Осенние грезы дракона или новый крестовый поход

Антон ТЮКИН

ОСЕННИЕ ГРЕЗЫ ДРАКОНА ИЛИ НОВЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
(Сон и подсознание, как игры разума, или “что – то” большее, лежащее за таинственной гранью?)

На страшной высоте земные сны горят…

Осип Мандельштам

Доводилось ли Вам засыпать в непрогретой постели, в зябкой комнате среди целого мира, где с серого, низенького неба хлопотливо – мокрыми хлопьями вниз летит сырой снег, среди бело – молочного так нечаянно, так невзначай, лишь на час навалившего самого первого, чуть прикрывшего мусор и грязь, что растает, уйдет без следа, словно юность?  Снег исчезнет и растворится, застилаясь туманом среди муторной городской суеты – средь чреды одинаковых, безликих зданий, средь таких же нелепых и зряшных событий, словно братья – близнецы друг на друга похожих. Средь немых и слепых, неопознанных и неизвестных в этой битве погибших солдат. Бесконечная цепь, череда мертвецов, чрез которую нить тянет парка. Парка, или как называли ее еще древние греки – мойра – богиня человеческой судьбы… То ли мы вечно смотрим тот сон - непонятный и странный? То ли сон смотрит в нас? Отражения нет. Все размыто дождями а потом чуть спустя все завеяно снегом. Так неясно, так странно и хрупко - стекло. Наступил – сразу в трещины. И провалился в холодное, черное. Под ледышку чуть замерзшей лужи в колее под твоим сапогом.   
Гнутся по ветру озябшие деревья – тополя. И шумят, шумят испуганно обнищавшими кронами старые клены и ясени. На нагих ветках – капли, как бусины. В вышине – разлохмачены гнезда серых, вечно горластых, вечно пуганных жизнью ворон.      
Чуть наклонишь усталую голову, чуть сожмешься, согреешься и занырнешь чрез неведомый, серый туман. Вынырнешь и сразу… в зеркало. Позаглянешь в стекло, как в гадание. Что там: за надмирной амальгамой то есть? Соберешься чуть с духом, шагнешь. Раз – и ты за стеклом. Что: пропал? Нет, ты не пропал, но ты – в дороге. Ты не грани отделяющей живых от мертвых. Впрочем, как их различить – за гранью? В вековечном верчении жизни и смерти на грани времен и миров так легко потерять, еще проще - потеряться. Совсем. Главное не пропасть. Выплыть, вынырнуть из глубокого сна, как со дна. Как подняться живым из могилы.      
* * *
Доводилось ли Вам видеть ночами очень странные, жуткие сны? Сны, которые все называют кошмарными? Помню с детства такое. Вот я в комнате нашей. Вот и ночь, я лежу у себя на постели. И вдруг, я поднимаюсь с постели и иду, как в каком – то бреду, в сторону постели родителей. Мы тогда все еще в одной комнате жили… Вдруг оттуда - из темного логова вылезает, поднимается, чуть касаясь загривком взъерошенным низкого потолка “хрущевки” некое чудовище – черное, волосатое, с жадными, горящими глазами, и идет, и бредет на меня. Тянет и потянет ко мне свои длинные лапы, как темные руки оно, как огромная горилла. В зоопарке видали гориллу Вы, наверное?.. С виду будто медведь, только много страшнее, огромнее. И не шороха при том, ни малейшего звука. Темнота, тишина да и все. Только зверь наступает. Только руки и страшная рожа. И все ближе, все ближе к тебе. Оттого и особенно жутко. Не орет, не сопит, не пыхтит. Раз, схватило меня и куда – то все тащит и тащит… Отбиваюсь, кричу я. В бессилии распахиваю рот и… не слышу не звука. Раздираю по самую душу, кричу, и… опять тишина. Где же слово мое? Где же крик?  Словно вязнет мой вопль в одеяле укутавшись плотно, завязнув. Или словно бы в горло уходит обратно. Не верите? И в ушах у меня – тишина, тишь как - будто  звенящая. Тишина – одеялом, и жарко, и душно, и страшно. Тишина окружила со всех четырех. Тишина кругом - давит и душит. А чудовище тебя несет, несет, несет. “Жрать, наверное, будет?” – так мне думалось. Жутко. Погибать то не хочется… И в слезы…
Правда, до того, что бы “жрать” никогда не доходило, не вру. Просто тот обезьяно – медведь все тащил, и тащил, и тащил. Чрез глухое, слепое, чрез черное – страшное. Лес?  Бесконечно и куда - мне неведомо.
