Собиратели-1 Боровики и скрипуха

                В. ФЕДИН

                БОРОВИКИ И СКРИПУХИ
                из сб. "ПРИРОДОЛЮБЫ_СОБИРАТЕЛИ"
 
    В молодости я наивно считал, что в подвиде грибников не бывает браконьеров. Какое браконьерство может быть при сборе грибов? Ходи по лесу, дыши свежим воздухом и фитонцидами, думай о возвышенном. Вспоминай описания русской природы у наших классиков и собирай грибы, когда они попадаются. Солнышко сияет, птички чирикают, травка зеленеет. Одна забота: не набрать бы поганок. Однако, довольно быстро мне открылась суровая правда жизни. Оказывается, и среди грибников есть браконьеры, и даже такие же страшные, как среди охотников и среди рыбаков.
   В нашей когда-то обширной державе подвид грибников, пожалуй, самый обширный из всего семейства природолюбов. Среди моих соотечественников мало найдется людей, которые хотя бы в золотом детстве не сорвали красивый гриб и не побежали к взрослым хвастаться свой добычей. Если и есть человек, кто ни разу в жизни не искал грибов, то мне искренне жаль такого несчастного.
   Мой личное знакомство с грибами состоялось в младших классах. Шли голодные и холодные военные годы, потом пошли такие же скудные послевоенные, и я, старший мужчина в семье, старался внести свой вклад в пропитание семьи. Грибы я собирал в одиночестве. – боялся насмешек приятелей из более обеспеченных семей. Я выходил на зеленую лужайку между селом и колхозной животноводческой фермой и собирал все грибы, которые попадались. Бабушка жарила эти грибы, и мы их с удовольствием ели. Как ни странно, никто из нас ни разу не отравился моими грибами. Я до сих пор не знаю, что за грибы тогда собирал. Хочется верить, что это какой-то безобидный сорт полевых опят, хотя по виду они напоминали гибрид бледной поганки с сыроежкой.
   Потом жизнь надолго увела меня далеко в сторону от грибов. Снова встретился с грибами я лет через 10, когда молодым специалистом приехал в Сибирь по призыву комсомольского сердца развивать ее промышленный потенциал. Мы принимали у зеков и запускали новенький, с иголочки, крупнейший в мире пороховой завод. Тогда нам строжайше запрещалось даже намекать на нашу принадлежность к оборонной промышленности вообще и к спецхимии в частности. Сам факт существования завода и его дислокация считались  государственной тайной с соответствующей весьма суровой наказующей статьей в уголовном кодексе РСФСР.
   Сейчас все тайное стало явным, недавно тот наш засекреченный завод в ходе демократизации и развития капитализма в России купил гражданин Азербайджана без высшего образования. Первым делом он повелел разрезать автогеном и сдать на металлолом уникальное оборудование из нержавейки и цветных металлов. Знающие люди говорили, что наш российский металлолом охотнее всех покупают турки. Они сваливают металл в овраги и присыпают землей, обеспечивают себя металлургическим сырьем на века вперед.
   Меня давно интересует вопрос: что станет с Россией, когда с позволения наших правителей олигархи переправят за рубеж все наше сырье: руду, лес, нефть, газ, металлолом все прочее? По моим прикидкам, это произойдет лет через пятьдесят. За олигархов я спокоен, они уже оборудовали себе и своим отдаленным потомкам теплые уютные гнездышки в дальних странах. Когда недра России опустеют, олигархи мирно переберутся в эти гнездышки.    А вот что останется здесь, у нас? Неужто на Красной площади через сто лет будут пастись козы, как это случилось с Древней Грецией и Древним Римом? Мне видится в кошмарных снах, как на опустевшей, бесплодной и загаженной Русской равнине, колыбели человеческой цивилизации, наши полуодичавшие потомки ковыряют землицу сохой и отдают девять десятых урожая своим новым хозяевам. 
   Однако пятьдесят лет назад мы, веселые и беззаботные молодые специалисты, уверенные в завтрашнем дне и в неизбежном торжестве коммунизма, по воскресеньям брали на заводе грузовик и шумной компанией  отправлялись на природу. Мы высаживались на уютной поляне в почти девственной тайге, разбивали лагерь на берегу прекрасного таежного озера и на сутки забывали о своей опасной и вредной работе, тогда советские люди отдыхали только один день в неделю, в воскресенье. Над нами под безоблачным сибирским небом шумели огромные кедры и корабельные сосны. Между ними темнели вечнозеленой хвоей пихты и ели, кое-где белели стволы берез. Под ногами зеленела трава, цвели уникальные саранки, жарки-огоньки, Марьин корень и великое множество других реликтовых цветов.
