Пушкин старое автописьмо

П у ш к и н ЗЕМЛЯНИН АРХЕТИПОМ ОПРЕДЕЛЁННОГО ВНЕТЕЛЕСНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ИХ КОЛЛИЧЕСТВ НЕБЕС ПЛАНЕТ СМЫЛОВ КАК ВСЕ МЫ
И В ЭТОМ ЧТО НЕ ВСЕ МЫ ЗЕМЛЯНЕ А… СОДЕРЖИТСЯ ОСНОВА ПИИТА


ДОЙДУ ЛИЯ АВТОПИСЬМОМ МАЛОВРУБАЯСЬ ЧТО ЗА ЩЕПКИ ИЗ-ПОД СОЗНАНЬЯ

НЕ УВЕРЕН

НАМЕРЕН ПИСАТЬ ВЕЧЕР

/НАПИСАНО 20-30 ЛЕТ НАЗАД/

  АНАЛИЗ ВНЕШНЕЙ ЖИЗНЕННОЙ ДРАМЫ НА СУГУБО БЫТОВОМ УРОВНЕ.

  В настоящее время А.С.Пушкин занимает такое место среди
образов - героев национального Мифа, что нет, пожалуй, такого
человека, который бы не привёл в пример то или иное качество
Александр Сергеевича несомненно характеризующее его
гениальность. И это несмотря на то, что, силою исследователей и
образованных почитателей Александра Сергеевича, он поставлен на
такую небесную высоту Мультинационального Коллективного, что уже
никак не может войти в некое горное пространство анекдотического
персонажа, но у Пушкина или у лошади или слона голова большая,
вот пусть они и думают, а у меня вот есть такая черта, а я
отражаю такого Пушкина... И нет более подходящей уже не
совсем живой модели для единения Общего, характерологического,
культурологического и разного другого, чем некий Центральный не
только в библиотеках образ этого Великого Глаголителя,
Сказателя, Мифотворца.

  И я, особо не задумываясь, и с налёту, сразу же , могу
выложить, будто бы даже и не припоминая, множество, как мне
сейчас кажется, вполне объективных черт не продуктивного, но как
бы вполне живого, призванного казаться легковесным Внешне
Пушкина. Ну вот, напрример: черезвычайно высокое
чувствительность к любой мифологической системе, некий
демиургический универсализм, наводящий, впрочем, на мысли о
необыкновенной Внешней интуиции, считывании нашего Поэта с
великолепной последующей объёмной визуализацией образов и
укладыванием их вместе с мясом и тенями в чёткую графическую
сетку...

  И так далее, и так далее, и так далее. Я даже думаю, что такое
даже несмотря на привычную, ритуальную обыденность того времени,
низменное дело, как дон-жуанский список Александра Сергеевича,
не есть список в том Внешнем, привычном смысле этого слова, но
некоторая обкатка сложнейших на тончайшем, космическом уровне
жизненных драм, прощупывании через женскую глубину имеющихся в
некой умозрительной плоскости небес, исходящих из привычной, как
бы Внешней линии горизонта, гармонии и красоты, достаточно
Внутренних душевных миров, тех миров, которыми мы срастаемся
Снаружи в некое энергетическое, склонное в своём стремлении к
Целому, пространство, называемое Родиной до тех пор, пока она
больше всего остального, необделённого ею же другой, Единого
системного, состоящего из органов мира, к тому же, наделённого
казалось бы, всё теми же достаточно Внутренними, но
прощупываемыми для кого-то жизнями психотипами.

  Для такого же гения, как Пушкин, сей момент познания,
соединённого со своим Alter Ego, никак не мог занимать множество
времени, к тому же, он был соединён с изначальным, присущим уже
для психотипа человеческого самого Александра Сергеевича
любопытством, черезвычайной любознательностью, легко
облегающихся в форму, очень Общую и Наружную волокитства у
повесы, некоего игрунчика, птицы, романтика, что, в общем-то,
для большинства людей и составляло Видимую кинороль этого
необыкновенного человека.

  Прежде чем задать основной вопрос настоящей статьи: Как это
могло получиться такое, что... , я усугублю его тем, что коснусь
некоторой первоосновы, достаточно, правда, поверхностной, опять
же, но всё-таки, основополагающей, а именно, уже упомянутого
здесь, чуть выше, Alter Ego, точнее, как бы его стихийной
основы, линзы, лежащей срезом, потенцией, отснятой жизнью, на
ветви домладенческой, языковой, матричной, судьбоносной. Так
вот, даже зрячий Общим не может не увидеть, что такая линза
достаточно влажная, я бы даже сказал, глубинная, глубиной
обширной, крайне чувствительной, ранимой, ну, словом,
Моря-Океана. И если в начале некоего перехода Мифа и Жизни, во
времена сотворения Мира и Мифа, в собственно подростковые
времена Александра Сергеевича сия водица была именно тем самым
Морем-Океаном вокруг Царства и давала возможность совершать
настоящую Одиссею, то уже преломляясь через вызревающую мякоть
Поэта, она стала столь влажным, важным для нас, почти (увы,
почти) медитативным, но летящим, мимолётным ощущением Природы и,
даже, столь гениальным, в конце концов, стремлением всей жёсткой
умственной, казалось бы, самим индивидуальным психотипом
непригодным к подобному, системы к Полноте Покоя, некой
функционирующей Полноте (но, несмотря на движение, всё-таки,
выступающей, как бы против картины Общего, его Кино).

  Подобная достаточно Внутренняя Конституция (а можно припомнить
и полиморфизм, многоякость, многожизненность, многомерность
Отражений стаями, Днями и видами, самого, казалось бы,
непреложного, как коллегиального "Я" Поэта) ещё того более,
безусловно, наделяла Александра Сергеевича этаким, как бы
изначальным и развитым органом, способным оценивать всякого
человека , и особенно, конечно же (в этом усомниться не
приходится, несмотря на всю пушкинскую Внешнюю амбивалентность),
женщину, выше всякого человека и даже (что лишний раз
подчёркивает его гениальность) женщины, как это у него обычно,
выше, точнее, моментальнее, пережитее что ли, несмотря на всю
(правда избирательную Под Кино) поверхностность, Внешнюю
ветренность, легкокрылость... Это и вправду очень плохое
сравнение, но я бы, руководствуясь своим временем, добавил бы к
этому ещё и то, что сейчас называется компьютерностью, этакую
мощнейщую компьютерность, несмотря на всю, иначе, мощнейшую
компьютерность, какой бы наверняка позавидовали все брачные
агентства мира вместе взятые... , несмотря, что ?

  Вот тут-то мы и подошли к месту нашего банального бытового
вопроса, на который, скажу сразу, мы так, конечно же, и не
ответим, но зато, как вы уже догадались, конечно же,
зададим, а именно: "Зачем человеку, который имел не только
легчайшую из Целого, в том числе и в сей предмет,
проникновенность как Внешне умом в особенности и потенции того
или иного психотипа /и, длалее, тут же, его двигательного Кино,
как последовательного Внешнего и Внутреннего опыта
соприкосновения с ними (и как бы соприкосновения)/, зачем ему
нужно было в Конце Концов выбрать из всех возможных,
исследоваемых, описанных, даже, мифологизированых вариантов,
способным функционировать Внутри, Снаружи, Вокруг н-его,
безусловно, Кино большего, зачем (уж совсем если просто и
напрямую) нужно было выбрать чуть ли не единственный тип Кино,
который ему выбирать (то есть освобождаться от некой
не-полности, нервности, утомляемости и Наружной, беспокойности),
коль не по судьбе, так Свыше, безусловно, было никак, значит, не
нужно?  Именно ему, причём, и именно этот образ, а, значит, как
и то, что этот образ, а не нужно быть слепым, чтобы видеть
подобное, за собой неминуемо при тончайших взаимоотношениях был,
как бы Уже Ещё, способен притянуть событиями и людьми Днями и
Грдами.


    Так всё-таки, о чём же, если не о ком, о каком секрете
тогда, так страстно идёт сейчас речь? - Нельзя не заметить,
отвечая себе на этот, поставленный статьёй вопрос, что, исходя
из всего природного, мифологического и законно-духовного
ландшафта Пушкинского мира, а также Внешней описательной жизни
Поэта, Александр Пушкин, гораздо более, чем Сергеевичем, имел
необыкновенное, вовсе не Наружное, влечение к Земле. Влечение
иначе более тонкое, чем стихи или Наружная деятельность,
влечение Внутреннее, Внешне созерцательное, со всё более
уменьшающейся скоростью птицы, готовящейся не то вот-вот, не то
когда-нибудь, словно мгновением, почувствовать стопами Океанами
всю ложа глуби, мира и царства твердь, можно даже, отсюда
получается, сказать, что влечение как бы, значит,
эзотерическое, индивидуальное, но такое, что в аккурат годится
по размерам для Общего. Но тогда Вы вправе задать мне вопрос
самому:  "Причём же здесь бытовое и ситуативное? О какой
собственно модели, которую невозможно было не увидеть даже не
гению (и не гений не допустил бы такой ошибки по одному
острокислому запаху) идёт речь? И если все уже догадались о ком,
собственно, идёт речь, то в чём тогда состоит (точнее, Кино -
состоит - из чего) особенность, наконец-то и собственно образом,
Гончаровой Наталии Николаевны, жены, не подруги, не-близости
Пушкина, к которой отнюдь не глупо, но как раз-таки, по-женски
точно, впадинами, от не-впадин детской грусти или излишней
сухости Гор, ревнуют мифно лучшие, ещё при жизни культовые,
женщины России? И ещё, и последнее: всё-таки, отчего и почему,
хотя бы на поверхности, именно такой выбор был сделан таким
человеком с таким вместительным, не только головой и
Морем-Океаном, именем, человеком, прошедшим, даже с Наружи,
Скрытое в нём до того времени, увлечение и Роковым Человеком (
например, Раевским-Младшим), и предельное, даже для него (легко
и безобидно Вне роли Общего, Внутри остывающего), не безследно,
но безследного как Вверх пережитого, пережёваного, унижения от
ложного Пути, ложного (но как не пройденного Днями) Света
Общего, причём, взять хоть той же Одессы и Воронцова-Воронцовой,
и ещё более (Суживающим Внешне Суженного) ссылку и Род, и
отца... и именно ведь, как говорится, что не сломленного и
осознавшего Верхом и отразившего не только себя, но, главное-то,
и, собой, Россию, Путь Общего, его, тем пуще, черты и Драму? И
если Кино Пушкина, не куда, как говорится, не деться, столь
Велико для России и Снаружи и Изнутри, то что предвосхитил, хотя
бы, отражаясь в Наружном и через грубое Наружное, не
генетически, и Родом (это обычное, Универсальное Кино для
большинства Гениев), но Общим и отстранённым, как Страной и
Временем, такой Союз Внешне Светом остаточно-куртуазного
житейского Времени? И, конечно же, почему не удалось уцелеть, и
насколько далеко от цели Целого, столь удалому Внешне бойцу
тренированному, как А.С. Пушкин, да и руками, как известно,
опять-таки Внешне, ловкому?"


