Семейный совет

                СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ
                из сб. СОВЕТСКИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ СКАЗКИ
   Катерина Чушкина стояла у калитки и смотрела вслед отъезжающим «Жигулям». За рулем сидела ее дочка, красавица Валентина. Она еще не умела как следует водить машину и долго разворачивалась в тесноватом переулке. Мотор часто глох. С места машина трогалась нервными рывками. Один раз Валентина наехала передним бампером на телеграфный столб, потом задним бампером — на забор соседей.
   Катерина улыбалась, но сердце ее обливалось кровью. Разве можно так губить дорогую вещь? Жора целый год не разгибался на своей шабашке. Ах, молодежь, молодежь... Сейчас Жора спокойно сидел рядом с Валентиной и улыбался. Любит он Валентину. Повезло Валентине.
   Машина скрылась за поворотом. Катерина, озабоченно вздохнув, аккуратно заперла калитку. Что-то Гриша долго не идет, обед стынет. Катерина потрогала висящее на веревках белье. Уже высохло. Она сняла белье, занесла в дом: надо погладить, пока Танюшка спит.
Катерина включила утюг, подошла к детской кроватке. Танюшка спокойно спала, разбросав ручки. Катерина залюбовалась внучкой. Та была смугленькой с черными-пречерными волосиками. Как головешка. Сытая, пухленькая, ручки и ножки будто ниточками перевязаны. Спит сладко, внученька...
   Вот она уже бабушка. А будто и не жила еще, будто вчера в девках была. Да и чего там, всего-то сорок восемь. Мужики еще подмаргивают, намеки делают. Не всерьез, конечно. Гриша ворчит, но доволен, что жена хорошо выглядит. Катерина еще раз вздохнула, взялась за белье.
   Хлопнула калитка, в окне мелькнул силуэт мужа. Катерина поспешно выключила утюг. Потом догладит, Гриша голодный. Суббота, все люди отдыхают, а он работает, старается.
Грузно заскрипели половицы в прихожей.
   — Бабка, где ты?— Гриша звал жену бабкой, когда был в хорошем настроении.
   — Чего тебе, дедка? — ворчливо отозвалась Катерина, продолжая торопливо накрывать на стол.
   Муж подошел к ней, похлопал пониже спины.
   — Куда лезешь, не умывшись?— притворно рассердилась Катерина.
   — Ладно, ладно,— хохотнул Гриша.— Принимай заработок.
   — Сколько?— спросила Катерина, не оборачиваясь.
   — Сотня, да еще полбанки поставили.
   — Ты говорил, обещали полтораста.
   — Зануда один попался. Жмот принципиальный.— Гриша махнул рукой.— Ему, видишь, положить плиты на гараж за четвертную дорого. Ну, я с его гаража плиты снял. Пусть найдет другого дурака. Танюшка спит?
   Гриша направился в спальню, но Катерина грозно остановила его:
   — Куда в пылище? Еще инфекцию занесешь.
  Гриша хмыкнул, но послушно пошел умываться. Он долго фыркал во дворе у умывальника, потом посвежевший, с мокрыми расчесанными волосами подошел к кроватке. Катерина встала рядом. Глаза у Гриши теплые, на лице улыбка.
   — Внучка... Танюшка...— сиплым шопотом сказал он, легонько дотрагиваясь толстым грубым пальцем до одеяльца. — Спит, Георгиевна. Спи, спи, скоро с законным новосельем тебя.
У Катерины сразу испортилось настроение.
   — Скоро, скажешь тоже. Все лето волынку тянут.
   — Ничего, я сказал: наша возьмет.
   — Дать им надо,— в который раз убежденно проговорила Катерина.
   — Еще чего? Деньги — они на дороге не валяются. Без денег свое получим. Даром я до Белграда дошел?
   — Получим ли?—вздохнула Катерина.—Садись, борщ стынет.
