О любви, Саади, яблоках, красоте и запое

Мне не хорошо сейчас.
Я попал в плотное русское непереводимое и непопоправимое.
Называется это запой.
О нет. Еще нет. Утром пройдя мимо, Вы, если не в курсе и понять ничего не сумеете.
Ну, разве чуть строже, ну под глазами чуть резче, ну, если уж совсем умеете читать русские лица - виноватость заметите, ту, неизбежную, собачью виноватость, что сопровождает понимающего то, где он находится.
Разгар. Ближе к излету.
И снова, как в русском, всё ясно и всё загадочно.
Ясно то, что это закончится. А вот чем конкретно закончится, это загадка.
И, очень ясно, что закончится это скоро. Тому есть много признаков, самый надежный, физический, заключается в достижении предела адаптации тушки.
Мое тело нынче научилось великолепно переваривать и усваивать спиртное. На пределе доступного для него. Нынче это примерно литр, в пересчете на крепкое. И не о литре речь, речь о запое. Просто, в моем состоянии, физическом, социальном, духовном, родном, это - предел. Дело известное, дальше или стоп и выход, или выход и беспредел.
И опять-таки речь, вовсе и опять не об этом, не о водке и не о моей беспредельной судьбе.
Речь о любви, о Саади, о яблоках и красоте.
Обычно, подобные стадии сопровождаются некоторым духовным смятением, болью, семейной бедой, в общем, грустное это сопровождение.
И от бухла отказаться не в силах, и тормоза с каждой дозой - всё недоступней, слабей, отдаленнней.
Ну и вот. В смысле просыпаешься в такие периоды от боли, печали и грусти.
А тут я проснулся от красоты. В запое это редкая причина пробуждения, потому и пишу.
От красоты, радости и воспоминания.
Было это лет наверное, тридцать назад, в электричке, в которой я, и снова улица фонарь, аптека, возвращался в москву в самый уже излет того, что нынче сейчас за серединой. Это когда уже заметно и видно всем. Потому что и пахнет, и грязен, и нет ничего, кроме жажды и боли.
Электричка была почти пуста, видимо, ночью я сел в неё для тепла и поживы и, уснув, возвращался домой. И электичкин дом был в тот раз где-то там, на казанском вокзале.
Было мне дурно, впрочем, об этом я уже говорил, просто нынче у меня есть вода, а если займусь, то и бухло образуется быстро и просто, а тогда у меня не было ничего, кроме тяги, жажды, сушняка и безвыходности.
Вы потерпите, это же всё о яблоках.
В эту невыносимую дурноту и понимание ужаса излета запоя пробудил меня южный мальчик.
Он бегал по вагону треща своими сандалиям, плотный, коричневный, сильный и очень довольный тем, что ему хорошо.
Мать его, заметив, что он обеспокоил меня, тут же прекратила его метания по вагону и стало тихо. Она взяла нож, отрезала кусок дыни, завернула его в тряпицу и послала сына ко мне. Мне не нужна была дыня. Мне нужна была смерть. Ну, или на крайний случай, стакан красного.
Когда мальчик протянул мне гостинец, мать его - пытаясь взглянуть в то, что тогда было моими глазами - закивала мелко и часто, заулыбалась, зарадовалась, повторяя на слабом русском "збекистан, збекистан, збекистан", я понял, это узбеки. Меня тошнило от всего, что не водка, но я взял тряпочку, развернул её и откусил кусочек очень вкусной, душистой и невыносимой для меня дыни. И сделал то, что называют улыбкой и кивнул мальчику и его маме.
И увидел двух мужчин в халатах, один из которых, взяв у женщины нож и вытирая его о тряпочку, что принес маме мальчик, шел ко мне с лицом, кожа на котором была похожа на кору старой виноградной лозы.
Мне было все равно, я забыл уже и о мальчике, и о дыне, и о его маме, я снова хотел одного - бухла или смерти, и узбек, подходивший ко мне никак не вписывался ни в прошлые, ни в будущие истории, денег от него ждать не приходилось, и он не был пьющим, он просто присел на корточки и рассказал мне историю, я  к этому времени, уже снова лежал на лавочке электрички.
Жил был царь.
Сказал он.
Мне было всё равно.
И у него была жена.
Мне было пофиг.
И вот, однажды, он задумался, что может быть красивей его жены.
Тут я уже вообще забыл и начало.
И этот царь спросил своих мудрецов этот вопрос.
Тут узбек вынул нож и показал, что ждало того мудреца, что ответит на вопрос неправильно.
Я рассказываю по памяти, помню, что уточнение это не добавило драматизма к его истории, я просто ждал, когда он утихнет, хотя, звуки, что издавал узбек, помогали мне терпеть то время, которое должно было пройти до приезда на вокзал, где, как я знал, я сумею найти то, что мне нужно.
И вот, один мудрец, узбек называл его Саади, закатывая глаза от его величия, указал царю на яблоко.
И сказал - яблоко прекрасней твоей жены.
Яблоко прекрасней твоей жены, потому, что яблоко прекрасно, не пытаясь тебе понравится.
Я ничего не понял.
Я и сейчас ничего не понял.
Но узбек важно кивал головой и говорил нечто вроде - ти зпомни, ти есть это яблоко, ти есть то самое лучшее, что у тебя есть, несколько раз повторив саади, саади.
Я устал от него, от необходимости быть внимательным, сушняк становился снова невыносимым, я ждал вокзала и был в общем рад, когда он ушел.

И вот, прошло больше тридцати лет. И вот, я проснулся в точке бифуркации и очень хочу найти и бухнуть, и я очень рад этому воспоминанию, хотя так и не понимаю, откуда взялась та красота которая меня пробудила...

И вот, просто убивая время, а может планируя, где незаметно найти пару копеек на опохмел,  записал эту историю...

Или, может же быть и такое, я - проснулся?