Сутки из жизни подстанции скорой помощи

Много чего у нас говорилось и говорится о работе «скорой». Да сколько бы не говорилось, трудности все никак не решаются – скорая помощь остается одной из самых проблемных отраслей нашего здравоохранения. Я решила, что лучше один раз увидеть, чем в сотый раз говорить, и отправилась на подстанцию подежурить с врачами, чтобы понять, как они работают и что там на самом деле происходит. И вот с утра пораньше я уже трясусь в автобусе на пути на подстанцию «скорой» Ленинского района. За окном – темное утро ненастного дня, часы показывают 6.15.

Женское царство
На работу бригады заступают в 8 часов. В «столовой» по утру в медицинских робах пьют кофе одни девчонки: фельдшеры и врачи, заступившие на смену. К моему появлению дамы отнеслись скептически: им не особенно понравилось мое вторжение. «А если этот корреспондент чего-нибудь не того напишет?» - спросила одна из докторов, отпираясь от шефства надо мной. Что ж, их можно понять, - тут своих проблем хватает, а тут еще со мной придется возиться.
Я просилась определить меня на дежурство в самую обычную линейную бригаду. Ни к реаниматологам, ни к педиатрам, ни в психиатрическую (на жаргоне медиков - «психам»), ни к кардиологам. При всем уважении к людям этих профессий мне хотелось увидеть самую типичную работу обычного специалиста, которых на подстанции большинство. Партнер, а точнее партнерша, для меня нашлась быстро – фельдшер Ольга Песня взяла меня к себе в компанию.
- Хорошо, что ты сегодня со мной будешь ездить – довольна «напарница». – Вместе веселее и безопаснее.

Китайцы подсурьмили
Десятый час. «5.9» – выдыхает до неприличия сексуальный женский голос по громкой связи. Это номер Ольгиной бригады. Хватаем укладку, кардиограф и идем в машину, - едем на приступ аллергии.
Дверь нам долго не открывают. Заходим в отпертую дверь, в прихожей – пустота. Никто нас не встречает.
- Кого лечить – то? – спрашиваем. Молчат. – Гдее больнооой? – наш крик раздается в закоулках квартиры.
- Я, я больная – торопится навстречу женщина, покрытая красными пятнами. – Меня лечить.
Выясняется, что дама не далее как три дня назад пила какие – то китайские биодобавки, которые ей присоветовали знакомые. С того момента у нее по коже поползли пятна, а сейчас уже и отек «полез» на лицо.
- Как таблетки – то называются? От чего пили? – эти вопросы ставят пациентку в тупик.
- А почему в поликлинику не обратились?
– Да некогда мне. У меня муж инвалид, я его одного оставить не могу – был ответ.
Проведенное Ольгой лечение не помогло. Женщину нужно везти в больницу.
- Такие случаи сплошь и рядом встречаются – комментирует ситуацию Оля.  – Чего пьют, зачем – не знают. Что входит в состав препаратов, где их делали – понятия не имеют. И не интересуются даже. Аргумент один – знакомые посоветовали.
- А если бы отек Квинке был? (мгновенная аллергическая реакция, приводящая без немедленной медицинской помощи к смерти) – спрашивает фельдшер мадам. Та пожимает плечами. И ехать с нами не собирается. Хочет подписать отказ от госпитализации, но перо дрожит в ее руке – ей хуже. Ясно, что «везти» однозначно надо. Начинается процесс сборов. Прошло 15 минут, женщина все одевается, кому – то звонит, мы ждем  с чемоданами наготове – множество людей сейчас нуждается в «скорой» и каждая минута у нас на счету.
– Скоро? – кричим мы. Женщина звонит родственникам, но никто не соглашается посидеть с парализованным мужем пациентки.
– А это кто? – удивляемся мы, увидев в квартире девушку.
– Так невестка.
- Что вы нам мозги пудрите, что некому ухаживать, поехали быстро, нас пациенты ждут! – не слушая ее уверения, что та занята своими делами, чуть не под руки выводим даму из квартиры и усаживаем в «карету» и мчимся в больницу скорой медицинской помощи – «сдаваться» в стационар. Там, как обычно, толпа. У кассы две очереди: справа из пациентов, слева из врачей-«скоропомощников», оформляющих документы своих больных.
Захожу «со своими» в приемный покой, там сидят доктора, принимающие пациентов – осматривают их, сверяются с диагнозом, подтверждают или оспаривают его и принимают решение, как поступить с ним дальше. Заметив в моих руках фотокамеру, спрашивают, почему я снимаю. Оля простодушно ответила, что это – корреспондент. Что тут началось! Один доктор кричал громче всех, о том, что снимать их нельзя и кто меня сюда пустил и прочее. Причем, объектив моей фотокамеры был направлен исключительно на медперсонал, чему они, видимо, и возмутились. Причина реакции врачей мне так и осталась непонятна – каждый из них (как, впрочем, и я) был занят своей работой и ничего предосудительного не делал. Значка «съемка запрещена» в больнице я не видела. Так что такая реакция врачей осталось для меня загадкой.

