62. Нервы

      26. 02. 92

День начался нервно, зло. Почти всю ночь не спал. Только глаза закроешь, отбой, не идет сон. Рот забит железом. Все время сочится кровь. В гoрле перхотит, задыхаюсь. Перехожу в кабинет,  ложусь на диван, читаю. Пытаюсь заснуть. Опять переползаю в спальню. К утру пришло — умираю. Полный отбой сознания, одна только мысль — конец. Из тела начало рваться сердце, вздыбив грудную клетку, натянув кожу. Я пытался удержать его руками, не пускать на волю. Вспомнил про таблетки. Потом слышу, сердце становится на место и пробудилось сознание — жив! (Подобное было дома, но по-другому. Лежал на диване навзничь, дремал. Услышал над ухом выстрел и отключился — не мог пошевелить ни одним членом, только одна мысль оставалась: неужели смерть? Такое раза два повторялось при других обстоятельствах, но без выстрела и дремы.) Под утро заснул настоящим тяжелым сном, но гад боцман в 7.20 бумажку о наличии воды принес, разусердствовался. То неделю не несет, то вот приперся.

Проснулся злой, во рту всё тоже. После кофе спустился в машину, раздолбал Эдгара за безделье на вахте.

По палубе кружанулся, боцману небольшой втык сделал. С Юрой на камбузе парой слов перекинулся, тот чистил капусту.
— В чем дело, почему не Бывалый?
— Приходил, поговорили, разозлился, взял курей и понес их Джуну, для филиппинцев. Они жалуются на старую рыбу, месяцами возим, кальмары и креветки тухлые. Говядина — не прожевать. Овощи получили: картошку, лук, капусту, ананасы. Но из ананасов суп не сваришь, — напоследок заметил Юра.

Никто от меня сегодня в накладе не остался. Эдгар, он же Биг Бой, оказывается готовый 4-ый механик. Я ему пообещал, что если будет аккуратно ЦПУ убирать, сделаю четвертым. К обеду исправился.

Только встали на якорь — подлетела баржа, дизтопливо привезла. Во время маневров Бывалый мне по глубокому секрету сообщил, что на 99% идем в Карачи, затем в Дар-эс-Салам. Еще нарассказывал, что перед этим шла большая драчка в компании. Китаец в одной из групп. И что если победит Ладос (а наши греки — в его команде), тогда состоится этот рейс. Тогда Казимерису крышка, выпрут они его из компании. Сказал, что если выиграют они, выиграю и я.

«Пой, птичка, пой», — думал я про себя.

Покупают, а зачем? Я им уже начинаю надоедать заказами запчастей, требованиями ремонта. И неизвестность гнетет. Скорей бы что-нибудь определенное. И зубы сделать. Во рту невыносимо.

Попросили бункеровщики хлеба, я и пошел за ним. Встречаю чифа. Он говорит мне:
— На вашем месте, я б никогда этим не занимался.
— А я вынесу.
— Не гордый, значит?
— Совсем не гордый, — разговор уже продолжался спинами. Потом я нес хлеб, а он меня всё ещё ждал в коридоре, что-то хотел сказать, но не сказал, ушел.

Вынес хлеба надоедавшим цейлонцам. А они попросили еще и сыра. Разозлился: что я вам, носильщик?

Мои филиппинцы меня  раскусили окончательно, ни черта не боятся. Лыбятся, гады. Злость спадает. Слава Господу. Но стоим мы на внутреннем рейде. Куда погонят? К зубному, боюсь, сейчас не попаду, а до Карачи — 5-6 суток ходу. «Терпение друг мой, великое дело, поверь мне…». «Бог терпел и нам велел» — это уже мама говорит. Я ее слышу.

Вечером играли в «козла». Вызывает капитан. Во сколько отходить будем? Чуть-чуть поторговались: люди устали. В два ночи встанем, котел разожжем, нагреем танки — и пойдем.

Вернулся к картам и рассказываю, как я торговался с греками. Чиф даже обиделся. Его после этого рейса капитан обещает сделать своим сменщиком. Сам собирается списываться. Но, если верить моему секретному разговору с Бывалым, после Дар-эс-Салама будем свободны все. Судно будет продано.

На борту — три шри-ланкийца. Еще не видел ни одного. Радист и два ойлера.

Наткины травы очень помогают. Ромашка кончается, полоскаю рот, кажется нёбо и язык сожжены ананасами после алкоголя.

Не уверен, что поехал бы на запись своих песен, продлись наша стоянка в Коломбо. Да и нереально это, надо время.

С начала стоянки на судне находится жена капитана, Мария. Похожа на еврейку. Довольно приятная, веселая, но и грустная женщина. Сегодня глаза заплаканные. Капитан смеется: ночью жена сильно перепугалась из-за его тяжелого храпа-хрипения.