Пять

Пять.
Кома травматическая (coma traumaticum) — кома, обусловленная поражением ЦНС при черепно-мозговой травме.

Первый.


     Д шел по улице и наслаждался приятной весенней ночью. Мимо него проходили люди, проезжали машины – обычно столь сильно привлекавшие его внимание. Но сегодня ему было не до них. Окружающий его мир исчез, остался лишь разум: острый, отточенный ум, который начинал забывать. Забывать все. Но которым, Д умел пользоваться. Улицы тоже исчезли, остался лишь он, и его разум (который и был его единственной составляющей). Он свернул на Грин-стрит и направился в городской парк.
     Этот парк был для него чем-то вроде храма. Здесь он не видел тех пороков, которыми заболел мир. Тут был зеленый островок природы, приютившийся в каменных джунглях города. Д никогда не видел здесь много людей, два-три человека это максимум. Обычно это был старичок лет шестидесяти восьми, да молодая пара, видимо муж с женой, так как женщина ждала ребенка. Собственно эта будущая жизнь была одной из причин его прихода сюда. Д чувствовал, как с каждым днем меняется этот маленький человек, как растет и развивается его организм.
     Д подошел и сел рядом с парой. Они обсуждали имя будущего ребенка: Мария, Браун, Крис, Роза, Розалия, Джейк – все эти имена были откуда-то ему знакомы. Более того он часто их произносил. Но когда и где это происходило, он забыл. Он даже не помнил, почему его звали «Д», но от этого его имя лишь больше ему нравилось. В нем он видел что-то уникально, отличное от других имен. И Д считал, что именно его имя делает его своего рода самым уникальным человеком в мире. Человеком ли?
     Вопрос о том человек ли он, все чаще посещал его. Раньше он отметал этот вопрос одним простым утверждением, услышанным им когда-то давно: «Я мыслю – значит, я существую». Он считал это довольно убедительным аргументом, но сейчас…. В его душу (а есть ли душа?) вкрались сомнения. Теперь он уже не мог так убежденно сказать: «Я человек». Теперь он в этом сомневался. Теперь он был не уверен во всем.
     Он ходил в этот парк уже больше месяца, и каждый раз (даже в первый) его не покидало чувство: что он уже был здесь, что он уже видел и даже знал поименно этих людей. Тогда он не обратил на это внимания, но сейчас.
     Вдруг с дерева спрыгнула белка и, подбежав к ногам женщины, села и принялась смотреть ей в глаза. «Чего хочет это существо?», - думал Д. Мужчина, улыбаясь, положил перед зверьком кусок хлеба, который тот не помедлил схватить и затащить на дерево. «Зачем?», - Д. Он встал и подошел к дереву, на котором приютилась белка. Зверек не обращая внимания на то, что за ним наблюдают, продолжал уплетать хлеб. Д залез на дерево и стал смотреть на белку, практически на расстоянии вытянутой руки. «Даже столь малое существо, не замечает меня», - думал он. – «Значит ли это, что меня нет? Или просто оно слишком занято…как это называется. Дьявол я опять что-то забыл. Ты ведь сам делал это когда-то, делал с большим удовольствием – но делал, что?».
     Еще больше погрустнев, Д слез с дерева, и повернулся к скамье. Муж и жена ушли, оставив лишь газету. Он подошел к скамейке и попытался взять газету, но ее унес ветер.
     Он пошел к старичку, который в столь поздний час сидел и кормил голубей. У его ног было столько птиц что поначалу, Д даже и не понял, где начинаются его ступни. Он подошел и, встав рядом с мужчиной, сказал:
    - Здравствуйте!
     Старик, как будто что-то ища, повертел головой, после чего пожав плечами, продолжил кормить птиц.
     - ЗДРАВСТВУЙТЕ!!!!!
    Реакция повторилась.
     «ЧЕРТ! ЧЕРТ!», - злости Д не было предела. – «Что происходит со мной? КТО Я?!»
     Он вышел из парка и направился к своему «дому». В этом здании он жил ровно столько сколько себя помнил, а если быть более точным, то всего на всего полтора месяца. Этот дом был единственным зданием в городе, которое он не боялся не узнать. Это было просто невозможно. Огромный красный крест, венчавший двери над входом, всегда был узнаваем людьми…

Второй.
 
