Ч. 2. Гл. 10. И неправды не возобладают

ЧАСТЬ II. Глава 10. И неправды не возобладают

1

Утром Слава позвонил Светлинке.

– Светлинка, я обещал взять тебя в экспедицию… Ты ещё не передумала?

В  том, что девушка не передумала, он был уверен, и Светлинка тут же подтвердила его уверенность протяжным, на одном выдохе:

– Хочу-у-у!!!

– Я завтра выезжаю. Для тебя местечко в машине найдётся.

 – Ура-а-а! У нас занятия только в середине сентября начнутся. Я поеду! А что собирать, Слав?

– Да возьми хотя бы ложку да кружку. Не помешают, – про себя улыбнулся Слава Светлинкиному щенячьему восторгу, вспомнив свой восторг от первых экспедиций..

– Уже взяла. Что ещё?..

Слава представил, как взгляд Светлинки смёл со стола кружку с ложкой, и рассмеялся:

 – Ещё возьми рецепт каши из топора – в сказке есть. Топор в деревнях наверняка найдём… А не разыщем, так у меня кувалдочка в машине есть. К топору сама что-нибудь сообрази – соли там, перчику… Что душенька твоя пожелает, то и возьми. Только больше своего веса не нагружайся, иначе в деревнях за торгашей примут, проходу не дадут.

 – Ух ты-ы-ы! – вырвалось из телефонной трубки Светлинкино восхищение: – А куда, Слав, поедем?

– Есть местечко… с красивым названием Светица. Туда порулим.

На другом конце провода что-то щёлкнуло.

– Преждевременно-то зубами не клацай, поди-ко в деревнях с голоду не помрём, – не удержался съязвил Слава.

– Сам зубами щёлкаешь… А ещё – с больной головы на здоровую переваливаешь. Я, между прочим, не обжора, как некоторые. Топоры даже и в каше не потребляю, – отпарировала Светлинка, от радости не имея силы обидеться. И тут же деловито вернулась к теме разговора:

– Где встречаемся? Во сколько? Я собираюсь уже. Собираюсь!

Она словно заразила Славу своим нетерпеливым восторгом. Захотелось двигаться, что-то делать. Всё-равно что, лишь бы ускорить отбытие. Ладони заныли в истоме, предвкушая, как сливаются с ними податливый руль и шарик рычага передач УАЗика. Ехать! Скорее ехать! Скорее окунуться в мерную гладь дороги, протрястись по ухабам просёлков, запереваливаться с боку на бок на бездорожье… А потом, заглушив сыто урчащий двигатель, вывалиться в первозданную тишину, где произнесённое человеком Слово не размазывается в пустобрёхий собачий лай, а напевно вытягивается из глубин времени, укладывается ярким стежком в узор полотна, которое называется жизнью!

– Я машину к дому подгоню. Отсюда прямой выезд на трассу. По городу колесить – время только потеряем. Утром ко мне подъезжай.

 – В деревню?.. – озадачилась Светлинка.

Мысленно она уже примерилась к большому папиному рюкзаку; последние же Славины слова неожиданно застопорили рюкзак в узком проходе рейсового автобуса.

– Нет, встречаемся в городе, – развеял Слава её замешателство и назвал свой городской адрес.

– А Светица – это далеко? Там интересно?

В отличие от сдержанного Сергея Светлинка задала поистине женский вопрос. Расстояние – и в километрах, и в часах пути – конечно, известно. А вот интересно ей там будет или нет, это вряд ли знает и сам Господь Бог.

В ничем непримечательное белое пятно с красивым названием Светица Слава собирался давно. Лет десять тому назад здесь проходила экспедиция со студентами, которых подкинул ему местный университет. Студенты, как обычно, прошлись «по верхам». И сам он за организационными заботами не смог вжиться в это место, лишь почувствовал его необычное излучение. Это ощущение неопределённой тайны не покидало его все последующие годы.

 Вообще-то, terra incognita российской глубинки и никогда не открывалась с первого раза. А при повторных поездках… увы, обычно он не успевал: старики, хранители тайны, уносили её с собой в иной мир. Однако надежда проникнуть в незнаемое не покидала Славу. Он снова и снова возвращался в захватившие его воображение места, надеясь присовокупить мелькнувший кончик таинственной ниточки к верви народной мудрости, которую вязал из таких же коротеньких нитяных обрывков.

Светица располагалась за Северными Увалами – не более тридцати километров по заброшенному зимнику до деревеньки Веселая, откуда дед Микиша заботливо проложил Славе тропинку в закрытое от посторонних глаз прошлое. Светица расположилась по берегам одноимённой прозрачной речки, из которой до сих пор бабы черпали чистую воду для медалистых ведёрных самоваров. В центре села возвышался храм, воскрешенный из небытия стареньким светицким священником, отцом Николаем. А над всей округой довлел высокий холм; его склоны занял погост, вершину же украшали стоящие по кругу, словно в хороводе, высокие стройные сосны. Когда-то они окружали часовню. Часовня была закрыта и разобрана в лихие годы безбожия. Но до сих пор богомольные старушки, придя на погост, сначала несли на «святое местечко» своё нехитрое подношение, молились и только после этого шли на родительские могилки. Священный для жителей округи холм назывался Борком.

Отец Николай не ревновал паству к более почитаемому, чем даже и церковь холму. После церковной службы он вместе и с духовными, и с заблудшими в неверии чадами шёл на Борок, служил на могилках молебны, обихаживал всеми забытые сиротливые холмики. «Вся земля святорусская Божьей помощью держится. В мале Бог и в велике Бог», – обронил он, рассказывая Славе о Борке. И непонятно было, что подразумевает священник под малым, а что под великим – всю ли землю святорусскую? Светицу ли, церковь, Борок, или родительские могилки?

От Борка узкий язык суши вёл через болото к заброшенной деревеньке Заборье. В прошлую экспедицию местные жители отсоветовали туда идти. «Давно уж туда никто не хаживал. И заборские в село не выходят. Незнамо, живут там люди али нет? Перемерли, поди-ко… И дорожка-то только до провалей проторена – лес возят. А дале – как есть заплутаешь. Водит, вишь, там. Не ходи. И сам погинешь, и робятишек сгубишь», – предупредил крепкий рыжий старик с репутацией первейшего знатока здешних мест…

– Светлинка, я не могу сказать, интересно там или нет. С кем встретимся?.. Старики поумирали – эпоха ушла. Будем надеяться… А можем уехать с тем же, с чем и приехали. Давай не будем загадывать. Недалеко ехать – всего денёк в машине поскучаем.

