Тайны городских кварталов. первая часть

               

 
    
          Ефим  отнюдь  не  надеялся,  что  его  появление  в  конструкторском  отделе  завода  останется  незамеченным.    Еще  в  школе  сумрачность  и  отчужденность  отличали  его  от  сверстников  и  служили  всем  доказательствами  его  заносчивости,  а  теперь,  в  двадцатидвухлетнем  возрасте, отстранённость,  холодность  взгляда  и  склонность  к  малоподвижному  образу  жизни  -  подавно    ассоциировались  с  надменностью.    Прошло  три  или  четыре  месяца,  прежде  чем  в  отделе  привыкли  к  нему  и  стали  видеть  в  нем  обыкновенно  манерничающего  молодого  специалиста,  еще   не   разуверившегося   в  своей  исключительности.      В  сущности,   Ефим   относился   безучастно   к  производимому  на  окружающих   впечатлению,   поскольку   впитанный  с  молоком  матери  жизненный  тонус,  развившийся   в  теперешний  имидж,   был  уже  неподвластен  коррекции,  и  даже   рассматривался  им  полезным,  освобождавшим  от  излишних  знакомств,  фамильярностей,  откровений.    Пусть   некоммуникабельность  его   вызывала   у  некоторых  досаду,  зато  оставляла  ему  уйму  времени  для  работы.    Не   случайно   его   модификацию   изделия   сразу   одобрило   руководство  отдела.    Нет,  что  бы  ни  думали  о  нём  в  отделе,  а    внешность  отпрыска  преждевременно  растучневших  родителей,  безусловно,  соответствовала  его  профессии.    Во  всяком  случае,  с  получением  специальности  инженера  и  определением  в  престижную  фирму  репутация  академичности  его  в  кругу  знакомых  только  окрепла. 
      Сейчас,  по  истечении  неполных  пяти  месяцев  со  дня  прихода  в  отдел,  удовольствие  от  работы  портил  Ефиму  лишь  один  человек.    Это  был  альбинос  лет  тридцати,  с  узким,  похожим  на  клин,  красным  прыщавым  лицом.    Время  от  времени  Ефим  ощущал  на  себе  птичий  настороженно-безмысленный  взгляд  его  красновеких глаз.  Ефим избегал общество  альбиноса,  верный  своему правилу сторониться всего одиозного, но умение не  замечать в данном случае недостаточно защищало, и антагонистическая оторопь этого типа то и дело давала  о  себе  знать.    Говорили,  будто он собирается стать предцехкомом, - всяких ему удач, раз  он  так добродетелен, однако будущему предцехкому не мешало бы  уже сейчас научиться не подменять чувство собственного  достоинства  отрицанием  того,  что  не  можешь  понять. 
      Но  сегодня  докучливость  альбиноса  не  отвлекала  Ефима.    Предчувствие  необычного  вечера  помогало  работать  самозабвеннее,  чем  всегда.     Окружающая  действительность  напомнила  ему  о  себе  лишь  в  конце  дня.    На  сей  раз  отличилась  Веригина:  оказывается,  она  ничего  не  имела  против  прогулки  с  ним  после  работы!    Должно  быть,  он  чересчур  охотно  выслушивал  всегда  ее  вздор.    В  отделе  Ефим  сносил  кокетство  Эльзы  Веригиной,  но  в  попутчицах  праздномыслящая  особа  выглядела  бы  слишком  жалко.    Кроме  того,  сегодня  он  идет  на  концерт  в  хореографическое  училище.    Ефим  находил,  что  естественней  Эльзы  выглядела  бы  с  ним  Надя  Лавро.   Красивые  и  всегда  печальные  глаза  юной  копировщицы  объясняли  бы  присутствие  девушки  возле  него.     Но  появляться  где-либо  с  Надей  он  мог  позволить  себе лишь имея  серьезные  намерения.   Определенно,  сумрачность  и  отчужденность  -  далеко  не  такие  уж  несносные  качества:  ни  Наде  и  ни  Эльзе,  во  всяком  случае,  они  не  мешают  относиться  к  нему  с  доброжелательностью.   