После я научился просыпаться усилием воли от таких вот кошмаров. Говорить себе, вроде: “Это только лишь сон.” И стараться во сне ущипнуть себя сам, сам усилием воли, чтоб почувствовать боль, чтобы выйти из зеркала снова – в сырую, холодную и неуютную, но реальность. Реальность – действительность хмурую, серую.
Впрочем, где та “реальность”? И где “только лишь сон”? Сон, безмолвный, как сом. Сон живущий на дне наших дней или нашей души, нашей памяти? Сон распластанный по самому донышку черепа всем давлением интеллекта и всем опытом дней поднимается ночью на поверхность, всплывает тревожа.      
* * *
Кто – то видит во сне, как летает. Говорят, что такие де люди “растут”. Или вот: что над ними что - то де сильно довлеет при ясной жизни, то есть днем. Ведь сам сон, как ты тут не крути, будто вроде бы не жизнь, а смерть… Ну, не смерть, так вот так – полусмерть. Одним словом – неясно. Неверно и смутно. Тревожно.
Кто - то ночью крылья расправляет и летает, летит. Может, так? Говорят, что такие вот люди – вовсе и не люди, а ангелы. В прошлой жизни они были ангелы. Я не знаю. Вернее - не верю. Ненаучно все это, хотя что – то тут, наверное, есть.    
“Что – то есть…” – говорила мне бабушка Архелая Ивановна, комсомолка двадцатых годов, что не верила в Бога по – молодости, а потом по – привычке, по традиции русской и из страха пред смертью стала веровать под старость лет. Раз она рассказала такое. Послушайте. 
Это было тогда, когда дед был на фронте, в войну. И письма долго не было с фронта.
Архелая все думала, думала: не убили ли мужа? Не убили ли Колю? И все плакала тайком от матери. А потом решила погадать. Но и гадать то толком она не умела. Воск топила, жгла свечи перед зеркалом. Все смотрела, но зря. “Ничего не понятно.” – решила она и с той мыслью отправилась спать. Спит и видит во сне - бугорочек на поле. Страшно стало ей, холодно, горько… Просыпается утром - и к матери Клавдии. Та: “Могилу ты видела, ясно. – она говорит - Если в поле такой бугорок – то убили твоего Николая. Ты “Поплачь и смирись. – говорит ей мамаша. - Мало ли на войне – утешает ее – убивают…”
Архелая, конечно же в слезы. Плачет, плачет она. Вот уже схоронила она своего Николая. Только не несут ей “похоронку” на дом.
Тут приходит письмо: “Жив – здоров! Бьем фашистов!.. C приветом.” - Вот счастье!
Она – к матери. Мать говорит: “Это черт над тобой пошутил, потому что ты в Бога не веруешь.”
Вот такая история странная. Все, что в ней говорится – все действительно было. А кому рассказать - не поверят, и скажут: наврал.
* * *
Некоторые видят голых женщин… - те, наверное, очень счастливые. Я таким, если честно, завидую. Мне во сне эротику показывают редко. Почему - то больше - “фильмы” про войну. Вот, буквально, два дня назад “показали” такое.   
Вижу - ранняя осень. Иду я по нашему Советскому проспекту мимо дебаркадера – причала прямо к Петровскому домику. Сошел вниз по ступенькам к памятнику Рубцову, подошел к перилам и вижу – на другой стороне, где пологий берег Вологды какие – то фигуры бегают. Вроде даже бы в форме. У одних форма  серая, мышиная форма. У других – форма наша, вроде, зеленая. 