 – Поняла. Спасибо тебе, Слав! – Сквозь урезанное телефонной связью расстояние до Славы донеслась искренняя благодарность девушки, тоскующей в каменных дебрях по вольной деревенской жизни.

 ***

 Сразу после звонка Слава отправился в Стрелицу. Деревенские сборы были недолгими. Он поприбрался в избе, уложил в рюкзак необходимое экспедиционное снаряжение, попрощался с соседями – дедом Валерой и бабой Олей, попросил их присмотреть за домом. Большой необходимости в этом не было, но так уж полагается в деревне – возложить на «обчество» заботу об оставшемся хотя бы и на недолгое время бесхозным имуществе.  Полагалось в деревне и известить о том, что из тесного деревенского кружка на некоторое время выпадает один из его сегментов, чтобы кружок плавно перестроился и прикрыл возникшую пустоту. Собственно, это и было основной причиной поездки в Стрелицу.

 –  Не переживай, Славка, и за избой, и за огородишком присмотрим, всё в целости-сохранности будет, –  сказал на прощание дед Валера, – Без заботушки ездий.

 –  Николушка Милостливой во дороженьку с тобой, Матушка Богородица от беды укрой, ангелы со боков подмогни, Иисус Христос рученьку протяни! – перекрестила Славу баба Оля.

 Слава, в общем-то, особо и не тревожился ни за огород, который давно уже смирился с мыслью, что у хозяина есть другие, более важные для него заботы, и плодоносил через «Господи, благослови!». Был спокоен он и за избу – краюшка хлеба, положенная за иконы, была не более, чем данью уважения «хозяину-батюшке». От «лиха» избу надёжно защищал замок, переданный благодарному продолжателю знатоками: «не с проста» приткнутый к дверям избы батожок легко выдерживал конкуренцию не только с висячими железными «церберами», но и со сверхсовременной охранной сигнализацией.

 Ещё во время первой встречи с открыто отдаваемым, но невидимым неопытному взору знанием, дед Микиша предупредил:

 – Увидишь где батожок – не тронь. Колдун коли помирать сбирается, да никто его колдовство себе взять не хочет, бесей своих на батог садит. Хватишь – все, как есть тебе на шею скочут, давить будут – работы требовать… Всё вмиг переделают, что повелишь, токмо что без пользы… И опять давить будут, покаместь на зло их не направишь. Ты парень расхожий, стережись… всякие люди бывают. А коли подсадят тебе хвостатых, посылай их листья на осине считать. Они и осины страшатся, а ещё и листики-то дрожмя дрожат – то-то им работёнка незавидная. Али песок на морском берегу тоже добро их стреножит – только счёт начнут, как волной-то песок и перемешает… Токмо звёзды в небе не посылай считать, не их это бесье занятие – поросячьим рылом в звёзды-те тыкать…

 Постепенно, за годы странствий Слава понял, что не только оставленный где-нибудь на обочине дороги заполированные руками и временем посох держит на себе бесей, но и на скромно прислонённую к дверям палку знающие хозяева подсаживают древних божков-охранителей. Деревенские божки, прошедшие сквозь века церковных гонений и удержанные народной памятью, были такими же разными, как ключи от металлических замков, но, в отличие от ключей, не всегда безопасными. Суровая действительность, нашествия ворогов, забота о приращённом трудами творении оставили в деревнях и таких охранителей, при прикосновении к которым у глупца отнимались руки и ноги, или же через несколько дней захватчик чужого добра начинал чахнуть, покрываться разъедающими тело язвами…

 Слава, как всегда, отдал предпочтение божкам-страшилкам, опасаясь, что к батожку могут прикоснуться неразумчивые городские ребятишки, наводнившие летом деревню. В отличие от деревенских, они стремительно утрачивали чувствительность к «иному», страшилки заставят их сторониться закрытого дома. А взрослым и совсем ни к чему заходить в пустую избу, где всей и ценности для Славы были разве что подаренный дедом Микишей деревянный предмет из сказочной древности да неоконченная рукопись ещё одной попытки вернуть в мир утраченное миром знание.


***

Закончив деревенские дела, к обеду он был уже в городе  Остаток дня ушёл на то, чтобы уладить формальности на работе, собрать и проверить аппаратуру, подогнать к дому и проинспектировать «государева козла» – так Слава называл казённый УАЗик. В суете сборов он даже отмахнулся от директора института, который, расширив от ужаса глаза, сообщил, что работающего вне графика сотрудника разыскивал известный депутат: «Не до него, приеду – сам ему перезвоню». Пожилой директор только махнул рукой: «А-а, поезжай с Богом! Обойдётся избранник, подождёт. Явно не для сочинения закона о сохранении и приумножении народа ты ему потребовался»..

Вычищая из застоявшегося «козла» пыльное гаражное безвременье, Слава раздумался…

Машину для его экспедиционных «развлечений» бояре после долгих уговоров и объяснений приобрели на деньги, что остались от покупки так необходимого им для многочисленных важных дел представительского «Мерседеса» с понурой мордой мерина и овальными удивлёнными фарами-глазами. Но и на всепроходимом уазике Слава не поспевал за старческим терпеливым ожиданием преемника.. Частенько он въезжал в осиротевший, уже ненаселённый пункт, всё ещё именуемый на карте деревней или даже селом.

Пространства, некогда насыщенные кипучей жизнью, сейчас представляли собой поля перевитых травяных зарослей, стыдливо прикрытых молоденьким подлеском. По безжизненным пространствам изредка вились вялые ленты пустых рек; их чёрно-коричневую непрозрачную влагу украшали ядовито-зелёные болотные растения. Из подлеска немым укором выглядывали мёртвые остовы кирпичных коровников и свалки перепутанного железа. Среди догнивающего хлама беззвучно плакали останки изб…

Бояре не ведали ужаса запустения, поскольку пучеглазым «меринам» не под силу было пробраться в глубины Руси. Не потому ли трепетнее, чем к своим, огромным и непроходимым для них землям, бояре относились к землям заморским?

Заморские земли расстилались по сторонам тщательно выутюженных дорог небольшими бархатисто-зелёными коврами. По глади дорог раскатывались в комфортабельных каретах благоденствующие жители. Нежные покровы шёлковых сетей не пропускали в выхолощенный цивилизованный мир буйную жизнь, дабы не раздражать её природной могучестью.

