Тайна старой шкатулки Дар неизвестного лекаря

ПРОЛОГ

Азиатское жаркое солнце почти полностью скрылось за горизонтом. Стало быстро темнеть. Горшечник Анвар прицокнул языком, поторапливая ишака. Плотнее запахнул рваный халат, поправил вязанку саксаула для очага, привязанную сзади. Ишак мерно трусил привычной дорогой, не останавливаясь у каждого чахлого кустика, как это иногда с ним случалось по велению загадочной ослиной души. Он тоже устал и надеялся  в скором времени получить собственную порцию воды и охапку сухой травы. Если хозяйка раздобрится, то можно даже рассчитывать на кусочек черствой лепешки.
 
Но мечты ишака о сытом отдыхе под глиняной оградой были грубо прерваны мосластыми коленями хозяина, которые вдруг начали молотить по тощим серым бокам, словно это был не его верный ишак, а старый бурдюк для воды. Шайтан встал как вкопанный, возмущенный до глубины души ничем не оправданным хозяйским вероломством и тут же получил такой основательный пинок в правый бок, что припустил вперед, забыв о самолюбии.

Глаза Анвара, несмотря на возраст, все еще оставались зоркими. И в этот раз они не обманули хозяина. На бугорке с засохшей травой действительно что-то шевелилось. Там лежал человек. Скрючившись, он прижимал двумя руками к животу серый драный мешок. Когда-то белые и дорогие одежды его были разорваны, грязны и коробились от бурых пятен. Анвар слез с ишака и медленно подошел к человеку.

– Пи-и-и-ть, – расслышал он слабый голос.

Слава Аллаху, путник был еще жив.

– Сейчас, мырза, сейчас, –  заторопился Анвар, стараясь приподнять несчастного. – У меня нет воды. Но кишлак уже близко. Постарайся встать. Садись на моего ишака и поедем. Дом мой хотя и бедный, но там найдется и вода, и лепешка для гостя.

Шайтан взирал с неодобрение на развернувшуюся перед глазами сцену. Хозяин с трудом волочил какой-то бесформенный тюк, с явным намерением водрузить тяжелую и неудобную ношу ему на спину. Саксаул, хозяин, да еще и тюк! Пусть Анвар заведет себе верблюда, если хочет подбирать все, что ни попадя по дороге, а он пока что только трудолюбивый маленький ослик. Можно сказать полноправный член семьи. Шайтан выразительно фыркнул, но, заметив грубые грязные пятки хозяина, вызывающе выглядывающие из поношенных туфель, вздохнул и сдержал эмоции.    

Анвару, наконец, удалось кое-как взгромоздить вялое тяжелое тело незнакомца на спину ишака, и они медленно побрели дальше. Старик шел рядом, подталкивая Шайтана, и поддерживая все время сползающее набок тело мужчины.

Домой они приехали, когда сумерки плавно перешли в темную, безлунную ночь. Женщины, конечно, заахали, увидев полуживого человека. Анвар прикрикнул, чтобы помогли донести раненого до саманной хижины, просторной, но почти пустой. Путника уложили на пол, подстелив новую кошму.

Напоив досыта незнакомца, Анвар посидел еще немного, глядя на изможденное лицо несчастного и пытаясь отгадать, кем может быть этот израненный, покрытый грязью человек. Когда он заметил, что дыхание мужчины стало ровнее, дал еще немного воды, положил перед ним кусок лепешки, несколько фиников и хотел уйти. Но вдруг услышал слабый голос:

– Останься, добрый человек.

Раненый жестом попросил еще воды, отпил несколько глотков из глиняной плошки и спросил, с трудом шевеля языком:

– Во имя Аллаха справедливого и милосердного, ответь мне, кто ты и какого рода?  Анвар уловил незнакомый акцент.

– Я, мырза, простой горшечник по имени Анвар. Делаю посуду и продаю в городе на базаре.

– А я – известный лекарь. Он назвал какое-то имя. – Не слышал?

– Нет.

– Когда-то я был знаменит. Лечил эмира и его сыновей. Но все имеет свой конец. Караван, с которым я путешествовал, был разграблен, люди убиты, верблюды угнаны. Никому, кроме меня не удалось спастись. Но и я был ранен. Все мои научные труды пропали. Теперь я нищ телом и духом. Ибо в оскверненном теле не может быть здоровой души. Будь прокляты эти шакалы! Несколько дней я шел по пустыне без воды и пищи. Я устал. Часы мои уже сочтены, я без сожаления покидаю этот несовершенный мир. И по своей воле.
 
На глазах лекаря показались слезы. Он вздохнул, перевел дух и с усилием продолжил:

– Анвар, я вижу, ты добрый человек. Не дай пропасть тому последнему, что у меня осталось. Назначаю тебя своим наследником. У меня никого не осталось из родни: ни жены, ни сына. И я вряд ли доживу до утра.

– Но, мырза,…

– Молчи и не перебивай. Мне трудно говорить долго. Как ты можешь возражать, разве ты более искусный лекарь, чем я?

Анвар смущенно умолк и продолжал уже слушать молча.

– В мешке лежит шкатулка. Она может вылечить любую болезнь. Если у тебя или у кого-то из твоих родственников хватит ума разобраться с ее содержимым, вы не только станете умелыми врачами, но и навсегда забудете, что такое нужда.
 
Лекарь замолчал. Анвар увидел, что глаза его постепенно закрываются. Он посидел с гостем еще немного, а заметив, что тот заснул, пошел на свою половину. Назавтра все произошло так, как и предсказывал незнакомец. Утром Анвар нашел уже не гостя, а его остывающее тело. Мужчину похоронили, как это и полагалось, в тот же день еще до заката. Мулла прочитал соответствующие случаю молитвы.
 
Вернувшись домой из мечети, Анвар вспомнил о завещанной ему шкатулке только под вечер. Не очень верилось, что кто-то в его годы сможет стать хорошим лекарем. Он уже стар, единственный сын умер в прошлом году, а старшему внуку всего десять лет. Да и переживший так много путник, мог находиться просто не в себе, вот и привиделось ему что-то.

 Старик подошел к серому мешку и, особо не церемонясь, перевернул его вверх дном. На глиняный пол выпал небольшой ларец с красивой деревянной резьбой по бокам. Анвар попытался его открыть, но крышка не поддалась. Случайно нажал на странный цветок, украшавший шкатулку сверху. Крышка приподнялась сама собой, приоткрывая содержимое ларца…   


УТРО

У человека нет выбора только тогда, когда он по слабости духа убедил себя в этом, смирился и перестал бороться, во всех остальных случаях он есть. Другое дело, что порой выбор этот стоит таких усилий, что даже признать его существование не хочется.

Вета Вершинина машинально провела указательным пальцем по стопке конвертов, лежащих на ее рабочем столе, потом осторожно придвинула  рыхлый кирпичик к себе. Все это похоже на колоду карт, только очень большую. В них мог бы играть Людоед из сказки «Кот в сапогах» или Циклоп из «Одиссеи». А что если погадать на этой гигантской колоде? Взять да и вытащить наугад три карты, то есть письма… Вдруг они окажутся теми, что она ищет.
 
Нет, вряд ли… Глупо надеяться, что все будет легко, как по мановению волшебной палочки. Награда приходит к ней  лишь после долгой и тяжелой работы. Тогда, когда от отчаяния уже скрежещешь зубами и почти лезешь на стенку. Вот уж действительно: «три карты, три карты…» Жизнь, переходящая в драму… Главное, чтобы не в трагедию…

– Саламатсиз бе! Кал калай? – сначала раздался голос и лишь потом в приоткрытую дверь просунулась черная лохматая голова.

– Здравствуй, Слава! – поприветствовала она курьера. – Все выдал, что знал или еще что-то осталось?

– Это в смысле казахского языка?

– Ну да.

– Знания мои глубоки и неохватны. Но не следует все демонстрировать сегодня, надо и назавтра оставить, как говорили древние … греки.

– Я так понимаю, что концерт этот затем, чтобы никто не заметил твоего сорокаминутного опоздания.

– Вы просто мисс Марпл и Глеб Жеглов в одном флаконе, Вета Александровна, – фыркнул курьер.

– Слава, не дерзи! – предостерегла Вета.

 – Но это же комплимент, честное слово, без всякой задней мысли.

– Ладно, ладно.

– Ну что, удалось мне вас сразить наповал знанием государственного языка?

– Почти.

– А где все остальные? Одного трупа мне мало.
 
– Начальство у себя. Лариса еще на больничном, Алия задерживается.

– Опа-а-а-здывает, значит, – плотоядно протянул Слава. – Ну, ну. А меня, доброго и пунктуального, вчера за минутную отлучку отчитывала. Как там говорится, Вета Александровна, про дрова?

– Про какие дрова? – сразу не поняла Вета.

– Которые в глазу.

– Про бревно, Слава, про бревно. «В чужом глазу соломинку видеть, а  в своем бревна не замечать».

– Вот именно, – подтвердил курьер.

В это время незаметной мышкой попыталась проскользнуть к себе Айгуль, Мирина секретарша.

Слава встал у нее за спиной и приставил палец к пояснице.

– Стой! Руки вверх! Почему опаздываешь?

Айгуль только ойкнула и трусцой побежала в приемную.

Ну все, когда Слава здесь, от миниконцерта никто не застрахован.


ВЕТА

Вета улыбнулась, пальцами помассировала веки и откинулась на спинку крутящегося кресла. Сделала глубокий вдох и медленный выдох, стараясь справиться с волнением. Можно начинать….

Двадцать два конверта. Бегло проглядывая адреса, быстро отделила зерна от плевел. Плевел оказалось меньше, зерен же аж четырнадцать штук. Теперь их нужно разложить на четыре кучки: север, юг, запад, восток. Действительно, настоящий пасьянс, и даже желание уже давно загадано. И такое серьезное, что от его исполнения зависит вся ее будущая жизнь.

Два письма пришли с юга: из Шымкента и Тараза, два с запада: из Актау и Атырау. Остальные с севера, востока и центральной части республики. Значит, именно в этих городах проживает большинство людей, читающих их журнала.

Когда-то давно, в пятидесятые годы на экраны Казахстана вышел фильм «Наш милый доктор» с веселой музыкой тогда еще только начинающего свою карьеру молодого композитора Александра Зацепина. Фильм был  непритязательным, но очень популярным, благодаря музыке и симпатичным поющим актерам.

 Перед тем, как начать выпускать журнал, они с Мирой долго думали, пытаясь найти говорящее, но не очень затасканное название для своего литературного первенца.

– А давай назовем как фильм! – предложила Вета.

– Нет, нельзя. Обвинят потом в каком-нибудь нарушении авторских прав. Нужно что-то поменять.

– Тогда назовем «Ваш милый доктор». Мы же не для себя будем работать, а для читателей.

– Так, пожалуй, годится, – согласилась Мира.
 
Конечно, основную организационную работу провела именно Мира, главный редактор журнала. Или вернее Мейрамгуль Саттыбалдиновна, как теперь ее положено называть, учитывая начальственный пост.

 У казахов раньше не было никаких отчеств, это исключительно русское нововведение, но, обретя должности, они обрели и отчества, оканчивая их на русский манер: «ович, евич, овна, евна». Теперь все пошло вспять. Следуя ныне существующим тенденциям, Мире надо быть Мейрамгуль Саттыбалдин-кызы, что значит «дочь Саттыбалдина».

Но все вместе это отнюдь не бальзам для ушей, поэтому начальница не возражает, когда ее зовут просто и коротко: «Мира». Пока не возражает.


ИСТОРИИ С ИМЕНАМИ
 
Вообще истории с именами бывают очень забавными. Вета училась в российском вузе, но и там были курьезные случаи. Большинство студентов, закончивших  русскую филологию, распределялись по школам, куда желательно было приходить с нейтральным именем-отчеством, чтобы сразу не стать жертвой ученических обзываний. Две ее согрупницы перед первой практикой формально поменяли родителей. У одной из них отца звали Алик.

– Да ну, – станут еще звать Алкоголиковной, – жаловалась она подругам.
 
У другой отчество было Адольфовна.

– Знаю я этих детей! Будут за спиной кричать: «Хайль Гитлер», – опасалась Вера.
 
Обе пошли на практику как Александровны.
 
Что на других пальцем показывать, когда она и сама по-настоящему должна зваться Светланой. Вета поморщилась. Светлана для нее совершенно чужое имя, даже мысленно странно его произносить по отношению к себе. Но родители были в восторге от Светланки, дочери друзей:

 – Хорошенькая, голубоглазая, белокожая как сметанка. Просто кудрявый ангелочек со старинной пасхальной открытки, – восторгалась Мария Васильевна. Поэтому решилась после двух сыновей родить еще и дочку, непременно Светланочку.

 Дочь родилась, но не с голубыми глазками и светлыми волосиками, как мечтали папа и мама, а с круглыми глазищами и темной гривкой колечками. Из-за необычно длинных для младенца волос мать Веты всю беременность маялась изжогой. Какая уж тут Светлана, скорее Галка или Мавра.

 Родители удрученно вздохнули, увидев впервые свою смуглянку, но отказаться от полюбившегося имени не смогли, поэтому и стали звать дочку просто Вета, существенно урезав как заднюю, так и переднюю часть любимого имени.

Здесь с именами еще интереснее. В казахских семьях раньше детей было много, и называли их, исчерпав фантазию, просто по событию, произошедшему в день появления младенца на свет или накануне.

– Жамбырбай, – спросила она как-то соседа по лестничной площадке, – как переводится твое имя?

– «Хозяин дождя».

– Ты, наверное, много плакал в детстве? – засмеялась Вета.

– Нет, просто, когда я родился, шел сильный дождь.

Муж Заурешки, ее школьной подруги, носит имя Жоламан. Это означает, что-то вроде «счастливого пути». Должно быть, кто-то уезжал, когда мать произвела его на свет.
 
А вот женские имена, как правило, нежные и романтичные: Айгуль – лунный цветок, Алмагуль – цветок яблони, Толкын – морская волна. Хотя бывают имена, которые одинаково дают как мужчинам, так и женщинам:  Баглан, Ермек, Бахыт.
 
Когда казахи приняли ислам, то, конечно, пришли и традиционные мусульманские имена: Иса, Муса, Майрам, Хадиша.

 Хадиша – не очень правильно, жену Пророка звали Хадиджа и она, кстати, была старше Мухаммеда лет на двадцать. Первый в истории ислама брак по расчету, так как Хадиджа была вдовой богатой, а Пророк в то время перебивался с лепешки на воду. Ну, ничего, он потом испытал и прямо противоположные чувства, когда в пятьдесят лет женился на десятилетней Айше, младшей дочери своего друга и сподвижника Абу Бакра.

Но самое примечательное имя у их охранника. Нет, зовут его вполне обыкновенно для мусульманина – Булат. Но дело не в нем, а в жене. Супруга Булата не терпит однообразия больше, чем три месяца кряду и поэтому часто меняет мужу имя. В прошлом сезоне она звала его Буль, а в этом уже Ботиком. Когда Гульжан звонит мужу на работу, то не сразу поймешь, кого спрашивают. Слава, курьер, вчера ворчал по этому поводу:

– Скоро уж совсем ботинком звать будет! Ох, уж эти мне раскрепощенные женщины Востока!
 
Вета улыбнулась и почувствовала, что, отвлекшись на исследование имен ближних, расслабилась, передохнула и готова продолжить поиски.


НАЧАЛО

 Она взяла в руки первое письмо, но прежде чем развернуть бумажный листок в широкую линейку, снова задумалась. Как ей говорила Гульбану-апай?
 
– Вижу большую букву «М». Это какое-то название. Может быть месяца…

 Ясновидящую она посетила двадцать первого февраля. Речь могла идти только о двух месяцах, начинающихся на букву «м». Это – март и май. Март вряд ли. Пока письма будут написаны, отправлены и прочитаны, пройдет гораздо больше времени, чем один месяц. Значит, скорее всего, май.  Конверты, лежащие сейчас перед ней, имеют майский штемпель. Что ж, пока все  логично.

 Вета, наконец, развернула первое письмо с пометкой: «На конкурс».

– Здравствуйте, дорогой журнал «Ваш милый доктор»!

 Меня зовут Александра Федоровна и мне 62 года. Регулярно вас читаю, а написать решила в первый раз. Хочу рассказать вам о чудесном выздоровлении моего мужа. Ему шестьдесят лет и по новому закону он еще не пенсионер.
 
Однажды, возвращаясь с работы, кажется, это было в марте, муж мой промочил ноги и к вечеру почувствовал себя плохо: все время мерз, а потом появились слабость и температура. Петя прилег на диван и вскоре заснул.

 Как только раздался храп, я прокралась к книжному шкафу, достала оттуда книгу целителя Русланова, раскрыла ее на фотографии доктора и пристроила мужу на голову. На обложке книг этого замечательного целителя написано: «Книга, которая лечит». Но супруг мой ни во что такое не верит, поэтому и пришлось его лечить тайком.

Первая попытка не удалась. Петя (так зовут моего мужа) брыкнулся, книга мешала ему спать. Русланов полетел на пол, и у бедного доктора аж лицо перекосило. Я испугалась, что он теперь обидится и не станет лечить мужа. Снова закрыла книгу, мысленно попросила у Русланова прощения и задумалась, куда бы теперь поместить лечебную фотографию. Решила положить на живот, недаром ведь говорят, что живот это вместилище жизни. У мужа он довольно большой, я хорошо готовлю. Наверное из-за жира на животе Петя книгу не почувствовал и проспал с ней часа два.

 Назавтра муж встал совершенно здоровым. И что самое обидное, когда я говорю, что его вылечил Русланов, Петя мне не верит. Послал меня подальше вместе с целителем. Он у меня выражения особенно не выбирает. Сказал, что вылечил его не какой-то там Русланов, а полстакана водки с перцем, которые он, оказывается, выпил пред тем, как лечь спать.

Вета прыснула.
 
История, конечно, занимательная, но вряд ли это то, что ей нужно.
Она посмотрела на штемпель города, откуда пришло письмо. Петропавловск.
 
В Казахстане теперь остались только два города с русскими названиями: это Петропавловск и Павлодар, ну еще Уральск, который по-казахски называется похоже: – «Орал», остальные давно переименованы. Да и эти два чиновникам покоя не дают.

 Неизвестно какое имя придумано для Петропавловска, а Павлодар, если верить Лене, жене брата, хотят переименовать в Кереку. Якобы на его месте было древнее казахское поселение с таким названием.

И как будут зваться жители? Керекуйцы или керекуяне? Ужас!

 Многие города Казахстана были заложены как казачьи крепости, естественно, с русскими названиями. Даже Алма-Ата, теперь Алматы, когда-то была городом Верным. Вот тебе и «Верный». Верности нет и в помине…

Теперь казахская история пишется заново. Россия в современных учебниках изображается только как поработительница свободного казахского народа и вспоминать, что большинство городов заложила эта подлая поработительница, считается неприличным. Вслух говорить о таких вещах не принято. Казахстанские русские молчат, не желая навлекать на свою голову лишних неприятностей, зная, что их нигде не ждут, в случае чего, поэтому в будущее смотрят с тревогой. Вряд ли грядущие десятилетия что-то переменят к лучшему. Для этого должен произойти существенный сдвиг в головах президентов, на что надежды мало. Лишь бы хуже не стало.


ДОЧЬ

Гульбану-апай назвала три цифры: 5, 1, и 33. Ясновидящая толком не объяснила, что они значат. Наверное, и сама не поняла. Сказала только: «очень важные числа, запомни их». Ну, еще тройка. Здесь все понятно.

Из майских писем нужно отобрать три, содержащие необычные истории выздоровлений. Потом познакомиться с авторами и найти магический предмет, который должен был каким-то образом проявить себя в этих семьях. Что за предмет – тоже не очень понятно. То ли книга, то ли шкатулка…
 
– В уравнении, которое предстоит мне решить, четыре икса при одной известной букве, – посокрушалась Вета. – Задача, достойная международной математической премии, как там она называется? Ведь, кажется, Нобелевскую математикам не дают?

 Несмотря на всю сложность, она должна справиться. От этого зависит жизнь Сони, ее единственной дочери. Девочке сейчас шесть лет и у нее врожденный порок сердца. Нужна дорогая операция за границей. А на операцию требуются, естественно, деньги. Нужную сумму они смогут с мужем заработать лет за десять, не меньше, и то, если будут питаться только солью, хлебом и пшеничной кашей. Именно поэтому Сергею пришлось уехать на заработки в Швейцарию, оставив здесь семью.

 Сергей – хороший компьютерщик, но и он долго искал подходящую работу. Наконец, нашел в прошлом году благодаря современному помощнику бедных и обездоленных – Интернету. Пока только на год. Но в том-то и дело, что даже этого года у них нет. Врачи четких прогнозов не дают, а Гульбану-апай считает, что если до конца этого года Соне не сделают операцию, следующий год девочка не переживет. И Вета склонна ей верить, хотя очень долго колебалась перед визитом к целительнице. Если бы нашелся другой способ помочь дочери, она бы не пошла.

Надо сказать, что, сталкиваясь в своей работе со всякого рода экстрасенсами, берегинями и знахарями, Вета пришла к выводу, что процентов восемьдесят из них точно шарлатаны. Они часто звонили и приходили в редакцию, предлагая невероятные совместные проекты, целью которых были лишь обогащение и самореклама.

Про Гульбану-апай ей рассказала Мира. Начальница знала некоторых  пациентов этой знаменитой целительницы. Им она действительно помогла.

– Вот телефоны. Можешь позвонить сама и хорошенько расспросить этих людей. Никто тебя не тащит силком. Поговори, подумай, но если есть хоть маленький шанс, ты, как мать, должна им воспользоваться. Может, и для журнала какой-нибудь материал накопаешь, – в заключение добавила Мира.

– Пожалуй, она права, – решила Вета, записывая адрес целительницы.


ГУЛЬБАНУ-АПАЙ

Гульбану-апай оказалась приятной женщиной среднего возраста, что-то около пятидесяти. Продолговатое лицо с заметными скулами, темные глаза полумесяцем, справа от небольшого рта заметная родинка. Быстрый и немного отстраненный взгляд. Голова повязана белым платком, а запястья украшены национальными серебряными браслетами. Едва взглянув на Вету, она произнесла глуховатым голосом:

– Твоя проблема связана с ребенком. Девочка. Болеет. В сумке ты носишь ее фотографию. На вид лет шесть-семь.

Посмотрела на Вету оценивающе, подумала немного и продолжила:

– Скажу сразу, я вылечить ребенка не смогу. Случай сложный. Скорее всего, нужна операция.

Вету больше всего поразила фраза о том, что ясновидящая не в силах  помочь. Ее опыт общения с экстрасенсами показал, что для этих людей ничего невозможного нет. Плати деньги, и они сделают все, хоть из идиота гения.

– Да, – кивнула Вета. – Врачи тоже говорят, что нужна операция, но дело в том, что у нас нет на нее денег.
 
– Деньги будут, но… Все запутано и смутно. Информация размыта. – Ясновидящая подвигала губами, будто пожевала что-то. – Шансов на выздоровление почти нет. Разве что…  И она внимательно посмотрела на сидящую напротив посетительницу.

– Что? Говорите! – хриплым от волнения шепотом попросила Вета.

– Не знаю, смогу ли объяснить. И хватит ли у тебя ума понять, и настойчивости довести дело до конца…  Целительница покачала головой.

– Говорите, не испугаюсь. Я давно уже не жду от жизни подарков. Если день прошел и моя дочь жива, уже и за это мысленно говорю «спасибо».

 – Хорошо. Только не спрашивай меня больше, чем смогу тебе рассказать.

Вета  с готовностью кивнула.

 Гульбану-апай сжала пальцами виски и заговорила с заметным напряжением: «Слушай внимательно и не перебивай. Уже много лет некий предмет переходит из рук в руки. Он помогает в самой трудной ситуации. Предмет этот очень старый и его целительная сила возрастает от каждого случая выздоровления. Чем больше он помогает людям, тем сильнее становится сам. А ему уже более тысячи лет.

Ясновидящая несколько секунд помолчала, как бы переводя дух, взволнованная собственными словами.

 – Что за предмет, точно не знаю. Но если сможешь его найти и выпросить у владельца хотя бы на время, твоя дочь останется жива.

– Но как я узнаю этот предмет?

– Он небольшой, темный, форма удлиненная. Целительница прикрыла глаза и, казалось, погрузилась в транс.

 – Продолговатый, – продолжила она медленно и глухо, – с крышкой и неровными краями. Кажется, какая-то коробка или шкатулка, а может старинная книга. Вижу его в руках, но чьи это руки разобрать не могу.

– И это все? – разочарованно спросила Вета, когда Гульбану-апай  снова открыла глаза.

– Нет, не все. Ты  работаешь с письмами. На почте?

– Нет, в журнале.

– Нужные люди напишут тебе в скором времени. Писем должно быть три. Каждое из разных частей Казахстана.  Авторы – женщины от тридцати до семидесяти лет. Перед моими глазами – оживленные улицы. Значит, женщины живут в городах. И еще. Тебе помогут три цифры: 1, 5 и 33.

– А как мне использовать это, если я его все-таки найду?

– Когда найдешь, сама поймешь, что делать дальше.

На прощание ясновидящая предупредила Вету, что найти неведомый предмет нужно до конца года, а еще лучше до октября, ведь предстоит еще операция.



КОНКУРС

Хорошо, что в феврале к ней переехала мать, иначе пришлось бы оставить работу и возить Соню по больницам. Теперь с дочерью постоянно находится бабушка, сейчас они под Алматой в хорошем санатории под наблюдением врачей.

 Вернувшись от Гульбану-апай, Вета стала продумывать план дальнейших действий.

Самое главное как сделать так, чтобы эти три письма попали именно к ней.

 Журнал «Ваш милый доктор» собирает отклики читателей и публикует самые интересные письма. Печатают они и консультации врачей-специалистов, а также народных целителей.

– Но мне нужны описания необыкновенных исцелений, а как побудить женщин взяться за перо и написать именно в наше издание?– думала весь день Вета. Она ворочалась всю ночь, дневной вопрос, словно качели, то приближался к самому ее носу, то сильно отдалялся, как бы убегая в темноту, и утром решение нашлось.

Она пришла к Мире и предложила своему главному редактору провести конкурс среди читателей на лучшее изложение необычного выздоровления, которое произошло в их семье, лучше, если при этом использовался какой-то предмет. С Мирой они обговорили условия лишь в общих чертах. Решили, что должно быть три призовых места, обсудили сумму, которую получит победитель, а также что они могут предложить за второе и третье место.

Вета сама разработала условия конкурса, дала объявление в ближайшем номере: журнал выходил два раза в месяц. На конвертах попросила ставить приписку «На конкурс». Так проще будет разбираться. И вот перед ней лежат тринадцать непрочитанных писем. Именно среди них должны находиться нужные ей три, если только Гульбану-апай не ошиблась в прогнозах.
 
– Ну что ж, начнем.

 Вета протянула вперед руку и, не глядя, вытащила письмо. Адрес был написан крупным детским почерком. Конверт помят, а листок желтоват и слегка замызган.

 Детское письмо ей вряд ли пригодится, но нужно просмотреть и его.


ПИСЬМО № 1

Здравствуйте, уважаемый журнал «Ваш милый доктор»!

Меня зовут Зухра Бекбулатовна и мне пятьдесят семь лет. У меня врожденная болезнь глаз, из-за которой я ничего не вижу. Могу читать только по Брайлю, поэтому письмо пишет моя внучка. Ей уже тринадцать лет, на русском она у нас говорит хорошо, а пишет не очень... Так что, вы, дорогие товарищи, не обижайтесь, если Айя (так зовут внучку) наделает много ошибок. Она у нас не из отличников. Вот сидит, возмущается. Я обещала заплатить пятьсот тенге, если она напишет в точности, как скажу. И все равно возмущается. Ну хорошо, начну с самого начала.

Раньше, когда можно было вызывать сопровождающих, я три раза в неделю ездила в нашу библиотеку для слепых. В этой библиотеке работают очень хорошие женщины. Читают нам вслух разные книги по психологии, этике и здоровью. Про ваш журнал и конкурс я как раз и узнала от библиотекаря Людмилы Васильевны. Хочу тоже  принять в нем участие. Вот моя история.

С будущим мужем я познакомилась в интернате. Он был на два года старше меня и мог видеть. Правда, не очень четко, но поначалу в очках  свободно ходил, где хотел. Лет через семь он тоже ослеп. Мы поженились, когда мне было шестнадцать лет, а ему восемнадцать. Вернее, мы стали жить вместе, а зарегистрировали нас только после рождения первого сына. К тому времени мы уже переехали в Усть-Каменогорск, где у мужа жила сестра. Потом через несколько лет туда же приехали мои родители. Папа с мамой поселились с нами, когда моему первенцу исполнилось два года.

 Мы получили новую трехкомнатную квартиру. Через два года я родила еще одного сына, а мне так хотелось дочку, чтобы было кому ухаживать за нами в старости. Поэтому и решились мы с мужем на третьего ребенка. Наша дочь родилась только через пять лет. К этому времени старшие дети уже ходили в школу и детский сад, а мы с мужем пошли работать в специальную артель для слепых.

Дети росли. Дочери исполнилось пять лет, когда произошел несчастный случай, о котором хочу рассказать. В тот день я не была на работе, взяла отгул, чтобы постирать накопившееся за неделю белье. Асию тоже оставила с собой, не повела в детский сад. Никого больше дома не было. Родители уехали на неделю к сестре в деревню, муж ушел на работу, а мальчишки где-то бегали. Я занималась стиркой, дочка играла с котом. Вдруг слышу истошный женский крик:

– Чей ребенок только что упал с балкона?

 Я выскочила на улицу совершенно ошалевшая. Внизу слышу какие-то голоса, и опять кричит женщина:

– Вы что же за своим ребенком не смотрите? Скажите спасибо мужчине.
 
Внизу стояли соседи и среди них незнакомый мужчина. Дочка моя закатывается от крика, я  взяла ее на руки, успокаиваю, а у самой коленки трясутся.

 Оказывается, Асия (так зовут мою дочь) выбежала на балкон за котом, который хотел от нее сбежать, она его совсем замучила. Наша квартира тогда была на третьем этаже, и балкон выходил на пустырь, где почти никто никогда не ходил. Кот залез на балконное ограждение, дочка за ним потянулась и упала. Слава Аллаху, в этот момент под балконом проходил какой-то мужчина, который смог поймать девочку.

Соседки рассказывали, что он и сам упал, но Асию не выпустил из рук. Дочка только губы разбила в кровь и сильно перепугалась, а так больше ничего. Пока я успокаивала ребенка и оправдывалась перед соседками, мужчина ушел. Даже имени своего не сказал. Но до сих пор я за него молюсь и очень ему благодарна. Может, это ангел его обличие принял?

Вы просили упомянуть чудесные предметы, которые помогли выздороветь. Не знаю, что и сказать. Ведь ни кота, ни мужчину нельзя же, наверное, назвать предметом?

Когда вернулись родители, папа сказал, что наша семья находится под защитой необыкновенной шкатулки. Шкатулку ему оставил странный путешественник, когда они жили еще в деревне, на отгоне. Человек этот появился неожиданно и спросил:

– Можно у вас переночевать? Не прогоните? А то тут поблизости  другого жилья нет.

 Родители, конечно, не стали его выгонять, у нас это не принято. Утром гость сказал, что ему нужно уйти ненадолго, а к вечеру он вернется. Но он не вернулся ни к вечеру, ни на следующий день, ни через неделю, вообще никогда.

 В оставленном им мешке был старый чапан, если вы не знаете, то это такой национальный халат и шкатулка. В шкатулке что-то лежало, но я теперь уже не помню, что.

Мой отец в молодости был не особенно верующим, а после этого случая стал правоверным мусульманином. Он считал, что в шкатулке находится частица Пророка. Однажды папа сказал, что если бы шкатулка была у нас раньше, я бы не ослепла. Но кто может знать это наверняка? Только Тот, кто нас создал и Кто расписал весь наш жизненный путь.

Путь моего отца окончился через пять лет после этих событий. Мама пережила его только на два года. Муж стал пить, да так сильно, что уже не владел собой. Совсем одурев от водки, хватался за нож или топор и начинал гоняться за мной. Я ничего не вижу, он тоже. Дети видят и страшно кричат. Приходилось прятаться то у соседей, то в парке недалеко от дома.

Муж забирал из дома все, что мог утащить, и покупал водку. Однажды унес и папину шкатулку. Я спросила, куда он ее девал.

– Не твое дело. Кто здесь хозяин? Что хочу, то и продаю, – ответил он грубо.

 Не знаю, прав был папа или нет, когда говорил, что шкатулка эта не простая, но с тех пор у нас пошло несчастье за несчастьем. Первым уехал в Россию и там сгинул муж. Перед этим он сильно плакал и просил  прощения. Я простила, все-таки мы с ним вместе прожили больше двадцати лет и он отец моих троих детей.

Потом ослеп старший сын, ему передалась та же болезнь, которая была у отца. Теперь боюсь, как бы он тоже не начал пить. Потом от рака умерла старшая сестра. Наша единственная и любимая дочь загуляла и в пятнадцать лет родила ребенка. Хорошо еще, что удалось ее выдать замуж, а то был бы позор на весь наш род. Все это произошло в течение нескольких лет.

 Я тоже стала верующей. Начала ходить в мечеть и совершать пять раз в день намаз. Мне кажется, это помогает. Если бы я еще не забывала молиться регулярно, ничего не пропуская! А то бывает, просплю или забуду. Мне называли даже какие-то таблетки для улучшения памяти, но я не помню их название. Память стала подводить, раньше я легко все запоминала и потом долго помнила, а теперь уже не то. Но Аллах же милосердный, думаю, он должен меня простить. 

Извините, если письмо получилось слишком длинным. Мы его с Айей писали целую неделю, теперь она говорит, что за такую работу полагается платить тысячу. Придется, а то внучка, бедняжка, вместо того, чтобы во дворе побегать с подружками, сидела тут со мной, трудилась.

 Конечно, хотелось бы получить какую-нибудь премию, хотя даже и третью, внучке бы на школьные принадлежности хватило. Живем-то мы совсем небогато, зять не работает, только моя пенсия да дочкина зарплата. Асия на работу пешком ходит, на проезд денег нет, а до работы ей идти минут сорок.
 
Опять на меня внучка ворчит, то одно писать не надо, то другое. Ей, видите ли, стыдно. А чего здесь стыдного? Рассказываю все как есть. Вам же надо правду знать, а не выдумки какие-нибудь.

Ну ладно, заканчиваем. Желаю всего хорошего вашей редакции, будьте здоровы, пусть в ваших семьях царят мир и радость. Хотела еще одно хорошее стихотворение написать, да внучка не соглашается.

 До свидания.
 
С уважением, Зухра Бекбулатовна Рахимбекова.


ВЕСЕННИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Насколько можно верить человеку, рассказывающему о самом себе? Ведь каждый старается выглядеть лучше, чем он есть на самом деле. Разница только в том, что одни делают это намеренно, с выгодой для себя, другие неосознанно, искренне считая, что говорят всегда одну только правду.

Вета закончила читать письмо и перевела в задумчивости взгляд на окно, перед которым стоял ее рабочий стол. Через стекло был виден сквер, а в нем свежая весенняя зелень. Молодая мамаша волокла за руку упирающегося ребенка.
 
– Не хочу домой! Хочу гулять! – рыдал малыш.

– Пойдем, пойдем. Покушаем, поспим и снова выйдем, – уговаривала женщина любителя утренних весенних прогулок.

 Цвели каштаны. Белые пирамидальные соцветия выстроились, словно солдаты на переднем крае. Их не могли скрыть даже крупные резные листья. Передовые части весны празднуют свою недолговечную победу. Постепенно белые пирамидки каштанов завянут, уступая место все более темнеющему зеленому цвету, и весна плавно перетечет в лето.

– Несмотря на календарь, каждое время года все равно наступает неожиданно, – подумала Вета.
 
С цветущими каштанами соприкасалось серым грязным боком неведомое сооружение: не то большой садовый вазон, не то бесформенная скульптура непонятного назначения. Модернизм казахстанского пошиба. Вершину монумента венчала коренастая нахохлившаяся курица с головой и пронзительным взглядом орла.

Этот орел-курица пристально смотрел перед собой, пытаясь разглядеть своего создателя, выяснить к какому виду пернатых он его отнес, чтобы  вести себя соответственно. Несчастная птица давно уже всматривается в даль, но никак не может распознать своего творца среди пассажиров, толпящихся у троллейбусной остановки.

Вета привычно бросила беглый взгляд на скульптуру, потом на каштан и, вдруг, поняла, что эта курица не просто курица, а своеобразный щелчок по носу от матушки-природы. Она как бы говорила, с удовольствием указывая на каштан:
 
– Посмотри, что получилось у меня, – а потом, укоризненно кивая на скульптуру – и какое убожество вышло у тебя.

– Да, да, – согласно покивала Вета. – Так оно и есть.

Откинувшись на спинку кресла, чтобы таким образом распрямить начинающую затекать шею, она расслабилась и сделала попытку проанализировать только что прочитанное письмо.

Надо же, какой правильный язык! Все-таки раньше учили качественней, чем теперь. Любой русский может позавидовать плавности изложения, которую продемонстрировала в письме женщина-казашка. Что касается содержания, то необычный случай тоже имеется, с магическими предметами пока непонятно. Что же все-таки было в шкатулке?

 Информации слишком мало, но на всякий случай отложим письмо в специальную папочку. Теперь очередь послания номер три.


АЛИЯ

Но начать чтение Вете не удалось. В помещение редакции ворвалась Алия – девушка, заведовавшая в журнале рекламой.

– Не смотрите на меня так, – с ходу заявила она. – Я опоздала, но по уважительной причине, ликвидировала последствия пожара.

– Ты что, по ночам в пожарной команде подрабатываешь? – сузив в насмешке свои и так неширокие корейские глаза, поинтересовался курьер Слава. – Она случайно не «Слет ночных бабочек» называется?

Алия, взглянув на Славу, выразительно покрутила указательным пальцем у виска, намекая на невысокий интеллектуальный потенциал курьера. И дальше продолжала, демонстративно повернувшись в сторону Веты.

– Представляешь, у нас за домом в канализационном колодце живут бомжи. То ли сигарету зажженную оставили, то ли костер разводили, по ночам ведь еще холодно. Короче, загорелось у них там. А рядом газгольдер. Приехали пожарные, потом полиция. Нас из квартир эвакуировали, боялись, что газ взорвется. И это в четыре часа утра! Кошмар! Почему никто ничего не хочет делать с этими людьми? Полицейские с ними даже связываться не хотят! Спрашивают:
 
– Что вы в этом колодце делали?

 А бомжи на них смотрят в полном недоумении, даже с обидой, и отвечают:

–Так мы же живем там.

А этим стражам порядка и сказать нечего. Следовало бы еще извиниться за вторжение в частное жилище. Алия презрительно фыркнула.

– Надо на телевидение позвонить, в передачу «Портрет недели». Пусть приедут, снимут на камеру ваших бомжей, может тогда власти почешутся, – предложил Слава и снова не удержался:

– Ты им тоже можешь попозировать голой, с огнетушителем в руках. Ты же говорила, что тебе красное идет.

– Дурак, – беззлобно ответила на это Алия.

Похожие перепалки между молодыми коллегами происходили чуть ли не каждый день. Вета сильно подозревала, что за ними скрывается Славина симпатия к Алие. По-другому обратить на себя внимание девушки он не умел.

Вета кивнула с понимающим видом. Ведь и возле ее дома  живут бомжи.

– Самое ужасное, что среди них есть совсем молодая девчонка. Беременная! Что будет с этим ребенком, просто подумать страшно!

– Ничего. Она его в роддоме оставит, – быстро решил проблему Слава.

– Но какой это будет ребенок, когда мать пьет, курит и питается из мусорных баков?

 Алия покачала головой и в задумчивости подперла свежую круглую щеку кулачком. Она еще немного посидела в этой позе, потом отняла руку от щеки и решительно произнесла:

– Ну, все! За работу! – И повернувшись к Славе, – ты отвез, что я тебя просила в типографию?

– Нет, не успел еще. У меня, между прочим, личного вертолета нет, а на дорогах пробки.
 
Общими усилиями им удалось подвигнуть Славу на выполнение профессиональных обязанностей и в отделе наступила долгожданная тишина, иногда прерываемая гудением «бройлерной» мухи. Очнулась от зимней спячки, толстуха. Эта звонкая муха с реактивным гудением спикировала с потолка и нагло уселась на лежащее перед Ветой письмо. Проползла по нему сантиметра два, потом, неудовлетворенная запахом, отлетела в сторону Алии, в надежде получить искомое у более молодой сотрудницы.


ДРУГИЕ ПИСЬМА

Вета вздохнула и продолжила чтение.

В следующем письме ничего интересного не оказалось. Автором его была какая-то докторица. Буквально в первых же строчках заявила, что не знает более вредного издания, чем журнал «Ваш милый доктор». Подобная «печатная продукция» не имеет право на существование, она только морочит людям головы. Пациенты занимаются самолечение, болезни запускаются и их уже не в состоянии вылечить даже самые лучшие врачи.

 Получалось, что в высокой смертности населения виноват исключительно их журнал, ну может ему разрешат разделить вину с «подобными». Зачем же автор сделал приписку «на конкурс»?

Ах, если бы все было так просто. Вета снова подумала о дочери. В Казахстане ее вылечить просто не могут. Даже за деньги. Нет таких врачей и такого оборудования. Потом вспомнила о Славиной сестре, умершей пару лет назад. Сорокалетняя женщина попала в больницу с банальнейшим аппендицитом и умерла во время операции. Остались сиротами двое детей.

– Не врачи, а  «убойный отдел», – высказался по этому поводу Слава. –Чик, чик и зарежут.

Далее авторица писала о том, как ей удалось поставить на ноги практически неизлечимого пациента, сделав ему вовремя операцию. Предметы, которые она упомянула: скальпель, игла и кетгут. Написано все было противным менторским стилем. Ну очень поучительно!

Следующие два письма тоже не представляли никакого интереса. В одном говорилось, что излечиться можно от всего, если веришь в Бога, а в качестве чудодейственного предмета на все случаи жизни предлагался журнал «Башня стражи».
 
– Не слушайте случайных людей. Правда только здесь. Веруйте и вас обязательно услышат!

Все понятно. Автор из вездесущих и надоедных «свидетелей Иеговы». Надо же, какие проныры, уже и сюда пролезли. Прыткие и вездесущие, как тараканы. Одно время они очень надоедали. Приходили через день, звонили в квартиры, предлагая свою литературу.

 Удивительно, но среди распространителей встречается довольно много молодых, хорошо одетых парней и девушек. Пока они молчат, производят очень приятное впечатление, но как только открываю рот, становятся похожими на безликие копии убогого по содержанию текста. Несколько раз Вета пыталась с ними поговорить, в попытке выяснить, почему же столь приличные люди попали в религиозную секту. Но «свидетели» ни о чем кроме Библии, Иеговы, правительства Христа и кары небесной для всех тех, кто не является «свидетелем», говорить не могли.

Однажды она упомянула имя Чарльза Дарвина. Довольно юный «свидетель Иеговы»,  поднял на нее не замутненные грехом ясные голубые глазки и невинно осведомился:
 
– А кто это?

 Вета взглянула на собеседника, который только что пытался научить ее жизни, и ласково спросила:
 
– Деточка, ты с пеленок стал Свидетелем? В школу не ходил, бедняжка? Надо бы тебе сначала поступить на курсы ликвидации безграмотности. Есть вещи, которые должен знать даже столь юный свидетель Иеговы.

 Повернулась и пошла своей дорогой. «Свидетель» задумчиво смотрел ей вслед. Осмысливал сказанное. Говорят, что у них в секте навязывается мнение о том, что только тот, кто завербует много сторонников, спасется от Армагеддона.

В пятом по счету письме речь шла о разных сглазах. Автор письма целую страницу посвятил описанию того, какой вред здоровью может нанести сглаз.
 
– Вокруг столько плохих людей, от которых следует защищаться, – жаловался он. – Но я смог вылечить маленького сына от «глазливой» подруги жены. Ребенок таял на глазах, а после ее визитов заходился в плаче», – откровенничал автор.

 Младенца удалось спасти с помощью молитв и соли. Молитвы (числом три штуки) он вложил в письмо. Читать их нужно было на рассвете, повернувшись лицом на восток ровно сорок дней. А после «глазливого»  визита открыть дверь, не переступая порога, бросить в открытый дверной проем три щепотки соли и три раза плюнуть туда же. Далее следовала приписка:

 – Полагающиеся мне деньги прошу переслать по такому-то адресу.

Уверен, что полагаются деньги.  Вета с любопытством заглянула в конверт, из которого только что достала письмо, но соли там не обнаружила.

Удивительно! Такой домовитый и обстоятельный мужчина – молитвы прислал, а соль нет.

Вета принялась за следующее письмо.


ВТОРОЕ ВАЖНОЕ ПИСЬМО

Здравствуйте!

Не знаю, правильно ли поступаю. Пишу, а толком не могу понять, зачем. Но, как будто меня кто за язык или, вернее, за перо тянет и заставляет рассказать случай, произошедший даже не со мной, а с моей младшей сестрой. Вот как было дело.

Сестра моя с тридцати пяти лет страдала сахарным диабетом. Она много чего перепробовала, пытаясь вылечиться: принимала народные средства и таблетки, которые прописывали врачи. Правда, до инсулина дело не дошло.
 
Лет в тридцать восемь она завела себе любовника. Сестра моя, благодаря этому мужчине, сильно изменилась. Раньше она за собой не очень следила. Для нее главное, чтобы одежда была чистая, а модная она или нет, дела не было. Сколько раз я ей объясняла, что голубоглазым блондинкам не идет бежевый цвет, им к лицу серый или голубой. Сестра же обожала одежду «мешочных расцветок». К тому же  не могла ничего выбрать самостоятельно. Разглядывала какую-нибудь юбку или блузку полчаса и думала, нравится ей это или нет.
 
 Простояв таким образом в магазине или на базаре, убеждала себя, что ей этого не надо, потому как старая юбка еще целая. Она в ней предстоящую зиму пробегает, а лучше потратит деньги на детей. Если же, в конце концов, на что-то решалась, то, принося покупку домой, тут же разочаровывалась. Вещь ей совершенно переставала нравиться, она потом долго удивлялась, зачем ее вообще купила.

 Естественно, обновку сестра уже не носила, а снова влезала в любимые «мешки». На все мои уговоры у нее был один ответ: «Это практично, потому что не марко». Можно подумать, она трудилась в кочегарке. Ничего подобного! Работала она тогда врачом  в санэпидемстанции.

 Замуж сестра вышла рано и к сорока годам у нее уже были вполне взрослые дети – двадцатилетняя дочь и восемнадцатилетний сын.

Однажды я уехала на курсы и не видела ее месяца два. Когда сестра потом зашла, первые две минуты я даже не могла сказать: «Привет»! – настолько поразительными были изменения. Сестра моя похудела и сделала красивую модную стрижку. Купила юбку, не закрывающую колен и яркую трикотажную кофточку небесно-голубого цвета. Даже губы были подкрашены розовой помадой!

 Заметив мой столбняк, она улыбнулась, сняла новые очки в дорогой оправе, чтобы я смогла ее легче опознать. Потом дерзко вильнула бедром и легко проскользнула в дверной проем. Это помогло мне стразу же выйти из ступора. Сразу стало понятно, что с сестрой произошло что-то невероятное. Так оно и оказалось. Она влюбилась!

 У Марата были какие-то дела по их ведомству. По национальности он татарин. Естественно, женат. Моя сестра, кстати сказать, тоже все еще замужем. Длились их отношения года два, потом мои родители собрались переезжать в Германию на постоянное место жительства. Сестра с семьей тоже должна была ехать с ними. Для нее это был непростой период. Вся прежняя нерешительность вернулась к ней в трехкратном увеличении. Сегодня она говорила, что едет, завтра, что нет. В конце концов, на нее нажали собственные дети, заявив, что хотят жить в свободной Европе, и ей ничего не оставалось, как подчиниться. Не разлучаться же с семьей из-за женатого мужчины!
 
Не представляю, как они прощались с Маратом, знаю только, что дал он ей на память не то мусульманскую картину, не то икону. Она обладала невероятной силой и должна была помочь сестре благополучно устроиться на новом месте. Я тогда очень удивилась и спросила:

– Ты же не мусульманка, как тебе может помочь мусульманская икона? (Родители у нас немцы и они католического вероисповедания). На что моя сестра ответила:
 
– Марат сказал, что Бог един и неважно как его называют.  Помогает он людям независимо от национальности.

 Это, конечно, правильно и Марат не первый, кто пришел к такому выводу.
 
Теперь подхожу к самому главному.

 Как я уже сказала, у моей сестры был диабет. Так вот она его вылечила, хотя эта болезнь считается неизлечимой. Лечилась она молотым кориандром и этой самой иконой. Воспользовалась рецептом, прочитанным в каком-то журнале.

 Сестра стала заваривать каждый день по десять грамм порошка кориандра стаканом горячей воды, кипятила все это три минуты, потом накрывала иконой, ждала еще несколько минут и выпивала отвар в течение дня. Теперь у нее сахар в норме. Не знаю, что уж тут от иконы, что от кориандра, что от самовнушения.

 По словам сестры, картинка эта принадлежала когда-то дяде Марата, жившему в Усть-Каменогорске. Дядя умер, а его вдова отдала картину-икону племяннику, потому что в родне он оказался самым старшим мужчиной.

 Вот, собственно, и все, что я хотела написать.

Если будете публиковать письмо, то, пожалуйста, не указывайте моей фамилии и адреса. Муж сестры до сих пор ничего не знает, и мне бы не хотелось стать причиной семейного скандала.

Я, вероятно, много лишнего написала, сократите, что считаете неважным. Мне казалось, что если письмо на конкурс, то надо не только сам случай описать, но и все, что с ним связано.

С наилучшими пожеланиями.

Лидия.


ДОМА

Бараний рог – это, надо полагать, один из воспитательных приемов жизни. Если удается из него выкарабкаться, то, во-первых, получаешь радость освобождения,  во-вторых, опыт, благодаря которому в одну и ту же лужу два раза не сядешь и, в-третьих, силу в решении следующей проблемы, которая неизбежно возникнет. Потому как жизнь – это задачник, в конце которого нет ответов.
 
Дочитав письмо до конца, Вета вслух вынесла суждение:

– Странная история.
 
И странность не в жизненной ситуации, она-то как раз банальна, а в картинке-иконе. В исламе запрещено изображение лиц и животных. Разрешается только орнамент и красивое каллиграфическое написание строк из Корана. Именно они часто вышиваются золотом, иногда серебром на черном или зеленом фоне. Бывает, что такое изображение вставляется в рамку. Может, именно его автор письма называет «иконой». Похоже, сама Лидия этого предмета никогда не видела.
 
Вета снова взяла в руки прочитанное письмо, несколько секунд подержала его в руке, потом опустила исписанные листы в ту же полупрозрачную голубую папку, где уже лежало письмо Зухры.

 – Итак, это будет письмо номер два, только нужно пометить, что не все ясно и требуется задать несколько вопросов автору, – решила Вета.
 
Взглянув на часы, обнаружила, что рабочий день закончился и пора уходить. Взять оставшиеся письма с собой, чтобы прочитать дома? Пожалуй, не стоит. Дома есть тоже работа, не надо все смешивать. Как говорится в умных книжках: кесарю – кесарево, Богу – Богово, а если перейти на более низкий стиль: рабочее время – для работы, а домашнее – для  дома. Пожалуй, лучше перечитать отложенные два письма.

– Вдруг я чего-то там пропустила? – предположила Вета.

Придя домой, первые две минут она посидела на скамеечке в коридоре, вытянув уставшие ноги. Вставать не хотелось, но пришлось. Надо было сложить в морозильник принесенные продукты, пока они не наделали луж.

 Разложив все на свои места: курицу и котлеты в морозильную камеру, овощи и фрукты в верхний отдел холодильника, снова села, но уже на кухонную табуретку, мысленно задавшись каждодневным надоедливым вопросом:

– Что бы такое приготовить на ужин?

Для себя одной капитальное блюдо варить не хотелось.

Может, салат сделать?
 
 Достала из овощника пучок зеленого лука, пару редисок, огурец и зелень. Овощи приятно холодили руки. Все-таки салат летом – самое правильное блюдо. Холодное и достаточно низкокалорийное. Мелко порезав овощи и зелень, вспомнила, что от завтрака осталось вареное яйцо,  покрошила туда же и его. Салат будет сытнее, да и не пропадать же яйцу, в конце-то концов. Теперь нужно решить, чем заправить этот экспромт: подсолнечным маслом или майонезом? Масло, конечно, полезнее, но вместе с яйцом – это что-то уж чересчур авангардное, а авангард в кулинарии гораздо опаснее, чем в живописи. Диапазон широкий – от поноса до летального исхода. Придется все же завершить кулинарный экспромт майонез. Пусть салат будет посытнее, а то часам к десяти может такой аппетит разгуляться, что и одним бутербродом не обойдешься. А потом эти бутерброды выльются в два лишних килограмма, которые разместятся, конечно же, на бедрах.

