо сходит с ума.

3

Мы натолкнулись на бронеавтомобиль, попавший в яму прямо у дороги. Один из наших разведчиков услышал стоны команды. Когда Савицкий и я подскакали, разведчик держал кхмеров в униформе под прицелом своего карабина, они были достаточно далеко, чтобы причинить нам какой-либо вред.

- Что с ними такое? - спросил разведчика Савицкий.

Разведчик не знал.

- Болезнь или голод, - сказал он. - Они не ранены.

Мы слезли с лошадей и спустились в воронку. Машина не была повреждена. Она, казалось, спокойно съехала в пыль и завязла. Я скользнул на сиденье водителя и попытался завести двигатель, но он не реагировал. Савицкий ударил ногой в пах одного из корчащихся кхмеров, но человек, казалось, почти не почувствовал боли. Он стискивал сам себя, будто находился в состоянии какого-то ритуала.

- Солдаты, солдаты, - говорил Савицкий снова и снова. Это было одно из немногих вьетнамских слов, которые он знал. Он указывал в разных направлениях, глядя с отвращением на измученных людей. - Лучше, ты спроси их, - сказал он мне.

Они поняли мой английский, но отказались говорить на нем. Я попробовал французский:

- Что случилось с вашей машиной?

Мужчина, которого пнул Савицкий, продолжал лежать вниз лицом, его руки вытянулись к нам вдоль покрытой пеплом земли. Я почувствовал, что он хочет прикоснуться к нам, чтобы украсть нашу жизненную энергию. Я ощутил слабость, когда поставил подошву своего ботинка на его руку. Один из его товарищей сказал:

- Никакого секрета нет. У нас закончилось топливо, - он указал на бронеавтомобиль. - У нас закончилось топливо.

- Как далеко до вашей базы?

- Наша база исчезла. Топлива нет нигде.

Я поверил ему и сказал Савицкому, единственному, кто с такой готовностью принял это простое объяснение.

Как обычно, все ждали, когда я прикончу пленников. Я потянулся к кобуре, но Савицкий с редкой симпатией, остановил мое движение.

- Пойди и посмотри, что в этой жестянке, - сказал он и показал рукой. Пока я брел к продырявленному металлическому предмету, раздались три выстрела из револьвера командира дивизиона. Я удивился его милосердию. Продолжая этот небольшой фарс, я взглянул на банку, поднял ее, потряс и выбросил назад в пыль.

- Пустая, - сказал я.

Савицкий выкарабкивался из воронки к своей лошади. Когда я полез за ним, он сказал:

- Это мир Дьявола. Думаешь, нам следует отдаться в Его руки?

Я был удивлен этим необычным цинизмом.

Он взобрался в седло. Неосознанно он принял позу, часто показываемую в фильмах и на картинах, позу доблестного революционера на коне - его голова была поднята, ладонь закрывала глаза от света, когда он пристально глядел в сторону запада.

- Мы, кажется, снова добили татар, - сказал он с улыбкой, пока я неуклюже залазил на лошадь. - Ты веришь во все эти истории, товарищ?

- Я всегда считал теорию прецедента абсолютно детской.

- Как это?

Я начал объяснять, но он уже пришпорил лошадь и кричал что-то своим людям.

4

На третий день мы пересекли пустыню из пепла, и наши лошади смогли, наконец, пощипать немного травы на гребне линии низких холмов, ниже которых были расположены сверкающие, покрытые туманом рисовые поля. Савицкий, глядя в бинокль, расслабился.

- Деревня, - сказал он. - Слава богу. Мы сможем раздобыть какую-нибудь провизию.

- И немного размяться, - сказал Павличенко позади него. Смеясь, мальчик сдвинул свою фуражку на затылок и вытер грязный пот со лба. - Я съезжу вниз, товарищ?

Савицкий одобрил предложение и сказал Павличенко взять с собой еще двоих. Мы наблюдали, как казаки  поскакали вниз с холма и затем начали осторожно идти на лошадях по молодому рису. В этом месте небо имело зеленоватый оттенок, словно отражало эти поля. Все было похоже на черноморские полуденные лагуны. До нас донесся запах зелени, почти шокировав своей неизвестностью. Савицкий внимательно следил за своими людьми, которые, достигнув деревни, спешились и сняли с плеч карабины. С поводьями, закрепленными петлей к руке, они медленно вошли, сделав несколько пробных автоматных очередей по хижинам. Один из них взял в седельной сумке учебную гранату и бросил ее в ближайший дверной проем. Оттуда выбежали крестьяне, изголодавшиеся, казалось, до самой смерти. Молодые казаки проигнорировали их, ища солдат. Когда они убедились, что деревня чиста от ловушек, они помахали нам. Крестьяне начали собираться вместе в центре деревни. Очевидно, что они привыкли к таким действиям.