Всем на больных наплевать
Второй вызов последовал сразу же за первым – не возвращаясь на станцию, едем на срочные роды. Всего вызовов к рожающим женщинам за сутки будет два. В этот раз врач в приемном покое недовольна: «Почему к нам привезли?». Изменившуюся в лице от боли (схватка) женщину спрашивает: «На что жалуетесь?». И делая нам одолжение: «Ну ладно, оставляйте». На выходе из роддома я спрашиваю Олю:
- А что, могли обратно отправить?
- Еще как.
- Так она бы родила у нас в машине!
- А кого это волнует?  Бывает, больных в коме возим туда-сюда, потому что не принимают. А тут роды. На самом деле по сути всем на больных наплевать. Причин, чтобы не взять, масса может найтись. Эти, например, еще после профилактики не в полном объеме работают, другим прописка не нравится, третьим диагноз и так далее. Часто их можно понять, - мы всех беременных при вызове обязаны госпитализировать по приказу. И беременные сами иногда на всякую ерунду вызывают. Однажды вызвала нас одна, которой было неудобно спать, потому что у нее болела спина. Другая – потому что ее рыба аквариумная за палец укусила. Ну и как ты думаешь должен персонал роддома реагировать, когда мы с такими «больными» приезжаем?
Следующий вызов, 3-й – к бабуле с головной болью и головокружением. Таких вызовов - большинство. Старикам измеряют давление, делают кардиограмму, если нужно, ставят укол и уезжают. Потому что больше там сделать ничего нельзя,- в подавляющем большинстве все это симптомы преклонного возраста.
- Если на таком вызове с бабусей не повозиться, будет повторный, а нас за это штрафуют, - делится Оля.- Чаще всего «скорую» вызывают одинокие старики, которым не спится и хочется с кем – нибудь поговорить. Спрашиваю их – дети есть? Почти у всех есть. А живут одни и за ними никто не ухаживает.

Мигрантов не принимаем
4-ый вызов – женщина с кровотечением. Заходим в квартиру без мебели, без единой двери, даже в туалет. На полу, на матрасе без постельного белья лежит молодая женщина – мигрантка из Узбекистана. Жалуется на боль в животе. По всем симптомам выходит, что у нее гинекологическое заболевание. Усаживаем девушку в машину и опять едем в «тысячекоечную». Врач-гинеколог в приемном покое кричит на нас, что у них приказ иногородних без прописки не принимать. Спор заканчивается тем, что едем в больницу Солнечного, на другой конец города. На перепирания с врачом и езду по пробкам уходит около 2-х часов. В приемном покое по результатам анализов выясняется, что пациентка беременна, о чем она по неизвестной причине не сказала ни на вызове, ни доктору, описав совсем другие симптомы. Видимо, боялась, что ей как иностранке откажут в помощи? В любом случае, мотив ее поведения остается неясным для нас. Оставляем женщину в больнице и едем не следующий вызов.

