На Комаровских озерах из сб. Браконьеры озерные

                В. ФЕДИН

                РЫБАЛКА НА КОМАРОВСКИХ ОЗЕРАХ
                из сб. "БРАКОНЬЕРЫ ОЗЕРНЫЕ"
   Мой сын собирался в первый раз в первый класс. Его группу торжественно выпустили из детского садика, и он получил целый месяц свободы до 1 сентября. Я взял отпуск, и мы с ним провели этот месяц в путешествиях по Алтаю. Одну неделю мы порыбачили на Комаровских озерах, вернее, на одном Большом озере. Эти места я уже хорошо знал. Там прекрасный сосновый бор, специалисты уверяют, что это реликтовый ленточный лес еще третичного периода. В бору множество озер, в которых привольно плодятся караси. Там есть огромные полувысохшие болота, где растет клюква. А в самом бору в немыслимом количестве встречаются грибы и чаще всего король грибов – боровик или настоящий белый гриб.   
   Личные автомобили тогда считались недоступной роскошью для рядовых советских людей, поэтому я решил ехать с сыном на Комаровские озера на велосипеде. Посажу его на раму, и мы потихоньку-полегоньку одолеем 30 километров до Комарова. Там отдохнем и двинемся по сосновому бору еще за 10 километров к Большому озеру. Багаж придется брать в минимальном наборе и везти его в рюкзаке на собственной спине.
   О моем намерении узнал мой друг со студенческих лет Яша Абрамов и изъявил желание составить нам компанию. Это меня обрадовало: два велосипедиста могут взять с собой в два раза больше груза. Кроме того, мы сможем везти сынишку по очереди, если я выбьюсь из сил, и если Яша согласится. Мы договорились, кто что берет с собой, и вот прекрасным солнечным субботним утром мы с тяжелыми рюкзаками за спиной, а я вдобавок с сыном-дошкольником на раме двинулись в нелегкий путь.
   Бийск расположен в широкой низкой долине вдоль правого берега Бии. С севера он отгорожен от степи высоким песчаным обрывом. Город тянется длинной узкой полосой на двадцать километров под этим обрывом. На левом берегу расположено Заречье, обе части города соединялись тогда летом понтонным мостом, от которого с левого берега уходил к Монголии знаменитый Чуйский тракт длиной в 611 километров. На зиму понтоны вытаскивали на берег, и сообщение всей Сибири с Заречьем и Монголией шло по льду реки. Лишь через несколько лет через Бию проложили железобетонный мост. Мост получился стандартно советским, то есть, довольно сереньким и неказистым, однако известный местный поэт разразился по этому поводу пышной одой, которая заканчивалась словами:
            Мосты Ленинграда и Праги
            Завидовать будут ему.
   Мы воспитывались с детства на убеждении, что все советское – лучшее.
Деревня Комарово находилась в тридцати километрах к северо-западу от Бийска, к ней вела обычная грунтовая дорога, вполне приличная в сухую погоду. Дорога поднимается на высокий обрыв, а потом прихотливо петляет среди необозримых совхозных полей. Эти петли и зигзаги заметно удлиняли наш путь, поэтому мы не стали сразу подниматься в гору, а поехали понизу вдоль высокого обрыва. Это бывший коренной правый берег Бии, которая за века заметно обмелела и отошла к югу от старого русла.
   Мы не спеша проехали восемь километров до правого притока Бии, великой сибирской реки Чемровки. Там пришлось спешиться  и толкать велосипеды вверх на обрыв по убогой проезжей дороге, изрезанной ливневыми потоками. На обрыве мы остановились перевести дух и осмотреться. Под нами растилась широкая, почти до горизонта, долина, в которой узкими параллельными лентами блестели две реки: поближе к нам Бия и в паре километров за ней к югу – Катунь. Они стремились на запад к точке слияния, где давали начало великой сибирской реке Оби. Дальше к югу, на самом горизонте смутно синели Алтайские горы.
   Вид гор меня насторожил. Я уже успел убедиться, что обычно горы отсюда, за 60 километров, не видны. Они становятся видимыми лишь при  приближении непогоды, - в атмосфере при этом происходит нечто, увеличивающее прозрачность воздуха. Возможно, перед дождем или грозой воздух очищается от пыли. Я поделился тревогой с Яшей, но он оптимистически отмахнулся от мрачного прогноза.
