после лекции

 

                После лекции                Александр Жовна
      В последний день мая, 31 числа 1981 года, мы собирались праздновать Ленкин день рождения.
       Когда уже все были настроены сорваться с места,  в аудиторию вошел декан с каким-то мужчиной и объявил,  что по окончанию пары состоится лекция на тему: «Семья - ячейка общества».  И хотя он тут же заметил,  что профессор приехал из столицы,  а лекция не отнимет много времени, все же не обошлось без всеобщего гула разо¬чарования.
         Профессор читал с бумаги, и всем почему-то сразу же стало смешно. Голос его был уж слишком высок для мужского, к тому же вместо буквы «Л» его артикуляция выдавала звук  «В»,  точно так, как обыкновенно произносят по-русски поляки или прибалтийцы. Когда он говорил,  получалось примерно следующее: «Вюбовь и васка - вучший в мире векарь». Забавнее всего у него получалось слово «человек»,  оно звучало как «чевовек» и было в нем что-то похожее на червяка.
         Между тем,  мы все же мужественно перенесли лекцию,  не оплошав своей провинциальной этикой перед столичным гостем.
          И вот, наконец, теперь,  мы собрались праздновать Ленкин день рождения. Ленкин отец трудился заведующим гастрономом, и поэтому праздник нам довелось отмечать не где-нибудь,  а в ресторане. Не очень большой и довольно уютный он расположился на берегу реки несшей свои воды через весь город.  В темном углу эстрады томились электрогитары. На их фоне, время от времени,  как  изысканно подметил тогда староста Иван,  голосом не кормленой скотины стонал саксофон, от чего сидевшие за столиками невольно поворачивали головы. На стенах висели электрические бра в виде свеч, они отражались во множестве зеркал, и казалось, что вокруг бесчисленное количество огней.  Сквозь клубы сизого сигаретного дыма просматривалась табличка с надписью: «У нас не курят».
           Мы сидели за длинным банкетным столом уже более часа,  успев достаточно выпить. Кто-то из ребят провозглашал тост в честь именинницы Ленки, желал ей большой любви и лысого мужа с толстым кошельком. Всем было весело от вина,  от молодости,  от свободы. Было уже около одиннадцати,  когда Ленка сказала:
           - Смотрите,   смотрите,  как она много пьет.
           У дальней стены за освещенным светом свеч белоснежным столиком сидела такая же белоснежная женщина в белом платье и белыми волосами.
         На ее столике стоял графин с водкой и  пара тарелок с закуской. Женщине было лет тридцать. Худощава с довольно высокой шеей, небольшой грудью и большими серыми глазами она много пила мало закусывала, курила и, казалось, почти не пьянела. В ресторане ее уже успели заметить и некоторые самоуверенные во хмелю, муж¬чины пытались подходить к ней и о чем-то заговаривать. То ли они просились присесть рядом,  то ли приглашали на танец,  но и в том и в другом случаи возвращались ни с чем, к тому же, кажется, оскорбленными.
Время от времени она поднималась из-за столика и неуверенной поход¬кой проходила к эстраде,  тогда можно было видеть ее утонченный силуэт, который легко покачивался на длинных ногах. В это время многие мужчины опускали поднятые рюмки или забывали в очередной раз затянуться сигаретой, женщины же провожали ее взглядом, имея тотчас туповатые и смирившиеся физиономии побежденных. Она подходила к эстраде,  что-то подавала всем музыкантам, видимо   деньги,  и после в ресторане снова звучала веселая песенка Высоцкого о переселении душ. «Живи себе нормальненько,  есть повод веселиться...»  Она возвращалась к столику,   наливала из графина водки,  выпивала и сидела, улыбаясь красивым ртом.  Случается,  так люди улыбаются, когда хотят забыть о чем-то неприятном. Во всяком случаи тогда мне так показалось.
Подбадриваемый ребятами и ревнивым молчанием девчонок я решил подойти к ней. Еще не зная, о чем буду говорить,  решительно приблизился к ее столику и присел на стоявший рядом стул. Не поворачивая головы,  словно не заметив меня,  она продолжала улыбаться.  Это обстоятельство удивило меня, и я немного смутился. Затем, собравшись с духом,  как только можно развязно произнес:
- Мадемуазель претендует на оригинальность и,  похоже,   имеет
успех.
Она не ответила,  продолжая не замечать меня. Теперь ее равнодушие уже возмутило мое юное тщеславие,   но сказать что-то еще я не нашел. Возвращаться назад выглядело нелепо и даже оскорбительно.
Я оставался на стуле и сидел молча, не решаясь что-либо предпринять.  Когда закончилась песня,  она придвинула к себе рюмку, другую поставила рядом со мной и,  все так же, не взглянув на меня, налила в обе рюмки. Я почувствовал хоть и не совсем обычное, но все же расположение к себе и смело спросил:
- Вы сегодня скучаете? Я, признаться тоже. Может быть, вместе
мы сможем позабыть о скуке.
- Пей и уходи.
 
