Рождественская История Книга 2. - Улыбка Ангела

 
Аннотация:

В жизни каждого человека есть своя путеводная звезда.
Для кого–то это родители, для кого–то наставники и любимые люди, и только у немногих есть ангел–хранитель, который направляет на путь истинный и оберегает от несчастий.
Но возможно ли это — счастье без боли и преград?


;
Оглавление
Аннотация: 3
Оглавление 4
Пролог 5
Часть 1 — Мгновения прошлого 6
Глава 1 6
Глава 2 11
Глава 3 21
Часть 2 — Линия жизни 27
Глава 1 27
Глава 2 37
Глава 3 39
Глава 4 47
Глава 5 52
Глава 6 63
Глава 7 69
Часть 3 —  Улыбка ангела 81
Глава 1 81
Глава 2 88
Глава 3 95
Глава 4 100
Глава 5 111
Глава 6 120
Глава 7 128
Эпилог 134
;
Пролог

Жизнь человека — бесконечная попытка отличить реальность от фантазии. Как сложно порой понять, что существует на самом деле, а что только плод нашего воображения.
Готова поспорить, у каждого по этому поводу свое мнение. 
Для кого-то реально только то, чего можно коснуться. Но, а как же душа? Любовь? Нежность? Забота? Разве их не существует?
Но, а если они все-таки существуют, то почему ты не можешь отмыть свою душу в мыльной водичке и сделать ее кристально чистой? Или взять настоящую любовь и подарить ее лучшей подруге на день рождения? Ты не можешь похитить нежность у одного человека и отдать другому. И тем более не можешь увидеть заботу в витрине магазина и купить себе ту, что больше подходит под цвет твоих глаз.
Но, тем не менее, ты испытываешь эти чувства. Любовь помогает двигаться вперёд и наполняет жизнь смыслом. Нежность и забота близких поддерживают тебя и не дают опускать руки. Ты искренне веришь, что у тебя есть душа, и она даже иногда болит.
 Получается, не смотря на то, что ты их не видишь и не можешь к ним прикоснуться они реальны… хотя, возможно, существуют лишь только в твоем воображении.;
Часть 1 — Мгновения прошлого


Нам свыше предначертан жизни путь.
Длинна дорога. Пункт конечный — счастье.
Не позволяй с пути тебя спугнуть,
Ни бедам, ни печалям, ни несчастьям.
Живи, люби и будь самим собою…
Свети мне с неба яркою звездою.



Глава 1

Я постоянно чувствовала себя не на своем месте. Словно окружающие меня люди, даже самые родные — незнакомцы. Словно меня настоящую никто не видит. Никто не догадывается, что я испытываю, и не пытается меня понять. Словно я одна в целом мире. И не смотря на большую семью, члены которой заботились обо мне, любили и окружали своим теплом, я была одинока.
Думаю, каждый человек хотя бы раз в жизни испытывал подобное ощущение: в детстве, в переходном возрасте, или ближе к закату своих дней. Я же жила с таким ощущением всю свою жизнь.
В детстве я была миленькой пухленькой малышкой с золотистыми кудряшками и голубыми глазами. Я просто обожала своего папу, который для меня был воплощением сказочного принца — такой же добрый, заботливый и безотказный. Он потакал всем моим капризам и бесконечно баловал. Конечно, он очень любил мою старшую сестру и брата, но бесспорно, я была его любимицей.
Мама для меня была образцом для подражания — утонченная, ухоженная и очень красивая. Я ни разу не видела ее в домашнем халате и вообще не была уверена, что мама его когда-нибудь надевала. Даже на кухне у плиты она всегда была «при полном параде»: прическа, макияж, красивый наряд. Но на этом вся эйфория от ее пребывания на кухне заканчивалась. Как ни крути, а повар из нее был никудышный. Ей удавались только яблочные шарлотки и молочные коктейли с клубничным сиропом (но согласитесь, их испортить крайне сложно).  Она об этом знала и не сильно обижалась, когда мы просили заказать пиццу или сходить с нами в Макдоналдс. 
И, конечно же, рассказывая о своей семье, я не могу не рассказать о своих старших сестре и брате. Эмили и Джон были как Ватикан в Риме: маленькое государство, живущее по своим собственным законам, на территорию которого посторонним вход строго запрещен. И я оказалась такой посторонней. Когда я была совсем малышкой, они игнорировали меня. Играли общими игрушками, о чем–то шептались вечерами, защищали друг друга и даже жили в одной комнате.
Когда мне исполнилось шесть лет, мама захотела их разделить. Джону сделать настоящую мальчишескую комнату, а нам с Эмми сделать спальню маленьких принцесс. Я видела ее наброски, они были необыкновенными, но это «государство» устроило такую забастовку, что родителям пришлось оставить все на своих местах.   
Конечно, сестра с братом меня любили и по-своему даже заботились обо мне. Эмми пыталась научить меня играть на пианино, а Джон кататься на роликах и постоять за себя, но все равно между нами не было той самой связи. Я никогда не была вместе с ними, я просто была рядом.
Родители часто устраивали семейные пикники на природе, где мы могли вдоволь играть, веселиться, печь на костре картошку. Несколько раз мы на выходные уезжали к реке. Разбивали на берегу настоящий палаточный лагерь, готовили еду на костре, но после того, как мама обула кроссовок полный пиявок, подобные вылазки прекратились. Да, не спорю, с емкостью для хранения скользких тварей мы тогда здорово прогадали. Нужно было слушать Джона и брать папин, в него бы и вместилось больше, и истерику со слезами и обмороками он бы не закатил.
Но помимо поездок у нас осталась масса других развлечений: летом мы запускали воздушных змеев, зимой строили снежные крепости, при этом успевали учиться и посещать различные секции. Я ходила в танцевальную и художественную студию, Эмми в музыкальную школу, а Джон в клуб единоборств.
Мне нравилось рисовать, фантазировать, придумывать несуществующие миры. Конечно, первое время рисунки получались по-детски кривыми и неумелыми, линии прерывистыми и нечеткими, цвета не достаточно яркими, чтобы передать те образы, что зарождались у меня в голове. Но все равно работая над очередной картиной, я теряла чувство времени и связь с окружающим миром. На пустых холстах появлялись шумные города с оживленными улицами и огромными домами из стекла и металла; бескрайние луга, усеянные необычными и очень красивыми цветами; густые леса, небольшие речушки и беспокойный океан. Но чаще всего я рисовала небо. То усыпанное миллиардами звезд, то залитое лунным светом. Затянутое тяжелыми серыми грозовыми тучами или небольшими белоснежными облачками. Рисовала розово–голубые рассветы над лесами, огненно-красные закаты над бесконечной водной гладью или теплые серебристые солнечные лучики, которые пробивались сквозь толщу облаков. Небо очаровывало меня и манило своей бесконечной красотой. Да, я мечтательница, всегда ею была и навсегда останусь. По сравнению с моими мечтами, фантазиями и снами, реальность казалась такой невыразительной, тусклой и скучной.
Сейчас оглядываясь назад, я понимаю, что детство у меня было на самом деле счастливым. Беззаботная пора полная веселья, любви и радости. А вот школьные годы оказались для меня сущим адом. Я была одиночкой, сторонившейся шумных компаний. Забавы сверстников мне казались совершенно неинтересными. Вечные сплетни и обсуждения тряпок, косметики и мальчиков, меня откровенно раздражали. Нет, конечно, я любила красивую одежду и прекрасно разбиралась в макияже (художник я все–таки или нет?), но часами перетирать эти темы я не собиралась.
Меня не интересовали долгие походы по магазинам, обсуждение модных коллекций нового сезона и личной жизни анорексичек–фотомоделей. Я всегда держалась в стороне от шумных компаний и «популярных девушек». Возможно, именно поэтому у меня и не было бойфрендов (а может быть, потому что я к тому же носила брекеты), никто не дрался из–за меня, не предлагал проводить домой и даже на выпускной бал меня сопровождал мой брат. Но если честно, меня это нисколько не расстраивало, к тому же брат у меня настоящий красавчик, и я с довольной улыбкой наблюдала, как все девчонки, глядя на него, пускают слюнки. А что с ними творилось, когда он с ними заговаривал! Я пару раз не сдержала смешок, за что была награждена взглядами, которые были способны спалить великую китайскую стену.




Глава 2

Вместе со школой закончилась и пора витания в облаках, и одиночества. Настало время определиться, кем же я хочу быть в этой жизни. Для меня эта задача оказалась почти невыполнимой. Я была абсолютно уверена лишь в том, что не хочу быть ни полицейским, ни маркетологом. После долгих бесед с родителями и рассмотрения сотни вариантов, я остановилась на медицинском колледже. Хотя первое время сомневалась в правильности своего выбора. Но мне эта работа показалась самой подходящей, к тому же вид крови и открытых ран никогда не меня не пугал. Через два года общего курса обучения я определилась с направлением — хирургия.
Здесь в колледже я словно очнулась ото сна, и начала жить реальной жизнью. Вот тогда я и поняла, что такое настоящая нехватка времени. Постоянные зачеты, семинары, соревнования  отнимали кучу времени, и на мечты и фантазии просто не оставалось времени. К тому же у меня, наконец, появились настоящие друзья, которые разделяли мои увлечения и взгляды на жизнь.
Сюзанна (веселая симпатичная миниатюрная брюнетка с карими глазами) собиралась стать гинекологом. Ее парень Майк (невысокий и такой же смуглый, как и его подружка) и  Камилла (рыженькая, пухленькая хохотушка с доброй улыбкой) — будущие терапевты.  Джастин (высокий кареглазый шатен) увивался за Камми и попутно пытался стать анестезиологом.
На третьем курсе мы проходили практику в госпитале. Нас желторотиков разбросали по разным отделениям, но каждый день в обеденное время мы собирались в столовой на первом этаже и делились впечатлениями. Никаких ответственных заданий нам еще  не поручали. Я присутствовала на обходах, раскладывала больничные карты, разбирала листы с назначениями, иногда мне позволяли делать перевязки и накладывать гипсы, конечно под строгим надзором наставника и только с согласия пациента. Все это казалось интересным и зачастую забавным, но я понимала, что мне предстоит еще очень многое узнать.
За неделю до окончания практики произошел случай, который оказался переломным в моей «карьере». 
В больницу поступили пострадавшие в дорожно-транспортном происшествии. На крутом повороте пригородной дороги грузовик перевозивший металлолом перевернулся, подмяв под себя небольшой автомобиль, в котором ехала молодая женщина с двумя детьми. Их привезла скорая.
В операционный  блок хлынул медицинский персонал. Как огромный слаженный механизм, без лишней паники и суеты все врачи четко выполняли свою работу. Я и еще несколько практикантов, находились в небольшом помещении, отгороженном от операционных прозрачным стеклом, и молились за спасения их жизней. От волнения я сгрызла ноготь на большом пальце, мне хотелось ворваться и помочь им, но я понимала, что буду только мешаться под ногами. В одной операционной началась суета, я приникла лбом к прохладному стеклу и с ужасом наблюдала за ровной линией на кардиомониторе. Врачи с помощью дефибриллятора пытались заставить детское сердечко снова биться, но их старания не увенчались успехом. Зафиксировав время смерти, они погасили свет и вышли из операционной. А я так и осталась стоять, прислонившись к окну, даже не чувствуя, как по моим щекам катятся слезы. Через какое-то время я обратила внимание, что почти все ребята собрались около соседнего окна и притихли. На негнущихся ногах я подошла к ним. Мы не могли ничем помочь, и просто стояли у стекла и наблюдали за тем, как врачи борются за жизнь второго малыша. Но, не смотря на все их старания, давление мальчика становилось все ниже, сердце билось все медленнее, а затем на  мониторах появились прямые линии. Кто-то взял меня за плечи и попытался оторвать от стекла, и только тогда я поняла, что кричу в истерике: «Не-е-ет!».
Позже мне было стыдно это вспоминать, но меня напоили успокоительным, и тот кто-то сидел рядом, прижав к своей груди, и укачивал, как маленького ребенка. Этим кем-то оказался Джастин. Я не знала, был ли он там с самого начала, но была уверена, что он видел мое не достойное врача поведение.
Когда успокоительное, наконец, подействовало, он принес мне стакан воды. Я сидела, пила маленькими глотками, опасаясь приступа тошноты, и пыталась уложить все произошедшее у себя в голове.
Женщина, не смотря на сотрясение мозга, несколько переломов и внутренние повреждения, выжила. И я не могла представить, как она сможет вынести известие о том, что обоих ее малышей больше нет? Как врач сможет ей сказать об этом? Как она дальше будет жить с осознанием того, что подушки безопасности, воля случая или воля Господа сохранила жизнь ей, но не ее детям? Но сильнее всего меня тревожил вопрос, что чувствуют те врачи, которые безуспешно пытались спасти этих малышей? Могут ли они убедить себя, что на самом деле сделали все что могли? 
В тот вечер я впервые за свои двадцать с небольшим хвостиком, напилась. Мы впятером сидели и молча пили. Вот она — обратная сторона прекрасной профессии. Когда от выпитого закружилась голова а язык совершенно перестал слушаться, из меня выплеснулось все, что последние несколько часов кружилось в голове.
— Я не смогу… я не справлюсь… я не хочу, — бормотала я, а мои друзья пытались меня переубедить.
Но это было совершенно бесполезное занятие, так как на утро их доводы я помнила весьма смутно. Затем они отвезли меня домой и, вкратце объяснив ситуацию родителям, уехали. Словно в тумане я помню, как мама посадила меня под холодный душ и а после заставила меня выпить стакан воды с каким-то порошком.
Последнее, что я запомнила в этот день, был терпкий запах ландышей исходящий от постельного белья.
Кажется, именно тогда мне впервые приснился тот сон.

Я лежала на изумрудно–зеленой траве и смотрела на чистое небо, по которому медленно проплывали небольшие белоснежные облака. Меня окружал аромат полевых цветов, такой ненавязчивый и нежный. Звуки природы: шелест травы и листвы деревьев, стоящих поблизости, щебетание птиц и стрекотание кузнечиков — умиротворяли и убаюкивали. Мне было так легко и спокойно, так комфортно в этом уютном местечке.
Я почти задремала, когда из объятий Морфея меня вырвал приятный мужской голос.
— Отдохни, сегодня у тебя был тяжелый день, но не сдавайся. У тебя все получится. Я в тебя верю.
Во сне я распахнула глаза, резко села и огляделась. Вокруг не было ни души. Не знаю, кто был обладателем этого приятного мужского голоса, но ему удалось затронуть что–то в глубине моей души.
— Эй? Кто здесь?
Ответом мне была тишина. Только теплый ветерок играл с моими длинными светлыми волосами (которые во сне оказались сантиметров на двадцать длиннее, чем наяву), ласкал мое лицо и теребил воздушное белоснежное платье, необычного фасона чем–то напоминающего греческий хитон. Левое плечо было оголено. Ткань, собранная на правом плече металлической булавкой,  легкими волнами, спускалась почти до самых щиколоток. Низ платья был расшит затейливым орнаментом из серебристых и золотистых нитей. Ничего подобного я никогда в жизни не видела. 
Я встала на ноги и направилась в сторону рощи. Мягкая травка щекотала мои босые ступни, но отсутствие обуви меня, почему–то, не сильно беспокоило. Скользнув под тень деревьев, я словно очутилась в другом месте. Солнечные лучи проникали сквозь густую листву, и роща казалась пронизанной тонкими серебристыми нитями. Эти места почему–то казались мне смутно знакомыми. Прислонившись к мощному дубовому стволу, я рассматривала то рощу, то луг, пытаясь вспомнить, когда же я здесь была. Через какое–то время я поняла, что это место я когда–то нарисовала.
— Ну, где же ты? Откуда ты меня знаешь? — кричала я, но только тишина была мне ответом.
Я еще немного побродила по лесу, напилась прохладной воды из  быстрого ручья, а когда солнце начало опускаться за горизонт… я проснулась.

