Вольный крепостной

Литературный дневник, 05.06.12.

Агния Кузнецова заворожила меня своей немудрёной повестью "Моя мадонна". Писательница рассказала о жизни её прадеда, крепостного Строгановых - Петра Кузнецова. О возвышенной любви Петра к Наталье Николаевне Пушкиной. О таланте Петра к врачеванию. О его мечте стать вольным. "Это о нём в управлении Пермским неразделённым имением Строгановых было заведено "Дело о пропущенном ильинском мальчике Петре Кузнецовом". Это о нём в Ильинское управление направлялись рапорт за рапортом о том, что мальчик не вошёл в "ревизскую сказку". Как и почему такое случилось? Петру об этом никто не рассказывал... А мальчик был...

И не только об этом. О графе Григории Строганове, который выписал в Петербург Петра, "во временное услужение грамотного по письменной части дворового". Это было весной 1836 года. Петру было в то время 20 лет. Ехали с Петром конюх Софрон и девка Анфиса, тоже по требованию хозяев... Анфиса беспокоилась и плакала, покидая родные края навсегда.

"Кроме Петра, Софрона и Анфисы, надобно было ещё доставить в Петербург одного из лучших рысаков Строгановского имения. Белая, необыкновенной красоты кобылица, привязанная сзади второй повозки, шла тоже неспокойно, озираясь по сторонам и оглашая встречные поля, горы и леса, тихим, надрывным ржанием".
Только Пётр был весел и дивился на себя, с интересом рвался в неведомое.

Агния Кузнецова ничего не выдумывает. Она лишь дорисовывает то, о чём рассказывает её прадед, крепостной Строгановых, в своём дневнике. Пётр, обученный грамоте, получил образование в приходском училище. Закончил пятилетнюю учёбу с похвальной грамотой и в 14 лет уже работал в Вотчинном управлении по письменной части, хорошо зарабатывал. И вот теперь ему, любознательному, открывался неведомый город Петербург.
Лето 1836 года.
 
"Граф Григорий Александрович Строганов не раз посылал Петра с поручениями к Гончаровым, своим двоюродным племянницам. И Петру и всем дворовым Строгановых и Пушкиных заметно было, что из троих племянниц он выделял Екатерину Николаевну, чем-то она была ему по душе больше других. Это ей в подарок из Ильинского прибыла в Петербург белая красавица кобылица, ей же предназначалась и девка Анфиса. Анфиса уже жила у барышни, а кобылицу Григорий Александрович придерживал у себя - видно, для какого-то торжественного случая в жизни Екатерины Николаевны."

Однажды Пётр ожидал на усадьбе возвращения сестёр-наездниц с прогулки.
"Надо было передать письмо Екатерине Николаевне от графа. Но та, весело болтая с Александрой Николаевной, быстро прошла в стороне от Петра...
Наталья Николаевна на минуту замешкалась возле конюшни.
- Тебе что? - спросила она негромко. ... Он молчал, не в силах оторвать взгляд от Натальи Николаевны... Пётр покраснел, растерялся, пробормотал невнятно:
- Их сиятельство граф Григорий Александрович просил передать этот пакет Екатерине Николаевне.

Он протянул пакет и ещё больше смутился оттого, что всё время оберегал бумагу, а в последнюю минуту, от волнения, помял её.
Наталья Николаевна всё поняла.
Она взяла пакет и , складывая его вдвое, сказала:
- Я передам его Екатерине Николаевне, немного помну, но это не важно.
... Она поднялась на крыльцо и также, как её сёстры, скрылась за дверью.
Пётр постоял ещё мгновение в полной растерянности. Он тогда ещё не понял, что случилось с ним."

Пётр служит у Строганова, "пишет своим каллиграфическим почерком разные бумаги, бегает на посылках. ... По какой-то непонятной прихоти Софьи Владимировны Строгановой попал Пётр в услужение к Григорию Александровичу."
Пушкины часто обращались к Дмитрию Николаевичу Гончарову с просьбами о деньгах, лошадях, прислуге, о бумаге для Александра. Наташа писала брату с просьбой от мужа прислать с Полотняного завода Гончаровых для него бумагу, за которую заплатить пока не мог. Привезти бумагу было поручено Петру.