   Итак, Н
  Если сильный ум способен к самокритике и подчинению
обстоятельствам начальства, что избавляет его от дальнейших
ошибок и разбухания (что впрочем возможно при его п у ш к и н
с к о й библийской или молитвенной одухотворённости, то здоровое
подсознание  не вступает в игру или связь, а стремится к
единению и сливанию души истериков сливаться не могут, поэтому
они вынуждены постоянно играть, но долго играть в подчинение или
в самокритику нельзя. Их пустота, забирающая с прикованным к
себе вниманием энергию, (то есть внесение, становится
внушаемой, пока она заполняется). Насытившись же, опять
становится неискренней и подозрительной умом.  Даже у редкостного золотаря-лирика ПУШКИНа каждый школьный
ребенок цитировал не золотое, хоть и солнечное, здоровое.
гусарское, хиппово-эллинское, но от античности юношества:
"...выпьем с горя..."


Или,  как  Вечным   Подростком   ¦ Битлз,   то   навевает   мысли
ПУШКИН,    давно    как     не   ¦ или   движения   (к    примеру
подросток,  от  материального,   ¦ "ранний"),     то     обвивает
даже    запахом    ущемленного   ¦ своеобоазные  образы,  а   то,
особым  цинизмом  паха  мозга,   ¦ местами,  как  Моцарт,  просто
восстанавливал    моим    его,   ¦ застывляют   слушать.    Музы-
чтением, затихающее  замирание   ¦ ка  Роллинг  Стоунз  -  жарен-
небесного  Сердца   четвёртого   ¦ ная  музыка,   так  до   визга
неба.   НО  подросток  Г.Гессе   ¦ накаляет   уже   возбуждённого
или    Мокша,    всей    своей   ¦ человека   густое   кофе   (но
оригинальностью        обязаны   ¦ вслед  за   пеной  любого   по
незрелостью,  быть  может,   в   ¦ крепости кофе  - уже  вода). А
предыдущих  жизнях  (в   мирах   ¦ когда  ты   ещё  более   выжат
сверхума   Земли   -   не    в   ¦ какой-нибудь    невоздержанной
глубинах,  но  в  сетях).  Ну,   ¦ жизнью или  сексом (ещё  более
или   то   их   возможное    с   ¦ худ), откачан  так, что  готов
огромной    степенью     риска   ¦ засосать  подступившее  к тебе
набухание,  та   их   глубина,   ¦ сразу липкое зло, и когда  уже
тот,   уже,   в   ней   талант   ¦ тебе становятся ясны самые  не
венчает   у   кого-то   такого   ¦ вероятные изощрённые  нечелове
лапой    прорвавшаяся    тьма.   ¦ ческие поступки, очень  горячи
Потому,      шизофрения      и   ¦ е  по  факту,  совершаемые хо-
алкоголизм  у  таких даровитых   ¦ лодным умом, а точнее  горячей
подростков        или        в   ¦ перекалённой душой,  доставшей
подростке-стране      мастеров   ¦ ся,  как  приданное исподтишка
течёт злокачественно и  ядерно   ¦ злу,  то:  неплохо  бы  попить
глубинными,        высочайшими   ¦ кисленького,  поесть   сладкую
небесами,    проигрывая    всё   ¦ кашку,  поспать  как   убитым,
сражение   так   бурно,    как   ¦ послушать  здесь  Стоунз. Пус-
искренне   "болело"   небесами   ¦ кать  корни  в  землю, имеющую
четвёртого  неба   нераскрытое   ¦ солёную  тёмную  синюю  влагу.
во  многих  ветвистых  небесах   ¦ Вставать и идти к весне почка-
Сердце.                ¦ ми.


  Детскость, подростковость как гениальность не всегда
отождествляется с незрелостью. Скажем, как подростки, молодые
ученые, художники легче выходят на то, что никогда не будет им
же доступно, то есть минуя всякие возраста, так и германцы, для
многих карикатурно социальные и деловитые, берут да и рожают
Моцартами, Генделями, Бахами, Гайднами, Р.Штраусами.  В этом
, ПУШКИН, что ни на есть самый немецкий поэт.  Да, поэзия - выход
за. И, поэтому, поэты могут выйти куда
угодно, чтобы служить кому угодно. Богемные оргии являютмя
классическими. И это делает поэзию элементом вырожденчества или
того же мира нарожденчества.  О чём еще будет сказано. Большая
часть поэзии - вырождение, с другой стороны. Со стороны же
зазеркалья к вырожденцам входят без спроса уводящие духи,
зазеркалья второго неба. Поэтому Тютчев, ПУШКИН, Дант, Платон,
Платонов собственно поэтами и не были, как и не были
вырожденцами. Скорее, наоборот, их корни слились с небесами
наивысокими.  А. ПУШКИН осветил обычным солнцем всё, что можно осветить, до
самого низа, оставив, момент тончайшего разреза утренного
рассветного горизонта, лишенного и движения, и глагола. Но там
и находится единое светило. Но туда проходит не связанные
страстями, салонными  играми, ночью или днём. Этот рассвет -
как молитва.

  Люблю осень, хоть не ПУШКИН

  Эта грусть или очеловеченного Ангела или неспособного никогда
садаптироваться в обществе бога. И, сейчас, лёжа в ванне, моё
сознание равно ощущает, почти сон моего ума и реальность
лишенных образов фраз. Эти фразы стекаются в безмолвии и
выплывают из себя и небес, наполняют слова сло'ва, как абзацы и я
смакую эти переливы, но за всё время я прочитал менее страницы
чистого текста, распавшегося на тысячи слов, ибо с такими
собеседниками всё решается в абсолютном безмолвии. или, как
сейчас я могу воспроизвести, используя память, из
"Уединённого", в общем, в каком бы времени и месте мы не жили с
ним "Просто сидеть дома (Дом) и хотя бы ковырять в носу и
смотреть на восход солнца" вполне достаточно, ибо, опять-таки,
ибо когда разматывается свиток (ПУШКИН), тогда выходит, что
окончательное Знающий (говорящий) - Ничто.

   

    Задний ум, как и у ПУШКИНа.чёрный. Передний - золотой головой.
 Выше узами, реже чем думания тибетской
    радуги.

  И вот, что творится сменой кадров, я уже Андреем Эндрю, надо
же, рассказываю Борису Соловью крыловскими же птицами я в пальцы
не входит и не выходит Васьками усевшись и уссявшись отовсюду, о
выходцах из многих благородных семейств, о местной аристократии
и потомках ПУШКИНа, которые постоянно берутся за письмо и что-то
пишут, но ни черта у них не выходит, как у благородных когда-то
Кино потерянных. Не выходило бы и у нас с Борей не птицами, не
пальцами, но Россия, и отличны мы уже от благородных, но только
внешне. И отличны мы уже от художников, но только внутренне.
Недаром у Хармса была такая фамилия. Ох, недаром. Спасский
доктор лечит даром, box'ы лечит скипидаром пи-пи. А вот то, что
я об этом, и не помолился, уже, значит что-то многое. Но что,
опять не могу понять.





  Уверяю Вас, мне никогда не приходило Всё такое вот это в
отпатевающую от напрясжения окном уже венозно упа ковки всё
более здесь сер ребрис того и стеклянного скафандра голову
здесь, кроме как здесь, К На подбираясь всё ближе От, глядучи.
Да, мне всё это только что пришло этим, отметим, это в голову.
При всём при том:  а ведь я всегда лихо управлялся с утихающими
под пальцами птицами с нами лошадьми.  И тут такое.  Эх, на бок
лечь бы...  И-но, о май Брайн, я чувствую этого Того, какого-то,
но не ПУШКИНского, всадника где-то.  Странно это всё.  Но прежде
всего странный всадник Сам.  Быть может, во мне по ЗАКОНу Кино.
- Какого Такого Уж, Ваше выпендривание, Кино? П тицами мы в
пальцыю


 

  Если бы ПУШКИН не отражался зайцем, то разве заяц пересёк бы
лесную стрит перед Сенатским декабрём этак, что повернул
Александр Сергеевича обратно, а была бы с ним рать - то и всё
войско. Что-то воро'н в парке не видно.




  Здесь как и в любой столице Европы, надеюсь трезвые отпрыски
ПУШКИНского рода.  В ПУШКИНе, мы уже видели, когда говорили о
козлах и прочем, интересен все тот же Заяц.  Заяц, облатанный по
праву правом, вообще сейчас правит Западом и Америкой.  Особенно
много, наверное, зайцев, не в Австралии Доминионе, здесь, в
Лондоне, Родине австралийских кроликов. То есть, помните сказки
о братцах-кроликах и о чародеях, сказки о животных и волшебные
сказки.