Утром я помнила этот сон до мельчайших подробностей. Мне даже казалось, что моя кожа пахнет лесом. С довольной улыбкой и в превосходном настроении я стала под теплые струи воды, напевая какую–то песенку (при этом ужасно ее перевирая). Мне было так легко и спокойно. Но стоило мне бросить взгляд на свое отражение в запотевшем от влажности зеркале, как на меня навалились события вчерашнего дня. Авария, гибель мальчиков и алкоголь. Много алкоголя, потом какое–то время все было как в тумане. А после — сон, необычный, яркий и очень красивый. Теперь я четко знала, что не должна отступать. Это была первая сложность, я спасовала, но больше такого не повторится.
Хорошенько разогревшись, я взбодрилась под контрастным душем и уже спустя каких–то минут двадцать выскочила из своей комнаты и, даже не позавтракав, бросилась на практику. С тех пор я ни на минуту не опускала руки, не оглядывалась назад и планомерно двигалась к достижению своей новой цели. Я нашла в себе силы и успешно закончила эту практику, но со следующего семестра перевелась в группу по другой специализации — психология. При этом углубленное внимание уделялось клинической психологии и психоневрологии. Закончив обучение, я пришла работать в тот самый госпиталь, в котором приходила практику, но не в качестве хирурга, а в качестве штатного психолога. Больным или их родственникам очень часто требовалась квалифицированная помощь, поддержка или просто понимание.
Когда я решила оставить хирургию, (отчасти, потому что боялась взваливать на себя ответственность за чьи-то жизни) то даже подумать не могла, что на психологе лежит не меньшая ответственность, чем на хирурге. Но однажды в жизни наступает момент, когда ты понимаешь, что не сможешь всю жизнь бегать от ответственности, и принимаешься за работу.
Я не была четко привязана ни к какому определенному отделению, просто меня приглашали коллеги к тем пациентам, которым, по их мнению, требовалась моя помощь.
Это могли быть как дети, перенесшие тяжелые потрясения, так и взрослые. Кто-то легко шел на контакт, а к кому-то приходилось пробиваться через стену отчуждения, страха, боли и злости, но в конечном итоге, почти со всеми мы расставались хорошими друзьями. 
Иногда бывали случаи сложнее обычных депрессий и фобий, но они встречались крайне редко. В любом случае, я старалась помочь. 
Проходили годы. Я по-прежнему жила с родителями, а Эмми и Джон создали собственные семьи и переехали. Я с радостью оккупировала их комнату, устроив в ней студию. Выкрасила стены в белый цвет, вынесла всю мебель, сменила занавески на жалюзи, а ковровые дорожки на светлый линолеум, с которого отлично смывались краски. В студии я проводила большую часть своего свободного времени. За это время Камилла и Джастин сыграли небольшую свадьбу, и через год у них родился очаровательный сынок, такой же темненький, как и Джас. Сюз и Майк решили остаться «друзьями», но при этом люто возненавидели друг друга. А у меня так ничего и не изменилось: работа, рисунки (танцевальную студию я все–таки забросила) и сны, которые мне снились в те моменты, когда я была готова сдаться или находилась на грани срыва. Они давали мне силы, поддерживали, наполняли надеждой и верой в себя.
Мне снились те места, которые я когда-то рисовала — необычные и незабываемые. Через пару лет, я начала рисовать и те места, в которых мне хотелось бы когда-нибудь оказаться, и попадала в них всякий раз, когда мне было плохо. И этот голос. Чистый светлый незабываемый голос. Он звучал в каждом сне: скажет что-нибудь приятное, необходимое и замолкает. Но я знала, что его незримый обладатель со мной, хотя в душе прекрасно  понимала, что никогда не встречусь с ним в реальной жизни. 





Глава 3

Винд всегда был рядом. Не упускал из виду ни на минуту, пока она росла и взрослела. Оберегал ее от всех невзгод насколько мог. С самого ее детства он удерживал ее подальше от шумных веселых компаний, опасных забав и вечеринок, где ей могла грозить опасность. Ангел держал на расстоянии всех парней, которые пытались к ней приблизиться, чиня мелкие никому не заметные пакости. То в самый неподходящий момент у кавалера развяжется шнурок, и он в буквальном смысле упадет в грязь лицом, то ужалит пчела (ничего удивительного, если бы не в середине января), то попадется не самый свежий гамбургер…
Со временем девушка решила, что ей просто не везет, и перестала обращать на это внимание. Но Винд знал, что его проделки для некоторых не оставались незамеченными, но не собирался останавливаться.
Ангел не хотел, чтобы ей причинили боль. Люди не умеют ценить близких, думают только о себе. Он не хотел для нее такой жизни, полной боли и одиночества.
Сейчас он нашел способ быть с ней. Пусть для нее это были всего лишь приятные сны, но он наслаждался каждой секундой, хоть и появлялся только в те моменты, когда был ей необходим.
С каждым годом она становилась все прелестней, и все больше напоминала ту Скай, которая без страха стояла перед советом.
Ее детские кудряшки распрямились, фигура стала женственной и неотразимой, только вот глаза… пока Скайли была маленькой — они были необычного цвета летних сумерек, но со временем они стали цвета древесной коры. Словно напоминая, что это больше не его небесная подруга Скай, а ее земной воплощение.
Сейчас он стоял рядом с ее постелью и наблюдал за тем, как она спит. Нежная улыбка играла на ее губах. Во сне она была такой безмятежной и беззащитной, что ему захотелось на минуту стать человеком, склонится над ней и нежно поцеловать. Да, он мог нарушить свое правило и перенести ее в их сон. Тогда бы он смог легким ветерком окутать ее, ласкать лицо, играть с волосами, слышать голос, зовущий его и переодеть ее в небесный наряд. Но не стал.
Он перенесся в ее студию и медленно подошел к мольберту, стоящему около окна. Хранитель внимательно осмотрел новую картину. Сегодня Скайли снова пыталась нарисовать его, и вновь у нее ничего не вышло.
На картине был нарисован бескрайний луг, посреди которого стояла огромная кровать с белоснежным балдахином из тонкой почти прозрачной ткани. Луг был усыпан белоснежными цветами: ромашками, нарциссами и тюльпанами. Тут же росли небольшие кусты белой сирени и роз. А вокруг кровати цвели крупные лилии. По голубому небу плыли небольшие белоснежные облака, и картина бы казалась весьма обычной, если бы не дождь из мелких белоснежных цветов, падающих с небес. Точно таких же, как и слезинки Скай.
Винд словно зачарованный смотрел на размывчатое пятно, выделяющееся на фоне белоснежного балдахина. Вот здесь вместо этого солнечного блика, должен был находиться он. Но человеческая природа Скайли, не позволяла ей узреть Ангела.
Горечь и боль на секунду захлестнули его, и, спасаясь от своих чувств, он направился во владения Рафаила, где его уже ждали.
—  Ты долго отсутствовал. — Рафаил выдохнул и подошел к краю облака. Легко махнул рукой, и словно на экране на небесной глади появился дымчатый образ спящей девушки. — Я помню ее. Она почти не изменилась, также мила и прелестна. — Архангел еще раз провел рукой и образ исчез. Он повернулся к Винду и, глядя ему в глаза, сказал:
—  Ты не справляешься. Ты слишком ее опекаешь, не даешь идти своим путем, тем самым подвергая опасности. Ты не должен этим заниматься. Отпусти ее. Придет время, и она к тебе вернется. Она вспомнит все и будет с тобой. Просто подожди. — Архангел повернулся к нему спиной и посмотрел куда–то ввысь. — Михаил уже заждался тебя. Думаю тебе пора.
Слова архангела были для Винда, словно гром среди ясного неба. Ангел стоял, опустив крылья, но молчал. Он не смел спорить с Рафаилом, да и спорить было бесполезно. Решение принято и обсуждению не подлежит. Винд был вынужден подчиниться, как бы сильно ему это не претило. Бросив тоскливый взгляд вниз, он расправил крылья и шагнул с облака. На долю секунды он ощутил свободное падение, а затем его крылья распахнулись, и подобно огромной серебряной птице он пронесся по небесной глади. Он заметил, что ветер теребит его теперь уже светлые волосы и белый хитон развевается от порывов ветра. Теперь он — Каратель — без своего лучика света, без якоря, удерживающего от зла.
Спустя несколько минут он оказался во владениях Михаила. Ничего подобного он прежде не видел. Владения Хранителей были легкими белоснежными облаками, а Карателей — грозовыми тучами. Около облака хлестал беспощадный ветер, воздух был обжигающе холодным и наэлектризованным. Винд поднялся на самый верх, где его уже ждали.
— Друг мой. — Михаил распростер руки, словно для объятия, но Винд понимал, что это просто жест приветствия, и, словно подтверждая его мысли, архангел тут же опустил руки. — Я знаю, ты считаешь, что я призвал тебя слишком рано, но ты Каратель, и должен быть рядом со своими братьями. Сандер тебя введет в курс дела, и очень скоро ты будешь бороться с нами плечом к плечу. А пока ты свободен.
Михаил повернулся и шагнул в туман, который тут же скрыл его силуэт. Но спустя секунду перед Виндом возник Каратель.
—  Ты и есть Сандер? — спросил Винд, не отводя взгляда от незнакомца. 
Каратель поднял руку в приветственном жесте.
— Добро пожаловать, брат. Мы не позволим тьме поглотить мир.  ;



Часть 2 — Линия жизни


Ты помнишь наши первые слова?
Не отвечаешь, значит позабыл…
Вот ты исчез, и кругом голова.
И без тебя мне этот мир не мил…
Тот мир, что мы построили во сне,
Он навсегда останется во мне.



Глава 1

Ненавижу выходные. Если бы можно было работать без выходных, я бы стала самым счастливым человеком на планете.
С такими вот невеселыми мыслями я открыла глаза ранним воскресным утром.
Яркое весеннее солнышко сияло на небе, и так как вчера я забыла задвинуть плотные занавески, его лучи светили прямо мне на постель. Не желая подниматься, я с головой спряталась под одеяло. Сегодня предстоит это идиотское семейное собрание. Приедут все: Эмми с мужем и близняшками, и Джон со своей супругой, которая сейчас на восьмом месяце беременности. Все будут галдеть, развлекаться, строить планы на лето и бросать на меня жалостливые взгляды.
Ну да, конечно, бедная, бедная Скайли, когда же она наконец выскачет замуж, нарожает деток, и все ее интересы сведутся к выбору памперсов и лучшего средства от изжоги? Как же меня это достало, хоть бери и выходи замуж за первого встречного. 
Отбросив одеяло, я поднялась с кровати и заставила себя признать, что отчасти их тревоги и волнения оправданы. Вся моя жизнь полностью посвящена работе. Мои пациенты и коллектив стали моей семьей, я себя чувствовала с ними комфортно и спокойно (за редким исключением). Я знала, что нужна им и что они не пытаются меня переделать.
Понимая, что при всем желании больше не смогу заснуть, я не хотя выбралась из кровати. Что ж раз уж предстоит адский день, нужно начать его с радости, — думала я, набирая ванную полную душистой пены и добавляя в нее ароматизированную соль. Я закрыла  дверь, включила приглушенное освещение, тихую приятную музыку и погрузилась в горячую воду, подарив себе час спокойствия перед безумным днем. Я выбралась из ванной, когда моя кожа сморщилась и стала похожа на сушенную виноградинку. Нанесла не себя тонну питательного крема и только после этого оделась.
Когда мое пробуждение было закончено, с первого этажа уже доносились голоса. Приехали гости.
Боже, ну почему сегодня выходной? — в сотый раз спросила я себя. С дежурной улыбкой на лице я спустилась вниз.
На пушистом ковре в гостиной резвились близняшки (дочурки Эмили), безжалостно терзая моих старых кукол. На диване сидела Алекса (жена Джона), выглядела она для восьмого месяца очень неплохо.
— Привет. Как ты себя чувствуешь?
Она посмотрела на меня и, не поднимаясь с дивана, помахала мне рукой.
— Привет. Ой, знаешь сегодня намного лучше. Отеки почти спали, и малыш поутих. Вчера мне казалось, что он мне все ребра переломает. Такой непоседа.
К Алексе я относилась с профессиональным интересом, как к своей пациентке. Внимательно выслушивала, кивала головой, давала советы. Правда ничего толкового посоветовать не могла — разве что пообещала, что ее ребра переживут оставшийся месяц. Затем, извинившись, отправилась на кухню.
У плиты крутилась Эмили, а мама сидела у барной стойки и попивала молочный коктейль. В кухне витал запах  шоколада и ванили. Эмили была просто супер-хозяйкой, а я вот пошла в маму. Я могла сгодится на кухне, только в качестве декоративного украшения.
— Всем привет.
Сестра обернулась и крепко меня обняла, и снова вернулась к плите.
— Привет, душка! А мы тут с мамой как раз говорили о том, что хорошо бы…
О Боже, начинается. Я села рядом с мамой, налила себе чашку кофе, и, наслаждаясь вкусом, уплыла по волнам фантазии, обдумывая сюжет следующей картины.
Толчок в плечо вернул меня к реальности.
— Эй, ты совсем меня не слушаешь, — Эмми немного по-детски поджала губки, — опять в облаках витаешь. Удивляюсь, как с твоей-то рассеянностью у тебя пациенты задерживаются. Хорошо, что ты не кардиохирург.
Я не успела ничего ответить, так как в разговор вступила мама. Приспустив очки на кончик носа, она строго сказала.
— Эмили, не груби, — и снова уткнулась в свою газету.
Вообще–то очки были с обычными стеклами, у мамы было отличное зрение, но она считала, что они придают ей солидности.
— Ну, ладно, ладно. — Сестра снова повернулась ко мне. — Повторяюсь: я поговорила с Томом. Его друг владеет картиной галереей. Он хочет взглянуть на твои работы и возможно включить их в выставку молодых художников.
Меня это немного удивило. Прежде мы никогда не обсуждали этот вопрос.
— Художник-мозгоправ! Как иронично. Вообще-то положено рисовать не мне, а моим пациентам, — усмехнулась я. — Спасибо тебе огромное, но знаешь, наверное, я откажусь.
— Ли, солнышко, — мама обратила свой коронный взгляд уже на меня, — думаю, тебе все–таки стоит показать свои картины — они чудесные.
— Да? И все мои пациенты выстроятся в очередь, пытаясь прочитать по ним тайны моей личности.
— Ну что ты так завелась? Это всего лишь холсты с красками, — не унималась сестра. 
— Вот именно — для тебя это просто размалеванные холсты, а для меня нечто большее, поэтому никакой выставки не будет.
— Девочки, хватит ссориться, — строго сказала мама, откладывая в газету сторону, и, посмотрев на меня, с легкой улыбкой добавила: — Думаю, тебе не о чем волноваться, разве что твои пациенты будут тебе платить не только за консультации, но и за уроки рисования. Помнишь свой выпускной? Картина с бабочками произвела фурор.
— Вообще-то это были колибри! Но я обещаю подумать, — сказала я, понимая, что иначе они от меня просто не отстанут.
Передо мной тут же оказалась визитная карточка.
— Просто позвони и договорись о встрече.
— Хорошо, — сказала я, убирая карточку в карман, — обязательно. — Только не обещаю, что скоро, — добавила я про себя.
Кофе я допивала в тишине. Вымыв кружку, я решила вернуться к Алексе, по крайней мере, с ней мне не приходилось придумывать тему для разговоров. Вот уже восемь месяцев единственным и самым главным интересом Лекси была  беременность.
Уже на пороге до меня донесся тихий шепот сестры.
— Ее колибри явно питались не нектаром, а фаст-фудом.
— Я все слышу, — не оборачиваясь, сказала я и вышла из кухни.
Решение проблемы, пришло совершенно неожиданно. Я нашла способ навсегда закрыть вопрос с галереями и позлись старшую сестру, которая сует свой прелестный носик совсем не в свои дела.
Я подошла к кровожадным малышкам, безжалостно разбирающим на запасные части то, что осталось от моих кукол и, присев рядом, сказала:
— Девочки, тёте Скайли очень нужна ваша помощь, — слегка прищурившись я хитро улыбнулась, я оглядевшись по сторонам, словно опасаясь того, что нас могут подслушать, очень тихо прошептала: — Конечно, если вы не боитесь немного испачкаться, но без вас я просто не справлюсь.
Реакция не заставила себя ждать. Куклы тут же были забыты, а на меня смотрели две пары темно-карих глаз, в которых блестел огонек предвкушения. Я поднялась и протянула девочкам руки, за которые они тут же ухватились. Уже поднимаясь по лестнице, я обернулась и подмигнула Алексе, которая всё так же сидела на диване. Она улыбнулась мне в ответ.
Вместе с близняшками мы поднялись в комнату, которая когда-то была спальней их мамы. Сейчас же это была святая святых — моя студия. Малышки прежде в ней никогда не бывали. Они тут же бросились к стоящим у стены картинам.
— Ух, ты-ы-ыфки! — воскликнула Моника, рассматривая ту, где был нарисован маленький деревянный домик, стоящий на берегу озера. За ним простирался густой сосновый лес, по  озеру усыпанному белоснежными лилиями, плыли два лебедя. Солнечные блики играли на поверхности воды, и создавали иллюзию словно она действительно переливается..
Линда тут же подскочила к сестре.
— Он зе как настояфий! — и обернувшись ко мне, посмотрела на меня такими жалостливыми глазками. — Ты мне подались?
Я сделала разочарованное лицо.
— Нет, подарить не могу. — Малышки тут же надули губки, и я с коварной улыбкой добавила, — но могу поменяться.
Все богатство из их карманов тут же перекочевало на пол. Пара леденцов, несколько ярких фантиков от конфет, брелок в форме страусенка и браслет из бисера.
С важным видом изучив дары, я снова покачала головой.
— Нет, не то. Меняюсь на картину, которую вы нарисуете сами.
— А мы не умеем лисовать, — хором запели малышки.
— Я вас научу!
Следующие пару часов мы рисовали на небольшом холсте всё что вздумается. Радугу, цветочки, домики и солнышки, и даже маму-Эмили и «большую» тетю Алексу. Творение получилось необычным, красочным и ярким.
— Как раз то, что нужно, — сказала я. Владелец галереи будет в восторге! Я не смогла сдержать легкой усмешки.
Мы так увлеклись, что даже не заметили, как пролетело время. В коридоре раздался голос Эмили, зовущий малышек обедать. Пообещав, что обязательно порисуем в следующий раз, я вышла с ними в коридор, где с виноватой улыбкой передала их сестре — малышки очень измазались. Она отмыла их от красок в моей ванной, а затем с боем отвела их на кухню — заставить этих избалованных монстриков съесть что-то кроме шоколада, было задачей не из легких. Я еще немного посидела с Лекси и мамой сбежавшей с кухни, которая оказалась не в силах наблюдать за душещипательным процессом кормления близняшек. Мы немного  поболтали о будущем и настоящем. Алекса, которой часто приходилось поработать «нянькой», рассказывала о проделках маленьких непосед, мама рассказывала о наших проказах. Спустя пару часов я извинилась и, надев легкое пальто, отправилась на прогулку.
На улице было тепло. В воздухе пахло весной: распускающимися почками, первыми весенними цветами и новой жизнью. Зайдя в небольшой скверик, я присела на лавочку и, повинуясь моменту, достала визитную карточку и набрала  номер. Пару раз про себя повторила его имя — Алан Стоун, 
Длинный гудки умолкли, и механический голос сообщил мне, что абонент не может ответить на мой звонок.
— Ну, по крайней мере, теперь никто не скажет, что я не пыталась, — пробормотала я, убирая телефон в сумочку. Я просидела в парке еще несколько часов, наблюдая за прохожими и наслаждаясь свежим воздухом, а, когда окончательно стемнело, вернулась домой.
Гости разъехались, в доме царил мир и покой… Мама с папой уединились в своей комнате, поэтому я с чистой душой ушла в свою спальню. Переодевшись в рабочую одежду (потертые старые джинсы и клетчатую рубашку), я отправилась в студию. 
У меня было какое-то странное настроение. Мне было и легко и тревожно одновременно. Возможно, это было связано с разговорами о выставке моих картин и моей немного детской выходкой. Я чувствовала себя виноватой за то, что собиралась сделать, и была рада тому, что Алан не поднял трубку. Взяв в руки кисть, я окунулась в мир фантазии. Времени у меня было не так много, поэтому наложив всего пару слоев, обозначивая основную тему, я отправилась спать, пообещав себе завтра обязательно вернуться к работе.




