Мужчины-2 или навеки твой. юра

                М У Ж Ч И Н Ы - 2
                или
                «Навеки  твой.Юра»



«Каждое   литературное    произведение
есть  жизненные  впечатления   авторов,
но,  если  кто - либо узнает себя  или
другого в     моих   антигероях     по 
событиям    или  поступкам,   то   мне 
придется   только пожалеть,что миры их
СОВПАЛИ»            Автор
               

                !Совпадение имен героини и автора
                есть просто изыск, и не более.
                !Все стихи и портрет автора.         

ЭПИГРАФ 
      *
Сосуд моей души
Неси, не раздави
Ни грубостью,
Ни лживостью,
Ни молчаливостью.
Разбитого не соберешь,
А соберешь –
Так не напьёшься,
Храни же то,
Что можно сохранить!
*
       

         Как странно… Как странно все в жизни получается…               
         Если просто перечислить все события моей жизни, от рождения и по сей день, то получается невеселая, мягко говоря, грустная история этой самой  жизни.
         Если же это перечисление облечь в мои чувственные восприятия сих событий и следующего за ними продолжения, то получается и не так все несчастно.
         Вполне возможно, что это присуще многим, но я о своем, и, прежде, чем я займусь описанием всей моей жизни, я сделаю сейчас это в отношении одного из её эпизодов.
         Речь идёт о «Письмах» «навеки твоего Юры».
Целью моей при их написании было  по нескольким действиям-поступкам человека показать его сущность. Мне казалось, что рассказанным в «Письмах» я этого достигла.   
         Оказалось, что нет. Многие говорили,  как я могла из-за какой-то ерунды, мимолетной его связи, оставить  любящего меня человека?
         Такой разворот впечатлений  подтолкнул меня рассказать в подробностях о наших отношениях с «Юрой», дальше просто Ю, и иже с ним, дабы  дать возможность читающим  самим определить, была ли я права со своей  квинтэссенцией событий, показанных в «Письмах» с вышеназванной целью.

       Итак: сложившееся у почти всех впечатление, что я оставила Ю после обнаружения  у него письма от незнакомой мне женщины, является неверным.
Я не сделала этого. И даже скажу больше: я его не оставляла  вообще.
Причина моего действия-бездействия  тогда была банальной - мой возраст.
Помните, я его на девять лет младше.  Я была наивна и непросвещенна -  верила словам.
А мне Ю объяснил, что…, в общем, он ни при чем.
Я  для него  была единственной  и неповторимой!
Такой же я была до этого для многих мальчиков, для меня совершенно безразличных, но их обожание подтверждало   слова Ю обо мне и давало уверенность в ощущении, что любить меня просто счастье для избранного.
«Блажен, кто верует»…
Одним словом, все  тогда, как и много раз после, утрясло время, а еще моя физическая непереносимость каких-либо разборок, что не приводило к скандалам.
       О Ю я первоначально  узнала из разговоров моих сослуживцев  и его жены Нины Ивановны, которая входила в их число, о её семейной жизни  с ним.  Разговоры доходили даже до описания интимных моментов их жития, которые её травмировали.
Эти сведения переплетались с другими, передающими, что Ю  страстно увлеклась  одна из наших  копировальщиц. Рассказывали, что он однажды с вечера-праздника нашей организации ушел  ту провожать, предоставив жене самой добираться домой.
Потом на одной из вечеринок уже нашего отдела только мы с ним танцевали рок-н-ролл, причем, такой, о котором может помечтать любой, любящий танцы. Ю  не только в броске вверх переворачивал меня в воздухе, но  еще в целости и сохранности возвращал на пол.
Надо сказать, танцы я обожала, и,  вообще, была компанейским человеком. Как оказалось, и он тоже.

 Ю красавцем  не был, но неинтересным – тоже. Высокий рост,  спортивная фигура, участливый взгляд, улыбчивый - весь набор для обаяния. Первоначального, одноразового.
Была особенность: недовольный чем-либо напоминал  встревоженную гусыню. 

Односторонние о нем разговоры закончились, когда однажды Ю появился в  нашем учреждении, чтобы самому поведать о своей семейной жизни  нашему архивариусу, известной любительницы посплетничать.
Думаю, этим  и объяснялся его выбор «исповедующегоcя».
И он попал в точку.  Восприятие Риммы-архивариуса было столь живо, что она не могла обуздать в себе переполнявшего ее желания тут же  поделиться неожиданно обрушившимся на нее  потоком чужих секретов с кем-то еще.  Потому периодически выбегала  из архива к нам, в общую комнату, чтобы  пересказать услышанное.

Откровенности о сокровенном  мужа и жены вызывали у меня не совсем положительные эмоции, но через какое-то время  я случайно оказалась у них в доме и увиденное меня поразило.
Нина Ивановна разгуливала по дому в какой-то ободранной шубе, грызя орехи, которые доставала из кармана  этой шубы. Тут же со смехом продемонстрировала, что они, карманы, порваны.
В квартире, двухкомнатной, было неуютно, грязно. Мебель была примитивная.
Нина Ивановна заметила, что они очень долго вообще спали на одной  раскладушке вдвоем.
Дети их, две девочки-погодки, были в другом городе у ее родителей, находящихся во вражде с зятем.
Угощения гостей, а я была не одна, не последовало.
Это посещение заставило меня снисходительно отнестись к походу Ю на работу  жены.
Ведь уют в доме, думала я, создает женщина, и жить в свинарнике нельзя.

Увиденное  у них в доме не вязалось с внешностью Нины Ивановны, красивой украинки - «западэнки», казавшейся культурной. Но, хотя её родители были учителями, методы, которыми она позже добивалась развода и оставление квартиры ей, сомнительны в своей принадлежности к культуре.
Впрочем, я судила только по внешним проявлениям их отношений, связанных  с провоцирующим разборку, как мне казалось, ее поведением -рукоприкладством и вызовом  затем милиции. 
Что же  происходило в деталях, что являлось истинной причиной этого, я, конечно, не знала, хотя для меня ничто не может быть оправданием для драки при выяснении отношений, ибо ничего  более унизительного  для человека не знаю.

