Глава 11

--Василий Васильевич, можешь сделать пару копий разговора и пару копий диска с материалом?

            Я передал Васе принесённый продюсерами материал.

--Срочно?

--Да хотелось бы поскорей!

--Сейчас.

           Я вернулся в кабинет и уставился на отключенный монитор. Пустота, которая образовалась на месте сердца, не подпускала к голове ни одной мысли. Эта пустота поглощала желание моментально схватиться за работу над этой темой и другое желание -никогда больше не видеть этот "проект". Мне было грязно и стыло.

          А что, собственно говоря, я прочёл такого, чего раньше не понимал? Я могу прямо сейчас выйти на улицу и начать пересказывать прочитанное всем подряд прохожим. И я совсем не уверен, что меня дослушают до конца. Кому охота переслушивать известное? Тогда в чём эти "продюсеры" увидели рейтинговость этого проекта? На что был расчёт, если бы этот материал, каким - о образом  превратился в готовое политическое шоу? На возможный конфликт групп, стоящих над первыми людьми страны? Не верю я, что для них хоть что-то будет новостью. Показать верховное руководство в невыгодном свете? Они и сами об этом пекутся постоянно, помощники им в этом не нужны. Что тогда?  Возродить Огарёвский и Герценовский "Колокол", чтобы "глаголом жечь сердца людей"? Так уже всё. Сердца уже остыли и поджогу не подлежат. Уже уходят люди. В себя уходят. Они уже не верят своим близким, не говоря о тех, которые приходят, как спасители народа. Который вымирает, не особенно беспокоя спасителя. Люди уходят в самовыживание и самообеспечение, не доверяя рассказам о светлом будущем, которое их не накормит. Люди уходят в смерть, как уходят на работу шахтёры. Они гибнут, под аплодисменты, открывающемуся памятнику истории, не надеясь когда - то самим попасть под такой - же. Они гибнут, но всё равно пойдут на работу, иначе их будет ждать голод и нищета.

          Они уходят в пьянство, потому, что запас внутренних сил, рассчитанный на семью, работу, нужность и на воплощение в действительность своей мечты, ушёл на обивание порогов, для доказательств своей правоты. На стояние в очередях за тем, что они заслужили. На ощущение сладкого мига их необходимости, когда они ищут себя в списках электората. Люди уходят в самоистязание, пытаясь остаться в рамках минимального здоровья. Они уходят в самолечение, не доверяя тем, кто избавил их от их же здоровья. Не доверяя тем, кто экспериментирует на них и их детях. Люди уходят в безнадёжность, когда их взорванные дома становятся хорошим фоном для всеобещающих неприкосновенных. Когда их деньги, взятые обманом, уходят на строительство воздушных замков для них, но достаточно реальных домов для их же власти, не обращающей, ни на что внимания. Люди уходят в глухоту, когда постоянные обещания благодати, выводят людей на голодовку, не понимая, где это хорошее, ради которого они работают, травмируются, преждевременно стареют и дряхлеют. Они не понимают, почему при отсутствии зарплаты, их министры всё--таки могут это самое хорошее рассмотреть. Люди уходят в слепоту и не замечают уже ничьей боли, драмы, беды. Они перестали за кого - то заступаться или заступаются до смерти. Они становятся примером падения нравов, участвуя в самом безнравственном представлении - нелюбовь к тем, кто тебя кормит и терпит. Люди уходят в немоту, потому, что совесть уже замолчала. Кому сейчас нужна совесть? Не ходовой товар, вот и помалкивает. За совесть могут и пристрелить во время активного отдыха. Потому и молчит. Люди уходят в оборону от власти и её защитников. От свободы ценообразования за открытие или закрытие уголовного дела. От выбора продолжительности срока, напрямую соотнесённого с суммой наличности. От возможности посидеть вместо кого - то. Люди уходят в первобытное состояние, получая воду по часам и не получая тепла зимой. Люди уходят в непонимание, когда условия предложенной им работы ничего общего не имеют с законами, которые вывешиваются на бигбордах с красивыми неприкосновенными. Люди уходят в нелюбовь, потому, что ставшее общепринятым безразличие, граничащее с непониманием причин, вызвавших такое отношение к себе, переходит в озлоблённость. Именно те, кто и создаёт столь необходимые политэлите ценности, остаются обесцененным товаром. Откуда такое безразличие к своему народу? Откуда у людей появляется чувство превосходства над себе подобными? Откуда у случайно залетевшего во власть, появляется чувство повышенной безнаказанности за всё, что им сделано и не сделано? Видимо от желания выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. От единственного шанса реализовать себя хотя бы в чём - то одном из многих областей жизнедеятельности.

          Не буду делать я эту программу. И рассказывать ничего не стану ни Леснику, ни Михычу. Не надо этого делать. Не смогу я ничего доказать уже безразличным. Не стану кричать уже оглохшим. Не стану взывать к совести уже бессердечных. Не передам я суть притчи фарисеям, пользующихся ей на свой лад. Уйду в то, во что ушли люди. Потому что притчи - никогда не врут. Врут те, кто говорит притчами.


*


             Ещё около часа я упражнялся в собственном благородстве и в праведном гневе, одновременно понимая своё абсолютное бессилие. Даже если на этом диске всё правда, то никакими передачами на региональном ТВ я не смогу бороться с чьей-то персональной политической системой, с враньём, возведённым в куб, и самопридуманной национальной идеей. На что-то другое рассчитывали продюсеры, впаривая мне этот рейтинговый материал. А на деле, всё прочитанное вызвало у меня приступ злости на собственное бессилие, которая осела кислым привкусом на корне языка.

           Всё-таки надо поставить в известность Михыча и Лесника о наличии «добрых продюсеров» и злых последствиях их прихода. Это будет правильно, учитывая способ, каким  продюсеры разъехались от телестудии. Я вызвонил Михыча и включил чайник.

--Что у тебя?

--Говорить пока ничего не буду. Тебе надо одну штуку посмотреть. Обсуждать потом будем.

--А мы давно на «ты»?

--Отдохнуть тебе надо, Михыч, пару дней поваляться на диванчике. Мы на «ты» с первого дня. У нас при посторонних общепринятая субординация.

--Да? Наверное, ты прав. Я скоро день с ночью путать буду.

--Михыч, есть подозрение, что нам не стоит испражняться в этикете. У меня к тебе дело серьёзное. Надо просмотреть один диск. Срочно. И без перерыва на обед.

--Это долго?

--Как будешь читать. Ставить?

--Ладно, ставь. Чай сделаешь?

          Злосчастный диск послушно ушёл в недра проигрывателя и предъявил первую страницу для чтения.

       Михыч с видимой ленью дотащил свои глаза до монитора и, скорее автоматически, нежели из интереса, принялся водить зрачками по строчкам текста.