   Гриша налил стопочку, с наслаждением выпил, крякнул, понюхал хлеб, принялся за борщ. Катерина с удовольствием подлила ему борща, потом подала тушеное мясо с картошкой. Вчера в их магазин завезли мясо. Хватило всем, хотя завмагом кричала, чтоб выложили на прилавок. Ну, это она всегда кричит, такая у нее должность. Гриша покосился на бутылку.
   — Еще, что ли?— добродушно спросила Катерина.
   — Можно,— великодушно разрешил Гриша.
Катерина налила ему вторую стопочку. Гриша опрокинул ее, захрустел малосольным огурчиком.
   — Детям ковер надо,— задумчиво сказала Катерина. — Я тут присмотрела один, только дороговато просят.
   — Не скупердяйничай, мать,— подмигнул Гриша.— У тебя уже за шесть тысяч должно быть.
   — Запас карман не тянет,— недовольно отозвалась Катерина.— Дорожает все как. Что по старым деньгам, что по новым уже стало.
   — Ничего, нам хватит,— Гриша, когда выпьет, становился добрым.
   — Нам-то хватит, а Валентине надо жизнь начинать не так, как мы с тобой. Им теперь гарнитур надо, телевизор цветной, ковры, да мало ли что? Чтоб не хуже, чем у людей.
   — И им хватит.— Гриша сегодня был очень добрый.— Жора парень что надо.
Он грузно вылез из-за стола.
   — Ну, мать, накормила, аж ремень лопается. Пойду посплю. Приедут сватья, разбудишь.
Гриша ушел. Вскоре из беседки послышался его густой храп. Катерина убрала со стола, снова принялась гладить белье.
   Наладилась жизнь. Долго не получалось у них с Гришей. Уж и Валентина подрастала, а он все по бабам бегал, о семье не думал. Теперь хорошо, смирный стал Гриша, успокоился. Зарплата у шоферов хорошая, меньше трех с половиной сотен не приносит. Да приработок еще. Машина в руках — большое дело. Все строят дачи, гаражи. А отвезти, привезти — на чем? Все идут к рабочему человеку: выручай. Гриша в рейсе иной раз так наломается, пластом лежит, а когда просят — никогда не отказывает. Так не бесплатно же здоровье гробить?
Раньше рабочему человеку — хоть переломись на работе— много не заработаешь. А теперь зарплата не меньше, чем у начальства. Только начальство, если не ворует, одну эту зарплату и видит, а у рабочего человека еще и приработок. Лишь бы не пил, да баклуши не бил.
   Катерина гладила белье, а мысли ее текли по привычной дорожке. Много денег сейчас надо. Ой, много. Не знает Гриша, что не шесть, а без малого десять тысяч лежат в укромном месте. Страшно и думать, это же сто тысяч по-старому. Могла ли когда раньше Катерина мечтать о таких деньжищах? А теперь — это разве деньги? Жора купил машину за восемь, хотя по квитанции — четыре с половиной. Ковер — меньше двух тысяч не достать. Валентина просит дубленку. Опять же, самим на старость надо отложить. На пенсию разве проживешь? Танюшка вот еще вырастет, сколько на нее уйдет? Ох, цены нынче...
   Вечером Чушкины принимали гостей. Пришли сваты Гаврюшины: Матвеич и Ирина. Родственники старательно поддерживали хорошие отношения, строго соблюдали очередность субботних визитов. Гаврюшины, как всегда, принесли с собой вкусненькое: палку  твердой колбасы, пару горбуш солененьких. Матвеич имеет возможность на базе.
   Сваты налюбовались Танюшкой, натетешкали ее. Довольная Танюшка переходила из рук в руки, взрослые ревниво следили, кому больше перепало ее внимания. Но довольнее всех остался Гриша. Когда он взял Танюшку в руки, та вдруг подозрительно притихла, а потом на Гришин живот потекло с журчанием. Гриша изумленно замер, а когда журчание прекратилось, он благоговейно передал внучку Катерине.