Мое тесное общение с Ю началось  после похорон его матери  во время приездов Глеба, а затем и после отъездов того.
Сначала, довольно продолжительное время, Ю был  для меня только братом Глеба, и не более.
Потом, по мере моего отдаления от последнего и обстановки  сложившейся неопределенности  и подвешенности в моей жизни, Ю стал входить в нее как друг, с которым можно поделиться печалями  и получать тепло.
Я была неровна в поведении, могла при отъезде не отвечать на его письма, не встречаться, а потом позвонить и начать снова  общаться.
Но постепенно наши встречи с ним стали  постоянными свиданиями,  что объяснялось его поразительным, трогательно-заботливым, отношением к моему сыну. 
Он просто купил меня этим. Его походы в садик за моим ребенком содержали даже элемент гордости, хотя меня они несколько смущали - я не хотела демонстрации наших отношений.
Моя душа (и тело как следствие - смеюсь) постепенно отошли к нему, что привело к совместной жизни.

После этого  я начала официальный развод. Ю к этому времени уже был разведен. Он начал жить у нас, с моей подачи оставив квартиру  прежней семье. В моем понимании только так должен  поступать мужчина.
В то время разводы были сложными, двухступенчатыми: сначала в городском, а потом в областном суде решался вопрос. Ю заметно нервничал, ожидая решения этих судов, а также во время моих встреч по этому поводу с моим бывшим мужем. Ко мне же он относился с восхищением и обожанием.

После моего развода мы с ним  официально зарегистрировались, и я начала его «одевать».
Нет, конечно, не на свои деньги, а на его. Одет он был неважно, а я всегда любила красивое.
Это не было целью моей жизни, но если была возможность, то всегда  её использовала.
Ю  был страшно рад этим моим действиям, и  однажды даже, выйдя после примерки из одного, пользовавшегося хорошей репутацией, ателье, где шили ему костюм, он нашел возвышенный приступ у здания, поместил меня туда и сказал, что я просто божество и он у меня в ногах.
Вспоминаю, что в это же время другой мужчина, мастер-закройщик из этого ателье, сказал  мне полушутя, что не стоит красиво одевать мужа.
Он, наверное, был хорошим психологом.

Событием в это же время стало  поступление Ю в заочную аспирантуру московского нефтяного института по его  специальности. К нему на работу пришла разнарядка, и. я этим загорелась и его завела.
Потом мы решили уехать из города Н-ска, и это у нас получилось.

Наряду с этим начались и не совсем приятные для меня  открытия.
Ю, оказалось, относился к тем мужчинам, которые  на людях пренебрежительно - независимо ведут себя  с женами, а  наедине с ними прямо растворяются в них.
Но это было сущей ерундой по сравнению с другим: у него  были специфические отношения  с женщинами.
Он у них пользовался необыкновенным  успехом. И хотя большинство из них, но не все!, ему были не нужны, он всегда отвечал взаимностью.  Более того, делал все, чтобы у них чувство очарования им не исчезало.
 Поначалу это слабо просматривалось, потому что он иногда  даже осаживал некоторых  дам при случавшейся бестактности в их поведении: «Вы ведете себя так, как будто здесь нет Галки!» Потом эта заботливость по отношению ко мне напрочь исчезла, и
почти всегда в гостях или общениях с новыми знакомыми я оставалась обиженной.

Его поведение с женщинами напоминало мне въезд  в Питер, однажды случившийся в нашей с ним жизни.
Как-то на машине, а у Ю был  побывавший в  столкновении с поездом «Москвич», мы отправились в гости к моей сестре, которая проживала в вышеназванном городе.
При въезде в него  надо было остановиться, чтобы выяснить дальнейший путь следования к нужному дому, но Ю продолжал ехать в потоке машин, и заставить его остановиться долгое  время  было невозможно.
Когда же это произошло, я спросила: «Почему?» Он ответил: «Этот поток… такое стремительное движение… так захватывает!»

 Думаю, то же чувство его охватывало и при виде женщин. Он не мог остановиться!
 Добавьте к получению им удовольствия от очаровывания всех женщин и другое удовольствие - от определенных  отношений с некоторыми из них,  к чему   он тоже  был неравнодушен, и вы поймете, в какой омут я попала.
В «Навеки твой» я уже рассказала о найденном письме в его чемодане. 
Ю  обладал  «ценным качеством» оставлять, не пряча, на память себе (или кому?) компрометирующие его или его близких  письма и фотографии.
Чем это было обусловлено, я так и не поняла. 
В ответ на мои находки этого он только смущенно улыбался, говоря, что я же тут не при чем (нарцисс... или…?)

За «найденным» первым  письмом появилось еще одно: пришло заказное на его имя, которое мне услужливо отдала наша почтальонша.
Писала нянечка-секретарь партийной организации (я не смеюсь - об этом и своей нравственной ответственности за воспитание коллектива она сообщала в письме) детского садика  из Подмосковья, которая познакомилась с Ю на отдыхе в санатории на Юге во времена его  семейного жития еще с Ниной Ивановной.
С тех пор партийная няня его забыть не может, потому как он самый прекрасный человек на свете.  После его отъезда из Н-ска она его потеряла, и вот, наконец, нашла.
Тут я подумала с сожалением о Нине Ивановне, которое сменилось другими рассуждениями: ну,  опять же, любила нянечка, а не он, хотя, конечно, был какой-то поход с ним, о котором та помнит всё в деталях и мысли о котором согревают её и заменяют его присутствие в её жизни до сих пор, ну, в конце концов, Нина Ивановна была не подарок!
Под мою диктовку он написал ответ  с просьбой больше его не разыскивать, и я сама опустила конверт в почтовый ящик.
 Но на следующий день Ю прибежал домой в рабочее время с вопросом, отправила ли я письмо, и что  не надо этого делать. Обратился ли он на почту в поисках, я не знаю.

