Акрофобия. Глава 6

Когда Джек проснулся на следующий день, свет уже вовсю пробивался сквозь жалюзи, а часы, к его ужасу, показывали десять утра. Он быстро встал, лихорадочно стал собирать вещи на кровати, затем побежал в ванную чистить зубы. В голове витало много мыслей сразу, как это бывает по утрам после долгих ночей. «Нужно торопиться, иначе будут большие проблемы»- думал Джек, быстро проводя по зубам новой зубной щёткой.
Гигиенические утренние процедуры были уже почти закончены, когда вдруг зазвонил телефон. Резкий дотошный звук  заставили его подскочить на месте, едва не подавившись пастой и собственной слюной.
Пока Джек шёл, едва волоча ногами и всё ещё с зубной щёткой  в зубах, сработал автоответчик, и после его голоса последовал уже знакомый голос доктора Мендока. Сам он казался бодрым и здоровым.
- Джек, доброе утро. Когда вы услышите это сообщение , то перезвоните мне. Помните, мы с вами договаривались встретиться сегодня в субботу в два часа. Ну так вот, у меня появились непредвиденные трудности, давайте переназначим время на час раньше. Если вас всё устраивает, сообщите мне.
Снова послышался гудок и красная лампочка погасла. Джек присел на кровать , и смеясь, ударил себя по лбу, как когда-то делал его отец , когда тот совершал глупые вещи.
«Суббота, как же я мог забыть. Как бы это выглядело, если бы я, в помятом костюме, с наскоро побритым лицом, явился на работу  в нерабочий день. Подумали бы, что совсем допился!
Джек ещё раз улыбнулся про себя и пошёл в ванную умываться. Потом он приготовил себе яичницу, больше похожую на смешанную ребёнком палитру белого и жёлтого цветов, но Джек поел её с удовольствием. Потом он пошёл в спальню и лёг на кровать, намереваясь ещё немного поспать. Но сон не приходил, так что Джек включил свой телевизор, довольно старый для своего времени, и смотрел занудные утренние викторины до тех пор, пока часы показали полдень.
Он оделся, причесался, и с радостным видом вышел из квартиры. Доктор Мендок назначил ему встречу возле моста Девина, который находился в 2 милях от его дома.
Джек поймал такси, коротко объяснил водителю, куда ехать, тот кивнул и они поехали. Город стоял в пробках, как забитый вещами шкаф, так что их  поездка напоминала ломаную линию на доске учителя геометрии. 
Водитель то и дело пытался объезжать пробки, заворачивая от главных трасс на менее загруженные, провинциальные автострады. Джек поглядывал на часы и понимал, что не успевает. Водитель увидел это в стекло заднего вида и сказал грубоватым восточным голосом, что он постарается успеть. Ему надо отдать должное-они действительно успели. Джек сунул ему в руку деньги и поспешил к парку, который находился в пятидесяти метрах от моста.
Погода была солнечной и даже душной, люди скрывались от жары под небольшими беседками с круглыми крышами, которые напоминали гигантских грибов, поедая мороженое и опустошая магазины с минеральными напитками. Джек немного прошёлся по главное дороге, усеянное вокруг деревьями на круглых земляных островках, огранённых бордюром, и увидел Мендока, сидящего за небольшим столиком в сквере и пьющего лимонад. Доктор был одет в спортивном стиле, чёрно- белый костюм его немного молодил.
- Доктор,- Джек помахал рукой и подошёл к нему. Они пожали друг другу руку, доктор допил свой чай и предложил прогуляться.
- Сегодня жарко, правда, Джек?- он называл ему теперь по имени. Между ними произошло что-то вроде рабочей  дружбы.
Джек кивнул. Доктор всё время говорил об отстранённых от дела вещах, пока они шли вдоль узкой цветочной аллеи, и Джека это начало раздражать. Его мучала жажда, клонило в сон, так что он с радостью предпочёл бы простой болтовне пару часов крепкого сна. В какой-то момент Джек подумал, что старик попросил прогуляться с ним просто из одиночества, что он использовал его как некую отдушину в пустом одиноком существовании, но потом ему стало стыдно даже за такую мысль.
- Вы, кажется, куда-то спешили? – спросил Джек. Это было лучшее, что ему пришло в голову.
- Да, да. Джек, я помню. Перед тем, как мы пойдём к мосту, я хотел поговорить с тобой, как с другом. Я помню ту историю про твоего сына,  которую ты мне рассказал. Я беспокоился за тебя, потому что если бы ты мысленно дал этому делу ход в твоей голове, то акрофобия была бы сейчас не самой твоей единственной проблемой. Но, как я вижу, ты держишься.
Доктор посмотрел на него.