И почему люди полнеют не в тех местах, где хотят, а там, где уже и без того есть излишек? Вопрос риторический, который можно отчасти объяснить законом бутерброда, который непременно падает маслом вниз.


СЕМЕЙНЫЕ ЗАБОТЫ

Только она приступила к своему кулинарному пиршеству, как раздался  звонок. Телефонных звонков Вета побаивалась: вдруг что-то плохое случилось с Соней?
 
 И сейчас, прежде чем взять в руки трубку, три раза прошептала, в попытке превратить потенциальное зло в реальное добро: «Все хорошо», и лишь потом ответила: «Да» и услышала голос мужа.

 Сергей звонил примерно раз в неделю. На этот раз он поинтересовался сначала ее делами, а потом, по обыкновению, спросил про дочь.

– Может еще раз попытаться? Разместить фотографию Сони в Интернете, попросить денежной помощи, объяснить, что время ограничено и девочке нужна срочная операция.

– Но мы же уже писали и просили, – ответила Вета. – Пока на счет перечислили какие-то крохи. Но и за это, конечно, спасибо. Можно, конечно, обновить информацию и кое-что добавить. Как у тебя дела?

– Нормально, но мне вас так не хватает. Если бы ты могла приехать …

Вета вздохнула.

– Я тоже скучаю, но на поездку нужны деньги, а мы должны копить на операцию.

– Знаю, – ответил Сергей из своей благополучной Швейцарии, где существуют для подобных случаев специальные фонды. После разговора с мужем, Вета решила позвонить в санаторий.

– Ты знаешь, дочка, – рассказвала Мария Васильевна, – мы  здесь познакомились с очень приятной женщиной, медсестрой работает. Кардиограммы делает. Маргарита Николаевна, так ее зовут, часто играет с Соней. Сказки рассказывает. Она их сама сочиняет. Очень нам сочувствует и девочку жалеет. Ну и тебя тоже. У Маргариты такого же возраста дочь погибла. Отравилась таблетками, думала это конфеты такие. Наверное, поэтому она так привязалась к нашей Соне. Не беспокойся, у нас все нормально.
 
Ну и хорошо. У Веты отлегло от сердца. С дочерью пока все в порядке, а что будет завтра никому не известно.

Вторая попытка начать уничтожение салата увенчалась успехом. Больше ее никто и ничто не отвлекало, если не считать собственных мыслей.

Вета вышла замуж в двадцать пять лет, а дочь родила только в тридцать. Четыре года лечилась от бесплодия. Виной тому был Семипалатинский ядерный полигон. Насколько она знает, у многих, кто жил вблизи от этого монстра, серьезные проблемы со здоровьем.

Наверняка и ее Соня жертва этого Семипалатинского Молоха, питающегося человеческими жизнями. Полигон, к счастью, закрыли, теперь остался Байконур.
 
Конечно, чиновники твердят, что космодром  безопасен для окружающих, но периодически, как-то крадучись, выплачивают компенсации пострадавшим: то от ракеты отвалится какая-нибудь ядовитая часть, то пожар случится. Одно доподлинно известно всем жителям Казахстана: как только запускают космический корабль или очередной спутник, погода резко меняется в худшую сторону и половина населения страдает давлением и головными болями.

Покончив с салатом, Вета запила его чаем с булочкой, перечитала принесенные с собой два письма, пощелкала кнопками телевизора. Попала  сначала на один из многочисленных сериалов, где молодая дама в кринолине, с челкой, закрывающей левый глаз, вещала о неземной любви. Ей бы сигарету в одну руку, бутылку пива в другую, вместо платья девятнадцатого века мини-юбку, а вместо слов о любви – хриплым голосом фразу: «Бабки вперед!» И все встало бы на свои места и вполне вписалось бы и в челку, и в выражение глаз, и в позу.

 Щелкнув кнопкой еще раз, увидела на экране семью вампиров, быстро перешла на другой канал – вампиров пусть смотрят те, у кого жизнь чересчур спокойная и есть нужда в адреналине. Потом наткнулась на новостную программу, ужаснулась происходящим событиям, выключила телевизор и пошла спать. Перед сном, для восстановления внутреннее равновесие, сбитого телевизионными известиями, прочитала несколько страниц из романа Джейн Остен. Умница и острословка Джейн всегда действовала на нее успокаивающе. Через полчаса отложила книгу, повернулась на правый бок и заснула. 


ЛАРИСА

Назавтра с утра все сотрудники редакции собрались в кабинете у Миры обсудить готовый к печати очередной номер журнала.

Айгуль, Мирина секретарша, как всегда перепутала бумаги, поэтому долго и судорожно рылась то в столе, то в шкафу. При этом она очень недоумевала, сердилась и всем своим видом показывала, что здесь не обошлось без внешнего коварства, поскольку вчера ею лично все было сложено в аккуратную стопку. Наконец, документ нашелся, но в таком виде,  будто его накануне со вкусом жевала небольшая отара овец.

Вета с сочувствием взглянула на Миру, которая лучше чем кто-либо другой знала бестолковость собственной секретарши, но уволить ее не могла. Священный долг перед родней! Айгуль ей навязал кто-то из родственников или знакомых, отказать которым она не могла.

Вернулись к себе в отдел только за час до обеда. Здесь уже сидела вышедшая с больничного Лариса, третья сотрудница редакции. Лариса была по знаку Зодиака Скорпион, поэтому поедом ела и себя, и окружающих. Находила кучу разных болезней, от них сильно страдала и почти каждый день ставила себе смертельный диагноз.

Правда, в этот раз болезнь оказалась настоящей, а не мнимой. На прошлой неделе она так заливисто кашляла и шумно сморкалась, что Вета и Алия в два голоса отправили ее домой отлежаться. Врач поставил диагноз: «ОРЗ» и выписал больничный лист. И вот теперь Лариса снова на своем рабочем месте.

Для начала она тщательно осмотрела стул в поисках потенциальной заразы, что-то стряхнула невидимое, побрызгала сиденье туалетной водой, села, включила компьютер и, произнесла, глядя куда-то в пространство:

– Мне был знак, я никогда не разбогатею.

Все насторожились. Невольно подумалось:

– Не травмировало ли тривиальное «ОРЗ» еще и психику больной? простуда болезнь коварная, дающая осложнения разной степени тяжести.

 Давно было известно, что Лариса нелюбимое дитя судьбы. Она, по ее собственному мнению, родилась не в той семье, училась не в той школе, работала не на той работе, замуж вышла не за того человека. Какая-то неведомая злая сила вставляла ей палки в колеса, не давая занять достойное место в обществе. Эта падчерица мачехи-жизни страстно хотела разбогатеть: приобретала малым и большим оптом лотерейные билеты, еженедельно покупала «Бинго» и «Семейное лото». Но все было напрасно, выигрыш каждый раз доставался другим.

То ли судьбе не нравилось, что ее так жестко прессингуют в погоне за удачей, то ли была этому другая причина, но Лариса лет за пятнадцать упорного участия во всех лотереях подряд, выиграла только два раза утешительный приз размером в шестьдесят тенге. Она справедливо жаловалась на нелюбовь фортуны, у всех подряд спрашивая: «А вы сколько раз выигрывали в «Бинго»?» Изредка попадался тот, кто выигрывал, тогда Лариса вздыхала, горестно махала рукой и говорила: «А я ни разу! Представляете? Все выигрывают, кроме меня! Ну почему я такая невезучая?» Надо думать, при этом получала удовольствие от своего мазохизма, потому что никто еще не дал ни вразумительного ответа на ее вопрос, ни дельных рекомендаций. И вот опять…

Первым как всегда не выдержал Слава.

– Привидение приходило с пустым кошельком?

– Только привидений мне не хватало! – Лариса негодующе посмотрела в Славину сторону и начала рассказ, демонстративно отвернувшись от курьера.

– Пару месяцев назад купила я книгу про фэн-шуй. В приличном книжном магазине, между прочим. На обложке значилось, что книга помогает разбогатеть. Заглянула внутрь и обнаружила на первой странице письма тех читателей, которые с ее помощью уже стали миллионерами. Было их человек двадцать, рядом с фамилиями счастливчиков стояли номера их сотовых телефонов. Если сомневаешься, то можно позвонить и спросить, какие ритуалы они использовали. Выглядело это вполне убедительно и респектабельно. Я принесла книгу  домой, нашла подходящий совет и сделала все, как там написано.

– А как? – снова встрял Слава.

– Нужно было взять глубокую тарелку или миску, насыпать в нее рис, провести ритуал со свечами, положить немного денег и поставить все это у входной двери на пол. Все, кто приходят в дом, должны кидать в рис деньги: мелочь или покрупнее, чтобы умилостивить китайское божество богатства.

– И сколько все это должно продолжаться? – заинтересовалась и Алия.

– Ровно двадцать восемь дней. Лунный месяц.

– А сколько у тебя эта тарелка стоит?

– Уже двадцать дней.

На Ларисино лицо снова набежала темное облако. Она немного помолчала, глубоко вздохнула, готовясь к печальному финалу своей истории.

– И сколько тебе денег туда накидали? – тоном фискального служащего спросил Слава.

– В том то и дело, что не знаю и теперь не узнаю никогда!

Вета и Алия переглянулись, может, действительно, серьезные проблемы со здоровьем?

– Гости украли? – ахнул Слава. – Вместе с тарелкой?

– Что ты всякие глупости говоришь, Слава!

 Курьер снова был отмечен недовольным взглядом рассказчицы.

 – Пока я лежала с температурой, – муж нашего кота кормил, а туалет подсыпать забывал. И этот мерзавец, кот, в смысле, да и муж не лучше, решил, что его уборная теперь будет в моей миске с рисом. И он туда уже несколько раз сходил: и по-маленькому, и по-большому. Я теперь ни деньги вытащить не могу, ни второй ритуал провести. Сегодня утром все выбросила на помойку. Сердце кровью обливалось при этом! Ну почему я такая невезучая!

В комнате на несколько секунд повисло молчание. Потом раздались странные булькающие звуки со стороны кресла, где сидел Слава. Курьер сложился вдвое, затрясся, как в лихорадке, закрыл лицо руками, судорожно сполз с сидения и, оказавшись на полу, разразился откровенно громким ржанием. Слава катался по линолеуму из стороны в сторону, рыдая от хохота и стуча ногами.

 Заслышав странный шум, из своего кабинета выбежала сначала Айгуль и уставилась на Славу, пытаясь сообразить, как на эту сцену отреагировать: тоже засмеяться или схватить кружку с водой и бежать к курьеру на помощь. Так как она стояла в дверях довольно долго, отвесив нижнюю губу, то из-за ее спины вскоре показалось и Мирино начальственное лицо. Главная редакторша взглянула на сотрудников, потом на беснующегося на полу Славу и сказала строгим тоном:

– Слава, я что тебе сказала сделать? Ты почему еще здесь валяешься? 

– Да я уже собирался ехать, но тут возникло неожиданное обстоятельство…, – туманно объяснил Слава, заикаясь от смеха. Все остальные напустили на себя крайнюю озабоченность: Вета принялась сосредоточенно перекладывать бумаги у себя на столе, Айгуль слишком уж пристально всматривалась в экран монитора, только Лариса продолжала самозабвенно кручиниться, подперев ладонью щеку. Дверь за Мирой закрылась, увлекая за собой и Айгуль.


СЛАВА

– Почему тебе всегда надо повторять все дважды? Ты что, своей работы не знаешь? – спросила раздраженно Алия.

Славу пронять таким незамысловатым вопросом было трудно.

– «Фестина ленте», – говорили в таких случаях древние. Для малообразованных перевожу: «Спешите медленно». Мейрамгуль Саттыбалдиновна просто не читает древних. И ты, между прочим, тоже.

– Может она древних и не читает, но писать вполне может, так что приказ на твое увольнение очень даже может подписать без знания латыни, – не осталась в долгу Алия.
 
Слава хотел что-то возразить, он любил, чтобы последнее слово оставалось за ним, но тут Вета выразительно произнесла: «Слава! Allez, allez!».

– Вета Александровна, когда вы говорите свое «алле», я начинаю чувствовать себя цирковой лошадью, над которой занесли кнут.

– Не преувеличивай. По-французски «алле» означает всего лишь: «давай, давай, поторапливайся».

– Мерси, пардон и оревуар, – выдал Слава весь свой запас французских слов, шаркнул ножкой, надел воображаемый цилиндр на голову и исчез.

Когда за курьером закрылась дверь, Вета спросила Алию:

– Что ты так раздражаешься? Слава вовсе не плохой, с чувством юмора. Правда, немного ленивый, но это свойство большинства мужчин. Сейчас он заочно учится на юридическом факультете, закончит, найдет хорошую работу, будет получать приличные деньги. Возможно, и ты когда-нибудь придешь к нему на консультацию. Очень даже перспективный парень. К тому же,  он к тебе неравнодушен.

– Во-первых, Слава  мне совсем не нравится, я таких ехидных не люблю. Во-вторых, я хочу выйти замуж за мужчину своей национальности: если бы он был татарином, еще куда не шло, – они тоже мусульмане, а у корейцев все другое: и религия, и обычаи.

– Ну что ж, разумно. Ты у нас вполне рассудительная девушка. Извини, я не знала, что это для тебя так важно.

В этот день Вете не удалось заняться письмами: все время ее кто-то дергал по пустякам, отвлекая от основной работы. Ничего другого не оставалось, как взять их домой.

 Около шести вечера раздался телефонный звонок. Трубку схватил вездесущий Слава, который вернулся после выполнения Мириного поручения, когда все уже собирались уходить.

– Алло! Кого? Боту? А кто это? А, Булат! Нет, он еще не приходил. Ушел два часа назад? – Слава заюлил, ему не хотелось подводить охранника.

– Вы знаете, я только что пришел, поэтому Булата не видел, но наши сотрудники говорят, что он вышел в магазин купить себе воды и сигарет. Чувство мужской солидарности быстро подсказало курьеру это правдоподобное вранье. Почти в это же время в комнату влетел Булат. Слава уже успел положить трубку и начал проводить воспитательные беседы с охранником.
 
– Звонила твоя жена, проверяла. Я сказал, что ты вышел в магазин. Она у тебя что, не мусульманка?

– Почему? – удивился Булат. – Мусульманка. Просто она мне не доверяет и постоянно контролирует, где я и чем занимаюсь.

– Так в том-то и дело, что ведет она себя неправильно. Мусульманская женщина должна перед мужем по струнке ходить, опустив глаза вниз. Шариат предписывает ей молчать и не перечить своему господину. А твоя тебе, наверное, каждый день скандалы закатывает?

– Много ты понимаешь в мусульманских женщинах! – презрительно фыркнула Алия. Она сняла со спинки стула крохотную бежевую сумочку, взглянула на себя в зеркало, провела блеском по губам, попрощалась и вышла из комнаты.

– Так она же у меня северянка, а там женщины раскрепощенные, – пояснил семейную ситуацию Булат.

– А, знаю, – тут же подхватил Слава. – Их раскрепостил товарищ Сухов из фильма «Белое солнце пустыни!» Твою жену случайно не Гюльчатай зовут?

– Нет, Гульжан.

– Тоже сгодится.

Вета не слышала, чем закончилась Славина лекция о женщинах Востока. Она, не дожидаясь ответа Булата, сказала мужчинам «до завтра» и пошла к автобусной остановке. Лариса ушла еще раньше. За ней заехал Алик, ее муж, и они отправились на зеленый базар.



ВЕТА

Есть ли связь между Богом и служителями его, претендующими на абсолютное владение истиной? Вероятно, есть. Как между маленьким тюремным окошком и всей вселенной.

Вета шла и думала об услышанном разговоре. Да, действительно, казахские женщины отличаются от остальных мусульманок. Они, например, никогда не закрывали лица. Может потому, что ислам в Казахстане был принят довольно поздно, только в четырнадцатом веке при ордынском хане Узбеке. К тому же, казахи тогда были кочевники-скотоводы, и строить мечети на одном месте не было смысла. Города были только на юге, поэтому Юг Казахстана до сих пор более мусульманский, чем Север.

До принятия ислама казахи, вероятно, были язычниками, некоторую языческую вольность им удалось сохранить и потом. Жалко только, что сейчас многое меняется в худшую сторону. Время как бы пошло в обратном направлении. Теперь нередко на улицах можно встретить замотанных с ног до головы молодых девчонок. Даже в летнюю жару они носят плащи-балахоны, на ногах колготки, руки прикрыты до кистей, на головах платки. Эти девушки учатся в специальных женских медресе при мечетях. Они готовятся стать правоверными женами-мусульманками.

Двадцать лет назад такого даже никто себе представить не мог. Тем более странно, что все эти веяния идут из Турции, где Ататюрк еще в тридцатые годы двадцатого века сделал из страны светское государство. Или пытался сделать. Он, например, разрешил употреблять алкоголь, и запретил девушкам и женщинам носить в университетах мусульманские платки-хиджабы.
 
– В Турции запрещено, а в Казахстане разрешено. Вот уж поистине, хотим стать больше католиком, чем Папа Римский, – посокрушалась Вета.

Она с удовольствием шла по улице, наблюдая, как весна постепенно перетекает в лето. Город расположен в горах, в ложбине, поэтому к вечеру здесь, как в ведьмином котле, бурлит всякая гадость: дымы от предприятий, гарь и выхлопные газы многочисленных автомобилей. Но сегодня тянет ветерком, воздух не такой задымленный, как обычно, вдали виднеются покрытые изумрудной зеленью горы. Красиво! Жан-Поль как-то сказал, что Алма-Ата очень похожа на Гренобль.

– Тебе виднее, я в Гренобле не была, – ответила ему на это Вета.


ЖАН-ПОЛЬ
 
Жан-Поль, совсем еще молодой парень, проходил годовую альтернативную службу во французском посольстве. Вета тогда прилежно училась на курсах французского языка, организованных культурным отделом посольства. Вместе с остальными любителями языка аристократов девятнадцатого века часто посещала культурные мероприятия, где и познакомилась с молодым французом.

Жан-Поль изучал в университете теологию, слыл убежденным пацифистом, поэтому вместо армии попал в Алма-Ату. Это был по-настоящему красивый молодой человек лет двадцати трех. Довольно высокий, с правильными чертами лица, темными волосами и яркими синими глазами. До курсов Вета французов видела только в кино и была невысокого мнения об их внешней привлекательности. Правда, кроме Жерара Депардье, Фернанделя, Бельмондо и Пьера Ришара мелькали на экране Ален Делон и Жан Марэ, но они казались лишь исключением из правил.

Познакомившись с молодым французом и узнав, что он будущий богослов, Вета сразу же представила его в черной сутане, а, представив, поразилась: точный портрет Ральфа де Брикассара из романа «Поющие в терновнике».

– Меня интересует жизнь обычных людей, – говорил он. – Ну и религии Казахстана, конечно. Я хотел бы пообщаться и с батюшкой, и с муллой. С пастырями протестантской и католической церквей я уже успел познакомиться.
 
Услышав, что Вета неплохо разбирается в этой сфере, попросил его сопровождать и помочь с языком.

Интерес к религиям Вета испытывала с детства. Вероятно, потому, что это было почти запрещено, по крайней мере, не приветствовалось. А в детстве ей все время хотелось влезть туда, куда нельзя. Она начала читать о разных верованиях все, что могла найти и уже лет в семнадцать вполне бы могла участвовать в диспутах на тему о божественном происхождении вселенной. Конечно, не академических, а так, житейских.

 В институте, к удивлению подружек, с удовольствием ходила на лекции по научному атеизму. Атеизма там было минимально, а сведений об истории разных религий вполне достаточно. Это как-то восполняло скудность печатного материала по теме.
 
Когда Вета призналась матери, что иногда посещает церковь, а также молитвенные собрания баптистов и адвентистов, Мария Васильевна пришла в ужас:

– Тебя же из института выгонят, если узнают! Но сначала из комсомола попрут!

Но уже началась перестройка, и опасениям матери не суждено было сбыться. Постепенно религия вошла в моду, и Ветино увлечение пошло на убыль. Какой интерес заниматься тем, чем уже занимаются миллионы? Бездумно брести в толпе ей не хотелось. Теперь батюшка и мулла стали основными учителями жизни, атрибутами большинства светских мероприятий и это уже напоминает массовый психоз и не знает общество меры – или оно уничтожает и давит или любит до отвращения.
 
 Жан-Поль немного говорил по-русски (кто-то из его предков был из России), но не настолько хорошо, чтобы чувствовать себя уверенным при разговоре на религиозные темы. Вета с радостью воспользовалась случаем попрактиковаться в языке, и они объездили вместе несколько церквей и мечетей.
 
Кроме будущего красавца-падре Вета видела и других мужчин, сотрудников посольства. Почти каждого можно было назвать привлекательным, а человека три – просто писаные красавцы. Подумав, она пришла к выводу, что во французское кино берут сниматься только страшненьких мужчин, своей некрасивостью они притягивают публику, поскольку очень отличаются от всей остальной массы красавчиков. А куда такой редкий товар, как не в кино!

 Жан-Поль ее не забыл и до сих пор шлет поздравительные открытки, хотя давно уже уехал из Алматы, окончив свою альтернативную службу.          

 Глубокие размышления о религии, ее служителях и влиянии на человечество не помешали нашей героине благополучно добраться до своего двухкомнатного жилья. Дома она встала под душ, с удовольствием выпила травяного чая и села на диван, поджав под себя ноги по-турецки. Любимая поза. Вета давно уже пришла к выводу, что если сидишь подобным образом, в голову приходят не просто полезные, а часто по-настоящему мудрые мысли. Она развернула следующее письмо.


ТРЕТЬЕ ПИСЬМО

Добрый день!
Вынуждена писать по-русски, хотя, насколько я знаю, с 2006 года все делопроизводство должно вестись на государственном языке. Но ваш журнал почему-то издается только на русском. Должна сказать, что одинаково хорошо владею как казахским языком, так и русским, не в пример прочим…
 
 Зовут меня Жанар. Я родилась в Алтайском крае, где до сих пор живут мои родители. Дедушка и бабушка же с отцовской стороны всегда жили в Казахстане. Хорошо, что я родилась в казахском селе и мне дали нормальное имя, а то мою мать зовут Татьяна, а отца Михаил. Алтайским казахам раньше не разрешали давать мусульманские имена, так как они были угнетаемой нацией.
 
Я была первым ребенком у родителей и по нашему обычаю меня отдали на воспитание дедушке и бабушке. Только старшее поколение может привить детям правильные понятия, соответствующие нашим национальным интересам.

 В десять месяцев меня привезли в Казахстан, с тех пор я здесь и живу. Став взрослой, я поменяла отчество, чтобы не зваться Жанар Михайловной. Взяла отчество деда, и теперь я Жанар Абаевна. Согласитесь, что это гораздо благозвучнее. Дедушку и бабушку я всегда звала отцом и матерью, а родителей только по имени.
 
Зимой мы жили в небольшом селе, отделении одного из степных совхозов, а летом кочевали по пастбищам. Мой дед был чабаном,  пас совхозных и своих овец, бабушка ему помогала. Работа это не такая простая, как кажется на первый взгляд. Дедушке и бабушке приходилось трудиться по пятнадцать часов в сутки.

Именно тогда я почувствовала себя настоящей казашкой. Мы ставили юрту и жили в полном согласии с природой. Питались экологически чистыми продуктами: свежим мясом, сушеным творогом – куртом, пили кумыс, который делала бабушка. Никакой химии! Возле юрты стоял большой медный самовар, где мы кипятили чай. Если его хорошо почистить, то можно использовать как зеркало. Правда, лицо немного кривится, но остальное все видно. Причешешься и бегай по степи, сколько хочешь. Простор, красота! А если и не причешешься, то тоже ничего страшного. Кто там тебя особенно видит, в этой степи, кроме семьи?
 
Часов у нас не было. Вернее одни были, ходики с гирьками в виде шишек, но потом сломались. Это никого не расстроило, дедушка умел днем ориентироваться по солнцу, а ночью по звездам. Поэтому, может быть, некоторые казахи не отличаются пунктуальностью. Просто мой народ ближе к природе, чем какой-либо другой и мы не привыкли ставить себя в жесткие рамки. Подумаешь, опоздаю я на полчаса на работу, ну, и что? Чем лучше если я эти тридцать минут просто просижу на стуле, приходя в себя от спешки?
 
Некоторые считают, что на отгонах жизнь проходит в антисанитарных условиях, но это не так. Мыться в степи, действительно особенно негде, но часто мы  ставили юрту недалеко от ручья, набирали там воду и купались. К тому же, такая жизнь очень укрепляет иммунную систему и закаляет тело и дух. Дух закаляет потому, что общение с животными благоприятно влияет на нервную систему и даже лечит психические заболевания.

 В ту весну, о которой я хочу рассказать, была сильная бескормица и  волки стали близко подходить к жилью. Однажды они пытались утащить из стада овцу. Дедушка это увидел и стал ее отбивать. Волки напали на него и чуть не загрызли насмерть. Спас его сын, мой дядя, который работал вместе с ним.

 Когда я увидела дедушку, то ужасно испугалась, он был весь в крови. Втроем мы его принесли в юрту. Бабушка согрела воды, промыла раны. Казалось, дедушка умирает. Вдруг он открыл глаза и попросил принести четки, сделанные из косточек финиковой пальмы. Четки эти были темными от старости, а косточки до блеска отполированы пальцами прежних владельцев. Мы подумали, что дедушка хочет помолиться перед смертью, и вложили ему четки в руки. Он стал медленно их перебирать и вскоре заснул. Я и бабушка тихо плакали рядом.
 
Но дедушка выжил. Более того, на утро он почувствовал себя лучше. Кровь больше не сочилась и ни одна рана не воспалилась. По-прежнему он не выпускал из рук четок. На третий день наш раненый почувствовал себя настолько хорошо, что вышел из юрты и немного походил вокруг. Через неделю дедушка был практически здоров.

Оказывается, эти старые четки принадлежали когда-то знаменитому восточному лекарю, не помню сейчас точно, кажется Ибн-Сине. Они сделаны из финиковых косточек. Пророк Мухаммед очень ценил это дерево. Он говорил: «Чтите тетку вашу – финиковую пальму».

Дедушка объяснял нам, что финиковая пальма была сделана из остатков той глины, из которой Аллах сотворил человека. Если у вас растет это святое дерево, вы никогда не станете голодать. Будете иметь достаточно одежды и обуви, потому что из пальмы можно делать все необходимое для жизни: циновки, мешки и даже туфли. Дед мой в молодости совершил паломничество в Мекку и там, на базаре купил эти четки. Если я не ошибаюсь. Или что-то другое он купил…

После смерти дедушки четки перешли по наследству младшему сыну, который спас его от волков. Мой дядя не вернулся из Афганистана, где воевал в составе ограниченного военного контингента. Когда он уходил в армию, взял четки с собой на удачу, и они исчезли вместе с ним.

Вот и все, что я хотела рассказать. Если вы захотите приехать ко мне и договориться о сотрудничестве, пожалуйста. Я всегда готова поддержать национальную прессу. Если бы ваш журнал издавался на государственном языке, было бы еще лучше.

С уважением Жанар Абай-кызы.


БАБУШКА

Детство – это артезианский колодец, откуда черпаешь чистую питьевую воду всю жизнь. Детские ощущения откладываются в генах и передаются будущим поколениям.

Вета отложила в сторону письмо и задумалась. Ей вспомнились собственное детство. До шести лет она жила в большой семье: родители, два брата и дедушка с бабушкой. Дом принадлежал родителям отца, и молодые стремились как можно скорее отделиться от стариков и зажить самостоятельной жизнью. Хотя стариками бабушку и дедушку по ее нынешним понятиям назвать трудно. Когда родители переехали в собственный дом, Вете было лет пять, а бабушке и деду около шестидесяти. Средний возраст по теперешним меркам.

 Новый дом она признала своим только лет через пять, шесть. В первое время после переезда при каждом удобном случае стремилась из него сбежать и найти укрытие в старом. Здесь она всегда была под охраной дедушки, который никогда не позволял применять к внучке-беглянке строгие меры, даже когда бегство совершалось прямо из детского сада. Баловал, как считала бабушка. Но как это оказывается нужно ребенку: полностью полагаться на взрослого, поверяя ему свои детские радости и печали, не ожидая при этом выговора или насмешки.

 Родителям, в конце концов, надоело оправдываться перед воспитательницей, да и неловко было, что не могут справиться с дочерью, и Вету до самой школы отправили к бабушке. Жизнь тогда была спокойной, деревенская ребятня ходила, где хотела. Блаженное время детской вольницы.

Взрослые в деле воспитания руководствовались испытанным жизнью правилом: «Набегается, сам придет» или «есть захочет, найдется». Детскую свободу ограничивали только необходимость вовремя встретить из стада корову или полить вечером огород. Это было свято. Никто из сельских ребятишек от подобных обязанностей не освобождался, поэтому и дети воспринимали трудовую повинность как нечто само собой разумеющееся и особенно не роптали.
 
Бабушка у Веты была шумная, но отходчивая. Лишь изредка она награждала «неслуха»: внука или внучку шлепком пониже спины, когда уж совсем сладу не было. Но если при воспитательном мероприятии присутствовал дед, то и этого удавалось избежать. Единственную внучку он защищал как дорогую семейную реликвию. Иногда рикошетом попадало и ему.

– Что ты на нее смотришь? Дай ей под зад! Она же мой новый фартук котятам на подстилку изрезала! – истерически кричала бабушка.

– Ладно, ладно, сошьешь себе еще один. Не трогай девчушку, сказал!

 И давал внучке время избежать справедливого наказания.

Маленькая Вета скрывалась на ближайшем кусте или заборе, куда бабушка при ее полноте и одышке залезть не могла. Через пару минут, отвлекшись на хозяйственные заботы, она уже сама забывала о планируемом воспитательном мероприятии. А изрезанный для подстилки новорожденным котятам фартук и воровство конфет из кладовки, которую бабушка почему-то звала «казенкой», так и оставались без должной оценки взрослых.

У стариков Вета была на полном пансионе, включая одежду, которую бабушка выбирала по собственному вкусу. Только одним делом она не хотела заниматься ни за что. Внучкиной прической. У маленькой Веты волосы росли обильно и пышно, они легко запутывались, и чтобы расчесать длинную темную гривку, требовалось большое терпение. Нет бы подстричь девчонку, да и дело с концом! Но нет. Рука на это ни у кого не поднималась. Толстая коса была семейной гордостью, и отрезать ее не хотели ни за что. А расплачивалась за это всеобщее упрямство бабушка.

 Расчесывание волос и плетение косы превращались в настоящую пытку для обеих. Сначала внучку нужно было отловить и некоторое время убеждать, что ходить по улице растрепкой никуда не годится. Потом, если удавалось добиться компромисса, еще пять минут уходило на пререкания.

– Давай сегодня не будет чесаться. Ты долго и больно заплетаешь, – канючила маленькая Вета.

 Бабушка клялась, что все будет быстро и безболезненно. Но терпения ей не хватало, и вскоре из ограды доносился то протяжный вой, то прерывистые всхлипы. Заканчивалось все громким ревом с резким переходом баса в фальцет. Первое время к ним забегали обеспокоенные соседи. Они думали, что девчонку, по меньшей мере, бодает бык или кусает собака. Нормальный человек выносить этого спокойно не мог. И бабушка договорилась с соседкой, женщиной очень спокойной и выдержанной, что внучка будет к ней ходить причесываться.

Решение было мудрым: у чужих людей реветь благим матом Вета стеснялась, да и соседка расчесывала волосы очень осторожно и все время спрашивала:

 – Не больно, деточка?
 
От такого деликатного обращения и ласкового голоса девочка таяла и стойко выдерживала экзекуцию. Но каждый день ходить к соседке было лень. Иногда старый и малый по взаимному согласию халтурили. Бабушка протягивала внучке свою гребенку, Вета, как могла, зачесывала выбившие пряди наверх, не расплетая косы. Вид спереди оставался при этом вполне приличным, а вот сзади напоминал свалявшуюся шерсть на давно нестриженом баране.


ОБНОВКИ
 
У бабушки с дедушкой было двое детей: отец Веты и дочь, которая жила в Москве и вращалась в каких-то генеральских кругах. В замужестве она сделала блестящую партию, сумев привлечь майора. Этот майор потом окончил академию и дослужился до генерала. У Ветиной тетки от такой жизни случился переворот в мозгах, от которого проросли барские замашки. Она стремилась слыть в своем окружении еще большей барыней, чем все остальные генеральши. Так ее маленький сын до полутора лет носил не штаны, а прикрывающее ноги платьице, как это было принято в приличных семьях до революции. Это вышитое белое платье, когда мальчик подрос, за ненадобностью было выслано родителям вместе с бутылкой коньяка для дедушки и вязаной кофтой для бабушки.
 
Но бабушка с внучкой понятия не имели ни о каких платьицах, которые должны носить маленькие мальчики из хороших семей, поэтому решили, что обновка предназначалось для Веты. Их несколько удивил крой: сзади были какие-то странные завязки и цвет: ну точно, как у дедушкиной нательной рубахи. Подивились, но тут же нашли объяснение, решив, что это такая столичная мода.
 
Однажды бабушка решила навестить родню в соседней деревне, куда нужно было ехать на автобусе. Вета, конечно, отстать не захотела, пришлось и ее взять с собой. Визит обставлялся торжественно: сначала ритуал плетения кос, а потом выбор нарядов. Бабушке захотелось продемонстрировать родственникам столичную моду. Она надела новую кофту, а внучка московское белое платье. Платье, правда, было немного тесновато в верхней части, но на это решили не обращать внимания.

 Выход в свет состоялся. На необычный наряд обратили внимание, но бабушка сразу же пресекла возможные насмешки:

– Дочка прислала из Москвы. У них там все дети в белых платьях ходят. Мода такая.

 Присутствующие при этом родственники и соседи с уважением взглянули на пропагандистку столичной моды.

Забавно, но так толком никто ничего и не понял, пока на следующий год не приехала Ветина тетка и не объяснила, что прислала платьице, чтобы его отдали кому-нибудь  из соседей, у кого маленькие дети.

– Выдумают тоже! – с неудовольствием говорила бабушка. – Парнишке  платье! Совсем с ума посходили там, в Москве своей!

Начиная с мая, когда Вете исполнилось семь лет, ее начали готовить к школе. Купили портфель, букварь, альбом для рисования и карандаши. И как знак первого взросления дочери (своеобразное первое причастие) – шелковые трусы. Скользкой и мягкой на ощупь обновкой Вета очень дорожила. В новых трусах она чувствовала себя такой взрослой и красивой!

Однажды, в конце мая, надев нарядное платье, новые трусы и купленные к празднику босоножки, она отправилась на прогулку. День был не просто теплым, а по-настоящему жарким. Родители вместе с друзьями и соседями отмечали раннюю Троицу.

Побродив по окрестностям, девочка вышла к речке и решила опробовать воду. Пора открывать купальный сезон. Сбросив обувь и носки, Вета немного подумала и решила снять также ценную обновку, чтобы не забрызгать, шагая по воде.

 Она немного побродила вдоль берега, потом дошла почти до середины, в охапке перед собой держа завернутые в подол платья снятые вещи. Вода, вопреки ожиданиям еще не нагрелась, пришлось снова выйти на сушу. И каково же было ее отчаяние, когда, решив одеться, она внезапно обнаружила отсутствие одного носка и любимых сиреневых трусов, красивей которых во всем мире, наверное, не было!

 Девочка судорожно перебирала вещи: один носок, две босоножки и все! Снова бросилась к речке. Довольно сильное течение уносило мутную воду все дальше и дальше. Нет, не найти ей теперь дорогой вещи! Первые слезинки принял на себя одинокий розовый носок, а потом ручеек Ветиных слез превратился в бушующий поток, который унять уже было нельзя.

 Вся зареванная она бросилась домой. Может, кто-то из родных поможет, разделив непереносимую боль утраты? Где-то внутри, в животе поселился еще и страх, что мать будет ругаться за утерю столь ценной вещи.

 С дикими рыдания Вета ворвалась в комнату, где за столом сидели человек двенадцать гостей, и бросилась в колени матери, пытаясь сквозь рев что-то объяснить. Плакала она так отчаянно, что переполошила всех гостей. Вокруг образовался круг из обеспокоенных женщин. Ее утешали и одновременно ощупывали, пытаясь определить, не лишилась ли она какой-нибудь части тела. Все, казалось, было на месте. Но девчонка тряслась, икала и совершенно не могла говорить.

 Наконец, гостям удалось расслышать подвывание: «Я новые трусы утопи-и-л-а-а»!

 Сначала в комнате повисло недоуменное молчание, а через мгновение  раздался громовой хохот. Вета никак не ожидала такой реакции. Пожилая учительница, соседка Вершининых, прижала ее к себе, погладила по плечу и, улыбаясь, сказала:

– Не плачь, деточка, и не обижайся. Когда тебе будет лет восемнадцать, ты тоже будешь над этим смеяться.

Смеяться? Ну, уж нет. Потерять такую ценную вещь и смеяться? Непонятные все-таки эти взрослые!

Как и Жанар, в детстве ее окружали животные. Две кошки, собака, коровы, свиньи, куры. Лет с пяти она упорно училась доить корову, но так и не освоила это мудреное занятие. Молоко из коровьего вымени попадало на землю, в собственные глаза, на корову, на сидящую рядом кошку, но никак не в ведро, стоявшее прямо под выменем. В этом была какая-то мистика или действовали неправильные физические законы. Зато она освоила езду на лошади без седла.

 Когда Вете было шесть лет, дедушка купил большую кобылу серой масти, чтобы ездить на сенокос. Естественно, катание на лошади стало одним из любимых занятий. Сначала она сидела впереди дедушки, держась за лошадиную гриву, но поскольку кобыла оказалась очень спокойного нрава,  иногда ей разрешалось покататься одной. Правда, залезать на лошадь и самостоятельно спускаться Вета так и не научилась.

Однажды они возвращались с сенокоса вместе. Дедушка, напоив в речке Пегую, сказал, что ему нужно кое-куда зайти, передал уздечку внучке и велел ехать домой. Серая кобыла дорогу знала очень хорошо, поэтому с возвращением проблем не возникло. Правда, на Ветином пути попалась  приезжая слабонервная тетенька, которая как раз в этот момент мыла крыльцо.
 
Увидев маленькую девочку на большой кобыле, одну, без взрослых, она почувствовала сначала испуг, потом такую дурноту, что вынуждена была присесть на еще мокрые ступеньки.

 Вета с кобылой, преисполненные достоинства, медленно проплыли мимо. Потом эта тетенька красочно рассказывала об увиденном, причем каждый раз история начиналась с: «Вы не поверите». Размер лошади постепенно все увеличивался, а Ветин, наоборот, все уменьшался. В последнем варианте это выглядело, как: «девочка была такая маленькая, как муравей, а лошадь такая большая, как слон».

Бесстрашной наезднице это, конечно, льстило. Хорошо, что рассказчица не знала бесславного конца истории. Девочка благополучно въехала в ограду. Пришлось, правда, покричать бабушке, чтобы открыла ворота. Но потом получилась одна морока.

– Баб, сними меня отсюда, – попросила Вета, когда кобыла остановилась и начала косить глазом на малолетнюю «амазонку». Дескать: «Чего сидишь? Слезай, приехали»!

– Как я тебя сниму? – ворчливо спросила бабушка. – Я же не достану.

А бабушка у Веты, действительно, была очень маленького роста: примерно вполовину дедушкиного.

– И что мне теперь делать? – уже начиная волноваться, заныла девочка.

– Жди дедушку.

Как это ждать дедушку? Еще неизвестно, когда он придет. Что ж, ей так и сидеть здесь до ночи? Да и лошади не нравится, что она расселась как барыня и не слезает. Еще и брыкаться начнет. И полетит она вверх тормашками на твердую землю.

– Баба, – снова позвала Вета. – Принеси мне лестницу!

– Зачем тебе лестницу?

– К кобыле приставим и я слезу.

Бабушка пошла за лестницей. Но когда она попытались ее пристроить к лошадиному боку, Пегая занервничала и начала беспорядочно переступать ногами. Девочка закачалась на ее спине и начала поскуливать от страха. Неизвестно, чем бы закончилось Ветино вызволение из лошадиного плена, если бы не пришел дедушка. Одним движением он снял внучку, а другим успокоил лошадь.

Жаль, что у Сони совершенно другие воспоминания. Но она еще такая маленькая и детство у нее пока не кончилось. Ах, если бы не болезнь, будь она неладна! Но ничего, мы ее победим! Не словом, а делом. А для этого нужно читать письма дальше. Вета пробежала глазами еще несколько писем. Ничего интересного. Взяла в руки последнее.



ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО

Уважаемая редакция журнала «Ваш милый доктор»!

Решила написать вам, чтобы поделиться наболевшим. Я, как и вы, имею самое непосредственное отношение к медицине. Тридцать лет отработала врачом-инфекционистом в областной больнице.

 У нас в институте были хорошие преподаватели, и они нам всегда говорили, что лечиться травами и разными бабкиными заговорами позорно для человека с высшим образованием. Все шесть лет учебы я была отличницей и своим преподавателям верила так же, как Ленину и Карлу Марксу. Дурочка я тогда была, хоть и не понимала этого.

Учась на последнем курсе, я вступила в партию, а потом десять лет была бессменным секретарем партийной организации в своей больнице. Теперь-то я на многое смотрю по-другому, стала уже не такой принципиальной, как была в молодости. Жизнь заставила перемениться. Все в ней происходит не так, как нас учат. Вот вам один пример.

Возле моего дома есть продовольственный магазин. Я там никогда ничего не покупаю, потому что продавцы без зазрения совести нарушают все санитарные нормы. Скажите, как можно продавать в одном отделе селедку, которую едят без тепловой обработки и куриные окорочка? Удивляюсь еще, что у нас нет эпидемий! А может они и есть, так теперь же все скрывают, чтобы попасть в пятьдесят развитых стран мира.

 Однажды я  увидела, как грузчик, проходя мимо фляги с молоком, уронил туда палку колбасы. Чтобы ее вытащить обратно, он залез рукой в молоко почти по плечо. Продавщица при этом даже бровью не повела. Видимо молочная рыбалка была для нее делом обычным, а на мои замечания только фыркала, как рассерженная кошка. Я, конечно, попыталась ей растолковать, что все это может привести к серьезным последствиям: дизентерии и сальмонеллезу. А если молоко из фляги купят для маленького ребенка? Объяснила все как должно быть по санитарным нормам, а она мне заявляет:

– Идите отсюда, бабушка. Все равно ведь ничего не покупаете! Много тут разных указчиков ходят!
 
Какая я ей бабушка! Это такой дурной тон всех пожилых женщин называть бабушками, а мужчин – дедушками. Ни в какой стране так не обращаются, только у нас! Ужасное бескультурье! Тоже мне внучка нашлась!

 Мои коммунистические глаза начали раскрываться в восьмидесятые годы. Если бы не перестройка и все, что за ней последовало, я бы до сих пор считала, что принципы, привитые мне школой и институтом, самые святые и правильные. Но когда пришли эти смутные восьмидесятые и девяностые, многое исчезло не только из магазинов и больниц, но и из мозгов, кажется, тоже.

Сначала я думала, что это какая-то диверсия из-за рубежа, но потом поняла, что диверсанты сидят в нашем руководстве. А в средствах массовой информации всегда говорили, что советская медицина одна из лучших в мире. И не только потому, что бесплатная.

Мой коллега-хирург жаловался, что им даже не дают хирургических перчаток, не говоря уж о новых инструментах. Все начали уезжать, кто куда мог: в Россию, Германию, Израиль, Америку. Особенно стало плохо, когда развалился Советский Союз. Или, вернее, когда его намеренно развалили. Если вы помните, то нам обещали, что ничего не изменится – деньги останутся те же, передвигаться можно будет свободно из одной страны в другую в пределах СНГ. Ничего подобного! Теперь такая морока даже съездить в Саратов, где живет моя сестра. Нужно миновать две таможни, отстояв на каждой часа по три. Тебя обыщут как какого-нибудь шпиона-лазутчика, да еще и половину вещей провозить не разрешают. То мед – это национальное достояние, то семечки. На деньги бери справку, не то у тебя их отберут. Махновщина какая-то, а не СНГ! Банда батьки Ангела! Да и еще эта трехдневная регистрация! На похороны приедешь, так не о покойнике думать приходится, а о том, чтобы вовремя зарегистрироваться, а то такой штраф придется платить, что всей пенсии не хватит. Концлагерь, а не Содружество, право слово: шаг вправо, шаг влево – расстрел!

Но вернемся к нашей теме. То есть к болезням и выздоровлениям. Именно в конце восьмидесятых из-за всех этих событий я и начала болеть. Лечиться же было абсолютно нечем, пошла мода на гипнотизеров, экстрасенсов и колдунов.

На колдуна я, при моем социалистическом воспитании не решилась, а вот покреститься покрестилась. Испугалась, что с мужем попадем в разные места на том свете. Муж-то мой крещеный, его бабка крестила, а я своих даже никогда не видела. Все деды и бабки умерли еще до моего рождения. Родители же у меня слыли убежденными коммунистами. А все коммунисты были атеистами. А потом перестали ими быть.

Когда коммунисты вышли из моды, моя бывшая соседка, например, заделалась верующей. А ведь была когда-то тоже секретарем партийной организации на своем предприятии. Идейной коммунисткой и атеисткой, а теперь стала убежденной православной прихожанкой. Ходит всюду в платочке, всех поучает, про грехи толкует. Когда пересказывает, что батюшка в церкви говорил, глаза у нее загораются фанатичным огнем, голос дрожит. Так и представляю ее на митинге с флагом, только теперь уже не знаю, какого он цвета.

Короче, когда от всех этих потрясений мое здоровье разладилось,  ничего не оставалось, как искать народные рецепты. Попробовала принимать травяные чаи и настои. Не могу сказать, что они меня абсолютно вылечили, но стало полегче.

 Случай, о котором хочу рассказать, произошел пять лет назад. Мне предстояла операция по удалению одной почки. Операции я ужасно боялась, хотя и сама врач. У меня еще и с сердцем проблемы. Ишемическую болезнь  ставили. Вполне бы могла не выдержать либо самой операции, либо послеоперационного периода. У нас же знаете, как? Операцию еще худо-бедно сделают, а послеоперационного ухода по-настоящему организовать не могут. Многие больные умирают именно от этого.

 Я поделилась с братом своими страхами, он тоже живет в нашем городе. Брат помолчал, он вообще у нас такой молчун, что многие нас с сестрой спрашивают, не глухонемой ли он. И вдруг, дня через три после нашей беседы, Андрей говорит, что сможет мне помочь.

 Оказывается, он привез из Афганистана одну штуку, которая лечит болезни. Забыла сказать, что мой брат служил в Афганистане, в ограниченном контингенте советских войск. Я, честно сказать, удивилась. Вряд ли мне что-то помогло бы избежать операции: одна почка уже практически не действовала. Чего я только не пробовала: и голодание, и дыхание по разным методикам, и гимнастику специальную. Кто что скажет, то и делаю.
 
Как я уже сказала, не очень-то я поверила брату, но попробовать согласилась, только поставила условие, что внутрь принимать ничего не буду. Мало ли что они там, в Афганистане, пьют и едят.

Брат приехал и привез мне какой-то футляр. Футляр этот был сделан из кожи и очень напоминал очечник. Открывать его не разрешалось, нужно было класть на ночь под подушку, а днем держать в руках и думать про хорошее. Я так и сделала. На ночь укладывала загадочную коробочку под подушку, а, проснувшись, держала в руках. Внутри лежало что-то бугристое, похожее на бобы или орехи. Иногда мне даже казалось, что это засушенные овечьи катышки, ну, экскременты, вобщем. Но тогда мне было все равно, лишь бы помогало.

 Короче говоря, таким образом я лечила себя в течение недели. За это время у меня ни разу не было приступа, и я не выпила ни одной обезболивающей таблетки. Примерно через месяц пошла на обследование и врачи не поверили собственным глазам: обе почки функционировали нормально! Я вылечилась, и не требовалось больше никакой операции.

После этих событий я, конечно, накинулась на брата с вопросами, почему, например, он молчал про этот замечательный футлярчик. Поначалу брат и сам ничего не знал, пока у него не заболел зуб. Андрей лег на диван и стал от нечего делать вертеть в руках футляр. Потом попробовал приложить его к щеке, и боль вскоре прошла. Брат сначала подумал, что это случайность. А потом испытал футляр еще несколько раз. И вылечил с его помощью простуду. Позже таким же образом преодолел свою зависимость к курению. Но брат не был уверен, что футляр сможет вылечить такую серьезную болезнь как у меня.

 Вот и все, что я хотела вам рассказать.

Желаю успехов вам и журналу «Ваш милый доктор».

С уважением: Тамара Петровна.


ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ

«Кто имеет выбор, тот испытывает муку», – говорит немецкая пословица. И ее справедливость Вета прочувствовала, перебирая отложенные письма.

Итак, голубая папка хранила теперь четыре послания. А выбрать следовало только три. Одно не имеет отношения к ее поискам, но какое? Зухра живет в Усть-Каменогорске, Жанар – в Астане, Лидия – в Павлодаре, Тамара – в Уральске. Восток – центр – север – запад. Представлены все направления. И все-таки одно письмо лишнее. Но понять какое именно, можно будет только после беседы с авторами. А это значит, что вышеперечисленные города должны составить маршрут ее будущей поездки. Остается убедить в необходимости такой командировки Миру и решить с какого города начать.

Пожалуй, лучше с Усть-Каменогорска. Там была шкатулка. Именно она похожа на продолговатый темный предмет, о котором говорила Гульбану-апай. Правда, теперь ее там нет. Она пропала, продана или сменена на водку. Но можно попытаться выяснить, откуда отец Зухры узнал, что шкатулка или ее содержимое может лечить.

Предстояло самое главное – убедить начальство.

Услышав просьбу о командировке, Мира сделала такое лицо, словно у нее внезапно начались рези в желудке.

– Я никак тебя сейчас не смогу отпустить. Нужно заканчивать очередной номер, а работы еще полно. С кем я его буду делать, со Славой?

– Не со Славой, а с Ларисой и Алией. Пойми, Мира, необходимо довести этот конкурс до ума. Мы должны из него сделать конфетку. Это лучшая реклама для журнала. Повысится тираж, можно будет увеличить штат сотрудников.

Мира призадумалась. Но с Ветой ей расставаться явно не хотелось. Жалко лишиться лучшего верблюда в караване, когда переход только начался.

– Может, пусть лучше Лариса поедет?

– Ну да! Ты же знаешь нашу Ларису! Она накличет на себя какую-нибудь неприятность, даже не успев выехать из Алматы. Или сумку с документами дома забудет, или не туда приедет, или крушение поезда не дай Бог вызовет! Сколько невинных жертв будет!

И это были не одни только слова. Ларису нельзя было отпускать из Алматы дальше, чем до ледового комплекса Медео. Однажды на вокзале носильщик провез у нее по ноге свою тележку с грузом, серьезно повредив большой палец. Чем при этом занималась Лариса, оставалось загадкой. Где в это время были остальные части тела – неизвестно. Особенно голова, которая призвана отвечать не только за себя самое, но и за верхние и нижние конечности тоже.
 
В другой раз она опоздала на самолет, потому что муж увез по ошибке ключ от квартиры, предварительно заперев любимую супругу в спальне. Лариса пыталась ему дозвониться, но телефон не отвечал. Позвонила в школу, где учился сын, но и там к телефону никто не подошел. Когда эту «княжну Тараканову», наконец, вызволили из заточения, самолет уже был далеко.
 
В третий раз, в самолете, где она находилась, отказали шасси, и летчики вынуждены были сажать машину на «брюхо». Лариса рассказывала, что уже мысленно успела попрощаться со всеми родственниками и знакомыми, включая и коллег по работе, что, конечно, приятно. При своей тотальной невезучести ей было трудно представить, что самолет сможет благополучно совершить посадку. Но, надо думать, кроме невезучей Ларисы в салоне мог присутствовать какой-нибудь везунчик или, может, еще одна такая же бесталанная особа. А минус на минус, как известно, дает плюс.

Напомнив Мире эти и другие злоключения Ларисы, Вета принялась убеждать главного редактора с удвоенным пылом.

– По итогам поездки мы сможем сделать специальный выпуск, посвященный конкурсу. С фотографиями победителей и краткими сведениями об их жизни.

Ветин пафос, а также тщательно подобранные аргументы возымели свое действие. Взвесив все за и против, начальница сдалась.

– Ну, хорошо, поезжай, только не больше, чем на десять дней. Лучше, если управишься за неделю. В любом случае, к десятому июня ты должна быть здесь.

Когда Вета вернулась в отдел, там были только Лариса и Слава. Курьер многословно рассказывал о собственных выигрышах в лотерею, об успехах на этом поприще знакомых и родственников. Если бы все это соответствовало действительности, Слава обеспечил бы себя на многие годы вперед. Просто непонятно, зачем при таком количестве выигрышей он еще и работает, видимо дело тут в патриотическом желании поддержать национальную прессу.