Дальше стало совсем интересно.   Одну знакомую  соседки, у которой мы вместе с той были в гостях, Ю  пошел провожать, несмотря на надуманный предлог для этого и мои возражения.
Здесь я снова вернулась мыслями к Нине Ивановне, вспомнила разговоры о таких же проводах в её жизни.
А тут  подоспела другая соседка,  уже в гостях у нас: Ю, вернее, они вместе, вели себя так, что муж той с досады  увел  её домой.
Кстати, этот муж был главным режиссером   довольно известного драмтеатра в нашем городе. Приехали они в Крым недавно, чтобы жена имела возможность основательно полечиться   в Саках по поводу бесплодия.
Жили они замкнуто, знакомых и гостей не наблюдалось, но нас они приглашали в гости. 
Спустя какое-то время родился и ребенок. Только вот я потом, став значительно старше и осознав, кто такой Ю, подумала о возможной его «помощи»    режиссеру и что лечение здесь было ни при чем.

Намеки на прозрение в отношении Ю у меня появились при нашем  отдыхе  в Болгарии,  напомнившим мне въезд в Питер.
Во время коллективного похода  тургруппы в ресторан, где  обслуживала цыганского типа официантка, постоянно бросавшая заинтересованные взгляды на Ю, случилось чрезвычайное происшествие: во время возвращения того не досчитались! 
Он появился  у  гостиницы спустя какое-то время, где я ждала его с недоумевающим старостой группы. Причем, Ю еще выразил мне неудовольствие по поводу такого моего общества.
Тогда же он выкинул еще один фортель. Он исправно снимал  нашей кинокамерой  экскурсии и походы с нами, причем делал это шумно и картинно,   ложась на землю в некоторых случаях.
Дома, когда я сказала, что надо  отдать на проявку пленку, он вдруг заулыбался чему-то своему  и сказал, что пленки не было, он забыл ее при отъезде из дома вставить, а потом  ему не хотелось в этом признаваться и он все время играл.
«В клоуна? А, может быть, просто клоун и есть!» - подумала я со злостью.

Потом случилось более серьезное. Я уезжала на неделю к сестре. Вернувшись
домой, увидела на столе начатую бутылку водки.

Было удивительно, так как Ю, можно сказать, совсем не пил: он был спортсмен.
Учась в институте, даже завоевал звание чемпиона по прыжкам в высоту, какого масштаба – не знаю.
Начав работать по окончании учебы, все свое свободное время проводил  на спортивной площадке, и, может быть, поэтому первый раз и женился поздновато, когда было за тридцать.
На мою долю досталось его увлечение радиоизвестиями, которое вполне можно назвать тоже спортивным. У Ю был транзистор, с которым он практически не расставался, и дело иногда  доходило до идиотизма.
Однажды мы провожали наших близких родственников с железнодорожного вокзала.  Ю, уже будучи на перроне, без конца  отбегал в сторону. На вопрос потом, в чем было дело,  ответил, что транслировалась  какая-то игра, и ему было интересно.
Как я выяснила, эта игра  не заканчивалась с отъездом провожаемых нами людей.
Для меня в этом виделось  не только  бестактное, но еще  и безразличное отношение к окружающим его людям. 

Возвращаюсь к бутылке. Ю объяснил, что кто-то был в гостях, кого я не знаю.
Через недолгое время у меня началось мощное воспаление мочевого пузыря с анализами, в которых была кровь.
Когда  я отправилась на повторный прием к врачу, то,  подходя к поликлинике, увидела  Ю, который должен был быть на работе.
На мое удивление он начал мямлить, что должен сказать… что может быть причиной… он пил квас на улице из грязного стакана!
Я так ничего и не поняла, но дальше было больше – он начал со мной делать уколы прописанных мне врачом  антибиотиков.
Причем, когда мне стало лучше, я их прекратила, но он продолжал сам себе вводить лекарство. Более того, в этот момент приехала к нам моя тетя,  врач, так он показывал ей свое «хозяйство» на предмет осмотра, не заражен ли он.
Моя тетка об этом  рассказала мне много позже, когда я уже с ним не была, и  до меня дошло, что «грязный стакан», видно, был поднят из  настоящих «грязных отбросов».

Наверное, достаточно?
Наверное, уже у тех, кто читает  это, возник вопрос:  а что же я? 
А я повторюсь: все дело было в моем возрасте и  воспитании. Я была наивна, самонадеянна, непросвещенна в области физической близости  с её осложнениями, ну а мир отношений любящих или просто близких людей, в моем понимании, мог быть только душевным и, уж конечно, не лживым.
Я верила словам, произнесенным и написанным. 
Выше рассказанные мною  и в таком же роде многие другие, не рассказанные, истории с  Ю вызывали у меня обиду, но базарного  выяснения отношений  не было. Все утрясало время и его присутствие рядом.

Так мы прожили три года. Материально было не очень хорошо.
Ю не был хозяином и содержателем семьи. Он платил алименты, а подрабатывать как-то ему и в голову не приходило. При этом бывал страшно недоволен, когда у меня случались вынужденные перерывы   в   работе,  хотя   мы  с    сыном были полностью на         самообеспечении.
Вся мебель у нас была из моей предыдущей жизни, мой ребенок с лихвой обеспечивался своим отцом.
Работал Ю в монтажной организации, часто ездил в местные командировки по Крыму. Потом  появился большой объект в Херсоне, где нужен  был постоянный куратор, и мы решили, что поедем вместе туда в длительную командировку, на несколько лет, чтобы  подзаработать денег.

