Интернат

       
Когда мне было лет одиннадцать, я воспринимал рассветы, закаты, запахи и звуки с особым, детским восторгом.
Жил я в интернате.
Однажды девочки попросили меня сыграть в спектакле «Золушка» принца. Я удивился:
– Почему я?
– У тебя кучеряшки, и ты худенький, – ответили они.
– Я не худой! – возразил я.
– Правильно. Стройный, как настоящий принц.
Это мне больше понравилось, и я спросил:
– А кто Золушка?
– Оксанка, – сказали девочки, явно завидуя ей.
Оксана была в нашем классе отличницей. Я немного подумал и ответил:
– Ладно.
Настал день премьеры. В клубе был весь интернат. Девочки нарядили меня принцем так: короткие спортивные штаны какого-то первоклашки, белые гольфы с бубончиками, балетные тапочки, девчоночья тонкая кофточка – блузка с бантом на груди, самодельная корона… Ужас!
Я ни разу не выступал перед публикой. Вроде бы я не волновался, текст был простой. Но меня пришлось вытолкнуть на сцену.
Вместо приветственных рукоплесканий меня оглушил хохот. Он, проклятый, раздавался даже из-за кулис.
– Ну-ка, крошка, дайте ножку, туфельку примерить вам, – произносил я назло всем звонко. Дурацкий смех обозлил меня и придал решимости.
– Она мне в пору, – отвечала одна, потом другая дочка злой мачехи Золушки.
– Нет, обман! Туфелька не в пору вам! – говорил я ещё громче. Да, я был уверен в себе, как все принцы.
После спектакля на меня стал коситься старшеклассник Мишка Чубарь. Многие его боялись. Однажды он мне сказал:
– Будешь к Оксане подходить, получишь! – и показал кулак.
Я представил себе, как его «кувалда» прошлась бы по мне. Было обидно, что Мишка Чубарь может мне что-то запрещать.
Дни следовали один за другим. Я и не подходил к Оксане, потому что было незачем: домашние задачи сам решал. Вообще, я никогда у неё не списывал, это другие, если не ко мне, то к ней обращались.
А Чубарь всё был неспокоен. Иду по коридору, он – навстречу, глядит на меня сурово. Или на дворе издали сверлит злым взглядом. Наш класс дежурит в столовой, а он с улицы в окно следит за мной, и дружки его с ним.
Самая активная в классе Маринка Нечаева вдруг спросила:
– Почему ты Оксану с днём рождения не поздравил?
– Мы же поздравили всем классом, – ответил я.
– Так то классом!.. А между прочим, это она выбрала тебя принцем.
Я молчал.
– А может, ты трусишь?
– И вовсе нет, – сказал я.
– Ну, посмотрим, – мотнула косой Маринка и оставила меня в покое.
Не собирался я лично поздравлять Оксану, но и трусом выглядеть ни перед кем не хотел. Особенно перед девчонками. К Оксане всё же подошёл:
– Дай списать.
– Ты же можешь сам, – удивилась она.
Я почувствовал, как краснею, как горят уши. Тогда Оксана предложила:
– Давай вместе.
Задачка попалась лёгкая. Но я почему-то и вправду ничего не соображал, сидя за её партой.
Васька, двоечник и доносчик, мне прошипел:
– Тебе же ясно сказали!..
В школьном саду я с интересом наблюдал за муравейником и подумал: «Надо будет показать Оксане».
Вдруг человек пять подошли ко мне. Я поднялся с корточек. Зажмурился не от ожидаемого удара – солнце слепило в глаза. И не попятился, отошёл чуть в сторону, чтобы муравьёв не подавили. Чубарь подступил ко мне.
– Ну и худой! – вздохнул он. – Даже жалко.
Если б я возразил, что не худой, он меня точно сразу бы ударил. А так положил правую руку на моё правое плечо – и держит, словно мы друзья.
Если близко смотреть, глаза Чубаря не такие уж и злые. Просто Мишка прикидывался грозной силой.
Честно говоря, я никогда ещё ни с кем не дрался, никого не ударял, и меня никто не бил. Я и не мог вообразить себе, как это можно кому-нибудь причинить физическую боль. Не только не допускал, но и категорически, всем своим существом отвергал такую мысль. Само насилие казалось мне таким нелепым, чудовищным, несправедливым, злым явлением, что я даже не хотел об этом думать.
– Да не тяни, Чуб! – сказал кто-то из ребят.
– Снять бы с малого штаны и посадить на муравейник, – насмешливо подсказал другой.
Мне даже показалось, что Мишка лучше их: зрачки его дрогнули от услышанного.
– Пусть живёт! – наконец примирительно произнёс Чубарь.
Он уже стал поворачиваться от меня, собираясь убрать с плеча руку, но неожиданно, исподтишка, резко и сильно дал снизу локтем по подбородку. Я клацнул зубами и прикусил язык – больно, так, что солнце померкло в глазах!
Я не упал. И не заплакал. Просто смотрел и смотрел им в след, ощущая во рту солёную горечь крови…