Колыбельная для дочери

Спи, зайчонок-заинька,
 Зверушонок маленький.
 У, какая зюзика,
 Серенькая пузика.
 За окошками сугроб.
 Лапа - тапа - точки
 Топ- топ- топ.
 Шухи - шухи - перешухи.
 Коплоухенькие ухи.
 Через речку мостик,
 Там пуховый хвостик.
 Сам зайка - егоза,
 Удивленные глаза.
И. Сельвинский

  Он ждал… Пусть и в не очень комфортных условиях – на техническом этаже было душновато, пыль забивала глаза и ноздри, похрустывал сухой голубиный помёт, а щебень впивался острыми краями в бока через резиновый коврик. В своё время его научили ждать. Очень хорошо научили. И он лежал в снайперском окопчике где-то в районе Ачхой-Мартана, орошаемый проливным дождём, да ещё за трупом чеченского боевика, да когда от подорванного БТРа, стоящего на обгорелых ступицах в трёх шагах, несёт гарью и разлагающейся плотью.
   Так что грех жаловаться. Тем более, что основная работа, по большому счёту, закончена:  «объект», точнее, «пассажир», как он его сам называл, дистанцируясь от дешёвых карманных, «на поездку», детективов, где глаз резало это слово, был «просчитан» - установлены все маршруты движения и места его появления, выбрано место, где надлежало поставить завершающую точку – дом любовницы. Была перепилена дужка замка на двери, ведущей на технический этаж, да так, что при поверхностном взгляде кажется целой,  и даже бутылочка минеральной воды (без газа) приготовлена.
  Его «пассажир» - олигарх азербайджанского происхождения Байрамли был «заказан». Окончательно и бесповоротно. Киллеру было безразлично, кто его заказал – партнёры ли,  которых он кинул, конкуренты, а может, чеченская «крыша», ревнивая ли  жена, или родной брат, у которого с будущим трупом образовались непонятки в совместном бизнесе. Ему  было всё равно. Главное – деньги. Деньги – десять тысяч зелёных бумажек с портретами американских президентов уже ждали его в камере хранения Курского вокзала. За посредника, который передал заказ киллеру, и сумку с долларами, он был спокоен – что поделаешь, нельзя же в нетрезвом состоянии ссыпаться с лестничного марша, так и шею недолго сломать! И сломал посредник шею, очень удачно сломал, так, что все концы теперь обрублены.
   Киллер глянул на циферблат часов – было семнадцать сорок четыре. Это значит, что через шестнадцать минут прибудет «пассажир».
    Киллер при подготовке пересмотрел все возможности: дома олигарха было не «достать»  - глухой забор вокруг особняка, низкорослый подлесок, бронестёкла на окнах. Передвижения – только в бронированном «майбахе», и только в сопровождении двух «гелендвагенов» с охраной. В ресторане «Баку», где любил погулять воротила, секьюрити не подпускали ближе чем на десять метров, а на входе стоял металлодетектор. Но его «ахиллесовой пятой» оказалась любовница – по пятницам олигарх обязательно навещал её и дочь, пребывая в объятиях любимых женщин часа два. Дело было несложным – с позиции, занятой киллером, отлично просматривался подъезд, где жила женщина, и подходы к нему. Ещё какие-то несколько минут – и его доходы увеличатся на круглую сумму. А деньги ой как нужны! Нет, не ему лично! Дочке…

* * *
  Киллер прикрыл веки. И снова   перед ним встала картина: неумолимо надвигающийся на его «жигулёнок» мощный «Манн», визг тормозов, крик жены: «Витяяяяяяяяя!», удар, резкая, пронзительная, казалось, раскалённая до звёздных температур, боль, и вселенская темнота. Он не видел, как колёса фуры, пошедшие юзом, просто размазали тело его жены по асфальту, не видел, как его самого, ударив об руль, выбросило на капот, и как кричала зажатая в салоне дочь, когда рванул бензобак…
  …Когда он временно выходил из комы, его мучили кошмары… То он находился в Фергане, где на улицах валялись трупы беременных женщин с распоротыми животами, то в Нагорном Карабахе, среди сожжённых заживо трупов армян, то в Моздоке, где  возле раздолбанного спецпоезда собаки катали черепа солдат и, рыча, грызли кости… И над всем этим – широко открытые глаза его Ляльки, с плескавшимся в них немым криком ужаса… В эти моменты ему хотелось, чтобы его снова поглотило бессознательное, он кричал, и рвал с себя провода и трубки капельниц.
   Уже окончательно очнувшись в реанимации, он не верил, что его Вера погибла, и требовал свидания с дочерью.
- Нельзя! – разводил руками лечащий врач. – Девочка сильно обгорела, восемьдесят процентов ожогового поражения кожи… Необходимо длительное лечение, а потом ряд операций… К сожалению, некоторые из них у нас не делаются – он произнёс несколько заумных латинских фраз - нет ни методик, ни специалистов. В Германии же лечение стоит порядка шестидесяти тысяч евро…
  Потом, через три месяца, другой врач, с погонами подполковника медицинской службы под белым халатом, листая его амбулаторную карту и рентгеновские снимки, вынес вердикт:
  - Всё, майор Коломийцев! Военно-врачебной комиссией вы признаны негодным к дальнейшему прохождению службы!
    Виктор молча встал и вышел из кабинета. На автопилоте взял в гардеробе бушлат и шапку, оделся, и вышел из стен ведомственной поликлиники на морозный воздух, направляясь к метро.
     Вот и всё, конец карьере…  Он шёл к станции метро, а ветер кидал ему в лицо пригоршни колючей снежной крупы, зло задувал под бушлат…
     Из ларька, торгующего дисками с фильмами и музыкой, надрывно неслось:

«Снег напоминал лихой сирени цвет,
 Сыпал, заметая плац по мерке уставной.
 Тонкой нитью пролегал неровный след…
 Кто бы знал, как одинок бывает путь домой.