      Интересно,  чем  интригует  его  сегодняшний  вечер?    Он  что-то  не  помнил,  чтобы   в   прошлом   его   томило  ожидание  какого-нибудь  события.    Жизнь  его  изо  дня  в  день  определялась   ролью   воспитанного   благочестивого   сына   и   до  недавнего   времени   была   всецело  подчинена  интересам  учебы,   как   жизнь   отца   подчинялась  интересам  завода,  матери  -  интересам   семьи,  а  двенадцатилетнего  брата  -  играм.    Впрочем,   однообразие   и  предопределенность  жизни  не   угнетали   Ефима,   а  даже  наоборот:  будили  у  него  сознание    превосходства   над   менее  организованными   людьми.     Разумеется,   следование  правилам  дома  не  исчерпывало  всех  сторон  его  жизни:  были  у  него  и  друзья,  и  сопутствующее  их  компании  праздное  времяпровождение  в  обществе  юных  особ  их  квартала,  и  поздние,  за  полночь,  пересистематизации  своей  коллекции  марок  -  но  для  сравнения  с  ожиданием  сегодняшнего  вечера  прошлый  опыт  не  давал  ничего.    Вероятно,  сегодня  на  него  нестандартно  действовала  близость  Нового  года.    Провозившись  дольше  обычного  с  уборкой  рабочего  места,  Ефим  покинул  отдел  одним  из  последних..

                *  *  * 
      Высокие  заснеженные  деревья  парка  стояли  погруженные  в  дремоту.    Столбы  света,  вздымавшиеся  над  электрическими  фонарями,  выделяли  в  вышине  темного  вечернего  неба  кружево  белых  ветвей.    Ефим  не спеша  шел  по  дорожке,  ведущей  в  глубину  парка,  к  хореографическому  училищу.    До  начала  концерта  оставалось  достаточно  времени.    Сумерки  обступали  аллею,  спускались  в  нее  с  покатых  сугробов.    Громоздящиеся,  будто  циклопы,  деревья  обнимали  зимнюю  тишину,  заключали  ее  в  свои  своды.    Здание  училища  было  слабо  освещено.  Его  бледно-зеленые  стены  и  белые  колонны  призрачно  мерцали  в  морозном  воздухе.    Деревья  скрадывали  истинные  размеры  особняка:  уходящие  ввысь  глади  массивных  форм  здания  меркли  в  чаще  ветвей.  Дорожку  аллеи  устилал  недавно  выпавший  снег.    Ефим  не  ощущал  его  под  ногами,  но  в  свете  фонарей  видел  его  пушистый  искрящийся  покров. 
      Ефим  находил  правильным,  что  пошел  на  концерт  один.    Кто-нибудь  рядом  сейчас  бы  только  мешал.    Ефим  обычно  не  тяготился  уединением,  поэтому  и  ещё  потому,  чтобы  не  навлечь  на  себя  дешёвую  популярность,  которую  легко  снискать  в  провинциальном  городе  у  падких  до  зрелищ  обывателей, -  предпочитал  не  маячить  вблизи  театральных  касс.    Но  хореографическое  училище  жило  незаметной  жизнью  и  вызывало  у  Ефима  почтительную  симпатию.    Очевидно,  заботами  педагогов  это  патриархальное  заведение  тщательно  ограждалось  от  влияний  города.    Прежде  Ефим  ничего  не  слышал  о  концертах  в  училище,  и  вчера,  когда  магия  Нового  года  спровоцировала  его  изменить  дорогу  к   дому  и  забресть  в  этот  парк,  -  объявление  на  чугунном  фонарном  столбе  стало  для  заплутавшего  настоящим  открытием. 
      Воздух  аллеи  серебрился,  чуть  припудривая  темноту.    Высоко  вверху,  подобно  Млечному  Пути,  светились  сходящиеся  купола  деревьев.    В  зимнем  безмолвии  выглядели  величественно  изогнутые  стволы  деревьев,  а  выступающие  из  теней  белые  скульптуры  в  снежных  шапках,  казались  забывшимися  во  сне  заколдованными  людьми. 
