Сладка ягода рябина. Глава пятьдесят седьмая

В приёмном покое остро пахло сыростью и подвалом. Труфанов даже принюхался, да привычный дух всех без исключения клиник практически не чувствовался, насмерть задушенный тяжкой, почти подъездной вонью. И суровой медсестры на посту тоже не было, стол пустовал. Возле него
потерянно топтались ожидающие: бабуля в сером пальто, потерявшем всякий вид, и в пуховом полушалке, да два парня.
Один, высокий, что-то читал на стенде. Труфанов прислушался к невнятному бормотанию:
–  Эр-дэ Петрова, пал номер шесть, пэ-ка Данилов пал номер четыре...и-зэ Сдвижков пал номер четыре.
«Список поступивших» – понял Труфанов.
– Ты за сегодня смотришь? – осведомился второй.
– Ну, – оторвался читающий, – Вот Нэ-кэ Заряднова. В седьмой палате.
– С чего нэ - то? – удивился приятель – Она ж рэ?
– Гыыыы – радостно заржал второй – Это она себя зовет Региной, а так Наташка!
И опять захохотал. Его смех, молодой, густо наполненный радостью и силой жизни, звучал в этих стенах, как барабаны на концерте симфонического оркестра: резко, остро, в полном диссонансе с
окружением.
Бабуля вздохнула, туже запахнула платок и опасливо отодвинулась от парней. Но они этого и не заметили. Молодость самодостаточна, ей, по большому счёту, плевать на окружающих, она живёт по своим законам, прорастает через любой асфальт условностей буйно и весело...И тем, кого
эти условности уже успели основательно придавить, она кажется порой агрессивной.
И Труфанов тоже шагнул поближе к бабуле.
– А что, сестра надолго ушла? – спросил он.
Но ответил рослый малый, потерявший всякий интерес к списку болящих:
– Да, хрен её знает. У них тут кипеш какой-то. Канализацию, что ли, прорвало. Сказала подождать.
– О! Гляди, Костян Миронов! – раздалось вдруг.
Труфанов вздрогнул от знакомой фамилии, как от удара бича. Хотя чего удивляться, они, судя по всему, ровесники, а много ли молодёжи в Берёзовске?
– А чё в хирургии-то?
–  Может, резали чего? Надька к нему в терапию вроде таскалась. Говорила воспаление.
–  Может, –  беззаботно откликнулся длинный, – Я ему нашёл турбинку на тачку, как просил. С Владика братан привёз. Оклемается, кинем, там попробуем.
– Думаешь, Стрижа сделаете?
– Сделаем, Костян волокёт в технике. На Новый год по льду погоняемся. Он Надюхе обещал...

Мозгуй молча вышел за дверь... Невыносимо показалось вдруг вот так взять, да и оказаться внутри скрытых Коськиных планов. Будто шёл по улице, а кто-то приоткрыл дверь и увидел он, то что всегда было спрятано. Яркий мирок почти ещё мальчишки: турбинки, машины, гонки,
девочки... Обычный, в общем-то, мир. Сколько ему ещё оклемываться, чтоб опять занять в нём привычное место? Да и займет ли?
К Коське Труфанов приехал запоздно. Не выходило днём – навалилась привычная рутина: тягучая, будто осенняя грязь, намертво ухватывающая и держащая цепко. Но, к слову сказать, особо из её объятий Мозгуй не рвался. Не потому что совсем на мальчишку плевать, а владела железным шефом, чудаковатая робость. Всё не представлял, о чём они будут говорить?
Утешать? Но разве утешишь? Половину лёгкого отняли.
Винить себя и виниться? Да ведь их работа - не сахарный песок повышенной сладости. Всякое может быть. Сколько раз Труфанов сам под смертью ходил. Вон и Гошка Рузанов не винил шефа, в подробностях рассказывая, что же там происходило в тайге в течение семи дней. Семи! Четыре из которых уж точно на совести генерального директора. Не надо было ждать, не надо.
Отчего-то тянул? Сам себе да и мужикам он бросил вскользь, мол, по той каше, какую погода развезла, всё равно бы не пробились. Но знал, что это на грузовой - не пробились бы. Но ведь можно дойти до лесхоза, в ноги упасть и выпросить у Лебедева танкетку. А ещё проще - рвануть
сходу в администрацию, в отдел по чрезвычайным ситуациям: мол, спасайте, братья-славяне, сами со всех районных трибун о народосбережении твердите! Так сберегайте, ставьте на уши областные силы, вертолёты, спасателей... И поставили бы.
Чего ты боялся, Саня Труфанов? Огласки? Так что тебе? Уголовное дело бы завели за перевозку, но ведь не на тебя, а на мужиков, ты ж продуманный товарищ, ты б выкрутился.
Вот то-то и оно... Выкрутился бы. Но не хотелось выкручиваться, хотелось, ног не замочив, перейти вброд речку Каменку, перейти...Да не заладилось. И выкручиваться придётся. Иначе можно и лицензии лишиться.