  Так вот, если манипулировать образами, из которых мы поверх
шкурами скроены, превращаясь при этом то в того, то в другого,
то вот, несомненно, в Лондоне по частоте фантастического
появления-проявления кролики и птицы займут первое место. Птицей
был и ПУШКИН. Нравилась же мне в 73 малоизвестная за Англией
Rare Bird. Если же манипулируют образы, то это тоже шизуха,
расползаемся'с. О, таутинная охота паутинная. Мой ПУШКИН -
Хендрикс. Сдается мне.

  О ПУШКИНском пророке как-нибудь. Скажу только, что чем
серьёзнее конусом в себя воронкой Кино шизофрении и чем меньше
игры на разумном поле у пророка, тем более в сделанном Кино
живут телами эти души. Но один у Сатаны, а второй - если и не у
Бога, то Богом.

  Род гения, маленького захудалого дворянина, самодурного по
отношению к маленьким, за счёт этого Гения проник в большинство
королевских европейских дворов. Я думаю, Бог наказал ПУШКИНа за
****ство Натали - в общем-то, бесконечной мелко-мелко умом
толчёным гибко играющей не взрослеющей, суетной, беспокойной
Кино женщиной. Здесь же его гордыня, гордыня двором, ухаживания
императора, проезжающего в санях мимо окон, в общем-то холодной
прелестницы. Хуже для него этой мыши, могла быть только коза.

  А вот козлы с такими мышами живут хорошо. Не зайцы Александра
Сергеевичи, а козлы Дантеса. Но козёл козлом стать не может. А
вот из зайца козла делать, зайцу раскосому обидно будет
чернявому. Не нужна была лёгкость с женщинами Кино, эх, не
нужна, любимый ты моей страной. До какого места Книги количества
плёнок дойти нам с тобой.

  А ведь у Дантеса, позже уехавшего в лошадиную страну -
Францию, была странная дочь. Там проблемы были не как у моей
своей Татьяны, с матерью при отце слабом, и хорошем в варианте
золотой рыбки: козы с зайцем. Там она вошла в конфликт явный с
отцом, ещё в раннем детстве обожествив ПУШКИНа - дядю. И я
думаю, что конфликт был тайный ею без игр (ибо шизующая личность
там где люди играют и заигрываются, но не признаются, всё делает
серьёзно так, что неспособны уже жить со своей разрушающей
энергию правдой в Общем) и на уровне сестёр Гончаровых. Вот она
и сошла с ума. (У шизофреников своя Серьёзность.)

  Она сошла с ума не созрев. Но дамская шиза - она Кино другая.
Отсидев столько лет в дурдоме, где Кино шиз, естественно,
крошили, загоняли, задавливали, но не из душ, но Под, я не мог
наблюдать шиз, и дам, в частности, на воле. В дурдоме, по тем же
причинам, даже санитары её-маму  наблюдать не могли в палате
надзорной.




   Как ни крути, а получается, как в жизни, гений надеется
только на себя. Всякое одиночество  - это поиск большого и
запредельного. Выродка никто не спрашивает. Алкаш сам пеленгует
компанию без которой он подцепить-то бесов не может. Одиночество
гения ищет Бога. Но его ум может быть против. Ему может хотеться
быть как все. Занимать какую-то ступень, шест. Гений - духовен
изначально. Его духовность плохо скрывается за тонкими родовыми
оболочками. Но если всё-таки он, не распустив корни в небе,
стремится к родовой социальности, он остаётся без поддержки.
Ведь эти корни - гения это все ветви головы, рук и ног окунутые
в сердце и растопыренные для устойчивости ввысь. И если гений не
встаёт на четвереньки и кумпол у Бога, он умирает, ибо его кино,
депрессия тянется  и углубляется во мрак глубже и быстрее
обывателя. Духовный человек - ПУШКИН, а игрунчик был. Ах, если
бы ПУШКИН был строг и духовен, не смотрел на  окружающих и
окружающее глазами страстей, не смотрел бы, но наблюдал ...

  Однако, здесь и ПУШКИН - не Солнце, но рефлектор и прошлого и
Ны и собственного фасада, как будущего, как блеска двора, бала,
придворья и прочего при. ПУШКИН - вот кто уж крайне Предложен,
как Предложный ПОэт, предложенный мирами и небесами. Это был
Великий манипулятор Предлогов. Одиночка - Творец, сопоставляющий
отражения никому в голову не пришедших Кино эквивалентов. Вот
почему Кино получался такой простор. Вот почему он освободил
огромную площадь для фильма "Россия", в котором есть своеобразие
культуры и ума. Все как бы были в нём собственными отражениями.
В этом пространстве, сконструированном им Предлогами, на самом
деле умещались целые романы и столетия, что вперёд, что назад.
Но самые гениальные его стихи - это отражение Ны. Их немного.
Они просты. Их отражения прямы, как может быть безиллюзорен
кадр, как Кино в Прямых лучах сияющей непосредственности. Но это
значит, что Гений, вмещающий в себя огромные пространства
Предлогов, не может уместиться в родовом лесу, или среди тех,
кого отражает или отразит. Но те, кто отражает его, как рядом с
собой, не способен отразить рядом и самого себя.

  Да, корни гения ветвями навстречу роду ветвям. Его же голова
превращена в корни. Когда гений упирается головой в женщину или
мать, он осязает боль более, чем физическую не где нибудь, а
там, где нет ничего - над головой. Гений не может уткнуться в
человека. Всё, что он может - это держать женщину у соска своей
груди - неприкаянно.
  Слабость, особая тонкость родовых оболочек гения позволяет
ему быть очень чутким и даже против его воли реагировать на
окружающее. Не болезненно - как психопат, но болезненностью
своей. Детская или_ израненная кожа реагирует чутче и полнее.
Внешне же реакции могут быть, как и у чернушного психопата,
неадекватны раздражителю. Но психопаты гнилые. Это горящие
гнилушки. Это угли на которые дуют бесы. Гений же в глубине
очень и очень стабилен. Внешне так стабилен тупой, тяжелый и
добродушный увалень, чья стабильность, впрочем, зависит от
окружающих, социальной стабильности. Гений стабилен внутри.
Так может быть стабилен человек своей внешностью, по сравнению к
разнообразной одежде, надевать которую для него особый ритуал и
праздник.

  Но, как и ПУШКИН кончал каждый раз за здравие с лева на право,
я продолжаю: только Виталик, один Олегович и мог как бы
раскрутить меня, как бы растормошить подушкой с идеально
заправленной постели, как бы растревожить меня на книгу из
покоя.  И как бы постиран я не был, только он один со своим
тягучим упрямством и боковым воловьим взглядом сделать так, что
снова можно вытряхивать из меня пыль, фразы, слова.


  Язык - это тело. У него есть вся конституция, начиная от
костей, вот почему его моожно сломать. Но когда это чувствуется
в виде оголения или выпячивания, - то это уже не нормально, так,
как будто язык не того оттенка, в виде скелета, кастрированный
или раздвоенный.

  А между тем, говорят, среди эмминрантов русский язык более
законсервирован культурой, нежели в месте его глобального
обитания. И, наверняка, есть люди, те же здесь потомки ПУШКИНа,
которые услышат не русский язык, но язык апокалиптический.



  Язык - это тело. У него есть вся конституция, начиная от
костей, вот почему его моожно сломать. Но когда это чувствуется
в виде оголения или выпячивания, - то это уже не нормально, так,
как будто язык не того оттенка, в виде скелета, кастрированный
или раздвоенный.

  А между тем, говорят, среди эмминрантов русский язык более
законсервирован культурой, нежели в месте его глобального
обитания. И, наверняка, есть люди, те же здесь потомки ПУШКИНа,
которые услышат не русский язык, но язык апокалиптический.
                _
  То есть, дефектный, шизофренический со всеми минусами и
настроями, но а уж, без эпилептического прикуса в наше время
открытых и жующих ртов вовсе не обойтись. Всё смешалось в нём
более, чем жванидой и бедность с костностью, и разорванность с
единовременной селекцией живого и мёртвого, и смазанность с
неповоротливостью выпячиваний неправильностями каких-то отделов
с ударениями, будто припадками.

  Ну, и вообще, очень много мертвяков по очень многим, и почти
по всем временами, особенно, то оттуда, то оттуда, передвигается
по телам нашим, как каналам, небесам, огням и Землям. Но вот
чтобы заговорить в человеке, чтобы их голос управлял живым, в
нём должно быть отчаянные, но запущенные болото или сушь В
пустота и Подночь.


  Особый приём - отбивка друзей или подруг. Особая страсть и
интерес к ним. Тысячу слов и тысячу игр, внешне так правдивых, в
основе своей коренились на лжи, на неосознанном подчас,
демоническом желании войти витиевато и остро расфуфырясь, ибо
низко, в мой, лишённый ящеров, круг, как можно ближе к Логосу.
Туда, где киносферы собственно распадаются. А такие там просто
всё разрушают и это им их мирами, космолётами, инопланетянами,
паранояльными соседями, главнее, чем "просто" лишить Кино,
вещей, женщины. Внедрившийся паразит очень долго остаётся
противоречиями в тебе, неким слитности Тьмы и Света прямо с утра
и Под сон образом, здесь он просто может развернуться и одно
повторное присутствие его может вызывать мутацию и ты начинаешь
псевдоуважать его всем селом Степанчиковым пришедших отовсюду
Входит и Выходит. Это же касается, если я не говорил, и Демона
ПУШКИНа Кино.