   
     Барни поставил поднос на асфальт и принялся смотреть, как собака начала уплетала объедки. Он подкармливал это животное месяц или чуть больше того. Собаку он звал «Же». Столь странное имя было выбрано самой собакой. Ее рык походил именно на это сочетание букв и Барни решил называть животное так. Странно конечно, что собака вместо рыка издает звук «же», но зато оригинально.
     Ни кто не знал (или не помнил) откуда взялась Же. Эта псина появилась у ресторана чуть больше месяца назад. Вполне ухоженная, возможно даже породистая, Барни мало понимал в породах собак и не мог отличить дворнягу от породистой собаки. Единственное чем занималось это животное, была еда. Каждый раз, когда Барни видел Же, она ела, или искала что поесть. Обычно ее сородичи… имели более разнообразный круг интересов, в этом повар был абсолютно уверен. Но для этого экземпляра видимо еда стояла на первом месте. Каждый вечер Же приходила к служебному входу в ресторан, которым обычно пользовались только повара, да официанты (администраторы и прочие служащие мнили себя выше обычных работников ресторана), где Барни подкармливал ее. Он делал это без особых на то причин, можно сказать попросту из жалости.
      - Жри-жри, пока дают, - сказал повар, продолжая смотреть на собаку.
    Же подняла голову и тупо уставилась на Барни. Он говорит «жри», а знает ли он, как это дается? Же ела без удовольствия, и без интереса. Можно сказать, это животное ненавидело есть. Но, ни чего другого она не умела. Вернее умела, но не помнила, как это делается. Она много раз видела других собак, которые играли в мяч, бегали за палкой, или помечали территорию. Же хотела делать то же самое но не помнила как. Она лишь помнила, что не всегда была такой. Примерно за день до того как она впервые пришла к ресторанчику, который носил скромное но довольно приятное название «Трапеза под сакурой», с ней что-то произошло. Же как будто бы ударило что-то на подобии молнии, которая образовалась в ее не особо большом, но развитом по меркам собак мозге. Эта молния задела ее основные увлечения, оставив лишь тягу к еде.
     Же продолжала жить, стараясь вновь научится тому, что так внезапно позабыл ее мозг, но все было тщетно. В ней как будто жило два существа. Одно знало лишь голод, а сама Же (хотя на самом деле собаку звали Клаудия, и была она лабрадором, которую во время прогулки потеряла хозяйка (Клаудия не очень-то жаловала ее и по этому не вернулась) итогом чего стало это своеобразное раздвоение личности) старалась вскрыть сейф своей памяти. Раздвоение личности тяжело переносит любой человек, конечно, если он об этом знает. Но вот собака. Кто знает, что произошло с Клаудией, когда она осознала, что больше не владеет собой, что теперь она уже и не Клаудия вовсе, а какое-то собакаподобное существо с гадким и не приятным ей именем «Же»
     То существо которое и звалось Же, имело примерно схожие чувства. Этой психологической субстанции (если у собак вообще есть психика), которая поселилась в теле Клаудии, тоже не нравилось такое соседство, более того эта часть пыталась уйти, но не могла. Что ее держало не ясно и тем более не ясно, откуда она взялась, но эта субстанция была.
    Покончив с объедками, собака отошла и начала рыться в мусорном баке.
     - Ну, ты даешь, только чтож поела! – с удивление воскликнул Барни.
     И что? Тянет продолжить, хоть и не хочется…

Третий.

 
     Ре. Какая хорошая нота. Тем более, когда она звучит в…впрочем, не будем об этом, у каждого свои музыкальные пристрастия и не будем тут высказывать свои. Но вот в чем сошлись все любители музыки без исключения: и те, кто знал ноты, и те, кто просто горланил песни не зная как играть их любимую музыку – так это, то что «ре» перестала звучать. Причем это произошло в одном единственном районе мира, если быть точным то в Европе.
     Эта нота как будто бы и не существовала там. Любой исполнитель приезжая туда забывал о ее существовании, и музыка менялась. Шопен, Бах, Моцарт – перевернулись бы в гробу, узнай они о такой трагедии. Но так продолжалось всего полтора месяца а потом…


Четвертый.

