Хохочущие чайки

 
  День обещал быть славным и жарким. Августовское солнце яркими лучами пыталось

проникнуть во все тёмные места на Земле, наряжало деревья и кустарники полужёлтыми пока

листочками. Ветер и вовсе не просыпался. Неуместен был.

  Евгений Иванович собирался уйти на работу. Токарил он на деревообрабатывающем комбинате

после того, как много лет проплавал на рыболовном траулере по Тихому океану и Японскому

морю. Проходная предприятия видна из окна квартиры на третьем этаже, где они жили вдвоём

с женой Серафимой Николаевной.

  Позавтракал и вышел.Она пошла на балкон, чего раньше никогда не делала. Дождалась пока

муж появится возле подъезда, наблюдала, как он встал, достал пачку "Беломора" и много раз

виденным привычным жестом стал запихивать кусочек ваты спичкой в патрон папиросы. Он

делал так всегда. Вроде, и курить ему хотелось, и как бы берёгся, всё равно кашлял по

ночам.

  Серафима Николаевна тихо позвала сверху:"Эй!" Евгений Иванович поднял глаза, улыбнулся,

пригладил рукой седые волосы.

  Алексеевы слыли добрыми, приветливыми людьми. По выходным оба шли на Волгу рыбачить.

Имели лодку-казанку, которая находилась в железной будке на лодочной станции. Уловом

щедро делились с соседями, в основном одинокими людьми.

  Их единственная дочка Нигина закончила финансовый факультет университета, работала в

Казани. В то время, когда она была ещё студенткой,родители понемногу продавали рыбу на

базаре, помогали дочери деньгами. У них была привычка всегда ждать Нигину, даже если

знали, что та не может приехать, но всё равно прислушивались после каждого протяжного

сигнала приходящей электрички. Старики запасались теми вкусностями, которые

любила дочь:в любой момент могли выставить на стол квашеную по только им ведомому рецепту

капусту с луком, обильно политую горчичным маслом, грибочки валуи, достать из

морозильника шоколадное мороженое с орехами, выложить горку вяленой чехони и сушёной


серебристой уклейки, берегли засахаренную в банке чёрную смородину. Любили потчевать своё

чадо и радоваться.

  Вечерами играли они в шахматы,иногда звали соседку Розу и азартно, чисто по-детски,

выкрикивали цифры на бочонках лото. В часы, когда им было так хорошо вдвоём, Серафима

Николаевна играла на мандолине, пела тоненьким "домашним" голосом, а Евгений Иванович

подпевал своим баритоном. Особенно чисто у них получались "Чёрный ворон", "По Дону

гуляет", "В лесу над рекой жила фея" на стихи Максима Горького, "У беды глаза зелёные".

  ...Серафима Николаевна приготовила на обед суп со штрудлями, прокрутила фарш и налепила

котлет по-киевски, пожарила их. Но на обед Евгений Иванович не пришёл. Что случилось?

Так как это был единственный такой случай в их размеренной жизни, она встревожилась.

Может, муж получил заказ на сложную деталь и, как человек добросовестный, решил сначала

её выточить? Но и после пяти часов, когда поток рабочих иссяк, опустела проходная,

Евгений Иванович дома не появился. Она решила дойти до его токарки, выяснить, в чём там

дело.

Сердце ныло в предчувствии чего-то необъяснимого.

  Охранники Алексееву знали и пропустили без лишних слов и распросов, не ставя требование

иметь обязательный пропуск. Серафима Николаевна спустилась по главной дороге внутри

комбината вниз к затону, где на берегу стоял деревянный домик токарной мастерской. Внутри

никого не оказалось. На стене висел костюм, в котором Евгений Иванович пришёл на смену.

Значит, он должен быть в обычном чёрном сатиновом рабочем халате. Жужжала муха, попавшая

в паутину в углу на потолке. Станок был выключен, передняя бабка холодная, не такая, как

во время работы. Никого вокруг, кого можно было бы спросить.