      Ефима  отвлекло  неясное  движение  на  боковой  дорожке.    Он  сдержанно  посмотрел  туда.    На  сугробе,  под  которым  угадывался  силуэт  скамьи,  балансировала  девушка  в  коротком  пальто  с  капюшоном.    На  дорожке  ей  ассистировал  парень.   Изящностью  пара  соперничала  со  скульптурами. 
      Вблизи  училища  деревья  осторожно  теснились,  простирая  свои  шатры  к  рельефам  фриза  и  зубчатому  карнизу.    Немые  стены  сонно  глядели  на  парк  подтушеванными  тенью  нишами  и  белыми  наличниками,  внушая  своим  архитектурным  консерватизмом,  что  призваны  охранять  традиции.   

                *  *  * 
      Свет  люстр  и  зеркал  слепил.    Ефим  придержал  массивную,  украшенную  резьбой  деревянную  дверь,  чтобы  она  закрылась  без  шума.    Билеты  проверял  вахтер  -  невысокий  мужчина  с  аскетическим  лицом  пенсионера  и  с  напомаженными  волосами.    Тающий  блеск  гирлянд  и  подвесок  люстр  источал  уют.    Ефим  пересек  фойе,  сдал  меховое  пальто  и  цигейковую  академку  пожилой  гардеробщице,  принявшей  то  и  другое  с  явным  удовлетворением,  и  осмотрелся.    По  бокам  фойе  симметрично  уходили  вверх  две  лестницы  из  светлого  мрамора.    Рядом  с  ближней  лестницей,  за  остекленной  дверью,  виднелась  комната  с  большими  растениями  в  кадках  и  с  декоративным  бассейном.    За  тяжелыми,  свисающими  едва  не  до  пола  кожистыми  листьями  филодендронов  прятались  кресла. 
      У  Ефима  неотвратимо  росло  убеждение,  что  ему  здесь  нравится  и  что  присутствие  на  концерте  не  будет  противоречить   ни одному  из  его  правил.    Он  очень  ценил  свою    способность    не    обнаруживать    чувств    и,   чтоб  лишний    раз   убедиться  в  ней,  а  заодно  соблюсти  театральный   обряд  -  подошел   к   зеркалу.    Да,   сумрачная  ясность  не  изменяет  его  лицу,  и  он  выглядит  вполне  импозантно  в  костюме  из  грубой  светло-серой  шерсти.    Правда,  мороз  тронул  щеки  румянцем  и  даже  задел  пространство  пониже  углов  рта,  указывая  на  унаследованную  форму  щек  отца,  но  в  двадцать  два  года  ни  цвет,  ни   размеры  румянца  уже  не  способны  смягчить  подобающий  сплин. 
      Ефим  направился  к  лестнице.    Сомнений  не  оставалось  -  его  ждал  приятный  вечер,  и  собственный  шарм  казался  заслуживающим  самых  радужных  неожиданностей.    Разве  лоск  тонких  светлых  волос,  приученных  еще  в  детстве  к  пробору,  и  чуть  заметная  грузность  сложения  не  свидетельствуют  о  человеке,  которому  всегда  и  во  всем  будет  сопутствовать  только  успех.    Поднявшись  на  второй  этаж,  Ефим  очутился  в  высоком  зале,  уставленном  пальмами.    На  стенах  висело  много  картин.    Пальмы  пушились  веерами  стрельчатых  листьев  и  откидывали  тени  на  плотные  узорчато-белоснежные  драпировки  окон.    В  зале  никого  не  было.    Ефим  почувствовал  себя  первооткрывателем.    Растения  выглядели  настороженно  замершими,  будто  опасались  вторжения  невежественных  гостей  под  сень  своих  чутких  тонких  листьев.    Ефим  с  благоговением  ступил  на  паркет.    Он  остановился  у  длинной  стены,  на  которой  висело  больше  картин.    Это  были  преимущественно  портреты  в  тяжелых  рамах.    Обычно  Ефим  оставался  равнодушен  к  портретам  людей,  которых  не  знал,  но  сейчас  всматривался  в  каждый,  потому  что  чтил  их  причастность  к  училищу.    Он  видел  старых  людей  и  молодых,  в  костюмах  различных  эпох  и  со  следами  пережитых  тягот  на  лицах.    Независимо  от  возраста  люди  на  портретах  производили  впечатление  отверженных  и  вызывали  непреклонным  и  честным  обликом  уважение.    Ефим  двигался  вдоль  картин,  сторонясь  левистон,  и  внутренне  замирал,  когда  под  ним  кощунственно  вскрипывал    деревянный  паркет.    Хорошо  что  картин  здесь  очень  много  и  не  нужно  думать  о  том,  куда  деть  себя  до  начала  концерта.    Их  можно  рассматривать  сколько  угодно  долго  без  всякого  риска  для  своего  престижа.   
