Вывод на расстрел

   Рассказывают: как правило, уводят  ещё до подъёма, рано утром. Приговорённый ждёт этого часа, но он всегда бывает неожиданным. У большинства немеет язык, и отнимаются ноги. Надо что-то сказать, может, отсрочат приведение приговора? Многие упираются и кричат, цепляются за прутья нар. Им стены камеры кажутся спасительной тихой обителью. Некоторые идут с достоинством, спокойно. Но не было случая, чтобы кто попытался хоть глаз выколоть своим палачам, хоть укусить. Кстати, только убийство надзирателя, возможно, могло вернуть его в камеру на новое расследование «инцидента». Приходит целый отряд. Наваливаются на человека. У Солженицына есть замечание, что приговорённому в рот, чтобы обезголосить, вбивают детский резиновый мячик. Я ни разу воочию не слышал и не видел процесс увода на расстрел, но сидел со многими, кто был приговорён к «Высшей мере социальной защиты – расстрелу». Говорят, что советский классик армянской поэзии, воспевший Ленина и революцию, Егише Абгарович Чаренц, будучи приговорён к расстрелу и услышавший из-за стен тюрьмы звуки радости первомайского торжества,  демонстрации «сплочённого единства», размозжил себе голову о стену. И, мол, камеры смертников после этого  стали обивать чем-то мягким. Не знаю, может, для кого-нибудь и были такие камеры, для буйных больных в «психушках» – точно, а вот то, что было обычно с «рядовыми» приговорёнными к смертной казни, поражает своею будничностью. Обычные камеры, разве что – с двойными дверями (внутренняя из железных полос с кормушкой внизу, у пола), но и это не обязательно. Многие сидят по нескольку человек (так что могли бы сообща оказать последнее сопротивление палачам! Но трусливо все выдают очередного, за кем пришли, благодаря Бога, что «и на этот раз им лично повезло, пронесло»). И кляпы в рот, я сомневаюсь, что были детскими мячами. Не напасёшься! Конечно, это удобно и практично, с выдумкой и просто, но какой же коммунист выдаст денежки на приобретение этих мячиков? Ветоши, что ли, мало? И есть любая тряпка этого зэка, она ему больше не понадобится, жаловаться не будет. Конечно, я верю, что мячи - кляпы были, но потом не вытаскивали же их обратно, и не носили с собой в кармане. Палачи они тоже народ (!) брезгливый. Я сидел, рад был знакомству, с двумя литовцами (один из них Ионас Шимутис, другой Петерс, а фамилию уже не помню), которые «под расстрелом» бросили курить. Это, пожалуй, было покрепче всякого физического сопротивления: они плевать хотели на палачей. Им было не до них. Они предстояли Господу. Смертный приговор им был (по трафарету нового Уголовного Кодекса) заменён на 25 лет, благодаря чему,  я имел честь лицезреть их в Мордовии. Рассказывали, когда ведут кого на расстрел, вся тюрьма не спит. Без молитвы никто не уходит. Вот за это я ручаюсь. 
 Но большевички не только стреляли (в затылок, по подлому), но и вешали (по закону от 43 года), травили газами, ядами, закалывали, забивали, замучивали насмерть при допросах «с пристрастием», сжигали целые дома и поселения (с находившимися в них «контриками» или «восставшими бандитами» и со стариками, и с детьми, и с животными), закапывали людей живьём в землю и поливали сверху известью, чтобы быстрее тела разложились, топили связанных и голых (чтобы быстрее рыбы объели) сотнями и тысячами, топили и бригадами, не успевшими покинуть места затопления при создании водохранилищ (чтобы исполнить «взятые обязательства по срокам пуска объекта»). Не брезговали коммунисты и разминировать поля (чтобы не рисковать техникой) отрядами штрафбатальонов (во время войны), не замечали «потери мирного населения», проживавшего вблизи полигонов при испытаниях ядерного оружия (это уже после войны). Два последних «параграфа» я привожу из биографии («деяний») маршала Жукова.

Иллюстрация в начале: Иконка. Св. Франциск.
Напечатана 20 декабря 1942 года, по случаю рукоположения Альгирдаса Моциуса.