На смерть вселенной

 - Как же так? – она растерянно смотрела в монитор на лицо любимого - каждая морщинка знакома и истерта пытливыми пальцами, каждая складочка, родинка – изучена, вымучена и врезана в сердце.
 - Как же так? - ведь ты же сам говорил: дело за немногим, за моим согласием. Стоит мне дорасти, осмелиться, кивнуть – и ты примчишься. И мы будем вместе. Хотя бы день, пускай всего лишь час – но вместе, по-настоящему. Без жидких кристаллов, однажды соединивших и с тех пор разделяющих нас. Помнишь, как мне понравилась эта твоя фраза? Помнишь, как я заплакала, улыбаясь?
  Я решилась. Я готова. Я больше не могу так – вместе и порознь одновременно. Больше всего на свете я хочу одного – прикоснуться к тебе.
  А ты говоришь – восемь сотен километров. Ты говоришь – поправился в талии, выглядишь плохо. Зима, говоришь, на носу... Зачем ты говоришь эти смешные, глупые, нелепые вещи?
  Он отвел глаза и натянуто улыбнулся.
  Она силилась собраться с мыслями, разбегающимися, как крысы с тонущего корабля. Пыталась понять – почему его родное лицо кажется другим и… чужим. Как будто бы всё на месте – но сейчас лицо выглядело иначе.
  Иначе, чем когда?
  «Иначе, чем вчера, когда ты еще любила его» - наконец, нашла в себе смелость: сказала, выдохнула, отпустила но волю эти слова – такие простые и страшные. Усмехнулась горько, посмотрела внимательно, чтобы убедиться, что сможет узнать в толпе – и закрыла страницу…
И добавила, уже про себя: «И когда он любил тебя».
  Вселенная умирала…
  Она будет вгрызаться в подушку, заталкивая рвущиеся рыдания назад, она будет выть, рычать, захлебываться, замолкать на полуслове, на полу-мысли, всматриваясь в лица прохожих, в буквы,  в слова, в рваные строки чужих стихотворений, в звезды, в знамения, в лица детей, рожденных не ею… всё это будет.
  Но потом. Позже.
  А пока – тишина и пустота. Нет, не опустошенность –  это затертое до полной нечитаемости, любимое слово лириков и поэтов, а именно пустота. У пустоты нет ни начала, ни конца, у нее нет прошлого, подразумевающего наполненность. У нее нет ничего. Пустота – она и есть сама великое и непобедимое Ничто.
  С каждым новым уходом, с каждой новой потерей – пустота разрасталась, занимая пространства, отведенные под посевы и пастбища, обнажая русла полноводных рек и сравнивая горы с поверхностью. Месяцы, годы, столетия - то медленно текли, то мчались вскачь – и вот настал момент, когда пустота подмяла под себя всё, оставив ей крохотный кусочек бесплодной земли на краю утеса над обрывом….
  Когда пустота настигла ее в первый раз – она чуть не сломалась. Прожила несколько лет, окаменев и плывя по течению, по крупицам восстанавливая силы, растраченные на ушедшую Любовь – ту, которая первая, единственная и навсегда. А когда сил накопилось столько, что до краев сосуда оставалось всего три капли, всего две ложки, всего один глоток – она снова влюбилась. Конечно же, навсегда.
  И тогда те самые капли, которых недоставало, плюхнули звонко по натянутой поверхности – и из переполненного сосуда полилось, заливая древние города, доисторических каменных идолов, рукописные средневековые тексты, облизанные языками бессильных костров.
  Мощным потоком сметало с гор наносные породы, а в пустынях – шли дожди, орошая истосковавшуюся землю влагой, несущей жизнь.
  Космос расцветал новорожденными звездами.
  Первозданный Хаос разметывало на составляющие, поток кружил их своим течением, тасовал в новом порядке и…
… снова наступала пустота.
  Всякий раз ей казалось, что Пустота пришла и останется теперь навсегда. Она замирала от страха и отчаяния, закрыв створки раковины и сжавшись в тугой комок вокруг жемчужины. Прозрачный перламутр светился сквозь ее тело мерцающим, негасимым светом, по капле восстанавливая силы, растраченные на Любовь - ту, которая первая, единственная и навсегда.
Каждый раз – навсегда.