  Женщина вернулась к проходной, поделилась с вахтёром своей тревогой. Но он ответил, что

пропуск Алексеева обратно не сдавался и с территории он не выходил. Что же делать? Ответа

не было...

...Проходили дни: второй, пятый... В больнице, морге, в полиции мужа не оказалось. Совершенно

потерянная, Серафима Николаевна пошла рыбачить с удочкой на то излюбленное место,где они

с мужем бывали. Хотелось хоть как-то уйти от мыслей, неизвестности. В метрах тридцати от

неё купалась пара. Волны прибивали к берегу пустые баллоны из-под минеральной воды,

обломки сосновой коры. Ушёл "Омик"-паром на ту сторону, на пристань города Козловка,

прошёл теплоход по тому фарватеру, где место было глубже (там со дна доставали песок

перед каждой навигацией), а потом чистили и к осени. Горы жёлто-белого песка высились

на берегу искусственным пейзажем, сотворённым человеческими стараниями.

  Женщина насадила червяка на крючок, забросила наживку подальше, накрошила немного хлеба

в воду, подкармливая мальков. Занятая делом, она немного забылась. Заметив боковым

зрением мельтешение и старающийся уйти за попавшейся сопушкой перистый цветной поплавок,

Серафима Николаевна подсекла, резко потянула на себя удилище, и в воздухе серебристой

лентой мелькнула рыба, а затем, улетев куда-то назад, упала в густые полувысохшие

заросли полынника. Рыбачка стала выбирать на себя леску медленно, осторожно, но что-то

там её не пускало. Видимо, зацепилось. Пришлось к тому месту шагать. Пробиралась, полынь

хрустела под ногами, издавая резкий, но приятный запах. А потом от увиденного изумилась и

рассмеялась: крупная жаба заглотала трепыхающуюся рыбку. Она сидела, выпучив глаза и

дразнилась: "Бэк, бэк, бэке!"  Сделав сердитый вид, Серафима Николаевна сказала

ей:"Воруешь мой улов, хулиганка такая! Вот ведь как ты исхитрилась, чтобы голодной не

оставаться". Потянув леску ещё раз, отступила назад. Попятилась и жаба. Крючок

высвободился, сопа осталась в утробе земноводной твари. Женщина шла к месту ловли и вдруг

явственно услышала приближающиеся мужские шаги. "Женя!" чуть было не вскрикачала женщина,

оглянулась, но никого поблизости не оказалось.

  Больше не клевало и она свернув удочку, поплелась домой. На двери белела бумажка. В

длинном полутёмном коридоре малосемейки буквы на записке невозможно было разглядеть.

Дрожащими руками достала ключи, выискивая их среди крошек хлеба и пшёнки на дне сумки.

Открыла, вошла, прямо в прихожей надела очки и прочла:"Срочно приходите на комбинат.

Вашего мужа нашли".

  Все эти дни Евгений Иванович находился на дне канала, по которому производили

буксировку брёвен в лесопильный цех. Когда всплыла его седоволосая голова, тогда и

обнаружили. Его ручные часы показывали время смерти хозяина, остановив ход в воде.

  Хоронили старого моряка не занося в квартиру, лишь подержав гроб возле подъезда. Мать

совсем обезножела от горя и Нигина все печальные заботы, связанные с похоронами отца, 

взяла на себя. Сотрудники полиции позже выяснили, что в тот день крановщица, решившая

остаться наверху и там перекусить, провести время обеда на рабочем месте, видела, как

двое молодых мужчин топили токаря Алексеева в канале словно кутёнка, придерживая рёбрами

досок, чтобы тот не смог выбраться, время от времени ударяя пожилого человека по голове.

Но те два парня уволились, оказывается, уже на второй день, уехали из города и отыскать

их не было возможности. Чем мог помешать тихий щуплый Евгений Иванович тем двоим? Лицо

покойного застыло в позе отчаяния и боли, вздулись вены на шее. Ни тогда, ни позже никто

так и не смог ответить, за что человека, годящегося им в отцы, не пожалели...