Бояре всеми силами способствовали благоденствию заморских земель и сверх всяких сил поддерживали своё благополучие, выцыганивая за дремучие сокровища своей земли рукотворную заморскую роскошь и чародейную пустоту. Насколько же точен вещий текст из ученической тетрадочки! «…НЕЧЕСТИВЦЫ БУДУТ ПРАВИТЬ ЗЕМЛЕЙ. ЭТИ ПРАВИТЕЛИ ГРЕШНЫ, ИХ ПОВЕЛЕНИЯ НИЧТОЖНЫ, А РЕЧИ ЛЖИВЫ. СТАНУТ НИЗКИ ПОМЫСЛЫ ПРАВИТЕЛЕЙ-НЕВЕЖД, СЛЫВУЩИХ МУДРЕЦАМИ. ЛИШИВШИСЬ ЯСНОСТИ РАЗУМА, ОНИ, НЕНАСЫТНЫЕ, ВСЕМИ СПОСОБАМИ БУДУТ ПРИСВАИВАТЬ ЧУЖОЕ ИМУЩЕСТВО…».

Бояре не ведали ужаса запустения, ибо старательно закрашивали в розовый цвет слюдяные окошечки своих палат, изобретая новые, всё более прочные химические красители. Они заботливо укутывали подданных в тенета блестящих картинок благоденствия, дабы те не нарушали их благостного покоя. Деловитые сетевые развлечения выкидывали малолетним мужчинам предложения об увеличении потенции, а малолетних женщин соблазняли средствами для обольщения мужчин. «НЕСОЗРЕВШЕЕ СЕМЯ БУДУТ ПРОЛИВАТЬ МУЖЧИНЫ В ДЕСЯТЬ-ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ, А ЖЕНЩИНЫ СЕМИ-ВОСЬМИ ЛЕТ – ВЫНАШИВАТЬ БЕСЦЕЛЬНЫЙ ПЛОД… – без лисьей изворотливости пророчествовал древний текст. – … ЗАБЫВШИЙ О СВЕТЕ МИР ЗАПУТАЕТСЯ В НАБРОШЕННЫХ НА НЕГО СЕТЯХ И НЕ В СИЛАХ БУДЕТ ПОСТИГНУТЬ СИЯНИЕ ЗВЁЗД».

Народный апокалипсис был неведом боярам, ибо не существовал для них сам народ, а население населяло только ближайшие к боярам территории. Однако народ нужен был боярам, дабы мнить себя боярами. И они фарисейски-безропотно выстаивали церковные службы и всячески поддерживали народную мудрость, аккуратно сметая ей со стола тщательно пересчитанные крохи от подаренного благоденствующим землям пирога. Однако, почти бескорыстная религиозность и почти любовь к своему почти народу, рассеянному, раздавленному, униженному, презираемому, не открывали боярам сердца людей, их думы и чаяния… «СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ БУДУТ БЕЗ ВЕРЫ ТВОРИТЬ МОЛИТВЫ, И ПРАВИТЕЛИ СОЗДАВАТЬ ВИДИМОСТЬ СВЕРШЕНИЯ ОБРЯДОВ. НЕЧЕСТИВЦЫ БУДУТ ТОЛКОВАТЬ СВЯЩЕННЫЙ ЗАКОН, А СЛУЖИТЕЛИ ЗАКОНА СЛУШАТЬ ИХ С ПОЧТЕНИЕМ И ВЕРОЙ. «ЭЙ», – БУДУТ ОБРАЩАТЬСЯ НЕЧЕСТИВЦЫ К СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЯМ, А СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ – ОТВЕЧАТЬ ИМ: «О, ПОЧТЕННЫЙ». СЛУЖИТЕЛИ СВЯЩЕННОГО ЗАКОНА БУДУТ ЗАНИМАТЬСЯ ТЕМ, ЧТО ПОЛОЖЕНО НЕЧЕСТИВЦАМ, А НЕЧЕСТИВЦЫ – НАЖИВАТЬ БОГАТСТВА ИЛИ СЛЕДОВАТЬ ПУТЁМ ПРАВИТЕЛЕЙ. ЕСЛИ ВСЁ В МИРЕ ИДЕТ ВОПРЕКИ УСТАНОВЛЕННОМУ – ЭТО ПРЕДВЕСТИЕ ГИБЕЛИ».

Обуреваемый лишними и бесполезными в экспедиции, как, впрочем, и в жизни, мыслями, ближе к вечеру Слава пошёл в церковь к отцу Анатолию, своему духовнику. Пустая в это время церковь встретила его покойной прохладой, накинула покрывало умиротворения на мятущиеся мысли и чувства. Святые лики смотрели хотя и строго, но доброжелательною Они светились надеждой, что труды их не пропадут всуе.

Почти незаметный в окружении святых старцев отец Анатолий в серой рясе коленопреклоненно молился на своем обычном месте перед старинным образом Пресвятой Богородицы. Слава опустился на колени рядом с ним. Как всегда в минуты уединения, отец Анатолий молился за Россию, и его сдержанные слова были созвучны Славиному настроению.

Наконец, отец Анатолий закончил моление, молча присовокупил невыразимые словами чувства, перекрестился и встал. Несмотря на свои преклонные лета он выглядел могучим дубом, рядом с которым Слава всегда ощущал себя подростком. Иногда не соглашаясь со священником, поступая вопреки наставлениям, по прошествии времени он понимал, что тот был прав, ибо давал советы не от себя, а от недоступного людскому разумению Высшего мира.

Сейчас Слава попросил благословления на экспедицию, поведал духовнику свои неопределенные, тревожащие его мысли, и отец Анатолий, перекрестив его, молвил словами Священного Писания:

– «И открыется Вышний на престоле суда, и пройдут беды, и долготерпение соберется: суд же един пребудет, истина станет, и вера возможет, и дело последовати будет, и мзда покажется, и правды воспрянут, и неправды не возобладают…»
 
  .
2

Хмурое утро отнюдь не взбодрило. Мелкий моросящий дождик оставлял на старательно вымытом весной стекле квартиры грязные разводы и делал пасмурную погоду ещё угрюмее.

Насквозь промокшая маленькая рыжая собачонка жалась к дверям подъезда, тихонько поскуливала и наивными карими глазами жалостливо поглядывала на ноги, которые выходили оттуда и спешили в слякотное месиво. Собачонка, как обычно, терпеливо ждала аромата обглоданной косточки, чтобы опередить лохматого ободранного кобеля из соседнего двора, который нагло лез в чужие мусорные баки, да ещё и огрызался на её вежливые замечания. От ног пахло всем, чем угодно, только не вожделенной косточкой, и собачонка прилегла на сухой пятачок, вытянула усталые лапы и положила на них голову, не забывая, впрочем, вполглаза наблюдать за подведомственной территорией двора. Слава бросил ей загодя приготовленный кусок колбасы, собачонка благодарно махнула ему хвостом и, перебарывая голод, начала неспешно смаковать редкое лакомство…

Намытый и приготовленный с вечера к дальней поездке УАЗзик довольно фыркнул мотором, но, не успев прогреть нутро, почти сразу же заглох. Стрелка указателя уровня топлива недвижимо замерла чуть пониже нулевой отметки – прибор не отличался иноземной точностью, но что-что, а опустошенность бензобаков всегда показывал исправно.