Глава 2

В убежище Карателей было холоднее, чем в привычных для него  владениях Уриила и Рафаила. От порывов ледяного ветра не возможно было укрыться. Серое хмурое облако жило своей собственной жизнью, пока еще ему совершенно непонятной.
Сандер стоял, сложив руки на груди, и смотрел на него с легкой ухмылкой. Казалось, его ни сколько не тревожил ни холод, ни ветер.
— Да, это тебе не белое облачко с воздушными качелями. Но ты скоро привыкнешь. Нам всем первое время здесь было не по себе. Хотя признаю, тебе будет сложнее, чем большинству. Тем, у кого есть пара, позволяют покидать пост, тебе же придётся находиться здесь постоянно. По крайней мере, пока Она не вернется.   
Сандер подошел к нему и, положив руку на плечо, сказал:
— Теперь это твой дом. Граница между небесами и небытием. Отсюда мы следим за прорывами Падших — воинов Сариила. Думаю, историю изгнания тебе рассказывать не нужно. — Он окинул Винда холодным взглядом и продолжил. — Попытки прорваться становились все мощнее и продуманнее. Если прежде они старались прокрасться незаметно, то сейчас даже не пытаются скрываться. Наша задача их уничтожать — они трусы, предатели и хоть внешне очень на нас похожи, не обольщайся. Они лгут, зарождают сомнения и сбивают с истинного пути, распространяют гнев и ненависть, грешные страсти и зависть — поэтому без лишних разговоров руби, не теряя времени. Ошибиться ты не сможешь, их очень легко отличить по черным крыльям. 
Каратель отступил вглубь облака.
— Следуй за мной, я покажу тебе убежище, — сказал Сандер и увлек его за собой.
Винд последовал за наставником, внимательно слушая и не задавая лишних вопросов.
— Обычно мы выпускаем Карателей после тщательного обучения, но сейчас неспокойное время, поэтому тебе придется разбираться по ходу дела. Некоторое время я буду с тобой, — продолжил Сандер.
Каратель прошел в гущу облака, которое перед ним расступалось, образуя длинный коридор, Винд не отставал.  Вокруг  чувствовалась мощь и напряжение, и все было пропитано духом борьбы. 
Сделав еще несколько шагов, он увидел, что стены коридора изменяются, образуя некоторое подобие дверей. Около одной из них Сандер остановился. 
— Это твои покои. Пока осмотрись. Я скоро вернусь за тобой, и мы начнем тренировки.




Глава 3

Звонок будильника вырвал меня из беспокойного сна. Я открыла глаза и почувствовала легкое возбуждение. И все-таки приятно просыпаться с желанием идти на работу! Я быстро привела себя в порядок и отправилась в клинику, которая находилась недалеко от нашего дома  (всего в тридцати минутах ходьбы), и я предпочитала преодолевать это расстояние пешком. Утренняя прогулка по городу помогала мне держать себя в форме и бодрила.
Как обычно на работу я пришла на полчаса раньше начала смены и отправилась в гинекологическое отделение, в котором, к моему сожалению, требовалась чаще всего. В ординаторской девочки, как всегда уплетали пирожные, запивая сладким кофе со сливками.
— Всем привет. Уже трудитесь? — весело сказала я.
— Как видишь! Без тебя никак не осилим, — Сюзанна подмигнула мне и отправила в рот еще один кусочек.
— Ну да, кому-то не грозит набрать пару лишних килограмм, но не всем так повезло, — бросив сумку на диван, я подошла к кофейному аппарату и приготовила кружечку экспрессо без сахара.
— Не прибедняйся, тебе тоже это не грозит, а вот Андре не помешало бы задуматься о фигуре.
Андре (медсестра с весьма пышными формами) пригубила кофе и с ухмылкой парировала.
— Зато меня мужики издалека замечают.
— Ага, и у них больше шансов во время спрятаться, — не унималась Сюзанна.
— Девочки, ну хватит уже, — я присела на диван и пригубила кофе. Обычное начало рабочего дня.
Наутро у меня не было запланировано никаких консультаций, и  поэтому, набросив поверх одежды белый халат, я решила присоединиться к Сюзан во время обхода. В принципе, ни она, ни пациенты сильно не возражали. К тому же, в кармане у меня (как и у остальных врачей) всегда находился пейджер и в случае необходимости, меня всегда можно было вызвать.
Первая половина дня прошла без происшествий, и мы как раз обедали, когда запищал пейджер.
— Спокойная жизнь закончилась? — спросила Сюз, глядя, как я с хмурым видом читаю сообщение.
— Да, — сказала я, поднимаясь из-за стола, — нужна в хирургии.
— Даже не доешь?
— Нет. Что-то аппетит пропал.
На самом деле, от пребывания в хирургии порой желудок всегда сводило спазмами. Так что пусть он лучше будет пустым.
— Я тебе захвачу булочку, — с полным ртом пробормотала Андреа.
— Спасибо, мамочка.
Я отправилась в другое крыло, все еще продолжая улыбаться. И все-таки Андреа прелесть.

Вернувшись через несколько часов в гинекологию, я застала Сюзан за кипой бумажек.
— Давно не было практикантов?
— Наоборот, их слишком много! — она откинулась на спинку стула и уставилась в потолок — Боже, неужели мы тоже когда-то были такими тупыми?
— Поверь мне, было еще хуже. Вспомни, как вы с Майком… — я заметила, как изменилось ее лицо, и недоговорила. — Сюз, злость и обида, прежде всего тебя же и убивают, прости его и забудь. Сколько уже лет прошло? Пять?
— Никогда, — отрезала она и тут же сменила тему. — Ты что-то долго. Еще один глухарь?
Глухарем она прозвала пациентов, которые с  трудом шли на контакт.
— Нет, просто расстроенная девушка. Конечно, если отказ от еды и воды, молчание и отсутствие реакции на окружающих можно списать на обычное расстройство нервов. — Я села на диван, закрыла глаза и на секунду мысленно вернулась к пациентке. Маленькая, хрупкая семнадцатилетняя девушка, со свойственным ей максимализмом. Сначала все решили, что под машину она попала случайно, но потом, поглядев на ее поведение, никто уже не сомневался, что это не было никаким несчастным случаем.
— Все будет хорошо, — уверила я и себя и подругу.
— Не сомневаюсь. Кстати, у тебя телефон разрывался, видно упрямый попался кавалерчик.
— Никаких мужчин, ты же знаешь, как я на них действую, — я протянула руку и взяла сумочку, лежащую тут же на диване. Пока я разыскивала в ней телефон, Сюз продолжала:
— Ну, да помню, помню, как капитан футбольной команды, спеша к тебе на встречу споткнулся и разбил свою смазливую мордашку... а тот случай на студенческой вечеринке, помнишь? — подруга снова принялась разбирать листочки. — Перепивший кавалер блюет тебе на платье.
— Не преувеличивай, всего лишь на туфли, но признаю, было не очень приятно. Просто случайность.
— Нет, это явно не случайность, для тебя это скорее правило.
Наконец-то, я нашла телефон, поэтому могла со спокойной совестью проигнорировать ее замечание. На экране высветилось пять пропущенных вызовов и все с незнакомого номера. Хотя… я снова принялась рыться в сумочке и, найдя, наконец, визитку Алана, сравнила номера. Они совпадали.
— Ну что, перезвонишь? — спросила Сюз.
— Вечером.
На самом деле мне просто не хотелось разговаривать о картинах при ней.
— Ну, как знаешь.
Телефон, который я все еще держала в руке, снова зазвонил. Подруга вопросительно приподняла бровь.
Звонила мама. Я подняла трубку и с улыбкой сказала:
— Привет, я тебя слушаю.
— Солнышко… ты только не волнуйся…
Ненавижу, когда она так начинает.
— Мам, что случилось?
— Солнышко я снова попала в аварию.
Может на нас родовое проклятье? Ей не везет с машинами, а мне с мужчинами.
— Ты в порядке? Ты где?
— Ну, моей машине намного хуже, чем мне, а я тут рядышком… в  приемном отделении.
Черт.
— Сейчас буду.
Я бросилась в приемный покой, который находился на первом этаже  этого корпуса, и нашла там маму… с гипсом на руке и швом в пять стежков на лбу.
— Как тебя угораздило? Почему не позвонила сразу?
— Пыталась. У тебя было занято.
— Ясно. Расскажи, как все случилось? — тихо попросила я, присаживаясь рядом.
— Не знаю. Эта машина появилась просто из ниоткуда. Я даже глазом моргнуть не успела! Когда я начинала перестраиваться, полоса была абсолютно свободной.
Ну да, пустая дорога днем, в центре города. Вряд ли.
— А может пора начать ездить на общественном транспорте?
— Ты же знаешь, меня раздражает эта грязь, вонь, толкотня и толпы людей!
Мне только и оставалось, что выдохнуть. Спорить с ней было бесполезно.
Двери распахнулись, и в приемный покой ворвался взволнованный отец. Он присел рядом с мамой и крепко ее обнял. Я сразу же почувствовала себя лишней. Поцеловав их обоих, и пообещав сегодня не задерживаться, я вернулась в отделение. Когда рядом папа, с мамой ничего плохого не случится.
До конца рабочего дня я места себе не находила от волнения,  звонила ей раз в полчаса, проверяя все ли у нее хорошо и нет ли признаков сотрясения. Когда я вернулась домой, мама уже спала. Отец сидел на кухне и читал газету.
— Думаешь, это когда-нибудь закончится? — спросил папа, не отрываясь от своего занятия.
— Не знаю, наверное, когда ты лишишь ее водительских прав за создание аварийных ситуаций на дорогах. Это же в твоих полномочиях?
— Теоретически да, но ты представляешь ее реакцию?
— Да, в гневе она страшна. Ну, еще ты можешь стать ее личным водителем.
— Даже не обсуждается, — усмехнулся он. — Может, выпьешь со мной кофе?
— Нет, спасибо.
Я поднялась наверх, заглянула к маме и убедилась, что она спит. Во сне она казалась такой хрупкой и беззащитной. Поправив прядь, таких же светлых, как и у меня волос, упавшую ей на глаза. Я повернулась и на цыпочках вышла. В своей комнате я переоделась в свой привычный костюм и отправилась рисовать.


Глава 4

Вскоре Сандер возвратился с небольшим серым свертком в руках.
— Держи. Это твой плащ и меч, брат. Дай мечу имя, и он будет служить тебе верой и правдой.
Винд взял протянутый сверток, положил на стол и развернул. Внутри серой грубой ткани оказался небольшой  брусок серебристого металла.
«Он что, издевается? Неужели этот бесполезный кусок металла и есть пламенный меч? Или мне нужно выковать его самому?» 
Винд посмотрел на наставника, и с усмешкой спросил:
— И этим я должен драться с Падшими?
— Да. Вот смотри.
Сандер вытащил из-за спины свой меч и положил его на стол, рядом с бруском. Винд, словно зачарованный, рассматривал широкое лезвие, внутри которого полыхало пламя. На массивной рукояти были выгравированы языки огня.
— А теперь возьми его, — предложил Каратель, и, заметив колебания Винда, добавил: — Ну, давай. Смелее.
Винд протянул руку к мечу Сандера, провел ладонью над лезвием, ощущая исходящее от него тепло, а затем сжал в ладони рукоять. И тут же этот великолепный меч превратился в такой же абсолютно ничем не примечательный брусок серебристого металла.
— Это мой меч. «Пламя славы». Он не будет служить никому, кроме меня. — Сандер протянул руку и Винд отдал ему брусок, который, едва коснувшись ладони Карателя, снова стал мечом. — В чужих руках он станет лишь бесполезным куском металла. Это настоящий друг. Единственный друг, который тебя не предаст, не покинет и не обманет. Это твоя единственная любовь, которая будет согревать тебя в этом месте. — Сандер снова убрал меч в невидимые ножны, закрепленные за спиной. — Готов?
Винд взял свой будущий меч в руку, но ничего не произошло.
— Сначала ты должен дать ему имя, — подсказал наставник.
Винд посмотрел на кусок металла, затем закрыл глаза и вспомнил  любимое лицо, светлые волосы, развевающиеся на ветру, гибкое стройное тело. И, не открывая глаз, произнес:
— «Хранитель света».
Затем медленно открыл глаза и, затаив дыхание, наблюдал за тем, как заготовка медленно превращается в меч, такой же массивный, как и у Сандера. Широкое лезвие, с заточенными в нем языками пламени, казалось острым, словно бритва. Массивная рукоять идеально ложилась в ладонь. От меча по руке распространялось тепло. Винд осторожно положил меч на плащ и посмотрел на рукоять, на которой был изображен Ангел Света.
Тем временем Сандер продолжал:
— Этот меч — твоя жизнь и смерть Падших. Твое тепло. Твоя душа. Пока горит твой внутренний свет, меч будет беспрекословно тебе служить. Набрось плащ. Сегодня твой первый урок.
Винд надел плащ и почувствовал, как тот овивает его тело.
— Это не просто плащ, он одновременно является ножнами. Попробуй вложить в него свой меч и не бойся обжечься. Пламя твоей души не способно опалить твое тело.
Винд снова взял меч и, убрав его за спину, почувствовал, как ткань, каким-то совершенно непостижимым образом удерживает клинок.
— Из этих ножен достать твоего Хранителя света не сможет никто, кроме тебя. Следуй за мной и слушай всё, что я тебе говорю. Сегодня ты просто будешь наблюдать со стороны. Давай же быстрей. Началось.
Сандер вышел из покоев и, расправив крылья, бросился в туман, Винд последовал за ним.
— Что началось?
— Они снова пытаются прорваться. Чувствуешь?
Винд не чувствовал ничего, кроме бушующей вокруг него дикой энергии. Словно каждая частичка в воздухе наэлектризовалась и вот-вот разразится молния. Этой энергии требовался выход. Винда охватила жажда сражения, и он уже было потянулся за мечом, но вовремя вспомнил приказ наставника и одернул руку. «Сегодня я не бьюсь. Только наблюдаю».
Они с огромной скоростью неслись сквозь облако и, наконец, увидели битву. Борьба света и тьмы, Карателей  и Падших, светлых и темных крыльев. Причем изначально перевес сил явно был на темной стороне. В воздухе мелькали объятые пламенем мечи и черная как ночь сталь. Вокруг сражающихся взвивались ураганные вихри и полыхали молнии. Винд наблюдал за тем, как его наставник, разметая всех на своем пути, бросился в гущу сражения. Меч поднимался и опускался с пугающей силой и скоростью. Постепенно Каратели брали ситуацию под контроль. Падших оставалось все меньше и меньше. Те, чьи тела рубил пламенный меч, загорались и исчезали. Он так засмотрелся на битву, что едва не пропустил тень, скользящую в глубине облака. Не раздумывая, он достал меч и бросился в туман.
Изгнанник почувствовал, что его заметили, выхватил меч и приготовился к бою. Спустя секунду, Винд настиг его. Их мечи со звонким лязгом соединились. Битва была недолгой, доверяясь внутреннему чутью, Винд быстро обезоружил нарушителя и приставил клинок к горлу.
— Ну чего ты медлишь, Каратель? Давай же, убей меня! Это не сложно, просто замахнись и руби. Убить такого, как я почетно. Я же зло, предатель… Падший, — он выплюнул эти слова ему в лицо, и Каратель замер.
— Почему? Почему ты предал нас? Почему перешел на другую сторону?
— Потому что я не хотел быть таким, как вы. Вы жалкие фанатики, живущие здесь в  полном одиночестве, действуете на это ваше «всеобщее благо». Потому что плевал я на ваши правила. Перейдя на ту сторону, я ощутил свободу. Настоящую свободу, а не тот призрак, что вы лелеете в своих белоснежных сердцах. Я поступал так, как хотел, а не так, как мне приказывали Михаил или Регуил.
— Тогда что ты здесь делаешь, если там тебе было так хорошо? Зачем пытаешься прорваться?
— Потому что у нас, за границей света, — падший ангел неопределенно махнул рукой куда-то вверх, — ничего нет, только пустота. А там, внизу на Земле есть всё. Всё, что нам нужно!
— И что же вам нужно? — Озадаченно спросил Винд, но так и не услышал ответа. Из груди мужчины показалось пылающее лезвие пламенного меча, яркое пламя охватило  его тело,  а спустя секунду  он просто исчез.
Рядом с Виндом возник его наставник.