  ...Нигина на несколько дней осталась возле матери. В один из вечеров они решили идти на

так называемый остров Большой. Порыбачить. Засиделись, наловили немало, держа улов в

притопленной воде сетке. Домой возвращаться не хотелось, они остались на ночь и сидели

возле костра. На зорьке поймать поклёвку было в радость. Да и разговоров у матери с

дочкой накопилось немало.

- Доченька, в твоей семейной жизни происходит нечто такое, чего я ещё не могу понять,-

говорила Серафима Николаевна.- Материнским сердцем чувствую... Но ты же не делишься со

мной. Всё успокаиваешь: "Нормально, мама, не беспокойся".


- Не хотела тебя с отцом понапрасну тревожить. Одно скажу: с Костей жить я больше не

 останусь.

- Как это? А мне он всегда нравился. Такой обходительный. И к нам относился, как к

родителям, уважал.

- Он это умеет. Пыль в глаза пускать.

- Вернись тогда ко мне, дочка. Уйдёшь от мужа, а жить тебе будет негде. Не будешь же

ту половину дома, которую вы так неосмотрительно купили, делить. Вот уж воистину верна

пословица "У кого дочек семь - у тех и долев всем. У кого дочка одна, и у той доли нема".

- Мне от Кости уже не нужно ничего, мама. Выиграла я себе квартиру.

- Разве и такое на свете может быть? Ты меня не обманываешь часом?

- Не научили меня лгать. Теперь поздно себя переделывать. Всё это правда.Времени у нас с

тобой достаточно, мама. Слушай. Готовься к моим новостям.

- Тогда сначала давай хворосту больше наберём, чтобы до утра хватило...


                *     *     *


- Надумали два министерства, финансов и экономики, провести жилищную лотерею,- начала

Нигина свой рассказ.- Реклама прошла и через средства массовой информации. У нас на

 работе по этому поводу сочинялись целые анекдоты. Никто особо не верил, что вся эта

акция прокрутится на полном серьёзе. Но однажды подошли, протянули пачку

свежеотпечатанных билетиков, предложили вытянуть и мне. Купила я всего один. Положила, да

и забыла. Прошло время. Был выходной день.Я убиралась в доме, включив телевизор. Не

смотрю, но слушаю. Шла местная программа передач. А там как раз стали выкрикивать цифры.

А, Боже мой! Это же розыгрыш! Стала лихорадочно искать свой билет. Еле отыскала его

между страницами "Моби Дика". Сначала разыгрывались однокомнатные квартиры. Затем настала

очередь двухкомнатных. Называют первую цифру - моя. Оглашают вторую, последующие.

Совпадает! Я бросилась обнимать телевизор. Кости дома не было. Решила я промолчать, пока

окончательно не убедилась в произошедшем. Еле сдерживалась.

  Ты знаешь, мама, если бы я сама не была главным бухгалтером, во веки веков не видать

мне того выигрыша. Такое началось! Не описать словами. Отксерила я свой билет. Сходила,

заверила у нотариуса. Положила его в сейф, стала выжидать. Когда помпезно стали вручать

счастливчикам ключи от новеньких квартир, достала и я свой билетик и пошла к руководителю

лотерейной комиссии. А он мне говорит:"Нигина Евгеньевна, извините, но произошла ошибка.

Напечатали два билета с одинаковыми номерами, поэтому на вашу долю ничего не выпало". Мне

стало плохо прямо у него в кабинете, я упала. Видимо, вызвали врачей. Откачали уколами.

  Не поверила я ни одному слову того человека с полномочиями. Придя в себя, принялась

доказывать свою принадлежность к немногочисленной когорте людей, выигравшим квартиры.

Мурыжили меня три месяца. Я не уступала. Ой, мамочка, через что мне пришлось пройти -

лучше тебе не знать: и угрожали, и уговаривали,но я знаю законы, понимаю всю подноготную

финансовых дел и афёра с двойным номером у них не проходила.

- Не связана ли гибель папы с твоими проблемами, дочь?