- Это нелегко,- Джек разглядывал смотровое колесо, которое катало всех желающих увидеть прекрасную живописную округу. Он был здесь с Эриком пол года назад. Ему тогда очень понравилось,- не так легко, как может показаться. «Просто я не переношу жалости. Мало кто знает из моих знакомых. Пускай лучше думают, что всё нормально»- думал Джек о себе.
Они пошли дальше, но теперь уже молча. Доктор был доволен не только собой, но и Джеком.
Наконец они вышли к автостраде, которая шла через мост в горы. Лес, который окружал парк, как надёжный забор, здесь поредел и обеднел. Впереди уже слышался шум реки, одной из быстроходных опасных рек, которая является приток медленной, но большой и полноводной. Берег сходил вниз мирно и ровно, что позволило соорудить к узкому, но довольно уютному берегу ступеньки. В такую жару это место было очень популярным, люди стекались к воде и прохладе, как пчёлы на мед, но Джек догадывался, что они идут совсем не на пляж.
Доктор повел его по узкой дорожке у бордюра, показывая рукой на красоты долины, которая ложилась дальше, за ущельем. Джек пару раз смотрел вниз, но высота пока была невелика, и он не ощущал почти ничего. Он давно ощущал некое привыкание к высоты, о которой говорил доктор.
 Мендок остановился у перил и наблюдал за ущельем. Солнце отражалось на воде и играла в нём калейдоскопом цветов, а водная масса уходившая дальше в сузившиеся русло реки, перевела его чуткий старческий взгляд, который за годы жизни смог замечать не только явную красоту, на плотный лесные массивы, где на величественные куполоподные кроны старых,  как мир, деревьев создавали миниатюрные долины, которые блистали жизнью и прохладой. Мендок помнил их с детства. Когда-то давно он был здесь ещё ребенком, и величие здешних лесов испугало и заворожило его. Доктор  был так поражён красотами природы, что совсем забыл о Джеке. Когда эта мысль, как выстрел хлопушки, ударила ему в голову, он обернулся и сперва не увидел своего спутника, но затем всё же заметил.
Он стоял с другой стороны, внимательно глядя на старика в инвалидной коляске, который только что проехал рядом с ним. Он тихо говорил по телефону о какой-то Мери. Затем разговор закончился,  и он положил сотовый в карман своих джинсов.
Коляска казалась новой, металл блестел на ярком солнце, а руки старика, покрытые венами и пожелтевшей от старости коже, без особых усилий катили большие колёса с острыми спицами.
Джек по-прежнему наблюдал за ним, и доктор увидел, как на лице его появилась странная улыбка. Она означала не радость, а скорее благодарность. Джек на мгновенье взглянул на небо, жмурясь от палящего солнца, затем вновь посмотрел на старика.
Мендок хотел было подозвать доктора к себе, но Джек почем-то резко дёрнулся – доктор вдруг подумал, что он хочет покончить с собой, прыгнуть через перила в реку - но нет, он лишь поднял что-то и позвал старика-инвалида. Доктор подошёл поближе, чтобы всё расслышать.
- Мистер, ваш телефон?- он помахал им.
Старик полез в карман, ничего там видимо не обнаружил с улыбкой, корящей самого себя за нерасторопность, сказал Джеку:
- Да, видимо мой. Благодарю вас.
На лице старика сошлись все морщины, от чего его лицо походило теперь больше на морду питбуля,  густые брови поднялись ,и он, торопясь, подъехал к Джеку , взял телефон и пожал ему руку.
- Ещё раз большое спасибо. Знаете, я отдыхаю здесь с внучкой. Вон там, внизу,- старик кивнул в сторону пляжа,- вы можете присоединиться к нам. Там гораздо прохладнее.
Джек поблагодарил его и сказал, у него нет времени и что он скоро уходит. Старик пожал плечами, ещё раз пожал ему руку и уехал. Джек ещё долго смотрел ему вслед.
- Что-то не так?- спросил доктор, подходя к нему.
Джек вздрогнул, как от удара током, обернулся и сказал, что всё хорошо.
- Вы довольно пристально глядели на того человека? Он вам напомнил кого-то?
Джек отвёл глаза, но доктор сразу понял, что угадал. Джек подумал, что рано и поздно он должен будет рассказать.
- Я действительно узнал в нём близкого себе человека, ныне покойного.
Доктор стал рядом с Джеком, оперившись на перила. Вокруг них то и дело сновали люди. Джек немного наклонился и стал говорить:
- Он похож на моего отца. В своих поздних воспоминаниях я вижу его именно так. Может быть, ещё небритого, но в остальном…
Джек посмотрел вниз и не ощутил ничего. Быстрая река неслась вдаль, смывая старое и принося неизведанное, как сама жизнь. Когда то она текла совсем по-другому.