Сначала он уехал туда один, поселился там в общежитии, а я с сыном ждала окончания учебного года и организованного Ю жилья для нас, хотя готова была  жить и в общежитии.
Ю  приезжал домой по несколько раз в неделю, не говоря о постоянных субботе и воскресенье, но с моим переездом как-то не спешил, говоря о предстоящем получении большей по площади комнаты в общежитии. Я тоже была спокойной, шло лето, и уезжать из Крыма   не хотелось.
Но однажды он приехал домой какой-то весь нервный, бледный. У нас в это время  гостил  мой племянник-десятиклассник, и мы вчетвером, включая сына, отправились троллейбусом в Ялту.
Ю на автовокзале вступил в какой-то разговор «за жизнь», чего никогда не наблюдалось, да еще  с водителями троллейбусов.  Это было   крайне удивительным. 
Возвращаясь назад, мы вышли  в Массандре, спустились к морю, а потом  Ю шел вдоль берега с нашими вещами, а мы втроем вплавь перемещались  вдоль берега.
Уезжая в Херсон,  Ю взял с собой ребят. Когда же они вернулись, я попросила их рассказать по порядку, как они съездили.
«Ну, когда мы приехали в общежитие и вошли в комнату, там была какая-то женщина, потом она ушла с вещами, и мы стали устраиваться…» 
«Ну, женщина, так женщина, ведь общежитие, видно  используют любые  возможности для размещения желающих», - проскользнуло у меня в голове и исчезло.

С  этого времени Ю стал реже ездить домой, потом вообще редко и совсем не стал отдавать деньги. Мы с сыном как-то сами ездили к нему, но ночевать он привел нас в гостиницу, да и вел себя странно, как бы находясь в стороне от нас.
Я переваривала все это молча. Я была, и есть, девушка гордая. 
Но, видно, пришло свое время, и вот мы с сыном очень ранним рейсом самолета прилетели в Херсон.
У дежурной в общежитии узнали, в какой комнате  живет Ю, и постучались. Дверь открыл он.
Мы вошли, но мой десятилетний сын моментально выскочил назад, а я осталась.
Я, конечно, ждала всего, но не этого: в маленькой кровати стоял ребенок до года.
В узкой комнате была еще железная койка, тоже узкая, а в ней лежала женщина.
На стене висела сетка с несколькими яблоками.
Если сказать, что картина была убогая, значит, не сказать ничего.
Ю смущенно улыбался, засуетился, женщина встала, оделась и сказала: «Проходите, садитесь, сейчас будем есть».
    «Ну да, по-семейному позавтракаем!» - отреагировала я.
Тогда она погрузилась во что-то черное из верхней одежды, повязала черный же платок и направилась к двери. Мне она показалась моложе меня, но лица ее я не запомнила.   
Там нечего было запоминать.
Потом  долгое время во многих встречных женщинах мне виделась она, безликая.
 Со словами: «Разбирайтесь сами», -  она вышла, от греха подальше не забрав с собою хныкающего ребенка.
Говорить мне не хотелось, и так  все было понятно:
 «Вот тебе и женщина в его комнате, когда сюда приезжали сын с племянником.
Она была, оказывается,  не случайной, а уже живущей с ним».
Бросив Ю: «Все ищешь с  детьми?» -я сказала, чтобы отдал наши с сыном фотографии.

Я знала, что он хранил в   чемодане  образца 1945г., кроме  писем и прочего, ещё и фотографии  своих бывших женщин.   
Однажды я спросила и узнала, что на одной из карточек была та, первая в его жизни, актриса театра, которым руководил его папа, а Ю был на грани юноша-подросток. На другом фото - «любовь» из турпохода, ну а дальше я не помню.
Забегая вперед событий излагаемого приезда, хочу рассказать об одном эпизоде, узнанном от моей сестры позже. Он заставил меня вспомнить про  знакомый чемодан.
-Однажды Ю ездил в командировку в Питер, где останавливался в семье моей   сестры.
Утром, по приходу поезда,  он к  ним  не явился, что должен был сделать, а пришел поздно вечером, с тортом, который вез в подарок из Киева.
Потом Ю благополучно почти весь торт съел сам - он был большой «гурман»!,  сестра же с мужем обнаружили на оставшейся коробке из под торта написанный от руки какой-то ленинградский адрес: вариант оставляемых им на всеобщее обозрение писем! 
Услышав об этом, я подумала о чемодане: Ю мог бы его использовать для хранения и коробки.

Возвращаюсь к  прерванному.
Чтобы Ю отдал наши фото, я сказала, только предполагая их наличие у него, но оказалась права.
Он с готовностью бросился под койку, достал и открыл чемодан, и я увидела прямо сверху наши с сыном физиономии.
 Взяв карточки, я пошла из комнаты, Ю последовал за мной, объяснив, что проводит нас в аэропорт.
По дороге мы зашли в кафе, но есть я не смогла: у меня была страшная внутренняя дрожь.
Я заметила Ю, какая у него приветливая женщина.  Он, не поняв моей иронии, начал говорить, что, мол, да, очень услужливая и заботливая.
А я подумала:  или недоразвитая, или наглая, а, может быть, всё вместе, ведь эти качества  сочетаются. 
Сама я до сих пор считаю себя её должницей за приглашение к столу при нашем появлении.

Договорившись о разводе, а теперь уже были другие времена – не имея общих детей, можно было просто развестись в загсе, -  мы сели в самолет и под  махание  стоящего на взлетном поле Ю, улетели к себе домой.
Моя дрожь продолжалась, а безутешный и безудержный плач  начался, когда сына не было дома.  Плаксивое состояние мое сохранялось долгое время, слезы начинали течь внезапно,   иногда в совершенно неподходящих, неожиданных местах: в автобусе, кафе, на улице.
Но никогда при Ю, он  этого не увидел никогда.
Я, наверное, скорее была раздавлена обманом, нечистоплотностью и грязью всего происшедшего.