   А впереди перед нами лежала равнина, по которой нам предстояло ехать еще километров 15 до Комарова. Я многозначительно посмотрел на Яшу, тот вздохнул и посадил моего дошкольника к себе на раму. Мы покатили по твердому, наезженному проселку. Этой дорогой мы экономили километров восемь. Яша ехал впереди, я следовал за ним и наслаждался легкой ездой без дополнительного двухпудового груза на раме. 
   И вдруг нам в лицо ударил ветер. В этих краях ветры налетают обычно с запада, из бескрайних казахских степей и свирепостью превосходят все, что мне приходилось видеть в жизни из проявлений стихии. Зимой они приносят бешеные бураны, но летом, к счастью, чаще ограничиваются мощными воздушными потоками, изредка с затяжными дождями. Ветер резко снизил нашу скорость, приходилось сильно налегать на педали. Даже без груза велосипедисту в такую погоду езда не доставила бы удовольствия. Мы же везли живой груз. Сынишка сидел на раме впереди, и приходилось широко расставлять колени, а в такой позе налегать на педали довольно неудобно.
   Мы передавали этот груз друг другу как эстафетную палочку каждые полчаса, но до Комарова добрались лишь к полудню и порядком усталые. В Комарове мы остановились у артезианской колонки, напились холодной и чистой воды, а заодно сполоснули запыленные лица. Потом мы без лишних церемоний разлеглись на пыльной травке в скверике в центре села, у подножия обелиска в честь погибших в гражданскую войну красных героев. Аборигенов наше поведение совершенно не шокировало, они просто не обращали на нас внимания. К тому же на улицах бесчинствовал ветер, и опытные сельчане укрылись по домам.
   К нашему счастью, ветер не принес с собой дождя. Мы снова оседлали свои двухколесные механизмы и двинулись в лес. Там ехать оказалось заметно легче. Высокие корабельные сосны задерживали ветер, и мы спокойно двигались по хорошо накатанной песчаной дороге. Когда-то здесь функционировал леспромхоз, и тяжелые лесовозы за годы надежно уплотнили песок.    Однако полного счастья никогда не бывает, и нас немилосердно трясло на толстых сосновых корнях, которые в изобилии змеились поперек дороги. Особенно страдал от тряски сын, который елозил тощеньким отроческим задом на металлической раме, прикрытой телогрейкой.
   Высоченные сосновые стволы усеивали старые насечки для сбора смолы-живицы, словно шевронные нашивки на рукавах довоенных сверхсрочников. В годы своего расцвета леспромхоз кроме древесины заготавливал и живицу, сейчас насечки затянулись молодой корой, усеянной потеками давно засохшей смолы. Справа потянулось большое пересохшее болото, покрытое рано пожелтевшей невысокой травой. На болоте там и тут виднелись сборщицы клюквы в извечной женской позе с высоко поднятыми к небу задами. Комаровцы жаловались, что клюквы с каждым годом становится все меньше, но собирательский инстинкт упорно заставлял их уничтожать иссякаемые дары природы.
   Дорога пересекала ленточный бор наискось, в сторону далекой отсюда Оби, и мы постепенно углублялись в лес. Появились первые небольшие озера, но подходы к ним безнадежно закрывал хаос поваленных деревьев, жертв свирепых ветров. Яша поравнялся со мной.
   - С берега ловить будет трудно. Я захватил топорик. Давай свяжем плот. Вон сколько бурелома!
   Я восхитился.
   - Здорово! А я все удивлялся, почему тут не ловят с плотов.
   - Думать надо! – гордо похвалил себя Яша.
   На Большом озере мы отыскали чистое от бурелома небольшое местечко почти у самой воды. Мы с сыном занялись устройством лагеря, а Яша вытащил из рюкзака походный топорик и бодро отправился строить плот. Мы поставили палатку под соснами, разложили припасы, вырубили и заколотили в землю рогульки над будущим костром, запаслись дровами. С сухими дровами проблем не возникало: каждая буря обеспечивала туристов топливом на века вперед, оставалось только ломать и рубить крупные сучья.
   Мы приволокли несколько бревнышек и положили их квадратом вокруг кострища вместо скамеек. Я вручил сыну удочку и банку с червями, сунул ему в карман пару пряников, и опытный рыболов отправился за карасями на вечернюю уху. Он оседлал поваленное дерево, вершина которого уходила в озеро далеко от берега, и вскоре его торжествующий возглас известил о первой добыче. Значит, уха обеспечена.