Пока наши люди проводили тщательный обыск, меня снова вызвали выполнять мои обязанности и допрашивать жителей. Они, как выяснилось, почти все были интеллигентами, частью старой, придуманной красными кхмерами программы переобучения (на самом деле - смертный приговор посредством принудительного труда). С ними было проще говорить, но тяжелее понимать их замысловатые ответы. В конечном счете, я сдался и, став раздраженным от ноющих просьб бедолаг, игнорировал их. Они не знали ничего полезного для нас. Да и ожидания наших людей не оправдались: в деревне были только старики. В конце концов, они увели наименее пожилых женщин и отымели их в лачуге, в которой некогда была своего рода администрация. Я поразился их энергии. Мне пришло в голову, что это было нечто, что они ждали друг от друга, и что они потеряли бы лицо, если бы не совершили изнасилований. В конце концов, после того, как мы съели то, что смогли найти, я вернулся к допросу двух стариков. По крайней мере, они были враждебны камбоджийским войскам и с радостью рассказали нам все, что смогли. Однако оказалось, что в этом районе не было никаких крупных перемещений. Случайный самолет или вертолет пролетел несколько дней назад. Он был, вероятно, из тех самолетов, которые атаковали нас на реке. Я спросил, есть ли какие-либо новости из Ангкора, но здесь не было радио, и они полагали, что мы знаем больше, чем они. Я показал на багровые холмы на другом краю долины:

- Что за ними?

Они сказали мне, что насколько им известно, там другая долина, похожая, но крупнее. Холмы выглядели крутыми и поросли лесом. Если не было бы дороги, нам было бы тяжело взобраться на них. Я вытащил карту. На ней была отмечена дорога. Я показал на нее. Один из стариков кивнул. Да, он думал, что дорога все еще была там, так как она вела, в конечном счете, в эту деревню. Он показал мне, где был путь. Он был в канавах, поскольку недавно по нему прошла тяжелая техника. Он исчезал в темных, зеленых, щебечущих джунглях. Все, что теперь для меня означали джунгли - это были москиты и определенный набор укрытий от атакующих самолетов.

Пренебрегая пиявками и насекомыми, большая часть дивизиона воспользовались случаем искупаться в ручье, который питал рисовые поля. Я не смог заставить себя раздеться в компании этих здоровых мужчин. Я решил оставаться немытым, пока не представиться возможность некоего уединения.

- Я хочу, чтобы люди отдохнули, - сказал Савицкий. - У тебя нет каких-либо возражений по поводу разбивки лагеря здесь на ночь?

- Хорошая идея, - ответил я. Я подыскал хижину, прогнал ее жителей и почти сразу уснул.

Утром я был разбужен бойцом, который принес мне металлическую кружку, наполненную самым изысканно пахнущим чаем. Я был поражен и взял ее с некоторым изумлением.

- Этого здесь полно, - сказал он. - Это все, чем они запаслись!

Я хлебнул чая. Я все еще был в своей униформе, бурка была расстелена подо мной на земле, а кожаная куртка сложена - я использовал ее как подушку. Хижина была полностью пустая, хотя я привык видеть какие-нибудь личные вещи. Мне стало интересно, спрятали ли они свой хлам, когда увидели, что мы идем. Затем я вспомнил, что они были городскими и оказались здесь насильно. Возможно теперь, я подумал, война минует их, и они ненадолго познают мир, даже счастье. Я чесал свое ухо и тянулся, когда вошел мрачно выглядящий Савицкий.

- Мы обнаружили чертово кладбище, - сказал он. - Сотни тел в яме. Думаю, они, должно быть, были местными жителями. И одного или двух солдат. По крайней мере, эти были в униформе.

- Вы хотите, чтобы я спросил, кто они?

- Нет! Я только хочу убраться отсюда. Одному богу известно, что они делают друг с другом. Они - мерзкий народ. Целиком раболепствующие и убивающие втихаря. Они никчемные.