Я постоянно переваривала увиденное:
- Эти яблоки в сеточке! Это же почерк Ю. Он всегда приносил или привозил даже  из другого города нам или знакомым, все равно кому, пару обыкновенных яблок, но подавал их так, как будто алмаз дарует.
- «Господи! - думала я, вспоминая  эту ужасную комнату,- да ему же нужна была ночлежка, а я с аспирантурой,
красивым костюмом, нормальной кроватью и путешествиями».
Оказывается, Нина Ивановна тут ни при чем со своей грязью в квартире и раскладушкой  вместо кровати.
Это же были его запросы и потребности.
Да для него и раскладушки с койкой было много, он мог  и стоя переспать, прямо в общественном и заплеванном месте, если вспоминать  поход в ресторан и лечение антибиотиками. 
- А эти его ответы  улыбкой со смешком!
Они могли незнающему человеку показаться улыбкой человека с чувством юмора и самоиронии, что и мне вначале казалось.
Но потом я узнала их природу и что ничего общего с названными чувствами этими они не имеют. И убедилась в этом при  обстоятельствах, связанных с нашим переездом в Крым. 
Я заказала для перевозки мебели контейнер, потом доставкой его  занимался Ю. Когда последний  начали                загружать, оказалось, что в него не помещаются все вещи.
Я сначала ничего не могла понять, а потом обнаружила, что доставили контейнер меньшего  объема, нежели   заказала.  Начала возмущаться и выяснять, в чем дело, с контейнерной.
Вдруг Ю, до этого молчавший,  говорит, что это он поменял номер  заказанного  контейнера.
Оказывается, он счел, что наша мебель не весит столько, на какой вес был заявлен мною тот.
Я же исходила из второй   характеристики контейнера – его габарита: размеров ширины, длины и высоты, сопоставив их с соответствующими данными своей мебели.
Последовала немая сцена и его улыбочка со смешком.
Я тогда впервые подумала о его умственных способностях, потому  как он был ещё и инженером-механиком.
- А эта женщина? - думала я. Притащить ребенка в эту ночлежку!
А Ю?
Неужели нельзя было найти другое жилье, не позориться, раз приспичило?
Но потом я вспомнила, как он нас привез в Крым, а дом, в котором мы должны были получить квартиру, еще не был сдан, и нужно было ждать.
Тогда он поселил всех  нас на квартиру знакомой  его знакомых, а в ней были еще и соседи, которые возражали против нашего присутствия и вели себя так, что в итоге я с сыном уехала к сестре в Питер дожидаться заселения дома.
Уехала туда потому, что Ю невозможно было уговорить просто снять жилье.
А другой случай?
Однажды он привез нас в дом отдыха, который оказался пионерским лагерем, в сентябре  принимавшим взрослых.
Когда мы вошли в спальный корпус – армейского типа палатку, - я обомлела: там  стояло почти впритык около ста коек. Ю знал об этом, но   так  радовался получению путевок в «дом отдыха», что  ввел  меня в заблуждение.
Как же он собирался «отдыхать» с молодой женой?
По месту  сиюминутного нахождения? Но со мной это не проходило,  может быть, поэтому искал на стороне?
Я исправила тогда отдых тем, что мы обосновались в своей палатке рядом с лагерем в совершенно экзотической обстановке, а потом вообще отправились в путешествие на машине по Крыму.
- Почему, почему, думала я, надо было врать?
А в последнее время  выражать какие-то искуственные недовольства?  Готовил почву?
Ну, случается, ну, полюбил другую,  но зачем  обманывать, а ещё хуже – жить с двумя одновременно?
Вот на это я никогда не была способна! И поэтому в этом плане мне всегда было легко. Я никогда никому не изменяла, так как, разлюбив, уже не могла и думать о какой-то близости.
 И расставалась. Не любя, не симпатизируя, не могла себя заставить быть с кем-то. 
Так что, скажи он мне сразу же всю правду, хоть и было бы мне больно, но не так, как сейчас от всей этой грязи.-

А дальше меня ждало очередное, удивительное в своей изощренности, открытие.
Видя мои слезы, моя сестра начала мне говорить про счастье в том, что это всё  случилось у меня сейчас, когда я молода, и, вообще, что я в нем нашла?
Я отвечала про письма, которые, напомнила, находясь же у нее, тогда получала.
«Какие письма??? 
Они же появились после того, как я ему написала, что негоже  так вести себя!
Ты сама вспомни, он же тебе поначалу долго не писал, ты волновалась, находясь, между прочим, в больнице. Вот я ему и написала».
Как озарение пришла в голову  одна  откровенность Ю: чтобы заставить его что-то делать, нужно его хвалить.
-Это открыла в нем его маман. Начинал он учиться в школе плохо, и учительница  его постоянно ругала и вызывала родителей. Потом маман  подсказала той, чтобы она попробовала его не хаять, а хвалить.
Та попробовала, и получился отличник Ю.-
Так вот почему он пооткровенничал со мной на эту тему, это же была установка на особенность общения с ним – руководство, так сказать, к действию.
А я не поняла, сочла историей, просто относящейся к детству.
Вспомните ещё раз, он был старше меня почти на десять лет!

«Не понимающий своей сути малышка и  взрослый дядя, требующие к себе одинакового отношения.
Один неосознанно, другой вполне сознательно.
Да это же диагноз! 
Да это же инфантильность!»

Теперь понятно  с «Письмами»: он их писал в предвкушении реакции благодарности и восторга от них. 
 Его будут хвалить!
 Чудесным образом вводила меня эта спортивно-театральная семейка в  мир жизненного опыта.
Один брат восхищенным взором… Другой словом…

