Имитация

Содержание:
Пролог
Глава 1. Испытательная группа
Глава 2. Начало имитации
Глава 3. Бортовая жизнь
Глава 4. Угрозы полета
Глава 5. Вирус
Глава 6. Перезагрузка
Глава 7. На Марсе
Глава 8. Руины
Глава 9. Восстание машин
Глава 10. К Фобосу
Глава 11. Абордаж
Глава 12. Перемирие
Эпилог

Пролог

Мы не считались астронавтами, так как в реальный полет никто нас не планировал отправлять, да и не пропускали через соответствующую программу подготовки экипажа марсианской экспедиции. Официально в моей трудовой книжке написали «Принят на должность испытателя имитационного полета сроком на 150 дней», и это свидетельствовало о том, что моя скромная персона имела отношение к приготовительным процессам настоящего полета на Красную планету. Конечно, туда должны были отправиться настоящие астронавты, которые готовились в течение трех-пяти лет и пока на стапелях подземного завода в режимной зоне Новосибирска строился космический корабль «Радуга», класса «галеон» по Международной Регистрационной Книге, что с 2019 года велась специальной Комиссией по космонавтике ООН.
Я видел его – это семидесятипятиметровая труба диаметром в двадцать метров и с «колесом» цветом в российский триколор. «Колесо» вращалось вокруг «втулки», создавая тяготение и астронавты внутри чувствовали привычную силу тяжести; там располагались жилые и бытовые отсеки, командный пункт, лаборатории, оранжерея. А вот в трубе находились атомный реактор, система жизнеобеспечения, топливо, вода, кислород, продукты питания, двигатели. Внешняя стальная обшивка от 35 до 56 миллиметров могла выдержать серьезную нагрузку и защищала от внешнего воздействия, внутренний корпус был тоньше и состоял из различных слоев металла, углепластика, резины и композиционных материалов. На носу корабля установили три шлюзовые камеры со стыковочными узлами и взлетно-посадочный модуль типа «Перископ», который удлинял галеон еще на двадцать метров. Двигатели считались самыми мощными, технологии – продвинутыми во всех отношениях, но зато вся эта махина стоила двадцать пять миллиардов долларов – фактически бюджет небольшого государства где-нибудь в Центральной Азии. Сами понимаете, что и ответственность конструкторов, инженеров, технологов, разработчиков была высокой – отправить в космос самый совершенный аппарат, когда-либо созданный в истории человечества.
150 дней – это тот срок, в рамках которого галеон мог достигнуть Марса (два месяца), провести на орбите один месяц, возможно, со спуском на поверхность на две недели, а затем возвратиться на Землю (еще два месяца). Ученые хотели узнать, можно ли не только создание в последствии долговременной станции, но и вообще заселение людьми, как второй родины; угрозы глобального уровня, о которых нет смысла упоминать в этой истории, вынуждали землян осуществлять такие проекты. Настоящий экипаж состоял из восьми человек, все специалисты в космической навигации и управлении «Радугой», межпланетной геологии, биологии, медицине, инженерных науках и технологиях жизнеобеспечения, и они проходили самые жесткие испытания. Поэтому их не зря называли суперменами, ведь на их долю должны были выпасть самые большие трудности и испытания. Среди них были люди, близкие к верхам государственной власти, то есть именитые, влиятельные и состоятельные; иначе говоря, право первым посетить Марс предоставлялось правящей элите, да, это противоречило принципам социальной справедливости, но именно такая обстановка сложилась в начале XXI века в России, и с этим не поспоришь.
Сейчас много можно говорить о социально-политической системе, сложившейся в России после распада Союза ССР. Некоторые называют ее кланово-олигархическим или криминально-полицейским с встроенными элементами авторитаризма. Идеи коммунизма пришлось похоронить, а вместе с ним и надежды сделать космическую орбиту местом пребывания обычных советских граждан. Вместо этого в жизни людей прочное место заняли прагматизм, порой жесткий и лицемерный, ханжество, национализм, правовой нигилизм. Астронавтика, естественно, не прошла мимо таких «реформ»: здесь тоже произошло социальное расслоение. Это сфера превратилась в элитную, недосягаемую для простого человека. Если в первые годы в отраде астронавтов были представители рабочего класса и крестьянства, то ныне – только «трясущие кошелем». Естественно, на Марс «покупали» билеты те, кто имел сильное финансовое и аминистративное влияние на «Роскосмос».
Что касается нас – меня, Анвара Холматова, тридцатипятилетнего дипломированного программиста или, как ныне говорят, «айтишника», Сергея Ушакова, инженера космических систем, выпускника Московского государственного технического университета имени Н.Э.Баумана, Марины Ульяновой, врача-хирурга из Института космических биолого-медицинских исследований, а также Ашота Саркисова, пилота ВВС России, правда, уволенного в запас, - мы обычные люди, никак не профессионалы в космосе, и всего лишь обязаны были протестировать бортовое обрудование на корабле-макете, прожить вместе 150 дней, став на какое-то время «подопытными кроликами» для психологов, врачей, специалистов по управлению полетом. В отличие от реальной «Радуги», наш галеон оставался на Земле, соединенный кабелями с компьютерами для контроля и наблюдения за нами; в остальном все функциональные системы оказались замкнутыми, то есть независимыми от внешнего мира. Оборудование очищало воздух и воду, и возвращало в оборот, к тому же мы использовали наши естественные отходы для воспроизводства питания – обогащения почвы в оранжереях, где выращивали растительные продукты; лишь мясные изделия хранились в холодильниках, поскольку вот уж мясное производство организовать невозможно. Иначе говоря, целью нашей имитации была проверка работоспособности всего на галеоне, чтобы реальные астронавты не испытывали проблем и их полет не осложнялся непредвиденными обстоятельствами.
Естественно, для имитации не требовалось реальный объем экипажа, поэтому отобрали четверых из числа кандидатов, которые подали заявки. В то время я работал в одной из ИТ-компаний, обслуживающей государственные интересы в космической сфере, и мне шеф как-то сказал, что в «Роскосмосе» набирают испытателей для полета на Марс. Не скрою, меня предупредили, что я никакой не астронавт, не полагается мне соответствующий пакет привиллегий и льгот, но вот свой вклад и след в истории национальной астронавтики оставить смогу. Мое тщеславие и самолюбие сыграли свою роль – а почему бы и нет, чем я хуже? - и я отнес свое резюме в космическое ведомство, хотя, если честно, не особенно расчитывал на положительный результат – там было тысячи желающих, более квалифицированных, чем я. И все же меня пригласили через месяц, я прошел собеседование и соответствующих психологические и квалификационные тесты, меня «простукали» по соответствующим серьезным инстанциям, и через пять месяцев мне сообщили, что принят в команду испытателей. Моей радости не было предела. Так я познакомился с тремя другими членами, с которыми мне предстояло прожить около пяти месяцев. Для создания соответствующего настроя и атмосферы, мы прошли краткие курсы использования скафандров, использования систем спасения. Сергей Ушаков изучал все системы галеона, так как,типа, отвечал за их бесперебойное функционирование и обязан был в случае чего их починить. Марина, как врач, само собой разумеется, брала на себя обязательство охраны нашего здоровья и могла провести хирургические операции на борту корабля-макета. Я же как системный администратор контролировал всю компьютерную сеть и поддерживал программное обеспечение, работа не пыльная, но интересная; здесь вообще все было зашорено на компьютерном контроле, ни один механизм не мог даже взвизгнуть шестеренками без на то разрешения. Ашот имитировал управление кораблем, хотя я заметил, что он грыз локти от унижения того, что в реалии никогда не получит доступа к штурвалу «Радуги». Да, мы лишь только все имитировали, что, если признаться, не всегда нравилось; хотелось все-таки чего-то реального.
Но кто знал, что за этим экспериментом скрывалось нечто иное, и что наша жизнь может в одночасье круто изменится и судьба вовлет в бурную историю, полную опасностей и приключений...

Глава 1. Испытательная группа

Как нам сказал в первый же день руководитель марсианской программы генерал-лейтенант ВМС Даниил Хамков, он же первый заместитель главы Государственной корпорации по освоению космического пространства «Роскосмос» (аналог американского НАСА), имитация будет приближена к реальности чуть ли не на сто процентов. «Мы сделаем все, чтобы вы ощущали то, что может произойти в космосе», - произнес он, сурово, можно сказать с каким-то неодобрением смотря на нас. Видимо, испытателей он не воспринимал как за астронавтов или каких-то серьезных специалистов. Ну, действительно, кто переживает за «подопытных кроликов»?
- То есть? – спросил я, теребя лоб. Мне хотелось ясности: так имитация или что-то реальное? Наверное, из нашей команды только я оказался самым любопытным. Впрочем, для айтишника это считалось вполне логичной чертой характера.
- Мы хотим выжать все из того, что есть на макете, и внести необходимые изменения до реального полета, - пояснил Хамков, высокомерно глядя на меня. Говорят, он человек жесткий, суровый, бесцеремонный, способный принимать самые неприемлемые и жестокие решения, иначе говоря, если требовалось пожертвовать чей-то жизнью, он отправил бы на смерть не задумываясь. Цель оправдывает средства – таковы правила подобных личностей, к которым обычно относят как военноначальников, так и диктаторов. Может, такие и нужны были в руководстве «Роскосмоса», но меня это смущало, ведь космос – это не поле брани, здесь нужны иные подходы, и жертвы вовсе не обязательны. Период холодной войны остался лишь в мировой истории, нет прежнего американо-советского противостояния в космосе – к чему такие напряги? Впрочем, зачем спорить, если я сам напросился на программу имитационного полета? Мне-то ничего не угрожает, в любом случае можно «катапультироваться» на Землю, то есть просто выйти из корабля и сказать: хватит и досвиданья!
- Вы почувствуете взлет галеона, работу двигателей при смене курса или изменения орбиты, мы будет отключать некоторые системы, создавая аварийную обстановку и вам придется приложить немало усилий, чтобы исправить ситуацию, - невозмутимо продолжал шеф программы, ни один мускул не дрогнул на его лице; складывалось впечатление, что с нами говорит машина. Я где-то читал, что 4% всех руководителей корпораций, министерств, администраций, фирм и фабрик – это психопаты, которые испытывают удовлетворение от того, что управляют массами в рамках своих психических приступов и «причуд»; им чужды милосердие, гуманность, руководствуются они чаще всего жесткими и суровыми правилами.
- А что за аварийная обстановка? – удивился Ушаков, нервно вращая пальцами карандаш. Он человеком был немного эмоциональным, и удивительно, как это его взяли даже в имитационную группу. Ведь в нашей команде неврастеник был бы не к месту. Впрочем, это не мне решать – тем, кто осуществлял отбор. Может, такой нужен, чтобы «тормошить» других, пробуждать к действию или служить «громоотводом» для тех, кто слишком много накапливал отрицательной энергии в себе.
- Ну, к примеру, засорение очистительной системы и вам, пардон, придется самостоятельно прочищать трубы от вашего же дерьма, выполнять функцию сантехника, - даже не улыбнувшись, произнес Хамков. Я шмыгнул носом, представив такую работу – бррр. А хотя... куда денешься? За тебя фекалии из системы никто разгребать не станет!
- Или пробой метеоритом обшивки галеона, и вам придется залатать дыру, - продолжал пояснять руководитель, и рядом сидевшие чиновники утвердительно закивали. – Короче, всего у вас будет немало подобных ситуаций, и счастье вам, если сумеете их разрулить.
- А если нет? – спросил я на всякий случай. Имелось ввиду, получим ли премиальные или нет. То, что дошло до наших ушей, ввергло в легкий шок. Нет, не страшно, но уж больно жестко и хлестко.
- Тогда... сдохните, - ничего короче и яснее слышать не приходилось. Мы переглянулись. Было трудно понять: Даниил Дмитреевич шутит или это всерьез? Неужели они позволят нам умереть, если прорвет кислородный баллон, как это было, к примеру, во время полета американского «Аполлона-13» на Луну? То есть они хотят, чтобы мы ощутили еще и присутствие смерти? Тогда это опасная имитация и, может, напрасно я влез в эту программу? А как же права человека? Если Хамков честен в своем признании, то лицемернее его человек быть не может; не хотел бы я работать напрямую с ним. «Хорошо, что между нами корпус корабля-макета и автономное существование», - подумал я в этот момент. Жаль тех, кто в его подчинении, наверное, он их ни в грош не ставит. И все же, неужели нужна прям такая буквальная имитация? А вообще, наши жизни застрахованы? Скорее всего, да, только не на такие суммы, как у настоящих астронавтов.
И услышал следующее из уст руководителя «Роскосмоса»:
- Вы подписались на 150-ти суточный полет. Это означает, что никакого отказа от вас последовать не должно. Если кому-то станет плохо или тоскливо, надоест и захочется домой, то мы вас не выпустим из «консервной банки». Вы там проведете ровно этот срок. От команды, что будет вести наблюдения за вами, не ждите жалости, что кто-то проявит слабость и разрешит вам покинуть испытание. Кто это сделает – я расстреляю лично! – и как бы в подтверждение своих слов Даниил Дмитриевич хлопнул по боку, словно у него там была кобура; рефлекс военного, наверное. В сталинские времена он пристрелил бы точно кого-либо из нас.
- А если кто-то начнет умирать или потребуется помощь врача? – облизнув высохшие губы, спросил Сергей.
- Как я сказал: умрете там же. Если, конечно, ваш врач не сумеет вас спасти! – сердито произнес Хамков, стрельнув глазами в сторону Ульяновой, мгновенно побледневшей. – Повторяю: имитация на 100 процентов приближена к реальности. Спустя некоторое время «полета» вы почувствуете отставание радиосигналов, вплоть до «приближения» к Марсу, это на 20 минут. Мы это делаем намерено, чтобы следить, как будет реагировать экипаж, как вообще управлять на расстоянии людьми в замкнутом пространстве, какое между нами сотрудничество и координация возможны.
- Но ведь реальный экипаж может реагировать по-другому, они же профессионалы, а мы всего лишь, можно сказать так, «любители», - пытался внести свою точку зрения Ушаков, что не понравилось руководителю программы.
- Все люди одинаковы, а вот реагируют на опасности и решают задачи, вы тут правы, по-разному, - процедил он сквозь зубы. – Но хочу вас предупредить: «Радуга» -это практически автоматизированный корабль, там все способно функционировать без участия человека. Однако мы не собираемся отправлять дорогостоящий галеон в одиночку, ибо наша миссия – освоение Марса и, желательно, полет должен состоятся до того, как американцы совместно с Европейским союзом или без него направят свою экспедицию.
О стремлении американцев первым оказаться на Марсе я знал и раньше. Еще в начале 2004 года президент Джордж представил для НАСА долгосрочный план, основной задачей которого были пилотируемые миссии на Луну и Марс, что положило начало программе «Созвездие». В рамках этой программы первым шагом должно было стать создание до 2010 года космического корабля «Орион», на котором астронавты могли бы полететь сначала на Луну, а потом на Марс. В последующем от этой программы отказались, однако спустя два десятилетия вернулись к ней, переориентировав свои приоритеты. В США строили большой корабль «Пэтриот» класса каравелла, правда, до эксплуатации было еще далеко – кое-какие узлы еще отрабатывались на стендах. С конца 2010 годов Европейский союз приступил к конструированию своего корабля «Юнион» класса фрегат и до реальных очертаний тоже должно пройти немало времени. У нас же имелось преимущество в виде галеона «Радуга». Денег на это не жалела ни одна сторона, видимо, цель того стоила. Я думал об этом и одновременно слушал Даниила Дмитриевича:
- Лунную гонку наша страна проиграла много десятилетий назад, а вот марсианскую мы не уступим никому, даже китайцам, которые тоже ныне активно готовятся к пилотируемому полету! Ваше участие – испытание на себе всех функциональных систем, поэтому можете особенно не беспокоится над тем, как правильно выполнить маневр или разогнаться до определенной скорости, выдерживать курс и так далее – все заложено в компьютеры. Если будет «авария», мы подскажем, как починить... и может случится так, что чинить придеться вам самостоятельно, и для этого на борту мы оставляем вам схемы...
И тут Хамков придвинулся к нам, чуть ли не грудью лег на стол, его глаза метали молнии:
- Помните, ваша «ареал» обитания – это жилые и рабочие отсеки. В трубу, где находятся атомный реактор, ускорители и топливо, вода и прочее – вам вход воспрещен. Там все будет опечатано.
- Даже если мы и влезем – вам-то какая угроза? – удивился Ашот, который всегда отличался немногословностью, и я порой думал, что это результат какой-то контузии. Скорее всего, он, как военный, не любил много болтать, а предпочитал действовать. – Ведь мы в макете, а не на «Радуге». Все равно там неработающая аппаратура.
Хамков вдруг прищурился и, вернувшись на место, захохотал. Его подхватили другие чиновники, что находились в помещении, но не от веселья, а чтобы поддержать шефа.
- Ха-ха, вы правы, - лицо у Даниила Дмитриевича посерьезнело. – Вы будете всего лишь в макете. Однако там дорогостоящая аппаратура слежения за вами и контроля за функционированием основных систем галеона. Вы можете столкнуться с обслуживающим персоналом, это лишит эксперимент своей «чистоты», ведь мы модулируем абсолютную вашу оторванность от Земли. Да, еще: в полетном листе у вас номер МЭ-000и, то есть «Марсианская экспедиция, ноль-ноль-ноль-испытательный». Это означает, что вы признаетесь как группа имитационного полета. Ваши оклады составят двадцать процентов от ставок реальных астронавтов, и уверяю вас, это немало.
Вообще-то мы, подписывая контракт, были ознакомлены с суммой нашей зарплаты и, признаемся, она была немаленькой. Теперь я имел представление, сколько получил бы тот, кто полетел на Марс. Фактически он считался бы миллионером, хотя опасности, что его ожидают, вряд ли компенсируют доход. Ведь с полета можно и не вернуться или вернутся больным – тогда к чему эти деньги? Хотя деньги – это мотор сегодняшней астронавтики, без них невозможно было создать то, что должно улететь к другой планете. Много лет Госкорпорация «Роскосмос», которая меняла не только свою организационную форму и бюджет, но и руководство, считалась «черной дырой» - миллиарды и миллиарды рублей, выделенных правительством и спонсорами на развитие национальной космической программы, исчезали. Удивительно, что ни Счетная плата, ни прокуратура, ни Минфин, ни Минэкономики не могли найти концы всех упрятанных и уведенных средств, словно это была область черной магии. Коррупция – вот что определяло реальность в этой отрасли, деньги перетекали в оффшоры и скрывались в западных банках, делая кого-то из российских чиновником олигархом, а вот в стране оставались недостроенные космодромы и космические аппараты, хроническое недофинансирование производства и месячные задержки и без того невысоких зарплат для специалистов, конструкторов, рабочих и управленцев. Это была одна беда, вторая – технологическое отставание и потеря кадрового потенциала. К началу XXI века Россия пришла к космическому рынка как одна из отсталых, не смотря на наличие орбитальных станций и сети спутников – все это было еще наследием советской эпохи.
Развалившуюся фактически отрасль подобрал циничный, но хваткий и сильный менеджер – Даиниил Дмитриевич Хамков, который скрутил в «бараний рог» всех коррупционеров, арестовал и посадил воров, дал простор талантливым инженерам и изобретателям, открыл дорогу для частных инвестиций, естественно, взамен на участие отдельных персон в космическом полете. Марсианская программа – это результат такого компромисса власти и купцов. Хамков не позволил уйти на сторону ни одному рублю, все вложенные средства получили реальные очертания, и теперь фактом этого метода сурового и жесткого управления стало строительство космодрома «Сибирь», ТИЦа и двух галеонов, один из которых считался кораблем-макетом для наземных испытаний. То есть для меня и еще троих моих коллег.
- Итак, господа, - хлопнув рукой по столу, произнес Хамков. – У вас сегодня свободный день, можете провести вместе в городе. Только, естественно, под наблюдением наших кураторов, - и он кивнул на мрачного вида людей, что стояли у выходов: ясное дело, сотрудники спецслужб. «Роскосмос» – официально гражданская организация, однако на половину укомплектованная людьми, имеющим отношение к государственной безопасности и обороне. Так что с первых же минут, как мы вошли в здание испытательного центра в под Новосибирском, мы находились под «колпаком». – Отдыхайте, веселитесь. А завтра вечером – имитационный старт! С этого момента – никаких контактов с внешним миром! Вы будете одинокими в вашем полете!
Он встал, кивнул, прощаясь, и вышел. Вслед за ним выкатили остальные чиновники, которые ни слова не сказали нам в этом разговоре, скорее всего, они оформляли «фон» коллегии, решающей судьбу программы, хотя, по мне, это тоже была имитация, Хамков – высшая персона и конечная инстанция, которая выносила вердикт всему. Остались мы, испытатели, и охрана, равнодушная к нам – они охраняли здание и руководителя. К нам подошел Геннадий Масляков, глава имитационного полета, он же директор Тестово-испытательного центра, или кратко, ТИЦ. Выглядел он как доктор Айболит: остроя бородка, седые взъерошенные волосы, старомодные очки-пенсье (хотя я уверен, что они ИТ-устройствами), высокий и подвижный; умные и добрые глаза свидетельствовали о его интеллекте и характере. Именно Геннадий Андреевич отвечает за результаты нашей работы и теперь он будет иметь с нами непосредственную связь во время испытаний. С ним мы познакомились еще в первый день, когда были приняты на работу, и он казался нам единственным, кого человечность «не испортила».
- Ну что же, друзья, пройдемте ко мне, а потом поедем в город. Я вам заказал столик в одном ресторане, - сообщил он. – Музыка, танцы, вкусные блюда – это последннее, что вы «испытаете», потому что потом – никакого алкоголя, жаренной еды, дискотеки...
- Ха-ха-ха, - засмеялись мы, хотя наши эмоции были обусловлены разными причинами. Я от того, что радовался отсутствию Хамкова на этой пирушке, остальные, может быть, от того, что им позволят оттянуться на полную катушку или наконец-таки они приступят к испытаниям.
Хамков не обманул нас: за нами действительно следовали трое мрачных и очень серьезных «наблюдателей». Не понимаю, зачем нужны были эти люди, ведь сбежать никто из нас не собирался, передать какие-либо секреты иностранной разведке не могли – город закрытый, «лишних» здесь не встретишь. Впрочем, они нам не мешали, сидели в стороне, пока мы в баре распивали пиво и беседовали. Полутемная и уютная обстановка, негромко играла музыка, несколько мужиков на бильярдных столах загоняли шары в лузы, бармен разливал по рюмкам и стаканам алкогольные напитки. Народу немного. Вот-вот должны были принести легкие закуски, что мы заказали. Масляков задержался в ТИЦе и обещал явится позже.
Я тянул «Куба либре» - любимый коктейль и слушал, что говорил Ашот. Наверное, стоит его описать: мускулистый, невысокого роста, седоволосый армянин, отличительной чертой которого был крупный мясистый нос, как, впрочем, у любого кавказца, тяжелый, командный голос. Я знал, что он являлся военным летчиком, воевал в Сирии, был ранен при обстреле с земли из зенитки арабскими террористами, но при возвращении в Россию вышел в отставку, работал гражданским инспектором в Министерстве транспорта. Очень серьезный и твердый характером мужчина, уверенный в себе, уравновешанный, держащийся с достоинством, наверное, других в авиации не держат.
- Я очень хотел полететь на Марс, - тихо говорил он, крутя в руке стакан с апельсиновым соком и водкой. Несмотря на то, что он долгое время прожил в атмосфере русского языка, его армянский акцент оказался неистребим; впрочем, это даже вносило какой-то колорит в разговор. – Но меня отсеяли на комиссии, сказали, что квалификации не хватает. Словно в полет берут сразу, не подготовив. Ведь астронавты проходят обучение не менее двух-трех лет. Не знаю, в чем же была реальная причина, но дорога в космос для меня закрыта. Кто-то намекнул, что блата нет в «Роскосмосе», а сирийская военная кампания, в которой я участвовал, наоборот, лишила меня шансов...
- Почему? Ты же ведь герой? – в недоумении спросил я. Об участии российских военных борьбе с террористами из ИГИЛ1 не знали лишь недоумки. Конечно, находились всякого рода болтуны, что переводили стрелки в иное русло: мол, защищали диктатора Башара Асада, испытывали свое оружие на Ближнем Востоке, в реальности уничтожали мирных граждан, решали свои мелкие проекты и так далее. Как и в любой войне были где-то, наверное, перегибы или ошибки, но в целом российское участие все же имело миротворческий характер.
- Герои самолеты не теряют, а мой штурмовик подбили... такое не прощают... Единственно, в чем меня подсластили, так это допустили к имитации. А я и этому рад. Поэтому вызубрил все, что касается управления макетом, проводил даже субботние дни на тренажере.
- Ты рад? – спросил меня Сергей, раскинувшись на диване и разглядывая посетителей. Он заприметил одну даму, бросавшей в нашу сторону кокетливые взгляды и раздумывал, противоречит ли правилам, если проведет ночь в бурной любви. Конечно, Ушаков не считался Аполлоном, жилистый, высокий, рыжая шевелюра, большие уши, но для этой дамы, профессионально исполнявшей свою работу, это никакого значения не имело; ее интересовало содержимое портмоне, а вот деньги у бортинженера-имитатора имелись. Скорее всего, от такого шага его отвергла то ли собственная неуверенность, то ли боязнь прослыть в нашем коллективе этаким донжуаном, что не приветствуется в астронавтике.
- Рад, - признался я. – С детства мечтал о космосе, хотя понимал, эту профессию не одолею. Там нужны такие качества, которые вырабатываются годами, а я, по сути, лентяй, мне и пробежаться лишний раз по треку не охота, лишь по принуждению, хе-хе. Поэтому для меня участие в имитационном полете – уже достижение, выше которого ничего нет. Ведь в учебниках истории напишут, что Анвар Холматов, выходец из Узбекистана, «летал» в космос; был предшественником первой реальной экспедиции на Марс. Ты не представляешь, как гордится будут мои родственники, земляки. Статьи в газетах, передачи на телевидении и тыдыр и тыпыр... – я пошевелил пальчиками, словно разминал невидимый мячик.
Тут послышался хмык – этот звук издала Марина, о чем-то думавшая и не особенно прислушивавшаяся к нашей беседе. Удивительно, что уловила мой ответ.
- А ты человек тщеславный, - скривив губы, сказала она. – Слава рождает высокомерие, чванство, пренебрежение к другим... можно легко скатиться к низменным инстинктам, мой коллега!
Сказано прямолинейно, не не совсем верно, во всяком случае, к условиям восточного общежития. Я повернулся к ней:
- Нет, Марина, у тебя ошибочное представление о азиатах. На Востоке принято, чтобы кто-то продвигал имя своего рода, семьи, племени, потому что это дает шанс всем членам занять достойный социальный статус. Можно заниматься бизнесом, развивать науку, быть государственным деятелем или политиком, играть в театре, но всегда человек обязан помнить и заботиться о своих близких. Имя человека – лицо рода. Если кто-то в Ташкенте, Бухаре или Карши скажет, что их родственник участвовал в марсианском проекте, то, уверяю тебя, он получит неплохое предложение поработать где-нибудь, если же кто-то подпортит имидж рода, то и проблем станет больше. Это палка о двух концах... Только слава вряд ли сделает меня заносчивым или высокомерным – я воспитан иначе.
- М-да, Восток – дело тонкое... и темное для меня, - призналась Марина, наконец-таки улыбнувшись.
- С первых лет астронавтики всего лишь один этнический узбек2 и один выходец из Узбекистана3 участвовали в пилотируемых полетах, согласитесь, это немного, - добавил я. – Так что я буду, типа, третьим...
Только мое пояснение вызвало недоумение у Саркисяна:
- Не понял, ведь экспедиция не международная, а национальная... Почему иностранца включили в состав имитационного полета, особенно если мы все подписали документы о секретности?
- А я россиянин, друг мой, - немного высокомерно ответил я. – Это мои родственники живут в Узбекистане, Таджикистане и Казахстане. А в России моя семья – жена, две дочери, все граждане Российской Федерации. Так что не стоит искать шпиона в нашем коллективе.
Мои слова остудили бывшего военного летчика и он пробормотал что-то извинительно. Я махнул, мол, ладно, не парься, не бери в голову, все нормально. Но при этом сделал вывод, что никто еще не обмолвился о своем семейном положении и своем текущем социальном статусе. Может, все еще впереди? Ведь «лететь» нам 150 дней внутри макета.
- Ну, друг мой, если исходить из твоего понимания, сколько этносов побывало в космосе, то 99,9 процентов никогда не поднималось выше 20 километров над Землей, - пробубнил Сергей, переключив свое внимание с дамы на наш разговор. – А ныне астронавтика – это удел или очень богатых людей – они же туристы, или сверхпрофессионалов – удачников, прошедших все тесты, или имеющих связи с Олимпом власти, например, как те двое, - и он кивнул в отдельную кабинку.
Мы разом повернулись в ту сторону. Там сидели двое – женщина лет тридцати, белокурая, красивая, очень похожая на кинозвезду или жену олигарха, вся холеная, утонченная в манерах, а ее красное платье, по моим оценкам, стоило порядка двух-трех тысяч долларов; мужчина, который расположился напротив, был образцом для атлетов, бычья шея, короткая стрижка, ладони как лопаты, солидный костюм на его теле казался насмешкой – этому человеку больше подходило бы кимоно для дзюдо или армейский мундир. На столе были фрукты, шоколад и французский коньяк. Бра горели не ярко, но мы даже издалека чувствовали, что между ними имеется определенная связь.
- Ну... муж и жена, - насмешливо произнесла Марина. – Или... любовники! И что?
Ушаков обалдело уставился на нее:
- О чем ты, Марина! Это же Игнат Громов и Елена Малая! Я буду обескуражен, если услышу твое признание, что ты не знаешь эти имена.
Я хмыкнул. Ну, для общественности эти имена мало известны, но те, кто имеет отношение к марсианской программе, слышали их не только в кулуарах, но и в некоторых документах. Игнат Громов – военный летчик, полковник, как и Ашот Саркисов, говорили, что он - внук знаменитого маршалла авиации, а Елена Малая – биолог, доктор наук, дочь вице-президента России. Оба они – кандидаты в члены экипажа «Радуги», то есть будут настоящими астронавтами. Удивительно, но за несколько месяцев, что мы провели в ТИЦе в рамках марсианской программы, никто из нас не встречался с предполагаемым экипажем корабля (говорю предполагаемым, потому что до настоящего времени Правительственная комиссия не утвердила окончательный список); нас даже не удосужились познакомить, словно не хотели, чтобы кто-то из них мог предположить, что им готовят более комфортные условия полета за счет испытателей, которые переживут вся тяготы и невзгоды на Земле. Хотя астронавты не могли об этом не знать, просто им не было до нас дела: мало ли кто участвует в проектах, не дружить же со всеми, включая монтажников и уборщиков на заводах и космодроме. Впрочем, мы не видели и других астронавтов, которые летали на околоземные орбиты, а также проводили время на станциях «Мир», «Салют» и МКС – они сюда не приезжали. Единственное, с кем я все-таки познакомился, был тайконавт – китайский покоритель космоса, который провел три месяца на низкоорбитальной станции «Небесный дворец-2», только это знакомство состоялось задолго до подачи заявки на имитационный полет – на выставке высоких технологий в Пекине, куда я ездил по командировке.
- Ну-ка, ну-ка, - оживился Ашот. – Может, познакомимся?
- Не стоит, - хмуро ответил Сергей, откинувшись на спинку кресла. Он отпил немного из бокала с чешским пивом «Козел», точнее слизнул обильную пену.
- Почему? – удивился я. – Мне будет приятно общаться с членами экипажа «Радуга». Ведь это и для нас какой-то почет...
- Почет? О чем ты? – Ушаков, видимо, знал больше нас. – Малая – богатая женщина, хотя и не рекламирует свое состояние, но вот оппозиционеры за рубежом накопали, что мадам имеет в швейцарских и прочих банках активы на три миллиарда долларов. А ее родственники имеют в оф-шорах не менее пятнадцати миллиардов, в свое время незаконно вывезенных из России. Так что это не бедная Золушка!
- Оп-ля! – вырвалось у меня.
- Это же «золотая элита», причем я говорю дословно, - продолжал наш бортинженер. – Они не переживали разруху и голод, учились в престижных вузах, постоянно обитают за границах. А вот Громов – владелец 42% акций компании «Российские двигатели», то есть предприятий, создающих двигатели для космических аппаратов и баллистических ракет. Что касается его военного опыта, то он обычный летчик, никогда в боевых вылетах не принимал участие. Звезду героя получил за кабинетные бои - он большую часть времени просиживал штаны в Генштабе или в кресле замдиректора вышеуказанной компании. Иначе говоря, свою медаль он просто купил. Миллиардерам это просто...
У Ашота лицо окаменело, видимо, такого услышать не ожидал. Свои ордена он получил совсем иначе. Поэтому медленно сел обратно и отвернулся.
- Они общаются с персонами своего круга, аристократы хреновы... – Ушаков, несомненно, был левых взглядов, если не коммунист. Но утверждать такое не могу, ведь все мы не проявляли своих политических интересов, может, были вообще аполитичны. – И такие люди предпочитают быть в «тени», не афишировать себя и свои финансовые ресурсы... Связи с «низами» они не имеют.
Однако я решился на знакомство, встал и подошел к сидевшим в кабинке. Но за два метра меня остановил какой-то мужчина, вид которого не оставлял сомнений в его профессиональной принадлежности.
- Вам нельзя! – жестко произнес он, кладя руку на пояс. Было ясно, что за пиджаком висит пистолет. Сидевшие в кабине астронавты не посмотрели в мою сторону, хотя не слышать моего приближения не могли.
- Я член имитационного экипажа, - пытался пояснить я, - хотел бы...
- Вам сказано: нельзя, - взгляд у охранника стал настолько колючим, что меня словно проткнули насквозь. – Если вы не уйдете, я вызову группу... – и он приложил палец к малозметному микрофону на воротнике. Так, сейчас сюда ворвется «группа поддержки» из ГРУ, и мало нам не покажется.
Я понял, что говорить бессмысленно и, развернувшись, вернулся к коллегам. Те смотрели на меня молча и с неодобрением. Громов и Малая так и не взглянули на меня. Тем временем один из нашей охраны подошел к мужчине, что остановил меня, что-то шепнул ему, и тот кивнул, что-то ответил. Видимо, контакты между имитационной и реальной командами полета не предусматривалось.
- Ну, что? Получил по зубам? – усмехнулся Ушаков.
Я испытывал некоторую обиду и недоумение, и лишь пожал плечами. Но остываю я также быстро, поэтому спустя пару минут перестал коситься в сторону астронавтов и охранника. Марина улыбнулась мне:
- Не огорчайся, мы просто на разных полюсах – вот и все.
И тут я задал ей вопрос:
- Хорошо, а что же тебя потянуло сюда? Тебя же не интересует слава, почет... Или деньги?
Наша коллега немного помолчала, собираясь мыслями, а потом нехотя выдавила:
- Карьера...
- Ага, карьеристка? – у Сергея взметнулись брови как у испуганной птицы. – Вроде бы не очень хорошая сторона человека...
В ответ его чуть не испепелил гневный взгляд:
- Не тебе судить, Сергей, ты не прошел то, что испытала я в своей жизни. Моих предков репрессировали в 1939 году, они прошли все круги ада... Мой отец, ученый, в 1990-е года фактически «сгорел», пытаясь вытащить семью из нищеты, в которую вдруг свалилась практически вся страна. Он умер после третьего инфаркта, а его бизнес прибрали «партнеры», оставив нас в долгах. Мама торговала у кавказцев, те ее постоянно обманывали и унижали, да еще и своя милиция вносила лепту в страх женщины. Мы голодали, средств не хватало на оплату коммунальных услуг. Я ходила в школу в обносках, в вузе сидела в углу, чтобы никто не видел моей старомодной юбки и кофточки. А училась сама, ни копейки взяток не дала. Работала вначале в районой больнице, где нет ни перевязочных средств, ни шприцов, ни лекарств, а резали кухонными ножами. Кандидатскую тоже защитила без поддержки, хотя, признаюсь, пробиваться было сложно. Но это был предел, которого я достигла. Делать докторскую и занимать серьезный пост в Институте я уже не могла – не было «толкача», а без этого ныне никуда! Марсианская программа – это способ перешагнуть барьеры, добиться того, что я итак претендую умом.
- Гм, я бы сказал, что ты тоже тщеславная, но у тебя иные причины, - сказал я, чувствуя некоторую неловкость. – Ты боец, если добивалась всего сама. Я тоже такой – Москва не очень-то любит иностранцев, особенно из южного «подбрюшья». Меня тоже тыркали в первые годы, но потом я притерся, нашел единомышленников, коллег, пристроился в неплохую фирму, получил российское гражданство. Короче, как программист состоялся, звезд с неба, конечно, не хватаю, но жаловаться грех, особенно смотря на соотечественников, что хрячаться гастарбайтерами на рынках, стройках и ЖЭКах.
Улыбка Ульяновой была лучшим ответом, мне кажется, что между нами установилась какая-то невидимая и пока тонкая связь.
И тут Сергей задал несколько неожиданный вопрос:
- А вообще, зачем лететь на Марс? Я вот все время размышляю над этим и прихожу к следующим выводам против пилотируемого полета: во-первых, эти деньги лучше потратить на решение земных проблем, например, в самой России много ветхого жилья, негазифицированы поселки, проблема с канализацией. Во-вторых, научные задачи, которые должна выполнить человеческая экспедиция, могут быть выполнены и автоматами-беспилотниками. Да, это будет медленнее, но в разы дешевле. Посмотрите, отправка робота «Кьюросити» обошлась Америке в 2,5 миллиардов долларов, а только «Радуга» стоит свыше двух десятков миллиардов долларов. В-третьих, сегодня нет политических условий, оправдавших бы экспедицию, целью которой по сути являлась бы установка флага космической державы на Марсе. России нет смысла начинать новую гонку в космосе с такими державами, как Китай, США, Европейские страны. В-четвертых, люди, прилетевшие на Марс, привезут с собой триллионы микроорганизмов, которые поставят крест на решении вопроса «Есть ли жизнь на Марсе?» — невозможно будет впоследствии сказать, марсианские ли корни у обнаруженных микроорганизмов. К тому же, привезенные с Марса ихние вирусы и бактерии поставят под угрозу жизнь самого человечества. Ну и в-пятых, на Марсе нет ресурсов, ценность которых могла бы оправдать их транспортировку на Землю.
Речь коллеги вызвала у нас недоумение, мы переглянулись. Хотя, если уж признаться, в словах Ушакова была правда. Может, такое он говорил, потому что в настоящий полет его-то и не брали. Хотя имитационный – это тоже прорыв для нас. Однако у Марины было что на это сказать и одна выдвинула свои контраргументы:
- Знаешь, не ты один такой вот пессимист с реалистскими чертами, который ставит прагматичные вопросы: «Зачем вообще лететь на Марс?» В конце концов, это дорого, астронавты подвергнутся огромному риску, да и что им делать на этой мёртвой и далёкой планете? Первая и главная причина: мы не знаем, насколько эта мёртвая планета мертва. И если она лишена жизни сейчас, было бы неплохо узнать, как обстояли дела в далёком прошлом — это помогло бы многое осознать о жизни как на Земле и так и вообще, где кончается мертвая материя и начинается живая. Роботы ограничены в своих возможностях и не дадут окончательного ответа — надо чтобы человек посмотрел на Марс своими глазами. Все автоматы, посланные на Красную планету, так и не смогли дать четких ответов. Вторая причина — политическая, как тут не крути: нельзя позволить Китаю или США опередить Россию в деле освоения космоса, поскольку мы в последние годы итак теряли свои позиции и отстали во многом. Даже Индия отправила пару автоматических станций на Марс, Сатурн, Япония – на Меркурий и Каллисто, а мы даже на Юпитер не проектируем полеты. Третья причина — фантастическая: выживание вида. Нам надо на всякий случай освоить как можно больше мест обитания. Как сказал один умный человек по имени Стивен Хокинг, не надо класть яйца в одну корзину. Иначе говоря, всегда нужна вторая планета для спасения человечества. Так что терраформировать Марс нам все равно придется.
Я видел, как внимательно слушает Марину наш бортинженер и как вытягивалось его лицо. Видимо, не ожидал такой обоснованной позиции от женщины. Да, Ульянова была не дурой. А та продолжала, не обращая внимание на наши изумленные взгляды:
- Четвёртая причина — социально-психологическая: невозможно в полной мере представить себе, как активизирует общество полёт человека на Марс. Это будет вершина научно-технического прогресса — трудно оценить, какие новые технологии потребуется для этого изобрести и как они облегчат нам жизнь. И, конечно, это будет подвиг, способный вдохновить целые поколения.
- И мы тоже вдохновим эти поколения? – ехидно спросил Сергей.
- Да, конечно, даже если ты будешь протирать штаны на борту корабля, который никогда не покинет земную поверхность, - невозмутимо ответила Марина. Она встала и хотела пройти к барной стойке, чтобы заказать себе какой-то напиток. В это время к нам подошел какой-то подвыпивший парень в кожаной куртке, джинсах и кроссовках. Щетина, шрам на левой щеке, недобрый взгляд. Мы вопросительно уставились на него: что нужно?
- Эй, ты! – грубо обратился он к Марине. – Пошли со мной!
- Куда? – не понял я, привстав с места. Мне этот мужчина совсем не понравился. Не люблю, когда кто-то вмешивается в компанию, при этом ведет себя неподабающим образом.
Странно, что куда-то исчезла наша охрана. Может, в туалете? В любом случае, конфликт нужно гасить нам.
- Парень, тебя это не касается! – рявкнул он и схватив нашу коллегу за руку, потянул к себе и попытался впиться в ее губы. И получил мощный удар в пах – это Марина дала отпор.
- О-о-о, - сумел лишь выдохнуть тот, согнувшись. Тем временем женщина схватила его за шкирку, прокрутилась на правой ноге и... совершила прекрасный бросок через плечо. Насильник шмякнулся на пол, при этом опрокинув соседний столик. Напоследок Марина выкрутила ему руку, и болевой прием оказался настолько чувстительным, что мы услышали хрип и просьбу отпустить его.
Итак, вечер перестал быть скучным, даже астронавты оторвались друг от друга и любовались событиями, что крутились возле нашего стола, при этом не делая попытки вмешаться и остановить. В этот момент к нам подскочили еще двое, видимо, друзья нападавшего. Им хотелось принять участие в заварушке или отомстить за унижение своего товарища – это уже потом установит милиция. Только мы дали им отпор. Ашот сразу понял их намерения и первым ударил в лицо парню с усами. Я услышал звуки ломавшихся зубов – да, летчики, оказывается, мужики крутые. Этого оказалось достаточно, чтобы прекратить дальнешую атаку. Второго нападавшего – лысого в спортивной куртке - на себя взял я: пригнувшись, я отразил пинок, потом схватил за туфлю и потянул наверх. Тот потерял равновесие и упал, головой ударившись на уже перевернутый стол. Боль была очень сильной, так как его крик заставил действовать трех сотрудников спецслужбы, что дежурили в баре. Нашу драку они прозевали и появились лишь тогда, когда все закончилось. И все же они схватили трех парней за руки и выволокли наружу, поминутно поддавая каждому поддых. Там уже передали милицейскому патрулю, который вызвали по сотовой связи.
- Да, они оплатят и за поврежденную мебель! – крикнул вдогонку Ушаков, который тоже хотел было помочь нам в драке, но не успел. Все произошло в течение полуминуты. Один из нас охранявших махнул рукой, мол, дальше уже не ваша забота, тут уже наша сфера деятельности.
На полу остались кровянные пятна. Да, уборщице придется еще смывать и эти последствия драки. Я подумал, что нас выведут в городское отделение внутренних дел, однако вернувшийся сотрудник спецслужбы заявил, что милиционеры просто снимут информацию с видеокамеры, что фиксировала все в баре, после чего составят протокол. Если мы будем нужны, то вызовут. А парней продержат 15 суток за решеткой – таковы нормы Кодекса об административных нарушениях.
- Это только вряд ли, - хмыкнул Сергей. Он был прав. Завтра вечером мы уже будем в «полете», и «вернемся» лишь спустя пять месяцев. Так что следователям РУВД придется подождать. А с другой стороны, охранники наши все видели и сами могут засвидетельствовать, как все здесь происходило. Хотя бы в этом был какой-то прок от них.
- Ты здорово дерёшься, - с удивлением обратился Ушаков к Марине. Та недовольно скорчила мину:
- Жила в неблагополучной среде, вся улица кишела хулиганами. Пришлось заниматься самбо... В жизни пригодилось.
Ну, в этом мы уже убедились, подумал я. Эта женщина была сильной, не знаю, может неблагоприятная среда выковала ее в сталь; в любом случае с таким человеком можно без опасения отправляться в реальный космический полет.
Наши разговоры прервал Масляков, явившийся с тревожным видом:
- Что здесь произошло?
- Да, небольшая потасовка, - лениво ответил Ушаков. – Враги получили достойный отпор.
- Я это и вижу, - с неодобрением смотря, как официанты выносят из помещения сломанный стол и убирая разбитый графин с пола, произнес наш непосредственный начальник. Потом он заметил двух астронавтов, продолживших общение между собой, и взволновался: - Ах, этого еще не доставало!
- А что? – не поняла Марина.
- Ну, не нужно, чтобы астронавты видели, как испытатели ведут себя вне служебного пространства, подумают, что мы в команду набираем драчунов и хулиганов!
- Ха, позвольте, но это хулиганы начали драку, а мы всего лишь защищались! – возмутился Ушаков. – А астронавты и пальцем не пошевелили, чтобы нам помочь... И охранники, что вы прицепили к нам, не успели...
Наш командир Саркисов лишь молча кивнул и спрятал свои могучие кулаки за спиной.
- А зачем? Мы и сами справились, - усмехнулся я. – Им, астронавтам, тоже пальчики ломать нельзя, в служебном листке иметь записи о правонарушении... А сотрудникам спецслужб – это укор, нужно нас охранять от всяких проходимцев, а не лясы точить в углу... Хамкову пожалуемся!
Лицо у Геннадия Андреевича было зеленым. Он волновался:
- Ладно, хорошо что все закончилось без членовредительства... Нет, это я не про хулиганье, а про вас. Нельзя в имитационный полет допускать людей с травмами. Вы нам чуть всю программу в унитаз не спустили... И хорошо, если рапорт об инцеденте не достигнет Хамкова...
- А что будет тогда? – во мне проснулось любопытство.
Геннадий Андреевич с неодобрением посмотрел на меня:
- Вы слышали историю о трех астронавтах из первого отряда?
Ашот мрачно кивнул, но остальные были не в курсе, и тогда Маслякову пришлось пояснить:
- 17 апреля 1963 года три астронавта – Иван Аникеев, Григорий Нелюбов и Валентин Филатьев – были отчислены из отряда за стычку с военным патрулем у железнодорожной платформы. Тогда они были пьяны и решили подерзить представителям военной комендатуры, рапорт ушел наверх, и приказом генерал-полковника ВВС СССР Николая Каманина, руководителя подготовки астронавтов, эти трое были уволены, потеряв какую-либо возможность отправиться в космос. Я бы не хотел, чтобы и вы перед самым стартом оказались за бортом эксперимента. Вы – самые лучшие, но ведь и у вас есть дублеры...
Эти слова нас отрезвили и мы замолчали.
- Так, так, во избежание иных проблем, давайте-ка мы все вернемся в служебные корпуса Тестово-испытательного центра «Роскосмоса». Завтра вам предстоит начать новую жизнь, поэтому лучше выспаться.
Мы не возражали, и через пять минут уже сидели в минивэне «Фольксваген», который в сопровождении другого автомобиля повез нас по осенней дороге в сторону закрытого объекта. Астронавты не повернулись в нашу сторону, так что наше знакомство так и не состоялось. «А нужно ли было оно нам?» - мелькнула мысль. Может, независимость друг от друга и есть гарантия чистоты эксперимента?
Пока мы ехали в минивэне, я спросил у Маслякова:
- Значит, мы первые, кто участвует в имитационном полете на Марс?
Мой вопрос, однако, вызвал удивление у начальника:
- Анвар, я уж думал, что вы в курсе, успели если не «погуглить» в Интернете, то хотя бы спросить у наших сотрудников...
Я покраснел и виновато развел руками.
- Вы не первые, друг мой, - сказал Геннадий Андреевич. – В 1960-х годах по указанию Сергея Павловича Королева готовилась марсианская программа: создание ракеты-носителя Н-1, марсианского транспортно-пассажирского корабля, тестовые испытания экипажа. В 1967-68 годах состоялся первый эксперимент «Марс-365», в рамках которого трое советских испытателей прожили в замкнутом пространстве, очень небольшом. Все происходило под грифом «секретно». Много что произошло за год у участников, однако испытания завершились в положительным результатом: да, люди смогут выдержать годичный полет в космосе, если будут заняты работой и не станут отвлекаться на грустные мысли. Хотя это было больше психофизиологическое испытание, ведь условия невесомости никто не моделировал, а это самая главная была задача, самый сложный барьер в экспедиции. Хотя я читал результаты, там много чего было такого... например, галлюцинации, желание совершить суицид...
Все слушали молча, хотя я был уверен, что кто-то знает неплохо истории подобных испытаний, наверное, та же Марина Ульянова, которая обязана проводить медико-биологические исследования на нашем корабле-макете.
Машина мчалась по шоссе, останавливаясь лишь у контрольно-пропускных пунктов, где на нас военные только всматривались и махали рукой: езжайте дальше.
- Второй эксперимент прошел в 2010-2011 годах и назывался «Марс-500». Оказалось, что при тех технологиях корабль достигнет Марса и вернется домой за пятьсот дней. Экипаж был на этот раз интернациональный. Помещения, в которых жили испытатели, не был приближен к реальным, хотя весь процесс обитания, включая обеспечение продуктами, кислородом и прочее, оказался замкнутым, воспроизводимым. Да, у людей было больше пространства, имелся неплохой досуг, выход в Интернет, возможность заниматься спортом, и все же срывы имелись, как и в первом эксперименте, причем один из испытателей – гражданин Китая - отказался от участия и покинул команду. И в этот раз руководство интересовали вопросы выживаемости и психологического состояния экипажа. Через 500 дней все завершилось, и также был достигнут положительный вывод: да, человек сумеет добраться до Красной планеты. Вопросы психосостояния в основном уже были решены... Насколько нам известно, подобные эксперименты ставились и в Китае, и в США, и даже в Индии...
- Тогда к чему наша имитация? – спросил Ушаков. – Если все вопросы как бы устранены?
- А ваша – это проверка техники, возможности всех систем галеона, обеспечить не только полет до Марса и обратно на Землю, но и безопасность экипажа, его выживаемость. Вы в большей степени испытатели бортового оборудования. Поэтому мы, повторюсь может, моделируем все для вас: и старт, и полет, и даже метеоритную атаку, ломку агрегатов и многое другое. И вы должны будете воспринимать это как реальность – таково требование чистоты эксперимента. Даже если что-то произойдет на борту катастрофическое, опасное, вы обязаны решать самостоятельно, вплоть до того, что Анвару придется, к примеру, вырезать аппендицит Ашоту, а Марине менять фильтры в очистельной камере – это там, где фекалии. То есть к вам на помощь не придет ни один сотрудник центра – мы не имеем права до завершения эксперимента вступать на борт макета-корабля, пускай даже нас разделяет пятисантиметровая сталь обшивки. С другой стороны, ваше участие здесь минимально, так как на борту все автоматизировано, системы дублируются, есть даже «защита от дурака»... Но все равно непредвиденные ситуации возможны, и мы их будем вам создавать по мерее развития нашей фантазии и садитской изощренности.
Масляков улыбнулся, хотя последняя фраза была выдавлена, сам руководитель, видимо, не испытывал удовольствия от того, что пустит нас в некую мясорубку. Тут Саркисов спросил:
- Имитация посадки будет? А то я учился управлять взлетно-посадочным модулем.. на тренажере, естественно.
- Нет, на Марс реальные астронавты высадятся без вашей предварительной имитации. Ведь мы не можем моделировать процесс вхождения в атмосферу, нахождения на планете, старт и прочее, с чем столкнутся члены экипажа «Радуги». Зато мы имеем большой опыт полетов в открытый космос и поэтому этот процесс для нас более стандартный и приемлемый. Вы просто полетаете на Земле, как в космосе. А ваше желание, Ашот, я понимаю, любой летчик мечтает испытать и этот марсианский аппарат. Но в вашей программе этого нет, увы...
При тусклом свете плафона в салоне я увидел, как помрачнел Саркисов. Неожиданно Масляков вздохнул и сказал:
- А Марс... Знаете, там есть много чего интересного, то, ради чего стоит тратить 25 миллиардов долларов и испытывать трудности... – а потом вспохватился, видимо, осознав, что сболтнул лишнее. – Ладно, забудем. Вам это не грозит...
- Что не грозит? – Сергей пытался выглядеть дураком.
- Не грозит знать то, чего не полагается!
Разговор словно обрубили топором, нависла неловкая напряженность. И тут я, стараясь смягчить ситуацию, вырулить беседу в интересующее нас русло, задал, казалось бы, простой вопрос:
- Геннадий Андреевич, а почему в нашей команде только четверо, а не восемь, как в экипаже «Радуги»? Ведь это было бы приближено к реальности.
Лицо у Маслякова как-то передернулось, он откашлялся, а потом сказал:
- Нет нужды в восьми испытателях. Четыре – это оптимальный вариант. Если в имитационном полете будет маньше четырех, то возникнут сложности эмоционального порядка. Если примут участие двое, то в условиях изоляции они через месяц – другой окажутся на грани суицида или серьезного межличностного конфликта. Если создать команду из трех человек, то как показывают предыдущие эксперименты, двое начнут, как бы сказать, «приятельствовать» против одного, а это уже ломает психологическую атмосферу и создает угрозу достижения целей. Поэтому лучший состав – это четыре человека. И вас выбрали за ваши определенные качества. Помните, что на каждого в день полагается по десять килограмм воды и продуктов, не говоря о запасах топлива для полета на Марс и возвращения обратно – так что вы и не потолстеете, и не похудеете.
- Но это нужно для экипажа «Радуги», мы-то остаемся на земле, - хмыкнул Ушаков.
- Да... вы остаетесь на Земле, - как-то отрывисто произнес наш руководитель. – Но надежды на вас накладывают самые большие... Для полета нужны четыре профессионала: пилот, который будет вести корабль, ориентироваться в космосе и сажать модуль на Марс; бортинженер, который знает все технические процессы на корабле и способен починить вышедший из строя агрегат; компьютерщик-айтишник – человек, который будет отвечать за функционирование всей электроники и программ, поскольку без этого невозможно функционирование всей системы; в состав экипажа должен быть обязательно включен врач, обладающий высокой квалификацией в области терапии, хирургии и психотерапии. Известно, как отрицательно действует космос на мышечный тонус и в целом на здоровье человека.
Звучало убедительно, но вопросы не были ичерпаны у нас.
- Геннадий Андреевич, почему наша команда не состоит только из мужчин или только женщин? Почему среди нас только одна женщина? – поинтересовался Сергей, заострив внимание на слове «женщина». Что он имел ввиду? Наш шеф, однако, воспринял вопрос как технический и ответил без каких-либо скрытых подтекстов:
Мы продолжали мчаться в ночной тишине, деревья в снегу мелькали за окнами. Луна, да фары освещали дорогу, которая оказалась не очень-то и ровной.
- Да, Ушаков, эта проблема эта совсем не простая и вовсе не надуманная. По всей вероятности, наиболее работоспособным и психологически устойчивым был бы смешанный экипаж. Если говорить о будущих марсианских поселениях колонистов, которые прибудут на Марс для его освоения, то в таких поселениях, разумеется, должны быть и мужчины, и женщины, а позднее - и дети.
Сергей хмыкнул.
- Далее: мы не хотели, чтобы во время имитации появились социальные патологии, которые имеются в изолированных однополых группах, например, тех, что бывают в тюрьмах или в армии. Сексуальная инверсия необходима, чтобы избежать конфликта и чтобы была здоровая психологическая атмофсера. В реальном полете будет соблюдена гендерная политика, но в вашей команде всего одна женщина, и это связано с тем, что мы не смогли из имеющихся кандидаток отобрать кому-то вам в замену, - пожал плечами Геннадий Андреевич. – Не было опытного пилота, высококвалифицированного бортинженера и программиста, чьи способности близки к таланту хакера... Но вот как врач Ульянова оказалась не хуже мужчин, и поэтому мы вынуждены были включить только ее одну... хотя в плане было 50 на 50...
У Марины было каменное лицо. Машину слегка трясло на дороге, я почему-то вспомнил слова Сергея о том, что лучше вложить деньги на инфраструктуру самой России, к примеру, на эту же дорогу, по которой мы едем в ТИЦ. Геннадий Андреевич усмехнулся и перевел тему:
- Что касается космической техники и систем управления, то они должны быть эффективны и надёжны, чтобы гарантировать бесперебойную работу всех механизмов и систем космического корабля на всех этапах длительного полёта. Однако запуски космических аппаратов до сегодняшнего дня осуществлялись практически при помощи таких же двигателей, которые 4 октября 1957 года вывели на орбиту первый искусственный спутник Земли. Эксперты считали, полёт на Марс может быть осуществлён только при помощи мощных ракет следующего поколения. И вообще тогда уже говорили: необходим качественный скачок в области технологий. Ведь при межпланетных полётах расстояния от Земли до космического корабля могут достигать таких величин, когда радиосвязь с кораблём и управление с Земли станут невозможными. Поэтому потребуются такие аппараты, которые смогли бы решать возникающие на борту космического корабля проблемы без подсказки с Земли. И государственная корпорация «Роскосмос» сделала большой рывок в этом направлении. Корабль «Радуга» - это то, что дает нам ключ к открытию дверей на все планеты Солнечной системы... Ладно, мы уже приехали, все беседы отложим уже на потом, когда эксперимент начнется.
Мы уже въезжали в закрытый городок. За нами опускался огромный щит, который отражал любые радиоволны и создавал помехи для радиоэлектронных средств слежения с космоса. Со шпионажем в Тестово-испытательном центре боролись как полагается и, как я знал, интерес к этому объекту у заграничных спецслужб был особый. Солдаты помахали, указывая, куда ехать дальше, хотя водитель итак сам все знал.
Сам ТИЦ – это огромное по площади сооружение, десять уровней которого расположены под землей; там тысячи комнат, помещений, складов, лабораторий, агрегатных, есть своя атомная миниэлектростанция, тоннели с транспортными коммуникациями, сети космической связи и контроля. Но самое главное – это гигантский купол, под которым на специальных ложементах покоился макет космического корабля, один к одному идентичный «Радуге». Я не знаю, сколько миллиардов было вбухано в этот комплекс, но уверен, что на них можно построить небольшой город со всей инфраструктурой. Видимо, на нынешнем этапе для политического руководства строительство подобных объектов было важней и приоритетней. И не мне спорить в этой части, ведь благодаря такому решению я стал составной частью марсианской программы.