Пригляделся – от торца предприятия, а теперь - от торгового центра и на том самом месте, где когда – то была лесобиржа, до того где потом долго – долго стояли руины какого – то здания, пока в этих руинах кого – то на смерть не пришибло (после этого пригнали экскаватор и сгребли все останки от этого дома в одну кучу кирпичей и плит) линии окопов стелются. Слышу даже, как автоматы трещат… Смотрю дальше и думаю: ”Черт, что же за там солдаты такие? Больно щуплые и низкорослые? Дети что ли?..”
Пригляделся – и верно – дети. То есть подростки, конечно же.   
“И какой, извините, придурок, – думаю я так – мог придумать в “Зарницу” играть? Я конечно, не особо высокого мнения об уме областного начальства, но не до такой же степени…”   
Потом вижу: заходят вон те, что в мышиных шинелишках в воду. На башках у них каски немецкие, автоматы подняли повыше и идут. А река такая мелкая – мелкая. Обмелела за лето, совсем высохла.
Вот заходят те “фрицы” по пояс. Вот по грудь. Вот по шею – до горла доходит вода. Кто – то даже плывет неуклюже. Невозможно в тяжелой шинели, однако, но вижу своими глазами. Или просто шагает по дну?
Все. Никто не потоп. Перешли на эту сторону. Выползают они на бетонный настил – укрепление крутого берега. Воду вылили из кожаных сапог, отряхнулись, полезли по склону вверх к Петровскому домику. Переваливают через ограду. Строятся в шеренги. Раз и два. Сапоги по асфальту стучат гулко, дробно. Что – то там кричат по – немецки. Вроде бы какую – то речевку. После вышел один строем. Вроде, не офицер. Кто? Фельдфебель? Достает свисток, как на флоте. Резко дунул и махнул рукой. Раз – и побежали они мимо меня грохоча сапогами прямо в сторону нашего Центра. Лица юные – пятнадцать – шестнадцать от силы годков. Форма… форма как настоящая. Натуральные каски – сам видел. На одной стороне – щит трехцветный с полосками чуть наискось. На другой – орел со свастикой. На ремнях: “С нами бог!” по – немецки. И оружие тоже совсем не игрушечное.
Гляжу снова на берег напротив. Там: “Ура – ра – р!” – громко катится. И толпа, значит, “наших” из окопов своих скачет в реку – за этими. Ну, и “наши ” преграду форсируют. В воду входят и идут или плывут. Идут, плывут…   
* * *
Вот такой странный сон. Никогда б не подумал, а вот раз – “показали”.
То ли просто “Зарница” чудовищно – глупая, то – ли лагерь военно – спортивный, дурацкий. Кстати, осенью их не бывает. Уже все в школе учатся… То ли тени из прошлого – мертвецы. Я “такое” видал по телевизору – передача про призраки в замках. То ли просто какой – то новейший … крестовый поход детей. Я давным - давно в детстве читал про такое. 
Там как было? Сейчас расскажу. Значит, мрачное средневековье. Поняли? И какой – то мальчишка во Франции, (в книжке говорилось, что де он  идиот - книжка  была чисто “нашей”, советской, атеистической выделки) стал довольно часто трепаться на людях, что Господь не дарует победу над мусульманами в Святой земле сильным, но весьма многогрешным крестоносцам - рыцарям, но подарит ее слабым и безгрешным детям – непременно… Дальше хитрые попы и прелаты сразу же сообразили, как использовать этого дурня, заморочив простой, темный средневековый народ. Действие происходило аж в Тринадцатом веке… И вот,  весной и в самом начале лета 1212 года  в самых разных частях Европы стали собираться толпы детей, заявлявших, что они де идут освобождать город Иерусалим… Церковь и светские власти отнеслись к этому “спонтанному” взрыву народной религиозности с восторгом (так было написано в книге), никак ему не препятствовали… В результате сего безумного предприятия часть несчастных детей умерла по пути еще в Европе от банального голода, холода и болезней, часть достигла города Марселя, где купцы - подлецы, обещав переправить детей в Палестину, привезли их на невольничьи рынки Египта и продали “неверным” в рабство. Вот такая детская “недетская” история…
Может, от той книжки выплыло? Может, видел тех “фрицев” в кино? Почему все – же “дети”? Видел фильм  "Жестяной барабан" по роману писателя Гюнтера Грасса. Там герой – вон такой же пацан. Там в конце Мировой – он в немецкой шинели… Что, весьма гротескные версии?  Да не больше, чем все тот же роман, или просто реальная жизнь.