Глава 5

Вчера я рисовала допоздна. Я не смогла оторваться, даже когда мои глаза начали слезиться от усталости. Картина словно поглотила меня. Я закончила, когда за окном начинало светать, и оставшихся до подъема нескольких часов, мне не хватило, чтобы выспаться. Сборы на работу заняли намного больше времени, я постояла под контрастным душем пытаясь прибодриться. Перед выходом на работу я еще раз поднялась в студию и замерла, рассматривая свое творение.
На картине была изображена буря. Рваные клочья темно-серых облаков терзал безжалостный ветер. На небе блестели разряды молнии. Было темно, и я была уверена, что там было очень холодно. Облака, туманная дымка и порывы ветра образовывали что-то на подобии воронки, внутри которой находился  мужчина.
К моему огромному сожалению, он стоял спиной, а мне бы так хотелось его лицо. Ветер играл с длинными светлыми волосами. Темный серый плащ, словно крылья развивался за его спиной. Я видела серебристую рукоять меча, спрятанного под ним, и орнамент на его одеждах, который чем-то напоминал узоры на одежде из моих снов. Я знала, что это он. Он владелец того голоса из снов, и мне впервые удалось его нарисовать. Поэтому я стояла и смотрела. У него была замечательная фигура: широкие очень мощные плечи, сильные крепкие руки, мускулистые ноги.
Я бы отдала все на свете, что бы увидеть его лицо, но видно не судьба. Кончиками пальцев я провела по рисунку, повторяя контуры его тела. Его руки были подняты вверх и разведены в стороны. Голова немного запрокинута назад. Казалось, что он кричит или молит о чем-то. Но о чем может молить такой мужчина? Видимо это победный клич!
Отчего-то мне стало немного грустно. Сняв картину с мольберта и поставив на пол, я заставила ее прочими работами. Просто так на всякий случай, а затем вышла на улицу.
На часах было около девяти утра, когда я наконец-то вошла в ординаторскую. Мои девочки, как обычно в это время, пили чай. Они обернулись на мои шаги. 
— Явилась наша красавица. Присаживайся, сегодня на завтрак у нас ягодный пирог. Я сама вчера приготовила. Ты должна его попробовать.
— Обязательно, — именно сегодня я почему-то ощутила стойкое желание съесть что-нибудь сладкое, — с чем на этот раз?
— Клубника, малинка и черная смородина. Все с маминого сада без удобрений и всяких там добавок. Только натуральный продукт!
— Утопающий в сладком сахарном сиропе, — добавила Сюз, облизывая кончики пальцев.
— Ладно, ладно убедили, — сдалась я, налила себе кружку зеленого чая, и отрезала большой кусок пирога.
У меня было огромное желание поделиться с девочками хоть частью событий из своей бредовой жизни. Рассказать про голос из снов и о красавчике с картины, я не молча, иначе меня быстренько бы отправили на консультацию к моим же коллегам или в длительный отпуск. Поэтому выбрав меньшую из зол, я вкратце рассказала про Алана и картины.
— И почему ты раньше не рассказывала о картинах? Я просто обязана попросить у тебя написать мой портрет, и я обижусь, если ты не сделаешь его в самое ближайшее время, — заявила Андре.
— И мой тоже, — тут же подхватила Сюз.
— Конечно, конечно. Так все-таки девчонки,  что мне с ним делать?
— А о чем тут думать? Звони, договаривайся о встрече и бери с собой сразу две картины, и если он не выгонит тебя после творения твоих племянниц, смело показывай уже свою. Заодно проверишь чувство юмора этого ценителя искусств, и сразу поймешь, чего он от тебя хотел. Был ли это коварный план знакомства или действительно профессиональный интерес.
— Что ж, разумно, пожалуй, я так и сделаю.
Я достала из сумочки телефон и, приложив указательный палец к губам, попросила девочек не шуметь. Спустя несколько длинных гудков, раздался щелчок, а следом за ним, приятный мужской голос.
— Здравствуй, Скайли. Могу я вас просто обращаться к вам по имени? Я вчера очень ждал вашего звонка.
— Доброе утро. Извините,  вчера был  просто сумасшедший день .
— Нет, нет, не извиняйтесь. Я наслышан о ваших картинах. Так когда мы сможем встретиться?
— Сегодня вечером? Вам удобно, около семи-восьми?
— Да конечно.
— Я привезу с собой пару картин.
Девочки в комнате, прыснули со смеху, я окатила их ледяным взглядом и они тут же замолчали.
— Если вас не затруднит.
Он продиктовал мне адрес, я записала в блокноте, и, пожелав друг другу удачного дня, мы попрощались..
— Знаете, у него чертовски приятный голос, — пробормотала я.
— Надеюсь, у него чертовски хорошее чувство юмора и координация, — съязвила Сюз.
Я удивилась, что девушки не начали делать ставки на то, как именно опозорится Алан. Я же, об этом просто старалась не думать.
Весь день пролетел, словно за секунду. Во время вечернего чаепития мы уплетали конфеты, которыми меня сегодня буквально засыпали пациенты. Попивая теплый чай, я жаловалась девочкам на сегодняшний дурдом.
— Девчонки, у меня сегодня не день, а просто… не знаю. Такое чувство, что большая часть моих пациентов объявила акцию «Пригласи психолога на свидание». Ну, вы сами видите, — я кивнула в сторону стола, на котором стояло три букета с цветами. — Это просто эпидемия какая-то.
— А по-моему с их глаз спала пелена от наркотиков и обезболивающих, и они, наконец, разглядели какой у них симпатичный психолог.
— Скажешь тоже, — отмахнулась я, чувствуя, что мои щеки заливает румянец. — Может я просто сегодня накрасилась лучше?
— Честно говоря, не заметила, но на всякий случай, завтра накрасься точно так же.
Я вернулась домой, быстро собралась и, взяв папину машину (так как мамина все еще была в ремонте), оправилась на встречу. Как мы и договорились с девчонками, я взяла с собой две картины, ту, что мы нарисовали с племянницами, и с белоснежной постелью и цветочным дождем.
Я приехала на встречу в половину восьмого. Галерея находилась в небольшом здании, в новом квартале города. Вокруг стояли такие же небольшие, но очень аккуратные здания, утопающие в зелени. Искусная подсветка фонтанчиков и растений, предавала этому местечку сказочный вид. На секунду я замерла, наслаждаясь красотой, и даже не услышала шаги за своей спиной.
— Согласен, вид просто потрясающий, и обещаю вам, что после того, как сядет солнце, здесь будет еще красивее. Может, пока пройдем внутрь?
Эти слова заставили меня вздрогнуть. От неожиданности я уронила большую лиловую сумку для переноски картин, которая сохранилась еще со времен художественной школы.
— Что же мы будем выставлять, если вы так неосторожно обращаетесь со своими творениями?
Я обернулась и посмотрела на мужчину. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять. Его светлые волосы были немного длиннее, чем следовало бы, и упрямые кудряшки падали на темно-серые глаза, придавая ему немного шаловливый вид. Пара верхних пуговиц рубашки была расстёгнута, а рукава закатаны почти до локтя, демонстрируя мускулистые предплечья. Видимо, Алан не чурался физической работы, или проводил кучу времени в тренажерном зале.
Спустя пару секунду, я поняла, что он заметил, как я его изучаю, и тут же отвела глаза.
— Алан Стоун, — представился он.
— Скайли Майерс. Можно просто Скай, — с милой улыбкой ответила я, протягивая руку для рукопожатия. Он принял руку, но к моему удивлению, вместо того, чтобы ее пожать, склонился и запечатлел легкий поцелуй на кончиках моих пальцев.
— Предлагаю пройти внутрь. Может быть, выпьете кофе?
— Не откажусь. Спасибо.
Спустя полчаса мы в полной тишине  сидели на черном кожаном диване в хорошо освещенной студии. Я мило улыбаясь,  медленными глотками пила кофе, пока Алан изучал наше с близняшками совместное творение. Я видела, как на его лице проскользнуло замешательство, сменилось удивлением, а затем сменилось глубокой задумчивостью. Спустя минут пятнадцать, он поднял на меня глаза.
— Что ж, это довольно необычно, но боюсь, мы не сможем выставить картину, у которой более одного автора. Вот посмотрите, — он жестом пригласил меня присесть поближе, и показал на одну из радуг, — вот здесь мазки очень четкие и идут слева на право, рука явно не привычная к кисти, и границы совсем нечеткие. Вот тут — он показал на другую радугу, — явно штрихи идут справа налево, и кисть едва прикасается к холсту. Вот это, — он указал на солнышко с мордашкой, как у смайликов, — скорее всего, принадлежит вашей руке. Так что смею предположить, что как минимум над этой картиной трудились трое. — Затем он серьезно посмотрел на меня. — Я прошел ваш тест?
Я почувствовала себя полной дурой и, пытаясь скрыть свое смущение, с самым серьезным видом сказала:
— Вы только что разбили надежды двух юных художниц представить на суд общественности свою первую работу. Посмотрите второю?
— А кто вам помогал нарисовать следующую? Домашние питомцы?
Мне было немного обидно, но я понимала, что сама затеяла эту игру, поэтому попыталась перевести все в шутку.
— Нет, эта работа только моя.
— Ну что ж, тогда давайте посмотрим.
Я достала из сумки картину, поставила ее на стенд и словно ученица, ждущая проверки итоговой работы, отвернулась и подошла к окну. В комнате стояла гнетущая тишина. Минута, две, три… Я заставила себя повернуться к Алану. Он стоял перед картиной, внимательно ее изучая.
— Хотел бы я оказаться там, — это все, что он смог сказать. Я присела на диван и сложила руки на коленях.
— Сколько у вас картин? Могу я увидеть их все?
— Я не знаю, может двадцать, может тридцать. Я никогда не считала. Увидеть все, вы, скорее всего, не сможете... в следующий раз я могу привести еще несколько.
Следующий раз? Неужели я сама это сказала?
— Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Мы прошли в тускло освещенную галерею. Все картины выставки висели в отдельных нишах, замысловатые элементы декора подчеркивали особенность каждого творения. Зеленые лианы, оригинальные занавеси и канделябры, подсветка или просто декоративная роспись стены, объединяли все картины в единую композицию. 
— Пока оформлен только один зал, не каждый день находишь действительно стоящих художников. Пока планировалась выставка на не более чем шестьдесят картин, по двадцать в каждом зале. Сейчас собраны уже пятьдесят. Вы можешь предоставить еще десять картин с одной какой-то общей тематикой?
— Думаю да, — ответила я, прокручивая в голове все, что хранится у меня в студии.
— И что же это будет за тема?
Я с улыбкой посмотрела на него,
— Небо.
— Превосходно.
Мы вернулись к картине, И он с тем же вниманием снова принялся ее рассматривать — Она потрясающая.
— Спасибо, — я отвела взгляд, пытаясь справиться с румянцем. — Ну что ж, думаю мне пора. — Я представила, как буду тащить сюда десять холстов на деревянной раме, и спустя секунду предложила: — Давайте мы поступим таким образом. Завтра вечером мы с вами где-нибудь встретимся, и поедем в мою студию, где вы сами сможете отобрать картины, которые вам подойдут.
Мы договорились о времени и месте встречи, затем я сложила свои холсты в сумку и направилась домой. В общем, встреча прошла неплохо, Алан оказался довольно милым, и ничего на меня не пролил, не опрокинул и не уронил. Может быть это судьба?
Когда я вернулась домой, все уже спали. Быстро приняв душ, я позволила себе уснуть со счастливой улыбкой на губах, с мыслями о симпатичном блондинчике. Что ж, завтра нам с девочками хватит тем для обсуждения на целый день.
Но вопреки моему отличному настроению, всю ночь мне снились странные сны. Тот мужчина с картины, он летал в облаках, его скрывала темнота, но когда тьму разрезали яркие вспышки молний, я все-таки смогла различить черты лица очень похожие на Алана. На меня смотрели его голубые глаза, которые меняли свет на  темно-карие (почти черные), и обратно.
Я часто просыпалась, от волнения сердце буквально вырывалось из груди. Я не знала что происходит, но чувствовала, что что-то не так. Мне так хотелось уснуть и услышать тот голос, который помог бы мне все поставить на свои места, но в моих снах царила гнетущая тишина.
Наутро я впервые поняла, что я привыкла к своему ангелу-хранителю (так я шутливо называла его), и сейчас тоскую без него.





Глава 6
 
С момента боя прошло уже больше недели, но слова Падшего так и не выходили у Винда из головы.
Что такое настоящая свобода? Ради чего эти ангелы рискнули своими бессмертными жизнями, пытаясь избавится от жестких рамок а теперь стремятся  попасть на Землю, и не смотря на огромные потери, не оставляют эти попытки. Наконец, он решился обсудить это со своим наставником.
Как только Сандер в очередной раз вошел в его покои Винд поднялся к нему на встречу.
— Мне необходимо поговорить с тобой.
— Конечно, я для этого тебя и сторожу. Что на этот раз тебя тревожит?
— Тот Падший… — начал было Винд, но тут же был прерван наставником.
— Вот поэтому тебе и следовало его убить сразу, а не болтать. Они  зараза. Нечистые.  Их помыслы так же греховны, как и их существование. Крепкие щупальца недоверия вопьются в твою душу и будут терзать сомнениями. Ты потеряешь веру! Свою честь! Только не говори, что слова предателя уже отравили тебя, и ты начинаешь сомневаться.
Винд молчал пока его отчитывали словно безмозглого мальчишку.
— Нет, просто мне не понятна фраза, сказанная им. Когда я спросил,  почему он пытается прорваться, он ответил, потому что там, откуда он ничего нет, а внизу есть всё что им нужно. Что им нужно? И где они сейчас? Прежде я никогда не задумывался об этом.
Наставник поднялся и с высокомерной улыбкой ответил.
— Хорошо, раз ты просишь, расскажу тебе немного о Падших и их жизни.
Сложив руки за спиной, Каратель принялся расхаживать по комнате и рассказывать о том, что произошло много веков назад. — Когда-то много веков назад, совет состоял из семи архангелов. Кроме известных тебе Уриила, Рафаила, Рагуила, Михаила, Гавриила и Иерахмиила, в него входил еще седьмой архангел — Сариил. Он был хранителем раскаявшихся, даровал божественное прощение и избавление. Но чем больше проходило времени, тем ясней становилось, что он не справляется со своей задачей. Его существо отторгало его предназначение. В итоге он отрекся от мира, от ангелов и от своих братьев и вместе со своим войском «Ангелов Прощения» попытался уничтожить всех, кто раскаивался или чувствовал чувство вины, и тем самым наказать все человечество за слабость. Шесть архангелов и их войска, вытеснили предателей за пределы небесной сферы, туда, куда не проникает солнечный свет и они останутся там навечно.
Михаил обязался до конца времен охранять Небесные Владения и Каратели стали на свои посты. Долгие годы Падшие воевали между собой, за власть и влияние, но сейчас…
Сандер повернулся к нему и, посмотрев прямо в глаза, добавил:
— Сейчас война Падших закончена. Нашелся тот, кто смог объединить их и сплотить. Они хотят вернуться на землю и оттуда отомстить нам за долгие века забвения и изгнания. На земле они получат доступ к тем, кому мы созданы служить прежде всего — людям. Начнутся войны, болезни, стихийные бедствия, которые затронут и нас в том числе.
Винд молчал. Но почему Падший сказал, что там, на земле, есть все, что им нужно? Неужели им нужна только месть? Как бы он ни старался, ему так и не удавалось сложить мозаику происходящего.
— То есть они просто жаждут мести?
— Да, но пока что нам удается их сдерживать.
— Но сколько мы еще продержимся?
— Столько, сколько потребуется. Они не минуют этот рубеж, и если будет необходимо, мы, как и в прежние времена, привлечем на нашу сторону всех ангелов. Еще есть вопросы?
— Пожалуй, нет, — ответил Винд, глядя ему в глаза — Думаешь будут еще нападения?
— Да, некоторые считают, что сегодня возможна еще одна попытка прорыва. Мы и так потеряли слишком много времени. Нам нужно торопиться.
И тут Винд вспомнил еще кое-что, о чем хотел спросить своего наставника.
— Сандер, как часто ты покидаешь облако?
Каратель окинул его ледяным взглядом.
— Никогда.
— Почему?
— Из–за чувства долга.
— А как же твоя пара?
Сандер сильно стиснул челюсти, и его губы превратились в тонкую линию. Казалось, что на секунду в его глазах мелькнул призрак боли. Лишь только на одно короткое мгновение. А затем Каратель снова вернул себе безразличный вид.
— Ее больше нет. Я не смог её защитить и потерял навечно. Так ты идешь или будешь здесь прохлаждаться?
Как только они покинули комнату Винда, появилось странное ощущение. Словно воздух был настолько наэлектризован, что от малейшего движения, в воздухе разрывались микроскопические молнии.
— Битва началась, — воскликнул Сандер и, достав свой меч, бросился куда-то вперед. Винд, выхватив свой, помчался следом за наставником. Через несколько минут они оказались на месте. Битва шла полным ходом, на этот раз противников было значительно больше.
Винд не стал врываться в гущу боя, и прикрывал тылы, добивая тех, кому удавалось проскользнуть сквозь основной барьер. Таковых было немного. Каратели продвигались вперед, оттесняя врага обратно к границам света. Взгляд Винда привлекла темная фигура на поле боя и каратель тут же бросился к ней. Черные крылья слегка подрагивали, а приблизившись он услышал рыдания. Женские рыдания. Со скоростью ветра он бросился к фигуре и, схватив ее за темные крылья, оттащил в сторону. На девушке не было ни царапинки, но она, словно одержимая извивалась в его руках и кричала. Вырвавшись из его крепких рук, она бросилась к тому, кто лежал на облаке.  Сквозь горькие слезы  умоляла его не бросать ее, найти в себе силы и вернутся домой.
Падшая подняла на Винда свои заплаканные глаза и с умоляющим видом попросила Карателя.
— Пожалуйста, не убивай его… Он последнее, что у меня осталось. Мы просто хотели жить нормальной жизнью. На земле. Но мы проиграли. Мы вернемся в небытие и больше никогда не приблизимся к границе.
Винд опустил клинок и тут же почувствовал легкое дуновение ветерка. Сандер. Он был здесь, чтобы исправить ошибку своего ученика. Каратель поднял свой пламенный меч и резко опустил. Но вместо податливой демонской плоти сталь встретилась со сталью. Два пламенных клинка слились воедино, и облако озарила яркая вспышка.