   Я наломал тонких сухих сучьев, повесил над костром котелок с озерной водой и развел огонь. Для более толстых сучьев требовался топор, и я отправился посмотреть, готов ли у Яши плот. Нашел я своего друга не сразу. Наш плотовщик забрался довольно далеко от лагеря. Я проламывался вдоль берега через бурелом и представлял, что сейчас увижу аккуратный плот, связанный их ровных ошкуренных бревен, как частенько пишут авторы приключенческих романов. Мы подгоним его к лагерю, заберемся на него втроем и будем медленно дрейфовать по обширному рыбному водоему. Всем известно, чем дальше от берега, тем крупнее караси.
   К моему удивлению, плота я нигде не видел и не заметил ни одного ошкуренного бревнышка. Яша в душевном расстройстве и в полном упадке сил сидел на толстом бревне с огромными сучьями. Я тут же понял наше утопическое заблуждение. Обрубить сучья хотя бы с одного дерева, перерубить ствол полуметровой толщины, - задача не для одного человека с маленьким туристским топориком.
   - Увы? – спросил я.
   - Это точно, - горько усмехнулся Яша.
   - Авантюрист – это человек, который берет на себя заведомо невыполнимые обещания, - процитировал я.   
   - Иди ты, - устало огрызнулся измученный плотовщик.
   - Великий фортификатор всех времен и народов, генерал Карбышев говорил: один сапер – один топор, один день – один пень, - продолжал я блистать эрудицией.
   Я веселился, чтобы скрыть глубокое огорчение. Ведь рухнула такая прекрасная мечта! А Яша все больше мрачнел. Однако вскоре природный оптимизм в нем победил. Ведь плот – не самое главное в нашем приезде сюда.
   - Ладно, - довольно хмуро улыбнулся он. – Будем ловить с берега. Все равно всех карасей тут не поймаешь. Жалко, я сетку прихватил, с берега ее не поставишь в этих корягах.
   - Может, вплавь? – предложил я.
   Яша молча посмотрел на меня с большим интересом.
   Мы облюбовали себе индивидуальные насесты на поваленных деревьях, и рыбалка пошла во всю. Над лесом бушевал сильный ветер, сосны качались и шумели, но по озеру лишь ходила мелкая рябь. В такую погоду клев обычно неважный, но на Большом озере изголодавшиеся мелкие караси наперебой хватали наживку, только успевай вытаскивать. Я подумал, что червей у нас маловато, надо экономить, и перешел на белый хлеб. Караси сбавили темп, но все-таки клевали.
   В алтайских реках и озерах рыбы столько, что рыболовы-любители привязывают к леске два, а то и три крючка. По правилам рыбнадзора это считается злостным браконьерством, но какой дурак-инспектор потащится сюда проверять трех любителей? Крючки наши не пустовали больше пяти минут, а сын мой то и дело кричал, что вытащил сразу двух карасиков.
На ужин мы сварили густую, наваристую уху из свежих карасей. Уха немного отдавала тиной, но мы опустошили весь котелок. Потом пили чай. Я спросил у Яши:
   - Помнишь свой иван-чай?
   - А как же, - засмеялся он. – Я потом читал, его надо специально готовить, ферментировать. Листья надо перетирать руками, чтобы дали сок, потом квасить их под гнетом, пока не забродят, потом сушить на воздухе и под конец – в печке.
   - Проверил?
   - Проверил.
- Ну и как?
   - А! – Яша с отвращением махнул рукой. – Все равно, вареная трава для поросят. Или я что-то не так делал, или наши предки не разбирались в чаях, пили всякую гадость.
   Мы погадали о хитром ноу-хау наших предков, которые превосходно готовили иван-чай, да еще экспортировали его в Европу, но ничего конструктивного не придумали. Видимо, секрет приготовления древне-русского целебного напитка из иван-чая  навсегда затерялся в веках.
Мы погоревали о бренности всего земного и, чтобы взбодриться, начали втроем петь военные и туристские песни. Когда все немного охрипли, Яша принялся выпытывать у моего дошкольника, как он подготовился к школе. У него дочь тоже собиралась в первый класс. Потом мы завалились спать.
   Багаж мы поневоле взяли ограниченный, ни матрасов, ни одеял не привезли. Поэтому мы с Яшей наломали побольше сосновых веток и подложили их толстым слоем под днище палатки, чтобы не простыть на сырой земле. Сынишку мы положили в серединку, и все трое накрылись легким байковым одеялом. Я ожидал суровой ночевки, но все обошлось.