- Я об этом, мама, не думала. Пока два этих случая в моей голове не стыкуются. Но после

твоего вопроса стало проясняться. В Казани чувствовала, что меня после работы

постоянно кто-то сопровождал. Между большими высотными домами это не так было заметно, но

в частном секторе мне знаком каждый житель, чужого я узнавала за версту.

- И как потом всё наладилось?

- В конце концов, я их вынудила признать моё право на получение выигрыша и хотела взять

не деньгами, а именно жильём. Отдали ключи к лету. Пошла по адресу. Правда, далековато -

район Азино. Дом совершенно новый, пятиэтажный. Но самое интересное, мама, в том, что я

обнаружила внутри квартиры: ванная комната, туалет, кухня - всё оформлено белоснежной

итальянской плиткой со снежинками от пола до потолка; на полу кругом линолеум, лоджия

застеклена и обшита серебристой пластиковой "вагонкой", по обе стороны - шкафы с

полочками ручной работы. Стало ясно: квартиру заранее готовили для какого-то большого

чиновника. Но вся их авантюра застопорилась на мне.
 
  Они поняли, что меня не остановить, что я дойду до самых верхов - и отступили.

- Боязно мне, дочка. Что же дальше-то?

- Пригласила батюшку, чтобы он освятил квартиру. Провела стационарный телефон. Номер

которого оставлю лишь тебе. Смотри, никому не проговорись. И ещё. В подвале под домом

для каждого жильца построены сарайки. Сухие, сделаны добротно. Все запасы можно будет там

хранить.

- А Костя так и не узнал о твоём выигрыше?

- Он тогда надолго уезжал в рейс на своей фуре. Пока его дома не было, вывезла все свои

личные вещи. Сходила в нарсуд, подала на развод.

- Может, на твою судьбу ещё найдётся хороший человек...

- Ай, мама! Настоящие мужчины в наше время перевелись. Стоя умерли. Мне уже за сорок.

Мараться не хочется. Хватит и так испытаний на мою долю.

- А мне Костика жалко. Привыкла я к нему. Зять он неплохой, всегда об этом всем подряд

рассказываю. И видный. И аккуратист. Уважают его. Али не так, Нигина?

- Конечно. Ты же всего не знаешь... В последнее время он даже за один стол со мной не

садился. "Не порть мне аппетит, не проглатывай в мыслях мою еду, отойди",- это самое

мягкое, на что он способен. Натушит в духовке целую курицу и сам же всё съест. У него

живот из ремней выпадать стал. Округлился, раздобрел.

- Да ладно?! Ой, у меня от всего услышанного голова заболела. Разве такое может быть?

Развели что ли вас?

- На первое заседание Костя не явился. Вызовут повторно.

- Были бы у вас дети, Нигинушка. Лучше бы жили, в согласии.

- Какой толк? Например, взять твою подругу Ксению Ивановну. Много она от своего сына

видит? То-то и оно! Встретилась я с её сыночком Силантием в Казани. Поговорили, в кафе

посидели. Он сказал, что никогда свою мать не простит.

- А мы с Ксенией всё гадаем да раскладываем: почему он не приезжает, больную не навещает,

не звонит. В чём причина того, что он так переменился? Парнем был обходительным. Нас на

мотоцикле с коляской на рыбалку до Илети возил. Да и ты с ним с детства дружила, училась

с Силантием в одном классе.

- Оказывается, когда он был ещё мальчишкой, Ксения Ивановна его учила:"Надоело с котятами

возиться. Наша кошка снова на сносях. Ты, сынок, жми-ка ей живот, покрепче дави, меси,

пусть они мёртвыми родятся". Силантий мучил кошку как мог, выполняя просьбу матери. А

потом постепенно об этом запамятовал. Когда женился, первый ребёнок у них с женой родился

инвалидом, второй неизлечимо болен - слабоумие у него. Вот тогда Силантий вспомнил, что

он творил в детстве... Понял, что это кошка его прокляла, ему от страшного греха не

избавиться, не поправить сделанного.

