Рубашка

 - Становись-ка вот сюда…
 Мама поставила шестилетнего Вовку на стол и стала снимать с него  штопанную-перештопанную футболку.

 - Давай-ка, оденем вот это.

 Она развернула, встряхнула что-то тряпичное и… надела на Вовку новую рубашку с длинным рукавом. Рубашка была явно не по размеру, большущая, мешкообразная и такая же грубая, как мешковина.

 - Вот, будет тебе подарок  ко  дню  рождения…

 Мать радовалась, а Вовка  очень долго крепился, пока она рассматривала доставшуюся ей по случаю  рубашку, невесть кем пошитую и невесть  как попавшую в продажу. Но вскоре не выдержал и  беззвучно заплакал. Тихо, без мимики и всхлипываний. Просто  из больших печальных глаз  катились большущие-большущие слёзы-градины. Так беззвучно Вовке плакать случалось, ибо мать не позволяла ему проявлять печаль громко…

 - Что такое? Что случилось? – поначалу сочувственно, по-матерински, спросила мама,
 отчего Вовка ещё  больше расстроился и перешёл на всхлипывание и потягивание носом, а выражение его лица стало  жалобнее.

 Но мать  в вопросах «воспитания»  была неумолимо тверда и  даже жестка.

 - Я спрашиваю что случилось? – и сама же, поняв  в чём дело, начала отвечать.

 - А-а-а! Подарок тебе не нравится! Ишь! А говна тебе на лопате не надобно? Развёл мокроту! Никуда не денешься! Будешь носить, как миленький! А на всякие игрушки-побрякушки в подарок у меня лишних денег нет! Всё! Или марш гулять, или вон  -  иди воду носи своим маленьким ведёрком! Совсем уже все оборзели! Всё на мне! Давайте-ка, тоже плечики подставляйте, шевелитесь! Один с работы приходит, пожрёт  - и спать! Вторая  - тоже,  лодырюга –  сидит, ни черта не делает, только книжки свои поганые читает! - кивнула она в сторону детской комнаты, где делала уроки Вовкина сестра…

 Вовка вытер  ладошкой слёзы и, всё ещё внутренне всхлипывая,  побрёл во дворик дома. Взял своё маленькое ведёрко и пошёл к колонке, что была метров за  сто пятьдесят  от калитки. Два раза мать никогда не повторяла.
 Сходил несколько раз, заполнив водой небольшой бачок, который считался его, Вовкиной, нормой. Потом сел на  старенькую  ободранную кушетку и  долго слушал радио. Шла какая-то пьеса – передача «Театр у микрофона»…

 Потихоньку сгустился вечер. Пришёл с работы отец. Как всегда, не спросив у Вовки ничего и даже не потрепав его, как иногда, хотя и редко, бывало, по белобрысой голове.
 Сели ужинать: чай с сахаром, хлеб, маргарин. Больше в доме ничего  особо-то и не было.
 Отец, налазившись  по мачтам судов – антенное хозяйство, ничего не попишешь! – прилёг на ту самую, ободранную кушетку и заснул.

 Вовка  долго пялился  на отца, слушал, как тот шумно дышит во сне. Потом взглянул на его неснятые грязные, дырявые, вонючие носки, вздохнул и побрёл в детскую.

 Это была вторая комнатка их половины дома, небольшая. В ней  располагалась и родительская спальня, и уголок, отделённый для детей ширмой.

 Десятилетняя сестра делала вид, что учит уроки. На самом деле -  читала какую-то взрослую книжку. Краем глаза Вовка, уже умеющий читать, приметил: «Женская сексопатология». Но это ему  ни о чём не говорило. Он снял  покрывало с кровати, аккуратно сложил его, - попробовал бы неаккуратно, мать ему бы быстро накостыляла! – разделся  и лёг в постель, укрывшись одеялом с головой.

 Какое-то время он лежал и жалел себя. Ему было грустно, но он ещё не понимал почему. Он опять беззвучно плакал. А потом, потом…уснул…

 …Снилась игрушка. Блестящая, красная, заводная, легковая машинка. С открывающимися дверками, поворачивающимися резиновыми колёсами, зажигающимися фарами и звучным, похожим на настоящий, звуком клаксона. Такая  же, как у соседского богатенького  Борьки… Во сне Вовка  играл с машиной, а мать с отцом сидели на кровати, смотрели  на него и нежно ему улыбались…Но Вовке почему-то не было радостно. Его что-то давило изнутри, печалило, сжимало…

 Он проснулся от того, что снова беззвучно плакал. Но стиснув зубы, он вытер ладошкой слёзы и посмотрел в окно.

 Едва светало. Тихо посапывала сестра за ширмой. А за другой её половиной  заходились храпом  мать и отец.

 Вовка пробрался  в родительскую половину комнаты, стараясь не скрипнуть дверкой, открыл затюрханый, старый-престарый шкаф, взял рубашку и, крадучись, вышел из дому. То ли от волнения, то ли от утренней прохлады, он ёжился и дрожал.
 В конце двора, ещё неясно из-за запоздавшего утреннего света, едва виднелся мусорный ящик.
 
 …Обратно Вовка пришёл с пустыми руками, тихонько разделся и лёг в постель.
 Заснул быстро. Его уже ничего не давило: ни печали, ни  смутные чувства разочарования – не ясно в чём или в ком? - ни обида, ни жалость к себе…Ничего не осталось и в помине. Всё теперь лежало там, в глубине двора, в мусорном ящике…
 Что было потом – это уже другая история. А пока, Вовка крепко-крепко спал, и в эту ночь ему ничего не снилось...

 

 20 июля  2012
 Владимир СПАСИБЕНКО