- Мой отец был программистом всю свою жизнь. Он заработал себе в городе не плохую репутацию и просиживал на работе часто допоздна. Но вопреки многим его коллегам, во внерабочие часы  он предпочитал спорт. А именно-скалолазание. Забавно, не правда ли? Мой отец так предпочитал то, что через двадцать с лишним лет едва ни приведёт к гибели его сына. Он никогда не был покорителем вершин или что-то в этом роде, такое занятие всегда было только на любительском уровне. Отец, со своим близким другом Джоном,  единственным, который был в среде программистов и разделял его взгляды на спорт, каждые выходные ездили в городом Брикервуд, возле которого находилась небольшая гора. Невысокая, довольно проста в освоение, и в то же время интересна для любителей этого спорта – такое препятствие идеально подходило этим людям. Иногда они приглашали с собой кампанию, но зачастую ездили сами. Отец, всегда оглядываясь на нас с матерью перед уходом, никогда не брезговал безопасностью. Никакой паранои, нет, иначе бы не было удовольствия  и радости, но в любом случае вся амуниция была при нём, когда он делал первый шаг на скале. В детстве я очень хотел поехать с ним, но он не разрешал. Перед отъездом Джон часто приводил своего сына, Билла, и в детстве мы были хорошими друзьями.
Но где-то к 12 годам мне удалось упросить отца поехать с ними. В каком-то роде меня поддержала и мама, которое надоело слушать моё постоянное нытьё, так что она давала своё «за» на эту поездку. Я был так рад, словно ехал в Диснейленд. Даже отец никогда так не радовался этим выходным. Джон, когда узнал о намерении своего друга взять сына, был только рад. Он похлопал меня по плечу и сказал, мне понравиться и я запомню этот день надолго. Насчёт первого он глубоко ошибался, насчёт второго - попал в самую точку. Я до сих пор отчётливо помню тот день.
Мы приехали в город утром и остановились в гостинице, где к моему отцу и Джону относились, как к необходимости. Никто и никогда не посещал эту забегаловку так часто, как эти двое.
Мы разложили вещи, и пошли готовить завтрак. Я смотрел в окно и дивовался этому городку. У меня сложилось такое впечатление, что его вырвали из начала пятидесятых годов и перенесли в наше время, таким он казался старомодным, но при этом сохранившим дух своей эпохи.
Позавтракав, мы немного погуляли по городу. После часовой прогулки я только убедился с своих мыслях. Машины, магазины, ларьки, простые дома, даже библиотека – здесь всё было как когда-то. Я любил читать историю Америки, в данном случае, историю 20 века , так что в целом я могу с чем сравнивать.
Когда спала жара, и мы уже вдоволь насмотрелись на прямоугольные улочки одинаковые, почти не блещущие индивидуальностью дома, мы пошли, наконец, к горе.
И хотя сейчас я понимаю всю смехотворность той мысли, но тогда эта скала показалась мне исполинской. Она довольно красиво выступала посреди лесного массива. Обогнав кроны самых высоких деревьев, это гора выступала над ними высоким остриём, но за ним, как сказал Джон, ставя палатку, гора теряет всю свои резкостью и превращается в довольно  низкую тропинку, идти по которой после утомительного лазанья - одно удовольствие.
Отец одел на меня шлем, наколенники, подлокотники, дал специальную обувь, для своих двенадцати полных лет у меня была довольно широкая нога, так что с креплениями пришлось помучаться.
Наконец всё было готово,  отец скрепил нас тросами и мы начали. Джон говорил, что на эту гору можно взобраться двумя путями: первый - длинный и более сложные для новичка, второй немного короче и позволяет срезать некоторые трудные места, при этом мы поднимемся не на саму вершину, а немного ниже. Я не протестовал, потому что знал, что любые мои возражения могут поставить под вопрос мои дальнейшие поездки сюда, кроме того, я был с ними согласен. «Успею я ещё налазиться по скалам,- думая тогда я.
Джек остановил рассказ , чтобы перевести дух. Теперь дул холодный,  горный ветер, а тучи закрыли ненавистное солнце. Дышать стало легче. Мендок опёрся о поручни и внимательно слушал Джека, переводя взгляд то на него, то на пляж. Ему казалось, что он дёрнулся за очень важную ниточку, которая едва не оборвалась.
 Мы поднимались довольно долго, по крайней мере, мне так казалось,-продолжал Джек, вздохнув на полную грудь,- отец заставлял внимательно следить за каждым шагом, надёжно и крепко хвататься руками за выступы на скале, которые были больше похожи на язвы на больной коже, то и дело проверять трос, чтобы тот не запутался. В первые минуты я успел даже пожалеть о том, что поехал. Предостережения отца выводили меня из себя, но я молчал.
Скала был не совсем прямой, она была немного выгнута вперед, будто нагнулась за чем-то , так что лезть было не так трудно. Ближе к середине пути отец всё меньше говорил, и тогда лазить стало и вовсе интересно и весело.