Подошёл Сергей с огромным рюкзаком:

– Уф-ф, мозг забыл, что человеку для человеческой жизни требуется. Навалил мешок, хребтина по дороге сообразила, что добрая половина барахла – бесполезные излишества. Ну, да ладно, машина увезёт. Хороша козлина! – одобрительно пристукнул он кулаком по мощному капоту УАЗика.

– Да вот не хочет везти. Голодная… Ночью бензин слили, – сокрушённо вздохнул Слава. – Вчера ещё полбака оставалось… Придётся на заправку шлёпать. Покарауль здесь, Скиф. Девушка должна подойти – с нами поедет. Светой её зовут. Светлинкой называют. – И, несмотря на подпорченное настроение, пошутил: – По рюкзаку узнаешь: у неё из рюкзака большая ложка должна торчать.

Он оставил Сергея отпыхиваться и утрамбовывать под рюкзаки вполне вместительный, но уже подзаполненный всяческим экспедиционным обеспечением  багажник машины, а сам взял канистру и, рассекая резиновыми сапогами слякоть, потащился на бензозаправку. Когда пришёл обратно, Сергей и Светлинка о чём-то увлечённо беседовали, точнее, Сергей рассказывал, а Светлинка вбирала в себя его рассказы широко раскрытыми глазами.

– Привет, Слав! Сергей про экспедиции рассказывает… Так интересно! – увидела девушка Славу.

– Скиф общепризнанный авторитет в сфере устного привирательного творчества. Всё никак не соберусь за ним записать и сравнить с действительностью. В его рассказах иногда до десятой доли правды набирается, – раскрыл секрет увлекательных рассказов Слава, чуть не выпустив из рук тяжёлую канистру.

– Формалист ты, Славка. И ещё – сухой безфантазийный фактограф, – отпарировал Сергей, перехватил у него канистру и забулькал бензином в загодя вставленную в горловину бензобака воронку. – Не слушай его, небесное создание, – патетически обратился он к Светлинке. – Воображаемое в жизни не менее важно, чем соображаемое. Без прикрас только противогаз, да и тот морщеватые старческие уши оттеняет, а нежными девичьими ушками себя украшает.

Светлинка рассмеялась:

– Так ты, Сергей, в экспедицию поехал старикам байки травить? На мне тренируешься?

– Я им свои буду травить, они мне – свои, – мгновенно нашёлся Сергей. – Знатоков-то не осталось, поди, Славка?

– Смотря что узнать хочешь… В деревне каждый – знаток, да не про любой роток, – перехватил Слава шуточную болтовню Сергея. – Шире рот-от разевай, глядишь, лягуха и заскочит … – и больше для Светлинки резко сменил направление разговора: – Не перестаю удивляться – чудо какое! Кто-то в космосе пригодные для жизни планеты ищет, мечтает туда переселиться, а кто-то ещё и на земле жизнь удерживает. Из последних сил…

– Ты-то уж целую стаю деревенских собак в экспедиции съел, а не только лягуху. Так что мы со Светлинкой за тебя будем держаться, рты сильно не разевать, а что услышим – запоминать. Давай, заводи свою шарманку, – распорядился несколько обиженный колкостью Сергей, закручивая крышку бензобака.

Насыщенный своей машинной пищей УАЗ радостно заурчал, Сергей и Светлинка устроились на просторном заднем сиденье, чтобы продолжить начатый увлекательный разговор: Светлинке было интересно буквально всё – от того, где они будут жить и как питаться, до того, что такого необычного могут поведать им старики. Неожиданный ответ Сергея поверг Славу в изумление – он никогда не задумывался об иной, неисследовательской стороне своих экспедиционных скитаний, не смотрел на них взглядом своих собседников:

– Старики жизнь прожили. Они перед нами исповедуются, грехи сдают. Как перед священником. Только священник через себя на Небеса их грехи отправляет, а мы – на себя берём, эстафету перенимаем… Жизнь без греха не прожить, на то она и жизнь. Святые старцы безгрешны… но они на Небесах за нас грешных молятся, за тех, кто жизнь продолжает. А мы чистыми стариковскими грехами сознательно из себя грязь вымываем. За этим к ним и едем.
 
В спокойно, даже как-то рассудительно сказанных словах Сергей отнюдь не выглядел напыщенным демагогом. Он, воспитанный в православии, высказал выстраданную, а после их недавнего разговора наконец-то оформившуяся мысль. Даже и на валютной бирже в Скифе не угасла вдунутая в него вместе с втайне надетым крестиком искра.

– Славка, а куда мы едем-то? Не спросил…

– В Светицу… – легко втиснул машину в дорожную пробку Слава, – После первого курса мы в экспедиции недалеко от неё были… Помнишь, я из Веселой старинную деревяшку принёс? В места юности едем. Я потом студентов возил в Светицу – фольклорную практику. Но со студентами не больно разбежишься… А место интересное. И красивое…

– Ну и ну! – сверкнула в зеркале заднего вида непритворная радость Сергея. – Помню. Это же мои родовые места! Ещё в той экспедиции туда рвался. Да через болото, без дороги… Бабушка из Светицы в город уехала, здесь замуж вышла и осталась. Вспоминала… Не довелось съездить ни ей, ни мне… Сам знаешь – не жили с ней, выживали, не до поездок… А когда умерла, некому было меня напинать, чтобы родину навестил. Младший брат у неё там оставался. То ли умер, то ли тоже уехал куда? Раз бабушка написала, другой – ни ответа, ни привета. Вся родова растерялась…

Вещая птица апокалипсиса махнула чёрным крылом: «...ЛЮДИ ОТРЕКУТСЯ ОТ ДРУЗЕЙ И РОДНЫХ И РАЗБРЕДУТСЯ В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ И КРАЯ, ГОРОДА И СЕЛЕНИЯ. БУДУТ СКИТАТЬСЯ ОНИ ПО СВЕТУ, ГОРЕСТНО ПРИЗЫВАЯ ДРУГ ДРУГА: «О, ОТЕЦ МОЙ!», «О, СЫН!»

