Пушкин и черти

Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин был немного эфиопом, но со светлыми глазами. До 6-ти лет представлял собой толстого ленивого увальня, а потом в Захарове превратился в такого вьюна, такое веретено, такого непоседу, будто у него шило в заднице!

С детства он хорошо рисовал. Сначала зайчиков, кошечек, эти рисунки и по сей день хранятся в Царском селе, а потом вдруг перешел на чертей. Напишет четверостишье, нарисует чертика. Напишет большое стихотворение, нарисует большого черта. Так у него и пошло. Напишет – нарисует, напишет – нарисует.

Стихи он писал по-французски, потому что по-эфиопски не понимал ни бельмеса, а учить его было лень, да и не знал никто в России тогда эфиопского. Поехать изучать этот язык на историческую родину Пушкин тоже не мог, потому что всю жизнь был невыездным. Потому писал по-французски. У него даже кличка такая была в лицее – «Француз».

Царь участливо относился к молодому дарованию, но скоро понял, что северная столица юному поэту вредна, и если Пушкин и дальше будет ошиваться по салонам и Невскому, писать по-французски – не станет великим русским поэтом. И французским не станет. А эфиопским тем более. К тому же быть даже великим эфиопским поэтом в России как-то все-таки не очень престижно.

Царь подумал-подумал и отправил Пушкина в Михайловское, где тот сразу взялся за ум и за великий, могучий русский язык.
С тех пор стихи у него полились рекой.

Но в те времена была очень строгая церковная цензура. И  всюду эти попы свой нос совали. А заправлял всем Синод, который следил, чтоб нигде не было кощунства и богохульства. Добрались и до Пушкина. Заглянули в рукопись, а там – свят-свят-свят! – полно чертей!

Что за безобразие, возмутились, но может, это место такое. Открывают другую страницу, а там – а-а-а! – то же самое. И вся рукопись такая – на каждой странице черти, чертики и – свят-свят-свят! – женщины, какая с бюстом, какая с ножками – а это еще хуже чертей!

Вызывают Пушкина.
- Александр Сергеевич, чадо наше заблудшее! Разве так можно?! Из вас бесовщина так и прет. Поститься надо! И вообще, от мяса отказаться! О вечном думать, молиться, смирять плоть!..

- Еще чего! – Пушкин в ответ. – А вы зачем? Если б не было чертей, зачем тогда попы?! Вы нечистой силе должны спасибо сказать за то, что она вас работой обеспечила!

- Это уже слишком, - попы говорят. – Мы вынуждены царю батюшке пожаловаться.

- Ах, вы ябедничать! – рассердился Пушкин, и бегом домой. Тут же написал «Сказку о попе и его работнике Балде». - Вот вам!
Подумал-подумал, нарисовал здоровенного черта, а потом еще и маленького чертенка. Ходит по комнате, ладони потирает: «Ай, да Пушкин!..»

Синод приуныл. Не знают, что делать. Великий русский поэт! Ему слово – он тебе два. Ему – два, он – стихотворение. Возразишь – поэму. А потом все над попами смеются.

Времена были гуманные. Сажать ни за стихи, ни за чертей было не принято. Только перевоспитывать! А попробуй его перевоспитай!

Пошли к царю жаловаться. Пушкин, мол, никого не слушает, перевоспитываться не хочет, стихи пишет неправильные и чертей рисует очень много.

У царя у самого дел по горло: то балы, то парады, то форма новую для Армии шить надо, то с казнокрадством бороться, а тут еще Пушкин! Но делать нечего – пришлось разбираться. Принесли ему все стихи Пушкина, изданные и запрещенные. Царь почитал-почитал, вызвал представителей Синода.
- А вообще, ничего, - говорит, - стихи. Нормальные, а? И эта поэма про вашего коллегу тоже неплохая. Народная. Русский дух в ней чувствуется. Кстати, не знаете, кто был прототипом? – спрашивает у священника с какой-то выпуклостью на лбу.

Те надулись, молчат.

- Ладно-ладно, - говорит царь. - Шучу. Не волнуйтесь. Я им займусь. С Пушкиным будем работать сообща.

Стали работать сообща.

- Ах так! – рассердился Пушкин – и на самого царя эпиграмму.

Царь обиделся, а что делать не знает. Великий русский поэт! Ему слово поперек – на всю историю государства российского ославит! Лучше не связываться.

- Но и за границу оболтуса не пускать! – настрого приказал.

Пушкин на него сильно злился за это. Но царь был прав, потому что Пушкин – наше народное достояние. А разве можно далеко от себя отпускать свое достояние?! Нет, конечно, а то уедет и не вернется. Останется где-нибудь во Франции или Эфиопии и будет уже нашим достоянием только наполовину. А нам этого мало.

Лета к суровой прозе клонят. За границу не пускают. Деваться некуда. Помирился Пушкин с Церковью, даже посвятил митрополиту Филарету стихотворение. Женился, пошли дети и Пушкин почти перестал рисовать чертей, потому что дети, скажу я вам, – они и сами такие черти!..