    
     Трещина. Она медленно увеличивалась в размерах и Ми это не нравилось. Появился страх – что там? Эта комната была для Ми домом уже больше месяца. Здесь было тепло и сухо, а главное безопасно. А трещина ставила под угрозу эту безопасность. Она была найдена Ми примерно две недели назад. Может она была здесь с самого начала, но не была обнаружена.
     За стеной явно было не безопасно. Больше всего Ми пугала маленькая полоска света, которая шла сквозь трещину из вне. Тьма, в которой проходила жизнь Ми, была теплой и ласковой. Именно так она была определена Ми. Но свет разрушал столь приятную и ласковую тьму.
     Вдруг полоса стала больше и подползла к ногам Ми. Это происшествие вынудило пересесть, что и было сделано. Когда место было нагрето и обсижено, бдение восстановилось. Полоса вновь стала притягивать к себе взгляд Ми.
     Теперь она уже достигла середины комнаты. Взгляд Ми на мгновение перешел на трещину итогом чего стал еще больший страх. Трещина выросла и теперь почти достигала потолка (вернее той части темноты, где должен был начинаться потолок). Оттуда (из вне), начали литься звуки, которые казали Ми знакомыми.
      Тьма похолодела и озлобилась, а главное перестала быть безопасной. Исчез тот вакуум, который так хорошо служил для Ми щитом от опасностей. Исчез уют который создала для Ми, эта обитель. Звуки, лившиеся из вне, несли в себе опасность и зло, которые больше всего не нравились Ми в жизни. Шумы продолжали вливаться в обитель Ми, но что-то в них изменилось. Появился новый, неизвестный и не звучавший в голове Ми, звук. Этот звук раздался как гром среди ясного неба и чем-то походил на зов:
     - ……ми, ты меня слышишь.
     Этот зов коснулся ушей Ми, и что-то изменилось. Стало легче и проще сидеть и смотреть на трещину и свет. Что-то действительно изменилось. Глаза Ми раскрылись как две ракетные шахты. Страх. Страх исчез. Его место заняло любопытство, которое требовало, чтобы его удовлетворили. И единственной вещью, которая могла это сделать, был источник зова…


Пятый (он же единый).