Глава 7
 
Сегодня вечером у меня будет мое первое официальное свидание. И не смотря на все мои попытки убедить себя в том, что в этом нет ничего особенного, мои руки предательски дрожали. Я понимала, что вряд ли официальный статус «свидание» как-то отразится на нашем с Аланом общении. Пока что мы просто отлично проводили время, и я чувствовала себя с ним легко и непринужденно. Он искренне восторгался моими картинами, подбадривал и консультировался по поводу оформления зала.
На следующий день после нашей встречи в галерее, он забрал меня с работы, и мы направились в мою студию. Алан немного смутился, когда понял, что студия находится у меня дома. Поэтому посмотрев и отобрав несколько картин, мы вышли на свежий воздух и еще несколько часов бродили по парку, обсуждая предстоящую выставку.
После этого мы еще несколько раз созванивались, мило беседовали и постепенно стали почти друзьями. Мои подруги подшучивали и издевались надо мной, ни на грамма не веря в то, что у нас даже до поцелуя ни разу не дошло. Он был другом, приятным собеседником, но не более того.
Он обещал приехать за мной и отвести меня, а вот куда именно, я, честно говоря, не знала, и эта неизвестность немного пугала. Еще пугало то, что возможно, именно сегодня в наших отношениях все изменится, и одна только мысль об этом меня повергала в ужас и одновременно вызывала трепет во всем теле. Руки дрожали, а сердце бешено колотилось в груди. Да, Алан мне был очень симпатичен. Неужели это и есть любовь?
Пытаясь взять себя в руки, я приняла ванну с ароматной солью, нанесла на тело сухие духи с легкими блестками и сделала легкий макияж. Просушив волосы феном, я позволила им легкими светлыми волнами упасть на плечи. Осталось решить самую сложную проблему — что же мне одеть.
Я перевернула весь шкаф, но так и не нашла ничего подходящего: одни наряды казались слишком торжественными, другие слишком простыми, слишком откровенными или слишком скромными. В итоге я остановилась на узкой кремовой юбке, длинной немного выше колена, и кремовой кофте, которая идеально облегала фигуру, и светло бежевые сапожки, которые меня делали на несколько дюймов выше. Я оделась и скептически изучила свое отражение в зеркале. Отмечая румянец на щеках, обычно мне не свойственный.
Звук дверного звонка известил меня о том, что мой кавалер прибыл. Спустя несколько минут я спустилась вниз, и столкнулась с отцом, мило беседующим с Аланом. Едва я появилась, как папа поспешил нас покинуть, предварительно пожелав нам приятного вечера.
— Ну что, ты готова? — спросил Алан.
— Да, конечно. — Я схватила из гардероба пальто, и Алан как истинные джентльмен помог мне его одеть.
Мы сели в его автомобиль и спустя полчаса остановились перед небольшим, но с виду очень уютным зданием.
— Я заказал нам столик, это мое любимое местечко. Надеюсь, тебе тут тоже понравится.
Он помог мне выйти из машины, и мы вошли в ресторан.
В зале играла приятная музыка, слегка приглушенный свет создавал очень приятную обстановку. Поспешивший к нам официант, тут же провел нас к столику стоящему в самом углу. Искусный фонтан с подсветкой зрительно отделял его от общего зала. Большое витражное стекло выходило на внутренний дворик с небольшим искусственным озером, который, несмотря на раннюю весну, уже вовсю зеленел. Я видела, что на небе сгущались тяжелые грозовые тучи, которые обещали пролиться холодным весенним дождем. Хороший сюжет для картины. Я заставила себя вернуться к реальности, картины могут подождать. На столике стояли две высокие свечи и кремовая роза в высоком тонком бокале.
— В твоей очаровательной головке только что зародилась новая картина.
— Как ты узнал?
— Когда ты думаешь о рисунках, ты словно улетаешь в никуда, оставляя вместо себя лишь улыбающуюся статую с мечтательным взглядом.
— Извини, я постараюсь сегодня никуда не улетать, и быть здесь с тобою.
Разговаривая ни о чем, мы сделали заказ, и пока его ожидали, попросили принести белое вино. Постепенно мне удалось расслабиться и почувствовать себя более уверенно, я смеялась над его шутками, парировала замечания и, наконец, вернулась к тому ощущению дружбы, которое между нами уже давно возникло. Может мне только показалось, что у нас начинается что-то большее?
Нам принесли наш заказ, и мы принялись за еду.
— Я хотел тебе кое-что рассказать, — начал было Алан, но тут же был прерван детскими криками.
— Тетя Скай! Тетя Скай!!!
Я обернулась и увидела, как через весь зал ко мне летят два моих ангелочка. Судя по их перепачканным мордашкам, они только что кушали что-то очень сладкое и очень шоколадное. А за ними катилась Алекса. Я и из-за стола не успела встать, как маленькие чертовки оказались около меня. Моника тут же начала карабкаться ко мне на колени, при этом оставляя на безупречно чистой кофте шоколадный отпечаток маленькой ладошки, а Линда, удерживаясь за край стола, пыталась дотянуться до розочки.
— Ты такая ка-а-асивая, — залепетала Моника, — и дядя Алан тоже такой касивый-касивый, как плинц!
— Ты знаешь дядю Алана? — спросила я, ни коим образом не выдавая своего замешательства.
— Заю, заю, — подтвердила Линда, которой все-таки удалось дотянуться до розочки, и теперь она сосредоточено грызла стебель. — Он приходит в гости к папе. И еще он поменялся на твою картинку…
— За тот натаясий-натаясий домик, который мы залаботали…
— Да, да, а он нам за него подарил новые куколки и ба-а-альшой тотик.
— Даже так? — удивлённо приподняв бровь, я посмотрела на своего кавалера, который выглядел весьма смущенным.
Тут к нам, наконец-то, подковыляла Алекса.
— Ой, прошу прошения, они такие непоседы, я просто не успеваю за ними. Закатили мне истерику, что хотят пирожного, а заказанное на дом оказалось не таким, как в этом ресторане, и что им хочется именно такого пирожного. Ой, Скайли, твоя блузка… мне так жаль. Линда, выплюнь розу — она не съедобная! — Алекса выхватила цветок у племянницы и снова поставила в вазу. Стебель был переломан пополам, и держался только на крепкой кожице, а кремовые лепестки усыпали белоснежную скатерть. Алекса схватила двух непосед за руки и потащила прочь. Сделав несколько шагов, она обернулась и посмотрела на моего спутника.
— Алан, мне честное слово, очень жаль. Извини.
Малышки же даже не догадываясь о буре, которую они только что зародили, со счастливыми улыбками махали ладошками и кричали «Пока»!
Повисла неловкая тишина.
Собирая в горку нежные лепестки и стараясь не встречаться с ним взглядом, я холодно произнесла:
— По-моему, тебе нужно кое-что объяснить.
В голове роилась куча мыслей и предположений, но сначала мне хотелось услышать его объяснения. Неужели все оказалось ложью? Каждый разговор, каждая шутка. Да, конечно, мне дала его номер Эмми, но не могла же она… или могла?
Я услышала его шумный выдох, а затем он заговорил.
— Я очень давно знаю Тома, мы с ним еще со студенческих времен вместе играли в баскетбол. Они с Эмили мечтали меня женить, и когда все прочие кандидатуры были мною отвергнуты, решили познакомить с тобой. Все остальное ты уже знаешь. Да, не буду таить, первое время они подсказывали мне, чем ты увлекаешься, и что тебе нравится, чтобы мне было проще поддержать беседу. Но ты мне на самом деле очень понравилась, и я бы очень не хотел, чтобы это становилось между нами.
Я была зла на него, на сестру, а сильнее всего на себя. Неужели я настолько жалкая, что мужчина может обратить на меня внимание только по просьбе своего старого студенческого друга? Неужели я просто не могу понравиться кому-то такой, какая я есть? Неужели Эмили, которая на самом деле не может справиться даже со своими детьми, пытается устроить личную жизнь своей бедной, несчастной младшей сестры? Неужели я действительно настолько жалкая, что даже мои четырехлетние племянницы заметили, что их тетя встречается с папиным другом?
Малышки, со своей детской непосредственностью, даже не заметили какую бурю чувств вызвал их невинный рассказ, но вот от пристального взгляда Алексы ничего не ускользнуло. Я была готова поспорить, что как только Алекса покинет ресторан, она тут же обзвонит соучастников, сообщая о том, что их замысел раскрыт. 
Да, мне с самого детства не везло с парнями: одни спотыкались и падали прямо передо мной; другие выливали на меня в лучшем случае воду, а в худшем моторное масло; кто-то блевал мне на туфли; а кто-то начинал чесаться, лишь прикоснувшись; кто-то начинал икать, а  кого-то начинало мутить. И вот, единственный мужчина за больше чем четверть века, приблизился ко мне, не упав в грязь лицом (в прямом смысле), и выясняется, что сделал он это по просьбе моей сестры, и что самое неприятное, ее мужа, совершенно чужого для меня человека, которого в принципе не должна интересовать моя личная жизнь.
Слушая Алана, я смотрела на стекло, по которому медленно стекали первые капельки дождя. Яркие молнии то и дело озаряли небо. Мне было досадно, обидно до слез, но я сохраняла на лице хладнокровную маску. 
— А разве есть «мы»? Думаю, нам обоим это показалось. Спасибо за приятный ужин. Пожалуй, мне пора.
Я медленно встала из-за столика и, стараясь не обращать внимания ни на своего ухажера, ни на Алексу с малышками, подошла к гардеробу. Забрала свое пальто, отвергла предложение администратора вызвать такси, и, набросив на голову капюшон, вышла под холодные струи дождя. Гроза разыгралась не на шутку, сильные раскаты грома заставляли вздрагивать, а яркие вспышки молний пугали до чертиков, но я все равно продолжала идти в сторону дома.
Я уверенно ступала по мокрым мостовым и не обращала никакого внимания на потоки дождя, которые спустя пару минут насквозь вымочили пальто.
Да, возможно, я раздула из мухи слона, но ничего не могла с собой поделать. Сейчас мне бы очень хотелось встретить сестричку и показать все, чему я научилась в детстве от Джона. Я понимала, что эта злость, всего лишь способ скрыть уязвленную гордость и разочарование. Неприятно быть объектом сводничества, особенно когда действуют за твоей спиной, и, узнав правду, ты не можешь быть уверена, до какого момента была игра, и когда начались настоящие чувства. Ну почему у меня не получается наладить обычные человеческие отношения с противоположным полом?  Ведь на самом деле Алан казался неплохим мужчиной: внимательный, приятный, обходительный. Но кто мог с уверенностью сказать, что все это шло от чистого сердца, а не потому что его попросил хороший друг.
 Я почувствовала, как по моей щеке скользнула слезинка обиды и разочарования. Словно вторя моему настроению, на улице разыгралась настоящая буря. Порывы сильного ветра буквально сбивали меня с ног. Вспышки молний становились все чаще, заливая небо бело-фиолетовым свечением. Дождь стал таким сильным, что я не могла разглядеть все, что находится дальше пяти-шести метров от меня. Спасаясь от проливного дождя, я заскочила в ближайший магазинчик и с сожалением посмотрела на лужу воды образовавшуюся у моих ног.
Продавщица заметила мой взгляд и с улыбкой успокоила.
— Не переживайте, на улице просто конец света.
— Да, выбрала же я время для прогулки, — а про себя заметила. — Нужно было воспользоваться предложением и поехать такси.
Я стояла у стеклянной двери и наблюдала за творящимся снаружи хаосом. Гроза не утихала, а становилась все сильнее. Опасаясь, что могу заработать воспаление легких, я достала из сумочки телефон и  вызвала такси.
Дожидаясь машину, я снова предалась размышлениям. Обида злость и сожаление давили мне на грудь. Я понимала, что так больше вести себя нельзя и попыталась трезво взглянуть на ситуацию. Честно говоря, мне это удавалось с трудом. Противный писк не позволил мне вдоволь насладиться жалостью к себе любимой. Я нащупала в сумочке пейджер, и прочитала пришедшее сообщение.
«Срочная явка».
По такому оповещению, необходимо было срочно нестись в больницу, но я промокла насквозь, и если отправлюсь в больницу таком виде, то в два счета стану её пациенткой.
Наконец, перед дверью магазина остановилось такси. Еще раз извинившись за причинённые неудобства, я бросилась к автомобилю, надеясь, что водитель не вышвырнет меня на улицу из-за мокрой одежды.
;



Часть 3 —  Улыбка ангела

Закрыто сердце крепко на замок,
Его разбить на части ты не смог.
Я улыбнусь и молча  удалюсь
Прости, к тебе я больше не вернусь…
И только ангел, в полной тишине,
Без лишних слов,  он улыбался мне...



Глава 1

Попросив водителя подождать, я заскочила домой, быстро переоделась в удобную одежду, смыла остатки макияжа, которые не успел уничтожить дождь, и, собрав волосы в косу, рванула вниз. Родителям успела сказать только то, что меня срочно вызывают в больницу, и когда вернусь домой — не знаю.
По дороге я услышала по радио экстренный выпуск новостей. Из короткого сообщения складывалась следующая картина: Самолет (кажется  Боинг 747), успешно коснулся земли, но затем, то ли из-за ошибки пилота, то ли из-за каких-то неисправностей, выкатился за пределы взлетно-посадочной полосы. На высокой скорости врезался в оградительную насыпь и развалился на несколько частей и загорелся.
На борту вместе с экипажем находилось около пятисот человек, и точное количество погибших пока было неизвестно. К месту аварии были направлены бригады пожарных и службы спасения, которые попытались локализовать пламя и доставить выживших в больницу. А так как наш госпиталь находится ближе всех к месту крушения, и в нем довольно неплохое ожоговое отделение, в первую очередь пострадавших повезли к нам.
Быстро расплатившись с таксистом, я выскочила из машины и бросилась в больницу. Внутри царил сущий ад. Врачи метались между пациентами, встречая бесконечный поток пострадавших. В коридорах были слышны громкие указания врачей и стоны боли пациентов. В воздухе помимо привычного духа больницы, витал запах дыма, которым пропитались одежды спасенных. На секунду я замерла, не ожидая что после такого крушении может быть так много выживших, а затем бросилась к лестнице на третий этаж, чтобы накинуть рабочий халат и приняться за работу. Если бы не проливной дождь, погибших было бы намного больше.
В сумочке разрывался телефон, но кто бы это ни был, мне не было до него никакого дела. К тому же я догадывалась, кто именно звонит, и не собиралась тратить на него драгоценные минуты.
Немного запыхавшись, я добежала до кабинета. Ординаторская оказалась открыта, но внутри никого не было. Я сняла куртку, и надела вместо нее белый халат, сменила сапоги на сменные туфли  и бросилась вниз.
Когда я подбежала на пост в приемном отделении, мое прибытие тут же отметили и отправили в группу регистрации поступивших. Почти у всех пострадавших при себе были документы, что значительно облегчало нам задачу. С ужасом глядя на их ужасные раны, я понимала, что абсолютно ничем не могу им помочь. Обогревшие руки, лица, тела, покрытые в лучшем случае волдырями, а в худшем черными отвратительными на вид струпьями. Вонь горелой плоти, плавленой пластмассы и жженых волос с каждым вдохом становилась все сильнее.
Я глубоко выдохнула, пытаясь справиться с тошнотой, и принялась за работу. После того, как врачи в приемном отделении заканчивали осмотр пострадавших и бегло заполняли карточки, нам (мне и прочему не профильному персоналу) нужно было сопроводить каждого в палату и помочь обустроиться.
На стресс все реагировали по-разному: у кого-то начиналась истерика; кто-то пребывал в полном ступоре, и словно в полусне выполнял все, что от него требовалось; кто-то свернувшись в клубочек, пытался спрятаться от пережитого ужаса, кто-то под действием успокоительных впадал в забытье. Я старалась помочь всем, чем могла: кому-то обещала разыскать друга или подругу летевших тем же рейсом; кому-то позвонить родственникам и сообщить, что их близкие живы и находятся в нашем госпитале. Я все записывала в блокнот, и, пообещав, что обязательно займусь их вопросом, принималась за следующего пациента.
В таком бешеном темпе прошла вся ночь, к утру я еле держалась на ногах от усталости, как физической, так и моральной. После того, как мы разместили всех пострадавших, я занялась обзвоном других клиник, пытаясь получить данные по поступившим пострадавшим, в надежде найти среди них имена, записанные у меня в блокноте, но только зря потратила  время. Лишь к семи часам утра мы получили предварительные списки пострадавших с других больниц, и в них мне удалось отыскать почти всех «потерянных». Увы, только почти. Я потратила на проверку и сопоставление имен еще часа полтора, а закончив, еще раз обошла всех пациентов и побеседовала с теми, которые не спали. Я спешила поделиться новостями об их близких, а если о них ничего не было известно, просто успокаивала, повторяя, что в подобных ситуациях часто бывают путаницы, к тому же только в нашей больнице было несколько человек без сознания, личность которых пока установить не удавалось. Понимаю, что это слабое утешение, но все-таки дающее надежду.
Мне было очень жаль этих людей, за последние несколько часов они прошли через ад, и их жизнь еще не скоро наладится. За минувшую ночь погибли еще двое из ожогового отделения. Катастрофа унесла жизни ста девяносто шести человек, и оставила неизгладимый отпечаток в сердцах двухсот девяносто трех. 
Я наблюдала за пациентами, которые оплакивали близких или боролись за жизнь в ожоговых центрах. У них действительно было настоящее горе, по сравнению с которым, моя вчерашняя истерика казалась такой глупой. 
Ближе к одиннадцати утра я, наконец-то, переоделась и вышла на свежий воздух. Волосы, одежда и кожа впитали в себя запах палёной пластмассы и горелой плоти, и даже прохладный весенний ветерок не приносил желанной свежести. Сейчас, я могла думать только о том, как доберусь домой, приму душ, вымою голову, сделаю хоть что-нибудь, чтобы эта вонь исчезла, и, наконец-то, лягу спать. В голове путались мысли, движения были заторможенные, а я брела домой, пытаясь надышаться свежим воздухом. Какой-то звук привлек мое внимание, и я оглянулась. По проезжей полосе параллельно мне двигалось знакомое черное Ауди, за рулем которого сидел Алан.
— Привет.
Нет, сейчас я не способна на такой подвиг, как выяснение отношений.
И проигнорировав его, как назойливую муху, я молча отвернулась и пошла дальше.
— Скай, ты можешь на меня обижаться, можешь со мной даже не разговаривать. Я просто отвезу тебя домой и уеду. Честно.
Я на секунду замялась. Каким бы свежим ни казался воздух, каким бы прохладным ни был ветерок, все равно усталость брала свое, и перспектива получасовой прогулки уже не казалась такой заманчивой, особенно по сравнению с удобными кожаными сидениями и кондиционером.
— Спасибо за заботу.
Я хотела сказать это как можно равнодушней, но вместо этого мой голос прозвучал измученно. Алан открыл мне дверь, я тут же юркнула на удобное сидение, и, пристегнув ремень,  отвернулась к окну.
Мы медленно поехали по улицам, я бы даже сказала слишком медленно. В машине повисла неловкая тишина, наконец, Алан заговорил:
— Я тебе вчера звонил.
— Знаю. Я была очень занята.
И снова неловкая пауза.
— Мне очень жаль.
Я так и не поняла, о чем это он. Ему жаль, потому что я за эту ночь увидела смертей больше, чем за всю свою практику в больнице или потому, что он водил меня за нос? Но в тот момент была не в силах ни о чем думать.
— Не стоит. Я очень устала, извини, собеседник из меня сегодня неважный.
И снова в машине повисла тишина. После сумасшедшей ночи у меня впервые выдалась спокойная минутка. Наслаждаясь потоками прохладного воздуха из кондиционера, и, наконец-то, обретенным спокойствием, я всего на секундочку закрыла глаза. 
Когда я их открыла, то уже была в своей комнате, а за окном смеркалось. От меня все так же разило горелым мясом, человеческим. И почувствовав приступ тошноты, я, сломя голову, бросилась в ванную.