* * *
И еще – про войну. Уж, не знаю: рассказывать ли? Раз не примете за полного придурка – расскажу.
Видел сон один раз про последнюю войну – про ядерную. Видел максимально реалистично, в деталях.
Вот представьте себе. Я живу в доме против вокзала. Моя комната – боковая. В ней имеются окна. Целых два. Одно – прямо глядит на вокзал, а другое – на автовокзал, на торец двенадцатиэтажки, на дорогу, а за ней – моя бывшая школа. Сбоку от нее – проезд. Там автобусы к посадке заворачивают. Дальше – в деревянном дома аптека. Путь к перекидному мосту и депо…
И так, я нахожусь в своей комнате. Тоже осень, но поздняя. Хмурый день или вечер. Но не утро, не ночь – это точно. Почему я знаю? Во - первых – довольно светло. Во - вторых… Во - вторых – просто знаю. На стене – календарь. Даже дату точную увидел. Но уже позабыл… 
Смотрю в боковое окно. Вижу, как за линией железной дороги торчит локомотивное депо. Тускло светится огромные окна. Кстати, новых домов, что стоят там за линией почему – то не вижу. Их там нет. “Не построили… – так думаю во сне – Еще построят…”
Сбоку – автовокзал. Тоже окнами светится. Даже мост металлический, старый (не новый) чуть из – за голых деревьев виднеется. Вот автобус въезжает в проезд. Вон торец моей школы с мастерскими мужского труда. Наша площадь с автобусами. Вон вечерняя школа – там где нынче аптека. Вывески зеленой нет. Вышка водонапорная за нагими деревьями – бурый, крашенный бак на верху стальной сетки – гипербалоида. Кстати, ныне он крашен зеленым… И вдруг – вспышка. И грохот прямо адский. Словно дрогнула и покачнулась земля. Вспышка прямо за линией, яркая. Вроде бы далеко. Поднимается, светится что - то. И висит, как второе солнце. Но еще не высоко и далеко. 
“Где это рвануло? В Завокзальном? Нет, на Горке? – смотрю я и думаю – Нет, подальше. Наверное, все таки Лосте? Кстати, что там взрывать – в этой Лосте? Если будут бомбить – то объекты стратегического назначения.
Нам когда то давно на уроках по эНВэПэ говорили такое.
“ Что же ближе? – ворочаю мыслями - Значит, это, наверное, ТЭЦ. По ней грохнули они ракетой?” 
* * *
Как - то раз зимой, ночью шел я мимо нашей вологодской ТЭЦ. Шел дорогой из Лосты до самого Льнокомбината. Пригласили меня в гости и я припозднился. И, что делать? Как до дома добраться? А темно, и зима, и довольно уж поздно, даже так, что маршрутки не бегают… Вот пришлось ночью мне и идти по дороге пешком. Было это зимой, как уже говорил. Но была все - же оттепель – не так холодно. 
Слева – насыпь железной дороги, и вагоны, вагоны по ней – без конца. Да столбы с изоляторами - стеклянными стаканами, провода – провода - проводочки. Тепловозы по линии носятся – знай дудят да свистят, да сверкают глазами, да диспетчера орут. Чего орут? Не разберешь, уж больно хрипло и еще… специфично. Например, вот хоть бы такое: “Эй, Вы там, на третьем пути, Вы чего: офонарели там что – ли?..” Специфически железнодорожные термины густо сдобренные русским вульгарным и непечатным вольным словом зычным эхом несутся по линии, зло скрипят и шипят из динамиков со столбов с репродукторами.