   Среди травы то и дело попадались огромные, в четверть, а то и в треть метра диаметром коричневые шапки белых грибов, боровиков. Они напоминали аппетитные, хорошо поджаренные караваи. Эти грибы мешали нам резвиться, и мы попросту отбрасывали их ногами в сторону. Очень смешно, когда ловко подкинутый гриб величиной с баскетбольный мяч попадал кому-нибудь в голову. Никакого вреда потерпевшему это не приносило, и мы веселились от души.
   Кто-то где-то сказал или написал, что молодые ДУМАЮТ, будто  старики глупые, а старики ЗНАЮТ, что молодые - глупые. Никому из нас не приходило в голову собирать эти дары природы. Молодые не думают о завтрашнем дне, им кажется, что жизнь бесконечна, и они навсегда останутся такими вот молодыми, здоровыми, сильными и ловкими.
   С годами жизнь все больше засасывала нас в мелочи быта, и мы стали выезжать в тайгу уже не на пикники или на более поздние шашлыки. Многие из нас сумели обзавестись собственным транспортом, и наша компания постепенно распалась. Мы начали собирать дары богатейшей сибирской природы, запасались ягодами, лечебными травками и грибами в огромных количествах. Из грибов мы поначалу признавали только белые, боровики. При тогдашнем изобилии за пару часов можно набить до отказа багажник машины да еще пристроить пару мешков в салоне. Однако через несколько лет наших набегов на тайгу их количество заметно уменьшилось, и мы помимо боровиков снизошли до груздей, опят и рыжиков.
   Кстати, в Сибири белыми грибами часто называют белые грузди, поэтому настоящие белые грибы мы звали боровиками. Сибирские грузди делятся на множество сортов: белые, сухие, мокрые, волосатые и так далее, однако чаще всего встречались белоснежные. И все-таки, по-моему, называть грузди белыми грибами - кощунство. Белый гриб или боровик – это царь царства грибов. Грузди скромно прячутся подо мхом, палыми листьями и прочим лесным мусором, а белый гриб гордо возносит ввысь свою крепкую, круглую шапку цвета хорошо пропеченного пшеничного каравая.   
  Боровики в Сибири появлялись в два слоя: в первой половине июня и в конце июля. Если не лениться и не упустить время, то можно обеспечить себе великолепную закуску на всю долгую сибирскую зиму. В середине августа случаются ночные заморозки, и боровики исчезают, начинается сезон груздей, рыжиков и опят. Кроме них в тайге, а особенно в березовых колках росло неимоверное количество маслят. Аборигены насмешливо говорили, что маслята можно косить литовкой, и это вполне справедливо. На небольшой поляне можно за считанные минуты собрать мешок маслят, но маслята почти никто не собирал. С ними много возни, надо счищать с них шкурку, - представляете, сколько возни, чтобы освежевать хотя бы один мешок маслят?  К тому же маринованные маслята дают обильную слизь. Есть маринованные маслята неприятно: за каждым грибком тянется эта неприятная на вид слизь вроде соплей.
  Очень много в Сибири подберезовиков, их там называют обабками. Собирать подберезовики легко и приятно, но для знатока это не добыча. Шляпки подберезовиков быстро раскисают до желеобразного состояния, а ножки у них слишком жесткие и волокнистые. Кроме того, подберезовики почему-то очень полюбились червям, и найти чистый гриб  проблема. Из них заслуживают внимания только маленькие грибки-подростки. В маринованном виде они вполне сойдут за закуску. Но попробуйте даже при сибирском изобилии собрать хотя бы ведро малюсеньких подберезовиков!
  С конца августа и до постоянных заморозков появляются подосиновики, по-местному красноголовики. Это солидный, вполне приличный гриб, он почти не уступает по качеству боровику. Собирать подосиновики одно удовольствие, их крупные яркие шапки теплых оттенков заметны издали, и вид их радует сердце грибника. Это крепкие грибы, они не крошатся и не мнутся при перевозке. Хотя при сушке и мариновании они чернеют и становятся жестковатыми, но вкус у них хороший.
   Одновременно с подосиновиками появляются грузди, настоящие благородные белые грузди. В Сибири грузди солят бочками. Одно ведро соленых груздей получается из трех ведер свежих, аккуратно уложенных шляпок. Они великолепно идут под водочку и особенно под самогон. Собирать их – настоящее искусство. Грузди – большие скромники, они не торопятся вылезать на Божий свет и кричать: вот он я, берите меня, ешьте меня! Мне нравилось ходить по лесу и палкой проверять небольшие округлые бугорки под палой хвоей и листьями. Под таким бугорком почти всегда прячется груздь, совершенно невидимый снаружи. А где растет один груздь, там обязательно притаилось его многочисленное семейство. При удаче с одного такого места можно набрать ведро груздей.
