Рыбалка в Красном Яре из сб. На рыбалке у реки-7

                В. ФЕДИН

                РЫБАЛКА В КРАСНОМ ЯРЕ
                из сб. "НА РЫБАЛКЕ У РЕКИ"


   Когда я переселился с солнечного юга Западной Сибири в пасмурное Подмосковье, то получил возможность почаще навещать мою матушку в Красном Яре. Мы с Валентиной Николаевной в первый день отпуска еще до рассвета загружались в лимузин, а вечером въезжали во двор дома матушки. От порога до порога путь составлял тысячу километров.    Иногда почему-то получалось чуть больше тысячи, иногда – чуть меньше. Время в пути зависело от самочувствия и дорожной обстановки. Однажды я прошел эту тысячу за девятнадцать часов, а как-то сумел управиться за одиннадцать с половиной, - со всеми остановки для заправки, еды и отдыха. Иной раз в знойный день мы даже успевали искупаться в красивом степном озере. Знакомые саратовские коммерсанты-«челноки», которые частенько ездили на своих машинах в Москву за товаром, уверяли, что проходят от Москвы до Саратова за восемь часов. Правда, им не приходилось ехать с севера Московской области, а после Саратова – переезжать Волгу и добираться еще двадцать пять километров по левому берегу Волги.
    Красный Яр стоит на высоком берегу, на яру, который красиво изгибается подковой над небольшой тихой речкой. На самом деле эта речка – старица Волги. Когда-то под этим обрывом текла великая русская река, но со временем она подточила гористый правый берег, выпрямила русло, и под подковой обрыва осталась красивая и многорыбная речка. Точь в точь, как изображалось в нашем школьном учебнике географии. В наши школьные годы внутри этой природной подковы все пять километров до коренной Волги лежали прекрасные заливные луга с богатым укосом ароматного разнотравья. В разлив под обрывом простиралось безбрежное водное пространство с цепью пологих синих гор на далеком правом берегу Волги.    Когда вода сходила, на заливных лугах оставалось множество небольших озер с изобилием рыбы. Надо ли говорить, что мы летом в свободное от домашних дел и работы в колхозе время пропадали на этих озерах с удочками.
   После заполнения Сталинградского моря вода у Красного Яра в нашей речке и в Волге поднялась не больше, чем на метр или полтора, но этого хватило, чтобы заливные луга исчезли. Вместо них до самой Волги простиралось мелкое не то море, не то болото со множеством островков с бесчисленными протоками между ними. Со временем эти островки поросли диким кустарником и мелколесьем, а протоки – рогозом-чаканом, камышом и тростником. В этих протоках местные мужики скрытно от рыбнадзора брали богатые уловы хорошей речной рыбы. Наша речка-старица  уцелела, только стала чуть поглубже.
   Мы с Валентиной Николаевной каждый день под вечер брали удочки, банку с червями, размятый до резиновой упругости мякиш белого хлеба и отправлялись на рыбалку. Изнуренные подмосковным безрыбьем, на этой тихой речке мы наслаждались. Если дела по матушкиному дому оставляли мало времени, мы забрасывали удочки прямо у тропинки, в двух шагах от купальщиков. Тут ловилась мелочь, но надо видеть восторг, с каким Валентина Николаевна лихо выбрасывала на берег то плотвичку, то красноперку, то густерку-подлещика, а чаще – нахальную верхоплавку, не то уклейку, не то измельчавшую чехонь. Эта мелочь ловилась на хлеб, червей брала неохотно, на червей попадались изредка мелкие окуньки.
   Стоило забросить наживку, как поплавок тут же начинал дергаться и подпрыгивать. Моя нетерпеливая супруга тут же выдергивала леску из воды. Чаще всего рыба оказывалась куда проворнее и безнаказанно удирала вместе с наживкой. Но нередко жадность губила ее. Каждый раз мы возвращались с двумя-тремя-четырьмя десятками рыбешек. Этого вполне хватало на жареху, и матушка с превеликим удовольствием лакомилась свежей жареной рыбой.   
Она аккуратно выбирала мелкие косточки, отламывала головы. Я же предпочитал хорошо прожаренную рыбешку целиком, вместе с хрустящей корочкой, с костями и головами. Как уверял Штирлиц, в рыбе масса фосфора, и просто глупо пренебрегать этим необходимым для мозга химическим элементом.