     Седьмая городская больница была самым посещаемым местом в ХХ. Сюда ежедневно приходили сотни людей с самыми различными жалобами: боли в животе, головные боли, расшатанные нервы, ухудшение зрения, сердечные болезни, астма – в общем, все те болезни, с которыми принято ходить в больницу. Но в этой больнице был этаж для особых случаев. Там находились тяжелобольные люди, или те которым осталось жить чуть больше месяца, а то и меньше.
     Там же лежал Джереми Унер. Джереми был журналистом, статьи которого мало кого интересовали. Писал он, по мнению редактора, о банальных вещах: террористический акт в метро, авария на автостраде, последнее интервью знаменитого дирижера или артиста – все эти вещи не интересовали «Сенсация ньюс». Редактор все же печатал статьи Джереми, но без интереса и помещал их на последней странице, ниже рекламы и объявлений о работе (что попросту не вежливо). Но Джереми не жаловался. Ему нужно было на что-то жить, а работа в «Сенсация ньюс» была его единственной возможностью к жалкой, но все же жизни.
     При своей не высокой зарплате Джереми любил вкусно и плотно поесть что, к сожалению, удавалось ему редко. Он любил слушать музыку, и старался попадать на концерт любимых исполнителей, но и это удавалось ему от силы раз в полгода. А при его довольно красивой внешности он был совершенно не приметен, что очень странно. Его это расстраивало, но и немного радовало. Он журналист и быть не приметным для него очень важно. Неприметным людям открывается куда как больше дорого, чем узнаваемым и знаменитым (естественно речь идет о журналистах).
     У Джереми была девушка – Линда Браун. Она работала медсестрой и одновременно с этим училась на терапевта. Линда и Джереми любили друг друга по-настоящему, без притворств и фальши, что было редким явлением для ХХ. В этом городе, браки в большинстве своем заключались по расчету. Но Линда и Джереми любили друг друга по-настоящему. Их не волновали деньги и прочие материальные блага. Их отношения походили на любовь из сказок и легенд, беспорочные и чистые чувства. Возможно, Джереми все это время и держался на этих чувствах.
     Он прекрасно понимал, что жалок и беден. Над ним насмехались коллеги, над ним смеялся босс, и даже попугай живущий в офисе «Сенсация ньюс» издавал звук похожий на смех, когда Джереми проходил мимо – и лишь Линда смеялась без издевательства. Она смеялась над его шутками и выходками, которые коллеги считали просто идиотскими. Она любила его, и ее любви не было границ.
     Именно по этой причине то, что произошло с Джереми, стало для нее сильным ударом.
     Они гуляли по парку, в котором кроме них было всего три человека: старик Шен, да молодая супружеская пара Зик и Ева. Линда и Джереми приходили в этот парк каждый вечер и, гуляя под навесом из веток и листьев, мечтали о будущем. Линда хотела стать доктором и работать в той же больнице (скромная но выполнимая мечта), а вот Джереми. Единственной его целью было прекратить тот произвол, что твориться в «Сенсация ньюс», но как это сделать он не представлял. Наверное, то средство, которое выбрал Джереми, было более или менее логичным вариантом. Он хотел основать собственную газету, и писать в ней обо всем том, что его шеф гробил в его статьях: мировые премьеры, теракты, политические события – в общем, быть нормальной газетой двадцать первого века.
     Вдруг мимо них пробежал лабрадор, а спустя минут пять прошла женщина, видимо хозяйка. Она звала свою собаку: «Клаудия! Клаудия», но все было в пустую.
     - Красивое имя. Да Джереми? – спросила Линда.
     В ответ Джереми коротко кивнул. И они пошли домой. Дальнейшее могло произойти с любым из нас, но почему-то выпало на долю Джереми. В парк вбежал мужчина с пистолетом в руках, а за его спиной слышались крики и рев полицейских сирен. Мужчина побежал на Линду и Джереми. Чем тогда руководствовался Джереми, мы не знаем, но итог…
    Ему показалось, что бандит собирается напасть на Линду, и Джереми бросился ему наперерез. Схватил его за руки и направил пистолет вверх. Бандит, ошеломленный столь внезапной преградой, высвободил руки и, бросив Джереми на землю, начал бить его ногами по голове. Журналист слышал, как кричит его девушка, как она, рыдая, умоляет бандита перестать, но все было в бестолку. Мужчину как будто пробило. Он все сильнее наносил удары, пока Джереми не потерял сознание. После этого он зачем-то ударил его рукояткой пистолета по лицу, и убежал.
     По пути в больницу, Джереми пришел в сознание, и спросил, что с Линдой и когда увидел, что она цела и невредима, улыбнулся и, уронив голову на подушку, потерял сознание.
    Это была не простая потеря сознания. Это была кома. Джереми провел в таком состоянии без малого два месяца. Можно сказать ему повезло. Он вышел из комы так скоро. Все это время Линда ни на шаг не отходила от своего любимого. Она ни кому не доверила за ним ухаживать, и сама выполняла все что требовалось. Она звала его. Звала каждый день, в надежде, что он придет на ее голос, и может это покажется полной чудом, он пришел.
     Джереми открыл глаза, и увидел Линду. Он еще не окончательно пришел в себя, и не мог понять, почему она плачет. Он понимал лишь одно, все то время, что он провел в коме, он жил четырьмя жизнями: духа, собаки, музыки, и своей истиной сущности, которая обожала тьму. Джереми никому не рассказал о том, что видел во время комы. Врачи были в шоке что после того что с ним произошло он вообще пришел в себя, да и к тому же так быстро.
     Спустя два года Джереми выпустил книгу: «По ту сторону тьмы», которая стала хитом, и сделала своего автора знаменитым и богатым. Но, даже поднявшись на вершину, ее автор так и остался простым дружелюбным и немного наивным Джереми.