- Ой-ёй, будто хлебнула суп после того, как еловой серы пожевала. Во рту горько-горько.

Чего только узнавать не приходится. Бедный Силантий! И какая жестокость со стороны

Ксении Ивановны...

  Сейчас весь мусор после себя побросаем в костёр, пойдём к берегу. Луковую шелуху

сжигать нельзя - бедствовать будешь, поэтому зарой её в песок. Приберёмся, костёр

 потушим. Наловим сколько-нибудь ещё и пойдём домой. Такая ночь у нас тобой, дочка.

Давненько мы так не сидели, не откровенничали.

...Мириады комаров кружились вокруг, норовили залететь вместе с вдыхаемым воздухом в рот.

Невыразимый писклявый хор сливался в одну-единственную ноту, которую никакому музыканту

не захотелось бы, наверное, расшифровывать. Попросыпались чайки-хохотуньи. У острова

Большого их - считать не персчитать. Как начнут хохотать - не смешно, а неприятно. Те,

другие, с редкими чии-аайк, желаннее что ли. Цвиркнула в густом дубняке ещё какая-то

птичка, но мелодию не стала продолжать.  Посчитала, что рановато.

  Вынырнул ветерок из-за липовых зарослей. Из-за Волги показалась первая прозрачная

начинающегося нового дня.

  Нигина с матерью, одетые на мужской манер, обе небольшого росточка, собрались уже уйти

с места, где они провели у костра ночь. Подойдя ближе к воде, услышали рокот

приближающейся моторной лодки. Потом он стих. Появились двое мужчин. Но у них вместо

удочек были... вёсла с алюминиевыми лопастями. Не обращая на них внимания (мало ли тут

ходит рыбаков) шагнули, было, в сторону. Но один из незнакомцев, высокий, поджарый,

как будто подсушенный, с чёрными недобрыми глазами человек, неожиданно грубо выкрикнул:

"А ну, стойте! Воруете рыбу из наших экранов? Теперь решили смыться с уловом?"

  Не дожидаясь ответа, размахнулся и с силой ударил Серафиму Николаевну веслом по голове.

Та упала, из-под вязаной шапочки показалась кровь. Мужчина развернулся и напал уже на

Нигину. Бил не жалея, жестоко, раз за разом нанося удары. Не увернуться и не убежать.

Невдалеке в тени тальника стоял тот, что был моложе возрастом. Он переминался с ноги на

ногу, словно в его сапоги были наложены горячие угли, тревожно озирался. Услышав стоны,

испуганно начал умолять товарища: "Горич, ты мне не говорил, что они женщинами окажутся.

Я на такое не подписывался. Ты погляди - это, точно, не мужики. Пошли быстрей отсюда!

Их сетку на всякий случай я с собой прихватил. Пригодится".

  Невидимая лодка, набрав с места большую скорость, умчалась прочь, оставляя за собой

шлейф ворчащих звуков на воде. Река уносила те звуки далеко-далёко, почему-то пытаясь

надолго их удержать.

                *     *     *


...Сколько пролежали избитые мать с дочерью без сознания? Если бы не сотрудники

рыбнадзорной инспекции, проезжающие в тот день рейдом по этим местам, их  мог обнаружить

разве что случайный рыбак. Искусанных муравьями и комарами, окровавленных женщин они

доставили на своей лодке до пристани, сообщив на пути следования по рации в "Скорую

помощь" и ГОВД.

  Нигина Евгеньевна пробыла в реанимационном отделении несколько дней. У неё было

перебито правое плечо, тело чёрным от синяков, сотрясение головного мозга. После того,

как её перевели в общую палату, к ней пришли.

  Как-то боком громоздко и неловко в дверь входила женщина-следователь в форменной

одежде. Коротко остриженная, с совершенно белыми ресницами, под которыми светились умные,

проницательные, с голубыми ободочками вокруг зрачков глаза. Халат на её тучное тело не

налезал, и она просто набросила его на плечи.

- Здравствуйте! Меня зовут Варвара Иосифовна Калачёва. Вы помните, как сюда попали?