   — Смени ползунки,— важно сказал он.
Матвеич было натужно засмеялся, но не встретил поддержки и обиженно засопел.
   Стол накрыли в летней кухне. Танюшка, весело гугукая, ползала по своей загородке, застланной толстым паласом. Ей не давали покоя, то и дело брали на руки.
   Ужин был отменный. Обе семьи держали марку. Родственников надо угощать так, чтоб не жалели о родстве. Шутка ли: единственная дочь и единственный сын. Тут уж никак нельзя ударить лицом в грязь. Обе семьи жили дружно. Молодых, хотя они и отделились, назвать семьей еще было нельзя. Какая там семья, дети еще. Свекор и свекровь души не чаяли в невестке, теща и тесть не могли нарадоваться на хозяйственного зятя. Когда родилась Танюшка, долго и обидчиво спорили, кому и когда водиться с ней. Дети пока пусть живут без забот, у них еще все впереди. Когда Танюшку забирали к себе Чушкины, Гаврюшины забегали по два раза в день: не нуждается ли внучка в чем?
   Одно огорчало: у молодых не было своей квартиры. Сначала Матвеич поселил их в пустой квартире своего вдового брата, который на старости лет подался на север за длинным рублем. Жора работал в горпищеторге, ему квартиру там не обещали. Валентина служила инженером на заводе, ее с трудом поставили на очередь:
   у родителей жилплощади хватало. В очередь ее все-таки поставили, но за два года очередь не продвинулась, жилья завод строил мало.
   Матвеич предлагал сброситься и купить молодым кооперативную. Но тут заартачился Гриша: он не будет покупать, он инвалид войны, ему так должны дать, он завоевал жилье детям. Гриша ходил по начальству, писал заявления и жалобы, добился своего: поставили на очередь. Два месяца назад ему дали двухкомнатную квартиру как инвалиду войны. Туда вселили молодых, но новоселья не получилась: эта язва из горисполкома, Пикина, потребовала, чтобы Гриша сдал старое жилье.
   Обе семьи возмущались. Но язва тоже стояла на своем. Она довела дело до суда, и тяжба тянулась два месяца. Это служило основной темой разговоров при семейных встречах.
   — Кто же знал,— качал головой слегка захмелевший Матвеич,— что эта язва сядет на жилфонд? Я бы тогда этому Андросову не только палас, я бы и гарнитур ему сгондобобил, да все, что угодно!
   Родственники с сочувствием кивали головами. Года полтора назад Матвеич отказался отпустить с базы палас пенсионеру Андросову. Но Андросов оказался не простой птицей. Он кому-то накапал, на Матвеича нажали сильней некуда. Палас пришлось выдать, а сам Матвеич потом еще не раз объяснялся в горисполкоме с какой-то Пикиной. И вот, когда дело дошло до квартиры, оказалось, что эта Пикина уже сидит на жилфонде. И судья Кашлюкова оказалась несговорчивой.
   — Жора уже паркет настелил. Что же — так и отдавать?— обиженно говорила Ирина.
   — И карнизы повесил,— подхватила Катерина.— Целую неделю бетон долбил!
   — Слушай, папа,— осенила вдруг Гришу идея.— А может, этой язве самой что надо?
   — Спохватился,— снисходительно усмехнулся Матвеич. Гришу он считал не то чтобы несерьезным человеком, но неделовым.— А то я не знаю, что людям надо. Спальный гарнитур ей выделил, югославский.
   — Взяла?— обрадовался Гриша.
   — Взяла,— все так же снисходительно подтвердил Матвеич.—  Но, говорит, если считать это как взятку, то она, мол, примет меры.
   — Ну, язва,— с чувством произнес Гриша.
Ирина и Катерина с жалостью смотрели на него.
   — Мужика ей надо,— серьезно сказал Гриша.— Вот такого...— Он руками показал, какого мужика надо Пикиной.
   — Тьфу, бесстыжий,— хлопнула его по руке Катерина.