   Это свойство груздей при нашей человеческой жадности и недальновидности может привести в недалеком будущем к полному исчезновению этого великолепного гриба. К сожалению, в Сибири аборигены не собирают грузди аккуратно, по одному, осторожно извлекая их из-под таких бугорков. Нет, местные бабы вооружаются проволочными скребками и соскабливают мох и рыхлый лесной поверхностный слой целыми гектарами. Как говорят артиллеристы, стрельба ведется не по целям, а по площадям.
   Бабы радуются богатому сбору, но полностью разрушают хрупкую грибницу, и после них на таком изувеченном месте грибы не смогут расти сто лет, а то и больше. Вот уж поистине, после нас хоть потоп, после нас  трава не расти. Я не раз пытался вести с такими бабами просветительские беседы. В лучшем случае они смотрели на меня, как на безнадежного идиота, и усердно продолжали свое черное дело. Точно так же хищнически ведут себя сейчас в России наши олигархи и правители. Для них главное – сиюминутная выгода, а что будет потом, их совершенно не волнует. Вести с ними душеспасительные беседы – дело абсолютно безнадежное.
   Сырые грузди имеют очень горький вкус, и перед засолкой их надо долго вымачивать в нескольких водах. Качество готовых груздей зависит от материала бочки, в которой их солят, и от груза при засолке. Чем больше груз, тем крепче груздь, а самыми лучшими бочками для засолки считаются кедровые. Казалось бы, горечь груздей должна отпугивать червей, но нет. При сборе груздей почти половину их приходится выбрасывать из-за червивости. Я очень люблю соленые грузди и не брезгую небольшой червивостью. При промывке в подсоленной воде черви удаляются из грибов. Да, в конце концов, грибные черви – это легко усвояемый белковый продукт. Китайцы едят все, что шевелится, а чем мы хуже китайцев?
   Грузди можно собирать до поздней осени, даже когда вовсю идут утренние заморозки. Местные жители делят грузди на множество сортов. Сухой груздь - это обыкновенная белянка, очень хрупкий гриб. Он рассыпается и крошится уже в корзине. Его почти не собирают, но лоси с удовольствием лакомятся ими, как и рыжиками. Мокрый груздь – крепенький гриб, он обычно имеет слабый оттенок, розовый или голубоватый, и его пластинки под шляпкой покрыты капельками прозрачной влаги. У мохнатого или волосатого груздя шляпка сверху покрыта мелким ворсом и напоминает фетровую шляпу белого цвета. Молочный груздь – белоснежный, с легким белым ворсом на шляпке. На его пластинках под шляпкой видны капельки молочного цвета. Это самый красивый из груздей, его приятно держать в руках. Все эти разновидности груздей съедобны.
   Сибирские любители груздей выезжают семьями в тайгу или на острова Оби и собирают грузди целый месяц. Эти семейные бригады обычно многоцелевые. Рыболовы ловят рыбу, ягодники собирают смородину и полевую клубнику, шишкари бьют шишку. Возвращаются они из такого отпуска окрепшими, загорелыми, с мешками кедровых и лесных орехов, вяленой рыбы, сушеных ягод и грибов, с банками готового варенья, с бочками соленых груздей. За короткий отпуск люди поправляют здоровье на свежем воздухе под солнцем у воды и обеспечивают себя вареньями, соленьями и сушеньями на всю зиму.
   Во второй половине лета в тайге и в перелесках появляются свинушки. Аборигены называют их дуньками, наверно, из-за невзрачности и лопоухости. Сначала свинушки высылают отдельных разведчиков, а потом высыпают неисчислимой армией. В умных книгах я читал, что свинушки – условно съедобные, а то и вовсе ядовитые грибы. Они, дескать, жадно впитывают в себя вредные отходы человеческой деятельности, особенно тяжелые металлы. Все это глупости. Не собирайте грибы по обочинам автомобильных трасс, там даже белый гриб пропитывается всякой гадостью и становится ядовитым. Я сам долго пренебрегал свинушками, но потом оценил их по достоинству и теперь смело ставлю их на второе место после благородных боровиков. В жареном, маринованном и соленом виде свинушки очень напоминают мясо. Может, как раз из-за свинушек грибы иногда называют вторым мясом, как картошку – вторым хлебом.
   Собирать свинушки просто, они не скрываются от любителей. Их очень любят черви, и это тоже подтверждает их съедобность и питательность. Обида наполняет сердце, когда приходится выбрасывать крепкий, здоровенный гриб величиной с лист лопуха из-за того, что внутри он изъеден червями. В Сибири свинушки растут необозримыми стадами, как и маслята. По цвету свинушки среднего возраста тоже напоминают маслят, разве что чуть потемнее. Мебельщики зовут этот цвет ореховым. В отличие от маслят и от большинства грибов свинушки почти не требуют предварительной обработки. Их надо лишь слегка отварить, а потом хоть жарь, хоть маринуй, хоть соли под гнетом. 