– Однажды я попал на сельскую ярмарку и выиграл там бычка, – умело плел Слава свою словесную паутину.

Лариса производила впечатление полупарализованной мухи. Ее взгляд был туманен и блуждал где-то поверх Славиной головы.

– И что ты с ним делал? Не повез же в город?

 Если бы курьер сказал, что призом оказался тигр, которого разыгрывал зоопарк из-за проблем с мясом, Лариса поверила бы и этому.

Когда речь заходила о деньгах, падающих в руки без усилий, исключительно по воле случая, она становилась просто пластилином, из которого можно лепить что угодно.

– Нет, конечно, я его тут же зарезал, а мясо продал.

– Сам зарезал? – ахнула Лариса.

– Ну почему сам? – скромно возразил Слава. – Местные мужики помогли. Я им литр водки поставил. Следующим летом я выиграл три телевизора. Один сейчас у меня дома стоит – японский, на жидких кристаллах, а два других продал. Не хуже были. С руками оторвали. Я же большую цену не запрашивал, мне-то они почти даром достались. Потом, однажды выиграл картину известного художника. Забыл фамилию. На «ф», кажется, начинается. Между прочим, картина эта не меньше пятидесяти тысяч баксов теперь стоит. А может и больше. Теперь этот художник за границу свалил и сделался там очень знаменитым. Он из этих, как их? Авангардистов-модернистов, вот. Во всем СНГ осталась одна-единственная его картина. Представляешь? В благотворительных целях он отдал ее в комитет по лотереям. Ну, я ее и выиграл.

Всем моим родственникам везет не меньше. Это у нас от пра-пра-прадеда. Просто удивляюсь! Тетка месяц назад получила от национальной лотереи надувной матрац и кофеварку. А в советское время на художественную лотерею выиграла китайскую фарфоровую вазу. Эпохи Мин. Тоже громадных денег стоит.

Слава еще долго перечислял призы. Лариса заворожено смотрела ему в рот, как будто очередной выигрыш должен был выпасть именно оттуда, чем очень поощряла неистощимого на фантазии курьера. Вете пришлось вернуть обоих на землю.

– Я уезжаю в командировку на неделю. Ведите себя прилично. Особенно ты, Слава. Нехорошо наступать на больную мозоль ближним, а также сыпать им соль на раны. Ты меня понял?

– А как же? Я вас с полуслова понимаю. Мы же родственные души! Только с вами я могу, например, обсуждать футбольные матчи, остальные же их не смотрят!

– Я тоже их не смотрю, только слушаю новости. В них достаточно информации для бесед с тобой. Кроме всего прочего ты же у нас питаешь страсть в основном к монологам.

– Как бы то ни было, но вас мне будет очень не хватать, надеюсь, вам меня тоже, – Слава прижал руки к груди и скорбно склонил голову.

– Только не надо ронять скупую мужскую слезу, Слава. Думаю, неделю без меня ты все же сможешь протянуть.

– С трудом. Но я постараюсь.

Последнее слово, как всегда, осталось за Славой.

    
ДОМА

Домой она пришла поздно. Первым делом позвонила матери, предупредив, что уезжает на неделю. Вета очень скучала по дочери, но сдерживала себя. Соня всегда расстраивалась, когда маме приходилось уезжать, а остаться в санатории больше чем на день она не могла. Не желая травмировать лишний раз ни себя, ни ребенка, старалась навещать дочь не чаще одного раза в десять дней. Даже по телефону разговор, как правило, заканчивался двусторонними слезами и на неделю выбивал Вету из рабочей колеи.
 
Конечно, такие отношения в семье нормальными не назовешь. Вета старалась себя успокаивать. Вот найдет она нужную вещь, вылечит Соню и тогда уж они наверстают упущенное. Возьмет отпуск месяца на три за свой счет и полностью посвятит их дочери. А не дадут отпуска, вообще уволится, и будет сидеть дома. В конце концов, у нее есть муж и его прямая обязанность материально содержать семью.

Ну ладно, вернемся к делам насущным. Завтра – пятница. Удачно, что она приедет в Усть-Каменогорск субботним вечером. Татьяна должна быть дома.
 
Они выросли в одном селе и с детства хорошо знали друг друга. Таня училась в одном классе с Ветиным средним братом Андреем, а потом девушки вместе ездили поступать в институт. Танюшке не повезло, в институт она не попала, провалив сочинение. Немного попереживав, сделала плавное движение от гуманитарных наук в сторону более точных, сдав документы на следующий год в Строительно-дорожный институт в Усть-Каменогорске. Окончила его по специальности «архитектура» и работала теперь в каком-то бюро.

Абитуриентками они жили в одной комнате, где и сдружились. Приятельские отношения поддерживают до сих пор. Но не настолько близкие, чтобы можно было заявиться без звонка.

 Взяв со стола телефонную трубку, Вета набрала длинный номер с кодом. Послышался двукратный писк – междугороднее соединение, потом знакомый голос произнес: «Да».

Обрисовав ситуацию в общих чертах, Вета сообщила, что приедет по делу, и заикнулась относительно гостиницы.

– Не выдумывай, пожалуйста, – прервала ее Татьяна. – Не отпущу я тебя ни в какую гостиницу. Развеешь мое одиночество. Я же в этом году дочь замуж выдала и отселила: у зятя собственное жилье. Вот наслаждаюсь теперь отсутствием семейных обязанностей. Хочу суп ем, хочу кашу трескаю, а то и вообще ничего не варю – лень. Это я тебя так пугаю. Не бойся, к твоему приезду приготовлю чего-нибудь, так и быть. Приезжай, встречу не только хлебом-солью.

– Не надо ни духового оркестра, ни приветственного митинга, ни хлеба с солью. Человек я скромный и церемоний не люблю, – засмеялась Вета. – Нальешь тарелочку супчика, заваришь чайку, постелишь простынку на мягкой раскладушечке, и я буду премного довольна. Имей в виду, женщина я слабая, на уговоры поддаюсь сразу, стойкости не хватает. Поэтому приглашение твое с радостью принимаю. Я, правда, еще билет не купила, позвоню потом с вокзала.

Татьяна продиктовала на всякий случай номер своего сотового телефона, записала Ветин, и они распрощались до субботы.

Так, вопрос с ночлегом решен. Теперь дело за билетом. Конечно, на самолете было бы быстрее. Но, во-первых, это гораздо дороже. Мире нельзя давать лишний повод отказать в командировке. А, во-вторых, она что-то в последнее время побаивается летать. Еще лет десять назад садилась в самолет без всякого опасения и чувствовала себя замечательно: как лягушка-путешественница, а теперь наслушаешься новостей и начинает казаться, что все авиапассажиры потенциальные камикадзе. И поэтому каждому после благополучно завершенного полета надо давать медаль «За отвагу». За то, что преодолели страх. А что иначе можно назвать мужеством, как не победу над собственными страхами? Вета пока такой медали не достойна, поэтому поедет тихо и мирно, без всякого геройства на паровозике из Ромашково.

Вдвоем с дочерью она с удовольствием просматривала старые мультфильмы – такие добрые, со счастливым концом. Соне только их и надо смотреть. Да и ей самой, чтобы совсем не отчаяться. Многие она знала почти наизусть.  Вместе они придумали игру: «Угадай мультик». По одной, двум цитатам нужно было отгадать героя и получить приз. Призы были материальными и не очень. Иногда это был договор о том, что Соня сегодня позже ляжет спать, другой раз, что останутся на улице подольше. Наградой были и мороженое и новая игрушка. На прием лекарств договор не распространялся.

 Девочке так надоели все эти таблетки и уколы и она пыталась поторговаться, чтобы пропустить их очередной прием. Но в этом вопросе Вета проявляла твердость. Дочь должна дожить до операции обязательно!


* * *
Назавтра первая половина дня ушла на оформление командировочных бумаг и стояние в очереди на вокзале. Билет был куплен, но до отхода поезда оставалось всего четыре часа. Один пришлось потратить на магазины. Нужно было купить кое-что для поездки. Еще один на косметическую уборку в квартире и вынос мусора, остальное время на упаковку дорожной сумки и на приготовление еды.

 Поезд отходил в пять, поэтому Ветин прием пищи не являлся ни обедом, ни ужином. Наверное, полдник. Готовился он из продуктов, которые нельзя было оставлять в холодильнике больше, чем на неделю. И все это требовалось сделать быстро, питательно и желательно вкусно.

 Вета вскипятила в маленькой кастрюльке воду, подумав немного, покрошила туда же пару сосисок, еще подумала. Добавила овощи второй свежести, обнаруженные в холодильнике: капусту, морковку, свежий огурец, перец и сморщенный маленький помидор. Помешав кипящее варево, решила отдать дань классике, бросив туда же одну порезанную картофелину. Перед подачей на стол положила зелень, выдавила немного лимонного сока и заправила сметаной. Кажется, эта вольная смесь имеет какое-то название.

– Может быть «рататуй»? А вдруг «караул, живот схватило?»

 Изготовительница экзотических супов отрезала хлеба и осторожно поднесла ложку ко рту. Вкус ее приятно удивил. Немного странности блюду придавали хаотично плавающие то здесь, то там разбухшие куски сосисок, похожие на старую рваную губку.

Прихлебывая и оценивая на вид свой неоклассицизм, Вета подумала, что, пожалуй, раз в неделю, в целях чистки холодильника вполне можно себя им кормить. Но от сосисок лучше отказаться. И в тарелке смотреться будет лучше, и на вкус приятнее. Да и дешевле.

Покончив с обедом-полдником, Вета прислушалась к своему организму. Кажется, он вполне добродушно воспринял кулинарное новшество. Потом проверила, все ли выключила в кухне, взяла дорожную сумку и отправилась на вокзал. Ей удалось прибыть туда за полчаса до отхода пассажирского состава.

Подошла к своему вагону, протянула проводнице билет и удостоверение личности. Та повернула лицо, раскрашенное во все оттенки розового и сиреневого, и даже изобразила на своей круглой акварели что-то наподобие улыбки. Вета быстро нашла свое купе и стала с любопытством ждать попутчиков.   


ТАТЬЯНА

   В Усть-Каменогорск поезд прибыл поздним вечером. Город встретил пассажиров сиреневым туманом. Не тем, романтическим, о котором поется в известной песне, а синевато-сизой пеленой, зависшей в тусклом желтом свете уличных фонарей и вобравшей в себя выхлопные газы от машин и дымные выбросы от какого то из двух гигантов цветной металлургии: то ли от титаномагниевого, то ли свинцово-цинкового комбината. Этот ядовитый дым в безветренные дни к вечеру оседал на домах и улицах главного города Восточно-Казахстанской области подобно белесым хлопьям вулканического пепла, вызвавшим гибель многих городов.
 
Усть-Каменогорск делит совсем не почетное первое место с Чимкентом в списке самых вредных для жизни городов Казахстана.

Выйдя на перрон, Вета на всякий случай огляделась, вдруг Татьяна приехала ее встречать. Особенно не надеялась, но это был бы приятный сюрприз. И предчувствие оправдалось. Неожиданно сзади две ладони закрыли ей глаза. Первая мысль была – бандитский налет, а второй вообще не было. Татьяна уже тормошила ее, смеясь.

– Не ожидала? Я специально от тебя до времени скрывалась. Ну, покажись! Стройняшка, по сравнению со мной!

Татьяна тяжело вздохнула, взглянув на собственный выдающийся живот, потом приободрилась и лукаво улыбнулась. – Ну, ладно, я тут попробую подпортить тебе фигуру и сделать различие между нами не таким очевидным. Пойдем, вон моя машина стоит.

Татьяне было тридцать восемь лет, на которые она и выглядела. Это была приятного вида женщина среднего роста, имевшая три неоспоримых достоинства, которые уже сами по себе делают любую женщину красивой. Это: гладкая кожа и свежий цвет лица, ровные белые зубы и прямые ноги, хотя немного коротковатые и слегка полноватые. И как-то уже не особенно замечались ни чрезмерная выпуклость в области живота, ни некоторая плоскость сзади, ни невыразительно провисшая складка, заменяющая Татьяне грудь. Веселый и открытый нрав тоже пополнял копилку ее достоинств и затушевывал недостатки.

Минут через двадцать они уже входили в двухкомнатную квартиру постройки пятидесятых годов. Здесь такие квартиры называли «сталинками» и ценились они выше построенных позже. Несмотря на то, что дома с подобным жильем неуклонно дряхлели, все в них было сделано основательно: просторные лестничные площадки, широкие ступени, высокие потолки. Добротность и монументальность во всем. Да и сами квартиры нельзя сравнить с «хрущевскими»: довольно большая кухня, ванна и туалет, в которых свободно можно повернуться, без риска, сидя на унитазе, упереться лбом в дверь, или при неудачном движении ободрать себе бок.
 
Вета, живя в обыкновенной двухкомнатной квартире с небольшой кухней и маленькой ванной, всегда удивлялась и сочувствовала очень полным женщинам, своим соседкам. Им, бедным, приходится по своей жилплощади ходить как охотнику на сафари: осторожно и боком, все время ощущая опасность на что-нибудь натолкнуться и куда-нибудь не вписаться. А стирка и мытье в крошечной ванной – это же настоящий каскадерский трюк!
 
Приятельницы засиделись за поздним ужином. Немного выпили за встречу, снимая скованность в разговоре. Все-таки они давно не виделись. В этой квартире Вета была в первый раз. Раньше Татьяна жила совсем в другом районе города.

– Ты поменяла квартиру?

– Да, продала свою и с доплатой поменяла на эту. Если бы знала, что Ольга вскоре выйдет замуж, не стала бы возиться. Куда мне одной такие хоромы?

– Может, замуж еще выйдешь?

Татьяна засмеялась.

 – Вряд ли. Как говорит одна моя деревенская знакомая: «лучше поросенка куплю и выкормлю – пользы больше».

– Что, кстати, нового в деревне? – Вета поменяла позу, опершись спиной на стенку. У табуретов, как известно, спинки нет. Татьяна заметила ее движение:

– Что мы тут сидим? Пойдем в зал на диван. Ты же устала с дороги.

Они прошли в просторную комнату, где повсюду чувствовалась тяга хозяйки к рукоделию. По дивану были живописно разбросаны подушки в явно самостоятельно смоделированных наволочках, стены украшали вышитые картины. Что Татьян любит дамское рукоделие, Вете было известно. Но раньше подруга занималась исключительно вязанием. Вот и сегодня, зайдя в квартиру, и получив в безвозмездное пользование связанные крючком тапки цвета морской волны с пышной розой впереди, Вета восприняла это как должное. Но вышивка – это что-то новое. Заезжая гостья обвела глазами разноцветные букеты, пейзаж с лебедем и серого кота, кокетливо выглядывавшего из корзинки с цветами, потом поинтересовалась:

– Ты занимаешься? – сосредоточив всю интонационную ударную мощь на местоимении «ты».

– Я. Эту, с котом, вышила Ольга. Она у меня жуткая кошатница. – Как бы немного смущаясь, хозяйка добавила: – Знаешь, это оказывается так увлекательно. Мою, например, посуду или уборку делаю, а сама с наслаждением думаю, что вот закончу и сяду вышивать. И так приятно и спокойно на душе становится.

– Молодец! Хорошо, когда человек нашел способ расслабляться и получать удовольствие от собственной работы. Так что в деревне?

– Ничего хорошего. Ты, наверное, после смерти отца и отъезда матери там не была?

– Нет. Родственников не осталось, знакомых почти тоже.

– А я была в прошлом году. Ко мне приезжал племянник из России. Вместе ездили. Он бывал там еще ребенком и захотел снова повидать знакомые места. Помнишь единственный трехэтажный дом в нашем селе?

– Помню, конечно. Тот, который три года назад уже стоял с выбитыми стеклами?

– Ну да. А теперь он весь полуразваленный. Я когда в школе училась, ездила в Волгоград. Там нам показывали дом сержанта Павлова, который не стали восстанавливать, чтобы он напоминал о Сталинградской битве. А теперь в нашем селе такой же Сталинград. Двухэтажный клуб еще стоит, но стекла тоже выбиты, рамы украдены. Вот-вот рухнет. И еще домов десять в таком же состоянии. Когда Алешка все это увидел, а он в Чечне месяц служил, сказал: «Тетя Таня, это же второй Грозный после бомбежек»! И войны не надо.

Женщины грустно вздохнули.

– Помнишь, – продолжала Татьяна, – раньше в селе жили только три казахские семьи. А теперь скоро русских останется всего три. Почти все уехали: и русские, и немцы. Мне плохо становится, когда приезжаю туда. Сердце щемит. Все раздолблено, цветники заросли, деревья переломаны. Грустно и горько.

Помолчали. Следовало срочно сменить тему, чтобы тоскливо не завыть дуэтом.

– А как дела у дочери? Ты довольна зятем?

– Рано еще говорить. Они и полугода вместе не живут. Так вроде нормальный, работы не боится, чего-то хочет. А это – главное. Если сильно захочешь, значит сможешь.

– Внуков еще не ждешь?

– Нет пока. Ольге всего восемнадцать. Пусть поживут, привыкнут друг к другу. Зять хочет в Россию перебираться, знаешь же какие здесь перспективы для молодежи, если она не коренной национальности?

Вета молча кивнула.

– Так и в России теперь такие драконовские законы против нас приняли, что прежде надо хорошо подумать, стоит ли туда ехать. Пока получишь российское гражданство, лет пять пройдет, или взятку надо крупную давать. А у них таких денег нет. А без гражданства хорошую работу не найдешь. Вот скажи, смогла же Германия по-человечески переселить своих граждан? А ведь они толком уже и язык не знают и о культуре имеют смутное представление. И никаких тебе ограничений по возрасту или по национальности.

– Ну что ты! Германия не Россия. Там к людям относятся по-другому. А вот президент Путин несколько лет назад ясно высказался относительно того, что все, кто хотел переехать, уже переехали. Причем никого не спрашивая. А за ним, как водится, хором повторили и все остальные. 

– Конечно, – согласилась Татьяна, – у самого Путина наверняка все переехали, а до других ему дела нет. Понятно, что гораздо легче нас бросить здесь и сделать вид, что все так и было.

Заметив, что Вета с трудом сдерживает зевоту, хозяйка достала из большого, встроенного в стену шкафа, постельное белье, положила на диван и сказала:

– Ложись, ты уже спишь совсем. А я пойду чашки помою и тоже лягу. Не люблю, когда назавтра пахнет грязной посудой. Такой мерзкий запах, брр!

Еще примерно в течение пяти минут Вета слышала шум льющейся из крана воды и стук тарелок о раковину, а потом куда-то провалилась, да так глубоко, что за всю ночь ни разу не проснулась.

 Глаза открыла под ту же симфонию, под которую засыпала: звук льющейся воды и стук посуды. Прислушалась и посмотрела на часы, висевшие на стене. Половина девятого. Что это? Вечер или уже утро? Шторы на окнах были прикрыты, но с улицы доносились невнятные шумы. Потом послышался характерный шаркающий звук остановившейся под окном машины, и раздались голоса. Значит, все-таки утро.

В квартире было тихо, тишину нарушала только вода, льющаяся на кухне. Татьяна конечно уже встала и, видимо, готовит завтрак. Пора приводить себя в порядок. Нужно часов в девять позвонить Зухре и договориться о встрече. Раньше девяти неудобно, а  позже она может куда-нибудь уйти.

Вета откинула довольно теплое одеяло и встала. Как в любой горной местности, ночи в Усть-Каменогорске весьма прохладные. Она прошла в ванную, потом на кухню. Стоя у плиты, Татьяна жарила чебуреки. Вся кухня наполнилась ароматом мяса и запахом слегка подгоревшего жира.

– Доброе утро, – ответила она на приветствие гостьи. – Садись, пока чебуреки не остыли.

– Не слабый завтрак. Надеюсь, ты меня не собираешься использовать на тяжелых физических работах?

 Вета вытащила из под стола табурет с вышитым под гжель чехлом и осторожно опустилась на его светлую поверхность. Бело-голубой цвет на кухне, конечно, красиво, но чувствуешь себя неуверенно в этом небесном раю. Вполне может что-нибудь соскользнуть с вилки или ложки и плюх на эту голубизну! Тогда «гжель» моментально превратится в «хохлому».

Светлые кухонные обои украшали небольшие вышитые картины в рамах. И все в тех же сине-голубых тонах, что и чехлы на табуретках. Если бы не чебуречный запах, то вполне можно было почувствовать себя херувимом, парящим в небесной выси. Но этот мясной запах начисто выдавливал всю божественность, придавая чувствам  приземленность и плотоядность.
 
– Чтобы есть с утра жареное мясо, надо себя ощущать не херувимом, а крокодилом, – подумала Вета.
 
Татьяна положила ей два громадных чебурека, величиной с тапочки тридцать восьмого размера. Гостья посмотрела на хозяйку таким умоляющим взглядом, что та сжалилась и отделила от одного чебуречного «тапка» половину, передислоцировав ее на собственную тарелку.

– Ешь, мясо свежее, с рынка.

– Вкусно, но слишком много. Если я все это съем, то не смогу даже шевельнуться, а у меня дела, ты же знаешь…

– Когда ты собираешься к ней идти, к этой слепой женщине? – Татьяна откусила третью часть чебурека и с интересом заглянула внутрь, достиг ее укус мяса или нет?

– Как скажет. Вот позавтракаю и позвоню. Только бы она никуда не уехала и была дома.

– Куда же она может уехать? Она же слепая.

– Ну мало ли, может родственники увезли.

– Ты предупреждала, что приедешь?

– Конечно. Но мы не говорили об определенном дне.

– Звони. Потом прогуляемся немного по городу. Ты же давно не была в Устькамане. Здесь многое изменилось. Например, наш проспект Ленина переименовали в проспект Независимости. Сначала хотели назвать «проспект Назарбаева», но потом постеснялись. Все-таки немного совести еще осталось.

– И от кого вы теперь независимы? – засмеялась Вета.

– Не мы независимы, – поправила ее приятельница, а от нас ничего не зависит. Поэтому и название такое дали.

После завтрака Вета в течение часа пыталась дозвониться Зухре, но телефон был все время занят. Тогда она набрала номер санатория. Мария Васильевна сообщила, что у них все в порядке и попросила передать привет Татьяне, которую хорошо знала.

Закончив разговор, еще раз набрала номер Зухры. Наконец, трубку сняли. Вета представилась и попросила назначить время для встречи. Собеседница как-то замялась и посетовала, что у нее дома не все в порядке.

– Давайте встретимся во дворе. Там есть лавочка?

– Да, – легко согласилась Зухра. – У нас там много лавок. Как вы доехали? Не очень утомились? – собеседнице явно хотелось поговорить. Вете пришлось ответить на десяток разных вопросов и пожеланий. Наконец,  условились о встрече в четыре часа на лавке у подъезда. До четырех еще была уйма свободного времени, но первым пунктом программы значилась покупка билета в Павлодар – следующий пункт ее командировки.

Еще в поезде Вета решила после Усть-Каменогорска ехать в Павлодар на автобусе. Это удобнее. В отличие от поезда, автобусы ходят несколько раз в день. Лучше, пожалуй, купить билет на ночной. В Павлодаре жила семья ее брата Андрея и на автобусе весь путь займет десять, двенадцать часов. Поездка будет не из легких, поэтому там она поживет подольше, немного передохнет и заодно навестит родственников.

Татьяна попыталась уговорить ее задержаться еще на один день, но Вета не видела в этом смысла. Сегодня – воскресенье, завтра подруге на работу. Зачем болтаться лишних двадцать четыре часа, когда срок ее поездки ограничен  всего лишь десятью днями. Татьяне пришлось согласиться с разумными доводами, и они вместе отправились на автовокзал за билетом. Договорились машину не брать, а пройтись пешком пока не сошла утренняя прохлада, и воздух еще вполне пригоден для дыхания.




УСТЬ-КАМЕНОГОРСК

Отстояв очередь и приобретя билет, наши дамы решили доехать до набережной Иртыша. Усть-Каменогорск расположен на двух его берегах, которые связывает внушительный мост, где для прохожих выделены лишь узкие тропки по бокам. Все остальное пространство занимает проезжая часть, предназначенная для городского транспорта. Город распростерся у подножья зеленых Алтайских гор (откуда и идет его название) с большим количеством рек: больших и малых. Это в основном притоки Иртыша: Ульба, Уба, Ульбинка.
 
Почти в самом  центре когда-то небольшая речушка со временем превратилась в зловонное болото, где предприимчивые окрестные жители сразу же устроили свалку. Свалку со временем запретили, речные останки стыдливо огородили и сделали вид, что проблема решена. Мало кто помнит, как называлось это место, когда было речкой, теперь же зовется коротко и точно: «Поганка». При посещении этой достопримечательности города чувствительным особам рекомендуется зажать нос еще на подходе, а особо аллергическим не появляться здесь вовсе.

Жители промышленного Усть-Каменогорска доброжелательны, хорошо одеты и уверенны в себе. Среди них много русских, а некоторые казахи говорят не только без акцента по-русски, но даже с характерным кержацким говором, где «ч» произносят как мягкое «щ», а слова слегка растягиваются.

 В Восточном Казахстане есть много деревень, основанных  старообрядцами, которые переселились на эти плодородные земли, спасаясь  от преследований в центральных российских губерниях. Название этих деревень часто несет в себе религиозную окраску: Крестовка, Греховка; или говорит о переселении: Путинцево, Гусиная переправа.

Почвы здесь черноземные, хорошо растут зерновые, много видов деревьев, кустарников и трав. Всем этим не обижен и областной центр. Кажется, ткни в землю ветку, и на следующий год она уже будет буйно зеленеть. В городе есть места, заросшие деревьями и кустарниками так густо, что все это напоминает своеобразные джунгли средней полосы.

Много еще достопримечательностей таит в себе город, но одна особая – рыбка пелядь. Эту небольшую рыбку привозят из окрестных городков и сел. Говорят, она не то местный хариус, не то местная форель, а может и лосось. Даже, наверное, лосось, судя по стройному вытянутому тельцу. Обитает пелядь в горных речках.

 Появилась диковинная рыбка в этих местах не так давно, не больше двадцати лет назад. И сейчас, к сожалению, исчезает, потому как истребляется безмерно. Продают ее большей частью поштучно и в основном в копченом виде.
 
Вету, когда она впервые попробовала рыбку, удивило название. Имя, прямо скажем, не очень приличное, но зато вкус ммм! Особенно если удается попробовать ее совсем свежего копчения. Сразу на ум приходит банальное выражение: «во рту тает»! 

Подруги доехали до набережной, вышли из автобуса и сели на лавку для созерцания красивых горных пейзажей и наблюдения за неспешно проходящими мимо по случаю выходного дня жителями. Татьяна сразу же вытащила из сумки пачку сигарет.

– Если мне не изменяет память, то четыре года назад ты бросила курить? Или это была не ты?

– Я, – засмеялась Татьяна. – Я как Марк Твен. «Кто сказал, что трудно бросить курить? Я сколько раз бросал!» – Она глубоко затянулась. – Когда Ольга переехала, мне однажды что-то стало уж очень грустно и так захотелось сигаретку, что я не выдержала. Но стараюсь ограничивать себя пятью штуками в день.

Мимо прошла девушка со светлыми роскошными волосами, которые полностью покрывали ей спину и плечи.

– Смотри! – Вета кивнула в сторону «златовласки». – Какие волосы! Настоящий мед.

– Причем сразу три сорта. Сверху майский –самый светлый, потом  подсолнечный – он темнее, а внизу гречишный – самый темный.

 Татьяна знала толк в медах: отец у нее одно время работал на совхозной пасеке.

– И видно, что волосы натуральные, не крашеные, – продолжила Вета, любуясь волосами медовой девушки со спины, так как она уже миновала их скамейку.
 
– Ну да. – Татьяна вытянула губы граммофончиком и выпустила дым в сторону удалявшейся обладательницы роскошной и редкой по нынешним временам шевелюры. – Только натуральные волосы могут иметь такие разные оттенки цвета. Ни одной одинаково окрашенной прядки, как на картине хорошего художника. У них считается дурным вкусом сделать рядом два совершенно одинаковых мазка. Наверное, это от природы. Посмотри на воду, сколько в ней разных красок, для некоторых даже в языке названия нет.


ПРОГУЛКА

Некоторое время посидели молча, глядя на Иртыш. Еще одна персона поравнялась с их лавкой. Это была немолодая полная женщина в  пестрой легкой блузке и укороченных джинсах, передний шов которых вертикально пересекал выдающийся живот, немного вдавливая его и деля почти поровну, что со стороны очень напоминало ягодицы. Женщина деловито, не глядя  по сторонам, поравнялась со скамейкой и прошла дальше.

– Надо же, что зад, что перед! – констатировала Татьяна и закашлялась от удивления. – Тянитолкай какой-то. Ты сколько весишь? – спросила она вдруг Вету.

– Шестьдесят пять, а ты?

– Семьдесят два.

– А рост?

– Метр шестьдесят три.

– Многовато при твоем росте.

– Сама знаю, что многовато. Но без хлеба не могу. Не наедаюсь. Дня три воздерживаюсь, а потом делается так не мило, что смотреть ни на кого не хочется. Ну, я сажусь и наедаюсь хлеба за все три дня воздержания. Хотела попробовать китайские таблетки для похудения, но, говорят, они ужасно вредные для желудка.

– Не вздумай, – предостерегла Вета. – Наешься какой-нибудь гадости, и в гробу будешь лежать худенькая и красивенькая. Тебе это надо?

– Нет, ты что! Я еще внуков дождаться хочу!

– Хочешь дождаться, не ешь всякую мерзость. А хочешь похудеть, не ешь после шести. И прекращай на работе пить чай со сладкими булками.

– А ты откуда знаешь про булки?

– Твой живот мне об этом ненавязчиво сообщил.

Так они лениво перекидывались фразами, как в воде иногда перекидываются мячом. Важен процесс, не результат. Поэтому женщины продолжали сидеть и с рассеянным видом поглядывать на прохожих. Вета уже успела забыть, что такое праздное времяпрепровождение. Она наслаждалась и видом реки и пустой беседой – этот нехитрый пейзаж удивительно расслаблял, возникало просто физическое ощущение постепенного освобождения, она явно чувствовала, как груз забот медленно сползал вдоль спины, словно капли воды после купания, делая ее немного другой: легкой и слегка беззаботной.

– Как дочь? – осторожно спросила Татьяна. Настала очередь Веты  отчитаться о своих делах.

– Все так же. Сейчас с мамой в санатории под Алматой.

– Как чувствует себя Мария Васильевна?

– Слава Богу.

– По деревне не скучает?

– Говорит, что нет. Да и некогда скучать. Все хозяйство на ней, да еще и Соня.

– Я слышала, она поначалу у Андрея жила?

– Да. Но у них в двухкомнатной квартире без нее четверо, так жить  слишком утомительно. К тому же у брата, если ты помнишь, характер не ангельский, да и сноха какой бы ни была, все равно не дочь.

– У Андрея нелады в семье?

Татьяна в ранней молодости испытывала нежные чувства к Андрею, Ветиному среднему брату и поэтому до сих пор интересуется его семейной жизнью.

– Не знаю. Алинка закончила шестой класс, а Жорику недавно исполнилось два. Если бы были нелады, они не завели бы второго ребенка, я думаю.
 
В сумке у Татьяны зашелся в истерике сотовый телефон.

– Где ты такую мелодию скачала? – удивленно спросила Вета, пока приятельница пыталась найти в сумке свой мобильник. – Просто какой-то кошачий концерт!

– Зато я его всегда слышу и сразу узнаю, что мой звонит, а не чужой.

Татьяна нажала клавишу приема и заворковала в трубку, как влюбленная голубка. Своего собеседника она через слово называла то «рыбкой», то «зайчиком», гортанно смеялась, излучая во все стороны сексуальные энергетические волны.

Вета сначала вполуха слушала ее разговор, а потом и вовсе погрузилась в собственные мысли. Зацепившись за слово «рыбка», стала вспоминать названия животных, которые звучат нежно и ласково. «Рыбка» – это что-то приятное, а вот «щучка» уже нет. «Ершик»? Это напоминает почему-то кухню, грязные бутылки и даже унитаз. А если применить в этом качестве пелядь, да еще ее быстро произнести, то получится ну очень неприличное слово и, конечно, собеседник оскорбится, если он только сам не заядлый матерщинник. Или  они тоже оскорбляются на те слова, которые сами произносят? Надо будет прислушаться… Опять же «зайчик» – это ласковое слово, а «кролик»? Кролик – это плейбой.

Татьяна, наконец, закончила свое чирикание и, отвечая на немой вопрос приятельницы, ответила коротко: «друг».

– Как? – удивилась Вета. – А кто сказал, что лучше поросенка завести?

– Это я говорила о совместном проживании. О замужестве пока речь не идет.

– Он женат?

– Говорит, что нет, а я не проверяла.

Вете, как женщине замужней, было непонятно, как это можно встречаться с неженатым мужчиной и не стараться выйти за него замуж.

– Я уже пробовала, – Татьяна снова ответила на вопрос, который вслух произнесен не был. – Прожили вместе три месяца, а потом снова разбежались каждый по своей хате.

– Почему?

– Потому что с каждым днем у него возрастали претензии ко мне.  Я же его высоким требованиям соответствовать не могу. Сама бы не отказалась, чтобы меня бесплатно обслуживали. Нет, конечно, иногда я это вполне могу: и приготовить, и постирать, и выслушать. Но только тогда, когда я хочу этого сама, а не из-под палки. Но каждый день, по обязанности, нет уж, увольте!
Хорошо еще, что он оказался понятливым и выслушал меня без психа. Видимо, из тех немногих, для кого и курица – птица, и женщина – человек.

– И он на тебя не обиделся?

– Сначала да. Ни один нормальный мужик про себя плохо не подумает. Ты специально обрати внимание. Даже самый маленький и плюгавенький мужичишка обладает большим самомнением и полагает, что женщины должны его воспринимать как голливудского супермена. Особенно если он соизволит обратить на них свое драгоценное внимание.

– По-моему, ты преувеличиваешь, – не очень уверенно возразила Вета.

– Может быть. Но самую малость, чтобы ты лучше поняла мою мысль.

– И твой друг такой же? – с ужасом в голосе спросила Вета. 

Татьяна звонко рассмеялась.
– Не совсем. У него все эти недостатки сглажены, так сказать нивелированы воспитанием и образованием. К тому же он обладает поразительным чутьем и всегда знает, что надо говорить, а что нет. Особенно, когда мы не живем вместе. Я очень хорошо к нему отношусь и даже, наверное, по-своему люблю, но жить вместе не могу.

– Мне кажется, ты все это не всерьез. Нельзя мужчину ласково называть «рыбкой», ворковать с ним, как влюбленная пятнадцатилетка, и тут же раскладывать его натуру по правильным кучкам, как грязное белье в стиральную машину. Или ты бравируешь, или же лицемеришь. Или не любишь. Когда женщина любит мужчину, то не замечает большую часть его недостатков.

– А я и не замечаю. Когда его нет, я испытываю самые нежные чувства. В эти моменты рисую его облик в романтически-возвышенном стиле. Когда же он рядом, не могу этого делать, потому что вижу реальное физическое воплощение. Не идеальное, но для меня вполне приемлемое.

– Странная у тебя какая-то философия. Что-то от экзистенциалистов и немного от натуралистов.

– Ладно. Достаточно на сегодня. И гуляний и философий. Уже половина первого, пора питать грешную плоть. А обеда еще нет. Придется придумывать что-нибудь на скорую руку. Пошли, – проговорила Татьяна, слегка дотрагиваясь до Ветиного локтя.

Обед по плотности не уступал завтраку. «Скорая рука» выглядела весьма основательно. Суп с мясом и жареные в духовке куриные окорочка. Спасибо, что хоть печение к чаю было без мясной начинки.

– Ты такая мясоедка, – не удержалась от замечания Вета.

– Да, я люблю мясо. А где мы с тобой живем? В Казахстане, стране номадов, где ели мясо на первое, на второе и даже на десерт. Раньше, по-моему, казахи вообще никаких овощей не знали.

– Ну да. Как все кочевники они питались мясом и молочными продуктами. Потом появилась пшеничная мука, а значит изделия из теста. Я где-то читала, что китайцы в знак протеста не ели то, что любили их завоеватели – монголы. Казахи ведь тоже когда-то входили в Золотую Орду. Да и вообще, кого там только не было! В китайской кухне до сих пор нет блюд из молочных продуктов. Они вообще почти не едят сливочного масла. За исключением, пожалуй, Тибета. Тибетцы его пьют с черным чаем. Масло яков. Взбивают особым образом, наливают в кесешки и пьют, предварительно посолив.
 
– Бе-е-е, – сказала ей на это Татьяна, высунув язык и состроив брезгливую физиономию.

– Что касается казахов, то теперь традиционный бешбармак часто готовят с картошкой или рисом вместо теста или вместе с тестом. А на западе, где много рыбы, даже не из мяса, а из рыбы. Сейчас кухня настолько интернациональна, что о национальных пристрастиях в еде можно говорить лишь относительно, – поделилась Вета с подругой своей осведомленностью.

– Это так, – согласилась Татьяна. – Но кое-что все-таки остается. Например, мне никогда не удавалось сварить такой же вкусный мясной бульон, как варят настоящие казашки. Или мясо, чтобы оно было одновременно мягким и сочным. Наверное, что-то осталось на генном уровне.

 Наконец, к трем часам обильная трапеза завершилась. Вета встала из-за стола не с чувством легкого голода, а с чувством легкого отвращения к еде и мысленно поклялась, что уж ужинать точно не станет.

В половине четвертого она вышла из дома. Захватила с собой фотоаппарат, чтобы сфотографировать претендентку на одну из премий, бумажку с адресом и отправилась на встречу с Зухрой.


ЗУХРА

Подойдя к серому пятиэтажному дому, Вета с удивлением обнаружила на лавочке у подъезда не одну, а двух женщин. К скамейке прислонились словно сестры-близнецы, две белые металлические палки, которые помогают слепым ориентироваться на улице. Эта двоичность усложнила процесс опознания.

 Одна из женщин была в очках с толстыми стеклами, а другая очень маленькая, без очков и практически без глаз. Веки прикрывали странные голубоватые щели, которые время от времени подергивались. Женщины вполголоса о чем-то переговаривались.

– Добрый день! – подойдя с тыльной стороны, произнесла отчетливо, но спокойно Вета, чтобы не испугать собеседниц. – Я – сотрудница журнала из Алматы.

 – Здравствуйте!

Та, которая была в очках, внимательно посмотрела на Вету сквозь свои выпуклые линзы, другая  лишь повернула голову и слегка приподняла ухо.

– Зоя, я пойду, – женщина в очках встала и дотронулась до плеча маленькой. – Теперь ты сама справишься.

– Да, спасибо, – поблагодарила та и кивнула головой, повязанной под подбородком белым платком с кистями.

Черно-зеленое длинное платье с блестками свободно свисало, почти не касаясь талии и бедер, а поверх него был надет зеленый бархатный жилет. Одеяние вполне в национальном стиле. Вета взглянула на ноги: неужели ичиги с галошами? Но не угадала. Матерчатые туфли на низком каблуке плотно охватывали маленькие, хорошей формы ступни без возрастных уродливых костей у больших пальцев. Ноги  были не голыми, а как это и положено мусульманке, в колготах телесного цвета.

– Интересно, подумала Вета. – Она сама одевается или ей кто-то помогает?
 
– Это была моя подруга, – пояснила Зухра, когда женщина в очках скрылась за углом дома. – Побоялась пойти одна, хотя свой двор знаю очень хорошо. Мало ли что. Вот и попросила Клару.

Зухра как-то растерянно повела головой, не очень понимая с какой стороны расположилась Вета. Надо было подать голос.

– Очень хорошо, что у вас есть такие подруги.

Зухра по-русски говорила без малейшего акцента. Ни тебе смычности у звуков «к» и «г», ни расплывчатости у звуков  «ч» и «ш», ни перехода «ф» в «п». Чувствовалось, что она закончила русскую школу.

 Вета давно уже заметила, что те казахи, что говорят по-русски без акцента, не очень хорошо знают свой родной язык и наоборот. Одинаково хорошо владеть двумя языками довольно сложно, это дано немногим. Чаще всего, какой-то один является основным даже у билингвов.

– Вы меня извините, что домой не позвала. По-хорошему надо было бы пригласить, чаем напоить. Но сегодня зять добыл где-то денег, снова напился и выступает. Так всегда бывает, когда он навеселе. Вам было бы неприятно смотреть на его пьяную физиономию.

– Он вам досаждает? Вета вдруг прониклась какой-то щемящей жалостью к этой маленькой женщине с непростой судьбой.

– Нет, что вы. Квартира-то моя. Если бы не внуки, я их давно бы уже за дверь выставила, но внуков жалко. Когда он напьется, то в основном к дочери пристает или к детям, меня не трогает.

– А почему вас подруга называет Зоей?

– А мы все в интернате называли друг друга по-русски, тогда так было принято. У меня не казахское имя, а, скорее, татарское. Моя мама – татарка, она и назвала меня так, в честь бабушки. Мы, интернатские, до сих пор обращаемся друг к другу, как привыкли там. Айгуль у нас была Алла, Карлыгаш – Катя, Маржан – Марина.

– Зухра, можно я вас сфотографирую? Вы знаете, что это такое?

– Знаю, конечно. Меня на документы несколько раз снимали. А зачем?

– Мы хотим опубликовать ваше письмо и рядом поместить фотографию. Так всегда делается.

– Ну если надо… А я там буду не страшной? – вдруг забеспокоилась женщина. – Я старо выгляжу. Мне еще шестидесяти нет, а бывает, что и семьдесят дают. Вдруг ваши читатели испугаются?

– Ничего подобного. Вы вполне приятная миниатюрная женщина. У меня дорогой фотоаппарат и снимок должен получиться хорошим.

 Но Зухра продолжала волноваться по поводу своей внешности. Сначала она спросила у Веты не торчат ли у нее из-под платка волосы, потом  не косо ли сидит сам платок. Потом попросила поправить вырез платья. Наконец, снимок был сделан, и можно было перейти к основному вопросу беседы.

– Скажите, Зухра, вы говорили с младшей сестрой по поводу содержимого шкатулки?

– Ну, конечно, сразу же, как только вы позвонили.

– И что же она вам ответила?

– Сказала, что там были бусики, это она хорошо помнит.

– Бусики?

– Да, темные такие. Отец ей не разрешал трогать шкатулку, но она брала ее тайком и примеряла эти бусики то на шею, то на руку.

– И все?

– Нет, там еще был вышитый кусок ткани. Серебро на черном. Так вроде она сказала. Она один раз его утащила и стала примерять кукле, а папа увидел и отругал. Сказал, что это священный предмет и если она его будет брать без спроса, то у нее вырастет хвост, как у овечки. Она потом еще долго себя все сзади ощупывала, не растет ли хвостик. Сестра сейчас живет в деревне, можно к ней съездить, если хотите.

– Думаю, что не стоит утруждать ни вас, не ее. Ведь шкатулки все равно уже нет.
 
– Да. Этим алкашам ничего не дорого. Родную мать продадут за бутылку. Если бы узнать, кто купил шкатулку, тогда можно было бы проверить, что там на самом деле лежало.

– Это, скорее всего, уже невозможно. Сколько лет прошло?

Женщина призадумалась.

– Да уж больше пятнадцати.

– Скажите, Зухра, а каким образом ваш отец узнал, что эта шкатулка лечебная? Когда это стало понятным?

– Сейчас расскажу. – Зухра поерзала по лавке, устраиваясь поудобнее. Поправила платок на голове. Интерес и внимание собеседницы доставляли ей настоящее удовольствие.

«Была у нас корова. Одна корова и один теленок. Это когда мы еще в деревне жили. Она была нашей кормилицей, детей-то было шестеро и все кушать просят. И вот однажды корова потерялась, а до того дня сама всегда приходила домой. Попасется до вечера и придет, только ворота ей надо открыть. А тут смотрим, шесть часов– нет ее, семь – нет, а в восемь мама с папой пошли ее искать. Нашли и привели домой. Но с коровой творилось что-то неладное. Она тяжело дышала, а изо рта все время текла слюна.

Короче говоря, где-то она бродила и чего-то наелась, что коровам есть не полагается. Легла на подстилку, а подняться уже не смогла. Трудно дышала и так мучилась, что младшие дети начали реветь. Папа сказал, что теперь наша корова, наверное, умрет. Еще он сказал, что надо засунуть ей руку в горло, чтобы посмотреть, не подавилась ли она картошкой.

Он попросил маму принести тот старый чапан, который оставил гость, чтобы подстелить себе и сесть рядом с коровой. Мама и принесла, но вместе со шкатулкой, которая была в него завернута. Папа подстелил под себя чапан, а шкатулку временно поставил на бок корове. И тут бедное животное вдруг задышало ровнее. Отец убрал шкатулку, корове снова стало хуже. Так он и сидел с ней рядом на старом халате, прикладывая к ее боку шкатулку. Под утро его сменила мама, а утром наша корова почти полностью выздоровела. В этот день ее еще не погнали пастись, а на другой день она вела уже себя как обычно. Правда, молоко нам мама разрешила пить только через два дня.

– Сколько вам тогда было лет Зухра? Вы так все хорошо помните?

– Нет, – смущенно улыбнулась женщина. – Я тогда уже была в интернате. Это мне старший брат все рассказал. Он живет в той же деревне, что и сестра, в Глубоковском районе.

Воспользовавшись возникшей паузой, Вета постаралась осмыслить услышанное. Правда, Зухра ей на это много времени не дала.

– Потом моя младшая сестра заболела туберкулезом. Меня тогда дома не было, я уже замуж вышла. Ее тоже эта шкатулка вылечила, ну и кумыс, который давала мама. Сестра сначала лежала в больнице, потом пила еще какие-то таблетки, но все равно в те годы от туберкулеза часто умирали. Об этом мне мама рассказывала. И о шкатулке говорила, но я особого внимания не обратила, думала, что это ей таблетки помогли.

– Скажите, Зухра, как вы думаете, лечебными свойствами обладала сама шкатулка или предметы, которые в ней находились?

– Не знаю. Наверное, шкатулка… А, может, и предметы…

Маленькая женщина еще немного помолчала, а потом спросила с живейшим интересом.

– А правда, что в Алматы есть специальные собаки, которые слепых водят? Говорят даже, что их специально обучают, а потом незрячим выдают. Бесплатно.

– Не знаю, – растерялась Вета. – Не слышала. По телевизору показывали однажды таких собак. Но, по-моему, это не у нас, а где-то в Швейцарии или Германии.

– Ну вот. Как что-то хорошее, так сразу не у нас. А можно у них такую собаку заказать?

– Ей Богу не знаю. Но если хотите, попытаюсь узнать. У меня муж работает в Швейцарии, и я попрошу его навести справки.

– Хочу. А дети у вас есть?

– Есть. Дочь.

– Только одна? А больше не хотите иметь?

– Пока нет, – кратко ответила Вета. В ее планы не входило углубляться в эту болезненную тему.

 В заключение разговора Зухра все-таки осчастливила ее стихотворением собственного сочинения, которое строптивая внучка не захотела написать в письме. Потом настала очередь и других стихов. Затем автор дал понять, что ждет рецензии. Пришлось в меру похвалить. Главное здесь было не переусердствовать, чтобы не вдохновить Зухру на длительный сольный концерт.
 
Распрощались тепло.

– А вы еще не распределяли премии? – вкрадчиво поинтересовалась Зухра.

– Нет еще. Но вы входите в число претендентов, – успокоила ее Вета. – Я должна сначала познакомиться и поговорить с теми, чьи истории претендует на приз. У вас хорошая пенсия, Зухра?

– Ничего, но все равно не хватает. Внуки растут, то им одно надо, то другое. А мне так бы хотелось делать им подарки! И они бы меня больше любили. Но пока все деньги в основном уходят на продукты.

После этого прощались еще минут десять. Вете пришлось, по меньшей мере, два раза повторить обещание относительно собак-поводырей, потом чуть ли не поклясться, что она не лукавит, и история Зухры, действительно, заслуживает премии. Потом в течение пяти минут выслушивала пожелания здоровья, счастья, а также любви и удачи в свой адрес, в адрес мужа, дочери и матери, о наличии которой тоже пришлось сообщить.

Наконец Вета подала собеседнице трость, еще раз поблагодарила за беседу и вырвалась из словесных объятий Зухры.


В ДОРОГЕ

Старые друзья – это выдержанное вино с проверенным вкусом. Выпивая его, можно не опасаться, что расплатой за богатый букет станет промывание желудка или кружка Эсмарха.

  От ужина Вета уклониться никак не смогла. Татьяна с ней не спорила, но возражений почти не слушала. В восемь вечера она водрузила на стол миску с дымящимися варениками и попыталась заставить Вету съесть хотя бы  двадцать, если уж она такая хилая и от тридцати наотрез отказывается. Отказывается почти без слов, но с круглыми от ужаса глазами и каким-то очень эмоциональным заиканием.
 
Вареники с творогом были щедро смазаны густой деревенской сметаной, которая не льется, а стоит крутым конусом, как ледник на вершине Белухи. В восточном Казахстане эту гору звали просто «Белки». Осенью можно было услышать: «На Белках уже бело». Это значило, что едва видимая Белуха и ее отроги покрылись первым снегом.
 
Вета старалась изо всех сил, но смогла впихнуть в себя только пятнадцать довольно крупных вареников.

– Ешь, специально ничего мясного готовить не стала! Что ты за едок такой? Даже кормить неинтересно, – строго выговаривала Татьяна. – Ты что, кошка? Или нормальная женщина?

– Я как раз нормальная женщина, а не гиппопотам, – лениво пререкалась Вета. Пятнадцать габаритных  вареников не только лишили ее подвижности, но и пагубно сказались на речевом аппарате. Язык двигался плохо, глаза закрывались, хотелось прилечь и никуда не ехать.

Правильно оценив состояние подруги, Татьяна отправилась на стоянку за машиной. Ровно в десять тридцать они отъехали от дома, держа путь на автовокзал. Автобус в Павлодар уходил в одиннадцать вечера. Перед тем, как окончательно распроститься с Ветой, Татьяна напомнила о привете Андрею. Немного запнувшись, добавила: «и всему его семейству». Вета обещала, а потом еще долго махала рукой стоявшей на платформе подруге, знаками прося ее не ждать отхода автобуса, а ехать незамедлительно домой, потому что стало уже совсем темно.

Наконец, автобус, густо наполненный пассажирами, как кабачок семечками, с медлительностью беременной таксы выполз с вокзальной площади на улицы города. Пока за окнами еще мелькали городские кварталы, пассажиры не отрывались от окон, а когда показалось первое пригородное село, сразу же зашуршали пакеты, зашипели бутылки с минеральной водой и лимонадом, и все автобусное пространство наполнилось запахами колбасы, свежих огурцов и жареных в жире беляшей. Вету слегка затошнило, видимо организм еще не закончил переработку пятнадцати вареников и предупреждал, что если она посмеет что-нибудь добавить, он мириться с этим не станет.

Чтобы отвлечься от съестного запаха, она стала представлять себе, как Татьяна приехала домой. Чем она, интересно, занимается? Может, готовится к рабочей неделе или звонит другу и сообщает, что гостья уехала и квартира свободна. Все-таки, она, Вета, неправильно ведет себя в последнее время.  Как-то случилось так, что она зарылась в свою проблему, как тушканчик в норку, от друзей и знакомых отдалилась, а они от нее. Как хорошо и сердечно принимала ее Татьяна, а она ведь даже лишний раз ленится позвонить, только на день рождения да если надобность какая заведется. Вета тут же дала себе клятву отныне вести себя по-другому.

 Каждый месяц она будет звонить подруге, станет больше интересоваться ее делами и откровенней рассказывать о своих. Иначе, зачем тогда нужны друзья?
 
Во исполнение данной клятвы, решительным движением вытащила из сумочки телефон и набрала номер Татьяны. Сообщила, что благополучно движется в северном направлении, поблагодарила за прием, сказала, что как только вернется домой, обязательно позвонит и коротко расскажет о поездке. Татьяна была ознакомлена в общих чертах с ее маршрутом.

Потом начала перебирать в памяти разговор с Зухрой. Жаль, но шкатулка, по всей вероятности, безвозвратно утеряна. Но остается надежда, что где-то сохранилось ее содержимое. Весьма похоже, что сестра Лидии владеет тем самым вышитым изречением из Корана, которое маленькая сестра Зухры пыталась сделать одеянием куклы. «Бусики» – это, скорее всего, четки. У Лидии надо будет выяснить, как выглядит та «картинка», которая вылечила сестру. Возможно, Сергею придется еще ехать в Германию.

Вета отвлеклась и с удивлением обнаружила, что первый этап поездки, который можно назвать «хлеб», плавно перетекал во вторую: «зрелище».

 Один из водителей включил небольшой телевизор, повернутый экраном к пассажирам, и поставил кассету. Начался фильм. Экран видно было многим, а вот со звуком творилось что-то странное. Сидящие в пяти первых рядах кресел, зажимали уши от громкости, в задних рядах кричали, что ничего не слышно. Средние молчали. Наконец, звук был более или менее отрегулирован.

