Глория

Глория - это её имя. Друзья дразнили  Глоркой, а он, её самый хороший на планете- Глориком, Глорочкой, котёночком. А котёночек - под два метра роста и более 130 килограммов. Ну, любил он её и, что поделаешь, коль весовые категории были далеко разные.
 Вдруг не стало его, исчез неведомо куда. Что произошло с любимым, никому она не рассказывала. Трудно приходилось одной, с ребёнком на руках, без специальности, без родных, в маленькой хатенке, оставленной в наследство. Хорошо ещё, что шить умела. Наверное, это и было её призванием. Пошла на курсы, деньги взяла в долг у подруги. Шила легко, увлечённо - нравилось! Клиентов стало много, платили прилично. 
-Всё будет у меня,- весело говорила Глория,-самое главное кусок хлеба есть, а остальное приложится!
Сначала появился широкий, на изогнутых ножках диван, потом платяной шкаф и мужичком Бог наградил тоже.
-Глорка то, - шептались словоохотливы соседки,- хахаля себе отхватила. Так себе мужичонка, неказистый на вид, а гляди ка,   помогает во всём и девчонку в садик отводит. Дуре то и растяпе счастье привалило. Не пьёт мужик, не курит и тихоня ко всему. Баба им, несчастным, так помыкает, что аж не по себе становится!
- Глория высоко задирала голову, проходя мимо надоедливых кумушек и, улыбаясь, показывала свои красивые ровные, на удивление белые зубы.
Виктор, действительно был по началу, славным малым. Угождал своей избраннице что есть духу. Но не по силам оказались ему  пожилому, измученному  множеством  прежних любовниц, ласки и  притязания на близость молодой, крепкой женщины, двадцатью годами моложе его. Врал, изворачивался, притворялся больным и, в конце-концов, выгнала она его.
- Лучше одной,-как то ночью     плакала  Глорка,-понимаешь, я   тебя хочу, а не угождения твои. Жаловаться на своё здоровье будешь стенам в своей квартире,  убирайся!
И  Виктор ушёл рано утром, чтобы никто не видел его позорного бегства.
А ведь как всё было хорошо совсем недавно; море, горячий пляж и она рядом- пышнотелая, полногрудая, добрая, смелая.   И он влюбился, как мальчишка, готовый забыть о своих шестидесяти с хвостиком. Видимо не рассчитал   малость. Прижимал её, даже стонал от счастья. И  она, нежная, восхитительно ласковая - отдавала себя всю, ничего  не страшась. Разве забудешь эту чудную сказку? В ней только могли быть  необыкновенные прогулки рано утром и поздно вечером, купание при луне, холодное шампанское  прямо в море и стихи, которые читала Глорочка. Не любил он их, а тут увлёкся. И Пушкина вспомнил, и Есенина. Даже что-то ей мурлыкал из курса средней школы, казалось давно позабытое.
Если Глорочка любит,-говорил он себе,- то и я должен приобщаться.
И приобщался ко всему, что было хорошо для неё. Одно смущало, он начальник крупного предприятия, а она простая швея.
-Лишь бы человеком   была  хорошим!  Да что я, в самом деле?- ругал Витёк себя, проклиная свой снобизм. А когда она предложила, сразу переехал к ней с одним чемоданчиком.
-Остальное потом,- смущаясь, говорил он,- а вдруг  не притрёмся?
     Не притёрся, как в воду глядел, а жаль. Строга  Глорочка очень и ругается невыносимо, ухо режет. Раздражать это стало, но терпел, замечания делал тихо, вкрадчиво, чтоб не обиделась.
-Я, Витёк, институтов не кончала, злилась  женщина,- родители были людьми простыми.   А я и не ругаюсь,  просто это для связки слов. Пришёл ко мне жить, живи тихо, не возникай.
    И он терпел, помогал,  выполнял команды своего сокровища всего два месяца. Слаб, стал в мужском плане. Всю силу вытащила  из него любимая  бесстыдница.
          Рано, рано утром, когда Глория спала и соседи досматривали свои последние сны, мягко ступая по узкой дорожке, идущей мимо окон, пригнув  седую голову, проскользнул он к калитке. А потом, как оглашенный помчался к автобусной остановке. Плюхнувшись на пустое сидение «газельки», горестно вздохнул:
- Знать судьба такая! Не везёт мне с женщинами! А почему? Что же я совсем плохой?
Дома царил холостятский беспорядок. В углу мольберт с давно начатым портретом Глории. Самое главное, что жизнь сулила прежнее  размеренное спокойствие без всплесков.
-Ну и ладно, - ободряюще сказал Виктор.
-Будем считать, что никого я не любил и ничего со мною но происходило. Пожалуй оно так лучше!