Послышалось в ответ, и я снова потерял уверенность и продолжал сидеть молча. Она выпила водки и закурила. Было начало двенадцатого. Шумная моя компания собиралась уходить, чтобы поспеть в обще¬житие. Проходя мимо, кто-то из ребят спросил:
- Тебя сегодня ждать?
Я промолчал.
Девчонки притворно хихикали,  а Ленка громко, чтобы всем  было слышно, сказала:
- Снова нашел себе старуху.  Когда он подрастет?
Я снова сдержанно промолчал и вдруг услышал голос с легкой
хрипотой.
- А ведь она права, мальчик, шел бы ты к своим девочкам.
- Я вовсе не мальчик! - решительно возразил я и вдруг заметил,  что она смотрит на меня. Большие чуть суженные глаза все так же улыбались. Они были влажны и прозрачны. Я заглянул в них и где-то далеко-далеко разглядел свое отражение. Глаза ее были настолько глубоки, что, видя в них свое крохотное отражение,  я проваливался в какую-то бесконечную бездну. Я вздрогнул и она,  видимо,  заметив мою робость, опустила глаза. Затем, после продолжительной паузы,   снова послышался  с приятной  хрипотой голос.
- Понимаешь,  мальчик.  Очень сильно надоели вы мне все.
И как вы глупо ошибаетесь,  когда думаете,  что без вас,  женщине непременно должно быть скучно,  одиноко. Все это чепуха,  бред, придуманный вашим самолюбивым умишком.  Все ваши фантазирования о своей жизненной необходимости женщине,   собственно, есть лишь беспочвенная фантазия, и любая женщина вполне может обойтись без всякого мужчины. У меня хорошая работа, я зарабатываю неплохие деньги. На кой черт мне нужен какой-то тип,   за которым почему-то нужно ухаживать,  подносить,  относить,   стирать и гладить,  варить еду и вязать галстук, когда он вдруг уходит или уезжает неизвестно куда, а ты в это время должна убрать в квартире и ждать пока он, вернувшись, удостоит тебя  сдержанным поцелуем. Могу я, наконец, отдохнуть от всего этого,  от забот,  мужа, любовников, наконец, хоть чуточку побыть одной. Ведь как это приятно - хоть немного побыть одной, - голос ее постепенно становился решительней и звучал все громче, -    Вот сегодня у меня,   кажется,   нашелся такой день.  Чужой город,  где совершенно чужие  люди.  Казалось все,  убежала, так нет и здесь то же самое, ненавижу! Убирайся к черту! - почти выкрикнула она последние слова,  от чего все окружающие посмотрели в на¬шу сторону.  Мне ничего не оставалось. Я молча поднялся и вышел из ресторана.
 
                Была теплая майская ночь. Тихо покачиваясь, стояли высокие деревья, уносившиеся кронами  в темное небо. О берег плескалась речная волна,  поблескивая лунными бликами. Я закурил и стал медленно прохаживаться вдоль берега, размышляя о случившемся. Уходить не хотелось,  а еще больше хотелось еще хотя бы раз увидеть ее.
Прошло немного времени, ресторан закрывался.
Я стоял, прижавшись к стволу дерева, и наблюдал за выходившими посетителями.  И вот, когда уже все разошлись, в дверях показалось белое платье. Постояв с минуту на пороге,  она медленно сошла на землю и направилась к реке.
На берегу, она остановилась,  осмотрелась по сторонам и,  еще немного постояв,  зашла в воду.
Почувствовав неладное, я выскочил из  своего укрытия и громко крикнул:
- Вы что?!  Зачем?!
Услышав мой голос, она испуганно повернулась и, заметив  меня, бросилась в воду. В тот же миг я кинулся за ней и через мгновение уже держал ее на руках, крепко обхватив ее мокрое тело. Она колотила меня кулаками,  царапала большими ногтями лицо,  но я все крепче прижимал ее к себе и выходил на берег. Почувствовав силу и до¬вольно устав,  она утихла и вдруг заплакала. Я опустил ее на землю. Мокрое платье прилипло к телу, обозначив маленькую грудь,  живот и длинные худые ноги. По щекам скатывались слезы. Она приблизилась ко мне и тихим хриплым голосом произнесла:
- Дурак. Зачем тебе?
И тут же упала мне на грудь, искренне рыдая. Я прижал к себе ее хрупкую и мокрую фигуру и вдруг ни с того ни с сего почувствовал,  что тоже плачу.
- О-о-о... - протянула она и,  улыбнувшись, погладила меня
по лицу.
Мы надолго умолкли.
- Ну что же,  - сказала она, уже окончательно придя в себя, -
раз уж ты меня спас,  теперь должен и в гостиницу доставить.  Как
я теперь в мокром платье? Оказывается без мужчин все же не обойтись.
Немного погодя такси остановилось у дверей гостиницы. Она вышла. Потом остановилась и сказала:
- Быть может это и к лучшему.
Возвратившись к машине,  она поцеловала меня в губы и,  поразмыслив,  добавила:
 
- Запомни мой телефон в номере, мальчик.
Она назвала какие-то цифры, которых теперь я уже не помню, и скрылась за дверью.
На следующий день я позвонил по указанному ею номеру. Трубку поднял мужчина. Его высокий бабий голос показался мне поразительно знакомым.
- Аво? - спросил он,  - я свушаю...
Потом я снова звонил и снова слышал тот же голос. Быть может, я спутал цифры или это была какая-то мистика. Но иногда,  спустя много времени, я думаю,  почему все так случилось и отчего закончи¬лось бесследно,  никак не связав меня с этой женщиной?