Редкие фонарики злыми желтками горят. Справа – заводские глухие заборы да железные ворота – жуть – с ржавою колючкой по верху. Во дворах собачки тявкают – забегали, меня почуяли, загремели цепями барбосы да жучки. Цеха с темными окнами, кое – где даже с битыми стеклами, с дырами чуть забитыми досками, старой фанерой. Старый, красно – копченный кирпич. После он кончился. Потянулось снежное поле и по краю змеей на столбах – теплотрасса – труба в алюминие. Под ногами – снег мокрый к сапогам так и липнет. Не дорога под ними, а две колеи от машин. Пока шел – две машины проехали. Надо было в снег заступать, чтоб не сшибли. Одна в Лосту проехала, а другая – на Вологду… Вот иду я, иду. Времени уже часов почти одиннадцать… Шел я, шел и дошел до нашей вологодской ТЭЦ. А она – огромненная. Из трубы в небо дым так и прет. Окна желтым горят. Во дворе за воротами – кучи угля чернеют – огромные горы. Красота? Красота - красотища!      
Вышел, значит. Дошлепал из Лосты до Вологды. Ну, теперь то и до Льнокомбината недолго – рукою подать… Через десять – пятнадцать минут я дошел до конечной. Даже на троллейбус я попал. На последний, на самый, наверное… Вот какие у меня воспоминания сугубо личные по нашу ТЭЦ.
* * *
А теперь я про войну – уже по новой. Вижу вспышку и думаю: “ТЭЦ! – и еще – Началось… Необычная вспышка. Наверное, ядерная?” 
Поднимается шар от земли. Очень ярко, белесо так светит - мертво. В сердцевине его вспышка -  ослепительно белая. Даже режет глаза, так что и смотреть невозможно.  С краю в желтое течет от центра, вроде как второе солнце - так.  Вы поняли? После переходит в розовый, потом в лиловый. От него в фиолетовый – по самому краю. И еще. Все это не статично на месте висит. А растет, изменяет свой цвет, растекается в ширь. И бурлит, как котел. И живет, и дышит своей смертоносною жизнью взвихренной плазмы. Даже видно, как газы струятся снаружи, текут. Или в этой печи кислород выгорает?  И такой от нее идет жар… И такой от такой красоты поднимается ужас смертельный. Не смотреть на нее невозможно и бежать невозможно. Пропал… И все медленно, так неестественно медленно тянется вязкое время. Как та плазма. Как с краев этого нового солнца выползающие протурберанцы седого огня.
Глаза режет до боли, рукой заслонился, уже нестерпимо… Вот огонь, вижу я, вот побежал вдалеке. По верхушкам деревьев – пожаром. Вот широкой волною… Волною? Стеной…расплескалось яркое пламя, скользит по земле, будто по керосину - бензину. Вот все ближе, все ярче и ближе. Искры сыплет все жарче, все ярче. Это мир наш привычный горит. Очень жутко, но адски красиво. Будто ты взаправду в ад попал…   
Вот смотрю я и вижу, как дрожит раскаленный до белого воздух. Видно мне, как колышется он, как волны  его ходят и ходят… Раз, и задрожали оконные стекла. Сперва мелко так – меленько. После больше и трещины, трещины побежали по стеклам, стало лопаться, ломаться в центре. Сперва мелкие трещины, а потом сразу рвануло резко и полетели во внутрь. Распахнуло внутрь рамы. Сорвало - и в меня.  Все в меня – деревяшки и стекла, но в меня не попало. Как странно… Или нету меня? Или я – невидимка? Не знаю. Но ведь думаю? Думаю. Думаю – значит я существую. Не так?
Страшный рев, жуткий гул и порыв нестерпимого жаркого ветра вдруг заполнил всю комнату. Меня бросило к двери, загорелись взвившись порывами шторы и сдвинулась или попадала мебель. На карачках я вполз в коридор, затворил за собой чудом двери из ада а там – жутко, там душно и там горячо. Там практически нечем дышать. Всюду пыль, как песок - порошок. Веет пыль, веет прах. Заметает в глаза мне, лезет в рот, лезет в уши и в ноздри. Из пылающих комнат – отсветы огня через щели дверные, а на коридоре темно и… зловеще красно, неестественно. Душно, страшно. Я выполз к входной двери на лестницу, растворил на площадку, поднялся на дрожащие ноги, пригибаясь хочу сбежать вниз, чтоб спастись. А по лестнице – лижется пламя. Языки так и лезут, хватают за ноги меня, норовят ухватить за штанины. Рам, конечно, уже никаких на площадках – все ясно. Все повынесло взрывом… Посмотрел я на двор – а там море огня. Гаражи, деревья, качели – все горит. Горит мир привычный ярким пламенем. И куда, извините, деваться?  Встать, где ногу опустить? Куда? Неужели “в проемы”, как когда - то учили?