Знаете , доктор, тогда я без страха глядел вниз почти на такую высоту, как на этом мосту в самом высоком его месте. И если я не показываю страха здесь, в начале, но поверьте мне, он есть , то на середине , взглянув вниз, я не смогу оставаться столь хладнокровным. Но тогда, поверьте мне, я не раз прокручивал в памяти эту старую плёнку воспоминаний, и каждый не мог совладать с ненавистью к себе.
Ближе к концу, когда вершина горы была уже хорошо видна, мы закрепились на одном шарообразном выступе, чтобы немного отдохнуть. Вид ,который отрылся передо мной , когда я скинул рюкзак и взглянул на землю, был неповторимым. Он был даже лучше , чем здесь. Я чувствовал то, что раньше никогда не испытывал. Я даже немного боялся, но это был страх нормальный, страх перед новыми ощущениями, который не бросал тебе в дрожь и холод, и только немного щекотал твои нежные нервы.
Мы долго ещё сидели так молча, ощущая близость чистого неба и ничтожностью земли, которая тогда казалась хоть и великолепной, но крошечной, такой, которую можно положить на ладонь.
Джон тогда сказал, что, сколько не залезай на эту гору, сколько не любуйся этими красотами, всё равно никогда не надоест.
Через 20 минут мы забрались на вершину. Мои мышцы от непривычки ломились и гудели, ноя, как сирена, от каждого движения. Я чувствовал, что буду спать, как убитый, но я жутко ошибался. В тот день я не сомкнул глаз.
Мы сидели на вершине около часа, поедая сэндвичи моей мамы. Питательно мясо было особенно приятно уставшему желудку, как потному и грязному горячая ванна, а хлеб хоть и жевался долго, как жвачка, всё равно был бесподобен.
Наконец мы стали спускаться. Здесь не было ничего опасного. Стоило лишь крепко держаться за сучьи и камни, иногда можно были аккуратно и безболезненно съехать и вовсе без них.
Через несколько минут пути дорога срезалась, и перед нами показалось ущелье. Джон указал на маленькую тропинку, которая вилась по левому краю.
Я снял рюкзак, чтобы он не мешал и не задевал зубчатые стены и взял его в руки.
Мы пошли. Отец держал меня за руку. Я шёл за ним, ступал туда же, куда и он с Джеком. Иногда маленькие камешки, неосторожное задетые нами, бегло скатывались в ущелье, звонко  падая на дно лишь через две секунды. Высота были приличной.
У самого конца тропинка сделала крутой поворот ,и мне пришлось довольно сильно выгнуться, чтобы нащупать внизу твёрдое место, при том, что об мою спину тёрлись шероховатые камни.
Я сделал неудачный шаг и немного оступился. Несколько камней полетело вниз, и я, чтобы зацепиться, инстинктивно выпустил рюкзак. Я ощутил спасение, когда схватился за корягу, даже не заметив пропажу багажа. Рюкзак зацепился за ветку, посуда зазвенела и отец обернулся:
- В чём…,- он взглядом нашёл рюкзак,- Джек, какого чёрта?
- Я бы не удержался,- тогда мне в первый раз стало страшно. Я боялся и смерти, и гнева отца, которого, как я тогда думал, сильно подвёл.
- Папа, я знаю, что должен был быть более аккуратным,- едва не плача, сказал я, ещё сильнее впившись пальцами в корягу. Мышцы просто разрывались.
- Ладно, Джек. Ничего,- отец переглянулся с Джоном. Оба понимали, что я не виноват.
- Давайте пройдём до конца, освободим место. А потом попытаемся достать его. Он не так далеко,- предложил Джон, глядя на меня. Отец согласился, и мы продолжили путь. Мне стоило огромных усилий отпустить эту проклятую корягу и заставить свои ноги идти дальше, хотя без рюкзака я мог делать это даже быстрее.
Когда мы все оказались внизу, в относительной безопасности, отец попросил меня сесть и отдохнуть. Первый испуг прошёл, и мне тогда стало чуть легче, как после первой поездки на американских горках, и я присел на камень.
Отец сказал, что сейчас попробует достать чёртов рюкзак. Он достал из своего багажа, который был гораздо больше моего, трос и молоток, а также большую острую вещь, похожую на огромный гвоздь, не помню уже, как она называется.
Он быстро и проворно добрался до того места, я пару минут назад стоял я. Отец быстро осмотрел стену, нашёл в ней нужное место и сильным движением вбил туда этот громадный гвоздь. Скала неприятно затрещала, будто чувствовала боль, из под гвоздя посыпались маленькие камушки, и вскоре отец вбил его до основания, привязав трос за шапочку.
Подёргав верёвку и убедившись, что гвоздь даже не шевелится, отец начал спускаться. Медленно, но верно он опускался всё ниже, сокращая расстояние до заветного рюкзака. Джон, стоящий рядом со мною, ни сводил глаза с гвоздя. Он нервничал, хотя и старался подать беспечно-профессиональный вид.