   Если мы располагали свободным временем, то уезжали вдоль берега вверх по реке за километр от Красного Яра. Там стоял дряхлый причал для  давно не действующего парома, а чуть дальше – сам полузатопленный паром времен моего отрочества. Я обычно занимал стационарную сидячую позицию, а Валентина Николаевна предпочитала постоянно менять место на берегу. Рядом с нами купались молодые семьи с детьми, подрастающее поколение барахталось и визжало от щенячьего восторга. По низкому берегу возле нас бродили коровы и роняли лепешки. А мы отдыхали душой и телом.
   Здесь рыба клевала реже, чем у самого села, но зато попадалась более крупная. Надоедливая чехонь-верхоплавка сюда почти не заплывала. На свободных от кувшинок и чакана местах попадалась неплохая плотва, средние по размерам красноперки, иногда подлещики. На глубине брали червя окуни. К моему удивлению, в речке исчезли ерши, которые досаждали нам в счастливом детстве и отрочестве. Тогда мы не пренебрегали никакой добычей, хотя ерши заглатывали крючок чуть не до анального отверстия, а их колючки кололи нам пальцы до крови. Ерши покрыты густой слизью, мы называли их сопливыми, но эта слизь давала великолепный навар в ухе. Знаменитую царскую тройную уху варили обязательно с ершами – для навара.
   А мою супругу больше всего восхищало бесстрашие красно-ярской рыбной мелюзги. Когда мы купались, то стоило на минутку остановиться на мелком дне, как мальки начинали исследовать наши ноги. Из мордочки покалывали кожу, будто тупые иголки. Где-то я читал, что рыба чувствует нездоровые островки кожи на теле человека, и что это их свойство можно использовать для оздоровления организма. Не знаю, так ли это, - мы с детства привыкли к назойливости здешней рыбы, а в те годы вряд ли нуждались в подобной санации. По-моему, рыба всегда хочет есть и хватает все, что шевелится.
   Незабываемое впечатление оставляют вьюны, - мелкие длинные рыбешки, похожие на змеенышей. Они проводят жизнь на дне речки в песке. Если наступить на место, где прячется в песке вьюн, то он пытается выбраться на свободу и истерично извивается под вашей подошвой. В школьные годы мы ловили вьюнов в песке на дне руками и использовали как живцов, но не любили их.  Каждому человеку не очень приятно, когда он входит в воду, а под его голой подошвой кто-то вдруг начинает энергично вертеться. Чувствительных к щекотке людей это может довести до сильного потрясения. За добычу мы их никогда не считали. Откуда в нашей речке появились эти вертлявые змееподобные рыбешки, не знаю. Возможно, это выродившиеся дальние потомки угрей или миног.
   Однажды  нас пригласила порыбачить на островах моя одноклассница Раиса Сергеевна. Ее муж приготовил старую «Казанку» с мотором, кое-какую снасть, и мы уехали километра за два вверх от села и остановились на широко известном Пьяном острове. Здесь в нашу речку вливается  вода коренной Волги, глубина увеличивается, в широких протоках течение довольно сильное. С Пьяного острова, примерно в километре за протоками и островками  просматривался обрыв красно-ярского, левого берега, на котором стояли саратовские дачи. Под обрывом виднелись машины и палатки купальщиков. Правый берег Пьяного острова омывался широким ериком с неприличным названием, а за следующим островом через ерик с неприличным названием начиналась коренная Волга.
   Наши дамы расположились на острове под огромным развесистым осокорем принимать воздушные ванны, а мы с Петром Васильевичем занялись рыбалкой. Он захватил с собой две сети, и мы поставили их возле зарослей чакана. Главной трудностью в этом деле оказалась большая глубина протоки. Мы несколько раз возвращались на остров, чтобы вырубить жердины подлиннее. Подошли нам стволы молодых осинок метров по шесть длиной. Потом мы отвели лодку к середине широкой протоки, привязались к кувшинкам, чтобы лодку не сносило течение, и забросили удочки.
   Я по привычке сделал глубину около метра, и мой поплавок тут же задергался. Я вытащил одну верхоплавку, вторую, третью. Мой молчаливый напарник спокойно покуривал и слегка ухмылялся. Но вот он встрепенулся и потянул. Шестиметровое складное удилище выгнулось дугой, и из воды показалась крупная красноперка, длиной чуть не в английский фут. Петр с победным выражением лица снял ее с крючка и положил в садок. Я заметил, что он поставил глубину побольше трех метров. Конечно, я тут же поставил такую же и принялся ждать результатов.