- Нет,- с трудом ответила Нигина.

- У вас с собой не было никаких документов, поэтому не сразу смогли определить, кто вы.

- Я... Павлихина... Нигина Евгеньевна...

- Та-а-ак. Записываем. Ни-ги-на. Какое интересное у вас имя. Откуда оно?

- Мать... меня в поезде... родила. Ездила на Урал к своему брату-офицеру. Проводницу...

ту, которая принимала роды у мамы, звали именно так. Мама... Где она?! Мы были с ней

вместе!

- Сожалею. Но спасти её не удалось.

- Убийцы... Не пожалели старую женщину,- заплакала Нигина и по отёчному, с жёлто-синими

пятнами лицу потекли слёзы.- За что они с нами так? Что мы им сделали?

- Постарайтесь успокоиться. Вашей матери уже ничем не поможешь. Кстати, как её звали?

- Серафима Николаевна Алексеева...  А где она?

- В морге. Придётся схоронить её без вашего участия. Родственники имеются?

- Нет. Только соседи.

- Организуем. Мне нужно узнать у вас обо всём: от начала и до последней минуты. Сами-то

не догадываетесь, кому могло прийти такое в голову? Ведь вас явно подкараулили. 

- Мы были на рыбалке с вечера...- начала Нигина и потеряла сознание. 

- Сестра! Срочно в шестую!- неожиданно звонким чётким голосом позвала Калачёва.

  Следователь ждала, пока пострадавшей делают укол, крупными буквами записывала в толстый

блокнот услышанные сведения.

- Пожалуй, на сегодня хватит,- скомандовала она сама себе. Взяла свою папку и так же, как

вошла, так бочком и вышла. Каблуки у Калачёвой были стёрты, туфли не новые.

- Я их никогда раньше не видела,- услышала она голос пришедшей в себя Нигины Евгеньевны.

- А узнать смогли бы?- повернулась Варвара Иосифовна в её сторону. Снова вкатилась в

палату, села на краешек кровати пострадавшей.

- Одного я точно на всю жизнь запомнила. Второй не подходил, следил со стороны и всё

время канючил:"Хватит, Горич! Надо валить отсюда, пока не поздно!"

- Как, как? Горич? Ну-у-у. Хоть что-то для зацепки уже имеем. Ладно. Не прощаюсь. Мы с

вами ещё увидимся.

...Нигине снился сон. Длинный, бесконечный, как сериал. Лицо горело, бегали по нему,

суетились и кусали, кусали... муравьи. Больно. Смеющиеся чайки закрыли небо крыльями.

Идёт мелкий дождь. Морось. "Дождик пришёл с ночевой",- слышит она голос Серафимы

Николаевны. Мать одета в одежду Евгения Ивановича. "Мама, ты почему оделась в папино? Мы

же этот костюм на него надели, когда в гроб положили",- говорит Нигина. "Твой отец сам

мне их подарил,- горько и болезненно улыбнулась мать.- Он без меня не сможет. А вот твой

Костя так любить не умеет".

- Костя?- проснувшись, вслух произнесла Нигина.- Неужели это ты нанял тех поганых людей?

Не может быть! Хотя...

  Хорошо, что палата была одноместная, для "тяжёлых": тут тебе и туалет, и умывальник, и

отношение к тебе чуточку другое. Большое окно выходило в сторону речки Воложки.

Высоченные липы, листья с которых уже облетели и ветки стали чёрными, покачиваясь от

ветра, иногда касались стёкол, издавая звуки тихого царапания, и не приносили глазам

радости голыми ломаными линиями приметы начинающегося сентября. Поблёскивали крыши

частных домов с улицы Дубовой. Изредка подавала голос одинокая ворона, но ей никто не

вторил. По ночам выла чья-то собака. Рядом находилась станция "Скорой". То и дело уезжали

и приезжали машины, но во дворе больницы они сигнал не включали.


                *     *     *

   В отделе внутренних дел Калачёву ценили, но опасались её резкого языка. "Если уж

взялась за дело, наша Йосовна непременно раскрутит до истины",- говорили о ней.