Слава не стал цитировать текст, с которым сверял все свои наблюдения. Никому не станет легче от одевания видимого в одежды слов. «И открыется Вышний на престоле суда, и пройдут беды, и долготерпение соберется…» Мудрые слова, сказанные отцом Анатолием, теплились в зазябшем сердце и согревали его огоньком лампадки, что горела у древнего образа Богоматери, перед которым молился духовник. Он улыбнулся Сергею в зеркало:

– Вот и на родине побываешь. Корни свои сыщешь.

–  Нежданно-негаданно побываю… А родственников вряд ли смогу найти. Имён – и тех не знаю. Бабушка стеснялась своего деревенского прошлого, ничего не рассказывала, городской хотела казаться… Смеялись же над деревенщиной тогда… Только от веры и не отказалась.

УАЗик, прорезая природной мощью городские каменные джунгли, снисходительно посматривал на кичливые иномарки, которые суетливо подёргивались на светофорах и по-щенячьи тявкали на степенного в городской сутолоке «козла». Им неизвестны были подвластные УАЗу просторы с глубокими рытвинами и тряскими ухабами, с отсутствующими дорогами и обрушенными мостами через бурливые речки, с почти отвесными спусками и такими же подъёмами… Там, куда пробирался «козёл», маститые иномарки заскулили бы трусливо и жалобно, опасаясь помять блестящие холёные бока и бессильно закрутить в непролазной грязи пижонистыми серебристыми колёсами. Слава улыбнулся, представив, как скулит в российской глубинке чёрный наглый «Нисан», вилявший между машинами сзади по соседней полосе. Вот «Нисан» поравнялся с УАЗиком, обогнал, выскочил на его полосу и резко затормозил. «Козёл» взбрыкнул – тормоза были в полном порядке, так же, как и Славина реакция. Сергей и Светлинка ткнулись носами в передние сиденья, Светлинкин рюкзачок, лежавший в багажнике сверху, свалился на Сергея, которой возмущенно фыркнул:

– Вот паразиты, что делают! Псы гончие!

УАЗ стоял всего в нескольких сантиметрах от иномарки. Из «Нисана» мгновенно, словно были уже наготове, выскочили два накачанных молодчика и бросились осматривать задний бампер машины. Пока Слава возвращал на место провалившееся куда-то сердце, Сергей с монтировкой, валявшейся на полу УАЗа, и Светлинка с тетрадкой и ручкой, тонкостью линии которой она только что похвалялась, выпрыгнули из машины.

– У него не только девка в машине… – послышалось Славе.

И тут же мощный голос Скифа перекрыл шум транспортной магистрали:

– Покалечить!? Бицепсы переломать!? Что вытворяете-то?

– Машину царапнул… – В сравнении с хорошо поставленным басом Сергея, у бугая оказался тоненький писклявый голосишко.

– Я вот тебя сейчас царапну! – навис над ним Скиф, поигрывая тяжёлой монтировкой. – Потом будешь доказывать, что не зебра. И красавца твоего на металлолом переработаю, коли ездить не умеешь! Светлинка, запиши номер… – решительно скомандовал Скиф, достал телефон и начал кого-то вызванивать.

Слава вышел из машины. Между УАЗиком и «Нисаном» оставался просвет не более пяти сантиметров. «Оттёрли от пыли застарелую царапину… – мысленно усмехнулся он. – Не получится выдать за столкновение, даже если блюстители правопорядка куплены. Но на час-другой задержимся…»

И тут же мелькнувшая мысль вытеснилась раздавшимся впереди утробным воем. Выл второй качок. Он решил оттолкнуть хрупкую на вид девушку, уже царапающую в тетрадочке номер машины и нарвался на поистине кошачье сопротивление: Светлинка без малейшей доли сомнения, стремительно с размаху вонзила в приближающуюся к ней жирную ладонь остриё ручки и приняла устрашающую позу – единственное, чему она научилась в клубе восточных единоборств. Качок, воя, зажал рану и поспешно ретировался в машину, не дожидаясь следующего, ещё более жестокого удара. Бугай с писклявым голосом увидел, что напарник оставил его в одиночестве сразу с тремя противниками, один из которых уже проявил себя, второй легко крутил в ладонях монтировку и кого-то спокойно вызванивал, а водила раскусил их затею с подрезанием. Бугай грязно выматерился, запрыгнул на водительское место, и «Нисан», скрипнув шинами, резко сорвался с места, вызвав целый шквал гудков проезжающих машин.

– Там ещё один был, – сказала наблюдательная Светлинка. – Показалось, что Володька, бывший однокурсник … Показалось… Хотя, кто его знает? Дрянью был. Может и он.
– Наплевай. Дряни – как грязи, на каждом шагу найти можно. Только знаешь, кто находит грязь? Поехали, Славка.

Ребята расселись по своим ещё тёплым местам – настолько быстро всё произошло, машина тронулась и тут же неприятно просела – пробило одно из передних колёс. Оказалось, что качки подкинули под колесо «чеснок» – составленную из металлических стерженьков простенькую конструкцию: четыре острых стерженька были расположены таким образом, что как бы ни кинули «чесночину», три из них всегда упирались в землю, а один – торчал вверх. В старину примитивный «чеснок» лучше любой заставы сдерживал нашествие вражеской конницы, прокалывал крепкие лошадиные копыта и сбивал с ног наступившую на остриё лошадь. Резиновое колёсо машины для хитроумного старинного изобретения было не более, чем игрушкой.

– Отомстили, – покачал головой Слава, разглядывая приспособление, о котором только читал в книгах. – Прямо хоть сейчас в музей неси.

– Или в милицию… – подхватил Сергей. – Может, вызовем? Я номер запомнил…

– Задержимся сильно. И так, пока запаску ставим да дырку заклеиваем, из плана здорово выбьемся… 

Это происшествие, подпортившее и без того исковерканное хмурью и утренним сливом бензина настроение, задержало отъезд до полудня.

3

На трассе Слава догнал точно такой же УАЗик и бездумно покатился за ним. Судя по тому, как ровно и спокойно шла машина, за рулём сидел опытный водитель: машина не раздиралась рваными ритмами современной музыки и не дёргалась на дороге. Дождик прекратился. Хотя свинцовые тучи ещё бороздили небо, а дорогу нередко пересекали наносимые из низин рваные туманные клочья, тёплое сентябрьское солнце легко их рассеивало и мгновенно просушивало асфальт. Лес, чуть подкрашенный золотом и багрянцем, дышал первой осенней свежестью. Ощущение свежести усиливала поднимающаяся над лесом дымка испарений. В открытые окна машины врывался мягкий прибойный шум встречного воздуха, перебивал шум двигателя и овевал путешественников запахами хвои, грибов, мха, багульника, –  теми ни с чем несравнимыми могучими запахами испаряющего влагу леса, которые вымывают из человека земную суетность и окунают его в первозданный покой. Светлинка и Сергей притихли на заднем сиденье: Сергей подрёмывал, а Светлинка, расслабившись, впитывала в себя мягкие краски и запахи наступающей осени.