Глава 2. Начало имитациии

На следующий день вставать пришлось в шесть утра. На нас были полетные комбинезоны – такие, как у настоящих астронавтов; у меня феолетового цвета, у Ашота – коричневого, у Сергея – красного и у Марины – зеленого, каждый цвет выбирал заранее, исходя из личных предпочтений, правда, у нас были шевроны с уточняющей позицией: «Испытатель такой-то». Мы выполнили все процедуры: гимнастику, плавание, завтрак по специальной диете, прошли медицинские тесты и, облачившись в комбинезоны, взошли в... в небольшой кинотеатр.
- Это еще что? – не понял я, когда нас пригласили усесться на мягкие и уютные кресла.
- Покажут фильм, - ответил Сергей, который, видимо, знал больше меня.
- Что за фильм? Мы ведь все учебно-практические фильмы просмотрели... Или это обращение президента к нам? – попытался съехидничать я.
Но пояснил мне Геннадий Андреевич, который появился в проеме двери:
- Согласно старой советской, а теперь и российской традиции, мы посмотрим художественный фильм «Белое солнце пустыни»...
- Оп-ля, - произнес я в недоумении. Этот фильм мне был известен с детства, причем те события, которые освещалась в нем, когда-то происходили и в Узбекистане; поэтому ничего нового для себя я не открывал, хотя для моих коллег восточная культура и образ жизни могли быть познавательными. Однако Масляков понял это по-своему:
- Анвар, это традиция появилась с полетом пилотируемого корабля «Союз-12». Предыдущий – «Союз-11» - оказался трагическим для трех астронавтов – они погибли. И с тех пор те, кто смотрел этот фильм, избегали подобной участи. «Белое солнце в пустыни» - это наш талисман, и его смотрят не только наши астронавты, но и иностранцы. И для вас он будет неким символом удачи!
- А-а-а, ясно, - пробормотал я и уселся поудобнее. Традиции нарушать нельзя! Раз так заведено до меня, то это следует воспринимать как некую культуру образа жизни астронавтов.
Свет погас, включился видеопроектор, из динамиков ударил шум... «Восток – дело тонкое!.. Сухов, ты же стоишь одного взвода, а то и роты!.. Зухра, Лейла, Гульчитай... Гульчитай!!! Советская власть освободила вас... Саид, что ты здесь делаешь?.. Стреляли!.. Теперь у каждого из вас будет по одному мужу... Гульчитай, открой личко!.. Павлины говоришь? Хэ!.. Ваше благородие госпожа чужбина, крепко обнимала ты, да только не любила... Знаешь, Абдулла, я мзду не беру, мне за державу обидно...» - все эти фразы и образы скакали перед мной и я испытывал определенное чувство удовлетворения. Моим друзьям фильм тоже оказался по вкусу. Классика советского вестерна!
А после завершения демонстрации, мы встали и прошли в полигонный зал Тестово-испытательного центра. Там под гигантским закрытым куполом находился корабль-макет, полная копия «Радуги». Насколько я знал, настоящий галеон находился в ста километрах от нас, тоже на стартовой площадке, именуемого как завод-космодром «Сибирь». Только он не был готов к полету, так как его собирались «довести» до безопасного уровня по ежедневным результатами нашего имитационного полета. Я видел, как железнодорожные составы под наблюдением вертолетов везли туда какие-то огромные части и механизмы.
Безымянный корабль-макет, как я говорил, был огромным и внушал уважение к его конструкторам. Наверное, технология его создания считалась более сложной и прогрессивной, чем при строительстве тяжелых атомных подводных крейсеров стратегического назначения. Я знал, что были семь попыток со стороны китайцев, французов и американцев заполучить доступ к любой технической информации к марсианской программе и к «Радуге» в отдельности, однако спецслужбы действовали как надо, и шпионов вылавливали, одного даже пришлось застрелить, так как тот сопротивлялся при аресте. Секретность была во всем, что касалось и нашего имитационного полета. Мы своим семьям лишь сказали, что откомандированы на 150 дней без права переговоров по Интернету или телефону, и чтобы они не беспокоились. Что с нами и где мы – это была государственная тайна, и все участники эксперимента безропотно отнесли к этому требованию.
Вначале нас представили команде, которая будет обслуживать наш полет – это почти сотня человек разных специальностей, и с десятью из них мы будем в прямом контакте – это диспечеры, принимающие отчеты и дающие команды на выполнение той или иной операции, выдающие советы и рекомендации при возникновении непредвиденной ситуации. А такие в космосе вполне возможны. Меня, правда, удивило загадочная фраза, что тихо шепнул мне Масляков: «Может... ты получишь сообщение... можешь открыть без страха». Глаза его бегали как бы в беспокойстве, в лицо Геннадий Андреевич старался не смотреть, словно, стыдился чего-то.
- Что за сообщение? – не понял я.
- Ну... я просто сказал. Может, сообщение и не будет, - как-то криво ответил наш начальник и жестом пригласил войти в купол, под которым находился корабль. Я все ждал разъяснения, но они не последовали. Вздохнув, я двинулся следом за своими коллегами.
В четыре часа дня мы вступили на борт макета. Теоретически никаких различий с реальным кораблем не было, даже стоял он на стартовом блоке, какой есть на космодроме «Сибирь». «Радугу» должны были разогнать электромагнитные ускорители на изгибающей вверх под 75 градусов рельсовой рампе, затем на высоте трех километров включаются взлетные двигатели галеона, которые медленно поднимают сдесятитысячетонную махину на высоту в 120 километров, а уже там запускаются маршевые газофазные ядерные ракетные двигатели, выводящие к траектории полета на Марс. При такой схеме не перегревалась обшивка, не разрушались иные части корабля при трении о воздух, не испытывали перегрузок астронавты, находящиеся в кабине, короче, было больше позитива, пускай и при более высоких затратах топлива; всего объема было достаточно на всю экспедицию.
Горизонтальный взлет – это идея, взятая с проекта «Сильверфогель» («Серебряная птица») австрийского инженера Ойгена Зингера, который создавал суборбитальный гиперзвуковой самолет-бомбардировщик для Третьего Рейха. По замыслу, самолет начинал стартовать с катапультной установки длиной до 3 километров, при этом он сам располагался на стартовой тележке (так называемых «салазках»), которая приводилась в движение размещенными ракетными двигателями. После десяти секунд работы скорость «Сильверфогеля» на стартовой тележке должна была составлять около 500 метров в секунду. После этого срабатывали пироболты, бомбардировщик отделялся от тележки и, набирая высоту, через 36 секунд включал свой собственный ракетный ускоритель, которая работала до истощения запасов топлива. Теоретическая максимальная высота полёта, рассчитанная доктором Зенгером, составляла 260 километров, а скорость «Сильверфогеля» - 6400 метров в секунду. Самолёт фактически взлетал в безвоздушное пространство ближнего космоса, а лётчик ненадолго становился астронавтом. Проект, к счастью, не пошел дальше чертежей, но вот замысел старта был взят Роскосмосом как за основу для «Радуги». Именно так, с учетом дополнительных инженерных решений, должен был взлететь первый марсианский тяжелый корабль. Когда я в первый раз увидел эту схему, то в мыслях проскочило видение, как мы на корабле-макете устремляемся в высь неба и... тут себя заставил прервать, ибо мечтать не вредно, но лучше не надо.
Мы входили в шлюзовую камеру по очереди – первым Марина, потом я, затем Сергей и замыкал Ашот, считавшийся командиром экипажа, и сотни сотрудников провожали нас, махая руками. Конечно, мы являлись не первыми, кто имитировал полет на Марс, до нас было с рассказов Маслякова и как я выяснил ночью через интернет-поисковик, около двадцати подобных экспериментов в СССР, затем в России, Европейском космическом агентстве и НАСА, и результаты сложились разные, порой не всегда обнадеживающие. Поэтому от нашего зависел успех реального полета. Если мы не выдержим, сломаемся и не протестируем бортовую систему как следует, то экипаж «Радуги» ожидают самые серьезные трудности, может, и гибель, чего допустить никак нельзя. Россия должна была выиграть эту марсианскую гонку – таково была жесткая установка властей, и об этом на той встрече прямо заявил Хамков.
Очутившись внутри галеона, мы прошли в центральный пост и заняли свои места; люк за нами закрыли. В этом отсеке было восемь кресел и пультов, однако четыре оказались сложенными и законсервированными специальным колпаком – эти места предназначались для специалистов другого профиля, но в нашем эксперименте они не принимали участия. Помещение было утыкано приборами, мониторами, кнопками и штеккерами, как в пилотской кабине «Боинга-747», только их число во много раз было больше; я понимал, что это ручная дублирующая система управления на тот случай, если автоматика или отключится, или начнет давать сбой, или вообще не справится. В любом случае, увиденное не могло впечатлить тех, кто впервые вступал на борт этого корабля. Все, с этой минуты нас считали самостоятельной космической единицей. Предстояло выполнить предстартовую операцию: запустить всю бортовую систему, проверить готовность всех механизмов и оборудования, загрузить программы взлета, выхода на орбиту и курса на Красную планету. Сам старт планировался в 19.15 по местному времени. Таким образом, на все процедуры уделялось три часа. Нужно заметить, что взлет совершенно отличался от того, что производился на космодромах «Байконур», «Восточный», «Плисецк», «Капустин Яр», «Морской старт» - то есть это был не вертикальный старт с горизонтального стола, а разгон по рельсам с постепенным подъемом. Именно так можно было обеспечить сохранность массивного и не совсем обтекаемого корабля. Поэтому стартовые площадки были сконструированы под специфику «Радуги». Наша задача на нынешнем этапе – сымитировать именно такой подъем в космос. Я подозревал, что на самом деле такой старт воссоздать искусственным путем сложно, и все же нам обещали кое-какую реальность в этом процессе.
Мы сидели в Центральном посту – так назывался наш командный отсек - и пошагово делали необходимые операции. Хочу отметить, что сидели не спиной или, точнее, лежали, как это делается при вертикальном взлете на ракете-носителях, например, на кораблях «Восход», «Союз», «Джемени», «Аполлон» или на шаттлах, а как обычно – из-за специфика нашего старта. Это была первая отличительность «Радуги». На МКС, станциях «Салют» не было ни потолка, ни стен, ни пола – невесомость создавала одинаковый фон, поэтому астронавтам не было никакой разницы, куда прикрепляются приборы и кресла. Но вот на нашем корабле, точно также как на шаттлах было привычное пространство из-за искусственно создаваемой гравитации. Предполагалось, мы будем ходить по полу, а не летать в воздухе, отталкиваясь от бортов руками и ногами подобно пинг-понгу. Поэтому основные мониторы и приборы были на стенах и на пультах. Между тем, за нами внимательно наблюдали диспечер и сотни других сотрудников, проверяя синхронность и скоординированность движений и выплнения команд, поступающих на наши пульты. Ведь системы корабля и Тестово-испытательного центра сейчас работали воедино, чтобы обеспечить эффективность функционирования всего оборудования, включая взлетные механизмы.
- Давление в баках с горючим в норме... Кислород – в норме... Электропитание – в норме... Атомный реактор – стабильный... Двигатели взлета – в норме... Маршевые двигатели – в норме... Напряжение в конструкции – в норме... Герметизация – в норме... – один за другим выдавали мы информацию, снимая показатели с приборов и отчетов компьютера, хотя внешние наблюдатели получали идентичные сообщения самостоятельно – по своим кибернетическим схемам. Просто таковы были правила – отчитываться за все. Уверен, что видеокамеры утыкали не только в наших отдельных жилых отсеках, но и в туалетах, что для меня создавало определенный дискомфорт. Утешением служило то, что смотреть за нашей жизнью будет ограниченный круг специалистов. Не люблю, когда за мной шпионят, все-таки есть частная, неприкасаемая зона... но, видимо, не в имитации.
Учитывая размеры корабля и количество оборудования, мы испытывали напряжение от необходимости обрабатывать такое количество информации. С другой стороны, без этого невозможно было начинать старт, ведь от неправильно воспринятого параметра можно было задать неверную команду, что повлекло бы за собой серьезные проблемы, вплоть до катастрофы. Наша кабина была утыкана не только датчиками и приборами, но и мониторами обзора, где мы видели все, что творилось внутри и снаружи корабля-макета. Были иллюминаторы, но их заблаговременно заварили, поскольку нужды для нас в них не было. Один из сотрудников как-то нам сказал, что смотреть в космос из вращающегося колеса сложно – вызовет тошноту и потерю ориентации. «Трудно сосредоточиться, если звезды, планеты и солнце постоянно кружаться вокргу вас, - пояснил он. – Психологи рекомендовали запаять иллюминаторы, а вот компьютеры на мониторах выдатут статичную картинку окружающего пространства, так что вам лучше смотреть на мир через электронное изображение».
Он был прав, это и безопасно, учитывая, что стекло в иллюминаторе не всегда способно защитить от мощного солнечного ветра – высокоэнергетических частиц, имеющих энергию от 10 до 100 МэВ, которые легко разрушают клетки и ДНК. Теоретически сплав, из которого был сконструирован корпус, должен был выдержать любую солнечную вспышку, но как это практически... нет-нет, проверить это мы не могли, это на своей шкуре испытают настоящий астронавты - может, это единственное, что вызывало у меня злорадство по отношению к членам экипажа «Радуги». После истории в баре мое отношение к ним было не столь уж благосклонное и позитивное. А с другой стороны, ведь через иллюминатор мы, испытатели, видели бы все тот же Тестово-испытательный центр, а значит, психологически настраивали себя на земную жизнь. Такого допустить было нельзя.
На экране появился Геннадий Андреевич:
- Предупреждаю, мы запустим вам на мониторы имитацию старта. Вы испытаете перегрузку, а для этого раскрутим «колесо», но не беспокойтесь, все в рамках предусмотренного...
- Хе, только не переусердствуйте в реалистичности, пожалуйста, - хмыкнул Ушаков. – А то в штаны наложим!
- Сергей! – возмущенно вскрикнула Марина, стукнув его по спине – она сидела сбоку и взади него, только за пультом медицинского контроля. В наши комбинезоны встроены датчики разного калибра, фиксирующие состояние организма, уверен, что мое учащенное сердцебиение она видела на экране, потому что сказала: - Анвар, дыши спокойно, потребляешь много кислорода...
- Есть, могу вообще не дышать, - буркнул я. Ей ли объяснять, что испытывает человек, которому предстоит совершить... имитационный старт?
К семи часам все процедуры были завершены. Готовность была стопроцентная. Осталось последнее... Пока было немного времени, я быстро сбегал в туалет и спустил содержимое мочевого пузыря в специальный песьюар - моча, как я знал, будет потом переработана в питьевую воду и подана нам для потребления; - и, вернувшись в центральный пост, сел в свое кресло и пристегнулся ремнями безопасности. На табло отчистывалось время: 19.13... Получив итоговые результаты, Хамков, который наблюдал за происходящим со своего монитора, дал команду:
- Внимание...
- Есть внимание! – одновременно ответили Саркисов и дежурный оператор в Тестово-испытательном центре. Все заметно волновались.
- Ключ на старт!
Мягко загудели моторы. По обшивке прошла мелкая дрожь, однако стабилизаторы в наших креслах гасили колебания. Индикаторы на пультах мигали как светомузыкальные установки прям в ритм и такт клапанам моторов. С мониторов подавались обзорные картины корабля-макета. Мне казалось, что все оброрудование запускается в реальности, ибо я видел, как поочередно включаются предстартовые механизмы, загружаются компьютерные программы, обслуживающие и сопровождающие взлет.
- Есть!
- Продувка!
Гул усилился. На экране мы наблюдали, как раскрылись купола над макетом, и яркое солнце осветила Тестово-испытательный центр, как иссине-яркий факел начал полыхать за дюзами – свидетельство прогрева электрореактивных двигателей.
- Есть!
- Протяжка один!
- Есть!
- Протяжка два!
- Включается рельсотрон! – сообщил голос диспечера ТИЦа. Этот механизм должен был разогнать по рельсам корабль и выбросить в стратосферу, а там уже запустились бы на полную мощь маршевые двигатели на подъемном режиме.
Я видел, как цифры на индикаторах подтверждали готовность рельсотрона, на котором покоился наш галеон, начать свое пятикилометровое движение с подъемом к небу. Теоретический, естественно, подъем, ибо корабль-макет могли раскачивать всякие там устройства, создавая ощущение ускорения и взлета, но с места он не сдвинется.
- Пять... четыре... три... два... – начал отсчет диспечер. С экран на нас глядели взволнованные лица сотни сотрудников Тестового центра, складывалось впечатление, что они на самом деле наблюдали за реальным стартом, уж в этом они перестарались, так показалось мне. Лишь хмурым был Хамков, впрочем, улыбающимся я его никогда не видел, и я почему-то передернулся от неприятия этой личности. Скользкий и хитрый, жестокий и наглый – таково впечатление о Данииле Дмитриевиче сложилось не только у меня. Его не любил, по-моему, и Масляков, который, в свою очередь, искренне переживал за нас.
- Один... Старт!
Загудело под кораблем, и я почувствовал, как мягкая рука надавила на мою грудь, как бы вталкивая в кресло – обычно такое состояние происходит от ускорения. Но мы не могли ускряться, ведь макет оставался на месте!! Странная ситуация! Между тем, датчики с корабля передавали сигналы на мониторы, и мы видели свой взлет. Условный, естественно, ибо все это было компьютерной проекцией имитационного полета. Единственное, что меня удивляло, как сумели создать ощущение ускорения, такого, который бывает при взлете обычного самолета с аэродрома. И у нас сработали противоперегрузочные костюмы, представляющие собой матерчатые брюки с резиновыми трубчатыми камерами, которые располагались на животе, бедрах и голенях и соединялись между собой. При перегрузках камеры автоматически наполняются воздухом, костюм обжимает живот и ноги и препятствует притоку крови к голове (или оттоку от нее). Кроме того, на нас были специальные шлемы, создающие повышенное давление воздуха на шею и голову в случае продольных отрицательных перегрузок. Благодаря своей конструкции кабина астронавтов располагалась так, чтобы максимально уменьшить действие перегрузок или хотя бы распределить их в наиболее подходящем для человека направлении. Поэтому кресла помогали нам принять оптимальную позу и обеспечивают большую площадь противодавления. Кроме того, мы занимались спортом, имели хорошую мышечную массу и поэтому это обстоятельство также позволяло переносить нагрузки.
На мониторе мелькали изображения нашего разбега по рельсам. Мы вишли за пределы купола и теперь под нами чернело темное пространство Сибири, а в вышине горела Луна и звезды, еще не затронутые пеленой облаков. Рельсотрон ускорялся, и сила продолжала давить на нас. А я все вспоминал из уроков, что нам читали в ТИЦе: «С момента старта до вывода пилотируемого корабля на орбиту астронавты испытывают продольные, поперечные и боковые перегрузки. Первые действуют по направлению от ног к голове, при их воздействии внутренние органы смещаются, что может привести к нарушению их работы; а когда направление от головы к ногам - внутренние органы прижимаются к диафрагме, затрудняя деятельность сердца и легких. В обоих случаях происходит перераспределение крови, ее прилив (или отлив) к голове, что в целом оказывает неблагоприятное воздействие на весь организм. Поперечные (по направлению от груди к спине или наоборот) и боковые (от одного бока к другому) перегрузки переносятся человеком легче, чем продольные, так как они не влияют на перераспределение крови в организме. Поэтому в момент взлета или торможения астронавты должны располагаться таким образам, чтобы на них действовали поперечные перегрузки». Получается так, что данные уроки имели смысл и для имитации, странно как-то? А тем временем индикаторы показывали быстроменяющиеся цифры: 100... 300... 500... 700... 1000... 1200 километров в час... и тут галеон слегка вздрогнул – это рельсотрон остановился, а мы продолжили взлет по инерции, пока не включились в автоматическом режиме двигатели. Экраны показывали, что мы прошли облачный покров, зачит, находились на высоте свыше десяти километров.
Луна ярко светила нам в глаза. От работы двигателей нас сильнее прижало к креслам. Я видел, как кровь отхлынула от лица моих товарищей, они были взволнованы не меньше моего и, может, у них тоже возникло мнение, что инженеры, создающие имитацию, слегка переборщили в этом – такого взлета можно было нам и не предлагать. Хотя отмечу, что каких-то уж слишком неприятных ощущений, какие бывают у астронавтов на борту вертикально стартующих ракет, испытать не пришлось. Галеон сотрясался и не разваливался, проходя через атмосферу. Мы продолжали снимать показания с датчиков, Ашот держал рычаги, хотя переходить на ручное управление ему полагалось лищь в случае отказа автоматики, а это считалось делом маловероятным. В любом случае, пилотировать такую махину и при такой скорости было очень сложно, и только наш командир получил допуск к такой операции. Жаль только, что в реальности ему не придется применить свои навыки и знания.
- Точка невозвращения пройдена, - произнес Саркисов, и диспечер откликнулся:
- Вас понял! Продолжайте взлет!
Под нами растилался темный фон поверхности, лишь где-то слева горели огоньки городов и поселков, мчавшихся автомобилей, словно там в хороводе кружились светлячки. А корабль поднимался дальше, и команда «продолжать взлет» считалась условной, так как прекратить его мы могли лишь в случае экстренной ситуации и лишь с переходом на ручное управление. Перегрузка – 2g, но это терпимо. Ушаков говорил:
- Температура обшивки: триста градусов... триста пятьдесят... Конструкция устойчива, нагрузка на несущие стержни в пределах нормы...
Нас продолжало трясти – не очень приятное ощущение, словно находишься в турбулентном потоке в салоне пассажирского лайнера. В реалии, наверное, наш Центральный пост представлял собой не только командный пункт управления, но и камеру спасения. Иначе говоря, в случае угрозы мы могли отстрельнуть от корабля и спуститься на поверхность за счет пяти парашютов, встроенных именно в этот отсек. Впрочем, и здесь не требовалось человеческого решения – компьютер просчитывал угрозы быстрее и сам принимал решение в рамках программу, что следует делать. Другое дело – синдром Кесслера4, который невозможно предугадать. Меня же успокаивала мысль, что в имитационном полете нет смысла моделировать возможность столкновения с каким-либо куском обвалившегося космического зонда. Такую опасность придется избежать экипажу «Радуги», хотя я уверен, что на сей счет в «Роскосмосе» уже проработаны соответствующие методы.
Мы были на высоте ста километров, и панорама поверхности Земли раскрылась перед нами в своей красоте. Это было невероятно – слой воздуха и зелено-сине-коричневая поверхность, отражающиеся от атмосферы звезды и солнечные лучи. Слева горела Луна, причем более ярко, чем это можно увидеть с Земли. Я аж задохнулся от восхищения. Мониторы в режиме 3D создавали иллюзию реальности и, казалось, протяни руку, и ты почувствуешь каждый объект в космическом пространстве. Я огляделся и заметил, что у Сергея и Марины была точно такая же реакция на события – они руками махали на голограмму, вызвав у меня легкий смех.
Круглая Земля – в это трудно поверить, находясь на ее поверхности. В средние века утверждали, что она плоская, возможно, так считали люди с плоским мышлением. Впрочем, были еретики этого утверждения, причем еще до Инквизиции. Уже в 330 году до нашей эры Аристотель привёл доказательства сферичности Земли, а в I веке нашей эры Плиний Старший заявлял о сферической Земле как об общепринятом факте. И все же, на самом деле наша планета не имеет форму идеального шара, она приплюснута с полюсов из-за суточного вращения. Кроме того, материки оказались тоже не не на одной плоскости, так как поверхность искажают приливные деформации. Из-за этого есть разное понимание высот. Например, Эверест – самая высокая гора, если отсчет вести от уровня моря, но если от подножья, то Мауна-Кеа (свыше 10,2 км), большая часть которой скрыта под водой; а если от центра Земли, тогда самой высокой следует считать Чимборасо. Вот такие познания порой дает подготовка к имитационному полету.
Тем временем диспечер сообщил:
- Первый этап завершен. Вы достигли низкой орбиты!
На этой высоте мы ощущали легкое сотрясение атмосферы, и по обшивке стреляли электрические заряды, но угроза состояла в том, что мы могли быстро потерять скорость и упасть на Землю. Под нами находился Атлантический океан – мы взлетали по направлению вращения планеты, – и огромная масса водного пространства вызвали у меня ассоциации с его обитателями – рыбами, морскими млекопитающимися, а также бурной и непростой историей мореплавания; эти картины сами собой всплывали из памяти. Водная поверхность отражала солнечные лучи, создавая ощущение зеркала. Я видел заснеженные горные хребты, желтые пятна пустынь и зеленые массивы континентов – там, где бурно произрастала растительность. Были бы у меня сейчас краски – точно бы нарисовал эту картину увиденного. Между тем, следовало перейти ко второму этапу – подъему на более высокую орбиту.
- Перевести режим двигателей на фазу «два», - приказал диспечер. Но выполнять этот приказ должен был бортовой компьютер, а мы лишь фиксировали действия системы. Ашот продолжал сжимать рычаги, а я следил за функциональной работой компьютеров, тогда как Сергей отвечал за агрегаты и приборы, Марина наблюдала за состоянием нашего самочувствования через прикрепленные к телу датчики, результаты которых поступали на ее медицинский дисплей. Уверен, сигналы говорили о возбуждении и нашей нервозности, интенсивном потоотделении и повышенном сердечном ритме.
Спустя несколько секунд заработали двигатели, только более мощнее, и макет опять задрожал, нас придавило к креслам. Мониторы показывали траектории движения с разных ракурсов и системы координат. Теоретически отслеживать курс должны были наземные станции, но сигналы приходили от Тестово-испытательного центра, ведь мы находились на Земле. Только я все продолжал поражаться реальности имитации: да, вот в этом российская наука и технологии преуспели не меньше, чем в создании реального корабля «Радуга». Центральный пост был залит световыми сигналами, исходящими как от приборов, так и дисплеев, мониторов, и наши лица казались погруженными в радугу.
Макет-галеон «поднялся» на высоту пятьсот километров над Землей. Двигатели замолкли, ускорение прекратилось. Все стихло, даже не было шума трения об атмосферу. Мы переглянулись, и я увидел улыбки на лицах моих товарищей. Начало нашему эксперименту был дан с хорошим стартом. Но вставать с кресел нам не полагалось, по программе корабль следовало развернуть на траекторию полета к Марсу, а затем включить механизмы внутренней гравитации. По правилу, все предметы в этот момент должны были быть закрепленными, но я заметил, как оставленная мной на пульте авторучка вдруг... стала плавно подниматься в воздух. Я ошарашенно смотрел на нее, ничего не понимая. Ручка оказалась в состоянии невесомости! Как это возможно? Неужели Тестово-испытательный центр способен имитироваь и микрогравитацию? Я закрыл глаза, думая, что это галлюцинации от напряжения и возбуждения.
В этот момент послышался голос диспечера:
- Внимание, включается искусственная гравитация!
Послышалось жужжание моторов, приводящих в действие механизмы вращения «колеса», при определенной скорости – около 30 оборотов в минуту - человек испытывал привычное земное притяжение. Я почувствовал, как закружилась голова, но это ощущение прошло. Ведь моторы работали вхолостую, на Земле не нужна такая «искусственность». Я открыл глаза и увидел валявшуюся на полу авторучку. Когда поступило разрешение покинуть свое место, то я вскочил, быстро нагнулся и поднял с пола забытый предмет. О том, что мне погрезилось, я никому не сказал. Ведь в космосе нас итак ожидают неприятности, и об этом нам поведала Марина, когда я начал чуть позднее разговор. А сейчас Масляков поздравлял нас:
- Дорогие друзья! Поздравляю. Вы на околоземной орбите! Наши локтаторы и станции слежения держат вас под своим наблюдением! Все параметры кругового движения соответствуют расчетным! Отклонения практически нет! Теоретически вы – в космосе!
По стандартам НАСА космосом считалась высота в 100 километров, ВВС США – 80 километров, а «Роскосмоса» – 120 километров над Землей - это границы между планетой и безвоздушным пространством, но практически наш галеон оставался в Тестово-испытательном центре, и астронавтами мы были только условно. Я вздохнул, едва такие мысли пришли мне в голову. И все же, мы считались кем-то значимыми в этой большой и необходимой для страны программе! И все же околоземная орбита... Хотел я хотел посмотреть с высоты сотни километров Великую китайскую стену, говорят, ее видно из космоса. Правда, потом мне Ашот пояснил, что это невозможно, так как стена достигает 9 метров в ширину и по цвету сливается с поверхностью, так что ее невооруженным глазом невозможно обнаружить.
- Спасибо, - поблагодарили мы. Трудно описать, какие чувства испытывали, когда наконец-то наш полет начался. На нас смотрели сотни, если не тысячи людей, работающих на Госкорпорацию. Я собирался доказать наблюдающим за нами в Тестово-испытательном центре, что не подведу, оправдаю доверие и прославлю свой этнос как нацию покорителей невозможного. Пускай я не в космосе, не в настоящем полете, однако даже такой эксперимент дает шанс на многое как мне, в частности, так и всем узбекам, в общем.
Даниил Дмитриевич хмыкнул и ничего нам не сказал, он отключился. Видимо, его соучастие в имитационном старте на этом завершилось. Теперь следить и корректировать наш пролет, поведение, помогать во всем должна команда во главе с Масляковым, а в его глазах я узрел некую грусть, словно не радовал его наш первый шаг. Понимаю, реальный полет на борту «Радуги» окажется более сложным и серьезным, чем наш, но все равно, ведь мы сейчас протоптываем тропинку к Марсу – зачем грустить?
- С вами все в порядке, Геннадий Андреевич? – спросил я, шагая по кабине.
Тот встрепенулся – экран четко показал это состояние - и торопливо ответил, будто боялся в чем-то быть изоблеченным:
- О, Анвар, конечно все хорошо! Мы теперь должны работать так, чтобы были положительные тесты вашей имитации, и настоящий полет «Радуги» открыл нам путь к Марсу! А теперь я отвлекусь, вам дается полдня для отдыха и проверки всех бортовых систем. Помните, что в сектора от «L» до «S» вам входить запрещено: сейчас там минусовая температура и минимум атмосферного давления и кислорода – это делается для эффективной работы агрегатов и машин корабля.
- В 01.30 часов мы произведем включение маршевых двигателей для разгона. С этого момента вы считаетесь летящими к Марсу, - добавил диспечер, имя которого я так и не узнал. Впрочем, познакомимся позже, ведь он не единственный, кто будет координировать наши действия на борту макета.
Итак, сейчас мы были свободными, можно было покинуть Центральный пост и разбрести по кораблю. Проверку Ашот обязал нас сделать через два часа. Я посмотрел на мониторы и увидел, как под нами вращается Земля, а Луна как бы приблизилась, что я мог разглядеть кратеры и трещины на ее поверхности. Да, картинка четкая и объемная, нынешнии технологии действительно создают эффект присутствия. Наши астрономические приборы считывали всю информацию о звездах и небесных телах, определяя наши точные координаты, после чего компьютер должен был начать перерасчет на траекторию полета к Марсу. Это задача, конечно, была решена ранее, однако требовались уточняющие детали.
- Эх, по мне бы лучше невесомость, - проворчал я, топча ногами по полу и оттягиваясь. И получил ответ от Марины, которая удивленно посмотрела на меня:
- Невесомость – первый враг астронавта, ты разве этого не знал?
- А что враг? В невесомости все легко дается, - в недоумении сказал я.
- Тогда позволь мне просветить тебя в некоторых медицинских вопросах, связанных с микрогравитацией, - с серьезным тоном произнесла бортовой врач. – Прежде всего, это рост человека и деформация его органов... Не смотри на меня так. Я не шучу! В условиях невесомости наш позвоночник распрямляется, ибо уже не испытывает земное притяжение, и рост может достигнуть шести-семи сантиметров; это может вызвать боли в спине, ущемление нерва. Далее, все наши органы сдвигаются вверх по туловищу, и это приводит к сужению талии также на несколько сантиметров. Не меньше страдает сердечнососудистая система: перераспределяется отток крови и жидкости от ног к верхней части туловища, что приводит к увеличению торса и уменьшению обхвата ног; кстати, американцы этот феномен называют «куринные ножки». Человек больше походит на некий мультяшный образ героя, у которого тонкие ноги и узкая талия, но огромная грудь, шея и лицо, которое, кстати, одутловатое и опухшее. Сам понимаешь, что синдром космической адаптации вызывает далеко не самые полезные последствия для организма.
- Мдя, - произнес Ушаков, который тоже внимательно слушал лекцию о вредности невесомости. Видимо, он представил себя таким, каким мог бы быть, исходя из сказанного Мариной. Это видение его не воодушевило, как и меня мое тоже.
- Кроме того, в условиях невесомости мозг перестает нормально воспринимать окружающий мир, поскольку мы все оцениваем через силу притяжения, например, расположение вещей, падение, взлет. Из-за этого мозг путается, у человека развивается космическая болезнь, которая по симптомам похожа на морскую: от тошноты и легкого дискомфорта до непрекращающейся рвоты и галлюцинаций. Астронавты используют лекарства от укачивания, однако они не всегда помогают. Кстати, есть такой термин – «Шкала Гарна», не слышал?
Я развел руками:
- Нет...
Я увидел ухмылку на лице Ульянову и понял, что кое-что может относится ко мне:
- Это имя американского астронавта Джейка Гарна, ставшего позже сенатором. Так вот, он стал чемпионом мира по худшей адаптации к космическому пространству. НАСА старается не признаваться в этой истории, но многое что всплывает, особенно среди сообщества профессионалов нашего профиля. Данная неофициальная, естественно, «шкала» - это состояние страшного недомогания и полной некомпетенции, все то, что проявил Гарн в своем полете.
- Но я не так уж некомпетентен, - пытался оправдаться я, чувствуя, как краснею. Сергей прыснул в кулак, увидев мою реакцию. А Марина продолжала как ни в чем ни бывало:
- Надеюсь, Анвар, ты не передешь по этой шкале» больше чем на 0,1 Гарна...
- Ха-ха-ха! – тут уже не выдержал Саркисов, и чуть не получил от меня кулаком по спине. Правда, командир вовремя остановился и стал внимательно смотреть на приборы и мониторы, хотя я был уверен, что его уши локатором направлены в зону нашего разговора.
- В невесомости человек перестает ощущать руки и ноги, и ему кажется, что он все время вверх ногами. А при прилете на Землю астронавтам приходится переучиваться жить: например, они пробуют оставить чашку в воздухе, подсознательно ожидая, что она зависнет в воздухе. Теперь о сне... Не все так просто в условиях микрогравитации. Нужно быть всегда пристегнутым к стене, к кровати, находится в спальном мешке, чтобы тебя не отнесло в сторону и ты не ударился о какие-либо приборы, не сломав не только их, но и свою голову, - подняв палец к потолку, произнесла Марина. – Правда, есть кое-что положительное в этой ситуации: человек в невесомости не храпит и опасность апноэ незначительна.
- Хм, - многозначительно произнес Саркисов и снова уткнулся в приборы. Однако мы все поняли, что это могло означать. Ашоту, видимо, лучше жить в условиях невесомости. Хотя его храп мы до сих пор не слышали, но следует радоваться, что каждая каюта звуконепронициаема и отделена от другой. Создатели галеона учитывали право каждого на собственое «я», а отдельное помещение было тому подтверждение.
- Гигиена – это важный аспект общежития астронавтов, находящихся в замкнутом пространстве и долгое время друг с другом, - говорила Марина. – Мы можем стирать одежду, так как используем техническую воду, которая очищается и вновь подается для пользования в бытовых нуждах. А вот тем астронавтам, которые проживали на орбитальных станциях и в условиях невесомости, приходилось каждые три дня менять одежду, а старую выкидывать, ибо простирать ее не имелось возможности. Вода – это был ограниченный ресурс на всех обитаемых аппаратах, но использовать ее не так уж и просто, если говорить о ваннах или душе. Дело в том, что вода из душа прилипает к телу или летает в виде шариков, что делает невозможным купание; приходилось использовать влажные губки, а волосы мыть шампунем, не требующем ополаскивания. Бриться приходилось машинками с засасывающим устройством, так как волосы могли попасть в глаза, рот астранавтам или забиться в аппаратуру, что могло привести к поломке. Зубы мыть тоже считалось проблемой, поэтому зубную пасту нужно было проглотить, а не выплевывать.
- Мдя-я, - протянул второй раз Ушаков. – Не весело.
- Конечно, особенно, если узнаешь, как сложны были туалетные процедуры... Первые туалеты просто всасывали в себя фекалии и мочу и складировали их в пакеты для последующей утилизации на Земле или выкидывали в открытый космос – для этого часто использовались вакуумные трубки. Сейчас эффективно используются механизмы управлением отходами: аппаратура ферментирует испражнения, высушивает, и мы можем использовать в качестве удобрения в наших оранжереях. Звучит, конечно, не очень приятно, но технологи пытались создать более-менее стабильную экологическую и замкнутую систему на «Радуге» и, естественно, на нашем корабле-макете. Астронавтов учили пользоваться унитазом при помощи видеоаппаратуры, так как в условиях невесомости любая ошибка может стоить больших неприятностей для всех. А мочу фильтруют и подают нам на стол в качестве питьевой воды.
- У нас тридцать тонн дестиллированной воды, - заметил Сергей. – А на советской станции «Салют» была сауна. Воду экономили, но ее хватало для для жизни на орбите.
В нашей беседе участвовали трое, Ашот был занят своим делом. Но нас, естественно, прослушивали диспечеры в ТИЦе, конечно, не из-за любопытства, а потому что такой уж был порядок – фиксировать все на борту.
- Но если ее использовать безвозвратно, то не хватит на полпути к Марсу, - отметила Марина. – Учти, что нас здесь четверо, а в реальной экспедиции в два раза больше, значит, потребляться будет также много. Поэтому все зависит от фильтров, которые очищают воду. Очищать необходимо и воздух, так как в туалете остается неприятный запах, и мы дышим им. Созданы вентиляторы, химические фильтры, гасящие «ароматы» и удаляющие метан.
- Метан? – не понял я. – О чем ты?
- Метеоризм – это частое и, увы, опасное явление в космосе...
- Ты имеешь ввиду метеоритные атаки? – переспросил я. – Но астероиды угрожают кораблю не меньше...
- Ты меня не понял, Анвар. Метеоризм – это термин медицинский, а не астрономический, означает испускание газов из кишечника... Метан и водород из человеческого организма являются вызровоопасными газами, а в условиях замкнутого пространства это ведет к пожару, который в условиях микрогравитации потушить не просто. Поэтому аппаратура очищает наш воздух от естественных продуктов нашего организма, чтобы снизить уровень угроз и повысить комфорт проживания. Кстати, все наши продукты выбраны с таким расчетом, чтобы меньше в кишечниках образовывался газ... К примеру, исключены бобовые, молочные изделия, капуста.
- Я-то смотрю нет у нас йогуртов, - протянул Ушаков.
- Космос порождает и запоры... Поэтому вам необходимы слабительные средства...
- Мдя, - в третий раз выдавил себя Сергей.
- Еще проблема - это микроорганизмы. Дело в том, что грибки, плесень, микробы, бактерии представляют опасность в результате как мутации, так и изменения поведения в условиях микрогравитации. Из-за того, что станции то входят в зону солнечного света, то оказываются в тени, образуется конденсат, и в этой влаге прекрасно чувствуют себя микроорганизмы, которые способны разъесть материалы и даже нержавеющую сталь, вызвать короткое замыкание, вывести из строя электронные платы, а также стать источниками болезней, излечится от которых очень трудно. Хочу заметить, что как бы не старались дезинфецировать корабли и станции, все равно полностью избавиться от биологических субстанций невозможно.
- Значит, и на нашем корабле-макете они есть?
- Конечно. Только, к счастью, мы не летим и против земных бактерий у нас есть антибиотики, - резонно заметила Марина. – И все же я обязана раз в три недели делать вакцинацию... Таковы требования Роскосмоса. Мы на себе испытаем все прививки, что разработаны российскими фармакологами и медиками против инфекций для космических перелетов.
- Еще чем опасна микрогравитация? – я пытался выведать все, что могло угрожать астронавтам в космосе. Ульянова делилась знаниями с удовольствием, словно чувствовала себя учительницей младших классов. Я, естественно, первоклашка.
- Поскольку нет чередования дня и ночи, то ведет к дисфункции сна, головным болям, тошнотам, потере ориентации. Последнее, что я хочу сказать об особенностях невесомости, это недостоток физической нагрузки. Из-за отсутствия гравитации атрофируются мышцы, со временем ослабевают даже позвоночник и кости, потому что им не нужно поддерживать вес; они становятся тонкими, хрупкими; теряются кальций и калий в костях таза, ребра, рук5. Астронавты, вернувшиеся на Землю, испытывали жуткие боли, не способны были встать, их кости ломались... Да, при длительном полёте потерять до 25% от своей первоначальной массы. Даже обязательные для космоса трехчасовые в день физические упражнения не всегда выручали.
- Значит, с созданием искусственной гравитации все проблемы человеческого здоровья разрешены, так? Ведь на «Радуге» с первого момента выхода за атмосферу Земли включаются моторы, которые раскручивают «колесо» до уровня земного притяжения, и больше ничего не угрожает людям, – подвел я итог нашей беседы, но получил отрицательный ответ:
- Нет, друг мой, это еще не все. Ты услышал лишь небольшую часть проблем.
- А что еще?
- Радиация. Весь космос пронзен излучениями разного формата, и они опасны для человека. Можно получить смертельную дозу, если бы не прочная защита корабля и специальная электромагнитная защита, которая подобна земному электромагнитному полю, что охраняет жизнь на планете. Вселенная – это фактически микроволновая печь низкой интенсивности. Таким образом, чем дольше человек проводит время в космосе, тем сильнее поглащает его тело радиацию, а это ведет к серьезным нарушениям на клеточном уровне; считается, что помимо прочего может ускорить начало болезни Альцгеймера.
Я проомычал что-то в ответ, а Марина продолжала читать нам лекцию:
- Второе, это психологическая совместимость. Астронавты проходят тесты на совместимость, чтобы устранить возможные конфликты во время полета. Да, «Радуга» - большой галеон, есть значительное жизненное пространство, однако все равно плотность населения, как бы выразиться так, здесь более высокая, чем в Китае. Нас четверо – и мы чувствуем себя уверенно, но для настоящих астронавтов, которых в два раза больше на марсианском полете, все равно это будет мало. Стресс, нервоз, суицид, дипрессия, алкоголизм или наркомания, клаустрофобия – это возможные последствия такого скученного общего проживания.
- Лишь бы не сойти с ума, - медленно произнес я. – А алкоголизм... Так на борту нет алкоголя... Здесь нет бара или пивнушки.
- Есть спирт для медицинских целей, - заметила Марина. – Все-таки на борту имеется отсек для операций и исследований. Там полно медикаментов и реактивов.
- Есть еще биохимическая лаборатория, где синтезировать алкоголь не сложно, - добавил Ушаков. – Так что наш бортврач прав. Только я вот что думаю, мы все российские граждане, но этнически разные. Ашот – армянин, Анвар – узбек, я и ты, Марина, - русские...
- Я украинка, - поправила Ульянова. – А родилась в Киеве.
- Ага, ясно... В любом случае, мы интернациональный экипаж, но все равно у каждого своя культура, традиции, ментальность, как бы не пересорится из-за непонимания образа жизни и поведения другого...
- Я думаю, что мы – группа испытателей, - медленно произнес я, стараясь выбрать правильные слова, - перед которыми стоят сложные задачи. И поэтому наша миссия выше всяких раздоров и личных недоразумений. Мы должны действовать по уставу и режиму, который принят в астронавтике, и тогда ни у кого не возникнет соблазн злоупотребления своего статуса, проявления шовинизма и чванства. Субординация и партнерство, понимание и толерантность – вот наш рецепт от возможных конфликтов. На борту космического корабля это смертельно опасно. Нужно уметь держать себя в руках и концентрироваться лишь на задании. И не забывать, что настоящие астронавты должны иметь готовые формулы поведения, разработанные на нашем опыте, чтобы во время их реального полета не произошел бунт, самоубийство или какая-нибудь резня.
- Экипаж на «Радуге» тоже интернационален, - напомнил Ашот. – Так что Анвар говорит верно, я с ним согласен.
- Согласен, - кивнул бортинженер. Марина тоже знаком показала, что мое предложение ею принимается.
Правда, никто на тот момент не мог предположить, что все равно конфликты возникнут, ибо для их проявления имеются сотни причин. Особенно для живущих в замкнутом от внешнего мира пространстве четверых испытателей. Но в тот момент я сделал для себя раскладку психологической характеристики коллег и выработал методику общения с каждым, чтобы извлечь больше пользы для себя в смысле получения опыта и знаний по кораблю и избежания конфликта.
Итак, Ашот Саркисов, человек уравновешанный, как и полагается военному, за словом в карман не лезет, но не птица-говорун, не психует, пытается всегда решать на трезвую голову. Бесстрашен и силен причем не столько физически, сколько духом, человек-стержень, такого не согнешь ни силой, ни ложью, не испугом. Это хорошо, за таким как за каменной стеной. Он верный товарищ и честный партнер, своему слову не изменяет. Можно ему доверять. Всегда готов поддержать, если почувствует за тобой правду. Взвешивает каждое слово, не совершает бездумных поступков. Я думаю, что руководство Тестово-испытательного центра сделало верный выбор, доверив Саркисову управление командой испытателей, то бишь нами.
Сергей Ушаков, умный, однако не сдержанный, импульсивный, легко сам себя раздражает и может вспылить по всякой глупости, хотя потом жалеет о совершенном поступке. Провоцирует человека на что-то, словно хочет испытать, проверить, кто есть кто. Пытается закрепить за собой статус неформального лидера, хотя ни я, ни Марина, ни тем более Ашот не признаем за ним такого права. На его попытки выдвинуть свое «я» как нечто значимое и важное в нашей миссии отвечаем молчанием или просто игнорируем, чем больше злим Ушакова. Хотя мы перед собой такую цель не ставим, просто не хотим, чтобы он взял на себя ответственность быть нашим руководителем или, если проще, вождем. Возможно, его в детстве ущемляли, задвигали на второй план, от этого у него выработался комплекс неполноценности и стремление выбиться в «люди». С другой стороны, я пытаюсь с ним держаться наравне, найти точки соприкосновения, ведь все равно мы в одной лодке, одной команде.
Марина Ульянова – человек сильный, такой же, как и Саркисов. Но она очень внимательная, точнее, чуткая, проявляет заботу и, увы, любит воспитывать, видимо, ее мама была учительнией и свои профессиональные качества передала дочери. Отсюда у нашего врача стремление указывать на ошибки и недостатки, требовать их исправления, хмурится, если мы ворчим или сопротивляемся в ответ. Может не церемонится, если дело касается всех или нечто главного в нашем  имитационном полете, иначе говоря, взъерошить наши чубы, наорать, простимулировать хлопком по спине. Храбрая, может дать достойный отпор – и в этом мы убедились в небольшой потасовке в баре. В тоже время веселая, любит анекдоты, танцы и музыку. Она же составляет наши психологические портреты.
Спустя неделю нашего имитационного полета я, застав ее одну в медотсеке, спросил Ульянову:
- Слушай, тебе не кажется странным, что в состав нашей команды взяли Ушакова? Он же постоянный раздражитель, мы можем сорваться, психануть, если он начнет лезть в бочку, выставлять нам какие-то неприемлемые требования.
Та отложила бумаги, что держала в руках, и, серьзно посмотрев мне в глаза, ответила:
- Думаю, это сделано намерено. Ведь люди неодинаковы, мы не инкубаторские. Нужно проверить не только реакцию «непохожего» на нас, но и наши реакции на такую личность. Мы должны разработать механизмы, как гасить возможные конфликты с такими персонами, учиться работать с ними, ибо от этого зависит исход реального полета. Второе – и это мое предположение! – в состав астронавтов включили человека, у которого психологические характеристики близки к Ушакову.
- Да? – поразился я. Трудно было представить, чтобы госкомиссия при «Роскосмосе» могла пойти на такое. С другой стороны, откуда мне знать «тайны мадридского двора»?, то что делается в Госкорпорации Может, это новые требования при подборке экипажа...
- Скорее всего, - кивнула Марина. – Ведь первый полет на Марс – это не столько торжество российского научной мысли и высоких технологий, сколько самоудовлетворение элиты в своей значимости и возможностях. Не скрою, большую часть затрат на строительство «Радуги» и наш тестовый полет компенсировали олигархи, и они, сам понимаешь, оплатив музыку, танцуют девушку. В числе экипажа будет «золотая элита», хотя в профессиональном смысле они обязаны быть не хуже квалифицированных астронавтов. Только их никто не воспитывает, на них не давят, с другой стороны, «Роскосмос» не хочет создавать опасной ситуации во время полета из-за психологического срыва кого-то из астронавтов, поэтому мы обязаны отработать все сценарии поведения, и здесь Сергей сыграет свою роль... роль «подопытного кролика».
В этот момент в пробирках что-то забулькало, но мы не обратили на это внимание. Марина лишь нажала на кнопку на щитке, и испускание пузырьков в стеклянной емкости прекратилось, жидкость стала синей. Интересно, над чем тут колдовала наш бортврач?
- Но он не из элитарной среды, - возразил я. – Не капризный, не высокомерный. То есть его нельзя отнести к аристократам или высокородным, надменным сынкам олигархов и магнатов, правителей судьб человеческих.
- Он, как ты сказал, «раздражитель», а это означает многое, - улыбнулась Марина. – Ладно, не я комплектовала команду испытателей, я просто объясняю причину включения Ушакова в имитационный полет. Хочу сказать, что все происходящее на борту, включая наши разговоры и поведение каждого, я фиксирую и передаю туда, - и она пальцем ткнула куда-то в неопределенность, но я понял, что речь шла о ТИЦе. – Это не шпионаж, а обычная практика по психологии в экстремальной ситуации. Пардон, если не нравится.
- А ты?
- Что я?
- Ты разве не «раздражитель»? Одна в мужском коллективе... – я говорил очевидные вещи. – Сама понимаешь, сто пятьдесят дней – это много времени для воздержания...
- Этот вопрос был проблемным во все космические экспедиции, - согласилась Марина. – И естественный, так как у мужчин в условиях невесомости бывают поллюции, непроизольная эрекция. В условиях гравитации напряженность снимается, но желание остается. И чтобы его удовлетворить есть несколько способов. Первый, медикаментозный...
Я сделал удивленное лицо, хотя понял, о чем идет речь.
- Получаешь таблетки или укол – и сексуальное влечение подавлено. Хотя это ведет к апатии и потере интереса к экспедиции, эксперименту, человек становится равнодушным ко всему, не только к противоположному полу. Второй способ – это тот, что тебе дали в коробке.
- В какой коробке? – тут я не понял в самом деле.
- У тебя под кроватью есть синяя коробка, взгляни, - улыбнулась бортврач.
Я проверил. Действительно нашел коробку синего цвета. Когда открыл, то обнаружил там диски с порнофильмами и ряд пластиковых изделий, имитирующие женские прелести, пояснения для чего они предназначались мне не требовалось. «Прекрасно, - прошипел злым тоном я, закрывая крышку и возвращая коробку под кровать. – Вот это действительно то, еть твою мать, чего мне не хватало!» Впрочем, не я один стал обладателем таких игрушек, наверняка и Марине что-то предложили. От этой мысли у меня невольно возникла улыбка. Но не ехидная, а просто невеселая. Потом я поднял глаза к видеокамере и сказал тому, кто сейчас смотрел на меня и Тестово-испытательного центра:
- Меня, онанирующим, вы не увидите! Не дам такого удовольствия, пошляки-вуайлеристы!
В первый день, как мы очутились на «орбите», мы разбрелись по своим жилым отсекам, чтобы привести в порядок свои вещи. Хотя наши вещи итак были в порядке. Просто каждый из нас хотел записать свои наблюдения и чувства в личный ежедневный дневник, который был обязателен для всех участников испытательного полета. Естественно, про шариковую ручку, летавшую в невесомости, я не сделал и строчки – зачем? Подтверждать, что испытатель с первых же минут подвергся галлюцинации? Нет, об этом писать не следует. Было о чем писать, в частности, следовало рассказать о нашем корабле-макете. Нам говорили, что это двойник реальной «Радуги», но только никогда не полетит в космос и поэтому не имеющий своего имени, нумерации и экипажи на нем будут только имитационные. Геннадий Масляков на мой вопрос: «А почему бы не отправить этот макет следом за «Радугой» на Марс? Ведь он такой же галеон, у него идентичное оборудование?» ответил:
- Ты знаешь об американской космической программе «Спейс шаттл»?
- Да.
- Тогда знаешь, что было построено пять кораблей-челноков, но только четыре из них поднимались в космос. Самый первый – «Энтерпрайз» предназначался для атмосферных испытаний и хотя был абсолютно идентичным к «Колумбии», «Челленджеру», «Индоверу» и «Атлантису», однако никому не взбредало в голову запустить его, даже когда два шаттла с экипажами погибли в катастрофе. Так тоже самое с макетом, на котором мы проводим имитационный полет. Да, его стоимость равна «Радуге», но это тестовый корабль, на нем мы отработаем процедуры первого полета, а затем и последующие. На базе таких испытаний будут вносится новые конструктивные решения, технологии, научные разработки, что способствует совершенствованию других космических аппаратов. Мы не собираемся лишать себя такого испытательного галеона.
И голосе Геннадия Андреевича проскользнула нотка сожаления, словно он сам был расстроен, что нельзя в космос отправить тот корабль, на котором мы проведем имитационный полет. Это 25 миллиардов долларов в пачках, фактически гвоздями прибитых к столу – не съесть, не пустить в оборот, не сжечь.
- Ясно, - мрачно ответил я, уже видевшего себя в составе реального экипажа, который отправится на... ну, назовем его «Радугой-2» на Марс после возвращения первой экспедиции. Ответ Мяслякова меня огорошил.
И все же, я был рад тому, что участвую хотя бы в имитации. А вот макет-галеон облазил еще за месяц до наших испытаний, благо нам не просто разрешали это делать, но и поясняли для чего предназначены те или иные агрегаты. Итак, марсианский корабль – это «колесо» со «втулкой». В отличие от предыдущих космических кораблей и орбитальных станций на «Радуге» был реализована идея искусственной гравитации – через центробежную силу. Конструкция оснащена массивной центрифугой - крутящимся кольцом, которое, вращаясь, притягивает предметы к поверхности. Такие конструкции были довольно часто использованы в фантастических фильмах, например, в американских «Космической одиссее 2001 года», «Миссии на Марс», «Марсианин» и других. Астронавт способен передвигаться по внутренней поверхности стенок центрифуги, как будто это пол; в нашем же случае этого не будет, так как земная гравитация будет имитировать искусственную, что должна быть на «Радуге» после взлета и достижения заатмосферного пространства. Хотя Масляков предупредил, что моторы, вращающие «колесо» будут работать вхолостую, так как требуется определить их работоспособность и ресурс времени безотказности. С другой стороны, в случае чего мы обязаны были сделать ремонт механизма и заменить изношенные части. И все же... какие-то странности мы испытывали: в частности, головокружение и ощущение, что тело сносит влево. Марина сообщила, когда вначале я, потом Сергей, а затем и Ашот сообщили о неприятных ощущениях, что это вполне ожидаемая реакция организма на... некоторые медикаменты, что обязаны принимать в течение 150 дней. Оказываются, они влияют на вестибюлярный аппарат и поэтому у нас тяга «влево». «Это прописано в инструкциях, поэтому ничего опасного, вы привыкните и перестанете обращать внимания на это», - добавила Ульянова. В принципе, она оказалась права – вскорее наш организм адаптировался и мы уже не замечали ощущение вращения и своего ускорения.
«Колесо» - это тоже замкнутая труба диаметром в десять метров и делилась на несколько отсеков. Первый и самый главный – Центральный пост или командный отсек, имеющий латинскую нумерацию «А», – отсюда осуществлялось управление всем кораблем, там были пульты для каждого специалиста, приборы навигации и пилотирования, отсюда осуществлялся контакт с Землей и другими космическими аппаратами; это место постоянного нахождения командира экипажа; и это отсек аварийного спасения, который при старте мог отделиться и приземлиться на парашютах. Далее шел бытовой отсек «В», состоявший из трех подсекций: кухня (или камбуз), где мы готовили и принимали пищу; туалет и душ; стирки и сушки белья. Третьим «С» являлся жилой отсек, разделенный на восемь комнат, то есть каждая для одного астронавта. Это было уютное и приятное для проживания помещение с креслами, столом, экранами, кроватью. Астронавт имел право оформить ее по своему усмотрению. Моя комната, к примеру, была превращена в террариум с динозаврами, естественно, голографическими и наклееными на стену – гибкий и меняющийся видеопластик, новое слово в арт-искусстве.
Четвертый отсек «D» – спортивный, здесь люди могли заниматься физическими упражнениями на специальном оборудовании, имелась возможность танцевать и петь (тоже смонтированная аппаратура для дискотеки). Здесь, как нам сказали в Тестово-испытательном центре, экипаж отмечает дни рождения, праздники и иные значимые события. В отсеке находился иллюминатор, только задраенный. Хочу отметить, что даже страдающие клаустрофобией не испытывали бы ужаса, так как помещения достаточно просторные и не было ощущения некой сдавленности, зажатости, узости, что имелось на предыдущих кораблях.
Пятый отсек «E» – медицинский, где имеются изолятор, операционная, аптека, обрудование для хранения и обработки инструментов, отделение проведения биохимических и генетических лабораторных исследований. Это царство Марины Ульяновой, и она здесь проводила большую часть времени. Сюда нам полагалось входить лишь с ее разрешения.
Шестой отсек «I», покрытый дополнительной свинцовой изоляцией, – компьютерная, мозг нашего корабля. Здесь собираются и хранятся все данные о состоянии аппаратуры, самого космического корабля, информация о полете и окружающем пространстве, сюда сводятся все датчики и диагностеры. В этом отсеке законсервированы «черные ящики» - самописцы, предназначенные для фиксировании всех событий на случай катастрофы. Сюда входить можно было лишь в экстренном случае. Хочу отметить, что корабль полностью автоматизирован, иначе говоря, он способен самостоятельно добраться до Марса и вернуться, без участия человека. Но ведь наша цель послать туда не робота, а человека, поэтому мы, испытатели, протестируем все оборудование, обеспечивающие жизнедеятельность астронавта в этом полете. И если отсеки потеряют герметизацию, снизится температура, повысится радиация, то для компьютера и самого корабля это ничего не означает, однако для живых организмов – явная смерть. Свинцовая защита могла бы служить и для человека, если солнечная вспышка окажется более мощной, чем противорадиционное покрытие галеона, тогда экипаж на какое-то время мог скрыться в отсеке «I», пускай там и не очень уютно.
От «колеса» отходили четыре трубы, которые фактически крепили «колесо» со «втулкой» - семидесятипятиметровым цилиндром, включавшим в себя технические отсеки, о которых речь я поведу позже. Первая труба «F» – это переходный блок от «колеса» во «втулку» для экипажа, здесь же хранились скафандры. Вторая труба «G» – это шланги и шахты как для прокачки воздуха и воды, а также тепла, так и для возвращения отходов жизнедеятельности для переработки (углекислый газ, моча, фекалии) и повторного употребления (циркуляция). Третья труба «H» – оранжерея, где выращивались сельскохозяйственные продукты и создавался дополнительный кислород. Это был наш сад, и здесь работать обязаны были все. Как говорил Сергей, агроповинность является атрибутом выживания современного астронавта. Здесь же был второй вход во «втулку», можно сказать, аварийный; также задраенный иллюминатор. Четвертая труба «K» – это электрокабели, компьютерные разъемы, механизмы жизнеобспечения, средства связи и локации – локаторы, радары, антенны, это та часть, которая должна поддерживать контакт астронавтов с Родиной.
Цилиндр или, как еще называли это пространство конструкторы, «втулка», также был поделен на самостоятельные и состыкованные друг с другом отсеки. Самый первый «L» – это шлюзовые камеры со встроенным взлетно-посадочным модулем, именуемым «Перископ»; на нем астронавты должны были совершить посадку на Марс и провести на поверхности планеты две недели. Второй отсек «M» – хранения воды, кислорода и холодильники с пищей. Третий «N» – агрегатная для переработки воздуха, воды, отходов. Четвертый «O» – это ядерная энергетическая установка – сердце корабля, снабжавшая нас энергией. Я вспомнил, как на второй день полета заметил усердную работу Сергея, который на центральном посту делал замеры и пересчеты.
- Слушай, ты постоянно смотришь на индикаторы этого пульта, что именно беспокоит тебя? – спросил я, подсев к Ушакову. Тот вначале недоуменно уставился на меня, мол, что за очевидные вещи спрашиваешь, а потом осознав, перед ним находится не инженер-механик, а программист, смягчился и сказал:
- Это пульт управления и контроля за ЯЭУ.
- Чего?
- ЯЭУ, - с улыбкой повторил аббревиатуру Сергей. – Или, ядерно-энергетическая установка, то есть реактор, который снабжает нас электроэнергией. Контроль необходим, так как на борту фактически находится атомная бомба. Сам понимаешь – не игрушка!
- Да ты что! – поразился я.
- Ага, а чего ты ожидал, нас солнечные батареи питать будут? Таких источников не достаточно для марсианского полета. ЯЭУ же вырабатывает столько энергии, что хватит для городка с населением в 50 тысяч человек в течении 10 лет, потом нужно менять топливные стержни.
- Но зачем нам столько энергии? Мы что, потребляем столько на корабле?
- Ну, теоретически энергия нужна не только для работы бортовых систем «Радуги», но и для газофазных ядерных реактивных двигателей, которые и разгоняют корабль в космосе до 200 километров в секунду. Сам понимаешь, на двигатели уходит 90 процентов всей вырабатываемой энергии.
- Ну, это для реального полета. Но вот сейчас мы находимся на макете, никуда не летим, зачем нам столько энергии?
Ушаков пожал плечами:
- Мы тестируем все оборудование, ЯЭУ тоже, причем в первую очередь. Как мне сказали, что вся энергия пойдет на нужды Тестово-испытательного центра, а также для оборонных нужд, то есть объектов, расположенных поблизости. Мы же под юрисдикцией Новосибирского гарнизона. Иначе говоря, наш галеон работает на защиту нашего государства. Для нас же, испытателей, это как бы обеспечение потребностей полета... По процедуре, я обязан снимать показатели с пульта каждые полчаса, все данные затем отправляю в центр.
- А, ясно, - кивнул я. – Хотя они, сидящие по ту сторону корпуса, итак все получают по проводам... Дублируешь, получается.
- Ну, это итак ясно. Просто я выполняю процедуру, ведь мне за это и платят. В реальном полете именно так и должно быть, ведь не протянешь провод от Земли до Марса, - с ехидцой в голосе произнес Сергей. – Ладно, не отвлекай!
Я отошел, удивленно качая головой.
Ладно, отвлекся. Так вот, за ЯЭУ находился склад с запасными частями и инструментами «P», после чего шел отсек «R» с резервуарами топлива, а потом и сами газофазные ядерные ракетные двигатели «S», которые придавали кораблю крейсерскую скорость. Кроме них, были также поворотные или маневровые двигатели, но мощностью уступающие маршевым. Я немного знаю о конструкции маршевых двигателей, но мне сказали, что с ними легко покорить Солнечную систему. На одном из лекций, которые мы прослушивали в ТИЦе, инженер дал краткую характеристику: оказывается, в критической сборке реактора расположены специальные тепловыделяющие элементы, в которых плутоний находится в паровой (газообразной) фазе (так называемая «урановая плазма»). Разогретая до десятков тысяч градусов эта плазма передаёт тепловую энергию теплоносителю (в нашем случае, водород, гелий) с помощью лучистого теплообмена, а теплоноситель, в свою очередь, будучи нагрет до высоких температур, и образует реактивную струю с высоким удельным импульсом. «Преимуществом такого двигателя перед другими типами и видами состоит в том что в нём могут быть реализованы чрезвычайно высокие мощностные характеристики, удельный импульс, и относительно малая масса на единицу мощности; иначе говоря, может быть получена тяга в десятки тысячи тонн, - говорил нам инженер. - Достижение возможности ускорения космических кораблей до сотен и первых тысяч километров в секунду открывает путь пилотируемым полётам к самым отдалённым уголкам Солнечной системы, к слову, к поясу Койпера за разумно короткие сроки. Помимо этого применение газофазного ядерного реактивного двигателя позволит обеспечить практическое освоение и колонизацию Луны и Марса».
Это все было нами аккуратно законспектировано, и теоретически мы имели представление, что будет двигать «Радугу» в сторону Красной планеты. Хочу только отметить, заканчивая описывать наш корабль-макет, каждый отсек – это фактически автономное помещение, и принцип «подводной лодки» был приемлем для галеона. Переходя из одного сектора в другой, от каюты в спортзал, из Центрального поста в медотсек мы всегда открывали и закрывали за собой люки. Самое страшное, что может быть в космосе или под водой – это пожар или разгерметизация; в этом случае все проходы задраиваются и никто проникнуть в опасное место не может. А если там кто-то есть, то у него есть шанс спастись лишь тем, что самостоятельно потушить пожар сподручными инструментами или найти пробоину и заделать ее – для этого в каждом отсеке висели красные шкафчики с необходимыми для этого вещами. Жестоко? Да, конечно. Но иначе быть не может. Когда я глядел на корабль, по которому бродил, то поражался силе инженерной мысли, да, сконструировать такое могла только технически разитая цивилизация, продвинутое в технологиях государство. И как хорошо, что именно Россия оказалась способной на такой прорыв. Я всегда испытывал гордость за свою принадлежность к этой стране, и поэтому государственный флаг и флаг корабля, находившиеся в центральном посту, считал необходимым атрибутом для поддержания патриотизма и моральной планки, атмосферы сотрудничества и понимания.
Не смотря на то, что «Роскосмос» – это полувоенная организация, а Министерство обороны практически курирует все космические проекты6, однако оружия на борту не имелось – ни торпед, ни ракет, ни пулеметов. Все-таки это гражданское судно, хотя, как нас предупредили, экипаж имеет личное оружие – трехствольный неавтоматический пистолет ТП-82, предназначенный для защиты от хищников и криминальных элементов во время посадки на Землю, боеприпасы разного калибра и назначения к нему. На Марсе, естественно, нет никого из вышеназванного, но все равно по традиции пистолеты хранятся в специальном ящике и ключ доступа имеет только командир. Я лично их не видел, но Саркисов сказал, что пистолеты есть и на нашем галеоне, он лично принимал и опечатывал этот ящик. То есть даже в этом наша имитация была приближена к реальности.
Старт к Марсу мы произвели ночью, если говорить о бортовом времени. Мы договорились заранее, что будем условно делить 24 часа на привычные нам промежутки – утро, день, вечер, ночь. Известно, что на Международной космической станции астронавты в сутки видели 16 раз заход и восход сонца, и им привыкнуть к смене дня в течение 90 минут было не просто. На нашем корабле, как, впрочем, и на «Радуге», такая проблема разрешалось тем, что мониторы и видеопластика создавала привычную иллюзию земной жизни. И, нужно сказать, это оказывало большой психологический эффект. Потому что мы должны были провести более 8 месяцев в искусственном полете, а за время пути многое что могло произойти. До сегодняшнего дня самое длительное пребывание в космосе в изоляции принадлежала россиянину Валерию Полякову, который находился на околоземной орбите 438 дней. Конечно, он постоянно был на связи с центром управления полетами, однако 258 дней оставался в полном одиночестве, и этим самым доказал, что длительные полеты в космосе без вреда человеческой психике вполне возможны. Впрочем, нельзя сказать, что Поляков пережил такое длительное пребывание в космосе без каких-либо последствий: психологи отметили изменения в его эмоциональном состоянии и общем настроении. После полета он стал мрачноватым и очень быстро раздражался. Нас спасало то, что в экипаже четыре человека, плюс подсознательное ощущение того, что находимся все-таки на Земле.
В 01.20 ч. по бортовому времени мы опять расселись по креслам и стали просматривать окончательные расчеты компьютера, проверенного Тестово-испытательным центром – все сходилось. В необходимый момент Саркисов, заметно волнуясь, произнес:
- Прошу дать разрешение на взятие курса на Марс!
- Разрешаю! – ответил Масляков, заметно волнуясь. Мне кажется, он чувствовал такую же ответственность, как когда-то генеральный конструктор советских ракет Сергей Королев, дававший команду на выполнение той или иной операции для пилотируемого полета.
По команде пилота включились двигатели в маршевом режиме. Нас опять прижало к креслам. Даже сквозь мощный корпус я почувствовал гул, дрожь и силу газофазных ядерных реактивных двигателей. Из сопел вырывалось плямя с температурой свыше трех тысяч градусов. Если бы двигатели работали в реалии, то они испепелили бы сам ТИЦ, хотя даже имитация их работы внушала уважение. На мониторах мы наблюдали, как сорвалась с орбиты наша посудина и стала разгоняться до рабочей скорости – 70 километров в секунду (хотя крейсерская была значительно выше – до 250), пролетая между Землей и Луной. Да, полет был не прямым, ибо в космосе все объекты движутся по орбитам, кривым маршрутам, и поэтому нет прямолинейных путей. Мы должны были достигнуть Марса в догонке или на встречных параллельных курсах.
Спустя два часа двигатели прекратили работу, и теперь корабль по инерции «летел» к Красной планете. После того, как цифры замерли на нужных положениях, мы облегченно вздохнули. Диспечер сообщил, что курс выверен нами верно, отклонений ни на йоту, мы движемся в правильном направлении. «Вас начнут сопровождать станции слежения, вы, в свою очередь, будете фиксироваться в пространстве по локации и навигационным картам», - сказал он. С его слов выходило, что вскоре мы почувствуем заметное отставание радиосигналов, поэтому беседа будет несколько затруднительной. На этот счет нами уже была проработана методика – говорить блоками, не требовать сразу ответа, как бывает в привычной жизни. Понятное дело, что находящиеся в трех метрах от корабля сотрудники Тестово-испытательного центра могли общаться быстрее, но имитация требовала полного соблюдения принятой модели восприятия реальности.
Лететь до Марса нам предстояло два месяца. Срок незначительный, учитывая расстояние между планетами. В средние века на парусниках уходило не меньше времени добраться от одного континента до другого. Только в отличие от мероплавателей настоящие космонавты не встретят острова, рифы, бурные течения, штормы, жителей иных земель, ведь в космосе совсем иные угрозы – радиация, метеориты, поломка двигателя, систем жизнеобеспечения, и конечная цель – безжизненная планета. Моряки могли надеятся на спасение, у них были шлюпки, а на «Радуге» аварийный отсек мог гарантировать безопасность лишь во время старта с Земли, а в космосе был бесполезен. И никто не мог прийти на помощь тем, кто в сотнях миллионов километрах от планеты.
Что касается меня, то я порой грустно размышлял, что если бы Христофор Колумб имитировал свое плавание, то никогда бы не открыл путь в Америку через Атлантический океан. Но в моей ситуации получалось так, что я «готовил» такой поход для марсианских «колумбов».

Глава 3. Бортовая жизнь

Итак, мы в имитационном космосе. Теоретически мы покрывали около 6 миллионов километров в день, и за 57 дней могли достигнуть Марса. Говорить, что жизнь на борту галеона такая, как на Земле, не приходится. Вообще, каламбур получается: мы на Земле, имитируя космос, но при этом окружающая среда не похожа на земную и нам полагается вести так, словно ничто не связывает нас с прежним образом существования. В чем отличия? Теоретически нас должно обволакивать тишина, ведь Тестово-испытательный центр создал для нас соответствующую обстановку. То есть в космосе нет звуков. Только на борту нашего корабля функционировали приборы, машины и агрегаты, а это шум, который невозможно избежать. Щелчки, гудение, скрежет, писк, трель – все это преследует вас в любом отсеке, ибо нас окружает технологическая среда. Отключить их – означает задушить, заморозить самого себя. И поэтому мне приходилось привыкать, вначале используя затычки в ушах, иногда употребляя снотворное, однако спустя две недели я привык ко всему, и звуки дальше меня перестали волновать. С другой стороны, мои сны стали более яркими, позитивными и эмоциональными, и если раньше, проснувшись, не мог сказать, что именно видел, то сейчас описывал все в подробностях, словно это было кино. Наверное, это тоже было результатом нашего эксперимента.
Правда, я стал замечать какое-то ярко-зеленое и голубое мельтяшение в глазах, это бывало даже тогда, когда я не работал с мониторами. Что это было – не знал, поэтому посетил медотсек. Ульянова, выслушав меня и осмотрев мои глаза через приборы, сказала, что это не свет, а радиация, которая воспринимается мозгом как вспышка. «Всем надо принимать антирадиационные препараты, а также носить затемненные очки», - сказала она, немного ошарашенная.
- Радиация? – не понял я. – Откуда радиация в Тестово-испытательном центре?
- Ну, наверное, переправляют радиацию от ЯЭУ на корпус корабля, чтобы проверить экранную защиту, определить уровень безопасности для жизни экипажа, - предположила Ульянова, причем она произнесла это неуверенным голосом, видимо, сама не понимая смысла такого эксперимента. Получалось, что в рамках имитации нас обстреливали протонами, альфа-частицами и ядрами тяжелых элементов. Блин, это уже не игрушки. Или это правомерное мероприятие? Так можно превратить сам ТИЦ в зону радиоактивного заражения... Если честно, то такая сторона эксперимента для меня оказалась несколько неожиданной.
Чуть позднее Сергей нам пояснил, что субатомные частицы проникают внутрь корабля и проделывают в корпусе микроскопические дыры, однако вреда это не приносит, так как дыры оказываются слишком малы для разгерметизации. Экспедиции «Аполлонов» к Луне показали, что защититься возможно, хотя алюминиевые модули не были серьезной защитой при сильной солнечной вспышке. Корпус «Радуги» был более мощнее.
- Такое было обозначено в документах, которые мы подписывали? – с подозрением спросил я. – Возможен ущерб нашему здоровью...
- Ну, напрямую не указывалось на это... Но мы обязались испытать на себе все прелести космического полета, а радиция – это постоянный атрибут полета на Марс и обратно на Землю, - хмуро сказала женщина, видимо, не радуясь этому обстоятельству. – Только я знаю, что часть повреждений от излучений необратима и может приводить к клеточным мутациям и онкологическим заболеваниям. Велика угроза рака прямой кишки. Эксперты оценивали, что при полете на Марс и обратно человек получит менее 1 Зв...
- Это сколько?
- Это тоже не сахар, Анвар, - резко ответила Марина. Она позже связалась с диспечером и спросила, насколько необходимо обстреливать корабль-макет жестким излучением. Тот замешкался и ответил, что передаст вопросы Маслякову. Ответ пришел через час, он гласил, что беспокоится нечего, обстрел радиацией происходит из специально привезенных «пушек» из Института ядерных исследований с целью определить, насколько эффективна защита корабля. «Корпус сделан из особых сплавов, он удерживает 96,7% всего излучения», - добавил диспечер. – Вам не следует на это обращать внимания, так как эта тема волнует технологов, проектировавших корпус, а не вас, испытателей. Вам лучевая болезнь не грозит». Однако он посоветовал принимать антирадиационные препараты, поскольку это предусмотрено программой полета, а Марина обязана тестировать их эффективность; та лишь молча кивнула в ответ.
Пришлось взять на веру сказанное, хотя идея стрелять ионизирующей радиацией стоящий в Тестово-испытательном центре корабль-макет мне не показалось удачной идеей, ведь пострадать могли сотрудники, обслуживающие наш полет и находящиеся в этом же корпусе. А потом все здание будет излучать так, что без скафандра сюда больше не войти! Или придется его закопать, закрыть сверху бетонным могильником, как это сделали в Чернобыльской АЭС с атомным реактором. Не совсем рациональное и дорогостоящее решение.
Я просил у Марины:
- Были ли случаи в отечественной астронавтике, когда людей из-за болезней возвращали домой?
Ульянова кивнула:
- Да. В июле 1976 года вернули со станции «Салют-5» двух астронавтов - Бориса Волынова и Виталия Жолобова, которые во время удаления контейнера с отходами с борта станции отравились парами ядовитого гептила. У Жлобова начались сильнейшие головные боли, и астронавтам дали приказ начать операцию по посадке на Землю. Второй случай произошел на орбитальной станции «Салют-7» в 1985 году. Командир Владимир Васютин, бортинженер Виктор Савиных и космонавт-исследователь Александр Волков должны были проработать в космосе полгода, однако через два месяца тяжело заболел Васютин. Поскольку состояние его здоровья быстро ухудшалось, а снизить остроту заболевания с помощью имеющихся на борту лекарств оказалось невозможно, было принято решение: срочно прекратить полет. Экипаж вернулся на Землю через 65 суток после старта.
Я заморгал глазами и тихо сказал:
- Марина, я не жалуюсь, но возвращать экипаж с имитационного полета из-за моих проблем со вспышками в глазах не следует. Я переживу это.
- Надеюсь, - серьезно ответила Ульянова, которая сама не хотела в экстренном порядке завершать эксперимент. Видимо, все мы теряли от преждевременного прекращения нашего полета. – Однако, согласно правилам. Я обязана информировать ТИЦ об этом обстоятельстве.
- Да, конечно, - буркнул я.
А так жизнь протекала в обычном порядке, и скоро мы уже привыкли к космическому режиму, где по графику было расписано все: и работа, и отдых, и спорт, и еда. Да, принимать пищу всем вместе не получалось – один из нас должен был дежурить на Центральном посту, поэтому в камбузе – отсеке «В» - находились всегда трое. Конечно, не стоит думать, что пища астронавтов – это изделие кулинарного искусства роскошного ресторана. Еда – практичная, простая и... сухая. Дело в том, чтобы уменьшить массу продуктов, что загружают на склад корабля, их замораживают, после чего производят возгонку льда – удаление влаги в вакууме. Такой процесс технологии называют «сублимационная сушка», и он позволяет удалить из пищи до 98% содержащейся в ней воды. Чтобы вернуть прежнее состояние, приходится иссущенное мессиво положить в емкость с водой и размешать, подогреть. Не скажу, что вкус получается такой, какой должен быть, однако нельзя не признать, что это съедобно и приемлемо.
Есть в условиях нормальной гравитации – весьма приятное занятие. Дело в том, что любая летающая крошка или капля, попав в дыхательные пути кого-нибудь из членов экипажа, может стать причиной его смерти. У нас была посуда, которая не билась и можно использовать как при невесомости, и при притяжении.
- Сегодня у нас плов, на диссерт – тортик, - сказала Марина, который выдает нам еду согласно расписанию и по таблице, что заранее подготовили медики-диетологи для нашего полета. Ежедневное меню для космонавтов, официально принятое NASA, включает в себя излюбленные американские блюда, такие как мясо с картофельным пюре, куриный пирог, оладьи и тыквенный пирог; кроме того, в наборе пакетики с конфетами, печеньями и другими сладостями. Меню российских космонавтов выглядит приблизительно следующим образом: первый завтрак - это бисквит, чай с лимоном или кофе; второй завтрак - свинина (говядина), сок, хлеб; обед - куриный бульон, чернослив с орехами, сок (или суп молочный с овощами, мороженое и шоколад); ужин: свинина с картофельным пюре, печенье, сыр, молоко. То есть никто из нас не может произвольно извлекать из холодильников то, чего пожелает, а делает это строго по графику, что вычерчен на мониторе. Меня же радует, в списке блюд включена и азиатская кулинария, хотя уверен, у моих коллег могут быть иные предпочтения, особенно у Сергея. Только спорить здесь с бортврачем бессмысленно и не нужно. Мы не в ресторане, а в имитационном полете. Ежедневно нам полагается 1,6 кг еды на человека и последующая физическая нагрузка... иначе растолстеем.
- А пить – минеральная вода или чай? – спросил я.
- Выбирайте на свой вкус, - пожала плечами Ульянова. Про вкус она заметила правильно: чтобы вода не портилась и не теряла вкуса, в нее добавляют небольшое количество специальных веществ — так называемых консервантов. Так, 1 мг ионного серебра, растворенного в 10 л воды, сохраняет ее пригодной для питья в течение полугода. Поэтому на борту была тонна таких консервантов.
Торт и плов, естественно, пришлось «раздувать» водой. По вкусу было близко к оригиналам, однако... это условно можно назвать кашу пловом и тортом, язык не поворачивается признать то, что в тарелке, привычным мне блюдом. Я лишь вздыхал и думал, что такую жратву будут поглощать затем те, кто отправится на Марс, а я вот после испытаний обязательно пойду в ресторан восточной кухни на окраине города, благо там работали выходцы из Узбекистана, а вот они – признанные мастера кульнарного искусства.
Работа у меня была монотонной. Только не думайте, что я занимался тем, что проверял, как функционируют компьютер и приборы в рамках программ, приходилось также работать в оранжереи, выращивая свежие помидоры и морковь, картошку и баклажаны, причем удобряя почву нашими же переработанными и почти не издающими запах фекалиями. Кроме того, мы часто ходили по «колесу» с прибором, отмечая степень усталости металла, состояние швов между листами, выявляя наиболее слабые места для дальнейшей электросварки. Впрочем, пока все было в норме и сварочные работы за время имитационного полета к Марсу проводить не пришлось. Для проведения подобных работ мы одевали другую одежду, которую не жалко было испачкать – специальные комбинезоны с карманами для инструментов, с липучками, светящимися лентами. А так у нас была разнообразная экипировка, включая майки и шорты, а также спортивная обувь, напоминающие кроссовки с твердым супинатором. И всегда на нас были датчики медицинского контроля – вся информация автоматически записывалось на монитор Марины, которая делала ежедневную сводку о нашем состоянии для ТИЦа.
Немного больше хлопот оказалось у Сергея: у него каждый день что-то летело и ему приходилось заниматься починкой аппаратуры, причем, не только электронные блоки, но и механические части. Он сообщал о проблемах в Тестово-испытательный центр и там брали на заметку, чтобы внести нужные корректировки в механизмы на галеоне «Радуга». Так уж получалось, что мы своей трудодеятельностью и обитанием на макете совершенствовали другой корабль. Хотелось бы в последствии получить благодарность от экипажа, который в более комфортной обстановке отправится на Марс. Только... почему-то мало верится в это.
В свободное время я читал вести с Земли, что официально высылал мне Тестово-испытательный центр. Самому войти в Интернет было сложно, поскольку коммуникации были завязаны через спутники, которые имели специальные «фильтры». Мне было не известно, зачем это делалось, ведь мы нуждались в свежих новостях, не только тех, что нам навязывалось, хотели быть в курсе событий земной жизни, да только Хамков считал, что это будет отвлекать нас от миссии и мешать нашей работе. Например, события в Африке или Латинской Америке, ситуация на мировых биржах, политические интриги в самой России – были для нас предоставлены в усеченном виде. Между тем, Марина желала смотреть различные ток-шоу, Ашот – передачи в военной сфере и новости из Армении, Сергей – музыкальные события, концерты, а я – мировую политику, однако это тоже было предоставлено для нас избирательно, отфильтровано. Нельзя сказать, что мы безропотно восприняли такое решение, но открыто не выступили. Позже мне Марина сказала:
- Анвар, найди способ обойти «фильтры», я хочу свободно войти в Интернет.
Я покачал головой:
- Не просто это... В Тестово-испытательном центре суперкомпьютеры, они блокируют любой несанкционированный вход в Интернет. Проблема и в том, что наши сигналы опаздывают, поэтому приходится долго ждать, пока выполнится та или иная команда...
- И все же... Ты единственный среди нас специалист в коммуникациях, так что на тебя вся надежды, - шепнула мне Ульянова. – Так что постарайся... пожалуйста...
Слово «пожалуйста» для меня всегда было волшебным, а вот сказанное бортврачем имело силу приказа, и я сдался, обещал. Нужно было разработать простую и в тоже время эффективную программу, которая позволяла обходить все барьеры, наложенные на информационные каналы на корабле-макете. Не скрою, это мне удалось позже сделать. Что касается художественных фильмов, то в файлах компьютера нашего корабля их были десятки тысяч, начиная с первых десятилетий прошлого столетия и со всех стран мира – выбор огромный и на любой вкус.
А сейчас мы находились в Центральном посту, и я читал то, что прислали нам для расширения нашего миропознания:
«Через четыре миллиарда лет произойдет столкновение двух галактик – Млечного пути и Туманности Андромеды М31, в результате чего образуется одна супергалактика – Млекомеда - с числом звезд, превышающим полтриллиона. Столкновения между звездами возможны, но они будут редкими, так как пространства между небесными телами столь значительны, что они могут проходить мимо, не задевая друг друга. Что касается нашего Солнца, то оно, скорее всего, будет выброшено в межгалактическое пространство и начнет путешествовать в полном одиночестве. Но землян к тому времени должно беспокоить состояние нашего светила через 5-6 миллиардов лет, когда оно превратится в красного карлика, и его излучение окажется смертельным для всего живого на планете».
- Весьма трагично, но будет ли это волновать нас через пять миллиардов лет, если человечество перестанет существовать? – ехидно заметил Сергей, слушая новостную ленту. – Сотрудникам из Тестово-испытательного центра нечего предложить нам прочитать поинтереснее?
- Ага, вот, это будет вам интересно, - пробормотал я, выбирая из списка сообщений наиболее интересные. – «Правительственной комиссией России утвержден список экипажа «Радуги», который в следующем году отправится на Марс...» Зачитать?
- Конечно! – воскликнул Сергей.
- Итак... Филлип Селезнев – командир экипажа и первый пилот...
Услышав это имя, Ашот как-то покривил лицом. Ничего нам не сказал, только махнул рукой, словно успокаивал сам себя. Я же не сдал задавать ему вопросы, посчитав, когда нужно, то получим пояснения. Однако это имя было известным другим членам экипажа.
- Так-так, младший брат владельца холдинга «Металл-волд» Андрея Селезнева, олигарха, - прокомментировал Ушаков. – Может, Филлип человек не плохой, но уж больно режет глаза и уши его финансовое состояние и зависимость Госкорпорации от кошелька магнатов.
- Этого «Роскосмос» не скрывал, ну, что полет на Марс финансировался из частных источников, - заметила Марина, хотя по виду было ясно, что ей не нравится такое положение. – В Америке тоже частный капитал инвестируется в космические программы НАСА. Это лишь в коммунистическом Китае все за счет госсредств. А у нас «фифти-фифти»...
Я же продолжал, не обращая внимание на перепалку коллег:
- Игнат Громов – второй пилот и навигатор, капитан взлетно-посадочного марсианского модуля «Перископ»... Ну, с этим человеком мы как бы знакомы. Ага, значит, это он первым вступит на поверхность Марса, отличненько... Так, дальше, Елена Малая – биолог, ассистент врача и второй член «Перископа»... и она сядет на Марс... Ирина Красная – бортовой врач, доктор медицинских наук...
- И супруга первого заместителя министра обороны Дмитрия Красного, маршала бронетанковых войск, - продолжил комментировать Ушаков. Нужно отметить, знал он многое. – А брат Красного – магнат в сфере железнодорожных первозок, шестой в списке журнала «Форбс» по России. Да, деньгами пахнет!
- Я ее знаю, - хмуро произнесла Ульянова. – Училась со мной, на курс старше... Особо мозгами не блистала, ее и на занятиях видели редко... Впрочем, не стану судить об интеллектуальных способностях, может, поумнела...
- Блат, связи, деньги, власть – вот что движет ныне отечественной космонавтикой, - сердито заявил Сергей, стукнув кулаком по столу. Он знал, что наша беседа фиксируется видеокамерами, однако не боялся последствий – ведь не станут же за это снимать его с имитационного полета, который уже длится три недели.
- Но тебя же взяли в программу без блата, - заметил я, подняв глаза на коллегу. – Или тоже протолкнул кто-то из правительства?
- Меня взяли в имитацию, а не в реальный полет, - огрызнулся тот. – Есть разница.
Разница была в нашем восприятии. Для нас астронавты – люди уникальные, которые практически во всем превосходят среднестатистического человека: их ум позволяет им решать самые сложные научные задачи, а здоровье, как и физическая подготовка, просто идеальны, что касается моральной стороны, то эти люди не имеют темных пятен в своей репутации. Так ли это? Это раньше к нравственному и физическому облику, здоровью астронавтов в СССР подходили с особой тщательностью. А сейчас всем рулят деньги, которые могут протолкнуть на орбиту даже психа с манией на убийство. Я пожал плечами, не желая спорить и стал читать следующую фамилию:
- Антон Финкильштейн, геолог, планетолог, доктор географических наук, третий член «Перископа»..
- И родственник Исцаха Гремлина, израильского миллиардера, который, в свою очередь, состоит в родственных отношениях с Ротшильдами, - подал опять голос с явной критикой в интонации Сергей. – Нет, я не антисемит, но видно, что с Земли Обетованной тоже не скупились для проталкивания своего на Марс, видимо, для последующего переселения евреев на новые территории и расширения земель для Израиля. Там их палестинцы точно не достанут...
- Помолчи! – Ашот сидел на стуле и внимательно слушал все, что я читал. Болтовня бортинженера его отвлекала от раздумий. Было заметно, что и ему не нравится состав экипажа «Радуги».
- Семен Фрутко, бортинженер, доктор технических наук... Ну, этого человека я знаю, его отец – основатель компании «Техно Солари групп», олигарх... Валерия Геловани, компьютерный техник, кандидат физико-математических наук... гм, молода для астронавта – всего 25 лет ей...
- Ее отец тоже из миллионеров, глава Финансовой корпорации «Кредит и инвестиции», - опять не удержался Ушаков. – А дядя – министр тяжелого и среднего машиностроения. Того самого, что строил как наш макет, так и реальный корабль.
Однако эта фамилия вызвала у меня смутные ассоциации. Валерия Геловани... где-то я слышал о ней?.. И тут в мозгу вспыхнула скандальная история, о которой бурлил Интернет полтора года назад. Эта дамочка оскорбила узбекскую певицу Надиру Шамурадову, которая пела в ночном клубе: «Ты, грязная узбечка! Такие как ты у меня дома полы моют, а здесь я пришла слушать твои поганные национальные песни? Пошла вон!» - и она бросила в певицу бокал с вином. Затем телохранители Валерии грубо и с нецензурной бранью оттолкнули Надиру от микрофона. Скандал замяли, потому что никто не хотел связываться с семьей олигарха, но вот тогда у определенной публики сложились впечатления, кто представляют из себя «новые русские». Шовинизм, чванство, высокомерие, хамство и наглость – вот основная черта таких людей. И теперь Валерия – член экипажа? Уму не постижимо, куда смотрит «Роскосмос»? Хотя о чем это я? Деньги не пахнут, а такие деньги, вложенные в марсианский проект, позволяют подобным дамочкам делать все на Земле. Интересно, как себя она будет вести на Марсе? Начнет кидаться бокалами в марсиан?
- И восьмой член экипажа – бортмеханик, строительный инженер Владислав Кирясов, четвертый член «Перскопа»... А зачем строитель на Марсе?
Ответил Саркисов, опередив Ушакова:
- Как строить поселок колонистов – не понял что ли? Ведь нужно произвести геодезические, топографические замеры, изучить грунт и так далее. Ведь правительство России планирует строить на Марсе станции. Без профессионального строителя никак не обойтись, только он может сделать предварительную оценку!
Но Сергей, стуча пальцами по столу, добавил с ехидцой в голосе:
- Жена Кирясова – мэр города Москвы, а ее сын – Константин Кирясов – олигарх, владелец предприятий, тех, что обеспечивают 90% заказов городского бюджета... Сынок купил папе билет на Марс.
Мы переглянулись. Информация была удручающей. Нет, конечно, эти люди профессионально, может, и были достойны стать астронавтами, но вот такие факты порождали подозрение о слиянии интересов власти и капитала. Однако Ушаков добавил зачем-то:
- Только мне известно некоторое другое: в последние годы Владислав Кирясов стал упорно заниматься археологией, причем практической. Зачем?
- Гм, может на Марсе раскопки планирует вести?
- Ага, свидетельства о допотопной цивилизации обнаружить, - схохмил Сергей. – Но я знаю, что на туфту Кирясов тратить время не стал бы. Значит, он действительно настроен найти что-то на Марсе. Кстати, он последние месяцы проводил в Центральной и Южной Америке, изучая что-то из культуры майя, ацтеков и инков.
Мы пожали плечами. Эта информация прошла мимо нашего интереса, ее обсуждать дальше не стали. Тут я пробежался дальше и воскликнул:
- Ого, тут еще есть информация!
- Что именно?
- Список экипажа-дублера... тоже восемь фамилий. Гм, фамилии известных людей из того списка, что чаще всего печатает «Форбс», или находятся в родстве с членами правительства России... Оп-ля... Андрей Фурман, второй пилот...
Это имя говорило о многом. У Саркисова вытянулось лицо:
- Это сын «криминального авторитета» Антона Фурмана, прозванного «Фурцик»? Он же держит общероссийский «общак» на сумму в несколько десятков миллиардов долларов.. Вот те на! Дети бандитов тоже летят в космос?
- Еще купившие себе билет первым классом на Марс? – Сергей не мог сдержать свое ехидство. Но я видел, что его трясло в бешенстве. М-да, товарищ плохо контролировал свои эмоции – это не к добру, если от обычного сообщения начинал волноваться. – Коррупция... Криминал сращивается со властью и деньгами... Госкорпорация «Роскосмос» меньше всего опирается на этические нормы...
- Возможно... – тут я нахмурился. – Есть при этом оговорка, что второй экипаж полетит через полгода после старта «Радуги»...
У Марины глаза стали большими:
- Как через полгода? На чем они полетят, если «Радуга» к тому времени не вернется? Разве есть второй корабль для полета на Марс? Я что-то не слышала о нем.
- Гм, может, его строят... – предположил я. И сам же усомнился в этом – построить такой корабль нужны были время и очень большие деньги. Уж олигархи и «воры в законе» еще раз не станут раскошеливаться, а привлекать международное сообщество или иные государство российские власти не станут – такой корабль – это сгусток сверхсекретных изобретений и технологий. Благодаря им наша страна вырвалась вперед в космическом пилотировании на дальние дистанции.
Саркисов покачал головой:
- Странно... Мы бы об этом знали, такое не скроешь... Второй экипаж... Может, они полетят на макете?
Сергей остолбенело уставился на него:
- То есть на нашем? Но ведь это имитационный корабль!
- Но он ничем не отличается от настоящей «Радуги», - тихо произнес командир. – Мы его сейчас тестируем, а потом почему бы не запустить его на орбиту? Теоретически и «Энтерпрайз»-шаттл – помнишь? - могли отправить в космос.
В отсеке зависла тишина. То есть абсолютной тишины не было, просто мы перестали разговаривать. Новости натолкнули нас на размышления с различными выводами. И я решил во что бы не стало пролезть в Интернет и поискать что-нибудь про нас. Лишь бы обойти барьеры.
После политинформации Марина отправилась дежурить на Центральный пост, а остальные направились на тренировки по надеванию и проверке работоспособности скафандра, проводившиеся один раз в неделю. Это занимало не менее трех часов. Мы проходили в отсек «F», где находились костюмы для работы в космосе KSU-1 и для передвижения на поверхности Марса NTR-5L, то есть два разных типа. KSU-1 состоял из мягких и жестких тканевых компонентов, обеспечивающих поддержку, мобильность и удобство (хотя с последним я мог бы поспорить). Отмечу, сам материал скафандр делается в 13 слоёв: два слоя внутреннего охлаждения, два сдавливающих слоя, восемь слоёв тепловой защиты от микрометеоритов и один внешний слой; при этом эти слои включают такие материалы, как трикотажный нейлон, спандекс, уретановый нейлон, дакрон, неопреновый нейлон, майлар, гортекс, кевлар (да, тот самый, из которого делают бронежилеты) и номекс. Все слои сшиты и скреплены вместе, чтобы стать цельным покрытием. Хочу сказать, в отличие от первых скафандров, которые сшивались индивидуально для каждого космонавта, современные KSU-1 обладают компонентами различных размеров, которые подойдут всем. Поэтому в них могли двигаться и Ашот, и Марина, имеющие разные весовые категории и фигуры. Правда, вес соответствующий – 90 килограммов.
Скафандр для внекорабельной деятельности состоит из таких частей: MAG (собирает мочу космонавта), LCVG (устраняет излишки тепла в процессе прогулки по космосу), EEH (обеспечивает связью и биоинструментами), CCA (микрофон и наушники для связи), LTA (нижняя часть костюма, штаны, наколенники, наголенники и сапоги), HUT (верхняя часть костюма, твёрдая оболочка из стекловолокна, которая поддерживает несколько структур: руки, торс, шлем, рюкзак жизнеобеспечения и модуль управления), рукава, две пары перчаток (внутренние и внешние), шлем, EVA (защита от яркого солнечного света), IDB (внутрикостюмный мешок для питья), PLSS (первичная система жизнеобеспечения: кислород, энергия, уборка углекислого газа, охлаждение, вода, радио и система предупреждения), SOP (запасной кислород), DCM (модуль управления PLSS). С таким оборудованием мы могли находится в космосе до 6 часов, в основном для ремонта корабля или перехода на другой корабль, если стыковочные узлы не способны обеспечить стыковку. Жаль, что в реалии нам испытать эти скафандры не придется. Но уже сам процесс одевания был утомительным: вначале «штаны с ботинками», потом «рубашку» и гермошлем. Скафандр висел на крюках и без соответствующих рычагов не только влезть в него, но и не закрепить все защелки, крепления, чтобы обеспечить герметичность.
Марсианский вариант NTR-5L имеет меньшую массу, но все равно, по земным меркам, тяжелый – 75 килограммов; просто марсианская гравитация составляет более одной трети от земной, и это облегчает ношение скафандра. Отличия, есественно, имеются. Прежде всего, шлем в форме пузыря обеспечивает значительное поле зрения. Новый дизайн плечевых частей костюма предоставляет большую свободу движениям рук. Сзади в скафандре располагается люк, сквозь который пролезает астронавт для одевания. То есть, скорее это скафандр, словно транспорт, принимает в себя пассажира, а не человек натягивает на себя всё это. Кроме того, благодаря новейшим разработкам существенно упала необходимость лишний раз загружать скафандр канистрами с гидроксидом лития, абсорбирующим двуокись углерода, выдыхаемую человеком. Воздуха хватало на 12 часов, включая час на аварийную ситуацию.
Ученым известно, что марсианская пыль, покрывающая поверхность, вырабатывает электростатический разряд, способный повредить электронику скафандра. Поскольку на Марсе нет дождей, то обычное заземление не поможет, однако на NTR-5L имеется прибор, излучающий альфа-частицы низкой энергии, благодаря ему атмосфера будет ионизироваться и станет электропроводящей. Кроме того, на подошвах ботинок имеются мелкие иглы, толщиной в 0,02 миллиметра, которые снимают заряд.
Все это нам подробно рассказывал Ашот, который обучал нас надевать скафандры. Он же проверял, как правильно мы выполняем процедуры, не забываем ли что-то в процессе «примерки» NTR-5L и KSU-1, насколько герметичен скафандр, исправны ли приборы, заряжены ли аккумуляторы, имеется ли кислород и так далее. Конечно, надеть эти «латы» в одиночку невозможно. Всегда должен был быть второй, который помогал. Если надеть первый обычный слой мог каждый самостоятельно, то в основной скафандр мы «входили», причем «штаны» надеть было еще просто, а вот верхнюю часть – «рубашку» и шлем ассистирующий опускал на астронавта при помощи манипуляторов. Не забывайте, что мы были не в условиях невесомости, а земной гравитации, и 90 килограмм – это тяжело. Распорядок работы составляли в Тестово-испытательном центре, и поэтому получалось всегда так, что я помогал Ульяновой «примерять» скафандры, мне – Сергей, а ему – Ашот, сам же командир надевал при поддержке Марины. Но такой порядок не нравился Ушакову, и я заметил, что помогал он мне с некоторым раздражением, злостью, и пару раз чувствительно ударил меня манипулятором, как бы невзначай, да только я понял, что это было преднамеренное действие. Что двигало бортинженером я не знал, однако мягко сказал ему:
- Эй, дружище, поосторожнее, ты мне кости сломаешь!
- Ничего, потерпишь, - грубовато ответил тот, нисколько не смутившись. – Тебе же приятно Марину лапать, когда она надевает скафандр. Раздеть ее, наверное, было бы приятнее вдвойне.
Ага, вот в чем дело! Он ревнует меня? Но почему? Я ведь не питал к Ульяновой никаких чувств, кроме дружеских; она для меня была товарищем и коллегой – не больше. А вот Сергей, судя по всему, имел на нее свои виды... Так подошел бы к ней и напрямую заявил бы, чего ко мне лезть? Фантазирует о чем-то... Ругаться и, тем более, распускать руки не хотелось (хотя так и тянула вмазать в нос обидчику), ведь тогда я получил бы негативный отчет по полету, а не Ушаков, поэтому предпочел промолчать, сделать вид, что не понял. Сергей, в свою очередь, посчитал это своей победой и как-то высокомерно посмотрел на меня. Ладно, пускай так считает. Главное – не сорвать полет, не создать дискомфорт для остальных членов команды. К счастью, Саркисов в этот момент вышел из отсека, чтобы заменить Ульянову на дежурстве в Центральном посту, а то неизвестно как закончился бы этот небольшой инцидент. Хотя недопонимания у экипажа с Серегеем были и раньше.
Однажды он рассказал анекдот про тещу, считая, что это лучшая тема для мужского единения. Видимо, он расчитывал на определенную реакцию с нашей стороны, однако ее не последовало. Марина, как женщина, не отреагировала на глупость, а мы с Ашотом промолчали. И тогда взбешенный Ушаков поинтересовался:
- Не смешно?
Я произнес:
- У меня прекрасная теща, поэтому не могу выразить свои позитивные эмоции об анекдоте.
Саркисов добавил:
- На Кавказе уважают женщин и анекдотов про тещ нет. Поэтому также не могу поддержать твое веселье на данную тему.
Бортинженер тогда набычился и затаил обиду. И с тех пор искал случая, чтобы подколоть или задеть меня. Ашота он побаивался, а я был его ровестник и меня он считал своим конкурентом, в свою очередь, я стремился не реагировать на подобные действия.
Сейчас я молча выскользнул из скафандра и стал паковать его на место. После отправился в спортзал, так и не сказав ничего коллеге, между тем, заметив, что он ищет моей гневной реакции. Там были тренажеры для бега, нагрузок для мышц, а также солярий. Да, поскольку солнца мы не видели, а в его лучах нуждались, то приходилось загорать под искусственным освещением. Как говорила Марина, рахит – это болезнь не только у детей на Земле, но и угроза для астронавтов. Только я желал загрузить себя по полной программе, но не в солнечной ванне, а на мускулы. Нашел соответствующую программу на дисплее и запустил. Затем стал повторять все движения, которые отображались на экране. Я поднимал тяжелые диски, накачивал мышцы на гибких ремнях, бежал на дорожке с грузом свинца на плечах и коленях. Пот лился с меня ручьем, одежда намокла настолько, что можно было ее выжимать. Спустя два часа я рухнул на татами, не в силах пошевелить пальцем. На дисплее мне высвечивалась оценка «отлично» - электронный тренер дал положительный результат моему труду над телом.
- С такими темпами ты догонишь Арнольда Шварценеггера, - услышал я голос бортврача. Марина входила в отсек, явно желая тоже дать нагрузку своей маскулатуре.
- О-о-о, это вряд ли, - произнес я, тяжело дыша. – Он-то не испытывал сложности психологического характера...
- А что тебя волнует?
Я хотел было сказать про Сергея, но потом одумался и ответил:
- Нет культурного досуга. Однотипная жизнь на борту.
- Ага, я поняла. Сейчас мы изменим ситуацию!
Я почувствовал на себе веселый взгляд врача. Марина подошла к стене, открыла дверцы – там была аудиоаппаратура с мощными колонками. Я начал подозревать, что она хочет занять меня - караоке. Брошенный женщиной микрофон был подхвачен мной ловко, по-обезьяньи, правда, пришлось при этом подпрвгнуть.
- Итак, культурный досуг – лучший метод борьбы с усталостью, нервозностью и печальными мыслями, - сказала она. – Предлагаю тебе начать свой сольный номер... Но песню выбираю я.
- Ты серьезно? – спросил я, преподнимаясь с татами.
- Серьезнее некуда. Снятие психологического напряжения можно музыкой, танцами и физическими упражнениями на спортоборудовании, только сегодня я начну с караоке. Кстати, это обязательный элемент в программе полета, поэтому всем придется ее выполнять. Так же будут коротать время настоящие астронавты, и ты им позже расскажешь, как это классно...
- Ну, если они еще захотят с нами встретиться, - скривил лицо я, однако спорить не стал. – Хорошо, с чего начнем?
Марина быстро просмотрела список, который был в памяти аппаратуры. Конечно, просматривать более ста тысячи песен не стала, а просто набрала на клавиатуре тот, который хотела услышать. Заиграла музыка, и с первых нот я понял, что выбор оказался удачным. Поэтому с первых же аккордов затянул:
«Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе видна,
Как сын грустит о матери,
Как сын грустит о матери,
Грустим мы о Земле, она одна.
А звёзды тем не менее,
А звёзды тем не менее
Чуть ближе, но всё так же холодны,
И как в часы затмения,
И как в часы затмения
Ждём света и земные видим сны»7.
Пел, видимо, я так эмоционально, что Марина не выдержала, выхватила из ячейки второй микрофон и подхватила:
«И снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева,
А снится нам трава, трава у дома
Зелёная, зелёная трава».
В проеме двери появился изумленный Ашот.
- Что вы здесь делаете? Орете на весь корабль! Что за музыка?
Действительно, динамики гремели так, что заглушали средства внутренней коммуникации; видимо, командир хотел связаться с нами и что-то сказать, а мы из-за музыки ничего не слышали. И тогда прибежал перепуганный Саркисов, решив, что здесь произошло что-то непредвиденное. О караоке его не поставили в известность. Ведь это был первый концерт в космосе.
- Это гимн российской астронавтики, друг мой! – крикнула, улыбаясь, Марина. – Поддержишь нас?
Лицо у командира смягчилось.
- О-о, спасибо, но не поддержу – ни голоса, ни музыкального слуха. Просто я хотел напоминить Анвару, что через полчаса его смена на посту, - ответил он, объясняя цель своего визита, и вышел из помещения, плотно закрыв за собой люк. У Саркисова был один недостаток – он боялся постоянного общения с коллегами, видимо, предполагая, что мы ищем его недостатки и не ценим как главу экипажа, замыкался в себе, как улитка в скорлупу. Это было плохо, хотя пока никак не отражалось на имитационном полете.
А я продолжал тем временем:
«А мы летим орбитами,
Путями не избитыми,
Прошит метеоритами простор,
Оправдан риск и мужество,
Космическая музыка
Вплывает в деловой наш разговор.
В какой-то дымке матовой
Земля в иллюминаторе,
Вечерняя и ранняя заря,
А сын грустит о матери,
А сын грустит о матери,
Ждёт сына мать, а сыновей Земля».
- Так-так, поете, значит? – услышал я ехидный голос, когда песня закончилась. На меня смотрело злое лицо Сергея. Блин, он явился в тот момент, когда я с Мариной был в одном отсеке, вот сейчас начнет демонстрировать сцены ревности. Хотя почему он ревнует? Я женат на другой, а Марина – не его женщина, она даже не дает повода, чтобы тот мог строить какие-то планы относительно нее. И все же... Не хорошо это. Между испытателями может быть многое, но только не женщина. Не по-мужски это! Я не стал что-то говорить Ушакову, не объяснять Марине, просто вышел из отсека «D» в бытовую «В», где скинул в стиральную машину взмокшую одежду и достал новую, свежу. Там же быстро искупался под душем, вытерся насухо, оделся и пошел на дежурство.
Было мое время отвечать за судьбу полета, сидя в кресле командира и за пультом управления галеона. Пускай макета, но все равно корабля, стоящего миллиарды долларов.
- Пост принял, - сказал я, когда Саркисов встал и жестом указал на свое место.
- Спокойного дежурства, - ответил командир и побежал в спортзал.
Я смотрел на данные приборов и на мониторы, показывающие как внутри и снаружи борта – корпус, двигатели, антенны и локаторы, модуль «Перископ», вращающееся «колесо», так и окружающего нас пространства. Бездонный космос. Лишь огромная полоса Млечного пути и Солнце, находящееся позади слева, - вот, что узревали камеры наружного наблюдения. Марс находился на другой орбите и я его видел лишь в компьютерной проекции. До него лететь менее двух месяцев.
С экрана связи с ТИЦ на меня смотрел диспечер. Это была симпатичная женщина, имени которого я не знал, наверное, новенькая.
- Добрый день, - сказал я, смотря на часы. По бортовому времени у нас было два часа после полудня, по правилам, мы ориентировались на время, которое было в Тестово-испытательном центре. Сигнал шел в дну сторону шесть минут. Нас это раздражало, однако правила игры придумали не мы.
Ждать ответа пришлось еще столько же – аппаратура специально оттягивала время, чтобы создать видимость отдаленности корабля от Земли. Я быстро снял показатели, характеризующие состояние бортовых систем и наши координаты в Солнечной системе. Женщина улыбнулась и произнесла:
- Добрый день, Анвар. Рада вас видеть. Можете дать краткий отчет?
- Итак, скорость... навигационные данные... энергия... напряжение в сети... радиация... температура внутри... температура забортная... давление в отсеках... остаток горючего... система жизнеобеспечения функционирует в пределах оптимальных параметров... вода... пища... герметичность...
По всем показателям получалась норма. Механизмы и агрегаты работали исправно, что радовало не только меня, но и всех сотрудников Тестово-испытательного центра. Это свидетельствовало о качественной работе всех, кто строил корабль, кто конструировал его. Если мы закончим испытания с позитивным результатам, то для экипажа «Радуги» полет на Марс действительно окажется приятной прогулкой.
- Состояние здоровья экипажа? – последовал новый запрос.
- Скидываю отчет Ульяновой, - ответил я и, нажав на кнопку, отправил суточное досье, в которым были все физиологические и психологические параметры астронавтов. В основном это анализ энцефалограммы и электрокардиограммы проведением дыхательных проб, температуры тела, биохимические выделения кожи, артериальное давление, отчет об образе жизни, нагрузках и жалобах. Раз в неделю Марина брала анализы мочи, крови, кала, чтобы выяснить специфику метаболизма и физиологические изменения в организме. Особое внимание она уделяла бактериологическому фону как в наших телах, так и на корабле. С ее слов, многие бактерии, являющиеся в норме безопасными для человека или даже обычными обитателями его кожи или кишечника, в случае нарушения иммунитета или общего ослабления организма могут выступать в качестве патогенов. Астронавты, находящиеся в космосе, подвергаются различной радиации и электромагнитному излучению, и бактерии внутри их тел способны мутироваться и становится опасными для жизни. Может, для нас, находящихся лишь в тестовом полете, это не страшно, но для экипажа «Радуги» - это может быть смертельным приговором. Фактически, бортврач тестировала на нас новые лекарства.
Дежурство отвлекло меня от мыслей об Ушакове, но после того, как я пошел спать, то опять вспомнил об инциденте. Я понимал, что когда-нибудь критическая масса взаимоотношений достигнет максимума и все выльется в открытую вражду; Марина, может, «гасила» его состояние в отчетах, но долго так продолжаться не может. А это будет означать конец нашим ожиданиям и участию в программе, чего никто из нас не хотел. И до того, как заснул в своем блоке, рассматривал варианты избежать этого. Причем меня усыпил специальный прибор, который создавал шум дождя и легкого ветра – под такие звуки обычно человек быстро отключался от внешнего мира.