Почему театральная?
Расскажу позже, а сейчас о Глебе.
Он постоянно осложнял мои отношения с Ю, делая все, чтобы нас разлучить.
Ведь по приезде в новую квартиру в том заветном чемодане я нашла не только письмо незнакомой женщины, но и письмо Глеба.
Он просил брата одуматься, потому что я такой же сложный человек, как и Нина Ивановна.
Если вы помните, до этого, по его мнению,   у нее было другое амплуа.
 Затем он всячески пытался заменить брату мое общество своим.
Зная, что я люблю путешествовать и собралась с Ю ехать на машине при переезде в Крым, он, в свою очередь, договаривается   с тем о той же совместной поездке.
Поехала, конечно, я, но, понятно, с ненужными отрицательными эмоциями после выяснения приоритетов.
Когда мы с сыном отдыхали на побережье, а Ю приезжал к нам на выходные, обычно в пятницу вечером, Глеб, находясь в Крыму у тещи и зная, что мы ждем  Ю, задерживал того у себя на ночь без предупреждения нас.
В результате, очередные обиды.
Как только я уезжала,  даже ненадолго, из дома, там сразу появлялся Глеб, а Ю после этого был не в своей тарелке.
И, вообще, если бы это все происходило в настоящее время, я бы сказала, что поведение Глеба,  со своим  «ценю больше  дружбу, чем  любовь» - помните его письма? - в отношении брата    скорее напоминало нетрадиционное, о котором сейчас мы очень даже наслышаны. Но выросли мы во времена, когда об этом мало  кто и что знал.
Следующим в этой семье был папа. Он появился без обиняков в моем доме в Н-ске почти сразу с Ю. Был разговорчив с посторонними, и очень скоро нерекламируемые мною отношения с Ю стали  известны многим.
Братья считали его виновным  в сокращении жизни матери, с которой тот находился  в вечных ссорах и раздорах.
Ходил же он в администраторах и  директорах  театральных провинциальных коллективов, в лоне которых и выросли его дети.
Отец раздражал Глеба  до такой степени, что не мог посещать дом сына. 
После смерти жены для поездок остался только старший сын, и  он  вскоре начал очень часто, без предупреждения, появляться в моем доме.
Заряженная братьями отрицательным отношением к  отцу, я и относилась соответственно к нему, вернее, никак не относилась.
Это был для меня совершенно чуждый человек, неожиданно и непрошенно появившийся в моем доме, в котором помимо меня еще жила и семья моего брата.
Ю как-то выразил неудовольствие по этому поводу.
Он не понимал, что нельзя заставить  уважительно относиться к своему отцу, когда сам этого не делаешь. Тем более меня, у которой  «слово» означало  «дело»: он был для меня виновником смерти матери Ю.

-Ещё я забыла объяснить вам свою реплику Ю, что он ищет для связи женщин с детьми.
Я имела в виду их алименты, на замену его.  Трудиться сверх положенного, «сгорая в огне высокой температуры», если использовать выразительность его писем,  Ю не любил.-

 Спустя какое-то время после  возвращения из Херсона   мы с Ю отдали заявление в загс о разводе..
В назначенный день он туда не явился, хотя в город приехал. Вечером он пришел к нашему дому, чтобы переночевать в своей машине, которая стояла, загнивая, во  дворе.
Я спустилась к нему, выяснила, что у него не было денег, чтобы заплатить за развод, и поэтому он не появился в загсе. 
Сказав, чтобы он не позорил меня своей ночевкой на улице, привела  его домой. А потом переспала с ним, первый и единственный раз  в жизни совершив насилие над собой, потому как уже была полна отвращения к нему. 
Я получила  удовлетворение от этого, не физическое, а моральное, мстив Ю и той, которая осталась в общежитии.
Я поменялась на этот раз с ней ролями и  сразу  же после произошедшего  сказала Ю, что он есть на самом деле  в свете этой ночи. 
На следующий назначенный срок он снова в загс не явился. Но он начал приходить к нам  домой в наше отсутствие  и забирать некоторые вещи, не трогая те, которые были  сложены  мною для него в картонный ящик и поставлены у двери.
Одно  из таких его посещений было ознаменовано оставшимися   грязью во  всей квартире и глубокой тарелкой  на кухонном столе, полностью заполненной  папиросными окурками.
Ю не курил, значит, приводил  с собой  целую   группу людей и  долго находился в квартире.

Время шло,  дело с разводом с места не двигалось, а я уже решила, что уеду из Крыма.   
Причин было две, и одна из них – мой сын не должен почувствовать потери в мужском  окружении из близких людей, хотя уже ощутил это: Ю ни разу к нему летом в пионерский лагерь не приехал, и, вообще, в одночасье этот ребенок, которого тот приручил,  перестал его интересовать.
Мой сын должен расти в обществе мужчин, поэтому в желаниях моих был город, где жила моя сестра с мужем и своим сыном.
Второй причиной был украинский язык, вносивший дисгармонию в освоение русской письменности сыном.

 Поэтому меня поджимало время. А Ю не спешил, и мне показалось, что он ведет какую-то свою игру, избегая разговоров на  тему развода со мной.

Я всю свою жизнь попадала в «душевные истории» по причине своей первоначальной доверчивости к людям, причем, это ничто не могло во мне исправить. Я не могла априори  видеть в ком-то подлеца и не исполнять данные мною обещания.
Мне надо было вляпаться, вот тогда включался мой защитный механизм и ум, да и Господь не оставлял  меня без своей помощи.

Так случилось и тогда.
Я обратилась письмом к  республиканскому  министру Ю,  а не к непосредственному начальству, которое было, как я потом убедилась, в курсе дела, но бездействовало, и, значит, мой шаг был верным. Я рассказала тому, как используются общежития в вверенном ему министерстве.
Разбиравшейся в деле по моему заявлению министерской  комиссии я показала письма Ю, памятуя наставления Глеба последнему  начать  тоже нести на Нину Ивановну в период их размолвок и, как следствие, приход Ю на  службу к той.
Показала для того, чтобы поняли, что я не дрянь, разрушившая его первую семью.
В результате узел был разрублен: Ю
перевели на работу в другое место Крыма, правда, не столь прелестное, как наш город.
Но это было место, в котором он впервые,  долженствующий согревать его душу факт, в командировке  встретился со своей теперешней возлюбленной.  Я потом определила это по его записной книжке.   
Там ему  выделили  квартиру.

Таким образом, со мной поступили очень благородно, ибо это означало, что мне оставалась наша квартира, в которой мы проживали. И я до сих пор очень благодарна этим людям.
Теперь свобода моих дальнейших действий определялась выпиской из нашей квартиры Ю.