 Вете смотреть фильм не хотелось, она отвернулась к окну в надежде подремать. Ее место находилось почти в середине, но все же ближе к концу автобуса, чем к его началу. Звуки от телевизора сливались в равномерный гул, который если не смотреть на экран,  мог бы сойти, при наличии воображения, за жужжание шмелей, а себя можно было представить на лесной поляне. Но оказалось, что Вета не йог, и совсем уйти в мир собственных фантазий ей не удалось. То закрывая глаза, то открывая, она промучилась таким образом до Шемонаихи, где автобусу полагалось стоять двадцать минут.
 
Первым делом она, конечно, постаралась разобраться в этом странном названии. Шемонаиха – районный центр Восточно-Казахстанской области. Корень у слова тюркский, а окончание самое что ни на есть русско-народное. На «иха» в деревнях до сих пор зовут женщин, иногда присоединяя эти три буквы к фамилии, а иногда и к имени мужа: Сергеиха, Коновалиха, Кузьминиха.
 
Где-то здесь в Шемонаихинском районе родился писатель Анатолий Иванов. Когда шли по телевизору фильмы, поставленные по его романам: «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов», вся большая страна под названием Советский Союз сидела, уткнув носы в черно-белые экраны и, затаив дыхание, сопереживала героям.

Наверное, поблизости должно быть нечто, напоминающее Марьин Утес, Зеленый Дол и речку Громотуху.

Спина начала затекать. Вета решила выйти и немного размяться. Пассажиры автобуса, как по команде, вереницей потянулись к хлипкому деревянному строению на отшибе, на дверях которого справа мелом была написана большая буква «М», а слева «Ж». Строение тускло освещалось одинокой лампочкой, свисавшей на черном проводе с крыши. Ничего более цивилизованного поблизости не оказалось. Пришлось пристроиться в хвост очереди.
 
Вета облегченно вздохнула, увидев, что будочка предназначена только для одного посетителя и свои интимные надобности можно справлять индивидуально. На местной автобусной трассе это большая редкость. Здесь предпочитают делать туалеты на три, четыре персоны. Не мудрствуя лукаво, сооружается что-то наподобие большой собачьей будки, в полу прорубаются в ряд ромбовидные отверстия, ничем не прикрытые. «Одна сплошная простота»! – как говорила Проня Прокоповна в фильме «За двумя зайцами». Ее мамаша возражала: «Простота – не грех». Оно может и так, но сосредоточиться в этой простоте у Веты не получалась. Мешала  какая-то смешная и просто таки старорежимная деликатность. Из-за нее она всегда с опаской посещала придорожные «дамские комнаты». Умывальники здесь, естественно, не предусматривались.

Облегченные и удовлетворенные пассажиры снова расселись по своим местам. Телевизор, наконец, выключили. Молодая смазливая дамочка впереди Веты попросила было продлить этот кинозал, но детные мамаши дружно выступили против. Их чада не желали спать под боевик. Один из водителей, глядя прямо в глаза просительнице с выражением, сказал: «Поедемте с нами назад, я вам буду всю ночь кино показывать». Дамочка одновременно возмущенно и польщено фыркнула, не сказав ни да, ни нет.

 Вета снова закрыла глаза. Сидеть было неудобно, и сон никак не шел.  Стала думать о семье брата, где предполагала остановиться. С Андреем у нее не сложилось доверительных, родственных отношений. Они были слишком разными, да и интервал в возрасте совсем небольшой – всего два года.

 В детстве брат и сестра ужасно дрались, норовя все время подстроить друг другу какую-нибудь каверзу. Андрей был старше и сильнее, поэтому в физическом смысле доставалось больше ей, но неумение ответить с той же силой на удар, выработало способность к интригам. Девчонкой она всячески старалась подставить Андрея так, чтобы за ее собственную вину наказание досталось брату. Мстила за физическое поражение, где и как могла, средства особенно не выбирая. Тайком каждый день проверяла его дневник и если там обнаруживалась записанная учительницей жалоба на плохое поведение или неумело подтертая двойка, тут же доносила родителям. Этакий семейный Павлик Морозов.

 Почему она так делала, Вета сейчас уже забыла, помнила только ужасное чувство бессилия, когда хочешь отомстить и не можешь. Ну и получала, конечно, за это. Странно, но она вообще-то ябедничества не любила и даже презирала, но чтобы взять верх над Андреем, им не гнушалась.
 
Детство давно закончилось, теперь их давние стычки выглядят смешными и глупыми, но, видимо, старая детская вражда засела так глубоко, что до конца исчезнуть уже не может. Она просто перебродила, как домашнее пиво в лагушке и стало другим, новым продуктом, которому она не может подобрать названия. И это новое питье, заквашенное на старых, детских обидах, мешает их нормальной родственной близости.

Совсем другое дело – Иван. Он старше Веты на целых восемь лет, поэтому никогда не считал ее ровней себе и относился как к ребенку. Со старшим братом у нее прекрасные отношения. Но Иван живет далеко. Пять лет назад он с семьей переселился в Канаду, и общаются они теперь большей частью через Интернет и по телефону.

Андрей окончил университет, факультет прикладной математики, но вот уже лет пять по специальности не работает, а гоняет из Германии машины, чтобы продавать их здесь, в Казахстане. В Германии у него друг, совместно с которым они и занимаются этим полулегальным бизнесом. Брата часто не бывает дома, да и его нынешнюю работу безопасной назвать нельзя. По его же собственным рассказам в дороге случается всякое, вплоть до криминальных разборок. Он даже возит с собой оружие.

 Вете все это не нравилось, она боялась, что с Андреем может что-нибудь случиться во время перегонки очередной иномарки. Несмотря на некоторые житейские разногласия, лишиться брата она ни в коем случае не хотела.
 
А вот Лена, жена Андрея, на удивление спокойно относится к этой его деятельности. Наверное, из-за денег. До этого брат зарабатывал гораздо меньше. А теперь Лена не работает и никакого неудовольствия по поводу того, что муж неделями не бывает дома и подвергает свою жизнь опасности, не высказывает.
 
Вета однажды попыталась выразить свою сестринскую озабоченность, но ее не поняли, намекнув, что в чужую семейную жизнь желательно свой нос не совать. Так она теперь и делает.

Когда ей, наконец, под утро удалось задремать, автобус уже въехал на одну из центральных улиц Павлодара. Задремала так крепко, что окончательно пришла в себя только тогда, когда соседка по креслу легонько тронула за плечо и сказала: «Просыпайтесь, приехали».

Ну вот, всю дорогу никак не могла заснуть, а под утро разоспалась. Голова была будто налита ртутью, в затылке что-то тяжело перекатывалось, и Вета едва не забыла в салоне автобуса дорожную сумку. Когда вышла на свежий воздух, сразу стало легче.


В СЕМЬЕ БРАТА

Пришлось поднапрячься, вспоминая на каком автобусе следует ехать к родственникам. Вета обратилась за уточнением к пожилой женщине, продающей на остановке семечки и орехи. Рано же она открыла свою торговлю. Вероятно, жертва «базарной страсти».

Вета знала таких людей. Для них базар – средоточие всех благ: это одновременно и работа, и клуб по интересам, где можно обсудить любую проблему – от семейной до мировой. Но эта «базарофилка» явилась все же слишком рано, за что и расплачивается. Покупателей было мало, и торговка, позевывая, с любопытством поглядывала на прибывших пассажиров.

«Попробуем развеять ее скуку. Завлекательной беседы не обещаю, но кратким интервью по поводу общественного транспорта могу развлечь» – сказала сама себе Вета.

Она предпочитала спрашивать дорогу у пожилых людей. Живут они уже достаточно, чтобы выучить окружающую обстановку на взгляд и на ощупь, к тому же не прочь поговорить. Так вышло и на этот раз. Женщина назвала ей три автобуса, следующих в южный район города, а потом вслед прокричала еще два номера маршрутного такси.

По улицам меланхолично кружил тополиный пух. Словно небесные жители распотрошили сразу несколько перин, вытряхнув их содержимое на Павлодар. Лена, ее сноха, утверждает, что пух в городе появляется уже в конце мая и если не бывает дождя с ветром, то лениво летает весь июнь, норовя попасть как коренным жителям, так и приезжим то в нос, то в рот и уши. Да, строчка известной песни: «Тополиный пух, жара, июль» к этим широтам подходит мало.

Когда Вета добралась до типового двенадцатиэтажного дома, где жил брат с семьей, обнаружилось, что входная металлическая дверь заперта. Часы показывали половину восьмого утра. Рановато, но, скорее всего, маленький Жорик уже проснулся и разбудил свою маму. Он был ранней пташкой. Предвкушая встречу с  племянником, Вета довольно улыбнулась. Жорик был ее любимцем, и она его давно не видела. А в этом возрасте дети быстро меняются, и, к счастью, не в худшую сторону.

 Домофона в доме не было, поэтому пришлось воспользоваться телефоном. Ответили не сразу. Минуты через две в трубке послышался сначала шорох и покашливание, а потом сонный голос снохи, пообещавший через пару секунд отпереть дверь. Пара не пара, но через несколько минут в дверном проеме показалась заспанная физиономия. Чмокнув родственницу в щеку, Лена объявила, что Андрей в отъезде, а они еще спят.

– Как, и Жорик спит?

– Спит еще, – улыбнулась Лена, – он вчера с нами до двенадцати телевизор смотрел. Никак не могли уложить. Мама вчера звонила, – сообщила она, нажимая на кнопку вызова лифта.

– Какая мама? – не поняла Вета.

– Твоя! Какая же еще? Мария Васильевна! Она думала, что ты уже у нас.

– Я же с ней позавчера разговаривала и предупредила, что буду в Павлодаре в понедельник.

– Ну не зна-а-а-ю, – тягуче протянула Лена. – Может, она не поняла.

– Надеюсь, ничего плохого не случилось. С Соней все в порядке? – сразу же насторожилась Вета.

– Все нормально. Там у Марии Васильевны какая-то подружка завелась из персонала, не дает ей скучать.

Квартира, действительно, представляла собой сонное царство с двумя спящими красавицами. Разметав по сторонам длинные тонкие ноги и руки, в одной комнате спала еще несколько неуклюжая в своей подростковости двенадцатилетняя Алина. Через стенку, в собственной кроватке, во сне что-то пробовал на вкус двухлетний Жорик. Должно быть что-то вкусное, нежные губки ребенка улыбались. Вета сразу же умилилась. Захотелось поцеловать, потормошить племянника, но она побоялась разбудить и испугать малыша. Он уже, наверное, ее не помнит. В последний раз Вета видела Жорика, когда тому было девять месяцев. За это время мальчик сильно вырос и изменился.

Любование детьми прервала Лена, предложив родственнице помыться и прикорнуть с дороги. Вета прошла в ванную, лениво размышляя на ходу попросить ли чаю сейчас, или позавтракать потом, после отдыха. Есть еще не хотелось. Пожалуй, поваляется часа два на диване, а потом можно и позавтракать. Ей быстро соорудили ложе в той же самой комнате, где спал Жорик.


ДЕТИ

Открыв глаза часа через два, Вета обнаружила, что кроме нее в комнате никого нет. Юного племянника уже и след простыл. Прислушалась. Из коридора доносились шумы неясного происхождения. Полежав еще пару минут, накинула халат, вышла в коридор и застала там перманентную уборку. Обычное дело в этой семье.

 Посреди комнаты валялся шланг от пылесоса. В дверях, перегораживая вход, стояло пластиковое ведро с грязной водой, свидетельство того, что в зале уборка уже завершена. Рядом с ведром распласталась мокрая половая тряпка. Излюбленный уборочный метод племянницы. Сама же организаторша этого мероприятия лежала попой кверху на диване, болтая ногами, и в такт этим движениям, стрекотала с подружкой по телефону.

Первым из домочадцев Вета обнаружила утерянного племянника, помогающего сестре в уборке. Малыш был вполне самостоятельным, хотя разговаривал еще плохо. В его активном лексиконе было не более двадцати слов, но понимал он все прекрасно.

Уяснив, что сестра в данный момент занята собственными делами в ущерб общественным, младший член семьи решил оказать родным посильную помощь. Жорик начал со стирки. Он подбирал разбросанные повсюду вещи и деловито макал их в ведро с грязной водой. Там уже плавали несколько игрушек, пара носовых платков, трусы и что-то еще, уже трудно определяемое.
 
Приезжей тетушке срочно пришлось превратиться в министерство по чрезвычайным ситуациям и спасать белый Ленин бюстгальтер. Его удалось отвоевать буквально в трех сантиметрах от ведра. Жорик  как раз прицеливался, чтобы макнуть предмет дамского туалета в мутную мусорную воду.

 Вета подхватила племянника на руки, расцеловала в обе пухлые щечки. Потом осторожно потянула у него бюстгальтер. Малыш был удивлен появлением неведомо откуда взявшейся в их квартире веселой тетки и безропотно отдал готовую к стирке вещь.

Алина, наконец, закончила свою болтовню по телефону и тоже с визгом кинулась тете Вете на шею. Но когда она покончила с лобызаниями и опустила очи долу, то вдруг обнаружила совершенно позабытое ею грязное ведро с плавающими в нем вещами. Девочка сначала остолбенела от ужаса, а потом с завываниями вытащила из мутной воды какую-то грязную тряпочку.

– Фу, гадость! – сморщила она нос. А через секунду раздался истошный вопль.
 
– Ай! Мой любимый красный топик! В чем я завтра пойду к Насте на день рождения? Ты зачем это сделал, мерзкий пацан? Щас как дам!

Алинка замахнулась, целясь грязной майкой прямо в маленького брата.

Хорошенькие губки Жорика искривила гримаса непонимания и обиды. Он уже готовился исполнить качественный громкий рев, как тетка снова быстро схватила его на руки, унося подальше от гнева сестры-воительницы.
К месту схватки уже спешила Лена. Она накинулась на Алинку с упреками за затянувшуюся уборку. Естественно, были упомянуты еще несколько ее провинностей, имевших место на прошлой неделе и даже на позапрошлой, а в конце был сделан вывод, что она сама во всем виновата.

– Так тебе и надо! Нечего разбрасывать вещи по всей квартире!

Теперь слезами разразилась старшенькая. Девочка с рыданиями снова опрокинулась на диван.

Жорик, уже выпущенный Ветой на волю, осторожно приблизился к сестре и начал ее успокаивать, гладя  пухлой ручонкой по вздрагивающей от всхлипываний спине. Если бы он умел говорить, то наверняка нашел бы слова утешения, столько участия  было написано на его хорошеньком личике! Но при помощи двадцати слов богатую гамму чувств выразить трудно, поэтому Жорик в молчании продолжал водить пальцами то по спине, то по руке Алины. Услышав рядом с собой его участливое сопение, девочка дернулась и прошипела:

– Иди отсюда, из-за тебя все! Не нужны мне твои утешения.

 Вета попыталась увести малыша, но тот ни за что не хотел отходить от бьющейся в рыданиях сестры.

Жорик был таким лапочкой! Большие темно-серые глаза и светлые кудрявые волосы неизменно вызывали в Вете умиление. Ему бы еще колчан со стрелами и вылитый Амурчик с картин художников эпохи Возрождения!

Малыш был самым спокойным членом этой нервной семьи. Сама Лена удивлялась, не понимая, в кого это он пошел. Еще будучи младенцем, Жорик мог долго лежать в кроватке, с интересом рассматривая стены, потолок, собственные ножки и ручки. Ребенок он был созерцательный и любознательный. И всегда готовый оказать услугу.

 Вета была уверена, что именно из любви к ближним Жорик и затеял эту стирку. Но, увы! Доброго порыва в очередной раз не оценили.

Алина и Жорик внешне были похожи. Серые глаза, тонкие мягкие волосы. Но у девочки они уже начали темнеть. Алинино лицо с каждым годом делалось все более вытянутым, теряя постепенно детскую пухлость. Черты еще не успели окончательно определиться, и лицо ее напоминало набросок к картине: в одних местах были нечетко прописаны линии, в других смазаны контуры и не выявлены тени.

Мастью дети были в отца, но сказать, что все трое очень похожи, нельзя. У Андрея те же черты лица были по-мужски жесткими и четкими. Он никогда не был обделен женским вниманием. Когда Андрей еще учился в школе, девицы бегали за ним стайками. Недаром Татьяна до сих пор шлет ему приветы.

Вета на брата совершенно не похожа. По виду они больше с Леной родственники. Но она не такая яркая брюнетка как сноха. Если Лену вытянуть сантиметров на пятнадцать вверх и основательно потереть школьным ластиком, получится Вета: карие глаза, темно-каштановые волосы, смугловатое лицо.
 
Лена же по виду классическая черкешенка с черными прямыми волосами и глазами газели – темными, большими и влажными. Жаль, что никто из детей не унаследовал материнских глаз, действительно очень выразительных и красивых. 

Наконец, инцидент с красной маечкой был исчерпан. Алина успокоилась и лишь изредка бросала в сторону Жорика гневные взгляды. Вета, желая восстановить мир в семье, взяла на себя обязательство привести в порядок любимый Алинкин топик.


СЕМЕЙНЫЙ ОБЕД

Сами мы родственников не выбираем, их кто-то уже выбрал за нас. В них, как в зеркале отражаются наши собственные достоинства, а чаще – собственные недостатки.

Лидия согласилась принять Вету только завтра и не раньше шести вечера. Ну что ж, завтра так завтра. Все равно нужно провести в Павлодаре хотя бы два дня, а то как-то неудобно, родственники есть родственники. Они и так видятся в лучшем случае раз в год, и было бы верхом неприличия приехать и сражу же уезжать. Да и устала она от этой дорожной тряски, надо бы передохнуть.
 
Следующая часть дня прошла в покупках и приготовлении обеда. Вета ничуть не удивилась, когда Лена сказала, что холодильник у нее пустой и нет даже масла и чайной заварки. Это было тоже обычным делом. Сноха хозяйкой была довольно безалаберной, никогда толком не знала, что у нее есть из продуктов, а что нет. Готовить она тоже не любила. Лена мечтала о том дне, когда изобретут чудодейственные таблетки, которые можно раздать домочадцам вместо еды. Но только, чтобы эти таблетки были из натуральных продуктов, полезные для здоровья, вкусные, а после их приема никто бы не мучился желудком. Но таких таблеток пока не изобрели, и это научное упущение пришлось восполнять Вете.

Привилегии в питательном вопросе были только у Жорика, которого еще нельзя было кормить чем придется, поэтому ребенку готовились индивидуальные блюда. Алина перебивалась готовыми пельменями, колбасой, жареными яйцами, салатами и сладким. Жарить яйца, купить и сварить пельмени или сосиски она уже вполне могла, поэтому если была голодной, то просто шла и обслуживала себя сама. Чем питалась Лена, Вета так до конца и не смогла выяснить. Скорее всего, покупной пиццей и печеньем. Она любила печеное и сладкое, а чтобы почувствовать себя сытой, Лене вполне достаточно было выпить чаю с булочками и конфетами. Удивительно, но такое питание никоим образом не отражалось на ее фигуре. Родив двух детей и вместо нормальной еды постоянно занимаясь перекусыванием, Лена оставалась такой же стройной и миниатюрной, какой была до замужества.

Правда, когда Андрей находился дома, обед и ужин все же приходилось варить. Или, скорее, имела место симуляция этого процесса. Лена ставила жарить мясо, а сама в это время уходила смотреть телевизор. Мясо благополучно сгорало, а квартира наполнялась ужасной вонью.

Андрей, который не отличался благодушием, сначала устраивал скандал по поводу испорченного ужина, психовал и кричал в течение пятнадцати минут о том, что жена даже на полчаса не может оторваться от любимого сериала, а потом шел готовить сам, голод-то ведь не тетка!

– Да не люблю я готовить, – честно признавалась Лена. – И не умею. Андрей гораздо лучше меня может это делать, но не хочет из принципа. Как это он будет варить, когда жена сидит дома и делать ей больше нечего! А у меня же дети! – порой жаловалась она золовке.

Вета, стоя у плиты, жарила для плова мясо и морковь, с грустью вспоминая усть-каменогорские разносолы. Вот если бы Татьяну сложить вместе с Леной, а потом поделить поровну, то получились бы две нормальные жены. Как говорила когда-то гоголевская Агафья Тихоновна: если бы нос одного жениха приставить к фигуре другого, ну, и так далее. Положив рис и плотно закрыв казан, Вета приступила к приготовлению салата. Лена в это время укладывала Жорика спать. Ребенок, конечно, потребовал сказку.

Из всех детских сказок Жорик предпочитал историю о семерых козлятах. Он ее не только внимательно слушал, но иллюстрировал и одновременно озвучивал. Все роли  исполнял сам: делал страшную и одновременно смешную рожицу, изображая ужасного злого волка, потом умильную гримаску, показывая козлят, а в конце с энтузиазмом стрелял из ружья «пуф, пуф». Даже из-за закрытой двери слышалась эта голосовая пальба. Значит, сказка подходит к финалу, и волк уже по справедливости наказан. Поделом ему, – не занимайся киднеппингом!

Лиска-Алина, соблазненная вкусными запахами, прогуливалась неподалеку, но на кухню не заходила, из опасения быть привлеченной к кухонным черным работам. Через каждые пять минут она делала страдальческое лицо, просовывала голову в дверь и спрашивала: «Скоро сварится?», на что Вета ей неизменно отвечала: «Подожди еще немного». Девочка шумно вздыхала, намекая, что ближайшие пять минут вряд ли переживет, вполне может умереть голодной смертью. Чтобы не допустить такого ужасного исхода, Вета отловила племянницу в коридоре и велела готовить салат, объяснив, что в трудах время движется быстрее.

Наконец, плов дошел до нужной кондиции, а абрикосовый компот уже давно охлаждался на лоджии.

Жорик, утомившись переживаниями по поводу несправедливо обиженных козлят, благополучно заснул. Все остальные сели за стол. Алина, быстро насытившись, попыталась было улизнуть на улицу, но не тут-то было! Ее заставили мыть посуду.

– Иначе гулять не пойдешь! – строго сказала ей Лена.

Девочка под собственное недовольное бурдение вымыла тарелки, стаканы и чайные чашки, заявив, что казан-то уж она мыть не будет, там еще плов остался, и была благополучно отпущена гулять во дворе с подругой Настей.

* * *

 Дамы перешли в комнату и часа два беседовали обо всем подряд: о Сониной болезни, о работе Андрея, о ценах и даже о политике, в тех пунктах, в которых она затрагивала существование обеих собеседниц. Не больше.

 На женщин окружающие смотрят с недоверием, когда те начинают всерьез рассуждать о политике, ведь по этому вопросу они не могут высказать ничего здравого просто по определению. Ведь политика – занятие для мужчин. Это примерно то же самое, если вдруг женщины начнут со знанием дела рассуждать о футболе. Странная и даже ненормальная ситуация! Что может умного сказать эта второстепенная часть Адама, своего господина и повелителя? Ведь когда Бог создавал все живое, то не пожалел материала ни для зверей, ни для птиц. И только когда делал Еву, почему-то решил сэкономить и обошелся  вторсырьем – ребром Адама. А это значит, что какой-нибудь мерзкий комодский варан Создателю ценнее, чем Адамова подруга. Эта точка зрения библейских авторов определила отношение к женщине почти на две тысячи лет вперед. И такое положение вещей вполне устраивало мужчин. Поэтому до сих пор умная женщина им поперек горла: она скучна, страшна и подозрительна. Чем глупее сам мужчина, тем нестерпимее для него это превосходство.

Есть, конечно, мужчины, которые на словах могут признать некоторую разумность женских суждений, но в глубине души, на уровне подсознания, все равно чувствуют божественное первородство. А как же иначе? Как может копия быть лучше авторской работы? За два тысячелетия  можно внушить кому угодно и что угодно.

 А если бы сами женщины не взялись за решение собственных проблем? Скорее всего, до сих пор не имели бы ни относительного равенства, ни избирательных прав. Ведь долгое время они были просто запчастями в созданном мужчиной мировом механизме. Запчастью, которую всегда можно поменять на новую, более юную и свежую.

Но наши дамы так далеко не погружались в глубины мироздания. Отголоски мужской политики они интуитивно ощущали в собственных семьях, но делать полные трагизма выводы не собирались. Может, их и не очень устраивал установившийся миропорядок, но впадать по этому поводу в уныние они не собирались.

 Что их по-настоящему волновало, так это актуальная тема летних нарядов. По этому вопросу обеим было не только что сказать, но даже кое-что продемонстрировать, но увы! Проснулся Жорик и потребовал каши. Так он называл любую еду.

  Жорикова кармическая задача, по всей видимости, – научить Лену готовить. Малыш ничего не ел приготовленного заранее. Пакетную снедь он на дух не переносил. Из выученных двадцати слов, чаще всего пользовался двумя: «фу, гадость»! «Университеты» старшей сестрицы. «Гадость» – это любимое словечко Алины.

Если Жорику предлагалась пакетированная еда, какая-нибудь моментальная каша, он некоторое время придирчиво смотрел в тарелку или кружку, брал кушанье в рот, потом демонстративно выплевывал, произнося выразительно и четко: «фу, гадость»! Даже соки Лена вынуждена была отжимать из свежих фруктов и овощей.

После кормления полагалась прогулка. Малыша погрузили на некий  гибрид велосипеда с детской коляской и втроем отправились в ближайший парк.


ПАВЛОДАР

Город Павлодар расположен на правом берегу Иртыша, а на левом до сих пор остаются заливные луга, излюбленное место летних выездов на природу. К сожалению, павлодарцы – обычные горожане и не могут отдыхать, не оставляя после себя большого количества мусора. Именно поэтому левый берег довольно захламлен, хотя все равно выглядит лучше, чем правый.

Город также отличается большим количеством цветочных клумб, довольно широкими прямыми улицами и чахлыми деревьями, преимущественно хвойными. Давно известно, что сосны плохо переносят загазованность и шум улиц, но павлодарцы их упорно сажают, надеясь из  хилых ростков получить в процессе воспитания индустриальную разновидность сосны. Упертые последователи Трофима Денисовича Лысенко!
 
Судя по мелькающим тут и там желтым, чахлым сосновым прутикам, хвойные упорно сопротивляются, наглядно демонстрируя населению, что плохо себя чувствуют на этих улицах, но жители города сдаваться не хотят, упорно сажая все новые сосны.
 
Довольно хорошо на этих песчаных почвах чувствуют себя только тополя и вездесущие клены, которые как тараканы, могут приспособиться к чему угодно. Возможно, здесь прижились бы и другие лиственные деревья, если бы горожане сумели победить свою сосновую манию.

Другое дело – цветы. За цветами здесь умеют ухаживать. Особенно красиво клумбы выглядят в конце лета, начале осени. Вете как-то случилось побывать в Павлодаре в середине мая, и ее приятно удивило большое количество цветущих желтых одуванчиков. Просто сказочный город одуванчиков! За ними никто не ухаживает, они растут дичком. Эти желтые цветы встречаются как по обочинам дорог, так и под окнами домов. И хорошо себя  чувствуют везде. Из-за цветущих одуванчиков в мае Павлодар напоминает большой кусок серого хлеба, густо намазанный желтым сливочным маслом. В июне пуха от одуванчиков и тополей так много, что, кажется, город вырастил себе крылья, готовится к старту и вот-вот взмоет в небесную высь. Цветут одуванчики почти до самого снега.

…Гуляли до изнеможения взрослых. Малыша удалось уговорить вернуться, только пообещав на обратном пути купить мороженое. Взятка сделала свое дело, и Жорик покорно оседлал велосипед. Но вскоре ему снова надоело сидеть на одном месте. Ребенок неуклюже сполз и резво засеменил ножками. Лене пришлось катить экипаж, а Вете периодически отлавливать племянника, чтобы тот не выбежал на дорогу.

 При этом малыш заливисто хохотал и предпринимал всякие кружные маневры, убегая от преследования. Этот спектакль с удовольствием отсматривала окружающая публика. Самые общительные из гуляющих горожан давали разные, большей частью бесполезные советы, а два подростка с удовольствием приняли участие в погоне за Жориком. Его смех стал еще звонче.
 
Вечер прошел по-семейному уютно. Алина бренчала на гитаре, демонстрируя результаты годичных занятий в музыкальной школе. Жорик пытался сыграть с сестрой дуэт и показать новый, невиданный доселе аккорд. Алина его отпихивала и шипела вполголоса. Помятуя утреннюю сцену, она опасалась ругать брата в полный голос и от души. Наконец, Лена забрала сына и увела смотреть телевизор, а Вета отправилась в ванную приводить в порядок Алинкин красный топик.
 
Назавтра втроем поехали на дачу к Лениным родителям. Алина упорхнула к Насте на день рождения, вся в красном, как кумачовый транспарант. После тщательной стирки красного топика, на нем обнаружились блестки. К маечке с тонкими бретелями Алина надела красную блестящую юбку. Тощий стан перепоясывал сверкающий стразами белый пояс. Девочка напоминала стянутый посередине сноп искр. Хотелось рядом поставить ведро песка, на случай если произойдет воспламенение от огненно-красной Алинки.

 Жорика, конечно же, заинтересовала эта неземная красота и яркость. Он отправился в сторону разряженной сестры, чтобы на ощупь проверить температуру огненного наряда. Увидев приближающего брата и правильно оценив его намерения, девочка отпрыгнула от него, как от ядовитого паука и возопила: «Тетя Вета, заберите его от меня! У него руки липкие, он только что абрикос ел»!
 
Жорик резко повернулся и потрусил навстречу тетушке. Бежал и что-то быстро лопотал на своем языке. Кажется, Вета понимала, что хотел ей рассказать племянник. Малыш торопился объяснить, что никакого абрикоса он и в глаза не видел и это настоящее вранье, что ему сегодня давали абрикос. И руки у него чистые. Он, конечно, помешал ими варенье, но потом хорошо облизал. Ох, уж эти женщины! Какая-то блестящая красная тряпка им дороже родственных чувств!

 Вернулись с дачи только к трем часам дня. Хорошо, что у Лены имелась собственная машина, не то пришлось бы пилить на автобусе. А это еще плюс один час на дорогу и минус потраченные силы. Времени оставалось только на то, чтобы привести себя в порядок и выпить чаю.

В автобусе Вета стала свидетельницей еще одной семейной сцены. На боковом сиденье разместилась молодая пара с ребенком лет пяти, девочкой. Папаша находился в хорошем подпитии и лез с пьяными разговорами то к жене, то с пьяными ласками к дочери. Мама с дочкой по очереди на него шикали, всячески демонстрируя свое порицание и пренебрежительное отношение. Причем дочь в точности копировала не только материнские интонации, но даже выражение лица. Все время раздавались два голоса, слитые в хорошо отрепетированный дуэт: «Уйди, папа! Не лезь к ребенку! Отстань!» Главу семейства такое обращение не шокировало, видимо, было привычным. Вета постаралась отгадать, глядя на женщину, что же побудило ее выйти замуж. Ни любовью, ни уважением здесь даже и не пахло. Наверное, возраст подошел, все подруги уже были пристроены, а ей никто лучше не подвернулся. Желание быть «не хуже других» осуществилось, но принесло ли оно ожидаемое удовлетворение? Вряд ли.

От анализа Вета быстро перешла к синтезу, а потом и к обобщениям, а в заключении снова вернулась к тому, к чему постоянно возвращается с тех пор, как узнала о болезни дочери.

   Интересна все-таки человеческая жизнь. Люди сами на себя накладывают обязательства, а потом нервничают, что не могут эти обязательства выполнить. Не хватает сил, ума или времени. А ведь  всегда есть выбор: идти или не идти, делать или не делать, любить или не любить. А вот ответственность брать на себя, как правило, никто не любит. Человек редко признается даже самому себе, что в том, как в данный момент легли карты судьбы, виноват он сам. Гораздо легче возложить ответственность на злосчастную участь или плохие обстоятельства.
 
Внутренний бесенок нашептывает: «ты сам такой хороший, а эту бяку сделал только потому, что тебя к этому вынудили обстоятельства и нехорошие люди, такого честного и порядочного. Это они, остальные, во всем виноваты»! Только в одном человек сильно зависит от Божьей милости или немилости. И это его собственное здоровье или здоровье родных. В том, что ее дочь больна, Вета при самом пристальном анализе собственных мыслей и поступков, никак не могла увидеть личный просчет или ошибку. Просто стечение каких-то неведомых ей обстоятельств.


ЛИДИЯ   

Вета медленно брела по улице, застроенной скучными серыми девятиэтажками, рассеянно поглядывая на номера домов, а сама мысленно начинала свой разговор с Лидией.

Во-первых, нужно узнать, видела ли она сама мусульманскую картинку, про которую писала в письме, и нет ли на ней каких-либо цифр, хотя неизвестно, как по-арабски пишутся числа. Мы называем привычные цифры арабскими, но являются ли они таковыми на самом деле? Где-то Вета слышала, что пришли они из Индии через мусульманские страны.

Дом номер девяносто девять обнаружился сразу за поворотом. Хорошо, что он стоял немного во дворе, а то в квартирах с окнами на шумную улицу практически нельзя разговаривать, ничего не слышно из-за тормозящих за окнами автобусов и трамваев.

Подойдя к двери третьего подъезда, Вета нажала на домофоне номер квартиры, затем кнопку вызова и услышала звонкий женский голос:

– Кто там?

 Вета назвала себя. Дверь пропела короткую мелодию, показывая, что хозяева ничего не имеют против ее визита. На лифте поднялась на восьмой этаж и сразу же заметила в дверном проеме женщину, странно поделенную на две части, как в старом фокусе, где иллюзионист распиливает ассистентку надвое.

 Нижняя половина женщины была в тамбуре, а верхняя на площадке. В таком необычном виде перед Ветой предстала Лидия, женщина лет пятидесяти или около того. На ее широкоскулом лице, обрамленном рыжими короткими волосами, зеленели большие выпуклые глаза. Пожалуй, только глаза выдавали в ней немку. Если бы не их явная круглость, Лидию вполне можно было принять за казашку: лицо очень загорелое и скуластое, нос короткий, а рот маленький и тонкогубый.
 
Черные трикотажные трессы до колен туго натянулись по всей своей ширине, призванные изо всех сил сдержать выпирающую женственность хозяйки. По профилю штанов располагались широкие зеленые лампасы, которые вместе с цветом глаз должны были, вероятно, составлять единый ансамбль. Длинная майка вполне могла бы рекламировать телевизионный канал «Планета животных». Прямо под внушительной грудью расположился на отдых целый львиный прайд, над ним, в ветках раскидистого дерева корчили рожи обезьяны, а где-то под животом готовился вылезти из речки крокодил, плотоядно раскрыв свою безобразную пасть.

 Все это африканское великолепие по цветовой раскраске составляло единое целое со штанами, производя ошеломляющее впечатление. От Лидии просто нельзя было оторвать глаз. Невероятно, но буйная зелень джунглей ее совсем не портила, а наоборот придавала бодрости и даже воинственности.

– Здравствуйте, легко меня нашли? – приветливо спросила она Вету. И джунгли отступили в глубь коридора.

– Более или менее.

– У нас в микрорайоне дома все очень похожи друг на друга, а на некоторых нет даже номеров. Они когда-то были, а теперь стерлись, таблички оторвались, а повесить некому. А на тех домах, где номера есть, написаны они в таких потайных местах, что даже и не знаешь где смотреть.

Лидия все шла какими-то нескончаемыми коридорами и, наконец, вывела гостью в довольно большое  помещение, похожее на гостиную. Вета так толком и не поняла, сколько в квартире комнат, а спрашивать было неудобно. Здесь стояла мебель явно недавнего приобретения, а на полу лежал светлый и, вероятно, дорогой ковер. Он был густым и мягким, а  длинный ворс приятно ласкал голые ступни.

 Но, несмотря на дорогую обстановку, во всем чувствовалось какое-то хозяйское пренебрежение. Скорее всего, Лидие при ее боевитости скучно заниматься домом. Нельзя сказать, что здесь царил полный беспорядок, но и на порядок все это мало походило.
 
У окна стоял большой стол, половину которого занимал множительный аппарат «Ксерокс», на крышку которого была небрежно кинута дамская соломенная шляпа с ярко-голубой атласной лентой. Разные по толщине и размеру книги, вперемешку с дисками, занимали другую половину стола. Внушительную стопку венчал прозрачный пакет с кремами и пудрой производства дорогой косметической фирмы.

Другие книги неаккуратными кучками разной величины расположились еще во многих местах, включая кресло и подоконник. Над диваном висела картина, изображавшая зимний пейзаж. Видно, что авторская работа. Весьма и весьма приличная. Но была она написана на плотном картоне, который уже давно покоробился и пошел волнами наподобие старой стиральной доски. На дорогих обоях все это выглядело странно.

 В комнате также находился довольно большой портрет хозяйки, выполненный масляными красками. Лидия была изображена на нем совсем еще молодой тоненькой девушкой в платье цвета морской волны. И девушка и портрет были хороши, но висел он почему-то на дверце платяного шкафа. Может, дырку закрывал?

Хозяйка предложила какого-то особого монгольского чаю, но Вета отказалась. Тогда Лидия поставила на стол пузатую бутылку с апельсиновым соком и небольшую корзинку с черешней и абрикосами. Все это, конечно, было привозным и недешевым. Вряд ли в Павлодаре есть черешневые и абрикосовые деревья, зимы здесь суровые.

– Чем вы занимаетесь, Лидия?  Рисуете? – Вета слегка наклонила головой в сторону масляного портрета.

– Нет, что вы! Это рисовал друг семьи. Подарки на мой день рождения и на день рождения мужа. У меня высшее библиотечное образование, – с гордостью доложила хозяйка. – До прошлого года я работала в библиографическом отделе городской библиотеки. Проработала на одном месте пятнадцать лет. Потом у нас сменилась заведующая, вы же знаете, теперь повсюду продвигают национальные кадры. Я против этого ничего не имею, если эти кадры разбираются в работе и умеют руководить. Но это был не мой случай. – Лидия слегка перевела дух и продолжила. – Трудно объяснить человеку что-то, если он заранее знает, что непогрешим. Да и вряд ли такой человек может что-то понять.
 
Хозяйка квартиры пожала плечами. Она вела какой-то собственный давний разговор и отвечала на только ей понятные вопросы.

 – Нет ничего хуже некомпетентного руководства, – говорила она с горечью. – А если руководитель еще и всех своих родственников намеревается пристроить на теплые места, то с кем работать? Со снохами и двоюродными сестрами, которые о библиотеке имеют такое же представление как пиявка о большом круге кровообращения? Для них это только способ ни за что получать деньги. Вот и все.

Лидия немного помолчала, но видимо тема была наболевшая, и остановиться она не могла.

–  Потом уже становится трудно найти специалиста, который разбирается в работе, настоящего профессионала. Сейчас происходит переоценка понятий. То, что ты всегда считал важным, уже не ценится, а приобретают вес другие качества: знание казахского языка, умение играть на домбре, вкусно печь баурсаки и лебезить перед начальством, накрывая ему на стол. Увольте, это не для меня.

– И как же вы теперь? Ведь вам еще, наверное, далеко до пенсионного возраста?

– Восемь лет. Вот тоже. Повысили этот возраст до пятидесяти восьми для женщин и шестидесяти трех для мужчин, хотя половина населения до этих лет не доживает. И все из-за такой же некомпетентности. А живу я на деньги мужа. У меня муж хороший. Я за ним – как за каменной стеной.

– А почему вы остались здесь, когда родители уезжали в Германию? Ведь вы же немка?

– Из-за мужа. У него здесь дело. Небольшое, но ничего, не жалуемся. Яша не захотел ехать, тогда у него еще была жива мать, и он не мог ее бросить здесь одну. Муж у меня русский. А я без него никуда.

– Опишите мне, пожалуйста, поподробнее ту мусульманскую картинку, с помощью которой вылечилась ваша сестра. Лидия, вы не возражаете, если я включу диктофон?

– Пожалуйста, если нужно. Да, вы знаете, – вдруг оживилась Лидия, я же сестре позвонила после того как отправила письмо. Хорошенько обо всем расспросила, мне самой стало интересно. Это оказывается не икона, а какая-то цитата из древнего медицинского канона. Алла, моя сестра, проконсультировалась у одного арабиста в Германии. Он объяснил, что текст написан не на арабском языке, а на каком-то другом. Кажется, фарси. Это диалект персидского языка. Но вязью похож на арабский.

Женщина поднялась с дивана.

– Сейчас я вам ее покажу.

– Картинку или сестру?

– Картинку, конечно, – засмеялась Лидия. – Сестра в Германии.

– Как? Разве надпись уже у вас?

– Нет, что вы! Я имею в виду фотографию. – Лидия подивилась непонятливости алматинской корреспондентши. – Алла сфотографировала надпись и отправила мне по Интернету. Потом ее отпечатали на цветном принтере. Я подумала, что вас это может заинтересовать.

Вета не стала скрывать, что это, действительно, для нее важно и интересно. Наконец, хоть что-то конкретное в сплошном тумане, который окутывает шкатулку и ее содержимое.

Лидия покопалась в стопке книг, лежащих наверху книжной полки, хотя на самой полке еще оставалось много места. Она полистала одну книгу, потом другую. Третью уже нервно трясла так, словно потрошила курицу. Наконец, из пятой по счету что-то выпало, очертив плавный полукруг в воздухе, и упало под одно из двух кресел, стоящих в комнате у окна. Кряхтя, хозяйка полезла под низкое кресло, чем тоже очень удивила Вету. Ей казалось, что гораздо проще было бы отодвинуть само кресло, но, видимо, Лидия умела мыслить нестандартно. Через некоторое время снимок удалось извлечь. Хозяйка протянула его Вете, предварительно потерев лицевую сторону о штанину на бедре. Краткое нахождение под креслом оставило на фотографии пыльные следы.

Вета увидела ровные строчки красиво написанного текста. Выглядело все это как затейливая вышивка. На черном фоне серебряная вязь напоминала виньеточные рисунки Альфонса Мухи. Надпись имела  кружевное обрамление, составленное из изящной цепочки с миндалевидными звеньями.

 – Скажите, Лидия, вы не знаете, вылечивался ли при помощи этого текста еще кто-нибудь, кроме вашей сестры?

– Да. Марат сказал, что он ему тоже помог. Правда, это уже была не болезнь, а, скорее профилактика от болезни. У Марата были какие-то проблемы на работе. Конкуренты хотели его убрать и однажды стреляли в машину. Всю изрешетили, а он живой остался. Говорит, что только благодаря этой вещице. С тех пор он ее всегда носит с собой, а в машине кладет в бардачок. Кстати, сестра уже вернула ему картинку.

– Она что, по почте ее пересылала?

– Нет, что вы! Марат сам приезжал в Германию.

– Вы  разрешите мне взять снимок? Или скинуть на флэшку, я сама напечатаю.

– Берите, конечно, – великодушно согласилась Лидия. Потом женское любопытство все же взяло верх над сдержанностью.

– А зачем она вам?

– Кажется мне удастся объединить все три письма, претендующие на призы, – довольно туманно объяснила Вета.

– А вы уже знаете этих претендентов?

Ну вот, а говорила, что приз ее не интересует.

– Да, конечно. И вы в их числе.

Лидия вдруг испугалась.

– Но я же вас просила ….

– Да, знаю. Не называть вас. Я и не сказала, что письмо будет опубликовано под вашей настоящей фамилией. Инициалы вас устроят? Скажем, «Л. Б.»

– Так, пожалуй, пойдет.

– И еще одно. Лидия, мне нужна ваша фотография.

– Зачем?

– У нас такие правила. Письма мы публикуем с фотографией автора.

– Да? Ну ладно. Я сейчас вам найду карточку, где я на пятнадцать лет моложе. Там меня точно никто не узнает, даже зять. И прическа другая и цвет волос…

Лидия только успела протянуть Вете фотографию, как раздался звонок в дверь. Хозяйка пошла открывать. Послышался мужской голос, и по обрывкам разговора Вета поняла, что вернулся муж Лидии. Она заторопилась. Поздоровалась, а затем почти сразу же попрощалась с полным представительным мужчиной, поблагодарила Лидию за фотографию и на всякий случай оставила номер своего телефона.


ПОПУТЧИКИ

Подошло к концу и пребывание в Павлодаре. Вета перецеловала на прощание детей, попросила передать привет Андрею и двинулась в сторону железнодорожного вокзала, сопровождаемая снохой. Поздним вечером Лена припарковала на вокзальной площади свою небольшую машину и родственницы отправились на перрон разыскивать седьмой вагон поезда «Павлодар-Алматы», в котором  Вета должна была проследовать до столицы Казахстана – Астаны.

В купе, где ей предстояло проехать одну ночь, уже находились попутчики – молодая женщина с ребенком и парень, по виду студент. Молодой человек оказался малообщительным, почти все время слушал музыку, а наушники снимал только затем, чтобы поговорить по сотовому телефону.

Другое дело – молодая мамаша. Она почти сразу выяснила у Веты конечный пункт следования, похвалила Астану, а заодно и президента Назарбаева за то, что так расширил и украсил город. О том, сколько на это угрохано было средств из бюджета, да и до сих пор тратится, умолчали из скромности и невозможности повлиять на ситуацию.

Света, так звали попутчицу, в Астане бывала, но в данный момент направлялась в Караганду, где жили родители. Ее дочь Настя оказалась девочкой очень худенькой и очень вертлявой. Сначала Вета подумала, что ей лет пять, шесть, но когда Настя заговорила, а потом бойко прочитала все надписи на железнодорожном билете: два слова по-русски и десять по-казахски, поняла, насколько ошибалась.

– Настя уже ходила в школу? – удивленно спросила она свою тезку.

– Два класса закончила, – с гордостью сообщила мамаша.

В Настином воспитании сразу же обнаружились два пробела: во-первых, она почти не разговаривала вслух, а постоянно что-то шептала матери на ухо. Для такой большой девочки, уже школьницы, такое поведение было странным. Во-вторых, интимные части тела этот ребенок называл исконно русскими словами. Вету слегка шокировали эти заборные наименования, озвученные устами маленькой девочки.

Настина мама была женщиной не толстой, но сбитой и тугой как новый волейбольный мяч. Дочка же на удивление отличалась чрезвычайной тщедушностью. Просто какой-то жук-палочник, а не ребенок! Вета никогда бы не подумала, что Настя школьница. Ее Соня, будучи младше на два года, была примерно такого же роста.

 После очередного прямого обозначения дочерью материного седалищного места, Света слегка засмущалась, глянув в сторону Веты, и шикнула на дочь. Видимо, прочитала в глазах сидящей напротив попутчицы что-то похожее на осуждение. Девочка не растерялась.

– Ну, мама! Ты же сама так всегда говоришь!

– Получила! – злорадно подумала Вета. – «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».

В вагоне царила давящая духота. Все ждали отправления поезда с надеждой на встречный ветерок. Ветерок появился, но на жару это подействовало мало. Пришлось открыть окна в коридоре. Тут же потянуло сквозняком. Выбор был необременительным: простуда или обморок от духоты. Ни того, ни другого не хотелось, поэтому периодически открывали-закрывали окна, и за этим занятием прошла почти вся ночь.

Конечно, летом в вагонах должны работать кондиционеры и с этим никто не спорит. Должны, конечно, но не работали.

Где-то часа в три ночи, измученная жарой Света сползла со своей верхней полки, слегка прикрыв простыней черный бюстгальтер, и простонала:
 
– Не могу больше. Пива бы холодного выпить! – И слегка нагнувшись к Вете, которая сразу же открыла глаза, спросила:

– Вы не знаете, здесь напитки носят?

– Наверное, носят, но сейчас же ночь.

– А вагон-ресторан у них есть?

– Должен быть, – меланхолично ответила Вета. Жара слишком давила и пускаться в длинные рассуждения сил не оставалось.

Соседка отправилась на разведку. Пока она где-то ходила, проснулась Настя и, не обнаружив в купе матери, пустила слезу. Света скоро вернулась без пива и не в лучшем расположении духа. Увидев плачущую дочь, принялась шепотом выговаривать.

– Что ты ревешь, как маленькая? Мне, что, теперь и в туалет нельзя выйти?
 
На что ей был ответ:

– Как ты можешь бросать маленького ребенка совершенно одного и в чужом месте? Разве хорошие мамы так поступают?

Определенно, Настя в школе была отличницей. Такие интеллектуальные речи не по силам даже хорошистам.

Убаюканная тихими взаимными обвинениями матери и дочери, Вета, наконец, заснула. Проснулась от голоса кондуктора, который зычно призывал пассажиров вставать и немедленно идти умываться, поскольку за полчаса до въезда в город положено закрывать туалеты. Вета взглянула на часы: половина седьмого. А по расписанию поезд должен прибыть в Астану в восемь.

 Выполнив все туалетные формальности, она вернулась в купе, где Настя тоже уже встала и подкрепляла йогуртом растраченные в спорах с матерью силы. Добрая девочка протянула Вете закрытый стаканчик, предложив разделить трапезу, но та, поблагодарив, отказалась. Есть пока не хотелось. Слишком рано.
 
– На вокзале кофе выпью, – лениво подумала она. Лена предлагала взять что-нибудь в дорогу, но Вета не захотела. Купила только бутылку воды.

Поезд медленно, с частыми остановками, но все же неуклонно подползал к столице. Чахлые деревья сменились мутными болотами и болотцами, поросшими камышом. Вета с любопытством смотрела в окно. Последний раз она была в городе, когда тот еще назывался Акмола.


АСТАНА 

   Астана в этом году отмечает десятилетие своего столичного статуса. Городу везло на переименования. До тысяча девятьсот шестьдесят первого года он назывался Акмолинск и был печально знаменит сталинскими лагерями. Где-то этих местах находился АЛЖИР – Акмолинский лагерь жен изменников родины и здесь побывало много известных женщин, единственной виной которых стало то, что они были женами своих арестованных мужей.

 Во времена Хрущева город стал одним из центров освоения целинных земель и получил название Целиноград. Это имя он сохранил до конца девяностых, когда независимая республика начала возвращать, если они были, и давать, если таковых не было, казахские имена населенным пунктам. В связи с новым веянием город в течение года звался Акмолой.

Слово «Акмола» можно перевести как «белая могила», или как утверждают некоторые: «захоронение святого человека». Но могила все равно остается могилой, чья бы она не была, поэтому снова встал вопрос о переименовании, тем более что уже ходили слухи о перенесении в центр Казахстана столицы из Алматы. Остановились на названии «Астана», что значит просто-напросто «столица».

Пассажиры, конечной целью которых была новая столица, сошли с поезда и, пройдя подземным переходом, попали в недавно выстроенное здание вокзала. Ехавшая дальше Света довольно восторженно говорила о нем, особенно о недавно введенных в эксплуатацию эскалаторах. Эскалаторы действительно были, хотя и не все работали. Весьма предусмотрительное и удобное новшество для тех, кто любит путешествовать с тяжелыми сумками.

Вета прошла по всему вокзалу и сразу же отметила присутствие лишнего и отсутствие того, что пассажиру действительно необходимо. Например, городской справки. Очень бы пригодилась, город она знала плохо. Да и не только ей, надо думать. Каждому второму, прибывшему в столицу, требовалось справочное бюро по городу.

Она поискала глазами аптечный киоск. Обдутая со всех сторон ночными разгульными ветрами, Вета почувствовала острую необходимость прибегнуть к оксолиновой мази. Верное средство от возможной простуды. Пару раз в день смажешь в носу и каюк поселившимся там микробам. Вагонный сквозняк вполне мог взбодрить живущие в ней агрессивные вирусы, только и ждущие ослабления организма. Последствия их пробуждения могут быть непредсказуемы. А это совсем ни к чему, впереди еще Уральск, а потом нужно в здоровом состоянии добраться до дома. Так что требовались срочные меры воздействия.

 В поисках мази ей пришлось миновать тир, еще какие-то игровые заведения, магазинчик мягких игрушек, сотовых телефонов и китайских сувениров. Лишь потом неожиданно вынырнул неброский киоск с лекарствами. Мазь была приобретена и необходимые антипростудные меры приняты.

Теперь предстояло выяснить, как обстоят дела с другими жизненно важными заведениями, такими как туалеты и кафе. Один из двух туалетов был закрыт без объяснения причин, другой напоминал древнерусскую баню, где мылись все подряд, без разделения на мужчин и женщин. По крайней мере, предбанник был общим.
 
Естественно, туалет был платным, вход стоил тридцать пять тенге. Эта сумма включала в себя также двадцатисантиметровую полоску серой бумаги, которую каждому посетителю отрывала от рулона на глаз «туалетная» женщина. За бумагой стояла небольшая очередь. Какой-то нахальный толстый казах попросил удвоить бумажную норму, видимо стул у него имел тенденцию к разжижению. Добавка была выдана, но вместе с замечанием, что такие большие порции не предусмотрены туалетным бюджетом.

В женском отделении из четырех кабинок работали три. Тридцать пять тенге включали в себя и стояние в очереди непосредственно у финиша. Направо располагалась комната для переодеваний и душевая. Ни той, ни другой Вета воспользоваться не решилась. С нее вполне достаточно предоставленных услуг, куда как оказалось входил еще и мыльный огрызок редкого бурого цвета, лежащий в углублении раковины.