      Перед  Ефимом  возник  жемчужно-солнечный  угол  бульвара.    Дорожка  и  стены  домов  плавились  ослепительными  бликами.    Пальма  на  ближнем  плане  картины  искрилась  разложенным  светом.    Зелень  и  тени  исчезли  в  потоке  синих,  желтых,  красных,  фиолетовых  игл.    Ефим  был  ошеломлен  сладкозвучием  красок.    Солнце  множилось  в  складках  одежд  прохожих,  в  оконных стеклах, размывало очертания  всех  деталей,  наводняло   радужными   разливами   тротуар.      Ефим   не   хотел   признаться    себе, что  готов  смотреть  на  картину  до  забытья,  но  осторожность  гнала  его  к  следующей,  как  в  школе  заставляла  держаться  в  стороне  именно  от  той  девчонки,  которая  волновала  его.  Он сейчас отойдет к другим, истинно академичным  полотнам  -  туда,  где  и  надлежит  стоять  благовоспитанным  людям  или  желающим  выглядеть  таковыми.    Теперь,  когда  стало  известно,  что  в  училище  дают  представления,  он  сможет  бывать  здесь  и  видеть  этот  южный  пейзаж.    Ефим  буднично  перевел  взгляд  на  продолжение  череды  портретов.    От  пустынного  зала  веяло  дореволюционным  аристократизмом. 
      Вот новости! - Амадей Гофман!  Бетховен!  Чайковский!    Сохраняя невозмутимость, Ефим воззрился  на  знакомые  лица,  которые  многое здесь объясняли.  Было только неловко за  невежественность по отношению к их предшественникам по галерее.    Насколько  разны  на  портретах  Бетховен  и  Гофман  -  бунт  и  кротость!    А Чайковский выстрадано спокоен.    И  все  же,  все  трое  походят  друг  на  друга,  как  братья.    Наверное,  в  жизни  они  выглядели  немного  иначе,  но,  во  всяком  случае,  так  же  незащищенно.   