Глава 4. Угрозы полета

Не смотря на то, что нас было всего четыре человека на борту корабля-макета, однако жизнь происходила в интенсивном ритме. На Земле существует огромное количество способов хорошенько провести время. Можно пойти на дискотеку или в бар, в театр или на свидание, прогуляться по парку или поплавать в бассейне. Можно сидеть в Интернете или поиграть в пэйнбол, общем, обычному человеку доступно куда больше развлечений, чем обычному космонавту. Но даже тем астронавтам, что кружили над Землей, было чем себя занять: любоваться планетой. Во время прохождения МКС по темной стороне планеты, когда Солнце не засвечивает ночное небо, на нем проявляются такие впечатляющие картины звезд, которые просто нереально увидеть с поверхности планеты по причине атмосферы, смога, засветки и прочих неприятных для любого астронома факторов. Поэтому самые большие обсерватории в Чили и на Гавайях стоят на высоте в несколько километров: помимо отсутствия облачности там очень разреженная атмосфера, из-за этого космические объекты видно очень хорошо. Можно налетать вокруг планеты множество раз и постоянно подмечать для себя новые детали. Ну а ночная Земля с ее сеткой городов и вовсе может привести в восторг любого, даже многое повидавшего человека.
Все это хорошо, но не для нас. Хотя бы потому что мы сидим на Земле и не видим реалии космоса. Всего в двадцати метрах от корабля-макета находятся люди, которые отслеживают эксперимент, и они загружают нам на мониторы искусственные проекции окружающего космоса. А это только звезды, галактики и Солнце, что касается Земли, то ее уже и не видно - она рядовая точка на ночном небе. Смотрет каждый день на это, конечно, интересно, но в конце концов это наводит тоску и какой-то ужас. Ты начинаешь понимать бесконечность и безграничность Вселенной, а себя ощущаешь не просто пылью, а атомом в размере окружающего мира. И история твой жизни, всего человечества – это краткий миг со времен Большого взрыва. Когда начинаешь с философской позиции рассуждать, то приходишь к мнению, что нет смысла лететь на Марс и другие планеты, так как это все равно не будет принадлежать людям – это все наши иллюзии. Правда, на такие темы с коллегами я не решался говорить, чтобы не сочли меня меланхоликом, чем-то обиженным на судьбу и недовольным обстоятельствами человеком. Наоборот, я чувствовал себя даже вполне жизнерадостным, просто на какой-то миг очутившимся в замкнутом пространстве и загруженным делами особой важности.
Я не страдал клаустрофобией, поэтому стены не давили на меня, я чувствовал себя прекрасно, осознавая, что участвую в важном деле. Ни разу не возникло желание выйти из него, дать отбой своему «полету». Мне было просто управлять своим настроением. Когда находился в своем жилом отсеке, то был предоставлен самому себе и окунался в свои думы, мечты, надежды. Это был мой мир, где можно дать волю фантазиям, рассуждениям, занятиям. Узбеки так устроены, что им нравится поддерживать свое мироощущение, хорошее настроение, даже если им в этот момент совсем плохо. Я часто смотрел фильмы советской эпохи, особенно сделанные в Узбекистане. «Буря над Азией», «Седьмая пуля», «Огненные дороги», «Ташкент – город хлебный», «Ленинградцы, дети мои» привлекали меня своей историчностью и отражением реальности тех прошедших лет. Не меньше внимания уделял и современным узбекским лентам частных киностудий, которые все больше напоминали индийские мелодрамы. И все равно, в них ощущался колорит восточной жизни, я как бы вплывал в суету привычного мне быта, где смешивалось все: и драма, и комедия, и экшн, и что-то такое, чего не могли показать кинематографисты других стран – дух народа, влияние истории. Это были мои этнические и духовные корни, и они тянули меня с особой силой. Иногда я лежал на кровати и под музыку группы «Ялла»8, песни Севары Назархан9 рассматривал фотографии своей семьи, размышляя, кто чем сейчас занят, как решают проблемы.
Уверен, что и мои близкие, родные тоже задавались вопросом: что делает Анвар, почему давно не пишет?.. Никто не знал, что я на борту корабля-макета, провожу испытания для будущей марсианской экспедиции. А когда узнают, то гордится будут так, что хоким10 города может предложить назвать одно из улиц (или переулок) в мою честь... хе-хе, как не скромно. Не скрою, в эти минуты я краснел от смущения. Кроме этого, любил рисовать. Рисовал карандашами, но чаще всего на бумаге были динозавры, растения мезозойской эры. Трудно сказать, что тянуло меня к этим доисторическим животным, может, просто отвлекало от непростой жизни в изоляционной среде, где контакт с другими людьми – только через мониторы. В любом случае, я не жалел ни минуты, что согласился на эксперимент. Где-то подсознательно верил, что меня могут пригласить и в настоящий космический полет... ну, не в первый и не в третий, но уж в седьмой наверняка! Ведь уже в этом испытательном стенде я хорошо изучал корабль, пытался понять все, что было связано с поддержкой жизни. А во сне видел склоны Чимганских гор, редкие кустарники у дорог, мутную воду, бегущую в арыках, стрекоз, висщих над камышами, глинобитные домики сельчан и собак, что гоняли стадо баранов по зеленой, еще не высцветшей от солнца долине. Это было мое прошлое, которое всегда тянуло своей философией размеренной жизни.
Книги, которые я читал из бортовой библиотеки, также насыщали мою жизнь и давали немало пищи для размышления. Например, я интересовался историей астронавтики, и узнал, что мечты о полетах в космос так же стары, как и само человечество. История донесла до нас удивительные по прозорливости фантазии, легенды, имена мечтателей, пытавшихся иногда осуществить реальный земной полет, уподобиться птицам. В древних литературных источниках содержатся даже рассказы о былых космических полетах. Так, при раскопках древней Ниневии в библиотеке ассирийского царя Ассурбанипала на глиняных цилиндрах обнаружили письмена со странным сказанием: за 3200 лет до нашей эры некий царь Этан взлетел на такую высоту, с которой вся Земля представилась ему маленькой, как «хлеб в корзине», а затем и вовсе стала невидимой. А за 15 веков до начала нашей эры в древнеиндийской поэме «Бхагавадгпте» йогам давались наставления для путешествий на Луну. В другой индийской поэме того же времени герой Рама совершает космический полет; в иной рукописи сообщается, что в XII в. до нашей эры китайский правитель Вон И, якобы, подобно Раме, путешествовал в околоземном пространстве. По широко распространенной легенде, дошедшей до наших дней, китайцы когда-то были жителями Луны, а затем по каким-то причинам решили переселиться на Землю.
Примерно около 1500 г. н. э. китайский изобретатель Ван Гу соединил два коробчатых воздушных змея, укрепил их фермами и устроил на них сиденье. В нижней части змеев Ван Гу поместил 47 пороховых ракет, которые на старте поджигали 47 человек. Эта первая попытка совершить полет с помощью пороховых ракет закончилась, увы, трагично. Уже при взлете ракеты взорвались и Ван Гу погиб. Имя этого полулегендарного смелого ученого присвоено одному из кратеров на обратной стороне Луны.
«М-да, они, конечно, вряд ли могли оторваться более чем на 10 метров от земли, учитывая те технологии, но вот я, к примеру, не оторвался ни на метр, хотя нахожусь в самом мощном корабле в мире», - рассеянно думал я, вздыхая о том, что подобно древним для меня полеты в космос пока мечта. И после шел работать согласно расписанию. Пропускать свое дежурство мы были не вправе.
Конечно, экипаж постоянно был чем-то занят, и это снимало напряженность, не позволяло унывать, скучать, испытывать дипрессию. Много времени мы уделяли тренировкам по устранению угрозы. Как свидетельствует опыт, нештатные, или попросту аварийные, ситуации возникают нечасто, но готовым быть к ним нужно всегда. Причиной может стать любая опасная ситуация на борту: внезапная разгерметизация отсеков, острое заболевание у кого-то из космонавтов, сбой в работе ЯЭУ, угроза взрыва и проникающая радиация или еще какой-нибудь «космический форс-мажор». Теоретически это потребует экстренную эвакуацию экипажа на Землю. Если вы на орбитальной станции, вращающейся вокруг Земли, то для этого всегда пристыкован дежурный «Союз», «Орион», «Клипер», «Драгон», которые играют роль спасательной шлюпки. Но для летящих на Марс такой возможности не имеется. Взлетно-посадочный модуль «Перископ» не может стать таким «спасательным кругом», на нем не доберешься до Земли. Даже членам «Аполлон-13» после аварии из-за взрыва жидкого кислородного баллона пришлось возвращатся на своем корабле, использовав, правда, второй «обитаемый объем» — кабину лунного модуля «Аквариус», наличие которого во многом помогло экипажу справиться с возникшими проблемами. Пережив несколько неприятных дней, страдая от холода и недостатка кислорода, электричества, отремонтировав подручными средствами систему удаления СО2, астронавты успешно вернулись на Землю 17 апреля 1970 года. Хладнокровие, самоотверженность, профессионализм – вот главное оружие человека в космосе.
Как нам пояснили диспечеры, пожар на корабле – это то, чего боятся все люди в космосе. В условиях невесомости, казалость бы, угроза не столь значимая – отсутствует конвекции, а значит, нет и притока свежего кислорода, так что любое возгорание должно угаснуть само собой. Однако «подпитывать» огонь может работающая система вентиляции. Коварство космического пожара в том, что его трудно засечь по звуку - пламя само по себе не шумит. Кроме того, слабые звуки заглушаются гулом работающего оборудования. При горении опасно не столько пламя, сколько концентрация токсичных продуктов горения, а также их прогонка по отсекам станции системой вентиляции. Поэтому основными подходами к борьбе с возгораниями является своевременность их обнаружения с помощью специальных датчиков огня и газоанализаторов, а также выключение вентиляции; кроме того, при строительстве корабля используют огнеупорные и негорючие материалы. При искусственной гравитации огонь распространяется менее быстрее, однако это не означает, что опасность уменьшается, ведь полностью заменить материалы на стойкие к огню невозможно.
В связи с этим каждый астронавт обязан обучится всем методам борьбы с угрозами, которые могут иметь место во время полета. Это требует не только индивидуальных качеств в человеке, но и работа в коллективе, принятие совместных решений и совместной ответственности. Но именно коллективный подход получал какой-то сбой, причем лишь в узком сегменте – я и Ушаков. Было трудно не замечать даже нашим коллегам, что напряженность между нами потихоньку росла. Нет, не было у меня каких-то проблем с Саркисовым или Ульяновой, но вот с Ушаковым нет-нет да проскальзывало нечто такое, что могло выродиться в конфликт. Я чувствовал это и вовремя уходил от столкновения, прекращал разговор, старался не заводится, если в мой адрес Сергей бросал каку-то колкость. Наверное, ему хотелось разрядки от скопившихся негативных эмоций, стресса, но я не считал себя «громоотводом» и не желал, чтобы мой коллега разрешал свои психологические проблемы за счет меня.
Несколько раз я говорил это Марине, и та обещала урегулировать проблему. Она увеличила ему дозу стрессоустойчивых препаратов, но нельзя сказать, что это как-то смягчило обстановку. Ашот тоже ставил пару раз Сергея на место, когда его голос зашкаливал при обсуждении тех или иных аспектов полета, внутреннего распорядка, только тот лишь пожимал плечами, делая вид, что не понимает, о чем идет речь. Конфликтовать напрямую с командиром, который физически превосходил Ушакова, было бессмысленно и опасно. Ашот имел право выдворить испытателя из корабля, предварительно огласовав это с Масляковым. Это означало прекращение участия человека в имитации и лишении всего, что тот мог получить.
Причину Сергея в нервозности и вспыльчивости я видел в его... сексуальной неудовлетворенности. Может, за стенами Тестово-испытательного центра он без сложностей разрешал проблему, но здесь ему явно не хватало женского внимания и ласки. Марина, естественно, не собиралась ему подыгрывать, она участвовала в эксперименте не в качестве проститутки или гейши. Ничего предсудительного и неестественного в этом не было. Астронавты, находящиеся долгое время на орбите, тоже испытывали подобный дискомфорт; усилием воли и при помощи аутотренинга они управляли эмоциями и желаниями. Я тоже подавлял в себе сексуальные желания таблетками. А вот Ушаков, как я подозреваю, фармакологические средства игнорировал и, таким образом, накапливал в себе взрывоопасный «заряд» эмоций.
И однажды сорвался. Это было на втором месяце полета. Я находился в жилом отсеке у Марины, где обсуждал с ней рубаи хорасанского философа и поэта Омар Хайяма. Это был любимый мой восточный литератор, и, как призналась бортврач, она тоже увлекалась поэзией Средневекового Востока.
«С той, чей стан - кипарис, а уста - словно лал,
В сад любви удались и наполни бокал,
Пока рок неминуемый, волк ненасытный,
Эту плоть, как рубашку, с тебя не сорвал!» - прочитал я. В свою очередь, Ульянова продекламировала с такими чувствами, словно фразы жгли ей душу:
«Мой совет: будь хмельным и влюбленным всегда.
Быть сановным и важным - не стоит труда.
Не нужны всемогущему господу Богу
Ни усы твои, друг, ни моя борода!»
- М-да, - несколько ошарашено произнес я. Почему-то не подозревал, что в этой строгой женщине, которая полностью увязала себя в науке и в карьере большого медика, можно увидеть литературную душу, человека, чувствующего жизненные реалии сквозь естественные эмоции.
Вдруг Марина меня спросила:
- Ты действительно думаешь, что своим участием в имитации прославишь узбеков?
Я пожал плечами:
- Знаешь, в Ташкенте есть станция метрополитена «Проспект космонавтов», где установлены барельефы астронавтов и космический пейзаж. Станция была построена в советское время и символизировало участие нашей республики в космических программах, у нас даже было научно-производственное объединение «Коинот», которое было связано с обслуживанием космонавтики, в частности, там создавались приборы для лунных станций... Теперь Узбекистан в независимости, но мы никак не связаны с освоением околоземного пространства, тогда как уже небольшие страны, например, Северная Корея, ЮАР развивают национальные проекты в космосе. И я подумал... что даже в имитационном полете я заявлю о своем этносе как о космической нации... Может, это тщеславие или гордость, но согласись, ничего плохого в этом нет..
Ульянова задумалась, а потом медленно кивнула, видимо, соглашаясь со мной. Я тут взглянул на часы: нужно было идти на дежурство, только не на Центральный пост, а на работу в оранжерею: там намечался богатый урожай помидоров и моркови. Махнув рукой врачу, я вышел из ее отсека и... носом в нос столкнулся с Ушаковым. Он был бледным, его трясло, видимо от перевозбуждения. Судя по всему, он находился здесь не случайно. Подозреваю, последние полчаса он стоял у двери Марины и пытался услышать сквозь сталь, что происходило внутри помещения. Такое поведение меня не удивило, но озадачило.
- Ты... ты был с ней, - процедил он то ли утвердительно, то ли вопросительно. Но смысла фразы я не уловил.
- Ты о чем? – спросил я, хотя где-то подсознательно понял, о чем может идти речь. Неужели он думал, что мы с Мариной здесь развлекаемся? Ну, не стихи читаем, а занимаемся любовью?
Сергей набычился:
- Что думаешь, все бабы твои?
- О каких бабах ты ведешь речь? – осторожно спросил я, стараясь протиснуться между бортинженером и стеной. – Я никогда не считался Дон Жуаном или Казановой, и у меня есть только одна женщина – моя супруга!
- Ах, какой верный муж! – с деланным восторгом произнес Сергей, и его глаза налились злобой. – А сам спит с женщиной на борту корабля! А эта женщина потом пишет ему самые лучшие отчеты здоровья. На себе испытала твое здоровье-то, Анвар?
- Ты говоришь глупости, но с тобой ругаться я не намерен, - сердито заявил я. – Между мной и Мариной ничего нет. А если бы и были, то это не твои проблемы...
- Нет, мои! – воскликнул тот, хватая меня за руку. – Это женщина призвана обслуживать нас всех, не только тебя! Ее включили в экипаж, чтобы иметь сексуальные контакты со всеми нами! – все в рамках эксперимента. Так что теперь моя очередь!
Это было слишком! Бортинженер перешел все моральные границы.
- Чего?! Ах ты, мразь! – тут я не выдержал накипевших чувств и ударил Ушакова в челюсть. Сделал я это, конечно, неправильно, безрассудно, но только сейчас меня мало интересовали последствия. Он отлетел назад и затылком врезался об стену. К счастью, вся обшивка покрыта прорезиновой тканью и она погасила энергию удара. Однако это не охладило пыл коллеги, который ловко вскочил и кинулся в атаку. Он бил меня местерски – хук справа и слева, опперкот, видимо, в свое время Ушаков занимался боксом и измолотил не одну «грушу». Только быть такой «грушей» я не собирался, блокировал удары и, в свою очередь, кулаками отстаивал свою позицию, нанося тоже ощутимое воздействие противнику.
- Что вы тут делаете! – заорала Марина, которая услышала наш конфликт через незакрытую дверь и выскочила к нам, чтобы остановить. И была шокирована, увидев нашу драку.
А мы бились не на шутку. У меня текла кровь из разбитого носа, а под глазом у Сергея «светился» большой синяк. Этот бой мало напоминал спортивный спарринг, однако и на уличную драку не был похож. Это, скорее всего, схватка двух опытных профессиональных противников. Я как-то упустил возможность сказать коллегам о своей военной службе в ВДВ. Но Ушаков тоже получал где-то навыки рукопашного боя, так как атаковал грамотно и эффективно. На такое интересно смотретьсо стороны, но вполне болезненно очутиться в самой схватке.
В коридоре было светло. Плафоны горели ярко и я видел, как дергались жилы на шее коллеги, как наливались кровью его глаза. Ушаков был одет в шорты с множеством карманов на липучках, футболку со своим именем, кроссовки «Адидас» - казалось, он пришел на соревнование, а не разбираться со мной по поводу своего права на секс с женщиной. Наверное, это было впервые в истории испытаний, когда словестный конфликт быстро перерос в физическое противостояние.
Итак, меня атакуют. Я перехватил руку Сергея, нырнул вниз, одновременно подставив свое плечо и дернув его за ногу. Он, охнув, потерял равновесие и упал на пол, но при этом успел провести подсечку и я шмякнулся рядом. Ого, недурно! Меня это подзадорило. Мы вскочили одновременно и заняли боевые позиции. Бороться в условиях невесомости, когда ты вращаешься в воздухе и не можешь опереться о твердую поверхность, невозможно, но мы же в условиях земной гравитации, поэтому можем управлять своими телами и движениями, задумывать атаку и контрприемы. Наверное, мои гормоны зашкаливали, я весь кипел от возбуждения и хотел дать показательный урок коллеге. Тот, не сомневаюсь, имел желание показать свое право альфа-самца.
- Ты труп, Анвар! – орал Ушаков, не соображая, что наша драка и его угрозы записываются на видеокамеры. Это потом станет основой для обвинения в нарушении правил имитационного полета и последующего выдворения с борта. Из-за этого болвана нас всех могли снять с испытаний.
- Это мы еще посмотрим, козел! – прорычал я.
И тут Марина ошеломила нас обоих. Она не стала спрашивать, кто виноват или разнимать нас. Просто левой ногой нанесла эффективный удар в грудь бортинженеру, что тот охнул и осел. Я хотел было улыбнуться увиденному, но получил болезненные пинок в живот и согнулся. Слезы брызнули из глаз, дыхание перехватило. Вдобавок Ульянов врезала мне ребром ладони по шее, что я потерял на несколько секунд сознание. Что было с Сергеем – я не видел, но уверен, что женщина обошлась с ним не менее жестко, чем со мной.
Когда я очнулся, то мой противник тяжело дышал, присев на колени, а над ним стоял, схватив его за шкирку Ашот. Марина находилась рядом и молча наблюдала, как командир орал прямо в ухо Сергею:
- Ты что тут устроил, идиот! Я все видел через мониторы! Тебе могут предъявить уголовное обвинение в бунте! – лицо Ашота было злым и серьезным. Было похоже, что он с трудом сдерживает себя, чтобы своим здоровым кулаком не погладить ухо бортинженера.
- Я не бунтовал, - прохрипел несостоявшийся «альфа-самец». – Анвар...
- Анвар ответит за себя, а ты отвечай за свои действия! – продолжал говорить Саркисов, держа бортинженера как нашкодившего кота. – Ты понимаешь, а то я, как командир, имею все судебные полномочия? Я могу осудить тебя как преступника! И не расчитывай на дисциплинарное взыскание! В лучшем случае тебя «высажу» на Землю, и мы «полетим» без тебя! В худшем, в ТИЦе тебя передадут Трибуналу гарнизона, к которому мы формально относимся! Там ты поймешь, что натворил!
- У него дисбаланс с гормонами, - просипел я, вставая. Шея у меня ныла – да, Марина умела бить. – Не нужно его высаживать! Мне кажется, ему просто необходимы успокоительные препараты.
Я не врал. В этом испытательном полете нам не обойтись без бортинженера. Сергей человек неплохой, профессионал своего дела. Просто эмоциональный всплеск на фоне сексуальной неудовлетворенности. Но ведь это дело исправимое. Нельзя нарушать эксперимент из-за этого, иначе вся имитация потеряет смысл. Мы сами должны урегулировать проблему, найти способ решения, чтобы настоящие астронавты в реальном полете знали, как избегать подобного конфликта. Уверен, что Масляков поддержал бы нас. Впрочем, там сейчас наверняка обсуждают то, что сейчас здесь произошло.
Ашот поднял на меня взгляд и сказал:
- Анвар, я не ожидал от тебя...
Вдруг корабль затрясло, послышался удар, азатем еще два сильных, потом замигали красные лампы, оповещая нас об опасности. По ушам ударил вой сирены. Что случилось? Мы вскочили, позабыв о наших передрязгах. Если это учебная тревога, иницированная ТИЦом, чтобы перевести избыток нашей энергии в другое русло – наверняка диспечеры видели нашу драку и таким образом решили ее остановить, - то это было уж больно реалистичным моментом. Хотя не представляю себе, чем это надо было стучать по обшивке, чтобы трясся корабль, весивший несколько тысяч тонн. В любом случае, не реагировать на это нельзя.
- Быстро в Центральный пост! – заорал Саркисов, отпустив Сергея и бросаясь к командному отсеку. Мы последовали за ним. У меня текла кровь с носа и я просто зажал ноздри, Ушаков хромал, видимо, получил от меня чувствительный удар, однако темпа не снижал. Марина закрывала за нами люки.
Вбежав в Центральный пост, мы бросили взгляд на индикаторы, которые фиксировали состояние корабля. ЯЭУ была в исправности, двигатели тоже не были повреждены. В двух отсеках – в спортивном и медицинском - снижалось атмосферное давление, возможно, из-за столкновением с метеоритами. «На корабле пробоины! Утечка воздуха!» - вскричал Ашот, оглядываясь. Чувствовалось, сейчас он был в своей тарелке, принимать решения в острых ситуациях – это то, чему его учили в ВВС. Одно из страшных событий на корабле – это крупная пробоина или внезапно открывшийся в полете люк. Экипаж почти мгновенно оказывается в космическом вакууме, и если он не находится в спасательных скафандрах, то падение давления вызывает вскипание растворенных в крови газов, а воздух в альвеолах легких резко расширяется, приводя к их разрыву. Человек получает тяжелую баротравму, теряет сознание, и уже через минуту спасти его невозможно. Именно из-за этой угрозы для выхода в открытый космос приходится использовать специальные шлюзовые камеры с двумя люками — внешним и внутренним, которые нельзя открывать одновременно. Но такого нет внутри корабля, поскольку, как я сказал выше, между отсеками существует воздушный баланс.
Только сейчас угроза для нас реальна, с учетом того, что мы находимся в гипоксической среде, то есть в пожаробезопасной атмосфере, где активно используется аргон и поддерживается относительно низкая концентрация кислорода. В настоящее время на борту применяется смесь, состоящая из 14% кислорода, 53% азота и 33% аргона при давлении 5 метров водяного столба. Это позволяет гасить возможное пламя и не дает возможности огню распространятся по кораблю, и при таком составе воздуха на хорошем уровне сохраняется умственная и физическая деятельность человека; во всяком случае мы, испытатели, не ощущали отрицательного воздействия. Следует заметить, давление у нас не такое, как на обычных орбитальных станциях, например, МКС – 101,3 килопаскаля, что отмечается на уровне моря на Земле. Поэтому резкая смена атмосферной составляющей грозит декомпрессией и соответствующими для нас негативными последствиями.
Учитывая то, что поврежденные отсеки были закрыты люками, нам напрямую не угрожала смертельная опасность, однако даже ограниченная разгерметизация ставит нас в сложное положение – без этих помещений не обойтись. Если отсеки окажутся без воздуха, то нам туда не войти в обычной одежде. Если войти в скафандре, то из других отсеков в разгерметизированный, как в сообщающихся сосудах, начнет поступать воздух, что приведет к новым потерям драгоценных ресурсов. Поэтому искать дырки в корпусе нужно сейчас, пока еще не поздно. И заделать специальными «заплатками», которые есть в ящиках. Известно, темп потери воздуха, который вытекает в вакуум примерно со скоростью звука, пропорционален диаметру отверстия. Несложный расчет показывает, что при получении сантиметровой пробоины отсек объемом 100 кубометров будет терять давление примерно на 10% каждые пять минут. То есть экипаж имеет в запасе несколько десятков минут на эвакуацию, даже если не использовать резервные запасы воздуха. Через отверстие диаметром один миллиметр воздух будет вытекать в 100 раз медленнее. Правда, и обнаружить такую пробоину гораздо сложнее. Видимо, в ТИЦе решили создать для нас имитацию аварии, близкой к реальности.
- Давление в отсеках снижается, но у нас есть пять минут до критического уровня, когда человеку нельзя там оставаться, - сказал Ашот, сделав быстрые подсчеты на компьютере. – Все состредоточится – начнем процедуру ремонта!
- Убери вой сигналов – нервы режут! – попросил Ушаков, побледнев настолько, словно лишился крови. Саркисов не стал спорить, правда, он не убрал, а только уменьшил звук до приемлемого уровня. В ТИЦе должны были увидеть, что наша команда готова ко всем неожиданностям. История с дракой уплыла в сторону и о ней мы сейчас не вспоминали.
Итак, в двух отсеках были пробоины, скорее всего, от метеоритов. Нужно было их найти и залатать. И действовать следовало быстрее, пока весь воздух не выйдет из помещений, иначе потом придется работать в скафандрах, что значительно сложнее – ведь нужно было работать при земной гравитации в скафандре, весящем 90 килограмм. В спортивный отсек «D» можно было попасть из жилого «С» (только тогда придется перебегать из отсека в отсек, что займет немало времени), а в медицинский – из «Е» или из обратной стороны «колеса» - «I», что намного ближе. По приказу Ашота все мы бросились в отсек «I», стараясь не задевать блоки и секции главного корабельного компьютера, после открыли люк и вошли в медицинский корпус. Встроенные в стены инфракрасные детекторы, улавливая тепло наших тел, мгновенно включали освещение. Нам в уши ударил свист уходящего в космос воздуха. Дыра хотя оказалась величиной с пятикопеечную монету все же была видна – прямо над прибором диагностики. Если бы это была реальность, то мы, наверняка, испытали бы шок и ощущение нечто жуткого, словно смерть дышет нам в ухо, а так понимали – это иницировка опасности для экипажа, с которой необходимо справится в рамках отведенных минут. Как бы волноваться не стоит.
- Я остаюсь здесь! – крикнула Марина, бросаясь к аварийному ящику, чтобы извлечь инструменты. Как заделать пробоину? Вначале требовалось выдавить из пасты клеющуюся массу, которая закупоривает щель. После накладывают легкую сталь и впаивают в корпус при помощи портативного автогена. Этого достаточно, чтобы устранить угрозу, однако на этом операция не завершается. После следует выйти в открытый космос и наложить сверху на обшивку толстый слой металла – тогда корпус вновь станет цельным.
- Анвар и Сергей, ступайте в следующий! – приказал командир. – Я помогу Марине! – и он стал влазить на стул, чтобы встать на уровень пробоины. Ульянова протягивала ему инструменты и «заплатку».
Мы не стали спорить и, открыв люк, вошли в спортивный отсек, и сразу услышали свист. Но вот где пробоина найти сразу не смогли, видимо, она была среди приборов или скрыта мягкой внутренней обшивкой. Я выхватил детектор, включил и стал водить, пытаясь уловить движение воздуха. А Сергей заряжал «шприц» клеем. Его лицо было сосредоточено, и ничего не выдавало тот факт, что несколько минут назад мы дрались.
- Нашел? – спросил он. Я обратил внимание, что Ушаков все равно взволнован: у него покраснело лицо, дергалась губа, а пальцы были напряжены. Синяк под глазом – мой эффективный удар – приобрел лиловый оттенок. Тяжело в учении – легко в бою! Только мы на практике такое не проходили, учится приходилось находу.
- Нет, - ответил я, продолжая детектором обследовать внутренее пространство отсека. Наконец запищало. Ага, дырка за блоками, но ее не видно. Для этого следует раскрутить шурупы на панели и открыть ее, что я сразу сделал. И тот час мы увидели дыру в коропусе диаметром в три сантиметра. Мне показалось, что сквозь нее я узрел далекие звезды. Только раздумывать, что это значило у меня не было времени, я бросился вновь к ящику. А тем временем бортинженер, прорычав что-то невнятное, выстрелил из «шприца» в дыру клейкую массу и стал лопаточкой ее проталкивать внутрь обшивки. Свист тот час затих, значит, утечка воздуха прекратилась. Потом я подал заплатку и Ушаков быстро приварил ее к металлу, причем сделал он это очень аккуратно, что шов оказался ровным и без зазоров. Сварочный аппарат практически не искрил, лишь плазменная синяя дуга мягко и бесшумно вплавляла сплав в пробоину. Сделав шаг назад, мой коллега долго любовался своей работой и сказал мне, улыбаясь:
- Как портной залатал... кстати, первый блин комом не вышел...
- Да, качественно поработал, - согласился я. – Я бы так не смог. Осталось только выйтии наружу и наложить на внешний корпус заплатку.
- Это сделаем, наверное, чуть позже, - решил Сергей, весело посмотрев на меня. Казалось, что между нами не было ни драки, ни недопонимания, никакой агрессии в его движениях я не замечал. Наверное, мелькнула мысль, нам нужны такие ситуации, когда мы сплачиваемся и забываем обиды и недоразумения.
В этот момент к нам ввалились Ашот и Марина, они выглядели уставшими, но довольными. Было ясно, и им удалось заделать пробоину. Риск гибели корабля свелся к минимуму. Теперь в бортовом журнале появится информация не только о драке, но и о том, как экипаж сумел устранить угрозу общими усилиями. Может, это сгладит общее негативное впечатление ко мне и Сергею, смягчит отношение к нам руководства ТИЦа и самого Хамкова, который, безусловно, читает ежедневную сводку о происшедшем в имитационном полете.
- Мы закончили, - сообщил я командиру.
- Мы тоже, - ответил тот, оглядываясь. Он просмотрел залатанные нами пробоины и крякнул от удовольствия. И сразу вспомнил историю из своего боевого прошлого: – Да, знакомая мне ситуация, когда в друшлаг превращали... Однажды турки прострелили из зенитного пулемета мой бомбардировщик, который шел вдоль сирийско-турецкой границы. Мы искали боевиков из ИГИЛ. Но турки оказались их скрытыми союзниками и открыли огонь. Самолет получил множество пробоин, но все равно проявил живучесть. Мы не только в ответ разметали их фугасными бомбами, но и сумели дотянуть до аэродрома Латакии. Механики долго удивлялись, как это пули не достали меня и штурмана, и как на полуразбитой электронике мы сумели выполнить задачу... Хотя в следующий раз повезло не так сильно, - с грустью произнес Саркисов. – Нам влепили ракетой в двигатели, катапультироваться успел только я...
Я понял, что сейчас наш командир может впасть в тоску и уныние, и поэтому сразу перевел разговор:
- Вы спаслись, Ашот, и это прекрасно! А теперь вы отвечаете за нас. Поэтому мы ждем вашего решения. Дырки – это угроза кораблю. Есть ли еще где-то пробоины?
Саркисов достал планшет и подключился к бортовому компьютеру, который через внутренние и внешние датчики регистрировал состояние всех систем и самого галеона. Сканирование показало, что повреждений больше нет, утечка воздуха приостановлена, давление в отсеках стабилизировалось. Корабль-макет продолжал «полет», а мы справились с заданием.
- Такое может быть и у настоящих астронавтов, - заметил я, возвращая инструмент на место.
- Это входит в программу нашего полета, - подчеркнул Саркисов, отключая планшет.
- Что входит? – спросила Ульянова. Она не условила смысл сказанного.
- Проверка живучести корабля, - пояснил командир. – Насколько прочен корпус, как агрегаты способны восстановить уровень безопасности для людей и как экипаж может устранить угрозу самостоятельно. Уверен, что сейчас команда в ТИЦе просчитывает все наши решения и выводят нам оценку. Если мы наберем баллы до высокой планки, то нам светит хорошая премия к зарплате!
Но не все были рады такой информации. Например, Сергей выглядел несколько угрюмым, видимо, о чем-то размышляя, и наверное все же не о нашем конфликете – более насущном и важном. Я, смотря на него, вдруг вспомнил свой первый день в кабинете Хамкова, куда завел меня начальник отдела кадров Госкорпорации. Там находилось еще восемь человек, причем шесть были в военной форме. Помещение было уставлено макетами всевозможных ракето-носителей, космических кораблей и орбитальных станций, когда-либо запускавшихся в СССР. Особняком находился самый большой макет – «Радуга», и он был детализирован до мельчайших подробностей: казалось, реальный корабль просто уменьшили в сотни раз и поместили под стекло. Только не это смущало меня. Сам Даниил Дмитриевич мне с первого разу не понравился: хищный взгляд, холодные и колючие глаза, острое лицо, как у волка; шрамы на руке свидетельствовали о его каком-то боевом прошлом. Не знаю, чему он там научился, но те события сковали из него жестокого и злого человека. Он смотрел на вошедшего как на какую-то вощь и вообще не скрывал своего легкого отвращения. Сидевшие рядом были ко мне вообще безразличны. М-да, неприветливое начало, подумал я.
- Поздравляю, вы подписали контракт. Теперь входите в семью космических испытателей. Пускай, не астронавт, но все же миссия ваша почетна и опасна. Вы это понимаете? – Хамков стучал пальцами по столу, словно проигрывал какую-то мелодию. Нервы? Или просто попытка показать свою значимость?
- Да, понимаю, - выдавил я из себя, чувствуя неким бараном перед голодным хищником. – Но ведь какая опасность может быть на Земле? Это пускай экипаж «Радуги» коленками трясет...
Шутку никто не принял. Лица сидевших в кабинете не изменились. Странная компания. Лучше отсюда уйти, решил я в тот момент. Быстрее бы закончились формальности, в частности, процедура знакомства с высоким начальством. Но такие разговоры обычно не бывают скоротечными.
- 27 января 1967 года во время наземных испытаний на стартовом комплексе №34 Космического центра имени Кеннеди перед осуществлением первой лунной экспедиции погиб экипаж «Аполлона-1» вместе с тремя астронавтами: Эдвард Уайт, Вирджил Гриссом, Роджер Чаффи, - перечислил имена американцев какой-то генерал, не представившись мне. – На борту корабля вспыхнул пожар и они сгорели за считанные секунды. Никто спасти их не успел. Такое может быть и на корабле-макете. Хотя мы сделали все, чтобы возможность подобного происшедствия была минимальной, однако есть сотни других угроз: авария ЯЭУ, отравление газами и радиацией... Будут опасности, которые мы создадим для вас искусственно... Вам придется их преодолевать, то есть исполнить роль экипажа «Радуги» на Земле.
Тогда я проглотил язык и не вздумал спорить. А чего говорить, если контракт подписан и обратной дороги нет? У меня всегда одно правило: принял решение – доводи его до конца, а верное ли оно – покажет время и обстоятельства. Только сейчас мой коллега Ушаков, видимо, мыслил немного иными критериями. Он все искал подвохи и какие-то тайные замыслы у Роскосмоса, только об этом намекал вскольз, не углублялся в тему, не посвящал нас в свои раздумия. Наконец из него это вылезло:
- Видимо в ТИЦе использовали электромагнитную пушку Гаусса, потому что нужно выстрелить так, чтобы пробить сплав обшивки и не разворотить весь корпус, - прошипел он. – Стреляли не снарядом, а каким-то камешком. Зачем? Ведь это примитивно...
- Почему ты так думаешь? – спросила Марина, встрепенувшись. После сегодняшних конфликта и аварии она находилась в состоянии нервного срыва... или напряжения. Во всяком случае, бледность ее лица свидетельствовал о том, что напугана была не меньше нашего.
- Потому что я выковырял это из противоположной стороны, - сердито сказал бортинженер, показывая вмятину на щите и на темные предметы, что сжимал в кулаках. Видимо, кинетическая энергия была погашена первой стеной и пробить вторую метеорит уже не мог, сам развалился на две части. – Вот так в ТИЦе для нас создают имитационную среду космоса. Не удивлюсь, что за внешней обшивкой выкачан весь воздух, чтобы смоделировать под куполом полный вакуум.
- И звезды зажгли, - добавил я.
- Чего? – не поняла Марина, присев на стул. От напряжения у нее тряслись ноги.
- Я видел звезды – включили, видимо, фонарики, чтобы у нас была полная иллюзия космической среды за бортом, или это голографическая проекция, - пояснил я и тут почему-то вспомнил авторучку, поднявшуюся в воздухе как в условиях невесомости. И снова об этом ничего не сказал. – Да, эффект присутствия космоса полный. Нас даже радиацией облучают, блин... и теперь обстреливают метеоритами.
На это было сложно возразить. Тут наш бортврач сказала:
- Ладно, вы двое ступайте в медотсек, я должна вас немного подлатать, - и она указала на мой разбитый нос и гематому под глазом Сергея. – Заодно дай-ка мне эти камешки – проверю под микроскопом, что это такое.
Она протянула руку, и Ушаков, не сопротивляясь, положил на ладонь два камня величиной с мячик от настольного тенниса. Мы последовали вслед за Ульяновой, в ее «царство». Там был небольшой беспорядок от заделки пробоины, но я знал, что наша коллега не любит такого хаоса и быстро приберет здесь. Она намазала синяк каким-то вонючим кремом, сказав, что завтра гематома рассосется. Осмотрела мой ноющий нос и заявила, что даже без рентгена видно - перелома нет, просто лопнули сосуды, и это не страшно. Но все равно очистила кожу от кровянных пятен дезинфицирующей жидкостью. Запах химии отрезвил нас, опять настроил на внимание.
Когда мы выходили из отсека, бортврач протянула Сергею пачку с лекарствами:
- Прошу тебя, принимай их... Нам еще лететь и лететь. Стрессы и конфликты к добру не приведут...
Тот ничего не сказал, лишь взял медикаменты. Я понял, что это должно помочь ему отрегулировать свои сексуальные желания. Может, и он сам понял, до чего доводит психическая неустойчивость, если вовремя не остановить себя, потерять контроль над собой. В реальном космическом полете это была угроза всей экспедиции! И тут до меня дошло: Сергей просто влюбился в Марину! Она же не замужем, а он не женат, вот и ревновал к ней. Сам понимал, что между нами ничего нет, но трудно порой справится со своим характером. Надеюсь, что теперь он был способен держать себя в руках.
Закрывая люк за собой, я увидел, как Ульянова включала электронный микроскоп для изучения метеоритных остатков, что нашел Ушаков в спортивном отсеке. По смежной специальности она была геохимиком и рассматривать подобные вещи – в пределах ее компетенции. Может, она не откроет ничего нового, но в кое-чем просветить нас сможет.
Спустя час, когда я вышел из оранжереи, услышал по динамику внутренней связи:
- Сергей, Анвар, зайдите на Центральный пост. Ульянова уже здесь. Есть сообщение для всех нас.
Говорил Ашот, но по голосу было ясно, что он недоволен. Я сразу заспешил в командный отсек. С Сергеем мы там появились одновременно – он дежурил на кухне и готовил ужин (сейчас на борту было 17.52 часа), поэтому не задержался. Едва мы вошли в помещение, как увидели мрачных коллег. Я вопросительно посмотрел на командира, и он начал:
- Мы предоставили полный отчет о последних событиях на борту в ТИЦ. Десять минут назад пришел ответ от Маслякова. Он был очень – я повторю! – очень недоволен конфликтом между Анваром и Сергеем! И все-таки руководство приняло решение не прекращать имитационный полет и не устранять вас обоих из состава экипажа. Хотя в дисциплинарном порядке вам занесли строгий выговор в личное дело – в будущем на это могут обратить внимание ваши работодатели... До Хамкова не довели, чтобы... короче, Геннадий Андреевич взял всю ответственность на себя, понятно?
- Блин, - тихо прошептал я. Ушаков виновато склонил голову. Он-то понимал, что вина лежит на нем, хотя я и свою не списывал – драку начал все-таки я. В любом случае, это не совсем плохая новость, так как мы остаемся на борту корабля-макета.
- Диспечер сообщил, что метеоритная атака – элемент неожиданности в рамках проекта, поэтому они наблюдали, как мы справились с заданием. Они отметили слаженность и эффективность работы экипажа. Повторили, что имитация метеоритных пробоин будет и дальше, и поэтому нам нужно быть всегда наготове.
- Ну, это радует, - буркнул я.
- Что касается ремонта внешней обшивки, то... – тут Саркисов недовольно крякнул, - нам отказали в такой операции.
- Почему? – удивились мы с Сергеем хором.
- Потому что мы не в космосе, не в условиях невесомости, а при земной гравитации подняться на уровень десятого этажа – там, где пробоины, - в скафандре весом в 90 килограм из шлюзового отсека невозможно! Между шлюзами и «колесом» есть скобы для передвижения, но их можно использовать только в условиях невесомости! Мы только повредим оборудование, включая скафандры. Они сами залатают обшивку, для них это не составляет трудности.
- Мы это увидим? – поинтересовался бортинженер.
- Нет, нам продолжат проецировать иллюзию космического пространства, а не фон купола, под которым находимся, - несколько с сердитыми нотками ответил командир. – Нет необходимости наблюдать, как техники Тестово-испытательного центра карабкаются по макету и автогеном сваривают пробоину – тогда вы точно потеряете ощущение космоса. К тому же мне еще раз сказали, что входить в «трубу» нам всем категорически запрещено, поэтому в шлюзовой отсек нам не зайти и оттуда не выйти в «безвоздушное» пространство!
Мы пожали плечами: отсеки от «L» до «S» находились в условиях низкого атмосферного давления и холода, чтобы поддерживать работоспособность ЯЭУ и сохранность продуктов питания, топлива. Если там и сновали люди, то только сотрудники ТИЦа, естественно, в специальных костюмах. По условиям имитационного полета нам туда вход был воспрещен. Точно также как не могли мы вступить и на борт пристыкованного взлетно-посадочного модуля «Перископ». Впрочем, нам хватало жизненного пространства и на «колесе», чего еще лазить в другие места? Пускай это заботит экипаж «Радуги», когда он начнет свою марсианскую миссию. Потом, как я знаю, люки в «трубу» и к шлюзовым камерам заблокированы электронным замком. «Мы сами выпустим вас из корабля, когда полет завершится», - так сказал нам Геннадий Андреевич во время беседы перед началом эксперимента, эту фразу я не забыл.
- Ладно, приняли, - махнул рукой Ушаков. – Это все?
- От меня – все. Теперь скажет Ульянова, - и Ашот жестом пригласил Марину изложить свою информацию. Она была немного встревожена:
- Я сделала первичный анализ камешков, которые проделали дыры на корпусе нашего корабля. В нас стреляли не земными булыжниками – это настоящие метеориты.
- Оп-ля! – невольно произнес я. Сергей лишь буркнул, что иного и не ожидал от сотрудников, протирающих штаны в ТИЦе.
- Это хондриты, массой в 10 и 23 граммов, возможно, образовались непосредственно из протопланетного облака, окружающего Солнце. То есть оливины и пироксены. В них много химических соединений, которые образуют биогенную природу... Не понимаете? Ну, это еще не жизнь, но такие вещества ученые называют продуктами преджизни.
- Ты хочешь сказать, что в этих «пулях» есть органическая жизнь? – не поверил я. – Нас стреляли камнями, в которых есть жизненные образования?..
- Трудно сказать однозначно... В хондритах я обнаружила так называемые «организованные элементы» - микроскопические – от 5 до 50 мкм - «одноклеточные» образования, часто имеющие явно выраженные двойные стенки, поры, шипы и тому подобное, - тут Марина глубоко вздохнула и добавила: - На сегодняшний день не является неоспоримым фактом, что эти окаменелости принадлежат останкам каких-либо форм внеземной жизни. Хотя, отмечу, эти образования имеют такую высокую степень организации, которую принято связывать с жизнью. Я просмотрела справочник: на один грамм вещества углистого метеорита приходится примерно 1800 «организованных элементов».
- Но если ты речь ведешь о микроорганизмах, то они не могут выжить в условиях космоса! – воскликнул Сергей. – Радиация, темература в абсолютный нуль, гравитация... Ничего из живого не способно выдержать такие условия.
На что наш бортврач ответила:
- Ошибаешься, коллега. Дело в том, что некоторые земные микроорганизмы вполне могут выжить в условиях космоса, где нет ни воздуха, ни воды и где температуры могут быть весьма экстремальны, а солнечная радиация невероятно высока. Возьмем, к примеру, Deinococcus radiodurans – бактерию, которая выдерживает дозу в 10 тысяч Грей. Для сравнения – летальная доза радиации для человека – это пять Грей, и чтобы убить бактерию, необходимо сварить ее, причем, умрет она далеко не сразу, а только через 25 минут. Не забывай и про идею панспермии, согласно которой жизнь на Земле была привнесена из космоса.
Звучало убедительно – не поспоришь.
- Я не понял, зачем в ТИЦе обстреливать нас метеоритами, подобранных на земле или в космосе? Неужели имитация должна быть настолько близкой к реальности, чтобы подвергнуть опасности наши жизни? – недоумевал я. – Ведь эти камешки могли попасть в человека! Конечно, они знали, где мы находимся в конкретный момент, благо их видеокамеры утыканы в каждом отсеке, но инфицировать корабль – это уже сверхиспытания!
- Нужно спросить об этом напрямую Маслякова! – потребовал Ушаков. – Лично с ним говорить, а не подставными роботами... я имею ввиду безликих диспечеров.
- Мы уже отправили этот запрос в ТИЦ, - произнес Саркисов. – Учитывая имитацию «растяжения пространством» времени, ответ прибудет спустя десять минут. Только я не уверен, что получим внятные пояснения. Там итак что-то темнят насчет всего нашего полета. Мне кажется, Хамков давит на руководителя нашего полета, и Геннадий Андреевич предпочитает помалкивать.
- Помалкивать о чем? – встрепенулся Ушаков.
- Обо всем, - отрезал Саркисов. – Я сам чувствую, что в нашем полете не все чисто и гладко. Не могу объяснить, просто интуиция. На наш имитационный полет наложена не просто испытательная миссия, а не что другое.
- И у меня, у меня тоже такие ощущения, что нас водят за нос, - признался Ушаков, посмотрев на Марину. Однако та не стала поддерживать подобные мысли, а заявила другое:
- Верю – не верю, сейчас не время в «ромашку» гадать. Меня беспокоит другой.
- Что именно? – задался вопросом я, который тоже хотел сказать, что линия бортинженера и командира мне близка к сердцу и разуму. В нашем полете слишком много малопонятного.
- У меня почему-то позеленела ладонь, - и бортврач протянула руку, - этой кистью я держала те злополучные камни. Чешется... Симптомы появились десять минут назад. А у тебя? – она обратилась к Сергею.
Тот молча протянул руку руки и развернул ладони, при этом резко побледнев. Я увидел, что они тоже покрыты каким-то зеленоватым налетом. Холодок страха прошелся по спине, пальцы взмокли, всем стало ясно, что на борту какая-то инфекция. Я быстро взглянул на свои конечности: нет, все в порядке, я же не трогал метеориты. Ашот тоже проверил ладони – там не было зеленых пятен. Значит, зараженными оказались два члена экипажа. Блин, чего в Тестово-испытательном центре добивались – убить нас? Или испытывают биологическое оружие? Или мы как кролики должны проверить эффективность каких-то препаратов? Ведь мы в замкнутом пространстве, ни один микроб не вылетит наружу – идеальное место для медицинских экспериментов! – такие мысли пролетели в моей голове. Но тут я себя отдернул: тогда зачем рисковать жизнью Марины, которая сама врач? Зачем тогда имитировать космический полет, если для подобных биологических опытов строят совсем другие лаборатории? Нет, тут что-то иное. Слишком много тумана, какой-то скрытой интриги.
- Нам нужно быстро пройти в медотсек, я введу нам самые сильные антибиотики, - с тревогой произнесла Ульянова. – И вам тоже, - она повернулась ко мне и Ашоту. – Неизвестно, заразились ли вы, но профилактика необходима всем. Нам также нужно потом продезинфицировать весь галеон.
- Надо сообщить об этом в ТИЦ! – воскликнул Сергей. – Они должны знать об опасности! И дать нам какие-то рекомендации! А если среди экипажа начнется эпидемия, то выпустить нас из макета!
- Если они за нами следят, то уже знают сами, - ответил я, смотря прямо в видеокамеры. – К тому же, обстреливая корабль метеоритами, они были в курсе, что на них живут микроорганизмы! А нас не выпустят – ты забыл, что сказал Хамков? «Сдохните или выживайте!» - может, не дословно, но точно по смыслу! Если мы представляем бактериологическую угрозу для людей, то нас заперут здесь навсегда. Сами мы выйти не сможем – все люки заблокированы! Наше спасение – в наших руках.
Не скрою, в этом момент нам всем стало страшно. Это все равно что заболеть вирусом Эбола, смертность от которого достигает 90%. В нашем случае, это была бы гарантированная смерть. Но чем мы могли заболеть – выяснить придется Марине, взявшись за все оборудование. Может, это просто аллергия, может, обычные земные грибки или бактерии, а вполне вероятно, что нас заразили каким-то вирусом неизвестного происхождения. Конечно, теоретически нас могут выпустить наружу, но тогда самим сотрудникам ТИЦа или специалистам из военно-биологической лаборатории Минобороны, или научных центров Минздрава придется здесь проводить санитарную чистку. А если не справятся, то корабль-макет придется утилизировать, не смотря на его многомиллиардную стоимость.
Мы бросились в медотсек. Марина вскрыла холодильник с растворами и стала быстро готовить антибиотик, заряжая потом ампулы в шприц. Вначале она с каждого из нас откачала немного крови для анализа, а после взялась за превентивные меры: каждый из нас получил в предплечье по ударной дозе бурой жидкости. Хочу заметить, что лекарство оказалось несколько болезненным, но не настолько, чтобы вопить. Со слов Ульяновой, это были антибиотики широкого спектра действия из класса цефалоспорин пятого поколения и фторхинолона, которые должны были убить любой чуждый микроорганизм в наших телах. Мы также получили предупреждение, что будут побочные действия, а также то, что погибнут и необходимые, полезные для нас бактерии, поскольку лекарства не делают различия между «плохой» и «хорошей» микрофлорой. Десбактериоз обеспечен, хмыкнул я, осознавая неприятность момента.
И все же, все волновались, что даже не пошли дежурить. Сейчас многое зависело от того, что сумеет выявить Марина. Она колдовала над пробирками, вставляла под электронный микроскоп стекла с образцами крови и изучала, склонившись над дисплеями медицинских компьютеров. Мы видели разнообразные рисунки в статике и динамике, причудливые фигуры, какие-то химические формулы и цифры – для нас это было темным лесом, хотя Ульянова, судя по всему, плавала в море своей профессии как рыба в воде. Уже тогда я думал, что эта женщина сделает все, чтобы обеспечить нам безопасность. Уж как профессионально она работала, как настойчиво добивалась своих результатов было видно, насколько волевой и упорный она человек. С такой по жизни шагать одно удовольствие. Наверное, повезет ее избраннику, и где-то у меня под сердцем екнуло, что жаль, я не могу быть ее спутником.
Ашот вмотрел на часы, раздумывая, идти ли ему в Центральный пост или все же переждать результаты здесь? Но пока его присутствие в командном отсеке не было необходимо, бортовая автоматика сама управляла всеми процессами на галеоне. А чего беспокоится, если наше судно пришвартовано к порту, стоит на якоре? Это пускай те, кто по ту сторону обшивки, чешут свои затылки, что теперь делать дальше с нами? Иногда я задумывался: о чем думают диспечеры, техники, специалисты, обслуживающие наш имитационный полет? Гордятся нами или завидуют, хотят быть с нами или им проще наблюдать, как кто-то пытается не сойти с ума в пространстве корабля и сделать вид, что летит на Марс? Конечно, всегда легче закончить работу, пойти домой к семье или в ресторан с друзьями, по выходным – на дачу, в отпуск – на Черное море, не заморачиваться на том, что прохудился клапан в системе вентиляции, засорился фильтр в уриносборнике, не качает помпа в водоснабжении, не замыкает проводка, не жить в каюте в одиночку и не слышать только гудение моторов... Это наша работа, а не тех, кто по другую сторону. Это мы делаем все, чтобы другие на самом деле отправились в космический полет. Наверное, нас успокаивает то, что даже в случае серьезной аварии или угрозы нашей жизни нас просто вытолкнут наружу, под купол ТИЦа – и это осознают сопровождающие нас в программе люди. Вот переживать на самом деле придется за экипаж «Радуги», это им нужно будет бороться за жизнь и преодолевать трудности.
Наконец Марина закончила. Ее глаза казались усталыми, красными от напряжения. Она выдала результат:
- Я выявила микроорганизмы...
И как бы в подтверждение над ее головой замигала тревожная подсветка.
- Так? – у Сергея крупными каплями стал скатываться пот со лба. Он ожидал худшего, и оно не заставило долго ждать.
- Вирусов не обнаружила, хотя полную гарантию их отсутствия на метеоритах дать не могу. Но вот бактерию нашла, - и она ткнула на зеленого цвета образование, больше похожей на пирамиду. – Я пропустила его данные через базу данных. В настоящее время учеными описаны свыше 10 тысяч видов бактерий, но предполагается, что их больше миллиона. Они все разные по строению, функциям, но есть несколько, что их объединяет. Первое – размеры, они от 0,20 мкм и выше. Ниже 0,15 мкм клетка бактерии становится неспособной к самостоятельному воспроизведению, поскольку в ней физически не могут поместиться все необходимые биополимеры и структуры в достаточном количестве. Наша бактерия – 0,08 мкм. Второе - основные бактерии на Земле являются одноклеточными, наша – многоклеточный организм. Третье – большинство земных бактерий размножаются равновеликим бинарным поперечным делением, у нашей присутствует половой процесс. Есть многое, что мне пока представляется непонятным в этой бактерии. Чтобы ее изучить уйдут месяцы, если не годы. У нас же нет столько времени.
На мониторах демонстрировалась жизнь, увеличенная в тысячи раз с объективов микроскопа. Она внушала опасение. Я, не отрывая взгляда от этих мельчайших фигурок, спросил:
- Так это земная бактерия?
- Не уверена. Считается, что первыми на Земле живыми существами были бактерии, появившиеся 3,9 миллиардов лет назад. Мне кажется, перед мной цианобактерия, существовавшая, как минимум, 2,2 миллиарда лет назад. То есть самая древнейшая ее форма...
Судя по взгляду Ушакова, он ничего не понял из сказанного:
- То есть в остатках метеорита ты нашла живые бактерии, которые существовали на нашей планете два миллиарда лет назад?
- Получается так, - развела руками Ульянова. – Эти бактерии фактически стали создавать кислородную атмосферу на Земле.
- Но зачем заражать нас бактериями, которые вымерли? – расстерялся Сергей. – Зачем обстреливать метеоритами, инфицированными микроорганизмами, против которых у нас нет лекарств? Кстати, мы все заражены? Это опасно?
Такой вопрос волновал нас всех. Эпидемия в рамках корабля, где от инфекции никуда не скрыться, может иметь печальные результаты для испытателей, поэтому от нас требуется выполнение слаженных действий и разумного подхода. Главное, не паниковать, а выполнить тщательно все расписанные для подобных случаев протокольные процедуры. И мы услышали нечто обнадеживающее:
- Я пока не уверена, что это патогенный организм. То есть паразитирования на нас не обнаружила... Возможно, из-за того, что кислород ее отравляет, и кислородная среда – это не ее место обитания. И, к счастью, это не чума, не дефтерия, ни сифилис, ни туберкулез, ни лепра, чего мы могли бы особенно опасаться.
- Бррр, - вырвалось невольно у меня.
- Инфицирование нашла только у нас с тобой, - сказала бортврач, обращаясь к Ушакову. – Ведь только мы прикасались к метеоритам. Наши коллеги в этом смысле чисты, видимо, воздушно-капельным путем заражение не происходит. Однако, в любом случае повальная дезинфекция необходима. Я сейчас дам каждому ультразвуковой сканер – специально разработанный для подобных случаев; в принципе, его разрабатывали для стерелизации скафандров после прогулок по марсианской поверхности. Его сигналы в ультразвуковой частоте разрывают клетки бактерии. Поэтому мы так очистим корабль.
Я задумался. Откуда взялся метеорит с древними бактериями? Если из космоса, то где именно летал этот камешек, прежде чем упал на Землю, а потом сотрудники ТИЦа выстрелили им в наш корабль из электрического оружия? Наверное, это из пояса Койпера или облака Оорта – таинственных мест, где, по гипотезам ученых, сохранились остатки веществ, из которых формировалась солнечная система. Может, именно там полно всяких форм биологической жизни и идея панспермии имеет право на существование. Если это так, то и Марс, и другие планеты должны быть заселены бактериями, приспособившиеся к разным условиям обитания. Может, эта бактерия, что нашла Ульянова, не имеет ничего общего с метаболизмом человека и поэтому не способна паразитировать. Ведь на Земле есть такие микроорганизмы, которые способны жить в организмах одних животных, и не выжить у других.
Мои глаза вновь уставились на видеокамеры: о чем думаете вы, сотрудники Тество-испытательного центра? Конечно, наша жизнь перед вами как на ладони, наверное, скучно наблюдать за обычной и рутиной работой испытателей, ведь это не шоу-программа типа германского «Большой Брат» или российского «Дом-2», где между участниками постоянно происходят скандалы, интриги, стычки, любовные истории. Хотя в последние моменты на борту корабля-макета тоже случилось из ряда вон выходящее - драка, однако это не такая интенсивная жизнь, что видно на экранах телевизоров. «Вот придумали вы нам развлечение в виде метеоритной атаки и бактериологического заражения», - с неудовольствием процедил я сквозь зубы. Меня никто не услышал.
- Итак, вставайте, спать не ляжем, пока не пройдемся по всем отсекам, - сказал Саркисов. – Объявляется биологическая угроза!
- А «труба»? – поинтересовался я, получая от Марины небольшой аппарат, похожий на фен. Он уже горел индикаторами и был готов к использованию.
- Туда нет смысла лезть. Нас там не было. Да и войти самостоятельно не сможем, ты забыл, что люк заблокирован? Пускай там сотрудники ТИЦа теперь дезинфецируют, - сердито сказал Сергей.
- Ах, да...
- На себя и на людей не направляйте, - предупредила Ульянова. – Полметра от стен и приборов достаточно, чтобы уничтожить любую форму микроорганизмов... Как закончите, приходите сюда, я вколю каждому еще антибиотики. Курс профтилактики – неделя по четыре раза в день.
И мы приступили к работе. Вначале я расчитывал, что все завершится спустя два часа, хотя Саркис был настолько дотошный, что мы дважды прошлись по отсекам и дезинфицировали даже мельчайшие части, включая вентиляционные шахты, - и на все ушло четыре часа. К тому же бортинженер в агрегатном отсеке «N» установил несколько «фенов», которые в режиме постоянного функционирования осуществляли очистку воздуха к дополнение тем биологическим фильтрам, что там уже итак имелись. «Подстраховка не помешает», – заявил Сергей, и с ним никто не спорил. После мы посетили душевую и искупались со специальной жидкостью с ароматизаторами, надели свежие костюмы, а вот старую форму скинули в стиральную машину. Порошок с активными химическими дробавками должен был убить все микроорганизмы, если они есть на тканях.
После всех этих процедур Саркисов и Ульянова направились в Центральный пост, чтобы провести совещание с руководством ТИЦа, а нам – мне и Ушакову – было приказано ступать в свои жилые каюты и хорошенько отоспаться. Сказать, что мне не спалось, значит, довести до вас неправду, я сразу заснул и пробыл в мире сладких грёз четыре часа, пока меня не разбудили для приема очередной порции прививки. Почему-то чувствовал себя несколько разбитым, вялым.
В медотсеке уже находились Сергей, Ашот и Марина, которая быстро вводила антибиотики, проверяя кровь на наличие бактерий. С ее слов, концентрация П-бактерий – так Ульянова назвала их, потому что они имели пирамидальную форму, - значительно уменьшилось: антибиотики действовали эффективно. И все же она не хотела успокаиваться на этом. Она связалась с ТИЦом, хотя диалога не получилось. Искусственно растягиваемый обмен информацией мешал больше нам, чем сотрудникам Тестово-испытательного центра, и больше злил Марину, желавшей получить поскорее руководство к действию. Это напоминало игру «испорченный телефон», только на этот раз искажались не слова, а понимание того, что происходило и чего мы хотим, и как воспринимают опасности в «Роскосмосе». Злила искусственность временного отставания сообщений. К тому же были постоянные видеопомехи, словно сигнал испытывал влияние межзвездной радиации и магнитных бурь.
- Хватит играть в расстояния, подключитесь нормально, чтобы мы могли общаться! – орала она, потрясая руками перед главной видеокамерой, с которой мы записывали свои сообщения в ТИЦ. – Сейчас можно обойтись без марсианской игры, экипажу грозит опасность! Я послала вам базу данных по обнаруженной бактерии, а вы не досужились даже ответить, что и как! Зачем вы инфицировали метеориты? Если метеоритная атака и входила в проект полета, то можно было обойтись и без биологической угрозы: просто пострелять в нас из мелкокалиберной артиллерии. Я требую тщательного расследования, Геннадий Андреевич! Я хочу разговаривать с вами лично, а не через посредников в лице безликих диспечеров, которые не отвечают на вопросы, а только обещают во всем разобраться и нам помочь!
Ульянова еще долго орала что-то в микрофон, смотря на монитор, где было изображение какого-то лысого в очках – диспечера. Он не реагировал, так как сигнал «не дошел» до Земли, безмятежно вертел головой и как будто бы почитывал газетку на столе. Отсутствие реакции у этого человека создавало у меня впечатление, что он действительно не слышал криков бортврача. Ибо любой нормальный просто бы сказал: «Привет, ох, да, я вас понимаю. Соберем консилиум биологов и врачей...» и что-то далее в том же духе. При этом бы божился и клялся посодействовать во всем.
Меня злило то, что Масляков в последнее время все реже говорил с нами, словно мы перестали интересовать его или у руководства марсианской программы появились иные приоритеты, и оно переключилось на них. Диспечеры выступали в роли почтальонов, которые передавали в обе стороны послания, однако это не способствовало укреплению доверия между нами. Мы словно отдалялись от людей в ТИЦе. Они управляли нашим полетом, делая вид, что ошеломлены услышанным от нас, их рекомендации приходили с большими опозданиями и порой имели нулевой смысл, то есть к текущему на борту моменту их нельзя было использовать или они являлись отражением неправильного восприятия нашего сообщения, оценки событий. То есть те группы, которые разработывали для нас руководящие инструкции, работали малоэффективно. Сам же Геннадий Андреевич, если и возникал перед нами, то выглядел очень усталым, недовольным, говорил общими фразами, иногда давал дельные советы и потом старался быстро закруглить разговор. И исчезал на какой-то период с поля нашего зрения. Один диспечер – сорокалетняя блондинка – случайно обронила, что у Маслякова серьезные проблемы в взаимоотношениях с Хамковым. Видимо, заместитель главы «Роскосмоса» был чем-то недоволен или наоборот, наш прямой шеф проявлял неудовлетворение своим начальством – нам это было невдомек. Корпус корабля-макета надежно охранял нас от политических страстей в системе государственной корпорации.
Единственное, что успокаивало – мы продолжали игру, все больше вникая сложности будущего реального полета и продолжая восхищаться техническими разработками галеона. Если все эти навороты внедрят в гражданский сектор, то можно ожидать большого успеха в улучшении жизни простых людей, развитии экономики и доступа каждого к материальным ресурсам страны.