          Я пододвинул к его руке компьютерную мышь и пошёл запирать дверь. Чайник щелчком сообщил, что уже можно использовать кипяток. Я его и использовал.

        Мне стало скучно, однообразно передвигаясь от входной двери к окну. Или Михыч медленно читает, или очень внимательно. Или уже идущее на убыль чувство гнева, перерождалось в обычное нетерпение. Или….

--Так. И что это такое? Откуда?

         Михыч откинулся на спинку кресла и какими-то движениями карточного шулера, принялся вытаскивать пакетики из чашки.

--Вопросы потом. Сейчас вторая серия.

         Далее шёл диск, записанный Василием Васильевичем. Диск с разговорами.

--Это эксперимент. Мы с Васей поставили здесь прослушку. Только в этом кабинете. На всякий случай. Оказалось, что правильно сделали. Зато теперь мне не надо объясняться, о чём и с кем я разговаривал. Я подумываю о камере. В смысле видео записывать. Время не спокойное.

--У меня тоже что-то стоит?

--Нет, у тебя ничего нет. Это же эксперимент, я говорил. Хотя, глядя с моей колокольни, я бы поставил. Тем более, запись сам включаешь, а не кто-то со стороны.

           Михыч смотрел на меня, ожидая продолжения моего оправдания. А я ничего не смог придумать интереснее, чем сказать:

--Люди разные приходят… сюда. Вот.

--Я об этом подумаю. Ставь диск.

         Теперь моя нетерпеливость не могла высказать Михычу претензию, что он медленно слушает. Пришлось пережидать ещё один сеанс уже известного мне разговора.

--Так, - сказал Михыч, когда диск был изъят из дисковода. – Я принял это к сведению. Что ещё для меня приготовлено?

--Ты не обратил внимания, что запись не одинакова по громкости?

--Да…. Но я подумал, что….

--То, что ты подумал, уже не верно. Они тоже записывали этот разговор. Извне. С улицы. Приёмчик уже не новый, они использовали оконное стекло, как мембрану микрофона. Только было ещё кое-что. Со своего передатчика с улицы, они передавали сигнал на окно, и снова стекло работало, но уже как диффузор в динамике и внутрь комнаты. Понимаешь? Это Василий Васильевич определил. Поэтому и кое-что писалось с помехами, в смысле речи, а что-то на обычном уровне.

--Так. Уже веселее. Что-то ещё?

--А как же! Когда это продюсеры ушли, Василий Васильевич с помощником проверили кабинет и всю дорогу, по которой они шли от входа до кабинета. Результатов пока нет. Собственно, я и не торопил их с этим.

--Это правильно. Но не всё, верно?

--Ага. Валера, водитель от Лесника, подъехал к телестудии за минуту до выхода наших гостей. Так вот. Ребята сели в разные такси и разлетелись в разные стороны. Номера тех такси Валера записал.

--Теперь всё?

--В смысле информации – всё. Но не верится, что не будет продолжения у этого события.

--Что предлагаешь?

--Если бы знать, что предлагать…. Хотя… одну минуту.

         Выбежав из кабинета, я побежал в помещение охраны. Ведь у нас есть камеры видеонаблюдения на входе и на этажах. Если ребята успели подключить и настроить камеры, то…. То это мне может просто ничего не дать. Но я уже спустился вниз, и уходить без какого-то результата было глупо.

       Технически, камеры и вся записывающая аппаратура, уже работали в стандартном режиме. Осталось только снять данные за определённый отрезок времени.

      Два балбеса, я имею ввиду охранника и оператора, от скуки развлекались тем, что по очереди кривлялись под прицелом камеры слежения, а затем пытались смонтировать полученное изображение как клип. Ребята молодые, поэтому их наивный азарт даже немного позабавил. Я прервал их пионерское творчество и изложил цель моего прихода.

--Такой информации у нас нет.

--Что-что?!

--Вы не сердитесь, но сегодня, честное слово, приходил только один человек. Парой никто не передвигался. Мы внимательно следили за монитором. Приходил только один. Вот эта запись.

      Охранник по имени Игорь принялся перематывать кассету, одновременно пытаясь приглушить внезапно появившееся волнение.

--Как один? Ко мне приходило два человека. Два! Или двое. И охранник звонил, сказал мне, что пришли двое.

--Но, вроде, охранников в телестудии нету…. Набора охранников не было… ещё. Вроде с ментами какой-то договор должен быть…. Я сам хотел в охрану, ну… на входе…     которая.

--А кто тогда пропустил этого человека на мой этаж? Кто открыл ему дверь? Входную дверь?

--А она не заперта. Сюда все мотаются - строители, электрики… туда-сюда… носятся. Что-то привозят, что-то увозят.

--А как вы тогда определили, что приходил именно один человек? Сам говоришь, что здесь много народу мотается.

--Только один был хорошо одет, не в рабочей одежде. Вот и запомнили. Мы его записали.
Тот, который Игорь, достал амбарную книгу и показал запись от сегодняшнего дня. Время доставки каких-то грузов, фамилии экспедиторов и только одна, отдельно стоящая запись о посещении представителя продюсерского центра «Свобода слова на ТВ».

--Вот этот и приходил, - Игорь тыкал пальцем в запись, как будто пробовал её на прочность и достоверность.

--Где запись?

--Вот она. Смотрите.

       На мониторе появился хорошо заснятый вход в большой холл телестудии. Вошедший в дверь мужчина шёл уверенно, но глядя себе под ноги. Камера, фиксирующая этот момент, была закреплена на высоте, как минимум, двух – двух с половиной метров и… и всё. Я смог разглядеть только  макушку и затылок человека, который, судя по всему, даже и не старался быть неузнанным. Очень способный продюсер в смысле конспирации. Он вошёл один, остался обезличенным на мониторе видеонаблюдения, по дороге обзавёлся напарником, всучил мне диск и исчез, после выхода на улицу. В смысле исчезли. И с мнимым охранником лихо развели. Так, ребята, и кто вы такие?

--Ладно. Слушайте задачу. Один здесь, второй отправляется к входной двери. Берёте обычную видеокамеру и определяете место, из которого будет хорошо видно лицо любого входящего, и на то место опускаете камеру слежения. По-возможности спрячьте камеру. Сможете?

--Конечно! Игорь, на выход!

--А чё я?

--Потом поменяемся. Иди!

     Я вернулся в кабинет. Михыч перечитывал содержимое диска. Пахло сигаретами и кофе.
--Куда бегал?

--И ещё долго летала стрекоза над водной гладью, тщетно пытаясь поймать собственную тень.

--О, как! Хокку?

--Нет. Правда жизни. Стрекоза – это мы с тобой. У нас есть охранники?

--Один человек на мониторе. Охрана только ночью. А что?