 Первые два действия спектакля под названием «Бродилка по вокзалу» окончились, началась третья часть «марлезонского балета». Вета двинулась на поиски вокзальных кафе. Судя по тому, что они не встречались на каждом шагу, а прятались в укромных уголках, предприятия питания тоже не входили в число приоритетных вокзальных заведений. Пришлось миновать штук пять разных магазинчиков, прежде чем она вышла к небольшим столикам со следами прошлых пиршеств.

 Поверхность столов была покрыта чем-то липким и мокрым, а на двух все еще лежали скомканные салфетки, как доказательство того, что все не так плохо и некоторые пассажиры наслаждались здешним сервисом.

Отравившиеся штабелями не валялись и Вета приободрилась. Попросила у девушки в синем фартучке кофе и булочку, решив, что в таком простом наборе риски минимальные.

Дожевав булочку, Вета посчитала, что утро можно считать законченным и надо подумать, как добраться до Евразийского университета, где Жанар ей назначила встречу. Претендентка на премию под номером три согласилась на рандеву только под сводами столичной «альма матер» и ровно в десять утра.
 
В университете, так в университете. Вокзальные часы показывали ровно девять. Дорога должна занять где-то полчаса, приедет она к половине десятого, что вполне нормально. Жанар работала не преподавателем, а кем-то из обслуживающего персонала, поэтому надо думать жестко во времени ограничена не была.

Нужно спросить дорогу у кого-нибудь на остановке. Если окажется, что доехать до университета можно без пересадки, она воспользуется автобусом. Если же нет, придется брать такси.

 Приятной наружности женщина объяснила, что к Евразийскому университету идет автобус номер двадцать пять и никакой пересадки делать не надо. Буквально секунд через пять подошел нужный автобус.

 Кондуктор, молодой парень в серой форменной рубашке с желтой эмблемой на рукаве, вполне доброжелательно объяснил, что ехать придется долго, минут сорок, но где выйти, он подскажет.



УНИВЕРСИТЕТ

 Вета внимательно изучала мелькавшие за окном автобуса улицы и дома новой столицы Казахстана.

– Дистанции огромного размера, – это первое, что пришло ей в голову. Улицы были довольно широкими, благо город расположен в степи и есть, где развернуться. То и дело за окнами мелькали площадки с развороченной глинистой почвой – места будущей стройки. Впереди показалась широкая улица с вполне столичными, недавно построенными домами. Не успела Вета ими полюбоваться, как ее сменила другая, с обшарпанными двухэтажными кирпичными бараками. В общем, можно с уверенностью утверждать, что Астана, как и Нью-Йорк – город контрастов.

 Облик столицы чем-то напоминал змею, застигнутую во время линьки. Половина старой кожи уже была сброшена и под ней выступала новая и блестящая, а хвост все еще оставался облезлым и старым.

Наконец, кондуктор объявил нужную остановку. Вета вышла и посмотрела на часы. Без пятнадцати десять. Ехала она до университета ровно сорок пять минут. По столичным масштабам не так уж и долго. Теперь предстояло разыскать место встречи. Жанар обозначила его как главный корпус университета, недалеко от актового зала.

Вета перешла улицу и направилась к новому не столько высокому, сколько широкому зданию. Так по ее мнению должен выглядеть административный корпус, который в учебных заведениях зовется главным. Но она ошиблась. Сидевшие на лавочке студенты ткнули неопределенно руками куда-то вправо и посоветовали:

– Идите в ту сторону, а дальше сами увидите.

Пришлось спросить еще не менее трех раз, прежде чем она достигла цели. Размеры учебного заведения поражали. Не зря он считается одним из первых столичных вузов и, пожалуй, ни в чем не уступает Алматинскому университету имени Аль-Фараби.

Евразийский университет в Астане носит имя Гумилева, но не поэта-акмеиста и мужа знаменитой поэтессы, а их сына Льва. О Льве Гумилеве Вета кое-что знала. В школе у нее были два любимых предмета: – история и литература. До самого поступления в институт она металась, не зная, на какой факультет подавать заявление: на исторический, или на филологический. Выбор пал на филологический только потому, что там был меньше конкурс.
 
Она бы с удовольствием занималась также иностранными языками, но,  немецкий язык в школе был только до шестого класса. Потом учительница уехала, предмет вести было некому и в школьный аттестат в графе «иностранный язык» поставили ущемляющий выбор прочерк. А это значило, что на факультет иностранных языков путь ей был заказан.
 
Закончив филфак, Вета сохранила верность и истории. С удовольствием читала исторические книги  – от авантюрных романов до довольно серьезных исследований. Одно время ее интересовала тюркология, поэтому о биографии Льва Гумилева она представление имела.

Николай Гумилев, отец Льва, был расстрелян еще в двадцать первом году за участие в контрреволюционном заговоре. За отца и мать, опальную поэтессу Анну Ахматову, сын расплачивался всю жизнь. В 1935 году его в первый раз арестовали как сына врага народа и продержали в ленинградской тюрьме «Кресты» до тридцать девятого года. Затем арестовывать Гумилева стало недоброй традицией. Его сажали еще два раза, последний раз в 1948 году.

 Анна Ахматова носила сыну передачи в тюрьму, отстаивала длинные очереди в надежде узнать о нем хоть что-нибудь. Ее переживания и впечатления потом вылились в поэму «Реквием».

Последний свой срок Гумилев отбывал в лагере под Карагандой, в Междуречье и Омске. Как он сам говорил: «По местам ссылки Достоевского».

Позднее в памяти Веты всплыли и другие подробности, частично объясняющие, почему именно в Казахстане увековечили его имя.
 
Гумилев пытался объективно описать жизнь и деятельность предков современных казахов без возвеличивания, но и без уничижительности. Новым в его воззрениях было то, что он не рассматривал кочевые народы, только как варваров, несущих смерть и разорение из-за своей примитивной жестокости. Своеобразное средство наказания за грехи, «бич божий». Таким, каким стали монголо-татары для Руси или гунны Атиллы для Европы.

Но нет вреда без пользы. Все мы учимся друг у друга. Так, например, почтовая служба России выросла из курьерской службы, существовавшей в Золотой Орде. Даже название «яма» в значении «почтовая станция» идет от монгольского «дзям» – дорога, а слово ямщик от тюркского «ямчи» – проводник.

Наверное, в чем-то ошибался и Гумилев. Ценно то, что он решился взглянуть на жизнь народов под другим углом, с интересом, а этот интерес в свою очередь породил симпатию.

Несправедливо винить во всех своих бедах кочевников. Теперь уже трудно сказать, что было бы с Русью без монголо-татарского ига, и как бы мы теперь выглядели. Возможно, остались бы светлокожими и узколицыми, да и то не стопроцентный факт. Где гарантия того, что вместо монголо-татар не появились бы турки или кто-то еще?

Гумилевская теория пассионарности выглядит довольно загадочно и поэтому привлекательно. Кого оставит равнодушным тот факт, что нашим развитием занимается сам космос. Иногда он, неизвестно по каким причинам, выбрасывает сгусток энергии, что приводит к генной мутации и люди становятся в несколько раз подвижнее, чем обычно. Ими овладевает охота к перемене мест.

 Александр Македонский, Чингис-хан, Наполеон – все это мутанты или космические лидеры по Гумилеву.
 
Но у  Веты были и свои критерии заслуг историка. Ей нравилось гумилевское умение доступно  излагать свои взгляды. Он написал много вполне читабельных книг. Одну из них, «Очерки этнической истории», Вета прочитала в прошлом году. Не детектив, конечно, но вполне популярно и интересно. Льва Гумилева Вета уважала и считала, что имя его по праву носит учебное заведение. Евразийский университет – один из немногих университетов Казахстана, если не единственный, который носит фамилию русского ученого.

Мысленный экскурс в историю завершился, когда она толкнула массивную входную дверь и оказалась в узком коридоре главного корпуса. Спросила у женщины, сидевшей в маленькой клетушке напротив двери, где находится актовый зал, и была отослана на второй этаж. Миновав еще пару коридорных лабиринтов, Вета оказалась у цели.

Возле актового зала, где должна состояться встреча, не было ни души. Ничего удивительного. Жанар намекала в письме, что пунктуальность она ценит невысоко. Оставалось ждать. От нечего делать Вета заглянула в приоткрытую дверь зала. Там шла какая-то конференция. С удивлением услышала французскую речь и решила войти вслед за каким-то парнем с  сумкой-почтальонкой через плечо.

 В зале она присела на крайнее кресло и взглянула на сцену. В лучших советских традициях там восседал президиум – несколько мужчин и одна женщина. Справедливости ради надо сказать, что стол не покрывала красная бархатная скатерть, не было даже голубой, пришедшей ей на замену.

Смешно, но что раньше в Советском Союзе было красным, теперь в Казахстане – голубое. Даже традиционная красная ленточка, которую перерезают ножницами, открывая важный объект. И повязки дежурных теперь не красные, а голубые в цвет флага. Самостоятельность и независимость во всем!

Между тем, черноволосый молодой человек в очках, сидящий справа за столом, сначала по-французски, потом по-русски предоставил слово послу Франции в Казахстане.

 Поднялся седенький пожилой мужчина небольшого роста. Он говорил о предстоящем визите президента Назарбаева во Францию, о культурных и образовательных связях и еще о чем-то. Потом слово дали женщине с официальным и жестким взглядом. Она оказалась казахстанским вице-министром. Мадам говорила так, будто ставила печати на важных документах: твердо, отрывисто, гулко. В конце речи бойко отрапортовала о достижениях в области образования, посетовала на некоторые проблемы, которые все же существуют в этой сфере, а в заключение продемонстрировала широту образования и знание французской литературы.

– Мы высоко ценим культурные связи с Францией, любим французское искусство и литературу, в детстве мы все читали Дюму.

Именно так она произнесла фамилию автора «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров».

Зал замер. Большинство участников конференции опустили глаза вниз, чтобы скрыть улыбки и некоторое замешательство. Молодая девица впереди Веты откровенно захихикала, потом истерически заикала и все никак не могла успокоиться.

– Пожалуй, достаточно, – подумала Вета. – Все понятно. На руководящих постах находятся люди примерно одного уровня, от министра до директора детского сада.

Она встала и, стараясь производить как можно меньше шума, вышла из зала. В холле сразу же заметила дородную женщину лет около сорока.
 
– Жанар? – улыбнулась Вета.

– Да.

– Здравствуйте!


ЖАНАР

У Жанар была небольшая круглая голова и приятное лицо с чистой смуглой кожей. Когда женщина улыбалась, на одной щеке появлялась симпатичная ямочка, а другая просто обнаруживала место, где ямочка была раньше, а теперь куда-то пропала. Кукольная голова совершенно не вязалась со всей остальной фигурой – крупной, широкой в кости и тяжеловесной. Казалось, этот мощный торс создавался без использования тонких инструментов, лишь при помощи топора, молотка и рубанка.

По законам гармонии, голова Жанар могла бы принадлежать гимнастке или танцовщице на льду, а фигура – толкательнице ядра или, по меньшей мере, выносливой лыжнице. Женщина все время улыбалась, демонстрируя ямочку. Губы растягивались, показывая белые крупные зубы, а глаза в этом процессе участия не принимали, они выражали равнодушие и немного презрение.
 
– Где это ее научили постоянно улыбаться? Из Америки что-ли недавно вернулась? – удивилась про себя Вета.

– Здравствуйте! – произнесла дисгармоничная Жанар, не переставая улыбаться, но уже с некоторой натянутостью. Все-таки казахстанское воспитание не могла скрыть никакая американская наносность.

 – Я жду вас уже полчаса. А ведь я на работе.

– Извините, но здесь какое-то недоразумение, – Вета решила не проявлять христианскую терпимость и не подставлять щеку для битья. – Я пришла сюда ровно в десять, но коридор был пуст.
 
Хотя Вета, положим, подошла к актовому залу не в десять ровно, а в семь минут одиннадцатого, она была почему-то уверена, что Жанар появилась здесь только что.

– Мне не хотелось стоять привратником, поэтому я зашла на пару минут в зал.

– Ну, хорошо, – смилостивилась строгая Жанар, – давайте спустимся вон туда. И она кивком головы показала на квадратное пространство под лестницей.

 Вета оглядела странное пространство. В середине располагалось что-то похожее на неработающий фонтан, окруженный скамейками. За скамейками находились несколько полузасохших растений в горшках разного размера, от громадных до вполне обыкновенных, комнатных.

Зимний сад, что-ли?
 Вета давно заметила, что большая часть казахских женщин относится к растениям совершенно равнодушно. Правда, теперь модно в офисах ставить комнатные цветы, но ухаживать за ними не считают нужными. И выглядит эта поросль весьма жалко. Всегда портилось настроение, когда она замечала неполитые и неухоженные растения, как бы жалобно молящие на последнем издыхании: «Воды-ы-ы»! Сердобольное сердце ныло и просило действий. Хотелось немедленно схватить первую попавшуюся бутылку с водой и оросить погибающую флору. Не мешало бы мимоходом шандарахнуть этой бутылкой по голове тех, кто посадить посадил, а поливать не хочет.

– Вы приехали, чтобы передать мне вознаграждение? – вдруг спросила Жанар.

– Не совсем так. Вета интуитивно выбирала правильный стиль поведения. – Ваше письмо очень заинтересовало нашу редакцию, но окончательные итоги мы еще не подводили. Хотелось бы узнать кое-какие подробности и вас сфотографировать.

– А это еще зачем?

– Чтобы опубликовать письмо не просто как невыразительный голый текст, а снабдить его вашей фотографией.

– Ну, не знаю.

– У меня цифровой фотоаппарат и я покажу снимок. Если он вас не устроит, сделаем еще.

– Ну хорошо, – смилостивилась Жанар. – А сколько всего пришло писем на конкурс?

– Около тридцати, но на призы претендуют только четыре, в том числе и ваше, – терпеливо объяснила Вета.

 – Ладно, снимайте. Я встану возле той двери, где написано: «Отдел по международным связям».

– Вы там работаете?

– Нет, я работаю в другом месте, но какая разница, здесь я буду выглядеть более респектабельно.

– Вставайте, – не стала спорить Вета.
 Фотография, после трех попыток и легкого препирательства, наконец, была сделана, теперь следовало начать разговор.

– Скажите, Жанар, а как выглядели четки, о которых вы упоминали?

– Обыкновенные старые четки. Темные и немного облезлые, на них было что-то типа лака, но со временем он облупился. Я же все написала в письме.

– Да, конечно, но хотелось бы узнать больше. Тогда и читателям будет интереснее знакомиться с вашей историей. Так вы говорите, они пропали?

– Ну да, вместе с дядей где-то в Афганистане.

– А из скольки бусин они состояли? Из девяноста девяти?

 Вета знала, что традиционные мусульманские четки субха насчитывают обычно девяносто девять бусин по числу имен Аллаха. Некоторые мусульмане знают все девяносто девять имен на память и называют их во время молитвы.

Жанар наморщила лоб.

– Нет, меньше. Может быть, тридцать или сорок… Точно не помню.

– Четки лежали в шкатулке?

– Нет, в футляре.

– Красном и похожем на футляр для очков? – Вета специально назвала яркий цвет, чтобы побудить Жанар как можно подробнее описать футляр. Не всегда прямая дорога самая короткая.

– Да, в футляре, но почему красном?  – удивилась собеседница, – в обыкновенном кожаном. Черного цвета, со шнуровкой. А откуда вы знаете про футляр?

Вета опомнилась. Нужно было срочно сочинить что-нибудь правдоподобное.

– Перед поездкой к вам я почитала в энциклопедии о четках, и узнала, что их часто хранят либо в шкатулках, либо красных футлярах.

– Теперь это не имеет никакого значения, – почему-то недовольным тоном прервала ее собеседница. – Четки-то все равно пропали. Если бы не эта никому не нужная афганская война, то и дядя был бы жив и четки остались в семье. Как хорошо, что мы теперь сами за себя отвечаем и не надо никого слушать из Москвы.

Вета молча проглотила эту отповедь.

– Раньше Казахстан часто использовали, – между тем продолжала Жанар, – то лагерей тут понастроили, то местом ссылки сделали. Понаехали сюда немцы, чеченцы, греки. Казахи их как родных встретили, поили, кормили. И где благодарность? Как только Казахстан стал самостоятельным, сразу же побежали в разные стороны, как предатели и дезертиры. Ничего, мы и сами справимся.

– Эти люди сюда ехали не по собственной воле, – мягко возразила Вета. Ей не хотелось увязнуть в глупой дискуссии. Она давно поняла, что переубедить взрослого человека практически невозможно. Только сам он под влиянием обстоятельств или каких-то новых фактов может изменить ошибочную точку зрения.

– Да и потом, ведь Казахстан тоже призвал соотечественников вернуться. Вы, наверное, знаете, как много казахских семей переселилось из Монголии, и какую поддержку им здесь оказывают. Почему другие не могут вернуться на родину?

– Это совсем другое.
 
Жанар презрительно скривила губы и встала во весь свой монументальный рост, показывая, что разговор окончен и что она все равно остается при своем мнении, что бы ей тут не говорила эта русская. Женщины сдержанно распрощались.
 
Вете ничего не оставалось, как снова  отправиться на экскурсию по Астане. Знакомых у нее в городе не было, а до поезда оставалось не менее четырех часов.


ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ СТОЛИЦЫ

 Вета пообедала в столовой университета, чтобы не искать кафе в городе и отправилась обследовать столичные достопримечательности. Заметив из окна сквер с памятником, вышла из автобуса и решила его осмотреть.

Пожалуй, можно немного погулять, съесть мороженое, посидеть на лавочке. Начала с мороженого. Купила порцию пломбира, расположилась лицом к памятнику и стала его разглядывать.

На полукруглой стене напротив просматривался барельеф с изображением казахских всадников и женщины в национальном одеянии. Пришлось надеть очки, чтобы рассмотреть, в чью же честь он сооружен. Оказалось, что монумент посвящен жертвам войны. Вокруг памятника были разбиты клумбы и росли небольшие елочки, снабженные табличками. После  краткого ознакомления с надписями стало понятно, что находится она на президентской аллее, где ступала нога всех приезжающих в Казахстан иностранных глав государств. Даже две ноги ступали, потому как каждый из глав сажал елочку, что на одной ноге сделать трудно.

 Вета с интересом обошла кругом  деревца и перечитала все таблички с надписями. Одни елочки чахли и выглядели не очень здоровыми, другие, наоборот, бодро тянулись вверх и весело зеленели. Самое захудалое деревце было у Качиньского, президента Польши,* самые пышные и зеленые – у президента Белоруссии и короля Иордании. Может, деревца отражают характер тех, кто сажает, или их жизненный путь?

– Интересная мысль, – подумала Вета. – Надо будет понаблюдать.

 Она снова присела на лавку и стала рассматривать гуляющих вокруг людей. Это были в основном мамаши с детьми. Подальше, на ровной и прямой аллее клубилась молодежь. Несколько парней и девушек оккупировали одну скамейку, расположившись не только на сидение, но и оседлав спинку. Облепили ее как воробьи торговку семечками. Молодежь болтала без остановки, все время при этом смеясь.

 Вот замечательное время! Смех у них вовсе не оценка остроумной шутки, скорее, выражение удовольствия, которое они еще получают от встречи с друзьями и, в общем, от жизни. Жаль, что это от нее уже ушло, даже при сильном желании не получится быть такой неоглядно беззаботной и не думать о дне завтрашнем. Вета вздохнула и бросила взгляд на экранчик сотового телефона. До отхода поезда остается два часа. Пора возвращаться на вокзал.
 
Без особых приключений и потерь Вета добралась до конечного пункта своей деловой поездки – Уральска, центра Западно-Казахстанской области.


• Эти строки были написаны за несколько лет до гибели президента Польши




ТАМАРА

Тамара, конечная цель Ветиного путешествия, оказалась патриоткой родного города. Узнав, что приезжая в Уральске впервые, женщина устроила ей краткий экскурс в историю родных мест. Она готова была даже провести с ней пешую прогулку, несмотря на больные ноги, но Вета отказалась. Сослалась на то, что устала от дороги и выразила готовность прослушать рассказ о достопримечательностях славного города Уральска, уютно расположившись на угловом диванчике в Тамариной кухне.

 На свет божий были извлечены несколько альбомов с фотографиями. Тамара оказалась женщиной очень обстоятельной. Под каждой карточкой помещался написанный от руки небольшой текст о дате, месте съемки и изображенных здесь лицах. Изложено все было так наглядно, что даже никаких вопросов не возникало. Но, Тамара, тем не менее, считала, что без исторического экскурса обойтись никак нельзя.

– Пожалуй, по числу посетивших город известных особ, Уральск – первый во всем Казахстане, – прочувствованно начала она свой рассказ. 
– После восстания Пугачева, Яицкий городок был переименован в Уральск по приказу Екатерины II. Императрица не хотела, чтобы хоть что-то напоминало об этом бунтаре, выдававшем себя за ее мужа Петра III. Она велела уничтожить все названия, так или иначе связанные с кровавым событием.

 В разные времена город посещали Пушкин и Шаляпин, Тарас Шевченко и композитор Алябьев, наследники российского престола Александр II и Николай II в качестве атаманов всех казачьих войск России. Это звание они получали вместе с титулом цесаревича.

Ну, и, конечно, легендарный герой гражданской войны и не менее популярный герой анекдотов Василий Иванович Чапаев, который, как гласит легенда, и утонул-то в реке Урал. Город расположен на ее правом берегу. Легендарному комдиву противостояла Уральская белая армия, состоящая из уральских казаков, которым новая большевистская власть была не по нраву и свою казачью вольницу они готовы были защищать до конца.

– Я – потомственная уральская казачка, – гордо сказала Тамара. – У меня осталось даже небольшое наследство от бабушек и прабабушек.

 Из небольшого сундука был извлечен самотканый мужской кушак и расшитый женский головной убор. Наряд сам по себе не смотрелся, поэтому Тамаре пришлось надеть на себя и то и другое. В этом одеянии она пыталась сервировать традиционный чай, но бабушкин убор и дедушкин пояс явно мешали. Снимала их Тамара  с видимым сожалением. 

 У Веты от дорожной усталости голова стала подобна ситу, из которого высеивалась большая часть Тамариного рассказа. Но все-таки информированность хозяйки не могла не удивить.

– Откуда вы все это знаете?

– Так я же курсы экскурсоводов закончила. В молодости еще. Хотела летом подрабатывать, но так и не пришлось. Меня всегда интересовала история родного города.

Вета окинула взглядом небольшую, но уютную кухоньку, в которой они пили чай.

 Тамара  производила впечатление любящей и ценящей себя женщины. Вероятно, ей слегка за шестьдесят. Волосы аккуратно подстрижены и подкрашены с отливом в синеву. Их серебро оттеняло синеву глаз, сохранивших свою яркость. Руки этой уже немолодой женщины все еще оставались красивой формы без следов старческих пятен, а ногти аккуратно подстрижены и покрыты бледно-розовым лаком.

И как это продавщица в магазине могла назвать ее «бабушка»? Только из вредности или желания уязвить. Ей бы больше подошло обращение «мадам» или «синьора». О немолодом возрасте, пожалуй, напоминала только некоторая скованность в движениях. Передвигалась хозяйка дома медленно и осторожно, как бы из опасения наступить на битое стекло.

Тамара хотела принять Вету в гостиной, как положено, но та отказалась. Зачем лишний раз гонять немолодую женщину с чашками туда-сюда?

– Тамара Петровна, вы живете одна? – поинтересовалась Вета.

– Нет, с мужем, прибаливает частенько, у него астма. Сейчас он как раз на дневном стационаре.

– И дети есть?

– Дочь только. Ей уже сорок. Не замужем, но живет отдельно. Хочет в Россию уехать, но нас боится здесь одних оставлять. Нас же туда не возьмут.

– Почему? – удивилась Вета.
Тамара горько улыбнулась.

– Потому что мы старые и больные. Им таких не надо. Вы, наверное, слышали, что есть теперь специальная программа по переселению?

– Да, слышала,– подтвердила Вета.

– Так вот, кто-то из российского правительства, а, может, из депутатов по телевизору прямым текстом сказал, что им нужны молодые и с детьми, которые могут работать и поднимать им экономику. Видите, не церемонятся и слова не выбирают. Прямо как на рабовладельческом рынке. Если зубы есть, купят, если нет, ты никому не нужен. Все теперь считают на деньги, даже человеческую жизнь.

Помолчали…

– Вот, возьмите, например, Израиль. Крошечная страна, воюет все время, а на проблемы не жалуются. Собрали наших евреев, да и переселили постепенно. Мои знакомые старушки уехали и живут лучше, чем здесь жили. И пенсию платят и медицина качественная. Дети там и старики с ними. Все по-людски. А ты себя человеком второго сорта и здесь себя ощущаешь и в России тоже. И здесь и там мы чужие. Сидел на одном месте, никуда не уезжал, а в результате без родины остался. Вот так бывает в жизни.

Тамара вздохнула и взялась за чайник. Перед тем, как влить в чашку с молоком ароматную густую струю, гостеприимная хозяйка несколько раз повторила, что у нее все качественное и чистое. Молоко она покупает у знакомой чистоплотной женщины, посуду тщательно моет по всем правилам, хотя Вета по этому поводу и не думала предъявлять каких-то претензий.

– А то ведь знаете, как бывает. То вымя у коровы плохо моют, то молоко разводят. Хорошо если обратом, а если грязной водой?

Вета согласилась, что разводить молоко, да и все остальное грязной водой никуда не годится.

Она с удовольствием отхлебнула из белой фарфоровой чашки действительно очень вкусный чай с молоком. Редко кто в Казахстане, независимо от национальности, не любит такой чай. Вета с улыбкой вспомнила, как Жан-Поль с ужасом в голосе рассказывал, что русские пьют страшно черный чай из стакана с подстаканником. А на столе стоит этот, как его? Са-мо-вар. Наверное, где-то видел похожую картину, и она произвела на него неизгладимое впечатление. Вета с французом согласилась. Черного чая она тоже не любила.

 Прожив в Алтайском крае пять лет, она так и не привыкла к российской привычке пить вместо чая какую-то бурду с добавлением трехдневной давности заварки или вульгарный морс из холодной воды и варенья. Б-р-р, гадость!
 
Правила приготовления чая с молоком на всей территории Казахстана, за исключением юга, где предпочитают пить зеленый чай, не знает только младенец, да и то, потому, что ему еще не нужна посуда. Еду и питье он потребляет прямо из источника.
Чтобы заварить чай по всем правилам, в чашку надо в обязательном порядке сначала наливать молоко, желательно кипяченое, потом заварку, а потом только кипяток. Молока должно быть достаточно, заварки много, кипятка чуть-чуть. Считается хорошим тоном чашку наливать не до краев, чтобы чай не успевал остыть.

 Пожалуй, в чайном вопросе, казахстанцев могли бы понять только англичане, ведь недаром чай с молоком во всем мире известен как «английский». Хотя англичане пьют его менее крепким,  заваривают в большом чайнике и кладут сахар, чего в Казахстане обычно не делают.

– Скажите, Тамара Петровна, тот предмет, который вам помог вылечиться, все еще остается у брата? – спросила Вета, переходя от обсуждения чистот и нечистот к более важной теме.

Тамара что-то уж слишком долго тянула с ответом. Она положила в рот карамельку и никак не могла с ней справиться, перекатывая конфету языком и пытаясь раскусить то с левой стороны, то с правой. Карамелька не поддавалась, вероятно, попалась из тех, «которыми можно забивать сваи».

 Наконец, хозяйка справилась с твердокаменной сладостью, облегченно проглотила раздробленную массу и одним глотком допила остаток чая. Потом пожевала губами, как бы подыскивая нужные слова, передвинула заварочный чайник на столе, пододвинула гостье вазочку с печеньем и, наконец, вымолвила:

– Нет.

 Смущенно взглянула на Вету, снова опустила глаза и добавила.

– Три года назад он этот футлярчик потерял.

– Как потерял? – ахнула Вета.

– Поехал в Алмату и взял его с собой. Говорит, в карман положил. Сам толком не знает, то ли забыл где, то ли из кармана вытащили. Из него же и слова без клещей не вытащишь. Только твердит: «не знаю, ничего не заметил».
 
Тамара смешно скопировала интонацию разочарования и непонимания.

– Не стала вам об этом писать, думала, не будете же проверять.

– Конкурс – дело серьезное. Конечно, вознаграждение небольшое, но редакция отвечает за все. Если к нам не будет доверия, журнал перестанут читать. И, естественно, как уважающее себя издание мы не можем публиковать непроверенные факты.

– Я могу дать вам адрес брата, и он подтвердит, что все так и было. Правда, его сейчас нет в Уральске, он на Украину на месяц уехал. К сватам в Харьков, – поторопилась загладить вину хозяйка.

– Тамара Петровна, я вам верю, а телефон вашего брата запишу на всякий случай, вдруг понадобится что-нибудь уточнить. А вы не знаете, как этот футлярчик к нему попал?

– Брат у меня не любит пускаться в объяснения, но однажды я все-таки сумела его разговорить. В Афганистане он спас от смерти одного казаха, который там воевал сначала на нашей стороне, а потом перешел к афганцам и даже успел там жениться. Хотя он в своих не стрелял, но все равно считался дезертиром и предателем. Однажды его поймали. Парню грозил как минимум военный трибунал. Брат его охранял, ну они и разговорились. Выяснилось, что оба из Казахстана, можно сказать земляки. Даже нашли общих знакомых. А потом, во время очередного обстрела мой брат помог ему бежать. Во время побега откуда-то выпал этот футляр, а парень и не заметил. Брат его подобрал и оставил на память. Теперь-то уже можно об этом говорить. Дело давнее и мало кто сейчас той войной интересуется. А раньше бы его за такой поступок по головке не погладили. Вот он и молчал. А в футляре четки лежали.

– Четки?

– Да. Простые деревянные четки. По-моему брат сказал, что они сделаны из финиковых косточек и чем-то сверху покрыты. Я теперь уж и не знаю, что меня вылечило, четки или футляр.

– Но сами вы четок не видели?

– Нет, брат же не велел открывать футляр.

– Спасибо, – Вета отодвинула от себя чашку, показывая, что ей пора. – Приятно было с вами познакомиться, Тамара Петровна. Надеюсь, это не последняя наша встреча.

Тамара поняла ее по-своему.

– Будете в Уральске, обязательно заезжайте.

– Спасибо. Давайте я вас сфотографирую на прощание.

Приятно было снимать такую следящую за собой женщину.

– Думаю, вы получите одну из премий, – ответила Вета на невысказанный, но читаемый в глазах вопрос. Правда, окончательное решение остается за главным редактором.

– А это ничего, что четок теперь у нас нет? – забеспокоилась Тамара.

– Четок нет, а история выздоровления есть. Думаю, это важнее. Но в любом случае я обязательно вам позвоню и скажу результат.


ДОРОГА ДОМОЙ

Даже интересное дело, если им заниматься без отдыха или из чувства необходимости, превращается в давящую наскучившую обузу, которую хочется стряхнуть и высвободить себя для чего-то иного.

Примерно такие чувства испытывала Вета, размещаясь в этот раз на верхней полке жесткого купейного вагона.

В поезде ей ничто уже не было интересно. Все раздражало. Нельзя так долго находиться в дороге. Преследовало ощущение, что мир потерял точку опоры и теперь трясется, скрипит и шатается, как подгулявший десантник в день ВДВ.
 
Ко всему прочему верхняя полка казалась не очень надежным ложем и чего уж тут греха таить, она опасалась ночного падения. Последний раз Вета падала с кровати, кажется, еще в дошкольном возрасте. А тут ей очень ярко представилась картинка, как она во весь свой немаленький рост и свои шестьдесят пять килограммов рухнет подобно Тунгусскому метеориту на кого-либо из нижних, ничего не подозревающих соседей. Такая сценка вызывала внутреннее и внешнее содрогание. Может, привязать себя полотенцем, но оно слишком короткое. И какая из ее конечностей могла бы послужить якорной цепью? Во время сна она привыкла двигать всеми четырьмя, и пожертвовать хотя бы одной не рискнет. Оставалось надеяться только на плавный ход поезда, что равнялось чуду, или на биологическое чувство самосохранения.

Вагон качало и трясло так, как будто его тянул не тепловоз, а пара диких лошадей, которых поймать поймали, а приручить забыли.

– Ох, как я понимаю теперь моряков! Им приходится еще хуже. Морская качка не может идти ни в какое сравнение с тепловозной, – уговаривала себя Вета номер один.

 – Но тебе-то от этого не легче, – возражала ей Вета номер два.

 – Нет, легче, – не сдавался номер первый, – всегда приятно сознавать, что не одна ты мучаешься, другим тоже не лучше.

– Нет, уж, – возразил второй, более унылый номер, – мучиться хором неинтересно, лучше хором развлекаться.

На это возразить было нечего. Развлекаться вряд ли получится, но зато можно заняться чем-нибудь полезным. Например, проанализировать все встречи и решить, насколько близко она подошла к решению задачи.

Итак, что мы имеем с гуся?

Во-первых, теперь уже очевидно, или почти очевидно, что речь идет о четках. Двое из написавших женщин либо их видели, либо про них знали. Тамара так даже вылечилась с их помощью.

Во-вторых, чье письмо лишнее? От чего отказаться? От шкатулки или от картинки-иконы? Если она правильно выстроила хронологию, то четки должны были храниться в шкатулке, о которой писала Зухра. Так и надпись тоже там же хранилась. Пока непонятно.

Попробуем подступиться с другого конца. Цифры. Какая из них может быть связана с четками? «1» не говорит ни о чем. «5»? Может быть, она означает век. В каком же веке жил Авиценна? Кажется, в десятом или одиннадцатом… Но уж никак не в пятом. «33»? А вот это уже ближе к теме.

 В мусульманских четках бывает и тридцать три бусины. Жаль, что никто не удосужился их посчитать. Жанар назвала приблизительное число, но она твердо уверена, что зерен на четках меньше, чем девяносто девять.

В раздумье Вета вытащила фотографию с арабским шрифтом, полученную от Лидии, начала ее изучать и тут же поймала на себе любопытный взгляд сидевшей напротив девицы, разворачивающей пачку с жевательной резинкой. Купейная визави вытащила из серебряной фольги одну подушечку, немного подумала, прибавила к ней еще одну и быстро сунула обе в рот.

 В одно мгновение все купе обдало запахом ненавистной дынно-арбузной «свежести». Содержимое желудка стремительно начало восхождение вверх. Стараясь задержать дыхание, Вета схватила фотографию и, не дыша,  выскочила в коридор, где, наконец, вздохнула полной грудью. Вот послал дьявол соседку! На работе коллеги знали, что она терпима ко всем остальным запахам жевательной резинки, но не переносит дынного и арбузного, поэтому взяли за правило ничего подобного не употреблять.

 Вета, обычно, довольно толерантная к проявлению маленьких человеческих слабостей, в данном вопросе была непоколебима. Борьбу против мерзкой жвачки в своем коллективе вела беспощадную и, в конце концов, победила. Но эта гадость достала ее и здесь. А ведь предстоит еще спанье в одном помещении с любительницей химических дынь!

– Ничего, – успокаивала себя Вета. – Самый отвратительный запах бывает только в начале, потом он постепенно зажевывается и становится уже не таким сильным и противным.

Сделав вид, что поверила этому спорному утверждению, набрала в себя побольше воздуха провентилировать желудок, выдохнула, а потом вновь взглянула на фотографию. Рисунок по периметру надписи напоминал маленькие подушечки жевательной резинки со стертыми краями, собранными в цепочку. Она машинально начала их пересчитывать. 33… 33? Неужели? Так вот зачем было письмо Лидии. Это ей подсказка. Четки должны содержать ровно тридцать три бусины. Три зернышка отличались от всех остальных по размеру, они были более вытянутыми и отделяли каждый десяток. Значит нужно искать именно четки. О них ей писала Жанар из Астаны и Тамара из Уральска. Письмо Лидии – просто подсказка. Вот они – нужные ей три письма.

Вете стало жарко. «Лед тронулся, уважаемые господа присяжные заседатели, лед тронулся». Эх, если бы ей Остапа Бендера в помощники! По части поиска сокровищ и изобретательности методов, нет ему равных.

– А я тогда должна была бы стать при нем Кисой Воробьяниновым? Нет, не хочу.

– А не хочешь, – снова вылез как таракан из под печки ее номер два, – так давай сама!
 
Вета вздохнула, соглашаясь со своим вторым номером, и осторожно приоткрыла дверь купе. Втянув носом воздух, и не обнаружив ничего для себя опасного, уверенно шагнула вперед и занялась приготовлением постели. Все остальные ее попутчики уже спали, в том числе и любительница смрадных жевательных резинок.

* * *
В город поезд пришел рано утром, что позволило ей добраться до дома если не по холодку, то и не по бьющей наотмашь жаре. Всю дорогу в автобусе Вета мечтала о душе, всячески заговаривая отопительных духов, чтобы они не отключили в их доме горячую воду.

Воду не отключили, но текла она как из самовара, тонкой струйкой. Дом был старый, видевший на своем веку лишь один капитальный ремонт в конце семидесятых годов прошлого столетия и трубы были ему полными ровесниками. К тому же в ее отсутствие воду никто не спускал, и они затянулись ржавчиной.
 
Когда Вета включила душ, то из него полилась та же жалкая одинокая струйка, которая никак не походила на душ, скорее на пересыхающий ручеек в пустыне Кызыл Кум. Пришлось выбирать: мыться под краном или долго наливать ванну. Остановилась на втором.

 Пока набиралась вода, Вета разбирала вещи и, не удержавшись, снова взглянула на изображение четок. Чем больше она на них смотрела, тем больше убеждалась в том, что нужны именно они. Но с чего начать поиски? Дать объявление в газету? Если хозяин знает их удивительные свойства, ни за что не продаст. Да и на объявление вряд ли откликнется. Может, походить по комиссионным магазинам или по базарам?

Она еще долго прикидывала, как бы половчее выйти на след пропавших четок, но ничего путного в голову не приходило. А это значит, что она своей настойчивостью и однобокой упертостью перекрыла информационный канал. В таких случаях требуется расслабиться и переключиться на другое. Тогда канал может открыться и в голову придет дельная мысль.
 
Решение о необходимости заняться другими делами пришло весьма кстати, ванна за это время успела наполниться. Запруда прорвалась, но не в информационном канале, а в трубах, вода полилась гораздо быстрее и Ветина излишняя задумчивость грозила нижним соседям  внутренним дождем, идущим с собственного потолка.

После завтрака и отдыха следовало обзвонить родственников и знакомых, доложиться, что она снова дама стационарная и зафиксированная  на той же самой жилплощади.

Сначала набрала номер санатория, чтобы узнать как дела у самых ближних и дорогих. Мария Васильевна ее расстроила, сказав, что Соне снова вчера было плохо: губки посинели, внучка начала задыхаться, ну и так далее с малейшими деталями. Ее мать любила подробно описывать всяческие недомогания, свои и чужие. При этом не забывала рассказать, что она сама испытывала в этот момент и что при этом делали, чувствовали и говорили окружающие.

– Я завтра приеду, – объявила Вета тоном, не терпящим возражения.

 Она слишком долго не видела дочь, и новый приступ может объясняться тем, что малышка скучает. Чувствует себя брошенной родителями и в ее детскую головенку закрадывается мысль, что она не интересна и не нужна маме и папе. Девочка не может жить какими-то дальними перспективами. Она, конечно, знает, что они зарабатывают деньги ей на лечение, но как-то абстрактно. Родители ребенку нужны здесь и сейчас.

Соня снится ей почти каждую ночь. И Вета даже во сне боится очередного приступа. Начинается внутренняя дрожь от неотвязной мысли: «А вдруг это последний раз и Соня уже не очнется»? Проснувшись, Вета с полчаса восстанавливается, мысленно себя уговаривая и ободряя. Бесконечное количество раз повторяет, что все будет хорошо, гоня страшные мысли подальше.

 Она бьется в этом крутящемся с бешеной скоростью колесе уже который год, стараясь держаться центра, чтобы не навредить себе и ближним, не слишком поддаваясь эмоциям, из опасения быть выкинутой со скарбом собственных чувств, опасений и страхов на очередном жизненном повороте. Нужно держать чувства в узде. Сейчас требуется рационализм и здравый ум.

 Соню, конечно, надо повидать, и по возможности успокоить. Завтра она купит ей яркие детские книжки, диски с мультфильмами, другие подарки и поедет в санаторий. Но нужно сначала доложиться Мире.

Вета снова взяла телефон.

– Мира, – сказала она, поздоровавшись. – Я приехала. Но в понедельник выйти не смогу. Хочу съездить навестить дочь. Не возражаешь, если я появлюсь во вторник? Ведь уже два выходных я не использовала, была в поездке.

– Ну хорошо, – без энтузиазма согласилась начальница. – Лариса срочно выпросилась в отпуск. Правда, к нам должна прийти практикантка с журфака, но это только через неделю. Как съездила? Все удалось сделать?

– Да, всех сфотографировала и записала кое-какие подробности. Приду во вторник, расскажу.

– Ну, счастливо. И Мира положила трубку.


  ВЛАДЕЛЕЦ ШКАТУЛКИ

Владелец шкатулки солидно разместился за рабочим столом темного дерева и, испытывая вполне понятное волнение, откинул крышку ларца, с надеждой заглянув внутрь. С сожалением пришлось констатировать, что ларец по-прежнему пуст и никакого намека на подсказку.
 
Вздох разочарования сдержать не удалось. Он, конечно, уверен в своих силах, от этого и солидность в движениях, но кто отказался бы от счастливого случая? Никто. Даже самый успешный человек. Ничего, терпение и еще раз терпение. Награда достанется тому, кто умеет ждать. А он на правильном пути. Вне всякого сомнения. Не позже, чем через два месяца в ларце будет лежать то, за чем он давно охотится. Четки.
 
Стоит только закрыть глаза и сосредоточиться, как начинают вырисовываться очертания рук, перебирающие продолговатые зерна. Хотя прозрачные пальцы чаще крутят футляр, не вынимая из него четок. Руки эти, маленькие и, вне всякого сомнения, принадлежат женщине. А если ребенку? Нет, у ребенка не видно жилок, кожа не такая тонкая. Картинка с каждой попыткой становится все четче. Его цель собрать весь инвентарь воедино: шкатулку, указания Ибн-Сины на языке дари и финиковые четки.

 И он это сделает, рано или поздно. Хотелось бы пораньше, годы скачут как бешеные и впереди не так уж много лет. Владелец шкатулки покачал головой. Никто не знает наверняка, какая сила скрывается в этом тройственном союзе. Возможно шкатулка, четки и надпись  помогут продлить ему земное пребывание.
 
Правда, верного подтверждения тому, что все это когда-то действительно принадлежало Ибн-Сине, он так и не нашел. Слишком давно тот жил, свидетельств о жизни и деятельности великого лекаря сохранилось совсем мало. Даже если и были какие-то упоминания о шкатулке, они давно утеряны. Все сгорело, сгнило, выброшено, украдено. Можно предположить что угодно.
 
Он снова взглянул на шкатулку. Неужели ей тысяча лет? Трудно в это поверить, хотя мало ли невероятного встречалось в его практике… Какое же это может быть дерево? Дуб или ливанский кедр? Кажется, эта разновидность кедра совсем не поддается гниению, древесина его настолько прочна, что шла в древние времена на строительство кораблей.

Слухи и легенды тоже не появляются на пустом месте. Трудно себе представить человека, который сядет за стол и скажет сам себе: «А сочиню-ка я сейчас легенду, которая будет жить веками». Подобные намерения, конечно, могут возникнуть в нездоровой голове, но сколько лет проживет такая история? Пару, тройку, не больше.

  Владелец шкатулки прикрыл глаза и откинулся на высокую спинку черного кожаного кресла. Услужливое воображение сразу же нарисовало  прекрасную картину его недалекого будущего: длинная вереница клиентов, желающих попасть на прием. Примерно столько, сколько приезжали когда-то к знаменитой Ванге. И, желательно, такого же уровня.

 Он видел себя в загородном доме, в новом просторном кабинете с окнами, выходящими в большой сад. В этом саду умелыми руками дорогих ландшафтных дизайнеров разбиты цветники, приятно журчат, выливаясь из морских раковин небольшие фонтанчики воды, за ними зеленой стеной стоят плодовые деревья с висящими на них крупными абрикосами, персиками, сливами, а может быть даже апельсинами и лимонами. Тоже совсем не плохо. Все зависит от климата той страны, где он захочет поселиться.
 
Новый, богато обставленный кабинет придает ему чувство уверенности и собственной значимости. При этом он остается загадочным и внушающим трепет, клиенты знают или догадываются о его могуществе. То, что может он, не может больше никто. Шкатулка и четки существуют только в одном экземпляре и их законный владелец перед вами. Он станет большим пророком, чем был когда-то Нострадамус. Да что там Нострадамус, который пытался нащупать будущее, как ребенок  ночью пытается нащупать собственный горшок. А у него будет свет. И этот свет станет принадлежать только ему, своему хозяину. Да, именно так. Хозяин света.

Дальше он видит себя раздающим интервью всем крупным мировым изданиям. Журналисты чуть ли не в драку, оттесняя друг друга, просят, просто умоляют сказать пару слов. Его сопровождает красавица-секретарша. Не пошлая блондинка, а загадочная черноокая Шахерезада в газовой вуали. Именно она назначает время интервью, сам он до этого не снисходит. Не барское это дело. Нужно сохранять дистанцию, это будет подогревать к его персоне непереходящий интерес.

 Клиенты, один состоятельнее другого, записываются к нему на прием, и вот однажды раздается звонок из приемной президента. А что? Смог же Ибн-Сина вылечить эмира Бухары и он сможет! Особенно если в шкатулке будут оба предмета.

Но его основной целью все же будет помощь людям – страждущим, так сказать. Может быть, некоторых он будет лечить бесплатно, как это делала Ванга. Потомок Авиценны говорил, что шкатулка и ее содержимое станут помогать только тем, у кого чистые и благородные помыслы. Свои мысли и поступки надо скорректировать именно в эту сторону. Но ведь он уже и так помогает людям. Он – народный целитель и немного колдун. Когда же появится искомое, силы его возрастут многократно. И это принесет пользу не только ему, но и его клиентам.

Но шкатулка только первый предмет в его коллекции. И получил он его вполне законно. От одной дамы, которую смог вылечить от тоски и влюбить в себя. Она смотрела на него с таким обожанием, что иногда казалось, попроси достать перстень со дня моря, она тут же и нырнет с высокой скалы.

 Шкатулка дамочке досталась от покойного мужа. О ее свойствах она понятия не имела, хранила просто как старинную, антикварную вещь. Хорошо, что не догадалась засунуть ее куда-нибудь поглубже, а поставила для всеобщего обозрения на каминную полку.

 Тогда он только что вернулся из Узбекистана, где и услышал о шкатулке. В первый момент не поверил собственным глазам. Удача сама плыла в руки, только подставляй, да смотри не вырони, что с ним почти случилось, когда он увидел лотос на крышке. Едва справился с волнением. Готов был схватить шкатулку в ту же минуту убежать, бросив хозяйку в полном недоумении и что еще более прискорбно, полной всяческих подозрений. Но он смог справиться, не показав явного интереса к ларцу. И за эту сдержанность получил награду. Женщина сама вручила ему вожделенный предмет буквально через неделю после первого свидания.

 Как он пережил эту неделю, страшно вспомнить. Каждый день гнал от себя мысль, что избалованная богатая вдова может в любой момент продать драгоценный ларчик. И, в конце концов, придумал, как провернуть дельце.

В обмен на шкатулку преподнес вдовушке магический амулет Клеопатры, который помогает сохранить женское обаяние и удерживать власть над мужчинами независимо от возраста его обладательницы. Он на самом деле привез этот амулет из Египта и торговец именно так его рекламировал. В середину серебряного сердца был вделан какой-то темный камень, скорее всего метеоритного происхождения. Выглядел амулет необычно и загадочно, что и помогло устроить этот взаимовыгодный обмен.
 
Владелец шкатулки положил руки на стол, потом медленно притянул к себе прозрачный хрустальный шар. Стекло приятно холодило руки. Через минуту почувствовал привычное покалывание в кончиках пальцев. Напрягся, сосредоточиваясь, потом быстро расслабился. Шар начала окутывать дымка, которая вскоре рассеялась, явив в глубине женскую фигуру.

 Вот она повернула голову, и владелец шкатулки разглядел короткий нос и часть круглой щеки. Женщина протянула руку, достала из правого ящика стола что-то неясное, похожее на футляр для очков. Тонкие пальцы потянули за одну из  завязок. Футляр раскрылся и из него со стуком выпали четки. Целитель не выдержал и громко вздохнул. Женщина испугалась, как будто уловила движение у себя за спиной. Она быстро спрятала четки, снова затянула завязки, положила футляр в ящик стола, который закрыла маленьким ключиком. Видение исчезло.

Колдун едва не чертыхнулся. Опять не выдержал и все испортил. Не успел рассмотреть место, где находилась женщина с четками. Кажется, в окне мелькнул сад. Может быть, деревня или дача…


САНАТОРИЙ

Санаторий встретил Вету прохладой и совершенно иным, не городским запахом, ощущением неторопливой, размеренной, но немного однообразной и грустной жизни. Располагался он в большом, но не очень ухоженном парке. По бокам центральной аллеи стояли облупленные вазоны с хилыми цветами, кое-где виднелись разбитые заново клумбы. За ними стеной примыкали деревья, к которым уже десятилетия никто не прикасался.

 Вету пленила эта рукотворная дикость, она была сторонницей английского подхода к садовой архитектуре. Все должно выглядеть естественно. Человек, конечно, может иногда вмешиваться в то, что создавал не сам, но основное правило здесь как и в медицине: «не навреди». Лучше, если его присутствие останется почти незаметным.

Мария Васильевна с Соней к моменту ее приезда уже успели позавтракать и сходить на утренние лечебные процедуры.
 
– Соня сегодня тебя с самого утра ждет. Даже на завтрак идти не хотела. «А вдруг, – говорит, – мы уйдем, а в это время мама приедет и нас не найдет».
 
– Глупенькая, как это я вас не найду, – засмеялась Вета, нежно целуя бледненькое личико дочери.

– Мама, а ты еще не скоро уедешь? Ты долго будешь? – с тревогой в голосе спросила девочка.

У Веты защипало в носу. Но она принудила себе весело улыбнуться и ответить бодрым голосом:

– О, у нас с тобой еще уйма времени и мы все успеем. Сначала погуляем, потом почитаем, а к вечеру посмотрим мультики. Да?
Она вытащила привезенные с собой подарки, все сели в кружок и начали их рассматривать, с некоторой искусственной восторженностью встречая каждую новую книжку, игрушку или предмет одежды.

– Ну, как съездила, дочка? – задала ожидаемый вопрос Мария Васильевна. – Как там Андрей, дети?

– Андрея не видела, он был в командировке. Дети здоровы, Лена тоже.

– Лена тебя там голодом не заморила? – свекровь хорошо знала недостатки невестки.

– Нет, мам, не переживай! Меня трудно заморить голодом, я ведь и сама с руками и ногами, не только со ртом.

– Понятно, – задумчиво молвила Мария Васильевна. – Я так и думала. Наверное, ее уже не исправишь.

– Наверное, – согласилась Вета. – А за многоженство наш парламент еще не успел проголосовать.

Девочке было скучно слушать взрослые разговоры. Она интуитивно ощущала, что мама сегодня принадлежит ей безраздельно и ни в чем не откажет.

– Пойдем посмотрим ежика, – попросила Соня, беря ее за руку.

– Какого ежика? – не поняла Вета. – Мультфильм?

– Да нет, же! – возмутилась девочка. – Живого!

– А у вас здесь есть живой ежик?

– Тетя Рита встретила его за оградой парка. Только я туда сама не дойду.

– Это Маргарита Николаевна, наша медсестра, про которую я тебе говорила, видела у речки ежика и Соне про него сказку-быль рассказывала.

– Да, – подтвердила дочь, – его зовут Фурико.

– Он разве японец?
 
– А как ты догадалась?

– Что, я в японцах не разбираюсь? – засмеялась Вета.

– Он к нам переселился из Японии, потому что там все время землетрясения и наводнения бывают, называются «цунами», это опасно для жизни. А его жену зовут Фая-сан. Так сказала тетя Рита. А «сан» – это «госпожа» по-японски. Вот. У них трое детей: два мальчика и одна девочка.

– Маргарита Николаевна такая сказочница, она Соне то про птичек рассказывает, что в саду по веткам прыгают, то про ежиков…

– А где она сама?

– Уехала сегодня в город. У нее выходной скользящий, на этой неделе в понедельник выпал. Дочь с зятем приезжали на машине, забрали. Завтра вернется, – обстоятельно доложила Мария Васильевна.

– Тетя Рита хорошая, – серьезно сказала Соня. – Я ей книжки читаю, а она мне сказки рассказывает. И мы вместе учим стихи. Хочешь, мама, я тебе сейчас расскажу?

– Конечно, моя птичка.

Вета умилилась. Дочь старалась читать с выражением и даже с театральной жестикуляцией, срежиссированной, по всей видимости, неизвестной ей «тетей Ритой».