   Большие грибные сборы приносят опята. Короткое сибирское лето не позволяет им давать два урожая, как в европейской части России, но и один осенний сбор вгоняет грибников в полное изнурение. Опята в Сибири  произрастают в невероятном количестве. Как-то, еще до эры всеобщей автомобилизации, я отправился в лес за грибами прямо в окрестностях родного завода. С собой я прихватил рюкзак  и два ведра. Пару часов я бродил по лесу без особого успеха. Мне попадались отдельные подберезовики, боровички, красноголовики, в общей сложности набралось неполное ведро. И вот я набрел на давно упавшую и заросшую мхом березу. Я поднял глаза и обомлел. Полусгнивший ствол длиной метров десять густо и пышно оброс молодыми, крепкими опятами.
   Не меньше часа я с урчанием ползал вокруг этого ствола и срезал опята гроздьями. Потом уже я подсчитал, что в своей жизни собирал грибы примерно 500 раз, и каждый раз клялся, что буду срезать у опят только шляпки. Ножки опят все равно приходится выбрасывать, они в любом виде слишком жесткие. Куда там, до сих пор азарт собирателя заставляет забыть всяческие клятвы. А тогда я был еще молодой и глупый, резал опята с ножками, под самый корешок. Я умял в рюкзак ведра три грибов, набил с верхом оба ведра. А на стволе их оставалось гораздо больше, чем я успел срезать. Я снял рубаху, завязал рукава узлом и битком набил ее опятами, туда вошло еще ведра два.
   Потом уселся на этот частично очищенный от опят ствол и долго думал тяжкую думу. Я срезал опята лишь на половине длинного ствола. Вся моя тара переполнена грибами. Можно снять штаны, - в них войдет еще ведра три-четыре. Народ в нашем городе простой, и вид молодого человека в майке жарким летним днем никого не шокирует. Однако сибиряки – люди строгих моральных правил, и лезть в трамвай без штанов, в одних трусах тут не рекомендуется. Не поймут-с. С горькими вздохами я надел рюкзак, приторочил на шею рубаху, набитую опятами, взял в руки два ведра, набитых опятами же, и побрел к конечной трамвайной остановке у завода. А за моей спиной осталась пропадать богатейшая россыпь опят на одном-единственном полусгнившем березовом стволе.
   Удивительное дело: опята – не самые лучшие грибы. Их можно сушить, но сушеные опята не развариваются, остаются жесткими и по вкусу сильно напоминают мочалку из лыка. Опята маринованные сойдут за закуску, но только после четвертой-пятой стопки. Их не сравнить с солеными груздями, ни, тем более, с маринованными боровиками. А вот удержаться и не собирать опята, если подвернется целая россыпь их, - лично для меня дело невозможное. Попробуйте сами пройти мимо огромного пня, от верхушки до корней густо обросшего опятами. Инстинкт собирателя забивает все доводы рассудка и здравого смысла.
   И дело даже не в моих личных качествах. Я не раз видел, как в начале лета автовладельцы вываливают в мусорные баки у гаражей маринованные опята трехлитровыми банками и даже бочонками. К счастью, опята неприхотливы и сохраняют свою плодовитость даже при таком зверском сборе.
   Самые приятные впечатления я сохранил о сборе грибов в окрестностях села Верхобского на дальнем, левом берегу Оби, у самого слияния Бии и Катуни. Верхобское – родина известного юмориста Михаила Евдокимова. В расцвете эстрадной славы Евдокимов увлекся политикой, стал губернатором Алтайского края, но вскоре нелепо погиб в автокатастрофе по дороге из Барнаула в Верхобское при странных обстоятельствах. Скорее всего, он наступил на любимую мозоль местным главарям, мы их в молодости называли чемровскими мужичками, и те устроили небольшое воспитательное ДТП-шоу. Мол, ты – юморист, вот и смеши народ, а в наши дела не суйся.
   Задолго до этих событий я как-то  забрел в чудесную смешанную рощу из березок, сосен и осинок в окрестностях Верхобского. Лучи солнца  проникали сквозь кроны молодых деревьев, под ногами расстилался шелковистый ковер невысокой травы. Ни бурелома, ни валежника, ни мусора. А из травы поднимались шляпки небольших белых грибов, будто головы оловянных солдатиков. Их можно разглядеть за десятки метров. Я спокойно бродил по рощице, будто по английскому парку, и срезал один гриб за другим. Общий сбор оказался далеко не рекордным, но если есть на земле рай для грибников, то это – та самая роща у села Верхобского.