   И процесс пошел. Петр вытащил еще одну крупную красноперку. Вскоре удача улыбнулась и мне, я вытянул непривычно тяжелую для моей здешней рыбалки рыбу с ярко красными плавниками. Если волжская плотва напоминает сибирского чебака, то такая красноперка – почти точная копия сибирской сорожки.
    Мы вытаскивали одну крупную красноперку за другой с интервалом минут в десять. Естественно, Петр оказался более удачливым рыбаком. В садке уже сидели десятка два красноперок, а мой азарт все возрастал. Но тут с Пьяного острова до нас донеслись нетерпеливые женские крики. Нашим дамам наскучило жить одним на необитаемом острове без мужского внимания. Пришлось нам сматывать удочки, - с большим сожалением. Петр при этом бурчал что-то неодобрительное в адрес всех женщин вообще.
    Сети принесли более скромную добычу. В одной запутались три красноперки, в другой – четыре и одна щучка. Петр со вздохом заметил:
   - Сети ставят на все лето, проверяют два раза в сутки. Вот тогда можно говорить о рыбе. У меня стоят пять сетей, без рыбы не бываем. А за два часа… Какая с женщинами рыба?
   Но даже без сетей и прочей браконьерской снасти нас с Валентиной Николаевной вполне устраивала рыбалка в Красном Яре, даже с берега, почти под ногами купальщиков. Обычно неподалеку от нас располагались компании мальчишек. Беспокойная ловля мелочи на удочку им быстро надоедала, и они проявляли недюжинную сноровку и изобретательность. Как-то двое мальчишек в масках и дыхательных трубках принялись нырять прямо между нашими удочками. Валентина Николаевна сурово поинтересовалась, долго ли они намерены разгонять нашу рыбу.
   - А мы раков ловим, - с достоинством ответил один мальчишка и поднял из воды сетку, набитую десятком раков.
   - Как? Руками, что ли?
   - Вот еще. Мы там поставили бутылки с приманкой. Три раза в день проверяем.
Оказывается, мальчишки приспособили для ловли раков пластиковые бутылки с отрезанными горлышками. Они насыпают в них песок для тяжести и кладут внутрь дохлых лягушек и мясо ракушек - двухстворок. Раки лезут в бутылки за изысканным лакомством и застревают там.
   Моя младшая сестра Светлана жила недалеко от Красного Яра, в Марксе. В каждый наш приезд она с мужем Сергеем приезжала в Красный Яр, а мы обязательно гостили у них пару дней. Маркс стоит на левом берегу коренной Волги, в его окрестностях нет ни тихих заливчиков, ни ленивых, уютных проток, ни маленьких островков. А ловить рыбу в Волге удочкой с берега, - занятие пустое. На Волге рыбачат профессионалы, а кроме них – любители серьезные и браконьеры злостные. У них лодки и катера с мощными двигателями, у них гидрокостюмы и изощренная, зверская браконьерская снасть вроде электроудочек.
   Сын Светланы, мой племянник Дима, работал в Саратове и часто приезжал в Маркс к родителям. Он по моей классификации относился к любителям серьезным. Как-то он продемонстрировал мне свою снасть. Я с умным видом хлопал ушами, но совершенно не понимал, как пользоваться этими многочисленными хитромудрыми приспособлениями. Дима обычно отправлялся на лов на оба выходных в смешанной компании любителей серьезных и браконьеров злостных. Это мужики суровые и неразговорчивые, как правило, грубые. Компания останавливалась на излюбленном острове совершенно открыто. Днем они спали, пили водку под навесом на свежем воздухе, сидели с удочками у воды, - полная идиллия для рыбнадзора, как в известном фильме «Пес Барбос и необычный кросс».
   Зато ночью...… Дима не распространялся о своих ночных занятиях на рыбалке. Но в семейную хронику вошла легенда о соме на 36 килограммов, которого он однажды выудил из Волги. Он не раз звал нас на ночную рыбалку, но мы, как любители несерьезные, отказывались. Душа моя не лежала к злостному браконьерству, да к тому же посторонний человек в компании браконьеров никому удовольствия не доставит.