Вдруг ровно двигающийся впереди УАЗик завихлялся, водитель быстро погасил скорость, чудом удержал машину на трассе и осторожно съехал на обочину.
 
–  И у этого колесо пробило, – притормозил и вслед за ним свернул машину Слава.
 
– Сегодня день пробитых колёс, – открыл глаза и сонно-торжественно объявил Сергей, – Новый праздник постановлением утвердили. А мы за заботами в интернет не заглянули…

– Праздники постановлениями утверждают? – тут же откликнулась на контраст слов «праздник» и «постановление» Светлинка.

– У нас всё постановлениями утверждают. Кесарь по своему усмотрению Боговым распоряжается, наворотил таких праздников, что не только рещи, но даже и помыслити стыдно… Знаешь, Светлинка, как по-божественному международный женский день называется?

– Восьмое марта?.. – озадаченно ответила Светлинка.

– Это по кесареву. А по-божественному – восьмое марта отдано вавилонской блуднице… была такая мать блудницам и мерзостям земным в горделивом граде Вавилоне. Кесари никак не могут успокоиться, что Бог раньше них дни распределил и праздники назначил, хоть бы и пробитым колесом, но своё величие жаждут утвердить.

Они вышли из машины. «Инвалида» осматривал пожилой коренастый мужичок – такой, каким Слава его и представлял: спокойный, экономный в движениях, с обветренным лицом, в плоской кепке, прикрывающей залысину, с пудовыми кулаками. Мужичок, однако, обследовал не пробитое колесо.

– Удачно вырулил. Скорость побольше – пришлось бы из кювета вытаскивать. Наехал на что? – подошли к нему ребята.

Мужичок протянул заскорузлую ладонь:

– Михаил.

Они тоже представились.

– Да вот, похоже, ни на что не наехал. Глаза-то в зубах держу. Обстреляли паразиты… из автомата, – провел он пальцами по ровному ряду кругляшков на нижней кромке кузова. –  Эвоно, глянь, что творят сволочи. По колёсам били… Добро, от бензобака Бог отвёл – недавно кузов подваривал… Дожили. Впору на машину броню навешивать, – невозмутимо сказал Михаил; на лице его не дрогнул ни единый мускул.

–  Фю-ю-ю, – присвистнул Слава, разглядев причину пробитых колёс, и обернулся в предполагаемую сторону засады. Ответный порыв ветра пошевелил стоящие по сторонам дороги кусты. – Из тех кусточков стреляли.

Он как-то не ощущал исходящей оттуда опасности, как не ощущали её, судя по беспечному виду, и Сергей со Светлинкой. Однако, посмотрев на покачиваемые ветром верхушки ольховника, все невольно напряглись, представив, к чему могла привести эта непонятная стрельба.

– Хотели бы поживиться, так по крутякам бы палили. Чего им надо-то было?.. В толк не возьму, – сдвинул кепку и почесал затылок Михаил. – Добро, что ты сзади прицепился, помешал…

– Похоже, что смылись, кустами в лес удрали. Быстро не получилось, а зависать на месте преступления… машины всё время идут…

– Пойти посмотреть – откуда стреляли… – достал из УАЗика монтировку Михаил. Слава с Сергеем двинулись следом, но он махнул рукой. – Один побудь на дороге. Мало ли что. Да и девчушку одну у машин оставлять не следовает. А ну как урки за машиной охотились?
Слава вернулся обратно, тоже достал монтировку, подчняясь вплзающей в сердце тревоге, и прислушался к голосам, перебиваемым шумом деревьев, которые нешуточно начал раскачивать невесть откуда налетевший ветер:

– Эвоно их следы. Здесь в кусточки и забрались… А вот отсюда стреляли…

– Туда убежали… в лес.

– Не трогай ничего. В милицию надо сообщить…

– Где-то здесь падины ползают. От жилья далеко – машина какая-нить должна их прихватить. Если бы урки были – тем терять нечего, не застопорились бы на простреленных колесах. В толк не возьму, чего им надо-то было? – снова почесал затылок Михаил, выбираясь из кустов.

Что не мог взять в толк пожилой безобидный водитель, то когтистой лапой царапнуло и Славу, и Сергея:

– У нас сегодня утром и бензин слили, и колесо проткнули. Как будто задержать хотели. Тоже не понимаем – зачем? Никому худа не сделали – в фольклорную экспедицию едем. Может тебя с нами перепутали, а нас ещё с кем? Машины-то – близняшки.

– А-а, кто их бандюганов разберет, – махнул рукой Михаил. – Свои у них законы. Людям нелюдей не понять. Прав Серёга, надо и в самом деле сообщить о двуногих зверях с автоматом.

Он тормознул проезжающую мимо «Газель», в нескольких словах рассказал о случившемся и попросил сообщить на ближайшем милицейском посту. Сергей в это время набрал номер экстренной помощи и вызвал наряд.

Ветер, между тем, из короткого порыва, дунувшего в ответ на Славин свист, начал усиливаться и перерастать в настоящий ураган. Гнулись уже не только вершины деревьев, подобно морским волнам колыхался весь лес.

– Ветер, ветер, ты могуч… – опасливо процитировала Светлинка бессмертные слова. И ветер, обычно так ласково оглаживающий всё, к чему прикасался, мощным ударом заполнил пространство между землёй и небесами, взметнул над дорогой тучу пыли вперемежку с листьями и ветками деревьев. Казалось, он хочет всей своей яростной силой обрушиться на землю и срезать с неё выскочившие гнилостные прыщи…

– Однако, ребята, давайте-ко по машинам забёремся, что-то страшное сейчас будет, – содрогнулся Михаил, когда над их головами пролетела увесистая палка.

Они забрались в машины. И вовремя. В глубине леса поднялся смерч, взвихрил над вершинами деревьев лесной мусор и стремительно двинулся в их сторону.

– Ой, он сюда движется! Прямо к нам! Сейчас нас снесёт. Смотрите, смотрите – деревья ломает! – закричала Светлинка, не имея сил оторвать взгляд от разбушевавшейся стихии.