Опять «на давление». Время полпятого, мы ездим туда-сюда, и судя по возмущенным возгласам водителей по рации: «Сколько можно! Руки уже отваливаются!» и «Обедать когда будем?», не мы одни. Оказывается, ни один экипаж до сих пор с утра не вернулся на подстанцию. Наконец «база» дает добро на дозаправку и на возвращение «домой», чтобы перекусить и сходить в туалет. Не успев дожевать кусок, слышим опять по громкой связи: «5.9». На выезд. На станции мы пробыли ровно 20 минут.

Азбучные истины
Приезжаем к больному, - молодой парень 26 лет. Температура 38 с чем-то.
- Как долго болеете?
- Третий день.
- Чем лечитесь?
- Жаропонижающее принимаю.
- В поликлинику обращались?
- Нет.
- Почему?
- Ну… Эээ…  (молчание).
Надо полагать, больной думает следующим образом: в поликлинику ж идти надо, в очереди сидеть, анализы сдавать. А тут раз, «скорая» приехала и полечила. Очень удобно. О том, что где-то в городе есть человек, действительно нуждающийся в неотложной помощи, никто не думает. Даем то же жаропонижающее, температура «падает», уезжаем.
- До смешного доходит, - говорит Ольга. – Часто таким больным вызывают «скорую» заботливые мамы. Как же, у «ребенка» температура, а то, что этому ребенку под 40 лет, - не важно. Так же приезжаем, даем таблетку, делаем обтирание, температура тут же снижается и уезжаем. Они что, не знали до нашего приезда, что делать нужно? Говорю такой маме, - теперь вы знаете, как сбивать температуру? В надежде, что хоть немножко стыдно станет.

Следом пошли вызовы сплошь «на давление».
Я потеряла счет времени и вызовам: рация – странные позывные («седина-седина, - 5.9»!)- хватаю кардиограф – подъезд- давление – укол – машина – рация. Так по кругу, кажется, уже сотый раз, а до утра еще далеко..

Странный пациент
Следующий вызов. Почти ночь. Больной – молодой парень 22-х лет. Боли в животе. Сами не зная того, мы опоздали на час. Дело в том, что врачи «скорой» узнают о том, что задерживаются постфактум – об этом им говорят диспетчера прямо перед тем, как войти в дверь к больному.
Пациент раздражен: «Где вы ездите, я тут умираю!». Выясняется, что болеет четвертый день, в поликлинику не обращался, врача не вызывал, потому что некогда было. А что делал эти дни, спросили мы. Лежал дома, ждал, пока само пройдет – ответил он. От больного прилично разило алкоголем. Потом опять тягомотина с уговариванием поехать в стационар, потому что подозрение на язву, долгие сборы, где и уехать без больного нельзя, потому что отказ не подписан, и он сам в машину не идет. В итоге уже я, человек посторонний, сказала ему все, что думаю про его поведение. Я была возмущена тем, что пациент высказывал нам, что это мы буквально довели его до этого состояния, опоздав на час, но сам за эти четыре дня даже не попытался обратиться к врачам. Копался 20 минут, пока мы его ждали на площадке. Почему мы опоздали на этот час, он не думал. Не подозревал и о том, что пока он собирается, город обрывает телефоны диспетчеров с просьбами о помощи. Оля терпеливо молчала. Увидев, что «доктора» проявляют характер, наш горе-пациент со словами «да ладно, че кипишь- то поднимаете» вошел в лифт. Повезли мы его опять в больницу скорой медпомощи.