После поэтического выступления пошли смотреть ежика. Девочку пришлось почти все время нести на руках, от ходьбы она уставала и задыхалась.

У ежика, вероятно, была предобеденная сиеста. Сколько они его не искали, найти так и не смогли. В последней попытке подошли к глубокой яме неизвестного происхождения. Может, это было старое русло реки, теперь заросшее густой травой. Соня с любопытством заглянула в овраг.

– Мама, а кто такую большую яму выкопал?

Вета призадумалась. А потом не нашла ничего лучшего, как сказать: «Природа».

– А как она оттуда вылезла? – удивилась девочка.

Мамочка не нашлась, что ответить любознательному дитяти. А ведь знала, что дети с трудом воспринимают абстрактные понятия. Они мыслят очень конкретно.
– А что такое природа, ты знаешь, Сонечка?

– Да, это все это, – и она головкой описала полукруг слева направо.

– Правильно. А как ты себе ее представляешь? Это дядя или тетя?

– Ну, конечно, тетя. – Немного подумала и продолжила. – У нее желтое платье и зеленые носки.

– Да? А что еще?

– У нее есть голубой зонтик и маленькая черная собачка.

– А она красивая, эта тетя?

– Да. Как ты, мама…

Да уж! Если только надеть зеленые носочки или завести черную собачку. Только они  смогут превратить ее в красавицу.

На обратном пути девочка хотела нарвать полевых цветов, но Вета убедила ее не делать этого.

– Пусть все останется как есть. Посмотри, какая красота! Сорванные цветы скоро завянут, а так их сможет увидеть еще какая-нибудь девочка или мальчик или просто хороший человек. Он посмотрит на эту красоту и ему станет лучше. А может, он сделает рисунок с натуры и тогда цветы увидят очень много людей.

– Я тоже их нарисую.

– Нарисуй! Отправим папе. Думаю, ему будет приятно.

После прогулки последовал обед, потом сон. Девочка хотела воспротивиться, но Вета прилегла с ней на кровать и Соня вскоре заснула. Сказалась привычка к режиму.

А Вета лежала и думала о том, что пребывание в санатории стоит дорого. Они смогли заплатить лишь за два месяца и только благодаря деньгам, которые Сергей прислал из Швейцарии. Нужно еще наскрести хотя бы на месяц. Август в жарком и душном городе, где трудно дышать – это гибель для ее ребенка.

После полдника смотрели мультики про домовенка Кузю.

– Мама, а где Кузя сейчас?

– Не знаю, живет, наверное, у кого-нибудь…

– А вот если бы он жил у нас, – начала фантазировать девочка, – тогда бы мы с бабушкой оставались все время дома. А когда бабе Маше надо было идти в магазин или платить за квартиру, он бы со мной оставался, чтобы  не было приступа. Видишь, у него есть волшебная шкатулка…

Вета вздрогнула. Услышать из уст дочери слово «шкатулка» было сродни раздавшемуся с небес призыву. Соня ее тоже побуждает продолжать поиски!

День в санатории прошел гораздо лучше и спокойнее, чем она предполагала. На ее счастье, из Алматы приехали на машине родственники к одной из знакомых Марии Васильевны и согласились захватить с собой Вету. Уезжали уже поздно вечером.

Перед тем как заснуть, девочка полусонным голосом сказала: «Я не хочу, чтобы ты уезжала».

– Я тоже, – в тон дочери ответила Вета. Потом она прикрыла Соню простыней, поцеловала в гладкую щечку, попрощалась с матерью и снова отправилась в город зарабатывать деньги.


ХОЗЯЙКА ЧЁТОК

Нечеткие движения выдавали нерешительность, потом рука женщины привычно потянулась к сумке и вытащила черный кожаный футляр.
 
«Нет, – одернула она себя, – нельзя.

Нельзя по всяким мелочам теребить их, иначе четки потеряют силу. А живут они по каким-то своим законам, которые для остальных тайна за семью печатями. Знать наверняка она, конечно, не может, но зато многое чувствует. Вчера снова ощущался холодок, идущий от зерен. А ведь раньше четки так ласково и тепло отвечали на ее прикосновение. Что же идет не так?

Хозяйка попробовала держать в руках четки подольше, согревая своим теплом, но это не помогло. Косточки вроде бы и нагревались, но стоило на секунду выпустить из рук, как они снова становились холодными.

Похоже, они не могут подолгу выполнять просьбы одного и того же человека. Правда, желания у большинства людей не отличаются разнообразием: хорошее здоровье, обеспеченная жизнь, интересная работа, любовь, крепкая семья. Вот, пожалуй, и весь нехитрый перечень. Разница только в именах и некоторых частностях.

Три раза за этот год она забывала четки в разных местах. Один раз у приятельницы, другой – в магазине, третий – в аптеке. А раньше такого не случалось никогда. И хотя все три раза удавалось их вернуть, все это наводит  на печальные мысли.

 Владелица четок не обольщалась. С самого начала догадывалась, что является лишь промежуточным звеном в какой-то неизвестной цепочке, и со страхом ждала момента, когда придется вернуть четки настоящему хозяину. Слишком уж случайно они к ней попали. Сколько времени прошло? Кажется, года три. Нет, три года будет только в августе. 

В то время она находилась в очень плохом состоянии. Только что похоронила мужа, а через неделю на операционном столе умерла младшая сестра. Следствием пережитого стала ужасная депрессия. Ей тогда казалось, что жизнь вообще не имеет смысла, раз она может так внезапно, легко и как-то буднично оборваться. И нет уже не просто человека, а целого куска собственного бытия. Вместо него зияет пугающая черная пустота.

 Она машинально передвигалась по дому, по улицам города, в котором прожила всю свою жизнь. Физически была жива, а духовно уже нет. Ничего не хотелось, ничто не представляло интереса. Окружающие казались глупыми, назойливыми и суетными. Они вызывали только раздражение, даже самые близкие: дочь и внуки. По ночам не могла спать. Ее ничто не пугало и не тревожило. Чувств вообще не было. Просто по привычке ложилась в положенное время в кровать, закрывала глаза и лежала почти без движения. Сна не было, да и спать совсем не хотелось. Пролежав положенные на сон восемь часов, вставала, снова что-то делала, подобно заведенному кем-то механизму, толком не зная зачем, не видя в этом никакого смысла.

Однажды в августе, совершенно измученная духотой в квартире, она впервые за несколько месяцев решила пройти дальше соседнего магазина. На этот раз вышла с определенной целью: посидеть где-нибудь под деревом и желательно у воды. Зашла в сквер, поискала глазами место, куда можно было присесть.

 Скамеек было достаточно, но ни одной свободной. Подошла к ближайшей, с выгнутой спинкой, и тяжело опустилась рядом с каким-то человеком, даже не обратив внимание, мужчина это или женщина. Сосед по скамейке посидел минут пять, а потом встал и пошел по направлению к выходу. Это его движение слегка встряхнуло ее и вывело из задумчивости. Она успела заметить, что это был все-таки мужчина, еще не старый, если судить по одежде и прямой спине.

Когда мужчина свернул в боковую аллею, машинально бросила взгляд на то место, где он только что сидел, и увидела кожаный футляр от очков. Взяла, рассеянно подержала его сначала в правой руке, потом переложила в левую, потом, наконец, сообразила, что нужно вернуть очки хозяину. Она сделала неуклюжую попытку его догнать, но быстро запыхалась, а когда свернула в ту же аллею, заметила знакомую спину уже у выхода из сквера.

 В растерянности снова покрутила в руках футляр и поняла, что там не очки, а что-то другое: неровное и бугристое. Дернула за шнурок и извлекла на свет старые, облезлые четки. Она машинально пробежалась по ним пальцами и сразу же ощутила исходящее от косточек тепло и силу. И впервые за несколько месяцев заметила, что мир вокруг имеет богатую цветовую гамму. Раньше она видела его только черно-серым и размытым.

 Едва открыв глаза на следующее утро, сразу же потянулась за четками. Начала их перебирать пальцами и снова почувствовала радость просто оттого, что жива, что светит солнце, а за стеной слышится голос внучки. Так, с их помощью, она вернулась в этот мир и снова ощутила его красоту. Расстаться теперь с четками было совершенно невозможным, хотя в глубине души она понимала насколько неожиданно, случайно и, может быть, даже незаслуженно стала обладательницей магической вещи.


СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

Попутчики довезли Вету прямо до подъезда, да еще и денег не взяли. Хорошие люди и таких немало, если взять на себя труд их замечать.

Поднимаясь к себе на шестой этаж, она размышляла о том, что все мы, в общем-то, существа неблагодарные в большинстве своем. Когда  другие делают нам добро, мы воспринимаем это как должное. Поэтому ведем счет не добру, а злу. Гораздо быстрее и точнее человек припомнит несчастья, которые на него свалились за прожитую жизнь, чем то хорошее, что он когда-то получал.

Открывая ключами двойную дверь, Вета услышала неуверенную трель телефонного звонка. Как будто аппарат знал об ее отсутствии и сомневался: звонить или не звонить, все равно ведь без толку.

На этот раз трубку взяла без дрожи. Дочь она оставила спокойно спящей, а других неприятностей не ждала.

Звонил Сергей. Последний раз она говорила с мужем неделю назад. О чем, даже трудно вспомнить. С некоторых пор ее не оставляло тревожное понимание того, что чем дольше длится их вынужденная разлука, тем меньше они находят общих тем для разговора. После беседы о Сонином здоровье не знают о чем говорить дальше. Так, какие-то формальные вопросы и такие же формальные ответы.

Рассказывать о собственных чувствах по телефону Вета никогда не умела. Как об этом можно говорить, если глаз собеседника не видишь и об ответной реакции только догадываешься. А именно эта ответная реакция и подпитывает взаимное чувство привязанности.

Не желая запускать лягушку-охладительницу в отношения с мужем, Вета, слегка принуждая себя, старалась говорить бодро, припоминая всякие смешные происшествия в своей семье и семьях знакомых. Этими подробностями она хотела немного подцементировать начавший уже трескаться фундамент ее семейного благополучия.

Сергей слушал пространные рассказы с интересом, как ей казалось, и все же ощущение разъединенности Вету не покидало. Как будто муж сел в лодку и гребет все дальше от берега, на котором осталась ее одинокая фигура. Некоторые Ветины знакомые до сих пор пристают к ней с вопросами и советами:

– Как можно было отпустить мужа одного? Надо было ехать с ним! Неужели не боишься, что он променяет тебя на какую-нибудь швейцарку?

 Вдаваться в подробности не хотелось. Поэтому Вета делала большие глаза и спрашивала:

– На корову что-ли? У них в Швейцарии коровы хороших пород.

– Нет, на телку… – хихикала какая-нибудь все знающая и понимающая собеседница.

Вета не боялась. Она считала, что если муж захочет ей изменить, то сможет это сделать где угодно и с кем угодно. Чем больше она будет следить, тем изощреннее он будет прятаться. Противно думать, что вынужденный отъезд Сергея в их ситуации можно рассматривать, как желание погулять на стороне.
 
Как всякой верной жене, измена мужа казалась ей маловероятной. Забот было слишком много, а времени мало, жалко было его тратить на переживания по поводу потенциальных измен. Полно других дел, вполне реальных. А если что-то похожее и случится (такой вариант тоже исключать нельзя), то пусть все останется на его совести. Она всегда считала мужа человеком ответственным и сознающим долг перед семьей. Если  все не так, ему же хуже. Прожить оставшуюся жизнь, терзаясь угрызениями совести от сознания того, что когда дочь была при смерти, ты развлекался в свое удовольствие? Этот груз слишком тяжел для нормального человека. 

Сергей привязан к семье. Любит ли жену? Наверное, по-своему любит или привык. Но ведь и «привычка свыше нам дана, замена счастию она». Вета согласна с Пушкиным. Вряд ли есть на свете супруги, прожившие в браке десять лет, и сумевшие сохранить влюбленность первых месяцев знакомства. Да это и ненормально.

 Чувства нельзя положить в морозильную камеру в непромокаемый пакет с надписью «хранить вечно». Они меняются и превращаются во что-то другое и не обязательно в худшее. У нее с мужем хорошие, ровные, можно сказать дружеские отношения. Случаются, конечно, и ссоры. Как без этого? Но в ссорах она старается не переступать ту черту, после которой наступает период распада, как у руды урана. Переступишь, и, практически ничего уже нельзя изменить.

За десять совместно прожитых лет хорошо узнаешь слабые места друг друга. При желании можно надавить на чувствительное место, причинить такую боль, забыть которую потом будет нельзя. Причем необязательно бить физически, можно и словом так ударить, что не скоро опомнишься. Боль от обидного слова невозможно полностью сгладить никакими ласками, даже если потом двое суток твердить о неземной любви.
 
Они встречались с Сергеем больше года, пока Вета, наконец, решилась на замужество и совместное проживание. А виной долгому периоду «жениховства» было «семейное счастье» брата Андрея.

Андрей женился довольно рано, в двадцать два года. Лена его на год младше. Начало их семейной жизни было омрачено смертью первенца, который умер, едва родившись. Конечно, отец и мать пребывали в унынии. Произвести на свет Алинку они решились только через три года. Чувства свои молодожены выражали бурно, и Вета неоднократно была свидетелем их  семейных ссор. Оба супруга были настолько эмоциональны и непосредственны, что не собирались или не могли прятать свои взаимные претензии от родственников. Очевидцами и участниками становились не только Вета и родители, но иногда и соседи, когда они приезжали погостить в деревню. Уязвленный Андрей, в ответ на упреки жены припоминал все самое обидное, что знал из ее прошлого и настоящего, хлопал дверью и выбегал из комнаты.

 Лена от нервной встряски принималась бросать на пол все, что подворачивалось в тот момент под руку, потом бурно рыдать. Вета, тоже вся взбудораженная, начинала ей вторить. Было жаль Лену, родителей, Андрея, и даже себя саму.

 Семейные бури возникали неожиданно и буквально на пустом месте. Чаще всего из-за выяснения того, кто что должен и чего не должен. Понизить высокие требования к партнеру ни одна из сторон не желала и лавиной сыпала в другую сторону упреки в несовершенстве. Если коротко, то суть скандалов можно было свести к одной короткой формуле: «Я – такой хороший, а ты – такой плохой». И в заключении: «Зачем я только на тебе женился?» или «Зачем я только вышла за тебя замуж?»

Вета боялась, что похожие отношения будут у них с Сергеем, и семейная жизнь начинала казаться ей беспросветным пожизненным заключением. Не утешало даже то обстоятельство, что разбушевавшиеся супруги через день или два мирились и продолжали жить, как ни в чем не бывало. И Лена, и Андрей совершенно искренне полагали, что все у них нормально и так живет большинство семейных пар.

Благодаря урокам, преподанным Андреем и Леной, Вета выучилась уступать в семейных спорах. Ох, не сразу она осознала выгоду этих уступок. Позже пришло понимание – уступая в малом, приобретаешь в большом. Потом усвоилась еще одна вещь: если в споре с Сергеем демонстрировать мягкость, не настаивая на мелочах, то можно легко добиться согласия позже, проявив твердость в важных вопросах. Взаимное согласие – залог мира. Ведь она тоже привязана к мужу и хочет нормальной семейной жизни.

Оказалось, что пример – великая сила и здесь. Года через три, четыре после свадьбы, Вета начала замечать, что Сергей тоже начинает избегать прямых конфликтов. Это открытие ее по-настоящему порадовало.

Именно поэтому в браке она была счастливее многих женщин. Правда Вета и делала для этого гораздо больше. Но, как известно, жизненный закон таков – на один плюс приходится два минуса. А у нее эти два минуса слились в один и очень жирный – болезнь дочери.
 
Ну вот, опять… Нужно отбросить грустные мысль, и вернуться к итогам командировки. Она еще раз прослушала записанные на диктофон рассказы, разложила перед собой распечатанные на цветном принтере фотографии и стала думать, что делать дальше.

Во-первых, надо решить вопрос с награждением. Она предложит премировать всех четырех авторов, пусть Мира решает сама, кто заслужил какое место. Вета боялась, что ее личная приязнь или неприязнь может оказать здесь плохую услугу. Необъективности она не хотела, ее и так достаточно в жизни.
 
Во-вторых, нужно убедиться, что четки – именно то, что ей нужно. Число 33 кажется найдено. А единица и пятерка? Вета снова взяла в руки конверты. Может, это номер квартиры или дома одной их четырех женщин? Вдруг ее взгляд задержался на Уральске. Она неожиданно вспомнила, что русское  большое «У» раньше обозначало латинскую цифру пять. Например, когда печатали на машинке, римскую пятерку ставили именно так. Усть-Каменогорск тоже начинается с этой буквы! Неужели нашла? Скорее всего тогда единица тоже относится к названию города. Остаются Павлодар и Астана.

 Некоторое время она крутила начальные «П» и «А» так и эдак. Написала название городов латинскими буквами, но заглавные «Р» и «А»  все равно никак не напоминали единицу. Промаявшись еще с час, Вета отложила письма, решив положиться на пословицу: «Утро вечера мудренее» и отправилась спать.      


ЛАРИСА

 – Ну все, я пошел. Некогда мне тут с вами разбираться!

Скорчив недовольную физиономию, муж выскочил из квартиры так, будто это не тихая семейная заводь, а радиоактивная зона. Ну почему ему на все наплевать? Кто, в конце концов, глава семьи?
 
Тимур перешел уже в девятый класс и самое время решать, где его учить дальше. Заканчивать полный школьный курс нет смысла, учится он из-под палки.

 Каких усилий ей стоил табель за восьмой класс! Ольга Владимировна, классная руководительница Тимура, стала для нее просто близкой родственницей. Почти каждый день после работы вместо того, чтобы послушать новости или посмотреть сериал, вела с ней получасовые беседы. А после этих бесед начинала шерстить сына. И добилась все-таки своего! У Тимура за восьмой класс в табеле всего две тройки: одна по русскому, другая по казахскому. Остальные четверки, а за ними стыдливо спрятались даже две пятерки.

– Училка говорит, что у меня грамотности нет и почерк как у писателя, толстого, какого-то.

– Не т;лстого, а Льва Толстого! «Войну и мир» написал. Балбес ты, Тимка, ничего не знаешь и не понимаешь, хоть кол на голове теши!

 Тут уж она ничего не может поделать. Ну не даются ему языки, хоть убей! На русский никакого нюха нет, а Лариса по себе знает, что если его нет, то хоть все правила назубок выучи, все равно будешь писать с ошибками. У нее-то такая интуитивная грамотность есть, а у сына нет. Наверное, в мужа пошел. А с казахским вообще доходило до анекдота. Лариса невесело улыбнулась. «Все это было бы смешно, когда бы ни было так грустно». Хотя  отец у него казах, Тимур в казахском не бельмеса.

В начальных классах сын только и делал, что учил наизусть стихи. Когда она спрашивала, о чем они, Тимур равнодушно отвечал: «Не знаю, мама, нам переводить не задавали». На ее слова о том, что он не попугай и должен понимать, что учит, сын начинал нервничать и отсылать к учительнице на ознакомление с ее особой авторской методикой. Конечно, тогда он этих умных слов не знал (а может и до сих пор не знает), но смысл приблизительно такой.

 Потом учительницу сменил учитель с готовой, по его словам,  кандидатской диссертацией. Оставались какие-то проблемы с защитой, поэтому он и окопался на короткое время в школе. Тоже применял странную методику. На учеников почти не обращал внимания. Любимое домашнее задание – выучить несколько страниц казахско-русского словаря.

– А что вы делаете на уроках? – спросила она как-то у сына.

– Да то же самое, мам. Дома почти никто ничего не учит, за исключением двух девчонок-зубрилок, поэтому он задаст нам повторять домашнее задание, а сам уйдет минут на двадцать по делам.

– И вы в это время повторяете?

– Да ты что, мам! – Тимура рассмешила ее наивность. – Занимаемся, кто, чем хочет. Да мы и при нем это же самое делаем. Эсэмэски друг другу посылаем, а некоторые даже умудряются звонить. Те, которые на задних партах сидят, а то на передних сильно учитель мешает.

– Вот ужас-то. А он что?

– Сначала с нами ругался, а когда ему в голову темным вечером кто-то камнем запустил, приутих и теперь делает вид, что ничего не происходит. Ты, мама, не пугайся, камень мимо пролетел.

Лариса в онемении опустилась на стул, а сын продолжал:
– Такой шум в классе стоит, что у меня после казахского голова как барабан.

Лариса, конечно, постаралась нажать на сознательность сына, объясняла, что он уже взрослый, что без казахского языка теперь никуда, что так вести себя на уроках не годится, а сама понимала, что никакие они еще не взрослые и эти ее речи только для самоуспокоения. Для того чтобы поставить галочку в графе «воспитание сына».

На мужа надежды мало. Даже на родительское собрание ни разу не выгнала за весь год. Все его воспитание заключается в том, чтобы наорать на Тимура и пригрозить забрать у него сотовый телефон, да и то, если она в отчаянии начинает жаловаться. А как это будет выглядеть? У всех есть, а у Тимура нет. Что, он хуже всех? Или родители у него самые нищие?

И вот на этом месте Ларису начинало просто мутить от сознания собственной бедности и малозначимости. А ведь они действительно почти нищие, хотя приходится это тщательно скрывать. Жилье снимают, платят за него огромные деньги, да еще и постоянно перетаскиваются с места на место. А ведь когда-то имелась собственная жилплощадь – нормальная двухкомнатная квартира, но ее пришлось продать и погасить задолженность по кредиту. Так ее муж занимался бизнесом. Одни долги и остались, хотя казалось и связи кое-какие есть и родственники богатые. А все потому, что им просто фатально не везет. Ничего не получается. Другие, нисколько не умнее и не образованнее, имеют магазины, банки, СТО на худой конец, и живут себе припеваючи.

Несколько ее школьных подруг, троечницы несчастные, теперь заделались бизнес-вуменшами, разъезжают в дорогих машинах и разговаривают с бывшей одноклассницей-отличницей сладким покровительственным тоном.
 
Но, кажется, замаячил свет и в их беспросветной жизни. Вчера они были в гостях у одного из приятелей мужа. Врач-стоматолог, содержит собственную клинику, денег достаточно, поэтому купил дом в пригороде Алматы. Правда, переехать туда семья пока не успела. Но не это было самым интересным на вчерашней встрече. Есть у Каната, так зовут приятеля, необычное хобби. Он – черный археолог. Копается в могильных курганах и прочих археологически интересных местах. Очень гордится своими находками. Демонстрировал вчера коллекцию самолично выкопанных монет, где имеется даже одна золотая, персидская, кажется. Не зря говорят: «Деньги к деньгам». Но и это не главное. Вчера Канат рассказал одну легенду, которую слышал от собратьев по нелегальному хобби.


* * *
 
Чтобы развлечь гостей, Канат рассказывал гостям всякие истории, в том числе и о шкатулке, когда-то принадлежащей Авиценне. Лариса перестала есть и насторожилась. Где-то, что-то она уже про это слышала.  Навострила уши, чтобы ничего не пропустить. Легенда, в самом деле, оказалась любопытной.
 
 – Существует необычная шкатулка, вроде бы принадлежала она знаменитому лекарю Ибн-Сине или Авиценне, по-другому. В ней лежат четки, сделанные из финиковых косточек и инструкция как этими четками пользоваться.

– А что, ими можно по-разному пользоваться? – спросил Алик, Ларисин муж. – Мне всегда казалось, что четки перебирают в руках для медитирования или молитв. Правда, можно и как массажер использовать, тоже ничего. Или морду бить, как кастетом, если другого под рукой ничего не окажется.

– В эти четки Ибн-Сина, говорят, вложил всю свою врачебную мощь и передал потомкам. Он был умным мужиком и не особенно идеализировал людей, поэтому свободного доступа к своей шкатулке не дал. Вложенная инструкция написана на одном из старинных языков и теперь выглядит как шифр. Вроде бы все три вещи должны храниться вместе: шкатулка, четки и рецепт. Каждый предмет обладает магической силой, но самая ценная вещь – четки. Они могут вылечить любую болезнь, и не только… Четки состоят из тридцати трех зерен. Двадцать семь отвечают за исцеление, одно продлевает жизнь, а пять дают человеку богатство, любовь, силу, удачу или знания. Нужно только найти нужную косточку и потереть ее семь раз, все время произнося вслух или про себя заветное желание.

– Да враки все это! – снова высказался Алихан. Но в голосе его не было особой уверенности. Как будто хотел, чтобы ему начали возражать. И Канат с энтузиазмом принялся переубеждать приятеля.

– Ну, не скажи! Я уже всякого насмотрелся. С этими старинными предметами надо быть осторожнее. Есть в них что-то такое, необъяснимое. Ты, например, знаешь о Тимуре?

– Конечно, – засмеялся Алихан. – У меня сына так зовут.

– Я о другом. От которого династия Тимуридов пошла.

– А… О хромом, что ли? Тамерлане?

– Ну да. Так вот существовала легенда о том, что если разроешь его могилу в Самарканде, то начнутся всякие бедствия: голод, землетрясение, война. И что вы думаете? Старикам, которые об этом твердили, никто не поверил. И разрыли все-таки. Знаете когда? Двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года. А двадцать второго началась война...

– И что с этой могилой сделали потом? – спросила дочь Каната, тринадцатилетняя Айнаш, которая сидела тут же и слушала отца, открыв рот.

– Рот закрой, а то сквозняк, – ответил ее папаша. – А могилу сразу же зарыли от греха подальше.

Айнаш обиделась и, поджав губы, покинула их взрослую компанию.

– А что еще ты знаешь про шкатулку? – не утерпела Лариса. – Там только четки исполняют желания, или шкатулка с рецептом тоже?

– Вроде бы каждый из них имеет некоторую силу, но самую большую – четки, я уже говорил. Лучше, если все три предмета будут лежать вместе. Тогда стопроцентная гарантия. Если их разделить, то предметы начинаю искать друг друга. Через каждые три года будут менять хозяина, пока не сойдутся у одного.

– Как они могут искать или менять хозяина, если они не живые? – снова встрял скептик Алихан.

– Будут пропадать, теряться, их будут красть, ну и так далее.

Канату явно льстило внимание слушателей, и он заливался соловьем, вспоминая все новые подробности старой легенды. Ушла Лариса из гостей, переполненная впечатлениями и наполненная доверху надеждами. Она, наконец, вспомнила, где слышала, или вернее читала о шкатулке. Но когда сегодня утром заговорила с мужем о поиске четок, тот начал смеяться, иронизировать и даже намекать, что она дурочка доверчивая. Лариса надулась, а муж психанул и ушел, хлопнув дверью.

Вчера она спросила Каната, где теперь находятся четки или хотя бы шкатулка с рецептом. Канат, в ответ, только взахлеб присвистнул:

– Если бы я это знал, то постарался бы всеми правдами-неправдами их раздобыть. Честно сказать, слышал я, что четки будто сейчас находятся в Алма-Ате. Вот только где? Город большой, народу много…

– А поговорить не с кем… – тут же подхватил Алихан.
– Но зато я знаю, где сейчас текст с шифром. Канат выдержал эффектную паузу.

– Где? – голоса слушателей образовали слаженное трио.

– У одного мужика. Зовут Марат. Мой старый знакомый. Раньше он жил в Павлодаре, а теперь переезжает сюда.

Канат снова сделал паузу. Знает законы жанра! Публику умеет держать в напряжении.

– А если у тебя есть одна часть из этого набора, то рано или поздно соберутся все три.

Ларису заворожил рассказ. Это именно то, что ей надо. Как вовремя они с мужем пришли к Канату! Она найдет четки, докажет и мужу, и его богатому удачливому другу, что гораздо умнее, чем все о ней думают. Ну а когда она их найдет, тогда держитесь! У нее будет все: дом за городом, машина, прислуга, подобострастный тон окружающих. На цыпочках все ходить будут: и дома и на работе. Больше пренебрежительного отношения к себе она не потерпит!


   ВЕТА

Следующий день был отчетным. Вета передала все, или почти все материалы Мире, сопроводив их своими предложениями. Время у главного редактора нашлось только после обеда. Они сели за стол, налили себе чаю и стали решать.

– У тебя здесь четыре кандидатуры, а премии – три. Что будем делать? – спросила «главная». Мира носила линзы, поэтому радужная оболочка глаз у нее была слегка затуманенная. Это производило впечатление какой-то отрешенности и погруженности в самое себя.

– Придется изыскать средства еще для одной. Хотя бы третьей.

Мире предложение не очень понравилось, но выкинуть недостойного из «банды четырех», как она выразилась, тоже решительности не хватило. Все письма были обстоятельными и отвечали условиям конкурса. В конце концов, решили присудить первую премию Зухре, как самой нуждающейся из всех. Оправдывало их то, что все началось со шкатулки, о которой первой поведала Зухра. Вторую премию отдали Тамаре за обстоятельное изложение событий, а также, чтобы развеять ее подозрения в предвзятости, третьи получили Лидия и Жанар.

– Может, этой, из Павлодара, не будем присуждать, раз она в деньгах не нуждается? – попробовала сэкономить Мира. Но Вета воспротивилась.

– Нет, я не согласна. Ее рассказ ничуть не хуже.

– Ну, ладно. Завтра еще спросим мнения остальных работников редакции. А то скажут, что мы тут келейно, в свою пользу решили. – Мира помолчала, а потом прострелила Вету взглядом.

– А ты сама-то веришь? Веришь, что это на самом деле необычные вещи?

– Трудно определенно сказать. И проверить невозможно, два предмета из трех утеряны. … Мне кажется, что-то во всем этом есть…

– Интересно было бы узнать наверняка… Но даже если и не узнаем, не столь важно. Главное, собран интересный материал, и я буду сильно удивлена, если у нас не прибавится читателей. А как с фотографиями?

– Нормально. Правда, Лидия  дала снимок, где она лет на двадцать моложе. Ее там вообще нельзя узнать. Да она и не хочет этого.

– Не хочет, не надо. Ее дело, – подвела итог Мира. – Ну ладно, у меня еще куча работы. Я ухожу. До завтра меня не будет, так что особенно не расслабляйтесь.


СТАРАЯ ШКАТУЛКА

Войдя в свой офис, Вета застала там одну Алию.

– Ну как съездила? – спросила девушка без особого интереса.

– Хорошо. А как здесь дела? Что-то у тебя вид усталый. Работы было много?

– И работы тоже. А вчера гости из Чимкента пожаловали. Знаешь же, как у нас? Гости – святые люди, все бросай и развлекай их.

Вета знала этот казахский обычай. Алия жаловалась, что в большой родительской квартире в одной из комнат все время лежит приготовленная постель. Гости могут заявиться в любое время суток и нужно их принять: накормить, напоить, спать уложить. Причем необязательно знакомые. Могут приехать какие-то люди и сказать, что состоят в родстве с двоюродным дедушкой или троюродным братом, встречать их все равно нужно по-родственному: накормить и чаем напоить. Прожить они могут от нескольких дней до нескольких месяцев.

– В шесть часов за стол сели, потом в девять, потом в двенадцать…, – широко зевая, продолжала Алия. – Не выспалась и с желудком что-то не в порядке. Я уже и «мезим» пила, но все равно тяжесть до конца не прошла.

– А ты не можешь отказаться от таких поздних застолий?

– Да ну, неудобно. Подумают, что я ими пренебрегаю.

– А как поживают бомжи? Не съехали еще из вашего колодца?

– Нет, но переехали на «дачу», – засмеялась Алия. – За колодцем растет газонная трава и деревья, где у них что-то типа ресторана: пьют, едят. Вчера один ко мне приставал. Просил купить какой-то деревянный сундук за бутылку водки.

– Сундук?

– Ну не сундук, а такую небольшую шкатулку… Знаешь, как была у домовенка в мультике.

Вета до того удивилась, что слегка растерялась.

– Шкатулку? Старую?

– Еще какую старую! И грязную, к тому же.

– Послушай, Алия. Я хочу посмотреть.

– На бомжа? – изумилась Алия.

– Нет, на шкатулку.

– Зачем?

– Понимаешь, в одном из писем, пришедших на конкурс, упоминается старая шкатулка, которая помогает в трудных жизненных ситуациях. Я хочу проверить, а может это та самая.

– А как ты узнаешь? – задала вполне резонный вопрос Алия.

Вета вздохнула.

– Эмпирическим путем. Больше никак не получится. Не проверишь – не узнаешь.

– Ну ладно, – согласилась девушка. – Пойдем сегодня после работы. Вряд ли на нее кто-нибудь позарился, уж больно она грязная и страшная.

Кое-как дождавшись конца рабочего дня, коллеги ринулись за добычей. По дороге купили две бутылки водки на тот случай, если вдруг бомж  вдвое взвинтит цену, обнаружив заинтересованных покупателей. Вета нервничала, ей казалось, что шкатулку уже кто-то купил или бомж сменил место жительства. Но никаких неприятных неожиданностей не последовало. Искомый «торговец антиквариатом» мирно сидел под забором напротив колодезного жилья, принимая воздушные ванны. Потрепанные грязные джинсы свисали с тощего зада, из под штанин выглядывали туфли, которые в ранней молодости могли быть белыми, судя по мелким светлым крапинками, проглядывавшим кое-где через серую грязь. Дополнял одеяние сетчатый жилет с большими дырами, сквозь который бомж и принимал воздушные ванны.
 
Он окинул подошедших дам вроде бы ленивым, но вместе с тем цепким взглядом.

– Ты вчера мне предлагал шкатулку, – без лишних предисловий заявила Алия.

– Ну и что? И сегодня предлагаю. За литр водки отдам. Шкатулка древняя, может быть даже из какого-нибудь могильного кургана, цены не малой.

– Гонишь! Спер, небось, где-нибудь? – На правах соседки Алия говорила с ним запросто.

– В старом бараке нашел. Он под снос шел. Ты часом не в полиции работаешь? – вдруг насторожился вольный житель колодца.

– Нет, нет, – поспешила его разубедить Вета. – Мы из газеты. Ищем старые вещи. Может, вы нам ее покажете?

– Сначала задаток, – важно проговорил обладатель шкатулки.

Вета молча вытащила бутылку. Бомж облизнулся и жадно посмотрел на сумку. Как пить дать, по конфигурации отсканировал, что у нее там есть еще одна.

 Воодушевленный задатком, обладатель антикварной шкатулки бодренько вскочил и потрусил к сваленному в стороне барахлу, порылся в своем тряпье и вытащил из нее продолговатый предмет. Действительно,  шкатулка. Очень старая, а может, просто очень грязная, понять толком было нельзя. Вета развернула пакет «маечку», куда бомж положил аккуратно на дно свой товар.

– Давайте вторую, – кратко, но весомо потребовал он.

– Хватит, ты вчера за бутылку мне ее предлагал. У тебя что, за сутки стопроцентная инфляция случилась?

Бомж правильно определил, что главный покупатель здесь Вета и демонстративно проигнорировал Алию.
 
– Мы с тобой как договаривались? – продавец был полон негодования на нечестное ведение «гешефта».
 
Вета хотя и не припоминала, чтобы они о чем-то таком договаривались, но, не вступая в пререкания, протянула вторую бутылку водки.

Бомж удовлетворенно закряхтел и, не прощаясь, заспешил от них в сторону подзаборного «кафе» на свежем воздухе.

– Ну вот, устроят теперь гулянку на всю ночь. Хватило бы и одной, – прокомментировала ситуацию Алия недовольным тоном.

Вета почувствовала себя виноватой.

– Не сердись, Алиюша. Я не могу обманывать без особой необходимости. Действительно ведь договаривались о двух бутылках.

Алия смягчилась.

– Ладно. Это я так. Все равно они где-то добывают спиртное. Пусть хоть нормальной водки выпьют, а то самопалом каким-нибудь перебиваются. Пойдем, провожу тебя до остановки. А то домой идти не хочется, там эти гости…

Женщины вошли в небольшой скверик, через который можно было дойти до остановки троллейбуса.

– Смешно, – вдруг сказала Алия. – Ты старые шкатулки собираешь, Лариса какие-то четки ищет. Что это на всех нашло?

Вета не поверила собственным ушам.

– Какие четки?

– Точно не знаю, старые. Где-то наша Лариса отрыла сведения, что у нас в городе есть старые четки, которые помогают разбогатеть.

– Разбогатеть?

– Ну да. Лариса в своем репертуаре.  В четках – тридцать три бусины. Самое сложное найти из тридцати трех нужную, а дальше дело техники. Потрешь ее семь раз и обязательно разбогатеешь. В лотерею выиграешь или в карты, а, может, кошелек найдешь или кто богатое наследство оставит.

– А как она собирается их искать?

– По-моему, у Алихана есть какие-то идеи на этот счет. Мне кажется, Лариса и отпуск взяла внеплановый для этого. Очередной денежный бзык.

Алия нагнулась прогнать муравья, который неторопливо взбирался по ее стройной ножке.

 – Да не верю я во все это. Чего только Лариса уже не делала. Если уж не везет, то это надолго, скорее всего на всю жизнь.

На остановке девушка посадила Вету в троллейбус, помахала на прощание рукой и медленно двинулась в обратный путь. 


ВЛАДЕЛЕЦ  ШКАТУЛКИ

И снова он вглядывался в хрустальный шар, пытаясь запомнить детали. Минут через десять заломило глаза. Надо сделать небольшой перерыв. Он устало, но сыто улыбнулся. Сегодня, судя по всему, его день. Все получилось. Удалось хорошо рассмотреть и запомнить женщину. Более того, проявился даже номер машины, на которой ездит кто-то из ее родственников. Скорее всего, сын. Осталось не так много. Установить владельца автомобиля, а потом перебрать по одному всех членов семьи. Кажется, там есть еще дети. Внуки, должно быть. Он засмеялся, довольный собой. Перебрать так, как перебирают пальцами четки.

Итак, дело всей  жизни близится к завершению, причем к удачному завершению. Пришлось ждать долгие три года и вот, наконец, четки завибрировали, посылая информацию. Им пора менять хозяина.
Этот год для него решающий. Если не удастся собрать все вещи воедино: шкатулку, инструкцию и четки, то, возможно, придется ждать еще три года. Слишком долго. Начинать все заново? Нет! Долгие поиски высосали уйму энергии. Хорошо еще, что не зря потрачено столько сил. Есть результат, есть.

Он выдвинул ящик массивного стола. Осторожно вытащил темный кусок ткани, мягко и ласково провел пальцами по вышивке, почувствовал тепло и ответную вибрацию. Сердце забилось, предвкушая полную и окончательную победу.

О шкатулке он узнал, когда был в Бухаре пять лет тому назад, проводя сеансы по исцелению. Иногда приходилось использовать гипноз. Он редко применял свое умение гипнотизера, только в особо ответственных случаях, когда не помогало ничего другого. И на этот раз обошелся более традиционными методами. Сеансы прошли весьма успешно.

Один из его пациентов, пожилой мужчина, которого он смог излечить от серьезной легочной болезни, из чувства глубокой благодарности рассказал о легенде, которая передается в его семье из поколения в поколение.

– Наш род ведет свое начало от Анвара, преемника и наследника Абу Али Хусейна ибн Абдоллаха ибн-Али ибн-Сины. Вы слышали о таком лекаре? – начал он свой рассказ.

– Слышал, – ответил он. – Ибн-Сина был великим врачом. И не просто слышал, а даже читал кое-что из его «Канона врачебной науки».

– Так вот, Ибн-Сина, или как его называли еще Авиценна, родился недалеко от Бухары. Много болезней мог он вылечивать, даже те, которые считались и до сих пор считаются неизлечимыми. Жил он очень давно, более тысячи лет назад, от всего его имущества осталась только шкатулка. В этой шкатулке лежала и, надеюсь, до сих пор лежит вышитая серебром надпись на древнем персидском языке. Это – родной язык Ибн-Сины, хотя он знал и арабский. Текст зашифрован на случай, если шкатулка попадет не в те руки. Буквы постепенно бледнеют и могут совсем исчезнуть, если их вовремя не обновить. Каждые пятьдесят лет надпись должна заново выполнятся старшей женщиной нашего рода. А наши женщины всегда умели очень красиво вышивать.

– А вы знаете, о чем сообщает эта надпись? – не удержался от вопроса целитель.

– В общих чертах. Шкатулка пропала сразу, как только моя мать обновила надпись. Мой старший брат хотел стать дервишем, странствующим монахом, который несет истинную веру и разъясняет ее людям. В те времена, а было это лет двадцать назад, все, что связано с религией, осуждалось. Брата пытались даже посадить в тюрьму за тунеядство. Он бежал, а потом отправился странствовать. Шкатулку взял с собой. Тогда она принадлежала ему, он был старшим мужчиной в нашем роду. Сам я не очень хорошо помню эту семейную реликвию, лет много прошло. Но знаю, что на ее крышке изображен лотос.

 Благодаря преданию, которое передается следующему поколению через старшего сына, я также знаю, что наш великий покровитель вложил в шкатулку четки, которые способны помочь человеку одолеть любую хворь. Но они должны обязательно находиться в шкатулке. Без нее каждые три года четки станут менять хозяина в стремлении вернуться на место. И когда-нибудь снова окажутся в шкатулке. Год от года зерна будут терять свое тепло, а к концу трехлетнего срока вообще станут холодными как лед. И тогда хранитель четок либо сам умрет, либо их потеряет. Для этого человека третий год самый опасный.

 Кроме того, четки без шкатулки могут вести себя непредсказуемо. Они станут излечивать болезни по своему выбору или будут исполнять желания владельца по-своему. Например, он попросит денег и получит их, но в это же самое время, на ту же сумму ограбят его жену. Если четки захотят избавиться от хозяина, они это обязательно сделают. Все это написано кратко и в зашифрованном виде вышито серебром на черном фоне.

– А если четки находятся в шкатулке?

– Если четки будут находиться в шкатулке, то станут вести себя очень послушно и выполнят любое желание хозяина. Главное эти три вещи не делить: и надпись и четки должны все время находиться в ларце.
 
– А почему именно мне вы все это рассказали?

Мужчина задумался. Но, видимо, он хорошо подготовился к разговору.

– Тот, кто их сделал, Ибн-Сина, или кто-то другой для него, хотел, чтобы четки приносили добро и выздоровление. Он вложил в них все свое медицинское умение и добрую человеческую душу. Сам я вряд ли смогу их найти. Я уже не молод, мои сыновья не богаты, чтобы ездить по всему миру, разыскивая сокровище. Нам ничего не остается, как только ждать. А вы много путешествуете, встречаете разных людей, может, и услышите что-нибудь о нашей шкатулке. К тому же вы умелый лекарь и Ибн-Сина, я думаю, не обиделся бы на меня за то, что именно вам я рассказываю семейную тайну.
 
– А если я найду все, но вам не верну?

– Моя мать вышивала инструкцию двадцать лет назад. Надпись будет постепенно бледнеть, пока не исчезнет совсем, и четки потеряют половину своей силы. Чтобы вновь ее обрести, они будут стремиться вернуться к кому-то из нашего рода. Рано или поздно все три предмета снова окажутся у нас.

Целитель выслушал легенду, внимательно посмотрел на рассказчика и ответил.

– Обещаю в случае своей смерти вернуть шкатулку вашему роду. Напишу это в завещании и оставлю свой адрес. Вы сможете в любой момент обратиться ко мне, когда вам что-то понадобится. И еще хочу спросить, все ли вы мне рассказали? Если утаили что-то важное, будет очень трудно найти шкатулку.

– Я понимаю. Сказал все, что знал. – Пожилой мужчина поправил тюбетейку на голове и поднялся.

Они пожали друг другу руки, и посетитель вышел из комнаты.


 ДВЕ КРАЖИ

Сидя в троллейбусе, Вета все время трогала шкатулку руками, не открывая пакета. Ей хотелось вытащить неожиданное приобретение на свет и хорошенько рассмотреть. Но в полном троллейбусе качественно сделать это все равно не удастся, да и ни к чему, чтобы шкатулку видели множество посторонних глаз. Придется потерпеть.

Домой она неслась, не замечая никого вокруг. Конечно, как назло, у лифта попалась Клара, соседка со второго этажа. Сначала она принялась расспрашивать Вету о здоровье дочери, потом начала возмущаться по поводу повышения тарифа на свет.

Вета вежливо кивала, переминаясь с ноги на ногу, прижимая к правому боку пакет со шкатулкой, и выжидая момент, когда будет прилично сказать: – Да, ты права. Заходи, как будет время, поговорим. А потом: – Побегу, дел еще много.

 На ее счастье подошла еще одна соседка, и Клара переключилась  на свежего слушателя.

В квартире она в первую очередь кинулась в ванную, вытащила  шкатулку, налила в таз воды и погрузила в нее свое сокровище. Сначала намылила губку и хорошо промыла со всех сторон. Шкатулка отмывалась плохо. Пришлось потереть бока еще и чистящим порошком. Стали проявляться первоначальные резные узоры. Теперь она выглядела более или менее пригодной для употребления. Вета снова налила чистой воды, бросила туда соли и снова погрузила в нее шкатулку. Это для того, чтобы избавиться от чужой негативной энергии. Вытерла и понесла сушиться на лоджию. После устроенной бани шкатулка выглядела гораздо приличнее.

 Она была резной, с правильными ромбами по краям. Кое-где их края были сколоты, а на крышке просматривалось изображение какого-то предмета: не то цветка, не то кривого круга. Ничего мистического в ней, казалось, не было. Вета вдруг засомневалась.

– А если нельзя было мыть? Вдруг от этого она потеряет силу?
 
Но принести в дом и оставить в квартире неизвестно где валявшуюся грязную шкатулку лучше? В глубине  души еще и другие сомнения свернулись в змеиный клубок и все время пытались куснуть. Просто невероятно, что ей так легко досталась «та самая» шкатулка. Почти без усилий. Что такое пара бутылок водки? Разве это цена для магического предмета?
 
Вета снова повертела в руках шкатулку. Только проверка поможет распознать ее подлинность. Но сначала дерево должно высохнуть. Она хорошо помнила историю со стариком Хаттабычем. Тот, промочив бороду, тоже не смог выполнить ни одного желания. Может, и шкатулка такая же? Она же тоже с Востока. Придется оставить ее на балконе на всю ночь для окончательного просыхания, а завтра придумать испытание.

Соорудив себе нехитрый ужин и быстро с ним покончив, Вета снова взялась за письма. Внезапно ее взгляд зацепился за Павлодар. Павлодар, Павлодар… Дар Павла… Павла Первого. Первого? А что если вот она, искомая единица? Павел был единственным российским императором с таким именем, но почему-то его называют первым. Ведь второго все-равно не было. Неувязочка получается, а, значит, для нее подсказка. Итак, все три цифры  теперь найдены: пятерка, единица и тридцать три. Пятерка и единица – это города, в которых четки оставили свой след, а тридцать три – это число зерен на них.

 Вете захотелось разделить с кем-нибудь свою радость. Прежде всего с теми, кто ей помог. Она решила позвонить авторам писем и объявить о вознаграждении.

Сначала набрала номер Зухры, сообщив, что та стала победительницей конкурса и получит первую премию. И была за это наказана. Полчаса ей пришлось выслушивать благодарности, комплименты собственной персоне, всей редакции и даже Алмате, где живут такие замечательные люди. Постепенно их сменили подробности из жизни самой женщины, сначала прошлой, потом нынешней, а потом настала очередь собак-поводырей.
 
Вета должна была сознаться, что данный вопрос она прояснить не успела и пообещать сделать это в ближайшие дни. Стало совершенно понятно, что так просто Зухра с нее не слезет.

Тамары дома не оказалась, Жанар звонить не хотелось, и Вета набрала павлодарский номер. Лидия была дома, но поблагодарила ее достаточно сдержанно.

– Приятно, что на мое письмо обратили внимание, деньги мне не так важны. Но это вовсе не значит, что я собираюсь от них отказываться. Она как будто подслушала ее спор с Мирой.

– Конечно. Лидия, вы так и не сообщили сестре о письме в редакцию?

– Нет, я сказала. Вы же все равно опубликуете рецепт. Пусть уж  лучше от меня узнает.

Лидия замолчала, но трубку не положила. Казалось, она хочет что-то добавить, но колеблется.

– У вашей сестры что-то произошло? – мягко помогла ей Вета.

– Не у сестры. У Марата. У него украли лечебную картинку.

– Украли? Когда? – ахнула Вета.

– Неделю назад. Кстати, у вас, в Алма-Ате. Он в машине ее оставил. Даже не на виду, а в бардачке. На минуту вышел, чтобы сигарет купить. Вернулся, а надписи и нету.

– А кроме нее еще что-нибудь украли?

– Нет. Сначала он, правда, решил, что украли еще бейсбольную биту, которую он возит на всякий случай. Но потом палка оказалась на месте, а картинка пропала. Говорит, больше ничего не взяли. Да и что там было еще брать? Денег в машине не было.

– Странно. Он сам вам об этом  рассказал?
– Нет, конечно, он меня не так хорошо знает. Позвонил сестре, а она мне перезвонила. Думаю, кто-то знал о картинке. Вы никому ничего не говорили?

– Я? – удивилась Вета. – Я же только три дня назад приехала и, конечно, никому ничего не рассказывала.

– Ну не знаю, может, кто-то еще знал...

Положив трубку, Вета некоторое время бесцельно смотрела перед собой, пытаясь понять, что для нее эта новость может значить. Ничего не придумав, решила взглянуть на свое приобретение. Шкатулка стояла все там же, на нижней полке старой этажерки и была все еще влажная. Да, основательно она ее постирала, ничего не скажешь... Придется ей сохнуть еще и завтрашний день.

Придя домой после работы, Вета не сразу вспомнила о сохнущей на лоджии шкатулке, а когда вспомнила, там ее не обнаружила. Сначала просто удивилась, потом испугалась. Начала вспоминать, когда ее видела в последний раз. Нет, она же не сошла с ума и точно помнит, что шкатулка утром стояла на этажерке. Вета на всякий случай переставила все банки на полках. Не помогло. Шкатулки по-прежнему не было. Случай невероятный и необъяснимый.

Лоджия застеклена и ни одно из стекол не повреждено. Рамы всегда закрыты на шпингалеты, когда ее нет дома. Может, кто-то открыл дверь и залез в квартиру, пока она была на работе?

Вета снова вернулась в комнату, внимательным взглядом окинула сначала коридор, потом все остальные помещения. Если кто-то и был, то вел себя очень аккуратно. По крайней мере, проводил поиски совершенно незаметно для хозяйского глаза. Все на своих местах. Только детективных историй для полноты впечатлений не хватает! С кражами и разбоем.
 
В памяти всплыл разговор с Лидией. Ведь у Марата изображение с текстом тоже украли. Неужели эти две кражи связаны между собой?

Вета на всякий случай проверила замок. Внешняя дверь из железа, задвижка достаточно надежна. В собственной квартире она в безопасности, если только не подвергнется атаки бандитов с каким-нибудь дверепробивающим оружием. Тьфу, тьфу! Не думать о плохом! Иначе не сможет заснуть.

Спала она, действительно, в эту ночь плохо. С вечера казалось, что кто-то неведомый и страшный скребется, стараясь отодвинуть задвижку на двери. Потом почудилось, что неправдоподобно длинная паукообразная рука пытается открыть окно лоджии. Хотя кто может открыть окно шестого этажа? Не подгонят же под окна подъемный кран. Вряд ли она даже вместе со шкатулкой стоит таких усилий, а уж без шкатулки тем более…

 Умом понимала, а сердце каждый раз замирало от малейшего звука. Несколько раз за ночь вставала с постели и «морозом-воеводой» обходила «владения свои». Естественно, никого не обнаруживала. Обычные ночные страхи от расшатавшихся нервов. Как раз когда она смогла себя в этом убедить, расслабиться и, наконец, заснуть, зазвонил будильник. Пришлось вставать, ползать сонной мухой по квартире, то и дело натыкаясь на мебель, а потом, невыспавшейся, понуро плестись на работу.


ХОЗЯЙКА ЧЕТОК

Она, как лягушка, всей кожей чувствовала приближение перемен. Неведомых, поэтому тревожных и неблагоприятных. Чем бы не занималась, ощущение не пропадало. Временами немного ослабевало, иногда почти совсем уходило, но потом возвращалось.

Последнее время ей все время чудится взгляд за спиной и никак не получается стряхнуть напряжение. Очень неприятное состояние. Невозможно расслабиться ни на минуту. Теперь, когда она переодевается, тщательно задергивает шторы, чего раньше никогда не делала, или уходит в ванную комнату, где нет внешних окон. Любой человек из дома напротив кажется ей подозрительным и полным враждебных намерений. В парке за каждым деревом мерещится страшная физиономия, и даже на работе, разговаривая с давно знакомыми людьми, нервно оглядывается, как бы ожидая удар в спину.
 
Она до такой степени взвинтила себе нервы, что, удивляясь сама себе, надумала пойти к гадалке и с помощью магии узнать, как от навязчивого страха избавиться. Решение принимала долго, визит постоянно откладывала. Хозяйка четок выросла в обществе, где гадание считалось занятием неприличным, а гадалки – шарлатанами, которые выманивают деньги у доверчивых людей. Может, оно и так. Но что же делать? Груз неопределенности – тяжелый груз, тем более что своими страхами ты увеличиваешь потенциальные опасности многократно. А кто сказал, что реальные опасности перенести легче, чем воображаемые?