Глава 5. Вирус

Это произошло, когда до Марса оставалась неделя полета. К этому времени ситуация на борту устаканилась, как заявил в своем сеансе связи Ушаков. Угроза биологического заражения исчезла, причем без реального содействия Госкорпорации, Марина писала докладную записку о своем П-бактерии, не забывая давать нам антибиотики и всякие препараты по укреплению здоровья от стрессов, нагрузок и прочего. Сам Сергей вошел в норму и больше психологических срывов не наблюдалось, а между нами установились более доверительные отношения. Как бы оттаял и стал ближе Саркисов, который всегда был мрачный от своих военных вспоминаний – наверное, посттравматический шок от событий в Сирии. Как нам сообщили из ТИЦа, ремонтники взобрались на корпус «колеса» и нанесли снаружи заплатки в те места, где были метеоритные пробоины. Мы этого, правда, не видели на мониторах, но поскольку нам давали иллюзию космического пространства, то обычную работу без скафандров никто демонстрировать не собирался.
В день своего дежурства я сидел за пультом командира, но при этом работал на своем лэптопе, что взял в полет – «Роскосмос» не был против, когда мы подали заявку, в чем нуждаемся и без чего нам будет трудно во время испытаний. Только я в свободное время занимался программированием, точне одной любопытной, но очень нужной программы, которая позволит обойти все системы внутренней и внешней киберзащиты и получить доступ к необходимой информации. Работая над этим, одновременно смотрел за диагностикой всех бортовых систем – это моя обычная процедура проверки программного обеспечения и контроля оборудования, агрегатов и электроники. То есть как бы «убивал» двух «зайцев», дежуря на вахте.
«Ты не слушай глупцов, умудренных житьем.
С молодой уроженкой Тараза вдвоем
Утешайся любовью, Хайям, и питьем,
Ибо все мы бесследно отсюда уйдем», - декларировал я стихи великого Омар Хайяма и обдумывал следующие шаги своих действий. Дело в том, что собирался исполнить просьбу Марины и войти в Интернет, используя спутники Земли. Конечно, это запрещалось, сам Хамков требовал от нас полной информационной изоляции, но разве меня так остановишь? Не зря же я талантливый – ох, скромность была пороком! – программист. Я придумал способ, как обхитрить всех контролеров, да так, что никакой системный администратор в ТИЦе не заподозрит, что корабль-макет имеет соединение со Всемирной киберпаутиной.
В этот момент момент Ульянова была рядом, тоже заполняла отчет о нашем здоровье и сантирном состоянии галеона. Ашот спал в своей каюте, а Сергей терзал беговую дорожку в спортотсеке. Так что в Центральном посту мы были вдвоем, и я не боялся, что коллега приревнует меня вновь – с тех пор Ушаков успокоился. Вдруг бортврач повернулась ко мне и спросила:
- Слушай, Анвар, как ты думаешь... Зачем олигархам вкладывать огромные деньги в марсианский проект?
Вдруг в отсек вошел Сергей, который, видимо, прекратил испытывать на прочность беговые дорожки и другой спортинвентарь, и он услышал вопрос, адресованный мне. И решил ответить за меня:
- Это очевидно, Марина. Первое, это удовлетворение собственного тщеславия. Сами деньги уже не дают большого удовлетворения, потому что они позволяют иметь все, что хочешь – от яхт и дворцов до должности губернатора или председателя Госдумы. А вот Марс – это нечто новое, это притягательная звезда. Никто еще не дотянулся до нее, даже конкуренты, а вот стать первым, знаменитым, да еще испытать себя – это, согласись, новое в их жизни. Космический туризм на орбиту – уже обыденно, просто и не интересно. Полет на другую планету – это совсем другое. На этом можно сделать имя. А имя дает возможность продвигать свой торговый бренд, как Шанель Коко, Ив-Сен Лоран, Версачче, Джорж Армани. Есть еще марки «Гугл», «Эйппл», за которыми стоят отдельные личности.
- Есть и другой аспект: отмывание криминальных активов, - сказал я, вспомнив несколько статей о коррупции в космической отрасли, что были опубликованы в оппозиционной печати; говорят, тогда дело быстро прикрыли, никого не наказали. Может, где-то там пригрели руки и наши «меценаты»? – Ведь лучший способ легализовать уворованные средства – вложить в проект, который принесет позже не меньшие доходы! Полет на Марс – это и коммерция. Только от научных разработок и современных технологий, внедренных в гражданский сектор, можно вернуть сотни миллиардов. Это очистка воды, воздуха, утилизация мусора, использование ядерной энергии, автоматическое и безошибочное управление системами, включая в авиации, автомобильном и морском транспорте, сплавы и металлы, фармацевтика... Наши олигархи и криминальные авторитеты осознают, как сложились их первоначальные активы. Там законом и не пахнет. А космос – тут все легальным становится.
Только взгляд Марины говорил о другом:
- А не готовы ли они, олигархи и чиновники «Роскосмоса» ради своих целей принести нас в жертву?
Сергей в недоумении спросил:
- Ты о чем? Об обстреле метеоритами и попыткой создать инфицированную среду на борту нашего макета?
- Вот именно? Я ощущаю себя каким-то подопытным кроликом.
- Лабораторной крысой, так точнее, - произнес Ушаков, садясь за пульт своего места. Не понятно, чего он хотел, ведь сейчас не его дежурство, да и отчитался он по своему профилю четыре часа назад. Может, ему было скучно и он хотел быть с нами? Вполне возможно. К ссоре он не стремился, поскольку тон его голоса был дружелюбный по отношению к нам; надеюсь, он исправился. – Меня это тоже раздражает. Уже видеть не могу лица наших диспечеров. Хочу поймать момент, когда на связь выйдет Геннадий Андреевич и напрямую задать ему несколько суровых и прямых вопросов.
Вдруг замигала лампа – видеосообщение из ТИЦа класса «А» - для всех, не индивидуальное. Судя по всему, оно шло к нам пятнадцать минут – так свидетельствовал счетчик. Поэтому мы могли только узнать то, что говорила одна сторона. А потом, обсудив все, выдать свою точку зрения. И ждать, пока сигнал «дойдет» до Земли, там подготовят ответ и вновь «отправят» нам какую-то информацию. Вначале такая игра «в растяжку времени» меня раздражала, но потом свыкся – таковы же должны быть реалии настоящего полета, а нам в имитационном придется все это вопринимать как естественное.
Но слушать подобного рода сообщения без Ашота нельзя, как командир он обязан быть в Центральном посту. Я закрыл лэптоп и нажал на кнопку селекторной связи:
- Командир, проснитесь. Сообщение всему экипажу от центра. Нужно ваше присутствие.
- Интересно, а что они нам скажут на этот раз? – съехидничал Ушаков, закидывая ногу на ногу. – Мол, вы молодцы, справились хорошо, мы выпишем вам премию. До Марса осталось немного, так что потерпите...
- Я уже мало что жду хорошего от ТИЦа, - нахмурилась Марина. – Эти бактерии выбили меня из колеи. Так нельзя было поступать с нами! Я до сих пор пытаюсь раскрыть генетический код бактерии и не нахожу в них земных корней. Иначе говоря, такая бактерия не появилась на нашей планете.
Спустя три минуты появился Ашот. Он был подтянутым, напряженным, не выглядел невыспанным. Настоящий командир – строгий, справедливый и внушающий уважение. С таким не страшно и погибнуть. Хотя я знал, что Саркисов тяжело переживал гибель своего штурмана. Сейчас он был сосредоточен. Да, в последнее время он стал отращивать бородку, аккуратную, и она ему шла.
- Так, включайте, - сказал он, встав у монитора. На свое место он не сел – там же находился, согласно графику дежурства, я и уступать ему не был обязан, если сам командир этого не пожелает. А он и не желал.
Я вывел файл на графический проектор, и картинка появилась сразу. Мы узнали появившегося перед телекамерой – Хамков в своем кабинете. Его лицо было суровым, злым, хотя я заметил скрытые искорки удовольствия в его глазах. Глаза и выражения лица были как бы противоречащим друг другу, антиподами и я не понимал, какие в реальности чувства сейчас двигали руководителя Государственной корпорации и ответственного за марсианскую миссию. Нужно сказать, появление в эфире несколько нас смутило, ибо это никак не предполагалось в рамках имитационного полета, ведь с нами ранее связывался только Масляков, ни один другой человек выокого ранга. Видимо, произошло нечто архиважное.
- Уважаемые испытатели, - скорбным голосом начал Даниил Дмитиревич, нервно стуча пальцами по столу, - вынужден вам сообщить грустную весть. Вчера вечером погиб в автокатастрофе Геннадий Андреевич Масляков, руководитель вашего полета. Его машина на большой скорости въехала в столб, Масляков получил ранения, не совместимые с жизнью. Судебно-медицинская экспертиза выявила в его крови большой процент алкоголя...
Мы побледнели, и я уверен, что не поверили ни слову Хамкову. Потому что Масляков был убежденным трезвенником и не пил. Ни капли. Об этом нам он сказал в тот последний вечер, когда мы пригласили его с нами посидеть за столом.
- Мы скорбим. «Роскосмос» выразил соболезнование родным и близким погибшего. Уверен, что и вы поддержите нас, напишите письмо супругу и детям Маслякова, - продолжал Даниил Дмитриевич, и в его глазах радость продолжала плясать. Я ощутил, что Геннадий Андреевич был ненужным для Хамкова человеком, тем, кто угрожает его проектам. Но почему? Что знал такого наш руководитель, чтобы его устранили? – именно такая догадка первым вспыхнула в моем мозгу.
- Однако ваш имитационный полет продолжается, нужно, чтобы кто-то координировал его, поэтому решением коллегии «Роскосмоса» исполняющим обязанности руководителя назначается Иван Сергеевич Барсуков! – провозгласил он и его глаза вспыхнули радостным светом. – Поприветствуем его, друзья!
Хамков впервые в отношении нас произнес слово «друзья», однако мы не почувствовали той теплоты, которая обычно испытывает любой, если его назвали другом. Да и радоваться нам, к сожалению, было не от чего: с Барсуковым мы уже успели познакомится, он был помощником Даниила Дмитриевича, курировал проект Маслякова и часто хамил нашему руководителю, в жесткой форме передавал установки от начальства, чем злил как Геннадия Андреевича, так и нас, которые часто слышали эти беседы. Короче, особой любви к нему мы не испытывали. И хотя между нами было несколько сантиметров металлической переграды, холод и чванство, жесткость и лицемерие от этого человека можно было легко испытать. Барсуков превратить наш эксперимент в муку, в некое издевательство, ведь для него испытатели были некими маникенами, предназначенные для выполнения любых функций, в том числе и смертельных. Да, до этого момента мы уже прошли через некоторые неприятные точки в нашем полете, да только новый руководитель мог превратить нашу жизнь на борту корабля-макета в сущий ад. Конечно, можно объявить бойкот, бунт, но это могут воспринять как уголовное деяние...
В проекции появился самодовольный Барсуков. Внешне он напоминал гипопотама, вроде бы неуклюжий, но стремительный, хищный и опасный. За дружелюбным выражением лица скрывалась его другая суть. Очки, рыжая шевелюра, огромные лапища, медвежья походка, большое брюхо – это больше походило для клоуна в цирке, и все же это был чиновник, занимающий высокий пост в Госкорпорации. И нам нужно было теперь считаться с мнением и позицией этого человека, даже если внутренне мы готовы были сопротивляться любому ему приказу, слову, действию.
Я посмотрел на Марину – она была бледной. Ашот и Сергей нахмурились и без восторога смотрели на монитор. А Барсуков тем временем нам говорил, хотя я слышал его обрывками:
- Теперь я ваш начальник... Моя задача – сделать полет более эффективным... Прежние установки отменяются, они не соответствовали задачам полета... Мы вводим коррективы... Будет трудно, сложно... Но вы обязаны выполнить программу... До Марса осталось шесть дней... Это сложный участок имитации, но все будет выглядеть как наяву... Нельзя нарушать режим... Ответственность высокая... Никаких расслаблений и жалоб!.. Отдача – на 120%!.. Я считаю, что два месяца вы практически отдыхали!.. Теперь дадим вам реальную обстановку!..
Наконец Иван Сергеевич закончил свой монолог, и видеокамера сфокусировалась на Хамкове. Тот не улыбался и говорил в своей обычной резкой манере:
- Итак, вы поняли. Продолжайте присылать отчеты! Подготовка к торможению и корректировке курса для орбитального полета вокруг Марса начнется по новым стандартам, что мы вышлем позже. Все. Удачного дня!
Монитор погас – видеосообщение завершилось. Но мы сидели, поникшие, павшие духом. Нас поразила не только весть о гибели Маслякова, но и то, что новый руководитель планирует переоформить полет в некий концентрационный лагерь на борту корабля-макета. В этот момент мы, так мне кажется, пожалели, что на самом деле не летим на Марс и не можем послать Барсукова ко всем чертям.
- Вы слышали, что сказал этот гад? – произнес Ушаков. – Работать на 120%! Мы, оказывается, отдыхали!..
- Он хочет создать для нас реальную обстановку, - сердито добавил я. – А куда там реальнее – стрелять в нас метеоритами...
- ...и заражать внеземной инфекцией! – закончила мое предложение Марина. Она обвела нас взглядом. – «Роскосмос», судя по всему, лишился трезвых людей! Мы итак на пределе! И нас будут в жгут скручивать, чтобы экипаж «Радуги» летел на Марс как на курорт, в полной комфортабельной обстановке!
- Что скажете, командир? – обратился к Ашоту Сергей.
Тому нужно было что-то сказать, чтобы у нас не сложилось мнение о его нерешительности или обосновать свою поддержку, или, наоборот, несогласие с решением Хамкова и Барсукова.
- Мне тоже многое что не понятно, - медленно произнес он, теребя свой мясистый нос. – И у меня накопилось много вопросов. Однако не станем ломать и без того напряженную обстановку, нам нужно выждать – и время само все разрулит. Я не собираюсь рисковать вами, ваша жизнь – это моя ответственность. Пускай мы не в космосе, пускай сидим на Земле, но я не хочу, чтобы в результате чьих-то авантюр или непродуманных ходов вы погибли, и затем ваши мертвые тела были кремированы, а страховщики выплатили премию вашим родственникам как за погибших в обычной автомбильной катастрофе.
Тут Ушаков тихо произнес:
- Мне кажется, что гибель Маслякова не случайна... Он перешел кому-то дорогу...
Кажется, мы все знали, кому он мешал, однако вслух произнести имя не решились. Ашот кратким и неуловимым жестом показал нам всем молчать: мы же находимся под видео- и аудионаблюдением, не следует болтать много. Мы кивнули.
Сам же командир включил видеокамеру и сказал, смотря прямо в телеобъектив:
- Мы приветствуем нашего нового руководителя Барсукова и рады работать под его началом! Уверен, что с ним наш полет завершится с успехом, и экипаж «Радуги» не будет испытывать проблем во время реального путешествия на Марс!
- Да-да, - закивали мы в знак согласия, даже помахали руками, хотя по нашему кислому лицу можно было судить о других эмоциях, что кипели в наших душах. Однако этого было достаточно, чтобы в ТИЦе не наседали на нас и не дергали из-за проявления своего «политического» несогласия – внешне мы проявили «лояльность» новому «королю» программы. В любом случае, имитацию необходимо довести до логического завершения, иначе зачем мы соглашались и к чему все это затевали российские власти? Смерть Маслякова потрясла нас всех и мы согласились на продолжение эксперимента из-за того, чтобы выйти победителями и сохранить светлую память и имя нашего руководителя полета. Ведь когда-нибудь я, если не другой, напишу историю марсианской программы, и какую лепту внес в нее Геннадий Андреевич и мы, скромные испытатели.
Видеоспектакль ушел в Тестово-испытательный центр, спустя десять минут его будут рассматривать диспечеры и сам Барсуков. Уверен, они сочтут правильным проявление нашего общего согласия и это их удовлетворит. И в этот момент Марина подошла ко мне и, склонившись, прошептала:
- Как там моя просьба? – ее глаза буравили меня, и я понял, о чем она.
- Почти все готово, - также тихо сказал я, открывая лэптоп. – Программа готова. Сейчас запишу копию на диск и загружу в центральной процессор корабля. После мы сможем зайти на сервера ТИЦа или в Интернет, минуя все охранные посты и барьеры.
- Отлично, - прошептала бортврач и отошла.
Я вставил диск в кассету, включил запись. Все 3,2 гигабайта программы были скинуты на диск. После чего я вынул его, встал и прошел в отсек «I», самый защищенный на корабле. Там было светло от индикаторов. Миллионы разъемов, платформ, носителей, кабелей, процессоров и так далее – это был компьютерный мозг, и сейчас я планировал добавить в него еще одну программу. Она не помешает функционированию другим системным и операционным файлам, однако станет полезным для нас. Главное, чтобы в Тестово-испытальном центре ничего не заподозрили. Я нажал на кнопку и вышла кассета, куда вложил этот диск. Потом поманипулировал на клавиатуре, инсталлируя программу. Как пошла работа, было ясно, что компьютер не рассматривает его как враждебную – этого я и добивался. Спустя три минуты все было закончено. Я вынул диск и вернулся в командный отсек, закрыв за собой люк. В отсеке «I» нельзя долго находится и входить туда следовало лишь для проверки системы или жестких носителей. Не думаю, что диспечеры и прочие контролеры, висящие на сетевых соединениях видеонаблюдения, тщательно следили за каждым, а поскольку я входил в свою вотчину, такую, как у Марины – медотсек, у Ашота – Центральный пост, у Сергея – ЯЭУ, то каких-то особых вопросов у них возникнуть не должно.
После я сел уже за свой пульт и стал работать с программой. Я видел, как она легко вписалась в стандартную кибернетическую систему корабля, и теперь я перевел часть радиосигналов на соединение со Всемирной паутиной. Я использовал для этого антенну, и диспечеры в ТИЦе этого не заметили – получилось, чего я и добивался. Ждать нужно было около 20 минут. Вскоре пришел ответ: есть, контакт с Интернетом имеется, можно начать поиск. Я решил, что будет правильным что-то узнать о нашем полете, может, где-то в СМИ проскользнуло сообщение или какой-нибудь блоггер отписался.
Через час ко мне подсели Сергей и Марина, смотря на меня, как на некого святого: они ждали от меня информации. Я прокашлялся и тихо произнес:
- Ну... ничего нет особенного... Правда, в американском общественно-политическом издании – я читаю по-английски, кстати, - нашел краткую новость, что с космодрома «Сибирь» был осуществлен запуск некого космического аппарата. «Роскосмос» заявил, что это был тестовый пуск новой транспортной системы... Странно...
- Что именно?
- То, что наша Госкорпорация ответила это в интервью изданию США, но нет ничего подобного в российских СМИ... Ах, да, есть еще замечание в статье, что американские спутники засекли старт этого корабля, в связи с чем был сделан запрос в «Роскосмос»... Видимо, нашим властям не удалось скрыть старт корабля...
- Что это за корабль? – не понял Ушаков, нахмурившись. – Ведь там стоит только «Радуга», а ее полет не раньше, чем через год, то есть после того, как мы вернемся с имитационного испытания. Да, прототипом является только наш макет, не предназначенный для полета в космос. К чему строить третий корабль, если «Радуга» еще не испытана в реальном полете, не выявлены недостатки и технические ошибки? К тому же каждый прототип – это десятки миллиардов долларов! Даже олигархи завоют, если их начнут доить на космические программы.
- А когда был совершен старт? – тут Ульянова повернулась ко мне. – Давно?
- В статье не указывается дата... Но в самой публикации стоит время: начало декабря...
- Хм, совсем недавно... Может, из-за него и убрали Маслякова? Может, он был против предварительного испытания какого-то макета? Или старт закончился с отрицательным результатом? – пробормотал бортинженер. – Гм, а можно нашими локаторами просканировать околоземную орбиту? Вдруг, мы сможем обнаружить этот летающий на геостационарной орбите объект?
- Теоретически можно было, если находились в космосе. А так под нами купол, который отражает радиоволны, чтобы не дать НАТОвским спутникам-шпионам выведать, что творится у нас здесь, - произнес я. – Ты сам это неплохо знаешь. Видимо, поэтому в Пентагоне и АНБ11 так встревожены.  Защита здесь на самом высоком уровне. К тому же, если развернуть локатор, то в ТИЦе сразу это увидят и заблокируют. Нам запрещено без консультации с ними делать подобные тесты или операции. Блин, нам даже в «трубу» зайти запрещено – чего ты ожидал?!
- Ладно, что там еще?
- Есть новости по нашей тематике, - продолжил я, рассматривая то, что выцепил поисковик. – Американцы планируют полет на Марс через два года – раньше не получится, так как они строят только корабль и двигатели лишь проходят обкатку на стендах; у них двигатели, но, судя по всему, не идентичные нашему - твердофазные ядерные ракетные, то есть с меньшими скоростными и силовыми характерстиками. Китай уже испытывает свой планетолет, но в планах экспедиция на Марс лишь через три года, так как ожидают «стартового окна», когда Земля и Марс находятся на минимальном друг от друга расстоянии – в 55 миллионах километрах.
- Так, поэтому волнуется так Хамков, - процедил Сергей, - он хочет опередить США и Китай, причем с большим преимуществом во временном отрезке. Учитывая мощности наших двигателей – эти державы нам не конкуренты; им лететь только в одну сторону - до Марса минимум 7-8 месяцев, тогда как это время для полноценной экспедиции «Радуги».
- Так у «Роскосмоса» итак преимущество, почему такие напряги? – в недоумении спросила Марина. – Мы «вернемся» - и можно запускать «Радугу». Даже с учетом времени на внесение дополнительных или необходимых изменений в конструкцию и агрегаты корабля, у России все шансы первым отправить людей на Красную планету. Конечно, мы даем полный отчет по нашему профилю, но достаточно ли этого? Мы все же не весь галеон контролируем...
- Все равно все дефекты и просчеты выявятся не на имитации, а в реальном полете, - усмехнулся я. – Может случится так, что это экипажу «Радуги» придется нахлебаться недостатками в ресурсах или инженерными просчетами. И тогда эти олигархи и мафиозники получат не туристическую поездку на Марс, а что ни на есть самую опасную экспедицию. Посмотрим, как они справятся со сложностями!
Бортврач мотнула головой, аж волосы взметнулись:
- Они не такие уж и неженки, наверное, справятся! Что еще там?
- Пока ничего особенного. Сейчас, свою корреспонденцию просмотрю, авось что-то всплывет, - сказал я, запуская запрос на почту портала «Яндекс». Конечно, опять пришлось ждать некоторое время, пока откроется моя страница. Все это время мы общались, и я чувствовал, что теперь мы более сплоченнее, чем полтора месяца назад.
У меня на почте было сорок три письма, половина – от коллег, родных, часть – напоминание об своевременном уплате за коммунальные услуги, заказы по Интернету. И одно письмо было «тяжелым» - это было видно по приложению в 120 мегабайт. Кто отправил неизвестно и откуда – тоже скрыта информация. Лишь в теме сообщения отмечено: «Как и обещал, тебе сообщение». Я нахмурил лоб: кто мне обещал? И что обещал? Что-то ничего не всплывало из памяти. Может, спам? Нет, не похоже. Это письмо адресовано именно мне и специально для того, чтобы я вскрыл, причем зная, что нахожусь под наблюдением – иначе зачем отправителю прятать информацию о себе? Боялся, мол, вычислят его? Хотя если захотеть, ФСБ или ФСК сумеет найти любого, даже прячущегося в просторах Интернета.
Я открыл данное письмо, там были три заглавные буквы «МГА». И тут я понял: это аббревиатура, имя Маслякова, ведь именно он мне перед самым испытанием сказал, что возможно отправит мне сообщение. Ох, значит, он прогнозировал нечто подобное? Ему было известно то, что с ним может быть? Его двигало желание нас предупредить о чем-то? Значит, он рисковал... Получается, рискуем и мы, учитывая странную смерть руководителя эксперимента, но отступать мне не хотелось. Я посмотрел на Сергея и Марину – они были заняты на своих пультах, сосредоточены на цифрах, однако я был уверен, прокручивают в головах последние события, пытаясь выловить истину, найти ответ.
Возможно, ответ именно в этом письме. Приложение оказалось видеофайлом, значит, графическое изображение. Открывать? Хм, а вдруг вирус? Хотя вряд ли, «Яндекс» фильтрует вирусы и на мой ящик не могла попасть вредоносная программа. Потом на нашем макете стоит суперкомпьютер, который отсечет любой вирус, и поэтому можно скачивать без опасения. Конечно, придется ждать, ибо 120 мегабайт качать немного утомительно. А куда мне спешить, ведь из этой «консервной банки» не скоро выползу. Да и соглядатаи в ТИЦе пускай думают, что команда занята своим делом, им-то не вдомек, что я обошел все их барьеры и копошусь в Интернете.
Через пятнадцать минут файл был закачан на жесткий диск, и я, поудобнее усевшись, развернул его, и тут началось то, чего никак не ожидал...
Хлоп! Хлоп! Хлоп – один за другим с треском погасли плафоны в командном отсеке. Бум, бум, бум! – это стали отключаться мониторы, приборы, обслуживающие агрегаты. Мы вскочили, расстерянно оглядываясь. Но спустя десять секунд погрузились в полную тьму. Все на борту затихло, словно одним рубильником осекли от нас электричество.
Нас окутала жуткая тишина. И тут я понял, что нет страшнее этого состояния. Мы привыкли к шуму работающего оборудования и подсознательно не замечали, как стрекочет вентилятор, гоняя воздух, шумит насос в туалете, жужжит индикатор на панелях, щелчками стреляет штеккер и гудит зуммер, открывается и закрывается люк, скрежет мотор, приводя в движение какие-то механизмы, музыкальным сигналом поступает сообщение на мониторы и многое другое, создающее ауру некой постоянной функциональности. И вдруг все это исчезло. Я слышал лишь свое дыхание и шепот товарищей, совсем обалдевших от абсолютной темноты и тишины.
- Эй, что это? – прошептала бортврач, и я ее услышал. Было трудно не услышать ее слова и не заметить страх в ее голосе.
- Не знаю... – голос Ушакова звучал глухо, словно он надел на голову металлический ящик. Наверное, это было эхо, слабое, но эхо. Или мои уши воспринимали теперь звуковые волны не столь ординарно. – Похоже, электричество нет... Странно...
- Но почему? Что произошло? – встревоженно спросила Марина. – Ведь это невозможно! Мы получаем ток от ядерной энергетической установки, а он расчитан на пятьдесят лет работы!
- Не знаю, - честно произнес бортинженер. – Может, ТИЦ нас отключил? Вытащил все энергокабели из разъемов? Обесточили наш отсек? Зачем? Очередное испытание?
- Похоже, обесточен весь корабль, - заметил я, начиная подозревать, кто здесть виноват. У меня волосы встали дыбом и по шее потек холодный пот. Похоже, этот видеофайл на самом деле был полиморфический вирусом, то есть меняющий свою текстуру и поэтому не распознаваемый как вредоносный элемент для программ. Если это так, то я запустил врага на борт и создал очень, повторяю, очень опасную ситуацию. Если бы мы летели в космосе, то отключение всех систем корабля привело бы к гибели экипажа. Хотя и сейчас обстановка не простая. Сказать ли об этом двоим коллегам? Нет, лучше ока помолчу, ведь не обязательно это я сделал или в этом виноват распакованный файл, может, это случайное стечение обстоятельств?
Но как бы там ни было, следовало действовать, а не сидеть и не пугать друг друга в темноте. Я сказал:
- Сильно протрите ладонью ваши куртки и штаны...
- Зачем? – не поняла Марина.
Но Сергей догнал, чего я имею ввиду:
- В нашей одежде есть полосы с люминесцентной краской. Если протереть их, они начнут светится и мы увидим друг друга...
До меня донеслись шуршание материи и вдруг перед глазами вспыхнули зеленые линии, которые двигались в темноте, хотя было понятно, что линии двигаются не сами по себе, как в волшебстве, а потому что астронавты шевелили руками и ногами. Но больше ничего узреть было невозможно – света не хватало на освещение не только Центрального поста, но и лица, всего тела. Просто мы сейчас могли распознать место положение каждого. Этого явно было не достаточно.
И тогда уже сказал Сергей:
- Так, у нас под каждым пультом есть фонарик. Он всегда на подзарядке, так что пошуруйте каждый у себя. Вы почувствуете его, если проведете ладонью по панели.
Я осторожно сел на кресло и, нащупав свое рабочее место, хлопнул ладонью по пульту, повел рукой вниз и... точно, нашел! Быстро извлек цилиндр, нажал на кнопку на одном конце, и на другом вспыхнул голубоватый свет. Не китайская быстроломающаяся вещь, а созданная по современным технологиям на фабрике под Рязанью. Вообще все на корабле было собрано исключительно на материалах российского производства, ни одной детали из-за рубежа, ни одной иностранной технологии.
Через несколько секунд рядом вспыхнули еще два луча. Мы водили по отсеку, пытаясь понять, что работает, а что нет. Но похоже ничего не функционировало. Индикаторы и мониторы не подавали признаков «жизни». Это меня и беспокоило:
- Если не включить электричество, то мы задохнемся! Ведь не работает не только система вентиляции, но и очистки воздуха...
- А также система поддержки температуры, - добавила Марина, на что Сергей ответил:
- Мы не в космосе и за бортом не абсолютный нуль. Пускай мы в Сибири, но ниже двадцати градусов вряд ли стоит ожидать под куполом ТИЦа, да и мы не скоро остынем.
Тут раздался скрип вращающегося крана и открывающегося люка. Потом в нас ударил еще один луч – это был Ашот, который в это время находился в оранжереи и занимался рассадкой зелени. Садоводчество было прервано в самой грубой форме, что настроения ему не прибавило.
- Как вы себя чувствуете? – он, между тем, спрашивал спокойно, словно ничего особого на борту не произошло. Ну и выдержка! Точно, настоящий командир! Его голос успокоил нас. – Никто не ушибся, не пострадал?
- Нет, - хором ответили мы.
- Электричества нет по всему «колесу, - продолжал Саркисов, подходя к нам. – Отсутствие энергии означает то, что ничего не работает. Странно, что не включились дублирующие системы и не дали нам энергию с ЯЭУ. Мы даже запросить ТИЦ не можем, так как не работает радиосвязь, вырублен даже компьютер корабля. Ваше мнение?
- Это диверсия! – произнесла Марина. – После гибели Маслякова меня преследуют плохие предчувствия...
- Или это испытания экипажа? – спросил Сергей. – Очередная аварийная ситуация – посмотреть, как отреагируем мы? Какие шаги предпримем, с чего начнем и так далее...
- Вполне возможно, - согласился Саркисов. – Спасает нас только то, что мы на Земле! В космосе мы уж бы точно попали в серьезную переделку.
И тогда мне пришлось сказать то, чего никак не хотелось. Ведь следовало принять и то, что я преступным образом создал этот хаос. Конечно, было страшно признаваться, но раз мы одна команда, то скрывать друг от друга любые просчеты или ошибки нельзя, иначе мы провалим всю имитационную программу.
- Извините, друзья, но, возможно, это я виноват...
- То есть? – повернулся ко мне командир. – Как это?
- Я ничего не делал специально, - признался я. – Просто скачал из своего почтового ящика сообщение и...
- Что «и»?..
- Думаю, это был вирус. Он мгновенно захватил все операционные системы и отключил всю инфраструктуру...
В отсеке нависла тишина.
- Анвар, как ты мог? – сдавленно произнесла Марина и мне показалось, что ее глаза отразили вспышку сильного негодования. – Ты же айтишник, системный инженер, прекрасно понимаешь, чем это грозит!!!
- Подожди, Марина! – пытался остановить ее Сергей, но та продолжала:
- Это не игрушки, не видеоигра! Это эксперимент! Причем сопряженный с опасностями для жизни! Этот вирус мог взорвать ЯЭУ!
- Не фантазируй, Марина, - сердито остановил ее бортинженер. – Вирус не способен взорвать реактор! Поменьше читай фантастическе рассказы или изучай хотя бы ядерную инженерию. Но вирус – если это вирус! – отключил ЯЭУ! Поэтому нет электричества.
- Антивирусная программа не заподозрила в файле вирус, - пытался защититься я, хотя все равно это было слабым утешением. Как ни крути – виноват я. – Я был уверен, что это сообщение от Маслякова.
- Почему ты так решил? – встрепенулась Марина, и луч ее фонарика ударил мне в глаза. Я прикрыл лицо ладонями, и она убрала фонарик. И следующая фраза буквально была выдавлена из моей груди:
- Потому что перед отлетом Геннадий Андреевич сказал, что мне следует ожидать сообщение. Он не сказал, как вышлет мне его. Но увидев на почте «Яндекса» письмо с инициалами МГА, я вспомнил об этом и скачал на борт корабля. Потом распаковал и... дальше вы знаете, что произошло.
- Возможно, это сделали или недруги Маслякова, или это специально так подстроено ТИЦом, - произнес Ушаков. – Я говорю, это нас так опять испытывают.
- Так или не так – не в этом уже дело! – прервал его Ашот. – Мы находимся в сложной ситуации. ТИЦ видит все это и ждет от нас реакции, как мы справимся. Что для этого нужно сделать?
Я произнес несколько озадаченно:
- Как Тестово-испытателоьный центр может видеть – темно, а во-вторых, нет энергии для видеокамер-шпионов!
- Может, их видеокамеры питаются от других источников или энергетически независимы, - предположила Марина. – В любом случае, нам нужна энергия!
Обсуждать сложную обстановку на галеоне в темноте можно было бы посчитать некой забавой, однако в тот момент нам было не до веселья.
- Если исходить из тех инструкций, в которые я был посвящен, то следует перезапустить ЯЭУ, - сказал Сергей. – Тогда у корабля опять будет энергия, автоматически начнут включаться все бортовые системы. Пускай не сразу, поочередно, но в течение двух-трех часов все опять будет функционировать в прежнем режиме. Такие ситуации тоже предусмотрены. Правда, в них больше посвящен экипаж «Радуги», чем я или кто-то из нас.
Забавно разговаривать в темноте. Почему-то вспомнил пионерский лагерь, где с ребятами мы шептались по ночам, пугая друг друга историями о преведениях и мертвецах. Правда, сейчас была несколько иная тема, но страшно все равно было.
- Нам нужно начинать сейчас, пока мы не задохнулись, - сказал Ашот. – А для этого...
- Для этого нужно спуститься в «трубу», пройти в отсек «О», где находится ядерная энергетическая установка. Там переключить предохранители и отжать рычаг, который и перезапустит реактор, - закончил Сергей. – А поскольку только я знаю, как это делать, то мне придется идти туда.
- Ты забыл, что там нельзя находится без скафандров, - с тревогой произнесла Марина. – Может, в ТИЦе сами все поняли и без нас включат? Ведь нам категорически запретили входить в «трубу» - помните?
- Да, точно, - согласился Сергей. – Нужно или разрешение от Барсукова, или ждать, пока техники в ТИЦе не влезут в наш корабль и не сделают за нас работу.
- Что скажете, командир? – спросил я Ашота. Мне показалось, он колеблется. Наверное, так же колебался, когда принимал решение катапультироваться ли ему или нет со сбитого самолета или все же дотянуть до авиабазы. Его тогда нерешительность стоила жизни штурмана.
Тот ответил несколько хриплым, однако твердым голосом, аж нотки металла послышались:
- Я думаю, ждать помощи или одобрения свыше не следует, лучше самим во всем разобраться. Ответственность за решение беру на себя. Если Сергей встретится в «трубе» с техническим персоналом ТИЦа, то ничего страшного не произойдет. Ну, получит по челюсти от главного энергетика Матвиенко или ответственного инженера Талавердыева – так это меньшее, что мы заслужили, попав в такую переделку. Зато мы хоть покажем, что не сидим сложа руки, не чешем репу!
Почему-то мне это решение понравилось. Получалось так, что мы проявляли полную самостоятельность, оценивали обстановку и принимали решение без участия ТИЦа. Это было как бы неофициальным нашим протестом к назначению Барсукова руководителем имитационного полета, а также выявлением солидарного потенциала, выражением нашего коллективного «я». Похоже, со мной были согласны Марина и Сергей, ибо от них я услышал одобряющие возгласы: да, конечно, правильно, ух!
- Точно, поступим сами, как считаем нужным, иначе что мы за испытатели, что за экипаж! – возмущенно произнес Ушаков. – У нас сотня нянек по ту сторону корпуса, а ведь пора нам ходить своими ножками! Пускай у нас не настоящий, но все-таки полет!
- Итак, чтобы войти в «трубу», нам следует вначале зайти в переходный блок «F», где хранятся также скафандры. Там небольшая шлюзовая камера, разделяющая «трубу» от «колеса».
- Она же на электронном замке! Как мы ее откроем? – воскликнула Марина. – Забыли что ли? В ТИЦе не дураки сидят, они предусмотрел и несанкционированный вход в «трубу». Нам не добраться до ЯЭУ!
- Когда нет тока, то электрический замок не работает, электронный запор отключен, и тогда люк можно открыть механическим путем, то есть повертев рычаг, - усмехнувшись, пояснил ей способ решения проблемы Ушаков. – Я надену скафандр, войду в переходный блок, вы закроете за мной люк, а я открою второй люк и войду в «трубу». Запущу реактор. Поскольку система блокировки сработает не сразу – нужно время для загрузки программы, то успею вернутся обратно. А там уже ничего не страшит.
Марина облегченно вздохнула:
- Ах, да...
- Ладно, чего мы тут торчим – идемте в отсек «F», - сказал я.
- Двигайтесь за мной! – приказал Ашот и пошел вперед, освещая путь фонариком. Мы цепочкой за ним: Марина, Сергей, замыкал я. Мне же приходилось закрывать за собой люки, что впереди открывал Саркисов. Не смотря на то, что нас колотило от волнения и перевозбуждения, мы все же действовали ритмично, слажено, как и полагается одной команде. Правило «один за всех и все за одного» для нас было неприклонно и обязательно к исполнению. Конечно, передвигаться в темноте оказалось делом не простым, однако мы не ушиблись, не споткнулись, не напоролись на что-то.
Единственное, с чем было трудно, так это надеть на Сергея скафандр. Как я уже описывал выше, эти доспехи для внекорабельной деятельности были тяжелыми. Теоретически не предполагалось одевать их для прогулки внутри «трубы», но с другой стороны, ничто и не мешало. Просто ходить в них в условиях земной гравитации очень утомительно. Ушакова успокаивало лишь то, что ему-то только добраться до отсека «О», проделать манипуляции на приборной панели и вручную перезапустить реактор. Ничего сложного.
Я смотрел на фосфорецирующий циферблат часов, что были на моей левой руке: прошло двадцать минут с момента отключения электричества. Пока мы не испытали ничего опасного, просто снижений концентрации кислорода мы почувствуем позже. Хотя я уже сейчас ощутил, что стало влажно: мы потели, плюс оседал конденсат на внутреннем корпусе корабля – все это было результатом отсутствия вентиляции, которая не удаляла излишки воды в воздухе, не поддерживала сухой климат.
Еще десять минут – и скафандр KSU-1 был окончательно запечатан, все шланги подсоединены, кабели упрятаны в штеккеры. Сергей включил фонари на шлеме и на плече – стало ярче в отсеке, правда, лишь по линии лучей. Коконы, в которых покоились на манипуляторах скафандры разного назначения, при отраженном свете казались саркофагами, и вдруг меня охватило ощущение, что мы находимся в египетской гробнице. Вот-вот встанут мумии из царства мертвых, протянут к нам, живым, свои руки. Чтобы высосать души и увлечь в свой загробный мир... Блин. Это я уже сам себя пугаю! Нужно взять себя в руки.
- Все, ступай, - хлопнул коллегу по ранцу Ашот по направлению к небольшому межотсековому шлюзу. Я и Марина сделали шаг в сторону, чтобы пропустить бортинженера. Тот тяжело и грузно прошелся к люку. Вначале Саркисов раскрутил рычаг и потянул ребристую крышку на себя. Потом, когда внутрь зашел Ушаков, он закрыл ее и утопил рычаг, полностью герметизируя. В шлюзах были иллюминаторы, поэтому мы видели, как дальше наш друг открыл второй люк и сделал шаг в темноту. Мы лишь увидели, как заметались лучи света, словно испуганные птицы.
- Что это? – удивился Саркисов, смотря сквозь иллюминаторы. – Бегает он там что ли?
- Похоже на драку, - хмыкнул я. – Видимо, столкнулся с технарями из ТИЦа, или он дубасит их, или те гаечными ключами стучат по его спинному ранцу. Жаль, что радио не включили, а то бы услышали веселую перебранку с использованием ненормативной лексики.
Командир нахмурился, продолжая светить фонарем в шлюзовой блок. Вдруг люк там опять открылся и в проеме показалась фигура в скафандре. Похоже, Сергей возвращался. Что там случилось – неужели и вправду подрался? Или там Барсуков ему впечатал в шлем по первое число и тот со страху в штаны наложил? Или там монстра узрел? – типа, надули сотрудники Тестово-испытательного центра резинового тираннозавра и поместили ради смеха в «трубу», рядом с ЯЭУ. Или скафандр поврежден? В любом случае, он свою задание не выполнил. А это значит, что произошло нечто непредвиденное.
Сергей подошел к нашему люку и помахал рукой. Однако Ашот пальцем указал ему: закрой люк за собой, потом мы откроем эту. Бортинженер выполнил это, хотя, как мне показалось, его движения были нервными и судорожными. После этого Саркисов впустил астронавта к нам.
Я посветил ему в глаза. Они были раскрыты от ужаса. Может, ему плохо? Тогда следует быстро снять с него шлем. Я подпрыгнул к Сергею и быстро щелкнул пазами. Шлем мягко снялся с кольцевика. Марина поднесла фонарь и мы увидели, что наш друг бледен, шевелит губами, подобно рыбе, которую подняли с глубины и бросили на берег. Казалось, он был чем-то напуган... или, даже вернее, озадачен. Никогда раньше не видел у бортинженера такой гаммы эмоций на лице.
- Что? Что там такое? – спросил его Ашот, нахмурившись. – Не молчи!
Тот взглянул на него и произнес с некоторым усилием, словно не знал, что следует сказать:
- Чертовщина какая-то...
- Что именно? Барсукова увидел? Или Хамкова? Не тяни – говори!
- Там... э-э-э... там невесомость, - выдавил из себя Ушаков. – Людей нет. Никого.
- Что? – мы переглянулись, ничего не поняв. – Какая еще невесомость?
- Обычная! – вдруг со злостью ответил бортинженер. – Там нет земной гравитации. В сделал шаг в отсек и... поплыл по воздуху. Я там ничего не весил! В «трубе» нет гравитации! Вы понимаете? Нас специально не пускали сюда!!! Чтобы мы не знали истину! Здесь нет техников, ни других сотрудников Центра! Их нет почти два месяца! Я не увидел присутствия кого-то постороннего на борту галеона!
И тут до меня дошло. Холодом окатило так, что я, казалось, застыл как обледеневший. А потом бросило в жар. Бог ты мой! Если там невесомость, то это означает?.. Не может быть. Меня стошнило, и мысли как дикие лошади поскакали внутри моего котелка. Невесомость... космос... искусственная гравитация... метеориты... инфекция... радиация...
- Мы в космосе! – тем временем заорал Ушаков, потрясая руками. Он смотрел на каждого из нас, пытаясь увидеть, поняли ли мы его слова или не верим ему. – Это не имитация! Это реальный космический полет! Негодяи в ТИЦе нас надули – мы действительно летим к Марсу! Если бы не отключение электричества, мы бы так и думали дальше, что прикованы к земле! Наш корабль – не макет, черт бы всех подрал, это настоящий межпланетный галеон!
- Теперь я понимаю, почему мы ощущали вращение и нас сносило влево – это сила Кориолиса, а вовсе не результат нарушения вестибюлярного аппарата под влиянием медикаментов, - простонал Ушаков, хлопая себя по лбу. – Какой же я идиот! Все все было на поверхности: «колесо» создавало гравитацию за счет вращения, но ведь в неинерционных системах отсчета действуют законы, которые легко вычислить. Я как инженер обязан был это сразу распознать!.. Блин, меня водили за нос почти два месяца!!!
- Но... но... – расстерянно бормотала Марина. – Мы же не астронавты! Мы только испытатели! Никто нас не готовил к полету на Марс! О боже, мы же не готовы! Мы ничего не знаем! А-а-а!..
Казалось, у нее начинается истерика. Легче было похлестать ее по щекам, чтобы привести в чувство, но такое позволить себе я не мог. Надеялся, что вулкан женской эмоциональности прекратит извергаться сам собой.
- Успокойтесь! – рявкнул командир. Его голос привел нас в чувство. – Наши отсеки находятся под воздействием гравитации из-за центробежной силы, и поэтому мы считали, что находимся на Земле. Но если в «трубе» невесомость, то это действительно означает, что мы в космосе. Но хотелось бы в этом убедится еще на других фактах! Кто знает, может в ТИЦе не только научились обстреливать нас радиацией и метеоритами, но и невесомость искусственно создавать...
- Как убедится? – спросил я, переводя дух. Меня всего трясло от услышанного. Это был шок – узнать, что я в миллионах километрах от Земли. Меня закинули в космос, даже не поинтересовавшись моим желанием или мнением, как игрушку, как кролика или крысу. Значит, моя семья сейчас там, а я тут? И эти радиоотставания – это не результат компьютерной имитации, а потому что между кораблем и Землей на самом деле огромное расстояние? Все это плохо укладывалось в голове. Все сумбурно, отрывочно... А с другой стороны, мое подсознание вдруг выдало мне порцию тех сомнений, что я испытывал последнее время. Может, где-то в глубине своего мозга я подозревал нечто подобное, просто мои «фильтры» подавляли их проявление, не позволяли функционировать моему рациональному мышлению в привычном русле.
И все же я сумел выдавить из себя:
– Если смотреть на мониторы, которые подсоединены к внешним телекамерам, то они итак нам показывали космос. Хочешь сказать, что это реальность или все-таки компьютерная иллюзия? Ведь мы принимали иллюзию за иллюзию, а тут получается, это реальность?
- Нужно открыть люки иллюминаторов и посмотреть! Это не экраны, там туфту нам не подсунешь! – строго и размеренно отвечал Ашот. – Глаза наши не обманешь.
- Для этого нужно выходить наружу! – заметил бортинженер. – Люки изнутри не откроешь! Но если выйдем наружу, то и иллюминаторы не нужны – все увидишь через стекло гермошлема.
- Есть одно место, где иллюминаторы не зашторены – это в «Перископе»! – Саркисов внимательно посмотрел на меня. – Анвар, надевай скафандр, вместе с Сергеем направляйтесь во взлетно-посадочный модуль, уверен, что там никто не планировал устраивать фальшивые картинки. Оттуда осмотритесь.
Это была идея! Почему бы не попробовать? Я кивнул и настал извлекать из кокона второй скафандр KSU-1, после чего начал влезать в него, как кузнечик в трубку. Именно сейчас я благодарил командира за его настойчивые требования научится быстро облачаться в скафандры. Наверное, я это проделал быстрее, чем Ушаков. Однако ходить в скафандре в условиях гравитации дело все-таки сложное. Это со стороны некоторые полагают, что ничего сложного нет, просто им по жизни такое никогда не представлялось и в ближашие годы вряд ли такая возможность будет. Астронавтика – это не массовый спорт.
Спустя пятнадцать минут я был готов, и вместе с Сергеем вошли в шлюзовой блок, люк за нами закрылся. Вытравливать воздух не было времени и невозможно, так как все насосы не работали. Мой товарищ потянул на себя второй люк, после чего проскользнул в проем, причем даже прыгнул, как это делает пловец в воду. Он фактически влетел в «трубу» и закружился там вокруг себя как это делает балерина при исполнении танца. Свет его фонарей, казалось, беспорядочно освещает пространство, создавая иллюзию некого стремительного поиска опасности. Я поставил ногу на металлическую решетку, подтянул тело в проем и толкнул себя в темное пространство.
И сразу очутился в условиях невесомости. Это было то, что я два раза испытывал на испытательном стенде – на специальном самолете Ил-76, который поднимался на высоту в десять километров, а потом пикировал вниз, и мы, находившиеся на его борту, летали как птицы. Это были чудные ощущения, трудно передаваемые словами. И теперь они вновь заиграли моим телом, только на этот раз я помнил все побочные явления от микрогравитации и поэтому подавил в себе некую радость и восторженность. Было ясно, что искусственно такое не создать. Да, всего в трех метрах от меня была искусственная гравитация, но в «трубе», в частности, в отсеке «L», ее не было. Это свидетельствовало о том, что корабль не на Земле. И все же сомнения не покидали мой разум. Впрочем, «колесо» вращается по инерции – моторы ведь замерли, а потом сила трения постепенно остановит ее, и невесомость возникнет и там, и это поставит точку в моих размышлениях.
- Ладно, успеешь накувыркаться, Анвар, - просипел Сергей, хватая меня за руку и подтягивая к себе. – Нам нужно туда, - и он указал вперед, к стыковочному узлу, за которым уже располагался «Перископ». И к нему мы, отталкиваясь от стен, поплыли словно две большие камбалы – неуклюже, смешно, и все же достаточно эффективно, чтобы не остановится посередине, не зависнуть и потом не дрыгать конечностями, пытаясь к чему-то прикоснуться, за что-то ухватиться. Наши фонари освещали отсек достаточно ярко, чтобы мы видели даже мельчайщие детали – аккумуляторов должно хватить на долго.
Скафандр немного стеснял движение, однако ничего страшного в этом не было. Здесь еще есть атмосферное давление, поэтому я ощущаю пускай ограниченную, но гибкость своих доспехов. Вот, говорят, в безвоздушном пространстве сложнее, там ты превращаешься в некий пузырь, где руку или ногу согнуть не так и легко. В марсианский скафандр включен экзоскелет, поэтому в нем работать, передвигаться по поверхности можно играюче, правда, для орбитальных операций он не предназначен. В любом случае, скафандры – это сфера человеческого обитания, и он снабжен не только необходимыми системами, но и электроникой, фактически, встроенный компьютер, который через графические экраны показывает состояние внешней и внутренней среды, даже может дать оценку угрозы, предложить разные способы для устранения и многое другое. Единственное, что мы не стали надевать, так это памперсы, впитывающие испражнения, когда человек находится в скафандре несколько часов; в данном случае в них не было необходимости.
Просто я впервые использовал эту «одежду» в условиях невесомости. Да, тренировки в ТИЦе под водой были, но все равно там другие ощущения. А здесь – совсем иначе, а может, это адреналин меня возбуждает, ведь я все больше ощущаю себя не испытателем, а астронавтом, пускай и не подготовленному к такому полету. «Лишь бы это не было миражом, лишь бы это не имитация», - уже по-другому думал я, желая, чтобы все наши опасения оправдались. Ведь уже сейчас мне становилось ясным, что моя конечная цель – когда-нибудь отправится в космос – уже два месяца как реализована. Не знаю, что думал по этому поводу Ушаков, и все же у меня возникало ощущение, что и он не против сложившихся обстоятельств. Быть в ТИЦе под куполом и тешить себя надеждами своими глазами увидеть другие планеты, и участвовать в экспедиции на Марс – это две модели жизни, между которыми расстояние как от Солнца до Туманности Андромеды, и которые вдруг слились, как в той гипотезе о столкновении галактик через миллиарды лет, что я прочитал экипажу.
Спустя минуту мы были уже у стыковочного узла. Точнее, здесь было три таких устройства, способных принять, соответственно, три различных корабля с прибывшим экипажем или грузом. Но два были пустыми, а вот первый уже был с взлетно-посадочным модулем, фактически, это такая же автономная ракета с полным набором самостоятельного управления (хотя «Перископом» можно было управлять и дистанционно, через систему связи, да и сама автоматика могла посадить и поднять модуль без участия человека, если такая необходимость возникла бы). Сергей открыл люк, перешел в тамбур, я за ним, закрывая за собой вход. Потом мой коллега открыл второй люк и вплыл в «Перскоп», хватаясь руками за штормтрап. Перебирая руками, он пролез в командный отсек и уже там стал крутить ручки, чтобы открыть бронированные шторы, защищающие иллюминаторы в космосе от метеоритов и космической радиации, а на Марсе - от пыли, камней и прочего. Здесь было темно, ничего не функционировало, поскольку этот корабль не планировали использовать в этой экспедиции, хотя у меня была уверенность, что он заправлен горючим, есть энергия и приборы в исправности. Иначе говоря, систему можно запустить, ведь она не соединена энергетическим кабелями с нашим галеоном, питается от собственных аккумуляторов..
По мере того, как отходили шторы, мое дыхание все учащалось, как будто мне не хватало кислорода. Однако это было не так, просто реальность окончательно встала на свое место и я определился, где нахожусь. Мониторы показывали статику и некую проекцию в электронной обработке, а здесь я видел всю глубину окружающего мира, который был отделен всего несколькими сантиметрами стекла. Мои глаза были лучшими инструментами познания, чем компьютерное моделирование, потому что было нечто неуловимое, недоступное для машин в этом процессе. Миллиарды и миллиарды точек разной величины и цвета, одинокие и сконцентрировавшиеся в скоплениях, именуемых галактики, - причем сами галактики были то в виде спиралей, то шаров, то бесформенные, как, к примеру, Млечный путь – это все вызывало ощущение своей маленькой величины, своего мизерного существования по сравнению с глобальным значением времени и пространства. Казалось, это Вселенная смотрит на меня своими бесконечными и бесчетными глазами, а не я пытаюсь понять, насколько все реально мною зримое, как далеки звезды, планеты, туманности. «Протяни руку и ты дотронешься звезды. Расстояние – это границы нашего сознания, но ведь разум не ограничивает себя, наши ощущения бесконечны», - как-то философски сказал мне учитель географии, который был заядлым астрономом и с которым мы часто глядели в его самодельный телескоп. И тогда я его сразу понял, а сейчас, находясь в отсеке модуля, вдруг осознал истину услышанного.
- Вот это да! – с восхищением прошептал Ушаков, тоже не будучи в силах отвести взгляд от космоса. Наверное, он начинал привыкать к новому смыслу своего существания, перепрограммировал свои интересы и цели. На самом деле мы получили большой подарок от «Роскосмоса», которая отправила в настоящий полет, пускай даже не поставив нас в известность. Его распирали новые чувства, и слезы мешали ему смотреть на открывшийся заново мир; Сергей вспохватился, успокоился, ибо не мог вытереть капельки воды, что теперь кружились внутри шлема. – Это прекрасно, Анвар.
- Я согласен с тобой, - ответил я. – Где же Марс?
- Его трудно найти среди этих звезд, - ответил бортинженер, между тем, пытаясь разглядеть планету. – Но если мы действительно летим в космосе – а это так! – то Марс появится в поле зрения через день. Если применить радиолокацию, то обнаружить планету просто. А могу включить «Пероископ», там имеется соответствующее оборудование...
Солнце оказалось слева, и я заметил, что оно не желтое, как привычно видится с Земли. Оно белое. Вспомнилось из физики, что световые луч просто рассеиваются в атмосфере и придают нашей материнской звезде желтый окрас.
- Нет, это не сейчас, - остановил его я, с трудом подавив свое желание любоваться этим миром бесконечно. Вселенная меня загипнотизировала. – Нам нужно запустить ЯЭУ, иначе мы просто вымрем! – этими словами удалось вернуть коллегу, как говорится, на землю с космических высот.
И мы покинули модуль, не забыв предварительно закрыть шторки. После чего пролетели к отсеку «О», где Сергей распахнул панель, пощелкал там тумблерами, после чего, вздохнув и сказав «С богом!», рванул вниз рычаг. Щелк! – этот звук услышал я даже сквозь незначительную атмосферу отсека и толстый слой скафандра. В ту же секунду загудело все вокруг, корпус стала сотрясать мелкая дрожь, правда, спустя две минуты она прошла, видимо, стабилизаторы погасили колебания, или установка вошла в рабочий ритм. Вспыхнули плафоны и один за другим стали зажигаться индикаторы на приборах.
Галеон ожил. Опять зафункционировали агрегаты и машины. Энергия поступала во все уголки, запуская компьютеры и системы жизнеобеспечения. Итак, нам нужно было торопится в шлюзовой блок, чтобы вновь войти в «колесо», пока автоматика не запустила электронный запор в люке. Мы быстро прошли этот участок, и вскорее стояли на ногах, получая хлопки одобрения от Ашота и Марины по скафандру. Гравитация все-таки приятнее, чем невесомость, потому что чувствуешь себя уверенно, привычно. В отсеке «L» было светло – горели плафоны. Ульянова и Саркисов терпеливо ждали, пока мы снимем шлемы.
- Молодцы, справились, - сказал командир. – Так что скажете?
- Мы видели космос. Реальный космос, - произнес я. – Это было неописуемая красота...
- Ладно, о красоте потом поболтаем, - прервал меня Сергей, снимая скафандр. – У нас более серьезные дела. Нужно решить, что теперь делать?
- Пройдем в командный отсек и там решим, - произнес Саркисов, на что я резонно заметил:
- За нас давно решили те, кто отправил в космос. Нам нужно теперь сделать так, чтобы выжить в этой ситуации!
- Да-да, это тоже обсудим, - поспешно согласился тот. – Теперь я понимаю, что та новость, что ты выкачал из Всемирной киберпаутины – это про нас, а не про какой-то обычный летательный аппарат. Просто «Роскосмос» скрывал это и от нас, и от всего мира...
Когда я скинул с себя скафандр, то поспешил за своими. Мы вернулись в Центральный пост, слыша, как включаются приборы и механизмы различного назначения. Но сюрприз ожидал нас в виде застывшего изображения какого-то человека на большом мониторе. Нужно было нажать на кнопку, чтобы запустить сообщение. Видимо, это был именно тот файл, что я получил из Интернета.
Я посмотрел на командира, и тот кивнул:
- Давай. Думаю, это уже не вирус.
Я нажал на кнопку, и изображение задвигалось, картинка стала четкой и... с экрана монитора на нас глядел... Масляков.
- Геннадий Андреевич? – вырвалось у меня. – Вы живы?
- Нам сказали, что вы погибли! – подхватила Марина, не веря своим глазам.
Тот улыбнулся и грустно сказал:
- Здравствуйте, мои дорогие. Если вы видите меня, то это означает, что меня нет в живых...
- Что? Что-что? – не поняли мы. – Это разве не прямой канал? Вы разговариваете с нами не из ТИЦа?
Наш руководитель полета, как видно, не слышал наших возгласов и продолжал:
- Это запись, что я сделал секретно от «Роскосмоса» и вложил в твой почтовый ящик, Анвар. Если ты его получил, то, значит, ваш галеон сейчас не передает никаких сигналов, никакой информации, что происходит у вас на борту, и у вас, друзья, есть время, есть шанс. Анвар, не беспокойся, это был не вирус. Это команда на отключение ядерной энергетической установки, чтобы обесточить всю систему корабля. Дам были все пароли и разблокировочные команды, поэтому корабельный компьютер не увидел угрозы в моем сообщении..
- Но зачем? Мы можем погибнуть из-за того, что не работает оборудование жизнеобеспечения! – вскричал Ушаков, понимая, что трудно вести дискуссию с тем, кто не может видеть и говорить просто по определению – он мертв, а не из-за гигантского расстояния между Землей и нашим кораблем. – К чему это? Ведь вы могли нам рассказать хотя бы перед самым стартом!
А Масляков словно предвидел такой вопрос, поэтому отвечал:
- Я знал, что вы перезагрузите ЯЭУ, и поймете, что вы на самом деле в космосе. Невесомость подскажет вам реальность, а потом вы, может быть, пожелаете увидеть окружающий мир не через мониторы, а иллюминаторы и войдете во взлетно-посадочный модуль. А там станет вам окончательно ясно, где вы находитесь... Хотя я уверен, что многое вам было непонятно, возникали подозрения, особенно с радиацией, метеоритами и внеземными бактериями, мол, как это ТИЦ с вами такое проделал? Конечно, на такое мы не способны. Это был обычный фон окружающего вас мира. И наши слабые по сути ответы не устраивали вас, вам казалось, что мы что-то скрываем. И вправду, такое было...
Ух ты, Геннадий Андреевич предвидел все наши действия – как его не уважать после этого? Мы слушали, затаив дыхание.
- Да, вы в космосе. Да, вы летите на Марс. Вы не в имитационном полете, а в настоящем, в таком, который предстоит «Радуге» спустя некоторое время. ТИЦ – это на самом деле космодром, откуда вы стартовали. Вы должны были испытать галеон в действии, все систему жизнеобеспечения на себе лично, проверить бортовую электронику и механику, и прочее, и вернутся на Землю, хотя по плану вы этого не должны знать и даже догадываться. Поймите, как плавает субмарина можно узнать в реальном походе, а не погружая ее в бассейн; живучесть танка определяется в настоящем бою, а как летает ракета можно проверить в полете, а не на компьютерных расчетах. Жизнь преподносит порой непрогнозируемые и не вычисляемые сюпризы, поэтому «Роскосмос» просто вынужден был провести реальный полет, но так, чтобы ни вы, ни кто другой об этом не догадался...
Да, безыменный корабль, на борту которого вы находитесь, будет оставлен на орбите как некий космический объект, только для последующего полета и с иным экипажем, и, естественно, с присвоенным ему каким-либо названием. Сами понимаете, что честь первым достигнуть Марса, пройтись по его поверхности доверено другим людям, тем, у кого есть на то амбиции, власть и деньги. Это богатеи и чиновники нашей страны профинансировали строительство двух галеонов – «Радуги» и так называемого «макета» - по сути такого же функционального корабля, это они сами или их отпрыски решили войти в историю человечества как первые покорители Красной планеты. Сами понимаете, что тщеславие их безгранично, влияние – сильно, а денег и ресурсов – более чем достаточно. Но вот хотели покорить без риска для себя, без какой-либо потенциальной угрозы. Это же не те отважные астронавты, кто за счет своей жизни отвоевывали у Вселенной право на часть своего обитания. Для них полет должен был сродни легкой и веселой прогулки, хотя жителям Земли внушалось об их героических усилиях, ежедневном подвиге, величии их миссии.
Я заметил, как у Ашота сжались кулаки, а лицо у Марины побледнело. Бешенно стучало сердце и у меня, и все же я продолжал слушать.
- «Радуга» станет первым кораблем, официально достигнувший Марса. Вы, как отработанный элемент, останетесь лишь как испытатели, которые... – здесь Масляков вздохнул, - трагически погибнете. Я не знаю, какой способ выберет Хамков для организации вашей гибели, было много вариантов, от жутких до тихих и безболезненных. Естественно, вас с орбиты никто не вернет, ибо тогда станет ясно и вам, и всему миру, что именно вы, испытатели, летали на Марс! Что именно вы – первые покорители этой планеты! И тогда в ярости будут те, кто профинансировал всю марсианскую программу... Получится, что их обманули, подставили, использовали, а эти люди не простят такой ошибки ни Дмитрию Даниловичу, ни Барсукову, которого наверняка поставят вместо меня на проект имитационного эксперимента! Полетят головы некоторых чиновников в правительстве, в разведке, Министерстве обороны. Вы спутаете планы всем им!..
- А как же государство? Разве не из госбюджета России шли деньги на этот проект? – сердито спросила Марина. И снова Масляков предусмотрел возможность такого вопроса:
- Наверное, кто-то спросит, разве правительство не финансировало космические программы? Увы, у «Роскосмоса» бюджет слишком мал, мы с протянутой рукой ходили по миру, но в последние годы никто не хотел с нами сотрудничать – ни богатые американцы, ни практичные европейцы, ни меркантильные китайцы, ни жадные индусы, ни хитрые японцы. Они смотрели на нас как на неприемлемых конкурентов в освоении космоса или ставили перед нами невыполнимые требования, например, как китайцы или японцы - уступить им значительные части российской территории, сдвинуть границы в ущерб нашему государству. Пришлось привлекать национальных, то бишь местных олигархов, каких в стране не мало, даже «воров в законе» с их криминальным капиталом. Некоторые из них согласились, но только на их особых условиях. И руководству «Роскосмоса» ничего не оставалось, как принять их. Галеоны формально принадлежат Госкорпорации по космосу, но на самом деле это частная собственность, и все права на изобретения, технологии принадлежат тем, кто вложился в программу. И доходы от внедрения в гражданский сектор – тоже получат олигархи. Но это лишь одна сторона вопроса. Вторая – это тщеславие богатеев, о чем я уже сказал. В итоге в «Роскосмосе» сколотили экипажи для двух кораблей из состоятельных и самодовольных персон, которые хотели остаться в истории значимыми персонами. Они особенно-то и не готовились в космос, ведь это еждедневный утомительный и тяжелый труд, это работа над собой, это изучение техники, оборудования, тренировки, испытания, занятия на тренажерах. Поэтому для бездельников требовался безопасный корабль и проверенный маршрут полета. В связи с этим и ваш корабль, который в закрытых документах пока имеет лишь порядковый номер 001, и «Радуга» с порядковым номером 002 - автоматизированные настолько, насколько это вообще возможно. Для настоящих астронавтов это станет прогулкой, а для вас – испытанием, тяжелым и суровым. Только ваша судьба будет печальной. Вас никто не наградит орденами и медалями, не осыпет деньгами. Вам смоделируют внезапную катастрофу. Вы умрете, а ваши тела выкинут в космос, чтобы избавится от улик. Все записи уничтожат. Ничто не будет свидетельствовать о том, что кто-то летал к Марсу до «Радуги». Только вашим родным выплатят страховку, не сравнимую, естественно, с теми гонорарами, которые получат астронавты от полета на Марс. Слава достанется им, а не вам.
- А вы? Как вы согласились на это? – омертвевшими губами спросила Марина, и Геннадий Андреевич словно слышал ее и говорил, как бы отвечая на вопрос:
- Именно это меня и возмущало. Именно с этим я и был не согласен. Я считал, что с вами нельзя так поступать, это бесчеловечно, преступно и цинично. Я просил Хамкова и членов правительства сохранить вам жизнь, вернуть с орбиты на Землю живыми в обмен на ваше обещание молчать, хранить все в секрете до самой смерти. Даже, в конце концов, подвергнуть вас гипнозу, чтобы вы все забыли или фармакологическими препаратами стереть кое-что в вашей памяти. Но главное, чтобы вы оставались в живых! Да, вас вначале можно обмануть, что вы в имитации стартовали с Земли, летите на Марс и возвращаетесь домой, но ведь потом по окончанию эксперимента вы поймете, что выйти на площадку Тестово-испытательного центра просто не сможете– вы на самом деле в космосе. Открываете шлюзовую камеру – бац! – а вы не в Сибире, не на территории Российской Федерации! Ваш тестовый корабль, как и «Радуга», не предназначен для посадки на Землю или на Марс, он будет сугубо межпланетным орбитальным транспортным средством, типа, трамвайчика, перевозящего пассажиров туда-сюда; взлетно-посадочный модуль «Перископ» спроектирован для Марса, где первая космическая скорость составляет всего 3,6 километров в секунду – он не сумеет сесть на Землю или взлететь с нее. Значит, придется воспользоваться или пилотируемым кораблем «Клипер» или аппаратом класса «Союз», «Русь», что скрыть от наших соперников невозможно – они, кстати, итак задавали много вопросов по повожду старта вашего 001, который мы прикрывали всеми возможными способами маскировки и технической дезинформации. А это уже явное свидетельство того, что вы совершили межпланетный перелет, никакая имитация не сможет вас убедить в фальши. И вы вправе подребовать своих лавров!
Мне угрожали, отговаривали, но я хотел встретится с президентом России, рассказать о реальных замыслах. Только я не учел одного – он сам был в курсе и дал согласие на всю марсианскую программу... Много лет назад в США сняли фильм «Козерог-один» о псевдомарсианской американской экспедиции; там экипаж вынудили сниматься в закрытой киностудии, в специальных павильонах, чтобы создать у мирового сообщества иллюзию, что астронавты путешествуют по поверхности Марса. В отличии от них вы на самом деле в космосе, хотя вам внушали, что на Земле. В кино власти дурили американский народ, а здесь обманывают вас. Лицемерие, тупость, жадность, ложь – вот, увы, главные движетели космического бизнеса...
И я понял, что не уже жилец, на мне поставили крест... Поэтому я сделал эту запись и загрузил в твою почту, Анвар, команду для бортового компьютера. Я не знаю, что конкретно сделает «Роскосмос», чтобы вас убить. Госкорпорация уже давно не та, что создавалась при Сергее Павловиче Королеве, это абсолютно бездушная коррумпированная государственная машина, ее руководители – лицемерные и жестокие персоны. Предполагаю, что на борту имеется усыпляющий газ, концентрированная доза которой может быть смертельной. Или командой с Земли отключат систему жизнеобеспечения и вы умрете в страшных муках... Теперь вы сами должны обеспечивать свою безопасность. Защищайтесь! Ищите выход! Не позвольте этим негодяям превратить вас ничто!
Анвар, ты спросил меня в тот вечере, перед стартом, почему четыре испытателя, а не восемь? Потому что смерть четверых легче скрыть, чем восьмерых. Ведь восьмеро – это больше шансов на спасение, это сила, с которой сложнее бороться. А теперь вы как те мушкетеры, что в четвером победили всех, кто им мешал, то вставал на их пути, кто хотел их смерти12.
Сейчас ваша бортовая система загружается заново, и через двадцать минут все шпионы-датчики опять начнут посылать на Землю информацию о том, что происходит на корабле. У вас есть время, чтобы обдумать, как поступить. Сделайте вид, что ничего не произошло, был просто сбой. Не говорите никому, что вам удалось узнать правду. Иначе вас сразу же уничтожат. А когда вернетесь домой, то реализуйте собственный план спасения!
Тут голос Маслякова вздрогнул:
- Я горжусь вами, друзья! Храни вас бог!
И картинка остановилась – сообщение закончилось. Предсмертное послание было точкой в нашей судьбе, теперь все зависело от нас самих. Мы молчали минуты три, не в силах что-либо сказать. У нас кипели эмоции, хотя внешне старались казаться спокойными. Наконец Сергей произнес:
- Нам нужно действовать. Предлагаю для начала провести инвентаризацию корабля и выяснить, сколько у нас ресурсов. Хватит ли для полета на Землю?
- Мы не можем изменить программу, мы летим на Марс! И после этого возвращаемся домой, - прервал я его. – Поэтому нам нужно знать наличие ресурсов на всю экспедицию. Хотя я уверен, что должно хватить на весь, как бы имитационный, полет.
- Согласен, - кивнул Ашот. – Этим займитесь вы, а я проверю все навигационные расчеты. Ведь одно дело считать, что ты сидишь на Земле и не вникать в полетные документы, не пересчитывать курс, а другое, когда ты сам видишь, куда летишь и насколько правильно, нет ли отклонений от траектории! Я, как пилот и штурман, возьмусь за это.
В Центральном посту становилось привычно шумно – включались, загружались и начинали функционировать в рабочем режиме приборы, индикаторы, машины и механизмы.
- Кстати, поясни нам, как мы все-таки летим? – повернулся к нему я. – Я как-то не прислушивался к подобным лекциям, ибо не считал нужным учить то, что к нам напрямую не имеет отношение... Ну, зачем при имитации знать расчеты реального полета на Марс?
Ашот помедлил, а потом произнес:
- Навигация и расчет траектории не просты. Известно, Земля вращается вокруг Солнца  со скростью 30 километров в секунду, а Марс – 24, поэтому Земля при движении по своей орбите всегда как бы «догоняет» Марс. Когда планеты находятся по одну сторону относительно Солнца, и расстояние между их орбитами минимально, происходит противостояние, которое имеет место каждые 780 суток, то есть 26 месяцев. Конечно, выгодно лететь к Марсу в периоды противостояний, однако в связи с тем, что орбита Марса сильно вытянута, а орбита Земли почти круговая, расстояние между ними колеблется от 55 до 100 миллионов километров. В других же случаях расстояние между планетами может достигать 400 миллионов километров, если они находятся, например, в противоположных, наиболее удаленных от Солнца, точках орбиты. Именно этого «окна» ожидают американцы и китайцы, готовящие свои аппараты. Нас это в меньшей степени волнует, так как газофазные ядерные ракетные двигатели придают нашему кораблю большие скорости, и мы можем стартовать в любое удобное для нас время. В настоящее время мы летим со скоростью 70 километров в секунду. Иначе говоря, нам нет смысла лететь по околосолнечной эллиптической траектории, который растягивает полет на многие месяцы, а то и годы. Ныне у нас даже не параболическая, а высокоскоростная гиперболическая траектория, которая позволяет достигнуть даже Плутона в сжатые сроки!
В этот момент загрузился его командный компьютер, и Саркисов стал выводить на монитор данные полета с графикой и цифрами.
- Мы стартовали с окоземной орбиты, когда расстояние между Марсом и Землей было в 330 миллионов километров. Мы вышли из сферы влияния Земли и оказались в сфере влияния уже Солнца; наш полет также поддавался воздействию сил гравитации других планет и спутников, однако это не столь значимая величина, чтобы сбила с расчетного курса. Мы разогнались до необходимой скоростью и теперь летим по инерции, догоняя Марс – это пассивный участок межпланетной трассы. Но поскольку наша скорость выше, чем орбитальная скорость Красной планеты, то она не может удержать нас, и нам необходимо произвести торможение, чтобы сравнять наше общее движение. Таким образом, через двадцать часов нам придется включить тормозные двигатели, чтобы уменьшить скорость примерно до значения первой космической вблизи Марса - это 3,55 километров в секунду. И пока двигатель работает, полет снова является активным. Отмечу, необходимость в подобном маневре возникает каждый раз при выводе любого корабля на орбиту спутника Луны, Меркурия, Венеры, Каллисто и любой другой планеты. Движение по орбите вокруг Марса, так же как и вокруг Земли, пассивное.
- А что дальше? – спросил я. – Мы зависли над Марсом – и что будем делать?
Командир пожал плечами:
- Ну, теоретически, мы должны просто вращаться над планетой, делая определенные манипуляции с аппаратурой, ведущей наблюдения и замеры Марса. А спустя месяц – стартовать к Земле. Таковы были планы в имитационном эксперименте, а что?
И вдруг Ушаков улыбнулся:
- Друзья, это был план «Роскосмоса», но ведь мы можем его изменить!
- Что ты имеешь ввиду? – повернулась к нему Марина. – Поясни.
- Мы можем... нет, должны совершить посадку на Марс! – воскликнул Сергей и глаза его загорелись такой силой, что у меня невольно возникло такое желание – вступить ногой на поверхность Красной планеты. – Раз мы стали астронавтами, так почему должны упустить свой шанс прогуляться по планете, благо на нашем галеоне имеется взлетно-посадочный модуль!
- Действительно, какой смысл смотреть на объект нашей мечты с орбиты, когда обладаем техническими возможностями дотронутся до него, - поддержал коллегу я. – Я не намерен пассивно любоваться Марсом... Я хочу вниз, - и мой палец уткнулся на пол, словно под ним была планета. Это станет компенсацией за обман со стороны «Роскосмоса».
Это предложение взбудоражило наши умы.
- Но, ребята, мы не умеем управлять «Перскопом», - робко заметила Марина. Она еще металась между желаниями «быть астронавтом» и «не навредить», «не сделать хуже». Увы, компромисс здесь найти было сложно, так как, со слов уже покойного Маслякова, нас планировали пустить «в расход», иначе говоря, просто отправить в загробный мир. А я такими существами разговор обычно короткий... или вообще отсутствие какого-либо разговора. В этом случае мы имели право на самостоятельные действия и принятие своих решений. Госкорпорация не была теперь для нас некой авторитетной инстанцией.
- Знаете, друзья, история выбирает тех, кто оставил в ней свой глубокий след. Героями называют экипаж «Аполлона-11», совершившего посадку на Луну, - сказал я. – Следы двух первых астронавтов на миллионы лет останутся на пыльной поверхности нашего спутника. Их имена известны. Но вот имена Фрэнка Бормана, Джеймса Ловелла, Ульяма Андерсона, которые 21 декабря 1968 года совершили первый полет к Луне на «Аполлоне-8» знают едины. Еще меньше знают членов команды «Аполлона-10», которые 18 мая 1969 года совершили полет к Луне. Просто их следов нет там... Таким образом, наши имена не всплывуь в истории астронавтики, так как люди будут знать только тех, кто прогулялся по Марсу.
Не знаю, что сейчас меня двигало: честолюбие, авантюризм или чистая прагматика – выжать из своего полета все, что может принести пользу как нам, так и всему человечеству. Наверное, все сразу. Не скрою, я человек со своими слабостями, которые иногда могут стать сильной стороной, если берусь за правое дело. А марсианская миссия, «свалившаяся» на нас, именно такое дело.
- И все же с модулем... – пыталась сопротивляться бортврач. Но ей не дали закончить мысль.
- Во-первых, «Перископ» автоматизирован и может сесть автоматически, для этого у него есть и программа, и оборудование, и технологии – вспомни, как в далеком 1989 году самостоятельно сел на посадочную полосу советский шаттл «Буран»! А с тех пор кибернетика достигла новых высот! – вскричал Ушаков, его уши аж покраснели от натуги. – Во-вторых, наш командир учился на тренажере, он знает, как посадить и поднять «Перископ»!
- Но тренажер – это имитация! Это не реальная посадка, Сергей! – в свою очередь вскричала Марина. – Ашот никогда не сажал модуль на поверхность!
- Дорогая Марина, никто еще никогда не сажал модуль на Марс, и все пилоты, включая того, что отстыкует его от «Радуги» и опустит на поверхность, проходили тренировки на тренажерах! – резонно ответил Ушаков. – Так что у них никакого перевеса по отношению к Саркисову! Более того, Ашот – военный летчик, умеющий управлять летательным аппаратом в самых критических условиях, имеющий самый богатый опыт, и неужели ты ему не доверяешь? Неужели ты думаешь, что он не справится?
И вдруг голос подал наш командир, который внимательно слушал аргументы Ушакова:
- Думаю, мне никто не простит гибель бомбардира и моего штурмана. Марина права, я никудышный летчик... – в его голосе звучала мука, даже сердце Ушакова вздрогнуло от жалости и сочувствия.
Уверен, что Ульянова такого не подразумевала, она очень тактично и с пониманием относилась к психологической драме Саркисова. Более того, считала его не просто профессионалом своего дела, но и героем, который в том роковом бою пытался спасти положение даже ценой своей жизни. Однако у нашего командира это зациклилось в некий посттравматический синдром и выбить эту мысль будет сложно.
Марина подошла к нему, положила руку на плечо и сказала:
- Ашот, я не хотела унизить тебя. Ты молодец! Забудь ту историю. Ты поступил как настоящий солдат! И не твоя вина, что твой напарник погиб. Война есть война! Штабные крысы, которые знают войну лишь по ТВ, просто сделали бюрократический вывод и обвинили тебя во всех грехах! Но ведь это неправда!.. Сейчас ты – наш командир и мы доверяем тебе! Я знаю... нет, я уверена, что только ты сумеешь управлять нашим кораблем и модулем!
Она говорила так горячо и честно, что Ашот улыбнулся и кивнул.
- Значит, ты не против, если мы все-таки сядем на Марс? – спросил ее Ушаков.
- Нет, не против. Скажу больше, меня просто тянет планета. Я хочу узнать о ней как биолог и врач! Моя задача ведь не только бактерии на метеоритах искать, но самой найти какие-то следы жизни на Марсе!
- Тогда мы должны начать подготовку к прилету на Марс и совершению посадки! Наметить фронт работ! Определить место приземления... точнее, примарсиания! – стал перечислять наши задачи бортинженер, хотя это входило в обязанности нашего командира. Только Ашот не спорил, он дал возможность коллеге сделать это не хуже.
- Подождите! Ведь в ТИЦе не дураки, они поймут, что мы докопались до истины! Значит, нам нужно опередить их! – воскликнула Марина. – Мы обязаны выступить перед Барсуковым и Хамковым и заявить, что мы теперь независимы и намерены продолжить полет без их участия... то есть без командования «Роскосмоса»!
Со стороны Саркисова услышал предложение, хотя оно звучало как приказ:
- Да, мы сделаем коллективное видеосообщение в Тестово-испытательный центр!
- Кстати, как назовем наш корабль? – вломился я со своим вопросом. Меня этот вопрос почему-то беспокоил. Нет, я не считал, что мы поднимаем некий пиратский флаг и начинаем флибустьерничать на межпланетной трассе, просто хотелось признания всеми того обстоятельства, что мы – астронавты определенного корабля! Галеона, который первым доставил людей к красной планете! Пускай и в драматической ситуации, пускай и с обманом экипажа, но все-таки сам корабль в этом не виноват. Это люди плетут интриги, прячут проблемы в секретах, делаю заговоры, формируют тайные планы.
- Ты о чем? – расстерялся Ушаков. Остальные тоже в недоумении посмотрели на меня.
- Чудаки, мы летим на корабле, у которого лишь бортовой номер 001! Вы что, хотите войти в историю астронавтики как экипаж безымянного аппарата?! – воскликнул я. – Как-то серо...
Моя желчь проникла в их разум, вскипятила их мысли и они задумались.
- Назовем «Независимость» или «Свобода»- ведь мы сейчас находимся именно в таком статусе! – предложил Сергей. Ему хотелось скорее формально обозначить наше положение, хотя бы через название судна, на котором летим к Марсу. Идея была неплохой, но только... стандартно это, не ярко.
- Гм, я бы не хотел, чтобы корабль имел название с политическим подоплеком, - осторожно выразил сомнение Ашот, теребя короткую бородку. – Все-таки мы – граждане России, а называть так корабль, это как бы проявлять некие сепаратисткие тенденции. Да, мы самостоятельны от ТИЦа, но все же, мы остаемся верными Российской Федерации! И на корабле флаг нашей страны! Если кораблю и давать такое название, то это должно сделать правительство, а не мы.
- Да, командир прав, нужны нейтральные названия, - согласилась Ульянова. – Я бы назвала «Рапирой».
- Почему?
- Потому что рапира – это оружие боевое и спортивное, но мы им проткнули пузырь обмана, им проткнем тайны Марса! Мы протыкаем как бы проход к четвертой планете Солнечной системы!
Если честно, то название мне понравилось, и я об этом сказал всем. Немного подумав, с одобрительно крякнул и Саркисов. Ушаков махнул рукой:
- Э-э-э, «Рапира» так «Рапира», я не против...
Так мы окрестили наш корабль, и с тех пор именовали в документах и разговорах только как «Рапира». Может, позже ему дадут другое название, но это уже с последующим экипажем, а пока корабль под нашим началом.
Потом я сфокусировал все видеокамеры на одну точку, и мы встали на то место, и Ашот изложил наши цели, смотря на объективы:
- Господа Хамков и Барсуков! Сотрудники «Роскосмоса» и ТИЦа! А также руководители министерств и ведомств, которые курируют марстианскую программу! Нам стало известно все! В частности, нас уже не обманешь тем, что мы сидим под куполом Центра! Мы знаем, что приближаемся к Марсу! Таким образом, мы признаем себя астронавтами и намерены выполнить программу полета и иследования Марса в рамках самостоятельных действий! Понятно, что подобное вами не планировалось! Однако мы не подопытные животные, а люди, индивидумы со своими положительными и отрицательными качествами, и намерены бороться за свою жизнь, безопасность, за свои права и свободы всеми доступными способами! Мы готовы контактировать с вами, если вы согласитесь признать нас астронавтами и наше право первыми спуститься на Марс! Если у вас совсем иные целевые установки, то сообщите нам! Мы хотели бы закончить эту проблему дипломатично и миролюбиво! Только помните, себя мы не дадим в жертву! Наш галеон, который не корабль-макет, ныне именуется «Рапира». Все наши достижения, опыт, навыки, знания и полученные результаты мы готовы передать экипажу «Радуги», который полетит на Красную планету после нас! Все, конец сообщения.
Я остановил запись, прокрутил на мониторе, убедившись в качестве, после чего развернул антенну и направил к Земле. Теперь сигнал шел восемнадцать минут. Я представляю, какой переполох вызовет наше заявление. Барсуков в ярости вырвет с головы все волосы, а Даниил Дмитриевич прикусит язык. Такого оскорбления – хотя мы и не оскорбляли! – и унижения они не испытывали. Хотя это нам, потенциальным мертвецам, следовало бы выплеснуть ярость на «Роскосмос». Мы же поступили иначе – мы приняли игру как имитационную и готовы были ее завершить как реальную. В шахматной партии этот шаг назывался «шах».