  И я любил Константина Батюшкова по этому ветру, улетевшему
сквозь бури, ибо то ветр гения, с мал-мал школы и, как и он
Тасса, как-то страшновато, ибо даже больше нецепляющего на
продув ПУШКИНа.


  Он чувствоал своими стихами их прорывы в подсознания. Здесь
ПУШКИН упрекал его за отсутствие рамок в искусстве. Но это уже
не было искусством. Это уже была жизнь. Возрождение - всегда
реставрация духов и всего того, что не могло прорваться, а,
прорвавшись, делало это прежде всего через подсознание.

  Но много ли там в прошлом такого хорошего и чистого,
универсального для всех и для всех духовного? И уже совсем не
каждый увидит их дубеющий бактериальный налёт на природе, теперь
не их. Но природа  эта была любима ими. и ещё меньше малого,
способны любить ту природу, которую все считают искуственной, в
которой духи и раствориться, по тем или иным причинам, с ними.
Это нужно быть совсем тонким и оккультным, всем своим гением, до
них - подростков вечных.

  И он действительно жил, как писал, как дышал, как и что пил.

  Слава Богу, он не Боря. И эта беда не для него. Не родился,
слава Богу, с ней.

  Но он видел, как из иллюминатора, и не мыслил. Он вообще не
умел мыслить. Весомо, домысливать, опираясь на опыт и мораль -
подобно окружающим. Судящих, а не раздражающихся. Лишь ПУШКИН
да Беллинский, Вяземский и Жуковский - почти не люди Этим сами
чувствовали "его волшебство".



 


  Но, кто знает точно, по какому Толстому или ПУШКИНу скорбит
читающий их люд? Только не по человеку, которого они и знать не
знали. Только не по материи скорблю и я. Но мне близок тот боец,
который ушел, не умерев. Я и сам синтетичен, я пришел отовсюду.
И мне близок тот проявившийся эльфийский ангел, что звал меня,
чтобы смотреть на кортины моими глазами. Эти глаза осиротели.
Как мало офицеров тишины в моём кино, как мало этих весёлых
ангелочков со строгим сухим скафандром на поверхности. И вот
улетел единственный, напарник, взял и поднялся. Но я знаю, что
этот мир уже могу не объять заново. Но во мне ещё не отмерло то,
что как мякоть над сухой косточкой. Меня ещё можно поранить
между чешуёй. Мне ещё дано плакать, добавляя пару воспаряющему.
Но это сейчас.











 родовое наследование


  Так, мой отец - это как бы мой, с точки зрения рода, ребёнок,
я знал это с самого раннего детства, и он, ничего не зная,
родившись второй раз на этой планете, делает много чего, чтобы я
отверг род. Что в общем-то устраивает силы вне рода. Меня вне
рода - устраивает. Вообще же идеальные образы отца и матери для
девочек и мальчиков - это то, что заранее оформляет в образ,
значит и качество соков невидимый род. Это есть соединение. Без
подпитки же отца - человек делается, к примеру, ухарем. Но
несмотря на это, его не уважают. Он так и остаётся каким-нибудь
Вовой. У него нет отчества. У того же кого подпитывают другие
силы, всегда есть истинный авторитет. Он более спокойный, чем
его отец, который хочет вывести его из покоя и является для него
наиболее дисгармоничным фактором, как и мать и многие родовые
рассказы, в которых существует не поддержка и проникновение в
историю народа, государства, ощущение единства (так и ПУШКИН, и
Тютчев, и Толстые, и другие писатели - родственники, и все
писатели или кто-нибудь вокруг них - от одной Родины), но
привязывание через образы к каким-то вещам, историям, которых
этот человек выше и свободней.  Он род помнит.  Он стремится его
почувствовать. Это не революционер из среды не евреев.



  Мне понятно, почему сразу после - Под - Солнцем рождается
днями - лесами Платон, и чуть дальше в одном опушистом круге
Паскаль и ПУШКИН.  Но там и близко нет ни Фрейда, ни даже
Аристотеля.

  И, поскольку в день тех шести, наконец-то вылупился творец
синтезаторов господин Муг и все отцы воздушных потоков джаз
рока: М. Девис, Ч. Кореа и Д.  Махавижну имели счастье
демонстрировать нам своё дельта-планирование в этот круг от
рождения, то естественно продолжаю и я свои словоизлияния. В
каком-то смысле меня успокаивает, что я ещё могу импровизировать
словами. Синтезировать не только звуки, но Небеса и миры. Или
послушать ту же джаз-роковую музыку.



  И как это не странно, быть может и я должен стремиться к джазу
о мести, и времени временем, мы должны успеть прочистить горло -
мир страны шеи. И такая страна есть и у Земли. Она называется
США страна популярного на договорных началах всем и для всех
вкус - н-ого уже речевого, приблатнённого джаз-рока (так и
Меркурий, соединяя все и вся служил и ворам). Страна золотого
тельца поклонения как сердцу, где даже вырожденцы стремятся в
этой принудительной беготне по скользкой слизистой пирамиде
пустить корни сосудов. И пока всё это без поэзии, нахрапом,
заломленной чушкой, распоясавшись по гермесовски руками. Вот
здесь и не любят янки. Не любят без поэзии. Без музыки поэзии
небесного покоя Милтона, Блейка, но на особом срезе - России.

  И тогда где-то ПУШКИН джаз -рокер, где-то и теперь Моцарт как
ПУШКИН. Входит и Выходит.

  ПУШКИН не павший в суете и рисовке, но живший и живший бы
духовный в том же круге, где объёмный точка Платон и сливаясь
горя тяжелея мёртво - намертво первый магнетизёр загробный
зеркально ищущий Вселенную пальцами Месмер и западник набухшего
тогда морем Востока Кальмар Хайям и синтезирующий синтезатор Муг
и высочайший живым Дант и мифотворец первого неба Ибсен и
классификатор тел Линней в одном днетела Дне.  ...

  Я родился помня дома многих против своей воли родился дома
многих И прав был Линней, засунутый по ошибке в ботанику и
зоологию: если Душе ли Логосу захочется, то и вытянется шея у
жирафа Ламарка, а хочешь, рука обезьяны. Птицами я в пальцы.
Входит и Выходит.

  Я тот, кто пришел отовсюду.


 
 


  Эта грусть или очеловеченного Ангела или неспособного никогда
садаптироваться в обществе бога. И, сейчас, лёжа в ванне, моё
сознание равно ощущает, почти сон моего ума и реальность
лишенных образов фраз. Эти фразы стекаются в безмолвии и
выплывают из себя и небес, наполняют слова сло'ва, как абзацы ия
смакую эти переливы, но за всё время я прочитал менее страницы
чистого текста, распавшегося на тысячи слов, ибо с такими
собеседниками всё решается в абсолютном безмолвии. или, как
сейчас я могу воспроизвести, используя память, из
"Уединённого", в общем, в каком бы времени и месте мы не жили с
ним "Просто сидеть дома (Дом) и хотя бы ковырять в носу и
смотреть на восход солнца" вполне достаточно, ибо, опять-таки,
ибо когда разматываентся свиток (ПУШКИН), тогда выходит, что
окончательное Знающий (говорящий) - Ничто.


 

Внутри, и, со всех сторон, естественно, аристократы, И в этом
смысле богемно, стоящее ящиком над Англией и Америкой, начиная с
тинейджеров Биатлес, которые не врубаясь в английские тексты,
были выше куль тово про Свет, чем здесь или в Америке, не говоря
о всём остальном кухонном обществе Внешне советском обществе,
которое Общим и было как бы богемно над миром бардами От ПУШКИНа
Толстого и Достоевского, пусть и не путём, Высоцкого до, с
загниванием, всей этой тотально-эстрадно-рюмочной повальной
кабацг-кой псевдогородской народной Уже евреям еврейщины Ещё по
ё... . Ну ды лад но, к тому же водочка по очкам Очаковом.




  Мы не можем сказать, что слон является Царём зверей. Мы только
можем сказать, что слон - это королевская повозка. Царь не может
бояться мышей, как некую грязь, передвигающуюся со скоростью
хаоса кусков на свалке. Но если Слон не будет бояться мышей, то
все мы, даже в скитах, потеряем опору на китах, то есть, первых
коровах опорах, как мы помним, стоящую. Мы её потеряем даже
тогда, когда Океан сомкнётся над нами полнотой бытия и войдут в
ход ЗАКОНы Зоны и Циклы. //Мы Перьебургом разбирали костями
ралли обе тютчевские "Бессоницы", но не только в них, а и во
всём творчестве Гения, трудно будет отыскать хоть сколько-нибудь
убедительных тельных мышей себе на шею, тогда как именно они
обезяны попугаи мысли мыши являются подавляют подавляющее
колличество бессониц бессоницей и в Нице и Под аустерлицем
королевских пехотных лиц и теперь перьями по всей Земле как не
На ней где-то. И за девает мышка бежала безжала стно хвостиком
махнула и бьются не дай Бог по всей как не На ней Земле яйца.//
И Ещё Уже у ПУШКИНа Кино в "Бессон нице" его э-ха-хо видим:
"Жизни мышья беготня", тут Уже Ещё явно мыши уничтожают
предложно-триалектические Дни червями шепотками щепотками
гипногогиями //опять же смотрите мою бессоницу в Томе
"Петербург"// создают предлогами не почву, но, к рифме будет
сказано да не..., эклектику клеток предлогов людей у(и
только-то)томлённых Не-Кино, озверелых вместо и руди мент тарной
веры под калывающих ку сачих как мышей Уже и Ещё.  Их то, а не
сам анализ воспроизведённого человечеством Утром и Вечером и
боится четырьмя тырями сторонами о бычный, хоть и как боевой,
слон.