Вижу – вспышка над городом расплылась и надулась. Стала красной, поднялась чуть повыше. Потом… К ней, огромными облаками иссиня – черный поднимается гриб. Вот он больше и больше и больше.  Вот он выше, все выше и выше.  Это от поверхности погибшей земли, от поверхности выгоревшей и отравленной радиоактивной почвы адское давление пылесосом сосет… – так учили нас школе.
Черный гриб стал сжиматься в могучий кулак. Вижу я, как в его сердцевине – алое свечение меж тонн поднятого в воздух праха все горит и горит, и горит, будто уголь там тлеет. Вдруг раздвинулись черные пальцы. Еще миг – и поперло чудовище на высоту. Разлилось во всю ширь и затягивая небо темною, зловещей кляксой стало наплывать на город. Вот закрыло вначале полнеба. Набежала на город тень с неба. И тот миг прах и пепел понес буйный ветер. Вот и все. Затянуло все небо. Будто ночь, будто ночь наступила в которой только ветер да пыль.      
Заслонился рукой от ветра, от гари, от пыли и праха. Встал в проем на площадке над пылающим жарче от ветра колышимым морем огня. В лицо – пепел и прах – нестерпимо. Просто нечем дышать.  Поднял голову, словно молиться решил. Вижу - что – то сверху летит мне на голову. Прилетело, ударило больно. Сразу же упал куда – то вниз. Больше не было больно. Ничего не помню. Чернота… После на секунду проснулся… Отдышался испуганно. Еле понял, что все еще жив. А потом меня снова затащило в тот сон. Так бывает с кошмарными снами.   
Закружилось все вдруг и я чувствую, что верчусь и кричу. Но не слышу я голоса, звука. Знаю, что я падаю куда – то очень быстро. Очень глубоко. “Может к центру земли?” – думаю.  Глубже, глубже и быстрей, быстрей, быстрей, как в метро. Как в метро? Может, это и взаправду путь в ад.
“Или может, я уже и в аду?” – так я соображаю во сне думаю. – “Впрочем, что такое “сон”? Что “явь”?” Философия… Глупо и странно… Что там дальше? Бог весть?
После, утром проснулся в холодом поту. Отдышался по – новой, не спятил с ума - ничего, не подумайте.      
* * *
Аж в конце позапрошлого века, то есть все - же  давно,  знаменитейший австрийский психиатр – врач, психолог, основатель методики психоанализа Зигмунд Фрейд объявил своеобразный “крестовый поход” царству сна. Как это?
Он решил разузнать все его и до селе непознанные, сокровенные тайны. 
Зигмунд Фрейд ввел метод психоанализа, который ставил в центр внимания специалистов – психиатров, психологов бессознательные психические процессы и их мотивации. Знаменитый доктор исследовал  процесс вытеснение из сознания индивида неприемлемых с социальной точки зрения влечений, преимущественно сексуальных, и различного рода травмирующих переживаний. Этот фактор и рассматривается в психоанализе, как самый главный источник невротических симптомов и различных патологических явлений, как то - забываний, разного рода ошибочных действий и прочего. В основе психотерапии в практике психоанализа по - Фрейду лежит анализ вытесненных комплексов с помощью свободных ассоциаций, в частности посредством толкования сновидений. Психическая структура личности при данной практике психоанализа рассматривается, - как бессознательное "Оно", то есть область влечений; - как сознательное "Я", сдерживающее импульсы "Оно" посредством различных защитных механизмов - и "Сверх - Я" - область социальных норм и нравственных установок… Кстати, открытие на рубеже ХIХ – ХХ веков метода психоанализа послужило исходной точкой как для создания многообразных течений как в глубинной психологии, так и оказало большое влияние на литературу и литературоведение, на искусствоведение и различные гуманитарные науки.
