Филимон. Глава 5

  Филимон грустил. Нет, конечно, и ящик был уютный, и темнота – привычная, и звуки такие родные…но ему все равно было грустно. Уши мышонка обвисли, и хотя в комнате шел какой-то интереснейший разговор, у него не было никакого настроения слушать.

  Он так давно живет в этом своем мирке, и так же давно никто не открывает ящик, чтобы хотя бы просто посмотреть на него.

  Нет, был вынужден признаться Филимон, кто-то открывает. Ведь должен же быть тот кто-то, что кладет почти каждый день ломтик сыру в угол. Но вот кто? Филимон этого не знал, да и никто не знал. Хотя, справедливости ради, надо признать, что почти никто и про Филимона ничего не знал.

  Возможно, про это мог бы рассказать кое-что Маленький лев. Возможно, об этом по ночам рассказывал холодильник, утробным урчанием пугая пауков в углу.

  Впрочем, размышления о загадке куска сыру привели мышонка в счастливое расположение духа. Его уши воинственно зашевелились, хвост расправился, и мышонок внимательнейшим образом стал внимать разговору.

  Говорили Вихрь и Хозяин.

  Опять о каком-то человеке, кажется, о том, который умножал хлебы на рыбы и делил бутерброды. «Странный он»- подумал Филимон,- «но и Хозяин с Вихрем странные, нашли о ком говорить. Он ведь даже сыром не торгует!»- мышонок возмущенно пискнул.

  Но людям, кажется, было интересно говорить об этом человеке. На этот раз Вихрь рассказывал, как этот Человек (Филимон решил про себя его так и называть, раз Вихрь пропускал самое главное: как его зовут, сколько ему лет, ест ли он на завтрак бутерброды и делится ли крошками с мышами) увидел другого человека – Филимон четко слышал, его звали Закхей, -залезшего на смоковницу («это еще что такое?»- недоуменно задергал носом мышонок). И, представьте себе, Человек сказал Закхею: сойди, потому что мне надобно сегодня быть у тебя». Ну, или как-то так. И самое удивительное для Филимона было то, что этот человек, Закхей, слез с той штуки со странным названием, и побежал к себе домой и приготовил пир для Человека.

  Пир – это хорошо. Это просто и понятно. Там много вкусного и наверняка найдется кусочек и для маленького мышонка. Но чтобы вот так, незнакомый человек на улице сказал, что сейчас придет к тебе домой, и ты побежал бы готовить самое лучшее для него – это уже было совсем не понятно Филимону. Самое лучшее надо припрятать в самый темный из всех темных уголков, чтобы никакая другая мышь, буде она забредет в его ящик, не смогла утащить.

  «Вот если бы сейчас кто-нибудь сказал: мне надобно быть у тебя»,- неужели я сломя хвост побежал бы готовиться к этой встрече?»- мышонок фыркнул. Но потом его уши снова начали опускаться. Он вспомнил, как еще совсем недавно грустил от того, что к нему никто, ну совсем никто не заглядывает. Конечно, иногда он чувствовал, что в ящике есть еще кто-то, кроме него. Но этот кто-то, он чувствовал, был не только в ящике, но и в комнате. И вообще, непонятно с ним было. Кто он? И есть ли вообще? Скорее всего, нет этого кого-то, и точка.

  Филимону стало ужасно жалко себя, такого одинокого маленького мышонка.

  «Быть может, Закхей тоже очень-очень одинокий, поэтому он так обрадовался, когда Человек сказал ему, что придет»,- Филимон пожалел Закхея от всей души. Пожалел и позавидовал – ведь ему, Филимону, никто не сказал, что придет к нему. А уж он бы приготовился! Порядок бы навел, разгладил хвостом мягкую салфетку, на которой спал, выложил на середину ящика кусок сыру, который еще не успел съесть – отложил блаженство на потом…

  Но от этих мыслей Филимону становилось все грустнее, он так сильно жалел себя, что на
глазки навернулись слезы.
  «Стоп-стоп-стоп! Ну и пусть никто не напрашивается в гости. Я могу сам пригласить!»- от этой смелой мысли его носик покраснел. «Но кого?»

  Филимон задумался. «А приглашу его: вдруг он существует? Иногда мне кажется, что мы могли бы с ним подружиться».

  Филимон прибрал в ящике, навел порядок и чистоту, а сыр… сыр он вытащил на середину ящика. Весь кусок. Ну, почти весь – ведь надо было убедиться, что он действительно так хорош, как кажется, и несколько смущенно пропищал: «Приходи. Я тебя жду.» . А потом подумал, и добавил: «Я тебя люблю». На всякий случай. Вдруг тому кому-то тоже одиноко. И ему, как и маленькому мышонку, хочется, чтобы его кто-нибудь любил.