--Из двух продюсеров через дверь прошёл только один. Его зафиксировала камера. Второй попросту материализовался. Но мне, кроме всех радостей за сегодняшний день, звонил несуществующий охранник и предупредил о приходе двух (я показал Михычу два растопыренных пальца правой руки) продюсеров, пришедших со своим проектом.

       Я свёл вместе разведённые пальцы в двуперстный знак, немного подумал и сложил другую фигуру с использованием большого пальца. Получилась обычная фига.

--Эта фигура соответствует уровню моего понимания происходящего. Как у тебя с этим?

--С фигой?

--Да при чём тут фига?

--Если тебе это по-настоящему интересно, то мне эта история не нравится. Очень. Причём настолько, что в голове нет ни одной мысли. Не поступает ни одной.

--Не приходит.

--Что?

--Правильно надо говорить – «не приходит», а не «поступает».

--Ну да, ну да…. А мне не поступает. Мыслепровод перекрыт. Почему я не пью? Не знаешь?
От таких новостей я бы надрался сейчас до чёртиков.

--И?

--И ничего. Сделай ещё кофе, а? Под него попробуем поразмышлять.

--Успеем с кофе. Моё первое предложение. Только не смейся, ладно?

--Когда я пью кофе, то не смеюсь.

--Михыч, не отвлекайся, у меня плохие предчувствия. Я считаю, что прямо сейчас всех, кто есть на студии, надо отпустить домой. И срочно.

--Потому….

--Потому, что я считаю, этот приход телевизионных деятелей искусств есть подстава, от которой можно ожидать прибытия ребят в масках. Если, не дай Бог, конечно, я  окажусь прав, то будет меньше свидетелей и говорунов. И жертв, тоже не дай Бог. Останемся пока вдвоём. Ночную охрану предлагаю вызвать на пост. Я думаю, что это надо сделать.

--Думаешь, до этого дойдёт?

--Я думаю, что надо перестраховаться.

--Хорошо, что ты так думаешь. Но я не думаю, что что-то подобное произойдёт.

--Это не та страна, где можно думать и надеяться. Ты в курсе, сколько стоит эта студия?

--Я в курсе много. Ладно, на сегодня всем выходной до особого распоряжения. Охрану я вызову из своего кабинета, а ты отпускай людей. Встретимся у тебя минут через… двадцать.

--Ага! Давай обкурим мои апартаменты!

             Михыч посмотрел на меня и махнул рукой. Как-то похож этот жест на жесты Лесника. Он бы ещё назвал меня болтуном.

        Выйдя вслед за Михычем из кабинета, я столкнулся нос к носу с Василием Васильевичем.

--Ты ко мне?

--Да. Тут такое дело…. Вы с Михычем пользовались компьютером в ближайшие минут сорок?

--Да, мы диск смотрели, а что?

--Нет, диск это не то. Вы почту отправляли?

--По-моему, нет. Я – точно нет. Да и Михыч был занят у меня в кабинете, я же говорю….Что случилось?

--Через сервер студии кто-то влазил во все компьютеры в здании и отправил потом письмо. Если это вы – то это ваше дело.

--А если нет?

--Если нет, то кто-то переписывается с сайтом СБУ.

--Это прикол?

--Это правда.

--Та-ак! Славный вечерок намечается! Кто из твоих подопечных сегодня здесь?

--Со мной всего четверо.

--Под присмотром все были?

--Нет, со мной постоянно только один. Двое сами по себе.

--И среди них «голубец»?

--Да.

--В мой компьютер входили?

--Именно в твой.

--Вася, сделай одолжение. Собирайся и прямо сейчас езжай в гостиницу. Напейся или придумай другое занятие, развлекись любым законным способом, но на работу пока не ходи. Что-то здесь происходит. Я с тобой свяжусь и всё расскажу, но позже. Прямо сейчас одевайся, забирай напарника и до встречи. Где «голубец»?

--Был в пятой студии.

--Тогда до связи. Пока!

       Интересное кино! Такие вот танцы про шпионов. Кто-то снял какую-то информацию и отправил письмом в СБУ. Мне кажется, что это сделал раскрепощённый сексменьшевик. Вот гадёныш! Ко всем неприятностям, случайно свалившимся на меня, он ещё и преднамеренную гадость утворил.

        В этих мыслях я вошёл в помещение пятой монтажной студии и огляделся. Никого. Или сами ушли, или Михыч успел всех разогнать. А кто мне сейчас нужен и зачем? Набить ему лицо? И что дальше? Уже поздно для благородного гнева, попробую подождать с этим развлечением до следующего раза. Пусть он спокойно живёт. Пока.

         Минут через сорок ко мне зашёл Михыч. Молча уселся в моё кресло и демонстративно уставился в пустую чашку.

--Кофе?

--Нет, скипидар!

--Леснику звонил?

--Сейчас буду звонить. По «громкой» поговорю. Нового ничего не случилось?

--Мне не до новостей было. Я нашёл стукача.

--Чего-чего?

        Я передал рассказ Василия Васильевича дословно, не забыв в самых замечательных эпитетах описать моё отношение к «голубцу».

--Та-ак! Вот и «маски» не за горами. Сучье время! Кофе будет?

--Да делаю я тебе кофе, делаю! Чайник ещё не закипел!

--Ну всё против меня! Всё абсолютно!

--Я – за тебя!

--Тогда где кофе?

--Вот твоё кофе. Полегчало? Давай о деле подумаем. Вдвоём и вслух. Вдруг правильную мысль найдём? Вот послушай. У кого-то была какая-то цель? Цель прийти сюда, цель передать диск под придуманным предлогом. Так? Так. Цель достигнута полностью. Причём, достигнута идеально. В дверь входит один, не прячется от камер, потому, что знает, где они висят. В кабинет входят двое. Уходя, они садятся в две поджидающие их машины и рулят в противоположные стороны. И всё. Их не поймать и не поговорить с ними. Но их цель достигнута. А вот какая цель этой цели? Не понятно тебе? А мне тем более. Остаётся только определить, кто мог быть инициатором сегодняшних событий. Логично?

--Может и логично. А зачем это сделано? Чтобы забрать телестудию? Заметь, ещё не работающую телестудию. А повод для такого отъёма – компромат или, если это не правдивая информация, то сведения порочащие президента, страну и ещё чёрт знает, что порочащее. И, как продолжение сценария, твой «голубец»- стукач, который отправил письмо в службу масок без вызова. Сценарий отработан, отрепетирован и сыгран. У нас аншлаг.