Гаврюшины рассмеялись. Что возьмешь с Гриши? Простая душа. Плиты класть, бетон да кирпичи налево возить — это он умеет. А рассуждать ему лучше не надо.
   — Отец,— обратилась к нему Ирина.— Ты бы генералу своему написал. Мол, так и так.
   — При чем тут генерал?— дернул плечом Гриша.
   — Как при чем? Генерал — он и в Африке генерал. Даром, что ли, ты его всю войну возил?
   — Это без пользы,— поскреб подбородок Гриша.— Он давно на пенсии. У него и связей уже никаких.
   — Жалко,— Ирина разочарованно замолчала, потом посмотрела на Танюшку.— Спит девка. Укладывать пора.
   — Пошли, уложим,— поднялась Катерина.
   — Ложите тут,— запротестовал Матвеич.— И так не вижу внучку.
Женщины уложили Танюшку в загородке. Снова все долго любовались спящей девочкой.
   — Как там дети сейчас?— вздохнула Ирина.— Холодно на озере-то.
   — Ничего, разогреются,— подмигнул Матвеич.— Пускай стараются, нам внука надо. Парня.
   — Что тебе Валентина — конвейер, что ли?— сурово осадила мужа Ирина.— Ты сам попробуй родить, тогда говори.
   — Да и зачем им двоих,— подхватила Катерина.— Руки связывать. Им еще хватит забот.
   — Ладно, ладно,— в притворном испуге замахал руками Матвеич.— Накинулись на одного.
   — У них — международная солидарность,— пояснил Гриша.— С ними только свяжись, заклюют.
   Катерина включила телевизор. В летней кухне у них стоял черно-белый, цветной из дому не выносили. На экране возникло лицо международного обозревателя Жукова.
   — Новые мирные инициативы Советского Союза...— заговорил Жуков.
   — Кино есть какое там?— спросил Матвеич.
   — Через двадцать минут футбол,— с готовностью откликнулся Гриша.— Спартак— Динамо, Киев.
   — О!— уважительно поднял палец Матвеич и обратился к Катерина.— Мать, сделай пока потише.
   Еще раз выпили, закусили. Хорошее настроение не приходило. Всех мучил проклятый нерешаемый вопрос с квартирой.
   — Я уж и в редакцию ходила,— вздохнула Катерина.— Редактор — зять нашей завотделом.
   — Не помог?— угрюмо спросил Матвеич.
   — Ничего, говорит, не могу поделать. Хоть ваш муж, говорит, и ветеран, и инвалид войны, а закон для всех один.
   — Закон — что дышло, куда повернешь, туда и вышло,— пробормотал Матвеич.
   — Закон — что столб,— хохотнул Гриша,— перешагнуть нельзя, обойти — пара пустяков.
Он вдруг стал серьезным.
   — Закон, закон...— забормотал он.— Совсем забыл.
Он хлопнул себя по лбу, заморгал. Все без особой надежды смотрели на него. Чего взять с Гриши?
   — Судья-то, Кашлюкова — в отпуск ушла!— Наше дело передали новой судье!
   — Кому? — сразу подобравшись спросил Матвеич.
   — Какой-то Самариной. Она вообще-то по уголовным делам, но сейчас у них все в отпуске.
   — Наталье Максимовне?— как-то уныло поинтересовался Матвеич.
   — Ты знаешь ее?— с надеждой спросила Ирина.
   — Знаю,— печально ответил Матвеич. — И Наталью Максимовну, и ее мужа.
   — Если знаешь, так того, давай!— бодро сказал Гриша.
   — Уймись,— сердито шепнула Катерина.Она поняла, что смена судьи в чем-то осложняет и без того трудное дело.
   — Нет, отец,— потухшим голосом произнес Матвеич.—Теперь уж ты давай. Мне к Самариной соваться никак нельзя. А ты — фронтовик, инвалид войны. Теперь вся надежда на тебя.