      Ефим  не  заметил,  что  в  зал  поднялись  две  девушки.    Одна повыше - в очень свободном свитере.  Чуть вздетый  подбородок  подчеркивал  тонкую   длинную  шею.    Девушка  смотрела  в  никуда  и,  казалось,  спешила  пронести  свое  надменное  лицо  мимо  Ефима.   Другая  была  в  коротком  темно-коричневом  платье  с  белым  воротничком.    Она  шла  опустив  глаза.    Чистый  рисунок  лица  оживляла  едва  заметная  улыбка,  которая  выдавала  понимание  трогательности  одинокого  посетителя  галереи.    Заслышав  шаги,  Ефим  оглянулся  -  и  в  следующий  миг  снова  смотрел  на  картины,  но  уже  не  видел  их.    Определенно,  он  никогда  не  видел  девушку,  что  в  темно-коричневом  платье,  и  тем  не  менее  она  знакома  ему,  будто  вызвана  к  жизни  его  собственным  воображением.    Наваждение!    Полный  пассаж!    Разве  не  он  только-только  заканчивал  институт,  разве  не  его  внешность  -  эталон  холода  и  бесчувственности?!    Ефим  вслушивался  в  шаги  . . .   Легкая,  изящная,  светлая  -  она  головокружительно  близко!    Недоставало  сейчас  шелохнуться  или  тронуть  одеревеневший  взгляд.    Что-что,  но  подобной  беспомощности  он  в  себе  не  подозревал.    Почему  девушки  не  задерживаются  у  картин?    Они  уже  миновали  его.    Не  оглядываться!    Вспомнив,  что  при  любых  обстоятельствах  его  внешность  должна  оставаться  неподвластной  эмоциям,  Ефим  отрезвляюще  подобрался.    Шаги  девушек  удалялись  -  и  стихли.     Ефим   подошел   к   следующей   группе     портретов.       И    всё-таки,   он   выглядел   неподобающе                скованным.    Чего  доброго,  девушки  примут  его  за  истукана.    Нет,  интуиция  этих  девушек  тоньше.    И  вообще,  нет  повода  для  сомнений  в  их  воспитанности.    Ефим  был  признателен  девушке  в  темно-коричневом  платье  -  с  таким  сложением,  с  таким  лицом,  с  такими  изящными  веками,  с  такой  улыбкой  она  просто не могла не быть воплощением воспитанности.  Ефим  волновался  от  предчувствия,  что  общество  этой  девушки  в  глазах  всех  объяснило  бы  и  реабилитировало  особенности  его  правил  и  манер.    Не  в  пример  ему  она,  конечно,  увлечена  балетом. 
      А  высокая  девушка  напоминала  Ефиму  обитательниц  его  квартала  -  независимых,  умных  и  утомительно  одинаковых.    Они  были  приветливы  друг  с  другом,  но  степень  искренности  в  их  взаимоотношениях  в  большинстве  случаев  зависела  от  соотношения  чинов  их  папаш.    Ефим  держался  холодно  с    этими  особами,  хотя,  все-таки,  считал,  что  они  придавали  кварталу  особенную изысканность  и  уют  и  были  по-своему  привлекательны.    Способность  привносить  подобную  изысканность  и  уют,  предчувствовал  Ефим,  осеняла  и  девушку  в  темно-коричневом  платье.  Несомненно, сегодня он ещё  раз  увидит  ее.    Может  статься,  они  окажутся  даже  рядом  в  зрительном  зале! 
      Ефим  попытался  сосредоточиться  на  портрете,  который  в  данный  момент  псевдоглубокомысленно  рассматривал,  но  унять  радость  и  вернуть  привычное  самообладание  не  удавалось.    Ефима  подмывало  оглянуться  вслед  девушкам.    Неужели  они  сошли  в  фойе  по  другой  лестнице?    А  может  быть,  они  совсем  рядом,  в  двух  шагах?    Но  он,  разумеется,  не  позволит  себе  обнаружить,  что  интересуется  ими.    Нет,  он,  не  преувеличивая,  очень  рад,  что  отнесся  без  предубеждения  к  училищу.    Когда  рядом  такие  девушки,  можно  не  сомневаться,  что  бывать  здесь  -  хороший  тон.    Ефим  вновь  готов  был  внимать  портретам  свежо  и  освобожденно.    Он  только  ускорит  осмотр  картин  и  будет  надеяться,  что  ему  простят  жильцы  галереи,  как  прощает  этот  седой  длинновласый  старик,  перед  чьим  портретом  он  так  долго  стоит.    Почтительно  отступая  от  портрета,  Ефим  нечаянно  задел  ветвь  левистоны.    Тонкие  листья  зашуршали  по  рукаву  пиджака.    Ефим  отстранился,  и  стебель,  увенчанный  широким  веером  листьев,  принялся  укоризненно  раскачиваться.    Беспокойство  передалось  остальным  ветвям  экзотического  растения.    