--Михыч, я вот что думаю. Ты всё рассказал правильно, даже слово красивое нашёл – аншлаг. Позже я спрошу, что оно значит. Так вот, как версия, всё совершенно правдоподобно. Но я не совсем верю в такой хорошо продуманный спектакль. Есть несколько мест, которые или сделаны случайно, или была чистейшая импровизация. Для начала – переодевание. Самое понятное объяснение появление второго продюсера – это его нахождение здесь, в здании, задолго до прибытия второго. Он где-то ходил, что-то смотрел, потом звякнул мне, представившись охранником. Дальше он, второй, встретил напарника и нагрянули ко мне. Твикс, блин! Да, да, не отвлекаюсь. Я вот думаю, а в какой одежде он здесь шнырял? В рабочей? Тут разные фирмы под ежедневную роспись со своими бригадирами, всё друг друга знают. Во всяком случае – большинство знакомо. Поэтому не очень комфортно представляться рабочим из другой бригады. У разных бригад и спецовки разные. Тогда в чём он ходил? В цивильной одежде? Была у него гарантия, что он не нарвётся на тебя, или на меня? Тогда отработанный сценарий надо менять срочно, прямо по ходу пьесы. А это уже совсем киношные разработки многоходовых операций с несколькими запасными вариациями. Как-то сложно для такой страны в условиях простой передачи простого диска. Согласен?

--Ты меня не переубедил, но шанс у тебя ещё есть. Продолжение будет?

--Будет. Вот смотри, какой повод для приезда оперов на студию?

--Это ты первый про них сказал.

--Ну, и что? Ну, и сказал. Пуганая ворона и срать боится. Ты не к словам цепляйся, ты идею пойми. Начинаю снова. Какой повод для приезда сюда маскированных ребят? Письмо по электронной почте, которое отправил «голубец»? Так? А вот я его, к примеру, мог вчера уволить. Мог уволить сегодня с самого утра. Тогда как? Операция откладывается в своем эмбриональном развитии до внедрения нового стукача? Не разумно. Я думаю, что даже при твоём сценарии, этот заднепроходный мальчик не звено в общей цепи. Он сам по себе.

--Нам от этого не легче.

--Но, пока, и не тяжелее. Диск из телестудии ушёл. Диск с записью беседы с продюсерами – ушёл. В памяти компьютера ничего подобного не осталось. В помещении компромата никакого нет.

--На остальной территории страны без осадков.

--Я смеюсь до слёз. Шутка, достойная Петросяна.

--А это я ему их пишу. Ладно. Ты успел сделать всё перечисленное?

--Мне друг помог. Так что, в случае приезда спецслужб сюда, ничего против нас найдено не будет. А мотивировать свой приезд той записью нашего разговора, которую делали сами продюсеры, они не станут. Это передаст в огласку их, практически официальное, прослушивание и вторжение во что-то там личное. Короче говоря, это будет достаточно громким событием, при котором придётся ничего не найдя, давать объяснения о причинах захвата телестудии. Я путано говорю, да?

--Я пока понимаю. Значит, нам надо определить, кто заказывал этот сабантуй.

--Можно попытаться определить. Но если машина запущена, мы это и так узнаем. Вопрос в другом. Хватит ли у нас собственных сил, чтобы отбиться от этой машины?

--На кое-кого хватит. Знать бы точно на кого. Слушай, а если это кто-нибудь из столичных телевизионщиков? Скажем… конкуренция? Или через такой компромат шантажировать нас и потребовать в качестве оплаты часть рекламного времени? Такое возможно? Это вопрос. Тебе.

--Вполне. Но, по моему скудоумию, только как вариант. Слабо верится. Очень слабо. То телевидение, которое пускается готовым продуктом в эфир, есть суть довольно посредственная штука. Всё телевидение страны замерло в статичном анабиозе. Каналы живут за счёт иностранных фильмов, которые переведены плохо, до убожества. Передачи, которые ведут глуповатые, но клинически самовлюблённые ведущие, есть или перекупленный или ворованный продукт, который неумело и не интересно адаптирован под приказную ситуацию этой цитрусовой страны. А вот своих мозгов на создание чего-то стоящего попросту не хватает. И что самое главное – выходящим на экран и выпускающим в эфир это всё нравится. Они нежатся в этом отстойнике, любуются собой и наживаются за счёт рекламы. А ничего большего им и не надо. Они культивируют в себе чувство вселенской значимости и уже сами себе дают право поучать других. Некоторые даже протискиваются в депутаты, хотя проку нет ни перед камерой, ни в самой Раде. Свою популярность они высчитывают исходя их количества выходов в эфир. А по сути это глупенькие и купленные сиськоносные девули разных молодящихся возрастов. Как и их руководство, не имеющее прав ни на одну лишнюю букву в эфире, поскольку президентские пацаны строго блюдут смысловое и заказное качество передаваемой информации. Так что у этих мозгов на подобные спектакли силёнок не хватит. Это такой сложный сценарий, что без постоянного телесуфлёра они и своё имя правильно не произнесут. Им бы впасть в качественность померанчевым и отвязаться на северного соседа – такое у них может проскочить и по памяти. Нет, такие сложные партии не их уровень. Это даже не уровень тех, кто считает себя продвинутыми и правдолюбивыми журналистами. Такие даже из Азии стекаются на столичное ТВ, но жаль, что их мозгового вещества хватает на одновременный разговор с приглашёнными в студию и на противопоставление себя честного и откровенного всем, кто  не хочет с этой пацанвой соглашаться. С их бы напором заняться серьёзными журналистскими расследованиями, но для этого надо иметь, хотя бы, совесть, багаж знаний и достаточный лексикон, в котором будет немного поболее слов, чем их любимые «стебануть», «прикольно» и «ОК». Не исключаю, что эти телеговорунки даже понимают, что им не осилить ни одного резонансного дела и не стать «зубной щёткой нации», так как им порвут их украинско-азиатские попки намного раньше, чем они успеют сказать «Аллах Акбар». Скажу больше, таких опасно вовлекать в дело, даже в качестве не информированных исполнителей или посредников. Интеллекта нет. Я бы не считал украинское телевидение врагом или просто сочинителем далеко идущего сценария. Здесь другие интересы проявились.

--Я просто тебя заслушался! Это была чистая поэзия! Напиши об этом статейку в газету – станешь известным.

--Ах, душа моя, Михыч. Ну, что за вздор вы несёте? Мон шер, никто не станет читать того, что хорошо известно. И не уводи разговор в сторону. Ты согласен со мной? Ты ведь сам клацаешь каналами каждый вечер. Заметил творческий потенциал этого телевидения? Я тоже нет. Так что вычёркивай из списка подозреваемых это телебачення.

--Ладно, допустим. Но только допустим. Допустим… есть личный интерес… кого-нибудь, так сказать личный фактор. Из вашего парламента. Почему нет? Свой канал, подкормка электората, недвижимость в конце концов?