Глава 2

Следующие несколько недель казалось, что город сошел с ума. Авиакатастрофа стала самым громким событием за последние годы. Сначала следователи и различные комиссии постоянно опрашивали пострадавших, пытаясь выяснить, что послужило ее причиной, тем самым заставляя их снова и снова переживать этот кошмар. Расследование подобных происшествий обычно растягивалось на годы, иногда причину вообще установить не удавалось. Со временем эта активность сошла на нет, поток репортеров, представителей различных фондов и страховых компаний становился все реже, пока совсем не иссяк.
Моя жизнь шла своим чередом. Периодически появлялся Алан, который, несмотря на нашу размолвку, все-таки решил провести выставку, и она должна была открыться через несколько дней. Мы с ним сохраняли нейтралитет и избегали разговора об участии моей сестры в нашем знакомстве. Я полностью погрузилась в работу, вместо положенных двух выходных брала один и отсыпалась, пытаясь восстановить силы. Только маленькие монстрики — племянницы, могли меня хоть немного расшевелить. Я, как и обещала, учила их рисовать, и к моему удивлению, у них получалось все лучше и лучше.
На работе я все время проводила в травматологии, помогая пациентам справиться со стрессом. Мне было их очень жаль. Прикованные к кровати, с металлическими спицами и пластинами, в гипсах и утягивающих повязках, они лежали, уставившись в потолок. Им всем приходилось несладко, но в ожоговом центре я просто не могла находиться. Без сомнений пострадавшим с ожогами повезло гораздо меньше. Их раны заживали намного дольше и причиняли адские страдания. Пострадавшие кричали от боли, избавить от которой обычные обезболивающие средства не могли, и врачам приходилось использовать препараты содержащие наркотики. Но несмотря на это, во время перевязок отделение напоминало средневековую пыточную камеру.
В некоторых, особо тяжелых случаях, врачам приходилось срезать струпы, под которыми начинали отмирать ткани, а так же проводить кожную пластику, пытаясь уменьшить образование рубцов. Благодаря стараниям врачей, больше мы никого не потеряли.  Со временем на месте обгоревшей начала появляться новая молодая кожа (или начала приживаться пересаженная), и наступил долгий период реабилитации. Пришло время мне приступить к работе, но я все равно всячески оттягивала знакомство с новыми пациентами. Признаюсь, я трусила. Я боялась увидеть изуродованные лица и тела, но еще сильнее боялась, что не справлюсь и не смогу помочь этим людям.
Медленно спустившись по лестнице, я вошла в длинную стеклянную галерею, ведущую в другой корпус. За окном ярко светило солнце, безоблачное небо было насыщенного голубого цвета,  на деревьях зеленели молодые ярко зеленые листочки, а клумбы во дворе пестрели яркими цветами.
Наблюдая за этой красотой, я поняла, что уже несколько недель не рисовала ничего кроме элементарных фигур со своими племянницами. Мне просто до зуда в ладонях захотелось нарисовать то, что я видела сквозь стекло больницы — весну, возрождение жизни, надежду и тепло.
Я еще немного постояла, наслаждаясь теплыми лучами, и поняла, что просто оттягиваю тот момент, когда за мной закроется стеклянная дверь, и я проведу большую часть дня в ожоговом. 
В галерее никого кроме меня не было. В последние несколько дней больница опустела. Большинство пострадавших были из других городов, и спустя несколько недель были переведены поближе к дому. В травматологии осталось всего несколько человек с того злосчастного рейса. Большинство, в грудах искореженного металла оставили кого-то из близких, и теперь, просто не находили в себе сил вернуться к обычной жизни, в которой больше не было их детей или супругов. В ожоговом отделении оставалось еще довольно много таких пациентов. Сначала,  перевозить пострадавших было опасно, но спустя какое-то время, многие родственники решили, что лучше продолжить лечение в больнице с привычным медперсоналом и людьми, к которым они уже привыкли.
Глубоко вдохнув, я решительно подошла к двери и распахнула ее. Я ожидала, что снова окунусь в вонь обожженной плоти, но почувствовала лишь легкий запах лекарств и дезинфицирующих средств. Этот факт меня немного успокоил, и я уверенно направилась в кабинет заведующей. Мария Лоуренс — заведующая ожоговым отделением была приятной женщиной средних лет.
— Скайли, проходите. Признаюсь, мы вас порядком заждались.
Ее фраза заставила меня почувствовать себя виноватой.
— Нужно было закончить дела с переводами.
— Да, конечно, понимаю.
Она снисходительно улыбнулась, давая понять, что догадалась обо всех причинах моего промедления, но тут же перешла к делу:
— Со многими пациентами уже работают специалисты, но есть двое, которые требуют особого внимания: девушка — Аманда, в катастрофе она потеряла мужа и нерожденного ребенка, а сама чудом уцелела. Но помимо прочего, она сильно обгорела, особенно лицо.
Мария взяла лежащую на столе папку и, протянув ее мне, продолжила:
—  Это ее карта. Думаю, тебе стоит прежде ознакомиться. В ней отчеты специалистов которые до тебя пытались наладить с ней контакт.  Я взяла папку.
— А второй?
— Мужчина. Возраст около тридцати. Сильные ожоги спины и плеч, не совсем адекватное восприятие мира и ретроградная амнезия*. Пока еще не удалось установить его личность.
В моих руках оказалась еще одна папка, намного толще, чем предыдущая.
— Мы провели полное обследование, никаких повреждений головного мозга нет. Ни с кем не идет на контакт. Может быть, тебе удастся разговорить его. Курс лечения почти закончен, но мы не можем его отправить в никуда. Страховщики внимательно следят за жизнью пострадавших – боятся в случае  чего, что вся ответственность ляжет на них.
Пролистав папку, я снова посмотрела  на Марию.
— Это все?
— Нет. Полный список получишь у дежурного врача. Но эти двое –  наша главная головная боль. Кто знает, может у тебя получится. Нам бы не хотелось привлекать кого-то со стороны.
Я покинула ее кабинет со смешанными чувствами. Мне стало стыдно за то, что я, прикрываясь бумажной волокитой, отлынивала от своих прямых обязанностей. Но сделанного не воротишь, поэтому я просто принялась за дело.
Дежурным врачом оказался Грег Картер — мы с ним учились на одном потоке.  Я взяла у него полный список, выбрала еще нескольких пациентов, а затем в деталях расспросила о проблемной паре.
Когда в кабинет ворвалась взволнованная медсестра, я занималась изучением медицинских карт, пытаясь лучше подготовиться к первой встрече.
— В сто девятнадцатую я больше ни ногой. Как я могу выполнять свою работу, если меня и близко не подпускают? Не пойду больше к нему. — Она со стуком поставила на стол какие-то баночки. — Хотите, чтобы нанесла  мазь, усыпите этого психа!
Она как ошпаренная выскочила из кабинета, прежде чем Грег успел ей возразить. Заметив мой вопросительный взгляд, он пожал плечами.
— Кстати, она говорила о твоем пациенте.
Я промолчала, обдумывая полученную информацию, и еще раз перелистала историю незнакомца, а спустя какое-то время взяла со стола одну баночку и начала изучать содержимое.
— Что это?
— Ничего особенного. Средство для предотвращения гипертрофических и коллоидных рубцов. Не могу сказать, что очень эффективное, но в любом случае положительный эффект дает, пусть и минимальный.
— Ее нужно просто втирать?
— Не просто, а очень осторожно. Нежную кожу можно повредить. А к чему столько вопросов?
— Думаю, мне пора познакомиться с моим пациентом.
Хорошо вымыв руки, я взяла одну из трех баночек и направилась к палате 119.

;
Глава 3

Палата находилась в самом конце коридора. Около двери я прислушалась. Никаких звуков подтверждающих буйность моего пациента не обнаружилось. Я взялась за дверную ручку, осторожно надавила, бесшумно открыла дверь и вошла.
Палата была такая же, как и сотни других в здании. Стены выкрашены в бледно-голубой цвет. Три койки, две из которых пустовали, а на третьей, около самого окна, мирно на животе спал мой пациент. У него были короткие светлые волосы и точеные черты лица. Спина и руки мужчины были укрыты легким белым покрывалом.
Набравшись смелости, я медленно подошла к нему. Он не шелохнулся, и даже если и не спал, не подал виду. Достав из кармана баночку, я открыла ее и набрала немного мази. По комнате тут же разлился приятный запах ментола. Осторожно откинула покрывало и замерла.
Его руки, плечи и спина, были покрыты неровными следами ожогов, на которых уже появилась ярко-розовая кожа. Выглядели они жутко и отвратительно — именно такого зрелища я больше всего и боялась. Он не шелохнулся, и даже дыхание оставалось таким же ровным.
Я растерла мазь по кончикам пальцев. Она приятно холодила кожу. А затем, сосчитав про себя до трех,  нанесла мазь на неповрежденный участок на его плече.
Его ресницы дрогнули.
Осмелев, я нанесла мазь на небольшой участок розовой кожи. Она была такой же тонкой и нежной, как и казалась.
— Бедный, как же это должно быть больно, — тихо сказала я. И в ту же секунду его глаза распахнулись. Они были такими же голубыми, как небо.
Первый мой порыв был отдернуть руку, но я этого не сделала. А только улыбнулась, глядя ему в глаза.
Он долго, не мигая, рассматривал меня, словно сомневаясь, стоит мне доверять или нет, а затем закрыл глаза и, улыбнувшись, сказал:
— У тебя улыбка ангела.
Я на секунду замерла, пораженная его словами, но затем, осмелев, достала из кармана склянку, раскрыла и поставила на стол. По комнате снова поплыл приятный аромат ментола.
— Не нужно.
Его голубые глаза снова смотрели на меня, на этот раз в них появилась стальная решительность. Я не стала спорить, лишь улыбнулась в ответ, затем взяла себе стул и присела рядом.
— Это всего лишь мазь, которая не позволит сформироваться  шрамам. Если они появятся, тебе придется делать еще операции, иначе кожа станет грубой и потеряет свою эластичность, и ты даже руки поднять не сможешь.
— Мне все равно.
— Ну как знаешь. 
Я закрутила баночку и положила ее в карман. В комнате повисла тишина. Я думала, как же найти подход к этому большому ребенку, и не заметила, что рассматриваю его крепкую, но изуродованную спину. Я резко отвела взгляд и заметила, что он тоже меня рассматривает.
— Ты больше не улыбаешься.
Я заставила себя улыбнуться.
— Скайли. Меня зовут Скайли.
Он продолжал молчать.
— А как я могу тебя называть?
— Не знаю. Как хочешь.
— Что ж, тогда я буду звать тебя… — я сделала паузу, подбирая имя. — Стен или Билл? А может быть Дейв или Бред?
— Все равно.
— Хорошо, тогда пока ты не вспомнишь свое имя, я буду называть тебя... — я вспомнила взбешенную медсестру, которая кричала, что больше и близко не подойдет к этому психу. Странно, сейчас он не казался ни диким, ни злым. — … Уайлд.
— Называй.
— Хорошо, Уайлд. — Я поднялась, и поставила стул на место. — Тогда я пойду, а ты отдыхай. Не хочу тебя утомлять.
Он не сказал ни слова, пока я поправляла покрывало на его спине, скрывая кожу от яркого солнечного света. И уже открыв дверь, услышала его голос.
— Скайли.
Я обернулась и с улыбкой посмотрела на него.
— Да, Уайлд.
— Ты ко мне еще зайдешь?
— Обязательно.
Закрыв за собой дверь, я привалилась к ней спиной. На мой взгляд, первое знакомство прошло успешно, так это или нет, покажет время. Вернувшись в ординаторскую, я столкнулась с Грегом, который был очень занят, успокаивая всё ту же истеричку-медсестру.
— Ну как прошло?
— Как видишь я еще живая, хоть нанести мазь мне все-таки не удалось.
— Я же говорила, что он псих.
— Почему-то я этого не заметила. Расстроенный — да, потерянный — да, смущенный — да, но не псих.
— Ну, надо же, у нашего безымянного появилась защитница! —  ухмыльнулся Грег.
— Пока к нему не вернется память, называйте его Уайлд. — сказала я, устраиваясь на диване с картой Аманды в руках.
— Это имя ему очень подходит, — съязвила медсестричка, поправляя свой примятый халатик.
— Я тоже так думаю. — Сквозь зубы выдавила я, не отрываясь от бумаг.
Отчасти я понимала Уайлда, мне бы тоже не хотелось, чтоб такая мегера ко мне прикасалась.
До конца смены я посетила еще нескольких пациентов, которые оказались более разговорчивыми, чем Уайлд. Мы познакомились, пообщались и договорились, что я приду к ним завтра. Некоторые из них явно не хотели меня обременять своими проблемами, некоторые относились с явным недоверием, но я их не осуждала, преодоление подобных барьеров было частью моей работы.