   За четверть века я привык к сибирскому грибному изобилию и, наверно,  избаловался. Поэтому в Подмосковье меня поначалу неприятно удивили бесплодные, захламленные леса и рощи. В выходные я частенько уезжал куда-нибудь на электричке, выходил на случайной остановке и часами бродил по лесу с рюкзаком за плечами. Унылая картина не радовала душу. Ни ягод, ни грибов, зато бурелом и валежник гораздо непроходимее, чем в черновой сибирской тайге. А самое удручающее, - на каждом шагу кучи бытового мусора.
   Однажды во время такого скитания я вышел на заросшую крапивой и прочими сорняками поляну, и сердце мое радостно забилось. Поляну усеивали крупные белоснежные грузди. Удивительно, что они не прятались под листвой и гумусом, а открыто выставляли себя напоказ. Я срезал один груздь, второй, третий. О, долгожданное счастье истосковавшегося грибника! Грибы все до одного оказались крепкими, чистыми, без единой червоточины. С полным рюкзаком великолепных груздей и с ликующей душой я вернулся домой и замочил грузди в ванне. Все воскресенье и понедельник я менял воду. Обычно грузди надо вымачивать двое суток, чтобы исчезла горечь, Поздним вечером в понедельник я еще раз сменил воду и надкусил один гриб. Ни малейшей горечи! Для страховки я откусил еще и пожевал. Горечи не ощущалось.
   В отличие от сибирских, эти подмосковные грузди после двухсуточной вымочки оставались такими же крепкими, как и в начале. Это меня обрадовало. Сейчас я для полной страховки отварю их и засолю в трехлитровых банках из-под березового сока. Я принялся выгружать вымоченные грузди из ванны. И тут во рту у меня постепенно стал разгораться самый настоящий пожар, будто я съел стручок жгучего красного перца. Я прополоскал рот, - пожар лишь усилился. Я прополоскал рот содой, - пожар немного стих, но не очень.
Я понял, что это жжение идет от моих прекрасных подмосковных груздей. Наверно, думал я, нормальные грузди в невероятно загаженных и истоптанных миллионами грибников подмосковных лесах выработали такой способ самозащиты. В ходе эволюции они вместо обычной горечи приобрели жгучий вкус перца, чтобы отвадить от себя грибников. Недаром их не трогают даже всеядные черви.
   Я решил добиться успеха с этими груздями-мутантами. Снова сложил их в ванну, и опять залил водой. Целую неделю я несколько раз в сутки менял воду. К концу недели жгучий вкус заметно ослабел и стал почти приемлемым. Я продержал свои грибы в воде еще двое суток, потом отварил их и засолил в двух трехлитровых банках по собственному, давно выработанному рецепту.
   Примерно через месяц я пригласил одного из своих новых приятелей распить бутылочку и закусить груздями свежей засолки. Мы выпили по первой и я с аппетитом заработал челюстями. Грибы засолились превосходно, сохранили крепость и белоснежность, только непривычно поскрипывали на зубах, будто резина. И еще от них пикантно слегка перчило во рту. Приятель мой с удовольствием набросился на соленые грузди. Однако вскоре взгляд его стал задумчивым. После второй он поинтересовался:
   - Из Сибири грибы?
   - Нет, - честно сознался я. – Это здешние грузди.
   - Где это вы здесь нашли белые грузди? – скептически спросил приятель. – Тут только чернушки растут. Я за двадцать лет в наших лесах ни разу не видел белых груздей.
   - Да их тут полно! – удивился я. – В любом лесу! Наклоняйся и режь. Удивительно, - ни одного червивого. Только вымачивал долго, чуть не две недели.
   - Так это скрипуха! – с горьким разочарованием заявил приятель. – Их тут никто не собирает. Они жгучие и скрипят на зубах.
   Мы продолжали распивать бутылочку, но приятель больше не притронулся к моим груздям. Он обходился бутербродами с колбасой консервированными шпротами.
   С тех пор я обхожу скрипуху стороной. С годами я приспособился к подмосковной природе и не раз собирал настоящие грибы. Потом ко мне присоединилась Валентина Николаевна, которая оказалась азартной гриболюбкой. Мы с ней иногда привозили обильный сбор: два, а то и три ведра грибного ассорти. Я преодолел сибирский грибной снобизм и стал собирать второсортные и третьесортные, по моим прежним понятиям, грибы, перестал гнушаться даже сыроежками.
   Несмотря ни на что, грибы в Подмосковье все-таки встречаются. Мы собирали подберезовики, маслята, сыроежки, моховики, волнушки, иногда нападали на семейку настоящих белых грибов. С удовольствием мы собирали свинушки. Однако счастье никогда не бывает полным. Валентина Николаевна полностью отстранила меня от дальнейшей обработки грибов. Она сама, и только сама, варила, жарила, солила и мариновала грибы. Мне доверялась лишь сушка грибов, и то каждый кусочек перед сушкой подвергался строгому контролю.