Для начала сам великий Фрейд развил теорию психосексуального развития индивида, где в формировании характера и патологии главную роль отводил переживаниям раннего детства. Позже он разработал свой "катартический" метод, то есть практику отреагирования с помощью гипноза на забытые психические травмы. Позже он перешел к методу свободных ассоциаций, как основе психоаналитической терапии. Зигмунд Фрейд распространил свои принципы психоанализа на различные области человеческой культуры - мифологию, фольклор, на художественное творчество и даже религию. Написал "Толкование сновидений"…
Ученик его  Карл Густав Юнг - основатель "аналитической психологии", швейцарский психолог, философ, пошел дальше учителя. Юнг продолжил “крестовый поход” объявленный “сонному царству”. Он развивал учение о коллективном бессознательном, в образах которого – “архетипах” психолог и философ Юнг и увидел источник общечеловеческой символики, мифов и сновидений. Юнг считал, что цель психотерапии - есть осуществление индивидуализации личности. Вот так. выдающийся ученый оказал огромное влияние на культурологию, на сравнительное религиоведение и на современное понимание мифологии.
Шли года, а “поход” не кончался. Современный фрейдизм выйдя из теории психоанализа,  как конкретного метода исследования бессознательных психических процессов, принципам которого этот метод придавал универсальное значение, сперва дошел до учения о бессознательном, а потом постарался свести формы и культуры, и социальной жизни к проявлениям первичных влечений, от таких как половое влечение – из учения Зигмунда Фрейда до стремления к самоутверждению – из учения Альфреда Адлера. Альфред Адлер в отличие от Фрейда утверждал, что главным источником любой мотивации служит стремление индивидуума к самоутверждению, как своеобразная компенсация от возникающего в раннем детстве чувства неполноценности, определяющее специфический для человека "жизненный стиль". А потом? А потом его единомышленники - “неофрейдисты” переносят в своих трудах “центр тяжести” с внутрипсихических процессов на межличностные отношения, и истолковывают психические нормы, как приспособление личности к социальной среде. Неофрейдисты создают учение о защитных формах поведения в духе чего – то там... Далее неофрейдизм отклоняет учение старика Фрейда о либидо и сублимации и вообще либо отрицает роль бессознательного, либо видит в нем связующее звено между социальными и психическими структурами… Вот такие загадки. Вы чего нибудь ясно поняли? Вряд ли поняли ясно и все. А ведь все начиналось с “банального” сна. Но ведь кто – то же делает вид, что все это и понимает.
* * *
Все неясно, размыто. Жизнь становится сном. Сон становится жизнью. Начиная с ХХ века с его войнами и революциями, c миллионами зряшных смертей и трагедий самым диким фантасмагориям - видениям, самым противоестественным ситуациям из “театра абсурда” и сюрреалистическим сочетаниям предметов придана видимая достоверность и убедительность, как на картинах великого испанца Сальвадора Дали. “Это было бы невозможно вчера, в это страшно поверить – тем не менее это реально.” – говорил ХХ век людям. Мир из снов проникал в реальность, сам монтируя новые формы, строя ассоциации, полные гротескного абсурда.
На пороге ХХ века в мир врывается сюрреализм – направление, провозгласившее источником вдохновения в искусстве сферу подсознания - инстинкты, сновидения, галлюцинации, а единственным методом – разрыв почти всех логических связей, замененных свободными ассоциациями. Главная черта сюрреализма - есть парадоксальная алогичность сочетания предметов и различных явлений, которым и придается виртуозно выполненная художником видимая предметная и пластическая достоверность. Так странный бельгиец Рене Магрит, автор знаменитых людей в котелках с перевернутыми головами  отстраняет фактически вещь от ее привычного смысла. На картине Магрита "Это не трубка" нарисована… именно курительная трубка. Все предметы и персонажи на наших глазах превращаются живописцем в метафоры, не теряя при том своей четкой, предметной узнаваемости. Четкость и лаконизм поэтических метаморфоз сделали произведения Рене Магрита популярнейшими образцами этого молодого искусства.
Обращаясь к сфере подсознательного, мир ХХ века забавляется в сфере искусства и философии эротизмом, неосуществленными желаниями, игрой воображения. Буйный сюрреализм стремится дать зрителю объективировать видения - метод "паранойи" либо описать тотальное безумие.