Отец закрепил ноги на выступе и повернул голову в бок, чтобы посмотреть, как далеко рюкзака.
- Сейчас,- весело сказал он, подмигивая мне, хотя я видел, как ему тяжело. Капельки пота собирались на его высоком лбу и скатывались на глаза, мешая осматриваться. Он каждый раз смахивал их протёртой от троса рукой.
Джон подошёл ближе к краю и теперь наблюдал за рюкзаком, а я остался на прежнем месте.
Отец спустился ещё ниже и теперь оказался на уровне той ветки, за которую зацепился рюкзак, но он не мог достать до него. Вытянув руку, которая в чёрной перчатке теперь больше напоминала клешню какого-то монстра, он начал раскачиваться, стараясь дотянуться.
- Я вам что,- сказал он, задыхаясь, но сохраняя улыбку на лице, - цирковая обезьяна что ли?
Он возмущённо развёл руками и Джон засмеялся. У меня на лице тоже появилась улыбка, я хотел было что-то сказать, но вдруг комок застрял у меня в горле. Всё тело похолодело, будто вдруг началась холодная зима, и крепко впился руками в камень, на котором сидел.
- Я сейчас, - доносился из бездны голос отца.
Джон развернулся, чтобы кинуть ему другой трос с крюком, за который тот подвесит рюкзак и доставит его наверх, и заметил тогда моё бледное, молочного цвета лицо.
- Джек, малыш, что с тобой?- Джон подошёл ко мне и присел на корточки,- сейчас мы достанем рюкзак. Ты сегодня просто молодец, настоящий мужчина. Мы будем брать тебе.
Я смотрел мимо него, а потом, будто в тяжёлом бреду, сказал, как можно громче, но на деле смог лишь выдать тихий голосок:
- Гвоздь, он шатается. Папа…
- О чём ты, Джек, какой …
Лицо Джона застыло, слова так и остались в его глотке. Сзади послышался треск, будто сломалась старая кость, а за ним крик отца.
Джон кинулся к обрыву, но было уже поздно - скала раскололась и гвоздь выскочил.
- Помогите, - вопил отец. Пересиливая страх, я подошёл к обрыву. Отец держался за выступ на скале обоими руками, его лицо налилось кровью, а трос свисал с его пояса куда-то в пустоту.
- Сейчас, подожди, - Джон повалил свой рюкзак и с проворностью бывалого скалолаза достал верёвку и кинул её отцу.
- Чёрт,- завопил Джон. Я увидел, что веревка не доставала.
- Ладно,- сказал он, - сейчас я спущусь. Отец молчал, иногда бросая полный испуга и усталости, граничащей с безумием, взгляд. Он никогда ещё не касался этой части скалолазания.  Джон немного спустился вниз, нащупал нужное, по его мнению, место и сделал то же самое, что и мой отец минуту назад – прибил громадный гвоздь к стене. Он заметил мой взгляд и небрежно сказал, чтобы я успокоился. Весьма прохладные совет, если твой отец висит над обрывом и каждую минуту готов свалиться.
Джон стал спускаться, а отец к тому времени уже отпустил одну руку. Лицо его было пунцово красными, а руки синими, цвета спелой сливы.
- Я больше не…, - прошептал он. Джон, боясь потерять друга, резко спрыгнул и в полёте подхватил моего отца з руку, а затем упёрся ногами о скалу, крепко держась за трос.
-Обхвати меня, Деррик,- сказал он моему отцу. Тот, тяжело дыша, повиновался.
Я по прежнему стоял на верху, смотрел на мир, как зомби. Страх и шок, которые я испытал там, заставали тогда безразлично мыслить. Я не мог ничего сделать. Потом, спустя несколько часов я бился в жуткой агонии, в чудовищной истерике, крепко обхватив себя руками. Боль сгрызала меня, делая заметные рубцы на детской душе.
Но тогда я просто я стоял и ничего не делал. Джон преодолел уже пол пути, на его лице тоже читалась усталость, а по лбу бежали капельки пота. Мой отец  лежал у него на спине и не смел ничего сказать. Как он позже мне сообщил, тогда он всё ещё мысленно считал себя заранее покойником, и ему было трудно поверить в обратное. Но в тот момент отец что-то пробормотал.
- Что ты говоришь, Деррик?- Джон повернул к нему голову и заодно остановился на очередном выступе, чтобы передохнуть,- я прибил всё, как надо. Ничего плохого с нами больше не случиться.
Но Джон был взволнован. Он посмотрел на вбитый в скалу гвоздь, возле него была лишь небольшая трещина. Это не страшно. Он знал это.
Я боялся отвернуться от них, потому что думал, что если хоть на секунду упущу их из виду, они исчезнут, и тьма их проглотит.