В холле больницы по причине позднего времени суета поутихла и осталась очередь только из эскулапов. Пока оформляли больного, он куда-то исчез. Туда – сюда, -  нигде нету. Пошла искать на улицу. На входе столкнулась с веселым парнем в медицинской пижаме, спросившим меня игриво: «Девушка, не меня ищете?»
- Конечно тебя. Только о тебе и думаю, - весьма нелюбезно ответила я.
Вот еще, нашел время и место. У меня тут пациент сбежал, ночь на дворе, а он заигрывает! Выйдя во двор и поспрашивав курящих, не видели ли они такого странного парня, я поняла, что терпение мое кончилось, и рявкнула на всю улицу: «Женя!!» (так его звали). От моего зычного голоса (опыт работы в школе пригодился) Женя сразу материализовался. Ухватив его за майку, чтобы опять не удрал, я повела «сдавать» его в хирургию, где с документам ждала нас Оля. Какого же было мое удивление, когда я увидела в хирургическом кабинете парня, с которым столкнулась на входе! Он оказался врачом, принимающим нашего больного. От стыда я не знала куда деваться, и потихоньку ретировалась. Кстати, больной наш оказался не так уж болен, а больше пьян, и его, обследовав как следует, отправили обратно домой.

Где-то на даче
На следующий вызов приезжаем в какой-то дачный поселок. Переулок такой узкий, что машина с трудом втискивается между домишками-развалюшками. Вокруг тьма, жидкая грязь. Несколько собак с лаем бросаются на нас. Люди, лиц которых не видно, провожают нас на какой-то двор, сплошь заваленный хламом. Там на завалинке сидит молодой парень в полушубке не голое тело и стонет.
- Что случилось?
- Плохо мне.
- Пойдемте в дом, я вас осмотрю.
- А может, здесь? Мне там дышать нечем. (Интересно, как он себе это представляет – медицинский осмотр в кромешной тьме и на ледяном ветру)
- Пройдемте в дом.
То, что мы оказались в доме, я поняла не сразу. Внутри была без преувеличения помойка: крохотная комнатушка, заваленная горами мусора и хлама, с закопченной «буржуйкой». На замызганном диване сидела лишайная кошка с таким же котенком. Оказалось, что закодированный от алкоголизма пациент 22-х лет выпил водки, после чего, естественно, ему поплохело. Он требовал отвезти его в наркологический диспансер. Не найдя клиники, Оля ответила, что скорая помощь – не такси, и никуда его не повезет. Показаний к госпитализации не было. Снаружи бесновались собаки.
- Уберите собак.
- Да идите, они не кусаются, - уверяла еле ворочающая языком пьяная женщина. На четвертую просьбу убрать собак так никто и не прореагировал. Пришлось вновь воспользоваться силой своих легких и как следует рявкнуть на «милую» компанию. Прикрываясь кардиографом, (хрупкая Оля шла за мной с лекарствами), мы с трудом пробрались к машине.

Новых вызовов не было: мы вернулись в машину, а нас никто никуда не отправляет. На часах - второй час ночи. Ура! Мы возвращаемся на подстанцию.
- Ночью меньше вызывают? – спрашиваю я «коллег».
- Конечно. Ведь серьезные поводы случаются не так часто, а все остальные, которые вызывают на температуру и давление,сейчас спят.
По приезде я с облегчением скинула ботинки в комнате отдыха, и только опустилась на кровать с намерением всхрапнуть, как почувствовала что меня кто-то трясет за плечо. Молодые девчонки – интерны приглашали выпить кофе и пообщаться, - ведь нечасто приходится видеть «живого» журналиста.
На кухне сидела вся компания. Собрались те, кто был не на вызове: мужчины и женщины, «психи» и кардиологи, врачи линейной бригады и педиатры, юные и постарше. Все смотрели на меня. Разговор, состоявшийся в этот ночной час с врачами, пересказывать здесь сейчас весь не имеет смысла. Люди рассказывали мне о своей работе и жизни. О мизерной зарплате, неадекватных больных, о тяжелом выматывающем графике, о своих попытках что-то изменить в системе, так ни к чему и не приведших. Даже интерны, еще не начавшие толком свою профессиональную деятельность уже были подавлены и разочарованы. Начинать работу с такими эмоциями  ужасно. Но когда такое чувствуют люди, от которых иногда зависит твоя жизнь – ужасно вдвойне. Нашу беседу прервал очередной вызов «5.9». В машину я садилась с тяжелым сердцем.