 Глава 4

Всю следующую неделю я провела в ожоговом. Наши отношения с Уайлдом стали почти дружескими. Мы беседовали, так как ему рассказать было нечего, в основном я рассказывала о своей жизни. Он слушал так внимательно, что мне даже несколько раз удалось нанести мазь на ожоги. Уайлд злился, но не из-за прикосновений к телу, просто мазь неприятно холодила слишком нежную кожу. В итоге мы сошлись на том, что я даже не приближаюсь к нему с мазью, а он носит компрессионное белье.
Наше общение явно пошло ему на пользу. После последней нашей беседы Грег позвонил и поделился новостями — Уайлд сам пришел в группу  лечебной физкультуры.
Меня так заинтриговал случай ретроградной амнезии, что я уделяла Аманде значительно меньше внимания, чем следовало. Я чувствовала вину перед ней, но больше всего меня угнетало собственное бессилие. Я не знала, что сказать девушке, которая сидела передо мной на кровати, так низко накинув капюшон от рубашки на лицо, что было видно только ее подбородок. В одно мгновение она потеряла все — любимого человека, не рожденного младенца и себя. Теперь глядя в свое отражение в стекле (так как зеркало ей не давали), она видела лишь уродливую маску, которую уже не сможет снять. Пластическая хирургия в наше время творит чудеса, но и они не безграничны. Несколько операций смогли бы немного исправить положение, но она уже никогда не сможет стать такой как прежде. Ей  нужно обрести себя, я ей постараюсь помочь, но для этого потребуется очень много времени.
Я решила попробовать способ реабилитации, который обычно применяют с детьми. Ведь все мы в глубине души дети, особенно в те моменты, когда беззащитны. Я приготовила для нее кисти, краски и несколько больших чистых листов бумагиЕй нужно как-то выплеснуть то, что накопилось в душе, и если она не может или не хочет выразить это словами, то возможно ей удастся перенести это на бумагу.
К следующей встрече с Уайлдом я готовилась так же тщательно. Мне хотелось узнать, что вообще он знает, сам того не подозревая. На каких языках говорит, какие места ему покажутся знакомыми, какая музыка ему понравится. Да за один день весь этот объем работы проделать было бы просто не реально, но никто нам не ставил никаких сроков.
 Я сохранила в папке на ноутбуке несколько десятков самых разных фотографий: дебри амазонки и бескрайние пустыни, скалистые горы и холмы утопающие в зелени, города и небольшие деревни, достопримечательности, такие как Эйфелева башня, Колизей, Башни мирового торгового центра и еще несколько десятков мест, которые видел каждый, хотя бы на фотографиях. Немного поразмыслив, добавила фотографии мировых лидеров и других известных людей. Пока он находится в четырех бледно-голубых стенах, ему трудно вспомнить что-то о реальном мире.
Собрав набор для рисования в сумку и уложив ноутбук в рюкзак, я вышла из дома.  К моему удивлению у дома стояла черная Ауди. Алан. Я не видела его уже несколько дней и, признаюсь честно, даже немного соскучилась. С ним мне было легко. Незаметно, он стал моим якорем удерживающим меня на плаву, напоминая, что кроме пациентов существует и другая жизнь.
Он подошел и взял у меня ту самую сумку, в которой я приносила ему картины.
— Давай подвезу. Решила сегодня устроить в больнице урок рисования?
— Нет, просто маленький эксперимент.
— Экспериментатор, — усмехнулся Алан, пристраивая мою сумку на заднем сидении. — Ну что, готова к выставке?
Я устроилась на пассажирском сидении, Алан сел за руль и мы направились к больнице.
— Выставка! Я так забегалась, что про нее забыла. Она завтра?
— Да, и как минимум на один день тебе придется променять своих больных на ценителей искусства.
— Это будет сложно, но я постараюсь.
— Надеюсь.
Алан припарковался около больничного ограждения, и пока я  выходила, достал с заднего сидения сумку с принадлежностями для рисования.
— Ну что? До завтра? Ты за мной заедешь? — спокойно спросила я.
— Конечно. Мой главный художник не должен опоздать на свой дебют.
Он так очаровательно улыбнулся, что я не удержалась, и привстав на носочки, по дружески поцеловала его в гладковыбритую щеку.
— До завтра.
Он удивленно замер. Меня немного смутил мой порыв, поэтому я выхватила сумку и, прежде чем он успел что-то сказать, сбежала.
— Я заеду в восемь, — крикнул он мне вслед.
— Буду ждать.
В отделении я, прежде всего, зашла к Аманде. Она как обычно сидела на кровати, повернувшись спиной к двери.
— Привет! Сегодня я для тебя кое-что принесла.
Она ничего не ответила, но обернулась ко мне.
— Я знаю, что ты не очень-то любишь разговаривать, может тебе захочется что-нибудь нарисовать? Здесь все, что тебе потребуется. — Я поставила сумку около ее кровати. — Не стесняйся и рисуй сколько захочешь, а если что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня можно найти.  И если захочешь, мы позже их посмотрим вместе, хорошо?
— Я не умею рисовать.
— Глупости. Если ты можешь писать, то рисовать ты тоже сможешь! — заверила ее я. — Просто попробуй!
— Хорошо, — неуверенно ответила она, и придвинулась ближе к сумке.
— Я оставлю тебя, но чуть позже обязательно зайду.
 Оставив ее наедине с бумагой и красками, я направилась к Уайлд. 
Он стоял у окна и что-то рассматривал, не обращая внимания на шум открывшейся двери.
— Привет.
Глядя на него, я не могла поверить, что он немногим больше месяца назад чуть не погиб в огне. На нем были светлые джинсы, а серая водолазка с длинным рукавом скрывала компрессионное белье. Этот наряд подчеркивал его спортивную фигуру.  Светлые волосы немного отросли и начали завиваться.  Я положила сумку на пустующую кровать, подошла к нему и остановилась рядом.
К моему удивлению, в его поведении явно что-то изменилось. Услышав мой голос, он даже не обернулся.
— Что ты делаешь?
— Смотрю в окно.
Я попыталась понять, что именно он пытается рассмотреть. Из окна открывался отличный вид на молодой парк, посаженный вокруг больницы: деревья шелестели густой листвой, клумбы пестрели всеми цветами радуги. А за ним было отлично видно железный забор, ограждающий территорию больницы, около которого полчаса назад я вышла из автомобиля. В первый момент я предположила, что перемена в его настроении была связана с тем невинным поцелуем, но тут же себя одернула. Этого просто не могло быть.
 Я попыталась коснуться его руки, но он тут же резко ее отдернул. Он стиснул зубы от боли, которую сам причинил себе неосторожным движением. Прежде я никогда не оказывалась в подобных ситуациях и просто не знала, как мне себя вести. Похоже, пытаясь добиться его доверия, я перестаралась и преступила границу, которая обычно разделяет врачей и их пациентов. От одной мысли об этом мое сердце затрепетало в груди.
— Ты не хочешь со мной разговаривать?
И снова мне ответом была тишина.
— Хорошо, — я отошла от окна, взяла с кровати сумку и вышла, не сказав ни слова.
К моей огромной радости в ординаторской никого не было. Я налила себе кружку кофе, устроилась на диване и уставилась на абстрактную картину, висевшую на стене. На сегодня мой график был максимально разгружен, так как я хотела провести с Уайлдом тестирование, и теперь у меня нежданно образовалась куча свободного времени. Да, я могла бы заняться заполнением отчетов, но мне просто не хотелось. Забыв о кружке кофе у меня в руках, я смотрела в никуда и думала… не знаю, о чем я думала, то ли ни о чем, то ли обо всем сразу. Дверь открылась, но никто не вошел, я обернулась и заметила стоящего в дверях Уайлда.
— Извини. — В его голосе чувствовалось напряжение.
— Тебе не за что извиняться. — Я улыбнулась.
— Может, мы начнем?
Я немного растерялась от такой перемены в его настроении, но не подала виду.
— Проходи.
Я поставила кружку на журнальный столик и убрала сумку с ноутбуком лежащую рядом со мной.
— Устраивайся поудобнее. Хочешь кофе?
— Не знаю.
Я сделала ему небольшую чашку капучино, надеясь, что он ему не повредит, поставила на столик перед Уайлдом и устроилась рядом с ним на диване.
Пока ноутбук загружался, я наблюдала за тем, как Уайлд осторожно взял кружку и поднес ее к губам.
— Осторожно, он горячий, — предупредила я, и он вздрогнул, — просто дай напитку немного остыть.
Меня поразило, что он сам об этом не догадался. Обычно подобные моменты закладывались в элементарные защитные рефлексы, которые должны были сохраниться, не смотря на амнезию. Краем глаза я наблюдала за тем, как он сидит, рассматривая свои руки.
— Тебе здесь неуютно? Если хочешь, пойдем  в палату, —  я взяла его за руку, и с удовольствием отметила, что он ее не отдернул.
— Нет, не хочу.
— Знаешь, я бы тоже не хотела возвращаться в эти унылые голубые стены. Итак, предлагаю сначала немного послушать музыку и определить твои музыкальные пристрастия.
Полчаса мы потратили на всевозможные музыкальные направления, но лишь звуки природы, такие как шум воды, шелест листвы или щебетание птиц вызвали в нем хоть какие-то эмоции. Я оставила в списке воспроизведения только их. Под звук весенней капели, мы перешли к снимкам.
— Если какие-то картинки тебе покажутся знакомыми, просто сжимай мне руку хорошо?
Он очень долго и внимательно всматривался в каждую картину, но  знакомыми ему показались только виды природы, и еще несколько мест, но никаких взаимосвязей между ними я не заметила, просто случайный набор изображений — берег моря, небо, лес, горы и домик в лесу. Со знаменитыми людьми дела обстояли еще печальней. Я заметила, что Уайлд начал нервничать, и отодвинула ноутбук в сторону.
— Капучино совсем остыл, а ты так и не попробовал.
Уайлд осторожно сделал глоток. Ну, этот вкус он просто обязан вспомнить, – решила я, но сделав осторожный глоток, он улыбнулся и посмотрел на меня.
— Это самое вкусное, что я пил за последние несколько недель.
— Рада, что тебе понравилось, — растерянно ответила я. И тут мне в голову пришла одна заманчивая мысль. — А ты не хочешь прогуляться по парку? На улице замечательная погода.
Конечно же, он не отказался.
Я хотела пригласить с нами на прогулку Аманду, но заглянув в палату, увидела ее сидящей на полу и рисующей, и решила не отвлекать.
Мы бродили под тенью деревьев и приятно беседовали, я рассказывала ему о местах, где я бывала, о племянницах-монстриках и своей семье. Пока он не задал вопрос, который видимо все это время не давал ему покоя.
— А тот мужчина, ты про него ничего не рассказывала. Кто он?
Я не считала, что это подходящая тема для нашей беседы, но все равно ответила.
— Это мой друг, у него своя картинная галерея, в которой будут завтра выставляться мои работы.
— Ты рисуешь? — он почему-то выглядел очень удивленным.
— Да.
— Хотел бы я увидеть твои работы.
— Если хочешь, можешь завтра пойти со мной.
Признаю, я предложила это, совершенно не думая о последствиях, а может в тайне надеясь, что он откажется.  Но он наоборот обрадовался.
— Конечно, хочу.
— Только при одном условии, с тобой приедет Грег или еще кто-нибудь, и если почувствуешь себя неуютно, тебя тут же отвезут обратно.
— Согласен.
Я посмотрела на часы и поняла, что прогулка немного затянулась.
— Пора возвращаться или ты пропустишь ужин.
Он не стал спорить. Я провела его в палату и только там вспомнила об утреннем инциденте.
— А почему ты утром стоял у окна?
Ответ меня поразил.
— Я ждал тебя.
Перед тем, как отправиться домой, я заглянула в палату Аманды. Весь пол был засыпан обрывками бумаги, а сама она, свернувшись калачиком, спала.




;
Глава 5

Вот и настал долгожданный день выставки. Я привела себя в порядок и спустилась на кухню, из которой доносился сладкий запах оладий. Мама сидела за столом с кружкой ароматного чая, а папа крутился у плиты.
— Как спалось, ангелочек? — спросил отец, пока я делала себе чай.
— Отлично, — соврала я, и глазом не моргнув.
— Волнуешься? 
— Ну что за глупые вопросы, конечно же, она переживает. Это же ее первая выставка.
— И не последняя, — добавил отец.
— Ну, хватит уже. — Я устроилась за столом и принялась за завтрак, хотя вкуса практически не чувствовала.
— Ты в этом собираешься идти? — спросила мама, окинув  ироничным взглядом мой наряд. Обтягивающее персиковое платье и туфли на невысоком каблуке.
— Да! А что, по-твоему, мне нужно одеть свадебное платье?
— Ну как знаешь! Ты уже взрослая.
— Да, иначе я бы уже была одета в пышное платье и на голове моей красовались два огромных банта.
В такой приятной атмосфере прошли следующие пятнадцать минут, а потом у моего дома прозвучал сигнал автомобиля. Что было очень странно, Алан никогда так не сигналил, обычно он терпеливо ждал, когда я выйду, к тому же на часах была только половина восьмого.
Я надела куртку, схватила сумочку и вышла. Перед домом стояла не черная Ауди, как я ожидала, а серебристая машина неизвестной мне модели, рядом с которой стояли Грег и Уайлд.
— Парни, мы же договорились встретиться в галерее.
— Да, но я подумал, что тебе нужна дружеская поддержка, — усмехнулся Грей.
— Ну да, особенно твоя.
После того как я застукала Грега в ординаторской , мое отношение к нему несколько изменилось. А если честно кардинально изменилось — он попросту начал меня раздражать. На самом деле меня раздражают врачи, которые в рабочее время устраняют нехватку адреналина в личной жизни, но в то же время, я не могла больше никому доверить Уайлда. Устроившись на заднем сидении, я очень удивилась, когда Уайлд сел рядом, а не впереди. Пытаясь скрыть свое беспокойство, я подарила ему вымученную улыбку.
— Не переживай. Ты справишься! Я в этом не сомневаюсь.
От его слов мне стало немного легче.
— Эй, голубки, где там ваша галерея находится?
 Я назвала ему адрес, и тут же поняла, что не сделала кое-что очень важное. Алан не в курсе, что я уехала, и скоро заедет за мной. Отыскав в сумочке телефон, я позвонила ему и предложила встретиться в галерее, и предупредила, что буду со своими друзьями.
Мы приехали за час до открытия. Машина Алана уже стояла около галереи. Когда Грег припарковался, Алана вышел из здания и направился к нам. Он казался каким-то слишком спокойным. 
— Привет, — улыбаясь, я направилась к нему, а моя «охрана» двинулась следом.
— Алан, познакомься это Грег — мой коллега, и Уайлд.
— Тоже коллега?
Его вопрос слегка смутил меня. Я отлично помнила наш разговор о том, что на один день променяю своих пациентов на посетителей.
— Нет, это наш первый посетитель, приглашенный лично мною.
— Ну что ж, пройдемте.

Беседа не складывалась. Грег и Алан обсуждали какие-то автомобильные новинки, а мы с Уайлдом молча сидели и думали каждый о своем.
Наконец прошел час. Грег с Уайлдом остались сидеть на диване, а мы с Аланом направились к входу.
— Мы же договорились, никаких пациентов.
— Это просто небольшой эксперимент.
— А он сам-то об этом знает? Что он просто эксперимент?
— Во-первых, он не «просто эксперимент», а во-вторых, что именно тебе не нравится?
— Мне все нравится, просто танцую от восторга. Я как дурак несся через весь город... Ладно, сейчас не время и не место для этого разговора.
— Все в порядке? — раздался голос Уайлда за моей спиной. Я подскочила от неожиданности.
— Да, все хорошо. Побудешь пока с Грегом? Я скоро к вам присоединюсь.
Окинув Алана ледяным взглядом, Уайлд снова направился к дивану, и я не смогла не улыбнуться, наблюдая за тем, как он удаляется. Надо же, какая опека. В это время начали подтягиваться другие художники. Мы приятно пообщались. Во время беседы я узнала кое-что интересное. В выставке вместо меня изначально должна была участвовать другая художница, но за несколько недель у нее почему-то изменились планы. Интересно, что еще он скрыл от меня? Судя по поведению окружающих, красноречивых взглядах и насмешек ту девушку и Алана связывало нечто большее, чем просто партнерские отношения.
Официальная часть длилась чуть больше часа. Посетителей было не много, и по большей части это были друзья художников или представители СМИ. Когда официальная часть, наконец-то, подошла к концу, я вернулась к друзьям. Они как ни в чем не бывало, сидели на диване и о чем-то мило беседовали. Уайлд смеялся. Я впервые за все время услышала его смех, и он мне понравился. Низкий, грудной, завораживающий.
— И что же тебя так развеселило? — Спросила я, и, покосившись на бокал в руках пациента, обратилась уже к коллеге. — Ты уверен, что алкоголь ему не повредит?
— Все нормально, он же под медицинским надзором, — заверил меня слегка захмелевший Грег.
— Ты врач, тебе видне й, но я считаю, что алкоголь это лишнее.
— Да все нормально, он и пары глотков не сделал. Сознательный же тебе пациент попался.
— Уж лучше бы был сознательный коллега, — пожурила я горе-врача. Затем повернулась к Уайлду, — ну что? Хочешь увидеть мои картины?
Миновав несколько залов, в которых были выставлены картины других художников, мы остановились перед первой картиной. Я ее называла «Радужный мир».
Уайлд напрягся и протянул руку к картине.
— Эй, парень, — Алан тут же подлетел к нему, — их нельзя трогать руками.
— Алан, Алан, — я  встала между ними, — не стоит. Картины мои. Ничего не случится, если он ее коснется. Все хорошо. Можешь нас оставить?
Алан бросил на Уайлда яростный взгляд, но, не сказав ни слова, повернулся и отошел к стоящим неподалеку посетителям. Я проводила его долгим взглядом, а затем обернулась к Уайлду.
— Тебе понравилась картина?
Он в замешательстве переводил взгляд с картины на меня, и обратно.
— Я узнаю, ее… я был там. Я уверен.
Ну вот, здрасте приехали. Придуманная мною картина единственное, что он может вспомнить.
— Этого не может быть! Я сама придумала это место? Ну, где ты видел сразу три радуги на абсолютно ясном небе. Это моя фантазия!
— Нет, я уверен. Вот здесь в густой роще течет ручей, а вон там какие-то голубые цветы, их не видно, но я знаю, что они там есть. А вот здесь небольшой муравейник, — он замолчал, а затем хриплым голосом продолжил — ты наступила на него. Не заметила в траве.
Я смотрела на мужчину, широко распахнув глаза. Его фраза сказанная несколько часов назад, подробности о картине которые он просто не мог знать — все это указывало на то, что Уайлд и есть тот незнакомец, что снился мне каждую ночь. Вот только голос…  Голос из снов был необычный, волшебный, пьянящий. Порой мне казалось, что он был соткан из звуков природы: шума ветра, шелеста листвы, журчания воды. А голос Уайлда  был такой обычный, земной, близкий. Да, возможно, мне это только казалось.
 Я покачала головой, пытаясь убедить себя, что это всего лишь игры моего подсознания, с помощью которых я пытаюсь объяснить привязанность, которую испытываю к этому мужчине.
— Может тебе это приснилось?
— Это был не сон. Я был там! И ты там была! Ты же сама это знаешь! Почему ты мне не веришь?
Он повернулся и отошел к следующей экспозиции, и я последовала за ним. Эта была картина, которую «заработали» близняшки, а в последствии променяли на «соколаный» торт. На картине был изображен домик на опушке леса, рядом с озером усыпанным белоснежными лилиями. По яркому голубому небу плыли невесомые перистые облака.
— Вот здесь. Ты сидела вот здесь, — сказал он, указывая на пологий берег с мягкой зеленой травой. — Ты опустила ноги в воду, и плескалась как дитя. Брызги попадали тебе на лицо, и ты смеялась.
Он переходил от картины к картине, в мельчайших подробностях пересказывая мне мои сны. Сны, которыми я жила. Сны, которые никому и никогда не рассказывала. Сны, которые исчезли пару месяцев назад, как раз после авиакатастрофы
Наконец, он остановился перед последней.
— Эту я не помню, — тихо сказал он и покачал головой. — Бред какой-то.
— Нет. Просто мы не успели там побывать, — тихо прошептала я.
— Я не понимаю.
— Я тоже.
Мы стояли и молча смотрели друг другу в глаза, весь мир вокруг словно перестал существовать. Уайлд приблизился ко мне и положил рукуна плечо.
— Скайли, подойди на минутку, — голос Алана вырвал меня из забытья.
— Извини, я скоро вернусь, обещаю, — тихо сказала я и, нацепив дежурную улыбку, направилась в сторону шумной толпы.
Мне хотелось исчезнуть, испариться, сбежать куда-нибудь, где не будет столько народу и разобраться, наконец, что со мной происходит. За последние несколько месяцев, моя спокойная размеренная жизнь превратилась в черт знает что, и вряд ли в ближайшее время что-то изменится к лучшему.
Я беседовала с незнакомыми мне людьми, отвечала на и глупые вопросы о том, когда я начала рисовать и откуда беру все эти образы. И я с нетерпением ждала, когда же иссякнет поток их вопросов,  они потеряют ко мне всяческий интерес и найдут себе новую жертву. А Алан стоял рядом улыбался, подбадривал, помогал шутливо избегать вопросов, отвечать на которые мне не хотелось. Словно нашей ссоры и не было, и при этом постоянно норовил меня обнять. 
Закончив интервью, я обернулась в поисках Уайлда, но не нашла его. Его не было ни в залах, ни в фойе. Последняя моя надежда развеялась, когда я заметила Грега сидящего на диване в окружении двух девиц.
— И где он? — холодно спросила я, игнорируя девушек.
— Без понятия. Он был с тобой. Я ему не нянька.
Не желая тратить ни минуты на пустые бессмысленные споры, я бросилась на улицу.