И все-таки на настоящую, профессиональную гадалку она не решилась. Припомнила, что одна из сестер неплохо гадает на бобах. После работы подошла и, смущаясь, попросила раскинуть «на судьбу».
Рашида удивилась, но спрашивать больше ничего не стала. Этот факт хозяйку четок порадовал. Умелая гадалка не станет задавать никаких вопросов, сама увидит и настоящее, и прошлое, и будущее.

Сестра открыла баночку из-под лекарства, где хранила бобы и  высыпала их на стол. Бобы выкатились, словно морские камешки или финиковые косточки, они были темными, твердыми и блестящими, похожими на ее четки. И это воодушевило. Она вдруг с ходу  поверила, что бобы врать не станут. Обнадеживало и то, что Рашида гадала далеко не всем и не всегда. Она терпеть не могла, когда просили раскинуть бобы просто так, от нечего делать.
 
– Гадание, это не игра и не развлечение. До него нужно дозреть и отнестись к нему серьезно. Если не знаешь, чего хочешь спросить, значит это в данный момент для тебя неважно. Бобы все чувствуют. И правды не скажут, – объясняла она. – Я их уважаю, поэтому и они меня не обманывают. А если будешь относиться к гаданию как к игрушке, бобы тут же подхватят эту игру и все, что они скажут, будет как бы шутка.

Рашида разложила сорок один боб по три кучки в трех рядах, отделила лишние и задумалась, глядя на полученный узор.
 
– Что-то не пойму. Мечешься ты и своим мельтешением путаешь судьбу.

Она снова взглянула на бобы. Кучки были неодинаковыми. В двух лежали по четыре боба, в остальных три или два, а в последней вальяжно расположился толстый и блестящий одинокий боб.

– В данный момент находишься как бы на перекрестке. Какую дорогу выберешь, так дальше и будешь жить.

– А как мне выбрать правильную дорогу?

– Чтобы найти правильный путь, придется с чем-то расстаться. С тем, чем ты очень дорожишь. Настоящий период твоей жизни заканчивается, вскоре начнется новый и ты должна освободиться от всего лишнего, если хочешь чистой  войти в новый жизненный этап.

– А я не умру? Мне что-нибудь угрожает?

– Нет, не думаю – в голосе гадалки пропала прежняя уверенность. – Когда сможешь принять правильное решение, а ты это, скорее всего сможешь, все враги отпадут, словно насосавшиеся крови пиявки, а опасности останутся за спиной. Но для тебя это будет очень непросто, даже мучительно, вот как бы я выразилась.

– Скажи, Рашида, а это как-то касается моих родственников? Дочери, например?

– Нет, – голос снова стал уверенным. – Нет, – повторила она еще более твердо, – родственников я не вижу. Здесь что-то такое … Подарок, какой-то, что ли… – Рашида с трудом подбирала слова. – Или, может, эта, как ее… благотворительность. Но не к родственникам. Это точно.

– Спасибо. Ты действительно помогла мне. Не знаю пока точно в чем, подумаю над твоими словами… Но, кажется, начинаю понимать…  Спасибо, – снова повторила она. – Большое спасибо.

– Пожалуйста. Ничего не бойся, все у тебя будет хорошо.

– Давай это дело обмоем. Я принесла с собой бутылку вина и коробку конфет.

Обе засуетились. Достали стаканы и чайные чашки, нарезали сыр для закуски. За столом обсуждали в основном врачей и пациентов, гадание не вспоминали, но каждая  из женщин испытывала внутреннее удовлетворение: одна от хорошо выполненной работы, другая от принятого решения.


ВЕТА

По дороге на работу Вета чувствовала себя надутым до предела воздушным шаром. Если сейчас же не сообщит Алие об украденной шкатулке, то лопнет. К счастью, девушка была на своем рабочем месте и Вета, уже окончательно приняв на себя образ шара, с легким шипением приступила к рассказу.

– Ты представляешь, Алия, – начала она, едва поздоровавшись. – У меня шкатулку украли, которую мы у бомжа купили.

– Как украли? Когда?– удивилась девушка.

– Вчера. Я ее на лоджии оставила сушиться. Она же грязная была, как будто свинья в хлеву рылом катала. Сразу же ее помыла и поставила на этажерку сушиться. Так вот, вчера выхожу на лоджию, а ее там нет!

– Куда же она могла деваться?  Кому понадобилась? – недоумевала Алия. Она никак не могла примириться с мыслью, что старая грязная шкатулка может заинтересовать нормального человека. Вета не в счет, у нее особые обстоятельства. А вообще-то человек должен иметь небольшие странности, иначе мы все будем неотличимы друг от друга.

– Я все проверила. Сначала обыскала лоджию вдоль и поперек, потом  квартиру. Нигде никаких следов. И что самое интересное, ничего больше не пропало.

– Мистика, – вдруг раздался Славин голос. Оказывается, он незаметно вошел и тоже слушал Ветино повествование. – Мистика! – снова повторил он, копируя интонацию старшего помощника капитана из фильма «Полосатый рейс». И почти без паузы. – Предлагаю дать объявление в газету: «Найденную на лоджии шкатулку прошу вернуть за вознаграждение». Или: «Очевидцев кражи старой грязной шкатулки просим позвонить по телефону такому-то».

Надо отдать должное Славе. Решения он принимал мгновенно. В отличие от женщин, которые растерянно смотрели на курьера, не в силах вымолвить ни слова от удивления и негодования. Первой пришла в себя Алия.

– Тебе мама в детстве не говорила, что подслушивать нехорошо? Так я сейчас заменю тебе маму, а заодно и папу с ремнем и скажу это.

– Подумаешь! Развели тут тайны! А то я не знаю, что в нашей редакции все что-то ищут: кто – шкатулку, кто – четки. Одни тетки их потеряли, а другие ищут, – не удержался Слава от ехидного замечания.

– Какие тетки? Что ты несешь? – Алия никогда не оставляла попыток улучшить Славино воспитание. Но пока до совершенства было далеко.

– Те тетки, которые письма прислали и премии получили, их потеряли, а вы ищете.

– Слава, ты можешь один заменить целое детективное агентство плюс любопытную Варвару, которой нос оторвали. Еще бы немного деликатности и цены бы тебе не было. Можно на «Сотбис» выставлять или на «Кристи» как особо ценный и редкостный экземпляр. – Вета тоже не удержалась от моралите в Славин адрес.

Но с курьера все стекало как с гуся вода. Едва ли он обратил внимание на иронию. Всякие неприятности в свой адрес Слава привык пропускать мимо ушей.

– Кстати,  когда я сюда ехал, кое-что придумал, – продолжал он, как ни в чем не бывало.

– И что же? – Алия постаралась в этом кратком вопросе поэкспрессивнее выразить глубокое сомнение в том, что Слава вообще может придумать что-то дельное.
 
– Я вот что подумал, – обстоятельно начал Слава, крутя в руках небольшую фигурку кота, который был для Алии талисманом и всегда стоял на ее рабочем столе. – Наладить производство шкатулок в нашей конторе мы, по всей видимости, не сможем, а четок совсем даже наоборот.

– Это как? – спросила Алия, забирая у него кота.

– Сейчас везде продаются иранские финики, упакованные в коробки. Если съешь финик, то внутри обнаружишь косточку, а в ней дырку.

– Дырку? Они что, червивые все? – удивилась Вета. Финики она ела, косточки тоже видела, а дырок почему-то не заметила.

– Вы что, совсем уже? Какие черви? – возмутился Слава. – Их специально продырявливают, чтобы четки делать. Иран же страна мусульманская, а каждому настоящему мусульманину надо иметь четки, ну это примерно как хадж в Мекку совершить. Всякие же люди есть, бедные, например, которые не могут купить четки, но вполне могут купить фиников, взять веревку и сделать себе такую необходимую для молитв вещь. И это будут дизайнерские, можно даже сказать эксклюзивные четки.

Вета, кажется, начала постигать глубину Славиной мысли.

– И что, мы купим финики, наделаем четки и будем их продавать? Зачем?

– Какие вы, – тут Слава взял паузу, чтобы подобрать определение, которое бы ясно передавало его возмущение женской бестолковостью, но вместе с тем было достаточно нейтральным, чтобы его тут же не выгнали и не сделали на ближайшую неделю персоной «нон грата». – Какие вы, женщины, – наконец выговорил он, – непонятливые! Скоро появится в продаже журнал, где будет написано про чудодейственные четки, все кинутся их искать, ну а тут и мы со своим предложением: «Нате вам, граждане, мы обо всем уже позаботились, только денежки платите».

– Ну ты и жучара! – наконец и Алия постигла Славин замысел. – Мы будем продавать поддельные четки? Ты что, совсем уже совесть потерял? – набросилась она на Славу.
– При чем тут совесть? Ты вообще о человеческой психологии понятие имеешь? Чему там тебя на факультете журналистики обучали? – взъярился Слава. – Ты что-нибудь о «плацебо» слыхала?

– Слава, давай без дешевых эффектов, – попросила Вета.

– Пожалуйста, «плацебо» – это когда пациент вылечивается не от лекарств, а от внушения. Дают ему, например, круглую конфетку, а говорят, что это чудодейственная пилюля. Больные эти конфетки принимают и сорок процентов из них вылечиваются. Это небольшая лекция для тебя, Незнайка, – кивок в сторону Алии. – Теперь для вас, Светлана Александровна.

 Это была мелкая Славина месть. Он знал, что Вета имя Светлана не любит, и просит называть ее либо просто Вета, либо Вета Александровна. Слава обычно к ней так и обращался, но когда ему хотелось досадить, он нарочно величал ее Светланой Александровной.

– Так вот. Наши самопальные четки помогут сорока процентам тем, кто их купит. Плохо, что-ли? За сколько мы могли бы их толкнуть? – Слава закатил глаза, занявшись сложными экономическими подсчетами.

– Даже если они и помогут сорока процентам, – неожиданно сладким голосом пропела Алия, то остальные шестьдесят тебя самого разберут на косточки и из твоего скелета сделают четки, взамен тех, которые ты им собираешься всучить. А из головы пиалу! Все равно она ни на что больше не годится! – закончила она резко.

– И тогда это будут уже буддистские четки! – подхватила Вета. – Ламы любят использовать вместо зерен человеческие черепа.

– Пожалуй, долларов за сто можно попробовать. Слава, наконец, произвел свои расчеты. – А если хорошую рекламу сделать, то и дороже.

– Нет, ты только посмотри, – Алия снова повернулась в сторону Веты. – И это рассуждает будущий юрист! Теперь понятно, почему кругом столько обмана и подделок. Ты не юрист, ты аферист! – возмущенно срифмовала девушка, сверкая на Славу глазами.

У Славы взор затуманился картинками будущих прибылей, и он с сожалением констатировал:

– Нет, от вас толку не будет! Надо Ларисе эту идею подкинуть. Уж она-то не будет мораль читать, она человек деловой и рисковый.

 Все с тем же затуманенным взором Слава удалился.
На его уход среагировал телефон, как бы исполняя отходную арию.

Алия взяла трубку.
– Да, – сказала она. – Да, наверное … Не знаю. Я не занимаюсь письмами. Позвоните завтра.

Когда она подняла глаза на Вету, в них была растерянность.
– Какой-то мужчина. Оказывается, сегодня вышел журнал с письмами. Просил продиктовать адреса всех победителей.

– А это еще зачем? – насторожилась Вета.

– Говорит, что представляет какую-то благотворительную организацию и хочет им помочь. Особенно пенсионерам.

– Странная просьба. Если позвонит еще раз, скажи, что мы даем адреса только с разрешения авторов. Если он согласен подождать, я с ними созвонюсь, но если женщины не захотят, тогда, как говорится, прощения просим. И от греха подальше, запру-ка я эти письма в сейф. Вокруг них поднимается нездоровый ажиотаж. И это мне не нравится.   


ЛАРИСА

Раньше Лариса не очень охотно ходила с мужем в семьи его старых приятелей. Пить она не пила, а с женами Аликовых друзей не всегда удавалось найти общих тем для разговора. С большей охотой она лежала бы дома на диване с книжкой, если бы не подозрение, что у очередного приятеля муж может нализаться до поросячьего состояния. При ней он пил все-таки меньше. Часто Алик приглашал ее с собой так, для проформы, без особой охоты, чтобы меньше ворчала. А теперь она сама несколько раз заговаривала о том, чтобы навестить Каната, изобретая разные причины для посещения. То ей хотелось посмотреть мебель, которую они не планируют перевозить в новый дом, а, кажется, намереваются продать. То выражала желание подарить сестре на день рождения котенка, которого можно взять у Каната: две недели назад у них кошка окотилась. Вполне уместно спросить, не отдадут ли они симпатичного котика в хорошие руки. Про четки она не упоминала, зачем два раза наступать мужу на ту же самую мозоль. И, в конце концов, Лариса добилась своего. Не мытьем, так катаньем. Их пригласили прийти посмотреть мебель, а заодно и котеночка.

В этот раз ей невероятно повезло. Нет все-таки в мире ничего постоянного, вот и невезучей Ларисе улыбнулась удача, да еще какая! У Каната в гостях был тот самый Марат, счастливый обладатель вышитого рецепта счастья, который должен притянуть к себе все остальное, включая и вожделенные четки.
 
Лариса поначалу не поверила собственному везению. Как! Она собиралась к Канату и его жене, чтобы только расспросить о Марате, а он здесь собственной персоной. Может эта неожиданная встреча предвещает конец неудачам, и она вступает в совершенно другой жизненный этап, этап процветания и богатства? Ох, как трудно этому поверить! Хотелось бы еще подтверждения. А вдруг, просто случайность?

Их познакомили с Маратом, который пока жил в Алмате один, без семьи. Квартиру он уже купил, оставались какие-то формальности с документами.
 
Марат оказался вполне обыкновенным мужчиной лет сорока или чуть больше. Если бы не совершенно седая голова, можно было дать и лет тридцать пять. Контраст моложавого лица и седой головы придавал некоторую значимость и легкий шарм его облику.

Пригласили за стол. Подавали традиционный бешбармак. Лариса его не очень любила, особенно летом. В летнюю жару мясо – тяжелая пища. Поэтому положила из общего блюда побольше теста, поменьше мяса, исключительно для того, чтобы не обидеть хозяев, отодвинула на край тарелки некстати попавший почти сырой лук. Прихлебнула бульона из кесешки и стала ждать интересного разговора.

 Мужчины, как водится, выпили водки. Можно было надеяться, что в скором времени у них развяжутся языки. До этого момента придется перетерпеть несколько традиционных тем: бизнес, машины, футбол.

Лариса левым ухом слушала жену Каната, которая рассказывала где, что и когда из мебели они покупали и что собираются перевезти в новый дом, а что продать. Правое же ухо она держала наготове, чтобы не пропустить чего-нибудь важного с мужской стороны стола. Наконец, ее долготерпение было вознаграждено. Но самое начало беседы она все же упустила. Хозяйка дома в этот момент взяла в руки каталог штор, тыкая пальцем то в один образец, то в другой, интересуясь ее мнением по поводу ламбрекена и миленькой оборочки к нему. Неудобно было, уписывая хозяйский бешбармак, отвечать на каждый вопрос односложными «да» или «нет». Волей-неволей пришлось ввязаться в обсуждение каких-то пошлых занавесок. Когда ей удалось оторваться от каталога, Марат уже рассказывал о краже.

– Даже не знаю, как правильно сказать. Кражей это тоже назвать нельзя. В общем, дело было так. Сижу я в машине, жду мужика, который мне продал квартиру, чтобы забрать у него домовую книгу. Сижу и курю. Вдруг ко мне подходит какой-то дядечка, лет за пятьдесят. Помню только, что с бородой, а в руке трость. Не хромает, это у него прикид такой. – Марат провел двумя пальцами по собственному подбородку, чтобы наглядно показать, где у мужчин бывает борода, потом продемонстрировал, как мужчина держал в руке трость. – Трость я хорошо запомнил. Изогнутая ручка, а пониже – голова. Крутая такая палка – наверно, индивидуального изготовления. А почему я ее хорошо запомнил? Тот мужик шел как-то подпрыгивая, а трость держал под мышкой. Так в кино аристократов показывают. Он, наверное, себя тоже аристократом мнил, гнида бородатая!

Публику не смутил чудовищный образ бородатой гниды, и никто даже не пикнул. Все внимательно и с сочувствием слушали рассказчика. А он, по всей видимости, подошел к кульминационному моменту.

– Подходит со своей тросточкой, обходит мою машину со всех сторон, а потом наклоняется и говорит, что вчера в новостях передавали описание моей «тойоты». Как будто водитель, то есть я, сбил ребенка и скрылся с места происшествия. Я, конечно, возмутился и ответил, что никого не сбивал и мало ли похожих машин. Честно говоря, очень мне его послать хотелось, но я сдержался, о чем до сих пор жалею. Неудобно было так разговаривать с  аксакалом…

Тогда он извинился, мол, перепутал, должно быть. Потом похвалил машину, стал спрашивать, давно ли она у меня, сколько лет, какой пробег, не собираюсь ли я ее продавать. А я и вправду собираюсь. Сказал цену. Мужик вроде бы заинтересовался, попросил разрешения в салоне посидеть. Я открыл вторую дверь. Он сел рядом со мной.

Марат замолчал, поджал недоуменно нижнюю губу, как бы сомневаясь в реальности того, что последует дальше.

– А потом не знаю, что произошло. Как будто я куда-то выпал. Не из машины, а из реальности. Когда через некоторое время пришел в себя, то мужика в машине не было. И что интересно, совершенно не помню, о чем базар меж нами был, и когда он ушел. Время я не засекал, показалось, что прошло секунд тридцать, а сколько на самом деле, не знаю…

– А дальше? – спросил Канат.

– А дальше пришел с домовой книгой тот, кого я ждал, и я поехал домой. Когда ставил машину на стоянку, открыл бардачок и обмер, он был пустой. Я даже глаза протер. Показалось, обман зрения. Все перерыл в машине. Думал, может случайно текст зацепил, когда сигареты доставал, и он на пол упал. Даже сиденья поднимал. Пусто. Картинка с надписью исчезла, как будто ее там никогда не было.

– Надо найти мужика и голову ему оторвать за такие дела, – внес свою скромную лепту в утешение Марата Алихан.

– Найти не так просто. Я кроме бороды и трости ничего не помню. Но не я буду, если не верну свою вещицу. А уж когда найду, башку этому «инвалиду» отверну.

– А что-нибудь еще украли? – спросила Лариса.

– Больше ничего. Лучше бы деньги украл, мразь!

Жена Каната тоже по-своему решила утешить страдальца и стала накрывать стол к чаю.

Ларису рассказ расстроил. Раньше хотя было за что зацепиться. А что делать теперь? Где искать этого зловредного аксакала? Не иначе брызнул какой-то гадости в Марата, а, может, гипнозом владеет.

На столе появились печение, конфеты, а также традиционные изюм, курага и орехи. Лариса в задумчивости положила себе в рот приличную горсть черного кишмиша и призадумалась…


ОПАСНАЯ  ВЫЛАЗКА

Спуститься с небес на землю ей помогла Лаура, жена Каната, предложившая посмотреть котят. Женщины встали. Пока они шли к стационарному месту, где размещалась кошкина резиденция, Лариса размышляла, как бы ей покультурнее отказаться от котенка. Про сестру она сказала просто так, для Алика.

У них уже есть кот. Разве только своего куда отдать? Маленький котенок, конечно, существо премиленькое, слов нет, но ведь первое время, оторванный от матери, он будет ужасно пищать по ночам. Потом потратишь кучу времени и усилий, приучая его к туалету. На молоко и корм нужны деньги. Но не говорить же хозяйке, что она интересовалась котенком для того только, чтобы ее пригласили в гости.

 Подоспели они как раз к кормлению младенцев. У живота этой кошачьей матери-героини копошились никак не меньше шести детенышей. Кошка что-то почувствовала и глянула на Ларису совсем не гостеприимным взглядом. Та мысленно постаралась ей объяснить, что не покушается ни на одного из ее чад, просто симулирует, и пусть кошка-мать не расстраивается и не вздумает кинуться на нее разъяренной львицей. Кошка, по всей видимости, прочитала мысленное послание, успокоилась, скользнула по ней равнодушным взглядом и даже прикрыла глаза. Лариса тоже перестала нервничать, хотела сделать комплимент котятам и попросить отсрочки: они-де еще такие маленькие, только-только открыли глаза, пусть хотя бы исполнится месяц, и тут у нее буквально язык присох к гортани.

В нескольких метрах от кошачьего жилья она увидела то, что рисовала в своем воображении всю последнюю неделю. Не сон ли это? Лариса зажмурила глаза, мысленно сосчитала до десяти и снова их открыла. Ничего не изменилось. Вот оно, второе подтверждение тому, что она из разряда неудачников стремительно переходит в стройные ряды любимцев фортуны.

Лаура еще что-то говорила про котят, но Лариса не слышала ни одного слова. Она лихорадочно обдумывала, как бы удачнее провернуть операцию, основные этапы которой уже почти сложились в голове. Для начала попросила у хозяйки разрешение выкурить здесь сигарету. Отказа не последовало. Известное дело, закон восточного гостеприимства. Гость, как говорится, хоть скатерть жуй. Воспитанный хозяин должен делать вид, что все идет нормально. Знал, кого звал, значит терпи.

 Лариса прошла в коридор, чтобы взять сигареты, а потом снова вернулась на лоджию. Хорошо, что в этом сезоне вошли в моду сумки большого размера. Что-то среднее, между картофельной авоськой и  вместительным дорожным саквояжем. Открыла молнию, вытащила сигареты, попросила хозяйку заниматься гостями и не обращать на нее внимания. Она покурит минут пять и тоже вернется к столу.

Вся вылазка заняла короткое время и прошла почти без потерь, если не считать ободранного бока и слегка поцарапанной лодыжки.

Кошка смотрела на ее манипуляции с немым удивлением. Она села, полизала переднюю лапу, потом одного из своих котят, покачала головой из стороны в сторону, как бы говоря:

– Ай, я, яй! Что делается! И кого только в гости приглашают!

Лариса не обратила на умное животное ни малейшего внимания. Быстро взяла сумку под мышку и вернулась к остальной компании. Больше ее уже ничего не интересовало в этот вечер. Всем своим видом она давала понять, что пора уже и честь знать, поблагодарить хозяев и отправиться по домам.


ЧАЕПИТИЕ

Наконец-то прошел дождь. В течение всего месяца он почти каждый день собирался, но не то силенок не хватало, не то настойчивости пересилить жаркое июльское солнце. Но дождь не отступал, накапливая воду капля за каплей. Небо периодически затягивалось черными тучами, временами даже угрожающе гремел гром, но ничего кроме трех, пяти водяных горошин эти тучи не рождали. Опять выглядывало солнце, сушило траву и цветы на клумбах, на следующий день снова становилось пасмурно и все повторялось.

Но сегодня дождь собрал всю силу и решимость, которые помогли ему достичь земли. Сначала, как обычно, упали несколько капель, и все замерло. Казалось, на этом дело и кончится, но, тут у дождя открылось второе дыхание. Капель становилось все больше и больше, постепенно они слились в мощные энергичные струи, которые колотили по асфальту так сильно, что, казалось, намеревались достичь Америки на противоположной стороне земного шара.

Люди уже не верили в серьезность намерений грозовых туч и ворчливой воркотни грома, поэтому зонты носить с собой перестали. За что и поплатились.

Вета уже почти забыла, как выглядит настоящий ливень, поэтому встала из-за стола и поспешила к окну. С любопытством провожала взглядом мокнущих прохожих. Все вели себя по-разному. Протрусила женщина, стараясь прикрыть голову пластиковым пакетом. Бежать под дождем, держа руки над головой очень неудобно, у женщины сбивался шаг, и, попадая ненароком  в лужу, она окатывала себя сзади до пояса грязной водой. Ежилась, начинала смотреть под ноги, от этого бег замедлялся, а пакет съезжал на одно ухо.

Потом проследовала молодая пара. Эти никуда не спешили. Шли себе спокойно, увлеченные друг другом, ничего не замечая вокруг. Как будто вместо дождя приятно светило солнышко. Их одежда совершенно промокла и впитать еще больше воды просто не могла. Тонкая, белая блузка девушки облепила тело так плотно, что можно было отчетливо видеть большую темную родинку на спине. Молодые люди слились со стихией, осознав всю бесперспективность сопротивления, и получали от этого удовольствие.

Летние дожди хотя и сильны, но недолги. Буквально минут через пятнадцать все стихло и в природе наступило влажное умиротворение. Умытые дождевыми каплями старые деревья как-то выпрямились и развернулись, подобно престарелым мужчинам в последнем всплеске молодости, как бы говоря: «А мы еще ничего! Мы еще огого!».

Напоенные цветы воспряли духом и, делясь своей радостью с окружающими, источали аромата в три раза больше, чем обычно. Смягчилось все. Даже агрессивное настроение людей. Лица, хотя и мокрые, как-то посветлели, расслабились и подобрели.

В редакции тоже некоторое время царило минорное настроение, которое вскоре разрушил стремительно вбежавший Слава, слегка подпорченный дождем. Но не слишком. Предусмотрительный курьер где-то переждал пятнадцатиминутный ливень и его буйной голове достались лишь редкие капли с крыш и мокрых деревьев. Больше пострадали нижние оконечности джинсов, на которые попала вода из луж и украсила их бурым бисером грязных капель.

Слава был не один. Его сопровождала небольшая коробка, нашедшая подмышкой уютное убежище от дождя.

– Шай барма? – строго спросил он Алию.

– Чего это ты вдруг по-казахски заговорил? – с подозрением в голосе поинтересовалась девушка.

– Говорить на государственном языке – наш священный гражданский долг, – торжественно процитировал Слава уличную растяжку. – Еще и тебя научу. Ты, небось, кроме «подай», «принеси» ничего и не знаешь.

– Тоже мне казаховед выискался, – Алия спускать Славе ни в коем случае не хотела. – Слава, не надувайся так, а то лопнешь, даже хирурги потом не сошьют.

– Пожалуй, с моим знанием казахского языка, я даже могу поступить в помощники к Назарбаеву, референтом каким-нибудь. Буду темы для его выступлений готовить. А то, как я его послушаю, нет у него путних спичрайтеров.
 
– Уймись Слава! – подала голос Вета.

Но курьер не внял возгласу старшего товарища.

– Что ты стоишь как засватанная? – снова наскочил он на Алию. – Чай ставь! Во, я фиников купил! И он выразительным жестом шлепнул принесенную коробку на стол, за которым они обычно сервировали чай.

Вета и Алия переглянулись.

– Слава, града вроде не было, может, тебя большая капля по голове стукнула? – страдальческим голосом спросила Алия.

– Не понял.

– Сейчас объясню, – она продолжала разговаривать с курьером, как с ушибленным в голову. – Раньше ты никогда не доходил до того, чтобы принести чего-нибудь к чаю. Ты же всегда говорил, что это женское дело.

– Как это никогда? А кто вам торт приносил в мае?

– Так это же был твой день рождения. Случай особый. А чтобы в обычный день … Поэтому я и беспокоюсь, все ли с твоей головой в порядке, у тебя и раньше-то было не совсем…

– Ну ты и наглая! А кто кормил вас двумя корейскими салатами на прошлой неделе? Картофельным и из фасоли «маш»? Иван Федорович Крузенштерн, что-ли? Или у тебя избирательная амнезия?

Вета посчитала необходимым вмешаться. Мир всегда лучше войны, хоть горячей, хоть холодной.

– Алия, не приставай к Славе. Нужно ценить благие порывы, а не вспоминать старые грехи. Чай, так чай.

Она налила в электрический чайник воды, щелкнула кнопкой включателя и начала распаковывать коробку с финиками. Слава, уже подсевший к компьютеру, занялся пасьянсами, явно считая, что его благородная миссия окончена, и можно теперь с чистой совестью ждать, когда его пригласят в качестве дорогого гостя почаевничать. Впрочем, он вскоре переместился ближе к столу, видно, в последний момент засомневался, что приглашение вообще состоится.

– А ты чего сидишь? – накинулся он снова на Алию. Наступил третий раунд боев без правил. – Кто у нас в коллективе самый младший?

– Ты, конечно. Это у тебя амнезия, а не у меня, причем не избирательная, а полная. Слава, у тебя, наверное, болезнь Альцгеймера начинается, – предположила Алия тем же соболезнующим тоном.

– Ничего у меня не начинается и не продолжается. Альцгеймер у стариков бывает, а я мужчина в полном расцвете сил. – Слава богатырски потянулся, расправляя плечи. – И ты нам зубы не заговаривай. Мы здесь говорим не о мужчинах, а о женщинах, потому как речь идет не о футболе, а о чайной церемонии. А из женщин самая младшая у нас ты. Так сказать, младшая жена, «токал» по-казахски. А кто есть младшая жена? Слава возвел глаза к потолку, скрестив руки на груди. Не скромный курьер, а мудрый халиф Гарун аль-Рашид! – Для мужа – утеха, а для остальных – служанка. Так что, давай, суетись!

– Слава, перестань! – не выдержала Вета, заметив, что Алия глазом уже нацелилась на толстенный словарь казахского языка, и, собирается употребить его явно не по прямому назначению. Ей стало жаль и словаря, и Славиной головы.

Она поставила на стол чайные чашки, пластмассовую тарелку с печеньем, пододвинула коробку с финиками.

– Приступайте, чай готов.

У всех были собственные чашки, путать которые строго воспрещалось, за этим внимательно следила чистеха Алия. Мыть тоже полагалось каждому свой питейный сосуд, но Слава почти всегда делал вид, что это правило не для него. Как почти единственного мужчину в коллективе, его должны ценить, беречь и не унижать бабскими посудомойными делами.

 Алия из принципиальных соображений Славину кружку не мыла. Иногда она так и стояла грязной, ожидая своего хозяина, знатока тонких придворных церемоний. Кружку мыла Вета, так как боялась, что в офисе соберется целая мушиная ассамблея: курьер очень любил сладкое и обычно всыпал в чай не меньше четырех, пяти ложек сахару.

 Славин бокал, впрочем, выглядел весьма мужественно, даже и грязный. Был он весь черный, но по внешней стороне украшен цветной картинкой. Мускулистый серый крысенок стоял во весь рост на задних лапах, держа в передних черно-белый футбольный мяч. Одет грызун был в красные широкие трусы и перчатки. На ногах просматривались футбольные бутсы. По картинке легко было догадаться, что Слава ярый футбольный фанат, а родился в год крысы по восточному календарю. Алия даже утверждала, что крысенок похож на хозяина бокала, но Вета никогда не разрешала озвучивать эту версию вслух.

– Ешьте финики, каждый съеденный вами финик – это кирпичик в мое будущее финансовое процветание! – молвил Слава, запуская пятерню в коробку.

 Алия, которая в это время хлебнула из чашки, вдруг поперхнулась и закашлялась.
– Так вот почему ты принес финики! – наконец поняла она. – Четки на продажу изготовлять собираешься. Только попробуй! Я тебя тут же сдам финансовой полиции.

– Что я, от полиции не отмажусь, что-ли? – возразил Слава, кладя в рот три маленьких печенья сразу, и показывая, что он вполне знаком с существующим положением вещей.

– А как ты собираешься их делать? Ты где-нибудь видел четки из финиковых косточек? – спросила Вета так, на всякий случай.

– Конечно, у моей тетки есть. Она их сама сделала. – Слава на миг задумался. – Мне так кажется. А, может, и нет. Да и что тут сложного? Возьми шнурок да в дырки продевай.

– Это у той тетки, которая выиграла вазу эпохи Мин?

– Ну да, она у меня одна.

– А картину Рембрандта она случайно не выиграла? – Алие непременно хотелось поймать Славу на вранье.

Но такая мелочь курьера ничуть не смутила, и он так простенько ответил:

– Нет, чего не было, того не было. Врать не стану. 

   Но девушке хотелось непременно уесть Славу за «младшую жену», да и за все остальные провинности.

– Слава, тебе надо жениться на Айгуль, нашей секретарше.

– Зачем? – не понял Слава. – Мне и неженатому неплохо.

– Вы с ней родственные души и, значит, вам будет очень хорошо вдвоем.

Слава заботу своего постоянного оппонента воспринял с подозрением.

– Чем это мы с ней похожи? – настороженно спросил он.

– Тем, что посуду мыть не любите, раз. У нее вечно в чашке вчерашний пакетик с чаем киснет. Их скоро с Мейрамгуль Саттыбалдиновной мыши съедят. У Айгуль даже на документах крошки от печенья. Тем, что ждете, что кто-то другой сделает вашу работу, два. Тем, что в голове у вас поселяются странные мысли: наверное, потому, что там царит запустение, как в заброшенном подвале, три. Тем, что выдаете желаемое за действительное, четыре.

Такой разнос Слава, естественно, стерпеть никак не мог.

– Когда я разбогатею на продаже четок, – лениво процедил он, – найму киллера, чтобы он тебя поймал, а потом продал в гарем какому-нибудь богатею в Эмиратах. На вид ты вполне ничего. Только, пожалуй, уже старовата и толстовата, много денег за тебя не дадут.

– Брейк, – громко сказала Вета. – Молча допивайте чай и за работу! Молча! – еще строже повторила она.

Когда Слава гордо удалился, довольный тем, что последнее слово, как всегда, осталось за ним, Вета сказала своей молодой сотруднице.

– Алия, ну зачем ты поддаешься на Славины провокации? Это ему самый кайф. Хочешь доставить удовольствие?

– Я стараюсь удержаться, но не могу, – призналась девушка. – Ты же видишь, он специально старается задеть меня посильнее. Как только появляется передо мной его самодовольная рожа, сразу хочется в нее что-нибудь плеснуть, хоть просто воды из стакана, если уж кислотой нельзя. Как ты думаешь, он правда станет продавать четки?

– Конечно, нет. Слава у нас – мастер слова, но не дела. Между двумя этими вещами в данном случае лежат непреодолимые Гималаи. Вот если бы кто исполнял его замыслы, а он бы руководил, тогда – да. А исполнителей он вряд ли себе найдет. Идея уж больно бредовая.

Вдвоем они помыли посуду, в том числе и Славин бокал с мужественным крысенком, все убрали и разошлись по рабочим местам.


 ВЛАДЕЛЕЦ ШКАТУЛКИ

Он редко применял внушение, хотя был неплохим гипнотизером. Во-первых, это всегда требует больших энергетических затрат, а во-вторых, соответствующей обстановки. Клиент должен находиться в расслабленном состоянии: не схватишь же его за рукав где-нибудь на улице, в суматохе большого города. В общем, канительно и не безопасно. В его арсенале есть другие методы воздействия, как на людей, так и на обстоятельства. Более простые, но оттого не менее эффективные.

А в этот раз пришлось. Требовалось работать быстро, клиент мог в любой момент уехать, что сильно усложнило бы задачу.

Но, слава Аллаху, все вышло удачно. Хорошо, что в свое время он свел знакомство с «черными археологами». У него вообще масса знакомых во всех кругах. Так, на всякий случай. Владелец шкатулки справедливо полагал, что если сегодня тебе эти знакомства не нужны, то завтра вполне могут пригодиться. И с этими нелегальными «кротами» он познакомился намеренно. Им иногда удается раскопать что-нибудь по-настоящему редкое и интересное. Роются они везде, в том числе и в древних захоронениях, где часто попадаются вещи ритуальные, то есть магические и очень полезные для его рода деятельности. Нужно признать, что о магии древние знали гораздо больше, чем мы сейчас.

 Правда, приобрести у нелегальных копателей что-то ценное в этот раз не удалось, но зато именно от них он услышал историю о шкатулке и четках. Это было уже после поездки в Узбекистан. Своеобразный  пересказ того, что он уже знал, но с другой стороны. Всегда интересно послушать иную версию. Если сравнить обе, то можно понять, что правда, а что вымысел чистой воды. Тогда ему удалось узнать главное – где находится в данный момент руководство по использованию четок.

Один из копателей по имени Канат то ли из хвастовства, то ли по каким иным соображениям сообщил мимоходом в разговоре, что знает, у кого оно хранится. Выведать имя не составило труда. Особой удачей было то, что Марат приехал сюда сам. Все-таки высшие силы на его стороне. Как будто невидимая  небесная рука сама ведет его к четкам известными только ей путями. Но ведет уж слишком медленно и зигзагообразно, по его мнению. Нужно добавить ускорения.

Владелец шкатулки был уверен, что небо помогает только тому, кто идет к выбранной цели, а не стоит в раздумье да подмышку чешет. Поэтому самоустраняться и пассивно ждать не собирался. Не зря ведь пословица есть: «На Аллаха надейся, а сам не плошай».

Пришлось потратить целых три дня, чтобы запомнить машину и отследить все перемещения Марата. Когда это удалось выяснить, остальное не составило труда.

Правда, одну оплошность он все же допустил. Сказалось волнение. Забрав надпись, забыл блокировать память, чтобы «клиент» не смог вспомнить его внешность. Хотя, что собственно, ему можно предъявить? Доказать, что «покупатель» лазил в бардачок Марат не сможет, тогда он уже был в отключке.
Даже если сообщит о краже в полицию, нормальный оперативник просто рассмеется ему в лицо. Украли какую-то вышитую тряпочку! А если Марат начнет рассказывать о ее колдовских свойствах, девяносто из ста полицейских не поверят, а остальные десять подумают, что рассказчик, либо пьян, либо накачан наркотиками.

Испытывает ли он что-то похожее на угрызение совести? Нет, пожалуй. Ведь именно на нем лежит великая миссия в собирании наследства Авиценны. И это оправдывает многое. Разыскать и воссоединить имущество великого лекаря – его внутренний и внешний долг. Внутренний, так как слышит постоянно внутренний зов, а внешний – потому что один из потомков Ибн-Сины лично поручил это дело ему. Мог ведь выбрать и кого-то другого. И в этом он видит основную задачу своего пребывания на земле.

А что средства нехороши, так нельзя прожить жизнь, не причинив никому вреда. Так не бывает. Глупо подобно буддистскому монаху мести перед собой дорогу из-за боязни раздавить ногой букашку. Польза, которую он приносит ближним, гораздо существеннее, чем эта пустяковая кража.

Итак, с небольшими огрехами, но дело все же сделано. Теперь нужно приступать вплотную к третьему этапу, поиску четок. Здесь он тоже существенно продвинулся вперед, рассмотрев, наконец, номер машины. Но саму женщину пока установить не удалось. Слишком был занят разработкой предыдущей операции.
 
Хозяйку четок он, конечно, найдет. А дальше? А дальше, пожалуй, надо будет с ней познакомиться и, наверное, завести роман. Это самое простое. Мужчина он видный, умеет красиво ухаживать. В себе и своих достоинствах уверен. Не родилась еще женщина, которая сможет ему противостоять. При его-то талантах! А владелица четок немолодая, затюканная жизнью тетка. Здесь и десяти процентов его умений хватит за глаза.

А если она замужем и верная жена? Ничего, за годы брака (а женщина-то не юная) накопила, конечно, множество претензий к мужу, да и поднадоел он ей, наверное. Всем хочется разнообразия. Если кормить человека одной халвой и конфетами, то придет срок, когда ему захочется черного хлеба, селедки или соленого огурца. Ну и наоборот.

 Он-то себя за соленый огурец не держит, он, скорее, изысканный лобстер. Дело тут только в цене. В том, сколько он готов потратить эмоциональных сил, ну и материальных средств, конечно. А для того, чтобы заполучить четки, он готов на многое. 


АВИЦЕННА

Оправдались самые оптимистические прогнозы, журнал с конкурсными письмами разошелся очень быстро. Телефон трещал не умолкая. Одни считали, что редакция объявила неправильный конкурс, другие жаловались на ограниченные сроки, у них-де есть истории покруче, но они не успели поучаствовать, потому что узнали о премиях слишком поздно. Но большинство сетовали на то, что нечестно присудили призы.

Несмотря на весь этот ажиотаж, Мира была довольна. Раз звонят, значит читают. Ругаются, значит рассказывают о журнале другим людям, делая им рекламу. Нужно держать обратную связь с читателями, время от времени делая вид, что учитываешь мнение большинства. На этой волне Мира поручила Вете разработать новый конкурс, призовые места в котором будут определять сами читатели. Кто больше наберет симпатий, тот и получит первый приз. Читающую публику надо разогреть.

Делая вид, что полностью погрузилась в разработку нового мероприятия, Вета включила Интернет и занялась поиском сведений о четках и об Авиценне. О четках она ничего интересного не нашла. Видимо, их нынешний владелец был не честолюбив и на общее внимание ни себя, ни свое сокровище выставлять не собирался. Об Авиценне нашла много чего, но не совсем то, что ожидала.

На одном из сайтов ей попалась биография ученого. Вета внимательно просмотрела все сведения о его жизни и деятельности, в попытке выудить что-нибудь полезное для себя.

Сообщалось, что Абу Али Ибн-Сина родился в девятьсот шестидесятом году нашей эры близ города Бухары, который теперь находится на территории Узбекистана. Получается, что он был узбеком, если в те времена такая народность существовала.

 Далее она узнала, что человеком Ибн-Сина был разносторонне одаренным: знал музыку, философию, логику, сочинял стихи. Значит, не чужд был поэтического слова. Поэтому и вложил каллиграфически, а может и поэтически оформленную инструкцию по употреблению четок. А на каком языке он, интересно, писал? Не на узбекском же. Такого языка, наверняка в те времена еще не существовало.

 Вета просмотрела материал дальше и нашла, что писал он на языке фарси-дари, одном из диалектов персидского языка. А персидская письменность основывается на арабском алфавите. Мало кто сейчас умеет читать по-арабски, а понять древний фарси-дари, наверное, могут в Казахстане вообще единицы.

Читая дальше, Вета узнала, что мальчик вообще-то получил имя Хусейн. Оказывается, все остальное в его полном имени «Абу Али аль Хусейн ибн Абдаллах ибн-Сина» какие-то прозвища и имена родственников-мужчин. Ну «ибн» – это, кажется, по-арабски «сын». Она пробежала страницу до конца и обнаружила, что юный среднеазиатский мальчик Хусейн был не менее гениален, чем маленький Моцарт, только в другой области.

К десяти годам будущий Авиценна выучил весь Коран и без ошибки шпарил все его сто четырнадцать сур на память. Невероятно! Коран –толстенная книга! Неужели есть такие талантливые мальчики? Что-то сомнительно. По крайней мере, Вете, за всю ее тридцатишестилетнюю жизнь подобные не попадались. Может, они встречались только в десятом веке, а теперь все вымерли?

 Вета никак не могла представить себе десятилетнего ребенка, пересказывающего наизусть несколько сотен страниц. В этом возрасте даже у самого развитого мальчишки словарный запас невелик. А Коран, как известно, книга духовная, поэтому содержит большое количество абстрактных понятий. Как же мог их запоминать маленький Хусейн, толком не понимая, что это такое?
 
Если он в десять лет знал Коран, то согласно исламскому праву больше и знать-то ничего не нужно. Все, что требуется человеку для жизни, есть в этой Книге Книг и даже мусульманское правосудие базируется на нем же. Это вам и Уголовный, и Гражданский кодекс. То есть, выучил Коран, и ты уже и судья, и адвокат, и учитель, и богослов. Все в одном флаконе. Куда нынешним «Вош энд гоу» до древних!

 Юноша был слишком талантлив и умен, чтобы довольствоваться только одной книгой, поэтому стал поглядывать в сторону исмаилитов – противников ортодоксального ислама. Ибн-Сина, даже страшно такое сказать в современном мусульманском государстве, находил в Коране недостатки, может быть как раз потому, что знал его так хорошо. Не критически настроенного человека можно убедить в чем угодно, если надергивать нужные цитаты из произведения или учения, которого он не читал. И подтверждением тому служат большое количество религиозных сект, где доверчивое население по одному слову своего пророка готово поверить в наступление к началу будущей недели конца света или уйти через окно десятого этажа в небесный рай, оставляя  сиротами детей. Не любознательны люди и не критичны по отношению к готовым истинам. Легче поглощать кем-то уже пережеванное, чем жевать самому.

 Ветина мать, Мария Васильевна, всю свою жизнь была убеждена, что Анна Ахматова во время ленинградской блокады писала исключительно о кошечках, в то время как советские люди в едином патриотическом порыве… ну, и так далее. Стихов поэтессы Мария Васильевна в глаза не видела, зато прочитала разгромную статью в газете, где сообщалось о пресловутых кошечках, и была совершенно уверена, что так на самом деле все и было. Не станет же газета врать! Не дураки же там, в Москве, сидят?
 
  Многие верили, потому что не брали на себя труд сравнить газетные описания с тем, что видят вокруг себя, подумать и сделать выводы. Думать не хотелось ни в коем случае, и в святой простоте одни пересказывали всякую чушь другим. А, может, это просто была такая защитная реакция, всеобщая симуляция? Никому не хотелось загреметь куда-нибудь на север, на стройки века.

… Медицину Ибн-Сина изучал с двенадцати лет и вскоре так преуспел в этом занятии, что известные врачи того времени приходили к нему за советом. Это следовало из его собственноручно написанной биографии. Ну и времена были! Можете вы себе сейчас представить врача, который бы пришел консультироваться к двенадцатилетнему мальчишке? Вета никак не могла. Это же примерно то же самое, что врачу самого себя придушить, причем публично.

Тут одно из двух: либо ученый рисовал слишком уж яркими красками свой детский облик, либо у врачей той поры было гораздо меньше гонору, чем у нынешних.

… «Посещал я больных, и в результате достигнутого мною опыта открылись передо мною такие врата исцеления, что это не поддается описанию», – сообщал он далее в своей биографии.
 
– Здесь бы самое время написать про шкатулку и про целительные свойства четок, – подумала Вета. Но увы, ни о четках, ни о шкатулке никакой информации не было, даже малейшего намека.

 – Может, зря ее создание приписывают Авиценне, – засомневалась она, но чтение продолжила.
Потом знаменитый врач поведал в своей биографии, как вылечил эмира Бухары, но от какой болезни и какими средствами не сообщал.

– Почему бы не описать снадобье, которое поставило на ноги правителя? Что за тайны, уважаемый Ибн-Сина? Может быть все-таки с помощью четок? А шкатулку мог подарить эмир в качестве оплаты за труды. Ну да, – возразила она сама себе, – если только шкатулка была наполнена изумрудами, сама-то по себе она никакой ценности не представляет, иначе про это было бы написано.

А вдруг она как старая картина? Может, если хорошо почистить, на ее крышке обнаружится роспись известного художника, или там двойное дно, а в нем несметные богатства. Нет, надо тормозить свои фантазии. Ларцу не меньше тысячи лет и за это время уже и роспись разглядеть можно и двойное дно от драгоценностей освободить. Как жалко, что купленная у бомжа шкатулка пропала! Можно было бы уже сегодня проверить все свои предположения. Кто же все-таки вор? Может, соседи?
 
Своих соседей по лоджии Вета знала не очень хорошо. Поселились они года два назад. Первый раз пришлось с ними иметь дело примерно через месяц после вселения, когда соседская кошка пролезла на Ветину территорию, и они приходили ее вызволять. В другой раз сосед просил пропустить его через свою лоджию, когда нечаянно захлопнул входную дверь. Потом этот проход заделали. Щели, конечно, остались, но человек там пробраться не сможет. Только если кошка или собака. Может, кто собаку надрессировал на ее шкатулку?
 
  – Не отвлекаться и не фантазировать, – в очередной раз приказала себе Вета и двинулась далее по тексту.

Оказывается, эмир по-другому выразил благодарность своему лекарю. Он разрешил ученому доступ в знаменитое книгохранилище Саманидов – Бухарскую библиотеку.

А вот здесь-то он вполне мог откопать какую-нибудь древнюю рукопись, и, пользуясь ею, вложить в любой предмет врачебную силу. Почему бы не выбрать для этой цели четки? Конечно, сейчас все это трудно проверить. Из древних рукописей того времени вряд ли что сохранилось. Дела давно минувших дней…

После смерти отца, Ибн-Сина скитался по городам и весям, испытал и власть, и унижение, пережил богатство и роскошь. Не очень понятно, что составляло его имущество, известно только, что оно несколько раз было разграблено. Погибла вся его библиотека, в том числе и рукопись философской энциклопедии в двадцати томах: «Аль-Инсаф», что в переводе значит: «Справедливость». Остался только «Канон врачебной науки», книга, ценность которой признавали доктора Азии, и Европы. «Канон» Авиценны был напечатан одним из первых, когда книгопечатание лишь только зарождалось.

Вета снова призадумалась. Никакого подтверждения существования четок и шкатулки она не нашла, но не нашла и опровержения.  Какие могут быть доказательства того, что случилось более тысячи лет назад? Чего за это время только не произошло. А насочиняли еще больше. Нет, биография Авиценны здесь не поможет. Нужно откочевывать из древних времен и плавно перемещаться в наши дни.


АЭЛИТА

Ждать удобного случая долго не пришлось, в редакции с шумом и грохотом появилась уборщица – Аэлита Васильевна. Она въехала в комнату филейной областью, потому как остальные части тела поднимали упавшую на коридорный пол швабру.
 
Аэлита Васильевна своего звучного имени стеснялась, родители не объяснили, почему назвали дочь так вычурно. Про марсианку Аэлиту она, конечно, слыхала, но разбираться в подробностях не хотела, комментариев на эту тему не любила. Приходилось теряться в догадках и предполагать, либо родители в космосе понимали больше, либо очень чтили писателя Алексея Толстого и дали дочери имя для пропаганды его творчества. Или что их вдохновила на это актриса Юлия Солнцева, блистающая красотой и костюмом в одноименном фильме.
 
В свои шестьдесят лет их Аэлита выглядела совершенной землянкой, ничего марсианского в ней не проглядывалось. Она уверенно стояла на земле своими крепкими полными ногами в синих шлепанцах тридцать девятого размера. Аэлите Васильевне удалось в ее лета сохранить косу, которая, конечно, подрастеряла былую пышность, но все же оставалась достаточно густой и все еще ярко рыжей, правда, уже существенно разбавленной пучками серебряных нитей. Брови у нее были белесыми и маловыразительными, поэтому подлежали беспощадному сбриванию, а на бугристой поверхности лба рисовались идеальные черные дуги. Маленький ротик всегда был подкрашен и напоминал слегка увядший розовый бутон.

 Несмотря на полные ноги и несколько тяжеловесную нижнюю часть, над массивными бедрами все еще прочитывалась талия, а над ней небольшая, но довольно высоко расположенная грудь. Поэтому даже небольшой вырез блузки позволял заметить соблазнительную ложбинку, где грудь начинала делиться на две части. Эта сексуальная линия хозяйку нисколько не смущала, а даже наоборот всячески ею подчеркивалась.

В свои немалые лета Аэлита Васильевна не утратила интереса к противоположному полу, да и он к ней, по ее рассказам.

Аэлита все еще вдова, хотя мужчины просто не дают ей прохода, оказывая  всяческие знаки внимания. Не мешают этому ни швабра, ни грязная тряпка, ни другие атрибуты ее профессиональной деятельности.

Во-первых, с ней всегда беседует дядечка, прогуливающийся в сквере неподалеку со своей собакой. При этом он так на нее смотрит! Гораздо нежнее, чем на собственную собаку! А это о чем-то да говорит! Для настоящего собачника дороже его собаки может быть только его машина.
 
Во-вторых, даже друзья взрослого сына постоянно о ней спрашивают и удивляются тому, насколько у нее легкая походка. Далеко не все молодые девушки могут с ней сравниться по этому показателю. Доходит до того, что со спины молодые люди ее часто принимают за молоденькую и даже начинают заигрывать. Один даже провожал до дома поздним вечером, но, правда, дошел только до первого уличного фонаря. Потом как-то бочком, бочком повернулся и  поспешно ретировался.
 
Приходя на работу, после традиционного приветствия Аэлита рассказывает, кто из мужчин сегодня на нее как посмотрел и что при этом сказал. Иногда она плавно переходит к воспоминаниям о своей далекой юности. А уж как хороша она была в те времена! Глаза с поволокой и золотая пышная коса! Стайками ее сопровождали парни и ревновали ужасно! Ну только что не стрелялись! К счастью молодость ее протекала уже в шестидесятые годы, когда исчезли романтические мужчины, способные из-за неразделенной любви лишить себя жизни, не то середина двадцатого века была бы загромождена трупами влюбленных юношей по вине Аэлиты – разбивательницы сердец. Именно прагматичные советские времена не позволили ей претендовать на статус «женщины-вампа» в рыжем исполнении.

В редакции к ее рассказам относились терпимо. Бывало, за спиной слегка посмеивались, но не зло. Женщина остается женщиной, сколько бы лет ей не было. А желать произвести впечатление – не самый плохой из дамских недостатков. Аэлиту всегда приглашали на редакционные посиделки по случаю праздника или дня рождения кого-то из сотрудников.
 
Но из всех работников, только с Ларисой уборщицу связывало что-то похожее на дружбу. Они даже ходили друг к другу в гости. Аэлита знала о Ларисе больше, чем кто-либо другой в редакции. Поэтому именно к ней Вета обратилась с вопросом, предварительно выслушав эмоциональный рассказ о том, что одинокий сосед снизу приходил к ней вчера на чай.