Чтобы  смотреть  следующие  картины,  требовалось  обойти  пальму,  и  Ефим  поневоле  оказался  лицом  к  интересующей  его  части  зала.    Так  он  и  знал:  девушек  в  зале  нет!      Значит,  они  спустились  в  фойе?       Стоило  подниматься  сюда,  чтобы  пройтись,  не  замечая  картин.    Тая  недоумение,  Ефим  прохладно  смотрел  в  угол  зала:  слева -   очередная  пальма  в  кадке,  а  прямо  -  освещённый  проем  схода  на  первый  этаж.   Неужели  скучающий  посетитель  помешал  девушкам?    Нет,  присутствие  молодого  человека  в  галерее  только  подстегнуло  бы  их  продемонстрировать  независимость.    Озадаченный  Ефим  тщетно  апеллировал  к  логике,  чтобы  объяснить  исчезновение  девушек,  -  и  вдруг  услышал  девчоночий  смех.    В  галерее  появилась  новая  девушка.    Она  была  в  белом:  в  белой  короткорукавой  блузке,  в  белой  гофрированной  юбке,  в  белых  гольфах  и  в  белых  танцевальных  туфлях.    Балерина?!    Следом  в  галерею  выбежал  парень  и  тоже  в  белом  -  праздничном  стиле  пятидесятых  годов.    Завидев  Ефима,  танцоры   исчезли  так  же  внезапно,  как  появились.    Тут  взгляд  Ефима  наткнулся  на  неожиданную  деталь:  темно-зеленый  половой  коврик  в  углу    В  галерею  вел  еще  один  ход!    Ефим  лишь  сейчас  различил  его  в  просветах  между  листьями  пальмы.    Впрочем,  ход  отнюдь  не  был  замаскирован  -  с любой  точки  зала  поверх  пальм  виднелся  лепной  наддверник.    Девушки  учатся  здесь!    Здесь!    Открытие  взволновало  Ефима,  однако  его  бледное  лицо  оставалось  по-прежнему   сумрачным  и  отсутствующим.    Девушка  в  темно-коричневом  платье  -  балерина!    Значит,  он  не  ошибся,  и  воспитанность  девушки  -  вовсе  не  плод  его  грез!    Вероятно,  существует  и  симметричный  ход,  возле  противоположной  лестницы?    Конечно!    Только  он  заставлен  растениями  и  закрыт.    Ефим  не  верил  своим  глазам.    Но  удивляться  своей  ненаблюдательности  и,  тем  более,  взыскивать  с  себя  за  нее  -  он,  конечно,  не  вправе.    Когда  вокруг  столько  пальм  и  картин,  можно  прозевать  и  более  броские  подробности  интерьера,  чем  десюдепорты  по  углам  зала.    Кроме  того,  не  в  его  правилах  беспредметно  озираться  по  сторонам.    Странно,  что  он  вообще  оглянулся  на  невесть  чьи  шаги.    Определенно,  он  утрачивает  гармоничность.    Чего  доброго,  еще  прозевает  концерт!    Ефим  поспешно  взглянул  на  часы  -  до  начала  оставалось  пятнадцать  минут.    Пора  искать  зрительный  зал.    Быть  может,  ход  с  ковриком  в  него  и  ведет?    Недаром  украшен,  будто  врата  какого-нибудь  святилища.    Ефим  направился  в  угол,  убеждая  себя,  что  им  движет  исключительно  необходимость.    Бесспорно,  он  мог  элементарно  сойти  в  фойе  и  столь  же  элементарно  проконсультировться  у  вахтёра  или  гардеробщицы  о  местонахождении  концертного  зала,  но  сознательно  избегать  потенциальный  вход  -  образцовое  мальчишество.    Ефим  подошел  к  лестнице,  уронил  влево  косвенный  взгляд  -  и  в  замешательстве  остановился.    В  глубине  коридора,  будто  на  картине  Дега,  держась  за  поручень,  девушка  вскидывала  ногу  к  воздетой  руке.    Чуть  позже  Ефим  уже  спускался  в  фойе.    На  светлых  ступенях  фигура  Ефима  выглядела  державно.    И  все  же,  девушка  в  тёмно-коричневом  платье  вполне  могла  спуститься  в  фойе.   Нонсенс!    Коридор  ведет,  очевидно,  к  учебным  классам,  и,  не  будь  его,  исчезновение  девушек  в  галерее  не  имело  бы  объяснения.    Воображение  и  действительность  больше  не  противостояли  друг  другу.    Ефим  ощутил  тепло  и  гостеприимность  заведения,  в  котором  все  одухотворено  общением  с  незнакомкой.   Матово-перламутровые  перила  и  эти  голубые  стены  -  внимательные  и  учтивые  блюстительницы  покоя  и  порядочности  -  сообщали  сейчас  о  девушке  больше,  чем  смогла  бы  рассказать  о  ней  самая  посвященная  из  ее  подруг.    Ефим  возвращался  в  фойе,  с  благодарностью  принимая  посредничество  окружающего.   Да,  в  подобное  авантюристическое  состояние,  сопряженное  с  малоизведанной  формой  общения,  он  еще  не  впадал.