   Решились мы только на одну дневную поездку. У Сергея имелась целая флотилия плавстредств: маломерный катер «Прогресс», огромная пятиместная надувная лодка с подвесным мотором и двухместная весельная надувная лодка. В поход собрались пятеро мужиков: Сергей, Дима, я, мой внук Артем и внук Светланы Женя. Дамы остались дома, чтобы достойно подготовиться к пиршеству из свежей благородной волжской рыбы. Мы с громоздким багажом высадились из трех лимузинов на лодочной станции. День стоял солнечный, но вдоль Волги тянул довольно сильный низовой ветер, который развел крутую волну. Дима с сомнением поглядывал на суровую водную стихию и бормотал, что в такой ветер рыбалка вряд ли получится. Однако настоящие мужчины не меняют своих решений.
    «Прогресс» из-за его недостаточной вместимости мы решили не брать. Сергей с Димой накачали обе резиновые лодки каким-то хитрым приспособлением, подсоединенным к выхлопной трубе «Жигулей». Мы спустили суда на воду и впятером расселись в пятиместной надувной лодке. Надутую двухместную лодку Сергей решил тянуть на буксире. Он уселся на корме, взял в руки носовой канат от нее, Дима завел модернизованный подвесной «Вихрь», и путешествие за свежей волжской рыбой началось.
    Крутые волны и встречный ветер на давали нашей перегруженной посудине выйти на глиссирование, и мы тащились вверх по течению чуть быстрее пешехода. Лодка тяжело скакала по водным ухабам, и мы все быстро промокли от брызг. Через сотни две метров объявил забастовку Сергей. Двухместная надувная лодка, которую он тащил на буксире за веревку, оказывала такое сопротивление, что его чуть не стаскивало за борт, а веревка со страшной силой врезалась в руки, так что выступила кровь. Мы посовещались, вытащили двухместную лодку из воду и положили ее вверх дном на наши головы. Над этим двухэтажным сооружением возвышалась на корме голова моториста Димы.
   Мы неспешно скакали по волнам. Часа через два Дима взял к правому берегу, обошел длинный мыс, и наше судно вошло в защищенную от ветра узкую заводь. Сергей захватил в путешествие чуть не десяток навороченных новомодных телескопических удочек типа супер-пупер. Мы с ним выбрали удочки по руке, насадили червей и стали удить. Дима с обоими племянниками отправился на двухместной лодке ставить свою хитрую снасть.
   Конечно, мы бы обязательно наловили рыбы, если бы не ветер. В такой ветер рыба уходит на глубину и забивается в тихие уютные местечки переждать непогоду. Мы с Сергеем выудили десятка полтора прибрежной мелочи. На хитроумную снасть Димы не клюнула ни одна рыбешка. Нашим отрокам, как это свойственно современной легкомысленной молодежи, такая рыбалка быстро надоела. Они даже не стали делать вид, что удят. Они завладели двухместной лодкой и отправились исследовать берега нашей заводи.
   К вечеру мы, несолоно хлебавши, загрузились назад в пятиместную посудину и отправились восвояси. К счастью, мы догадались спустить воздух из двухместной лодки и упаковать ее в мешок. На обратном пути в Маркс нам помогало течение, но сильно мешал встречный низовой ветер. К тому же волны стали выше и круче, и мы тащились еще медленнее, чем утром.    Перегруженная лодка задирала нос, и моторист Дима всячески изгибался в обе стороны, чтобы видеть фарватер. Отдыхающие на многочисленных небольших пляжах бросали свои занятия, сбегались к берегу, чтобы полюбоваться зрелищем, и показывали на нас пальцами. Мы делали вид, что это к нам не относится. К счастью, натужный рев подвесного двигателя заглушал восторженные крики и полезные советы с берега.
   Наши дамы отнеслись к нам с пониманием. Так матери и жены в старину встречали уцелевших воинов разбитой армии. Ни слова упрека, ни намека на насмешку. 
При всем изобилии рыбы в окрестностях Красного Яра мне самое большое удовольствие доставила рыбалка с лодки. Уже на третий год мы догадались привозить с собой в Красный Яр надувную двухместную лодку. Только тогда я понял, что такое настоящее простое счастье.
   Жарко. Солнечный день, легкий освежающий ветерок. Лодка спокойно стоит у зарослей кувшинок, я обычно привязывал ее к кувшинкам. Поплавок неподвижно лежит на воде. Тишь, безлюдье вокруг, чистый воздух, которым невозможно надышаться досыта. Рыба на глубине покрупнее и клюет реже. Но поплавок не остается в покое больше минуты. Вот он затрепетал, от него пошли мелкие круги по воде. Радостное напряженное ожидание, поплавок резко идет косо в глубину. Валентина Николаевна тут же резко дергает удилище. Иногда на крючке болтается рыба, но чаще она срывается. А я не тороплюсь. Валентина Николаевна в нетерпении критикует мои манеры:
   - Тяни, тяни!