Но даже моего внимания не было достаточно для их безопасности. За очередным шагом Джона последовал хруст, который я услышал  ещё в первый раз. Я машинально посмотрел на гвоздь, но он по-прежнему крепко держался. Стоило мне только посмотреть вниз, и я увидел, как единственный выступ, который был рядом со скалолазами, не выдержал тяжести их обоих и рассыпался, как куча застывшего на солнце песка.
Джон с отцом полетели вниз. Оба кричали от испуга и неожиданности. Меня будто волной накрыло тогда. Я начал кричать, звать папу. Они висели внизу, и вроде бы не падали, но по-прежнему что-то кричали.
Я не мог расслышать всего, но услышал только слово «трос».
Рядом со мною послышался уже знакомый хруст, вестник смерти в этих тихих горах. «Горы не прощают ошибок»- вспомнил я фразу из романа Стивена Кинга. Гвоздь соскочил и зря я попытался его схватить - наивный ребёнок, я бы не смог удержать тогда их обоих, но поверьте, я корил за это себя очень долго,- он улетел вниз, а моего отца и его друга так и поглотила эта чёрная дыра.
Я сделал два шага назад, развернулся, как на уроках физкультуры и пошёл к камню. Я смирился с их смертью. Тогда, в тут минуту, я готов был в это поверить. Я присел на холодный неудобный камень и зарыдал, и тогда была только одна вещь, которая могла заставить меня перестать плакать, и она случилась. Из глубины послышался крик. Крик моего отца. Он был жив, но мне даже трудно было представить, какую боль тогда испытывал он.
 Я поднялся и подошёл к обрыву. У меня тогда сложилось впечатление, что оттуда появится огромный зверь с острыми, как мечи зубами , который захочет съесть и меня, а отец мой пока томился в его желудке, дожидаясь прилива желудочного сока в желудке хищного монстра.
Но крики повторились снова. Я не мог различить слов, хотя я до сих пор не уверен, были ли они там. Я не помню, как тогда соображал, но первое, что пришло в голову, оказалось самым верным – бежать вниз, за помощью.
Я закрыл уши и бросился вниз. Я бежал неосторожно, быстро, сметая всё вокруг. Два или три раза я чуть не свалился и не покатился кубарем вниз, но слепая удача меня спасла. Зря я закрывал уши - даже через 100 метров от ущелья я все равно отчётливо слышал его голос, будто бы он тогда бежал за мной. Всё, что происходило дальше, я помню довольно смутно и отрывисто.
 Единственное, что запомнилось, так это лицо лесника, который увидел тогда запыхавшегося, и при этом бледного, как небо, мальчика, который извергая слюну и падая на колени от изнеможения, что-то говорит про своего отца и ущелье.
Следующий кадр ленты моей памяти таков - я иду рядом с тем лесником, а  над нами пролетает большой вертолет. Шум его винтов заглушает всё вокруг, но я всё  я видел, как другой спасатель, который был на земле рядом с нами, что-то показывал пилоту. Дальше я помню, как мы вновь пришли к тому ущелью.  Криков отца не было слышно ,и я едва не сдерживался, чтобы не разревется. Лесник держал меня за руку, внимательно наблюдая за спасателями.
Два человека в красных костюмах и с тем же снаряжением, что и у моего отца, привязал  трос  к вертолёту и стали спускать.
Через несколько минут самого томительно молчания трос начал подниматься. Я сжал руки в кулаки и то был первый момент в моей жизни, когда я по настоящему молился. Я знал, о чём прошу, знал, зачем прошу, и знал, для чего прошу.
Послышались голос и вскоре какая-то штука , похожая на большую корзину, вытащила два тела.
- Папа,- закричал я и кинулся к нему, но лесник схватил меня за руку и прижал лицом к себе. Из-за обилия крови он подумал, что отец и Джон были мертвы. Я сам начал плакать, уже не сдерживая себе, то ли от радости, то ли от горя, но хотя скорей всего просто от усталости. Слишком большой день для такого маленького мальчика. Когда лесник отпустил меня, я, наконец, смог развернуться и увидел, что над моим отцом стоит врач. Он прикоснулся к его шее и что-то сказал пилоту. Он принес носилки и его на них. Вся его одежда была разодрана, по животу проходил огромный рубец, щека была рассечена, а нога-вывернута в другую сторону, как у сломанной. Когда они положили отца на носилки, нога вывернулась в другую сторону изогнулась так, как никогда не смогла бы сделать здоровая нога. Пилот присвистнул и приказал снять ботинки. Когда другой спасатель коснулся его ног, отец застонал ,и все вскоре поняли почему - ступня его была вся синяя, из ран текла тёмная кровь, похожая на гной, а двух пальцев были выбиты кости.