- И еще у них нет солдат, - сказал я. - Настоящих. Они были жертвами бандитов столетиями. Бандиты - почти единственный вид бойцов, который они когда-либо знали. Поэтому те, которые хотят быть солдатами, подражают бандитам. А те, которые не хотят быть солдатами, ведут себя с теми, которые хотят, так, как они всегда вели себя с бандитами. Они мирятся с этим до тех пор, пока не получат возможность поменяться ролями.

Он был впечатлен. Комдив потер свежевыбритый подбородок. Сейчас он выглядел на годы моложе, хотя по-прежнему имел величественную внешность бога.

- Воры, ты имеешь в виду? Их солдаты имеют менталитет воров?

- Разве казаки не воры?

- Это фуражирование, - он не разозлился. Лишь немногое, что я говорил, могло бы разозлить его, поскольку он не ценил мое мнение. Я был для него неизбежным политическим офицером, его единственной связью с далеким начальством в Кремле, но он не должен был чтить мое мнение, как и уважать тех, кто пришел к нему из Москвы. То, что он уважал, была сила и факт того, что в некотором роде Россия была мистически представлена в наших лидерах.

- Мы отправляемся через 10 минут, - сказал он.

Я обратил внимание, что Павличенко отполировал ему сапоги.

К полудню, после того, как мы пересекли долину целиком по непревзойденно грязной дороге в джунглях и достигли вершины следующего ряда холмов, у меня появилась боль в животе. Савицкий заметил, что я держу руки в паху, и сказал лаконично:

- Жаль, что доктора убили. Думаешь, это тиф?

В самом деле, я подозревал это.

- Думаю, это просто чай, рис и прочая дрянь. Возможно, смешались со всей той пылью, что мы наглотались.

Он выглядел бледнее обычного.

- У меня те же ощущения. Так же как у половины оставшихся. Дерьмо!

Сложно было сказать в этих джунглях в это время дня, есть ли у человека лихорадка. Я решил выкинуть проблему из головы, насколько это было возможно, и подождать до тех пор, пока не сядет солнце и не станет холоднее.

На дороге начали появляться признаки разрушений. Когда мы перевалили через холм и поглядели вниз на другую долину, то столкнулись с ландшафтом еще более унылым, чем тот, по которому мы шли предыдущие три дня. Впереди была серая пустыня, покрытая шрамами разбитых дорог и воронками от бомб. И за всем этим по направлению к нам двигалась стена темной пыли - армия на марше, ошибиться было невозможно. Савицкий автоматически расслабился в седле и повернулся посмотреть на наших людей, медленно поднимающихся по заросшему деревьями холму.

- Думаю, они направляются к этой дороге, - Савицкий вздернул голову в другую сторону, - Что это?

Раздался далекий вой. Это была целая эскадрилья низколетящих самолетов. Мы смогли рассмотреть их грубо нарисованные знаки красных кхмеров, их побитые фюзеляжи. Люди бросились врассыпную от дороги, но самолеты проигнорировали нас. Они издавали такой гул, что, казалось, скорее убегали от чего-то, чем атаковали нас. Я глянул на небо, но никто их не преследовал.

Мы достали наши бинокли из чехлов и воспользовались ими. Среди пыли я увидел массу босоногих пехотинцев, несущих ружья с прикрепленными штыками. Были также грузовики, несколько танков, некоторое количество личных автомобилей, мотоциклов, повозок, запряженных волами, ручных телег, гражданских с сумками. Это была поток разбитых войск и беженцев.

- Думаю, мы что-то пропустили, - Савицкий был в ярости. - Нас обошли, да? И вероятно австралийцы!

Я сдержал свой порыв пожать плечами.

- Проклятье! - сказал я весьма тихо.

Это заставило Савицкого рассмеяться надо мной.

- Тебя уволят. Признай это!

Я знал, что не осмелюсь разделить его смех, чтобы он не превратился в истерический, до слез, но таким образом я упустил момент возможного сближения.

- Что будем делать? - спросил я. - Обойдем их?

- Было бы легче пройти через них. И прикончить их. По крайней мере, тогда они не уничтожат ту долину, откуда мы пришли! - он, судя по тону, особо не беспокоился.

Люди собирались сзади. Савицкий рассказал им о том, что за толпа была перед нами. Он приложил бинокль к глазам снова и сказал мне:

- Пехота, в самом деле. Достаточно много. Приближаются быстро.

Я взглянул. Босоногие солдаты, было четко видно, пробивали себе путь между беженцами, чтобы попасть вперед них.

- Возможно, самолеты были вызваны обратно по радио, - сказал Савицкий. - Ну, хоть что-то, с чем можно повоевать.