Глава 6. Перегрузка

Несколько часов показались нам утомительными и долгими. Было неясно, чего мы ожидаем: реакции Госкорпорации или насколь правильным было наше решение. Все же я думаю, что мы поступили правильно и другого пути просто не было. За эти два месяца космос закалил нас, высветил «стержень» каждого. Мы ощутили себя одной командой, а это стоило многого. Если мы вернемся на Землю живыми и невредимыми, то всегда будем держаться вместе, это станет нашим отличием от тех испытателей, которые после имитационных полетов просто ненавидели друг друга и никогда не встречались.
В 18.00 мы собрались в Центральном посту. Обстановка напрягала, однако мы чувствовали себя более уверенными, чем в тот момент, когда вступали на борт галеона, не зная о «Большом обмане» - так теперь Ушаков называл операцию «Роскосмоса» в отношении нас, испытателей.
- Итак, нам нужно проверить заново все системы жизнеобеспечения, - проговорил Ашот, сгибая пальцы на ладони, как это обычно делают дети, ведя подсчет каких-то мероприятий или вещей. – Ресурс корабля, насколько я помню, триста дней, но это для экипажа в восемь человек. Значит, для нас, четверых, это шестьсот. Запас достаточный. Топливо, вода, кислород, химические активные вещества...
- Я сделал предварительную инвентаризацию через компьютер, - сказал я, выводя данные на один из мониторов, - хотя можно и, наверное, нужно самому в этом убедится, пройдясь по отсекам. У нас достаточно воды, кислорода и других химических веществ, формирующих атмосферу галеона, еды – 25 тонн в сухом состоянии. Конечно, оранжерея не дает досточного количества еды и кислорода, однако неплохое подспорье. Топлива израсходовано на 11%, то есть хватит на торможение у Марса, последующие набор скорости, корректировку полета и торможение у Земли. Энергией мы обеспечены с избытком на много десятилетий.
- На нашем корабле установлено современное автоматическое оборудование с программным обеспечением управления всеми системами, которое по ряду своих характеристик приближается к искусственному интеллекту, - говорил Ушаков, заметно волнуясь. - Оборудование без вмешательства человека выполняет три основные функции: подробное планирование (текущее и долговременное, до нескольких недель) полёта, защита от отказов приборов и систем на базе моделирования неисправностей и адаптивное выполнение программы полёта. Система защиты от отказов выполняет по существу функции виртуального главного инженера экспедиции. В ней заложена компьютерная модель поведения космического аппарата, которая идентифицирует неисправность и подбирает способ её устранения.
- То есть мы как бы и не нужны? – спросила Марина.
- Нет, нужны. Ведь даже это не дает 100% гарантию безотказности оборудования. Просто я говорю, насколько продумана технология нашего корабля. Это, фактически, робот для межпланетных исследований. А с учетом людей на борту, то он становится просто транспортным средством.
- По моей части, лекарств и химических веществ, из которых синтезируются препараты – 1,3 тонны, то есть более чем достаточно, - заявила Ульянова. - Срок хранения готовых медикаментов – три года. Есть запасы крови, искусственные почки, сердце, а также металлические протезы, если кто-то получит серьезные травмы. Стоматологическое и хирургическое оборудование, инструменты, механизмы – все в исправленном состоянии. Лаборатории биохимического анализа – тоже. Внеземные бактерии – «пирамиды» - хранятся в холодильнике для последующих исследований в исследовательских центрах Российской Академии наук.
Бип-бип! – послышался сигнал приемной аппаратуры. Мы получили сообщение из ТИЦа. Видимо, это был ответ на наше коллективное заявление. Я посмотрел на командира и он кивнул, мол, запускай, просмотрим его.
Я нажал на кнопку. Вспыхнул монитор. Еще не успело появится изображение человека, как нам у уши ударил визгливый крик Даниила Дмитриевича:
«Да кто вы такие? Кем вы себа возомнили, мерзавцы? Вы мятежники и бунтари, заслуживаете самого серьезного наказания!..»
- Ого, вот о чем запел тот, который хотел по окончании испытаний нас умертвить, - злобно прошипел Ушаков. – Себя признавать убийцей не желает.
«По прилету на Землю вы предстанете перед Военным трибуналом! – с презрением выкрикнул Хамков, его лицо было багровым от гнева. – За государственное преступление! Вы не имеете права называться астронавтами! Один – жалкий летчик, который угрызает и винит себя за сбитый террористами самолет и гибель штурмана, потерявший веру в свою личность – какой из него герой? Второй – флегматик, любящий компьютеры и программы больше, чем жену и детей, легко бросивший семью ради того, чтобы прославить Узбекистан, гражданином которого не является. Третий – капризный и грубый инженер, пускай и мозговитый, но не имеющий авторитета даже среди тех, с кем летит в космосе, считающий себя пупом земли, а фактически ничего не давший ни науке, ни государству, ни обществу и даже тому учреждению, где прожирал зазря зарплату. И четвертая – дамочка, которая шла к цели по головам, толкала всех локтями, пробивалась за счет жесткости, изворотливости и цинизма, не считаясь с тем, что вокруг нее тоже люди. И все вы – жалкие и никчемные уроды, вдруг станете символом человечества? Станете тем, кого начнут носить на руках и о которых напишут в учебниках истории, – этому не бывать! Не вы именно те, кто достоин нести знамя Российской Федерации в космосе, олицетворять человека, впервые вступившего на чужую планету!.. И не вам именовать корабль, который построен совсем другими людьми!..»
Может, в словах Хамкова и была доля правды, но в целом он ошибался. Да, пускай мы не самые лучшие сыны и дочери человечества, и все же мы готовы были отдать жизни для тех, кто готовился в реальности совершить путешествие на Марс. Значит, наши личные качества имели особое значение, раз включили нас даже в имитационный полет, значит, мы могли добиться нужного результата. Совместное общежитие в течение двух месяцев не разъединило нас, не сделало врагами, как, может, надеялись некоторые эксперты, а наоборот, мы поняли, что в каждом из нас есть светлые чувства, есть качества, делающих нас просто разумными существами, самоотверженными, честными и добрыми. Одиночество, эгоизм и страх, раболепие и чванство – вот что отдаляет людей друг от друга, однако в нас такие характеристики оказались не глубокими, легко стирающимися, мы выработали в себе иные качества, объединивших нас, сделавших тех, кто придерживается лозунга: «Один - за всех и все – за одного!» Мы как четыре мушкетера, только летящие в космосе. Поэтому речь главы марсианской программы восприняли с негодованием и с ухмылкой.
- Думаю, мы докажем вам, что достойны большего, чем презрение лицемера, сидящего в «Роскосмосе», - четко произнесла Марина. – Как бы вы нас не именовали, какие бы гнусные планы не строили, и все же мы вернемся на Землю как герои! Из всей этой истории я благодарна вам лишь в том, что поняла, что живу, работаю и лечу на Марс именно с достойными людьми! И не желала бы быть в числе тех астронавтов, кого вы назначили в первый полет!
Естественно, первый заместитель главы Госкорпорации этого не слышал, он продолжал зловеще шипеть с монитора:
«Только этнические русские откроют миру Марс, а не «хачек», «чурка» и «хохлушка»13!»
- Ого, так этот гад еще и шовинист! – поразился Ушаков. – Впервые я чувствую себя неуютно, что являюсь русским. Перед мной этот мерзавец оскорбил моих друзей и целые народы! Нет, когда вернусь – оторву ему грязный язык!..
«Чурка» – это, наверное, обо мне», - подумал я, щелкнув себя по носу. М-да, никогда не ощущал себя униженным, и никогда ранее не сталкивался с явным проявлением национализма. И это в Госкорпорации? С такими идеями – и в космос? Невероятно!.. Хотя Даниил Дмитриевич не открыл здесь Луну – ранее такое же мнение расистского характера выражал в начале 1920-х годов Константин Циолковский, считающийся основоположником российского ракетостроения и астронавтики. О его философских рассуждениях освоения Вселенной и технических решениях полета в космос знают многие, но лишь некоторые осведомлены о крайних примитивных высказываниях о великой роли русского этноса в человеческом прогрессе и при этом о необходимости сокращения числа африканских и азиатских народов – этакое мальтузианство нового формата. Так что у Циолковского появился продолжатель дела в лице Хамкова. Впрочем, он не заикнулся об одном члене экипажа «Радуги» - Антоне Финкильштейне, имеющего еврейские корни. Видимо, вздорить с олигархом из Израиля Даниил Дмитриевич убоялся, к тому же не хотел, чтобы его обвинили в антисемитизме. А про другие нации – так это не страшно, можно хаять!.. И все же это убого – захлебнуться в своем шовинизме, позиция не для первого заместителя «Роскосмоса». Все больше раскрывался этот человек перед нами, и все сильнее я замечал в нем качества, недостойного для руководителя, пускай и сделавшего много для отрасли.
А тем временем Хамков продолжал бесится:
«Вы не прошли курса подготовки астронавтов, не имеете сертификатов годности к полетам, не сдали экзаменов и поэтому не вправе лететь на Марс! Я запрещаю вам притрагиваться к рычагам галеона!..»
- Ух ты, а мы сейчас где?! – завопил от возмущения Сергей. – Как мы очутились в космосе, если мы не астронавты?
Я слушал крики Даниила Дмитриевича и все не мог взять в толк, как и чем оперировался этот человек? Хамков правил в «Роскосмосе» железной рукой, он отправил за решетку тысячи коррупционеров, которые считали Госкорпорацию своей кормушкой, для него не существовало ни званий, ни рода, ни связей, когда он решал вопросы кадрового обеспечения и с легкостью избавлялся от «авторитетного» чиновника. Он умело распределял ресурсы и поэтому вывел отрасль в экономически эффективную модель, сделал ее коммерчески прибыльной. Он поднял престиж России на космическом рынке и добился значительного научно-технического и технологического прогресса в этой сфере. Работать на космос стало престижным, и многие молодые люди пробивались сюда, но не через связи или блат, а посредством своего ума, таланта и опыта. И все же, Хамков не стал Сергеем Павловичем Королевым, который тоже добился многого, хотя и считался жестким руководителем. Просто Королев не шел по трупам, не топил коллег, не использовал низменные инстинкты и всегда сохранял человеческое достоинство каждого, и Генеральный конструктор высшей целью ставил не собственные амбиции, а интересы родины – и в этом было главное отличие между прошлым руководителем и нынешним. Фактически Даниил Дмитриевич превратился в «Наполеона космоса», но не более. А с таким можно идти лишь до первого «Ватерлоу».
«Вы обязаны молчать о всем том, что происходит на борту корабля. Официально – вы испытатели и находитесь на Земле, в распоряжении Госкорпорации! Вы не вправе выступать публично, делать заявление в прессу или куда-либо, тем более ставить нам ультиматум! Вам запрещается совершать посадку на Марс! Я жду вашего ответа, и если мы не получим согласие, то примем самые жесткие меры!» - и тут Даниил Дмитриевич хлопнул по столку, словно хотел поставить точку в своем монологе.
Запись остановилась, но на мониторе застыло озлобленное лицо Хамкова. Мне захотелось запустить что-то тяжелое в экран, благо ничего под рукой не оказалось. «Да, мои мысли оправдались: Даниил Дмитриевич был олицетворением подлости и мерзости, ханжества и шовинизма, удивительно, как такие люди пробрались во власть; хотя, увы, сейчас такие востребованы, чтобы достичь нужных целей, - пробормотала Ульянова. - Ныне, конечно, не лихие 1990-е годы, и все-таки традиции тех страшных лет сохранились в органах государства. Эти люди легко отправляют на смерть полки, при этом сами сидят в теплых креслах и пьют кофе. Бррр, это ужасно! И все-таки, лучше готовится к худшему, чем надеятся на милость или понимание таких существ – людьми назвать у меня язык не поворачивался».
Я посмотрел на бортврача и понял, что наши мысли во многом совпадают. Может, мы исходили из расных фактов и принципов, но пришли к единому мнению. «Роскосмос» - это государство в государстве, это монстр, который ради своих целей идет на сделку с олигархами и мафией, готов пожертвовать жизнями людей и все это возвести к идеи возрождения России как космической державы!
Ашот в задумчивости произнес:
- Лишь в одном он прав...
- В чем? – хором поинтересовались мы.
- В том, что мы не прошли соответствующей подготовки. Для полетов на орбитальную станцию готовят два-три года, для полета на Марс – четыре года, а мы прошли всего лишь пятимесячные курсы общего профиля, чего явно не достаточно, чтобы называться астронавтами!
- Так ты забыл, Ашот, что от нас не требовалось того, что хотели от настоящих астронавтов, - сердито сказал я. – Мы были просто испытателями, которым не обязательно все рассказывать и от которых не следует ждать подвигов. «Роскосмосу» нужно было всего лишь обкатать в натуре систему жизнеобеспечения и технологию полета на Марс! А потом нас пустили бы в расход! Зачем тратить значительные ресурсы на подготовку четырех смертников?
- Теперь мы в ином положении, и нам придется учится прямо на ходу, - подала голос Марина. Ее взгляд был жестким и сердитым. – Я испытала многое в своей жизни, видела всякое, поэтому была готова к различным ударам, но такого не ожидала. Впрочем, я не собираюсь сдваться и выдержу этот экзамен! Мой труп они не увидят!
Я вскочил с кресла и спросил у друзей:
- Какие меры они могут предпринять против нас?
- Может, на борту есть система самоуничтожения? – предположила Марина, явно начитавшаяся книг военных эпох. – Ведь любой боевой корабль оснащен взрывчаткой, чтобы не достаться врагу!
В ее словах был смысл, и я кивнул: можно ожидать и такой пакости от военных, что курировали проект по своему профилю. Там наверняка есть садисты в области взрывчатки.
- Это у боевого судна, мы же – гражданское, - сказал Ашот, явно не соглашаясь с этой гипотезой. – Я не знаю, есть ли нечто подобное на «Рапире», но нельзя снимать со счетов такую возможность! Хамков зря угрожать не станет, у него есть какие-то козыри против нас!
- Вряд ли Хамков решится уничтожать галеон стоимостью в двадцать пять миллиардов долларов, - заметил Ушаков. – Ему этого и не дадут сделать те, кто вбухал такое бабло. Потенциальному врагу – США и НАТО - «Рапира» не достанется, так как никто не станет покушаться на российский космический корабль, даже сомалийские пираты, если бы они имели возможность поднятся на околоземную орбиту на своих утлых речных суденышках. Захват такого корабля – это означает объявление войны супердержаве. Ядерной, безусловно... Нет, тут что-то другое... Наверное, есть какие-то механизмы, о существовании которых не подозреваем, что могут усложнить или укоротить нашу жизнь. Следует их поискать на схемах. Ведь «Рапира» - это все-таки большой транспортный корабль.
- В любом случае, они могут запустить этот механизм – если он, конечно, существует! – лишь дистанционно, - произнес я. – Это означает, что подобная команда заложена в бортовой компьютер, и мне ее следует найти и стереть. А пока срок да дело, необходимо полностью отказаться от связи с Землей. Уверен, что она нам-то и не очень нужна. Все равно дельных советов от ТИЦа теперь не получим.
- То есть стать окончательно независимыми? – дрогнувшим голосом спросила Марина.
- В трехсот пятидесяти миллионах километрах от Земли трудно не ощущать свою независимость. Мы сами способны принимать решения и оценивать ситуацию, благо располагаем соответствующей техникой. Мы справлялись с различными задачами, устранили самостоятельно угрозу разгерметизации и биологического заражения! Так что чем нам помог ТИЦ? Ничем! Но вот Хамков со своей командой способен нам попортить полет, пустив соответствующий сигнал на борт «Рапиры» и разбудив дремлющие и опасные для людей какие-то механизмы.
- Ты можешь отключить? – спросил меня Ашот.
- Я могу заблокировать связь, но это не гарантия. Ведь любой хакер может обойти блокировку. Нужно вообще лишить доступ «Роскосмоса» к компьютерным системам корабля.
- Это возможно, если мы просто отсоединим все кабели от внешней антенны, - сказал Ушаков. – Тогда мы станем глухими для ТИЦа. А для этого нам придется выйти в открытый космос и проделать все манипуляции там.
- Тогда тебе все карты в руки! – посмотрев на него, сказал Саркисов. – Приказываю провести технические мероприятия, чтобы лишить «Рапиру» связи и контактов с Землей!
- Мне нужна помощь, - сказал бортинженер.
- Анвар пойдет с тобой!
- Хорошо, - согласился тот, и улыбка озарила его лицо. Похоже, ему хотелось быть со мной.
Я был тоже не против. Зла не помнил, а вот последующие события сплотили нас, сделали добрыми друзьями. Поэтому тоже хотел поучится у Ушакова некоторым техническим примудростям, например, как отключать некоторые устройства. Заодно прикинул, что можно залатать пробоины на борту «колеса», ведь их никто и не заделл – обещание сотрудников ТИЦа это сделать ими являлось неисполнимым желанием, лишь просто нам лапшу вешали на уши, не дай бог, если мы поймем, что не на Земле. А ведь им действительно удавалось долгое время нас обманывать и мы, по доверчивости или простодушию, им продолжали верить. К счастью, Масляков расскрыл на глаза и дал возможность действовать самостоятельно.
Скафандры KSU-1 вновь были надеты в рекордно короткие сроки, при этом мы старались не допустить ошибки, которая в открытом космосе могла стоит жизни. Мы торопились, так как Хамков мог, не дожидаясь нашего ответа, совершить гадость. Наша судьба его не интересует, а вот «Рапира» способна вернутся на Землю автоматически, и руководству «Роскосмоса» будет удобнее, если на борту не останется никого в живых.
Через сорок минут мы вышли из шлюзового отсека в космос. Страховочный фал удерживал нас от риска улететь от корабля на такое расстояние, которое делает невозможным возвращение; в ином случае человека ожидала бы смерть из-за израсходования запаса дыхательной смеси. Хорошо бы использовать ракетный ранец, позволяющий маневрировать над галеоном, да только на его подготовку и запуск требовались часы, чего у нас не было (кстати, потом выяснилось, что этого устройства на борту не оказалось – техники изъяли его для дополнительных тестов и не успели или забыли вернуть на место). Поэтому фал считался единственным страховым механизмом и мы его дергали, подсознательно опасаясь, что он отстегнулся или порвался. А подобные случаи уже имелись: оказывается, во время полета шаттла «Дискавери» от скафандра американца Пирса Селлерса отсоединилась лебедка и он едва не сорвался в «пропасть», благо его партнер успел схватить и вернуть на место.
Естественно, я впервые вышел в безвоздушное пространство, и мне казалось, что я парю над Вселенной. Наверное, испытывал такие же чувства, что и Алексей Леонов, советский астронавт, осуществивший подобную процедуру в середине 1960-х годов. Только тогда его выход едва не закончился трагически – он не мог вместиться в шлюз «Восхода» при возвращении из-за раздувшегося скафандра мягкого типа и ему пришлось скидывать внутреннее давление до критического порога, чтобы уменьшить свой объем; внутри шлюза астронавт с большим трудом развернулся и закрыл за собой люк. Конечно, наши скафандры имели большие отличия, и я ныне не попал бы в такую переделку, что он тогда, и все же это не снимало опасность работы вне корабля. Глубокий вакуум, экстремальные температуры от минус 150 градусов Цельсия до плюс 150, излучение Солнца, вероятность столкновения с частицами космического мусора или микрометеоритами - это часть того, чего следовало мне боятся. Кроме того, повреждения или проколы скафандров, разгерметизация грозит декомпрессией и быстрой смертью, если мы не успем вовремя вернуться на «Рапиру». Опасность могла возникнуть во всем и со всех сторон, ее трудно предугадать, хотя вероятность появления снизить возможно. У астонавтики на сей счет уже имелся богатый опыт.
Солнце светило ярко, но светофильтр спасал мои глаза. Компьютер скафандра сразу выдал мне отчет: температура, радиация, магнитные поля... Я подпрыгнул и отдалился на расстояние ста метров от «Рапиры» - на большее не позволил трос. Хотел посмотреть корабль со стороны, и он потряс меня своими очертаниями, конструкцией. Одно дело смотреть на него в ТИЦе, другое – в космосе. Полированные части отражали свет, локаторы и антенны вращались, датчики фиксировали состояние окружающей среды, огромные лампы светились – было видно, что все на корабле функционирует, как бы это был живой организм, мчащийся сквозь пространство и время. Я огляделся: обилие звезд не позволяло найти знакомые конфигурации созвездий, думаю, такое по силам было лишь навигационному компьютеру. И все-таки я уже видел Марс – он был самой большой точкой, которую мы нагоняли, идя параллельными курсами.
- Эх, мне бы холст и краски, - мечтально произнес я. – Расписал бы всеми цветами это звездное небо и Марс...
- Возвращайся, ты мне нужен, художник, - вдруг послышалось в наушниках. Это звал меня Сергей. В данную секунду у него не было желания восхищаться судном, на котором летел. Он итак знал многое о «Рапире». – Рисовать пейзажи Вселенной начнешь с завтрашнего дня, а сейчас – арбайт и нох мал арбайт14!
- Иду-у-у, - протянул я, схватился за фал и стал перебирать его, приближаясь к внешней обшивке; трудно сказать, я поднимался или опускался, так как здесь не было понятия «низа» и «верха». Вначале мы пробрались к большой антенне, которая была укреплена над трубой «К» - это был огромный локатор, повернутый в сторону Земли. Как заявил Ушаков, это самый главный узел связи и навигации. Мы подплыли к щитку, под которым располагались разъемы и штеккеры. Сергей вскрыл его, нажав на рычаг, потом стал всматриваться в три десятка цветных кабелей, что соединяли борт с антенной, нашел нужные и стал отвинчивать один из них. Я стал делать тоже самое с другим. Это было не просто, так как требовалось усилие, а мы не висели над одной точкой, все равно по инерции отплывали. Нужно было не ошибиться, иначе могли случайно отключить радары и лишить себя информации о расстоянии до целей и месте нахождения. Затем кабели запаковали, закрыли щиток, замки беззвучно вошли в пазы. Антенна была обесточена, отключена от бортовых систем галеона. С этой секунды ни один сигнал не мог нами быть получен и не отправлен с корабля. Мы находились в полном информационном вакууме.
Пока мы работали, Сергей говорил:
- Анвар, ты понимаешь, что Хамков – это не все русские. Это просто амеба...
- Я не обижаюсь, друг, - отвечал я. – Не бери в голову! Этот идиот пытается посеять между нами вражду, чтобы мы отказались от нашей цели. Чем больше склок, тем слабее экипаж и тем меньше шансов добраться до Марса! Это же примитивные механизмы, выработанные с древних времен! Но эти слова потом я включу в состав обвининения против руководства Госкорпорации, когда вернемся на Землю! Я такое ему с рук не спущу.
Тут Ушаков тихо добавил:
- И меня извини, вел я себя как самая последняя скотина. Не знаю, что на меня нашло... Совсем тронулся... Сам себя сейчас корю, что я чуть не погубил экспедицию, не развалил коллектив...
- Ладно, все это в прошлом. Теперь мы – одна команда!
Мои слова его успокоили. И все же меня мучила одна мысль, и я, поколебавшись, спросил:
- Сергей, если мы почти два месяца были в реальном полете, значит, наши сигналы шли из космоса на Землю. Там вращается сотня спутников электронной разведки НАТО и других стран, есть станции радиоперехвата, значит, кто-то кроме «Роскосмоса» знал, что на борту «Рапиры» есть люди? Они слышали наши разговоры с ТИЦем?
Ушаков на секунду замер, обдумывая вопрос, а потом со вздохом ответил:
- Думаю, нет. Эта проблема была решена Хамковым до начала имитации, а то бы ее и не начинали. Радиопереговоры – это факт полета человека на Марс. Такие же переговоры перехватывал СССР, когда астронавты «Аполлонов» вели сообщения с поверхности Луна на Хьюстонский центр НАСА. И поэтому совесткое правительство никогда не отрицало полет американцев на спутник Земли. Наши переговоры проходят через ЗАС – засекреченную автоматическую систему, которая кодирует сигнал. Расшифровать ее практически невозможно. Поэтому если перехват и осуществляется АНБ, то это просто набор каких-то звуков, невозможных идентифицировать как человеческую речь. Поэтому, дружище, о нашем существовании в мире знает небольшая группа сотрудников и чиновников!
Так, беседуя, мы закончили эту часть операции; я вздохнул с некоторым облегчением; надеюсь, что успели, и Хамков не выкинет нам сюрприз. Однако работа на этом не закончилась. Мы поплыли в сторону отсеков, где были две пробоины. Соблюдали осторожность, так как была опасность проткнуть скафандры острыми частями корабля – тогда разгерметизация и безусловная смерть, чего никто из нас не хотел. Продвигались, держась за специальные скобы на корпусе. Нашли повреждения при помощи детектора, что я заранее захватил – они замигали над нужным местом. Инструменты для этого тоже прихватили заблаговременно. Сергей залатал дыру над медицинским, а я над спортивным отсеками. Таким образом, за один выход устранили две угрозы. Причем метеоритная казалась теперь мне самой минимальной.
Спустя некоторое время мы были в отсеке «F», где сняли скафандры и стали их проверять. Почему-то внутри корабля я чувствовал себя спокойнее и уверенее. Уже спустя пару минут Сергей присвистнул:
- Ух ты. Я был на волосок от смерти!
Я встревожился:
- Почему?
- Гляди, - и он указал на маленький прут, торчавший из перчатки – это была деталь от разъема антенны. Эта штука проколола перчатку, но по счастливой случайности разгерметизации не произошло, поскольку застряла и блокировала собою образовавшееся отверстие. Да, если бы не это, то я доставил на борт «Рапиры» окоченевший труп с разорванным изнутри органами – кровь и прочие жидкости просто вскипели бы из-за низкого давления и превратили внутренности в кашу. Я пробормотал, что какой-то ангел-хранитель не забывает Ушакова и сопровождает в этом полете. Тот лишь засмеялся и повесил скафандр в кокон, отметив маркером по корпусу, что пользоваться этими «доспехами» нельзя. Сами же починить скафандр не могли, на корабле не существовало необходимого оборудования.
После потопали в Центральный пост, обсуждая специфику проведенного ремонта. Там Сергей доложил о выполненной работе. Ашот, выслушав, нам сказал, при этом включив монитор и показывается линии полета «Рапиры»:
- Итак, мы успели, спасибо вам. Потому что через час включаются двигатели на торможение, после чего мы замедляемся и переходим на околомарсианскую орбиту. Не хотелось бы, чтобы Хамков и его команда внесли свои коррективы и мы врезались о планету или отправили нас в более длительный полет, за время которого мы сдохли от голода, например, к облаку Оорта. Итак, я проверил все расчеты – отклонений не обнаружил. Те баллистики, которые составляли маршрут, превзошли самих себя! Я им апплодирую. И все же нам нельзя расслабляться. Я бы хотел, чтобы мы перед включением двигателей заново протестировали «Рапиру».
В этот момент в командный отсек вошла Марина. У нее, как всегда, был набор медикаментов.
- Мальчики, вставайте в очередь на укол! – она заправила шприц. Мы вздохнула и закатали рукава – игла должна была пронзить кожу на предплечье, там итак уже были сотни дырочек от полученных инъекций, спасающих нас от всех кошмарных влияний космоса. У Сергея на руке образовалась гематома. Однако угроза бактериологического заражения не ушла, нам нельзя было притуплять свою бдительность, расслабляться. Правда, порой мне хотелось сказать, что тошнит от всех этих процедур, мне не нравится, что мой организм испытывает стресс от каждой ударной дозы препарата.
До торможения оставалось полчаса и поэтому никто не покинул командного отсека. Мы все сидели на своих местах и терпеливо ждали, когда компьютер запустит двигатели. При этом заново просматривали данные по состоянию галеона. Не трудно было догадаться, как волновались мои товарищи, как переживали они этот момент, при этом прокручивая в своей памяти речь Хамкова и предсмертные фразы Маслякова и обещая, что преодолеют все трудности и докажут свое право называться астронавтами. Пускай Госкорпорация не считает, что мы – пушное мясо, никчемные люди, у нас тоже есть гордость, сила воли и стремление к победе. Лишь упорные берут города, а с романтикой в душе к тому же доступны и галактики! Я, например, поклялся вернутся домой живым и сказать, смотря в глаза сыну, что был на Марсе и оставил свой след – это многого стоит, я имею ввиду, быть честным и правдивым перед своей семьей.
Бип, бип! – послышались предварительные сигналы. На дисплее отсчитывались секунды: 10... 9... 8... 7...
- Поехали! – вдруг произнес по-гагарински Саркисов, нажимая на кнопку запуска. Правда, в этом не было необходимости, компьютер сам по программе включал двигатели.
Но вначале включились левые маневровые, поскольку необходимо было развернуть «Рапиру» на 180 градусов, то есть дюзами к Марсу. Я почувствовал, как опять затрясся корпус, мягко загудели насосы, закачивая топливо в камеру сгорания. На дисплее было видно, как медленно, но неуклонно прокручивался корабль вокруг своей оси, а индикаторы отчитывали градусы, белая линия должна была совпасть с красной. Когда осталось совсем немного, то реактивная струя вылетела из правых маневровых, гася скорость вращения. Хлоп! – «Рапира» заняла необходимую позицию.
Снова начался отсчет: 10... 9... При счете «0» на несколько минут заработали маршевые, стремясь снизить скорость до второй космической в стандартах Марса – до 5,027 километров в секунду. Гул был на этот раз помощнее и потрясло тоже как на аттракционе «американские горки» (смешно, но американцы называли его «русскими»). Стабилизаторы быстро погашали колебания, из-за чего мы не испытали больших перегрузок. И все же момент был напряженным, я стиснул зубы, ожидая каких-то проблем. К счастью, ничего такого из внештатного не произошло.
Спустя три минуты все закончилось. До Марса оставалось два дня, и мы уже видели его, размером с тарелку, на экране. Мы входили в круговую орбиту, постепенно сближаясь с точкой назначения. Саркисов сходил в свою каюту и вернулся, неся в руках... бутылочку армянского коньяка «Арарат».
- О боже! Как ты сумел пронести на галеон? – изумилась Марина, широко открыв глаза, на что командир с ухмылкой ответил:
- Ну... хитрости летчика... не стану выдавать профессиональные секреты.
Однако бортврач была категорически против:
- Но вы принимали антибиотики! Они не совместимы с алкоголем! Это опасно!
На что Ушаков заявил:
- Инъекцию мы получили час назад... рискнем! К тому же моя жизнь с точки зрения руководства «Роскосмоса» не стоит и копейки!
- Я тоже рискну! – сказал я.
Марина пожала плечами. Саркисов разлил красноватую жидкость в небольшие стаканчики, что также заранее прихватил с пищевого блока. Мы считали это положенным бонусом за наш полет и наши действия по сохранению корабля и поддержания сути экспедиции. Наличие гравитации делало процесс распития спиртного весьма приятным делом.
- За Марс! – провозгласил краткий тост Саркисов, подняв стакан.
- За наш полет! – ответили мы и пригубили. Коньяк оказался терпким и ароматным, я почувствовал, как «горячая» жидкость стала прожигать мой пищевод, и от этого получил удовольствие. Марина подвинула нам шоколад, который придал еще один вкус нашим ощущениям.
После этого наша беседа продолжилась.
- Итак, мы перегрузили нашу программу с имитационного на реальный, а значит, перенастроили себя на новый ритм, на новые задачи, - сказал моим профессиональным термином Ашот. – С этого момента нам нужно усилить внимание, осторожность и бдительность. Нужно быть аккуратным во всем, особенно с тем, что касается системы жизнеобеспечения. Поэтому прошу докладывать мне обо всем, что кажется вам слабым «звеном» в нашей экспедиции или работе бортовой аппаратуры!
- Есть!
- Поскольку мы планируем сесть на Марс, то нужно тщательно к этому подготовится. «Рапира» останется на орбите и будет летать в автоматическом режиме, а экипаж совершит посадку на борту взлетно-посадочного модуля... Хотя, если кто-то пожелает остаться на борту галеона, то отказа ему в этом не будет!
Эта фраза вызвала бурю возмущений, особенно старалась Ульянова, которая считала, что намек касается ее. Но я понимал, что Ашот просто предложил коллегам самим решить и оценить риск. Ведь в случае аварии нам не поднятся в космос, а следом прилетевшие на «Радуге» вряд ли захотят спасти нас. Это опять признание того факта, что до них были другие астронавты, чего «Роскосмос» не хочет передавать огласке.
В итоге было принято решение: в четвером прилетели – в четвером и спустимся на поверхность. Так будет честнее и справедливее. Марс должен быть доступным для каждого из нас, к тому же у Ульяновой были свои профессиональные интересы к планете. У меня, конечно, отсутствовали исследовательские задачи по моему профилю, однако это не означало, что обязан отсиживаттся в Центральном посту и наблюдать, как товарищи резвятся у кратеров и предгорных равнин в поисках марсиан.
Подготовка – это проверка теперь бортовых систем «Перископа», а также загрузка на его борт некого объема кислорода и еды, инструментов и скафандров и многого другого. Хотя имелась небольшая установка, которая могла улавливать водные пары из атмосферы Марса и разлагать на водород и кислород, то есть создавать дополнительные ресурсы для выживания человека на планете. А для этого мы переходили из «кольца» в «трубу» галеона. Невесомость в этом случае стала для нас неким цирковым удовольствием. В свободное время мы влетали в «трубу» и там кувыркались, прыгали, делали сложные акробатические трюки. Естественно, проделывали это без скафандров, так как по нашему коллективному решению Сергей поднял температуру и атмосферное давление до приемлемого для человека уровне. Теперь мы входили туда в обычных костюмах, особенно это было важно, когда мы проверяли работоспособность агрегатов или проводили ревизию ресурсов.
На складе было много всего. К счастью, за время полета ничего не испортилось из съестного, не повредились инструменты, предназначенные для различных работ. Все они хранились в специальных нишах, которые располагались по револьверному типу – как барабан. Мы извлекали ящики, пакеты, распечатывали и изучали содержимое, фиксируя состояние. И так было до той поры, как я не обнаружило нечто непонятное. В этот момент мы с Сергеем были в отсеке «Р», проводили, как называется, инвентаризацию. Я отвел дверцу одной из ниш, почему-то прикрытой серебристой тканью, и озадаченно стал чесать репу, пытаясь понять, что перед собой вижу.
- Ты знаешь, что это? – спросил я, показывая на какую-то странную машину, встроенную в нишу. Это была сложенная коробка с манипуляторами, выступающими деталями, но массивная, большая; какой-то механический таракан. Что-то непонятно грозное исходило от нее, уж не могу пояснить причину таких эмоций.
Сергей подплыл и тоже застыл в недоумении:
- Нет, не знаю, сейчас посмотрю в накладные бумаги, - и он стал рыться, пытаясь найти в списке вещей то, что мы увидели. Наконец он сказал: - Странно, но никакой отметки. Похоже, это нелегальная вещь...
- Брось ты! Мы что, завезли на Марс контрабандную вещь? – махнул я рукой. – Бомба что ли?
В этот момент в отсек вплыл наш командир, который постоянно обходил галеон и прислушивался, как работают механизмы. Позже он признался, что это обычная практика любого летчика – смотреть, как готовят самолет военные техники, прислушиваться к тестовым запускам бортовой электроники, двигателей, гидравлики и прочих устройств. «Уже по звуку мог определить, что что-то не так», - пояснил Саркисов. Вот и сейчас появился вовремя.
- О чем спорите? – поинтересовался он, хватаясь за скобы и зависая перед нами.
- Не можем понять, что это за штука, - ответил Ушаков, показывая на «таракана». – В путевых документах о ней ничего не сказано.
Ашот посмотрел на сложенный механизм и вдруг заявил, причем слегкая зевая:
- А-а-а, ясно. Это «Раптор».
- Что? – название нам ничего не говорило.
- Такие я видел в армии, в частности, на нашей базе в Сирии. Это многофункциональный боевой робот, способный работать в любых условиях. Его задача охрана объекта, уничтожение противника, проведение диверсионных работ, выполнение наступательных операций. Может минировать и разминировать полосу. Очень эффективная машина, скажу я вам. Фактически ни один террорист, пытавшийся пробраться на авиабазу, не остался в живых. «Раптор» не берет в упор даже противотанковая граната, выпущенная из гранатомета. Работает от плутониевого источника в течение 15 лет, не требует специального ухода, как говорится, «танки грязи не боятся». Эта машина способна себя ремонтировать. «Рапоторами», только морской модификации, вооружают атомные подводные лодки.
- А зачем этот робот на борту галеона? К тому же официально находящегося в имитационном полете? – не понял Ушаков. – Мы же не на войну летели?
- Его перепрограммировали для марсианской программы, - пояснил Саркисов. – Такой есть и на борту «Радуги». Входит в комплект корабля – на этом настаивали спецы из Министерства обороны, они хотели просмотреть, на что способен «Раптор» в условиях другой планеты. Нужно сказать, что подобные аналоги будут и на борту наших конкурентов – американцев и китайцев. Я знал, что «Раптор» поместят на наш галеон, но тогда не придал этому значения.
- Мы его с собой не возьмем, - запротестовал бортинженер. – Я боюсь его! Мало ли что вытворит эта машина!
- Согласен, не возьмем, - кивнул Ашот. – Но вот это взять придется, - и он стал нажимать на кнопки другого ящика, в котором смутно угадывался сейф. Когда загорелся зеленый индикатор, раздался щелчок – замок отключился. Саркисов открыл дверцы и один за другим извлек четыре пластиковых ящика.
- Что это? – спросил Сергей, хотя я уже догадался, что может быть в ящиках.
- ТП-82, или просто «Тэпэшка», охотничий неавтоматический трехствольный пистолет, входящий в состав СОНАЗ, - с некоторой гордостью произнес командир, открывая ящик. Там лежали длиный пистолет, мачете, патроны разного калибра. – Я взял под роспись, когда грузили на галеон. Так что все под моей ответственностью – не вздумайте поднимать пиратский флаг и флибустьерствовать на околомарсианских широтах!
Шутку мы не оценили.
- Чего? – брови у бортинженера вздернулись в недоумении. Аббревиатура ему ничего не говорила. – Какого СОНАЗа?
- Стрелковое оружие носимого аварийного запаса - СОНАЗ. Обычно астронавты им вооружаются для защиты от криминальных персон, от хищников, для добычи пищи во время охоты или подачи световых сигналов в тех местах, куда была совершена аварийная посадка или посадка в безлюдной местности. Конечно, не для ведения боевых действий, это не армейское оружие. Советская и российская практика показала, что нужда в ТП-82 имеется. Вот и мы возьмем с собой четыре ствола.
- Будем охотится на Марсе? – пытался съязвить Сергей, но его командир грубо оборвал:
- Мы летим на неизвестную планету и никто не может предсказать, существует ли там биологическая угроза для людей. Поэтому лучше подстраховаться. Каждый возьмет с собой пистолет, но для начала я покажу, как с ним управляться. Оружие хоть и простое, однако необходимо знать все о нем, чтобы не попасть впросак в случае экстренной ситуации, ясно?
- Ясно, - ответил я за себя и за Ушакова, который скорчил кислую рожу. – Я служил в армии, поэтому имею уважение к стрелковому оружию.
- Ну и прекрасно, - кивнул Ашот и достал оружие. – Итак, пистолет имеет два верхних горизонтальных гладких ствола 32-го охотничьего калибра – стреляют дробью и сигнальным зарядом - и расположенный под ними нарезной ствол калибра 5,45 мм.
Он повернул к нам пистолет и стал показывать части, при этом поясняя:
- Это ударно-спусковой механизм, который включает два открытых наружных курка и единый спусковой крючок, а также переводной механизм с рычажком для переключения левого курка на нарезной ствол. Флажок механического предохранителя «Тэпэшки» объединен с переводчиком курков. Разным положением переводчика курков и двух внешних курков обеспечивается стрельба из стволов в любой последовательности, и возможно произвести три выстрела, действуя только одной рукой – этим самым вы гарантировано убьете крупного хищника, например, медведя. Эффективная дальность выстрела пулей – до 40 метров, дробью – до 200 метров, сигнальной ракеты – 160 метров, в условиях Марса может быть до 300 метров в высоту, время горения кррасной шашки 11 секунд. Рабочий температурный диапазон – от минус 50 до плюс 50 градусов Цельсия. Гладкие стволы снабжены автоматическими экстракторами, Нарезной ствол снабжен ручным эжектором, выбрасывающим гильзу при нажатии на кнопку.
- Ясно.
Саркисов положил пистолет, потом достал из ящика мачете и продолжил пояснения:
- ТП-82 имеет съемный приклад, состоящий из мачете и жесткого чехла с затыльником надеваемого на клинок для упора в плечо. Сама рукоятка мачете имеет пазы для присоединения к рукоятке пистолета и фиксируется защелкой, расположенной на рукоятке мачете, видите? ТП-82 имеет длинное деревянное цевьё, рукоятки пистолета и мачете выполнены из пластмассы.
Мы достали из ящиков пистолеты и стали рассматривать их. Без мачете оружие весило более полуторакилограмма.
- В состав СОНАЗ входят также ремни и закрытая кобура, подвесной чехол для приклада-мачете, два патронташа по 5 дробовых патронов, один патронташ на 10 осветительных патронов и один патронташ на 11 пулевых патронов... А теперь покажу, как разобрать и собрать оружие, зарядить боезарядами, а потом вы это проделаете сами под моим наблюдением. Пока не сдадите мне экзамен на умение пользоваться ТП-82 – из отсека не выйдете, - сурово произнес Саркисов.
Мы обреченно вздохнули. Только Сергей спросил:
- А Марина?
- Она сейчас на дежурстве, ее обучу позже.
И мы принялись изучать оружие, которое, как выяснилось позднее, действительно спасло нам жизни. Я откинул ствол вниз, чтобы посмотретть, как перезарежать блок стволов. Оказалось, экстрактор выдвигает все гильзы, что упрощает функцию зарядки патронов. Но при этом заметил, что нет прицела, значит, стрелять можно на близкой дистанции от мишени. При этом конструкция исключает как случайные выстрелы при ударе и падениях пистолета, так и выстрел при не полностью запертых стволах.
- А мачете зачем? – поинтересовался я, вертя в руках небольшой меч. С таким, конечно, не повоюешь, но защититься можно. Я бы превратил в фарш мясо, если мне дали возможность поработать в узбекском ресторане, естественно, на Земле. Этот инструмент подходил как нельзя лучше, особенно учитывая материал, из которого он изготовлен – прочная нержавеющая сталь. Наши мастера-ремесленники из Чуста, наверное, застонали, увидев этот металл – какие шикарные ножи выходили бы из их рук!15
- Отвечаю: холодное оружие – мачете - используется как рубящее средство, позволяющее прокладывать тропу в зарослях, заготавливать дрова и строительные материалы для шалашей, рыть канавы, ямы и окопы, отбиваться от хищников, разделывать туши крупных животных, - отчеканил командир. – Еще вопросы?
- Нет... – пробормотал Сергей и тихо добавил: - Рыть окопы... боже упаси это делать на Марсе!
На изучение оружия двух часов оказалось достаточным и мы, сдав экзамен Саркисову, понесли ящики в кабину «Перископа». Чуть позже перенесли туда четыре скафандра NTR-5L, приспособленного к марсианским условиям. Марина взяла ящики с оборудованием и инструментами для снятия биологических проб и для геологических исследований. Она не хотела упускать возможность первой узнать, есть ли жизнь на Марсе. И тут Ушаков спародировал сцену из кинофильма «Карнавальная ночь», где приглашенный астроном в исполнении Филлипова произносит слова: «Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе – науке это не известно, она еще не в курсе!» Ульянова в ответ покраснела и стукнула его по спине, типа, не болтай много - лучше работай. Я заподозрил, что это было сделано не просто так...
Но в последующем бортврач нам говорила: «На Марсе могут жить микроорганизмы, которых нам следует опасаться. Простейшие формы жизни порой бывают самыми опасными. Чужие организмы опасны в первую очередь тем, что против них у нас может не быть защиты, наш иммунитет будет бессилен. Один единственный марсианский микроб может вызвать серьезные последствия и уничтожить все на нашей планете. Например, астронавты всех миссий «Аполлон», которые осуществляли посадку на Луне, после полетов находились на карантине в течение 21 дня для того, чтобы ученые убедились, что они не привезли с собой какие-либо микроорганизмы».
Было понятно, что мы должны относится к этой проблеме весьма осторожно. Ошибка может стоить нам жизни. Впрочем, мы уже столкнулись с пирамидной бактерией в метеоритах, поэтому повторения такого не желали.
Марс, имя древнеримское... Еще одно название – Арес, у греков. В любом случае, планета названа в честь Бога войны, поскольку имела красноватый оттенок – цвет крови. В Вавилонии эта же планета называлась Нергал и ассоциировалась с богом подземного царства, а в индуистской мифологии - с богом Мангала, который родился от капель пота Шивы. Сопровождающие войну два спутника – Страх и Ужас, или Фобос и Деймос - олицетворены в астероидах, что уже миллионы лет вращаются вокруг планеты. Конечно, астероиды не являются центром наших интересов, не смотря на любопытство к ним многих земных астрономов. Мы стремимся посетить сам Марс, и ради этого проделали путь в 350 миллионов километров. И поэтому готовимся к встрече, едва осознали, что полет настоящий. Для начала закачали свои мозги необходимыми сведениями, что было выужено из файлов галеона: «Масса - 6,418·1023 кг (или 11% массы Земли). Ускорение свободного падения на экваторе равно 3,711 м/с; (или 0,378 от земного). Период вращения планеты относительно звёзд составляет 24 часа 37 минут, длина средних солнечных суток (называемых солами) - 24 часа 39 минут, всего на 2,7% длиннее земных суток. Марсианский год равняется 668,6 солам. Среднее расстояние от Марса до Солнца – 228 млн. км (или 1,52 астрономических единиц). Марс почти вдвое меньше Земли - его экваториальный радиус равен 3396,9 км (или 53,2% земного). Магнитное поле слабее земного в 800 раз. Марсианская сила притяжения составляет 38% от земного. Температура на планете колеблется от ;153 C на полюсе зимой и до более +20 C на экваторе в полдень, средняя температура ;50 C. Давление у поверхности Марса в 160 раз меньше земного - 6,1 мбар. Толщина атмосферы – 110 км. Атмосфера Марса состоит на 95,32 % из углекислого газа, также присутствуют 2,7% азота, 1,6% аргона, 0,13% кислорода, 0,08% угарного газа, в меньших дозах оксид азота, неон, полутяжелая вода водород-дейтерий-кислород, криптон, ксеон и другие. уровень ионизирующей радиации на поверхности Марса составляет в среднем 0,7 мЗв в сутки».
Все это мы выучили наизусть и разбуди меня ночью сразу отвечу на вопрос «Какова скорость ветров на Марсе?» - «Во время весенних таяний шапок поднимается давление и вместе с ним скорость ветров увеличивается с 10-40 метров в секунду до ста!» Но больше всего нас удивила Марина, которая, как выяснилось, увлекаласть астрологией – весьма нетрадиционное занятие для врача-исследователя. Она как-то, сидя в камбузе за чашейчкой кофе, выдала:
«Слушайте, Марс является планетой, управляющей таким знаком зодиака как Овен. Планета ассоциируется с такими качествами, как самоутверждение, агрессия, сексуальность, энергичность и импульсивность («Ого! – воскликнул Сергей. – Это про меня!»). К тому же управляет спортом, соревнованиями и физической активностью в целом. В медицинской астрологии Марс отвечает за состояние половых органов, надпочечников», - последнее Ульянова сказала, видимо пояснив, почему интересуется этим не совсем научным ремеслом.
Я же собирал творчество древних народов о Марсе, и привел одну байку от жителей Мезоамерики: «Давным-давно земля была населена бородатыми людьми, они были очень похожи на белых людей. В то время солнце и луна еще жили на земле как супруги. Солнце и луна, наблюдая войны людей, пошли на небо. А через некоторое время послали на землю большую красную звезду по имени Марс, которая перевоплотилась в великана. Марс уничтожил всех злых людей, а вместо них создал из глины новых мужчину и женщину».
- Э-э-э, это Адам и Ева? – озадаченно переспросила Ульянова.
- Хм, наверное, - последовал мой уклончивый ответ.
- А может, вправду говорят сторонники палеоконтакта, что люди прибыли на самом деле с Марса? – вдруг спросил Сергей, но, скорее всего, он адресовал вопрос самому себе, так как не обратил на наши возгласы:
- Нет, это все чушь! – кричала Ульянова. А я же утверждал обратное:
- А я верю! Мы все по сути марсиане! Ведь не заразились мы от пирамидных бактерий, что наверняка были миллионы лет назад выброшены с поверхности Красной планеты, - а это свидетельство нашего иммунитета!
Впрочем, можно многое знать и говорить о планете, но еще лучше наблюдать за ней, и для этого мы проходили во взлетно-посадочный модуль, открывали щитки и смотрели сквозь иллюминатор. Нам предстояло месяц кружиться над Марсом – такова была программа полета, и внести изменения мы не могли и не хотели. И что мы видели? Марс - это красно-коричневый, местами феолетовый и оранжевый шарик, покрытый кое-где белыми и серыми пятнами – этакая небрежная работа космического художника, решившего не утруждать себя долгим временем раскрашивать небесное тело. Большую часть поверхность планеты занимали светлые области, которые ученые назвали материками, оставшуюся – темную – океанами, хотя водные бассейны здесь были 3-4 миллиарда лет назад. Оптические системы приближали нам поверхность, и мы убеждались, что это кратеры, горы, холмы и долины, которые препятствуют выветриванию почвы и поэтому имеют такой оттенок. Геологический пейзаж был же такой, какой можно встретить в Большом каньоне в США, пустынях Сахара и Гоби, горных хребтах Гималай и Памира, приполярных регионах, просто на Земле там можно встретить жизнь, а вот существование таковой на Марсе было под большим вопросом. Хотя Красная планета и находится в так называемой зоне Златовласки16, однако тонкая атмосфера с низким давлением препятствует появлению жидкой воды на значительной территории в течение длительного периода, а отсутствие магнитного поля делает невозможным надповерхностную жизнь. Ученые считают, любая вода на поверхности, изредка возникающая здесь, является слишком солёной и кислотной для поддержания постоянной земноподобной органики. Сергей считал, что жизнь может быть построена и на другой биологической основе, Ульянова же эти гипотезы не считала обоснованными и постоянно критиковала наши предположения.
Марс также находился на пороге «геологической смерти»: окончание вулканической активности остановило круговорот минералов и химических элементов между поверхностью и внутренней частью планеты, что, в свою очередь, лишило флору и фауну на доступ к необходимым минералам и питательным веществам. Однако рельеф оказался не одинаковым: на южной стороне Марса мы обнаружили бесчетное количество кратеров – картина, словно скопированная с Луны. А вот север – это в больше степени равнины и долины, вероятно, образовавшиеся в результате затопления лавой и эрозией; здесь расположена Фарсида - обширная вулканическая равнина протяжённостью 2 тысячи километров, достигающая высоты 10 километров. Легко увидеть самую большую гору – Олимп, ее конечность поднимается на высоту 27 километров. Да, богам на Марсе было бы интереснее проживать – поистинну божественные высоты. Граница между полушариями определена большими трещинами и разломами, видимо, из-за сжатия литосферных плит. Долина Маринер – это тектонический разлом, тянущийся тянется в широтном направлении почти на 4 тысячи километров, достигая ширины 600 и глубины 7—10 километров; по размерам этот разлом сравним с Восточно-африканским рифтом на Земле; здесь бывают самые крупные оползни. Мы также легко видели русла рек, свидетельствующие о том, что в далеком, а может и не далеком прошлом здесь текла вода. Марсоходы, отправленные в начале века, обнаружили под слоем почвы залежи водного льда. Ученые предполагали, что на Марсе был идентичный земному климат, обитали живые существа, причем не просто примитивные организмы, а более высшего порядка. По разумных существ утверждать не стану, но вот Марина надеялась найти не только бактерий, но и более интересные белковые структуры.
Особо выделялись на шарике полярные шапки – это большие белые пятна на красном фоне – состояли из застывшего углекислого газа и воды, причем их толщина колебалась от 1 до 3,7 километров, а диаметр порой достигает 1 тысячи километров. С высоты можно было увидеть на марсианской Антарктиде (так я назвал южную полярную шапку) гейзеры, которые с весенним потеплением действовали активно и выбрасывали в атмосферу мощные струи углекислого газа вперемежку с песком и пылью. От этого возникал эффект фонтана, брызгающего кровью – хорошая картина для какого-нибудь фильма о вампирах или о психопатах, включающих мясорубку.
Атмосфера Марса оказалась слабой и была оранжевого цвета, возможно, из-за взвешенного состояния пыли. Но мы видели и фиолетовый закат, как пояснил Сергей, он образовался из-за того, что солнечные лучи рассеивались на микрочастицах водяного льда в облаках, которые были здесь большой редкостью. Но чаще всего наблюдению мешали природные стихии: один раз пылевая буря подняла в атмосферу столько пыли, что планета выглядела мутным красноватым диском. Оказалось, бури оказывают заметное воздействие на распределение температуры в атмосфере Марса.
- Интересно, как это там? – прошептал Сергей, влюбленными глазами смотря на Марс. Похоже, он был рад, что эта авантюра с имитацией приобрела такое направление. Мы понимали, что наша неподготовленность может стать причиной неблагоприятного исхода, но разве мы могли лишить себя возможности пощупать своими руками почву другого мира? Я был даже, если честно, разбиться о поверхность планеты, но чтобы все-таки побывать там – настолько сильным был мой дух приключений и познания.
- Скоро узнаем, - сказала Марина, которая сидела рядом и тоже разглядывала красный шарик, но только через приборы – она не столько получала наслаждение от созерцания, сколько от полученных результатов, поступающих с датчиков. – Только меня волнует вот что... уровень ионизирующей радиации на поверхности Марса существенно выше, чем на поверхности Земли. Мы можем на поверхности Марса в течение недели получить такую же эквивалентную дозу облучения, какую имели бы Земле за год. Космические лучи вызывают рак и гибель клеток.
- Скафандры NTR-5L защитят нас от радиации, - произнес Ушаков, немного уязвленный тем, что его мечты могут расплыться о факты реальности. – Пускай не на сто процентов, однако мы не намерены целыми днями прогуливаться по Марсу. «Перископ» - это надежная крыша от солнечных лучей.
- Это мы узнаем, только спустившись, - резюмировал я.
Никто не возразил. Ашот, который сидел рядом, продолжал тестировать модуль, тренируясь, как следует им управлять. Конечно, это он уже проделывал на тренажерах, другое дело, когда это предстоит сделать в реальности. И все же мы были уверены, что наш командир с пилотированием справится. Хотя это не бомбардировщик, но тоже летательный аппарат, просто с иными аэродинамическими характеристиками, думаю, Саркисов от этого не расстроится.
И еще, что нас радовало – Земля больше нас не тревожила. Наверняка Хамков и целая бригада работала над тем, чтобы вернуть власть над галеоном, да только эти попытки оказались безуспешными. Мы хранили полное молчание и одиночество.

Глава 7. На Марсе

Неделю мы летали по орбите Марса, готовясь к посадке. Делали все неспеша, тщательно проверяя и перепроверяя каждую операцию, боясь ошибится, ведь мы не были подготовлены к этой миссии, а провалить «экзамен» перед теми, кто стал нас считать врагами, не желали. Назвался груздем – полезай в кузов! – такова пословица, а мы взвалили на себя обязанности, которые предназначались для других астронавтов, проходивших специальные тренировки и занятия. Нас всех двигало желание утереть нос Хамкову и всему «Роскосмосу», и поэтому перепроверяли расчеты, тестировали бортовые системы, экзаменовали работоспособность скафандров и инструментов. И между делами вели обычную по земным меркам жизнь.
Да, именно на борту нашего галеона, ставшего фактически крепостью от смертельного космоса, мы отметили Новый год. Ашот взял на себя роль Деда Мороза, а Марина, естественно, Снегурочки, мы же с Сергеем изображали детей, которые читали стишки и плясали за подарок. Отмечали на всю катушку, где-то подсознательно ощущая, что это может быть нашим последним праздником в жизни. Елку смастерил из медицинских пробирок и катетеров Ушаков, а я покрасил в зеленый цвет, игрушками стали всякие детали от приборов, даже бытовые вещи, а в носки, развешанные перед каждой жилой секцией, кто-то положил шоколад. Подарки мы сделали сами из сподручных средств, и когда часы на корабле пробили 12.00 преподнесли свои изделия друг другу и выпили по рюмочке коньяка от Саркисова. Заодно наговорили пожеланий на видеокамеру, считая, что послание отправим родным и близким позже, когда можно будет подключить вновь антенну к бортовой системе. Всю ночь смотрели записанные на диски концерты и фильмы «Карнавальная ночь», «Гарри Поттер» и лишь я один сумел ждосмотреть до конца вторую серию «Ирония судьбы, или с легким паром» - классическую советскую комедию 1970-х годов. На следующий день было тяжело вставать, приходить в себя. Да, праздник в космосе – это нечто!
Итак, в назначенный день мы вошли в кабину взлетно-посадочного модуля. «Перископ» отличался от американских модулей, что использовались в программе «Аполлон» при посадке на Луну. Во-первых, это была ракета массой в 70 тонн сухого веса, плюс 30 тонн горючего. Там был жилой отсек с четырьмя кроватями и санузлом, душем. Командный отсек был совмещен с камбузом, точно также медицинский с исследовательской лабораторией. Был тамбур со скафандрами и место для ровера – марсохода, вмещавшего двоих астронавтов; только на нашем модуле этого транспорта не оказалось, он был только на «Радуге». Поэтому здесь была пустая ниша, хотя она была закрыта темным стеклом, а что внутри – никто не знал, да и не интересовался. Баки с горючим, баллоны с кислородом, водой и питанием, двигатели, небольшой плутониевый источник энергии занимали тоже значительную часть корпуса. И, естественно, локаторы, радары, прожектора, внешние датчики, без которых невозможна экспедиция на планету. Во-вторых, «Перископ» оставался цельным, то есть не делился на посадочную, которая потом остается на поверхности, и взлетную часть, на которой астронавты поднимаются на орбиту. Его следовало только заправлять топливом, а так он мог курсировать с корабля на Марс и обратно бесчетное количество раз – этакий челнок или мобильный лифт. В-третьих, автономность жизни команды из четырех человек на «Перископе» достигала 30 дней, что было немало. Можно было продлить ресурс, если найти воду и продукты питания, частично вопрос этот снимала установка по улавливанию атмосферного пара или переработки подземного льда.
Единственное, что было общим с программой «Аполлон», так это то, что основной корабль – в нашем случае, галеон - и планетарные модули (лунные и марсианские) имели свои отдельные названия. Модуль был сугубо пассажирским транспортером с исследователькими функциями, на нем нельзя было перевозить габаритные грузы, например, для строительства марсианской станции. Может, для этого позднее «Роскосмос» спроектирует другой корабль, но сейчас все обходилось лишь для первичного ознакомления человечества с соседней планетой, на многое хотелось замахнуться, однако в реальности все упиралось в финансирование; что касается технологий, то они уже были настолько развиты, что создать новую технику и доставить за миллионы километров считалось делом плевым. Впрочем, это задачи других поколений, на нашу достаточно просто дотянутся до Марса и понять, способны ли люди на нечто большее, чем только выплевывать аппараты на орбиту Земли.
Что было приятно в кабине – нам не обязательно было быть в скафандрах, достаточно надеть противоперегрузочные костюмы, такие, в котором были во время старта с Земли, что мы и сделали. Наш командир сидел у рычагов управления, щелкая тумлерами и штеккерами. Я положил на колени свой лэптоп, чем вызвал ухмылку на лице Сергея, а Марина жестом спросила: зачем тебе он?
- Ну, мало ли что... пригодится, - ответил я. Действительно, причин для этого было много, но одно из них – я чувствовал себя увереннее, когда под рукой свой персональнеый компьютер, на котором можно выполнить разного вида программную операцию. Все-таки я айтишник.
- Все уселись? – спросил Ашот, когда мы поудобнее расположились в креслах и пристегнулись. – Готовы?
- Ага, - ответил за всех Сергей. Он закрыл за нами входной люк.
Ашоту, как военному, больше хотелось услышать «так точно», а не гражданское «ага», но мы ведь не офицеры, нам привычнее были более емкие, на наш взгляд, междометия. Командир чертыхнулся и стал запускать программу отстыковки от галеона.
- Место посадки определена? – спросил я, наблюдая, как поочередно включаются механизмы и приборы, начинается прогрев двигателя.
- Да, это долина Кидония, регион в северном полушарии. Вот координаты, - и на сетке появились цифры, топография местности, в которой узнавались холмы с плоским верхом и крутыми склонами – так называемые «столовые горы».
- Почему именно туда?
- Потому что туда направляли марсоходы американцы. И наша Госкорпорация планировала отправить «Радугу» в это место. Мы опередим и выясним, что их туда тянуло, - пояснил Саркисов. – Все призы – наши!
- А чем интересна эта Кидония? Почему такой пристальный интерес у «Роскосмоса»? – меня гложило любопытство.
- Не знаю, но могу догадываться. В 1976 году американский аппарат «Викинг-1» сфотографировал холм, который с высоты выглядел человеческим лицом – этот барельеф на поверхности окрестили «Сфинксом Марса». В 2001 году другой спутник «Марс Глобал Сурвойр» произвел более глубокую съемку и «лица» не обнаружил, официально было заявлено, что на раннем снимке просто была игра тени и света, и низкая разрешающая способность телекамеры исказила результат.
- Так если это брак фотосъемки, то почему интерес не снижается?
- Вот поэтому мы туда и спустимся и выясним, - потерял терпение Саркисов. – На Марсе сотня других интересных мест, однако все хотят именно Кедонию, словно их тянет магнитом! Там есть то, о чем официально умалчивают! Кстати, по данным Российской службы внешней разведки, НАСА намерено отправить именно туда свою экспедицию. Китайцы прицелились тоже, они, по-моему, уже отправляли пару лет назад на Кедонию свой автомат, но что-то у них не получилось, во всяком случае они о результатах экспедиции не сообщили. Уверен, гонка эта неспроста!
И Ушаков вспомнил:
- Ага, вот почему Владислав Кирясов из первого экипажа изучал археологию! Это на Кедонии он намеревался покопаться где-то... Нет, друзья, там точно что-то есть! Отправляемся на Кедонию! Там есть...
- Все, начинаю отсчет! – прервал его Саркисов. – Хватит болтать.
В этот момент отстегнулись рычаги, удерживающие контакт с «Рапирой» - мы услышали глухой звук металла и сигнальные лампы засвидетельствовали успешность данной операции. Сначала должны были заработать двигатели ориентации, отводя «Перископ» от корабля, а потом при дистанции в полкилометра заработать маршевые двигатели, устремляя нас к планете. Согласно графику, предполагалось пять фаз посадки:
- отстыковка и ориентация на планету;
- торможение двигателями до входа в атмосферу;
- торможение об атмосферу;
- торможение двигателями в атмосфере;
- посадка на опоры с телескопическими свойствами, которые смягчают контакт с грунтом.
На каждую фазу отводилось время и работа соответствующих устройств. Первую мы уже прошли - на экране мы увидели, как медленно и плавно отдаляется от нас галеон, после «Перископ» был повёрнут по крену на 180 градусов, иллюминаторами вверх. Такой поворот был необходим по двум причинам: чтобы посадочный радар смог захватить поверхность и чтобы на завершающем этапе посадки, когда модуль развернётся в вертикальное положение, мы могли видеть район, куда садимся. Спустя три минуты наступала вторая фаза, так как мы входили в верхние слои атмосферы, плотность которой составляла всего лишь 0,007 от земной, и все же мы испытывали ее сопротивление. Погасить скорость позволяла аэродинамическое торможение. Еще на высоте 30 километров от поверхности мы прошли тропопаузу. Двигатели работали всего лишь минуты и отключились, когда оказались на высоте 20 километров. Только трение все равно существовало, мы видели, как вспыхнуло за иллюминаторами: пламя из красного цвета стало приобретать ярко-желтую окраску, более горячую, при этом датчики показывали рост температуры внешней обшивки. До критической было далеко, но я почему-то сжался. Поджарится в «банке» мне не хотелось, если уж смерть, то какая-нибудь другая. Я посмотрел на товарищей – они были сдержаны в чувствах и это меня успокоило.
- Движение стабильное, нагрузка – в пределах нормы, - докладывал Сергей, который и здесь исполнял роль бортинженера. Ашот молчал и держал рычаги. Впрочем, сейчас работала автоматика, просто командир мог взять управление на себя в критический момент или в случае, когда компьютер начал давать сбой.
Нас трясло, и завтрак у меня стал потихоньку подниматься из желудка наверх. Я сглотнул, и неприятные ощущения прекратились, правда, не надолго. Перегрузка составляла 2,1g, что вполне терпимо. Предполагаю, что за исключением Ашота, профессионального летчика, остальные испытывали нечто подобное. Часы отчитывали время посадки – шла пятая минута, и двигатели опять включились, снизив скорость снижения до 200 километров в час. Пламя из-за трения об атмосферу за бортом исчезло, однако обшивка оставалась горячей. Ашот сверялся с 3D-картой, чтобы определить место посадки. Через иллюминатор с высоты мы видели скалы, которые действительно походили... на пирамиды. Не знаю, естественное или искусственное это были образования – с такой дистанции и в темноте не разберешь; даже радиолокация и инфракрасная проекция не давали четкости картины. Думаю, этим мы могли занятся после посадки, и я уже испытывал удовлетворение от предстоящего похода к кедонийским объектам.
Мы входили в теневую сторону Марса, и поэтому ориентироваться можно было только в лучах прожекторов и по данным приборов. На небе мы выглядели падающей звездой, только яркой, испускающей свет во все стороны. В этот момент замигала лампочка и компьютер показал, что лучше всего принимать решение и брать управление на себя человеку – возникла ситуация, когда автоматика не знала, какое предпочтение в топографических значений выбрать, слишком необычным оказался рельеф. Саркисов быстро оценил обстановку и взялся за штурвал. Близко сесть к холму, который считался «Марсианским сфинксом», нам не удалось – местность оказалась в трещинах, и «Перископу» не на что было опереть твои четыре «ступни». Пришлось отлетать на шесть километров западнее, и там у кратера удалось обнаружить более-менее приемлемую посадочную площадку. Конечно, если космодромы здесь и появятся, то только после нас. А сейчас мы были рады любой пригодной плоскости и радовались, что модуль неприхотлив и не требует «нежных» условий.
Спустя еще три минуты мы зависли над поверхностью. Столб пыли, поднимаемые дюзами, напоминал проснувшийся вулкан, только без магмы и лавы. Выдвинутые «лапки» соприкоснулись с грунтом, и после «Перископ» начал опускаться, при этом телескопические части втягивались внутрь, гася инерционную массу корабля до того момента, пока не отключились двигатели. Техника посадки оказалась эффективной и приемлемой для марсианских условий – так что виват разработчикам!
Хлоп – мы закачались, но опоры стабилизировали движение, и вскоре модуль застыл. Индикаторы показали, что контакт надежный, грунт твердый, способный выдержать массу корабля. Гул двигателя стал затихать и спустя пару минут прекратился. Лучи прожекторов освещали каменистые склоны, далекие скалы – и ничего больше. Пыль, поднятая реактивной струей из дюз, постепенно оседала.
Ашот повернулся к нам и на его лице сияла улыбка:
- Ну что, астронавты, подравляю! Мы первые из людей, кто достиг Марса! Новый год ознаменовался покорением человека этой планеты!
- Ура-а-а! – заорали мы, отстегнули ремни, вскочили и стали плясать от радости. Может, это было недостойное или не совсем корректное к событию поведение, нужно было сказать или сделать нечто другое, но в тот момент мы позволили выйти наружу своим эмоциям. Ведь мы сделали это наперекор тому, что нам мешало, тем, кто не хотел дать нам такой возможности. В ТИЦе не дураки, наверняка там поняли, что группа испытателей осуществила посадку и вырвала Кубок из рук экипажа «Радуги». Видит бог, мы не собирались соревноваться с теми астронавтами, но так уж сложились обстоятельства, что на Красную планету первыми вступили мы – и с этим фактом уже ничего не поделаешь! Подфартило, скажете вы. Нет, просто такое стечение обстоятельств, хотя не меньшую роль сыграли наши упорство и воля к достижению цели.
Кстати, сами прыжки больше напоминали обезьяние – ведь гравитация на Марсе слабее, и мы фактически бились головами о потолок, пришлось даже умерить пыл. И все же... Попрыгав минуты три, мы успокоились и стали рассматривать окружающий мир. Света звезд и прожекторов было недостаточно, чтобы разглядеть подробности. Ашот посмотрел на хронометры, быстро перестроившиеся на марсианские солы17, и сказал:
- Рассвет через пять часов. Мы можем немного отдохнуть, а затем надеть скафандры и выйти наружу.
Я понимал, что следует набраться сил, ведь прогулка по Марсу может потребовать много энергии, концентрации внимания, и все же не мог зставить себя оторваться от иллюминатора и спуститься в жилой отсек. В этот момент услышал ехидное замечение от бортврача:
- Итак, экипаж! Согласно медицинскому справочнику, у астронавта на Марсе могут быть следующие физиологические проблемы: стресс, сложности адаптации к притяжению планеты, ортостатическая неустойчивость после посадки на планету, нарушения сна и деятельности сенсорных систем, снижение работоспособности и изменение метаболизма, отрицательные эффекты от воздействия радиации... Кто что ощущает?
- Будем отрицать часть из этого бреда, - заявил Ушаков и хлопнул ладонью по пульту. – Я иду спать. И никакого стресса!
- И я тоже, - встал я.
- А вы, командир? – обратилась Ульянова к Ашоту.
- Я должен перепроверить работу бортовых систем и проанализировать посадку, - ответил тот. – Идите, отдыхайте, через час я к вам приду.
В жилом отсеке было немного тесновато, но уютно. Прыгнув на свою полку, я растянулся и задумался: все не верилось, что я здесь, на Марсе! Представляю, как лютует сейчас Даниил Дмитриевич, а также как рвут рубашки на себе члены правительства, когда им первый замглавы Госкорпорации признался в провале его операции. О том, что он и предпримут какие-то шаги сомнений не было, просто никто не мог предугадать, что же они сделать, как нас накажут. С таким и мыслями я ушел в мир снов, но что снилось – не помню. Просто заснул быстро, наверное, хотел первым нанести удар авторитета тех, кто готовил справочник марсианского колониста. Проснулся от звонка будильника. В отсеке никого не было, видимо, встали раньше меня. Быстро сходил в туалет, проделал небольшую зарядку, после чего свежий и энергичный прошел в командный отсек, где все уже завтракали. Мой поднос с едой ожидал меня – стандартная пища астронавтов в особых условиях. Коллеги что-то обсуждали, лишь кивнув мне.
- Доброе утро! – сказал я. Мне показалось, что Саркисов так и не спал – глаза его были утомленными и красными. Однако виду он не показывал, был как всегда спокоен и сосредоточен. Марина и Сергей, напротив, пылали эмоциями: подведи к ним прибор – стрелки зашкалили бы.
- Доброе, - ответили все, и продолжили спор. Как я понял, что они решали, нужна ли здесь колония или нет, может ли жить на Марсе человек или это приведет к новой эволюции. Марина, в частности, утверждала: «Условия Марса приведут к физиологическим изменениям, причем на генетическом уровне. Трансформируется метаболизм, появятся новые органы, исчезнут, станут рудиментными те, которые нам необходимы на Земле. Человек высохнет из-за низкой гравитации и нехватки воды, уменьшится, утонщится скелет и мышечная масса, что, естественно, приведет к перемену походки, манеры передвижения. Существует также опасность набора избыточного веса. Выпадут волосы. Изменение тела приведет к переструктуированию мозга и, как результат, появлению другой формы сознания, человек станет мыслить не так, как сейчас делаем мы. То есть негатива много. Такой хомо марсианус не сможет жить на Земле. В итоге сложатся две разумные расы, что приведет в будущем к войне».
«Блин, совсем как по Герберту Уэллсу, - подумал я, слушая этот диспут. – «Война миров»... Неужели такое может быть?»
- Как мрачно, но это не обязательный итог колонизации, - горячо спорил Ушаков, подогревая кашу в микроволновой печи. – Марина, ты все усложняешь и драматизируешь. Нам нужны краткосрочные станции.
- Краткосрочные – это мечты. От них не будет никакой выгоды, - парировала Ульянова. – Полеты на такие расстояния в краткосрочном диапазоне не имеют смысла, а во-вторых, слишком дорогостоящие. Нужны долговременные станции, а это, как я уже сказала, чревато тяжелыми последствиями для человеческого организма.
Ашот вставлять изредка свою точку зрения по той или иной позиции, но в спор особо не вмешивался. И тут я решил высказаться:
- Я думаю, что на Марсе можно построить долговременную станцию. Дело дорогостоящее, но оно окупится. Если мы получим технологии марсиан, то любая экспедиция сюда будет окупаться тысячекратно.
- Насчет технологий – это еще вилами по марсианской пыли начертано, - съехидничал Ушаков, принимая мой аргумент для спора. – Мы еще не знаем, «Сфинкс» - это реальность или надутая сенсация, может, никаких пирамид и не существует. А если и есть, то таким объектам не менее миллиарда, а то и более лет, так что вряд ли что сохранилось от марсианской цивилизации. Можно только организовать вывоз каких-то артефактов, которые продавать на аукционах за большие деньги – тогда можно говорить об окупаемости экспедиций. И это – если мы все-таки что-то найдем. А вот построить станцию на Марсе – это не просто.
- А почему? Почва пригодна для выращивания растений. Так, несмотря на малую плотность атмосферы, парциальное давление углекислого на поверхности Марса в 52 раза больше, чем на Земле, что, в свою очередь, позволяет поддерживать растительность. Нужно только прикрыть территории специальными стеклами, чтобы задерживать вредные космические лучи и удерживать воздух, сделать типа, оранжереи, также закачать туда воду – и все, экологическая система сложится. Есть кислород, СО2, продукты питания, человек своими естественными отходами удобряет почву, вода восстанавливается – полный цикл, как на «Рапире»! – улыбнулся я своим мыслям, раскрывшим простую идею.
Марина схмыкнула, а потом спросила:
- Ты слышал об эксперименте «Биосфера-два»?
- Нет, а что? – насторожился я. Были вещи мне еще неведомые.
- А то, что на галеоне экологической системы нет, все равно все перерабатывается машинами и химическими веществами, используются запасы со складов. Отдача от оранжереи – 5-7%, что мало для космической экспедиции. А создать полностью эффективную систему кругооборота веществ, способную поддерживать жизненные циклы, задача пока не посильная. Это показал эксперимент, который проводился компанией «Space Biosphere Ventures» и миллиардером Эдвардом Бассом в начале 1990-х годов. Главной задачей «Биосферы-2» было выяснить, сможет ли человек жить и работать в замкнутой среде. Огромная конструкция на 1,5 га под стеклянной крышей, пропускавшей 50% солнечного света, поделенная на секции с разным микроклиматом. Там было все: и деревья, и трава, и озера, и пустыни, и домашний скот, и насекомые, и рыбы, и креветки, и водоросли – короче, полный набор всего живого. Казалось, саморегуляция приведет к устойчивости этой экосистемы. Увы, это были лишь теоретические раскладки, на практике все сложилось иначе. Восемь человек прожили там два года. Хотя жизнью это назвать сложно – это была борьба за существование. Уровень кислорода упал до критического уровня, леревья ломались, так как из-за отсутствия ветра становились хрупкими, животные болели, опыления растений не осуществлялось, лился постоянный искусственный дождь из-за конденсации влаги, все гнило, зато размножились насекомые, которые пожирали все ресурсы. Люди стали врагами друг друга, голодали, испытывали нужду и с радостью покинули этот мир, едва все завершилось.
- Мда-а, - протянул я разочарованно. Возразить было нечем. – Значит, станцию не построить?
Пока разговаривали, все уплетали сухпаек, только чай был горячим.
- Почему же, можно построить, только она должна быть обеспечена частично ресурсами Марса, частично завозится с Земли, - ответил Сергей. – Ученые даже определили наилучшие места для колонии, они в большей степени, тяготеют к экватору и низменностям. В первую очередь это впадина Эллада, имеющая глубину 8 километров, и на её дне давление наивысшее на планете, благодаря чему в этой местности наименьший уровень фона от космических лучей. Второе место – это Долина Маринера, которая не столь глубока, как впадина Эллада, однако в ней наибольшие минимальные температуры на планете, что расширяет выбор конструкционных материалов. Жилые и рабочие помещения можно будет экранировать с помощью марсианского грунта, сильно понижая степень облучения людей во время их пребывания внутри комплекса. Экономия продуктов питания потребует вегетарианства, мясные консервы, животные протеины придется доставлять с Земли. Энергетика будет строится на атомных реакторах, так как пылевые бури сделают малоэффективным использование солнечных батарей. Придется открывать цеха по производству цемента и кирпича, выплавке и обработке металла. Короче, маленькой станцию не сделаешь. Это очень и очень большой и дорогостоящий проект, который не потянут и наши олигархи. Тут нужен союз олигархов и магнатов всех стран... совсем как по Марксу!
Наш спор прервал Ашот. Он встал, взглянул на часы и сказал:
- Все, прекращаем болтать! Спускаемся в тамбур и надеваем скафандры!
Мы быстро положили посуду в специальный шкаф, после чего по штормтрапу спустились вниз. Там уже были скафандры, что ранее разместили в коконы. Их быстро выволокли при помощи манипуляторов и стали надевать. Я, наверное, говорил, что NTR-5L – это одежда исключительно для Марса, она не приспособлена для Венеры, спутников Сатурна или Юпитера, Плутона, поскольку в ней все системы адаптированы к марсианским условиям. Нам же пристояло испытать эту модель в реальности и проверить, насколько предусмотрительными оказались конструкторы из НПО «Звезда» - предприятия, где «шили» такие «костюмы». Поскольку нам предстоял многочасовый выход за пределы корабля, то сбегать по естественным нуждам было невозможно. В сами же скафандры не встроешь туалет. «Звезда» создала специальную «одежду с максимальной впитываемостью», чтобы она служила в качестве аварийного туалета для астронавта. По сути это специальные высокотехнологичные шорты, которые могут впитать до двух литров жидкости. Хотя носить мочу в штанах мне не представлялась хорошей идеей и большой приятностью. Но, увы, пока ничего другого конструкторы предложить не могли.
По приказу командира, каждый из нас взял рюкзак с оружием и по ящику для сбора образцов и первичного анализа. Вещи относительно тяжелые, то есть относительно Земли, но на Марсе это не весит много.
- О боже, я вся дрожу от нетерпения! – говорила Ульянова. – Хочу поскорее прикоснуться к Марсу!.. О-о, как долго тянется время!
Мы уже толпились у шлюза и ждали, пока в тамбуре давление сравняется с внутренним, как в кабинах, после чего войдем туда. Индикаторы показывали изменение атмосферного давления.
- Кстати, друзья. А вы продумали, что скажете, когда мы очутимся за люком? – спросил вдруг Сергей, пальцем тыкая сквозь тамбур вниз.
Мы в недоумении повернулись к нему.
- Ты о чем это?
- Есть слова, которые входят в историю и становятся знаменательными! – взволновался тот. – Вспомните, что сказал Гагарин, когда начался взлет ракеты?
- Э-э-э, произнес: «Поехали!» - хором ответили мы.
- Вот-вот. А что сказал Нил Армстронг, когда его подошвы оставил след на лунной пыли? Не знаете? Напомнить? Он произнес: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества». Вот и нам нужно сказать что-то похожее, грандиозное и значимое!
- Но ведь нас никто не слышит, запись не ведет! – подколол его я. – Мы что, сами себя будем свидетельствовать?
- Дурак, - беззлобно произнес Ушаков. – Бортовая система «Перископа» записывает все – и тебе это, кстати, известно! Так что Госкорпорация будет знать, когда мы вернемся на Землю, кто и как ознаменовал свой первый поход по Марсу!
- Ах, да, - кивнул я, вспомнив, что аппаратура слежения, включая «черные ящики», ведет постоянную видео-, аудио- и иную запись всех событий на борту, включая переговоры по радио – таковы правила.
- Предлагаю: «Марс – это древний символ войны, но сюда мы пришли с миром и с миссией добра! Наш путь – это путь человеческого разума к познанию Вселенной и мироздания, но вместе с совестью и сердцем наши дела станут основой процветания цивилизации и защиты природы! Марс – это и проверка человеческих качеств, и мы сдадим экзамен на «зрелость»! - предложила Марина. Сочинила неплохо, может, и коряво. Но ведь у нас нет времени этим заниматься, а раньше как-то в голову не пришло.
- А может, что-нибудь про Бога скажем? – предложил Сергей.
- Ты верующий? – усмехнулась бортврач. И услышала:
- Нет, я атеист.
- А ты, Анвар? – повернулась ко мне Марина.
- Э-э, я материалист, хотя где-то подсознательно верю в шайтана...
У нашего врача округлились глаза:
- В кого?
- Ну, это черт, по-узбекски. Мне бабушка в детстве всегда грозила, что если не буду слушаться взрослых, то меня шайтан приберет в свое царство, и это как-то отложилось здесь, - и я постучал по виску. – Поэтому всегда вел себя хорошо, учился на пятерки, спортом занимался... А Марс – это типа Ад. Так что я сам к шайтану пожаловал.
Ульянова едва заметно улыбнулась:
- Нет, это не в счет. А ты, Ашот?
- Верю, я христианин, - признался командир. - Но мне кажется, что впутывать сюда религиозные фразы неуместны. Мы можем сказать что-то не так и будут задеты чувства верующих. Итак разные трактовки всего и вся у христан, мусульман, иудеев, буддистов и так далее, зачем еще дрова в костер подкидывать?
- Да, точно, не стоит, - согласился Сергей. Мы тоже высказались, что фраза должна быть политически и конфессионально нейтральной.
Лампа давно горела синим цветом, сигнализируя, что шлюз готов принять первых двоих астронавтов – все мы сразу влезть в скафандрах не могли. Поэтому было решено, что первыми выйдут Ашот и Сергей и будут ждать на подножке, а позже – я и Марина. Сойдем на поверхность все сразу.
- С левой ноги – не забудьте, - добавила Ульянова, которая интересовалась не только астрологией, но и собирала приметы.
Я наблюдал, как вошли в тамбур командир и бортинженер, люк за ними закрылся. После насосы откачали воздух, причем до вакуума, потому что земной не должен попасть наружу – мы выдыхали миллионы микробов и вирусов, которые могли загрязнить биосферу Марса, если, конечно, она здесь имеется. Но в любом случае, заселять чужую планету земными микроорганизмами нельзя. Потом открылся внешний люк и марсианский воздух проник в тамбур, и астронавты вышли наружу. Люк опять закрылся.
Насосы на этот раз выкачали воздух из тамбура наружу, специальная аппаратура опрыскала стены, пол и потолок дезинфицирующей жидкостью, включились ультрафиолетовые лампы, которые, теоретически, должны были убить те марсианские организмы, которые попали на борт «Перископа». Хотя не уверен, что это эффективно – отсутствие магнитосферы и мощное солнечное излучение или должны были убить живые клетки или, наоборот, сэволюционировать до такой степени, что эти факторы перестали быть опасными для них. И все же, предосторожность не помешает.
Затем вошли мы с Мариной. Процедура перехода заняли три минуты. И наконец...
Ашот и Сергей терпеливо ожидали нас. Мы стояли на площадке, которая автоматически выдвигалась из паз на три метра. Нас разделяли семь метров до поверхности, и спуститься вниз можно было на этой же площадке, служившей также лифтом. Сбоку располагалась металлическая лестница – это на тот случай, если механизмы лифта заклинет, но нам в эту минуту не приходило в голову ей воспользоваться. Система пока прекрасно работала в марсианских условиях, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
Ашот нажал на кнопку и площадка, мягко загудев и слегка поддрагивая, начала спускаться. Щелк! – мы коснулись грунта. Взявшись за руки, мы сделали шаг и произнесли ту фразу, что придумала Ульянова, правда, произнесли все с разными словами, интонацией и вразнобой, так как забыли часть услышанного и не тренировались до этого. Наверное, выглядели глупо и смешно.
- Ладно, сойдет, - махнула рукой Марина, нисколько не смутившись. – Для нашего мира это достаточно! А поэты и писатели могут сами дофантазировать или преукрасить события!
И тут Сергей опять ляпнул:
- Эх, не продумали мы все-таки официальную и торжественную процедуру посещения Марса!
- Опять двадцать пять – чем ты не доволен? – тут не выдержал Саркисов. Его мутил от необходимости соблюдать некую официозность и торжественность. Боевой летчик не любил парадов, ему нравились совершенно иные ситуации.
- Астронавты «Аполлона-11» оставили на Луне кремниевый диск с заявлениями президентов США и прочих мировых лидеров, а также памятную металлическую пластину, на которой выгравированы полушарии Земли и следующие слова: «Здесь люди с планеты Земля впервые ступили на Луну. Июль 1969 нашей эры. Мы пришли с миром от имени всего человечества». Потом американцы развернули свой флаг...
- А вон о чем ты, - протянула Марина. – Действительно, мы как-то упустили это из виду...
- О чем ты говоришь? На нашем галеоне ничего не было такого, чтобы можно было торжественно положить на грунт Марса – это, наверное, на «Радуге» и соответствующие слова учили другие астронавты. Ты забыл, что наш корабль именовался макетом! – фыркнул я. – У нас даже флага России нет – нечего втыкать здесь!
- Тоже правда, - немного кисло ответил Ушаков и замолчал.
Больше эту тему никто не поднимал. И действительно, о чем говорить? Ведь наша экспедиция – не запланированная, случайная для нас. Официально мы не летим на Марс и здесь нас нет ни для кого! Поэтому и спроса никакого! Мы прилетели и улетели, а вся официуха – это пускай экипаж «Радуги» отдувается, сочиняет всякое, водружает здесь свои символы, мы обойдемся как-нибудь без этого цирка! А с другой стороны, мир не всегда справедлив: вон, к слову, Америку открыл Христофор Колумб, но континент назван в честь другого мореплавателя – Америго Веспучи. Наверное, важно не то, кто первым вступит на берег, взойдет на гору, переплывет океан, а кто успешнее коммерциализирует идею или получит практическую отдачу. Если Марс станет местом добычи ценных искпаемых, то люди будут помнить имена первых разработчиков, рудокопов, а не первых визитеров. Хотя... Я вспомнил, что советский спускаемый аппарат «Марс-3», очутившись в районе между областями Электрис и Фаэтонтис, доставил вымпел СССР. Пускай не мы, но от нашей страны тоже были символы. Эта мысль как-то успокаивала.
Еще было темно, хотя вот-вот должен был начаться рассвет. Мы видели ближайшие скалы и холмы, но не совсем четко – лучи прожекторов освещали в основном ближайшее пространство. Я сделал несколько шагов и заметил, что мелкие частицы грунта походили на порошок, который можно легко подбросить вверх мыском. Они прилипали тонкими слоями к подошвам и бокам моих ботинок, как измельчённый древесный уголь. Ноги утопали в нём совсем немного, не более чем на два-три сантиметра. Первые следы на Марсе... это как Робинзон, который обнаружил на песке следы человеческой ступни после десятилетий одиночества – было от чего сойти с ума. Я почему-то подумал, что те астронавты, которых мы увидели в баре перед отлетом - Игнат Громов и Елена Малая, – теперь могут сами к нам напрашиваться на знакомство, ведь мы их опередили, увели славу первопроходцев Марса.
- Мои показатели: ионизация - 1,01 мЗв в сутки, давление – 6,3 мбар, температура – минус 20, скорость ветра – 3 метра в секунду, - сказала Марина, читая данные с дисплея шлема. – Гравитация – 2,63 раза меньше земного. Есть разница с вашими?
- Идентично, - подметил я, просмотрев свою базу данных, что высветил мой компьютер скафандра. Мои коллеги подтвердили такой же результат.
Ночное небо завораживало своей красотой: атмосфера в период отсутствия пылевых бурь казалась идеально прозрачной. Легко было обнаружить Землю и Юпитер, хотя самой яркой была Венера, а вот Млечный путь с миллиардами звезд фактически делил небесное пространство на две части. Казалось, протяни руку и ты дотронешься до каждого объекта. Впрочем, я легко нашел созвездие Лебедя, полярной звездой для Севера являлась тусклая ничем не примечательная звезда шестой величины HD 201834, тогда как известная Каппа Парусов считалась таковой для Южного полюса.
Мы были первыми людьми, кто встречал восход Солнца на Марсе. Ранее это зрелище снимали на фото- и видео лишь марсоходы, отправленные с Земли, а вот своими глазами видели четыре астронавта, совсем непреднамеренно с их стороны очутившиеся в космосе. Это была совершенно противоположная картине земных зорь: марсианское небо в зените представлялась в розоватом свете с красными пятнами, а в непосредственной близости к солнечному диску имело цветовую гамму от голубого до фиолетового. Хотя сам угловой размер небесного светила составля две трети наблюдаемого с нашей родной планеты, в связи с этим и тепла, и света здесь было в два раза меньше, что создавало определенную атмосферу уныния и однообразия. Рэлеевское рассеяние света на Марсе играло меньшую роль, чем на Земле, в связи с чем не было эффектного небесного зрелища. Впрочем, сам окружающий ландшафт сопутствовал небесному пространству: трещины, кратеры, валуны, высохшие русла рек и пыль, которой было очень и очень много.
Именно с нее, с пыли, началась работа нашего бортврача, отвечавшей также за геологию. Ульянова лопаточкой наскребла пыль и высыпала в контейнер, потом включила сканер. Результат поступил на ее дисплей в шлеме. Она читала нам данные: «Так, так, марсианская пыль содержит 0,2 % хрома... Хм, многие соединения этого химического вещества не опасны, но есть вероятность присутствия солей хромовой кислоты, а вот они являются сильными канцерогенами. Да, здешняя пыль хоть и менее абразивна, чем лунная, но всё равно может отрицательно сказаться на здоровье человека при попадании в лёгкие. К тому же из-за очень малого размера частиц от неё очень трудно изолироваться».
- Изолироваться? – не понял я, тоже занятый своим делом. В этот момент мы с Сергеем устанавливали два аппарата для проведения метеорологических исследований, а Саркисов осматривал «Перископ» на предмет выявления угроз, например, каких-то повреждений корпуса, двигателей, твердости грунта, о который упирался наш модуль. Корабль стоял не совсем прямо, под небольшим уклоном, однако, как считал командир, это было в пределах принятого. Ураганов на Марсе не было и свалить «Перископ» могло только сильное марсотрясение, что в условиях стабильной тектоники быть не могло. Даже вулкан Олимп давно потух, зато считается самым высоким горным образованием на планетах Солнечной системы. Опоры модуля оказались вдавленными в поверхность всего на полметра, видимо под мелкозернистым грунтом была более твердая основа, базальт или что-то подобное.
- Астронавты, выполнявшие полеты по программе «Аполлон», после спуска лунных модулей на поверхность обнаруживали пыль, которая проникла в кабины, вызывая аллергию. Так что я не шучу! – сердито ответила Марина, потом взяла еще пробу почвы, пропустила через анализатор. С ее словы выходило, что это кремнозем, содержащий примеси гидратов оксида железа, и именно они придают почве такой цвет ржавчины. «Единицы процентов составляют примеси соединений серы, магния, алюминия, натрия, кальция, - продолжала информировать нас наш бортврач. – Ну, неплохо по pH».
- Что это означает? – полюбопытствовал снова я, не будучи силен в знаниях химии. Признаюсь, химию не любил со школьной скамьи. Моя учительница Полина Григорьевна всегда предвзято относилась ко мне и, как реакция, я не уважал этот предмет.
- Щелочной тип почвы близок к земному, это подтверждает то мнение, что здесь возможно выращивать растения, - пояснила она, улыбаясь. – Как поется в песне: «И на Марсе будут яблоки цвести» - это близко к истине. Правда, яблоня не примется, но вот лишайники, грибы, кустарники и прочие могут прижиться... Я читала данные Германского центра авиации и космонавтики, согласно которым, некоторые виды лишайников и цианобактерий, находившиеся в искусственно созданной марсианской среде в лаборатории, адаптировались и продемонстрировали процессы фотосинтеза. Правда, сложнее растениям будет приспособиться там, где отмечены перхлораты.
- Это все? Есть еще какие-то данные?
- Нет, не все, - Марина достала длинный щуп и проткнула им грунт на два метра, потом подсоединила его к прибору и включила. Данные опять считались на дисплей. «Ого, там вода!» - воскликнула она.
- Что? – резко повернулся к ней Сергей.
- Я говорю, есть вода, причем это лед...
- Если есть вода, то может быть жизнь, - пробормотал он. – Хотя... Вода, вследствие низкого давления, закипает здесь уже при температуре +10 Цельсия, иначе говоря она сублимирует... то есть из твердой, минуя жидкую стадию, переходит в газообразное состояние. Другими словами, паром не напьешься.
- Может, живые существа его вдыхают, - предположил я, замечая, что между подошвой моих ботинок и почвой иногда вспыхивает молния - электростатика. К счастью, защитные устройства предохраняли скафандр от повреждений.
И вдруг Марина заявила:
- Оп-ля... Прибор обнаружил сразу два источника органических молекул на поверхности Марса. Это метан в атмосфере и в пробе грунта. Правда, я затрудняюсь сказать, имеет ли он биологическое, или небиологическое происхождение, - нужно больше данных.
Ее результаты почему-то меня насторожили. Не знаю, в чем была причина, но с этой минуты я ощущал какую-то опасность. Считайте это некой формой ясновидения или экстрасенсорики. Теперь весь рельеф в моей проекции стал местом повышенного внимания и настороженности. Казалось, что я слышу даже тревожную музыку. М-да, сем себя подстегиваю, нервы щекочу. Тем дальше мы отходили от корабля на север, тем твержде оказывалась поверхность. Может, стоит изменить направление?
- Нам нужно пройтись туда, - и Ульянова махнула вниз кратера, к юго-западу. – Там, вероятнее всего, больше шансов обнаружить залежи воды. Похоже, там было русло реки или озеро.
- Стоит ли уходить так далеко от «Перископа»? – спросил Ушаков у Ашота, который закончил обходить взлетно-посадочный модуль, проверяя насколько устойчиво он стоит на опорах, и теперь просто стоял, глядя на нас.
- Мы пойдем вместе, - ответил тот. – Не думаю, что нам следует отходить далеко, но метров на двести – двести пятьдесят можно. Просто подстрахуем друг друга.
Честно говоря, и нам хотелось немного прогулятся, поэтому пошли в четвером. Потом выяснилось, что это была хорошая идея, так как там Ульяновой удалось найти немало следов воды и целых ее потоков – это тонкий светлый слой обычного гипса, который мог сформироваться лишь в воде озера, некогда плескавшегося на месте нынешнего кратера. «Я окончательно удостоверилась, что Марс в далеком прошлом был вполне теплой и влажной планетой», - заявила она нам, показывая термосы с взятыми образцами почвы, где оказались даже глинистые минералы. Эта находка свидетельствовала о том, что вода, имевшаяся здесь, имела достаточно недалекий от нейтрального рН, не была ни щелочной, ни закисленной. «Химические условия в прошлом Марса были принципиально подходящими даже для наличия каких-то форм жизни», - добавила Марина, не отрываясь от дисплея портативной химлаборатории.
Мы бродили долго, часа четыре, пока хватало кислорода в баллонах. Хотя уже скоро нужно было возвращаться. В первый раз далеко не отходили – кружились рядом с «Перископом». К «Сфинксу» и пирамидам планировали отправится завтра, когда соберем больше информации и подготовимся лучше к длительному походу – шесть километров протопать – это тоже не близко. Сейчас мы испытывали себя в условиях планеты, заодно тестировали скафандры на предмет пригодности для переходов на более длительные дистанции. Наши разговоры касались в основном добытых материалов и описания местности, все фиксировалось нашими телекамерами и автоматически по радиолинии посылалось на борт модуля, где хранились в чипах «черных ящиков».
До полудня оставалось немного времени. Небо окрасилось в желто-оранжевые оттенки, словно невидимый художник прошелся кистью по «холсту». Насколько я знаю, такая окраска вызывалась присутствием одного процента магнетизма в частицах пыли, постоянно взвешенной в марсианской атмосфере и поднимаемой сезонными пылевыми бурями. Ничто не предвещало каких-то неожиданность, и мы безмятежно бродили по склону кратера.
Мимо нас прокатились сгустки воздуха, в которых мы признали маленькие смерчи – «пылевые дьяволы». Учитывая невысокую плотность атмосферы эти природные явления не представляли нам угрозы. И все же интерес у нас они вызвали, я, к примеру, снял «дьяволов» на видео, а Сергей прокомментировал их, заявив, это марсианские шайтаны бродят по местности и нам намекают, чтобы не совали свой нос куда не следует. И сглазил. Потому что дальше все произошло именно то, к чему мы не оказались готовы.
Вдруг почва рядом с нами пришла в движение. Нет, это не было марсотрясение, просто на отдельных участках грунт как бы взбучился, словно на глубине что-то произошло. Вначале я подумал, мол, это газы вырываются наружу, однако не заметил какой-либо струи испарений. Странно! Что бы это значило?
- Вы видите? – немного дрожащим голосом спросила Ульянова, показывая, как в трех метрах от нее формируется небольшая нора, словно кто-то прорывал себе путь на поверхность.
- Осторожно! – крикнул Сергей, махая руками. – Не подходите!
- Думаешь, что какое-то существо? – спросил я, тоже наблюдая, как раскидываются камешки, осыпается песок в дыру. – Подземная жизнь?
- Допускаю все варианты, вплоть до того, что это злобные марсиане из повести Толстого «Аэлита», - прошипел Ушаков. И долго ждать нам не пришлось, тот, кто прятался внизу, наконец представился перед нами.
- Э-э-э, - сумел выдавить я, не зная, что предпринять. Потому что был ошарашен. То, что выскочило из песка, больше напоминало паука, только размером со среднюю собаку. Сухое на вид, типа мумии, красновато-коричневого цвета панцирь со множеством колючек и острых пластин, множество глаз на голове, и страшного вида челюсть, суставчатые конечности, тонкие, но крепкие, при помощи которых существо передвигалось по поверхности и которыми легко было пробить скафандр. Только это было марсианское насекомое или животное – сейчас трудно сказать, кто это конкретно, но только мы сразу уловили агрессивность его намерений. Могу предположить, что оно ассоциировало человека как пищу и решилось атаковать. А идентифицировать его бег в нашу сторону как-то иначе было невозможно.
Решение пришло само собой.
- Бежим! – заорала Марина и, развернувшись, бросилась к «Перископу». Пускай на Марсе гравитация составляет одну третью от земного, но даже это не спасало ее от преследователя, который находился в привычной среде, был умелым охотником, передвигался легко и стремительно. Тяжелый скафандр не позволял бортврачу взять спринтерскую скорость, и мы с ужасом понимали, что уйти ей не удасться. Я почувствовал, как взмокла моя спина.
Бах! – послышался слабый хлопок. Тощая атмосфера плохо проводила звуки, и поэтому выстрел из пистолета казался, пардон, пуком. К счастью, мощность патрона оказался достаточным, чтобы паук взлетел на полметра и шлепнулся на камни, дергая в агонии конечностями. Из него хлестала голубая жидкость – видимо, пуля проделала хорошую дыру в теле. Хищник издал писк на высокой ноте, словно жаловался.
- Ах чтоб тебя! – прошипел Ашот, снова прицеливаясь из «Тэпэшки». На этот раз была дробь, и сотня маленьких шариков превратили панцирь в решето. Паук затих, бурые камни под ним окрасились в голубой цвет, хотя кровь постепенно темнела до иссяне-черного. Возможно, он был мертв, однако мы еще не решались к нему подойти.
- Блин! Что это за тварь? – заорал Сергей, судорожно извлекая из рюкзака свое оружие. – Оно что, подземное?
Мое сердце бешенно колотилось, я озирался. Пока было все спокойно. Ульянова тоже остановилась. Потом, немного поколебавшись, вернулась к трупу, склонилась над ним и, доставая из рюкзака инструменты для взятия проб, принялась за привычную работу. Он вонзила ножи и стала разрезать панцирь. Если бы не ультразвуковые лезвия, то броню не так легко было бы взять. И все же ей удалось вывернуть все органы наружу. Щипцами Марина брала кусрочки для последующего анализа. Конечно, был соблазн взять весь труп, да только Ашот прошипел, что не позволит заносить на борт модуля внеземное существо, подвергать экипаж биологической угрозе. Ведь мы не знали, чем еще опасна эта тварь, кроме ее зубов и острых конечностей. Может, ее кровь – это яд и кислота!
- Это высокоорганизованная жизнь, - произнесла она. – Это вам не какие-то там бактерии и, тем более, не глисты – это уже другой уровень развития. Экстремофилы... – увидев наши вытянутые лица, пояснила: - Организмы, живущие в экстремальных условиях и приспособившиеся к неблагоприятной обстановке. Возможно, паукообразная тварь обитает на глубинах, где она защищена от радиации и низких температур, там есть вода. Кровь голубого цвета, наверное, вместо железа в ней медный купорос. У земных пауков тоже кровь голубая, это позволяет меньше использовать кислород и выносить высокие и низкие температуры. Метаболизм, естественно, отличается от земных организмов, и все же я не стала бы рисковать ходить рядом с этими хищниками. Для них мы – желанная плоть, они чувствуют нас, используя инфракрасные сенсоры...
Она многое могла бы рассказать нам о «пауке», однако нас невежливо прервали. Почва рядом с нами стала приходить в движение, словно там рыли себе туннели кроты. Однако мы уже поняли, кто это могли быть.
- Бежим! Бросай эту тварь! – заорал Сергей, поднимая ТП-82. Даже сквозь стекло гермошлема я видел его дикие глаза. Если бы не шапочка на голове, то узрели бы вздыбившиеся волосы. Признаюсь, что я почувствовал шевеление моей шевелюры и как засосало под ложечкой.
Бах! – красная ракета, выпущенная Ашотом, прожгла панцирь еще одной твари, что выпрыгнула из дыры. Во все стороны посыпались искры и куски разорванного мяса. Пошел черный дым, и если бы не наши скафандры, то мы могли учуять запах жаренного. Впрочем, зрелище и так было отвратительным.
Но «пауков» оказалось больше, чем можно было предполагать в пустынной местности, казалось, все здесь кишит ими; они выползали со всех сторон, и нам пришлось стрелять. Пистолет дергался в руке, но я старался, чтобы ни один боезаряд не ушел даром, мои пули достигали цели. Хлоп! Хлоп! Хлоп! – три твари были поражены, хотя одна из них оказалась раненной, но угрожать нам уже не могла. Как я понял, «пауки» - каннибалы, ибо несколько из них бросились на своих же сородичей и стали распилывать так, что летели куски плоти в сторону. Песок окрашивался в голубую кровь. Мля, марсианская «арийская» раса? Они разумные или все же с примитивными инстинктами? Сейчас не разберешь – уцелеть бы!
- Делаем так: двое стреляют, пока двое перезаряжают оружие, потом те двое защищаются, пока другие перезаряжают! – крикнул Ашот и стал быстро и ловко вставлять патроны в свой пистолет. У него был хороший навык обращения с оружием, мне же пришлось немного сложнее, ибо в перчатках проделать эту простую операцию оказалость трудным делом. Пальцы не могли всунуть патрон 5,45х40 мм, поскольку я нервничал, и когда, наконец, мне это удалось, то пришлось сразу же вступать в бой. Потому что Марина и Сергей уже отстрелялись и были беззащитны перед наступавшими хищниками.
Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! – наши заряды закончились тоже быстро. Быстрее, чем наши коллеги успели достать патроны из патронташей и истали извлекать гильзы из «Тэпэшек». Было ясно, что на зарядку оружия уже нет времени – марсианские твари дотянутся до нас быстрее, чем мы откроем оборонительный огонь. А вокруг нас все больше образовывалось дыр, откуда выползали или выпрыгивали «пауки». Учитывая наш боезапас, то на всех не хватит. Нужно отступать, и чем быстрее, тем лучше и больше вероятности остаться в живых.
- Так, всем бежать к «Перископу»! – заорал Ашот, перекидывая оружие через плечо и доставая мачете. Я последовал его примеру. Мачете – это было единственное, что могло нас спасти. Придется рубится, как когда-то центурионы из Древнего Рима пробивались сквозь строй врага, или, что более точнее, гладиаторы сражались с дикими зверями на арене Коллизея.
Не скрою, нас охватил страх. Страх – это естественное состояние любого живого, он стимулирует инстинкт самосохранения и концентрирует человека на выполнение разного рода действий. Я был готов на многое, даже на смерть, но не от челюстей каких-то зверей – это уже было бы мелко для героя! И поэтому я выдавил из себя эмоции и сосредоточился на том. Что вступаю в бой.
Первый паук, который добежал до меня, прыгнул с дистанции двух метров и я взмахнул холодным оружием. Хрясь! – клинок отсек три конечности и, хищник, кувыркаясь, упал на камни и стал бегать по кругу, издавая писк от боли. Я же пронзил его острием аж до самого грунта и снова встал в стойку, встречая новых. Меня атаковали уже две твари, выставив в угрожающей форме конечности. Одна отлетела от удара мачете, вторая в этот момент упала мне на грудь и прицелилась острым членом, чтобы проткнуть скафандр, как...
Бах! – выстрел отбросил «паука» от меня. Черт, могли ведь и меня ненароком продырявить! Я облокотился и обернулся. Это спасла меня Ульянова, которая метко сбила еще двух, причем второго поджарила сигнальной пулей. Сергей подскочил ко мне и протянул руку. Я сжал его ладонь и он потянул меня к себе, приподнимая с песка. Сам бы я так быстро встать не сумел.
В это время Саркисов рубился так, словно был на поле брани, и у его ног валялись дохлые «пауки» или раненные, которые все равно пытались достать человека своими конечностями. Мачете командира окрасилось в голубой цвет, капли стекали с лезвия на перчатку и на скафандр. Да, гладиаторы в Древнем Риме нам бы позавидовали.
Нет, так не годится! До «Перископа» оставалось двести метров. Огневая мощь не спасет нас, а махать лезвием как дровосек бесполезно – марсианских тварей меньше не становится, все равно они одолеют нас скопом. Наше оружие беспролезно против масс. Оставалось только одно.
- Бежим все! – заорал я и, схватив Марину, потянул ее за собой. Ей же было тяжело бежать с ящиками и тогда Сергей, находившийся в двух метрах позади, крикнул:
- Бросай!
- Не могу! Там биологические материалы! Инструменты итак я оставила здесь! Не уговаривайте!
Вот упертая баба! Характер железный, но следует ли сейчас капризничать? Дорога каждая секунда, а тут есть силы и время для спора! Да, Новый год преподнес нам сюрпризы!..
- Потом заберем! – рассердился я.
- Нет!
- Дура! Бросай, я понесу! – в бешенстве заорал Ушаков, двигаясь за нами.
Бортврач разжала руку и ящик упал на грунт. Не замедляя хода, Сергей пробежал рядом и, протянув руку, схватил его за металлическую ручку и ринулся дальше к направлению модуля. Замыкал отступление Саркисов, который двигался так, чтобы контролировать актакующих и не дать какому-либо наиболее резвому «пауку» обогнать и вцепиться в астронавта.
Это была гонка, ценой которой была жизнь. Никогда ранее я не выкладывался так, как сейчас. Если думаете, что совершать спринтерские дистанции в скафандре даже в условиях марсианской гравтации очень просто, то ошибаетесь. Это не ровная дорога, уложенная асфальтом, а склоны с камнями, песком, куда проваливаются ботинки, и огромными валунами, которые необходимо обегать. Хорошо, что далеко не ушли от взлетно-посадочного модуля, иначе нам действительно было бы хреново – я уже начинал уставать. Тяжело хрипел в радиоэфире Ушаков, тащивший ящики. Ашот прикрывал нас, по пути разрубая противника на части.
И все же желание жить победило. Мы вбежали на лифтовую площадку и Сергей нажал на кнопку подъема. Заурчал мотор и мы медленно стали подниматься, чем вызвало судорогу в желудке. «Быстрее, быстрее!» - молил я механизмы, хотя ускорить их просто словами не мог. Твари все приближались и... не успели. Даже одна подпрыгнувшая из них пролетела под нами и шмякнулась в пыль с другой стороны. Все, мы находились в зоне безопасности, хотя подлая мысль вползла в мой мозг: а вдруг «пауки» умееют лазить по конструкциям и взберутся сюда?
К счастью, мозг у них оказался примитивным, что совершить нечто похожую попытку не предприняли. Хищники кружились вокруг «Перскопа» в течение часа, ожидая, по моему предположению, что жертвы наконец-то сжаляться и спустятся к ним на обед. Однако мы вернулись в кабины и уже там, сняв скафандры, принялись ругать все, что нас окружало: Марс, «пауков», оружие...
- Здесь нужен АКМ! – заорал я. – Очередями срезать этих существ. Почему никто не подумал снабдить экспедицию хотя бы обычными «Калашами», которых полным полно в любом гарнизоне? Вложили миллиарды на корабль, а на автоматы пожалели двести-триста долларов?
Мой рюкзак был облит темно-синей жидкостью, точнее, уже спекшейся кровью и я, брезгливо бросил его в контейнер для дезинфекции. К сожалению, скафандры тоже были в пятнах, что вынудило нас стерелизовать их переносными ультразвуковыми сканерами, такими, что мы ранее использовали на борту «Рапиры» от внеземной бактерии. А потом я еще протер тряпочкой со спиртом. Но при этом вслух высказывал свои негативные мысли, используя, однако, литературные обороты, без нецензурной лексики. В ответ слышал убедительные аргументы, которые все равно меня не устраивали. Это не остров доктора Морро, где из животных создают людей, но все равно нечто подобное предусмотреть можно было.
- Так это не военный же фрегат! Никто не предполагал, что на Марсе могут быть такие пронырливые и агрессивные животные, от которых только плотный огонь спасет, - сердито отвечал Ашот, причем его такая эмоция была не от того, что пояснял мне причины плохого вооружения, а потому что я был прав. – Оружие не считалось важным элементом для марсианского полета! Поэтому передали на борт галеона некоторый запас ТП-82, которых произвели сорок лет назад более ста штук. Их фактически не использовали в реальной ситуации, думали, что и нам вряд ли пригодятся!
- С «Тэпэшками» не настреляешься! Да патронов уже не осталось!
Все клокотало во мне. Злость готов я был сорвать на любом, но никто не спорил. Все были солидарны со мной, и это, как ни парадоксально, еще больше злило. Нет, мне просто хотелось выплеснуть негативные эмоции, и тут мне бортврач сунула под нос капсулу с успокоительными таблетками – явный намек, что мне необходимо взять себя в руки и не опускаться до истерики. Это была как пощечина, и я умолк, весь красный и потный.
- Анвар, ты как-то сказал, что родиной человека является Марс. Судя по тому, как нас атаковали хищники, ты прав – мы звено в их пищевой цепочке, - совсем не месту съязвила Ульянова. Я лишь сердито стрельнул в нее глазами. Таблетки лежали на столе...
- В медицинском справочнике говорилось о стрессе, со слов Марины, и боюсь, там писали правду, - пробормотал Ушаков, у которого, судя по всему, тоже был избыток отрицательных эмоций. Только он уже прошел период истерик и теперь мог контролировать свои чувства. – Я уже испытываю шок от того, что должен гулять по планете, опасаясь нападения «пауков».
- Я пока держу себя в руках, - ответила бледная как мел Марина. – Хотя тоже была с вами на той охоте, - я заметил, что она сама была напуганной.
- Охоте? Похоже, на нас охотились...
Сергей сморщился, уныло посмотрел в иллюминатор и спросил:
- И как теперь выйдем? Там тысячи, может, этих «пауков»! А нам же надо к пирамидам топать!
- Придется «Раптор» распаковывать, без него теперь никак! – невозмутимо ответил Ашот, рассматривая окружающий мир через перископ.
Мы остолбенели. Вот так сюрприз! Откуда взялся этот робот на модуле? Вроде бы он остался на складе корабля, что висит над нами на расстоянии в триста километров. Что-то хитрит наш пилот.
- Я немного поразмыслил и решил, что такая машина нам может пригодится, и поэтому за два часа до отчаливания от «Рапиры» самостоятельно загрузил «Раптор» на борт, - последовало пояснение от командира. – Это было не сложно в условиях невесомости. Машина весит шестьсот килограмм, кушать не просит, много места не занимает, а теперь получается, что может нам помочь!
- То есть, у робота есть оружие? – с надеждой спросил Сергей. – Он же боевой... Типа, пулемет или огнемет?..
Это вызвало возмущение у Марины:
- О чем ты болтаешь? Нам нельзя уничтожать местную флору и фауну! Это уникальные образцы жизни – вообще неизвестно, сколько их тут, может, это единственная колония «пауков»! Нельзя разрушать местную экологию! Никакого оружия!
Хм, приложа руку к сердцу, скажу: в этот момент я с ней был не очень солидарен. Уверен, что таких и других тварей осталось на Марсе не мало, и все они ведут, скорее всего, подземную жизнь, как гномы или кроты. И выползли наружу, потому что нас учуяли, может, на тепло сориентировались.
- Оружия у него нет, - огорошил нас Саркисов. – Все снято с него. Даже боевой программы нет – зачем она не бесплодной планете? Так, безобидная штучка теперь... Но машина может быть транспортиром – а это самое главное для нас. На него может погрузится два человека в скафандре и он доставит нас туда, куда мы захочем. «Раптор» способен передвигаться со скоростью сто километров в час даже по пересеченной местности, поэтому никакая местная живность за нами не угонится.
Мы переглянулись: предусмотрительность командира нас порадовала.
- Ладно, отбой, - сказал он, увидев наши измученные лица. – На сегодня хватит. Пока торопится не станем. Изучим то, что обнаружили и успели принести на борт. Подготовим робота к походу. Заодно заправим ресурсами скафандры. На все даю три дня.
Я подошел к иллюминатору. «Пауки» зарылись в грунт. Они утащили даже те трупы, что мы зарубили и подстрелили, видимо, им пока было достаточно такого количества мяса, хотя аппетиты их умерить этим вряд ли возможно. Бр-р-р - вздрогнул я, вспоминая эти приключения. Нет, нужно чем-то успокоить нервы, и армянский коньяк был бы кстати. Интересно, Ашот взял ли его на борт «Перископа»? Надо спросить после того, как я в специальной камере устрою себе душ. Ну, не совсем душ, а просто влажную протирку тела, которая смоет с меня пот, страх и мрачные воспоминания о сегодняшнем дне.