--Не знаю. Может быть. Давай опять порассуждаем. Вот у нас есть Рада. Давай откровенно скажем, что к политике, как таковой,  Радные люди отношения не имеют. Они могу называть себя элитой или вообще как угодно называться, но ни на сантиметр ближе к политике они не становятся. Это всё случайные люди, живущие за чужой счёт. Альфонсы одним словом. Кто из них способен хоть чем-то привлечь людей на свою сторону? Другими словами, кто из них имеет деньги и власть в таких масштабах, чтобы разрекламировать себя на всю страну и попасть в Раду? Человека 3-4 плюс по десятку советников на  и просто неординарных людей на каждого лидера. Это, наверное, меньше десяти процентов от общего числа депутатов. Остальные – массовка, которая, заикаясь, регулярно лопочет что-то перед микрофоном, надувая щёки и прославляя своего лидера. Об этих говорить не будем вообще. А вот главные наши противники, в кавычках противники, это вышеупомянутые 10%, но только тех, кто имеет силу и власть противостоять президенту. Иначе такой материал, какой попал к нам, никто и никогда бы из рук не выпустил. Представь на секунду, что из-за этой телестудии эти десять процентов решились провернуть такую афёру. Никто из них не может быть уверен в том, что мы не опубликуем любым способом этот материал. Согласен? И вот всё случается по их сценарию -  мы прокалываемся с компроматом, и они отбирают студию. Но тут цель не оправдывает средства. Студия ещё не работающая, не в столице, а только в областном городе – и это всё в обмен на теоретическую возможность потери президентом нескольких процентов своего мизерного рейтинга? Плюс всплеск возможных разговоров о мести СМИ со стороны властей. До Европы дойдёт, а Европа денежки платит, поэтому не стоит злить старушку. Логика есть в этом? Нет. Наши с тобой десятипроцентники действуют проще, но наверняка и без проигрыша. Они просто отбирают. Делают предложение, отказ от которого равносилен смерти или садят на твоё место своего человека. И всё это без головоломок и шпионажа, без планов, которые могут сорваться в любой момент…. Нет, наши делают наверняка. Скажу больше. План ихнего «наверняка» уже отработан. Хочешь пример? Они пригласили своего собрата-депутата на охоту, но тут же забыли, на кого надо охотиться. Итог – одним депутатом меньше. Могу ещё. Единственный в истории человечества факт самоубийства с использованием огнестрельного оружия с контрольным самовыстрелом в голову. Это так расстарался бывший министр МВД. Официальное заключение – таки самоубийство! Нет, наши ребята действуют без умственных излишеств – прямо и… опять наверняка. Так что давай и депутатов отложим от рассмотрения. А заодно и президентские карманные структуры – милиция, прокуратура… что ещё? СБУ? Их тоже. Они бы ловили на другой информации. И последнее. Я не уверен, что это сделали ребята просто богатые и дерзкие. Никто никуда и ни во что не полезет, пока не будет знать настоящего хозяина интересующего предприятия. Это ты и сам не хуже меня знаешь. А любые попытки вычислить хозяина эмпирическим путём, сразу бы попали в зону обстрела Лесника. Он бы уже знал о том, что им кто-то интересуется. Согласен? Я ведь не сказал «так, так»? Не молчи, соглашайся.

--В теории согласен.

--Другое дело. Так что такой пердомонокль образовался, мон шер Михыч. У меня даже рот заболел столько говорить.

--Я с тобой соглашаюсь, хотя послушал бы тебя ещё. Но мне надо всё обдумать в тишине. И наедине. Поехали, поедим, гостей сегодня, видимо, не будет. И вот ещё что – сказал Михыч, вставая из-за стола, - надо отправить диски Леснику. Срочно.

--Хорошо. Одевайся, думай и выходи. Я буду ждать тебя на выходе.

          Оставшись один, я запаковал диски в конверт, обмотал скотчем и вложил их в журнал. Всё это завернул в бумагу и снова обвил скотчем. Посылка готова.

    Первоначальный план передачи посылки поездом отклонили. Валера вызвался лично доставить диски Леснику. Это мы сочли правильным.

      Наш ужин походил на поминальную трапезу по меню и по атмосфере. Михыч старательно воплощал в жизнь лозунг советских врачей о помощи обществу тщательным пережевыванием пищи. Я успел дважды выйти покурить, а Михыч всё ещё не мог оказать помощь обществу в полном объёме. Наконец-то свершилось и мы вышли на улицу.

--Ну, вот так и должно быть. – Ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Михыч.

--Ты всегда так медленно ешь? Если да, то я с тобой больше не ходок. Я завтракать захочу, пока ты свой ужин закончишь.

--Ты тут мне рассказывал о своих выводах. А у тебя самого какой вывод образовался?

--Я думаю, что на диске правда.