      Фойе  ласкало  блеском  зеркал.    Молодые  и  пожилые  женщины,  иные  с  детьми,  несколько  очень юных  пар  -  чинно  прогуливались  вдоль  гардероба.    Решив,  что  зрительный  зал  еще  не  открыт,  Ефим  завернул  в  зимний  сад,  симметричный  уже виденному  -  на  противоположной  стороне  фойе,  и  похожий  на  него.    Свободное  кресло  за  кустами  зелени  было.    Пробираясь  возле  бассейна  к  намеченному  объекту,  никого  из  присутствующих,  Ефим,  по  своему  обыкновению,  не  удосужился  разглядеть.    В  прозрачной  воде  метнулась  тенью  стайка рыб,  и  рябью  преломленный  свет  заиграл  на  кафельном  дне.     С     дальних  кресел  послышался  шепот.    Ефим  похолодел  -  девушки    запросто    могли    очутиться  здесь!    Фантазер!   Версия  с  примами  -  конечно  же  не реалистична.    Нет  слов,  сейчас  он  предстал  им  банальным  преследователем,  хотя  за  спасительное  отсутствующее  выражение  своего  лица  мог  ручаться.    Так  или  иначе,  ему  поделом  -  раз  уж  пришел  на  концерт  один,  логичней  оставаться  последовательным  в  независимости,   а  не    забиваться    в    угол.      Ефим    замедлил  движение.    Что  делать?    Только  не  взглянуть  на  них,  иначе  он  окончательно  нивелируется  в  своих  глазах.    Тут оптимистическим  шорохом  и  бренчанием  дали  о  себе  знать  металлические  кольца  портьер.    Зимний  сад  ожил  шумом  отодвигаемых  кресел  и  голосами.    Спасен!    Ефим  обернулся:  женщина  в  униформе  открывала  массивные  двери,  похожие  на  входные  двери  фойе.    Открывшееся  взгляду  пространство  на  миг  заставило  Ефима  отвлечься.    Казалось,  сам  воздух  зрительного  зала  лучился  праздничными  спектрами.    Над  вогнутыми  рядами  желтых  кресел  царила  пирамидальная  люстра,  блестя  медью  и  хрусталем.    Ефим  стал  выбираться  обратно.    Наконец-то  он  сможет  позволить  себе  взглянуть  на  девушку.    Если  держаться  невыразительно,  никому  в  зрительном  зале  и  в  голову  не  придет,  что  он  кем-то  заинтересован.    А  главное,  во  мнении  девушки  в  темно-коричневом  платье  он  останется  самодостаточным  и  не  ищущим случайных  знакомств.   Ведь  такой,  по  существу,  он  и  есть. 