   Но для меня нет сексуальнее, если не хрусталя волн
снаружи, се ребристого хребта многоопытной с белым истиной ложки
подло жечки лошади. Я и сейчас с благодарностью вместе с Годаром
ПУШКИНым вспоминаю теосского мудреца певца любви Анакреонта
талдытычащего с я с большим обоюдоострым толком о Кобылице
молодой,  как-то ниКокто:  "Не косись пугливым оком, / Ног на
воздух не мечи..."





                напрясжения
окном уже венозно упа ковки всё более здесь сер ребрис того и
стеклянного скафандра голову здесь, кроме как здесь, К На
подбираясь всё ближе От, глядучи.  Да, мне всё это только что
пришло этим, отметим, это в голову.  При всём при том:  а ведь я
всегда лихо управлялся с утихающими под пальцами птицами с нами
лошадьми.  И тут такое, словно под славными пушками.  Эх, на бок
лечь бы...  И-но, о май Брайн, я чувствую этого Того, какого-то,
но не ПУШКИНского, всадника, сколько и где бы, о, Геба, отлить
можно, где-то.  Странно это всё.  Но прежде всего странный
всадник Сам с усам, словно псам.  Быть может, во мне по ЗАКОНу
Кино.  -  Но, опять же, Какого Такого Уж, Ваше выпендривание,
Кино?  П тицами мы в пальцыю /где тут цветы?// смотрите тему
"Цветы" Петербургом//



  Я и когда говорю не думаю, не думаю, когда и молчу, хоть в
галопе, хоть в карьер, хоть в стойле, курим мы, курят нас, на
три кружки "Пегас", на дне кониной маяты, с "Пегасом он, Пегасом
ты, и раз я с Вами тет-а-тет, то, стало быть, и я поэт, и я не
буду, хоть могу, косить слезливо на судьбу, мы будем пить, мы
может петь, и на конягу задом сесть, когда за нами ПУШКИН есть.




  Однако, чтобы упасть не не щежащим жизнь сумасшествием нужно
подняться, хоть чем-либо, хоть каким органом. Вот хоть разве не
мандибуля (нижняя челюсть) единет Горы с пахом? и важно чтоб не
мандовошками ****ями. У кого страх высоты сексуальный от
обратного предыдущему, для того, о-пять, низвергаемый памятник
всего лишь без причины стоящий у подростков с утра фаллос, а не
Шива, чьё ложе резиденция - Гималаи, как известно.  И не белая
вершина одна на всю страну Гор, на которую мы все и должны
Тютчевыми стихами Птицами Кто пришли отовсюду Входит и Выходит
подняться молитвами. Для Меруа, прогулка в горах - это Книга,
что укрепляла его перед выходом в мир дольний. Внешне такие
Маккартни-Леннон - ПУШКИН-Лермонтов Наруже, имели Горы вместе с
Россией не те и другие, имеющиеся, а Ещё Уже Кручины Кавказские
отсеканием глыб балов, имён, Внешнего как Внутреннего,
Внутреннего как проявления нового трудного Наружного Кино, Гор
как кожи шинелью, а не птерьургсими шинелями гоголями же птицами
заляманами, но Горами трудностями, которыми и растут как рудами
трудами люди как птицы книги живые. У Уже Ещё Тютчева сокола
коня Ангела сама Гора требовала слова, снисходила равниной,
рекой, птицей, болью.  Но колики безликие бездной алкоголики
наждачно съезжают (не дачной задницей, но выше темени, и даже
сердца) пусть и с разных гор, но как не с этой Кино, съезжают не
жизнью на жопе, в болото, в ров болотистый целых болотных стран
и Птицг(не р)адов, болото своё, непросыхающее до пустот Уже не
той Тьмы Всего Мира, но Тьмы перед Светом страшной, о, люди,
очень Кино страшной, их фасад пустой башни - прижизненный
памятник, причём более, нежели окаменелые тела Помпеи или
псевдокаменные скафандрами ды'рами дыра'ми бюрократы,
псевдометаллические теми же Предлогами Не, Дублями, - бандиты
или звёзды, на которые - о сколько осколка - так все табуны
толпами смотрят, как на людей, но звёзды они памятники, того
того неба, которое никогда не видел в помине и в поминках Бог,
нет их на небе Божьем, не было, и, увы, не будет Птицами они бы
в пальцы дыры пальцев других небес музыканты, артисты, политики,
новые аристократы, - Кино, телевидения и печати, вечные
подростки, ведущие назад Заза мертвецов на бой бойни.



  ...О!.. Вне зависимости от воли и устремления... тут, как не
уходил я я От видения, прячась пусть, может, и за латанные носки
за латы полувидений Предлогов мне подвластных, словно так Уже
Ещё крякнула всё-таки дублем, как Уже отснятым Ещё башня, что
слетели с неё чёрным вороньём, не златые - чёрные латы вниз
вместе с моей, как бы появившейся из ниоткуда, мне обратной,
внетауэрской пустотой Над Под головой, завлекая за собой Книгой
ещё что-то более важное, чем пустота в летах латах лет латанных
пере ух в ямку без буха бух... тысячи кусачи лет хранится имя
убийцы Архилоха, вто рого после Гомера На Меру ПУШКИНа,
потомучио архи имя его - было - Ворон



               О, Великое египетское человеком и Египет Тани,
но Таня обезьяна Танька, всё же, и вправду, собакоголова, то
есть, казалось бы, Анубис, но мартышка, и человек ведь, ведь у
Павиана Анубиса усмешка будет страхом, а зевок угрозой Уже Ещё.
Но как собака, Таня мне друг, а как обезьяна - Демон мой вместе
с ПУШКИНым, если он будет как обезьяна или всё чаще выбирать
роль Подростка Днём, хоть его был им сник мясник Демон - козёл
сосал душу младший Раевский Ник, ниже и ниже.



    ма6 т3

                Мать же моя во сне словно
продолжает встречаться с королями, деятелями, Ньютонами да
ПУШКИНыми, продолжает, словом встречается. И за чашкой Кино
пятичасового якобы Кино чая вполне вам может сказать этак, с
выкрутасом, без выкрутаса, гордо и просто одновременно: "А вот
сегодня на лужайке в узком кругу Александр Сергеевич сказал
мне:"..." Сдаётся мне, что бывшие короли да королевы, сейчас,
слава Богу, живут трудно по-другому, так, что способны и
зарабатывать Многое: свысока, близко, терпеливо, - семействуют и
творят. Но бедная в другом мама... Впрочем, и английская
королева выгляделя вполне так, как сам Лондон перед тем, как я
вышел из Тауэра. А мать моя, если и знает, что я пишу, то
понятия не имеет, что именно именем её. Да, кстати, с плохишом
буль-Чарльзом же всё значительно, впрочем, как гольф, да простит
меня её императорское Величество, проще.

Т О М 3   ВЫРОЖДЕНИЕ

МА8
  Мы говорили о счастье и о несчастье, о дефекте тени,
заполняющейся бесами, если что и о бесах снаружи тени, когда
есть полнота, служивым бесам, а не едящим твои кишки дизентерией
души. ПУШКИН решает эту проблему в стихотворении "Пора, мой друг,
пора..." и далее в этой же строчке:"... покоя сердце просит".
Эта заглавная строчка содержит полный ключ ко всему
стихотворению, и в частности к пятой строчке - нашей темы:" на
свете счастья нет, но есть покой и воля "
  Итак, 1)сердце - не покой 2) успокоенное сердце - усопшее и
покой ему не требуется 3) спокоен бывает живот, но он то как раз
беспокоен у автора 4) сердце же требует покоя живота, чтобы
сердцем быть, слышать себя, осознавать себя. Так тишина и штиль
всегда могут дать больше информации, чем пароксизмальное,
например, буря, и работа в такой дальней обители будет воистину
плодородной.  И есть очень многое в этой строчке ещё. Но,
остановим ум.
  Теперь строчка следующая из рассматриваемых по данной теме.
1)Счастье  не на свете этом. Этому свету недоступно сердце.
Или, скажем так, на этом свете можно жить и большинство живёт и
работает и без сердца  2)Но, если потребововшему покоя и воли
сердцу дать их, то во-первых, оно будет собой, то есть
счастливо, во-вторых, происходит наслоение, освящение и
освещение этого мира чистых, подлунных нег первого неба,
для ума - освещённого же Солнцем.

  А вот здесь, в Ны заговорил Паскаль: "... и выходит, что мы
большей частью не живём, а только надеемся жить, и, постоянно
ища счастья в будущем, мы, понятно, в действительности никогда
не счастливы"...

  Таким образом, мы теперь можем сказать, что счастье это -
слияние покоя, как полноты чувства и образа, окружающего, и воли
свободой планов, движения, на поверхности, способном
пластической чувственной динамичностью стать не только
мастерством, но и большим творчеством. Такое слияние может быть
осуществлено только между Богом и Землёю, то есть Зоной в Ны.
Наверное, придёт время, мной войдут и в эту Тему, материализуя
себя                птицы. Должны же быть и птицы.
Птицами я в пальцы.  Входит и выходит.



  Гейне не чувствовал природу как Чистоту. Он считал их лишь
"слепком"  абстракции языка, отсюда  нечистого. За выгодой он
мотался без Родины. Враньём ссылался на Маркса, как на своего,
при перемене власти. Все его лазейки и ходы ведут в зезеркалья
второго неба. Модель благородного поведения, столь значимая для
русских, стремящихся пронести её сквозь буржуазный период и
находящий свой выход через образы ПУШКИНа, просто отсутствовала
у него.

  Тютчев, как и ПУШКИН, очень серьёзно любили Россию как  бы
между Аксаковым и Чаадаевым, хотя первый и не бывал там по 20
лет. Но запах Родины - это не только запах тела, которое всегда
с собой, это благородство от мудрости до зрелости.