   Я люблю эксперименты и поэтому собирал всевозможные грибы, кроме откровенных поганок и мухоморов. В умных книгах многие из этих грибов считаются съедобными или, на худой конец, условно съедобными. Однако Валентина Николаевна, к моему отчаянию, безжалостно выбрасывала из моего сбора все, что не считалось грибной классикой. Я собирал шампиньоны, веснянки, дуплянки, синюхи, валуи. Все это великолепие объявлялось отравой, поганками и отправлялось в мусорное ведро.
   Я читал, что молодые дождевики можно есть, и что это очень вкусные грибы. Увы, моя супруга негодовала, когда я пытался убедить ее в пищевой ценности дождевиков. Я бурчал, но смирялся. Любой мужчина в глубине души – женский подкаблучник, и женщина должна уж очень постараться, чтобы муж загорелся желанием вырваться из-под ее каблука и начал проявлять самостоятельность в виде скандалов, пьянства и донжуанства. Наши грибные противоречии не шли дальше моей воркотни.
   Кроме осечки со скрипухой, у меня случился еще один досадный грибной казус. На этот раз мы дали маху вместе с осторожной моей супругой. На одной уютной полянке мы наткнулись на многочисленное семейство белых грибов. Крупные, крепкие боровики заполнили два ведерных лукошка, и мы заранее облизывались в предвкушении пиршества. Готовила Валентина Николаевна замечательно, а грибы в особенности.   
   Однако, когда мы дома стали перебирать грибы, то заметили, что ножки наших боровиков на срезе приобрели подозрительный розовый цвет. Я откусил кусочек гриба и пожевал его. Валентина Николаевна с надеждой смотрела на меня. Через несколько секунд я выплюнул пробу. Наши прекрасные боровики имели такой же жгучий вкус перца, как и скрипухи. Супруга моя зарылась в умные книги и вскоре объявила:
   - Это польский гриб. Их нельзя есть, они ядовитые.
   Мы с великим разочарованием выбросили грибы в мусорное ведро. А ведь по внешнему виду их никак нельзя отличить от настоящих боровиков. Видно, природа в Подмосковье всячески пытается достойно отплатить человеку неразумному за то, что мы с ней сделали, за наше бесшабашное и бездумное отношение к ней. В Сибири природа на моей памяти таких фокусов не выкидывает, там человек еще не «достал» ее в такой степени.
   И все же нам выпало счастье собирать настоящие боровики, и в немалых количествах. Найти такое место мне помог мой коллега, страстный гриболюб-любитель из подвида серьезных. Мы с ним иногда встречались в курилке, и он постепенно разговорился, стал рассказывать о баснословных сборах боровиков. Как истинный гриболюб серьезный, говорил он сдержанно, без эмоций, но веско.
   - Я в эти выходные набрал 40 килограммов боровиков. Другие грибы я не беру, только боровики. И те беру не все подряд. Если шляпка меньше 9 сантиметров, я их оставляю, пусть подрастут. И больше 18 сантиметров не беру, они почти всегда червивые.
   Все это он высказывал абсолютно серьезно, без тени усмешки, уверенный в своей правдивости. В эту ночь я от жгучей грибной зависти долго не мог заснуть. Перед моими глазами стояла изумительная картина. По чистому, ухоженному лесу неторопливо передвигается мой гриболюб с огромной корзиной в руках. Из низкой шелковистой травы перед ним торчат бесчисленные шляпки боровиков. Он измеряет линейкой их диаметр и аккуратно срезает лишь те, которые отвечают требованиям его стандарта.
   Я переворачивался на другой бок, и картина менялась. Мой гриболюб, отнюдь не гигант и не силач, возвращается из леса к машине с двумя огромными корзинами, ведра на четыре каждая. Из полных доверху, с горкой корзин торчат толстые ножки боровиков и их калиброванные по размеру шляпки, общим весом в три пуда.
   Я решил выпытать у счастливца хотя бы примерные координаты места с таким грибным изобилием. Но прямо спрашивать у грибника, особенно серьезного, где находятся его угодья – верх невоспитанности. С лицемерным восхищением, со всеми возможными ухищрениями и с предельной осторожностью я все-таки вошел к нему в доверие. И он назвал мне село, в окрестностях которого собирал фантастический для Подмосковья урожай боровиков.
   Само собой, в ближайшие выходные мы с Валентиной Николаевной бросили все намеченные дела и помчались к указанному селу. Ничего сногсшибательного не произошло, но три ведра крепких боровиков нам удалось набрать. Для нас такое событие оказалось большим долгожданным  праздником. Несколько лет мы ездили сюда и собирали боровики. Но после памятного москвичам урагана 22 июня 2002 года поездки в это богатое боровиками место пришлось прекратить. Ураган натворил немало бед не только в Москве. Даже до него в том лесу мы передвигались с трудом из-за валежника и бурелома, но ураган повалил там чуть не половину деревьев, и лес стал совершенно непроходимым. Пришлось нам искать другое место, богатое боровиками. Мы нашли его, но это уже новая история, и  оптимистическая, и драматическая.