     Мне стало очень неуютно  от того, что я стал обладателем этой информации. В общем-то, она меня не пугала и не расстраивала. Она заставила меня поглядеть на окружающее другими глазами. На людей, на страну, на себя, на прошлое и будущее…. Вот будущее теперь, более всех остальных параметров для обзора, стало для меня неопределённо-туманным. И безрадостным. Буквально вчера у меня оставалась… беззаботность, что ли. Было ясно, что сделать сейчас, а что отложить на завтра. Вчера я даже планы строил. А что сегодня? Появился этот диск, и количество информации пропорционально уменьшило мою заинтересованность во всём, что составляет мою основу существования. А если не заниматься самолюбованием, а посмотреть, хотя бы постараться посмотреть на всё со стороны? Ну, например, вот так. Изменилась ли моя жизнь? Однозначно да. Странно и неожиданно изменилась, буквально за несколько дней. Сначала появился парень с шарфом, потом Андрей – Антон, потом телестудия, деньги, Лесник, покушения, смерти…. Андрей говорил, что всё взаимосвязано и всё представляет собой цепь событий, связанных вполне определёнными причинами. Тогда какова причина того, что у меня появился диск. И самое интересное, каковы могут быть последствия. Мне начало казаться, что я хожу вокруг разгадки, но никак не могу понять, что именно является разгадкой из того, что происходит со мной за последние сутки. Ещё раз посмотрим на цепочку – парень с шарфом, Андрей, близнецы, Лесник, покушения, Воронеж, Какая может быть связь между всем перечисленным? Какая? К-а-к-а-я? Как эхо – к-а-к-а-я-я-я-я…я. Я? Я! Общим звеном являюсь я! Вот оно! Начало положено! Значит так. Я встретил парня, который свёл меня с Андреем, который Антон, который близнец, который погиб. Дальше. Была задача не отдать бандитам акции и деньги и полюбовно разойтись с Лесником. Так? Так. На сегодня всё это сделано, пусть не только мной, но сделано. А вот дальше пошла импровизация, которая разговором с Андреем не была предусмотрена. Я имею в виду работу на телестудии по просьбе Лесника. Хотя, в каком-то, неизвестном мне плане, это могло быть учтено. Могло быть учтено тем Стариком, который появлялся у меня ночью. Следовательно (хоть бы не запутаться!), если использовать  знание о том, что случайностей не происходит, то и предложение Лесника поработать на студии и занятость Михыча в момент прихода мнимых продюсеров тоже не случайность. Это цепь, это последовательность событий в хронологическом порядке. Так. Пока я сам понимаю, что говорю и нить рассуждений не теряю. Поехали дальше. Андрей говорил, что мы сами себе выбираем собственную судьбу, корректировку которой мы проводим на Земле под влиянием каких-то событий, участником которых ты стал, пусть даже невольно. Что это значит? А для меня это ничего не значит. Я не был участником событий связанных с Антоном – Андреем, кроме его заявления, что я его близнец. Но судьба моя всё-таки изменилась. Так, сейчас… что я чаще всего вспоминал? Какое слово? Почему-то мне кажется это важным…. Чёрт! Записывать надо! А где сигареты? Антон – Андрей… близнецы… Точно! Попал! Близнецы. Надо отложить это слово в отдельную ячейку памяти и подумать о нём особенно тщательно. Дальше. Зачем мне сигареты, если я уже одну курю? А ты азартен, Парамоша, ой, как азартен. Так, отслеживаем дальше. Что говорил Старик ночью? Что-то вроде того, что он или они рассчитывают на мою помощь. Вроде так сказал. Значит, выходит, что наша судьба может измениться по чьей-то просьбе или под чьим-то влиянием. Не всё мы планируем сами, когда находимся наверху. И что мне даёт то, до чего я додумался? А если выбирается некто, выбирается достаточно произвольно для исправления ситуации, которая несколько видоизменилась, относительно первоначальной задумки. То есть, живёт на Земле перец и вдруг начинает чудить так, что последствия его чудачеств могут в значительной степени повлиять на целостный план многих и многих людей? И, чтобы наспех не переделывать общий план, находят другого перца, который исправляет ошибки первого. Или корректирует их. Если не снимать со счетов гордость, то я скорректировал план по недопущению телестудии и денег в руки Воронежских раздолбаев. Это похоже на правду? Очень. На правду похоже всё, что правдой и не является. Но и ложью не является. Хорошая фраза, надо в сборник собственных цитат записать. Я ещё курю? Пока курю. Если я допущу самое невероятное и выскажу мысль о том, что какая-то ситуация начала развиваться не в том направлении, в каком она планировалась в масштабах, скажем, города или пяти сотен тысяч людей и для её исправления необходим кто-то, чтобы вернуть ситуацию в мирное русло, в смысле спокойное и безопасное, тогда остаётся самая малость – узнать кто, или что является возмутителем спокойствия и кто должен вернуть ситуацию в запланированное русло. Не мешало бы ещё узнать, каким образом всё исправлять, если исправлять придётся мне. И где тот физический, моральный или христианский предел, который нельзя переступить. А кто будет устанавливать этот самый предел? Я ещё не нуждаюсь в психиатре? Пока никому и ничего не рассказываю, то и нет психиатрической опасности. А вот опасность того, что я не смогу самостоятельно разобраться в этом ворохе мыслей имеется. Помочь смог бы Андрей. Или Старик. Но у меня нет связи с ними, а они сами не торопятся со мной поговорить. Или ещё не время? Ещё нет такого накала страстей? Что у меня есть на сегодня? Есть слово «близнец». А рифма на это слово будет означать то, что меня ожидает, если я не приму верное решение. Ладно. Что я знаю о близнецах? Это, со слов Андрея, две противоположности одного целого. При достаточно сильном желании можно влиять на одну противоположность для усиления или ослабления другой. Хорошая теория, её можно было бы развить до состояния небольшой, но собственной религии. Или для не криминального устранения любого человека – от соседа до президента. Другими словами, если одного из близнецов, простоватого и бедного, немного интеллектуально развить и добавить ему достаточно средств к существованию, то второй близнец разорится и… поглупеет. Они попросту поменяются судьбами, именно судьбами, но не телами. Вот это я выдал! Это даже не криминал, это уже оружие. Невидимое и безотказное оружие! Применение его не доказуемо и не наказуемо. Секундочку! Пока моя фантазия ещё в узде, я вижу два реальных препятствия для применения этого оружия. Первое – нужно точно знать обоих близнецов, а второе – это будет оружием или средством только тогда, когда эти измышления окажутся по-настоящему правдой. Это мне рассказал Андрей, и я принял это на веру. А если этот рассказ был обычной приманкой для меня? Я опять начинаю ходить по кругу. Я был нужен в Воронеже и мне рассказали сказку, в которую я моментально влюбился. Меня ведь хвалили и поражались моими способностями. Как тут не поверить и не подвести под эту веру придуманную теорию? Но ведь они выбрали именно меня, так ведь? Ни хрена не так! Они могли бы выбрать любого, и любой имел полное право задать вопрос: «Почему выбрали именно меня?» События последних месяцев это простой синематограф, разыгранный для меня – мальчишки для таскания чего-то там из огня. Но я же видел, как исчез Андрей, я видел Старика и разговаривал с ним… ничего не понимаю. Это всё обман? Погоди-погоди, но ведь они знали о Воронеже до того, как узнал о нём я. Откуда? Они знали обо мне всё и знали всё о том, что будет. Знали до того, как события скучковались вокруг меня. И мысли мои Андрей легко читал… сидя на скамейке. Видимо пришло время остановится, и не путать собственные следы. Во всей моей теории есть правда. Она есть точно. Только сколько её и в каком месте она расположена? Мне теперь нужна помощь. И срочно. Андрея нет, Старика тоже нет, никого… а пацан? Он же был вполне материальным. Или он из ангелов? Пришёл, сказал и… пока? Может смотаться в Воронеж? На могилу к Антону сходить…. Господи, да чего я юродствую? Никто не ждёт меня ни на могиле, ни в квартире Антона. Никто из помощников не ждёт. Что же делать? У меня скоро начнётся мозговой срыв, как у белого офицерства в эмиграции. Надо выпить чаю и попробовать заснуть. Утро вечера всегда раньше.
Я крутился на диване, плавая между дремотой и бодрствованием. Я снова и снова читал сам себе лекции менторским тоном, пытался найти изъян в своих мыслях и, найдя их, моментально убеждал сам себя в своей правоте. На самом деле я боялся заснуть и пропустить возможный момент прихода Старика. Я был совершенно уверен в его сегодняшнем визите. Но отсутствие соответствующих навыков сморило меня уже под утро. Старик так и не появился.

     На следующий день на телестудии появился прыщавый мужчина в сером пальто. Он с видимым удовольствием демонстрировал всем своё удостоверение и с хищным  выражением лица уединился с Михычем в его кабинете. 