  Вот почему высочайших небес и пробы пропускающих ветер
тютчевские строки не существовали для Г.Гейне. Но Тютчев не
национален, ибо гениален. То, что мы считаем ПУШКИНым или
национальным гением, возможно понесёт свою энергрию развития
для других наций через некоторое будущее. Отсюда и образование
этого феномена. Но если большинство ПУШКИНистов и языковедов -
евреи, да так, что им самого-то ПУШКИНа за ними не видно во
полный рост, а язык уже как не русский расщеплён на мельчайшие
сосочки, то среди благожелательных  исследователей Тютчева вряд
ли можно найти перевес евреев. Эта картина "исправится" как
только Тютчев обретёт некую широту и влияние на национальное
самосознание. Ведб очень часто иронизируя, полемизируя, сообщая
факты на чей-то счёт или с чьей-то работы, евреи делают их
своими, оставляя, правда, незамеченную прозрачность, чувство,
высокое, многообразие божественного устремления мгновением
упованным.





  Бродяжничество нации - вырождение этой нации. Так вырождается
хозян, когда, раздвигаясь Под, тащит имущество продавать, а
размягчающий убивая, водовкой родовую природу-мать("её"), с
появлением мутации (мудации) группируются "на дне"
авантюристами, подработчиками, полублатными, полужульём,
полумудрецами, полубаронами, полуактёрами, полуподлецами, а то и
полными (куда без ПУШКИНа, когда всё Кино не для него, увы,
тогда - бал,) по признаку пути В коммуны.


  Как Кино, Гении снабжены ущербным скафандром, За счёт которого
они не могут стать монстрами и Из-за которого их видят как злых,
нехороших, одиноких, сумасшедших, Под видом тех или иных
животных, не видя коренных Из них, не говоря про зоопарк, иначе
б и тех постреляли, притянули, развернули Кино низким,
общественным, скажем, и так далее. Но, правда, находясь В
сложных отражениях Кино Со зверьём, семьёй (как правило, здесь
Кино рабочее), Гении, Со своим Светом, не столь зависят всё-таки
От родовых соков, К тому же, прав С Чаадаевым ПУШКИН, Гений
Гению глаз не выклюет. И невозможно Гениям зло, как и Между
Сальери Кино ими. О их межзвёздном, Целом выборе, слог особый.
Прочие же выбираются, но не Смертью, Городом, Жизнью, Днями, но
гонят их, ибо их гонят За, Ещё как Уже, ни влево, ни вправо шаг.



  А ведь если случится, не выродимся, на смену ПУШКИНу придёт
Тютчев. Но ПУШКИН, отмирает достаточно просто, именно, как
массовость, но не насаждаемая, а масса Кино, Сожалением. С
другой стороны Оптики, понятно, хотя и на половину, ибо отчасти
уже ясно, за что народ любит лукавство ПУШКИНа, - за лукавство и
любит, а не за мгновения Мгновения и не за то, что, мол, "пора,
мой друг, пора... "


                Да и что, и Есенин был птицей. Да
и Есенин, есть места На привале, пляжах всё более - птица
светлая, чистая, да вольная среди тюрьмы душ души пленников.
Здесь всего На, пальцами я птицы, не сбацаешь.  Классификация.
Где ещё есть такой, пусть и не ПУШКИН, но ПУШКИН Кино, что
голова настолько большая, что пусть думает Лошадь.




   Угасает Вселенная На От За нами среди Гераклитом Тютчевым
(подпитка там, где Тайна. Большинству дай Бог, ПУШКИНа) и
Эллиотом, угасает Многим как Кино.  Угасает реальностью самих
ног. И даже потому что люди не видят свои ноги, как и не моют их
перед сном.  Оно угасает От того что оптика не видит Кино
реальности Ны. Ны, девственность - Тайна Вечная, непролазная,
тончайшая, насладительная, скромная, отстранённая.

 


                "Значит это кому-нибудь нужно". У
ПУШКИНа голова большая, пусть он и думает. И пусть каждый со
своей колокольни, но звон у нас один и тот же, чистый звон.
Главное сохранить герметизм рода, набрать в лёгкие побольше
ветра. Если евреи не опускаются ниже первого неба, это не
значит, что они выше на небе втором. Это не значит, что то, что
невидимо у них там общего, оторванного там от небав первого и
чистоты его, не находится огромным Несси  на чудовищной глубине.


       


  При этом, как  истинный ребёнок, (он очень удивился только
что, что один его сверстник знавший меня относился ко мне как к
отцу) и Близнец Близнецов, он, по утверждению его друзей и
академиков и администраторов и молодой дурившей его же шпаны, и
доверчивый и человечный очень. Эта человечность - Человека
Разумного, деятельного и в общем-то жестокого и человека и
человечества. Он разбрасывал камни, разбрасывался, он всё
попробовал, всё позабывал умом человека, но не души. И всё - для
начала.  Его романтизм - сугубо интеллектуален, более чем у
ПУШКИНа.  Он заменял ему религию на примитивном уровне очень
долго. Он не разбрасывался, он пробовал. Приходит время
кристаллизации, внутреннего сжатия самоощущения наетого,
программой жизни. И вот такой знак подобного рубежа обозначился
ему намедни. Вот почему он пришел возбуждённый: человек
постоянно крутивший палец у своего виска при попытке
интеллектуализировать мои интересы и взгляды.


  Даже таким, вряд ли когда-нибудь с кем-то ещё сравнимым на
Руси фигурам всех лесов и долов родовых, как ПУШКИН, приходилось
исчезать из полей восприятия не на одно десятилетие, чтобы,
внешне даже как бы силком, быть достанным руками маленького
кружка как речью Достоевского.

  И как отцу Александра Сергеевича, так и моему, нет абсолютно
Кино дела до подобных феноменов, ибо признавать гениальность в
сыне означает импотенциальное самоуничтожение для таких людей,
то есть уже свой конфликт с родом, но это не их программа, род
даёт для них опору и рамки существования.  И к этому нужно
относиться с пониманием.  К тому же, гениальность как
мироощущение мироздания и социальновостребованный гений - всё
также и оттого же (зеркально - Для)  мало совмещаемые жизнью
образы.

               Курим мы
               Курят нас
               На три кружки
               "Пегас"

               Куры мы петухи тухни

               На дне
               Кониной маятны
               С "Пегасом " он
               "Пегасом" ты

               Ухнем в ухо дружно, дружни

               И раз я с вами
               Тет а тет
               Так стало быть,
               И я - поэт

               Тужно лужёно жён в луже

               И я не буду
               Хоть могу
               Косить слезливо
               На судьбу

               Ну же же уже мне извольте

               Мы будем пить
               Мы можем есть
               Петь
               Пить
               Есть, деть, несть, лесть
               И на конягу задом сесть сесть сесть сесть сесть

               Когда за нами ПУШКИН  есть (!)

               На...
               Под...
               От...

               Едем мы едем, с т ооойте




Петербург


 

  Музыка гения уже не развивает Тему как мир, но может видеть и
развивать в мир Любую Тему, с тем, чтобы лишать Кино иллюзий их
взаимопроникновением и близостью или продевать мир сквозь неё.
И, если, в день отлёта в Кино Петербурга и мир Люцифера, ещё
осатанелого в Питере ветром, а может ещё какой и в память чью
или сквозь память куда, звучала музыка Свиридова, то между миром
горящей воды, рвущегося к Сатане своими страхами всё более
Зазаза Маяковского и таким филигранным и птичьим балетом даже
отточенного рёбрами и лацканом узлов пальцев - ПУШКИНа, ПУШКИНа
запечатленным выдохом воистину надрусского гения, миров очень и
очень много.  Грехи искажают их.  Индивидуальность же всегда
эволюционна. Во вне. Во вне греха, тоже.


  Но посмотрим вот так /я поворачиваюсь/, и увидим за отдельным
персом всех персов. Но Ширали не чувствует Землю, но продолжает
чувствовать Слово. И строй этих слов не носит русского
характера и Зодиака, хоть поэт и намекает на зеркальность свою
ПУШКИНу, в том числе и национальную, по отношению к русскости,
видит в дочери русскую. Всё очень сложно, если перестать видеть
просто в небе первом, а значит, чувствовать свою первичность,
свою непреложную девственность.


  Я слышу, как Ширали говорит Борису, словно слыша мои мысли,
диктуемые на кассету феррумхром: "На свете есть 3 поэта я, ты и
ПУШКИН"


  Я и свободно присел в стране пока единственном "Литературном
кафе".

  Его и его до'ма история достойна этого его совсем недавного в
августе 1985 года открытия. Здесь повеселевший встретил
секунданта А.С.ПУШКИН. Тот, который реальный и даже тот, который
заставляет о себе говорить связями связав через себя в
вязанку прошлое. А.С.ПУШКИН.



  Я и свободно присел в стране пока единственном "Литературном
кафе".

  Его и его до'ма история достойна этого его совсем недавного в
августе 1985 года открытия. Здесь повеселевший встретил
секунданта А.С.ПУШКИН. Тот, который реальный и даже тот, который
заставляет о себе говорить связями связав через себя в
вязанку прошлое. А.С.ПУШКИН.

 


  И - Смерть - это всё. Это цветы, животные, насекомые. И не то,
что я вспоминаю, сколько их пошло на ваше строительство. Раз
пошло в народ, значит уже по'шло, говаривал кое-где бесмертный
ПУШКИН кое-чем, что умерло. И на глаз видно, для кого его скелет
друг, для кого - враг, а для кого - поля жужжащие, стопы
шкуршащие.


 


  Колодцы, всё теми же непроходимыми Темами. Достоевский...
Конечно, отсюда и ПУШКИНу Запад - Солнце и сам он для
Достоевских - Солнце, отсюда. Здесь что блестнёт - всё Солнце.
Здесь Все, эхами, шагами, сворованными звуками, какими-то
шлепками плоскими и влажными, как об лужи, блестящими сверху,
словно мюзик-холлом или чешуёй...