Глава 8. Руины

Да, Саркисов взял и на этот раз коньяк и не стал жадничать, при одном намеке достал из ящика знакомую бутылочку и вылил остатки каждому в стакан. Ушаков хлопнул свою порцию одним залпом, я же присел за стол и цедил понемногу, испытывая наслаждение не столько от алкоголя, сколько от самого процесса. Ульянова же сделала себе коктейль: коньяк смешала с консервированный соком ананаса и манго, бросила кубики льда и пила через трубочку, правда, трубочка была не пластмассовая, как принято в кафе, а медицинская – для взятия проб на анализ, ведь других не было. И при этом никто не вспоминал о несовместимости алкоголя с антибиотиками, которые мы исправно продолжали принимать.
Робот хранился в тамбуре для скафандров. Он занимал нишу ровера – вездехода для прогулки по Марсу; такой модели на нашем «Перископе» не оказалось. И Саркисов решил заполнить «пробел» автономной шагающей многофункциональной машиной и загрузил ее на модуль. На вид это были три соединенных между собой металлических ящика на единой платформе с шестью суставчатыми манипуляторами, которые Саркисов называл «лапки-ноги», то есть конечности для передвижения по поверхности. На концах этих «лапок» имелись специальные крюки-«кошки», позволяющие роботу подниматься даже по ответственной стене. «Раптор» располагал различными «органами», позволяющими ему ощущать окружающий мир: тепловизор, химическая лаборатория для оценки состава атмосферы (в военном значении – определение отравляющих веществ), рентгеновское зрение, радар и сканнер, локатор для связи с управляющим (для неавтоматического сопровождения, в частности, через дистанционный пульт), встроенными внутрь корпуса. Мозг – это скоростной процессор на базе «Кибертроник-51», операционная память на 9 террабайт и жесткий диск на 98 террабайт, плюс всякое из «железа», о чем сообщать Саркисов, как военный, не имел нам право. Единственное, что можно было нам сказать: вес 641 килограмм, гидравлика, мощность электродвигателя 243 лошадинных сил, антирадиационная защита и антикоррозийное покрытие, работа при высоких и низких температурах, уникальная смазка, позволяющая передвигаться без ремонта и обслуживания в течение нескольких лет, плутониевый источник энергии. Высокая живучесть, может функционировать даже, если лишится подвижности, будет поврежден две трети корпуса. Российские конструкторы готовили, так сказать, «терминатора» для войны в пустыне. Марс – самая пригодная для него площадка.
- А какое оружие на нем было установлено? – спросил Сергей, с опаской подходя к «Раптору», который имел пятнистый зелено-коричневый цвет, видимо, в ТИЦе не стали перекрашивать с военного окраса на нечто нейтральное, например, желтый или голубой.
Ашот подошел к машине и как-то с добрыми чувствами похлопал по корпусу, видимо, вспоминая годы своей боевой службы на Ближнем Востоке:
- Один четырёхствольный авиационный пулемёт ЯкБЮ-12,7 с вращающимся блоком стволов, построенный в конце 1970-х годов специально для вертолетов Ми-24. Убойная игрушка! Скорострельность – до пяти тысяч выстрелов в минуту. «Раптор» нес боеприпас до 10 тысяч патронов. Оружие съемное, заменяемое, например, на другое – одну авиационную 30-миллиметровую пушку ГШ-2-30, используемую обычно штурмовиками Су-25 или Су-39. Огнестрельное оружие предназначено для уничтожения открыто расположенной живой силы противника, для борьбы с легко и среднебронированными наземными целями и для уничтожения медленнолетящих воздушных целей, в том числе и бронированных, на близких и средних дистанциях. Были модели также с огнеметами и гранатометами, но я лично их не видел. Естественно, также есть встроенные целеуловители, система распознавания врага, система уклонения от встречной атаки, система помех для радиоуправляемых антитанковых ракет. Короче, у робота достаточно эффективная система защиты и нанесения удара. Террористы, воевавшие против нас, страшно боялись этой штуки.
- Теперь этого нет? – полувопросительно, полуутердительно произнес бортинженер. – Как же «Раптор» сможет справится с «пауками» или, не дай бог, с другими, более крупными марсианскими организмами?
- Есть холодное оружие в виде нескольких клинков, способных разрезать металл до пяти миллиметров – они встроены в манипуляторы, одна выдвижная циркульная пила, тоже встроннная внутрь робота, - ответил Саркисов. – Но, повторяю, военная программа с «Раптора» снята, холодное оружие может использоваться только для исследовательских функций, расчистки территории от загромождений, мешающих дальнейшему продвижению. Не думаю, что робот начнет использовать все это против живых существ, которые, в принципе, не могут нанести ущерб механизмам. Интеллект просто не распознает угрозу, так как программа реагирования, например, на нападение и, соответственно, атаки на врага отсутствует.
- А как мы будем использовать робота? – спросил уже я, обходя «муравья» и внимательно осматривая его. Обычно так делает автомеханик, когда видит новую модель «Мерседеса» или «Фиата». Внешний вид вызывал уважение и без оружия.
- Снимем с кабины модуля два кресла и заварим их на спине робота – на блоке, что посередине, - пояснил Ашот. – «Раптор» способен переносить груз весом до полутонны. Может, будет не совсем комфортно во время передвижения по пересеченной местности, но выпасть не дадут ремни безопасности. Будем ехать как люди на слоне. Главное, сделать центровку и стабилизировать робота во время движения, тогда тряска станет незначительной и опасность опрокинутся станет незначительной. Кто-нибудь ездил верхом на лошади?
- Я, - ответила Марина, которая стояла в проеме люка. – В деревне научили. У меня дед служил в кавалерии, даже в кино про Гражданскую войну снимался.
Я покачал головой: увы, даже на верблюде не катался, хотя в кишлаках в свое время разводили этих животных. Сергей не ответил, однако у него самого остались вопросы:
- Управлять как? Голосовая речь?
Саркисов открыл дверцу на боку робота и извлек переносной дистанционный пульт, больше похожий на коробку из-под печенья, и помахал им перед нашими носами. На вид казалась тяжелой штукой – ну, понятно, ведь часть боевой машины, должна выдержать удар противотанкового снаряда.
- Нет, не голосовая. Существуют или внутренняя программа самостоятельного поведения, или радиоуправление через оператора, то есть человека. Этой штукой можно завести и отключить «Рапотор», подавать команды, короче, управлять им. Ясно? Еще вопросы?
- Ясно, ясно, - пробормотал я, протирая подбородок. Сергей начал рассматривать прибор, а Ульянова не стала дожидаться конца нашей дискуссии, махнула рукой и устремилась в свою лабораторию, где ее поджидали образцы собранной ею биологических фрагментов.
Снять кресла оказалось делом простым лишь на словах. Тот, кто их крепил к полу модуля, старался на совесть, и просто отвинтить шурупы не удалось. В итоге пришлось использовать автоген и вырезать кронштейны, удерживающие кресла. Однако заваривать их на робота пришлось снаружи корабля, поскольку в ином случае «Раптор» не смог пролезть через тамбур и люк. Работали на площадке, при этом внимательно смотря на грунт – не появится ли какой-нибудь «паук»? И точно, два раза выползали твари, но мы тот час прятались за корпус робота, и хищники, не почуяв нас, зарывались обратно в почву. У Сергея появлялось желание дострелять оставшиеся патроны, к счастью, командир решил экономить боезапасы на более экстренный случай, и поэтому он запретил нам устраивать здесь тир.
Спустя час «Раптор» был готов. Мы уложили еще ящик с баллонами кислорода и воды, взяли батареи для зарядки скафандров. Хотя зарядится можно было и от робота, благо у него был универсальный разъем, к которому подходили кабеля от нашего снаряжения. Ашот включил эту ходячую систему снова, и робот мягко и ловко спрыгнул вниз, своими членами вывернув грунт, однако не остался стоять на месте, а пробежался вокруг модуля, определяя новую точку равновесия своего тела – эти данные были внесены в память компьютера. При этом три раза его манипуляторы раздавили «пауков», которые уловили встряску почвы и вновь показались на поверхности. Робот, конечно, превратил их кровавое мессиво не специально, просто хищники сами оказались не расторопными и не ушли с дороги.
После этого робот подошел под лифт и замер. Пульт дистанционного управления висел на ремне через шею Ашота, а командир только крутил ручки. Как он признался, на авиабазе в Сирии ему пришлось пройти краткосрочные курсы управления роботами, но на практике это делать пришлось тем, кто занимался вопросами обороны военных. Но в наших условиях Саркисов был единственным, кто это мог, и поэтому в первый поход к пирамидам в составе экспедиции он включил себя. Я знал, что в пару к нему хотят и Марина, и Сергей, но предпочтение Ашот отдал мне.
- Врач и биолог пока не нужен, ведь мы не собираемся изучать местную бионику, а Ушаков несет ответственность за состояние корабля. Поэтому со мной отправится Анвар. Если там что-то есть, то он, как программист, может разберется в алгоритмах... рисунков, схем, языка, не знаю, что там будет, но, во всяком случае, попробует применить свои знания.
Я промолчал, так как не знал, как среагировать на фразу Саркисова, действительно ли я такой ценный и нужный специалист по инопланетным коммуникациям, хотя внутренне был рад его выбору. На лице моих коллег было написано, что они не совсем согласны с командирским решением, да только спорить не стали. Сергей лишь буркнул, что даже на Марсе нужен блат, иметь связи с «шишками». Ашот сделал вид, что не понял, о ком идет речь.
Было уже десять часов утра по марсианскому времени. Солнце было скупым на теплоту, хотя достаточно светло в этих широтах. Длинные тени скал и холмов тянулись на сотни метров, создавая некий зловещий образ темного царства.
- Мы пройдем путь и робот его запомнит. Потом я включу его в режим возврата и он вернется за вами. Вам останется только загрузить его дополнительными ресурсами для себя – это на тот случай, если нам придется задержаться у пирамид по какому-то случаю. Почему-то у меня предчувствие, там есть на что посмотреть.
- Есть, - ответили они, немного повеселев.
Лифт начал спуск и остановился прямо на уровне «спины» робота. Осторожно, стараясь не потерять равновесия и не упасть вниз, мы взобрались на «Раптор» и уселись на кресла. Я молил, чтобы электросварка была достаточно хорошо выполнена и чтобы при движении никто из нас не отлетел в сторону и не врезался в камни. Ашот включил мотор, гидравлика подтянула лапы-манипуляторы и робот побежал вперед, как таракан.
Сначала он взобрался на склон, после чего развернулся налево на 20 градусов и мы устремились к столовым горам, где находились пирамиды. Командир определял путь согласно навигационной сетке, что показывал мой лэптоп, который я тоже решил взять с собой. В моем компьютере было множество различных программ, могущих пригодится мне, если перед мной встанет какая-то лингвистическая или иная коммуникационная задача. Может, с марсианами поговорить не удасться, но вот их язык, если он записан на чем-то расшифровать я попробую, благо до меня специалисты разрабатывали различные алгоритмы переводов. Правы они или ошибались – это покажет только практика.
«Раптор» двигался легко, словно не ощущал массу двух человек в скафандрах. Конечно, носить оружие и боеприпасы не труднее, но Саркисов вел робота так, чтобы избегать наиболее сложного рельефа – больших впадин и разломов, высоких скал, больших валунов. Местность была причудливая, как в зловещем царстве каких-то леприконов или злых колдунов. Наверное, тектонические плиты сталкивались друг с другом, выдавливая наверх массы пород. Потом падения метеоритов, эрозия, лава – все эти факторы меняли рельеф местности до фантастических картин. Я подумал, что здесь можно было снимать фильмы-ужасов или фэнтези – про ведьм, злых королей и волшебников. «Интересно, а здесь еще какие-нибудь животные водятся?» - подумал я. Вдруг троглодит выпрыгнет из пещер или гигантская сколопендра покажется из трещин... Может, они в спячке? Или, наоборот, в активной жизненной стадии? Но то, что биосфера не вымерла – это очевидно.
Сейчас на Марсе было лето, но оно холодное и долгое, тогда как на южном полесе – жаркое и короткое. Такая природа складывалась из-за того, что планета вращалась вокруг своей оси, наклонённой к перпендикуляру плоскости орбиты под углом 25,19 градусов, а вытянутость орбиты приводило к большим различиям в продолжительности времен года — так, северная весна и лето, вместе взятые, длятся 371 сол, то есть заметно больше половины марсианского года; однако они приходились на участок орбиты Марса, удалённый от Солнца. Так что животным может быть неуютно в этот сезон. Хотя, со слов Марины, адаптация – это настолько мощная вещь в биологии, что позволяет многим организмам, физиологически трансформировавшись, жить в самых неблагоприятных условиях.
Ашот насвистывал какую-то армянскую мелодию, а я смотрел по сторонам. Иногда мы слышали в наушниках голос наших друзей, которые вели радиопереговоры с нами:
- Алло, какие новости?
- Пока все спокойно. Местность меняется, однако в целом проблем нет – движемся к цели без остановки, - отвечал я, смотря, как солнце прячется между скалами.
- Живность имеется? – это уже интересовалась Марина. Пришлось ее огорчать:
- К счастью, ни драконов, ни гигантских пчел. Мне одних «пауков» хватило на всю жизнь!..
Робот пересекал местность, напоминавшую русло реки, было много гипсовых отложений и минералов. Четыре миллиарда лет назад вода здесь существовала в жидком виде, потому что была плотная атмосфера и магнитное поле, служившее щитом от смертельной радиации. Однако, вследствие кардинального изменения климата, большая часть атмосферы Марсом была потеряна, вслед за этим из-за отсутствия давления выкепели океаны и моря. Теперь мы видим мертвый мир. Весьма удручающая картина. Но, возможно, это предостережение людям, что подобное может повторится на Земле, если не предпринимать превентивных мер, не предугадывать катастрофы. Весь наша планета не раз переживала этапы глобального вымирания, причем говорят о наступающей ныне его новой форме из-за человеческой деятельности – речь идет о всемирном потеплении и расширения ареала болезней, исчезновении многих видов флоры и фауны. Мне кажется, нам угрожала вероятность стать второй Венерой, чем вторым Марсом.
И тут краем глаза я что-то узрел, и резко повернулся вправо. Вроде бы что-то рукотворное, впрочем, могу ошибаться...
- Что это?
- Где? – поднял глаза на меня Саркисов.
- Да вон там, - и я указал на некое белое пятно в трехстах метрах от нас; теперь было ясно, что это чужеродных предмет, так как он никак не вписывался в местных коричнево-красный ландшафт. Я включил визор в шлеме и приблизил объект. Конечно, оптика у скафандра была не для астрономических наблюдений, пятно увеличилось в размере, но не настолько, чтобы я мог дать конкретный ответ, что это такое. Изображение оказалось несколько размытым. Эх, сюда бы стекла от «Карл Цейс» - оптика этой фирмы позволяла получать фантастические результаты...
Похожую операцию проделал и Ашот, однако и ему нечего было сказать.
- Двинем туда – посмотрим, все равно не далеко, - решил он, и я согласился. Да, почему бы не взглянуть на странную вещь?
Робот быстро засеменил членами и мы, сменив маршрут, взяли небольшой крюк вправо. И вскоре нам стало ясно, чем было это пятно: аппарат, внешне похожий на кастрюлю, только с дюзами, локаторами и большим люком. Черные иероглифы исписывали борт по кругу, но прочитать я был не в состоянии. Я вообще не разбирался в этих знаках, не мог отличить китайскую письменность, например, от корейской или японской, поэтому трудно было сказать о принадлежности этой межпланетной станции. Впрочем, все стало ясно, когда я увидел эмблему - красный флаг. Только это был флаг не СССР. Аппарат удачно примарсианился, так как с одной стороны в десяти метрах находилась устрая как шпиль скала, а с другой – глубокая трещина; отклонись немного в сторону – быть беде.
- Так, китайский межпланетный зонд, - произнес Сергей и, взяв наизготовке ТП-82, спрыгнул с «Раптора» и начал осматривать аппарат с дистанции десяти метров. «Кастрюля» была пять метров в диаметре и шесть в высоту – солидная и тяжелая конструкция. – Так, так, это «Небесный страж»...
- Ты знаком с этой машиной?
- Нет, просто прочитал на обшивке, - ответил Саркисов так просто, словно ничего в этом удивительного не было.
У меня глаза на лоб полезли.
- Ты знаешь китайский? – расстерянно спросил я. Не знал, что летчиков обучали языкам народов Юго-Восточной Азии или это он сам проявил инициативу и вникал в иероглифы в свободное от работы время? Хотя, как я слышал, китайский очень труднообучаемый язык.
Командир скромно пожал плечами:
- Знаю... Я же рос до 15 лет в Пекине, мои родители были дипломатами. Учился в местной школе, там же занимался у-шу – местные подростки тоже любили почесать кулаки на улицах, так что умение постоять за себя пригодилось. И так получилось, что китайская грамота – это мое.
Ашот постучал рукой по корпусу. Звук был тяжелый – значит, внутри что-то есть.
- Судя по всему, зонд доставил робота, который должен был самостоятельно проделать путь по поверхности Марса, провести фотографирование, набрать образцы и вернутся на взлетный модуль. А затем стартовать с Марса и взять курс на Землю. По-моему, это именно тот аппарат, о котором Поднебесная не стала распространятся. Они явно что-то искали здесь.
Уже по виду зонда мой коллега сумел определить его функцию и предназначение. Был бы здесь Ушаков, то он, как техник, наверное мог снять больше информации от увиденного. Но в любом случае стало ясно, что зонд был отправлен в этот район не спроста.
- То есть это возвращаемый аппарат? – уточнил я, стараясь тоже вложить свой вклад в обсуждение находки. Я быстро слез с «Раптора», правда, подвернув ногу и немного захромал, делая шаги по поверхности. – Китайцы хотели получить какие-то вещественные доказательства?
Мы обходили аппарат и нашли люк, из которого мог выехать планетоход или какой-то другой робот. Командир вскочил на платформу и заглянул внутрь сквозь иллюминатор и, скорее всего, там его обнаружил. Ну, правильно, не могла же эта межпланетная станция прилететь сюда без соответствующего серьезного оборудования.
- Скорее всего, да... У робота есть манипуляторы, телекамеры, контейнер для образцов. Чем-то напоминает наш «Раптор»... Гм, наверное, китайцы переделали его из охранного робота. Военные технологии часто используют для исследовательских операций... Китайцы, как и наши, не стали заморачиваться, а просто приспособили уже созданную технику под необходимые задачи.
Меня же озадачило другое:
- Так почему он не вернулся?
Ашот пожал плечами, точнее, я этого не видел, но понял, что именно так он сделал под своим скафандром. Обычно человек делае так, когда не может сказать что-то определенное. Только его кавказкий акцент усилился, наверное, от умственного перенапряжения.
- Не знаю. Робот до сих пор внутри, и он, судя по еще сохранившимся следам от колес на почве, проделал свою работу. Может, что-то замкнула в их электронике, и программа взлета не сработала, - последовал его ответ. – Точно не скажу. Но технику такого формата и назначения не просто вывести из строя. Боевые машины обычно хорошо защищены.
Тут послышался вопрос из «Перископа», говорил Ушаков:
- Что вы там нашли?
- Китайский зонд, - коротко и лаконично ответил Саркисов.
- Да? Ух ты!.. И что? Не хочет с вами разговаривать? Брезгует? – с «Перископа» пытались пошутить.
- Ничего. Замер. Не работает, - в три кратких предложения ответил уже я и потом стал более «красноречивым»: – Стоит давно, даже пылью покрылся. Не сумел взлететь. Но мобильный робот внутри. Спрятался...
Раздался хмык:
- Не удивительно... Я вообще никогда не доверял китайской технике. Даже на таком уровне халтура или недоработка! Амбиций много, а мозгов не хватает! Китайцы привыкли копировать, а чаще всего, воровать или у нас, или у америкосов, но делают все равно даже это плохо, и в итоге у них выходят никчемные аппараты. Интересно, а что китайский робот там заснял?
- Наверное то, куда мы сейчас движемся. Поднебесная тоже проявила интерес к Кедонии... Уверен, что на диске «китайца» террабайты информации. Пересылать по радио свою съемку зонд не стал, значит, правительство КНР не хотело, чтобы мы или американцы перехватили сигналы и не получили важную информацию, - мне казалось, что я говорю достаточно логично и мое любопытство получило подпитку извне: теперь мы страстно хотели поскорее попасть в долину, где располагались эти самые пирамиды. Нет, там действительно было нечто интересное и грандиозное. Иначе откуда у сверхдержав такой большой интерес к этой планете?
Оглядевшись по сторонам, Саркисов заметил:
- Ну-у... На Марсе много всякой техники, общая их масса около 20 тонн, если не больше. Бродят американские марсоходы «Оппортьюнити», «Кьюриосити», «Марс Эксплоратион Ровер», европейские «Экзамарс Ровер» десантный модуль «Скиапарелли», как видим, и китайский «Небесный страж» тоже... Есть десяток «сдохших» аппаратов, от которых нет никакой отдачи, в их числе и планетоход «Феникс». Все же интерес к Кедонии стали проявлять недавно.
- Тогда нам не следует здесь задерживаться, - сказал я. – Хрен с этим «Стражем» - он не наша цель. Лучше поскорее пробраться к пирамидам.
- Да, правильно, - кивнул командир, подозрительно оглядываясь по сторонам, словно ожидал нападения, и всед за мной взобрался на «Раптора». А над нами, на высоте трех сотен километров перемещался наш галеон, находящийся в «спячке» - мы отключили все, чтобы не только экономить ресурсы, но и для того, чтобы никто не мог каким-то образом перехватить управление; корабль ждал нашего возвращения. «Наш дом», - вдруг с неожиданной теплотой подумал я. Действительно, корабль стал для нас этаким ковчегом, местом, где мы спасались от внешнего давления, человеческого лицемерия и подлости.
Робот продолжил движение, вернувшись на первоначальный курс. Опять мы закачались в такт ходьбе, словно ехали на верблюде. Вскорее пространство стало меняться: исчезли скалы и валуны, дорога стала ровнее и прямее, без трещин и кратеров. Мы видели следы от колес китайской машины, значит, она проезжала именно в этом месте. Длинные тени стали покрывать нас. Я поднял голову и замер в восхищении: три гигантские пирамиды заслоняли горизонт.
Чем ближе подъезжали мы к ним, тем явственне проступали детали, которые свидетельствовали об искусственности происхождения этих объектов. Прежде всего, пирамиды были построены из блоков, аккуратно подогнанных друг к другу. Во-вторых, углы и террасы были инкрустированы барельефами и фигурками ранее не виданными человеком существ. В третьих, порталы, баллюстрады, колоны и прочие архитектурные контуры были сделаны из какого-то желтого и белого металлов, возможно, золота и платины. Но ценность была не в золоте, а в том, что хранили в себе пирамиды, и что они являлись рукотворными имело большее значение для финансовых рынков США, Европы, Китая, Японии и всего земного мира. Если привезти какие-то артефакты, то любая марсианская экспедиция станет весьма рентабельной, особенно, если целью могут стать поиск высоких технологий – тут уже кто первым найдет, у того и козыри на руках, - гонка сверхдержав в этом направлении обеспечена. И все же, что-то мистическое и сверхъестественное казалось в них, вызывающим у меня, к примеру, благовение, страх и уважение. Было ясно, что вовести нечто подобное человеку еще не по силам, а вот марсианские инженеры-архитекторы давно решили эти задачи.
- Боже мой! – прошептал я, вставая из кресла и чуть не упал, благо Ашот успел схватить меня ра руку.
- Что у вас? – послышался опять голос любопытного Сергея, не отходивший, наверное, от рации.
- Пирамида, - опять коротко ответил командир. Иногда он «экономил» слова, чем вызвал ярость моих коллег, требовавших пояснений или ясностей по какому-то обстоятельству.
Несколько секунд молчания, слышны лишь дыхания коллег и жужжание приборов на борту «Перископа». А потом Марина спрашивает:
- И?..
- Пирамидальные сооружения похожи на те, что находятся в Центральной Америке – так называемые Мезоамериканские пирамиды, - пояснил я, включая видеосъемку. Впрочем, «Раптор» тоже фиксировал все происходящее со своих «органов чувств» в свои запоминающие устройства для последующей обработки и передачи данным. – Высота у основания... боже! – один километр! Размер сторон – полтора километров! – мои сканеры не врали, потому что я все перепроверял данные. – Масса... блин около ста миллионов тонн!
- Такие строили народы майя и ацтеки?
- Похоже на то... Но не в таких масштабах! Даже не представляю, для чего они созданы!
В голове у меня все перепуталось: марсианским пирамидам, должно быть, не менее полумиллиарда лет, а может все три миллиарда, тогда как на Земле жители Америки строили их «миниатюрные» аналоги всего несколько тысяч лет назад. Причем все напоминало комплекс сооружений в поселении Теотиуакан – культовый центр с пирамидой Солнца. Возможно, древние марсианские строители использовали золото как символ небесного светила, как это делали инки в Перу. Но наверняка марсиане имели иную, чем религия, цель, когда возводили эти циклопические здания... или машины? Пока не войдешь внутрь, трудно что-либо сказать конкретное.
Похоже, Ашот тоже испытывал эмоциональный шок от увиденного и всякие мысли роились в его голове. Он понимал, что война за марсианские объекты и технологии может разгорется на Земле и трудно предсказать их последствия. И мы, как граждане России, обязаны были, в первую очередь, защищать интересы своего государства. А с другой стороны, понимали, что это все – достояние всего земного человечества, а не отдельной страны, одного ведомства или узкой группы людей во власти и богатстве. Мы, удрученные опытом людской жадности, зависти, лицемерия и лжи, цинизмом властителей к жизни простых индивидуумов, обязаны были найти другой путь, тот, который исключал военное столкновение и направлял всю добытую информацию на благо общей цивилизации, без различий расы, границ и континентов.
Дорога становилась твердой, и все же запорошенной пылью, хранившей следы от китайского «Небесного Стража». Было видно, что ездил он здесь много раз, видимо, его управляющий компьютер обладал определенным искусственным интеллектом. Робота интересовало все, что могло принести пользу Поднебесной, и он здесь провел не один сол. Возможно, он был и в той долине, где находился «Сфинкс», но туда отправиться еще успеем, сейчас бы «проглотить» то, что лицезреем. А мы, чем ближе подкатывали к пирамидам, тем больше терялись в догадках, для чего были предназначены они, и все больше испытывали нетерпение собственноручно пощупать стены, фундамент. В целом объекты сохранились полностью, хотя в некоторых местах мы видели лунки от упавших метеоритов, которые разрушили в некоторых местах дорогу. Для «Раптора» это не было припятствием и он спокойно шагал по ним.
Но подъехать ближе не удалось: дорогу нам перегородили... скелеты каких-то неведомых существ гигантских размеров. Это были длинные кости с большими ребрами, что-то напоминающее черепа, кисти, какие-то витиеватые отростки, пластины, шипы. Даже трудно себе представить, какими были на вид эти существа, какк передвигались по суше или они были водоплавающими? – на это мог ответить только палеонтолог. Но уже сейчас можно было утверждать, что на Марсе некогда был более благоприятный для жизни климат, и здесь обитали существа различных форм и видов. И свидетельство этому не только ныне здравствующие в песках «пауки», но и останки древних животных. Было только непонятно, как они попали сюда – их перенесли какие-то другие хищники, обглодавшие до костей, или они сами могли передвигаться, во всяком случае местность под пирамиды была сушей и явно не для проживания таких животных. «А может, их убили марсиане, которые защищали свои постройки?» - подумал я. Ничего не следует скидывать с платформы гипотез и предположений.
В одиночку «Раптор» мог пробраться, используя пилу и лезвия, но нам заходелось проделать путь до пирамид самостоятельно. Надоело сидеть, ноги и спина затекли, хотелось движения. Такого мнения был и командир.
- Сойдем, - сказал Ашот, останавливая робота. Он спрыгнул вниз, однако не расслаблялся, взял в руки «Тэпэшку», положил палец на спуск. Я тоже достал оружие с последними боеприпасами и осторожно по сочленениям машины сполз на поверхность. Потом выпрямился, стряхнул с левой ноги ржавую пыль, и стал помогать командиру выгрузать жизненные ресурсы – они могли нам пригодится, если тут задержимся больше обычного. После, оглядевшись, поинтересовался:
- Думаешь, здесь нам ничего не угрожает?
- Мы стоим на дороге, а она из каменных плотно прижатых друг к другу блоков – «паукам» не прогрызть в них нору, не протиснуться в щели, - резонно сказал Саркисов, помечая место хранения ящика с ресурсами светящейся краской. – Если, конечно, нет других существ, что могут скрываться внутри пирамид.
От сказанного стало как-то не по себе, и я прижал приклад-мачете пистолета к плечу, стал озираться; не хотелось встретиться с кими-то хищниками, ведь тогда не отбится нам так просто, как получилось с паукообразными. Тем временем Саркисов вложил пульт дистанционного управления в камеру «Раптора» и отошел на два шага назад. Робот мягко загудел, развернулся и стремительно помчался обратно, пыль поднимаемый его членами, долго висела в разреженном воздухе. Я не стал спрашивать, куда торопится машина – было ясно, что за нашими коллегами. Однако командир по рации на всякий случай предупредил:
- Ребята, приготовтесь, через полчаса «Раптор» будет у вас! Он запомнил дорогу, поэтому доставит сюда в автоматическом режиме. Вам остается только наслаждаться туристской поездкой и предвкушая увидеть нечто фантастическое.
- Да-да! – радостно ответила Марина, которая, судя по всему, тоже висела на линии. – Мы ждем! Все давно готово у нас!
- Ну-ну, - пробормотал я. Сказав это, мы с Ашотом зашагали по целостной дороге к пирамидам, обходя стороной скелеты. Их присутствие, если честно, пугало, мне казалось, что их сородичи, может, обитают в пирамидах или всплыли из подпочвенных океанов, которые теоретически могли сохранится на глубине трех-пяти километров. «Ерунда!» - мотнул я, дулом «Тэпаэшки» притронувшись к ребру величиной с коллону Коллизея. Ствол не оставил даже царапины – спустя миллионы лет костянная форма оставалась крепкой и твердой; даже трудно представить, насколько живучей и мощной была зверина. В доисторическую эпоху, когда была здесь другая обстановка, моря сосредотачивались, главным образом, в южном полушарии планеты, между 10 и 40 широты, а в северном полушарии есть только два крупных водных бассейна, которые назвали как Ацидалийское море и море Большой Сирт. Но не приплыли же эти рыбозвери оттуда... Хотя, кто может сейчас что-то сказать с гарантией на 100 процентов?
Мы двигались дальше, перелазя через препятствия в виде останков, а потом нашли следы китайского робота и пошли по нему, судя по всему, «Небесный Страж» тоже долго искал удобную дорогу и нашел наиболее оптимальный к входу пирамиды. Чем ближе подходили к первому гигантскому сооружению, тем больше мелких деталей видели в конструкции, и все же их назначения, очертания, фигуры были непонятны. Две другие пирамиды располагались в нескольких километрах от нас, я был уверен, они друг другу идентичны, может за исключением чего-то, что мы еще не знаем.
Портал, который служил входом, был очерчен барельефом замееобразной птицы. Что это – внешний вид марсианина или какое-то божественное животное? Но уже то, что изображение существа с земными чертами свидетельствовало или об общей биологии, или о том, что марсианские организмы когда-то были переселены на нашу планету и там они адаптировались. Может, птерозавры или сухопутные рептилии.
- Интересно, если бы мы встретили живого разумного марсианина, то смогли бы с ним общаться? – вдруг задался вопросом Ашот.
- Трудно сказать, скорее всего, сразу не смогли, - произнес я. – Философ Людвиг Витгенштейн как-то написал: «Если бы лев мог говорить, мы не смогли бы понять его».
- То есть?
Наверное, трудно объяснить то, что и сам не имеешь ясного понимания. И все же я попытался, наверное, больше для себя, чем для командира:
- Люди и животные имеют разные мозг и нервную систему, физиологию организма, метаболизм, восприимчивость к вирусам, поэтому не имеют схожих абстрактных форм мышления и образа жизни. Например, есть слова и понятия человеческой производной: «точно», «конечно», «обстоятельно», «возможно», «ментальность», «определенно» - попробуй втолковать это хотя бы гиббону. Есть слова, которые, например, непонятны льву или слону: «совесть», «закон», «правопорядок», «ответственность», «жадность», «лицемерие», «чванство». Не имеет смысла для птицы словосочетания «надеть костюм», «погладить брюки», «таблица умножения». Есть ли у таракана понятие «добра» и «зла» - ведь это сугубо человеческое восприятие, и другим это не присуще. Наши слова – это порождение нашего разума и расширение запаса – результат технологического прорыва; у животных другой образ жизни и другие повадка. Если марсиане не имеют с людьми общих корней, то разрыв в языке может быть настолько великим, что мы никогда так и не узнаем, как они коммуницировали и что было их единицей языка. А что говорить, если сами люди порой не могут понять друг друга: скажем, слепой не знает, что такой синий или красный цвет, глухой не отличит ноту «до» от «ре», а тот, у кого патология на инстинкт самосохранения, не будет осознавать чувство страха – как можно общаться с разным мироощущением?..
Наш разговор, естественно, слышали Ульянова и Ушаков.
- А на твоем лэптопе есть программа, которая хотя бы даст общее представление, что и как могли общаться между собой жители Марса? – судя по всему, Марину тоже это интересовало.
- Есть база данных по всем мировым языкам, может. Компьютер разработает алгорит на их основе для понимания марсианского текста или знаков, - несколько пространственно ответил я. – Кроме того, можно применить «линкос».
- Что это?
- Это искусственный язык, созданный голландский ученым Хансом Фройденталем в 1960 году на основе математики, который он считал возможным использовать для гипотетического общения с инопланетянами ввиду его предполагаемой универсальности.
- Значит, не все еще потеряно? Шансы на понимание есть?
- Надеюсь. Но ведь мы не знаем, какая форма коммуникаций у марсиан существовала – звуковая, химическая, язык жестов или телепатия. Может, они мыслили геометрическими фигурами или световыми сигналами...
- Как это, Анвар? – Сергей не понял мною сказанного. К счастью, выручила Марина, которая взяла случаи из своей профессии для пояснения:
- Ну, как средство коммуникации у хамелионов и каракатиц является изменение цветового окраса своего тела. А муравьи и пчёлы используют феромоны для общения с другими членами их муравейников и роя. Анвар намекает, что некоторые формы контактов для нас могут быть неприемлемыми или недоступными, как, скажем ультразвук, используемый дельфинами для контакта друг с другом.
В этот момент мы вошли внутрь. Там было темно, и нам пришлось включать фонари на шлемах. Увы, их мощности оказалось недостаточным, чтобы подробнее рассмотреть окружающее пространство: лучи просто тонули во мраке, лишь слегка подсвечивая какие-то гигантские фигуры. Гигантизм ощущался во всем – в строении, в изделиях, что находились внутри пирамиды. Тут что-то блестнуло.
- Опаньки, что-то знакомое! - мое внимание привлекли знаки, исписанные вдоль стен. Я остановился и стал водить фонарем по золотистым фигуркам, расположенных колонами.
- Что это? – спросил Ашот, подсвечивая себе.
- Ха, это же логосиллабическая система письма, использовавшаяся индейцами майя! – воскликнул я, пораженный своей догадкой. - Знаки имели форму слегка наклоненного квадрата со скруглёнными краями и представляли собой изображения, связанные с земледелием, изображающие растения, воду и дождь, головы животных, постройки, утварь, орудия труда, части человеческого тела. Некоторые знаки, особенно изображения животных, употреблялись исключительно в качестве логограмм. Существовали комбинации двух или даже большего числа знаков, например, один знак мог сливаться или вписываться в другой, образуя лигатуру.
- Ты хочешь сказать, что майя переняли письменность марсиан? – послышался голос Сергея. – Как это возможно?
- Не все, лишь то, что им было понятно в отношении своего мироустройства, - немного поразмыслив, сказал я. – На этой пирамиде есть изображения того, чего нет на Земле, но, видимо, находилось на Марсе. Правда, часть чего-то из этой культуры коммуникации перенеслась в культуру майя, например, антропоморфные божества, змеи и маски, имевших свой смысл, стилистическое изящество рисунков и изощрённость линий письма. Кстати, система счёта у майя базировалась не на привычной десятичной системе, а на распространённой в месоамериканских культурах двадцатиричной. Возможно, это было влиянием марсианской технологии, их компьютеров, в программировании которых использовалась структура в виде четырёх блоков по пять цифр. Древние люди пытались имитировать все, что видели у прибывших, вероятнее всего, на Землю марсиан – пирамиды, письменность, одежду, поведение. Могу предположить, что пернатые змеи, что мы видим везде на этих пирамидах – это Кетцалько;атль, бог ацтекского пантеона и других религий Центральной Америки. Говорят, это была историческая личность, может, пришелец с Марса.
- Симитировать... Хм, похоже мы повторили майя, тоже пытаясь симитировать космический полет, но повторы присуще приматам и попугаям, которые не понимают суть ими повторенного, - послышался ехидный смешок Ушакова, который перевел разговор в философскую плоскость. Но такие рассуждения мне, если честно, не подуше – нет в них смысла, просто демагогия; естественно, вслух свои мысли не выразил. А тот продолжал: – Но ты, Анвар, фактический подтверждаешь идеи сторонников палеоконтактов, то есть того, что в древности инопланетные цивилизации были на Земле и оставили свой след в материальной и нематериальной культуре.
- Не только майя, но и ацтеков и, может, инков, - сказал я. – Потому что сквозь историю народов Мезоамерики проходят одинаковые божества. А созданные им сооружения поражают воображение любого современного человека. Никто не может понять, как примитивные по сути цивилизации могли построить такое, где требовался сложный математический расчет, знание законов физики и химии, инженерного дела и даже астрономии?
Ашот двигался вперед, и я за ним, пытаясь увидеть логику изображений и систему построения пирамиды. Спустя метров сто мы остановились, так как что-то невообразимо циклопическое выходило из глубин поверхности и терялось в высоте пирамиды. Саркисов, образно говоря, кусал локти, так как свет не мог раскрыть полной картины, а это только поджигало наше любопытство и вызывало досаду, что мы не догадались захватить мощные прожектора. Правда, использование тепловизора немного расширило горизонт зрения, и все же этого оказалось недостаточным, чтобы все понять. Мы ходили по помещению, границ которого не видели и прикасались к странным конструкциям, назначение которых было неясно. Машины, агрегаты, архитектурные комплексы – что это? – ответить могла профессиональная экспедиция, а не четверо астронавтов, случаем оказавшихся на Марсе.
Я продолжал вспоминать то, что читал еще в студенческие годы:
- . В Теотиуакане хорошо сохранились две крупнейшие пирамиды — Солнца и Луны, а также храм самого Кецалькоатля, олицетворявшего доброе и светлое начало. Сооружения расположены так же, как три звезды в Поясе Ориона.
- Почему?
- Не знаю... Может, часть марсиан переправилась к другим звездам, - предположил я. – Но Пернатый Змей, несомненно, это след марсианской цивилизации на Земле. Он олицетворял воду, воздух, плодородие, то есть то, что сейчас Красная планета утеряла! В последующем правители майя стали связывать свою власть с именем Кетцалькоатля, изображения бога обрели больше человеческих черт, а тольтеки вообще сделали его человеком, только с божественными чертами. Кстати, теперь я понял: у пирамид мы видели останки змееподобных существ!
Я заметил, что Саркисов с интересом воспринимал мою историческую лекцию. Более того, ее внимательно слушали Сергей с Мариной, которые торопились к нам верхом на «Рапторе». Прошел час, и вскоре мы услышали голос Ушакова:
- Ау, мы здесь, в пирамиде. Где вы?
- Видите луч фонаря?
- Нет.. Ах, теперь видим!
- Идите в нашу сторону. Мы оставим свет как ориентир для вас.
Спустя некоторое время мы встретились. Наши коллеги были возбуждены не меньше, Марина аж кипела от избытка энергии, а Сергей махал руками, привлекая внимание то к одной конструкции, то к другой, пытаясь выяснить их техническую природу. Далее мы вместе стали обходить пространство с гигантскими колонами и шарами, часть которых удавалось высмотреть при свете фонариков или сквозь тепловизор. В конце концов у нас сложилось впечатление, что это машины, но только остановившиеся, не функционирующие. Но для чего они были предназначены? Может, это были укрытия для марсиан от перемены климата? Или какая-то станция для межпланетных сообщений? Или пантеон? Или это хранилище биологических особей, которых можно оживить в случае улучшения условий для обитания? Мы терялись в догадках. Может, ответы все находятся в сооружении, которое мы назвали «Сфинкс Марса»? Следовало позже съездить туда и тоже выяснить, попытаться понять их предназначение. Однако могу сказать определенно – марсианская цивилизация превзошла наш уровень на порядок, может, на тысячи лет. Современная наша технология не способна к таким работам, созданию продукта такого формата и назначения. У меня все трепетало внутри, когда пытался заценить не только размеры и массу объектов, но и сложности их производства.
- Этим объектам может быть не менее полумиллиарда лет, - убежденно говорил Сергей. – Их строили для того, чтобы защитить цивилизацию. Судя по гигантскому разлому в долине Маринер или ударным кратерам, изрубцевавших поверхность, Марс был атакован пришельцами с другой части галактики! Это произошло в марсианский геологический период, названный «Нойская эра» - это 3,5-4,5 миллиардов лет назад.
Судя по всему, Ушаков в детстве начитался фантастики и теперь выдвигал гипотезу об инопланетном вторжении, основываясь на письменных источниках авторов легкого романтического жанра. Но с ним не все были согласны, в частности, я, который хотя и любил данное направление литературы, однако не ставил его в качестве платформы для предположений о том, что здесь было, произошло и осталось. Солидарной со мной оказалась и Ульянова.
- Условия на Марсе могли изменятся тысячу раз за счет внешнего нецивилизационного влияния, - заметила Марина. – Вспомните, что совсем недавно комета «Макнота» могла столкнутся с Марсом. По расчетам экспертов, мощность взрыва могла составить 20 миллиардов мегатонн в тротиловом эквиваленте, который оставил бы кратер диаметром до 500 километров. В этом случае могли бы произойти непредсказуемые изменения климата планеты: столкновение на скорости 56 километров в секунду подняло бы в атмосферу гигантское количество пыли, в результате чего мгновенно растаяли и испарились бы огромные объёмы водяного льда и замерзшей углекислоты. Это могло привести к усилению парникового эффекта – а как известно, водяной пар и углекислота являются мощными парниковыми газами! - и глобальному потеплению на Марсе... Только этого не произошло, хотя угроза такая существует.
- Ага, вспомни еще заявление глава американской компании SpaceX и главного исполнительного директора Tesla Motors Элона Маски, сделанное в 2015 году, мол, самый лучший способ, нагреть Марс в целях последующей колонизации - это нанести по нему удар ядерным оружием, причем в полюса, где расположены снежные шапки, - напомнил нам одно из предложений по терраформированию Красной планеты Сергей. – Весьма эксцентричный и опасный проект!
- Дурак, - коротко сказал Саркисов. Он-то знал, чем опасно оружие, особенно такой мощности.
Я, между прочим, подсказал сюжетную линию к информации Ульяновой:
- Возможно, такое уже случилось с Марсом 4 миллиарда лет назад, когда астероид Танатос, вращавшийся на расстоянии 50-75 тысяч километров вокруг планеты и вызывавший нестабильность в недрах, снизился до предела Роша и разрушился. Ядро перестало вращаться и вырабатывать электромагнитные поля, прекратилось движение плит и вся геосфера застыла. К тому же слабая гравитация не смогла удержать атмосферу, и под давлением солнечного ветра легкие атомы и молекулы оказались в космическом пространстве. Многие фотохимические реакции, что наблюдаются на Земле в тропосфере, на Марсе происходят у самой поверхности. Естественно, это привело к глобальному вымиранию флоры и фауны. Марсианская разумная цивилизация катилась к смерти. И то что мы видим – это руины... нет, не в буквальном смысле, так как пирамиды сохранились в целостности, а в том, что руины той эпохи, того мира, того разума, которого сейчас нет...
И тут Сергей остановился, вновь окинул взглядом тонущее в бесконечности темноты пространстве и, хлопнув себя по шлему, воскликнул как бы в озарении:
- Боже! Пирамиды, судя по всему, были гигантскими машинами, пытавшими создать магнитное поле и накрыть Марс или часть территории от солнечной радиации, которая постепенно уничтожала все живое на планете. Марсиане до последнего защищали свой мир! Вот почему мы видем сейчас внутри этих архитектурных сооружений циклопические устройства, назначение которых трудно понять с первого взгляда! Эти колоны питались энергией от ядра планеты, ибо иного источника трудно себе представить. Магнитное поле должно было удержать остатки воздуха и сохранить конвенцию тепла... Только, Анвар, я считаю, что астероид или какой-то снаряд врезался в планету и своим кинетическим ударом вызвал остановку железного ядра. Все-таки, это последствия войны!.. А теперь магнитное поле Марса крайне неустойчиво, в различных точках планеты его напряжённость может отличаться до двух раз, а магнитные полюса не совпадают с физическими.
Хм, Ушаков готов найти сотни аргументов для подтверждения своей теории; ладно, это тоже имеет право на существование; сейчас нет смысла скидывать и это в мусорный ящик – за 4 миллиарда лет могло случится многое. История формирования Солнечной системы таит в себе много загадок и тайн, так что сил и времени не хватит на их разрешение. И все же у меня же возникла иная интерпретация увиденного:
- А по-моему, это машины хотели разогреть ядро, чтобы восстановить магнитное поле. Известно, что железное ядро Марса находится в сравнительной неподвижности по отношению к его коре, то есть механизм планетарного динамо, ответственный за магнитное поле Земли, на Марсе не работает. Ядро остывает, вместе с ним остывает и планета. Марсиане пытались решить эту проблему. Этими колонами, которые уходят далеко вниз, аж в мантию, жители планеты намеревелись раскрутить ядро. В свою очередь, это дало толчек для обмена масс в недрах планеты, движению плит, оживлению вулканов и насыщения ими атмосферы новыми газами, а почву – минералами, способствующих расцвету флоры...
- Да? А энергию откуда брали? Думаешь, пирамиды – это солнечные батареи? Количество солнечной энергии явно недостаточно, чтобы раскрутить динамо-машину! Атомная энергетика тоже не всеобъемлющая. Здесь нужно было нечто более мощное, что пока нам не под силу... может, антиматерия...
У нас начиналась дискуссия, которая обычно бывает в стенах НИИ или университетов, где полно профессоров, докторов наук, академиков. Мы же в целом были ограниченными экспертами в том, что видели, и все же пытались в обсуждении выйти на то, что дало бы истину. Ну, может, не совсем истину, но хотя бы на понимание того, что видим.
- А может, это двигатели? – вдруг предположил Саркисов, который в большей части времени молчал и не высказывал своего мнения, а тут теперь заявил другую версию, чем немного повзодорил бортинженера: - Ну, помните книгу француза Френсиса Корсака «Бегство Земли»? Там земляне и марсиане установили планетарные двигатели и увели свои планеты в глубокий космос, спасаясь от сверхновой, кем стало наше Солнце. Только в этом случае, - командир махнул на окружающий мир, - марсиане вздумали приблизить Марс к Солнцу, чтобы нагреть планету и восстановить вращение ядра за счет гравитационного влияния материнской звезды...
- Звучит логично, однако... – и тут Сергей пустился объяснять, почему гипотеза Ашота несостоятельна. Заодно и прошелся по моей, однако я молчать не стал и выразил свои контраргументы. Дискуссия становилась жаркой, но не выходила за пределы приличия. Все-таки мы помнили, к чему может привести конфликт. Казалось, окружающее перестало интересовать нас, однако это было не так: мы продолжали снимать все на видео и выявлять все новые и новые геометрические фигуры из неизвестных сплавов.
В этот момент Саркисов прервал нас:
- Ладно, хватит болтать и махать руками. Нам нужно возвратиться к порталу, где находятся ящики с резервами и закачать наши баллоны кислородом, зарядить батареи, а то у меня индикаторы показывают красную черту.
- Ах, да, - вспохватился я, смотря на показатели датчиков, встроенных в шлем. Да, жизненных ресурсов оставалось немного. Следовало поторопится. А потом снова продолжить обход и изучать объекты. Меня всего охватил зуд первооткрывателя, ведь здесь было столько таинственного и неясного, от чего дух захватывало.
Весело переговариваясь, мы двинулись обратно. Сергей просматривал записи, которые он проделал в пути и вносил уточняющие детали в свою гипотезу, а мы с Мариной поддакивали – у нас уже не было достаточных аргументов, чтобы поддерживать на прежнем уровне диалог.
Когда вышли наружу, то уже близилось к вечеру. То есть световой день не закончился, однако все свидетельствовало к тому, что закат не за горами. Яркая точка на небе – это наша Земля; на Марсе она считалась вечерней звездой – медленно всплывала из-за горизонта, а тем временем по небу мчалась другая звезда – Фобос, вечный спутник планеты, и казалось, что небо – это живая среда, где каждый объект ведет свой образ существования. Другое дело, если посмотреть вниз: кладбище скелетов создавало унылую картину умершего мира, аж тоскливо становилось на душе. Сергей, стараясь не вплывать в негативные эмоции по поводу увиденного, подошел к ящикам, которые мы с Саркисовым оставили у больших костей, начал открывать их, чтобы извлечь баллоны. Марина начала было привлекать наше внимание к останкам древних животных, видимо, решив открыть свой «фронт» дискуссии, однако Ашот жестом остановил ее и озадачено спросил:
- Вы в каком положении оставили «Раптор»?
Мы удивленно уставились на командира. Его слова сбили нас с толку.
- Э-э-э, Ашот, о чем ты? – расстерялся Сергей, разогнувшись. – Он доставил нас сюда, мы слезли и пошли к вам – вот и все. А что?
- Тогда почему у него выдвинут локатор? – и тут Саркисов указал на стоявшего в двадцати метрах от нас робота. Мы повернулись по направлению его руки и увидели, что из переднего блока «Раптора» выдвинута складывающаяся параболическая антенна, которая уставлена в зенит. – Вы настроили его на получение или передачу информации?
- Нет, что ты! – немного встревоженно сказал Ушаков. – Он был в неподвижности, когда мы уходили.
Командир подошел к замершей машине, быстро открыл крышку и достал дистанционный пульт, пытаясь через него понять, что происходит с системами. Видимо, это ему не удалось – «Раптор» не реагировал и не подчинялся командам, и тогда он повернулся к нам. Его плохоскрываемое волнение передалось нам. Марина издала короткий звук, требующий пояснения: «У?» И в этом «У» улавливался страх. Обычно то, что непонятно, человеком воспринимается как некая угроза. Наверное, опыт жизни подсказывал в этом определенную логику.
- Анвар, посмотри, что он делает! – приказал мне Саркисов, и я понял, что он имеет в виду. Снимая на ходу рюкзак, я извлек из него свой лэптоп, достал кабели, потом подбежал к роботу, открыл один из его панелей и вкрутил соединение. По монитору моего компьютера побежали цифры, и у меня внутри все ухнуло. «Раптор» функционировал, только его внутренние системы были заняты.
- Его загружают программой!
Ашот смертельно побледнел:
- Точно? Ты уверен?
- Да! На сто процентов!
- Отключи «Раптор»! – я впервые слышал, как он был взволнован до такой степени, что повысил голос. Видимо, была на то причина, хотя Ашот мне всегда казался сдержанным и бесстрашным.
Я стал подавать команды с лэптопа на кибернетическую систему робота, однако тот не реагировал, он продолжал загружать неизвестную программу. Осознав бесполезность таких попыток, я вынул из разъема кабель, закрыл крышку и стал искать кнопку. Кнопку элементарного отключения «Раптора». Увы, таковой не оказалось. Конструкторы не предусмотрели подобного, видимо, опасаясь, что диверсанты могут вывести его из строя таким способом.
Послышался топот – это приблизились к нам Марина и Сергей.
- Ребята, что происходит? – потребовала пояснений Ульянова. - Почему вы так встревожены?
- На «Раптор» скидывают программу. Возможно, кто-то не хочет, чтобы он нам подчинялся, - выдавил я из себя. Нет ничего хуже, чем взбунтовавшийся робот! Это первое, что мог предположить.
- Все хуже, чем сказал Анвар! – мрачно процедил Ашот. – В робота загружают стандартную боевую программу. Теперь он становится нашим врагом. Точнее, мы для него станем таковыми, если не успеем удрать!

Глава 9. Восстание машин

На пару секунд зависла тишина, а потом все залпом заговорили:
- Зачем? Кому мы угрожаем?
- Кто же может загрузить в него программу?
- Тот, кто может обойти блокировку в электронной системе «Раптора» и для кого наше нахождение на Марсе не секрет! – сказал я, чувствуя, как пот застилает лицо. Черт, я не могу протереть сквозь стекло гермошлема! Пот буквально кипел на моей коже.
- Так... ясно! Земля напрямую не может послать сигналы, нужен ретранслятор! – воскликнул Ушаков. – Наших-то спутников здесь нет! Они не видят даже «Рапиру»!
- Значит, «Роскосмос» воспользовался той орбитальной группировкой, что сейчас висит над нашей головой! – произнес командир, ткнув пальцем в небо, которое плавно темнело.
Тут Ушаков поднял голову и, поморщив нос, упавшим голосом произнес:
- Насколько я помню, сейчас над Марсом несколько орбитальных аппаратов, - и он стал их перечислять: - Американские «Марс-экспресс», «Марс-Одиссей», «Марсианский разведывательный спутник», «Мавен», «Марс Глобал Сервейор», индийский «Мангальян», европейский «Трес Гас Орбитер»...
- Но американцы или европейцы навряд ли дадут «Роскосмосу» допуск к своим аппаратам, - произнес я. – Политические и экономические санкции в отношении России ими еще не сняты. Индусы тоже в последние годы стали отползать от нас, большее работают с Поднебесной. Так что вряд ли Госкорпорация сейчас скидывает программу на нашего робота с иностранных спутников. Уверен, это вызвало бы подозрение у зарубежных экспертов и тогда бы факт нашего существования на Марсе было бы невозможно скрыть. А убивать нас на глазах мира – это уже слишком даже  для Хамкова. Или есть какой-то российский аппарат?
- Откуда? Наши программы оказались провальными, один «Фобос-Грунт» чего стоит, – махнул рукой бортинженер и тут же застыл на месте. – О боже, ведь мы забыли про «Фобос-2»...
- Что за аппарат? – насторожился Саркисов.
- Советский аппарат, запущенный в 1988 году к спутнику Марса! Связь с ним была потеряна уже при подлете к Фобосу, однако эксперты уверены, что он сумел прицепиться к астероиду и там находится до сегодняшнего дня, законсервированный. Скорее всего, его оживили, - голос Серегея стал глухим. – Он используется Хамковым как рентраслятор сигналов с Земли.
Мы подняли головы и увидели быстро перемещающуюся по небосклону с запада на восток светящееся тело размером в одну третью Луны. Сомнений не было, это пролетал эллипсообразный Фобос, на котором покоиля советский зонд. Легко было различить крупнейшую деталь рельефа астероида – это кратер Стикни. Теперь было ясно, куда нацеливалась антенна «Раптора». Госкорпорация перегружала робота для ведения боевых действий. Марс, как бог войны, становился ареной для кровавых столкновений и человеческая жизнь оценивалась в копейку – какая ирония судьбы. Было понятно, что таким способом Хамков хотел избавить мир от нас, первых достигших Красной планеты. Тогда ни у кого не возникнет сомнений в том, что экипаж «Радуги» стал реальным первопроходцем.
- Может, расстреляем его? – дрогнувшим голосом спросил Сергей. – У нас же есть ТП-82! Залпом из всех пистолетов?!
- Глупости! Это боевой робот, он выдержит пулю крупнокалиберного пулемета! – сердито возразил ему Саркисов, будучи профессиональным военным, он оценивал реальность без каких-либо иллюзий. – Нужна противотанковая ракета с кумулятивным зарядом! Но только таковой нет в наличии!
- Сколько времени у нас есть? – спросила Ульянова. Ее колотило, и Сергею пришлась прижать к себе, словно брал под свою защиту.
Все повернулись ко мне, словно я был ходячей энциклопедией. Хотя в некоторой степени они были правы: программы и компьютеры – это моя специализация. В данной ситуации я мог лишь догадываться и давать не совсем точные, корректные ответы.
- Минут двадцать, не больше, - честно сказал я. – Сейчас закончится загрузка программы. Потом пойдет процесс инсталлирования. Перегрузка. И работа в новом режиме.
- Что это означает?
- Что он начнет охоту на нас! – звонким голосом произнес Саркисов, сжимая кулаки. – Это же многофункциональная боевая система, предназначеная не только для защиты объектов, но и для фронтальной атаки, дозора и разведки, поиска и уничтожения диверсантов, техники, строений и прочего. Один робот за час может извести до тысячи хорошо вооруженных солдат.
- Но у него нет оружия!
- Так роботу оружие и не нужно – достаточно только проткнуть наши скафандры, и мы умрем как мухи в сушильной камере!
- Тогда чего мы стоим? Бежим! – заорал Ушаков и, схватив Марину за руки, потащил ее в сторону пирамиды. – Мы укроемся там!
- Робот видит лучше нас, ему не составит труда нас выследить, - возразил ему Саркисов. – В пирамидах не спрячешься от его зрения. Лезвиями и пилой разделает наши туши как барана на шашлык! – в его голосе звучало отчаяние. Наверное, в эту минуту он жалел, что загрузил «Раптора» на «Перископ».
- Стойте! – вскричал я. – Бежим к китайскому зонду!
- Зачем?
- Попробуем оживить его! Это же тоже боевой робот!
И тут до Ашота дошло:
- Ты хочешь стравить «Небесного Стража» на «Раптора»?
- Да!
Командир повернулся к Марине и Сергею:
- Анвар прав, это единственный шанс! Бежим туда!
И мы бросились бежать, перепрыгивая кости, обегая большие скелеты. Наверное, никогда никто не бегал в скафандрах, особенно в таком режиме. Мы осознавали, что счет идет на минуты и ставкой является наша жизнь. Признаюсь, даже те «пауки» казались мне добрыми и милыми зверюшками, чем робот, который вот-вот мог стать более страшным и неумолимым хищником. Конечно, сама машина не имеет вины, так как не оперирует как личность, она всего лишь исполняет то, что в нее заложили люди. А вот эти люди сейчас превращали «Раптор» в грозного охотника. Причем мы осознавали и то, что если и управимся с взбунтовавшимся искусственным интеллектом, то следом всплывет другая проблема: наши ресурсы в скафандрах были на исходе, нужно было срочно «заправляться» кислородом, энергией, водой. Или мы умрем от удушья, или нас зарежет робот – судьба давала нам небольшой выбор. «Пауки» доделают дело, и спустя пару дней ничто не будет свидетельствовать о наших похождениях.
- Уф. Я устала, не могу больше в таком ритме, ноги не держат, - выдавила Марина, остановившись. Даже в условиях марсианской гравитации стайнерская дистанция кажется труднодостижимой. Нужно отдать должное нам, мы преодолели расстояние в три километра за относительно короткое время. До китайского зонда – как рукой подать.
Тяжело дышали и Ушаков, и я, и только Саркисов выдержал темп, однако он не мог оставить нас, поэтому прикрывал сзади. Хотя словой «прикрывал» звучит слишком бравурно – «Тэпэшка» не остановит механического охотника, не напугает. И все же... «Раптор» появился неожиданно, он выпрыгнул из-за скал и помчался к нам: его датчики легко засекли нас. Спустя несколько минут он добрался бы до нас.
- Я попробую его отвлечь! – крикнул Саркисов, развернулся и выстрелил из пистолета в робота. Охотничий патрон 5,45х40 мм имеет обыкновенную полуоболочечную экспансивную пулю повышенного убойного действия со стальным сердечником, но для «Раптора» это как щелчок пальцем – ни дырки, ни царапины. Единственная польза от выстрела - робот сконцентрировался на вооруженного противника, может, потому что считал первым необходимо уничтожить человека, начавшего сопротивление, или потому что распознал в нем командира экипажа, то есть ценную дичь. В любом случае, он сменил приоритеты и на какое-то время оставил остальных в покое.
Механический охотник развернулся и поскакал за Ашотом, который направлялся в сторону скал и скрылся с наших глаз. Меня же толкнул в плечо Сергей и заорал:
- Быстрее! Чего ряззявился?
- Да, да, вперед, - пробормотал я, не в силах оторваться от скал и понимая, что Саркисов пожертвовал собой ради нас. Может, потому что другого пути не было, а может, резануло ему в памяти тот случай, когда погиб напарник – штурман бомбардировщика, и больше такого Ашот повторять в своей жизни не хотел. Спасая нас, он хотел как бы оправдаться перед собой, своей совестью. Видимо, за более чем два месяца мы стали ему родными и близкими, что не жаль было и своей жизни. А мог бы я поступить как он? Я на секунду задумался и признался себе: да, мог, хоть и страшно умирать. Может, это предстоит и мне минутой позже или раньше. Но я не струшу, не сдамся (впрочем, роботы в плен не берут).
Тут меня толкнула Марина, приводя из состояния оцепенения:
- Давай, дерево, ты корни пустил что ли?
И я, «дерево», побежал вниз, к камням, где стояла большая «кастрюля». Из под ног катились камни, песок, один раз я чуть не прокатился на ранце, когда завалился на спину, но сумел вскочить; точнее, Сергей помог встать и придать мне нужную скорость новым толчком. Китайский зонд теперь казался мне единственным спасением, главное – понять программное обеспечение робота, перенастроить его на защиту людей. Хотя о чем это я? Сумеем ли мы вообще активировать его, ведь это изделие другой страны! У жителей Поднебесной, может, совсем по-другому в космической технике, как у майя и ацтеков!
Я обернулся и включил увеличение в стекле шлема. Видел, как человеческая фигурка взбирается на скалу, а снизу его преследует робот, для которого горная местность не представляется сложным рельефом для передвижения; правда, два кресла комично раскачивались на его спине, и с ними «Раптор» казался неуклюжим и не воспринимался как серьезная угроза -  игрушка. Но мне было ясно, что командиру не уйти от погони, даже если у него вместо ног были колеса. Оставалось только пожелать ему удачи – «а если смерти, то мгновенной!» - и я повернулся к зонду.
Открыть внешний люк не было трудно – для этого существовал рычаг на корпусе, видимо, на тот случай, если заест или заклинит что-то в механизме или в электронном замке. Я дернул его, и люк входа в транспортную камеру плавно открылся, выдвинулась дорожка для съезда вниз. Пред нашим взором предстало чудо китайской техники. Это был робот красного цвета в форме двух соединенных между собой цилиндров на платформе из шести колес, имелось четыре гибких как у спрута манипулятора, типа, щупалец, выдвигающиеся части, на которых, скорее всего, когда-то устанавливалось оружие – ракеты или пулеметы. Сейчас на них крепились контейнеры, куда манипуляторы складировали собранные по пути предметы: я видел кости, какие-то металлические вещи, камни, песок – все, что могло интересовать как ксеноархеологов, так и геологов, биологов-палеонтологов, металлургов и других экспертов. Судя по мигающей лампочке под одним из цилиндров, у него была энергия, видимо, плутоний не исчерпался (хотя он не мог исчерпаться и в течение десятков лет). Вообще, подобная техника имела только ядерный энергетический ресурс. Китайцы строили машины такого формата серьезно и на перспективу последующей модернизации.
- Ну, что делать теперь будем? – спросил меня Сергей. Он был бледен и настойчив.
Раздался горохот за нашей спиной. Мы резко обернулись и увидели, как рушится скала, увлекая за собой «Раптора». Поднялись клубы пыли, осколки долетели и до нас, побарабанив по корпусу зонда, однако не причинив вреда. Мы же успели спрятаться за ним и поэтому наши скафандры остались тоже целыми. У нас замерло сердце, когда выглянули назад и стали рассматривать место катастрофы. Пыль еще не осела и ничего не разглядеть. Что это было? Почему скала упала? Как там наш командир? Было нетрудно представить, что сейчас под грудой камней...
- Ашот, - слабым голосом произнесла Марина, приложив руку к сердцу. Меня тоже трясло от отчаяния. Потому что не хотел терять друга и командира. – Он... он...
- Может, он выжил? – с надеждой спросил Сергей, тоже пораженный увиденным. Не хотелось допускать мысли, что наш командир погиб.
И тут раздалось:
- Выжил, выжил! – это был немного уставший и недовольный голос Саркисова. – И способен еще поднять наш модуль в космос!
- Ура-а-а! – заорали мы и стали прыгать. Удивительное дело: нас преследует робот-маньяк, нам бы спрятаться, а мы веселимся! Хотя радовались тому, что наш друг уцелел.
Однако Ашот быстро нас успокоил:
- Не тещите себя иллюзиями, ведь «Раптор» - живучая машина! Так что продолжайте работу, активируйте «китайца»!
- А что ты сделал? – спросила Марина, радуясь так, как будто слышала голос родного, вернувшегося с другого света. – Как тебе удалось?
Саркисов спускался вниз, при этом рассказывал:
- Я заметил скалу, на краю которого находился большой камень, в шатком положении – было бы марсотрясение – давно бы скатился. И у меня возникла идея.  Полез туда и сумел скинуть глыбу вниз. «Раптора» придавило, но не уверен, что тот поврежден настолько, что не продолжит погоню...
Скафандр нашего командира был испачкан, в некоторых местах ткань содрана, металлические части покорежены, однако все системы функционировали и оболочка оказалась неповрежденной. Слава тем конструкторам, которые придали этому костюму прочную основу и этим спасли жизнь, в конкретном случае, одного человека.
- Ты его видишь?
- Нет. Сейчас спущусь и посмотрю.
Сергей посмотрел на меня и я понял, что нужно продолжать работать, а не «греть уши». Быстро пролез внутрь зонда и стал искать на теле «китайца» панель с разъемами для кабелей. Наконец-то нашел и открыл. Ба, все разъемы стандартные, кабель от моего лэптопа подойдет. Как это удачно, а я уж думал, что в Поднебесной отказались от мировых стандартов и ввели свои особенные технические нормы. Я соединил компьютер и вошел в электронную систему робота. Мне удалось обойти барьеры и проникнуть в программную часть. Да, здесь тоже было стандартно, ничего нового, видимо, была использована адаптированная программа с «Макинтоша»; в этом сумею разобраться. Как не крути, все-таки я мастер своего дела и поэтому сумел найти причину того, почему зонд не стартовал:
- «Китайца» хакнули!
- Что?
- Взломали его код и запустили вирус! Поэтому робот не дал команду автоматике взлетного модуля на старт. И «Небесный Страж» застрял здесь...
- Оп-ля, и кто же это мог сделать?
Мне казалось, что ответ лежит на поверхности. Те, кто не желал в этой гонке видеть конкурентов в качестве лидеров.
- Скорее всего, американцы! – хмыкнул Ушаков, пальцем указывая на небо. – Их спутники провели очень тонкую диверсионную работу! Не хотят в АНБ и ЦРУ, чтобы коммунисты заполучили первыми марсианские технологии! Известно, между гринго и маоистами давно идет спор на счет глобального лидерства. Про нас они не упоминают, давно в задворки закинули.
Его мнение совпадали с нашими подозрениями на сей счет.
- Какие технологии – кости и камни? – не удержалась от сарказма Ульянова. – Что он мог набрать?
И снова голос Ашота:
- Ах, блин! Я так и сказал!..
- Что?! – встрепенулись мы.
- «Раптор» выползает из обвала, смяло второй блок, один манипулятор неподвижен, а другой застрял... Робот пока не может освободится... Хотя это его не остановит... Я иду к вам!
- Ладно, ладно, Анвар, не отвлекайся, продолжай, - поторопил меня Сергей, хлопая по плечу. – Что там еще? Он функционирует?
- Да, энергия есть, плутониевая батарея. Мощность мотора на двести лошадок. Весит немного больше, чем «Раптор» - восемьсот килограмм. Можно активировать... Только... – я нахмурился. Дальше мне понравилось меньше.
- Что только?
- Я не знаю, где у него боевая программа. Дальше идут иероглифы... Ах, черт, все записано на китайском! Если даже включить «китайца», то он не станет защищать нас, так как он функционально не настроен на это. Сейчас его приоритет – исследование и полетная навигация.
- Что теперь делать будем? – облизнул высохшие губы Ушаков.
- Ждать Ашота, - пробормотал я.
- А чем он поможет? Постучит могучим кулаком по корпусу, типа, проснись узкоглазый дружок?
У бортинженера, явно, упало настроение.
- Он знает китайский, - пояснил я.
- Да? – разом удивились Марина и Сергей. О знаниях нашего командира языка Поднебесной рассказать друзьям я как-то не успел.
- А на твоем лэптопе нет переводчика?
- С китайского нет... – с некоторым отчаянием в голосе произнес я. Мысленно хотелось, чтобы Ашот появился быстрее, чем «Раптор» сумеет выбраться из завала.
Послышались шаги и появился Саркисов. Его скафандр был в пыли, однако без повреждений. Лицо Ашота было озадачено:
- «Раптор» извлек циркульную пилу и сейчас распиливает свой манипулятор, - и он махнул назад. Мы подняли головы и увидели сноп ярких искр, вылетавших откуда-то из камней. Звука не слышали, но итак было ясно, что идет резка металла. Спустя минуты две-три охотник появится здесь.
Пускай он и поврежден, однако ему убить нас очень легко – достаточно просто проколоть скафандры. Убьют не микробы, температура или радиация. Кровь и вода в наших организмах начнет закипать при таком низком давлении, и мы умрем быстро, но мучительно больно... Бррррр! – я закрыл глаза и тут же получил оплеуху от Саркисова:
- Не спи! Что там?
- Иероглифы... ни фига не понимаю в этой графике!
- Понятно, дай мне свой лэптоп! – потребовал командир.
Я протянул ему свой портативный компьютер. Ашот быстро просматривал выведенные на дисплей результаты, видимо, стараясь вникнуть в суть каждой информации. Он делал это и так быстро, но нам хотелось его поторопить. Потому что увидели, как отлетели камни, и на вершине небольшого холма показался «Раптор». Он двигался не так стремительно, как прежде, но все же достаточной устойчиво, чтобы не потерять равновесие или сбиться с ритма. Конечно, задней правой конечности не было – ее отпилила циркульная пила, которая, кстати, продолжала работать, вырезая со спины два помятых и уже практически непригодных для пользования кресла – для боевой задачи эти вещи были помехой и ненужной деталью. «Раптор» избавлялся от всего, что мешало ему выполнить приказ, поставленный Госкорпорацией. Спустя несколько секунд и кресла полетели вниз, робот двинулся более резвее. Я видел помятые блоки, возможно, где-то уже не работала гидравлика и сервомоторы, и все же не стоило надеяться, что в робот вдруг отключится и встанет истуканом в пяти метрах от нас. Живучая механика, блин!
- Ашот, - уже не выдержал я.
- Все, нашел! Запускаю! – торжественно вскричал командир, нажимая на клавиши лэптопа. Потом вытащил кабель из разъема, закрыл крышку панели.
Спустя секунды внутри «Небесного Стража» мягко загудело, вспыхнули фары из корпуса, выдвинулись телескопические приборы для обозрения окружающего пространства. Завертелись колеса и робот выкатил из нутра зонда и прокрутился на песке, словно хотел опробовать состояние всех своих механизмов – обычно нечто подобное делает атлет, когда играет мышцами и выполняет упражнения перед тем, как поднимет штангу, бросит молот или прыгнет с шестом. Я через плечо Ашота посмотрел на монитор лэптопа: теперь мы видели мир через зрение «китайца». Синий крестик, словно прицел, метался по скалам, валунам, однако командир перенаправил его на «Раптора», этим самым указав, кто является врагом. Щелк, крестик зафиксировался, приобрел красный цвет. Теперь включилась система выбора тактики боя и атаки. Судя по всему, его противник тоже готовился к сражению, мозг переориентировался на более существенную силу, чем люди, с которыми можно заняться позже – все равно с Марса мы не убежим.
Из «Стража» выдвинулись лезвия – кривые, с зазубринами, какие бывают у пилы, видимо, холодное оружие Поднебесной. Вжик! – в ответ из мониторов «Раптора» выскочили ножи, тоже острые, не менее опасные. Роботы закружились, выискивая друг у друга слабые места, используя сканеры, эхолоты, инфракрасное зрение, анализируя действия и возможности. Нет, это было заворожительно, видеть, как два исскусных бойца готовятся нанести упреждающий и «смертельный» удар; это было как в компьютерной игре, только не на экране, а в реальности, что придавало, с одной стороны, драматизм, с другой – экшн; для человека это был адреналин, для роботов – оценка собственной эффективности, качество и превосходство своих механизмов и конструкции. Это был бой не только двух различных машин, но и технологий и программ, созданных китайскими и российскими специалистами. Марс превращался в некий полигон для супердержав. Хотя, в принципе, так оно и было – кто первым получит право на изделия и достижения марсианской цивилизации. И не зря для этого использовались боевые системы, даже и прикрытые мирными и гражданскими исследовательскими задачами.
Клик! – искры посыпались от первых соприкосновений лезвий. Роботы налетели друг на друга, стали спихивать на камни и валуны, пытаясь повергнуть и проткнуть важные точки в механизмах. «Раптор» перерубил одно колесо «китайцу», но тот в ответ согнул ему средний манипулятор слева.
Вжиииии! – сноп искр! - циркульная пила стала врезаться в «брюхо» цилиндрического робота, пытаясь разделить на части, и тут «Страж» выдвинул сбоку огнемет и стал поливать пламенем в несколько сотен градусов, чем привел в негодность пилу. «Раптор», дымя, отскочил и сменил тактику. «Страж» оперся о колеса и приподнялся, выдвинув щупальцами четыре лезвия. Клик! Клик! Клик! Клик! – дальше пошло нечто похожее на фехтование, причем такое же ожесточенное и жесткое, какое бывает у профессиональных саблеистов, через мастерство утверждающих свое право остаться в живых и одолеть другого. «Раптор» вывернулся, как змея и лезвиями стал рвать колеса «китайцы», стремясь обездвижить, одновременно отражая атаку противника. Искры сыпались дождем, и если бы там вместо сухой почвы была трава, то пожара не миновать!..  Хотя в безкислородной атмосфере какой там пожар?!
- Нам нужно бежать! – сказал я, поворачиваясь к друзьям. – Мы не знаем итог сражения, но оставаться опасно! Кто знает, может, если победит, потом «китаец» займется и нами!
- У нас на исходе кислород, садятся батареи, - мрачно произнес Ашот. – Или нам нужно вернутся к пирамидам, где мы оставили ящики с баллонами, или топать к «Перископу»!
- Мы можем не успеть, - пробормотал я, смотря на показатели моего ресурса. – Сдохнем на полпути!
- У нас есть ресурсы, - вдруг сказала Марина. – Мы вышли позже вас и у нас больше кислорода, воды, энергии. Мы перераспределим часть вам.
- Да, точно, это идея! – поддержал ее Сергей. – Мы – одна команда, поэтому у всех должны быть равные возможности выжить. Нам на четверых хватит, чтобы добраться до модуля.
И он стал открывать щиток, чтобы перетянуть шланги к моему скафандру. Марина сделала тоже самое, замкнув патрубки на клапанах командира. Мы молчали, будучи благодарными нашим товарищам, и чувствовали единство, солидарность и помощь. Не скрою, этот полет сблизил нас, сделал настолько крепкими, что мы ради друг друга готовы были на все. Помнится, в рамках других экспериментов, в частности, по имитации полетов, наблюдались совершенно противоположные тенденции – члены экипажей стремились больше не контактироваться, избегали общения, встреч.
Перекинуть ресурсы не заняло много времени. Мы, между тем, не забывали и о сражении двух роботов, замечая, что «Раптор» потихоньку одолевает «Стража». У того были повреждены четыре колеса, а на двух он мог двигаться урывками, порой не успевая развернуться на противника, одно щупальце отсечено и валялось недалеко от зонда. Однако и наш охотник был изрезан так, что из щелей свисали провода, микропроцессоры, текла охлаждающая жидкость, сам был прокопчен огнеметной струей. Видимо, повреждены были и «органы» ориентации, так как робот порой брал не самые лучшие позиции для отражения атаки, не видел «китайца» под углом, часто промахивался. И все же «Раптор» умудрился загнать «собрата» к трещине, и теперь тот мог в любую секунду свалиться в пропасть. Клик! Клик! Бах! Трам! – доносились до нас звуки стычки. Если закрыть глаза, то можно представить стычку гвардейцев кардинала с мушкетерами короля...
- Если он победит, то нам крышка! – сказал я тихо. В этом поединке мы все были на стороне «китайца», хотя, по правде, мы с Китаем не совсем союзники.
- Подожди, он так поврежден, что может нас не догнать, - прошептала Марина.
- Не уверен в этом. Он догонит нас, так как не знает усталости, пускай и будет серьезно «ранен»! – Сергей был настроен пессимистично. Лишь Ашот хранил молчание, ожидая результата сражения.
«Страж» снова полыхнул огнеметом, и тут «Раптору» удалось проткнуть его насквозь, видимо, повредив главный процессор. У «китайца» обвисли щупальца, погасли фары, только одно колесо пробуксовывало – мотор продолжал работать, тихо, тихо подтолкая корпус к пропасти. Хлюп! Вбдик! – «Раптор» пытался вытащить из «Стража» клинок, но тот застрял, и теперь почти «мертвый» робот тянул врага за собой в пропасть.
«Раптор» понял, чем ему это грозит и пытался упереться тремя манипуляторами о камни, остановиться. И теперь они вдвоем раскачивались, не в силах перетянуть друг друга. Нужен был лишь внешний толчок. И им оказался Саркисов.
- А-а-а! – заорал командир и бросился вперед. На всем ходу он ударил «Раптора» своим плечом. Тот покачнулся и... все равно устоял, хотя дрожал от вздрагивающегося колеса врага. Робот не мог применить лезвие против человека – для этого пришлось бы воспользоваться одной из конечности, лишится опоры, и тогда «китаец» точно бы утащил его вниз. Ашот мычал и бешенно толкал охотника. Нужно было совсем немного усилий и тогда...
- А-а-а! – заорали мы с Сергем и бросились на подмогу. Хлопм! Брамс! - нам удалось добавить кинетической энергии, что равновесие было нарушено. Оба робота полетели вниз, ударясь о острые шпили и камни, вслед на ним сыпался песок и куски породы.
Мы тяжело дышали и смотрели друг на друга восторженными глазами: мы победили!
- О боже! – Марина чуть не плакала, она рухнула на колени от переизбытка чувств.
Мы, шатаясь, подошли к ней и тоже припали к поверхности. Несколько минут сидели неподвижно, хотели расслабиться, чтобы потом, собравшись силами, начать путешествие к «Перископу». И это было не просто, так как следовало пройти места, где обитали «пауки». У каждого из нас был заряженный пистолет с последними тремя патронами – этого явно было недостаточно для отражения нападения хищников. Кроме того, уже начинало темнеть. Еще немного – и наступит ночь, идти станет сложнее.
- Ладно, встаем, не забываем, наши ресурсы на исходе, - тяжело произнес Саркисов и медленно встал. Я открыл глаза и тоже поднялся, следом Сергей и Марина. Мы вздохнули и пошли по склону кратера наверх.
Видимо, день сюпризов не закончился. Не прошли мы и двухсотметров, как яркая вспышка озарила пространство. Мы увидели, как в нескольких километрах от нас огромное тело стало подниматься в фиолетовое небо и спустя несколько десятков секунд скрылось в вышине. Еще через некоторое время спустя до нас докатился гул и клубы песка. Мы застыли как вкопанные. Похоже, дара речи лишились все, ибо было ясно – это стартовал наш «Перископ», ибо других летательных аппаратов на том месте не было. На наших глазах кто-то элементарно угнал корабль, как это проделывают воры с автомобилем! Открыл люк, зашел в кабину, разблокировал управление, запустил двигатели и – тю-тю, товарищи испытатели! – на орбиту поднялся.
Мысли, как молнии, стали пробивать мой мозг, я никак не мог сосредоточиться, ухватиться за логическую цепочку. Как и почему? Ведь на борту модуля никого нет! Бортовой компьютер сам не мог принять решения на взлет... Это что – восстание машин? Сегодня все роботы с ума посходили и решили избавиться от человечества, начав с нас? Судный день? Если, конечно, это не диверсия... И тут меня опять прошиб холодный пот.
- Боже! Это Госкорпорация, - прошептал я, поворачиваясь к друзьям. – Они через «Фобос» проникли к компьютеру «Перископа»! Пока мы тут с роботами улаживали проблему, они тем временем проникли к системам корабля! Ведь у модуля есть антенна для приема радиосигналов! «Роскосмос» загрузил компьютер программу на автоматическое управление! И дал команду на взлет!
- Мы... мы... – залепетала Марина. – Мы не думали об этом... не отключали средства связи!
- Никто не думал, что Хамков доберется до нас уже на Марсе! – сердито прошипел Сергей. – Я полагал, что на нас этот гад махнул рукой, ан-нет, добился своего! Тот же самый трюк, что проделали с «Раптором».
Я хрипел от злости:
- Теперь нам точно крышка! Хамков точно расчитал: если «Раптор» не сумеет нас убить, то хотя бы остановит, задержит, а он тем временем уведет из под нашего носа модуль! «Перископ» состыкуется с галеоном, потом войдет в контакт с бортовым компьютером корабля по внутренним линям коммуникации. Не нужна им главная антенна, что мы отключили, связь можно поддерживать через локатор модуля и аппарат «Фобос-2»! А мы сдохнем на Марсе от удушья и холода! И все концы – в песок марсианский! Кто нас будет искать? – никто! Кто знает, что четверо испытателей находятся здесь? – никто!
- Ты хочешь сказать, что «Роскосомос» таким образом вернет галеон на Землю? – спросил Сергей. – В автоматическом режиме?.. Впрочем, согласно программе полета, он все равно должен был отправится на Землю через две недели, и не важно, мы на борту или на Марсе...
- Может и Хамков вернет, а может оставит на орбите...
- Зачем на орбите? – у Марины выпучились глаза. – За нами следить?
- Предполагаю, «Радуга» возьмет на борт два экипажа – 16 человек, - один из которых перейдет на второй корабль, когда они достигнут «Марса». Получится так, что не нужно ждать возврата на Землю «Рапиры», два элитных экипажа одновременно получат статус первопроходцев! Все довольны в итоге.
Мои предположения убедили всех в критичности нашей ситуации. Только настроения это никому не подняло.
- Да, и волки сыты, и овцы целы, - вздохнул Ушаков. – Ах Хамков, ах подлец! Наплел, наверное, что мы бунтари, которых следует вздернуть на рее как пиратов!
- Там свора подлецов, не только один Даниил Дмитриевич! – перебила его Марина. – Нас давно записали в число клиентов морга, так что не станем удручаться по поводу того, как о нас думали в правительстве.
- Если мы вообще кого-то там интересовали, - Сергей был готов спорить долго на эту тему.
Но спор только возбудил к действию, ныть и плакать – не наш удел, мы итак прошли многое, добились тоже не мало – к чему сейчас стонать? Нужно предпринимать что-то, и я переключился на это, сосредоточился, аж стал бить кулаком по булыжнику, словно хотел выбить от него искры идеи. Марина повернулась к Ашоту, который о чем-то думал, повернувшись туда, откуда мы шли, и спросила:
- Командир, есть план? Неужели мы сдадимся?
- Конечно, нет, - медленно ответил он, смотря ей в глаза. – Мы попробуем перехватить галеон!
- Перехватить? Как это? – тут удивились мы все.
Саркисов указал на белое пятно среди холмов и кратеров:
- Там же китайский зонд, готовый к взлету!
- И что?
Ульнянова не поняла, но мы с Сергеем встрепенулись, ухватившись за мысль Саркисова.
- Мы будем внутри вместо робота! – выдохнул бортинженер. – Запустим взлетные двигатели, поднимемся на орбиту, попробуем сблизиться с галеоном и выйдем в открытый космос, доберемся до стыковочного узла и проникнем внутрь «Рапиры». И если Хамков решил оставить его на орбите для второго экипажа или не успел его запустить на Землю, то мы получаем хороший шанс... оставить коррупционеров и гадов с носом!
- Правильно, - кивнул командир.
И все же Марина выливала свое непонимание, как воду из ведра:
- Так там же страшная радиация! Наши скафандры не предназначены для работы в открытом космическом пространстве!
- А у тебя есть иное предложение?
И тут бортврач замолчала, лишь сердито шевелила губами, словно в своей голове продолжала спор. Вмешиваться в диспут ее «тараканов» в мозгу нам не хотелось, мы лишь просчитывали, как лучше исполнить план. Да, идея не показалось мне безумной, хотя и высвечивалась очень и очень опасной. Стартовать с огромной перегрузкой, не зная расчетов и траектории, на незнакомом модуле, не приспособленном для перевозки живых людей, найти на орбите наш корабль, прыгнуть на него в скафандрах, не адаптированных для работы в открытом космосе... риск просто запредельный! Здесь я себя отдернул: а чего уже боятся, ведь останемся здесь – точно умрем, а так хоть есть какой-то шанс! Терять фактически нечего. Ох, мама, знал бы я, куда ввязываюсь, подписывая контракт с «Роскосмосом»...
- Но нас четверо! Нас зонд может не поднять! – стала опять возражать бортврач, видимо, ее «тараканы» пришли к единому знаменателю. Внутреннее она продолжала сопротивляться, предполагая, что мужчины найдут более безопасный и спокойный путь к спасению.
- Марина! Ихний робот весил восемьсот килограмм. Нас четверо – и в скафандрах наша масса такая же! Так что автоматическая система просто не обратит внимания на то, что или кто внутри!
- Я думаю, что сможем активировать компьютер «Небесного Стража», - сказал я, доставая из рюкзака свой лэптоп. – Раз сумели запустить робота, то не проблема этот фокус проделать и с самим зондом! Двигайте булками!
Дальше спорить не было смысла и мы побежали обратно. Причем еще быстрее, чем от «Раптора». Стало темно, наши фонари светили все слабее – садились батареи. А они итак тратили энергию на поддержание температуры внутри скафандра, вентиляцию, работу электроники.
«Кастрюля» китайского производства была единственной нашей надеждой. Мы очутились возле него, когда окружающий мир погрузился в черную муть. К счастью, не было пылевой бури, и звезды светили нам с высоты, как бы согревая в нас веру в благополучный исход. Яркой точкой была Венера, чуть меньше излучал свет Юпитер и еще тусклее и зеленоватее – Земля, которая по отношению к Марсу являлась внутренней планетой, так же, как Венера для Земли. Соответственно, с отсюда наша родина наблюдается как утренняя или вечерняя звезда, восходящая перед рассветом или видимая на вечернем небе после захода Солнца.
Естественно, внутри зонда не было приспособлений для приема человека. Эта была нежилая камера, хотя относительно просторная – все-таки здесь хранилось объемное тело весом почти в тонну. Там находились автоматические замки, которые должны были заковать робота в неподвижность, пока включаются ракетные двигатели и начинается полет как в атмосфере, так и в открытом космосе. Никакого обогрева, кислорода, воды и прочего – металлу это не нужно. Но зато есть двигатели, горючее, система коммуникации, электроника и программа, которое «оживляет» аппарат. Вот именно с программ я и начал. Нашел щиток, открыл и перед мной предстало пано стандартного компьютера для высокотехнологичных аппаратов – субмарин, автоматических станций, комплексов управления зенитно-пушечных систем и так далее. Такие были и у нас, и у американских зондов. Есть входные пазы для кабелей и штеккеров. Китайский компьютер не долго сопротивлялся моему наглому вмешательству и вскоре дал разрешение на вход в свою систему. Мне удалось найти задание на взлет, правда, для этого пришлось очистить жесткий диск от вирусов, которые и заблокировали команду. После чего начал просматривать параметры выхода на околомарсианскую орбиту. Горючего должно было хватить и на эту стадию, так и на возвращение на Землю, включая последуюшие торможение и посадку. Китайцы хотя и экономили, но были точны в математике и баллистике.
Мне помогал Ашот, так как большая часть команд была на китайском. Если бы не эта случайность – его познания в языке Поднебесной! – вряд ли мы смогли получить доступ к компьютеру «Небесного Стража» и вообще выпутаться из этой истории. И все было бы хорошо, только, увы, ночь началась с очередных сюрпризов. Навероное, это была наша судьба – получать удары со всех сторон.
Сергей стоял спиной к люку, тогда как мы все находились уже внутри зонда. Марина продумывала, как бы на удержаться за что-то, ведь при взлете нас будет так трясти, что содержимое желудка окажется в наших же шлемах. От блевотины не умоешься, не очистишься, и не смотря на то, что камера для робота была герметизирована, все равно в ней нет воздуха и необходимого давления, а в космосе совсем не жарко; я говорю к тому, что не снимешь шлем или скафандр. Так вот, Ушаков освещал бортврачу и давал свои соображения, поэтому не заметил, как возле «кастрюли» стали образовываться лунки, из которых выползали большие красно-черные гусеницы величиной с бульдога – еще один представитель марсианской фауны. Вряд ли они были травоядными и потом должны были трансформироваться в прекрасных бабочек, как это наблюдается у земных особей, скорее всего, эволюция на Марсе из них сделала хищников, жаждущих плоти. Небольшая плотность атмосферы плохо распространяла звуки, естественно, никто из нас не услышал, как первая гибкая тварь вползла внутрь и раскрыла пасть, усыпанную острыми зубами.
Клац! – она вцепилась в правую ногу бортинженера, прямо над коленом.
- А-а-а-а! – заорал тот, резко обернулся и увидел того, кто пытался разжевать ткань скафандра. Из дырки толчками вытекала кровь. Мы подпрыгнули от неожиданности и схватились за оружие.
– А-а-а! – конечно, Ушаков был шокирован нападением, напуган, дезориентирован. И из его глотки вырывался «стандртный» для таких случаев крик: - А-а-а!
Было больно, Сергей дергал ногой, брыкался, однако гусеница не отрывалась и все сильнее сжимала свою челюсть. Кровь сочилась по ноге и эта тварь еще больше приходила в раж, словно опьянела. Ашот поднял пистолет и выстрелил. Двадцать граммов дроби, выпущенных из охотничьего патрона 32-го калибра, на скорости 300 метров в секунду превратили в решето жесткое тело гусеницы; из множества ран брызгнула синяя жидкость. Гусеница задергалась и ослабила хватку, и все же была еще жива. Пришлось мне загнать ей пулю, после чего она отвалилась за борт зонда.
- А-а-а! – орал Сергей, приседая и заваливаясь на правый бок. Было ясно, что нужно его спасать. Рана глубокая, возможно, инфицирована, однако сейчас нужно заделать дырку в скафандре, иначе выйдет весь кислород и наш друг умрет. Марина сбросила с себя рюкзак и стала лихорадочно там искать что может подойти. И она нашла клей, с которым обычно работала при изучении проб – вещь хорошая, эффективная. Но чем прикрыть дырку, какую заплатку наложить? Резать какой-то материал нет времени – счет идет на секунды. И вдруг Ульнова выдавила весь клей на ногу Сергея и с размаху приложила свой рюкзак и надавила, чтобы лучше материалы сцепились. Естественно, это вызвало очередной крик боли у раненного:
- А-а-а, ты меня убить решила?
- Терпи, миленький, терпи! – прокричала Ульянова. И Сергей замолк, видимо, пораженный тем, что его назвали «миленьким». Ну, в таком случае действительно стоит потерпеть, даже сжав зубы. И бортинженер молчал все последующие минуты, не издал ни звука, хотя было ясно, что ему очень и очень больно. Он схватил ладонь Марины и сжал ее, чувствуя ответную реакцию.
- Хороший у меня День рождения! – вдруг сердито прошипел Ушаков.
Мы издали невольный вскрик:
- У тебя сегодня праздник? – признание нашего коллеги было как гром среди ясного неба. Хотя, черт подери, мы могли бы и раньше поинтересоваться памятными датами друг у друга!
- Да, могли бы об этом узнать заранее! – рявкнул Сергей, придавливая ладонь к ране, которая отдавалась острой болью. И Марина, видя это, прижала его к себе. Но эти сентиментальности прошли мимо моего внимания: я посветил фонариком и увидел сотни таких гусениц, которые быстро, по-змеинному ползли к нам. Мертвую уже рвали на куски сородичи, а две влазили в проем люка.
- Бах! Бах! – выстрелил я дробью и сигнальной ракетой.
- Бах! – это выстрелил сигнальной Ашот.
Три твари отлетели в сторону. Причем две ярко горели, словно были сделаны из сухой травы. Мы же оказались теперь без боеприпасов. Доставать «Тэпэшки» из рюкзака Сергея или требовать оружие у Марины было бессмысленно, и поэтому я подскочил к люку и дернул рычаг.
Люк стал подниматься, и в последнюю секунду одна из гусениц прыгнула и наполовину проникла внутрь камеры. Я пнул ее ногой, и зубы клацнули прям у носка. Однако мой удар задержал ее и вползти полностью она не успела. Люк закрылся, перерезав тварь напополам. Одна часть остались за бортом, вторая шмякнулась прям под ноги полулежавшего Сергея, который от испуга стал отползать в сторону, тихо при этом матерясь. Гусеница дергалась, раззевала пасть со множеством мелких зубов, однако угрозы уже не представляла – спустя минуту сдохла окончательно. Я поддел ее мыском ботинка, отшвырнув подальше от нас.
- Запускайте же наконец! – завопил Сергей, которому надоели эти приключения. Он страшно ненавидел всю инопланетную биологию, начиная от пирамид-бактерий вплоть до огромных гусениц. Уверен, что на Земле на одного посетителя зоопарков и любителя передачи «В мире животных» стало меньше. Признаюсь, я тоже не жаждал видеть хищников и подумывал в эту минуту о вегетарианстве как о неком духовном и физическом очищении от скверны. «Скверна» прыгала у нас пред глазами, пытаясь сожрать.
- Запускаю, - ответил Ашот и ударил по клавише моего лэптопа. Сигнал компьютеру зонда был послан, и мы почувствовали, как загудели насосы, закачивая топливо в камеру сгорания, спустя секунду мы ощутили мощный толчок, от которого повалились на пол. Сквозь корпус донесся жуткий вой двигателей, и ракетные струи полыхнули кинжальным факелом, испепеляя все вокруг. Конечно, горели не камни или песок, а твари, что пытались скрыться под почвой, однако не успевали и хорошо «поджаривались» на большом огне.
Но не все. Мы уже начали подниматься с поверхности, как что-то большое ударило в обшивку «Небесного Стража». Зонд закачался, но компьютер быстро стабилизировал качку, не дав завалиться на бок и не рухнуть вниз. Взжи-и-ик! – сквозь люк пронзился меч.
- Ах черт! – воскликнул ошарашенный Ушаков; даже боль не смогла подавить в нем эмоции. – Вот же подлючая машина! Благодарность и проклятие от нас инженерам этого робота!
«Раптор», видимо, уцелел от падения в пропасть, сумел обезвредить «китайца», поднялся из трещины и прыгнул на взлетающую «кастрюлю». От скольжения по корпусу и падения удерживал клинок. Однако его масса вызвала «переполох» в компьютере, который никак не ожидал весовой прибавки, и пришлось увеличить тягу. Центр тяжести такой связки находился далеко от расчетного положения, поэтому компьютер, изменяя тангаж, вынужден был одновременно парировать отклонение по рысканию и крену. Это, само собой разумеется, привело к перерасходу топлива. Скинуть робота мы не могли, а вот набрать первую космическую скорость, чтобы выйти на орбиту, стало проблематично.
И все же мы поднимались выше, и на лэптопе я видел, что сейчас мы перешли десятикилометровый рубеж. Нас трясло, и чтобы не кататься по полу камеры, пришлось вцепиться в крепежные замки – в те, что удерживали китайского робота – и таким образом обезопасить себя от травм.
- Что делать будем? – крикнул Сергей, морщась от боли. – Выйдем на орбиту – «Раптор» прорежет дыру и потом распотрошит нас на котлеты!
Он удерживал Марину, или, наоборот, она его удерживала, но при свете наших фонарей нам казалось, что обнимаются. Блин! Нашли место и время. Хотя о чем это я? Может, это последнеее прижизненное проявление чувств, которые ранее были скрыты в душе. Спустя минуту мы можем сгореть или упасть обратно на Марс, разбившись в лепешку.
Натужно гудели двигатели, на лэптопе я видел, как быстро меняются цифры, показывающие количество топлива. «Небесный страж» нес почти полторы тонны веса, что в два раза было больше положенного. Ничего хорошего для нас это не формулировало. «Думай, дерево, думай, распускай корни своего мозга», - бил я себя по шлему, пытаясь таким образом ускорить движение мыслей.
Вдруг как результат такого упортства вспыхнула идея, и я секунды две-три ее еще обрабатывал. Затем подполз к люку и дернул за рычаг. Крышка начала открываться. Мы увидели струи пылающей атмосферы.
- Ты что делаешь? – заорал Ушаков. – Впускаешь врага к нам?
- Он правильно делает! – ответил за меня Ашот, поняв, что я хочу.
Сила трения и ускорения должны были сорвать робота с зонда. Я знал, что люк не может выдержать такой нагрузки и слетит с петель вместе с «Раптором». Но при этом не учел другого - люк изменил аэродинамику полета, фактически став тормозом, угол атаки смещался, создавая угрозу входа в штопор. Компьютер вынужден был включить еще двигатели ориентации, чтобы удержать тангаж. Сквозь проем открывался вид на планету, которая уходила вниз по мере нашего подъема. Горящая атмосфера создавала оптический обман, то приближая, то отдаляя, то скручивая в водоворот картину планеты.
- О, блин! – крикнул я, моля, чтобы китайское изделие все же оказалось близким к стереотипу о «халтуре», не выдержало и частично сломалось. Тут зонд стал крениться, и меня потащило к почти открытому люку. Если не упаду на поверхность, то точно напорюсь на лезвие «Раптора», что торчит сквозь люк и повисну как кузнечик на шампуре. Саркисов успел схватить меня за правую ногу и так держал, пока я не нашел точку опоры. И все же опасность не миновала. Робот пытался преодолеть сопротивление и втянуть свое тело в камеру зонда.
Хрзии-и... вжии-и-и – послышались неприятные звуки, и мы увидели, как рвется металл люка и... Хлоп! – «Раптор» сорвался с люка и исчез под пламенем из соплов. Разом облегченный зонд выпрямился и стал подниматься стремительнее, и спустя некоторое время необходимая скорость в 3,55 километров в секунду. Мы пролетали атмосферу с чувством большого облегчения. Почему-то перед глазами мелькнуло лицо Геннадия Андреевича, который улыбался и хлопал в ладоши, как бы хваля за победу. Что это – галлюцинации? Нет, просто померещилось от нервного истощения.
Уже на высоте в триста километров, Ашот нажал на кнопку на лэптопе, отключив двигатели зонда. И все стихло. Мы зависли в невесомости. Космос – величайшее создание природы, бесчисленность миров и бесконечность пространства, все это легко было ощутить и понять, если находишься за пределами привычной среды. Это на Земле мы сужены сферой своей планеты, не видим, что творится за атмосферой, а здесь осознаешь свою масштабную незначительность и мизерное влияние на Вселенную. И все же, раз мы пришли в этот мир, значит, того заслуживали. И обязаны были утверждать не только силу своего интеллекта, но и духа. По-моему, мы доказали свое право хотя бы на Солнечную систему, - вот такие философские мысли возникли в тот момент, причем, конечно, не кстати. Ибо сейчас было не до рассуждений такого рода.
Наши скафандры не были приспособлены для безвоздушного пространства, поэтому нас раздуло и мы с трудом сгинали локти, колени. Пришлось вытравливать воздух, то есть понижать давление, иначе мы плавали по камере «Небесного Стража» как надутые морские звезды. Только Сергея оставили в «пузырящем» состоянии, так как мы опасались ухудшить его состояние, а его гибкость для нас не имела значения.
- Держи меня, - приказал мне Саркисов и, когда я это сделал, схватив за левую ногу, он высунулся наружу и стал осматриваться; его визоры увеличивали все, что возможно было охватить под поле зрения. Конечно, это не телескопы, но все же лучше, чем ничего. Сейчас Ашот был тем самым моряком, который с высоты мачты пытался увидеть берег и закричать истощенному от долгого плавания по океану экипажу шхуны: «Земля! Мы спасены!»
Увидеть «Рапиру» среди звезд и планет было трудно даже при помощи электронной оптики. Нужна была радиолокация, сканирование орбиты. Мы находились на высоте полета галеона, но ведь не знали, где в данный момент он находится – на другой стороне планеты, или в ста километрах от нас, мы его или он нас догоняет. «Анвар, ты сможешь его нащупать, если запустить локаторы зонда?» - спросил меня командир, хватаясь за петлю от люка.
- Постараюсь, - ответил я, подтягивая к себе лэптоп.
- Постарайся, - сказала Марина. – Потому что Сергей потерял сознание – или от потери крови, или от болевого шока, или от той заразы, что сейчас бродит в его организме. Но этого именинника я спасу, не беспокойтесь! – ну, это она могла и не говорить, было итак ясно, что приложит все усилия, чтобы вытащить нашего друга на этот свет.
И все же медлить нельзя – жизнь друга в опасности. Хотя мы все были в таком же положении – в наших скафандрах ресурсов оставалось немного, индикаторы критического уровня начинали переходить на красную светящуюся линию. Просто в отличие от Ушакова мы оставались в сознании и могли действовать.
Увы, локатор оказался поврежденным. Не знаю, может «Раптор» срезал его или что-то там еще, однако никакого сигнала от устройства на мой лэптоп не поступало. И об этом я вынужден был сообщить Саркисову.
- Ладно, обойдемся, - прохрипел он. – Я помню параметры орбиты галеона, попробую подкорректировать наш курс.
Он говорил так, словно управлял полноценным кораблем, а не «кастрюлей». У китайского зонда не было цели болтаться на орбите и поэтому ориентироваться по Марсу не входило в программу бортового компьютера. Нам же требовалось найти навигационную звезду и по ней менять курс, однако в вращающие вокруг планеты спутники и части оторвавшиеся от «Небесного Стража», летевшие по инерции с нами, создавали ложные «звезды» и путали восприятие и нацеливание. Проблема усложнялась и тем, что наше движение сопровождалось очень слабым, но постоянным уходом с баллистической траектории. Хорошо, что мы входили в тень Марса и поэтому «ложные звезды» погасли, зато увидели выходящий на солнечный свет галеон. Пришлось делать корректировку без и инерциальной гироскопической платформы, с наспех сделаного из чего-то там диоптра. Оставалось надеятся лишь на везение, математические таланты командира и умение пилотировать им в любых условиях.
- Топлива мало, - заметил я, едва узрел первые показатели.
- Ничего, нам хватит, - несколько грубо произнес Саркисов. Я не обиделся.
Оглядевшись, он быстро что-то просчитал на калькуляторе, что был встроен в шлем, после чего сказал:
- Ладно, будем ориентироваться вручную...
- Это как?
- На глазок, значит, - объяснил я Марине, которая держала одной рукой Сергея, а другой вцепилась в замок, и оба они висели над полом, правда, качаясь по сторонам. На ноге Ушакова рюкзак выглядел как что-то из костюма клоуна.
- Это опасно?
- Очень, если ошибемся – то врежемся обратно в планету или потеряемся навсегда в космосе, - честно сказал я. Хотелось сказать нечто другое, обнадеживающее, но не в моих правилах врать. Да и друзья не должны не знать правду, раз мы поклялись быть честными друг перед другом, раз стали настоящим экипажем.
Ашот вновь включил двигатели, дав команду компьютеру зонда через мой лэптоп. Сперва 15 секунд работали двигатели коррекции для осадки топлива в баках. Затем в камеру сгорания двигателя взлетной ступени были поданы компоненты топлива, которые при соединении воспламенились, создав тягу. Вспыхнуло маленькое солнце под дюзами. Двигатель проработал на малой тяге 20 секунд, разгоняя «Небесного Стража», затем Саркисов увеличил мощность двигателя на 35%. На этом режиме двигатель работал 21 секунду, после чего была дана команда на полную тягу. Китайский аппарат вел себя послушно и исполнял волю нового «всадника».
Мы стремительно мчались к «Рапире» и должны были догнать ее спустя две минуты. Нужно было погасить скорость, чтобы не проскочить мимо и чтобы мы могли спокойно перебраться на борт галеона – здесь тоже необходимо хорошо прицелиться. В этот момент мы увидели, как пристыковывается «Перископ». Конечно, угроза столкновения с ним была мала, но все же это не придавало нам уверенности в хорошем исходе дела, если мы чуть-чуть промахнемся.
Внимательно следя, как приближается наш корабль, мы схватили друг друга за руки и приготовились выпрыгнуть из камеры зонда. В нужно время заработали двигатели на торможение и спустя десять секунд отключились. Манёвр был выполнен безукоризненно точно: мы оказались в ста метрах от «Рапиры». Хотелось поаплодировать Ашоту, но это еще не все, между нами оставалось расстояние, которое следовало преодолеть. Приближаться ближе было опасно, так как аппарат, на котором мы находились, не обладал стыковычным узлом, да и случайно можно было врезаться.
- Пошли, - скомандовал Саркисов и мы разом оттолкнулись от «Небесного Стража» и устремились к галеону. Это был, наверное, самый опасный участок нашей операции – мы летели эту сотню метров без двигателей, лишь по инерции толчка. Возьми на один градус в сторону – пролетели бы мимо и тогда наша судьба была бы предрешена. А так вышло удачно, хотя пот лился из нас как из ручья, у меня ужасно чесалась спина, в голове крутились мысли, типа, уйдем мы в вечность навсегда, останемся звездой на небе, и наша жизнь – одна беда, и выпал нам несчастный жребий... и так далее и тому подобная чепуха.
А тем временем под ногами растилался красно-коричневый Марс. Казалось, это мы идем по заснеженной шапке Северного полюса, над которым поднимаются испарения, перепрыгиваем через ударный кратер Гусева, возможно образовавшийся 4 миллиарда лет назад и ставший дном озера, пытаемся пальцем проткнуть вершины вулканов Арсия, Павлин, горы Аскрийская, вынуждены обходить черный тектонический разлом в долине Маринер, являющийся настолько большим, что мог бы занять всю территорию США от Антлантики до Тихого океана. А над нами пролетал Фобос, который отражался в солнечных лучах и казался небольшой луной. Вообще-то этот астероид был достаточно ярким, чтобы на поверхности планеты в ночное время предметы отбрасывали четкие тени. Вот-вот должен появится его «собрат» - Деймос, только находящийся на более высокой орбите.
В космосе нет атмосферы, поэтому трудно определять расстояния на глаз. Галион увеличился в размерах так стремительно, что даже ахнуть не успели. Я левой и Ашот правой руками сумели схватиться за выступающие части «Рапиры». Я удерживал Марину, та и Саркисов - Сергея, и в итоге наши тела по закону инерции сильно ударились о корпус корабля. Было больно, но это была, признаюсь с чувством мазохиста, самая приятная боль, которую испытывали. К счастью, скафандры выдержали, и даже приклеенный рюкзак не слетел с ноги Ушакова, хотя башмаком тот стучался об обшивку много раз.
Это потом мы создали математическую модель нашего полета и вдруг выяснили, что шансы попасть на галеон равнялись 1:1000, то есть очень мизерный; это как с ружья попасть в жука на расстоянии 100 метров. Нужно было перебираться к стыковочному узлу, мы же находились за «колесом». Следовало торопится, так как красная линия в шлемах резала глаза, мы уже сами ощущали, что не хватает кислорода, да и температура внутри костюмов падает, так как батареи уже были на грани полной разрядки. Хватаясь за скобы, мы стали по обезьяньи передвигаться вперед. Тем временем «Перископ» медленно подплывал к галеону, и мы видели, как выдвинулись стыковочные пазы, что должны были соединить модуль с кораблем. Главно, не оказаться между ними, тем более, не сорваться от толчка при соприкосновении двух массивных тел.
И все же нам повезло. Неслыханно повезло. Мы успели открыть люк и войти в тамбур, прежде чем произошел контакт «Перископа» и стыковка завершилась. Послышалось шипение и звуки соединения частей. И все же галеон был наш, мы не собирались отдавать его Хамкову. Находясь внутри корабля мы чувствовали его защиту и должны были сами защитить его.
А китайский зонд остался на орбите. Впрочем, не долго, ведь спустя несколько лет он упал бы на Марс, сгорев даже в такой неплотной атмосфере. Я же, смотря на него сквозь видеокамеры, благодарил тех конструкторов, которые создали такую технику и которая вовремя подвернулась нам под руку, спася два раза – от механического охотника и вечного пребывания на планете. Когда-нибудь я приеду в Пекин, найду того, кто запустил «Стража» на Марс и просто пожму ему руку. Наверное, правду ему не скажу, но объясню, что его машина выручила одну команду проныр.