   - Успею.
   - Тяни! Ну, вот! Она съела червяка, пока ты собирался.
   - Не съела.
   - Съела, меняй червяка. 
   И тут поплавок снова начинает дергаться, по воде расходятся круги. А я опять выжидаю.
В умных книгах постоянно дают советы, как подсекать рыбу. Я твердо знаю, что советы о подсечке, – пустая болтовня. Подсечкой и вправду иногда можно зацепить рыбу, - за бок или за жабры. Никакой рыбак не может соревноваться с рыбой в быстроте реакции. Пока рыбак делает пресловутую подсечку, рыба успевает проплыть десять кругов вокруг червяка, много раз попробовать приманку с разных сторон и столько же раз выплюнуть ее. Так делает любая мелкая речная рыба: плотва, красноперка, подлещик, окунь. Крупная же рыба: щука, сом, судак, сибирский таймень, тот же хариус, - без всяких хитростей разевает широкий рот и сходу заглатывает наживку. Никакой подсечки тут тоже не надо.
   Я знаю скорость реакции рыбы и никогда не пытаюсь подсечь ее. Если рыба взяла наживку в рот, она уже не выплюнет ее, а проглотит. Тут подсечка просто не нужна, рыба сама садится на крючок. Если же рыба только пробует наживку, старается стащить червяка с крючка за хвост или за бок, - тут подсечка бесполезна, рыба движется гораздо быстрее рыболова. Поэтому, даже когда поплавок вдруг резко идет в глубину, я долю секунды выжидаю. Скорее всего, рыба пытается стащить наживку с крючка. Червяк не стаскивается, и рыба отпускает его. Поплавок выскакивает на поверхность. А если поплавок ушел под воду и сразу не выскочил на поверхность, то тут смело тяни, не зевай. На крючке обязательно будет рыба.
   Валентине Николаевне не нравилась рыбалка с вертлявой надувной лодки. Она не хотела вверять свою жизнь этому ненадежному плавсредству. К тому же она привыкла постоянно переходить с места на место в поисках рыбацкого счастья, а тут надо терпеливо сидеть на одном месте. Поэтому я обычно оставлял супругу на берегу с удочкой, а сам отплывал на глубину к чистой воде, привязывал лодку к кувшинкам и демонстрировал преимущества рыбалки с лодки.
   Иногда мы уходили подальше от густонаселенных мест, к водозабору, а то и дальше, за давно исчезнувший бывший мостик. Там я распаковывал лодку, накачивал ее «лягушкой», и рыбачил возле другого, безлюдного берега. А Валентина Николаевна блаженствовала на свежем воздухе в тени огромных вековых осин. В том, что осины тут вековые, я не сомневался. Шестьдесят лет назад они уже были такими же огромными и за этот немалый срок почти не изменились. Некоторых из них подмыла вода, и они упали в речку, но остальные все так же трепетали серебристыми листьями. В этих местах сельские женщины пасли коз, и моя супруга вела со старушками светские беседы. Когда они уходили, Валентина Николаевна ловила рыбу с берега или просто читала.
   Однажды мне не захотелось тащить к реке довольно тяжелую лодку, и я остался с супругой на берегу. Вскоре появилась примелькавшаяся пожилая женщина с козой Раисой и завела разговор о жизни. Я удил и слушал.
   - Мне вчера сын из Германии  прислал триста евро, - с явной гордостью заявила для начала владелица козы.
   - Он у вас в Германии? – вежливо осведомилась моя супруга.
   - Да. Уже три года. Работает в этом, как его, сервисе. Машины чинит. Жизнь там дорогая, а он все равно каждый месяц по тысяче откладывает. И мне присылает, то двести евро, то триста. На мою пенсию не прожить, а его евро мне не потратить, я даже откладываю, Он как-то даже пятьсот прислал. Куда мне столько.
Женщина вдруг вскочила и замахала палкой на козу.
   - Раиса! Не жри бумагу! Сколько говорить! Тебе травы мало?