В навязчиво иллюзионистической манере бредово – кошмарного сна, призванной убедить современного зрителя в реальности своего странного мира, Сальвадор Дали с необыкновенно изощренной фантазией совмещает совершенно разнородные объекты, сталкивает их друг с другом в противоестественных ситуациях. Знамениты образы Дали: расплавившиеся часы, телефон - аппарат с трубкой в виде лангуста, губы - диван, свисающий, словно драпировка рояль, и другие находки в последствии миллионы раз  растиражированные массовой культурой и ставшие своеобразными “лейблами” великого испанца.
Живописец Дали широко пользуется приемом "исчезающих образов", которые совершенно растворяются в окружающем пространстве. Помимо живописи Сальвадор Дали изготовляет многочисленные сюрреалистические объекты, например: жакет, обшитый стаканами, манекены у рояля и в такси, гипсовые муляжи, варварски раскрашенные или перетянутые веревками. Среди известных картин Сальвадора Дали - "Сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения" - своеобразная иллюстрация к всему фрейдизму… Величайший художник отличался причудливой манерой поведения, постоянно меняя экстравагантные костюмы и фасоны “фирменных” усов. В конце жизни Дали вкладывает все свои огромные средства в “Театр - музей Дали” в городе Фигуэрасе - здание фантастической архитектуры, до краев наполненное картинами и художественными объектами. Здесь он и погиб во время пожара, пребывая в полном одиночестве, не желая покинуть свой сказочный дом. Живописец пал жертвой своих собственных грез наяву? Впрочем, вряд ли Сальвадор Дари был один такой – не вернувшийся из великого “крестового похода” в страну грез, в страну снов, так и не переплывшим опасную реку, утонувшим в собственной фантазии? 
* * *
Или так: Фрейд писал, что де “сон – иллюзорное осуществление вытесненных желаний”. Югн, что это есть “тенденция будущего… развития.” Древнегреческий философ, основатель формальной логики, великий  Аристотель мог – бы спорить и с тем и с другим говоря, что де “сон – отражение происходящего в жизни.”
Ну, и что после этого “сон”? Дверь ли это, через которую мы заходим за какую – то таинственную грань или наш же собственный взгляд на себя и на мир как – бы со стороны, отражение природы в психическом зеркале или явные, либо тайные сигналы и образы посылаемые нам кем – то, кто нас больше и кто нас мудрее? Я не знаю. Не могу даже предположить. Все туманно, таинственно, странно. Словом, сон – это сон.
Знаменитый американский фантаст Роджер Желязны писал что все то, что нас окружает, может быть “только сон, снящийся дракону”. А великий физик – нобелевский лауреат Альберт Эйнштейн говорил, что вся наша вселенная может быть “всего лишь атомом в ножке какого – то стула.” Мир ХХ века а за ним и ХХI века парадоксален и странен. Этот мир почти что полностью распрощался с простой и понятной формальной логикой аристотелевских “допотопных” времен. Это стало казаться “так просто” и “так примитивно”. Совсем не то, что расшифровывать нелогичные, странные образы и разгадывать “ловя” чужие сны.
Слышал о тех людях, что сумели сделать сон свой “ручным”, “приучить” и так далее. Они, якобы, могут смотреть “по заказу” что сами захотят… Не уверен, что “такое” возможно. Слишком уж сложна и хрупка, невесома материя нашего сна. Тем не менее, всегда найдутся те, кто отправится снова “в крестовый поход”, в страну сотканную из человеческих грез. Ибо людям  не хочется думать, не хочется верить, что мы все – только грезы “дракона”. Или хуже того – что мы все у “дракона” в бессрочном плену… Как же выйти из плена природы (“дракона”) не убив а всего лишь соделав это самое “чудо”, или все же “чудовище”  “нашим – домашним”? Нерешенная покуда огромная загадка природы и вызов всем нам.
Вот приходит наш сон, и мы более не властны над нашим “драконом”. Мы – его, а он – наш. Вот мы снова теряем себя, от себя улетаем и таем уносясь за грань, в мир фантазий, надежд и потерь, скрытых комплексов и сублимаций… Наших собственных снов…