Посмеивались над её "чудачеством" - привязанностью к стихам Есенина. Калачёва и в

Константиново ездила, привезла множество фотографий мест, связанных с его детством. 

Собирала материалы, связанные со смертью поэта. Знала наизусть поэму "Чёрный человек",

красиво пела "Отговорила роща золотая"...

...В деле Нигины и её матери было много неясного. Случайность или намеренно выполненная

акция? Внешне всё выглядело как обычное хулиганство на реке. А потом... оставшаяся в

живых женщина, хоть и землячка, но жительница столицы соседней республики. Требовалось

связаться с сотрудниками следственного отдела, где жила и работала Павлихина.

  Сначала Варвара Иосифовна выполнила данное обещание и провела похороны Серафимы

Николаевны. Скромно, но по-людски. Потом выехала в Казань. В управлении о Нигине

Евгеньевне услышала только положительные отзывы. Все её жалели, возмущались поступком

злодеев, напавших на женщин. Но не за что было потянуть ниточку клубка. Мистика какая-то:

тут порядочный человек, там - славная старушечка. А помешали же они кому-то... Горич...

Существует он или нет?

  Помогли коллеги. В картотеке с данными на тех, кто хоть когда-то проходил у них по

делам, значился мужчина с таким именем. Горюнов Николай Демидович. Судим. После отсидки

нигде не работал. Отыскали быстро, задержали, доставили в отделение. Отпираться он не

стал. Рассказывал:"Были вдвоём с Вазиховым. Я не понял: как вы так сразу вышли именно на

нас? Да, мне самому стрёмно, что с бабами так обошёлся. Тьфу - идиотство! Пообещали

заплатить, только убивать договора не было, конечно. Я малость свои силы не рассчитал".

  Задержали по подозрению в подстрекательстве на причинение зла своей сотруднице и колеге

заместителя управляющего Завилевского Юрия Романовича. Молодой карьерист не смог

примириться с тем, что так удачно задуманная афёра с квартирой у него не вышла. Нанял

Горюнова. С такой высоты, где он уже находился, слететь за решётку было для него

страшнее смерти.

...Костя ездил к бывшей жене в больницу. Нигина не согласилась вернуться к нему.

Отказывалась принимать от него гостинцы. Как чувствовала: тогда в лодке находился и

третий человек. Тот, кто указал на место, где находились его тёща с женой. Тот, кто

привёз на остров Большой убийцу.

  Павлихин сумел остаться в тени. Получил лишь условный срок. Привёл к себе в дом

женщину. Прожив с ним полгода, она ушла.

  Костя заболел скопидомством: тащил домой всё, что ни попадало под руку. Нашёл себе

занятие: картонные коробки, пустые бутылки из-под пива и соков сдавал в приёмный

пункт. Ходил возле мусорных баков, подбирал предметы, привлекшие его внимание. Завален

был уже весь двор снизу доверху. Приволок откуда-то старую списанную ванну, установил под

окном и на зиму сложил в неё по мешку муки, сахара и соли. Аккуратно упаковал сверху, не

оставил ни единой возможности попасть вовнутрь ни влаге, ни жуку. Всю зиму трамбовал снег

на поверхности своего "склада-хранилища". А пришла весна, раскрыл Павлихин свой схрон и

обомлел: сотни мышей и новорожденных голых и слепых розовых мышат копошилось внутри. Все

три вида продуктов смешались в одну невообразимую массу. Костя схватился за голову,

завыл, завертелся на месте. В отчаянном безумии стал хватать мышей по одной, сворачивал

им головы, изо всей силы бросал на бетонный тротуар, запрыгивал на ещё копошащихся

маленьких зверюшек, и топтал, давил, растирал их подошвами. Дорожка была сплошь в крови

и чёрт знает, в чём там ещё. Чуть с горя мужик с ума не сошёл.

  Сосед, наблюдавший всю эту сцену из-за забора, только молча качал головой...