 

  Однако, как и многое другое за последние годы, неравный брак
во всём мире стал явлением в городах вполне заурядным. И это не
барские забавы или воспитание. Не подростковая страсть,
убегающая, заманивая в кусты. Здесь всё чин-чинарём.  Впрочем,
чего уж там, все мы тогда - дети ПУШКИНа.  Помнишь часть себя в
эпизодах, лет 20 назад?

      У Вас внутрях
      Седеют годы

      Ах, голову кладя на пах
      В Вас и бур-р(ы)чу

      Что Вы вне моды
      И я
      ?
      - ...Так я же... - не-монах !




  Вспоминается Адель ПУШКИНа. Вы заметили, что стих "Адели"
уддивительное интонационным переходом рондо?



  В каком-то смысле во время жесточайшего для отодвигающего
продвигающегося мирами и отражениями небес ПУШКИНовозрастного
мужчины Кино кризиса его психика становится за счёт болезненности
более нормальной киноконституцией.

  Этот человек углубляется, появляется полностью полное
отстранённость пророка в пустыне и взгляд на цивилизацию, как
на несчасстную сумасшедшую в манежном беге и круге с усталостью
открывающим нелицеприятные зеркала, большей частью из прошлого.


  В заключении он пробыл больше 10 лет, не потеряв
калиграфичееского почерка, но потеряв слух и здоровье. Он,в
неволе выживший на одной воле из тысяч, не выжил из ума, да и из
тела совсем и продолжал от глухоты с собаками бродить по
рысиным, медвежьим и волчим лесам, набираясь там сил и многие
годы после заключения. Он дарил мне книги сороковых годов по
природе Урала, переплетёные подборки репродукций из "Огоньков"
за многие годы, старинные издания ПУШКИНа, старинные швейцарские
часы, всю ту мелочь, которая необыкновенным способом осталась
и после его ссылки. Он водил меня тайными тропами сказочных
каменноводных мест и тварей. Из ученых очень уважал академика
Ферсмана. Великолепно знал мифы. В музеях уральских городков, в
которых тогда ещё были живы медные иконки, вделанные в кресты,
есть его работы по тому или иному историческому в них периоду, а
также экономике. В частности, мне известно, что какая-то
рукопись есть в городе Староуткинске, что в красивейших местах
реки Чусовой, основанном небезизвестными Демидовыми.




  Не каждый может воспринять этот этап Кино Жизни, как Дня
Деньского, как День. Суета крошит философа. И, конечно же, ночь
Гения, ПУШКИНа, Лермонтова, - Гения Многими Предлогами, но не
Над Тютчева, - это совсем другая ночь, где прорабатывались
героями тысячи Жизней, способных переработать миллионы, входя и
выходя, то птицами я, то ещё чем-то, это совсем другой объём
Кино, именно объём. И мы тянем его сообща, а там один человек.
Человек, разрушающий себя огромной массой. Нашей массой Без Над,
а не Без надобности. И как Кино Гений живёт, даже За одну Ночь
Кино, хоть до тридцатчика, хоть до сороковника, гораздо больше
гораздо больших, чем можно представить, Жизней. Но очень тяжело.
И мрак не мрак. И ревность не ревность. И одиночество не
одиночество. А уж сколько сделанно, что перетереть-то надо
мышцами шейными, такими у Гениев нежными, и такими особо
тонкими. А хоть и грубыми. Гений вон, свои тридцать - наших -
Жизней, а нам-то как?..


  Так, рождённый осенью, воспевает весну. Весной - осень. Зимой
- Лето. Летом - зиму. И даже бесы живут по сезону, и тем
природа зеркальна нам, вращающим свои Сезоны вне её погоды. Ведь
Сезоны - есть циклы и есть зеркально - зацикленности. Иначе они
- делят на отделы и отдельности и даже на сугубо ПУШКИНых и на
сугубо Есениных.

 

  И Кальпиди, и прочие самые что ни на сеть, самые что ни на
есть и на самом деле, и всех их ждёт опосля здесь свой бубновый
король, как на иного пиковая дама. Но вот А. Полежаев, который
сейчас, не так уж и некстати, и ПУШКИНским временем, мне
вспомнился также и снаружи, противно По не имел в моих кругах
читателей и исследователей, но вплоть до женщин всё то же,
только по-русски коротко, бедово и тихо.  И это понятно.  И, как
поэт, то есть, как это принято считать, мастер особой птичьей
речи, его голос скорее зачастую повторяет известные по
ПУШКИНскому времени трели и Темы.

  Мы можем говорить о том, что мок (мос)- это не только начало
дальнейшего расхождения Мокши и Моцарта, на самом деле
единяющихся, а через ветер даже со мной, но здесь Полежаев По
гораздо тоньше всё. И это не спектакль. Но только вот всё то же
Кино, исходящее не от времени, а от него самого!

  Вот почему мне понятно отношение не Кина к ПУШКИНу у Кальпиди,
и не понятно оно ему самому. Вот почему для Кина я ненавязчиво
посовывал Кальпиди воспроизведение и Гегеля и даже Канта, но на
Тютчеве мне пришлось настоять, тогда как от ПУШКИНа не уйти
просто - просто так, но он так и не поймал настоящего Времени,
которое остаётся для него Историей, и заменяет даже будущее.

  ПУШКИН - это и масса, раскачивающаяся, почти как маятник По,
От и До. В том числе от сатанизма и гусарского За вода воды до
осени глубины тревоги бездонной печали огня и кожицы весны Земли
и воздуха Снова. И это широко как Кино и это, также болезненно,
по-человечески, За - всё - человечество.

  ПУШКИН - это не ПУШКИН. Вовсе. Ибо есть ПУШКИН Достоевского,
есть ПУШКИН Лихачёва, есть ПУШКИН Сталина, а почитай ПУШКИНа
Гитлер, то почитай был бы ПУШКИН и Гитлера, и Геббельса, и
Геринга, и Вильгельма, и Люды, и Тани. Мы все едины ПУШКИНыми,
как ПУШКИНым. Я уже писал об этом в Вие-2.

  Но ПУШКИНское время - это и модель Кино, Кино. Ибо через
универсализм, полизеркальность, стоящего в чистом поле между
многими, определяющими будущее, мирами вторых небес, пришедшего
отовсюду и ими отточенного до блеска и меры всеохватного,
всеповерхностного, в корень смотрящего, как небеса ширью гения
ПУШКИНа отражаются и снаружи многие исторические лики разных,
сведённых им небес и миров так, что вся конструкция становится
важной и насущной, породистой, Киношной, самоопределяющей и
узловой аж для многих голов по самое Ны и малой горстью в Ны
заходящее.

  Но всё-таки, более это синтез определённых  миросистем,
этапности, а не времени, чаще прошедшего, материнского,
недостающего.  Эта конструкция, наделённая тончайшим русским
эстетизмом и даже поведением и патиной, что очень важно.  Более
того, она легко складывается в определённый образ чудного
мгновения женщины, в которой взаимоуничтожая разности
складываются родовые типы проживающих в этой стране.  Эта
женщина - Россия. И та Россия, которая недоступна лдя ивдения
ступней ещё. И её типы в ПУШКИНской психосхеме - пусть ярко
окрашенные характаром, но подростки. /И я в Петербурге, и от
ПУШКИНа, созданного до рождения и после Смерти на столетия богом
Родиной, я не пачкаюсь, но возвышенно ощущаю и охватываю то,
что поможет в сеансе, то, что увидело ПУШКИНым Над Тютчева./

  Да, такое ухаживание,  пожалуй до Тютчева, впервые, серьёзной
подборкой, опубликованным ПУШКИНым, снова и снова сводилось к
выпендрёжу, подсматриванию, талантливому ухаживанию, но не
встречает глазами Глаза.  О, эти Глаза России! ПУШКИН, когда
становился серьёзным, был ослеплён ими. И когда нет - болтал
подобно загранице да вёл дневнички, не в силах был сам
избавиться от полноты её образов. И, когда он поднимался, как он
был многолик отовсюду, моцартовским объёмом, не нот, но ликов,
не "Осени" от 33 года, а надвременьем, дающим времени манеры...



  Особенность подготовки заключается в том, что начинает,
практически без твоего вмешательства или просьбы работать
область между лбом и височными костями. С этим исчезает всякое
сомнение, ибо в каком-то смысле, эту операцию делает сила
гораздо более высокая, чем ты, как человек Разумный. И если она
берётся это делать, то ей, которой всегда виднее, и отвечать.
Но с неё взять нечего. И делает она это гораздо тоньше, чем
можно было бы сказать, как: на совесть. Здесь более подходит, но
в новом аспекте, народное: у (ПУШКИНа, лошади, папы, ...) большая
голова, пусть она и думает.

 


  Тем более, что одни и те же слова, даже словосочетания, даже
очень известных людей, даже превосходнейших поэтов, могут
отражаться от совсем разных миров и небес. И Рождённые в один
день Тютчев и Фет представляют собой 2 совершенно разных уровня,
зеркала, экрана сознаний. И если подлинный Тютчев не выходил из
Зоны, ещё до рождения, и без него, как говаривали и зональный
Толстой и бывший зэк Достоевский, жить нельзя, то Фет зазеркален
и утоплен в тлении то пм лении не живой и далёкой природы. Ну, а
я, волнуясь, теряю видимость и ветер и парус экрана и почти не
могу с радостью диктовать или писать. Но успеваю умом заметить
позднему зональному Льву Николаевичу, что Тютчев не глубже
ПУШКИНа, он вообще никуда не погружался, но он полнее, чем
Александр Сергеевич. Но чем ниже небеса касательно третьего, тем
более возникает реакция на фальшь, затхлость, беспокойство или
вялость. Третье же небо не прошибаемо. Но человек циркулирует.
Человек разумный циркулирует между Землёй и Небом. Человек
Спокойный, Нормальный, Умиротворённый, Небом и Землёй
непосредственно, чтобы видеть сердцем, когда-нибудь вновь
родящихся после мутаций таких же раздражительных людей как
сейчас, но только перенесённых особенностями в то время, в себе
Царя. Я нашел об этом же у Лао Цзы. И быть может, вспомнил об
этом пару троек дней назад и косицей сейчас.