Глава 10. К Фобосу

Очутившись на корабле, мы скинули с себя скафандры, а у находящегося без сознания Сергея лишь сняли шлем, потом поволокли его в медицинский отсек, где уложили на операционный стол. Там Марина, взяв специальные ножницы, разрезала сначала рюкзак, «штаны» скафандра, после чего раскроила второй слой костюма, именно там, где зияла рана. Оказалось, что клей закупорил ее и поэтому остановил кровотечение, и это спасло ему жизнь. Однако кость оказалась поврежденной, мышцы разорваны, короче, зрелище малоприятное. Быстро проведенный рентген показал, что в кости большая трещина, лопнули сосуды, и все же самым главным было убедиться в том, что какая-то зараза не проникла в организм астронавта. Для этого пришлось взять кровь и кусочки кожи на анализ.
Пока микроскоп сканировал биоматериалы, Марина сделала Сергею обезболивающее, причем делала она это так мягко и нежно, словно перед ней был ее сын. Мы с Ашотом переглянулись, пожали плечами и ни одно слово не вылетело из наших уст. Просто были рады за наших друзей и коллег.
Однако, долго находится здесь ни я, ни Саркисов не могли.
- Ты сама справишься? – спросил я бортврача и, когда та кивнула, пояснил: - Нам нужно в Центральный пост.
Марине не нужно было давать деталей, так как она итак все знала, лишь махнула рукой. Мы с Саркисовым бросились в командный отсек. Там уже включалась вся аппаратура, допускаю, что пакет программ и команд уже сгружалась с борта «Перископа» на галеон. Я подпрыгнул к своему пульту и включил его. Сразу увидел, как инсталлируются новые приложения, смысл которых однозначно ясен. Эсперты ТИЦа хотели полностью взять контроль на себя, лишив кого-либо доступа к ручным системам управления. Так, так, Хамков привлек не дураков, нашли уязвимое место.
- А вот и нет, не позволю, - прошипел я и стал отменять все команды, отсекать лазейки к компьютеру корабля. Конечно, те, кто все это готовил, были спецами своего дела, но и я же не с улицы пришел в программисты. Мое преимущество заключалось в том, что я мог сразу и напрямую влиять на систему, тогда как находившиеся на Земле имели недостаток во времени и в расстоянии, вынуждены были действовать через «Фобос-2» и «Перископ», что усложняло и удлиняло процесс загрузки. Я в итоге поставил барьеры в информационном потоке, удалил загруженные файлы и восстановил контроль над «Рапирой», заодно прочистив жесткий диск взлетно-посадочного модуля от чужой программы. Контакт с межпланетным спутником, находившемся на Фобосе, был прерван. Я перегрузил на старую программу полета. Это означало, что на орбите мы будем находится еще пять дней, согласно расписанию. А потом возьмем курс на Землю.
Хамков это узнает. Чуть позже, а сейчас он предполагает, что четыре испытателя сдохли у входа в пирамиды, так и не рассказав никому о своих открытиях на Марсе. И представляю уровень его бешенства, когда ему доложат о провале операции по перехвату контроля над галеоном и что экипаж «Рапиры» уцелел. Не одна голова полетит с шеи, получат многие и по другим частям тела – Даниил Дмитриевич ошибок и промахов не прощает, виновных наказывает. Очень строго. Даже Барусукову, который, наверное, отвечает за операцию по нашей ликвидации, будет не сладко в тот момент. А я все раздумывал, почему так прошло гладко? Что это – наша везучесть, чистая случайность или за нами стоят ангелы-хранители? Ведь китайцы могли не послать на Марс зонд, а американцы не остановить его своими вирусами, мы могли проглядеть робота при поездке к пирамидам, но тут все сошлось в одну линию – чудеса, да и только! Я уже не говорю о том, что могли погибнуть от декомпрессии, атаки метеоритов, марсианских хищников и инфекций.
Ашот проверял техническое состояние галеона и убедился, что за время нашего отсутствия ничего не произошло. Единственная секция, куда подавалась электроэнергия и где работали системы, это оранжерея. Когда я ввалился туда с «инспекцией», то увидел богатый урожай помидоров, выращенный под теплыми лучами исскуственного «солнца». Может, на вкус были не такими сочными и сладкими, яркими и объемными, какие легко найти на любом рынке Узбекистана, и все же для нас, измученных и уставших, это был «нектар». Я и Ашот ели их, давясь и выдавливая на себя мякоть, красный сок тек по нашим костюмам, но мы не замечали, а продолжали смаковать и смотреть друг на друга.
После вернулись к Марине, неся в тарелке свежий урожай. Та в это время вкалывала очередную порцию антибиотиков в ногу Ушакова, лишь рукой показала, куда положить посуду.
- Ну как? – поинтересовался Ашот. – Он в шоке?
- Нет, спит. Я обработала рану, залила биораствор в кость, чтобы склеить трещину, наложила искусственную кожу и зашила. Механические повреждения как бы устранены, - Ульянова произнесла это так, словно чинила киборга. – Но вот что я заметила... – она включила монитор и дала увеличение. Мы увидели какие-то двигающихся синих головастиков – это из той серии, что я не очень люблю в своей жизни, и всегда вспоминаю слова мамы: «Анвар, мой руки перед едой! – иначе «желтуха» обеспечена».
- Это микроорганизмы, что проникли сквозь рану в тело Сергея, - тихо произнесла бортврач. – Неизвестные пока земной науке. Я насчитала десять разных видов. Нет, не вирусы, к счастью, ибо с вирусами бороться сложнее.
- Так Сергей инфицирован? – охнул я.
- Да. Его лихорадит, температура тела 39 градусов. И было бы все плохо, если бы не его иммунитет. Он способен бороться с марсианскими организмами. И лишь потому, что приобрел защитную реакцию от пирамидных бактерий, - пояснила Ульянова. – Тех самых, что попали на борт галеона с метеоритами. То есть его организм способен победить инфекцию. Хотя требуется время. Если он победит, то я на основе его крови сделают вакцину, и тогда марсианские организмы не так нам будут страшны. Но и антибиотики не помешают, они же один раз уже помогли.
Мы с уважением посмотрели на Марину. Нет, ей точно должны дать Нобелевскую премию по медицине. Как вернемся на Землю, то сообщим всему миру о ее достижениях, и тогда сам Нобелевский комитет – а я в этом уверен – объявит ее лауреатом.
- Ты тоже была инфицирована пирамидными бактериями, значит, имеешь иммунитет? – спросил я.
- Да. И это пока предохраняет меня от других форм микроорганизмов, - ответила Марина. – Но вам я введу пока антибиотики общего спектра действий – на всякий случай, - и она всадила нам по ампуле препарата.
- А это Сергею от нас... – и Ашот положил на стол какую-то коробку. Я не знаю, что там было, но догадываюсь, что армянский коньяк. – С Днем рождения, друг! – произнес он, обращаясь к лежавшему Сергею. Конечно, нас он не слышал, однако мы знали, что Марина передаст ему наши пожелания и подарок. Конечно, у нашего бортинженера был «удачный» день, но с другой стороны, чем не приключения? Не в каждый день рождения такое происходит – прогулка по Марсу.
Потом мы разбежались по своим участкам. Было много работы, и в свободные часы я часто переживал заново наши приключения, удивляясь, как мы не только выжили, но и вообще сумели вернуться на борт «Рапиры». Однако приходило осознание и того, что нас в покое Госкорпорация не оставит, уж слишком много влиятельных и сильных лиц хотят поставить нас на место, изменить ситуацию в их пользу и для этого они пойдут на многое. «Подарков» нам Хамков приготовил много, и теперь следует предугадать, какой будет следующий. Мы с Ашотом часто обсуждали, какие контрмеры нам необходимо разработать, чтобы избежать подобных ситуаций, когда не мы, а кто-то за миллионы километров от Марса фактически управлял, точнее, играл нашими жизнями.
Тем временем Сергей шел на поправку. Уже мог ходить, однако, по настоянию врача, не покидал своего отсека. Марина сама готовила ему еду и таскала туда. Мы с Ашотом делали вид, что ничего не понимаем и не замечаем, хотя Ульянова догадывалась о нашем притворстве. Только ее это устраивало. И нас тоже. Единственная женщина экипажа,, кроме всего прочего, была занята изучением остатка гусеницы, которую она, как оказалась, успела засунуть в рюкзак, что был приклеен к ноге Сергея (ого, знал бы бортинженер, кого хранил у своих гениталий!). Конечно, были еще материалы после встречи с «пауком», но после того, что она увидела у пирамид, стало ясно: у нас мизер всего из биологического разнообразия Марса, скорее всего, продолжавшего свое существование под почвами планеты.
Я часто заходил в медотсек и смотрел на замороженных в специальном газе останки гусеницы и частей «паука», хранившихся под герметичным колпаком. Удивительно, насколько сильна жизнь, даже в такой непригодной для обитания среде, что сформировалась на Марсе, все же ползают, прыгают и жрут друг друга различные существа с примитивным разумом. Может, не разум, а инстинкты, однако атаковали они нас очень эффективно с военной точки зрения. Может, это как у муравьев или пчел – некий коллективный разум? Может, марсиане, построившие пирамиды, - это тоже форма коллективного разума? В качестве единицы – ноль, никто, а когда их масса, миллионы – это коллективный мозг, вырабатывающий стратегию и тактику выживания, оценивающий ситуацию в пространстве, осознающий мироздание... Ладно, ладно, тут я уже загнул – общее сознание для «пауков»! Впрочем, все равно сожрать нас эти твари не смогли бы – мы разные белковые структуры, их бы потянуло блевать, или сдохли бы от несовместимости органики – так сказала Марина, изучая строение марсианских хищников. Разный метаболизм. Это все равно что рыбе пить козье молоко, а таракану жрать моллюска.
Иногда было слышно, как Сергей грозился спуститься на Марс и поймать пару гусениц и сделать из них шашлык, на что Ульянова со смехом заявляла, что мясо абсолютно не пригодно для нашего употребления, какими бы соусом не пытался он их замариновать. Более того, гусеница – это нечто среднее между растением и животным, но никак не насекомое. Однако она сказала, что если есть такие крупные хищники, то, скорее всего, могут быть и еще большие, так как гусеницы и пауки – это часть пищевой цепочки, звено в экологической системе, но кто на вершине – этого мы не знаем. Если под поверхностью Марса действительно есть моря и океаны – такова версия группы российских специалистов, то там должны проживать более хищные и активные особи. Возможно, потомки тех существ, скелеты которых видели у входа в пирамиду. Бррр, не захотел бы встретиться с ними один на один, даже с оружием. Лучше любоваться на расстоянии, например, сквозь прозрачное бронестекло террариума, аквариума или вивариума.
Навещал я Ушакова с особым удовольствием, так как мы обсуждали увиденное, и тут бортинженер проявил эрудицию и глубокие знания в своей сфере. Он мог аргументировано высказываться по тому или иному объекту, что мы просматривали на мониторе, и это все я записывал, чтобы потом сгруппировать и выйти на свои какие-то результаты. Хочу заметить, что с Сергеем мы стали друзьями, типа «неразлей вода». Два месяца назад вряд ли такое я мог себе представить. Трудно сказать, что послужило цементом нашего крепления – может, общее дело, общая беда, общее желание выжить, общая цель – не знаю, скорее всего, все вместе, но в любом случае на выходе оказался продукт под названием «дружба». И радовался тому, что Марина к Сергею тоже стала проявлять свои чувства, потому что уже не было повода для ревности или недопонимания. Я сам рассказывал бортинженеру о своей семье, о родных, оставшихся в Узбекистане, о культуре и традициях народов Средней Азии, а Ушаков проявлял внимание и уважение, просматривая на досуге те файлы, что я ему приносил. Особенно ему понравилась повесть о Ходже Насреддине, написанная, кстати, русским писателем Леонидом Соловьевым, большим знатоком Востока, - это смесь юмора, специфики средневековой жизни в Бухаре и Коканде, философии тех, кто сопротивляется злу добром и милосердием. После прочтения Сергей сказал, что обязательно посетит эти города и погрузится в культуру восточного общества. А я сказал, мол, знаю место в Ташкенте, где готовят отличный плов и делают вкусные лепешки.
Иногда я задумывался, как же это все получилось: четыре абсолютно разных человека по характерам, образу жизни, ментальности и культуре оказались в одном эксперименте, можно сказать, одной лодке, сумели притирется друг к другу, пускай не сразу, пускай не просто, но сформировать команду, которая выбралась из передряг и получила приз – реально открытый человеком Марс. Наверное в ТИЦе, где не расчитывали на такой исход, теперь в расстерянности и задумчивости теребят свои чубы и думают, как же поступить – признать нас астронавтами или все же истребить как мятежников? Уверен. что в печать не просочилось ни слова, ни фразы – такого скандала «Роскосмосу» не нужно. Полетят большие головы... Международное расследование... Претензии ООН... Нет, Хамков точно будет молчать, да и все высшее руководство сделает вид, что ничего не происходит. Официально в качестве астронавтов на Марс зарегистрированы совсем другие люди, а кто мы – так это все бредни оппозиции и лживых журналистов!
А так жизнь продолжалась по-прежнему. Ашот, как обычно, тестировал корабль, полетные схемы и о чем-то долго размышлял, в его умственные процессы никто не вмешивался. У каждого были свои дела, и их нужно было закончить до того, как «Рапира» возьмет курс на Землю. Нам было что показать человечеству, и никакой Хамков не станет преградой. То, что хранится на Красной планете, принадлежит всем людям. А не отдельным государствам или личностям – таково было наше общее решение.
И тут Ушаков, который, не смотря на шину на ноге, продолжал изучать схемы галеона, однажды нам заявил:
- Я понял, как Госкорпорация могла расправится с нами, когда «Рапира» вернулась бы на Землю...
- Как? – хором спросили мы, насторожившись.
И бортинженер пояснил:
- Я знал, что есть какой-то один эффективный и сильный способ избавится от нас, и он связан как-то с приемной антенной. Я стал проверять все соединения и нашел электрические цепи, которых нет на схемах. Но они связаны с включением одного механизма, - и с этими словами Сергей подошел к задней панели командного отсека и стал оттягивать прорезиновый материал. Мы молча следили за ним, и наши глаза на лоб полезли, когда за легко снимаемой мягкой ширмой оказался серебристый люк. Было ясно, что это не тамбур, а дверь, ведущая в безвоздушное пространство. Интересно, что и на внешней обшивке мы его не замечали, наверное, был искусстно упрятан под что-то.
- Один сигнал – и гидравлика просто открыла этот люк, выпустив наружу воздух и тепло. Мы, естественно, все находились бы здесь для обсуждения чего-то. Мгновенная декомпрессия, вся жидкость в наших телах вскипает, и мы умираем в течении полуминуты в жутких болях. Второму экипажу лишь стоит подняться на борт «Рапиры» и выкинуть мертвые тела в космос.
Нас это так шокировало, что не могли долго говорить. Ведь с самого начала, значит, нас готовили к собственным похоронам – это надо насколько бесчеловечна и омеризительна была Госкорпорация. Мы уже не удивлялись, что позже нас пытались убить другими способами и не удивимся, если Хамков и его команда не найдут других способов отправить нас на тот свет. Поэтому я лишь переспросил:
- Надеюсь, ты навечно отсоединил этот люк?
- Я удалил всю гидравлику, не беспокойся, - улыбнулся Ушаков. – Более того, заварил намертво люк. Теперь пускай Даниил Дмитриевич упукается, нажимая на кнопку в ТИЦе.
На этот тема о покушении на нашу жизнь была закрыта. Хотя, временно. Ведь нам еще предстоял путь домой, а там мало что могло нас ожидать. Уж лучше продумать все варианты защиты, и этим занимались профессиональный военный Саркисов и технически подготовленный к там проблемам Ушаков. Что касается меня, то в последние дни был занят изучением отснятого материала. Все видео-, фото- и прочую информацию я закачал в компьютер, а потом просматривал, снимая целые куски и строя табличную и графическую картину, создавая блоки по разным тематикам. Естественно, главная моя цель была понять, для чего создавались пирамиды и что могло быть написано на тех стенах, что мы успели отканировать. Конечно, письменность майя имело отличия от марсианского, и все же общее проскальзывало. Жаль, конечно, что не мог обратиться с борта галеона к специалистам по лингвистике и культуре народов Мезоамерики, чтобы попросить их помощи в расшифровке всего имеющегося материала – ведь мы отключили внешнюю антенну, - однако кое-что в лэптопе позволяло сделать некоторые шаги.
За три дня до того, как корабль должен был стартовать к Земле, мы впервые все сели за стол в бытовом отсеке и приступили... э-э-э, судя по бортовым часам, к обеду, я сказал, запивая кофе:
- Знаете, я тут пошуравал в своем лэптопе и нашел кучу интересных вещей, связанных с палеоконтактами, причем именно с цивилизациями майя, ацтеков и инков, увязанных с Марсом. Хотите послушать?
Марина и Сергей, расположившиеся напротив меня, произнесли одновременно:
- О-о, Анвар, ты нас заинтриговал! Давай, выкладывай!
Я подошел к монитору и переключил на него данные с моего пульта: возникли фотографии марсианской письменности. Объяснять их не было смысла, впрочем, и для меня они были «темным лесом». Я же указал на повторяющиеся символы:
- Мне попался в руки древний ацтекский астрономический кодекс Лауд, и там имелся весьма любопытный на мой взгляд рисунок с изображением бога Уицилопочтли – у европейцев аналогом был бог войны Марс. Хотя речь в большей степени шла о четвертой планете нашей системы. Так вот, на шее Уицилопочтли затянута веревка! По моему мнению, это означает, что ацтекское божество подверглось удушению в далеком прошлом, то есть лишилось воздуха. С помощью данного письма-рисунка индейский художник пытался передать информацию своим потомкам о катаклизме произошедшем с Марсом, когда он при сближении с неким объектом почти полностью лишился своей атмосферы. Слева от Уицилопочтли изображено божество с символом Солнца на голове и разорванный Змей. В промежутке между двумя частями дракона нарисован кружек с черной точкой посередине. Именно таким образом изображали странствующую звезду на некоторых древних документах. Некоторые ученые-астрономы считают, что это нейтронная звезда, но на самом деле это была Немизида!
- Ага, значит, Немизида была предсказана ацтеками? – удивилась Марина.
- Да, конечно. Еще один документ, именуемый кодекс Коспи. Есть рисунок, где происходит своеобразная «битва» чудовища Тифон - то есть Немизиды по-нашему! - с Марсом, который изображен в образе ягуара. На рисунке Тифон, символ которого крест в круге, пронзает дротиком зооморфный символ планеты Марс, из тела которого бурными потоками изливается пламя красного цвета. Иначе говоря, миллионы лет назад наша соседка была уничтожена Немизидой, и это отразилось в летописях древнего народа Центральной Америки.
Мои товарищи молали, ожидая продолжения. Я заметил, что мой рассказ их на самом деле заинтересовал, и это вдохновило меня на продолжение, и я сам удивлялся своей способности глагольствовать:
- Хочу привести еще одну указку о событиях на Марсе: одна из иллюстраций кодекса Маглиабечано изображает красную планету в образе мертвого ягуара. Рядом с символом Марса имеется рисунок мумии завернутой в белые пелена, что является элементом смерти у индейцев Месоамерики... И, кстати, у меня есть фотокопия одной картинки с астрономического кодекса Борбоникус, где отображены все катастрофические события произошедшие с Марсом в далеком прошлом, - тут я переключил изображение на фотографии, что были когда-то сняты специалистами по УФОлогии. Астронавты стали рассматривать, но ничего не поняли – уж больно мудренными были фигуры и символы на рисунке, казалось, это начиркал ребенок. Однако это были творения ацтекского историка, пытавшего донести до своих сородичей, а теперь, значит, и потомков суть происходящих когда-то во Вселенной явлений. Рисовал, естественно, по мере своих умений и способностей – это же не Пикассо и не Айвазовский.
- Данное письмо-рисунок необходимо читать сверху вниз и против часовой стрелки, - пояснил я. - Для нас это абракадабра, но для ацтеков таков был информационный порядок, они писали рисунками. Вот здесь показаны символ Немезиды - дракон с крестом в круге, антропоморфное изображение Марса, двухголовый Змей, захват гидросферы планеты - вода извергающаяся вверх из кувшина, зооморфный символ планеты, падение метеоритов на поверхность Марса, «человеческие» трупы в огне или истекающие кровью. Любопытно, чьи останки изображены на рисунке? Возможно, на планете существовала гуманоидная цивилизация, которая погибла во время катаклизма учиненного коричневым карликом. В настоящее время на Марсе обнаружены следы, возможно, разумной деятельности: пирамиды, похожие на египетские, каменный сфинкс, смотрящий в небо и необычные «руины» квадратной и прямоугольной формы засыпанные песком.
- Я не понимаю, как гибель Марса могла быть запечетлена в летописях ацтеков? Ведь катастрофа на Марсе, насколько я помню, произошла около трех миллиардов лет назад... Ну, предположим, сотни миллионов лет назад, а ацтеки жили пару тысячилетий назад, - пробурчал Ушаков. – Откуда им стало известно об этом?
Я пожал плечами:
- Ну... Некоторые УФОлоги заявили, что многочисленные марсианские фотографии с изображением когда-то существовавших на его поверхности водных потоков, озёр и рек свидетельствуют о том, что катаклизм произошёл сравнительно недавно. То есть русла бывших водных источников ещё не засыпаны полностью песком и не подверглись ветровой эрозии, хотя, как известно, на Марсе почти постоянно бушуют многомесячные песчаные бури. Скорость ветра, которых может достигать 50-90 метров в секунду. Всё это говорит о том, что Марс лишился своей гидросферы и атмосферы относительно в недалеком прошлом. Может, двадцать-сорок тысяч лет назад...
Моим друзьям же было трудно уверить в сказку:
- Может, фантазируют эти УФОлоги? Мы же, как никак ученые, и для нас необходимы более точные факты, чем пересказ легенд древнего народа, вымершего в колумбовый период...
- Ну, не совсем вымершего, потомки ацтеков, как и майя и инков живут до сих пор в Центральной и Южной Америке, хотя и расстеряли все знания своих предков, - с некоторой обидой в голосе произнес я, а потом заявил: - Конечно, это тайна, которую можно раскрыть частично на Земле и частично... у Марса. Мне кажется тайна гибели Марса где-то засвидетельствована. Я предлагаю посетить Фобос.
Это было несколько неожиданно и астронавты опешили:
- Зачем?
- Ну, мы еще три дня будем на орбите – почему бы не слетать? Там тоже нас могут ждать загадки, - немного уклончиво сказал я. Ашоту такая скрытность не понравилась и он потребовал пояснений:
- Ну, не темни, Анвар, говори яснее!
- Похоже, речь здесь идет о спутниках...
- О Фобосе и Дейсосе?
- Да, но в текстах речь идет о трех спутниках, возможно, о исчезнувшем гипотетическом Танатосе тоже. Они как-то связаны с пирамидами. Возможно, это общая технологическая цепочка, то есть пирамиды имели связь со спутниками. Существует гипотеза, Фобос, как и Деймос - это астероиды, образовавшиеся около 4,5 миллиардов лет назад в в главном поясе астероидов, которые постепенно перемещаясь из внешней его части в сторону Солнца, впоследствии стали спутниками Марса; по другой – это блуждающие астероиды с пояса Койпера. Мне же кажется, что марсиане пригнали Фобос, Деймос и Танатос из кольца Сатурна, чтобы на них установить какие-то агрегаты. К тому же Фобос и Деймос обращаются вокруг Марса по круговым орбитам почти точно в плоскости экватора планеты, а их плотности нехарактерны для астероидов и настолько малы, что захват Марсом привёл бы к разрушению таких «камешков», однако этого не произошло. Искусственность их орбитального существания очевидны. Возможно, это защитить планету, но от кого и от чего? В тексте упоминается еще какое-то небесное тело – я его назвал условно Немезида, – которое как-то связано с катастрофой. Может, на Фобосе есть ответ, что же было более четырех миллиардов лет назад на Красной планете...
Экран погас. В кабине нависло молчание.
- И что это означает? – осторожно спросила Марина.
- Скорее всего, астероид Танатос, что, согласно нашей гипотезы, когда-то рухнул на Марс, не был виноват в его гибели. То есть потеря магнитного поля, атмосферы и биосферы, а вместе с ними и цивилизации мало связана с небесными камнями. Это что-то другое...
- Тогда, возможно, правы сторонники вулканической теории, - вдруг сказала Марина. – Ученые считают, возникшее 4 миллиарда лет назад в результате извержения супервулканов большое вулканическое нагорье Тарсис - оно находится к западу от долин Маринера в районе экватора, - привело к изменению угла вращения планеты. Это могло кардинально скорректировать климат на Марсе, сделав его похожим на современный — сухой, холодный и безжизненный, без воды и плотной атмосферы.
- Чужая раса... я имею ту, пришедшую из глубокого космоса, это она уничтожила марсианскую цивилизацию, - убежденно произнес Ушаков. Нет, он точно зациклился на звездных войнах! И не важно, что для такого утверждения нет прямых доказательств, а сторонники палеоконтактов всегда были что-то необъяснимое преподнести как факт их доводов. Но в данном случае, мы на самом деле не знали, что же произошло на Марсе, что стало причиной планетарного катаклизма?
- Вот это и проверим на Фобосе.
- Гм, я не против, - сказал немного растягивая слова Саркисов. – Можно слетать на Фобос, благо временем и ресурсами располагаем. Только сделаем так: часть экипажа останется на галеоне. Я не хочу, чтобы опять кто-то со стороны манипулировал кораблем. На «Рапире» должна быть постоянная... э–э-э, охрана!
- И кто это будет? – с подозрением спросил Сергей, быстро обменявших взглядом с врачом.
- Конечно, ты и Марина, - почти ласково ответил Ашот. – Сергей, ты ранен, в космос тебе нельзя по медицинским параметрам...
- Я здоров, - пытался сопротивляться Ушаков, хотя и не столь настойчиво, как могло казаться для инженера, интересующегося инопланетными технологиями.
- Да, здоров, но я, как командир, избавляю тебя от лишней нагрузки, - просто и четко произнес Ашот. – Полетим мы с Анваром. На «Перископе». Вам же наказ – следить за галеоном и... окружающим пространством!
- А что с окружающим пространством? – насторожился тот.
- Всякое может быть, - уклонился от ответа Саркисов. – Но не забывайте, что мы... э-э-э, на тропе войны...
- Да, томагавк вынули не мы, - заметил я. – Однако Ашот прав, нельзя терять бдительность – истории «восстания» роботов нас многому должны научить!
С этой минуты мы приступили к подготовке полета на Фобос. У нас не было ракетных ранцев для индивидуального маневрирования на орбите, и это было упущение с моей точки зрения, но в марсианской программе не было задания посещать Фобос или Деймос. Конечно одолеть расстояние в несколько тысяч километров на персональной ракетной системе невозможно - не хватит топлива и, естественно, кислорода; другое дело, что она позволила бы быстро облететь сам астероид. Поэтому в этой экспедиции без «Перископа» никак не обойтись. А вот у него достаточно ресурсов для выполнения этой миссии. Не скрою, кое-что здесь нам пришлось придумать.
Известно, Фобос обращается на расстоянии в 9400 километров от центра Марса, что в 40 раз меньше, чем расстояние от Земли до Луны, и делает один оборот за 7 ч 39 мин, что примерно в три раза быстрее вращения Марса вокруг собственной оси. В результате на марсианском небе этот астероид восходит на западе и заходит на востоке. Сам спутник имеет размеры 26,8;22,4;18,4 километров и обладает формой, близкой к трёхосному эллипсоиду, большая ось которого направлена на материнскую планету. У астероида нет атмосферы и тяготения, значит, шагать на нем не придется, нужны длинные фалы от «Перископа», которые будут удерживать нас от «падения» в космос, но при этом мы сможем быть над астероидом на высоте 2-3 метров или даже почти у грунта. И все же нам нужно было что-то такое, чтобы маневрировать и, если надо, все-таки вступить на поверхность Фобоса. Сергей предложил нам использовать баллоны с кислородом, открывая вентиль которого, можем регулировать силу воздушной струи в качестве реактивной тяги. Нечто подобное он видел в кино. Идея не плохая, другое дело, что практики такого у нас не было и насколько это возможно судить было трудно. Ашот заявил, что мысль не лишена смысла, надо попробовать в качестве альтернативы персональной ракетной системы, и мы взяли с собой по такому баллону.
К Фобосу отправились спустя десять часов, когда подготовились и, самое главное, выспались. Мы отчалили от галеона и взяли курс на Фобос, включив двигатели для разгона до второй космической скорости – 5,027 километров в секунду, но затем затормозить; нам ведь требовалось не уйти от гравитационного притяжения Марса, а всего лишь подняться на высоту в несколько тысяч километров. Командир, как пилот и навигатор, провел расчеты так, чтобы мы нагнали астероид и легли параллельными курсами, на дистанции в сто метров. Ближе подлетать Саркисов не хотел – береженного бог бережет, неизвестно, как отреагирует Фобос на появление чужеродного тела, вдруг, атакует, если там имеется нечто инопланетное. Речь идет не о живых организмах, вряд ли они могут существовать18, но вот какие-то защитные технические средства быть могут.
Спустя час мы уже были на месте. Через иллюминатор было видно, что Фобос вращается вокруг своей оси, что совпадает с периодом его обращения вокруг Марса, и поэтому с поверхности Красной планеты всегда видна одна сторона астероида. Локатор показал низкую плотность – около 1,86 г/см;, возможно, Фобос был пустотелый, а это наводило на определенные мысли. Внешне он напоминал серо-коричневый камень – естественный фон, но вот кое-что на его поверхности отражало солнечные лучи. Когда мы вошли в темную сторону – за Марс, то увидели огромные сооружения, похожие на столбы – такие, что мы нашли внутри пирамиды. Одна из них была известна еще с конца ХХ века – «монолит» - огромная башня высотой в 78 метров, сфотографированная автоматическим зондом «Фобос-2» до того момента, как с ней был потерян контакт. Всякое сомнение отпадало – марсиане установили какие-то механизмы и на своем спутнике. Только за миллионы или миллиарды лет они явно потрепались от космической эрозии, многое что было в руинах.
Больше всего таких останков мы нашли у кратера Стикни, возникший в результате попадания другого астероида или нечто подобного объекта. Это почти разрушило спутник и замедлило его движение, возможно, через 10 миллионов лет Фобос в итоге упадет на планету или его гравитационными силами разорвет на мелкие части, образовав кольцо, похожий на сатурианский – таковы прогнозы ученых. Поскольку астероид вращался, то мы увидели и два других крупных кратера - Холл и Рош, они примерно вдвое меньше Стикни, а также несколько мелких кратеров до 150 метров в диаметре, которыми усыпана поверхность Фобоса. Еще одна особенность, которую обнаружили на поверхности – это наличие трещин, особенно много возле Стикни – это некая система параллельных борозд до 30 километров в длину и 100—200 метров в ширину при глубине 10—20 метров. Где-то здесь находился советский аппарат «Фобос-2», чудесным образом реанимированный «Роскосмосом». Я был готов сломать его кувалдой, если бы нашел и сам аппарат, и кувалду.
- Выходим, - сказал Ашот, вставая из кресла. «Перископ» завис над Фобосом, освещая его своими мощными прожекторами; скорости были синхронизированы, поэтому модуль находился всегда на одинаковом расстоянии. Все записывалось на видео для последующей обработки.
Мы прошли в тамбур и надели уже привычные нам скафандры для внекорабельной деятельности KSU-1, вытащили электролебедку с двумя фалами длинной в 500 метров – этого дожно хватить для обследования небольшого участка. А больше нам и не требовалось. После чего мы перенесли это в тамбур и, совершив процедуру стравливания воздуха, открыли внешний люк и вышли в космос. Лебедка была закреплена к скобам. Мы же зацепили карабины за пояса, взяли в руки кислродные баллоны и оттолкнулись ногами от корпуса «Перископа». Скорость набрали, конечно, незначительную, но ведь и дистанция была небольшой. Спустя три минуты мы уже мягко ударились о поверхность астероида, покрытого реголитом. Нас могло отбросить назад, однако я удержался, схватившись за какой-то выступающий утес, а Ашот использовал струю баллона и таким образом сумел затормозить.
Пришлось вытащить телескопический гибкий щуп, которым цеплялись за поверхность и двигались вдоль нее, внимательно изучая кратеры и трещины. Астероид был из горных пород, возможно еще лед, силикаты. Но вот что меня удивило, приборы зафиксировали слабое магнитное поле. Когда же я стал водить датчиком, что является его источником, то обнаружил выступающие из грунта металлические стержни – вот он и и фонили-то. Возможно, раньше они генерировали энергию, намагнитились и с той поры сохранили остаток того излучения.
В этот момент мы вышли из теневой стороны и вновь оказались под действием Солнца. Астероид медленно окрашивался из темно-бурого цвета в красный и местами в оранжевый цвета, менял краску как хамелион, хотя это было просто освещение под другим углом и более яркое. На «Перископе» автоматически погасли прожектора – света нам было достаточно. Поскольку астероид вращался вокруг своей оси, а мы как бы зависли над ним, то фактически наблюдали большую часть поверхности, а это были не только кратера, лунки и скалы – много каменных и металлических конструкций далеко не естественного происхождения. Но при этом мы все же двигались в своем направлении – к таинственному обелиску.
Так, шаг за шагом, вслед за вращением мы добрались до «монолита», возвышавшегося на десятки метров и казавшийся нам неким надгробным памятником. Но Ашот пробормотал: «Этакий рог или бивень зверя-астероида» - у него были ассоциации иного формата. Это был действительно солидный объект из цельнометаллического сплава, обраменный каким-то орнаментом из геометрических фигур, смысл которого был непонятен. С первого взгляда казалось, это некий монумент, может, памятник эпохе или событию, однако я понимал, что такое на астероидах вряд ли строят. Это была часть гигантской машины. Учитывая тот факт, что пустоты на Фобосе занимают до 45% объема, могу предположить, что основные механизмы находятся внутри этого большого летающего камня. Возле «монолита» мы разглядели разрушения, при этом Ашот, как военный, заметил, что больше похоже на бомбардировку, причем прицельную, так как пострадали именно эти объекты, в то время как остальная часть поверхности астероида была более гладкой. Помнится, советский космический аппарат Фобос-2 обнаружил выбросы газа из недр астероида, ученые предположили, мол, это водянной пар, хотя я считаю, что это вытекают в космос остатки тех химических элементов, которые использовались для накопления или перераспределения энергии, поступавших извне, может, с поверхности Марса.
Саркисов также просмотрел бороздки и, цокая, заметил, что похоже на температурное воздействие, однако полосы ровные, одной глубины, то есть вряд ли природного характера. «Может, тепловое или лазерное оружие», - пробормотал он. Когда я потребовал развить гипотезу, командир махнул рукой и заявил, что не хочет этого делать – незачем себе перегружать мозги всякой фантазией.
Откровенно говоря, увиденное удручало. Я осторожно извлек из грунта несколько металлических предметов. Судя по цвету, это могло быть золото – ценность для марсиан с точки зрения технического применения, для нас – эквивалент труда и товаров, если исходить из теории Маркса о капитале, деньгах и товаре. Что я еще заметил, на орнаменте были те же самые знаки, которые видел на пирамиде – письменность майя. Естественно, я их сфотографировал, ввел в свой лэптоп и включил программу анализа, может, удасться за что-то зацепиться, сформировать логистическую цепочку событий. И тут я вспомнил, что в экипаж «Радуги» был включен Владислав Кирясов, строитель, занимавшийся между тем культовыми сооружениями майя, ацтеков и инков в Центральной и Южной Америке – он знал, что между Марсом и Землей есть какая-о связь, так как здесь я вижу то, что позже будет возведено на нашей планете. Может, в древности действительно имели место контакты землян с инопланетянами или это марсиане перебрались на более безопасное место?
Было еще кое-что, что увеличивала призма на стекле шлема, только добраться до туда не могли – мы итак прошли 500 метров, дальше не хватало фала. Но я не расстроился, увиденного было достаточно, чтобы понять многое. Оставалось только вставить отдельные картинки в пазлы, и тогда более менее станет ясным, что здесь произошло миллиарды лет назад. Мы нашли еще несколько артефактов, и Ашот считал, что экспедиция на Фобос принесла результаты. Конечно, мы не молчали, переговаривались не только друг с другом, но и оставшимися на галеоне. Марина и Сергей находились в Центральном посту и внимательно слушали нас, задавая вопросы. Не на все я или Саркисов могли ответить, но все же наш диспут имел определенный результат. Что мне нравилось в наших беседах, так это доброжелательность и корректность, никто не стремился показать свое интеллектуальное превосходство, с чем я часто сталкивался в своей ИТ-комании, наоборот, все прислушивались к мнению каждого из нас.
Спустя три часа после нашей прогулки по Фобосу, когда мы набрали несколько мешков всяких артефактов и в наших баллонах израсходовали кислород в качестве ракетной тяги, мы зависли над останками небольшой пирамиды, что была в пятидесяти метрах от «монолита». И тут Марина спросила:
- Итак, каков результат твоих исследований, Анвар? Можешь нам что-то сказать определенное? Гипотезу какую-нибудь?
- Да, браток, не томи, рассказывай, - послышался голос Сергея. Его тон меня радовал: значит, выздоровел и мы окончательно вышли за черту личных обид и непониманий. Точно, наш коллектив становился серьезной экспедиционной единицей, и не известно, как сложится команда у «Радуги». Люди такого «полета» редко умеют ладить друг с другом, ставя свою личность выше и важнее. Ладно, это не моя проблема и не тема моего рассказа.
- Могу сказать следующее... – я немного помедлил, обдумывая, с чего лучше начать, и заявил с небольшой хрепотцой в голосе от волнения: - Итак, Фобос, Деймос и Танатос – астероида, которые были искусственными спутниками. То есть не рукотворными, а пригнанными из главного пояса астероидов и получившими орбитальную скорость вокруг Марса. На них установили машины и оборудование для создания защитного энергетического поля. Три астероида играли роль ретрансляторов этого поля и покрывали ею всю планету. Генерировалось поле пирамидами, а энергия извлекалась из ядра планеты. Вопрос: зачем?
Все втроем повторили в один голос:
- Да, зачем?
- В текстах упоминается внешняя угроза – это небесный объект, предположительно нейтронная звезда типа «пропеллер», которая когда-то пролетала мимо Солнечной системы и устроила хаос – ее наши эксперты назвали Тифоном. Другие выдвигают гипотезу о второй звезде Солнца, названную Немизидой, в честь древнегреческой богини возмездия... Мол, она упоминается в шумерских сказаниях, сказках майя и ацтеков...
Саркисов изумленно воскликнул:
- Чего-чего? Какая еще вторая звезда Солнца?
- Есть теория, что у наша солнечная система – это система двойных звезд, иначе говоря, парная. Просто вторую звезду мы не видим, так как это «коричневый карлик», находящийся далко за облаком Оорта – от 1-1,5 до 2-2,5 световых лет от нас - и обращающийся по очень сложной орбите... Марсиане его обозначали как «Пернатый змей», поскольку протуберанцы Немезиды напоминали крылья, а двигался он по змеинной схеме, то есть искривленной и гибкой одновременно. Отсюда и последующие легенды майя о Кетцалькоатля, требовавшего жертвоприношений, типа, смилостливить мрачного бога. Кстати, уникальна архитектура пирамиды Кукулькана на острове Юкатан: там лестницу окамляется фигура змеи, которая создает иллюзию движения - весной ползет вверх, а осенью – вниз. Это намек на то, что «коричневый карлик» - явление, типа, «сезонное» для Солнечной системы.
Исторический ракурс мало кого сейчас интересовал, да и тема о древних народах Мезоамерики была не совсем необходимой. Больше волновали астрономические аспекты, и их следовало прояснить.
- «Коричневый карлик»? – Ашот, видимо, никогда не слышал этого термина и был в недоумении. Марина, которая была и геологом, и химиком, и врачом, естественно, знала, что под ним подразумевается, поэтому пояснила:
- Это субзвездные объекты, имеющие столь небольшую массу – от 0,01 до 0,07 массы нашего Солнца, или до 80 масс Юпитера, - не имеют возможности поддерживать стабильную термоядерную реакцию, и поэтому они быстро остывают и превращаются в планетоподобные тела. Их еще называют «химические звезды», так как они никогда не находятся на главной последовательности Герцшпрунга — Рассела, у них отсутствуют шаровые слои лучистого переноса энергии, то есть теплоперенос осуществляется только за счёт турбулентной конвенции, а это подтверждает однородность их химического состава по глубине. Я знаю, коричневые карлики излучают в рентгеновском диапазоне, хотя все так называемые «тёплые» карлики излучают в красном и инфракрасном диапазонах, пока не остынут до температуры, сопоставимой с планетарной - до 1000 градусов Кельвина.
Наши пояснения, между тем, больше вносило вопросов, чем понимания.
- Но почему мы никогда не видели Немезиду раньше? В астрономических учебниках ни слова о ней!
- Скорее всего, он относится к Y-спектральному классу, то есть ультра-холодных «коричневых карликов». Температура поверхности таких объектов ниже 700 градусов Кельвина или 400 градусов Цельсия, что делает их невидимыми в оптическом диапазоне, а также существенно более холодными, чем «горячие юпитеры». Есть сообщения американских и европейских астрономов, что ими обнаружены «коричневые карлики» с температурой от 25 до 90 градусов Цельсия. Если Анвар прав, то Немезида – это уже остывший к сегодняшнему дню «коричневый карлик», что его практически невозможно засечь современными инструментами... до того момента, когда он войдет на расстояние орбиты Плутона. На возможность существования Тифона, точнее, Немизиды указывали эксперты Дэниэл Уитмайр и Альберт Джексон, Ричард Мюллер и другие, которые пытались выяснить дестабилизационные процессы в солнечной системе. Истинную природу звезды можно обнаружить только путём измерения её параллакса... есть гипотеза, что искать Немезиду следует у созвездия Гидры...
- Продолжай!
- Мне? – спросила Марина. Этот приказ командира она приняла на свой счет.
- Нет, Анвару, - ответил Ашот, и тогда я продолжил свои пояснения:
- Раз в несколько десятков миллионов лет Немезида приближается к внешним планетам Солнца и вызывает гравитационные возмущения не только в виде прилета комет и астероидов, но и смещения оси планет, ускорения или замедления вращения, движения по орбите. Для нас это оборачивается ледниковыми периодами, но вот сотни миллионов лет назад, когда «коричневый карлик» приближался ближе, на Земле отмечалось массовое вымирание флоры и фауны, порой до 98% всех живых организмов. Видимо, 4 миллиарда лет назад эта Немезида подходила совсем близко и угрожал жизни на Марсе. Марсианская цивилизация подготовилась к этому и создала небесный щит, который мог надежно защитить планету от немезиды...
- Судя по тому, что мы видим – не защитил! – воскликнула Марина.
Мимо меня во второй раз проплыла пирамидообразная конструкция, металлические части отражали солнечные лучи и казалось, что сооружение продолжает работать, хотя оно было давно уже разрушенно. Я проводил его взглядом и продолжил свою мысль:
- Мог защитить, если... Сергей прав, без влияния другого разума не обошлось. У «коричневого» карлика» есть, судя по всему, планета-спутник, и на ней имеется тоже разумная жизнь, только чрезвычайно агрессивная, хищная. О том, что «коричневые» карлики обладают своими спутниками говорят многие астрономы, обнаружившие такие объекты в Туманности Ориона, созвездиях Паруса, Малой Медведицы, Индейца, Павлина, Единорога, системе Лукман 16 и многих других. Так вот, наличие двух разумных цивилизаций, близко расположенных друг к другу, - это борьба за ресурсы и ареал выживания, здесь выступили как основа претензий на одиноличное существование в Солнечной системе. Может, я мерю земными мерками, может, там совсем другие причины, но факт остается фактом – был конфликт. Инопланетяне атаковали Марс, когда приблизились на дистанцию, позволяющей вести войну. Они разрушили защитные устройства на Фобосе – это видно по бороздам и кратерам Стикни, Холл и Рош, - и, возможно, Деймосе, а Танантос был сбит и упал на поверхность Марса. Это вызвало катастрофические последствия – тектонические сдвиги, оживились супервулканы в районе Тарсис, но самое главное, остановилось вращение ядра и выработка магнитного поля. Немезида своим гравитационным влиянием фактически высосала атмосферу Марса, при этом инопланетяне нанесли еще один удар, след его – это разлом в Долине Маринер. После всего этого жизнь на Марсе стала невозможной, могу предположить, марсиане или переселились на другие внутренние планеты – Землю, Венеру и Меркурий, или, что, вероятнее всего, большая часть отправилась к другим звездам. Не знаю, каков был ответный удар марсиан, но Землю вроде бы никто с тех пор не беспокоил. Получается так, что марсианская цивилизация – прямо или косвенно – защитила людей, появившихся спустя миллиарды лет на Земле от тех свершившихся событий.
Я вздохнул и тихо сказал:
- Геннадий Андреевич знал об этом. Помните, там в баре он сказал, что на Марсе много удивительного, чего знать нам, испытателям, пока не следует. Но он дал нам шанс узнать правду и стать первопроходцами!
Моя фраза оживила всех.
- Да, ты прав, благодаря Маслякову мы стоим на пороге величайших открытий, - согласилась Марина. – Если, конечно, нас не ожидает то, что досталось марсианам!
- То есть Немезида может вернутся, так? – встревожился Сергей. – Или я что-то пропустил, упустил?..
- Все возможно. Нужно найти этот «карлик», вычислить движение его орбиты, а потом определятся с мерами безопасности. Хотя, если он за миллиарды лет остыл настолько, что его не видно в телескопы, то и на спутнике Немезиды, скорее всего, погибла разумная жизнь. С другой стороны, она может существовать, если та раса не придумала технических средств выживания, например, за счет энергии недр, как это сделали марсиане, защищавшие свою планету.
Нависла напряженная тишина. Новость, несомненно, шокировала всех, включая и меня, который последние дни только ее и обдумывал. На Фобосе я нашел последние доказательства своей теории. Получается так, что потенциальная опасность сохранилась до настоящего времени, теперь жители Немезиды могут угрожать землянам. Просто нас все это время, простите за товтологию, защищало время... и пространство.
Бортврач, между тем, заявила:
- Кстати, марсианская жизнь основывалась не на углероде, как на Земле. То есть это не совсем похожая на нашу жизнь. Основной элемент – бор, это я выявила, проанализировав костную структуру «паука». Могу сказать, бор имеет тенденцию образовывать прочные ковалентные молекулярные соединения, образуя различные структурные разновидности гидрида, в которых атомы бора связаны водородными мостиками. Подобно углероду, бор может образовывать связи с атомом азота, приводя к созданию соединений, которые имеют химические и физические свойства, аналогичные алканам, простейшим органическим соединениям. На Марсе в течение трех-четырех миллиардов лет эволюция жизни пошла по пути построения организмов на боровой основе...
- Хм, после этого попробуй доказать, что хищная жизнь по-сути одинакова везде и несовместимость биологических структур не играет роли, - произнес Ашот. Меня же тревожило другое:
- Это опасно для Земли? Если мы завезем жизнь на этой основе насколько это представляет угрозу для биосферы?
Ответить Ульянова не успела, так как вмешался Сергей, его голос казался обеспокоеным:
- Немезида Немезидой, а бор – бором, но вот меры безопасности придется вырабатывать сейчас нам! И чем скорее, тем больше шансов выжить!
Я в недоумении спросил:
- Ты о чем? Немезида еще в миллиардах километрах от нас! А «паукам» до Фобоса никак не допрыгнуть.
- К Марсу приближается корабль – об этом сообщает локатор раннего метеоритного и астеродиного оповещения. Судя по орбите – не из дальнего космоса, не с пояса Койпера или облака Оорта, где может быть твой «коричневый карлик». А с Земли. И ничего хорошего от этого визита для нас не вижу!
- Вряд ли это американцы или китайцы, - протянул я задумчиво. – У них еще корабли не построены и не испытаны... Скорее всего, это россйийский галеон.
- Когда он будет на орбите Марса? – встревожился Саркисов.
- Часов через шесть, сейчас идет торможение, корабль выходит на траекторию к Марсу... Что будем делать?
- Возвращаемся на галеон! – сухо произнес Ашот и нажал на кнопку. Лебедка закрутилась, подтягивая нас к «Перископу». Мы молча преодолели этот путь, хотя нас разрывала на части тревога. Было понятно, что это Госкорпорация отправила «Радугу», а с какой целью – долго думать здесь не надо. Жаль, что не успели все рассмотреть на Фобосе, и все же свое мы раскопали в руинах астероида, этого достаточно, чтобы сделать первичный анализ.
Уже внутри взлетно-посадочного модуля, когда мы, скинув скафандры, сели за пульт уравления, Саркисов запустил бортовую систему и признался:
- Я этого и опасался... Что прибудет «Радуга» раньше времени. Уверен, что в отношении нас у них уже есть план.
- Может, нам лучше стартовать?
- Играть наперегонки?
- Можем улететь к Сатурну или вообще к Плутону! – произнес я. – У нас-то межпланетный корабль, а не орбитальная станция! Пускай ищут в просторах Солнечной системы! О-о, может, отправимся искать Немезиду?
Ашот наморщился:
- При наших технических возможностях это не проблема – проблема в ресурсах. Думаешь, на Плутоне пальмы растут и бананы созревают? Или начнем усваивать органику из бора или кремния? Сдохнем от голода или в итоге задохнемся, не долетев до Немезиды... А на Земле нас перехватят...
- И что предлагаешь?
- План есть. Нужно захватить «Радугу», - коротко ответил командир. Это было сказано просто и буднично, словно такси остановить на улицах Москвы или купить билет в Большой театр. У меня аж дыхание перехватило:
- Э-э-э, что? Захватить галеон? Ашот, ты действительно пиратом решил стать?
Видимо, мои глаза были такими широкими, что Ашот видел в них свое отражение. И он усмехнулся, хлопнув меня по локтю.
- Я говорю о захвате не для рейдерства. А чтобы показать «Роскосмосу», что карательные операции против нас бессмыслены!.. Или ты боишься? – прищурившись, насмешливо спросил он. – Дело, конечно, не детское, серьезное. Это уже хуже мятежа – это нападение на другое судно! Это точно флибустьерство!
Я пожал плечами:
- А чего боятся-то?.. Все, время боязни прошло... Сидеть за решеткой, в случае чего, не дадут – казнят, не довезя до земной тюрьмы. Судить будут полевым трибуналом, а там только высшая мера фигурирует. Так что я с тобой иду на мятеж!
Наверное, я старался расхабрить самого себя, чем на самом деле так думал. А сдругой стороны, у нас был выбор? Хамков дал понять, что в итой игре проигравших нет – то есть нет тех, кто поднимет лапки, подожмет хвост и будет ждать пощады и милости, мы переступили границу, что очертила для нас Госкорпорация. Используется поговорка Дикого Запада: «Лучший индеец – мертвый индеец», или в отношении нас: «Лучший испытатель – это тот, кто ничего не расскажет об испытаниях» с последующим кровопусканием. В современном мире жертвоприношения не исчезли, они просто перешли в иную плоскость и преподносятся под иным соусом. Старо как сам мир, ничего не изменилось с древнейших времен...
- Вот и хорошо, что осознаешь опасность и понимаешь, что иного выхода нет, - одобрил Саркисов. – Тогда начнем первыми играть... белыми как в шахматах.
И он включил двигатели. «Перископ» стал плавно разворачиваться, а потом устремился вперед, взяв курс на наш корабль. Марс в иллюминаторе скатывался влево, а потом вообще исчез с поля зрения. У нас было полчаса, чтобы догнать «Рапиру», состыковаться и после обсудить план, который разработал командир. Итак, приключения наши только начинали новый эпизод и все происходила в рамках стремительного экшена.