"Наталья Николавна шла и улыбалась. Она узнала Петра.
Он остановился, чувствуя, что задыхается и бледнеет. Почему-то от встречи с ней сердце его не радовалось, а сжималось болью. Может быть, потому, что он понимал всю невозможность, нелепость своего чувства, даже в какой-то мере преступность его. А может быть, потому, что, привыкнув проникать в чужие души, облегчая страдания словом и взглядом, он научился улавливать душевное неравновесие человека. А Наталья Николаевна вызывала в нём, помимо всего, жалость, жалость щемящую... И показалось ему, что видит он Наталью Николаевну в последний раз. И он действительно не ошибся в своих предчувствиях".
Помнил Пётр о своём безнадёжно грустном и прекрасном чувстве любви, о которм писал он в дневнике, уже будучи служащим Билимбаевского завода: "Две неосуществимые, страстные и прекрасные мечты мои делают жизнь мою человеческой. Одну зовут Наталья. Другую - Воля".

Наверное, Пётр Кузнецов знал о Наталье Николаевне много больше, чем писал в своём дневнике.У него было множество причин говорить о её прекрасной душе не только потому, что он любовался её прекрасным лицом.
 
Нет, мы не найдём в дневнике записей о дуэли Пушкина. Откуда было Петру знать правду? Он слышал лишь сплетни дворовых людей, пересказывавших домыслы и предположения своих мало осведомлённых хозяев. Потому и не хотел записывать то, что слышал. Но Пётр знал наверняка, что Григорий Александрович Строганов был каким-то образом причастен к произошедшей дуэли, если был наслышан о том, что Геккерн советовался с графом, знатоком законов чести, как поступить с оскорбительным письмом Пушкина...
Пётр считал графа Строганова виновным в смерти Пушкина. Чувствовал...
 
Пётр не мог не знать того, что происходило в доме Натальи Николаевны: Юлия Павловна Строганова присутствовала при смерти поэта. В эти дни в доме Строгановых было тревожно: разговоры господ и прислуги, дворовых людей и посыльных, вести из квартиры Пушкиных - всё создавало тягостную атмосферу, вызывало к раздумьям чуткого Петра. "Не потому ли Пётр неоднократно обращался к графине Софье Владимировне с просьбой вернуть его в Ильинское, на прежнюю должность в управление или послать в услужение к кому угодно, что не желал находиться при ненавистном ему барине".

1 февраля 1837 года Пётр Кузнецов писал в своём дневнике:
"Если б мог я сейчас находиться подле моего ангела, я уверен, что силою любви своей сумел бы во взгляде передать ей покорность судьбе... Я был около Конюшенной церкви, когда отпевали Пушкина. Сквозь толпу трудно было подойти к нему, да я и не стремился. Живым я его никогда не видел. Её на похоронах не было. И я ушёл, поскольку отлучился без спроса. Говорили, что она очень больна. А может быть, какой-то добрый человек посоветовал ей не ходить - не вызывать гнев не понимающей ничего толпы".

Читателям повести об одном только можно пожалеть: о нескольких страницах, безжалостно вырванных из дневника прадеда Агнии Кузнецовой. Кто это посмел сделать? Увы, это могли сделать только близкие люди... Жена Олимпиада Фёдоровна - реновавшая своего мужа? Или кто-то решил, что не нужно знать потомкам о том, что произошло с их прадедом, что случилось с ним за один год жизни и службы у Строгановых в Петербурге?
В 1851 году Пётр Кузнецов получил "вольную". Кроме прочего, в бумаге было написано следующее: "А росту он 2 аршина 5 вершков. Лицо чистое, глаза большие, карие, нос прямой, волосы и брови чёрные, подбородок круглый, зубы белые, ровные. От роду ему тридцать пять лет". 

Ещё Агния Кузнецова добавляет к описанию внешности прадеда, из дневников о нём:
"Он был красив, хотя и невелик ростом", "На него заглядывались девушки в деревне", "Он был быстр в движениях", "Смеялся громко, заразительно", "Имел обыкновение очень внимательно приглядываться к человеку, с которым встречался впервые", "Открытые тёмные глаза долго не отводил от глаз незнакомца, а потом, не стесняясь, разглядывал его с ног до головы".
"Наверное, так было ему привычно, потому что он пуще всего на свете любил рисовать, - вспоминает его отец, мой прапрадед Яков Петрович, а способности к этому мастерству даны были ему самим богом", - пишет Агния Кузнецова.
Рискну отметить моё впечатление: мне очень симпатична личность Петра Кузнецова.  Непроизвольно возникает ассоциация с личностью Пушкина и по описанию внешности, и по талантливости.

Вот такой был Пётр Кузнецов, когда-то не учтённый ревизией крепостной, с детства прозванный за то "вольным"...
Кузнецова А.А. «Моя мадонна»: Повести. – М.: Советский писатель, 1987. – 432 с., ил.