Психодрама для механического занавеса

Действующие лица:

Адам Тлехурай

Женщина-ваза

Омбудсмен Лукин

Анирам, 32 года

Эго автора

Гастарбайтер

Невнятное стадо

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. СЦЕНА 1

 

Эго автора:

Пьеса - это скелет мелодрамы. Это гнилые ветви затонувшего дерева на дне пересохшей реки. Набравшего столько воды, что не способного больше держаться на плаву. И только психодрама, подобно ливанскому кедру или дереву омбу из романа Жюль Верна, возвышается среди затопленных равнин. В пьесе есть что-то пёсье, безжизненное. Наш инструмент психичен, как инструмент стоматолога. Учитесь жить с ознобом - мы будем отрезать руки, ноги и языки всем действующим лицам, несмотря на возможные ghjntcnyst возгласы Невнятного стада.

Адам Тлехурай:

Я сразу заявляю, что не то чтобы отказываюсь во всём этом участвовать, чего, конечно, сделать не смогу, но просто так я не дамся. И... можно вопрос? Мне слово "омбу" понравилось. Не ввести ли нам в действие обмудсмена Лукина?

Невнятное стадо:

Понравилось, понравилось! Вводим.

Эго автора:

Радуйтесь, вырожденцы. Итак, добавляем: Омбудсмен Лукин, слащавая правозащитная сволочь.

Женщина-ваза:

Ах, злобный автор, и вы так выражаетесь - в Год Равных Возможностей. Знаете, например, что несмотря на то что я такая, меня охотно берут замуж. Я гладкая. Поверхностная. По интеллекту я хлеб.

Эго автора:

Только без Метерлинка. И теперь я, подобно Яго, буду просто Эго.

Адам Тлехурай:

Автор собрал здесь какую-то коллекцию уродов, словно для кунцкамеры, вслед извращённой фантазии Того, Который Заправлял Конец В Свой Сапог. Он же Вырубщик Евроокон.

Женщина-ваза:

И, знаете, сколько бы раз я не выходила замуж, мне хочется ещё и ещё.

Либидо автора:

Мужчины - с Марса, женщины с Венеры. Жёны в мехах, мужи в тигровых шкурах. "Можно", Тлехурай, спрашивают только дети и шлюхи.

Адам Тлехурай:

Сделаем Лукина человеком-самоваром, они будут прекрасной парой.

Эго:

Зверинец укомплектован. Предварительные договорённости закончены. Обсценную лексику маскируем, подобно Тому, Кто Заправлял Конец В Свой Сапог, латиницей. Ytvtlktyyj jxbcnbnt cwtye? pfchfyws/ Извините, мне звонят с телефонной станции - я задолжал за международные переговоры.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. СЦЕНА 2

Эго:

Вернуться к вчерашней психодраме, зная наверняка, что в меняющемся мире очень трудно сохранить единство не только времени, пространства и цели, но и написания - какая польза мне от этого знания?  Вчера я называл своих героев вырожденцами и гнал их со сцены (не подозревая, что то, что я называл действием, - лишь сцена, а действующие лица в ней - сценические тотемы, големы, невинные заводные куклы), сегодня я встал с другой ноги и всё-таки в некотором страхе от возможного нового звонка с телефонной станции, грозящего мне... впрочем, ничем не грозящего, кроме неудовольствия вновь услышать этот автоматический голос Секретаря.

Гастарбайтер:

Стало быть, рукы-ногы нам отрывать не будут?

Эго:

Этот вопрос должен быть отложен до выяснения, что такое Год Равных Возможностей, в торжество которого верит Женщина-ваза. И если я как бы не услышал здесь предложение обтесать Лукина, чтобы он мог составить нашей матриманиально озабоченной даме пару, это не говорит о том, что предложение меня не заинтересовало. Мы же не можем отрастить на Женщине-вазе, скажем, хотя бы одну руку, превратив её хотя бы в Женщину-кувшин, - проще вырвать конечности у омбудсмена. А над тобой надо думать: сам ли ты гикнешься, свалившись с обледеневшей русской крыши, или твою голову подкинут бездомные к зданию районной управы - по-любому судьба твоя будет незавидна.

Женщина-ваза:

Безрукий Лукин мне не нужен.

Эго:

Это первое вменяемое умозаключение, которое сделала эта, в общем, бесполезная женщина. Итак, начнём наши декамероновые вечера, друзья. Пусть Тлехурай - Человек Без Лица, Настолько Свой, Что Никто Бы Не Мог Подумать, Что Это Он, - расскажет новеллу о голубом романтическом цветке Новалиса.

Адам Тлехурай:

Однажды в своём полуподвале под лампой дневного света я посадил Lobelia Erinus. В тот день ко мне приходили гости, среди них была одна итальянка с голубыми глазами, в цвете которых я увидел то, что вскоре увижу растущим из моих горшков. И единственное, о чём я сокрушаюсь сейчас, - это то, что я отнесся к ней с недостаточной жестокостью.

Эго:

При ней был муж.

Адам Тлехурай:

Я выделил им комнату, застелил им постель, предупредил, что ночью в совершенной темноте за отсутствием замков и запоров сюда захаживает персиковый кот, не столь инфернальный, как в рассказах По, но со способностями к мимикрии и лукавству. Он, например, может кричать равно как детскими, так и женскими душераздирающими криками, или выделиться из кирпичной стены (так что придвигать стул к двери бесполезно), а кому это понравится? Я также сказал итальянке, что несмотря на то что в комнате нет ни занавесок, ни штор, утро не будет резать ей глаза: ведь на улице туман. Она засмеялась. Я вернулся на кухню и стал убирать оставшуюся после гостей посуду (это были в основном dbyyst ,enskrb). Итальянка пожелала перед сном выпить кофе. /Входит Анирам./ Она спрашивала, где чашки, где ложки. Я сидел босой перед телевизором и смотрел кинокартину "Ликвидация" про послевоенных недобитков. Босой потому, что тапки отдал гостям. Нужно было ещё убрать со стола красную рыбу, ветчину, овощи и сыр. Явился её муж, встал на пороге кухни, уперев руки в бока. И вдруг итальянка запела... Я с грустью почувствовал, что это когда-то было: очаг света над горшками с землёй, стол со следами пиршества, непреклонная фигура Ожидающего на пороге, песня на итальянском...

Анирам:

Что это была за песня?

Адам Тлехурай:

Какие-то фрагменты из попурри Равеля. Утром я проснулся от автомобильных клаксонов и увидел в горшках всходы.