  В его формуле всякое прощение выглядит неуместным и диким ибо
это значит, что не прощал он сам, и он вас будет просто не в
состоянии понять. Человек Разумный же любит, как говорится
теперь, вопреки, да и то любить не в состоянии. То есть Человек
Царь ещё не проявлен и не живёт в нём, а он не управляет Заза и
существует в, даже не водоёме, но апокалиптическом болоте,
и веселится, несмиренно, несмотря ни на что или раздавлен этим
пиром. ПУШКИН прошел этот узел. Но не так, как должен был
подобный силой человек по эволюции. В этом причина его смерти.

  Однако, невозможно не увидеть ПУШКИНский мир. Мало того, что
он осмотрелся там при свете и увидел его сам, но он - этот мир -
и передал себя через ПУШКИНа, как человека, соответственно.
Таким образом, людям родовитым, способным внимать Темам
становится необходим тот внешний пиит, который и как бы сотворит
для них мир восприятия, всё более подчёркивающий и приводящий
красочно к Ны, как развёрнутой, округлившейся, гармонизирующейся
Зоне, объединяющей всё более утонченные человеческие тела и
души. Такие миры могут быть солнечными, лунными, родовыми,
например, русскими и слитно поглощающие все небеса между Богом и
Землёй. Но то миры, лишенные умных рас, разве что, Ангелами
опекающие разум.


  Тогда уже сейчас, пусть не Ны, но вообще, то есть Сейчас
Какое-то слово, определённые позы и их динамика в том или ином
ракурсе и увеличении природного материала первого неба, способно
рожать целые каскады и переливы. Так мы общаемся с Алексеем
Парщиковым у байроновского памятника ПУШКИНу вечером в саду на
ровном песке под ногами, по которому ползает жужелица.  Внешний
нос улавливает запах беляшей и ПУШКИНа, как Поэта Людей Разумных
и Чувственных в тайниках.


 

 

экстравагантный, чем жук на восьмёрке Мёбиуса. Восьмёрка.

  Эта цифра до своего рождения складывалась из фигур тех же
восьмёрок, обозначающих совсем разные миры и вещи. Но все они
сошлись Челябинском. И ещё, вдруг, сейчас что-то мне Челяьинск
показался образом что ли тайника акварельного от Брюллова,
Наталией Николавной - женой ПУШКИНа. Хотя, скорее всего, ещё
недавно, она была скорее  Пермью, а не Землёю  Из За У С В К Под
низ лежащей.





  В ходе эволюции, погружаясь зеркалами в пучину Заза,
Апокалипсис, человечество как бы насильственно от уже
расслабленности научилось слушать как бы вполне потребно эту
музыку, энергетику которой в более примитивном состоянии
употребляло лишь с бодуна и никак не поутру. К ночи или ночью,
как сейчас. И это безысходно. Нужно быть либо очень архаичным,
достанным из мрака, как Кальпиди, либо уже не многими из тех,
кто музыку производит классически. Неправ ПУШКИН как Сальери.
Устами Моцарта формой гармонии как бытиём.





свежей... Главное в трибуне - это цепи. Тогда казалось, что
может оплавится гранит, оплавится гранит солдат и героев, но
цепи, разделяющие площадь Ленина и вход на трибуну, за спиной
милиционеров, вылизанные до блеска, вылизанные до блеска в
основании дется никуда бы не смогли. Но сейчас там мусор. Я
видел его, когда мы зашли туда с Парщиковым, и поэт толкнул речь
перед пустой с лысеющими прохожими прохожими лысеющей площадью
Революции Ленина. Никто не посмотрел на него. И тогда Лёша
восторженно всем своим детством пионерским и зазеркальным сказал
уже мне:  "Зачем столько гигантски начерченного места!" Но на
его лице начертан был восторг.  Восторг выявлял семитскость на
несемитскости, ПУШКИНа за площадью, а ля Байрон, ибо Парщиков
живой походит походом на площадь на него ли больше памятника
любого Льва Головницкого.  Площадь словно обозначала невидимость
гигантских циркулей и рейсфедеров с затейливыми росчерками
факсимиле.



  Всё это весьма Здесь болотисто. Да, у этого потрясающего и
потрясающегося по сейчас, не далее, города есть хозяин. Более
того, он становится всё явственней и явственней. И сотрясается
он трясиной. Он: хозяин - город. Вот чего не видел во всоей
атмосфере Парщиков, когда мы ходили здесь и у ПУШКИНа, что и
Солнцем с нами в одном знаке, а со мной и Луной, и узлами
Лунными и ещё какой-то Даже. То ПУШКИН, Парщиков лишь Солнцем,
Солнца нету.





  Настоящий русский никак не зреет без стоящих его холодов. Кино
не схоронишься хорохоришься. Кто ж уже вне зимы, о том написано.
Мороз да морозко да Мороз Иваныч, Да Николай Святой, да дед с
мешком смешной какой со Снегуркой гуру гурочкой дурочкой дочкой,
да ПУШКИН с вихрями да бесами в санях Кин

  Я же не вернулся даже к ПУШКИНу. ПУШКИН потерял тайну, которая
только и способна зацепить Кино. ПУШКИН перестал
перистальтиться, даже мифическим Летом Кино, даже вздутыми и
набухшими геометрами туч Над городом.





   

               2) эзотерическое , так как зодиакальное ко
внутреннему космосу или модели , созвездие. В созвездиях же у
нас с ПУШКИНым ( ради этого, того, стоило под полой, что б под
полом публички месяц мясом лицом ссать си деть) - в одинаковых
оковах:  и Луна и Солнце, даже узлы Лунные и ещё какое-то не-бе
- Даже.


  Равно как подростки лишь по второму небу интернациональны
физические близнецы, как и Близнецы 16-м июнем, все персонажи
Джойсовского "Улисса": Дант, О. Хайям, Корнель, Уитмен, Лорка,
Муур, Сен Жан Перс, Йитс, Кришнамурти, Хоторн, Эмерсон, Харди,
Теннисон, поверхностный анатом Шпенглер, скорее всего Шар, а
если нет - то все они - шары ики и тут же (а континентом видать
другим, и ещё до межконтинентального т ермо я дёрн ого ед ин ст
в а) всё также легки да воздушны на помине, но не  -нке,
Близнецы:  и поэт и музыкант - всё - оба Глинки вместе с автором
либретто "Жизнь за царя", подростки всегда зачинают, чинарём не
чином, культуру, и любимый с седьмого (кл.) налётом строки
духо'в и ду'хов - Батюшков, и Майков, и ПУШКИН, и преодолевающий
романтическую мудизну собратьев Кюхельбекер, и поколенческие же
Бальмонт, Ахматова, Ходасевич, Волошин, Твардовский, Светлов,
Ошанин, Рождественский, Сулейменов, Бродский, //и шарманка
шаманкой шаманки Мнацуканова, и не ах матный, но и чёрный также
глубиной одежды ритма копоти эха пещерного озера в глазах изум
рудного до цитрина хитрющего щельями у Цой, и лещ бегемотный
немец обратный кварцевой лампой с янтарём пируэтчик потоков, как
зеркал и рук па Парщиков// и все они Они, что главное, как-то
связаны с тем временем, когда пишется эта поэмка, как и тем, что
не лишены выражения нации и, одновременно, всего мира от всех
миров - как и поэтичности. То есть, пожалуй, они больше, чем
поэты. По - предлог не для них, о по здальщиков за рождающего с
я Кино.



                От 6.06. - 1979-го года да да да да кверх
                ногами фонтан, сирени ещё всей зелени до
                завязки удушливой, идёт ветрадымом мусор от
                сожжённого священниками сжигающего их и
                Святое Зеркалом к нему  молчащего  бозлотой
                бозолоты зеркальной болота памятника. И вижу
                я Близнецом сквозь века про сейчас
                отчётливо, что был я на высеченной
                высеченной высоченной трубой кверх ногами
                мессе мессой чёрным огнём всеобщей гнили да
                день рождения и ПУШКИНа Близнецами Под и
                Близнецы - это те, кто развязывает и
                завязывает, плетёт чего не знает толком нить
                для других паучков старым старых под тару
                короба не крыльев скарба, но только Близнецы
                так развязать и развязать и развязать Кино и
                Жизни и за жизнью и под - завязать со всех
                сторон, развязать жизни За и Под могут
                жизнью.  Так мужчины Близнецами женщин
                разрывают былое и женщины, пробираясь,
                прибирая, точнее прибора находят в нём
                чистое пробирочное пробы высшей от мужчин
                дышащими вокруг скопленной энергии дьяволом
                не купленной гнилым запахом, но Близнецами
                восходят сердца уже их двуголовых в золотых
                латах скафандра со скипетром и державой, а
                не подъездных карт низости подростков
                потустороннего мата и гула. Дайте мне,
                господа судьи Господа, ещё один шанс
                Близнецом Этой Жизни Кино, даже бы, если что
                снова, навсегда да смертным да не елым еле
                телом теле...

  олд одж ошщ ргшж  щвапп пав пва ваппп пстнгш ож
х

НУЖНО ПРОДОЛЖИТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО ничего не скзал о нём из того что собирался и даже о брэнде
\автописьмо старое и я никогда не читаю чебя что там я не скзал не знаю но
у меня где-то есть ещё\