Вон Тутатчикова выперли с трассы из-за ДТП. Всего лишь, хотя... Какое там - всего лишь? Шесть человеческих жизней. И машина на лысой резине.
У Труфанова техника всегда в порядке. У него всё всегда в порядке. Он гордился этим. И честностью своей тоже. Был ли честным? Нет. В этой стране быть честным - дорогое удовольствие. А вот казаться таковым – дело выгодное, потому и полезное. Доброе имя вкупе с крепким достатком может обеспечить только кажущаяся честность. Настоящая же, кроме себя
самой, ничего предложить не может. Мало этого, ой, как мало, чтоб нормальным человеком себя чувствовать. Как там Нинка, сестрёнка дорогая, говорит: «достоинства и достаток - слова однокоренные»?

Свет фар вдруг разом выхватил Труфанова из невесёлых думок, он едва успел отскочить, как у самых ног с взвизгом тормознула скорая.
«Привезли кого-то»  – подумал.
Но из зелёной «буханки» появились мужики с какими-то шлангами, ящиками с инструментом. А из кабины выпрыгнула тоненькая женщина в шубе нараспашку и без шапки, с разметавшимися длинными волосами.
Цок-цок-цок - торопливо застучали каблуки, Труфанова обдало запахом духов и лекарств, он отступил, пропуская, но она вдруг остановилась:
– Александр Фёдорович?
– Марина...–  узнал главврача Труфанов, постарался вспомнить отчество и не смог. Марина подсказывать не стала. Её, кажется, устроила такаяформа обращения.
–  Да-да, – подтвердила она быстро –  Наконец-то я вас поймала.
–  Меня?! – удивился Мозгуй.
–  Трижды звонила на сотовый и на рабочий, и на домашний... Так не об этом. Машина далеко?
Труфанов мотнул подбородком на хитрилу.
–  Почему на территории больницы? – нахмурилась Марина, но тут же скомандовала – Идёмте, а то замёрзнем.
И подтолкнула замешкавшегося Труфанова.
Он потопал к машине, слушая, как спутница кричит кому-то по телефону:
–  Ольга Иннокентьевна, всё, всё, принимайте мастеров, покажите, что и
как, я буду через десять минут!
Труфанов распахнул дверь машины и пригласил жестом.
– Значит, так, о Миронове. Резекция трети лёгкого. Вы это знаете. Операция проведена, успешна, кровотечений в дренажных выделениях не наблюдается, возможен риск поздних осложнений, но подробности – к лечащему врачу. Я о другом...
–  А резать было обязательно? –  прервал Труфанов.
Голос её разом налился металлом:
– А что вы прикажете делать при запущенном абсцессе?
– Так говорили: пневмония? –  удивился Мозгуй.
– Кто говорил? Насколько известно мне, там аспирация рвотными массами, и как следствие –  абсцесс, причём запущенный, недельный как минимум. Как он ещё выжил, это ваш Миронов.
Фамилию Коськи произносила женщина так, точно сплёвывала шелухой с губ.
–  Аспирация, это что?
– Пил ваш шофёр по-чёрному, и в собственной блевотине чуть не задохнулся. –  она замолчала и прощупала ошалевшее лицо Труфанова цепким взглядом.
– Коська пил? Не может быть. Он ...
– Я не разливала ему водку, –  процедила Марина – Я могу сказать то, что вижу из клинической картины, представленной мне лечащим врачом. Но речь не об этом. У вас акт о несчастном случае составлен? Сейчас встанет вопрос об оплате за дальнейшее лечение.
– Какой оплате? – Труфанов даже рот приоткрыл – Полис у него в порядке, задолженностей у нас нет...
– Послушайте, – Марина сверкнула глазами, – Вы что, тоже думаете, что полис омэс - это панацея? Вы же не колхозник, вы должны понимать, что такое обязательное страхование?
– А вот колхозник, не понимаю… – саркастически изрек Труфанов
– Это – минимум, чтоб население не передохло со скоростью тараканов. Миронову сейчас нужны лекарства не те, которые гарантирует полис, а дорогие. Реабилитация - она тоже вне рамок омэс. Мы провели операцию, хотя заметьте: у нас давно все подушевые нормативы перешагнули рамки
дозволенного. И тут этот ваш Миронов. Значит так,  все дальнейшее  только за счёт соцстраха. А мы даже в больничном листе не можем сделать отметку о несчастном случае на производстве. Вы не подтверждаете его актом!
–  А...если это не был несчастный случай...? – отчего-то просевшим голосом
спросил Труфанов.
–  Постойте! –  рука Марины изящно выгнулась, и Труфанов невольно отметил, что пальцы у главврача длинные и удивительно красивые – Он был в рейсе, я уточняла сама у Миронова. Даже допустим пьянку, всё равно вы направили его на работу...и, соответственно, соцстрах...
– А если не направлял?