Грустный финал
Следующий вызов – на роды.
- Когда схватки начались?
- А как их определить? – я не знаю, я в первый раз – смущается юная роженица.
Выясняем что к чему, и идем на выход – везем ее в роддом. У дверей нас крестит рыдающая будущая бабушка.
- А почему мама плачет? – спрашивает ее Оля, - ничего, не волнуйтесь, все будет хорошо.
Следующий вызов – в какую-то не то общагу, не то гостинку.
В разгромленном и грязном коридоре множество дверей. Заходим в одну из них – две молодые женщины сидят на матрасах в крохотной комнатушке. У одной из них небольшая гинекологическая проблема. Не обнаружив никакой клиники, Оля отправляет ее в консультацию; обслуживаем еще один вызов «на давление» и возвращаемся "домой", - вызовов больше нет.
В этот раз нам удалось немного поспать. Сквозь сон слышу сменившегося диспетчера с отнюдь уже не сексуальным голосом:
-«5.9».
Бужу Олю и мы едем на последний вызов за смену – к пожилой женщине.
Квартиру нам открывает взбудораженный мужчина:
- Извините, я не врач, - приглашая нас за собой. В чистой комнате нас «ждал» труп. Это было видно сразу даже мне, человеку, далекому от медицины.
- Извините, доктор. Я не уверен.. Она действительно умерла?  У нее был рак. Я не знаю, что в этих случаях нужно делать – говорит хозяин квартиры. 
- Подвяжите ей челюсть, - спокойно отвечает Оля, хотя вряд ли что-то можно уже сделать – у бабушки началось трупное окоченение.
- Нам что, придется ее тащить в машину? – испугалась я, представляя, как мы несем носилки с трупом по лестнице с восьмого этажа.
- Нет, - успокаивает меня Оля.
Она вызывает судмедэкспертов, милицию и мы едем «на базу». Время – почти 8. Наше дежурство закончилось.

За эти сутки мимо меня прошла неудачная попытка самоубийства из-за несчастной любви, смерть младенца в домашних родах, и еще масса вещей, которые я не увидела. Идя после смены по длиннющему коридору домой, слышу по дороге обрывки разговоров:
«Да мне сейчас в поликлинику, - говорил в трубку сотового отдежуривший в эти сутки в другой бригаде врач, - а завтра я в частной клинике работаю. А потом опять дежурство».  – Когда же он спит? И вообще живет? Семью видит? – вопросительно посмотрела я на Олю, провожавшую меня.
- Так и  живем, - ответила она. – И все так. Иначе никак, ведь у всех семьи.
За следующим углом полная докторша беседует с товаркой:
«Прикинь, в истории написано: консультация невропатолога, терапевта, уролога, «глазнюка». Ну давайте ее еще патанатому покажем!» - весьма эмоционально профессионально юморит она, рассказывая о том, какое заключение сделали коллеги из стационара ее пациентке.  – Надо записать, на автомате подумала я. Я опять превращалась в журналистку..

ПОДРОБНОСТИ
Частое нежелание принимать больных в стационаре легко объяснимо: от количества больных зарплаты у персонала не прибавится, а работы станет больше. Поэтому в приемном покое стараются избежать возможных забот, обосновывая отказ принимать больного пропиской, неверным диагнозом и прочее.

КОНКРЕТНО
То, что мини-коллективы медиков, выезжающие на вызовы, называются «бригадами», для ленинской подстанции неверно. По закону в состав бригады должен входить врач и два фельдшера. Или врач, фельдшер и санитар. Или двое фельдшеров и санитар. И так далее. В общем, в бригаде должно быть три человека. По факту в «бригадах» работают по одному человеку. Дефицит специалистов настолько велик, что выходя в смены по одному человеку на полторы-две ставки, люди не могут перекрыть зияющие «дыры» в дежурствах. Потому что работников вдвое меньше, чем имеющихся вакансий.

КСТАТИ
Для врачей и фельдшеров количество и сложность вызовов одинаковы. Разница только в размере зарплаты (у фельдшеров примерно на 5 тысяч меньше) и комплектации укладок – в ящиках врачей есть препараты, которых нет у парамедиков, например, лекарство, растворяющее тромбы в сердце.