– Аэлита Васильевна, вы случайно не знаете, когда Лариса выходит из отпуска?

– С понедельника, – откликнулась уборщица, берясь за мусорную корзину. – У Игоря такая синева в глазах, просто небо в мае…

Игорь, это упомянутый сосед снизу, по возрасту годившийся рассказчице в сыновья. Аэлита подняла лицо вверх, но, увидев над собой белый потолок с паутинами по углам, вместо ожидаемого голубого неба, вздохнула и взмахнула шваброй, пытаясь сбить паучьи украшения, уязвляющие ее профессиональную гордость.

– Соскучились по Ларисе?

– Да не в том дело. Алия с понедельника уходит в отпуск, работать некому. Остаемся вдвоем со Славой. Неужели уже прошел месяц, как я вернулась из командировки?
 
– А ты что думала? На дворе-то уже июль. Середина лета. У Игоря двадцатого день рождения. Как думаешь, покупать подарок или нет?

– Да, правда,– растерянно сказала Вета. А я и не заметила, как июнь пролетел. А Игорь вас пригласил на день рождения?

– Нет пока. Но мне хочется сделать ему приятное.

– Тогда купите что-нибудь недорогое. Вы ведь знаете его вкусы?

– Ну более-менее, – как-то неуверенно протянула Аэлита. И снова вернулась к первой теме. – Лариса догуливает последние отпускные денечки. Только вчера ее видела, из магазина шла. Да, привет вам передавала. Сказала, что в понедельник придет, – снова повторила уборщица, замыкая всю беседу окружностью – с чего начала, тем и закончила.


ВЛАДЕЛЕЦ ШКАТУЛКИ

Владелец шкатулки с удовольствием пересчитал дневную выручку. Деньги лежали на столе внушительной рыхлой кучкой. Неплохо. А будет еще лучше. Пока он только приноравливается работать с собранными предметами, но с каждым днем получается все лучше. Особенно с надписью.
Для него давно вошло в привычку просматривать медицинские и псевдомедицинские издания. Три дня назад в руки попал последний выпуск журнала «Ваш милый доктор» и его неприятно удивило обнаруженное упоминание об инструкции и четках.

 Он даже позвонил в редакцию и попросил адреса бывших владельцев, но ему отказали. Да еще и представиться попросили. Быстро назвал вымышленное имя, но от дальнейших попыток связаться с авторами писем отказался. Ни к чему лишний раз светиться. Тем более что два предмета из трех уже у него, а скоро он получит и последний. Главное не торопиться.
 
Основная схема знакомства с нынешней хозяйкой четок уже выстроена, остальное ему подскажет хорошо развитая интуиция и вдохновение, без которого в таком деле, как завоевание женского сердца не обойтись.

Он снова окинул взглядом лежащую на столе кучку банкнот разного достоинства и улыбнулся. Когда он получит четки, денежная стопка увеличится раз в пять.

 Конечно, шкатулка и надпись уже помогают в работе, особенно в правильной постановке диагноза, но все-таки без четок  все зыбко. Нет никакой уверенности, что так будет и дальше. Недавно удалось с помощью надписи раскрыть квартирную кражу. Пришел на прием клиент, хотел узнать, кто украл из его квартиры десять тысяч долларов. Хозяин подозревал в краже рабочих из фирмы по установлению пластиковых окон. Никого из чужих, кроме них, в эти два дня в квартире не было.
 
Чтобы проверить возникшее ощущение и силу надписи, владелец шкатулки сосредоточился, взял в руки инструкцию и вдруг увидел перед собой плывущую надпись: «сестра хозяйки». Расспросил про сестру, все перепроверил и подготовил мужчину. Если бы он сразу сказал, что виновница кражи родственница жены, клиент мог не поверить. А так, в результате беседы выяснилось, что у хозяйской сестры был молодой любовник-наркоман, который из нее постоянно тянул деньги. Растратив все собственные сбережения, влюбленная женщина решила кое-что позаимствовать у богатой сестры, рассудив, что на нее никто не подумает, а подозрение падет скорее на чужих людей, за работой которых она и присматривала в отсутствие хозяев. Сначала и вправду подумали на оконщиков, особенно когда выяснилось, что один из рабочих несколько лет провел в заключении. Но бывший зэк все отрицал так убедительно, что хозяин квартиры засомневался и решил обратиться к экстрасенсу. И правильно сделал.
 Потом клиент звонил, благодари.  Сообщил, что сестра созналась в краже, плакала и обещала вернуть то, что еще не успела потратить на своего непутевого дружка. Хорошо, хоть ума хватило отдать не всю сумму сразу.

Да, это одно из самых удачных дел за последнее время. Скорее всего, надпись и дальше будет давать информацию в виде коротких письменных сообщений. Но чтобы утверждать определенно, необходим, по меньшей мере, еще один эксперимент.

Он взял за правило не давать никаких объявлений. К нему обращались только по личной рекомендации. Поскольку список клиентов с каждым годом увеличивался, то росло и число рекомендаций. Каждое успешное лечение или удачно проведенное дело давало ему от одного до пяти новых клиентов. Пожалуй, стоит подумать об увеличении стоимости за сеанс.


ЛАРИСИНА ИСПОВЕДЬ

Лариса, действительно, появилась в понедельник. Отдохнувшая и посвежевшая, но с озабоченным лицом. Причиной этой озабоченности была новая болезнь с ботаническим названием: фотодерматит. Что-то вроде аллергии на дневной свет и солнечные лучи.

– И что я за невезучая такая! – затянула она любимый псалом. – Весь отпуск мне эта чесотка испортила. Руки покрылись красной сыпью, острой как колючки. Чесалась я так сильно, что люди в транспорте оглядывались и шарахались от меня в сторону, как от чумной. Пришлось идти к врачу. Врачица  таблетки и мазь выписала и велела не выходить на улицу. Так я, как какой-то вампир, вела ночной образ жизни – пожаловалась она Вете.

– А сейчас как, прошло?
 
– Вроде получше стало, но боюсь, как бы не возобновилось.

 Солнцезащитным кремом перед выходом на улицу мажусь. Откуда эта аллергия взялась? Из деревни что-ли привезла? Мы вместе с сыном у родителей в деревне десять дней были – пояснила она. – Не знаю, может, что в воздухе было, выбросы какие-нибудь. Последнюю неделю в квартире сидела, мелким ремонтом занималась. Ты же знаешь, мы квартиру снимаем, но, все равно, в грязи жить не хочется. Денег потратила уйму. Отпускных, конечно, не хватило.
 
Закончила Лариса рассказ традиционным вздохом.

– Надо было поставить в известность хозяйку. Может, она что-нибудь  подкинула бы на ремонт. Или квартирную плату бы сбавила.

– Да что ты! Ее вообще нет в городе. Она в Россию уехала, там замуж вышла, живет теперь вместе с новым мужем в его квартире, а алматинскую сдает. Мы ей поквартально платим. Раз в три месяца приезжает за деньгами, ну и жилье проверяет.

 Лариса помолчала, а потом задала дежурный вопрос:
– А на работе что нового?

Вета рассказала про конкурс и назначенные премии, а потом поведала о том, как они с Алией покупали у бомжа шкатулку.

– А потом у меня эту шкатулку украли, представляешь?

Ларису рассказ заинтересовал больше, чем можно было ожидать.

– Шкатулку? Деревянную? А зачем ты ее купила?

– Сама точно не знаю, – честно призналась Вета. – Подумала, что она может оказаться той самой шкатулкой из письма, хотя, конечно, маловероятно.

– А где она лежала?

– Я ее хорошенько вымыла и поставила на лоджию сушиться.  Там у меня старая этажерка есть, я шкатулку и поставила на нижнюю полку.

– А ты, случайно, не в районе бывшего ВДНХ живешь?

– Да. А что? Вета назвала адрес.

У Ларисы забегали глазки, потом она опустила голову, и начала деловито перебирать бумаги на столе. Через пару минут резко вздернула подбородок, как будто решившись на что-то, и произнесла  виновато:
– Я хочу тебе сказать одну вещь, но, обещай, что не рассердишься.

– Хорошо, – согласилась удивленная Вета, отрываясь от компьютера. Она решила, что разговор уже окончен и успела открыть нужный документ.  – Говори.

– Только еще один вопрос. На крышке шкатулки был стилизованный цветок?

– Цветок? Скорее, ромб какой-то. А ты откуда знаешь?

Вете показалось, что сейчас начнется история с ослом: «Ты моего осла не видел?» – интересуется один дехканин у прохожего. – «Серого, на правом боку зеленый мешок, в нем круглая дырка и из нее сыпется зерно?» – «Да», – радостно отвечает владелец осла. – «Нет, не видел», – отвечает прохожий. – «Ты украл моего осла», – кричит разгневанный ослиный хозяин. – «Нет», – отвечает его собеседник, среднеазиатский Шерлок Холмс. – «Я видел на земле следы ослиных копыт, на ветке саксаула, около которого осел чесался, нашел зеленую нитку, а на земле немного зерна…»

Что-то похожее ожидала услышать и Вета. Но Лариса ограничилась кратким, но неожиданным сообщением.

– Твоя шкатулка у меня.

– ?

– Сейчас все объясню. Только не перебивай.

 И Лариса пустилась в повествование. Сначала она пересказала сообщение Каната о необычной шкатулке, в которую вкладывались четки.

– Канат сказал, что шкатулка непременно притянет к себе четки. А с их помощью можно вылечиться и даже разбогатеть. И я начала думать о шкатулке. День и ночь. Даже плохо спать стала. Так ясно себе представляла, что когда увидела, чуть не упала! Она была точь в точь такой, какой я ее мысленно нарисовала.

– И где ты ее увидела? На моей лоджии?

– Нет, на полу. Я же не знала, что ты живешь через стенку с Канатом. Ты никогда не говорила об этом. Наверное, шкатулка упала с этажерки, потому что валялась на полу перевернутая с откинутой крышкой, как никому не нужная вещь. Я, лично, именно так и подумала. Она же старая и облезлая.

– А как ты ее достала? Мы все там заделали, остались только маленькие дырки. Человеку не пролезть. Ты же не кошка, и … не крыса, – с особым выражением сказала Вета.

– А я и не пролезала. Не бойся, я на твоей территории даже не была. Сначала подтянула шкатулку рукой к перегородке, потом расшатала какую-то доску и еле протащила ее в образовавшуюся дырку. При этом здорово себе ободрала бок и руку.
– Сочувствую. – Вета не смогла удержаться от сарказма. – Но ты знаешь, воры, бывает, и в худшие ситуации попадают.

– Ну вот, а обещала, что не будешь сердиться.

– Да ты же настоящая форточница, или, вернее, балконница. А что, ты и в квартиру Каната подобным образом проникла?

– Ну почему, – обиделась Лариса. – Мы к нему мебель приходили смотреть с мужем. Я его семью хорошо знаю. Канат с Аликом еще со школы дружат. Вышла на лоджию покурить и там увидела шкатулку. Остальные в это время были в комнате. Надо же, какое совпадение! Кто бы мог подумать, что ты живешь в том же самом доме, только в другом подъезде!
 
Лариса попыталась от переполнявших ее эмоций всплеснуть руками, но ей помешали подлокотники. Кресло отозвалось осуждающим гулом.

Судя по жалобному ойканью, к двум травмам, полученным во время кражи, добавилась еще одна.

 – Я знала, что ты где-то в том районе живешь. Ну надо же! Если бы кто рассказал, не поверила бы! – с несколько преувеличенной экспрессией продолжала восклицать Лариса.

– И что же было дальше? – холодно прервала ее Вета.

– А дальше я незаметно сунула шкатулку в сумку и принесла домой. Назавтра купила десять лотерейных билетов, открыла ларчик, засунула их туда и снова закрыла. И представляешь, через три дня выиграла! Фен для волос! Никогда не выигрывала, а тут выиграла!

 Вета при всей своей терпимости к странностям ближних, никак не могла разделить Ларисиного восторга.

– И что, ты, наконец, разбогатела, благодаря моей шкатулке?

– Какое там! После этого случая я купила сто билетов и снова положила их в шкатулку. Потратила целых шесть тысяч тенге! И ничего не выиграла! Совсем ничего! И потом еще раза три покупала разные билеты и снова ничего. В долги влезла – добавила она жалостливым тоном. – Как ты думаешь, первый раз – это было случайно? Но ведь до этого я вообще ничего не выигрывала.

– Не знаю.
Вета злилась и ничего не могла с собой поделать. Это же надо! Стащить у нее шкатулку, а потом как ни в чем не бывало, рассказывать о своих достижениях! Воистину: «Простота хуже воровства». А тут и то и другое.

Лариса каким-то образом распознала ее мысли, потому что поторопилась заявить:
– Я тебе завтра же ее принесу назад. Все равно это не та шкатулка. Теперь я в этом окончательно убедилась.

Из Ларисиных речей Вета заключила, что если бы это была «та самая шкатулка», то не видать бы ей утерянного как своих собственных ушей.
 
Лариса, между тем, продолжала каяться.
– Извини, что так получилось. Я и в самом деле не знала, что это твоя шкатулка. Подумала, хозяева ее выбросили за ненадобностью и даже рады будут, что кто-то их мусор на помойку вынес.

– Неужели моя лоджия так похожа на помойку?

– Нет, ну что ты! Да и вообще, что об этом столько говорить, если это совсем не та шкатулка.

Лариса повторяла «не та шкатулка» как заклинание, и Вете показалось, что она просто хочет навести тень на плетень и заморочить ей голову.

– А может и та. Шкатулка не обязательно должна обладать всеми качествами четок, – мстительно возразила Вета.

– Ну, не знаю. Но если ты на меня не очень разозлилась, то послушай, что было дальше.

– А что? И дальше что-то было?

– Конечно. Вот слушай!
 
Лариса еще раз переложила на столе папку с документами, почесала левой рукой голову, потом правой, потом двумя сразу. От волнения у нее в волосах началось какое-то движение.

– Аэлита Васильевна знала, что мне очень нужны деньги, и разбогатеть всегда было моим самым сильным желанием, ну и что я чересчур невезучая в этом вопросе. Она предложила сходить к знакомому экстрасенсу, чтобы он проверил, нет ли у меня какого венца бедности ну, как у других бывает «венец безбрачия».
Я долго думала, не хотелось впустую тратить деньги. Неизвестно, поможет ли мне этот экстрасенс, а деньги все равно возьмет. А тут я еще пролетела с этими шестью тысячами… Но Аэлита меня уговорила. И я пошла.

Пришли мы в большую, наверное, трехкомнатную квартиру. В широком коридоре очередь из трех человек. Мы сели на диван и стали ждать. Потом я вошла в комнату, похожую на кабинет. Ничего такого особого в ней не было, ну в смысле чучела какие-нибудь, или там черная кошка или ворона. За столом сидел мужчина, довольно приятного вида, между прочим. Но уже в возрасте. Виски с сединой. А глаза черные-черные. Посмотрит, аж жуть берет.
 
Я села перед ним на стул и начала говорить. Рассказала все как есть, что денег хронически не хватает, жилья своего нет, а он меня давай спрашивать про родственников: дедов, бабок, прабабок. Дескать, не были ли они повинны в разорении других людей, или, может, им сильно везло в карты. Я ответила, что понятия не имею. Тогда он предложил ввести меня в транс, чтобы я вспомнила. Оказывается, человек много чего о себе и о других знает, но вспомнить об этом не всегда может. Ну, я и согласилась. Не знаю, что я там ему наговорила и через сколько времени пришла в себя. Но когда я глаза открыла, знаешь, что я увидела на столе?

– Собственную прабабку?

– Да ну тебя! Нет, конечно. Я увидела надпись. Серебро на черном фоне. И написано по-арабски. Он, правда, ее быстро убрал, но я успела заметить.

– А откуда ты знаешь про надпись?

– Канат говорил. А еще раньше я прочитала письма, которые ты складывала в папку. Мы же работаем в одной редакции, и я тоже имею право знать, о чем пишут читатели.

– Так это может вовсе не та надпись?

– А я думаю та, – упрямо возразила Лариса. – Экстрасенс на меня  быстро взглянул, чтобы проверить, видела я эту тряпочку или нет. А я скромненько опустила глазки, прикинулась дурочкой и сделала вид, будто ничего не заметила.

– Надеюсь, ты ему про шкатулку ничего не говорила?

– Нет, конечно. Что я совсем безмозглая кретинка?
Вета оставила вопрос без комментариев. Пусть сама на него и отвечает.
 
– И чем все закончилось?

– Экстрасенс сказал, что родственники у меня чистые. В смысле кармы. Никто ничего такого не натворил. Обещал, что поможет. За деньги, разумеется, и не за такие уж маленькие. А где я их возьму?
 
– Четок ты у него не видела?

– Нет. Хотя тоже про них подумала и внимательно, хоть и незаметно, все осмотрела. Если они у него, то он их в сейф прячет. Или тайник какой-нибудь. Про четки с уверенностью не скажу, – в раздумье промолвила Лариса, – а надпись та самая. Если бы она была у меня, а не у него, я бы со своими проблемами сама справилась. И Ларисины глаза подернула мечтательная дымка.

– Не собираешься ли ты и его обокрасть? Не советую. Может так легко не получиться.

– Ну да, легко, – пробурчала Лариса. – Бок до сих пор болит.

– Этот экстрасенс, я уверена, знает настоящую ценность шкатулки и будет за нее драться как лев за антилопу гну. Скорее всего, он просчитает твои намерения еще на подходе и сделает какую-нибудь козью рожу, которая  еще больше испортит тебе жизнь.

Лариса не успела ничего ответить. Разговор прервала Мира, которая зашла обсудить производственные вопросы. Все занялись делами. В этот день разговор о шкатулке больше не поднимался. Остаток рабочего времени коллеги провели в относительном молчании. Лариса была довольна, что сняла покаянием грех с собственной души и пребывала в молчаливой благости. Вета, наоборот, никак не могла до конца успокоиться. В голове у нее не укладывалось, как можно совершить кражу и так легкомысленно оправдать себя, поэтому тоже молчала, больше от неудовольствия и осуждения.


ХОЗЯЙКА ЧЕТОК

Все время ее тянуло в парк, на то самое место, где были найдены четки. Казалось, стоит только сесть на ту самую скамейку, и сразу  станет ясно, как  поступить. За эти три года она привыкла советоваться с четками по каждому важному поводу, как когда-то делала это с мужем. Стоило взять в руки бугристую нить, ощутить пальцами теплоту зерен и откуда-то из небытия выплывал ответ на вопрос. Она его не слышала и не видела, просто понимала и все. И не было случая, чтобы пришлось пожалеть о принятом решении, подсказанном четками.

Не сразу, а постепенно поняла, что четки плохих советов не дают. Как не дают их мудрые, любящие и добрые родители. Но нет ничего вечного в этом мире. И для нее пришло время расставания. Неправильно. Несправедливо. Больно. Но так они решили. Ответили «да», сразу же потеплев, как делали это всегда.
 
Жизненный опыт подсказывал, что, обретая новое, мы теряем старое и при этом меняемся сами. Нельзя подолгу оставаться на одном месте, даже самом замечательном и любимом. Если не сдвинешься сам, тебя сдвинут другие и не факт, что в нужном направлении, могут и в речку с крутого бережка. Только движение и есть жизнь. Нужно все время идти вперед, а иногда так хочется застыть на одном месте или вернуться назад. Вперед идти часто очень страшно.
 
Она присела на «свою» скамейку и осмотрелась. Вокруг были клумбы с петуниями и львиным зевом, за ними не рядами, а неправильными кучками теснились деревья, что-то успокоительное нашептывая широкими листьями. Как хорошо и спокойно. Целых две недели она не была здесь.

 Жаркое летнее солнце успело уже подвялить траву, подсушить и поджелтить кленовые листья. Пока еще очень немногие. Эта желтизна некоторое время еще будет не очень заметна на зеленом фоне, но настойчиво, скрытно, по-партизански станет продвигаться вперед, неумолимо тесня зеленый цвет, пока полностью не оккупирует весь парк, уступив лишь немногие его уголки красно-бурым оттенкам и тогда кто-нибудь из сидящих здесь скажет: «Посмотрите-ка, уже совсем осень! А я и не заметил. Как быстро прошло лето!»

 И только клумбы с крупными петуниями буйно цветут благодаря регулярному поливу. Их бархатные головки не знают разрушительного влияния времени, а может, просто умеют создать такое впечатление. Цветы берут числом. На фоне большого количества красных, фиолетовых и белых лепестков совсем теряются увядшие и, кажется, их совсем нет. Обманчивое впечатление незыблемости и постоянства.
 
Краем глаза она заметила, что на скамейку рядом с ней присел человек. Погруженная в собственные мысли, хозяйка четок не сразу обратила на него внимания.
 
– «Остановись мгновение, ты прекрасно», – вдруг услышала она сочный баритон.

Удивительно, как совпали эти слова с ее мыслями. Чтобы получше  рассмотреть обладателя приятного голоса, она повернула голову вправо. Мужчина. Не очень молодой, но и не старый. Седой, но не лысый. Выразительный профиль. Такое впечатление, что говорит сам собой, как будто не замечая, что рядом кто-то сидит. Темные глаза устремлены вперед, значит и для него природа более интересный предмет наблюдения, чем люди с их пустой суетой.

– Это какое-то стихотворение? Слова, которые вы только что произнесли? – решилась она заговорить с ним первой.

– Это – Гете. «Фауст». Мужчина, наконец, повернул к ней лицо. Да, не старый еще. Лет пятьдесят. Бодрый. Аккуратная стрижка. Глаза внимательные, смотрят прямо, а взгляд добрый и внимательный, даже можно сказать ласковый.

Про Фауста она что-то такое слышала, но не настолько знакомым было  это имя, чтобы пускаться в обсуждение деталей или давать какие-то оценки. Лучше всего она знала стихи из курса начальной школы, потому что заново ее прошла вместе с дочерью. Так зазубрила, что теперь помнит их лучше, чем сама Милка. Наверное, потому, что учила их уже во взрослом, осознанном состоянии. Дочь читала стихи сначала из-под палки, потом ничего, втянулась и вкус почувствовала.

 Когда Мила ходила во второй или третий класс, учительница каждую неделю задавала на дом маленькое стихотворение. Учить дочь выразительному чтению было интересно, у нее самой с детства все отмечали артистические задатки, но развить их не довелось.

Мила была старательной ученицей, правильную интонацию схватывала быстро, но почему-то декламировала слишком громко. Объясняла, что так велит учительница. Она улыбнулась, вспомнив, как муж пытал дочь: «Ты чего так кричишь? Соседи подумают, что тебя родители лупят.  Землетрясение от такого крика может начаться! Ты разве не знаешь, что мы живем в горах, где шуметь нельзя? От шума сель сходит».

Девчонка верила, пугалась и слегка принижала голос, но минут через пять об угрозе стихийного бедствия забывала и снова начинала кричать в пылу декламаторской страсти. В средних классах дочь уже учила все сама, без маминой помощи, поэтому ее собственные познания в литературе заканчиваются, пожалуй, Дубровским.


* * *

Сосед по скамейке производил приятное впечатление, и ей не хотелось предстать перед ним этакой госпожой Простаковой. Про эту госпожу она тоже не особенно много помнила, знала только, что была такая в учебнике по литературе, правда в голове она все время путалась с Кабанихой, которую тоже проходили не то в седьмом, не то в восьмом классе.

До восьмого класса она из литературы хоть что-то помнит, а за девятый и за десятый вообще ничего. Тогда она училась уже в училище. Хотя общеобразовательные предметы  на первых двух курсах еще стояли в расписании, но часов уже было мало, и скакали они по ним, как говорится «галопом по Европам» и ничегошеньки от этих скачек в голове не осталось.

Вроде бы изучали Толстого и Тургенева, потом Маяковского. Этот уже не такой древний, про него она знала гораздо больше. Пролетарский поэт. Писал лесенкой. Любимой нес в голодные годы сморщенную морковку.

 Наверное, Гете изучают в старших классах, поэтому остался он на обочине ее стремительного движения вверх к профессиональным вершинам. Жаль. Оказывается, писал вон как красиво. Пожалуй, впервые после окончания училища она пожалела о том, что мало уделяла внимание серьезной литературе.

– А вы, наверное, журналист или писатель? – спросила она с некоторой робостью.

– Нет, – засмеялся мужчина. – Я – психолог.
 
– А я – фельдшер по образованию.

– Ну тогда мы почти коллеги. Вы врачуете тело, а я душу.

Ей стало лестно. Хотя звучит это немного высокопарно, но по сути правильно. Она не очень хорошо разбиралась в том, чем занимаются психологи. Путала их с психиатрами, поэтому немного побаивалась. Не раз слышала разговоры о том, что врачи-психиатры со временем становятся  похожи на своих пациентов.
 
Женщина окинула собеседника более внимательным взглядом. А вдруг он шизик? Знакомая медсестра из психдиспансера как-то говорила, что шизофреники на первый взгляд производят очень умное впечатление. Знают много научных слов, приводят доказательства, стихи читают наизусть. Стихи читают? Она еще внимательнее вгляделась в лицо мужчины. Нет, вроде не похож. Вот если снова стихи начнет читать…
Но мужчина, кажется, совсем забыл и о Гете и о стихах. Он перешел на чистую прозу.

– Вы, видимо, природу любите? – спросил он. И снова угадал.

– Да, у меня есть дача под Алматой. Там я отдыхаю душой и телом. За городом воздух чище и тишина. Я вообще люблю копаться в земле, интересно сажать растения, а потом смотреть, как они растут. Наверное, я неправильно выбрала профессию. Надо было идти в агрономы или цветоводы.

– Так могли бы сказать большинство людей. Очень редко бывает, когда увлечение человека совпадает с его профессией. А знаете почему?

– Нет, не знаю.

– Профессию человек, как правило, выбирает тогда, когда его вкусы не окончательно сформировались. Вспомните себя после десятого класса, когда поступали в медицинское училище, хорошо понимали, чем хотите заниматься в жизни?

– Ой, нет, конечно. Она засмеялась, вспомнив себя шестнадцатилетнюю. – В моем случае это было еще раньше, после восьмого. Я тогда была совсем дурочкой, в голове ветер. Каждый месяц меняла свои желания. То мне хотелось стать портнихой, то учителем, то кондитером. А потом подруга решила поступать в медучилище, я и пошла вместе с ней за компанию. У нее по русскому тройка была, она диктанта ужасно боялась, ну и уговорила меня поступать вместе с ней. Я сначала сходила за себя диктант написала, а потом за нее. Показала ее паспорт и прошла, на мое лицо даже никто и не глянул. Так благодаря мне, она и стала фельдшером. Потом мы закончили училище и разъехались в разные стороны, где она теперь, даже и не знаю. Первые полгода я все время хотела бросить учебу, мне не очень все это нравилось, но не решилась. Родителей огорчать не хотелось. Потом втянулась, а на последнем курсе даже грустно было, что уже заканчиваем. Не могу сказать, что я так уж люблю свою профессию, но стараюсь работать хорошо. Как-то стыдно быть хуже других, хочется, чтобы коллеги уважали.

– Ну вот видите. Вы – нормальный человек. Добросовестно делаете то, за что взялись. Если бы все так поступали, то никаких проблем в нашем обществе не было бы. Но ведь кроме работы, еще и увлечения всякие бывают. Для вас, я уверен – это цветы. Дома цветов много?

Да что он, телепат, что-ли? Мысли ее читает. У нее действительно, дома все подоконники цветами заставлены. Да и на работе в кабинете три горшка с фиалками стоят. Откуда ему это известно? Она подумала о том, что не очень приятно находиться рядом с человеком, который просвечивает тебя как аппарат УЗИ, видя все потаенные уголки. Женщина поежилась. Нет, такого проникновения ни в свою душу, ни в свое тело она не хочет. Конечно, особенно скрывать ей нечего, но выворачивать себя наизнанку перед первым встречным тоже не дело.
 
– Да, у нас много цветов. Другие женщины часто жалуются, что у них то фиалка цвести не хочет, то колокольчик завял. У меня такого не бывает, хотя я за растениями особенно и не ухаживаю. Просто их люблю, и цветы, конечно, чувствуют это. Они же живые. Если какой начинает капризничать, я его глажу и уговариваю не болеть. Прошу, чтобы не скучал, не куксился, а нормально рос. В общем, как с ребенком. А вы мысли читать умеете? – задала она неожиданный вопрос.

– Зачем мне уметь читать мысли? Достаточно одной наблюдательности. Вы говорили о растениях как знаток, а знания во многом приобретаются через опыт. А знаете что? Давайте в воскресенье пойдем на выставку цветов. Вы так интересно рассказываете, а абстрактно говорить о растениях не очень интересно, лучше при этом на них смотреть, – сделал неожиданное предложение мужчина.
 
Она не сразу нашлась, что ответить. Три года, прошедшие после смерти мужа, отучили ее от мужского присутствия. Зять не в счет. Он для нее скорее сын, чем просто мужчина. Пару минут колебалась, а потом начала себя стыдить. Чего она боится? Ее же не на сеновал зовут и даже не в ресторан, а всего-навсего на выставку цветов. Почему она должна отказываться? С удовольствием пойдет, посмотрит, может даже, что и прикупит.
 
– Спасибо за приглашение. Охотно составлю вам компанию.

 После этих слов они познакомились, обменялись телефонами и вместе дошли до остановки. Мужчина никаких поползновений насчет того, чтобы проводить ее домой не делал, и  расстались они вполне довольные друг другом.



ВЕТА

Вета вяло ковыряла вилкой лежащие на тарелке овощи. Рагу, выражаясь языком кулинарной книги. Кусочки картошки и кабачков во время жарки утратили четкость, морковке же удалось сохранить и цвет, и форму, но все равно композиция напоминала древние развалины. Не то Помпеи, не то Геркуланум лет через пятьдесят после того, как их раскопали. Говорят, что аппетит приходит во время еды. Но еда есть, а аппетита все нет.
 
В мыслях не было никакой четкости, и они тоже напоминали древние развалины. Один кусочек от одной мысли, другой от другой и нет единого целого. В общем, последний день Помпеи и на тарелке, и в мыслях, и в настроении. То ли от жары, то ли от усталости и нервного напряжения.

Может, зря она цепляется за эти четки, понапрасну теряя драгоценное время? Нашла панацею от всех бед. «Наверное, Ларисино влияние сказывается», – усмехнулась Вета. – Взмах волшебной палочки и все желания исполнились.

Где-то в глубине души она знала, что поиск четок всего лишь способ отвлечься от мрачных мыслей. Эта почти детективная история придает ее жизни смысл. Симуляция активности, так сказать. Целительный самообман. Но нельзя же бросить дело на середине, не доведя до конца. Да и не сидит она, сложа руки. Повторила объявление в Интернете, обратилась с просьбой на телевидение.

 Хоть и противно попрошайничество ее натуре, а пришлось переступить через самое себя. Это как раз тот редкий случай, когда «цель оправдывает средства».

Остатки еды в тарелке остывали, и блюдо становилось все менее аппетитным. Нужно напрячься и доесть. Как говорит Клара со второго этажа «не выбрасывать же, когда деньги плочены». Застой в делах  или колебания по поводу уже принятого решения проявляются в ее организме отсутствием аппетита.

 Вета решительно впихнула в себя остаток овощного рагу, запила кефиром, составила посуду в раковину и открыла кран. Как было бы хорошо, если бы грустные мысли могли уйти вместе с грязной водой, вытекающей из мойки. Потом она еще что-то делала и думала, думала… Когда осознала себя уже сидящей на диване в комнате, никак не могла вспомнить, чем же она в кухне так долго занималась. Про посуду помнила, а про другое нет.

 Ларисин рассказ произвел на нее гораздо более сильное впечатление, чем поначалу казалось. Вета не могла успокоиться, экстрасенс никак не выходил из головы. Очень хотелось знать, действительно ли там находятся четки.
 
А если записаться на прием? Вета расскажет ему, ничего не утаивая о болезни дочери и о своих поисках. Потом прямо спросит про четки. А он ей посочувствует и вежливо ответит, что никаких четок в глаза не видел и впервые о них слышит. И что тогда? Повернуться и уйти? А смысл? Можно, конечно, обратиться за помощью к Аэлите... Уборщица делала намеки, из которых нельзя было толком понять, то ли он ей родственник, то ли любовник…

 Затем пришла другая мысль, курируемая жизненным опытом. Прежде чем идти с деликатной просьбой к человеку, не плохо бы узнать, что он вообще из себя представляет. Вета позвонила Ларисе. Для приличия сначала обсудила с ней один редакционный вопрос, затем спросила, не собирается ли та нанести повторный визит целителю. Лариса не собиралась.

– А что он за человек? Как тебе показалось?

– Человек как человек. – Лариса задумалась. – Мне кажется, очень осторожный и никому так просто доверять не станет. Наверное, это из-за денег, может просто воров боится. Аэлита говорит, что он не женат, а убирать и готовить к нему приходит два раза в неделю какая-то родственница.

– Он хороший, ну, в смысле добрый, сострадательный… Как ты считаешь? – Вете самой стало смешно. Какой детский вопрос. Однобоко добрых и однобоко злых людей в жизни не бывает. Только в сказках.

– Ну, не знаю, суховатый он какой-то. Я же там была минут десять, пятнадцать. Разве за это время разберешь?

– Мне показалось, Аэлита Васильевна его хорошо знает. Или я ошибаюсь?

– Знает, но не так уж хорошо. Он ей какой-то дальний родственник. Вернее, не ей, а снохе. Двоюродный дядя, кажется. А ты, что, тоже собираешься к нему идти? – Ларисин голос взволнованно подскочил и выдал особенно высокую и хриплую ноту в конце вопроса.

– Может быть. Еще не решила. Как думаешь, если попрошу Аэлиту посодействовать, она не откажет?

– Думаю, что нет, – глубокомысленно изрекла Лариса. – Ты правильно решила. Этот дядька так просто к себе не пускает. Ну, не каждого с улицы, я имею в виду. Только по рекомендации знакомых. А ты что, тоже на надпись посмотреть хочешь?

– И на нее тоже, – неопределенно ответила Вета. – Тогда, пожалуй, я сегодня же Аэлите и позвоню.

– Лучше завтра вечером. В субботу и воскресенье она обычно на даче бывает. Приезжает только под вечер.

– Ну, спасибо за информацию. Пока.

Вета положила трубку и машинально взяла со стола маленькую керамическую фигурку китайского божка счастья. Это был подарок Алии на восточный Новый год.
 
Божок имел блестящую круглую физиономию, такую же блестящую лысину и выпирающий голый живот. И одет вполне по сезону. Странный складчатый передник впереди прикрывал все, что находилось ниже пупка, включая ноги,  остальное было голым, вислым, лоснящимся и демонстративным. Голова запрокинута назад, губы растянуты в широчайшей улыбке. Дедушка нисколько не стеснялся некрасивого старческого тела и, казалось, был вполне доволен жизнью. Сзади из всей одежды просматривался только большой мешок, по всей вероятности доверху набитый удачей и счастьем. Алия сказала, что если божку триста тридцать три раза почесать живот, вслух повторяя желание, то оно всенепременно сбудется.
 
Вета невольно улыбнулась, провела большим пальцем по арбузоподобной выпуклости и вдруг увидела то, чего раньше не замечала. Рот божка, действительно, был широко открыт, будто тот находился на приеме у стоматолога. Глаза выражали не смех, а, скорее, предчувствие неизбежной боли. Может, счастье и есть преодоление боли? В китайской философии все так сложно и непривычно. И эта гримаса на лице не просто неумелая попытка передать веселье и удовольствие, а призыв к потенциальному владельцу фигурки постичь глубины мироздания, то есть скрытые законы жизни. Даже тот факт, что бог счастья у китайцев не юноша, подобный Аполлону, а по-настоящему старый человек, умудренный жизненным опытом, доказывает, что жизнь они видят по-другому.


* * *

Аэлиту Васильевну удалось перехватить только в одиннадцать вечера, до этого телефон несколько раз отвечал ей недовольным пчелиным жужжанием. В разговоре Вета не стала далеко уходить от истины. Насочиняешь чего-нибудь этакого, а потом сам и запутаешься, лучше держаться полуправды. Сказала, что узнала об экстрасенсе от Ларисы, хотела бы посоветоваться с ним по поводу болезни дочери и нижайше просит добрую и чуткую Аэлиту Васильевну посодействовать.

 Просьбу ее выслушали вполне благосклонно. Аэлита, правда, поднапустила туману, подчеркивая собственную значимость. Сначала долго объясняла Вете какой замечательный человек ее родственник, потом перечислила довольно известные имена его клиентов, а в конце разговора даже поделилась надеждой на то, что экстрасенс вполне может пригласить ее в качестве секретаря и ассистента.
 
– Как думаешь, идти? – спросила она вдруг совета.

– Почему бы и нет? – вежливо ответила Вета. – Он ваш родственник и это было бы вполне логичным решением.

– Ты знаешь, пока он молчит, но смотрит на меня каждый раз все выразительнее и выразительнее. Я же тоже немного мысли читать умею.

Условились на том, что Аэлита Васильевна в понедельник попытается добиться для Веты аудиенции, а на следующий день, то есть во вторник сообщит результаты своих хлопот.

Понедельник прошел без особых происшествий. Вета только успела подумать о несправедливости утверждения, что он «день тяжелый», как раздался телефонный звонок. Это была Лариса.

– Ты знаешь, мне только что позвонила Аэлита, – сказала она заполошным голосом.

– И что? – не поняла ее тревоги Вета.

– Экстрасенса убили!

– Как?! Когда?

– В своей квартире в ночь с субботы на воскресенье.

– За что?

– Толком никто ничего не знает. Наверное, деньги искали, все было в квартире перевернуто, по словам Аэлиты. Так что отменяется твой визит. Ну, пока, – завершила разговор Лариса.
 
 
ХОЗЯЙКА ЧЕТОК

Итак, все закончилось, не успев по-настоящему начаться. Усталым движением хозяйка четок поправила вырез форменной медицинской куртки. По телу прошла горячая волна, и липкие струйки пота побежали по груди и спине. Противный климакс. Приступы внезапного жара и потливости в самый неподходящий момент. Надо быстро привести себя в порядок, в десять придут первые пациенты на кардиограмму. Еще есть полчаса времени.

Она вытащила из стола марлю, ножницами отрезала неровный квадрат, сложила его вчетверо и подошла к раковине. Смочила салфетку холодной водой, скинула куртку и быстро провела мокрым комочком по груди, потом по плечам. А ведь только два часа назад вышла из душа. Невыносимая жара и эти ужасные приливы. Скорее бы зима, все легче.

А после вчерашней новости стало еще хуже. Надо же случиться такому совпадению. Как раз вчера она впервые решилась позвонить новому знакомому. Дрожащими от волнения пальцами набрала номер и услышала ужасную новость. Какая-то женщина, приняв ее за обычную клиентку, сообщила, что целитель умер, вернее, его убили. За что? Никто ничего не знает и не понимает.

 Маргарита Николаевна была так поражена, что не смогла вымолвить ни слова и молча положила трубку. Убили…  Она почувствовала страх, прилив крови к голове. Вот и теперь, стоит только об этом подумать, как лоб покрывается испариной, а жар начинает спускаться вниз по спине, постепенно обволакивая все тело. Кажется, даже ступни ног мокрые и если сделаешь шаг, то обязательно поскользнешься.

За тридцать дней, прошедший с момента их первой встречи в парке, виделись они не более трех раз. Домой Маргарита приезжала только раз в неделю, а все остальное время оставалась в санатории, где работала медицинской сестрой. И даже в выходные не всегда была свободна: то дача, то внуки. Но три раза удалось сбежать от домашних дел. Они сходили на выставку цветов, один раз съездили в горы, один раз на озеро.

К себе домой он ее не приглашал, она тем более. Куда приглашать, если дома дочь с зятем, да двое внуков. Но все равно встречи эти вносили приятное разнообразие в ее жизнь. Как будто помолодела лет на двадцать. Нет, не на лицо и фигуру, а внутренне. Странно, но, оказывается, она еще способна испытывать что-то похожее на  юношескую влюбленность. Это открытие ее не столько обрадовало, сколько испугало.

Маргарита давно уже считала, что стара она для подобных чувств. С тех пор, как похоронила мужа, мужчины ею не рассматривались в качестве объекта для волнения. Вся любовь осталась в прошлом. Это для молодых.

 Да, плохо мы знаем даже самих себя, не говоря уже о других. Целителю удалось пробудить в ней что-то такое, запретное. Как будто она спрятала какой-то чудодейственный эликсир, забыла про него, а теперь нашла и выпила. При этом сбросила груз прожитых лет, почувствовала себя  молодой и вполне достойной мужского внимания. Так она думала вплоть до конца прошлой недели.

Все разъяснилось в «черную пятницу», когда она, включив телевизор,  увидела своего знакомого дающим интервью коммерческому каналу. Оказалось, что он вовсе никакой не психолог, а экстрасенс и гипнотизер. Получается, что не всегда «любовь глаза застит». У Маргариты словно пелена с глаз спала. Ее, оказывается, использовали в качестве дешевой приманки, разыграв хорошо срежиссированный спектакль. В телевизоре промелькнула большая, дорого обставленная комната, стол с магическими предметами: шариками, пирамидами, масками, камнями.

На вопросы экстрасенс отвечал не спеша, предсказания делал так, будто сама судьба назначила его своим пресс-секретарем. Посмотрела на него Маргарита со стороны и все поняла. Не нужна она ему и не интересна. Стара и некрасива. Только одно у нее есть, что может привлечь и заинтересовать такого человека – четки. Именно ради них он изображал галантного кавалера и тратил на нее свое высокооплачиваемое время.

Захотелось сразу же набрать номер и выложить все, что о нем думает. Нельзя живых людей использовать как вещи. А потом прямо сказать, что четок ему не видать как собственных ушей. Хотя бы для того, чтобы душу отвести. Внешне злилась и даже вполголоса ругалась, а в глубине души все равно надеялась на чудо. Вот сейчас возьмет он трубку, засмеется, разобьет все ее подозрения вдребезги и докажет, что испытывает к ней интерес и привязанность, если уж не любовь.

Дурочка доверчивая. Пора бы уж понять кое-что в жизни, не вчера ведь родилась, и даже не позавчера. Хорошо, что у нее достало ума переждать первый порыв и не хвататься сразу за телефонную трубку.

Маргарита Николаевна решила отложить разговор до встречи и спросить обо всем, глядя в глаза. Так она лучше поймет, насколько права в собственных подозрениях. А если он начнет врать и юлить, то это сразу будет заметно.
 
Всю пятницу и суббота она ждала звонка, а в воскресенье позвонила сама и сразу услышала про убийство. Известие ее сначала оглушило, а потом еще и напугало. А если это и вправду из-за четок? И теперь тот, кто его убил, начнет искать и ее? Экстрасенс ведь наверняка знал, где они находятся. Иначе зачем бы стал с ней знакомиться и по всяким выставкам таскаться?

А вдруг это четки ему отомстили? За то, что втерся в доверие и ухаживал за ней из корыстных целей? Глупости! Ну какие глупости лезут в голову, когда не знаешь, как на самом деле все произошло. Нет, она сегодня же отдаст четки невинному больному ребенку, который не мог ничего плохого еще сделать другим и тем избавит себя от мук и страха, и надо думать, снимет грех с собственной души. Да. Так она и сделает.

Вместе с принятым решением наступило долгожданное успокоение. Хозяйка четок встала, взглянула на себя в зеркало, одернула голубую куртку и открыла дверь. В коридоре на стуле сидела молодая женщина.

– Здравствуйте. Если вы ко мне, то заходите, – приветливо кивнула она пациентке.

Закончив утренней прием, в последний раз взяла в руки четки, любовно погладила каждую бусину, благодаря и одновременно прощаясь. Четки ответили ей теплом и лаской, как бы отвечая на сомнения: «Да, ты приняла единственно правильное решение. Мы знаем, как это непросто. Но ты справилась с мелочным эгоизмом и теперь душа твоя укрепилась, а сама ты стала лучше и мудрее. Ты многое поняла, обрела силу и отныне никакие жизненные невзгоды тебя не смогут сломить. А мы должны уйти, чтобы научить другого человека справляться со своими проблемами и наша цель указать ему верное направление».

Хозяйка четок поцеловала свое сокровище, еще раз мысленно поблагодарила их создателя, и с легкими сердцем вышла из лечебного корпуса.


ЭПИЛОГ

Вот уже двадцать минут Вета с тревогой всматривалась в лицо дочери. Наконец, почти прозрачные веки девочки дрогнули, и Соня открыла глаза.

– Мама! – сказала она тихим хриплым голосом, перевела глаза на сидящего рядом Сергея, удивленно произнесла: «Папа? А где бабушка?»

– Бабушка ждет тебя дома, в Алма-Ате, – улыбнулась Вета.

– Что, не весь личный состав в сборе?– засмеялся Сергей. – Как ты себя чувствуешь, дочка?

– Не знаю. Вот здесь немного болит.

– А где мы находимся, знаешь?
– В больнице… – не то утверждая, не то спрашивая, произнесла девочка. И снова прикрыла глаза.

 Соня пока еще слабенькая, но, как сказали врачи, операция прошла успешно. Вета все это время сильно нервничала, похудела, лицо осунулось, но глаза  светились торжеством. В своем нынешнем состоянии она готова была любить всех: хороших и плохих, потому что плохого для нее больше не существовало. Оно осталось там, в прошлой жизни, когда она смогла нащупать и перейти черту, отделяющую тьму от света. В тот самый момент все плохое поглотилось тем хорошим, что произошло за последний месяц.
 
Вета практически не выпускала из рук четок, чем поначалу сильно смутила мужа. Сергей в первый момент их встречи подумал, что жена втайне от него перешла в ислам или поступила в какую-нибудь религиозную секту. И даже тогда, когда она все рассказала, отнесся к истории весьма скептически.

– Бывают же такие невероятные совпадения, – просто сказал он и пожал плечами.

* * *

 Мария Васильевна с Соней вернулись домой в среду девятнадцатого августа. Разбирая вещи, мать протянула Вете кожаный потертый футляр. Внезапная догадка острой стрелой пронзила сознание.

– Что это? – спросила она вмиг севшим голосом.

– Старые четки. Маргарита Николаевна передала. Ну, помнишь, я тебе о ней рассказывала, у нее дочка погибла примерно Сониного возраста, – деловито пояснила Мария Васильевна, выкладывая из сумки остальные вещи. – Это грязное, завтра постираю. Это еще не надеванное.

– Мама!

– Что такое?

– Четки! Говори все, что о них знаешь!

– Ну, Маргарита считает, что они якобы какие-то чудодейственные и могут помочь нашей Соне выздороветь. Не знаю, правда ли это… Сначала я брать не хотела, но Маргарита очень просила.

 Мать взглянула с робкой надеждой. – Не сердись только, дочка. Если тебе не нравится подарок, то можно вернуть. Маргарита свой адрес оставила. А вдруг помогут?

Вета молчала. Спазм сдавил ей горло.

– Между прочим, мы для нее не совсем уж чужие. Я кое-что рассказывала, да и ее племянник работает у вас в редакции.

– Племянник? Слава, что ли? Или Булат?

– Слава. От него она про всех вас знает. Такой разговорчивый парнишка. Не то, что остальная молодежь. Все у них секреты какие-то. А этот не только родителям все рассказывает, но и тетке.

– Слава-то? Да, он такой. Представляю, что он там наговорил. – Вета усмехнулась. – Твоя Маргарита кореянка, что-ли?

– Ну да, а разве я не говорила? Симпатичная кореянка и фигуристая. Ноги у нее красивые. Такие гладкие и ровные! И ступни маленькие, тридцать шестой размер. А о Славе ты напрасно так отзываешься. Он-то о тебе хорошо говорит. Сказал, что вы почти что друзья и единомышленники.

– Да? Ну спасибо ему, а особенно ей.
 
Вета дрожащей рукой, наконец, решилась взять в руки четки и сразу же почувствовала их теплоту и силу. Пересчитала косточки: ровно тридцать три. Провела пальцами по продолговатым зернам, разделяющим четки на три части. Поднесла их к глазам и по вмиг повлажневшей поверхности косточек, поняла, что плачет. Неужели это случилось именно с ней? Ведь такие совпадения просто невозможны. А если и возможны, то невероятно редки. Случаются раз в жизни. Говорят, что судьба дает шанс каждому. И ей тоже?

– Ну что же ты плачешь, Вета? Перестань! – приговаривала Марья Васильевна, обнимая ее и тоже начиная рыдать.
 
Хорошо, что Соня была в другой комнате, девочка сразу кинулась к любимым игрушкам, не то бы ее перепугали и расстроили эти слезы. Слезы радости такие же соленые и мокрые, как и прочие, возникающие от противоположных чувств.
 
Назавтра полоса везения продолжилась. Двадцатого позвонила сотрудница банка и сообщила, что на их счет перечислена сумма, достаточная для операции. Кто это сделал, банковская служащая не сказала. Спаситель Сони пожелал остаться неизвестным.
Звонок этот не удивил Вету, она уже успела убедить себя, что судьба не бросит ее на полпути, а доведет до конца. Так и произошло.
 
Неделю после этого она бегала по больницам, спешно собирая недостаюшие справки, а пять дней назад они с Соней прилетели в Германию, в клинику города Карлсруэ, где их уже ждал Сергей. Два дня назад дочери сделали операцию, а сегодня их в первый раз к ней пустили.

– Боже, как хорошо ощущать себя любимицей судьбы, – думала Вета. Какое счастье видеть Соню и представлять, что она будет вести жизнь нормального здорового ребенка. А именно так ей сказал вчера доктор. Она даже не может полностью вместить в себя это счастье, такое оно огромное. Неужели все это из-за четок? Вета поднесла их к губам и тут же почувствовала на себе иронический взгляд мужа.

 А может, он прав и все это не больше чем самовнушение, а внезапно появившиеся деньги на Сонину операцию простое совпадение? Так считает Сергей. Ну и пусть. Теперь это совсем неважно. Даже если прав он, а не она, то все равно четки помогли. Они дали ей силу и уверенность, благодаря чему стала возможной поездка в Германию и удачно проведенная операция в одной из лучших кардиологических клиник Европы.

А как же смерть экстрасенса? Если верить легенде, то надпись, сделанная Авиценной, должна была защитить его от всяких напастей, но почему-то не защитила. Наверное, здесь есть что-то еще, никем не понятое. Ведь до конца неизвестно, как взаимодействуют три предмета: шкатулка,  надпись и четки. Где-то кто-то допустил ошибку. Расплатился же целитель.

Аэлита считает, что виной всему телевизионное интервью, данное накануне. Он де всегда был таким осторожным, а тут не удержался, популярности захотел. Кто-то позавидовал или позарился на его деньги.

 А если в смерти мужчины замешана Лариса? Она могла сказать о надписи Канату, он – Марату. А Марат отомстил экстрасенсу за кражу. Может и так. Тогда у кого теперь шкатулка и надпись? И что ей делать с четками? Оставить у себя или вернуть прежней хозяйке? Ох, сколько вопросов.
 
Ничего, еще будет время все обдумать в спокойной обстановке. Она взяла положенный отпуск, если нужно будет, прибавит еще месяц без содержания. Мира без нее обойдется. К ним все-таки пришла практикантка и, кажется, ее собираются взять в штат на полставки. Незаменимых людей нет, вполне справятся.

 Как только Соню можно будет забрать из больницы, они поедут к мужу в Швейцарию, поживут некоторое время там. В Алматы лучше всего вернуться в октябре, тогда уже будет не так жарко и Соня легче восстановится после операции.

Вчера Вета позвонила матери и сообщила о своих планах. Мария Васильевна особых возражений не высказала, видимо, тоже была не прочь от них отдохнуть.

– Ну и хорошо. Пока вас нет, съезжу к Андрею на недельку, Алинку повидаю, Жорика потискаю.
 
Вета невольно улыбнулась, вспомнив о племяннике. Бабушка, конечно, скоро заскучает по отсутствующей внучке, последний год они были неразлучны. Ничего, не смертельно. Будут ежедневно перезваниваться. Вета искоса взглянула на Сергея. Выдержит его швейцарский бюджет частые телефонные разговоры?

 Муж в ответ на ее взгляд кивнул, неужели мысли прочитал? «Мистика!» – как выражается Слава. Нет, еще одного экстрасенса она не вынесет. Пусть уж лучше Сергей остается таким, каким был: закоренелым материалистом и обычным мужем. Замучили ее все эти загадки, и она мечтает о простом, незатейливом существовании: семья, муж, ребенок. Больше ей пока ничего не надо.

Сергей остался бы доволен, прочитав ее мысли. Она вопросительно взглянула на мужа, и тот снова ответил кивком головы. Вете стало смешно.

 Пожалуй, кто из них двоих ненормальный, так это она. Это у нее в голове экстрасенсы, четки, шкатулки. Хорошо, что Сергей такой матерый реалист, с его помощью она, пожалуй, сможет выкинуть из головы ненужную мистику и зажить нормальной жизнью семейной матроны.