   Над палаткой уютно шумели под сильным ветром сосны, мы дремали, просыпались, снова засыпали. Под утро в палатке стало прохладно, и мы с трудом дождались рассвета.    Дошкольник наш крепко спал. Мы укутали его одеялом, разожгли костер, напились чаю с пряниками и пошли тягать карасей. Через час их набралось на хорошую уху с большим запасом. Вскоре над костром уже аппетитно булькало ведро с варевом. Яша задумчиво смотрел на избыток карасей. Я подумал, что нам не помешала бы сковородка.
   - Шашлыки из карасей? – предложил я.
Яша помотал головой.
   - Сгорят. И вкус отвратный. Глину бы найти. Запеченные в глине караси – такой деликатес!
   В детстве я читал умные пионерские книги, в которых предлагался рецепт рыбы и даже птиц, запеченных в глине. Мы вооружились топориком и ножом и пошли искать глину. Увы. попадались только песок, лесной перегной, ил и торф. Кое-как мы обмазали карасей рыхлой смесью и положили бесформенные комья в костер. Затея не удалась. Ил и торф сгорели, песок рассыпался, караси обуглились. Есть такую гадость мог только вконец изголодавшийся геолог, заблудившийся в дремучей тайге. Поскольку дрова в костре уже прогорели, мы насадили оставшихся карасей на прутики и зажарили над углями.  Шашлык из карасей оказался вполне съедобным.
   Мы разбудили юного засоню и плотно позавтракали густой ухой и жареными карасями. После этого все трое снова засели на своих местах над озером. Ветер над бором к этому времени усилился до бешеного, по озеру ходили мелкие волны. Караси почти перестали клевать. Видно, они забились в укромные местечки, зарылись в ил и решили поголодать, но не подвергать себя опасностям стихии. К обеду мы наловили десятка три рыбешек.
   После обеда дядя Яша забрался в палатку вздремнуть часок-другой, а мы с сыном отправились изучать окружающую природу. Под нашими ногами чередовались сплошные ковры черничника и брусничника. Брусника только что поспела, и ее аппетитные кисти ярко выделялись на зелени. Сын набросился на бруснику и с довольным урчанием отправлял в рот полные горсти ягоды. Я отошел в сторону и увидел среди стволов безбрежное море черничника.
   Однако кустики черники имели жалкий вид и уныло тянули вверх лишенные и ягод, и листьев голые веточки. В такое состояние их привела жадность местных собирателей. Вместо нормального сбора руками по ягодке, аборигены собирали чернику варварским приспособлением, которое они называли комбайном. Это скребок наподобие человеческой кисти с пальцами, только сделанное из крепкой проволоки. Самоучки-умельцы прикрепляли к скребку жестяную емкость. Собиратель прочесывает «комбайном» кустик черники и бежалостно сдирает с веток и ягоды, и листья. Все это сыплется в емкость, которую периодически разгружают в ведро или корзину. Дома собиратель очищает ягоду от листьев и прочего мусора. Быстро, удобно и очень сердито.
   Черника и брусника – вечнозеленые растения. Кустики их растут медленно и долго, по 100-150 лет. Один заход «комбайнера» уничтожает на всей поляне растения, которые природа заботливо выращивала больше века. После такой вивисекции растение серьезно болеет, чаще погибает, а если выживает, то теряет способность плодоносить на долгие годы. А мудрые природолюбы, снабженные уникальным мозгом, сокрушаются об оскудении природы и вспоминают о былом изобилии лесных даров.
   Мы прошли ободранный черничник и остановились на краю большой поляны. Вот еще один рукотворный памятник варварству местных природолюбов. Тонкий слой лесного гумуса на поляне содран, сдвинут к ее краям грубыми складками. На всем обозримом пространстве обнажился бесплодный песок, из которого торчали стволы вековых сосен. Это поработали местные собиратели груздей, бабки из Комарова. В поисках груздей они проволочными скребками содрали тонкий перегной, который природа накапливала не один век. Эти бабки знают, что лучше всего идут под самогон маленькие соленые груздочки, и не оставляют в лесу даже зародышей. Своими скребками они из-за лишнего ведерка груздочков полностью уничтожают грибницу. Теперь здесь грибы снова вырастут не раньше, чем через сотню лет. И после этого наши прославленные словоохотливые классики пишут о народной мудрости! 