Я сильнее прижался к леснику лицом, но краем глаза всё же наблюдал за происходящем.  Когда дело дошло до Джона, спасатели положили его тело в чёрный целлофановый мешок, а затем закрыли его лицо змейкой. Оно, в отличие от отцового, было почти без царапин. Мешок тоже положили вертолет.
Один из спасателей подошёл к нам и сказал, что мы должны спускаться. По пути нас подберёт их машина и доставит к фельдшеру. Нас сопровождал ещё один спасатель, но всё дорогу мы молчали. Лесник и человек в красной форме иногда косились на меня, но я шёл молча, с понукнутой головой и красными глазами. Если бы это был сон доктор, я бы больше никогда не хотел заснуть.
Я не помню, как  я дошёл, не помню, как встретил маму, которой сообщили о происшествии. Она не очень любила говорить на эту тему как до, так и после смерти отца, так что многое остаётся для меня загадкой.
Спустя три дня, когда я уже был дома и лежал в своей кровати, повернувшись к стене и пытаясь поспать ещё хотя бы час, мама зашла в мою комнату, присела рядом со мною, обняла нежно и любяще, как это умеют делать одни мамы, и сказала, что дяди Джона больше нет с нами. Он не выжил тогда. Она держала глаза широко открытыми и мирно улыбалась, будто это был пустяковая новость, услышанная её в булочной, но на самом деле она едва сдерживала слёзы . Она считала меня тогда совсем ещё ребёнком, для которого стоит хранить положительный вид, но после того случая я повзрослел лет на 10. Поверьте мне, прошло более двух лет, чтобы я смог окончательно похоронить события тех дней в своей памяти. Хотя знаете, как бы далеко не похоронил, всё равно не избавишься. Когда ни будь вспомнить придётся, вот например, сейчас.
Через 5 дней мне позвонил отец. Мама передала мне трубку, и я услышал знакомый родной голос, только немного хриплый и измученный. Он, как и мать, старался казаться весёлым и обычным, но по голосу я видел его насквозь. Мы тогда говорили долго, но о поездке вспоминали лишь вскользь. В конец отец сказал мне, что теперь в его жизни грядут большие перемены.
На следующий день, когда мы с мамой посетили его в больнице, я понял, о чём он говорил.
Отец, истощенный, с болезненной желтизной на лице, с сухими губами, сидел на инвалидном кресле. Его ноги отказали , часть правой ноги была ампутирована.
Я стоял, разинув рот. Отец посмотрел сперва на мать, потом на меня. Она молчала, опустив глаза. Несомненно, мать знала это, отец или врачи - кто-то должен был ей сообщить, но я думаю, она не верила до последнего.
Отец подъехал ко мне, его руки с огромным усилием крутили старые колёса.
- Сынок,- сказал он. Я боялся посмотреть ему в глаза. В том, что тогда произошло, я винил только себя.
- Не волнуйся. Не я первый, не я последний,- и он с тяжёлым вздохом обнял меня. Я опустил руки и  уткнулся лицом ему в плечо, едва не плача. « Прости, папа, прости,- хотелось мне кричать на весь мир.
Навестив отца, мы направились на похороны к Джону. Мать сперва хотела отправить меня домой, но папа настоял на моём присутствии. Кому, как не Джеку, быть там? А? Я бы тоже там был, но эти проклятые эскулапы меня не пускают, чёрт их возьми,- говорил отец.
Похороны проходили в церкви святого Патрика. Большое длинное помещение, походившее на тоннель, была заполнено желающими проводить в последний путь Джона Фитберджа . Все стояли с грустными, беспомощными лицами, кто-то плакал. Мы с мамой стояли во втором ряду, так что я мог всё разглядеть. В конце зала стоял большой деревянный гроб, украшенный резьбой  на крышке.
Рядом с ним стояла жена Джона, Марта. Несчастная плакала, закутав лицо в голубой платок. Слева от неё стоял её сын, Билл. В чёрном костюме, с аккуратно зачёсанными набок волосами, он смотрел то несчастную мать, то на других скорбящих в зале.
Сам он казался неприступным и безразличным, но я знал, что это не так. Билл никогда не умел плакать или слишком открыто выражать свои эмоции. Он держал всё в себе. У него в руках был мокрый платок, но лицо было сухим, так что сделал вывод, что это первый платок его матери. Сейчас он был мокрым, будто его прополоскали в реке.
Взгляд Билли остановился на мне. Он повернулся и его лицо немного  дёрнулось. Билл укоризненно глядел на меня, а через меня и на моего отца, который теперь пусть и инвалид, но всё же жив. Он винил меня в смерти своего отца и я его не осуждаю. Просто не могу.
Всю церемонию Билл сохранял свою спокойствие, а когда пришёл его черёд говорить, он вновь посмотрел на меня и сказал, что его отец меньше всего заслуживал покидать эту жизнь таким молодым. Я опустил глаза. Перед глазами возник звенящий железной посудой походный рюкзак.