   В Подмосковье самый большой сбор дают опята. Здесь они идут в два слоя: летние опята и осенние. Иногда они произрастают в таком количестве, что даже я, познавший сибирское грибное изобилие, на время забывал о разочаровывающей скудности подмосковных лесов. Особенно богатым на опята получился последний год XX-го столетия. Вот тогда я полностью отвел свою исстрадавшуюся душу грибника-любителя несерьезного.
    Неподалеку от нашей дачи находятся вырубки с могучими пнями и молодым подлеском. В то лето я пошел туда и через час вернулся с полным рюкзаком и двумя ведрами, битком набитыми опятами. На другой день мы подъехали к вырубкам на машине. Через пару часов супруга моя взбунтовалась. Мы загрузили в багажник семь ведер опят, а вокруг нас стояли толстые пни, густо обросшие опятами. Опята росли не только на пнях, они лезли из земли в траве, лезли пучками и в одиночку. Я никак не мог оторваться от упоительного занятия, но Валентина Николаевна перешла к крутым мерам. С тоской в сердце я вел машину по пересеченной местности к нашему участку, а перед моими глазами стояли пни, окутанные плотными зарослями опят.
   Через неделю я без спросу еще раз отвел свою душу. Дорога от электрички к нашему кооперативу идет через другие вырубки. На этих вырубках еще в советские времена леспромхоз посеял сосновые семена. Сосны растут очень медленно, и молодые хвойные побеги скрывались в густых джунглях сорного кустарника. Соседи по даче уверяли, что в этом безнадежном месте сейчас видимо-невидимо опят. Я под благовидным предлогом поехал на дачу один, на электричке. «На всякий случай» я вложил в рюкзак огромную картонную коробку и прихватил с собой два новеньких  ведра. Я честно не собирался заготавливать опята в массовом порядке. Похожу, думал, по подлеску, наберу немного свежих опят. Много собирать не стану, все равно их уже девать некуда.
   Соседи говорили правду. В подлеске опята росли куда гуще, чем трава. Я часа два ползал по непроходимым зарослям и набрал полную коробку опят. В коробку вошло четыре ведра. Кроме того, задолго до середины пути к дачам у меня оказались забитыми оба двенадцатилитровых ведра. Наученный многолетним опытом, на этот раз я срезал только шляпки. На даче я разложил опята на просушку, где только нашлось место. Когда на следующий день я привез на дачу Валентину Николаевну, она ради дисциплины пожурила меня за жадность, но не сильно. Опята этого урожая мы ели в маринованном виде весь год до нового сбора. Мы ели их сами, приносили их в отдел на любое торжество, а то и без всякого повода, раздавали банки маринованных опят всем желающим.
   В Подмосковье я долго не мог заставить себя собирать чернушки. Это единственный сорт груздей, который здесь выжил. Здешние чернушки, особенно в  сравнении с сибирскими груздями, вызывали у меня чувство, похожее на грустное отвращение, смешанное с жалостью к этим сиротским грибам. По-моемц, чернушки – еще одна попытка подмосковной природы сохранить свои богатства от уничтожения людьми. Я уверен, что чернушки, как и скрипухи, раньше были нормальными, настоящими белыми груздями. Но в жестокой борьбе с человеком за существование они сильно мутировали. Сейчас чернушки по внешнему виду больше всего напоминают коровьи лепешки. Серовато-коричневато-черноватый цвет с прозеленью хорошо маскирует их среди палых листьев и прелой хвои.   
   Как-то в особо неурожайный на грибы год мы все-таки решились и набрали чернушек. Я сам вымочил их и засолил в трехлитровых банках, как делал в Сибири с груздями. После положенной выдержки в 40 дней мы отважились их попробовать. К моему изумлению, соленые чернушки оказались не только съедобными, но по вкусу даже ничем не отличались от сибирских настоящих груздей. С тех пор мы всегда собираем эти мутировавшие грузди, когда они попадаются. Изменились они только внешне, мякоть у них осталась белоснежной, с отменным вкусом.
   В одну из поездок мы долго и почти безуспешно бродили по трудно проходимому лесу. Здесь изредка попадалось скудное грибное ассорти. Впереди появился просвет, и мы вышли к широкой просеке под ЛЭП. Вдоль просеки у самой опушки леса тянулся невысокий земляной вал, густо заросший кустарником. Возможно, строители ЛЭП при планировке местности убрали лишнюю землю бульдозерами и отодвинули ее к лесу. Валентина Николаевна пригляделась, нагнулась и срезала одну чернушку, вторую, третью. Мы прошли вдоль вала метров сто и нагрузились до предела отличными чернушками. Почему они выбрали для своего размножения именно это место, на валу, среди сорного кустарника, не знаю. 