   — Не тяни, говори,— потребовала Катерина.
   — Да чего говорить,— поморщился Матвеич. — Говорить-то нечего. Муж ее, Самарин, работал на химзаводе, председателем месткома. Они там по очереди кому-то гарнитур выделили, а мне этот гарнитур позарез надо было нужному человечку отдать. Помнишь?— повернулся он к Ирине.
   Ирина с готовностью кивнула головой. Матвеич пожевал губами. Ему явно не хотелось продолжать.
   — Ну вот... Шумел-шумел тогда этот Самарин, народный контроль подключал, да только у меня всегда все в полном ажуре. А в народном контроле тогда сидела его жена, эта самая Наталья Максимовна. Уж как она ко мне прискребывалась... Ничего у них не вышло. Отдал я гарнитур кому надо.
    — Так это когда было?— протянул Гриша.— С тех пор она сколько уже судьей работает. Они уже и забыли давно.
   — Может, забыли. А может, и не забыли. Теперь этот самый Самарин в горкоме сидит. Да не просто, а вот-вот в секретари выйдет.
   Матвеич жалко улыбнулся, повернулся к Грише.
   — Так что, отец, давай ты теперь.
Катерина оцепеневшим взглядом следила, как прозрачная жидкость заполняет стопки. Постепенно взгляд ее прояснился.
   — Я так понимаю,— сказала она.— Надо и этой Пикиной, и этой Наталье что-то дать. Не может того быть, чтобы человеку ничего не надо было.
   Ей никто не ответил. В грустной тишине тонко звякнули стопки. Матвеич выпил, задумчиво понюхал кусок хлеба.
   — Видишь, мать,— серьезно сказал он.— Люди разные бывают.
   — Люди-то разные,— несогласно качнула головой Катерина,— а пить-есть всем надо. Одеваться-обуваться. Эти, видно, высоко мнят себя, продешевить боятся.
   Матвеич жевал корочку. В его глазах появилась надежда. Когда Катерина умолкла, он рассудительно заговорил.
   — Все это так. Но, к примеру, взять тебя. Ты вот мясо взяла в своем магазине. Нет, ты погоди, я знаю, ты заплатила, все в норме. К тебе вопросов нет, я так понимаю. А другие не так смотрят. Им обидно: она берет, а мы не можем. Вот они и идут в горком, в горисполком, в народный контроль. Не понимают, что всем не хватит. Или вот я. Место у меня, сами знаете. Ну и все хотят мной командовать. И торг, и торговый отдел, и народный контроль. А я могу свое мнение иметь? Могу. Начальство я уважаю, но если надо, делаю, как сам понимаю. Руководство не препятствует, чтоб только документация в порядке была. А есть и такие, которые говорят: нечестно! Кому дашь — он и замолчит. А кто и не берет. Вот что плохо.
   Матвеич раскраснелся. Было видно, что он говорит давно наболевшее. Он раздраженно махнул рукой, налил себе водки, залпом выпил. Подцепил вилкой кусочек горбуши. Рука его дрожала, и горбуша упала на скатерть. Матвеич тыкал вилкой и никак не мог подцепить прозрачный розовый пластик. Родственники с сочувствием смотрели. Матвеич отложил вилку, поднял горбушу рукой, поднес ко рту, но есть не стал. Он укоризненно смотрел на горбушу, как будто она была виновницей всех их бед.
   — У меня за двадцать лет ни разу недостачи не было!— обиженно заявил он и бросил горбушу на тарелку. — А они...
   — Честными себя считают,— язвительно хмыкнула Ирина.— Знаем мы таких честных.
   — А сами норовят подешевле, за чужой счет,— пробормотал Гриша.
   — Дать им надо,— убежденно сказала Катерина.—Разве мыслимо,— детей без квартиры оставлять? Куда же им деваться с Танюшкой?
   Родственники повернулись к загородке. Танюшка безмятежно спала, подложив кулачок под крепкую щечку.