Виленский переулок

 Митавский переулок был продолжением улицы Красной Связи после пересечения улицы Восстания.
     А Виленский переулок в 1922 году переименовали в улицу Красной Связи.
    Просто в конце улицы находилась Академия связи и кому- то показалось, что это нужно отразить в топонимике.
    Войну отец закончил в звании капитана комендантом маленького немецкого городка. К сожалению, его название я не запомнил. Хотя оно неоднократно звучало за столом при разных встречах отца с однополчанами. Правда, это были однополчане, в основном тихвинского периода. Медвинский, например. Человек, занимавший какое- то место в снабжении армии, потом- преподавал в каком- то среднетехническом учебном заведении экономического профиля, весьма успешно, с той же экономической точки зрения.
    Дружили семьями, и я был знаком и общался со всеми детьми ( с той стороны), даже вместе отдыхали в Анапе.
    Медвинский был ( на мой взгляд) человеком «без комплексов», т.е. умел извлечь конкретную пользу из любой должности ( чем мой отец, кстати, не обладал).
    В самые сложные времена Медвинские успешно решали и квартирные и бытовые вопросы. У него, при скромной должности, была отдельная квартира, машина, дача. 
    Отец завидовал способности своего товарища по войне устраиваться на любом месте, правда сам- побаивался.
     В конце жизни, правда, он стал готовить студентов группами по 5- 8 человек к экзамену дома, и думаю,- не бесплатно, но сразу же попал «под  интерес» соответствующих Органов.
    Следствие продвигалось ни шатко, ни валко, но думаю, это стало одной из причин его смерти.
     После окончания войны отец был демобилизован в 1946 году. Мама все это время жила ( со мной) у своих родителей в деревне, и ничто не давало гарантии, что отец- вернется и заберет ее с сыном.
    Я вываливался из окна на огород, жалился «китеньке», если меня наказывали, и совсем не ходил,- ползал.
    Дед – строжил ( еще один нахлебник в семье ), бабка- любила и баловала ( такой возраст), а я- выживал, общаясь со своими , ну очень многочисленными родственниками.
    После увольнения из армии отец, естественно, поехал в Москву.
    Но в Москве не оказалось ни угла, ни места для работы. Рана в плече ( так и не вытащенный до конца жизни осколок), нагнивала и текла. Требовался повседневный уход, а единственный человек, который его беззаветно любил и прощал ему все,- была моя мама.
    Решение было правильным, и он поехал оформлять свои документы по демобилизации,- в Ленинград.
   В военкомате капитан, проникшись к инвалиду- фронтовику, ( кстати, инвалидность мой отец никогда не оформлял ), предложил сменить ему национальность. 
      Немного подумав, отец- отказался..
      После оформления документов, предложили квартиру.
      Не отдельную, конечно.
      За всеми интеллигентами необходим пригляд.
      Смотрящей выбрали тоже еврейку, но секретаря фронтовой прокуратуры, Иду Ефимовну Гуревич. Для меня ( по жизни) это было счастьем.
       Ида Ефимовна ( номинально, конечно) работала на катушечной фабрике Крупской. Не в цеху, конечно. Но регулярно приносила мне деревянные катушки для ниток. Для меня ( как и для моего внучика Дани) это был божественный подарок. Столько конструкций можно было сделать из простых катушек!
      А еще Ида Ефимовна собирала книги.
      Ее маленькая комнатка ( 10 кв.м.), позже доставшаяся мне, и еще позже послужившая «основанием», как не пригодная для жилья, для получения мной отдельной трехкомнатной квариры, была вся забита книгами. Хорошими, Собраниями сочинений.
      Я перечитал у нее всего Джека Лондона, Конан-Дойля, Беляева, Паустовского,- всю классику, к которой мой внук, к сожалению, не проникся. Его интересы- только мультики с весьма примитивным и сомнительным содержанием.
      Выделенная квартира была на пятом этаже пятиэтажного дома, правда, в центре  и недалеко от площади Восстания.
      Отец прнвез маму и меня на свое новое место жительства, и поэтому моя постоянная прописка в Ленинграде обозначена с 1946 года ( что в последуещем, конечно, имело значение).
     Я не знаю. кто до войны жил в этой квартире.
     Во всем доме была только одна женщина, пережившая блокаду.
     Она жила в левом крыле дома, на втором этаже. У ее квартиры не было «парадного» входа и она ни с кем не общалась.
     Мы, пацаны, поселившиеся в этом доме после войны, подозревали ее в людоедстве.
     В самой большой комнате у нас был камин. На кухне- плита. Отопление дровяное.
     Интересно ( уже, как я помню) камин отапливался со стороны соседней, маленькой комнаты ( как простая печка), а со стороны большой комнаты был выложен изразцом, правда топки не имел.
     Дрова заготавливали на зиму. Нанимали людей- пилить, колоть, складывали в подвал, где у каждого был свой закуток, выгороженный и закрытый на замок.
      Потом, зимой, мы с мамой поднимали дрова по черной лестнице на пятый этаж ( без лифта, конечно ) и складировали в проемах под окнами на черной лестнице и между дверьми.
      Подъем дров отразился в моей памяти, так как это была наша с мамой забота, а папа, по причине ранения ничем нам помочь не мог.
     Еще я помню, что все комнаты изнутри соединялись ( были проходными).
     Потом внутренние двери заложили.
     Камин долго радовал нас изразцами, но с приходом парового отопления  был снесен. А жалко!
     Улицу Красной Связи сегодня снова переименовали в Виленский переулок.
    А в ее дальнем от ул. Восстания конце я уже 37 лет работаю в бывшем ЦНИИ «Гранит»