   Мы несколько лет ездили сюда за чернушками и каждый раз возвращались с солидным сбором. Но потом, как водится в этом бренном мире, наше грибное счастье закончилось. Мы как обычно, приехали сюда за чернушками, прошли по лесу к знакомому валу. Увы, чернушки куда-то исчезли. Зато весь вал оказался изрытым, а вокруг виднелись бесчисленные парнокопытные следы кабанов и их довольно свежий помет. Встречаться в лесу с дикими кабанами нам как-то не захотелось, и мы ушли несолоно хлебавши. Больше мы сюда не ездили. Кабаны, скорее всего, уничтожили все грибницы полюбившихся им чернушек   
   Однажды мы поехали за грибами в пасмурный день, слегка заблудились и ушли довольно далеко от машины. Я почти полностью потерял ориентировку и тащил супругу почти наугад. Мы долго продирались через трудно проходимый березово-осиновый подлесок. Валентина Николаевна уже начала нелицеприятно оценивать мои качества землепроходца. И вдруг перед нами среди тонких стволов замелькали огромные оранжевые шляпки грибов. Подосиновики! Видно, это место находилось вдали от троп гриболюбов, и подосиновики тут привольно жили и размножались.
   К счастью, почти вся наша тара оставалась свободной, и мы нагрузились подосиновиками до предела. А тут выглянуло солнце, и мы сообразили, куда надо двигаться. Когда мы со вздохами сожаления направились в далекий путь к стоянке, в подлеске оставалось нетронутым невероятное количество подосиновиков.
   До машины мы добрались часа через два. Пришлось выйти на автомобильную трассу, а потом несколько километров тащиться по ней с тяжелым грузом. Этот подлесок почти примирил меня с лесами Подмосковья. Позже я несколько раз пытался снова отыскать это грибное Эльдорадо, но безуспешно. Найти в незнакомом лесу случайно обнаруженное когда-то в пасмурный день место практически невозможно.
   В Подмосковье я живу уже четверть века, столько же, сколько прожил в Сибири. И там, и тут я с горечью вижу, что наша природа на глазах скудеет. Здесь мы нашли еще одно отличное грибное место. Там попадались в довольно большом количестве боровики, к осени вырастали огромные подосиновики, опята и чернушки. А уж о сыроежках, подберезовиках, маслятах и лисичках говорить не приходилось. Пару лет этим грибным заповедником пользовались только мы. Но народ знает все, от народа ничего не утаишь. О нашем местечке проведали другие гриболюбы, и через несколько лет грибы тут стали такой же редкостью, как в Сокольниках. Мы разыскали новое местечко, уже не такое богатое, но и там все повторилось с удручающей неизбежностью.
   Грибы исчезают не потому, что их собирают все больше и больше людей. При правильном сборе грибница остается жизнеспособной, и урожай не должен уменьшаться. Грибы исчезают из-за варварского, хищнического, недальновидного уничтожения грибниц. Гриболюбы выдирают грибы с корнем,  грибницы затаптывают и разрушают. В лесу появляется все больше ядовитого для грибов бытового мусора. Природолюбы сливают в лесах отработанное масло, бросают промасленные фильтры и тряпки, изношенную авторезину, аккумуляторы с серной кислотой и свинцовыми солями. Нерадивые водители самосвалов вываливают кубометры мусора в эти же многострадальные леса. Сейчас в подмосковных лесах пластиковых оберток и несокрушимых пластиковых бутылок куда больше, чем травы.
   Я попал в Подмосковье не в самой лучшее для нашей державы время. Здесь мне пришлось вместе со всем народом пережить неумные государственные упражнения Горбачева и сокрушительные реформы Ельцина. В годы социальных бедствий люди ожесточаются сердцем и переносят свое недовольство жизнью на молчаливую и многотерпеливую природу. Но молчание природы становится опасным. Первые ягодки этого грозного молчания – белые грузди, которые мутировали в несъедобную скрипуху, благородные боровики, ставшие ядовитыми польскими грибами.
   Мудрый человек сказал: мы не можем ждать милости от природы после того, что мы с ней сделали. Вековое насилие над природой рано или поздно обернется для всех нас большой бедой. Что тут можно поделать? В предвидении печальных событий я начинаю потихоньку разводить грибы на дачном участке. Ведь не обязательно собирать их мешками и ведрами. И совсем не обязательно дотаптывать то, что осталось от былого великолепия подмосковных лесов времен преподобного Сергия.