      Небольшой,  но  высокий  зрительный  зал  с  голубым  бархатным  занавесом,  со  ступенчато  вздымавшимися  рядами  кресел,  множащими  кривизну  стены  за  амфитеатром,  и  со  всем  остальным  -  походил  на  гигантскую  жемчужную  раковину.    Нагота  красок  завораживала  Ефима,  но  он  не  имел  права  обнаруживать  восхищение  -  и  без  того  с  появлением  его  здесь  в  качестве  зрителя  нимб  загадочности  над  ним  основательно  потускнел.    Единственное,  что  спасает  его  репутацию,  -  отсутствующее  выражение  светло-голубых  глаз.   Ефим  повернул  в  проход,  спускавшийся  по  середине  зала  к  сцене.    Мимо  спешили  зрители.    Он  убежден,  что  произвел  бы  на  девушку  положительное  впечатление  -  не  сторонятся  же  его  юные  жительницы  их  квартала.    Но  увы,  самое  большее,  что  совместимо  сейчас  с  его  правилом  выражать  безучастность  к  окружающему,  -  один-два  полуслучайных  взгляда  в  сторону  девушки.    Да  и  то  надо  очень  удачно  расположиться.    Хорошо,  что  места  в  билетах  не  указаны.    Зрители  рассаживались  вблизи  сцены, звенели  голоса,  хлопали  кресла.    По  светлым  стенам  беззаботно разбегалась тонкая  лепная  вязь.    На  Ефима  повеяло  очищающей  новизной  впечатлений.    Все-таки,  он  молодец,  что  забрел  на  окраину  города,  в  старый  парк.    Ожидать  встречи  с  исчезнувшей  девушкой,  во  всем  угадывая  признаки  ее  незримого  присутствия,  - более  содержательный  вечер  он  не  мог  бы  сегодня  себе  подарить. 
      Ефим устроился на седьмом  ряду.  Прежде чем пробежать  глазами   по   ближним   рядам,   он   занял  апатичный  взгляд  занавесом,  портальным  орнаментом,  просцениумом,  -  чтобы  показать  на  лице  скуку  и  не  генерировать  досужего  любопытства  к  себе.    Чем  свободней  он  будет  от  рефлективного  внимания  к  окружающим,  тем  больше  достоинств,  надо  полагать,  ему    припишет  воображение  незнакомки.    Впрочем,  он,  по  обыкновению,  преувеличивает  неадекватность  своей  персоны  внешней  среде. 
      Открылся  другой  боковой  вход.    Шум  и  гвалт  ворвавшихся  зрителей  -  очевидно,  здешних  учащихся  -  пронзил  звонок.    Прибывшие  потоками  растекались  по  свободным  рядам.    Оживление  шло  залу.    Удобнее  ситуации  для  поиска  незнакомки  Ефим  не  мог  бы  себе  пожелать.    Держа  на  лице  пасмурную  рассеянность  и  волнуясь,  он  посмотрел  вдоль  рядов.    Темно-коричневое  платье  здесь  должно  бросаться  в  глаза.    Если  незнакомка  сидит  впереди,  он  не  может  ее  не  увидеть.    Пусть  вероятность,  что  они  будут  знакомы,  ничтожна,  он  не  волен  отказать  себе  еще  в  одном  взгляде  на  принцессу  бала.   
      Между  тем,  Ефим  не  находил  девушку.    Постепенно  его  волнение  вытеснилось  беспокойством:  неужели  он  впал  в  заблуждение?    В  самом  деле,  с  чего  он  взял,  будто  шепот  в  зимнем  саду  принадлежал  подружке  её  или  ей?    Нет  уж,  чем  тут  не  объясняй,  деградирует  он  неопровержимо.    Ефим  вернул  мизантропический  взгляд  на  сцену.    В  сущности,  ничего  трагического  не  произошло.    Совсем  и  не  обязательно  знать,  в  зрительном  зале  она  или  нет.    В  любом  случае  он  признателен  училищу  за  встречу  с  ней.    Сейчас  он  почти  окончательно  убежден,  что  она  учится  здесь,  и  даже  готов  засвидетельствовать  перед  собой,  в  галерее  успел  отметить  изящество,  с  которым  девушка  шла.   
      Образ  незнакомки  неуловимо  соединялся  в  воображении  Ефима  с  картиной  зимнего  парка.    Теперь  зеленовато-белое  здание  в  заснеженных  деревьях  всегда  будет  напоминать  ему  о  светлых  волосах,  волной  покоящихся  на  плечах,  о  туманной  улыбке,  о  линии  опущенных  век,  тревожить  неясным  но  восхитительным  миражом  знаний  о  незнакомке.