Глава 6

Я поймала такси и колесила по городу пытаясь его отыскать, пока наконец, не нашла сидящим на лавочке в парке. Остановив такси, расплатилась и бросилась к нему. Он сидел, подняв голову к небу, и смотрел на медленно плывущие облака. Я села рядом с ним.
— Уайлд, — начала было я, но он меня прервал.
— Я не вернусь в больницу.
— И что ты будешь делать? Останешься здесь в парке? Не зная ничего о себе, и о том кто ты и откуда. Без денег и документов?
— Что-нибудь придумаю, но туда не вернусь. Я там словно в клетке. Я хочу жить. Нормальной жизнью.
— Хорошо. Мы что-нибудь обязательно придумаем. Но на это потребуется время. Ты можешь ненадолго вернуться? Я обещаю, что скоро ты обретешь другой дом.
Оно внимательно посмотрел на меня, а затем запустил руку в мои волосы, наклонился ко мне и очень нежно поцеловал. Его губы были мягкими словно шелк. От непривычных ощущений у меня закружилась голова, и исчезло всякое представление о времени. Во всем мире остались только тепло его губ и нежность прикосновений. Подавшись его напору, я приоткрыла губы, и он с грудным рыком прижал меня к себе сильнее. Кровь закипала в моих венах, мне так хотелось целовать его,  прикасаться к нему, ощущать тепло его тела.
Он отстранился и, осыпав мое лицо поцелуями, осторожно прижал к себе.
— Я так давно хотел это сделать, — тихо прошептал он.
— С тех пор, как я разбудила тебя в палате?
— Нет… намного дольше.
Я удивленно посмотрела на него.
— Ты что-то вспомнил?
— Нет. Просто я знаю, что это так.
— Ну вот вы где, голубки? Бросили меня на этой чертовой выставке, а сами греетесь на солнышке.
Грег. Проклятье как же не вовремя. Я едва сдержала стон разочарования.
— Кстати, твой дружок Алан там рвет и мечет.
— Он мне не дружок! — я бросила на Грега испепеляющий взгляд, которого он, казалось, не заметил.
— Да? А он сам-то об этом знает? Сомневаюсь. Ладно. Не хотелось бы разрушать вашу идиллию, но кое-кому пора возвращаться в больницу.
Я посмотрела на Уайлда, ожидая его реакции. Он пристально посмотрел на меня, но затем кивнул.
— Хорошо, но ненадолго.
— Я помню свои обещания.
Мы направились к машине Грега и снова забрались на заднее сидение, но теперь Уайлд обнимал меня, словно боялся отпускать.
Они подвезли меня к дому, и я на прощанье нежно поцеловала Уайлда в губы.
— Обещаю, я что-нибудь придумаю.
— Знаю, — ответил он, и подарил мне еще один поцелуй.
Я вышла из машины и наблюдала за тем, как автомобиль медленно удаляется. Странное чувство — смесь грусти и тоски сдавило мне грудь, и я медленно вошла в дом. Где меня ждал полный дурдом — вся семья в сборе, и даже Алекса с трехнедельным малышом была здесь.
— А почему ты так рано вернулась?
— Как прошло?
— Ты теперь знаменитость!
Сотни вопросов, на которые я просто не успевала отвечать, дождем посыпались на меня.
— А наси катинки тожа будут в галее? — серьезно спросила Моника.
— В галлиллее, туписа, — поправила ее сестра, за что тут же получила подзатыльник от Эмили.
Бросив на сестру недовольный взгляд, я присела и обняла малышек.
— Конечно, мои хорошие. Только вам нужно очень-очень постараться!
— Клуто!!! — хором запели малышки.
Когда мы устроились за столом, я, наконец-то, подняла вопрос, который меня очень волновал.
— Пап, а как можно восстановить документы человека, который страдает амнезией, и после  крушения его личность не удалось установить.
— Память вернется? Может просто нужно подождать?
— Это возможно, но на это уйдут годы.
— Он задумался. Для начала можно взять отпечатки пальцев, и если они проходят у нас по базе…
— Надеюсь, что не проходят, — усмехнулась я.
— Но попробовать стоит, — настаивал отец, и я услышала в его голосе стальные нотки.
— Хорошо. Начнем хотя бы с этого.
— В крайнем случае, будет Джоном Доу.
Или Уайлдом Доу.
— Интересно, фотографии твоих картин попадут в газеты? — сменила тему Алекса.
— Не знаю, но за сегодня меня сфотографировали больше раз, чем за всю жизнь.
— Надеюсь… их сделали до того, как твоя помада оказалась у тебя на виске, — усмехнулась Эмили. — Алан неплохой парень.
Я залилась краской и, уткнувшись в тарелку, пробормотала.
— Это был не Алан.
Больше мы к этой теме не возвращались. Но я-то знала, что как только выдастся момент, сестричка завалит меня вопросами.
Вечер подошел к концу. Наконец, в доме не осталось никого кроме меня и родителей. Я тут же улизнула к себе в студию, впервые мне захотелось рисовать.
Тут же мне на глаза попала последняя нарисованная мною картина. Буря бушующая вокруг мужчины, длинные светлые волосы, мощная фигура. Плащ прикрывающий спину. Я вспомнила ужасные ожоги н на спине Уайлда. Могли ли они скрываться под плащом на картине?
Сев за чистый холст, я долго на него смотрела, а после того, как картина полностью сформировалась в голове, принялась за работу.

***

Рафаил стоял на облаке рядом с Михаилом.
— Не думал, что такое может произойти. — Рафаил покачал головой, — следовало все оставить на своих местах.
— Два Карателя скрестили свои мечи. Это должно было произойти, и если не Винд и Сандер, то кто-нибудь другой сделал бы это. Теперь все пройдет, как было предсказано.
— И что нам делать? — не унимался Рафаил.
— Наказать виновных, а после ждать, когда свершится  предначертанное.
— Это всего лишь глупые строки, которые не обязательно должны исполниться.
— Ты уверен? — серьезно спросил его Михаил и прочел строки известные только шести архангелам, точнее шести ангелам и одному падшему:

— Нахлынет пламя темною волною,
Погаснет жизнь, как огонек свечи.
Когда, в борьбе с проклятою ордой
Каратели скрестят свои мечи.

И мир укроет черной дымки мгла,
И словно птицы ангелы падут,
И те, кого изгнали в никуда
Свободу в царстве света обретут.

Покинут мир, защитники и власть,
И станет править миром смертных суд.
Те семеро, что не способны пасть,
Исчезнут, когда ангелы падут.

— Знаю, помню… — сказал Рафаил и продолжил пророчество:
И в Царство Света будет мир закрыт
Тому, кто предал истину и честь.
Что не любил и не давал любить,
Кто знал лишь слово долг и слово месть.

Закончив, Архангел ухмыльнулся.
— Ты не думал, что последние строки обо мне?
— Все может быть, в последние столетия ты очень суров.
— Да. Но на этот раз, они сами себя наказали, я же просто открою им глаза, на их ошибки. — Он с ухмылкой посмотрел вниз. — Сомненье. Страх. Заблужденье и злость. Все слабости смертных. Они это заслужили.




Глава 7

Следующие несколько недель пронеслись незаметно, но были перенасыщены разными событиями.
Сначала вместе со мной в больницу пришел начальник одного из отделений полиции (по совместительству мой отец). Он познакомился со странным молодым мужчиной без прошлого, взял отпечатки пальцев и то ли к сожалению, то ли к счастью, не нашел совпадений ни в базе нашего города, ни в федеральной. Избавившись от своих опасений, отец пообещал помочь сделать документы, благодаря которым Уайлд сможет начать новую жизнь. Так же отец пообещал пристроить Уайлда на работу, для начала внештатным переводчиком к ним в отделение (оказалось, что у него просто нереальная способность к языкам).  И если он будет справляться, возможно, его примут в штат.
Мы с Амандой рассмотрели ее рисунки, и я, пренебрегая ее желаниями, все же позвонила ее родным. После долгой и не самой приятной беседы я убедила их, что все-таки им необходимо приехать к дочери. Не могу сказать, что встреча прошла гладко. Девушку пришлось обколоть успокоительными, но проснувшись утром, она была рада увидеть мать, сидевшую рядом с ней. Спустя несколько дней Аманда вместе со своей семьей вернулась в родной город, где они начали подготовку к первой пластической операции.
С Аланом все было намного сложнее. После моего исчезновения с выставки он рвал и метал. За неделю он показал мне все прелести своего характера – оказалось, что он такой же, как и сотни других мужчин: своенравный, упертый, твердолобый, вспыльчивый, заносчивый и жутко ревнивый мужлан. Хотя изначально он и показался мне сущим ангелом.
Я выслушала в свой адрес так много упреков, наставлений и укоров, что, в конце концов, просто перестала брать трубку. Спустя пару дней он оказался на пороге ординаторской. Грег узнал посетителя и, наградив меня красноречивым взглядом, покинул кабинет. В дверях он лишь на секунду задержался, чтобы поприветствовать гостя, и быстро исчез.
Когда за Аланом закрылась дверь, я пригласила его занять место рядом с собой на диване и, словно беседуя с неуравновешенным пациентом, с доброй приветливой улыбкой спросила:
—  Ты хотел поговорить?
—  Привет. Я хотел извиниться.
—  Не стоит. Все нормально.
—  Нет, я на самом деле вел себя как полный дурак.
—  Если ты пришел только за тем, чтобы извиниться, то ты прощен, разговор окончен, и ты можешь быть свободен.
—  Нет, не только. Я хотел поговорить.
—  Я слушаю.
—  На какое-то время у нас начало что-то получаться, и я хотел бы, чтоб мы снова стали хотя бы друзьями.
—  Я тоже.
—  Но есть какое-то но?
—  Есть. Мы сможем быть не только друзьями, но и партнерами по работе.
—  Хорошо. 
Мы перекинулись еще парой ничего не значащих фраз, и он ушел, после чего в моей жизни появлялся только как друг.

Что касается нас с Вэйлом, то между нами возникли такие отношения, о которых я и мечтать не могла. Как в чудесной сказке. Конечно же, нам не удалось их скрыть от окружающих, во многом из-за длинного языка Грега. Но после того как романтические отношения между врачом и пациентом стали достоянием общественности, нам больше не чего было скрывать. Пока он еще находился в больнице, мы часто бродили по парку, часами смотрели на небо, не на секунду не разнимая рук. Я все чаще слышала его смех и была бесконечно счастлива.
Сегодня, я, наконе-то, исполню свое обещание и заберу его из больницы. Ключи от папиной квартиры были у меня в кармане. А так же его новое удостоверение личности. Мы долго думали и решили ему все-таки оставить имя Уайлд. Уайлд Джонс. По-моему звучит  неплохо.
Я прошла по опустевшим коридорам ожогового отделения и, не надевая своего белого халата, зашла в 119 комнату.
— Привет.
Он, как и в тот раз, несколько недель назад, стоял у окна и смотрел куда-то вдаль. Я тихо подошла и, встав рядом с ним, взяла его за руку и слегка пожала.
— Все наблюдаешь?
— Нет, просто думаю.
— О чем?
— О том, что… я просто не верю, что, наконец-то, вырвусь на свободу и никогда больше не окажусь в этих проклятых голубых стенах. — Он повернулся ко мне, склонился и нежно поцеловал в губы, — и не верю, что у меня есть ты.
— Поверь, ты еще не скоро сможешь от меня избавиться!
— Я на это очень надеюсь.
Так же держась за руки, мы покинули больничные стены.
 
Мы направились в отцовскую квартиру, которая станет его домом, пока он не обустроит свой. Когда за нами закрылась дверь, все заботы остались позади. Мы были наедине. Только вдвоем. Понимание этого было одновременно и радостным и тревожным. И я скрылась от всех своих сомнений в крепкие объятия своего мужчины. Не отрываясь друг от друга, мы, врезаясь в мебель и сбивая предметы попадавшиеся у нас на пути, пробрались в спальню, где, избавившись от одежды, рухнули на кровать. В его руках я рассыпалась на миллион мелких кусочков и взлетала до небес. Мое тело, словно земля после долгой засухи, впитывала в себя долгожданное тепло, нежность и ласку. Губы горели от поцелуев, кожа пылала от прикосновений, я, забыв обо всем на свете, просто растворилась в нежности этой ночи.

За окном забрезжил рассвет, когда я, наконец, уснула, в его крепких и одновременно невероятно нежных объятиях. Мне снились разные сны — необычные, яркие, красочные, но уже не такие как прежде. Я бродила по нарисованным мной полянам, но уже не одна, со мной был Уайлд.
;
Эпилог

Меня разбудил звонок мобильного телефона. Ну, кому вздумалось звонить в такую рань?
 Я тихо выбралась из кровати, стараясь не разбудить любимого мужчину, спящего сладким сном. Набросив на обнаженное тело рубашку Вэйлда, я тихо выскользнула из комнаты.
Отыскав мобильный в сумочке, я зажала пальцем динамик, зашла на кухню и прикрыла за собой дверь. На экране высветился незнакомый номер, и в груди все сжалось от тревоги.
Я нажала кнопку приема вызова и поднесла телефон к уху.
— Да, я вас случаю, — сонным голосом сказала я и зевнула.
— Скай, извини, что разбудил.
— Мы знакомы?
— Нет, твой номер мне дал Алан.
Опять этот Алан, неужели он никогда не оставит меня в покое? Думала я пока голос в трубке, такой смутно знакомый продолжал:
— Я увидел фотографию твоих картин в газете, посетил выставку. Я знаю эти картины. Я видел, как ты их рисуешь... и был в них с тобой, в наших снах.
— Если это розыгрыш, то мне совершенно не смешно. Извините но…
— Подожди, не клади трубку, просто выслушай меня. Я все вспомнил. Все, что было прежде, в нашей прошлой жизни.
Прошлые жизни? Да этому парню точно нужно лечиться!
— Я постоянно был рядом, каждую минуту. Защищал тебя, не подпускал к тебе этих прыщавых идиотов, которые только и думали о том, чтобы влезть тебе под кофточку. Да, со шнурками и хот— догами был перебор, но я просто… — голос на секунду замолчал. — Я приходил к тебе каждую ночь. Ты не могла меня видеть, но я был рядом. Я научился проникать в твои сны. Ты помнишь, что я сказал тебе тогда? В том самом первом сне? Я помню, словно это было только вчера. Я сказал тебе «Отдохни, сегодня у тебя был тяжелый день, но не сдавайся. У тебя все получится. Я в тебя верю».
Этот голос. Сейчас я поняла, где я его слышала. Даже, несмотря на искажение радиоволн, я узнала его. Это был он.  Но этого просто не может быть! А кто же тогда Уайлд? Откуда он мог все это знать?
— И ты мне тогда поверила. Поверь и сейчас. Я зря скрывался от тебя во сне. Я зря предал тебя. По своей вине я когда-то лишился тебя, и сейчас не хочу тебя снова потерять.
— Кто ты? — спросила я дрожащим голосом абсолютно запутанная.
— Меня зовут Винд.
Конец второй книги.