      Разговор, или чей-то монолог, продолжался около часа. Наконец дверь кабинета распахнулась, и в коридоре появился наш гость. Оглядев окрестности в поисках слушателей или свидетелей надвигающейся сцены, в которой последнее слово останется за ним, он разочаровано запахнул пальто и издал звук, с которым обычно пытаются языком достать застрявшее между зубами мясо.

--Я вам советую держать меня в курсе.

      Поскольку я был единственным слушателем его реплики, он, не дождавшись желаемой реакции, монументально зашагал по коридору, каждым своим шагом вдавливая в пол  желание во всё вокруг вселить трепет перед его удостоверением.

--Михыч, ты раскололся?

--Слышь, а чего он так ходит?

--В растопырку?

--Именно.

--Не знаю. Я раньше видел, что так ходят моряки, только что сошедшие на берег после долгого похода. Они так амортизируют действие качки. А что с этим, я не знаю. Ты раскололся?

--Ты шо, братэла? Ни в жисть! И шоб я семь лет на лодке не катался!

--Я серьёзно.

--У меня не было шансов расколоться. Он сам всё время говорил. Чем-то там стращал, что-то предлагал, а потом спросил, откуда эта деза. Я сказал, что ни сном, ни духом и просто не понимаю о чём речь. Так ты представь, что твой голубец, в своем письме этим ребятам, подписался. Идиот!

--Это не мой голубец.

--Я для связки слов. Короче, я ничего не знаю, ищите того, кто писал вам письмо. Дал его координаты.

--Кого?

--Не твоего голубца. Ну и всё. Потом он рисанулся в дверях и ушёл. Всё.

--Таки ты нашего блатного кореша мусорам слил, да?

--Да иди ты со своим корешом! Мы будем хоть когда-нибудь кофе пить? Который час? Ого! У меня через десять минут созвон с Лесником. От тебя позвоним. Ставь чайник, я сейчас приду.

     Разговор с Лесником закончился ещё при недопитом кофе. Я так определил его краткость. Общий смысл был таков – осторожнее со всеми приходящими гостями и сотрудниками. Звукозапись и видеонаблюдение в кабинете одобряется. Если что, он на связи. Валера – водитель возвращается ко мне. Пока.

--Ну, что будем делать? Предложи что-нибудь приятное своему шефу.

--Предлагаю предложение. Прямо сейчас я еду в магазин. Или на рынок. Мясо, зелень, овощи и всякое такое. Потом мчимся на природу. Приятный закат, шашлык, костёр и тяжёлое пробуждение ни свет, ни заря. Подходит?

--Я удочки возьму.

--Я не рыбак и не рыбоед, поэтому всё, что касается рыбы, не будем касаться меня. Договорились? Палатку берём?

--Не стоит. Поедем в нашем микроавтобусе, в нём и отдохнём. Кто за рулём?

--Я бы с Валерой поехал.

--А он вернулся?

--Минуточку.

    Я позвонил Валере и с радостью узнал, что через пару часов он будет у нас.

--Тогда, через сколько? Через три часа у меня на квартире. Решено?

--Однозначно. Ты что пьёшь? Вино?

--Водку. И только водку. И только не в рабочее время.

--Уважаю. Как говорит молодёжь – мой респект! Всё, я умчался.

--Деньги надо?

--У меня пока есть. Не задерживай меня, шеф!

      Не знаю кому как, а мне доставляет громадное удовольствие делать покупки для подобных мероприятий. В этом смысле для меня важнее ощущение приближения маленького праздника. Дыхание учащается, глаза горят, не замечаешь откровенного обвеса, а не редко и недовложения. Зато сучишь ножками и облизываешь пересохшие, от предчувствия приближающегося праздника души, губы.

      Не было исключений и в эту поездку на рынок. Почти не было. Пару раз я начинал добиваться справедливости от продавцов, но очень быстро устал и мне это надоело.
Михыч ждал нас со снастями и ворохом одеял. Он даже успел поговорить с соседями-рыбаками, и выяснить расположение лучшего рыбного места. В которое мы и поехали.
Солнечная прохлада, прозрачное высокое небо и запах костра. Это тоже входит в обязательный набор приятностей начавшегося праздника. И не важно, что это приподнятое настроение уходит после первой выпитой рюмки и первого куска мяса. Важнее, что это предчувствие всё-таки бодрило кровь и обостряло воображение. Я думаю, что такие мелочи продлят мою старость на несколько безболезненных дней.

      Михыч и Валера спелись на почве рыбалки. Мне досталась жарка мяса и общее приготовление стола. Невероятно приятная работа. Во всяком случае, для меня.
Солнце намеревалось спрятаться за высокими деревьями небольшой рощи, вода в реке начала краснеть, отражая свет уже не по дневному белого солнца, дрова активно старались стать углями. Я тоже не сидел без дела и готовился нанизывать мясо.

--Вечер добрый, туристы!

       Я оглянулся на голос. В пол оборота ко мне стоял мужчина. Он приподнял голову и подставил лицо под розовеющее солнце. Капюшон на его голове не позволял мне рассмотреть его лицо, хотя бы для того, чтобы определить его возраст. Но то, что он был старше меня, я не сомневался.

--Здравствуйте.

       Вечерний гость повернулся ко мне и сделал два шага вперёд. На нём был длинный брезентовый плащ. Старые джинсы заправлены в резиновые сапоги. Толстая и тёплая клетчатая рубашка, со слегка потёртым воротником и разными пуговицами, была одета на выпуск. На руках были перчатки.

--Хороший был день, вечер тоже будет хорошим. Спокойный закат, тихо. Всё-таки хорошо тут, правда?

--Да, хорошо.

--Я живу в селе, здесь, - он неопределённо махнул рукой в пространство. Этот жест позволял предположить, что оно, его село, располагалось в верховьях Амазонки, или в окрестностях Сыктывкара. – Частенько прогуливаюсь здесь. Душа покоя просит.

     Я поднялся и пошёл к машине за шампурами. Моя спина продолжала слушать его  разговор.

--Меня все Стариком зовут. Странно, да?

     Что-то неприятное кольнуло в затылок. Остановившись, я оглянулся и уставился на аборигена в плаще. Он спокойным движением сдвинул капюшон с головы. На его седой голове покоился тёмно-синий берет, надвинутый на самые уши. Теперь стало возможно рассмотреть его лицо. Оно было спокойным, как у спокойного пожилого человека. Такое спокойствие могло дать только умиротворение с самим собой. Мне захотелось самому иметь такое выражение в собственной старости. Ещё на его лице выделялись складки, идущие от крыльев носа до самого подбородка. Трёх-четырёхдневная щетина была густо измазана сединой.

--Было бы странно, если бы вас звали Клавдией.

--Смешно, да.

     Я решил всё-таки взять шампура. Уже в автобусе я понял, что испытываю нервозность и довольно сильную. Прямой причины не было, нервозность была основана на дурном предчувствии, что у меня не будет на лице и в душе такого спокойствия ни в старости, ни на пути к ней.