   Рыба в тот  день клевала вяло, и я погрузился в размышления. После распада СССР нашу несчастную, урезанную и разграбленную Россию заполнили гастарбайтеры из бывших наших Союзных республик. Жители Кавказа и Средней Азии, молдаване, украинцы приезжали в Россию бригадами. Гордые сыны Кавказа гнушались черной работой, они быстро захватили рынки, игровой бизнес, жилищное строительство, даже многие бывшие государственные предприятия и вытеснили с руководящих высот нашего брата, русских.
   Не ездили к нам на заработки лишь гордые прибалты, да очень редко приезжали белоруссы. Латыши, эстонцы и литовцы презирали «оккупантов» и не хотели иметь с нами никаких дел. А в Белоруссии люди жили все-таки заметно лучше, чем в России.
   Остальные представители бывших братских народов довольствовались тем, от чего отворачивались русские. Они устраивались дворниками, рабочими на стройки, соглашались на любые работы, на любую оплату. Их небольшие бригады ходили по дачным кооперативам и предлагали дачникам свой труд. От мизерного заработка они как-то ухитрялись значительную часть отправлять своим семьям.  Питались они даже по нашим меркам более чем скудно. Я не раз видел, как эти трудолюбивые ребята покупали хлеб, чай, сахар, макароны, крупу. Лишь иногда они  позволяли себе такую роскошь, как печенье или пряники.
   А русские, оказывается, в поисках достойного заработка уезжали на Запад и тоже устраивались на те работы, которые у коренных европейцев считались не престижными.  Вот и сын владелицы козы Раисы устроился в Германии в автомастерскую слесарем, крутил гайки. Платили там русским, конечно, много меньше, чем европейцам, и питались они, скорее всего, хуже, чем европейцы, но зато могли откладывать часть денег и еще посылать домой в когда-то великую Россию по несколько сотен евро каждый месяц своим родственникам, внезапно обедневшим от демократических реформ..
   Что до меня, то мне, пожалуй, ближе позиция прибалтов. Все-таки надо же иметь какую-то национальную гордость и не побираться на задворках сытой Европы. Хотя, как говаривал Остап Бендер, не хочешь протянуть руку, - протянешь ноги.
   Почти напротив водозабора на том берегу находился уютный заливчик, отгороженный от суетного мира длинной косой. Заливчик этот буквально кишел мелкой плотвой и красноперкой. Они хорошо брали хлеб, и я за два-три часа вытаскивал 40-50 рыбешек. К большому моему удовольствию, надоедливая чехонь-верхоплавка сюда почему-то не заглядывала.
   Я помнил, что когда-то на заливных лугах находилось большое озеро, соединенное с нашей речкой мелким ручейком, мы еще мальчишками перепрыгивали через него при хорошем разбеге. Сейчас тут все изменилось до неузнаваемости, но я догадывался, что большое озеро должно сохраниться, только надо найти к нему путь через дикие джунгли островков и проток. Местные мужики говорили, что настоящая рыба водится как раз в том озере, и мне захотелось пробиться к нему. И вот однажды мы ушли еще дальше от села, за полузатопленный паром, к теперешним городским дачам.
   Где-то здесь на другом берегу когда-то впадал в речку тот самый ручеек, вытекающий из озера. Если его отыскать в зарослях кустарника, то по нему, наверно, можно пройти на лодке к озеру. Я не пожалел времени, обследовал тот берег и отыскал протоку. Через цепь заросших кувшинками и рогозом заливов она вывела меня на большое озеро. Я привязался к кувшинкам и закинул удочку. Такого клева мне не приходилось видеть даже на нашей рыбной речке. Я захватил с собой две удочки, но вскоре от одной отказался. По сибирскому обычаю я привязывал к леске два крючка, но сейчас один крючок пришлось отвязать. За какой-то  час я натаскал штук сорок рыбешек. На хлеб шли плотвичка, красноперка, вездесущая верхоплавка. На червя брались густерки и окуни.
   Можно вволю наслаждаться отличной рыбалкой, но за длинным мысом, на другом берегу речки тосковала Валентина Николаевна в обществе коз и старушек. Мой рассказ о чудесном озере и, главное, мой улов за такое короткое время, произвели впечатление. Валентина Николаевна преодолела страх перед водной стихией и согласилась совершить со мной опасное плавание  на рыбное озеро. Чтобы не тащить тяжелую лодку целый километр, я решил накачать ее у водозабора, а дальше плыть по реке к протоке.