На дорогу летели уже не только ветви и сучковатые палки, а целые обломки деревьев. Смерч стремительно пересёк дорогу совсем рядом с остановившимися машинами, пробарабанил по ним палками, покачал, пробуя на приверженность земле, прошёлся по тому месту, откуда велась стрельба, и двинулся вглубь леса, выворачивая и ломая, словно тонкие прутышки, деревья. Оставленный им широкий просвет в лесу бугрился неразборчивым хаосом перевитых кустов, встопорщенных корней, переломанных деревьев. Зрелище было настолько же грандиозное, насколько и страшное.

– Не позавидуешь тому, кто в это месиво попал, – покачал головой Сергей, когда шум урагана затих.

– Добрыми людьми леший своё месиво не приправляет – так я слыхал от стариков, – откликнулся Слава.

Светлинка, не отрывая взгляда от картины разрушения, спросила:

– Почему леший, Слав?

– Так считается… что смерчем леший гуляет, будто бы свои праздники справляет. Если к нему с добром, то и он не тронет, а по-плохому – мало не покажется…

Голубые глаза Светлинки оторвались от проделанной ураганом просеки:

– Нас не тронул… Мы с добром к нему? Да, Слав? Я боюсь…

Ни в голосе, ни во взгляде её не было страха перед неведомым лешим, в существование которого она не особо верила. Скорее, «боюсь» явилось данью воспитанию, которое испокон веку требовало от девушек проявления пугливости по отношению ко внешнему миру, чтобы, созрев, встать за мужем, прикрыться им, словно крепкой стеной.

– Не со злом, Светлинка, это точно. Видишь же сама – не тронул нас, только пугнул для профилактики.

– А мне непонятно, Славка, как можно с нечистой силой добром ладить? – вмешался Сергей, который ещё со студенческих времён был неравнодушен к теме неведомого.

Слава не стал углубляться в многообразные сложные взаимоотношения насельников соседнего мира между собой и с людьми. Вряд ли ребятам будут сейчас понятны сказанные мудрой слова: «В пределе зримый человек – лишь часть одна его. Ещё три части, что прорастают в запредел, невидимы земному взору…».

– Добром со всеми можно ладить… – ответил он. – Нечистая сила наказывает за неправильное поведение – тоже к добру подталкивает, хотя и с другой стороны, чем святые… Относительно всё это – чистая-нечистая. Крещёная-некрещёная – больше как-то подходит. Даже Никола Милостливый не гнушается с демонической свитой разгуливать …
– Как это? – широко раскрыла глаза Светлинка.

– Святой Николай – Санта Клаус, наш добрый Дедушка Мороз. А в свите у него кого только нет – от снежинок до чертей. Это тоже от старины идёт.

Вряд ли можно было короче объяснить Светлинке огромную систему противоречивого в деталях, но такого целостного мира, в который совсем ещё недавно был погружён каждый человек – и деревенский, и городской. Сергей своим православным сознанием чувствовал эту целостность даже и в её противоречиях и принимал мир таким, какой он есть, каким он достался ему по наследству. Техническое образование, конечно, позволило бы Светлинке понять небесную механику, вызвавшую к жизни многообразные народные представления. Но, не имея за плечами багажа извлечённых из хранилищ человеческой памяти знаний, она вряд ли сможет представить, как Небеса управляют земными процессами и совмещают между собой различные мировоззренческие системы. И как объяснить в двух словах, почему период разгула нечистой силы называется святками, а святой Никола водит за собой сонмище нечистой силы, называемой в народе святьём?

– Светлинка, надо просто верить, что через века люди пронесли и сохранили то, что им необходимо для жизни, а не клеить оценочные ярлыки – плохое-хорошее, чистое-нечистое, святое-несвятое…

Подошёл Михаил:

– Ушёл вихорь. Вылезайте. Чудом нас не зацепил. Эвоно, какое выскирье леший напутал.

– Леший? – снова дрогнула Светлинка.

– Кто же ещё? Он и прошёлся – не понравилось, что в его вотчине по людям стреляют, – с мужицкой непререкаемостью ответил Михаил, – Пожалуй, милиции здесь делать уже нечего. Дров навалил – неделю будут пилить.

Ребята выбрались из машины. На улице зрелище было ещё более потрясающим. Путь прошедшего урагана высвечивался в лесу ровной полосой и терялся за перевитостью выскирья. Дорогу перерезали поваленные деревья и набросанный ураганом лесной хлам. Сергей покачал головой:

– Сильна матушка-природа, ничего не скажешь.

– Своё возьмёт. Уж такая наша женская натура. Помните миф про Троянскую войну? – глубоко вдохнула Светлинка свежий, очищенный ураганом воздух.

– Я не только не помню, но даже и не знаю что за война такая, – смутился Михаил, ибо вопрос был обращён к нему.

– Когда Гее, Земле стало невмогу от деяний людей, она поднялась на Олимп и попросила богов уничтожить своих мучителей… По жалобе Земли боги сотворили прекрасную Елену и сделали её яблоком раздора между греками. Так началась Троянская война, которая в древности опустошила Грецию, – прорезался в Светлинке учительский тон.

– Бабы хранить жизнь должны, не уничтожать, как твоя Елена. А сейчас и без неё мир опустошается, – махнул рукой Михаил. – Кругом катастрофы, бедствия… люди без войн вымирают… Однако надо запаску переставить. Второе колесо перебортировать придётся.

– На второе колесо мою запаску возьмёшь – утром клеил, на место ещё не успел прикрутить. До шиномонтажа, даст Бог, и ты, и мы доберёмся, – вытащил Слава из багажника колесо.

– Спасибо, ребята. Так-то и совсем добро. С добром – оно и всегда добро, а без добра – в сердце дыра… Переставлю, пока милиция не подкатила.

Перед завалом начали останавливаться машины. Кто-то сразу разворачивался и ехал искать объездные пути, понимая, что в течение ближайших часов дорога не будет расчищена, кто-то подходил к чудом уцелевшим близняшкам-«козелкам», в нескольких метрах за которыми, казалось, пробороздил сапогом по земле сказочный великан. Сначала ребята и Михаил наперебой рассказывали о том, как их обстреляли, как почти сразу же ураган смёл следы засады и, вероятно, вплел в месиво деревьев и самих стрелков. Наконец, это им порядком поднадоело, они отрядили на вещательную должность Светлинку и занялись перестановкой колёс, прислушиваясь, чтобы девушка излагала события точно и не поддавалась обуревавшим её эмоциям.

Меньше, чем через час со стороны бурелома взвыла сирена. Её подхватила сирена второй машины, двигавшейся, по всей видимости, от поста. Бело-голубая «девятка» встала рядом с УАЗиками и захрипела рацией, а на завале показался молоденький лейтенант – по переплетению стволов и веток он осторожно пробирался к ним.