        Сидя на раскладном стульчике, старик спокойно смотрел на реку. Закинув ногу за ногу и положив руки на колени, он казался мне более опасным, чем стоя с оружием в руках напротив меня. Но эта опасность не относилась именно ко мне именно в данный момент времени. Она была довольно абстрактной, но всё равно её вектор имел мой адрес.

--Выпьете со мной? На ночь глядя?

--С хорошим человеком не грех и выпить. А за что?

--Да за то, что вы сказали. Хороший вечер, хороший закат… за природу.

--Согласен. И за будущее.

      Или мне всучили воду вместо водки, или после слова «будущее», я попросту не ощутил её вкуса. Но желудок, правильно отреагировавший на первую порцию, дал сигнал, что я всё-таки выпил водку. Хорошую. Тогда отчего же меня так неуютит?

--Вы в городе живёте? У вас там бизнес?

--Да, из города. А касаемо бизнеса… так, немного шьём на дому.

--Смешно, да. А ваш швейпром власти не трогают? Конкуренция там, производственные помещения, аренда земли? Всё в порядке?

--Да, слава Богу, - проговорил я, расталкивая языком остатки огурца, так не вовремя заполнившего рот.

--А вы верующий? И в церковь ходите?

--Не так часто, как должен был бы. Но… да, верующий. Православный, - зачем-то добавил я.
 
--Это хорошо. Наверное, - сказал старик и взял вновь наполненный пластик стаканчик. – А я вот не сподобился, с тем и живу. Тогда выпьем за знакомство.

     Вторая доза уже во рту была понята и принята правильно. Это меня успокоило и расслабило.

--А что вы, бизнесмены, думаете о политике? Вы довольны тем, что происходит в стране?

--Всё правильно. Или о бабах, или о политике. Я думаю, что политика это такая штука, которая будет где-то и как-то существовать независимо от того, думаешь ты о ней или нет. Кроме того, ничьё мнение не влияет на то количество мерзости, которая преподносится под видом политики. Как вам мой ответ?

--Ответ достойный работника телевидения. О чём-то и не о чём.

        Позднее зажигание из-за выпитой водки меня скорее позабавило, чем насторожило. Какой-то он многознающий. Или догадливый. Может, спросить у него, какого цвета телефонный аппарат у меня в кабинете?

--Нет, мой ответ более конкретный. Он такой же полновесный и откровенный, как и политика. Кто-то свой интерес, причём личный, преподносит, как стратегическую и политическую ситуацию. Это всё равно, что предлагать людям пурген в качестве омолаживающего средства. Все знают, что это не так, но публично верят. Вам это достаточно конкретно?

--Нет, не достаточно. Интересно излагаете. Но если вас это нервирует, то оставим эту тему.

--Меня это уже не нервирует. Можем продолжить. Вечер только начался, костёр есть, отчего не поговорить? Вот лично вы можете дать точное определение политики? Или того, что происходит в этой несчастной стране? Вот и я не могу. Просто ребятам захотелось власти, большой власти и денег. Причём денег не за свой труд или за интеллектуальную собственность, как, например, Билл Гейтс. Им захотелось денег потому, что им захотелось. И всё. Если нужна причина, то это причина. А тут, как по заказу, пришёл некто Горбачёв. У наших, украинских ребят нос по ветру – хочется власти. А тут перестройка. Поэтому и нашли бескровный способ разбогатеть и отделиться. Не было рубля, да вдруг… нет, не алтын, а гривна. Хотя первой в очереди был купон. Нашим пацанам попёрло! Сбербанк почистили, предприятия на металлолом. Банки – как грибы в лесу. Гуляй – не хочу! И народец успокоили – отделимся, по своему забалакаемо и не будет нас счастливее на свете целом. Один из балакучих в тетрадке успел конституцию написать, а другие всю ночь её принимали. Так вот и появилась страна – на эмоциях и на азарте. А кто собирался хоть несколько месяцев подумать о возможном будущем этой в азарте сделанной страны? Есть такие? Ау! Нету. Поскольку те, кто хотел отделиться и разбогатеть на шару, не назначили тех, кто будет думать. Ну, не успели. А думать надо было. Законодательство готовить надо было, право, как закон готовить надо было. А в порыве куража решили ввязаться в драку, а так видно будет. А видно девятые выборы за восемнадцать лет, а избирательного законодательства нет. Какова шутка? А вот и другая подоспела. О религии. Наш президент, долго выступающий на непонятном псевдоэкономическом языке, придумал новенький опиум для самостийного народа – обычная брехливая трепология, основанная на словах «прозоро», вместо «аминь», «переконаный» - вместо «помилуй, мя, Господи», и «демократия» и «стабильность» вместо остальных молитв. О, как! И адептов этой религии – не счесть. А в данном случае религия и политика совокупились в единое то, что составляет собственно страну. Что вы от меня хотели услышать, когда спрашивали о политике? Расширенный анализ экономики и состояние дел в армии и промышленности? У меня только один ответ – не ту страну назвали Гондурасом.

--Уже не смешно, да.

      Ему было не смешно, а мне расхотелось продолжать разговор. Я подбросил несколько поленьев в костёр и поправил их палкой. Мой вечерний гость, если он гостем был, снял перчатки и протянул ладони к костру, который набирал силу в рамках мангала. Что снова не так? Что меня тревожно передёрнуло от этого жеста местного жителя? Руки. Не сами руки, а ладони. Пальцы и ногти были ухожены до такой степени, до которой я не доходил даже в мечтах. Не скажу, что ногти и пальцы это мой фетиш, но имея довольно некрасивое и то, и другое, я всегда обращаю снимание на них у других людей и немного завидую. Но эти руки обслуживались маникюршей чаще, чем их хозяин пукал. И с такими руками жить в деревне и носить потёртую рубашку? Господи, мы забрались в какую-то дыру на берегу речушки, а тутошний эсквайр мигом нашёл нас и сообщил мне же, что мы с телевидения! Где же моя головонька была-то, а? Обрадовался возможности поскулить по поводу власти? Свежие уши нашёл? Мужик, кто ты такой, а? Ты не местный, ты…. Ты тот, кто очень старательно следит за собой. Щетина так тщательно ухожена и оформлена, и… она скрывает на коже пятна витилиго. В деревне так не следят за собой в таком возрасте. Мне кажется, что я снова попал в….

--Скажите, уважаемый старик, а кто вы на самом деле?

      Сидящий напротив меня, никак не отреагировал на мой вопрос. Он вообще ни на что не реагировал. Он был спокоен и занят процессом нагревания своих ухоженных ладоней от разгоревшегося костра. И с ответом не торопился. Выдержав минутную паузу, он не торопясь натянул перчатки и поправил на плечах плащ.

--Я тот, кто задаёт вопросы.