   Пока я готовил судно, над обрывом послышался страшный шум, треск и гам. Четверо отроков волокли с обрыва, прямо через бурьян и крапиву нечто длинное, членистое и гремящее. Когда они приблизились, мы увидели, что юные изобретатели тащили самодельный плот, связанный из множества пустых пластиковых бутылок. Пока они спускали свое гремящее судно на воду, мы разговорились. Отроки тоже собирались плыть на озеро ловить рыбу.
   - Вам надо дотащить плот до протоки, - посоветовал я. – Плыть отсюда очень далеко, чуть не километр.
   - А мы коротким путем поплывем. Вон на том берегу, видите, камыши. Там тоже протока, прямо в озеро.
   Пока мы снаряжались, отроки переплыли на своем удивительном сооружении речку и скрылись в густых зарослях рогоза. Шум, гам, треск бутылок и ненормативные отроческие выкрики постепенно затихли. Мы решили воспользоваться их советом и последовать тем же коротким путем. Валентина Николаевна ступила на борт, осенила крестным знамением наше судно, и мы заскользили по неподвижной водной глади. Через пять минут лодка вонзилась в непроходимые заросли рогоза, камыша и тростника. Пришлось отложить весла и продвигаться вручную. Мы цеплялись за толстые стебли и подтягивали лодку. Супруга вела себя спокойно, но я-то ее знал, а этот способ передвижения не нравился даже мне.
   Минут двадцать мы протискивались через зеленые джунгли. Я опасался, что нам придется двигаться таким образом весь путь до озера, однако джунгли закончились, и лодка вошла в узкую протоку с довольно чистой водой. Однако наши трудности еще не закончились. Лодка плотно села днищем на сплошной ковер из буро-зеленых водорослей, и весла при каждом взмахе вытаскивали из воды по пуду длинной водяной травы. Я мужественно греб и вслух восхищался пейзажем. Это помогло, и Валентина Николаевна отвлеклась от переполнявших ее негативных эмоций. Она рассматривала непролазное переплетение полузасохшего ивняка на берегах протоки и сплошные стены рогоза с обеих сторон. Ее восхитили изящные белые кувшинки, - мы когда-то звали их лилиями, - и я вытащил из воды и вручил ей длинный сочный стебель, украшенный белым, будто восковым цветком.
   Я натужно протаскивал лодку по водорослям и проклинал себя за легкомысленность. Надо же в мои годы поверить юным авантюристам и затащиться в такие джунгли! И тут я заметил, что впереди, на северо-западе, в гнилом углу на небе набухает тяжелая полоса свинцовой тучи. Все эти дни Красный Яр нежился под безоблачным небом, и я понадеялся, что тучу пронесет стороной. Раньше тут не случались такие резкие перемены погоды, но сейчас все в природе перемешалось, и самые верные приметы перестали действовать. Наконец, мы вырвались из водорослей в чистую протоку. По моим расчетам, до рыбного озера оставался пустяк. Но Валентина Николаевна заметила растущую тучу и категорически запретила плыть на озеро. Я привязал лодку к кувшинкам, мы размотали удочки, и поплавки застыли на зеркальной темно-синей воде. 
   И тут налетел ветер. Рогоз и камыши угрожающе зашумели, сильный ветер пригнул их к самой воде. Мощный порыв ветра оторвал лодку от хрупких стеблей кувшинок  и как пушинку понес назад, в ту самую проклятую протоку с бурыми водорослями. Супруга моя энергично приказала немедленно перебираться на красно-ярский берег. Обычно спокойная и выдержанная, она в критические минуты преображалась. Я не перечил, но выполнить ее команду оказалось трудно. Сильный ветер то и дело сбивал легкую надувную лодку с курса, но Валентина Николаевна в сильных чувствах считала это рысканье моими происками или, хуже того, моей растерянностью. Ее команды становились все громче и тверже.
   С большим трудом я вывел лодку из протоки, мы пересекли речку и высадились на долгожданную твердую землю. Упали первые крупные капли дождя, и ветер совсем остервенел. Мы нашли на берегу корягу, уселись на нее и укрылись от ветра и косого дождя надутой лодкой, как зонтиком. В тот же миг разразился тропический ливень.
Добрых полчаса мы сидели, скрючившись в три погибели, под защитой лодки. Упругие накачанные борта и резиновое днище хорошо защищали наши головы и тела, однако ноги оказались во власти стихии. Пришлось снимать обувь и выставлять голые ноги под ливень. Небо над нами оглушительно гремело, грохотало и трещало, молнии жутко сверкали со всех сторон и пугали мою супругу. Она громко вскрикивала, вздрагивала, но тут же принималась весело смеяться.