Когда церемония закончилась, я хотел найти его и поговорить с ним, но толпа скрыла его от меня. Мама, уставшая и расстроенная, настойчиво попросила меня сесть в машину и ехать с ней домой. С тех пор я не видел Билла не разу.
С тех пор, как мой отец вернулся  домой, он переменился в характере. Первые месяцы было всё достаточно спокойно и обыденно, отец нашёл себе домашнюю сидячую работу, связанную с бухгалтерией, и делал вид, что это нравится ему больше всего на свете. На столе у себя он поставил фотографию, где они с Джоном наверху той проклятой скалы и обнявшись , с улыбками, возводят руки вверх.
Мой отец почти никогда не пил, но даже отсутствие алкоголя не повлияло на него нервы. ОН становился более раздражительным, неаккуратным, придирчивым.
Отец подолгу сидел на крыльце, смотря на алое небо и провожая взглядом прохожих. Его лицо искажалось волчий тоской. Он зависел от лекарств , от той железки, на которой сидел.
Однажды, когда матери не было дома, отец хотел достать с полки хлопья. Ему это удавалось,  и каждое его движение сталоновилось более резким  и нервным. Наконец велез  и коляски , опёршись руками на стол, попытался ещё раз достать до полки. На этот раз у него получилось, но он потерял равновесие и упал.
-Дьявол,- кричал он, давясь слезами отчаяние,- почему я не могу… взять … чёртовы хлопья?
Неужели я какой-то немощный инвалид. Неужели я  …
Он бил пачку хлопьев об пол, разрывая коробку и вминая кукурузные шарики в пол.
Я всё это время стоял в гостиной. Я  хотел подойти и помочь, но в какой-то момент  остановился. Потому что понял - я боюсь своего отца. Я боюсь этого человека, который сидит в обличии моего отца. Тот человек, которому я каждое утро радостно говорил – «папа»- исчез в той пучине тьмы, умер вместе с Джоном. Я так и не смог избыться от этого чувства.
Когда он выехал на своей коляске, я всё ещё стоял в гостиной. Отец остановился, скинул прядь чёрных волос и с ухмылкой сказал:
- Что , сынок, думаешь, я такой немощный. Думаешь, я уже ни на что не годен?
Я открыл рот, но ничего не сказал.
- Да пошли вы все,- он с жаром махнул рукой и уехал в другую комнату.
Следующие два дня  отец сидел у себя в комнате и не выходил, ссылаясь на плохое самочувствие.
Он был не выносим в последние месяцы своей жизни. Отец придирался ко всему, что угодно, вечно указывал нам с матерью на наши недостатки. Но мы терпели, должны были терпеть.
Он умер за несколько дней до моего отъезда в колледж. Я утром зашёл к нему, чтобы занести завтрак на блюдце, матери уже тогда не было, и я нашёл его лежащим на полу , вывалившимся из коляски, головой вниз. Возле головы виднелась маленькая лужа крови. Я перевернул его и  сломанный кусок карандаша в его правом глазу. Другая часть его была у отца в руке.
Я поднялся с пола, нащупал на столе телефон и хотел сперва позвонить матери, но потом решил всё же позвонить в скорую.
Через двадцать минут они констатировали смерть, через тридцать домой вернулась мама. Она только спросила у меня, не мучался ли отец, не слышал ли я криков. Я покачал головой. Она облегчённо вздохнула, обняла меня и сказала , что всё к лучшему.
Джек замолчал, вглядываясь в заходящее солнце. Они стояли тут с доктором несколько часов. Джек слишком увлёкся рассказом.
- Что это вам дало, док?- спросил он.
- Очень многое,- пробормотал тот, убирая затёкшие руки от перил,- поверьте мне, теперь я знаю самое основное, причину вашего страха. К слову, вы не упомянули, как скоро начали бояться высоты после того случае.
- Почти сразу же,- Джек вздохнул,- когда ещё отец был в больнице, меня мучали кошмары, в которых я падаю в бездну. Я каждый раз просыпался с потом на лице. Потом я заметил головокружение , когда смотрел в своей собственное окно на втором этаже, сперва лёгкое и незаметно, как перинка , но потом оно всё больше усиливалось. Я думал , что это что-то вроде после шокового синдрома, или что-то в этом роде, но…
- Синдром затянулся,- закончил доктор. Он глядел теперь на часы  и думал , что ему достанется от своей кузины, которой он был приглашён день рождения. Ну ладно, чёрт с ним, у него были дела по важней.
Джек с Мендоком  распрощались, пожали друг другу руки и разошлись. Джек вернулся домой по такому же забитому машинами городу, зашёл в квартиру , разделся и лёг спать. И хотя часы показывали только 7 часов вечера, Джеку заснул так, будто это было 7 часов утра. Но поспать ему удалось только несколько часов.