– Однако опоздали, мужики, – пробурчал Михаил, когда лейтенант спрыгнул с толстой ветки на дорогу. – Как раз по тому месту, с которого стреляли, смерч промёл. Вряд ли стрелки успели с его пути сойти… Да и в лесу ежели затаились, то всё-равно погинули бедолаги… Прости, Господи, прегрешения их, вольныя и невольныя, – перекрестился он.

Лейтенант осмотрел кузов машины, уже снятые колеса со следами пуль, озабоченно покачал головой, напуская на себя важный вид:

– Да уж… Не часто на дорогах стреляют, на этой и тем более никогда не стреляли. А вот чтобы так: все следы смело – в моей практике не бывало… – Он понял, что вся его практика нарисована на нежной коже молоденького румяного лица, смутился и сменил тон на строго-официальный. – Показания запишем, запротоколирую… Будем и в такой беспросветной ситуации разбираться.

Лейтенант по очереди взял показания у всех четверых участников происшествия, тщательно отфотографировал машины, пробитые колёса, образовавшуюся просеку, отыскал пулю, что не догадались сделать ребята и Михаил, пообещал встретиться в ходе следствия, коротко переговорил с коллегами, попрощался и полез обратно через завал. Его коллег, по всей видимости, сейчас больше волновала возникшая на дороге пробка: они что-то объясняли водителям, вдрызг разбивая их надежды на скорую расчистку. Машины нехотя разворачивались и ехали обратно.

Когда дорога опустела,  Светлинка развела небольшой костерок, благо за дровами не надо было далеко идти, и пока мужской состав менял колёса, взяла у по-крестьянски запасливого Михаила  канистру с водой и вскипятила чайник. Горячий чай и бутерброды подняли настроение, происшедшее отодвинулось и издали казалось просмотренным детективным фильмом, который произошёл не здесь и не с ними.

– Спасибо, ребята, за помощь, – крепко пожал на своей деревянной ладонью на прощание им руки Михаил. – Эк вы со мной проваландались. Далёко ли едете-то?

– Полтыщи-то вёрст ещё проскучаем, – ответил Слава, прикидывая, когда теперь они доберутся до места. – Доедем. Не привыкать. С трассы свернём, а там машин немного ходит, спокойно покатим…

 – А я прямо. Удачи вам, ребята!

4

На дорогу, ответвившуюся в сторону Светицы, «государев козёл» свернул, когда уже стемнело. Сергей и Светлинка подрёмывали. В ночной прохладе ехать было легко, Славиным мыслям не мешал даже ослепительный свет фар редких встречных автомобилей. То, что все три происшествия являются звеньями одной цепи, он почти не сомневался и сейчас пытался понять, что является их причиной, откуда берёт начало эта странная цепочка.  Так ни до чего и не додумавшись, Слава решил на первом же привале просмотреть события через запредел. Он научился этому совсем недавно и ещё ни разу не проверял своё умение – поигрался с ним и забросил за ненадобностью.

В последней экспедиции слепой, заросший бородой до самых глаз дед, на которого вся округа ссылалась как на могучего знахаря, не стал выслушивать объяснение цели визита гостя. Он смахнул с лавки какие-то тряпки, похлопал по освободившемуся месту, пригласив сесть, а когда Слава сел, взял его за руку и безаппеляционно приказал:

– Глазы закрой и гляди…

Кого другого, вероятно, такое предложение привело бы в недоумение, но не знакомого с манерами «знающих» Славу. Он честно закрыл глаза, ожидая каких-нибудь зрительных образов, и… ничего не увидел.

–  Не во тьму смотри, не в себя… – коротко и сурово сказал дед и крепче сжал его пальцы.

Пожатие холодной старческой руки собрало внутренний взгляд в точку, в висках запульсировало, затылок заныл, словно в голове натянулась тетива. Дед резко сжал ладонь, из напряжённого затылка вырвался сияющий всполох, и Слава увидел золотистую линию, которая пересекалась с другой линией – серебристой, впитывала в себя оттенки серебра и уходила дальше, размываясь вдали, тогда как серебристая линия резко свернула в сторону и пропала.

– Увидел? – вернул его в реальность голос деда.

– Да… Увидел… Линии пересекаются…Ваша и моя…

– Добро. Ступай.

Дед отпустил Славины пальцы, безучастно вперился невидящим взглядом в окно и больше не сказал ни слова. А Славе после скупой картинки из двух линий не захотелось выспрашивать ни про знакомство с лесовым, от которого, по слухам, дед возвращал пропавшую скотину и людей, ни про даваемые пастухам «отпуски», ни про лечение безнадёжных больных… Слепой деревенский знахарь научил его видеть линии, их пересечения и соединения, ожидаемые и неожиданные встречи, прошедшие и предстоящие события…

Далеко заполночь, когда глаза заслезились даже и от редких встречных фар, а УАЗик уже с трудом удерживался на своей полосе, Слава свернул на обочину.  Сергей и Светлинка, убаюканные размеренным ходом машины, сонно приоткрыли глаза:

– Остановка? Или опять случилось что?..

– Подремлю часок. Ничего не случилось. Спите.

Для отдыха Славе нужно было всего несколько расслабленных минут. Он закрыл глаза, восстановил ощущения, полученные у слепого деда, и сразу увидел свою золотистую линию. Как он и предполагал, его пространственно-временную дорожку обвила и в трёх местах пересекла серая безликая нитка. На последнем пересечении серая нить раздвоилась – одна часть отвернула в сторону и оборвалась… «Погинули всё же», – безразлично подумал Слава. Вторая часть потянулась дальше по траектории золотистой линии, несколько опережая её прорисовку. Вот нить приостановила движение и затаилась, готовясь ещё раз пересечь его путь… «Ну, вы у меня пересечёте…набродитесь ужо», – рассердился Слава на докучливую назойливость. Он ещё не пробовал изменять траектории нитей, но выработанная в скитаниях интуиция подсказывала, что дед передал своё умение не для простого любования. Зацепленная сознанием серая нить легко отошла в сторону и завернулась в аккуратное кольцо, по которому можно бродить до скончания века, встречать одни и те же деревья, тропинки, полянки, делать метки, но не иметь силы сойти с этого заколдованного круга. «Вот и науку дедову проверю. Надо же, как просто! – восхитился новоявленный «знающий». – А выпытал бы у деда, как он скотину да людей с «лешего следа» снимает?.. Такого туману «знахарь» напустил бы, что до конца дней науке не развеять. Списали бы на деревенские суеверия и вымыслы мистически настроенного информатора…»

Он запер на невидимый замок такое же невидимое сотворённое кольцо, обнёс себя обережным кругом, расслабил сознание и тело…