   Гроза ушла так же внезапно, как и налетела. Моросил мелкий дождь, но мы решили идти в Красный Яр, пока снова не налетела какая-нибудь небесная гадость. Я сложил лодку в мешок, взвалил его на спину, и мы босиком зашлепали по жирной грязи под мелким дождем. Плодородный красно-ярский чернозем имеет удивительное свойство при первых каплях дождя превращаться в непролазную липкую грязь. Мы с трудом вытаскивали ноги из вязкой черной массы, скользили и спотыкались. Нам предстояло пройти до села с километр, и на полпути небо снова обрушило на нас мощный, бодрящий ливень. Но на этот раз мы не стали прятаться от гнева стихии и храбро топали по хлябям под сильным дождем. До дома матушки мы добрались сильно мокрыми и еще сильнее грязными.
   После такого разгула стихий не могло быть и речи о том, чтобы снова усадить мою супругу в резиновую лодку. Она раз и навсегда предпочла надежную, твердую сушу. А я еще раз побывал на чудесном озере и отвел свою рыбацкую душу по полной. На этот раз я не стал совершать географических открытий в долгом и трудном плавании. Мы проехали на машине по берегу как можно дальне от села и остановились прямо напротив протоки. Это большой риск, ибо в случае неожиданного дождя берег становился абсолютно непроезжим, и нам для возвращения в село пришлось бы ждать пару-тройку дней, а то и неделю, пока чернозем не просохнет. Но погода стояла отличная, а знаменитое русское авось внушало надежду, что ничего не случится.
   Я оставил Валентину Николаевну у машины принимать целительные воздушные ванны, а сам быстро добрался до озера по уже хорошо знакомой прямой протоке. На дальней стороне большого озера виднелся чистый и твердый берег, но нетерпение заставило меня остановиться почти прямо у протоки. Я привязался к рогозу и забросил сразу две удочки. К каждой леске я привязал по два крючка, - по нашим мудрым законам это уже браконьерство, но уж ловить, так ловить.
   Минут через пять я, как и в первый раз, убедился, что с двумя удочками мне при таком клеве не справиться. Рыба хватала наживку моментально, будто умирала с голоду. Пока я возился с одной удочкой, нахальные рыбешки сжирали наживку на другой. Пришлось одну удочку смотать. Но и с одной я еле успевал снимать добычу с крючков. Шли  плотвички, красноперки, верхоглядки, густерки и окуни. Не раз я вытаскивал сразу по две рыбешки. Я понял, что рыба измотает меня раньше, чем хотелось бы, и стал насаживать наживку только на один крючок. Но и это не сильно облегчило мою участь. Пустой второй крючок из блестящей светлой стали привлекал прожорливую рыбу не меньше, чем наживка. Не раз я вытаскивал рыбу на пустой крючок, а наживка на втором оставалась нетронутой. Пришлось один крючок снять.
   Вот тут и началась настоящая рыбалка. Я забрасывал наживку, и поплавок тут же начинал плясать и дергаться. От силы полминуты, - и в воздухе сверкает чистым серебром очередная рыбешка. А вокруг расстилалась безлюдная водная гладь, высокий рогоз и камыш скрывал от меня весь суетный мир, воздух наполнял аромат полевых трав, и голубом, безоблачном небе сияло жаркое солнце. Два раза мимо меня к дальнему берегу озера прошли лодки на веслах. Это местные рыболовы направлялись проверять свою браконьерскую снасть. Пассажиры первой лодки, по виду беззаветные пьяницы, попросили закурить, пришлось выдать им несколько сигарет. Во второй лодке сидел старичок с внуком-отроком. Старичок вежливо поздоровался и дал добрый совет.
   - Тут одна мелочь идет. Вы плывите к тому берегу, там хорошая рыба.
Но я не соблазнился, меня вполне устраивал рыбалка здесь. Огорчало только то, что Валентина Николаевна не может вместе со мной насладиться такой чудесной рыбалкой. Часа через два меня начали мучить угрызения совести. Я тут эгоистически и бесстыдно предаюсь оргии невиданного клева, а бедная моя супруга тоскует в одиночестве на том берегу, усеянном коровьими лепешками. С тяжелым вздохом я заставил себя прекратить увлекательное занятие и отправился в обратный путь.   
   Дома мы пересчитали мою добычу. За пару часов я натягал 147 рыбешек. Этот мой личный рекорд не побит до сих пор.