– То есть как это? Что – сам сел и поехал? На неделю или сколько он там у вас проторчал в тайге с абсцессом лёгкого?
– Сам. Левый рейс? – еще спросил он, точно ища у главврача подтвержедниея давно обдуманному и решенному.
Но Марина развела руками.
– Тогда, всё...Мы можем ещё его подержать пять дней. Но этого мало. И потом ему будет необходима реабилитация...
– А без акта никак? –  не дослушал он.
–  Без акта...Только платно. Но это всё дорого...Вам проще, действительно,
составить этот акт.
–  Не проще, –  усмехнулся Труфанов, – Вот тебе и гарантированная бесплатная...
Марина отбила ворвавшийся звонок и спросила резко, даже с напором:
–Да что вы прицепились к бесплатной медицине? Нет её в природе, поверьте мне, как врачу. Она кончилась в прошлом веке.
Мозгуй это понимал. И понимал, что сейчас Коська для больницы – как чемодан без ручки. Нести тяжело - бросит жаль. Вот и есть острое желание взвалить его на чужие плечи. Только Мозгую шумиху поднимать вокруг этого рейса нельзя. Нельзя. Варнак отопрётся, а значит - за всё
отвечать Мозгую. Не подходит это, чёрт возьми, рисковать он не будет. Коська, Ксоька….жаль пацана.  Рузанову бы башку открутить, споил, сука.
– Что же они такое везли через тайгу? Наркотики, что ли? –  процедила Марина.
Мозгуй дёрнулся. На миг показалось, что тоненькая эта женщина просто схватила его, как взбесившуюся лошадь за ноздри. Даже дыхание перехватило. Но уже через секунду он понял, что Марина отлично знает выход. Иначе бы тут бесед не вела.
–  Оружие чеченским боевикам доставляем – ответил он чуть насмешливо и в упор.
– А знаете, мне всё равно, что. Так нам выписывать вашего Миронова? – и зашелестела ровно без эмоций. – Окончательно он не восстановится. Наверняка дома нет условий. Недели три проведёт на больничном и всю жизнь на инвалидности. Хотя жить ему не долго, я даю лет пятнадцать. Любая пневмония для него может стать последней. Сколько ему?
– Двадцать один... – Мозгуй зачем-то поправил зеркало.
–  Ну, что ж, тридцать шесть... Пушкин, кажется, прожил чуть больше. Он стихи не пишет?
– Нет.
– Жаль. Вот вся беда, что работяги, став инвалидами, спиваются быстро. – И опять «работяги» просвистело, как шелуха сквозь щербину. Труфанову захотелось почему-то возразить, что не все они алкоголики, и не стоит так насчет Коськи. Но Марина продолжила:
– Мозгами они не приучены работать, а всем остальным уже не могут. Пенсии хватает только на водку...Вот и все радости.
«Я ему турбинку привёз» –  зазвучало над ухом. Встало перед глазами миловидное лицо секретарши Наденьки… «Эх, девка, вряд ли теперь» – подумал, но тут же и скомкал обрывок жалостливой мысли. Как-нибудь поддержит пацана, может работенку придумает…Не сволочь-же он, в самом-то деле.
– Так мне ждать акта?
– Нет. – отрубил Труфанов, шлепнул по баранке обоими руками и неожиданно для себя почувствовал, как сползла с души тяжесть, будто увидел перед собой очень ясную и простую
дорогу. – Зарплата у вас сколько?
–  Не поверите, всего тридцать.
–  Не поверю, – улыбнулся Труфанов и легко, даже нежно пробежался по бархатистому меху голубой норки, чуть-чуть задержав руку у груди.
Ладони она не отняла, но улыбнулась в ответ:
– И тем не менее –  тридцать. Хирург получает больше меня. Гораздо больше...
–  Интересно, – задумчиво, нарастяг прогудел Труфанов – Я вот больше шофёров зарабатываю.
– Так вам платят не из районного бюджета. – Марина вздохнула и опять
отбила звонок. Она ждала, явно ждала, когда решение предложит он.
– Сколько? – шепнул он ей на ухо.
Она щелкнула пальцами. Наклонилась и дохнула на стекло и тотчас же очень быстро вывела на мутном облачке: «200». Труфанов молча стёр написанное.
– Это не много, – забыв про осторожность, выпалила Марина – В противном случае, акт, и наверняка – выплаты из кассы предприятияМиронову. А если он не глуп, то и суды. И опять выплаты...И ещё: лекарства и обслуживание.
– Сотня. Лекарства я и сам куплю –  перебил Труфанов
– Я переведу его в бокс. Список необходимых лекарств напишу. Купите. Уход и внимание гарантирую. –  мягко промурлыкала врач – Мы умеем быть заботливыми и высококвалифицированными. Особенно если пациенты благодарные. И молчать тоже умеем...
И опять дохнула на стекло, чтобы нарисовать «150».
Труфанов перехватил её ладонь и сжал. Она была удивительно крепкой, эта маленькая ручка с длинными красными коготками...