- Думаю, нам следует обойти их, - сказал я. - Нам надо сохранить свои силы. Мы не знаем, что ожидает нас в Ангкоре.

- Но он в милях отсюда.

- Для нас были инструкции - избегать любых конфликтов, насколько можем, - напомнил я ему.

Он вздохнул:

- Это страна самого Сатаны.

Он собирался отдать приказ, последовав моему совету, когда в направлении Ангкор-Вата  небо вспыхнуло белым пламенем. Лошади встали на дыбы и заржали. Некоторые наши люди закричали и закрыли руками свои глаза. Мы все на время ослепли. Затем пыль внизу, казалось, начала плотнеть и плотнеть. Мы, очарованные, наблюдали, как темная стена становится все выше, несясь на нас и завывая как миллион предсмертных криков. Нас ударило пеплом, опрокинуло на колени, а затем на живот. Мы потянули лошадей вниз за собой как сумели. Пыль вызвала боль в лице, руках и даже тех частях тела, которые были защищены плотной одеждой. Более крупные куски камней застучали по моим очкам.

Когда волна ветра прошла, и мы начали вставать, небо все еще было ярким. Я был удивлен, что мой бинокль уцелел. Я приложил его к воспалившимся глазам и посмотрел сквозь кружащийся пепел на камбоджийцев. Армия бежала по дороге в нашу сторону так, как испуганные звери убегают от лесного пожара. Я понял теперь, что самолеты тоже спасались бегством. Наши казаки были в некотором замешательстве, но уже перегруппировывались, перекрикиваясь друг с другом. Какие-то лошади еще шарахались и ржали, но в целом все мы уже успокоились.

- Ну, товарищ, - сказал Савицкий с некоторым безумным удовольствием, - что будем делать теперь? Разве это не тот самый Ангкор-Ват, где мы должны встретиться с союзниками?

Я затих. Грибовидное облако на горизонте росло. Оно имело нечеткие очертания гигантского, раскинувшегося кедра, будто в раз весь пепел в этой пустоши внезапно стал плодородным. Кроваво-красное свечение, казалось, окружало облако, как силуэт на закате. Сильный, рукотворный ветер по-прежнему дул в нашем направлении. Я вытер пыль со своих очков и одел их снова на глаза. Савицкий отдал приказ людям сесть на лошадей.

- Эти ублюдки там внизу находятся на нашем пути, - сказал он. - Мы будем атаковать их.

- Что? - я не мог поверить.

- Когда сомневаешься, - ответил он мне, - Атакуй.

- Ты не боишься врагов, - сказал я, - Но там радиация.

- Ничего не знаю ни о какой радиации, - он повернулся в седле посмотреть на своих людей. Когда все были готовы, он вытащил саблю. Они повторили за ним. У меня не было сабли.

Я был в ужасе. Я рванул свою лошадь прочь от дороги.

- Дивизионный командир Савицкий, мы обязаны беречь силы.

- Мы обязаны направляться в Ангкор, - ответил он. - И это то, что мы сейчас делаем.

Его идеальное тело напряглось в седле, приготовившись к атаке. Он поднял саблю.

- Это не похоже на обычную смерть, - начал я, но он отдал приказ пуститься рысью вперед. На губах у всех было ужасающее веселье. Свет с небес отражался в их глазах.

Я тронулся с ними. Я уже привык к безопасности массы и не смог бы выдержать их неодобрения. Но постепенно они оказались впереди меня, а я - в их тылу. К этому времени мы были почти у основания холма и скакали легким галопом в направлении грибовидного облака, которое теперь распускалось всеми видами темных, кружащихся цветов. Оно стало похоже на грозящую руку, пока переносимый ветром пепел жалил наши тела и вызывал кровотечение в углах ртов.

Яковлев, как раз впереди меня, расстегнул свою гармошку и начал играть одну из известных казачьих боевых песен. Вскоре все они запели. Их шаг постепенно увеличивался. Звук гармошки исчез, но их песня стала такой громкой теперь, что, казалось, она заполнила весь мир. Они уже неслись полным галопом, атакуя эти ужасные очертания, воплощенный символ их участи, так же, как их предки, возможно, атаковали сами врата Ада. Они были быстрыми, темными фигурами в пыли. Песня стала диким, дерзким ревом.

Мое первое желание было броситься в атаку вместе с ними. Но все же я повернул свою лошадь и пустил ее рысью в обратном направлении к долине и границе, молясь о том, что я не буду сильно облучен, если доберусь до безопасного места.