Вероника больше не придет

 Проснувшись ровно в два часа по местному времени руки по привычке стали утирать пот со лба.Кошмары миновали. Их по странно-необъяснимому обыкновению не было. А было безсознательное забытье, такое знаете ли, серовато-кровавое, как падение в пропасть, с земляным привкусом на самом кончике языка.
 Ночи стали совсем темными. Сначало мне казалось, что мир вокруг рассыпался на кусочки в этой беспроглядной темноте и ни одна, даже самая высоковольтная лампочка не смогла бы осветить этот зловещий, окутывающий, кромешный мрак. Но мне Не казалось.
 Что-то за это время произошло. Что-то страшное, не поддающееся восстанавлению. Навсегда. Не знаю что именно из окружавших меня вещей тревожило и заставяло думать о себе больше - и потому посулило причиной "пробуждения" - эта скомканная темнота, или абсолютно ватная тишина, такая, которая бывает, когда при резком взлете самолета закладывает уши, либо прорывающиеся сквозь нее изредка крики и стоны, сопровождающие запозднившийся секс соседей. Они казались мне чудивищно наигранными и потому вульгарьными. И на фоне всех этих декораций - Я - лишь кровавый кусок пирога на чьем-то покинутом праздничном столе.

 После двадцати минут бессоницы и бесперебойно-упорного сверления взглядом в направлении того места, где еще вечером был потолок - появилось болезненное желание..нет..не желание - потребность позвонить. Еще через десять минут после - оказаться рядом. Оказаться рядом настолько, чтобы просто взять и выблевать тебе под ноги в с ю свою боль, хотя бы частично избавиться от нее - не дающую мне возможности сказать все, что я думаю об Этом. и чтобы Это (после) не застревало на подступах к глотке, там где мысль рождается в звук. А потом выходиловыходиловыходи.ло, вываливолось из меня желчными кусками, а не размельченными, атрофированными, приуменьшенными на выходе полуомертвевшими хрусталиками после долгого молчания в ответ и потому внушительными не более, чем блеяние овец.

 Я бы вдоволь дала пригубить от сей чаши слов. И ни шанса в ответ оказаться на этот раз Себе неглухой в этой последней вербальной связи.

 Возможно, (хотя кто его знает), на миг.. на миг мне бы захотелось напоследок обнять тебя, вернуть всю мою нежность, всю мою ласку, копившуюся и предназначенную только тебе за все это время, искупить всю нанесенную боль, донести то, что словам никогда не было под силу. Все То, что отныне и навсегда ОбРЕЧЕНО - также как замурованный пленник с истесанными фалангами пальцев об бетонную гладь внутренних стен. Возможно, на долю секунды мы бы вновь перенеслись в те дни, когда за окнами шел весенний дождь, и было так тепло и уютно. Так привычно и сказочно-неповторимо слушать твое дыхание, наблюдать как мирно вздымается твоя грудь, наполняясь до краев дыханием, считать твои ресницы, запоминать малейший изгиб твоих губ, уходить всегда лишь на цыпочках курить на балкон, пока ты спишь...

 ..Но небольше, чем на долю секунды, иначе После будет просто невозможно снова шагнуть в жизнь. Реальную жизнь. Где часто один из двух оказывается за бортом. А спасательных кругов никто здесь не обещал.

 Жизнь, где "рожденный ползать - летать не может", и еще многое из того, что до последнего утра будет настойчивым, навязчивым голосом в сознании будоражить мою память. Лопать легкие по швам ностальгическими приливами и оглушающе-звонким гонгом, означающего начало смертной казни, звучать в ушах.


Этой ночью ничего не произошло.
Этой ночью Вероника просто никуда о п я т ь не вернулась.