Во время работы комиссии я услышала из обрывков разговоров,   ибо ни у кого ничего о женщине из общежития не расспрашивала и не узнавала вообще,   что она замужем, имеет еще двоих детей, которых оставила мужу, вернее, его матери, и что ее муж приезжал в общежитие тоже.
А еще я услышала, что она с ребенком приходила на пуск установки, которую курировал в Херсоне Ю.
Это действо тут же вызвало из моей памяти  картину  его демонстративных походов  в садик за моим сыном, когда все  знали, что у Ю есть свои дети, а история распада его семьи ещё была у всех на устах. В то время это был нонсенс.
Приходила же «новая подруга»  на пуск тогда, когда Ю еще вел двойную жизнь, и, когда он изредка появлялся дома у нас, то не отказывал себе в удовольствии близко пообщаться со мной.

Возвращаюсь к оформлению расставания с Ю.
Перебравшись на новое местожительство, он не стал выписываться из нашей квартиры.
На мои вопросы-звонки об этом  он начал просто хамить, да и официальный  развод еще не состоялся.
Тогда я пошла в загс и попросила заявление о разводе назад, решив увязать его с выпиской.  А мне в загсе  заведующая говорит, что мы уже разведены.
«Каким образом? Ведь без моего присутствия, согласно закону,  Вы не могли этого сделать!» - говорю ей.
«Да, но вот пришел единственный трезвый мужик…» -  начала извиняться очередная «жертва» обаяния Ю. Она, действительно, была бы жертвой, если бы я это обжаловала.
Когда же я сказала тому, что
нехорошо так  подставлять людей, он просто рассмеялся.
Я не очень расстроилась, потому как, с другой стороны, это было хорошо – один из важных вопросов был решен.

Надо было решать другой, и мне помог, как говорят, случай. Неоднократно из военкомата  на наш адрес приходили повестки на имя Ю.
Я сначала говорила, что его нет дома, а потом рассказала, что он давно проживает и работает в таком-то городе, и могут за уточнением обратится по прежнему месту работы.
Прошло полгода его отсутствия, и я пошла в милицию, чтобы его выписали, таков был тогда порядок.
Ко мне приехал участковый милиционер, молодой парень, уточнил все, и мы начали с ним объезжать разные инстанции, какие уже не помню, но мне показалось, что он просто тянет резину.  Наступил его обед, пошла и я перекусить.
На обратном моем пути в милицию оказался православный храм, и я вошла в него. Я подошла к иконе Христа и обратилась к нему с мольбой о помощи.
Вернувшись к участковому, я,  неожиданно для себя, начала ему рассказывать, что здесь у меня нет родственников, после моего развода  некому мне помогать с ребенком,   я хочу просто уехать отсюда к родным, а не могу этого сделать из-за неопределенности с квартирой.
И вдруг милиционер вскинулся, повеселел и говорит: «Тогда другое дело. А я думал, что хотите просто  освободиться от мужика и оставить его без жилья, сейчас все сделаем!»- и поехал в военкомат.
Там ему сообщили, что Ю снялся с учета -  мое сообщение сработало!  Это   означало для милиции, что человек  в нашем городе больше  не проживает, и участковый выписал  его.
Теперь мне оставалось ждать еще полгода, после чего я смогла распорядиться квартирой, что я и сделала. 
Вскоре мы с сыном покинули Крым.

Перед этим случилась одна очень интересная история.
Вдруг у нас в квартире появилась моль. Поиски места ее дислокации  привели меня к ящику с вещами Ю, которые он всё не забирал.
Я полезла  туда и  обнаружила ставший прозрачной паутинкой его шерстяной, когда-то шитый мною, костюм.
Очевидно, моль была большой гурманкой, как и Ю, и разбиралась в том, что ела: материал костюма был высокого качества.

Последствия же расставания с Ю  были для меня самыми неожиданными: я начала сочинять стихи, даже не сочинять, а просто наговаривать то, что из меня лилось.
Это были поэтические выражения моей души, но ни одно  из них не было адресовано Ю и иже с ним.
А еще были первые опыты в прозе, и сейчас я приведу кусочек из нее, так как это было зеркалом  моего тогдашнего состояния.            
                НЕ  ТЕБЕ
           «Вот и снова пришло 8 Марта, и снова я одна.
Правда, в прошлом году я думала, что ты у меня есть, а в этом знаю, что тебя нет.
Ты уехал тогда 7Марта, в этот день я нашла у тебя записку какой-то Нади, в этот день я узнала, что у тебя снова не нашлось денег мне на подарок, но на следующий день я получила от тебя  открыточку:                «Родная моя! Поздравляю тебя! Очень хотелось бы быть в этот день с тобой. И только с тобой! Крепко тебя целую. Не сердись. Твой Юра».
И вновь все мое недоброе к тебе прошло, я тогда еще не знала, что ни одному твоему слову верить нельзя.
Прошел год, год, принесший мне столько страданий. Я давно чувствовала, кто ты есть, но я не верила себе, не хотела верить, я верила твоим словам.
Ведь в жизни слова значат не меньше дел. И у меня до сих пор кричит в душе, как же так можно, если ты человек?
Этот 1970 год начинался так хорошо, и разве знала я, встречая его, что он принесет? Разве думала, что он тебя обнажит во всей  твоей неприглядности?
Отболело мое горе, но мысли роятся и роятся в голове, они должны найти выход – и вот я пишу. Пишу, обращаясь к тебе, но это не для тебя, просто мне так удобнее выражать свои мысли.
Это не тебе, ты слишком для моего заветного мелок, твоя пустая душа не поймет моей откровенной прямоты. Последняя тебе не присуща.
Ты ведь боишься людей, ты живешь, как зверь, ты боишься, чтобы твои слова не повернулись против тебя, потому что ты бросаешь людей с такой же легкостью, как и ненужные тряпки.
Но ведь это люди, и в отношении их слово легкость перерастает в жестокость.
Но есть область, где говорить необходимо, - это женщины. И ты говоришь, говоришь то, что не испытываешь.
Ты врешь, но когда это начинает касаться и детей, снова появляется слово жестокость.
Мне страшно больно, что ты оказался всего-навсего похотью, прикрытой смущенной улыбкой, что у тебя оказалась душа, лишенная добрых чувств и красивых, ты оказался серым в духовной жизни
Ты всю жизнь работал на людское впечатление, твоя услужливость и внимательность, чисто внешние, и создавали твой образ: «Ах, какая прелесть! Ах, какой симпатичный и милый!»
Но от каждой работы нужен отдых, и вот в этот отдых ты и становился самим собой, тогда и раскрывался.
Да, со мной тебе было трудно, со мной тебе  надо  было всегда работать, это утомляло. А я не могла понять…
Это твое присуще всей твоей семье. Я, к сожалению, познакомилась с ней очень близко. Помнишь, как все начиналось?
Был конец декабря 1964года. Мне позвонила Римма и сообщила, что умерла, будучи у тебя в гостях, твоя мама…»