   К вечеру ветер усилился. Удить карасей стало невозможно. Сосны раскачивались над палаткой так угрожающе, будто собирались свалиться на нее. Однако внизу, под защитой стволов, ветер почти не ощущался, и мы чувствовали себя вполне сносно. Но стало ясно, что наша рыбалка на Большом озере закончилась. Сидеть на берегу и ждать погоды не хотелось. Мы решили утром отправляться в обратный путь.
   Сначала мы пытались ехать на велосипедах, но на этот раз тряска на толстых корнях нам совершенно не понравилась, и мы решили идти до Комарова пешком, с велосипедами в поводу. Через пару часов придем в село, отдохнем и тогда уж оседлаем железных коней.
Мы шли по лесной дороге и весело болтали. Рыбалка не совсем удалась, ну и что? Двое суток на вольном воздухе, среди соснового аромата и целительных фитонцидов, на берегу дикого озера – это само по себе здорово. Сын мой от избытка чувств подпрыгивал, то и дело убегал вперед, на ходу набивал рот брусникой. Вот он скрылся за поворотом впереди. Мы подошли к повороту и остолбенели.
   Мой сынишка замер посреди дороги, а впереди него, шагах в десяти стоял на дороге огромный серо-бурый лось. Массивная туша на длинных тонких ногах, высокий загорбок, большая голова с загнутой вниз верхней губой. Рогов нет, значит, это лосиха. А может, и самец, недавно сбросивший рога. Господи, о чем я думаю? Мой сын в страшной опасности! Что делать? В таких случаях главное, - не паниковать, стоять неподвижно и не провоцировать зверя на агрессию, не смотреть ему в глаза. Если он начнет двигаться, надо спокойно и медленно уходить за деревья.
   Но впереди стоит мой сын, один на один с непредсказуемым лесным зверем! Я медленно сделал вперед шаг, второй. И тут мой сын молча быстро развернулся и кинулся ко мне. Он уткнулся лицом мне в живот и обхватил меня руками. Я прижал его к себе. Лосиха недоуменно подняла голову и снова застыла угрожающей глыбой мышц в тонну весом.
   - Уводи его за дерево, - прошептал мне в ухо Яша. – Уводи медленно.
Я покосился на него. Он напряженно вытянул руки по швам, в правой его руке блестел тяжелый охотничий нож клинком вниз.
   Напряжение и тревога вдруг ушли. Я глубоко вздохнул и совершенно спокойно повел велосипед и прилепившегося ко мне сына под защиту толстых сосновых стволов. Лосиха медленно поворачивала морду за нами и вдруг неуловимым движением исчезла в лесу. Ни шороха, ни треска веток, будто она привиделась нам. Яша с бледным лицом подвел свой велосипед к нам, прислонил его к сосне и сел на толстый корень.
   - Ты покури, - сказал он мне. – Надо подождать, пусть уйдет подальше. 
Он вложил клинок в ножны на поясе и вдруг широко и шумно зевнул. Засмеялся:
   - У меня всегда так. После сильного напряжения зеваю, чуть рот не разрывается.
Он еще раз зевнул и обратился к моем сыну:
   - А ты парень, что надо. Не испугался.
   - Я испугался, - прошептал сын.
   - Еще бы. Тут каждый испугается. Шутка, - такой зверюга. А ты поборол страх, не закричал. Кричать в таких случаях нельзя. Лосиха могла испугаться и кинуться на нас.
   Около полудня мы подошли к магазину в Комарове. На крылечке сбросили рюкзаки, посадили на них моего сына и вошли в магазин. Там на полках царил привычный и безрадостный советский ассортимент. Мы купили буханку хлеба, три плоские баночки любимой народом кильки в томатном соусе и три бутылки тонизирующего напитка «Байкал». На крылечке возле рюкзаков стоял мой сын и с аппетитом жевал мятный пряник.
   - Откуда пряник? – сурово спросил я.
Не хватает еще, чтобы он подбирал в пыли кем-то оброненный пряник и совал в рот.
   - Бабушка дала. 
   - Какая бабушка?
   - Старенькая. Вышла, посмотрела на меня, перекрестила и дала пряник.
Да, вот это, называется дожили. Зв двое суток на озере мой сын, кажется, ни разу не умывался, зато основательно измазался в саже и озерном иле. На чумазом лице блестели глазенки.
   Для тепла я надел на него свою видавшую виды штормовку, она болталась на нем как балахон, а рукава висели чуть не до колен. Немудрено, что сердобольная старушка приняла его за голодного беспризорного сиротку и подала бедняжке пряничек. Мы с Яшей посмотрели друг на друга и расхохотались.