Гвардии майор ночью безоружен,
 Словно в долгий плен, ступит на порог.
 Но гвардии майор — он никому не нужен,
 Как белая сирень под каблуком сапог.

 Строем оттрубит братва — и весь балет.
 Душу обогреет ночь и нежное письмо.
 Тускло дребезжит в окне дежурный свет…
 Кто бы знал, как одинок бывает путь домой…»
 
Упала тогда песня на душу, добавив безысходности и горечи в настроение. Пусть он не «гвардии», просто майор спецназа внутренних войск, «краповик», снайпер… Куда податься? Пенсии, которая ему положена «щедротами» государства, ему на двоих с Лялькой не хватит… И операция по пересадке кожи стоит просто заоблачную для него сумму… Даже в ЧОП охранником не возьмут – там здоровых хватает! А что он умеет? Отточенными приёмами в два счёта укладывать противника, стрелять без промаха, так? Может, в переходе стоять с протянутой рукой, канюча: «Подайте бывшему майору внутренней службы на пропитание…» Тьфу! А может…
* * *
Его невесёлые воспоминания прервал виброзвонок телефона. Номер на экранчике не высветился, «антиАОН»… Он нажал зелёную клавишу:
- Слушаю.
- Майор, - с лёгким кавказским акцентом заговорил неизвестный собеседник. – Цена вопроса могла бы возрасти, если бы к одному известному вам лицу вы добавили ещё его любовницу и их совместную дочь. Ещё на десять тысяч? Вы согласны?
 - Да пошёл ты… - киллер сбросил звонок, но через минуту телефон завибрировал снова:
 - Майор, советую хорошо подумать! Десять тысяч – они ведь не лишние, а? В противном случае…
   Киллер зло выматерился в трубку и отключил телефон. Откуда же заказчики узнали его номер? Вероятно, мёртвый посредник успел сообщить до того, как его тело безжизненной куклой покатилось по лестничным ступенькам… Но выбора уже не было. За ликвидацию уже заплачено, и он обязан отработать деньги.  Он взглянул на светящийся циферблат часов. До расчётного прибытия «пассажира» осталось три минуты. Виктор глянул в оптику прицела. И точно, из арки дома показался джип охраны, потом «Майбах». Киллер сосредоточился. 
  Кортеж  «пассажира» остановился возле подъезда. Из джипа сопровождения вышли два телохранителя. Один «телок» остался возле машины, внимательно следя за окружающей обстановкой, другой, набрав код на двери, скрылся в подъезде.
  Минута. Другая. Вот первый «телок» достал рацию и прижал её к уху. Чисто, можно выпускать хозяина! Он подошёл к двери «майбаха» и открыл её. Из-под крыши автомобиля сперва показалась блестящая смуглая лысина, потом появился и сам её хозяин – невысокий, плотный азербайджанец. Киллер замер, ловя в перекрестия прицела его голову. Поправка на ветер, девиацию… Он плавно, по миллиметру, нажал на спусковую скобу. Негромко хлопнул выстрел, и «пассажир» упал с простреленным затылком. Всё, работа сделана! А заказчики… Да пошли они! Ещё и бабу с ребёнком им подавай! Когда он готовил операцию, то в оптику видел, что творилось в квартире, которую должен был посетить заказанный нувориш. Любовница, высокая, на полторы головы выше своего «папика» молодая длинноногая женщина кормила кашей или йогуртом дочь – забавную малышку лет пяти-шести, смеялась, что-то ей рассказывая, и девчонка тоже заливалась неслышным для киллера смехом.
    Он не спеша разобрал оружие, и сложил его детали в потрёпанную спортивную сумку,  прикрыв сверху каким-то тряпьём. Потом также неспешно открыл «чекушку», и прополоскал рот водкой, выплюнул остатки, после чего покинул чердак.
   Шаркающей, нетвёрдой походкой выйдя из подъезда напротив того, возле которого произошло убийство, он оценил обстановку. «Пассажир» был гарантированно мёртв, а телохранители запоздало суетились вокруг, размахивая рациями и пистолетами. Один из них подбежал к киллеру:
 - Слышь, ты, козёл, ну-ка, быра вали отсюда! – «телок» не узнал, да и вряд ли мог распознать в невзрачном, небритом и грязном, забулдыжного вида мужичонке киллера, и мощным пинком под зад придал ускорение.
   Виктор вздохнул, и направился к остановке троллейбуса.
* * *
Поплутав пару часов по улицам и придя домой, Виктор отпустил Галину Васильевну – приходящую няню, невысокую, плотную старушку с коротко стрижеными седыми волосами. Вздыхая, положил себе купленный в кулинарии мясной салат, как он его называл, «Ошибка сапёра», раскопал в хлебнице кусочек немного зачерствевшего чёрного хлеба, задумчиво пожевал. Покурил, пуская дым в форточку, и пошёл в спальню дочери. Она ещё не спала, и в комнате горел ночник.
 - О, папка,привет! – Лялька подставила под поцелуй здоровую, упругую и розовую щёчку, старательно пряча от него другую, покрытую белёсыми и багровыми шрамами от ожога. – Папочка, я заснуть не могу, спой мне колыбельную!
  Виктор погладил её по головке. В комнате было душновато, он подошёл к окну, и открыл форточку. В этот момент звякнуло стекло, и в лоб Виктору ударила пуля, пущенная другим снайпером…