А продолжение, дорогой читатель, ибо это адресовалось именно Вам, вы уже прочли в «Письмах» и убедились, что оно, это продолжение, носит уже другой характер.
А дело все в моей зрелости  и разных целях повествования.
Сейчас уже я о Ю написала своей знакомой так:
«А для меня Ю оформился в образ патологического потаскуна, с примитивными потребностями и мышлением, равнодушием к окружающим (в том числе и родным), любителя поесть, не щедрого и доходящего до смешного в своем желании понравиться  и угодливости перед теми, кому понравился.
Моя книга  - не обращение к нему, а он в ней просто один из типажей мужчин, и имя его сохранила  потому, что уж больно не хотела отдавать "славу" другому: так хорош певец!»

Это я написала знакомой.
А, в общем, из меня так и рвется выдать: «Да он был просто спортсмен!
Из тех, у которых  мыслительный, желательный и исполнительный центр находится  в одном месте –  ногах и иже с ними».
Шли годы. Мы с сыном довольно часто приезжали отдыхать в Крым. То в санатории, то к друзьям. Их у нас там осталось много, даже у моего сына.
Его школьные приятели – подростки переросли в  друзей на всю жизнь, с ними   он встречается и общается до сих пор.
В один из таких приездов я попала со своим  тамошним  знакомым на праздник его организации. 
Вдруг в зале, где  награждали сотрудников, прозвучала  фамилия Ю, но премировали женщину. У  Ю  была очень редкая фамилия, он сам   говорил, что это усеченная украинская.
«Интересно», - подумала я про  услышанное и   поделилась  этим  с приятелем. 

Через пару лет, в следующий мой приезд, мне рассказали, что в этой строительной организации работает не одна женщина с фамилией Ю, а две, притом вторая – девушка  типа курьера.
По имени – отчеству первой я поняла, что это жена Глеба. Ее родители  жили в этом городе, детей-девочек у нее не было, и по возрасту курьером  мог быть только тот ребенок, которого  я видела тогда в общежитии.
Значит, Ю удочерил ребенка, а собственный ее отец отказался от нее, оставив себе других детей.
Ну да, с такой женой можешь, конечно, сомневаться в отцовстве.
«Бедный Ю, не повезло с алиментами!»

Новости же меня не оставляли.
В следующий  мой приезд, сообщая мне о  девушке с фамилией Ю,  начали описывать  её внешность.
И тут прозвучало: «Когда  недовольна чем-либо, становится похожей на  встревоженную гусыню».
«Что???
Это же внешность Ю!
Так это был его ребенок? 
Ничего себе открытия, через столько лет!»
-Значит, Ю погорел на своих неразборчивых связях!
Встречи в командировках…
Почему бы не поиметь  замужнюю женщину, имеющую  детей, можно не опасаться последствий.
Ему и в голову не могло придти, что мать может оставить своих детей из-за мужчины, что его на этом прихватят, и однажды явочным порядком, представ пред миром  в общежитии,  станут жить с ним, требуя удовлетворения.
Для него это было неожиданностью, и это случилось тогда, когда он приезжал расстроенный из Херсона и мы вчетвером  ездили в Ялту..
Ведь до этого,  в начале своей командировки, он даже сверх часто приезжал домой.

После этого, выходит, он около двух лет вел двойную жизнь, имел две семьи!
 Не умея ничего решать и не  утруждая  себя переработками рабочего времени, он плыл по течению, собираясь, вероятно, осесть с новым приобретением в нашей же квартире.
Боже! Чего я избежала! Он бы, действительно, стал «навеки мой», ибо в бесстыдстве его и его дамы я уже не сомневалась.
И пусть мне скажет спасибо Нина Ивановна, что он в свое время освободил ей квартиру, иначе финал мог быть, как и мой возможный.

Ну, и самой последней новостью в этой истории стала та, что его дама была старше его по возрасту.
Интересно, устроила ли она Глеба? Я знаю только, что именно Глеб  ухаживал за больным отцом, а не контактный  с тем  Ю  и «заботливая» его  жена.
Кстати, мне ещё говорили, что дочь Ю, вместе с ним,  находилась в неприязненных отношениях  с матерью, так та их доставала.
В чем, не знаю.
Надоело быть обслуживающим  «услужливым, несложным» персоналом?
Не знаю.

На этом  я  и завершаю свое повествование.
Оно  вызвано укором некоторых читательниц, что не стоило  мне расставаться с таким человеком, как автор «Писем» ко мне.
       А теперь я спрошу вас: «Так стоило?»
               
               
ПОСЛЕСЛОВИЕ
    *
С душою,
Пьяной от избытка чувств,
С глазами,
Полными   насмешливой тревоги,
Ищу тебя  я  в мире встречных
                чувств,
Тебя ищу,
Тебя ищу я вечно.
Надеждою живя,
Я не могу постичь,
Что в этом мире можно и
         не встретить,
Тебя –
И только для меня,
Тебя –
И только для меня
Я ведь могу не встретить!
          *



                ***










------