Глава 11. Абордаж

Первым делом, когда мы вернулись на «Рапиру», забежали в Центральный пост, где нас ожидали Сергей с шиной на ноге и Марина. Они собирали данные с различных датчиков и радаров, пытаясь выяснить, что и как. Едва я бросил взгляд на монитор, то мне все стало ясно. «Радуга» замедляла свой ход, однако первоначальная скорость была 200 километров в секунду. Значит, в день галеон преодолевал 17,2 миллиона километров... Полчается так, что стартовали они 20-22 дня назад, то есть когда мы уже вращались над Маросом, обдумывая, как и куда осуществить посадку. «Наверное, Хамков понял, что мы не станем пассивными наблюдателями, а примарсианимся, этим самым опередив всех – и это вынудило его отправить следом «Радугу» с обозленными элитными астронавтами», - подумал я и потом сказал об этом вслух.
- Да, скорее всего так, - поддержали меня друзья, выслушав эту версию.
На экране очетливо выступали отсканированного радаром контуры галеона, такого же как наш корабля по всем формам и размерам. Я-то ничего не обнаружил такого, что могло взволновать, но вот Саркисов ткнул пальцем в какую-то выступающую часть на корпусе «Радуги» - то ли цилиндр, то ли параллелопипед – с такой дистанции не разглядишь. Видимо, ничего хорошего в этом не было.
- Черт! Я так и знал, - процедил командир, теребя свой большой нос.
- Что именно?
- Видите, это блок со стыковочными узлами, такой же как на нашем корабле? Так, теперь замечаете этот цилиндр, что рядом со взлетно-посадочным модулем? Он пристыкован к галеону, значит, его доставили отдельно на ракета-носителе после старта самой «Радуги». То есть это было что-то необходимое, которое срочно собрали и запустили в космос, присоединили как важную часть. Я думаю, это ракетно-пушечная система «Щит». Госкорпорация серьезно вооружила «Радугу» и вы понимаете, почему...
У меня почему-то появилось жжение в желудке. У Марины глаза расширились от изумления. Мы ничего не слышали о таком оружии, но было ясно, что это не к добру, то есть не в нашу пользу. А командир тем временем продолжал:
- Я знаю, что советская станции «Салют-3», запущенная в 1974 году, оснащалась модифицированной автоматической пушкой конструкции Нудельмана — Рихтера; обычно она ставилась на бомбардировщики, однако неплохо проявила себя и при испытаниях в космосе – ее обкатали астронавты Павел Попович и Юрий Артюхин, правда, стрельба была без мишени. Прозже был создан комплекс «Щит-2», состоящий из двух ракет класса «космос-космос». Только в дело они не пошли и собранный ракетно-пушечный модуль отправили на склад для «лучших» времен. Уверен, Даниил Дмитриевич приказал найти это оружие на складах «Роскосмоса», проверить боеспособность и ракета-носителем «Ангара» доставили на орбиту, где уже находилась «Радуга».
- О-о-о, - выдавил из себя я. Эти «игрушки» говорили о многом. Например, что могут легко превратить нас в решето или разорванный кусок металла.
- Про ракеты ничего не скажу – не знаю, не сталкивался. Но вот с авиапушкой НР-23 знаком. Заряжается патронами с бронебойно-зажигательным снарядом массой 200 грамм, содержащие 5-7 грамм зажигательного вещества, а также с осколочно-зажигательным снарядом массой 200 грамм, содержащие 13-15 грамм взрывчатого вещества с головным взрывателем А-23. Иначе говоря, с расстояния в три километра может прошить ту часть «Рапиры», где корпус 35 миллиметров – это, фактически, «колесо». «Втулка» окружена более утолщенной стенкой, пули ее не возьмут. Но не пушки меня пугают, сколько управляемые и наводящиеся ракеты, ибо это более мощное и эффективное на дальней дистанции оружие.
- Они знают, что мы вооружены только ТП-82 – это несерьезная штука! – воскликнула Марина. – Так что вряд ли мы сумеем дать им отпор. К чему такая демонстрация силы? Ведь по международным конвенциям запрещено выносить оружие в космос...
- И мы, и американцы давно игнорируем эти документы, так что им следуют лишь те, кто не способен запустить что-то в космос, - пробормотал я, но меня никто не услышал, как и не услышали шопот Ушаков: «Нас попугать, естественно, мы же трусы, по их мнению».
Ашот не обратил внимания на женский возглас, он хотел донести до нас свою мысль:
- Я думаю, что американцы и европейцы через спутники засекли не только прилет «Рапиры», но и нашу посадку. Они знают точно, что это российский корабль, но не знают, кем является экипаж. Ведь ни мы не выходили на связь с Землей, ни «Роскосмос» ничего не объявлял миру, таким образом, наши имена до сих пор под грифом секретности. Теперь ООН требует ясности и Госкорпорация не может молчать дальше. Говорить правду, само собой, никто не собирается, а наврать – это дело привычное.
- И что?
- А то, что «Радуга» везет два экипажа. Хамков надеялся, что мы погибли и тогда будет официально всем объявлено, что на Марс сели астронавты «Радуги», а затем к планете отправилась другая экспедиция – естественно, со вторым экипажем. Вот они все и будут названы «колумбусами»...
- Кем-кем? Это еще кто такие? – вздернулась левая бровь у Ушакова.
- Ну, я имею нарицательное название от Христофора Колумба – «колумбусы». А нас как бы не было и нет... Когда мы объявили мятеж, то Хамков вооружил галеон и отправил его на Марс раньше времени. Думаю, что на этом настаивали те, кто финансировал проект, да и президент был недоволен тем, что мы раскрыли эту тайну. Пока «Радуга» летела, эксперты к тому моменту ТИЦа придумали, как установить связь с «Раптором» и «Перископом», оживив «Фобос-2». К счастью, их проделки не прошли, хотя крови нам много попортили, - процедил сердито Ашот. – Теперь нам предстоит бой. Естественно, наши противники не хотят, чтобы мы были признаны первопроходцами и поэтому готовы разделать нас на салат.
- Может, не такие они жестокие? – неуверенно произнесла Ульянова. М-да, девочка, верующая в доброго короля и милого дракона, так и не уяснила, что это мы для них нечистая сила.
- Марина, - застонал Сергей. – Они стравили на нас робота-убийцу, а угнав корабль, оставили умирать на Марсе! Наша жизнь не стоила раньше и копейки, а теперь обошлась им в «остров сокровищ»! Конечно, они злые и нервные, будут делать все, чтобы мы умерли, ни издав ни звука во внешний мир! И чтобы на Земле никто нас не услышал!
- Так что вы предлагаете, мальчики?
- Ашот хочет, чтобы мы захватили «Радугу», - ответил я, хотя сам не знал, как это возможно осуществить – Саркисов так и не дал пояснения к своему плану. Но в этом что-то было... отчаянное, и в тоже время безумно смелое.
Наверное, ничего безумнее произнести я не мог, так как мои друзья застыли, словно их парализовало. Зато услышал, как оживленно работают датчики и приборы на борту корабля. Механизмы функционировали сами по себе, их не интересовали жизненные передрязги людей, ибо это было не их проблемой.
- Ты шутишь, Анвар? – дрожащим голосом спросила Ульянова, вставая с кресла. Я в очередной раз заметил, какая у него прекрасная фигура. Да, Сергею повезло, можно сказать так.
- Нет, не шутит, - ответил за меня Саркисов. – Будем исходить из того, что ракеты и пушки – это крайнее средство. На самом деле «Роскосмос» не позволит обстрелять галеон стоимостью в двадцать пять миллиардов долларов без серьезной на то причины. Нас будут шантажировать и пугать, может, обещать, и наше дело – покориться, сдаться... – и, увидев, как мы разом захотели сказать что-то в протест, поспешно остановил: - Нет, нет, я говорю об имитации... покорности. Тот, кто командует «Радугой», прекрасно понимает, что на борту нашего галеона всего лишь четыре испытателя, причем не профессиональные астронавты, а так... набранная команда из случайных людей, можно сказать, собранных с улицы. И что мы им не ровня, угрозы не представляем.
Я поднял голову на экран: Марс, окутанный полосами пыли, вращался как ни в чем ни бывало. Миллиарды лет так было и будет. Это мы – существа с дискретной формой временного существования.
И все же Марина продолжала сопротивляться:
- Но их шестнадцать человек – это если там два экипажа! И что могут сделать четыре полупрофессионалов?
- Если у нас есть хорошая масса серого вещества в мозгу, то сможем выиграть этот бой, - парировал командир. – Предположим, что часть из них ступит на борт «Рапиры», причем запустим мы их добровольно, без сопротивления, чем мы можем их одолеть?
- Чем? – переспросили мы, не понимая, к чему клонит Саркисов.
- Усыпляющим газом!
- Усыпляющий газ? Разве он есть у нас? – удивился Сергей.
Марина с удивлением посмотрела на Ашота:
- Что подразумеваешь ты под усыпляющим газом – наркоз? – ее голосе были критические нотки.
- Ну то, что быстро вырубит человека, - уверенность командира немного сошла. – В течение минуты. У нас есть нечто такое?
- В течение минуты человека может вырубить только газ нервно-паралитического действия, а это уже преступление большего порядка, чем мятеж или захват корабля, - сердито произнесла врач. – Вы, господа, насмотрелись зарубежных боевиков и думаете, что все газы-снотворное могут мгновенно лишить человека чувств или сознания. Есть галогеносодержащие анестетики ингаляционного действия – это фторан, энфлуран, изофлуран, десфлуран, но они оказывают нужное нам воздействие в течение 5-8 минут, к тому же имеют едкий запах, что сразу будет распознано астронавтами.
- А что можешь предложить ты?
Марина задумалась и сказала:
- В медотсеке хранится баллон с ксеоном под давлением в 50 атмосфер. Смесь из 80% ксеона и 20% кислорода оказывает наркозное воздействие в течение 4 минут, к тому же он не имеет запаха. Обычно закись азота и ксеон применяют в хирургии, их легко синтезировать в моей лаборатории, - ответила Марина. – Но почему думаешь, что они не подготовятся к этому?
- Потому что они будут уверены, что мы не сопротивляемся! Мы поднимем лапки и бросим к их ногам «Тэпэшки». Тогда они снимут шлемы, так как бегать по галеону в полном облачении не так уж и легко. Заранее Анвар отключит систему химической тревоги, то есть бортовые датчики-анализаторы не отреагируют на появление в воздухе молекул усыпляющего газа. Если шлемы сняты, то отключаются датчики в скафандрах, и наши «приятели» не будут информированы о химической диверсии. Правда, нам придется заговаривать им зубы, отвлекать, пока ксеон не свалит их с ног.
- Но это часть дела, - сказал я. – Но мы ведь тоже свалимся в глубокий сон от газа! Не одевать же при них кислородную маску или противогаз, типа, вы говорите, говорите, а мы пока подышим кислородом!
- Мы можем вставить в ноздри фильтры, тогда защитим свое дыхание от ингаляционного наркоза, - ответила Ульянова и тут же замялась: - Только фильтры большие, их сразу заметят. И тогда возникнет подозрение, что мы приготовили им «сюрприз».
Мы задумались, и тут Ашот предложил:
- Придется нам «мять» свои физиономии... Придавать другой... э-э-э, облик!..
- Это как? – с подозрением спросила Марина, прикрывая щеки ладонями. Слово «мять» ей не понравилось, и она оказалась права. Эта процедура ничего не имела общего с косметической операцией, наоборот, подразумевала из красавицы сделать Бабу Ягу. Саркисов, как-то по-особенному улыбаясь, заявил:
- Мы симитируем драку, типа, одни не захотели сдаваться, другие подняли руки вверх. Мы пририсуем синяки и гематомы на лицах и руке, измажем кровью, тогда фильтры в носу создадут впечатление, что нос просто опух от хорошей оплеухи. Это даже развеселит астронавтов. Тем временем Марина выпустит газ и уложит всех, кто взойдет на борт. Потом скрутит им руки-ноги, кляп в рот – и порядок!
М-м-м, замычал я тихо, понимая, что закон может быть в этом случае не на нашей стороне. Кляп – в рот! – у нас есть такие полномочия? А если смотреть по другому, то и мы не обязаны быть жертвой, праве защищать себя доступными средствами. Не мы же убивали их, а Госкорпорация хотела оставить наши тела тлеть на поверхности Марса! А Ашот, как командир экипажа (официально утвержденного, кстати, «Роскосмосом»), имеет полную власть на «Рапире» и может рассматривать любого, вступившего на борт с оружием, как неприятеля!
- Ты что-то не договариваешь, - вдруг сказала Ульянова. – Кто из нас будет «сдавшимся»? Только я?..
- Конечно, ты и Серега, - ласково ответил Ашот. – Это вы будете встречать победителей в Центральном посту и рассказывать им сказки, пока мы с Анваром не запустим «Перископ» в сторону Фобоса...
- Это еще зачем? – тут удивился я. Такого предложения никак не ожидал: зачем модуль отпускать к астероиду? Какой выигрышь в этом? Впрочем, забегаю вперед, нужно до конца выслушать командира. И тот пояснил:
- Марина с Сергеем сообщат вступившим на «Рапиру» астронавтам, что ты и я не захотели подчинится приказам командира «Радуги» и отправились на астероид за марсианским оружием, что обнаружили сегодня у «монолита». Этим оружием, мол, хотим уничтожить врага, а потом угрожать правительству России... знаю, что выглядит бредом, но ведь полной уверенности в этом у астронавтов нет... В итоге те, кто останется на «Радуге», получат об этом сообщение и, само собой разумеется, откроют стрельбу из системы «Щит». Может, они попадут и повредят или уничтожат взлетно-посадочный модуль – это не столь важно! Важно, их внимание будет отвлечено на «Перископ»! А мы тем временем выпрыгнем из модуля и при помощи газовых баллонов, что уже применяли на практике у Фобоса, приблизимся к вражескому галеону! Взойдем на борт через шлюзовой тамбур и обезоружим экипаж.
- Хм, обезоружить? - с сомнением произнес я. – Двое против восьмерых – если считать, что на борту «Радуги» останется весь экипаж, а на «Рапиру» отправится второй! Четверо на одного – интересная математика боя получается, товарищ командир! Я, может, в драке одолею одного-двух, но не четверых же! Уверен, они будут тоже вооружены и, может, не «Тэпэшками», а чем-то посерьезнее.
- А что ты можешь предложить?
- Э-э, попробуем там запустить ксеон... Хотя, глупость, их приборы сразу засекут чужеродную химию, поднимут тревогу, - пробормотал я. – Может, обвяжемся чем-то, сделаем муляж взрывчатки и, типа, как шахиды пригрозим взрывом?..
- Не купятся, - лаконично ответил Ашот.
- Точно, они на веру не возьмут твои слова, а в реальности не станешь же ты взрывать галеон, - согласился Сергей. – Дураков нынче мало.
Обсуждали так, словно это театральная пьеса. Я взорвался:
- Не знаю. У меня фантазии на тему «Как мирным путем захватить корабль» маловато! В армии не учили нас переговорам, учили действовать!
На мониторах мелькали цифры и графические показатели, по ним можно было судить, насколько уже близка «Радуга». Следовало поторопиться с выработкой плана действий, потом ведь на подготовку не останется времени.
- А вы обесточьте их, - вдруг у Ушакова вспыхнула идея. – Вам нужно только добраться до ЯЭУ и отключить энергию. От шлюзов «L» до сектора «О» прямая «дорога», вам пройти несколько отсеков и вы у цели. Не думаю, что в это время там кто-то будет шляться?
- Почему ты так уверен? – я пристально взглянул на бортинженера. Мысль об ЯЭУ мне казалась более миролюбивой и возможной, чем стрельба внутри галеона со смертельными исходами. Что-то не тянет мне пускать кровь своим соотечественникам, пускай они и настроены против меня. Какая-то гражданская война в космосе получается.
Ответ знал Саркисов:
- Блок «Щит» пристыкован к шлюзам «L», но он автономен, то есть там не нужен заряжающий. Все патроны и ракеты – внутри блока. Управление огнем и нацеливание ведется с Центрального поста, таким образом, астронавты будут там – кто захочет пропустить момент, когда из «Щита» начнут палить по сбежавшему к Фобосу модулю? Всем охота посмотреть на этот феерверк!
- Да, скорее всего, так... – кивнул я.
- Но если кто-то и попадется, то просто приставите к его лбу «Тэпэшку» - и дело с концом. Неважно, что у вас нет патронов, главное показать, что вы готовы применить оружие. Эффект запугивания может сработать. Раз мы встали на тропу пиратства, так играть свою роль нужно до конца!
- А если они вооружены? Пистолеты, пулеметы, ружья...
М-да, арсенал у них, действительно, может быть разнообразный и по калибру солиднее. Вон, система «Щит» явно не рогатка.
- Навряд ли, - по этому поводу ответил Ашот. – Они же на своем корабле – к чему им оружие?.. Странно бродить по галеону с ТП-82. Но Сергей прав, лишить энергией корабль, значит, взять над ним власть!
- Ха, но астронавты не дураки! Они спустятся в «трубу» точно так же, как это сделали мы более месяца назад, чтобы перезапустить реактор! – произнесла Марина. – И тогда всплывет вечный вопрос, что мучил еще Достоевского: что делать? Драться вам в скафандрах будет не просто, а снять вы их не успеете! А если они там с оружием, то будет перестрелка как между ковбоями и бандитами в вестернах!
- Не-э-э... У них все равно не будет оружия – оно хранится на складе! А вот мы войдем в тамбур и запустим усыпляющий газ. Когда все потеряют сознание, то свяжем скотчем и штабелями сложим в каком-нибудь отсеке, заперев на замок, - Ашот был уверен, что именно так и будет, и так у нас получится. Ах, его слова да Богу в уши! – Да, план простой как мычание коровы, но уверяю вас, обычно такие и срабатывают. В Сирии провальными оказывались именно хитроумные схемы!
- И что потом?
- Обратимся к Хамкову с предложением начать мирные переговоры, поскольку у нас плененные экипажи и два корабля общей стоимостью в пятьдесят миллиардов долларов. Если он имеет мозги, то поймет, шутить с нами не следует. Никто не позволит ему играть жизнями столь ценных членов общества – те же олигархи и мафиозники его живьем закопают!.. А мы еще для страховки обратимся к мировому сообществу...
- Что? – это воскликнули мы все.
- Мы отправим сообщения в ООН, в НАСА, Европейское космическое агентство, а также во все глобальные СМИ, и тогда уж точно никто не станет в нас стрелять, примут как героев. Может, о мятеже говорить не станем, но то что именно мы стали первыми марсонавтами – об этом они узнают! Поддержка прессы имеет большое значение! Россия не станет убивать нас на глазах мирового сообщества.
М-м-м, вроде бы план гладкий, простой, на первый взгляд легко исполнимый, да только все здесь опять на удачу, на авось. Тысячи и тысячи неучтенных моментов, которые могут вдруг всплыть и сломать всю игру. Конечно, хорошо быть стратегом со стороны, когда видишь преимущества и недостатки сторон, понимаешь ход того или иного противника, а вот когда сам участвуешь и должен предсказывать действия другого – это уже совсем другое, чем компьютерная игра-стрелялка «пиф-паф»! На кону жизнь, а что может быть больше?
- А вдруг у нас не получится и астронавты опередят нас? – спросила Марина. – То есть «Рапира» передет в их руки? Ведь мы не должны исключать и такого результата.
Саркисов вздохнул:
- Тогда все будет зависеть от того, как мы сумеем выполнить свою задачу на борту «Радуги». А если у нас уже пойдет все крахом, то участь у нас одна – и какая, вы все знаете!.. Итак, у нас есть план с двумя блоками: первый «Оборона» - это Марина и Сергей защищают «Рапиру», второй «Атака» - это мы с Анваром берем на абордаж «Радугу»...
- Точно, как пираты, тысячу чертей! – хмыкнул Ушаков.
Ашот, видимо, не очень-то хорошо относился к пиратству, поэтому немного скислил физиономию и все же ничего в протест не сказал. Потом произнес: «Анвар, сходи в тамбур и подключи радиостанцию одного из скафандров на линию внутренней связи».
- Это еще зачем?
- Экипаж «Радуги» вначале должен вступить с нами в переговоры. Но так как наша анттенна отключена, то мы не услышим их сигналов. Однако радиосвязь в скафандрах настроена на прием сигналов с галеона, поэтому мы услышим их требования. Не должны же мы быть глухими и немыми, надо же знать их требования.
Это точно. Чтобы подключить главную антенну необходимо выйти в открытый космос и вставить кабели в разъемы, перевести все штеккеры в нужную позицию, то есть проделать операцию в точности наоборот того, что мы делали с Сергеем более месяца назад. На это требуется время. Однако рисковать не следует, так как наличие прямой связи с Землей может опять обеспечить нам гадость в виде вирусов или программных блокираторов на компьютерную систему корабля. Мы уже сталкивались с этим, так что в третий раз наступать на грабли не станем!
Я отправился в шлюзовой отсек. Там взял скафандр KSU-1 Сергея, тот, который с повреждением перчатки, потом подсоединил кабель от щитка внутренней коммуникации к радиопередатчику прям под баллонами с кислородом, включил и смотрел, как по шлему бежали строки, указываюшие состояние радиоэфира. Был только космический фон – шум солнечного ветра и радиационного поля недалекого Юпитера.
Потом вернулся в Центральный пост. И вовремя, так как по динамику уже разносился голос, в котором звучали нотки гнева, высокомерия и грубости:
- ...говорит капитан Филлип Селезнев, галеон «Радуга», я представляю государственную власть Российской Федерации. Вам приказываю подчиниться и выполнять мои требования. В ином случае оставляю за собой право применить силу и принудить вас к подчинению закона.
- М-м-м, начал грозно, - то ли в шутку, то ли серьезно прошептал Ушаков, но его лицо стало мгновенно бледным. – Уверен, этот «ястреб» начнет бряцать оружием.
- Хочу вам заявить, что Военная прокуратура в отношении вас возбудила уголовное дело по статьям 210 «Организация преступного сообщества» и 211 «Угон судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава» в части два, пункта «а», а мне, как командиру экипажа предписано вас арестовать и доставить на Землю для предъявления обвинения и суда...
- Чем это нам грозит? – спросила Марина.
- Про 210 статью не знаю, но вот 211 мне знакома как летчику – там лишение свободы на срок от семи до двенадцати лет с ограничением свободы на срок до двух лет, - проговорил Саркисов. – А если припишут часть третью, то от восьми до пятнадцати лет с ограничением свободы на срок от одного года до двух лет. Только в Уголовном кодексе оговаривается угон воздушного судна, а у нас космический корабль...
Не клеится у наших оппонентов что-то о нас в рамках Уголовного кодекса. Фабриковать обвинение – это тоже искусство, этому учится надо.
- А разве мы угнали? – насмешливо спросил я в микрофон. – Филлип, нас посадили в галеон для имитации, а на самом деле запульнули в космос, причем на Марс, не сообщив, что полет-то реальный. Так что бессмысленно нам предъявлять угон, так как корабль летел в автоматическом режиме и по маршруту, расчитанному Госкорпорацией, мы не свернули с пути, никак не повлияли на полетную карту. Не надо на нас всех слонов вешать. Ученикам Берия и Вышинского, что ныне протирают штаны в правоохранительных органах, видимо, стоит получше фабриковать обвинения...
Конечно, фамильярность, с которой я обратился к главе экипажа «Радуги», могла разозлить его, но с другой стороны, никто не обязывал меня называть по имени-отчеству. Марина, в свою очередь, не удержалась, и заявила:
- Наш экипаж – это официально утвержденный список испытателей ТИЦ «Роскосмоса», подписанный Хамковым Даниилом Дмитриевичем, утвержденный первым вице-премьером российского правительства Иваном Горбунковым, курирующим космос, оборону и технологии. Не понимаю, как мы могли организовать «преступное сообщество»? Получается так, что нас преступно организовала Госкорпорация? Кстати, а почему нами занялась Военная прокуратура, ведь мы не военнослужащие и летим на гражданском корабле!
Ашот в это время скривил лицо: он-то оставался военным, не смотря на то, что перешел из ВВС в «Роскосмос». Но что касается меня, Марину и Сергея, то Ульянова была права, нас можно было отнести к таковым лицам с натяжкой – как бывших срочников российской армии или имеющим доступ к государственным секретам, в частности, к марсианской программе; вот только секрет этот мы не разгласили, не передали вражеской стороне... Хорошо, что не предъявили обвинение в мятеже, самоуправстве и так далее... Этот казус, несомненно, легко могли разрешить нанятые нами адвокаты, если мы занялись с настойчивостью и серьезно. И займемся. Но только не сейчас. Ибо на нас были наставлены стволы авиапушек НР-23 и пусковые установки ракет, и требуется всю нашу энергию, интеллект и силу воли направить на устранение угрозы. Для начала просто перевести разговор от репрессивного характера в плоскость дискуссии, а там уже можно плясать и в дуду гудеть.
И все же обвинений была куча, и с борта «Радуги» услышали очередное:
- Вам также вменяется статья 346 «Умышленное уничтожение или повреждение военного имущества» - это до двух лет лишения свободы!
- Это о каком военном имуществе идет речь? – возопил Ушаков, возмущенный до глубины души.
- Робот «Раптор» - это военная техника, принадлежащая воинской части, что охраняет ТИЦ и переданная вам для выполнения охранных функций!
- Ни фига себе! – тут не сдержался уже я. – Этот робот напал на нас! Хотел прокрутить нас в фарш!
Выручил опять Саркисов:
- Мы действовали в пределах статьи 37 «Необходимая оборона»! У нас есть свидетельство, что боевой робот был запрограммирован на наше уничтожение!
Видимо, Селезнев не был силен в юриспруденции, так как зарычал от злости и рявкнул:
- Вы мне зубы не заговаривайте! Свои пояснения в оправдание скажете следователям прокуратуры. А сейчас я требую от вас сдать галеон и сложить оружие.
- У нас только ТП-82, а больше никакого оружия, - спокойно отметил Саркисов. – Для вас не представляют опасность. Но какие гарантии вы даете, если мы сдадимся?
В ответ послышалось злое и настойчивое:
- Гарантии я вам дать не могу!
- Тогда какой смысл нам сдаваться? – усмехнулся командир. – Я не собираюсь просидеть 15 лет в местах не столь отдаленных за то, что нас обманули, нас хотели убить и оставить в опасности. Мы имели право на самооборону и этим правом воспользовались.
- То есть вы отказываетесь сдаться?
- Нет, мы торгуемся, так как у нас в руках галеон стоимостью в 25 миллиардов долларов. Хотите его получить – торгуйтесь, а не угрожайте, упрашивайте нас, а не пугайте. Нам нужна гарантии того, что нас не убьют и доставят к правосудию на Земле живыми и здоровыми! А если у вас другие планы – стреляйте! Мы умрем с гордостью и мыслью о том, что все равно на Марсе мы были первыми! А когда-нибудь история вскроет эту тайну и наши имена станут известными! – Ашот говорил жестко, словно выстреливал слова в пулеметной очереди. На другом конце эфира этот тон оценили, поняли, что полковника ВВС нахрапом не возьмешь – не та фигура!
Мы переглянулись – Саркисов хорошо держал себя и взял верную форму диалога, взвесив все возможности и оценив позицию оппонентов (врагами называть все равно не хотелось). Нам-то терять было нечего, поэтому мы шли ва-банк.
Могу предположить, что такого контрпредложения от нас ни Селезнев, ни те, кто с ним, не ожидали и расстерянность зависла в их среде. Они полагали, что мы испугаемся их вооружения и бухнемся на колени, слезно умоляя сохранить нашу никчемную жизнь. Только в ответ услышали совсем наглое: покупайте нас обещаниями, причем с гарантиями на безопасность.
Минуты три эфир был пуст, мы слышали только обычный космический фон. И потом уже Селезнев произнес:
- Хорошо. Мы даем гарантии вашей неприкосновенности! Ни один волос не упадет с вашей головы! Ваш акт сдачи корабля будет официально документирован и передан прокуратуре как смягчающее действие.
Ашот сделал знак Сергею, и тот сказал:
- Хорошо, господин Селезнев, мы сдаемся!
- Наша команда прибудет на ваш борт спустя полтора часа! Приготовьте к сдаче оружие, а также те артефакты, что вами были подобраны на Марсе. Сдайте все ключи и шифры к бортовому компьютеру галеона «Гиперборея»...
- Это что за галеон еще? – удивилась Марина.
- Корабль, который незаконно оккупирован вами, получил регистрационный знак, номер и название «Гиперборея», а не вовсе какая-то там «Рапира», - сначала с гордостью, а потом с  презрением произнес командир «Радуги». Ждите нас в Центральном посту. Не вздумайте стирать все записи происходившего на борту и перезагрузить компьютер корабля! Мы проведем полное расследование!
- Согласны, - махнул рукой Ушаков. – Ждем-с...
Селезнев, однако, опешил, то ли от того, что мы быстро сдались, то ли заподозрив, что мы не принимаем его всерьез и готовим что-то для встречи.
- Мы будем вооружены, - пригрозил он. – Любая попытка напасть – и вы трупы!
- Нет, нет, мы сдаемся...
Связь отключилась.
- Так, приступаем, - поднял нас на ноги Саркисов. – Быстро достаем ксенон, делаем смеси для вас и для нас – это задание для тебя, Марина. Сергей, продумай, куда следует спрятать баллон, чтобы он был рядом, незаметен для других и можно сразу выпустить газ!.. Анвар, подключайся к борткомпьютеру и отключай все газохимические индикаторы. Чтобы ни одна лампа не предупредила об опасности! Я бегу в тамбур и готовлю скафандры KSU-1 для меня и для Анвара, переношу их в «Перископ», заряжаю ресурсами, готовлю примитивный ракетный движитель из кислородного баллона. Потом вы друг другу мажете кровью из запасов в холодильнике, пририсовываете гематомы на лица и руки! Не забывайте стонать, кряхтеть и плеваться... Сыграйте так, чтобы даже Станиславский закричал: «Верю!» Нам нужно продумать все, чтобы добиться своего в этом спектакле!
И мы сделали все, что приказал Ашот. Когда от «Радуги» отделился взлетно-посадочный блок и направился к нам, мы с Саркисовым направились в тамбур «Перископа», быстро надели скафандры и стали ждать, пока на борт галеона не вступят астронавты. Нельзя было выдавать нашего присутствия на модуле, иначе весь план накроется медным тазом. И толчок, который мы ощутили, стал свидетельством успешной стыковки. Теперь «Рапира» (а мы продолжали называть свой корабль так, а не иначе!) несла две тяжелые марсианские ракеты.
Через видеокамеры внутреннего обзора, чьи сигналы по внутренней коммуникации распространялись и к пульту «Перископа», я увидел, как из шлюза один за другим вышли восемь человек в костюмах – они даже в скафандры не облачились, чем облегчили нам задачу! Настолько были уверены в своей силе и уверенности, что с нами все уже покончено. Но все же это были не комбинезоны, а пятнистая форма тропического варианта – то, что носят наши военные в Сирии, Конго или на Кубе, с карманами и пазами, сверху – легкие бронежилеты, рации и кинжалы сбоку. Астронавты, видимо, считали, что мы можем отстреливаться «Тэпэшками» - даже охотничья пуля не могла пробить корпус галеона (хотя повредить аппаратуру и приборы было не трудно), однако полагали, что для борьбы с нами не нужны автоматы «Калашников» или «Вихрь». Поэтому они все оказались вооруженными FN303 от компании Fabrique Nationale d’Herstal - самозарядными пневматическими короткоствольными ружьями, так называемого «несмертельного действия», их заряды калибра 18-мм разрушаются при ударе, тем самым устраняя риск проникающего ранения. Конечно, гуманными они были не от того, чтобы сохранить нам жизни, а чтобы обезвредить, получить с нас информацию, которую мы успели добыть на Марсе, а потом можно и в расход пустить – ведь мы официально признаны мятежниками, нечего и церемонится с пиратами космоса! Но для «успокоения» марсианских тварей – это хорошая вещь, вроде бы и не убиваешь (вот-то радость Ульяновой!), и в тоже время останавливаешь их от последующего нападения.
Дальше произошло все то, что мне поведала Ульянова. Она с Сергеем ожидала неприятеля, стараясь подавить в себе волнение и страх. Ушаков был бледным, однако держал себя в руках. Хотя бледность его была не видна из-за обилия крови, которой измазали его лицо, комбинезон, даже немного переборщили, словно зарезали кого-то. В носу находились фильтры, они оказались незаметными даже для самого проницательного, так как Марина исскустно подделала опухоли и шрамы. Что касается раны, полученной от укуса марсианской гусеницы, то она пришлась как никак кстати, завершив полный образ искалеченного и побитого человека. Наложенная на надколенную часть шина намекала на беспомощность Ушакова и невозможность его сопротивления.
Люк открылся и первым в командный отсек вступил Андрей Фурман, второй пилот экипажа-дублера, точнее, экипажа «Гипербореи». В руках у него была внушительная пушка, которую наставил на Марину. Это был накаченный мужчина, с короткой стрижкой, именуемой «под ежик», крупными скулами, при этом маленьким носом – весьма непропорциональное лицо. Короткие руки и ноги, надутые мускулы создавали некий комичный образ. Фурман хорошо подошел бы для роли в кинокомедии или для цирка, однако по сути это был уголовник, пускай ни разу и не сидевший. Большие деньги его дяди открыли ему дорогу в космос. Возможно, он сдал все тесты и получил лицензию на управление взлетно-посадочным модулем, и все же в нем трудно было признать астронавта. Какой-то качок-клоун. На униформе были всякие там навороты от спецназовцев ГРУ, складывалось впечатление, что он собирался штурмовать какое-то укрепление.
При его виде «мятежники» встали и подняли руки, мол, напуганы, нет мысли к сопротивлению. Фурман, однако не опуская оружия и настороженно оглядываясь, произнес:
- Чисто. Они не сопротивляются!
Его услышали. Из проема показался второй – это был Аркадий Тимохин, командир, морской пехотинец, пилот вертолетов Ка-50 и Ка-52, МИ-24, наверное, единственный, кто прошел в экипаж лишь потому что оказался высокопрофессиональным специалистом, а для такого серьезного полета, как Марс, дилентанты не требовались. Седовласый, большим подбородком, бычьей шеей, отличным борцовским торсом – вот достойный соперник Ашоту. И он сразу бросил взгляд на «раненных» - а для реалистичности пришлось измазать пол, потолок, стены и даже пульты кровью - и спросил:
- Что у вас произошло?
- Да-а... так... – туманно ответил Сергей, отходя от пульта. Руки не опускал, не желая провоцировать на стрельбу – получить даже резиновую пулю неприятно.
Появился третий тип, наоборот, невысокий, худой, какой-то безликий, но зато резвый, который сразу подбежал к командирскому пульту и стал щелкать по клавиатуре, проверяя состояние галеона. Спустя еще некоторое время вошли еще пятеро, включая двух женщин. Эти люди были незнакомыми, но явно не из маргинальных групп общества, по движениям можно было догадаться об элитности их происхождения. Они смотрели на испытателей с презрением и как-то гадливо (а как же иначе! – какие-то «пешки» обыграли «ферзя» и «короля»!), но при этом не выпускали из рук FN303. Похоже, они не доверяли и были правы. Мои друзья же продолжали играть, понимая, что лишь их артистизм может вывернуть положение в нужное русло.
Марина бросила им под ноги два пистолета ТП-82.
- Мы сдаемся, - коротко ответила она. Фурман быстро поднял оружие, осмотрел и кивнул командиру: разряжены. После чего Тимохин снова спросил:
- Так почему так разукрашены? – и стволом указал на «вспухший» нос и скулу Сергея. Тот, в свою очередь, убедился, что в отсеке все астронавты, незаметно нажал на кнопку в рукаве. Вмонтированный в вентиляционную трубу баллон начал стравливать газ. Незванные «гости» этого не заметили.
- Подрался, - с неохотой сказал Ушаков.
- Почему? – с подозрением спросил еще один из астронавтов, имя которого Ульянова не знала.
- Не сошлись во мнении...
- В каком еще мнении? Где остальные двое? – рассердился Тимохин, протирая поясницу. Остальные тоже начали массировать руки и ноги, при этом не спуская глаз с «мятежников». Марина сразу догадалась, что наступала первая фаза наркозного отравления, именуемого как паральгазия и длящегося до двух минут. И она молила, чтобы астронавты не догадались, в чем дело. Нужно было тянуть время.
- Они не поделили рай на галеоне! – воскликнула женщина, размахивая ружьем. – Им было прекрасно и весело на захваченном корабле!
- Получается, это Адам и Ева? – кивнул на Серегея и Марину четвертый мужчина со шрамами на лице, жесткими и колючими глазами. – Ха, мы прервали их семейное идилие!
- Да, интересная картина получается! – послышался крик второй женщины, и ехидная улыбка прочертила ее хищное лицо. – Мы ожидали тут преступников, а перед нами обычная парочка идиотов! Может, и нам тоже повеселиться с ними?
Наступала вторая фаза опьянения – эйфория, которая определялась бессвязностью речи, пустой болтовней. Было видно, что Тимохин и Фурман мотают головой, пытаются сосредоточится на задании, однако их сознание потихоньку плывет. Ксеон проникал в мозг, замораживал нерные окончания, гася чувства и понимание происходящего. И все же командир незванных гостей спросил:
- Так вы нашли?
- Что нашли?
- Нашли на Марсе следы циивилизации?
Марина вспыхнула:
- Так вы знали, что на Марсе есть следы марсианской расы? И вы стремились туда раньше американцев и европейцев?
Тимохин усмехнулся:
- Конечно! Там технологии, которые могут сделать нашу страну непобедимой! У России много врагов и наша задача – ее защищать. Марсианская техника может нам дать значительное преимущество перед всеми, кто имеет иные виды на нашу родину!
- У вас в голове каша! Пора заканчивать игры в «войнушки»! – сердито произнес Ушаков. – У Марса нужно искать технологии мира и безопасности, так как не другие страны нам угрожают, а кое-что похуже из космоса. Например, «коричневый карлик»!
- Не пудри нам мозги... Какой еще «карлик»? Ты так и не сказал, где двое других? – прорычал Аркадий, тыкая стволом Сергея.
- Мы с ними поругались и подрались! – ответил тот, делая шаг назад – ему не хотелось случайно получить пулю в грудь. – К сожалению, они оказались сильнее и настойчивее...
- Почему?
Австронавты покачивались, словно испытывали морскую болезнь. Их ноги становились ватными, слабыми.
- Они не захотели признавать поражение! А мы предлагали сдаться на вашу милость, так как Селезнев гарантировал нам жизнь! – продолжал отвечать Ушаков, и Ульянова быстро фиксировала, что визитеры продолжают тупо беседовать между собой, отключившись от цели визита. Это злило Тимохина, который рычал на них, приказывая замолчать, а сам задавал вопросы:
- Где они?
- Они на модуле, хотят направится к Фобосу?
- К Фобосу? – в глазах у командира «Гипербореи» вспыхнул огонек недоумения и настороженности. – Зачем?
- А хрен с ними, зачем мы с ними болтаем?.. Что-то я устала, полет к Марсу был не простым, - стала зевать женщина. Стоявшие рядом с ней тоже стали подтягиваться, словно собирались размять затекшие члены и прилечь прямо на пол. Так, наступала третья фаза – анальгазия, выражающая в сонливости и нежелании двигаться, что-то делать. Марина продолжала наблюдать за этим, понимая, что вот-вот наступит их час. Лишь бы никто не покинул командный отсек! Фильтры, вставленные в нос, функционировали отлично, «мятежники» не испытывали на себе влияния ингалляционного газа.
Однако Тимохин держал себя в руках, концентрировался, хотя было видно, что и у него мысли начинают путаться, даже речь дается плохо:
- Ч-ч.. что-о... на-а Фо-о-бо... се?
- Там они нашли марсианское оружие, хотят применить против вас, - почти ласково произнес бортинженер. – Вы сами сказали, что там есть оружие!
Это был прекрасный тактический ход, и он сработал. Тимохин и Фурман злобно завыли. В этот момент галеон вздрогнул – это отчалили мы на «Перископе». Система в Центральном посту об этом информировала через видеопроекцию и сигналы индикаторов. Все увидели, как модуль медленно отходит в сторону, используя малую тягу двигателей ориентации, а спустя некоторое время включает маршевый двигатель. Радар показывает увеличивающее расстояние между объектами. Естественно, две точки, мчащиеся к «Радуге», внимания не привлекли. А зря! Диверсанты обычно действуют по такой схеме.
- Ф-фур... ман, п-пос... мо... три! – приказал Тимохин, пытаясь бороться с сонливостью. Язык заплетался как у пьяного. Качок-клоун с трудом сдвинулся с места, подошел к люку, открыл и скрылся в соседнем отсеке, чтобы спуститься по трубе ко «втулке». Хотя что мог посмотреть второй пилот – то, что «Перископ» отстыковался и отлетает от галеона? Не мог же он вручную остановить корабль и притянуть обратно.
Астронавты один за другим закрывали глаза и ложились на пол, побросав оружие. Тимохин с удивлением смотрел на них, потом крикнул в микрофон:
- В-вни... ма-ани... е-е н-на... «Ра-ду... ге»! Оп-пас-но... сть! От на-ас... от.. хо... дит мо-ду.уль... Немед... лен-но-о а-такуй... те!
Послышался ответ:
- Вас поняли, Селезнев, видим отплывающий «Перископ»! Включаем систему «Щит»! Начнем атаку через две минуты!
Через секунду:
- Что с вами? Почему говрорите странно?
- Все нормально, - подделав голос, произнес Ушаков.
Аркадий развернулся к улыбающимся Сергею и Марине и все понял. Понял, что их отравили. Он поднял ружье, однако не было ни сил нажать на спуск, ни сказать что-либо негодующе и он свалился на пол, ударившись подбородком – звук лязгнувших челюстей свидетельствовал о потере двух зубов. Сознание человека улетело в заоблачные выси и, наверное, там Тимохин видел нечто прекрасное...
- Все, четвертая фаза – наркоз, полная отключка от внешнего мира, - подвела итог операции Ульянова, довльная тем, что замысел удался на сто процентов. После чего она с Сергем вытащили заранее запасенный скотч и стали всех обвязывать, причем так, чтобы они не могли шевельнуться. Липкой и крепкой лентой опеленали настолько плотно, что астронавты стали походить на мумии или на младенцев в роддоме. М-да, только соски им в рот засунь!
Вот с Фурманом вышла заминка – он вышел раньше из отсека и теперь полз по полу, пена шла изо рта, рукой он яростно бил по прикладу ружья, не понимая, почему пальцы не слушаются и он не может сжать оружие. Потом он поднял глаза и Марина увидела в них отчаяние и ненависть к своему состоянию и тому, что оказался бессильным перед хитрым врагом. И все же он сопротивлялся и было видно, что у него действительно есть сила воли. Но победить химию все равно не просто. Сергей не стал ждать, пока тот отключится, он поднял FN303 и выстрелил в астронавта. От резиновой пули тот потерял сознание, и можно было его тоже вязать как ребенка в пеленки. Конечно, это было сделано не со злости – ничего личного, а по тому что этот качок мог представлять угрозу, если очнется, а так хоть будет чувствовать себя хреново и мысль как-то отомстить не вспывет.
Итак свою миссию в плане «Оборона» наши друзья завершили превосходно. Что касается нас с Саркисовым, исполнителей части «Атака», то вначале все шло тоже гладко. Мы запрограммировали «Перископ» на автоматическую отстыковку через пять минут и включение двигателей для полета по замкнутой орбите, потом вышли через тамбур модуля в космос, поэтому на дисплеях не было информации, что кто-то покидает галеон; причины для беспокойства у астронавтов не возникли. После чего сориентировались и запустили наши примитивные ракетные ускорители. Струя кислорода била сильно и поэтому дала небольшую тягу. По нашим расчетам, до «Радуги» нам требовалось лететь минут пять. Поскольку скорость и масса у нас небольшая, то автоматика, производящая локацию пространства на предмет обнаружения опасного астероида или кометы, не должна идентифицировать двух человек как некую угрозу и поднять ненужную тревогу. При этом Селезнев и его экипаж могут быть озабочены тем, что «Перископ» стал удаляться от галеона, и требуется сейчас начать расчет для прицеливания и открытия стрельбы, а не отвлекаться на какие-то пустотелые объекты (именно так сканер видел наши тела). Наверняка им сообщили коллеги с борта «Рапиры», что два «мятежника» хотят развернуть против вновь прибывших мощное марсианское оружие. Здесь необходимо нас опередить, и в связи с этим все внимание астронавтов приковано к системе «Щит».
Галеон «Радуга» размерами и формой полностью соответствовал нашему кораблю, единственное, был перекрашен почему-то в пятнистый зелено-коричневый цвет, словно маркировался как военный. Меня это слегка удивило, но не расстроило. Возможно, после нашего «мятежа» программу освоения Марса перехватило у Госкорпорации Министерство обороны и теперь все астронавты находились в подчинении военных. И, соответственно, вооружали для каких-то целей. Не думаю, для войны с Америкой или Китаем, возможно, для устранения конкурентов или своих же «бунтарей». Того арсенала, что было на «Радуге», хватало для решения подобных «мелких» задач.
Мы уже подлетали к «Радуге», когда с большого цилиндра, что был на галеоне, выдвинулись два ствола авиационных пушек. НР-23 открыли огонь, однако из-за отсутствия воздуха стрельба оказалась беззвучной, лишь пламя освещало корпус, да дым клубился из отводных труб. 20-мм снаряды с броне-зажигательным зарядом могли прошить стальной лист в 25-мм на расстоянии 200 метров – это в земных условиях. В космосе, где нет приятежения и сопротивления атмосферы пробивная сила сохранялась свыше десяти километров. Отдача от выстрелов гасилась компенсаторами в цилиндре, поэтому корабль не дергался. Результата мы не видели, так как взлетно-посадочный модуль был далеко от нашего зрения.
Могу предположить, что нужного эффекта пушечная атака не произвела – возможно, «Перископ» был уже далеко, потому что поднялись две крышки и из труб появились головы ракет. Ашот знаками показал мне, что сейчас выпустят одну, и в этот момент нам следует приблизится к стыковочному узлу и открыть люк. Дело в том, что замок люка подаст сигнал на пульт управления и астронавты могут насторожится, мол, кто это вторгается на галеон. Но если это произойдет сразу после старта ракеты, то сложится впечатление о ложном срабатывании замочного устройства из-за сотрясения корпуса. Конечно, могут послать для проверки кого-то из экипажа, но тут мы успеем с ним разобраться.
Общались знаками, так как нужно было хранить радиомолчание – наши сигналы работали на той же частоте, что и в скафандрах других астронавтов. Нас легко было услышать, поэтому мы заранее определились с языком жестов и пользовались им с момента облачения KSU-1.
Я уже схватил за поручни у люка, когда почувствовал сотрясение – это стартовала ракета, нацеленная на «Перископ». Фиолетовым огнем полыхнуло из шахты, длинное темное тело вылетело наружу и следом покатились клубы дыма. Даже для такой многотысячной махины, как галеон,  толчок от реактивного снаряда весом в сотни килограмм оказался значительным. Представляю, как прыгали бы советские станции «Салют/Алмаз», если бы этими ракетами обстреливать американские шаттлы и прочие корабли. К счастью, тогда это оружие не понадобилось, «звездные войны» не свершились, и все же Хамков разыскал этот модуль на складе и запустил в космос, чтобы уничтожать уже своих... Своих – это российских граждан, которые для Госкорпорации перестали быть таковыми. Экипаж «Радуги» не задумываясь, применил пушечно-ракетную систему, лишь на заявлении того, что мы, «мятежники», хотели использовать мистическое инопланетное оружие, которое, может и существует, но нам неизвестно и недоступно.
Ашот тоже успел ухватиться за поручень с другой стороны и стал быстро крутить ручку замка, после чего рванул люк на себя. Под действием гидравлики ребристая крышка мягко и беззвучно открылась. Вначале залетел внутрь тамбура командир, затем я, закрыв за собой люк. Насосы быстро закачали в узкой пространство воздух, подняв давление до требуемого уровня. После чего мы смогли открыть второй внутренний люк, и оказались в идентичном «Рапире» шлюзовом отсеке. Сейчас здесь был пристыкован лишь модуль «Щит», из которого велась пушечная, а затем ракетная стрельба. Мы не видели результата запуска ракеты, но в попадании были уверены на сто процентов – советская военная технология даже прошлого века оставалась эффективной и восстребованной для нашего времени.
Как Ашот и полагал, сигнал о срабатывании люков в шлюзовом отсеке был принят находящимися в Центральном посту «Радуге», но вряд ли вызвало подозрение. Ведь никому в голову не придет мысль, что какие-то двое захотят незаметно прооникнуть на галеон и провести диверсионную операцию. Просто для проверки герметичности или перепрограммировании замков у шлюзов кого-то направили из числа менее значимых лиц. И все же было бы опасным показываться на глаза этому астронавту, который в условиях невесомости вскоре пробрался в отсек «L» и теперь возился у люков, не обратив внимание на нас, спрятавшихся в коконах для хранения скафандров. Мы застыли, а человек, у которого мы не обнаружили оружия, продолжал щелкать штеккерами, пережимать кнопки, а потом крикнул в микрофон:
- Все нормально, наверное, замкнуло контакты от старта ракеты...
Ох, как приятно, что думаем правильно и предугадали ситуацию. Астронавт покинул отсек и вернулся в «колесо», чтобы продолжить работу в Центральном посту. Мы же двинулись по «втулке» спустя пару минут, убедившись, что никого впереди нет. Мы не снимали скафандров, так как не хотели тратить на это время, к тому же нам следовало сохранить условия нашей безопасности. Да, в KSU-1 не подерешься, не попрыгаешь, надеюсь, до такого не дойдет, но все равно такая одежда сковывает движения, ограничивает кругозор.
В принципе, на «Радуге» изменили лишь те механизмы, которые, согласно нашим ежедневным отчетам, имели проблемы, а так вся система осталась прежней. Корабль был улучшен на 2-3% - не больше. Так что особого отличия от «Рапиры» мы не заметили. Более того, большие изменения и не могли быть выполнены, так как галеон срочно отправили к Марсу, чтобы опередить нас. Теперь перед нами стояла задача выжить и победить уже в этом сражении, не нами начатом, но нам навязанном.
Мы быстро преодолели многометровое пространство через отсеки «M», «N» и оказались в «O», где располагалась Ядерная энергетическая установка. К счастью, в этот момент сюда никто не входил. Мы открыли все щиты и стали смотреть, где рычаги ручного отключения реактора. Как я говорил, все было идентично «Рапире», поэтому нашли нужные деактиваторы и нажали на них одновременно. Нужно было торопиться, пока экипаж «Радуги» не заподозрил что-либо.
Бум! Бум! – послышались громкие щелчки, и мгновенно все в отсеке погрузилось во тьму. Горели лишь аварийные сигнализаторы. Вся механическая жизнь на борту «Радуги» остановилась, даже системы жизнеобеспечения. Представляю, какой переполох сейчас был в Центральном посту. В темноте многого не сделаешь, а то зрелище, которое наблюдали сквозь видеокамеры – Марс, Солнце и звезды, «Рапира» и Фобос, - перестало быть доступным. Тот солнечный свет, что поступал из редких иллюминаторов, не хватило бы на нормальную ориентацию в пространстве, хотя мог успокоить некоторых особо впечатлительных людей. Так что теперь следует ждать «гостей» в отсек «О». Улыбаясь, Саркисов достал баллон с ксеоном и мы вернулись к отсеку «M», откуда было соединение с трубами на «колесо». И здесь мы распылили газ, зная, что его не очистит вентиляционная система и об угрозе не сообщат индикаторы. Сами мы оставались в скафандрах, после чего вернулись в отсек ЯЭУ. Пока астронавты доберутся до сюдова, они успеют «наглотаться» ксеона и уже не смогут нам сопротивляться.
Я включил на шлеме инфракрасное зрение, и окружающий мир стал для меня ясным. Спустя десять минут люк открылся – мы это слышали по лязгу, передавшемуся по корпусу. Потом до нас дошли разговоры, скорее всего, трех человек:
- ...льзя, чтобы в самый необходимый момент корабль лишался электроэнергии!
- У Селезнева тыква вместо башки! Чем он раньше думал?
- Молчите, двигайтесь к ЯЭУ, нам быстрее необходимо запускать реактор!
- А чего торопится? Враги-то уничтожены! Их модуль продырявлен ракетой!..
Так и есть, попали в «Перископ». Жаль эту ракету, хорошую нам службу сослужила. Но превращать в металлолом дорогостоящую машину – это верх разума, к тому же в реальности не представлявшей угрозы. У страха глаза велики!
Разговор шел во тьме, лишь три луча бегали по сторонам, иногда скрещиваясь. В инфракрасном спектре они казались огненными мечами, которыми можно резать металл. Мы видели противника, они нас не замечали. На них были пятнистые масхалаты для тропиков, то есть без люминофосных полос как на наших комбенизонах, поэтому их движения можно было отследить лишь по фонарикам.
- Все равно! На наш сигнал «Гиберборея» не ответила! К чему бы это?
- Так Тимохин не хочет особо разговаривать с Селезневым – ты это, дура, не поняла что ли?
- Сам ты дурак, Алехин! У Тимохина с нашим командиром старые споры. Они весь полет друг друга подкалывали! Второй экипаж итак был настроен против нас! А теперь начнется совсем иная гонка!
Оп-ля, оказывается, не все так гладко в королевстве кроликов и слонов! – понял я, знаками показывая Ашоту прислушаться. Женщина и двое мужчин зависли у люка в наш отсек и продолжали ругаться, видимо, уже находясь под воздействием ксеона. Наркозный газ возбуждал их, прежде чем погасить все чувства. Но из этих разговоров нам стало ясно о трениях между двумями командами. Как бы Хамков не играл с олигархами и не управлял их интересами, все же устранить между ними неприязнь и вражду не смог даже под благородной идеей освоения Красной планеты. Тщеславие и амбиции – это факторы, которые плохо прогнозируются даже такими хитрыми, умелыми и прагматичными руководителями как Даниил Дмитриевич. Нет худо без дорба - это обстоятельство было нам наруку! Вряд ли один экипаж будет стремиться помочь другому – у них, конкурентов, же теперь одна цель – первыми вступить на Марс, здесь уже нет любви и братских отношений. Нас же, «мятежников» уже в расчет не брали – мы сыгранная и уже не нужная пластинка!
А разговор, что доносился до наших ушей, был медом для меня и Саркисова.
- И чё?
- А вот «чё»! Селезнев отдал наш-то взлетно-посадочный модуль, а их «Перископ» мы расстреляли! Теперь кто из нас на Марс первым сядет, а? Думаете, второй экипаж не захочет воспользоваться этим шансом? Самим этой ракетой?
- Ах блин, а ведь верно-то! – ошарашенно произнес мужчина. – Малая, ты, оказывается, даром что пробирки нюхала – все же соображаешь!
Ага, значит, женщина – это биолог Елена Малая.
- Мой папа вложил в галеон более трех миллиардов баксов, - продолжала женщина, - это означает, что я имею право голоса! И я буду требовать серьезных санкций против экипажа «Гипербореи»!
- Все наши родственники раскошелились на корабли, так что не выпендривайся, Ленка! – грубо прервал ее третий астронавт. – Но ты права, наш командир лоханулся, доверившись Тимохину! Теперь тот и говорить с нами не станет, сам сядет на Марс! Кирясов говорил, что на Марсе можно найти оружие... ты просекаешь, что это означает? У кого оружие, у того весь мир у ног! Может, у Тимохина были какие-то тайные договоренности с Хамковым? Я не доверял Даниилу Дмитриевичу, уж больно наглый и скользкий тип...
- Тогда вторая ракета попадет ему в зад! – крикнула Малая. – Или изрешитим «Гиперборею» из авиапушек! Нужно заставить этих мерзавцев с нами договариваться! Все что на Марсе – наше общее!
- Делайте что хотите, а мне что-то... плохо... хочу спать, - уже совсем близко услышали мы, видимо, астронавты уже начинали засыпать.
- И то... верно... спать хочу! – произнес, заикаясь, другой.
- Хм... странно, ко сну потянуло, - послышался зевок от женщины. – Ладно... проснусь... потом кишки выпущу...
Кому она хотела распотрошить живот мы так и не услышали – астронавт заснула. Саркисов знаками показал мне ждать. Потом, спустя две минуты мы выглянули из отсека и увидели медленно плавающих в невесомости троих людей. Они были в полной отключке, лишь женщина слегка вздрагивала, и ее фонарик в руке чертил фигуры лучом света. Я осторожно приблизился к ней, а потом быстро и резко обмотал скотчем. Ашот проделал тоже самое с двумя мужчинами, и всех троих мы загнали в отсек ЯЭУ и стали ждать там. Командир быстро обшмонал их и ничего серьезного не нашел. Точно, нашего нападения они не ждали – у них не было оружия.

Глава 12. Перемирие

Казалось, нам светит удача: первых троих удалось обезвредить. Нужно ждать еще одну партию, которая придет выяснить, почему до сих пор не запущен реактор и галеон не обеспечен энергией. И точно, спустя пятнадцать минут в отсек «М» вошли еще трое. Только, видимо, они были настороже, так как между собой не спорили, а внимательно осматривали помещение, стараясь понять, где же астронавты. Люк в отсек «О» был открыт, и лучи фонариков пробивались к нам. Мы с Ашотом тоже замерли, стараясь не выдавать нашего местоположения. Инфравизор давал хорошее обозрение внутри отсека.
- Семен! Елена! Антон! – кричал один из них.
Естественно те, имена которых прозвучали, ответить были не в состоянии. Но и их храп оказался не слышен. Наркоз сделал свое дело хорошо. Впрочем, ксеон, как сказала Ульянова, проходит быстро, так что скоро все они очнутся.
- Странно, почему они молчат? – послышался вопрос второго.
Женский голос немного встревоженно:
- Не могли же сбежать?
- Как сбежишь с корабля? И зачем? – недоумевал первый мужчина. – Сейчас такой напряг, зачем в прятки играть?
- Ладно, потом разберемся, где они почему не запустили реактор. Сделаем это сами, не торчать же у Марса без энергии...
И все было по плану, как дальше пошло кувырком... Это то, что мы не предусмотрели.
- Стой-ка! – вдруг произнесла женщина, зависнув над полом.
- Что?
- Вы чувствуете?
Ее коллеги выразили недоумение:
- Что мы должны чувствовать?
- Тяжесть в руках, боли в пояснице, учащенное дыхание?
- Да... А что?
- Тревога! – заорала она. – Кто-то запустил усыпляющий газ! Предыдущая группа свалилась в наркоз – вот почему она не вернулась и не выполнила задание! Это засада!
Слова ее вызвали больше недоверия, чем волнение:
- К-какой еще-е г-газ? Ч-что-о т-ты н-несе-ешь?
- Дурак ты, Игнат! На борту диверсанты! Нам обманули!
Ага, ясно, Игнат - это тот самый, с кем мы встретились в баре за сутки до старта. Судя по всему, его сознание испытывало воздействие ксеона. Да, мозги «варятся» от усыпляющего вещества, раз даже такой астронавт оказался не способным управлять телом и мыслью.
- К-какие-е д-дивер-сан-ты?.. – говоривший уже с трудом шевелил «замороженными» губами. Громов пытался догнать, о чем ему твердят.
- Это Тимохин! Я подозревала, что этот гад способен на подлость! Они хотят захватить и «Радугу»!
Нужно отдать должное женщине – скорее всего, Ирина Красная, бортврач «Радуги», - она сумела распознать причину своего состояния и почему трое астронавтов не отзывались на их призывы и не выполнили свое задание. Но вот выводы сделала не правильные – Тимохин и его экипаж, может, и замышляли нечто подобное и хотели бы сделать это, однако не имеют никакого отношения к нашей диверсии. Эти люди даже не брали в расчет то, что у них есть другие враги – те, которых они хотели убрать со своей дороги к Марсу! Подобный просчет говорил об узости их мышления и соответствующих последствиях.
- Быстро назад! – орала женщина, разворачиваясь.
- Т-ты ч-что-о г-горо... дишь ер-рун-ду?..
- Летим обратно!
У меня перехватило дыхание: если эта женщина успеет выбраться до отсека до того момента, как наркоз возьмет свое над ее телом, то поднять шумиху сумеет такую, что оставшиеся уже спустятся с оружием. И тогда нам точно не сдобровать. Саркисов это осознал быстрее меня и стал действовать: он влетел в соседний отсек и ударил расслабившегося мужчину, который первым попался на пути, кулаком в челюсть. Удар плюс ксеон отправили того в нокаут, лишь конечности слегка затряслись. Второй – это был Игнат Громов - попытался бы защититься, поднял руку, чтобы блокировать удар, однако Ашот схватил его за плечо и коленом поддал поддых. Тот аж взвыл от боли, начал дергаться, и тогда пришлось усыпить его ребром ладони за ухом. Второй пилот «Радуги» тоже полетел в иллюзорный мир счастья. Да, командир наш не зря провел годы в Китае, у-шу выучил хорошо.
Малая, поднявшая крик, оттолкнулась от стены и полетела к тамбуру, чтобы пробраться в «колесо». Хотя она уже была под действием газа, и все же силой воли удерживала себя в сознании и могла управлять своими членами. Я успел схватить ее за ногу и потянул к себе. Та отбивалась, рычала, а потом неожиданно согнулась и приблизило свое лицо к моему шлему, видимо, желая понять, кто же удерживает. Луч ее фонарика, усиленного инфракрасным прибором в моем шлеме, ослепил меня. Больно резануло по глазам и я зажмурился.
- Ты.. ты кто? – выдавила она, ошарашенная тем, что видит совсем незнакомого человека. Вот это да! Эти люди даже не удосужились узнать, кто бы испытателем их полета, как они выглядели. Ну, ладно, их могли не интересовать имитационные дела, но хотя бы в фотокарточки тех, кто устроил «мятеж» против Госкорпорации, выучить могли бы? За время полета к Марсу досье четверых человек не так уж трудно просмотреть!..
- Я ангел возмездия! – вылетела из меня глупость. Хотя, почему глупость? Я не ангел, но могу ответить за зло.
В этот момент Ирина неожиданно вспомнила меня:
- Так ты был в баре тогда!.. К нам подходил... Дрался с хулиганами... Точно...
- Память у тебя все же работает, – пробормотал я, зажимая в тиски ее руки и блокируя телодвижения. Женщина слабо трепыхалась, а потом вскоре впала в глубокий сон. На лице ее застыло выражен ие ненависти и презрения. Мне же на ее эмоции было наплевать; осталось только связать скотчем и забросить как мешок с картошкой в отсек «О» вслед за ее друзьями, которых превратил в мумии Ашот. Итак, «египетеская гробница» была заполнена телами, нам же следовало пробраться в командный отсек.
По моим подсчетам, там должно было остаться двое, скорее всего, командир экипажа Селезнев и еще кто-то. Уж с двоими мы справимся, решил я, схватился за поручни, чтобы подтянуть свое тело вперед, как... мощный пинок отбросил меня назад. Я, кувыркаясь, как пропеллер, пролетел несколько метров и врезался в стену. Хрум! – ударился шлем о корпус, и если бы не мягкая шапочка на голове, то мозги бы точно вылезли наружу. Кто напал на меня я не успел увидеть, хотя инфравизор не был отключен – просто все произошло достаточно быстро. Нападавший прыгнул на меня и нанес два сильных «хука» мне в левый бок и грудь – боли я не почувствовал, так как скафандр смягчил удары. Однако по инерции сам отлетел назад – драться в условиях микрогравитации очень и очень сложно.
- Ага, я так и знал! – заорал неизвестный. Его голос был незнаком, значит, не Селезнев. Но я увидел маску на лице, получается так, он знал, что в отсеке усыпляющий газ, подготовился. Это усложняло ситуацию, но не настолько, чтобы я поднял лапки и зажал хвост от страха. Оттолкнувшись, я снарядом налетел на него, и мы оба шмякнулись о стену. Мне удалось парировать удар, одновременно схватил его за ногу и крутанул. Теперь астронавт вентилятором полетел в сторону ЯЭУ, где попал в объятия Саркисова. Тот не церемонился, просто огрел его так, что возникло опасение – одним сотрясением мозга не отделался. После чего стал привычно лепить скотчем.
- Так его! – крикнул я, и тут же получил пулю в грудь. Хотя она была резиновой и большую часть энергии принял скафандр, однако выстрел оказался чувствительным. Впервые испробовал на себе действие FN303 и хочу заметить, что оружие нелетального действия все равно далеко не для цирка – я на несколько секунд потерял сознание.
Когда очнулся, то перед глазами плавали «мухи», грудь болела, я стал протирать место попадания пули и охнул еще сильнее от резкой боли. Даже гадать не стоило, кто совершил выстрел.
Филлип Селезнев висел в воздухе, и через инфракрасный визор он казался каким-то мраморным истуканом в позе стрелка; на его лице была маска, а на голове скрепленный ремнем-обручем фонарь, который светил достаточно ярко, чтобы видеть окружающее пространство. И действительно, он нацелил на Саркисова ружье, но я-то заметил, как по его щекам текли капли пота – не от жары, от напряжения. Командир экипажа «Радуги» понимал, что перед ним серьезный противник – такой же военный, как он сам, такой же пилот ВВС, имеющий боевой опыт и выучку. Уверен, этот уж досконально прочитал все об Ашоте и поэтому нервничал.
В свою очередь, Саркисов направил на него «Тэпэшку». Он блефовал, так как в пистолете не было патронов, но ведь Селезнев этого не знал.
- Сдавайся, Филлип, - говорил Ашот. – Я продырявлю тебя!
- Я тоже тебя уложу! – хрипел тот в ответ.
- Ну, убить ты меня, конечно, можешь своим помповиком, но у меня шансов больше с ТП-82, и ты это знаешь...
Я испытывал такую злость, что хотел крикнуть: «Стреляй, чего медлишь!» Жаль, что стрелять было нечем. Но командир «Радуги» был убийцей – он расстрелял ракетой «Перископ», полагая, что мы там. То есть не сомневаясь, не дрогнувшей рукой нажав на клавижу запуска. Как я теперь мог его воспринимать – не другом же, не коллегой? Мы враги, даже если вся эта история закончится благополучно. А тем временем напряжение между двумя командирами нарастало:
- Я не отдам тебе галеон!
- А куда ты денешься, Филлип?
- Ты потерял свой бомбардировщик! Ты потерял свой корабль! Ты потерял своего штурмана и часть своего экипажа! Ты неудачник, Ашот! Ничтожество... Странно, как ты вообще попал в марсианский проект!
Ох, уж лучше бы он этого не говорил. Саркисов вскипел, и если бы у него действительно были патроны, то три заряда проделали в теле Селезнева большие дыры. К счастью для того, «Тэпэшка» была как бутафорная, лишь попугать. И все же мой командир совладал с собой и процедил:
- Филлип, ты сидел в штабе и ни разу не поднял самолет – тебе ли судить меня, крыса? Тебя берегли, не пускали на задание, а парней отправляли каждый час на вражескую территорию. Сколько не вернулось? – ты вел сухую статистику, не ощутив на себе ни одной пули, ни одной ракеты. Для тебя все мы – лишь боевые единицы, превращающиеся в цинковых гробах в нуль. А ты в тузах ходил...
- У меня награды за войну!
Ого, а они, оказывается, знакомы, причем не шапочно! Оба были в операции на Ближнем Востоке против террористов. Только Саркисов поднимал с аэродрома Латакии груженный ракетами и бомбами свой бомбардировщик, тогда как Селезнев всего лишь командовал с земли, с аэропорта Хомеймим, видел все на радаре, наверное, за что и получил правительственные награды. Ашот, как я понял, не признавал их за боевые, он лишь сплюнул и саркастично заметил:
- Ты видел только плененных бандюганов, связанных и арестованных. Сам-то в бой не рвался – за что орден «Мужество» на грудь повесил?
- Как ты посмел назвать меня трусом! – вскипел командир «Радуги», и его голос предательски задрожал. Это уловил Саркисов, поэтому твердо произнес:
- Короче, Филя, даю тебе шанс! Или ты сдаешься. Или ты труп – мне терять нечего! Я итак приговорен Хамковым!
Филя – вот это кликуха! Сильный ход! Это оказывало психологическое давление: обильный пот потек со лба Селезнева, ружье в его руках дрожало. Он был в расстерянности. Было видно, командир «Радуги» действительно не умел воевать и не знал, как действовать в подобных случаях. Ну, не прошел ту школу, что была у Саркисова. Мне же страшно хотелось пнуть этого гада, но боль пока не ушла, я слегка стонал. Это слышали рядом со мной находившиеся астронавты. Только Селезнев сыпал обвинениями:
- Ты хотел уничтожить нас марсианским оружием! Ты хотел сместить с поста Хамкова! Ты планировал устроить революцию против нашего президента, Верховного главнокомандующего...
Его перебили:
- Не болтай глупостей, Филлип! Ты прекрасно знаешь, что ничего такого я не собирался делать. Госперевороты и революция – это не дело для военного. И я не Аугусто Пиночет, чтобы вонзать нож в спину президента Сальвадора Альенде. Что касается марсианского оружия, то его нет...
- Э-э, как нет? – этот мерзавец аж расстерялся. Его глаза беспокойно забегали.
- А вот так! Не искали мы оружие! Не для этого на Марс спускались и к Фобосу летали! Но ты, мерзавец, с легкостью расстрелял нас! А против террористов ты не летал – кишка оказалось тонка, боялся «Стингеров»... – это был опять укол в адрес Селезнева. – Так что не мне напоминать кое-кому, кто в самом деле готов на подлости.
- Я не сдамся! – взревел в бешенстве тот.
Ашот вздохнул и медленно произнес:
- Филлип, я был на Марсе, а ты – нет! Я умру, зная, что моя нога была там, - и он левой рукой указал вниз, подразумевая поверхность Красной планеты. – Ты же сдохнешь, так и не почувствовать, как это шагать по Марсу!
Последняя фраза, скорее всего, «убила» все защитные доводы Селезнева, и он... сдался. Опустив FN303, астронавт произнес как-то неохотно:
- Твоя взяла... мать твою...
- Анвар, возьми у него оружие, - приказал мне Саркисов. Я взял из рук Филлипа ружье. Конечно, хотелось ответить тем же – выстрелить этому гаду в живот, однако услышал предостерегающее:
- Но-но, не вздумай! Он сдался!
Пленных, получается, нельзя трогать! Гуманность в рамках Женевских конвенций. А у меня грудь продолжала болеть, наверное, что-то повреждено там, и в этом виноват Филя-командир. Надо будет Марину попросить просканировать этот участок тела, может, кость где-то сломана или орган отбит. Хотя то, что там большая гематома, сомнений не было. У меня глаза пылали болью и ненавистью к астронавту, стрелявшего в меня.
- Анвар, запускай реактор, нам нужна энергия, - снова обратился ко мне Саркисов. Я не стал медлить, быстро вернулся в отсек «О», открыл щиток и перебрал штеккеры, после чего резко поднял ручки. В ту же секунду ЯЭУ загудела, зажглись плафоны в отсеках, заработали вентиляторы и машины. Галеон ожил. Сразу замигали датчики химической атаки – они уловили молекулы ксеона. Система воздухоочистки должна была заменить воздух в течение трех минут. А пока мы с Ашотом не снимали шлемов, а Селезнев – маску.
- Где мой экипаж? – спросил командир «Радуги», оглядываясь. Своих друзей и подчиненных не узрел.
- Он здесь, в отсеке, - махнул в сторону ЯЭУ Саркисов. – Не беспокойся, люди живы, просто спят. Скоро очнутся, ксеон имеет кратковременное воздействие.
- Да. Я понял, что применили наркоз. Только ожидал встретить не вас, а Тимохина...
- Что – он соперник? – хищно улыбнулся Ашот.
И услышал сердитое восклицание:
- Они не должны были лететь с нами на Марс! Это право было за нами, за экипажем «Радуги», а не «Гипербореи»! Хамков был зол, что вы узнали о своем реалистичном полете и решил опередить вас, включив к нам Тимохина с его людьми! Мы весь полет ругались, каждый хотел быть первым!.. До драки чуть не дошло!
Да, это уже мной было спрогнозировано, что две конкурентные группы не сумеют ужиться друг с другом и начнут вести скрытую борьбу, не упуская возможности положить противника на лопатки. Но делать это мягко, как бы случайно, не специально. Ведь в ином случае уже их родственники на Земле начнут горячую войну между собой.
- Но первым стали мы, Филлип – это же реальность!
- Да, черт бы вас подрал! Но мы так и не поняли, то же сообщил вам правду? В ТИЦе было такое расследование, что многим пришлось худо. Барсуков в итоге повесился.
- Могу сказать – это сделал Геннадий Андреевич!
- Масляков? – у командира «Радуги» глаза расширились. – Его же... кхе-кхе, он умер!
- Да, его убили, можешь не прикидываться дурачком, - по голосу было понятно, что командир злится. – И все же он успел сделать так, что мы осознали, иммитация – это ложь, мы в космосе! Хотя у нас уже до этого были подозрения, особенно после метеоритной атаки галеона и заражения двух астронавтов бактериями-«пирамидами»! Такое не объяснишь примитивными рассуждениями...
- Это не столь важно, Ашот. Важно то, что под нами, - и Селезнев ткнул пальцем себе под ноги. – Там сокровища на миллиарды и миллиарды долларов. Нет, это не золото, платина или бриллианты – все это чепуха, это не те ценности, за которые стоит бороться и, если нужно, воевать. Не земли и рынки сейчас главное. Тот, кто приберет в свои руки достижения марсианской цивилизации, станет всемогущим. Именно поэтомы, неформальные лидеры России, те, у кого все основные ресурсы страны...
В этот момент открылся бронещиток иллюминатора, и мы увидели Марс, закрывающий половину пространства. На самом деле планета оказалась над нашими головами, командир «Радуги» пальцем тыкал не в ту сторону.
- То есть наворованные? – с ухмылкой поддел Филлипа мой командир.
- А это не важно, деньги валялись, а мы подобрали... Итак. Те, кто вложился в этот полет, в эти два корабля, имеют полное право на владение марсианскими объектами и технологиями... И никто не сможет оспорить. Сам понимаешь, почему в проект подписались олигархи, магнаты и авторитеты России. Нас поддерживают президент и премьер!
- Да неужели? Они что – в доле?
- А у тебя есть правонаследники? Живые марсиане объявились?.. – в свою очередь, ухмыльнулся командир «Радуги». – Да пойми ты! Доллары и евро – это фантики, реальную экономику движут совсем другие механимы – интеллект, достижения, разработки, технологии! Если у нас будут то, что оставили здешние умники, - и снова палец указал вниз, - то развалится национальные и мировые фондовые и товарно-сырьевые биржи, обесценеют эти фантики, что сейчас запрятывают в западных банках! Только у нас будет, как говорил Карл Маркс, реальный эквивалент труда и товаров. Мировое господство! Никто не сможет пикнуть против России!..
- Знаешь, Филя, а мне пофигу ваши интересы. Я не экономист, а простой летчик. И уверен, что мировое господство не нужно населению России, уставшей итак от бардака, дураков и коррупции! Меня заботят другие проблемы, например, как прокормить семью, как сделать, чтобы сосед не гадил в подъезде, чтобы пьяные на улицах не приставали к моей жене, чтобы цена на мороженное для дочери были доступными и чтобы коммуналка не наглела завышением тарифов... Мне не нужно держать мир за яйца, по душе простые человеческие желания. А то, что на Марсе, все равно вам не перетянуть. Не станете же воевать с Китаем или Америкой – там тоже зубастые товарищи...
Не сложно было обнаружить, что в этом диспуте Филлип проигрывает, и это его злило. Поэтому он вздохнул и перетянул разговор на другую сторону:
- Ладно... Золото и доллары тебя не интересуют. Чего ты хочешь?
- Мира!
- Мира? – расстерялся Селезнев. – Какой может быть мир после мятежа и захвата моего корабля? Ты предстанешь перед судом Российской Федерации!
Угроза звучит серьезно, реально. Однако моего командира не просто было взять за жабры – вояка еще тот, умеет постоять за себя:
- Может быть, если придем к консенсусу! Вам нужен Марс, нам – жизнь и возвращение на Землю...
- А я тут причем? Меня не уполномочили вести переговоры с вами!
Наше движение к командному отсеку было не столь быстрым, как хотелось. Селезнев словно оттягивал этот момент, еще надеясь, что какой-то случай изменит статус-кво. В это время галеон оживал: включались моторы, гудели вентиляторы, щелкали приборы. Я заметил, на «Радуге» было больше вариантов снятия психологического напряжения в период оторванности от обычной жизни: создавались иллюзии смены времен года, пения птиц или привычных для землян запахов, чего не хватало на «Рапире». Видимо, эту часть добавили после нашего старта с Земли. Думаю, это тоже оказалось далеко не дешевым делом.
А между тем наш разговор продолжался и казался очень наряженным:
- А с тобой разговора и не будет. Мы свяжемся с Хамковым! Он же конечная инстанция в «Роскосмосе»! – не так ли? Не Голованов, председатель-слюнтяй же... который просто играет роль свадебного генерала в ведомстве! А президент примет наши условия, если Даниил Дмитириевич представит все, как надо...
- А-а-а, ну-ну, давайте, - в голосе Селезнева звучала ирония. – Я вообще был удивлен, когда узнал о твоем участии в марсианском полете. Не думал, что ты каким-то образом пролезешь в самый богатый и секретный проект. А теперь, получается, ты тут самая главная «заноза»...
- А я был ошарашен, услышав о твоем назначении командиром галеона – я бы тебе и игрушечного вертолетика не доверил, - парировал Саркисов. – Помнишь, как ты загнал три Су-34 под зенитный огонь террористов? Мне кажется, твою голову продырявили еще до прибытия на базу Хомейми.
Так, подкалывая друг друга, а я удерживая себя от желания звездануть стрелявшего в меня, мы прошли в Центральный пост. Там уже шла загрузка бортовых систем. Нужно было только ждать, когда все функции восстановятся – даже такие современные компьютеры, которые были на галеоне, требовали определенного времени. Я же, как системный администратор, видел поочередность подключения механизмов и считал, что сбоев в программах быть не должно: инфраструктура не повреждена, узлы и схемы восстанавливаются в рамках заложенных задач. «Опыт» на нашем галеоне показал, что проблемных момент встать не должно. Тем временем касные индикаторы химической тревоги погасли и мы сняли шлемы и маску. Селезнев продолжал смотреть на нас с недоверием и злостью. Еще бы! Мы захватили его корабль! Мы первыми вступили на Марс! У него враги не только мы, но и экипаж «Гипербореи». Получается так, что он обставлен со всех сторон. Незавидная ситуация для полковника ВВС и командира галеона.
- А что с Тимохиным?
- Тоже самое, что и с твоей командой, - пожал плечами Ашот. – Они обезоружены. «Рапира» в руках у моих людей.
- Это «Гиперборея»... – начал было спор Селезнев, но Саркисов его остановил:
- Мне плевать, как вы называете мой галеон! Для нас корабль – «Рапира». Этот имитационный полет будет официально оформлен как первая марсианская экспедиция под моим командованием, каждый член моего экипажа получит лицензию астронавта, и этот факт будет занесен в документы ООН!
Филлип побледнел.
- Ты не посмеешь...
- Почему не посмею? Ты меня остановишь или Хамков?
- Вам еще лететь на Землю, - намекнул на неопределенность ситуации командир «Радуги».
- Конечно, поэтому мы будем разговаривать не только с руководством Госкорпорации и правительством России, но и с мировым сообществом. Прямо с борта твоего корабля я намерен обратиться в ООН, международную прессу... Надо же себя как-то защитить!
Селезнев аж захрипел от возмущения:
- Ты военный, Ашот! Ты не имеешь право! Это измена государству! Ты давал присягу!
- А «Роскосмос» имеет право расстреливать ракетами и артснарядами граждан России? Хамков имеет право программировать робота для убийства астронавтов? Вы имеете право угонять корабль, бросая нас умирать на пустынной планете? Вы обманывали нас с первой же минуты, как мы были ознакомлены с имитационным экспериментом! Вы отправили нас в космос как лабораторных мышей, не дав нам никакой серьезной подготовки! Вы рассчитывали на то, что мы умрем! Так кто должен предстать перед Трибуналом – я или Даниил Дмитриевич? И не смей мне говорить о присяге, крыса штабная!
Точно, Саркисов был зол. И все же умел держать свои эмоции. Может, это был такой тактический ход – оказать психологическое давление на командира «Радуги», чтобы тот перестал строить против нас интриги. Ведь он до сих пор лелеял надежду, что все прокатит шито-крыто и официально Филлип будет объявлен первопроходцем Марса, не говоря о славе открывателя марсианских пирамид.
Мы продолжали стоять в командном отсеке, не снимая скафандров. Наконец вся система оказалась загруженной. Саркисов положил на пульт ТП-82, потом взял в левую руку микрофон и правой включил внешнюю связь:
- Алло, Сергей, Марина, вы меня слышите?
Сквозь помехи донеслось:
- Да, слышим. Как у вас?
- «Радуга» в наших руках! План удался...
- Ур-ра-а!
- Рано еще радоваться, ситуация еще не разрядилась, - произнес командир. – Нам еще нужно обдумать, как поступить с экипажами – они между собой собачатся до крови...
- Ну... этого следовало ожидать, - послышался ответ Ульяновой. – Предлагаю всех переправить на «Радугу». Оставим им взлетно-посадочный модуль – пускай сами разбираются, кому первому можно спуститься на Марс. А сами вернемся на «Рапире» на Землю.
Наша бортврач была щедрым человеком.
- Они могут вдогонку запустить нам ракету в корму, - заметил я. – В шахте осталась одна ракета, плюс запас снарядов к НР-23. Мне кажется, лучше всего отстыковать эту штуку от галеона и запустить в свободное плавание!
- Правильно, - сказал Ашот, сев за пульт командира. Я заметил, как покосилось лицо Селезнева, ведь заняли его место, принадлежащее по праву. Наверное, любому командиру это не понравилось. Саркисов просмотрел схему шлюзования модуля «Щит», после чего дал команду на отстыковку. Где-то заработали механизмы, отсоединяя десятиметровый модуль, напичканный боеприпасами.
В это время Филлип, смирно стоявший рядом, хватил с пульта «Тэпэшку» и наставил на меня:
- Бросай оружие! Живо!
Я усмехнулся, но из рук ружье не выпустил. Даже не наставил ствол в сторону командира «Радуги». У меня продолжала ныть грудь, но я улыбался, чем сильно раздражал астронавта. Ашот, не поворачиваясь, сказал:
- Филя, не бунтуй!
- Я тебя пристрелю, Ашот! Ты меня знаешь!.. А ты, бросай ружье, иначе я убью твоего капитана! – крикнул мне Селезнев, нацеливая теперь на Саркисова. Но его рука заметно дрожала. Убить непосредственно – это не то, что стрелять ракетой, не видя на расстоянии смерть, для этого нужно иметь хладнокровие палача.
- Знаю, знаю, ты можешь стрелять в безоружного, но не смотря в глаза жертве! – продолжал спокойно говорить тот, наблюдая, как отошел цилиндр с оружием от галеона. Нужно достичь расстояния в двадцать метров, чтобы затем сработали двигатели, уводящие боевой модуль в сторону в целях избежания столкновения.
- Верни «Щит»! – потребовал Филлип, практически приставив пистолет к шее астронавта. Пот стекал большими каплями, свидетельствуя о перевозбуждении, страхе и отчаянии у человека с оружием.
- Зачем тебе он? С кем ты собрался воевать, Филя?
- Я не Филя, а Филлип Александрович Селезнев, полковник ВВС России! – взвигнул уязвленный командир «Радуги». – «Щит» мне понадобится, чтобы вернуть взлетно-посадочный модуль, который может достаться Тимохину. Ваш-то я сбил, так что лишь моей команде достанется шанс вступить на Марс! Я заставлю твоих людей отдать мне ракету! И подчинить себе второй экипаж.
- На орбите Марса три реальных экипажа и все же... Ты продолжаешь делить то, чего уже бессмысленно делить, - вздохнул Саркисов. – На Марсе все-равно ты не будешь первым – мы, испытатели, отобрали у тебя эту возможность! Причем, ее-то дал нам Хамков, отправив в полет. Так что к нему должны быть претензии, а не к нам или второму экипажу! Так что опусти пистолет, Филя!
- Не тебе диктовать условия, Ашот, оружие у меня-то! – хмыкнул Селезнев. – Я знаю, на Марсе вы раскопали многое, только не хотите делиться со мной информацией. Ни с кем не хотите – ведь это ценность, это власть. Но это все принадлежит теперь мне! Я с экипажем возьму все. Владислав Кирясов специалист в пирамидах, он-то сразу разберет, где и что нам нужно взять.
Я почему-то вспомнил те сооружения, внутри которых бродили и стал понимать, что этот «банкир» в чем-то прав. Технологии определяют мощь государства, нации, классы и даже отдельных людей. А инопланетные могут любого сделать королем мира. Неужели Селезнев мечтает об этом? Ну, не один же он шизофреник, такие было до него – Чингизхан, Темурленг, Кортес, Наполеон, Гитлер, - будут и после...
- Ты как был неучем, так и остался, - вздохнул Саркисов. – На Марсе есть много чего, но чтобы все это понять, нужны десятилетия, если не столетия. Вы за одну экспедицию ни в чем не разберетесь! Там работа для сотен тысяч специалистов, а не для одного строителя Кирясова, который, может, и имеет толк в археологии, однако перед нам чужая цивилизация – не человеческая! – и ему во всем не разобраться! Дырку от бублика ты получишь, Филя!
- Хватит мне зубы заговаривать! – тут совсем вышел из себя Филлип и заорал мне, брызгая слюной: - Бросай ружье!
Я покачал головой: нет, не брошу, не мечтай. Мне-то был известен итог этой угрозы. Мое спокойствие еще больше бесило противника.
- Извини, ничего личного. Только бизнес! – послышалась классическая фраза ганстеров. Наверное, Филлип всегда им был, просто «по-ошибке» носил мундир военного и имел лицензию астронавта. И, хищно улыбнувшись, Селезнев нажал на спуск. Раздался сухой щелчок. Выстрел, естественно, не мог быть произведен в отсутствии патрона. В замешательстве Филлип быстро перевел механизм на другой ствол, быстро приставил к голове Ашота и опять нажал на спуск. Щелчок.
Я хотя и не прыснул, однако не смог удержать серьезное выражение на своем «фэйсе». Хлтя это была смесь боли и сарказма.
- Не наигрался? – холодно спросил Саркисов.
Злость и обида проскользнули на лице командира «Радуги», он понял, что мы блефовали с «Тэпэшкой» - там не было патронов. И весть этот театр был разыгран так хитро и умело, что все клюнули. Это можно было сделать, если кто-то просто ступил, проявил однобокое мышление, не дооценил противника. На войне такое не прощают... Филлип сделал судорожный шаг назад. А Саркисов, вскочив, ударом отправил его в нокаут. Мне осталось только связать его скотчем, причем это я сделал с привеликим удовольствием. После снял скафандр, комбинезон и осмотрел грудь – там красовалось синюшнее пятно, гематома, следы от резиновой пули. М-да, не скоро рассосется, хотя Марина, может, имеет какие-то мази.
Посмотрев на валявшего без сознания Селезнева, я опять едва сдержал себя от желания пнуть негодяя.
- Пускай полежит, мерзавец, - произнес командир, рукой показывая, чтобы я отошел и успокоился. – Он уже получил свое... Ладно, начинаем работу с видеосообщением для «Роскосмоса».
Мы включили видекамеру и стали говорить:
«Для Правительства Российской Федерации, «Роскосмоса» и ТИЦа!
Мы, экипаж галеона «Рапиры» заявляем: оба корабля находятся под нашим контролем! Два экипажа под командованием Селезнева и Тимохина также обезврежены нами! Астронавты живы, здоровы, ни один волос не упал с их головы! Их попытки нас уничтожить провалились! Но зато они продемонстрировали как свое желание, так и ваше намерение убить российских граждан, вами же отправленных к Марсу! Вы проявили цинизм, лицемерие, подлость и преступное деяние по отношению к нам! Поэтому в части некоторых чиновников мы предъявим обвинение в совершении уголовных преступлений!
Мы не хотим причинить никому зла! Мы готовы отдать один галеон вашим астронавтам, а сами вернутся на родину! Мы готовы предстать перед судом, перед комиссией, перед кем угодно, но мы докажем нашу невиновность! Предупреждаем, что мы сделаем сообщение также в ООН, где приложим все доказательства нашего первого присутствия на Марсе! И информируем Совет безопасности ООН о наличии на Красной планете останков разумной цивилизации. Все это принадлежит всему человечеству, а не отдельным России, США или Китаю! Эти технологии помогут нам в будущем спастись от космической угрозы!
Мы не выдвигаем никаких условий, ибо надеемся на международную поддержку, закон и справедливость!»
- Уф, все, - произнес Саркисов, который все это говорил в эфир, а я только стоял и поддакивал. – Этого хватит!
- Хватит, - кивнул я и нажатием на клавишу, отправил информацию на Землю.
- А теперь начнем рассказывать для ООН и международной прессы, - улыбнулся Ашот. – У тебя все с собой?
- Конечно, - ответил я, доставая лэптоп, где хранились все видео- и прочие данные о нашей экспедиции. – Из этого получится хороший фильм, что будут крутить как на Си-эН-эН, так и по «Первому Каналу»... Представляю, в каком шоке окажутся земляне. Это вам не второе пришествие Христа!..
- Наверное, это самый приятный шок, который может быть, - усмехнулся Саркисов. – Это должно изменить мир к лучшему!..
Я подключил лэптоп к пульту специалиста по компьютерам, то есть такой, что был на «Рапире», и сбросил террабайты информации в космос. Анттенна заранее была настроена на все телетрансляционные спутники, причем я отключил систему дешифровки, чтобы сигнал был легко читаем и доступен каждому. Это было также гарантией нашей безопасности...
А под нами крутился красный шарик со своими тайнами и чудесами. Конечно, мне хотеось бы снова спуститься туда и побродить по пескам, полазить по горам и – самое главное – пройтись внутри пирамид и вновь пытаться вникнуть в древнюю письменность, узнать побольше о Пернатом Змее, Кетцалькоатле. Но для начала намеревелся посетить Мексику, Гватемалу, Перу и взглянуть на пирамиды Мезоамериканской культуры. Ведь была какая-то связь между Марсом и ими! Но нас разделяли миллиарды лет – и это трудно было понять, если, конечно, не считать одного – марсианам была известна тайна управления временем и пространством. И может, эти машины на самом деле не защита от «коричневого карлика», не активатор ядра планета, а просто транспортный узел, для отправки инопланетных существ к другим мирам? Тут я уже вползал в такие дебри фантазии, что выйти было сложно. Нет, уж лучше остановить себя, не запутываться в гипотезах, и позволить настоящим исследователям, специалистам во всем разобраться.

Эпилог

Итак, мы летим на Землю. Двадцать дней назад наша «Рапира» стартовала с орбиты Марса, где осталась «Радуга» с восемнадцатью астронавтами, злыми, недовольными, но вынуждеными признать нас первопроходцами. Мы оставили взлетно-посадочный модуль, чтобы они могли также ознакомится с чудесным краем, что простирался под ногами на высоте трехсот километров. Кто там из них первым полетит туда – это нас уже не касалось. Хотя я знал, что лучше там сейчас не находится и тем более не быть участником всех баталий, что вспыхивали на борту. Такие люди обычно не понимали, что причину и следствие их поражения следует искать в себе, а не в посторонних, но если видят вину в других, то не стоит ожидать мирного процесса. Ведь не зря «Роскосмос» не выдал им боевого оружия, например, автоматы, а предоставил лишь пневматические ружья – ведь два экипажа могли перестрелять друг друга, а так просто нанесут себе увечья и раны, останутся в живых. Конечно, не отдали мы им и наши «Тэпэшки» - это наше, можно сказать, табельное оружие! Ашот брал под отчетность и обязан был сдать тоже, расписавшись.
Но мы были открытыми и честными перед ними. Чтобы они не испытывали тех злоключений, что произошли с нами на поверхности Красной планеты, рассказали, какие опасности их ожидают, добавив, что FN303 хорошее оружие для защиты, отметили на 3D-картах наиболее лучшие места посадки для взлетно-посадочного модуля, заодно поведали о том, что видели в пирамидах. Нашу информацию, однако, два экипажа выслушали настороженно и в напряжении, создав впечатление, что они нам не доверяют и мало верят, впрочем, это уже их проблемы. Они были недовольны тем, что мы собирались улетать на Землю, тогда как им придется уживаться на борту «Радуги». Конечно, еды и воды, питания и кислорода им хватит на много месяцев, просто люди были малосовместимыми друг с другом, а это напрягало до предела. Не скрою, у меня были мысли уговорить друзей остаться на орбите еще месяц, однако потом осознал, что это даст больше проблем, чем выгоды. Во-первых, из-за того, что модуль остался один, а астронавтов много, у нас нет шанса вновь спуститься на Марс. Топлива на ракете было на два взлета-посадки (причем второй считается аварийным), то есть третий не предусмотрено никакими нормами, а запасного бака с горючим не припаслись. Во-вторых, придется брать на борт второй экипаж, чего мы не хотим, так как в этом случае конфликтов не избежать, как бы мы не старались держаться дружелюбно и корректно. Все равно оба экипажа относились к нам агрессивно, с нескрываемой ненавистью и злобой; в первые часы, когда мы их освободили от пут, они вообще хотели затеять скандал и драку, но мы пригрозили, что опять свалим всех в наркоз – после этого они угомонились. Не скрою, моя гематома на груди еще болела и мне хотелось приложить кулак об нос Филлипа и о скулы других астронавтов, и чтобы этого избежать, нам требовалось разделиться, желательно на огромное расстояние. В-третьих, все равно мы были мало подготовленными для изучения руин марсианской цивилизации или живых организмов, поэтому не было смысла оставаться здесь. Поэтому улетали с чистой совестью.
Да, к тому же летели мы отчасти спокойные. Хамков от имени президента России гарантировал нам свободу и справедливое расследование всех обстоятельств нашей марсианской экспедиции, хотя мы заметили, как дергается его щека, когда он это говорил. Видимо, понимал, что и ему теперь придется давать показания против себя, объяснять причину смерти Маслякова и многое чего такого, о чем правительство не хотело бы допускать огласки... Но вот лицензию астронавтов выдать нам обязан был по факту самого полета. Другое дело, что не все так уж и просто. Ведь своим полетом мы перешли дорогу очень знатным персонам, а у тех, обычно, с зубов яд так и капает... Земная жизнь для нас может оказаться беспокойной. Впрочем, это меня не пугает, особенно после марсианских приключений.
Как бы там ни было, однако наш план удался. Мир был взбудоражен нашими отчетами. По телевидению постоянно крутили фильмы о марсианских пирамидах, о живых организмах, Фобосе и «коричневом карлике». Газеты выходили все с новыми сообщениями об открытиях, и наши имена стояли в первых строках. На Совете бозопасности ООН обсуждался наш полет, и вот-вот должен была состоятся внеочередная сессия Генеральной ассамблеи ООН. Иначе говоря, ажиотаж не утихал до сих пор. Мы, естественно, упоминались как герои-первооткрыватели, а не преступники, как хотелось бы представить нас «Роскосмосу».
Земля вступала в новую фазу развития. Надеемся, что теперь жизнь должна была быть другой, хотя бы в том, что меньше бы тратили на вооружение и больше вкладывали в астронавтику. Насколько мне известно, даже бедные африканские страны объединялись в союзы для строительства своих кораблей. Как когда-то Новый свет, так и сейчас Марс манил многих своими несметными богатствами и возможностями, которые должны были принести человечеству благоденствие. Вопрос, конечно, спорный, учитывая интерес власть имущих к марсианским технологиям, и все же здравый смысл обязан был возобладать везде.
Марина и Сергей готовили проект по колонизации Марса, построения первой базы,  причем они работали вместе, в одном отсеке. Свои отношения уже и не скрывали, а меня это только радовало. Ашот вдруг заинтересовался Немезидой и начал поиск «коричневого карлика», как-то ляпнув, что хотел бы слетать к поясу Койпера или за пределы Оорта и найти эту опасную для нас звезду, выяснить, кто же угрожал марсианской цивилизации. Когда ему намекнули, что для этого нужен корабль, а «Роскосмос» вряд ли теперь ему что-то доверит, он усмехнулся и сказал: «Армяне всей планеты скинутся по-немногу, и можно будет построить свой галеон. Назовем его «Арарат».
- Или купить? – улыбнулся Ушаков.
- Тоже вариант, - не стал отказываться от такого способа наш командир. Эта мысль пришла нам по душе, и мы надеялись, что «по знакомству» попадем в экипаж этого частного космического корабля.
Что же касается меня, то я писал письмо своим родным, отправляя их по е-мэйлу. Рассказывал о своих приключениях, прикладывал фото, описывал наиболее интересные моменты. Само собой разумеется, о конфликте с «Роскосмосом» не упоминал – моим незачем было знать, какая бодяга вообще была. Но чаще всего я вспоминал те первые минуты, когда понял, что мы в космосе и там, за корпусом – реальное безвоздушное пространство, в котором нет места живому существу. Тогда все испытывали шок, недоумение и где-то страх от того, что нас обманули, не подготовили к опасностям, а отправили в плавание между планетами как зайцев на бревне. И лишь после пришло осознание, что это лучший и единственный шанс, который выпал на наши карты, и судьба нам уготовила нечто большее, чем просто проверка систем внутри купола ТИЦ.
И спустя два месяца с того дня, я продолжаю благодарить даже своих врагов, которые в итоге сделали меня астронавтом и человеком, с которым можно без боязни отправится в опасное путешествие.
(2 января – 15 марта 2016, Элгг)

Аннотация

Четверо обычных российских граждан – бывший военный летчик, инженер, врач и «айтишник» – приняли участие в имитационном полете на Марс. В течение 150 дней, находясь на борту корабля-макета в Тестово-испытательном центре, они должны проверить работоспособность всего бортового оборудования и продемонстрировать приемлемый психологический климат в коллективе, чтобы другой экипаж на настоящем космическом галеоне без проблем выполнил реальную миссию и вступил на поверхность Красной планеты. Во время испытания происходят всякие странные события, которые ставят в недоумение экипаж. Случайность выдает им, что они в действительности за миллионы километров от Земли и направляются к Марсу, где находятся артефакты древнейшей цивилизации. Экипаж испытателей, шокированный обманом, все же принимает решение стать первопроходцами. Руководство «Роскосмоса», которое предоставило это право элите, оплатившей постройку кораблей, совершает все, чтобы помешать им, включая физическое уничтожение. В итоге «мятежники» вступают в схватку не только со срочно прибывшими астронавтами, но и с инопланетными животными, а также выкручиваются из сложных ситуаций, которые им уготованы на Марсе.